Бесплатный фрагмент - 18 дней до оттепели

Глава 1. Белый шум

Ми-8 трясло так, словно вертолёт пытался стряхнуть с себя обшивку. Грохот винтов не просто давил на уши — он вибрировал в диафрагме, перемалывал внутренности, превращая завтрак в ком тошноты. Внутри пахло сгоревшим керосином, старым дерматином и той специфической, кисловатой тревогой, которая всегда сопровождает полёты над пустотой.

Зоя Климова плотнее вжала наушники в голову, пытаясь отгородиться от этого механического ада. На коленях у неё лежал планшет. Экран светился успокаивающим голубым светом рендеров: стекло, хром, тёплое дерево, счастливые люди в кашемировых свитерах с бокалами шампанского на фоне северного сияния. Проект «Арктика-Люкс». Её детище. Её билет в высшую лигу, где бюджеты не обсуждают, а утверждают кивком головы.

Она перевела взгляд на иллюминатор. За двойным стеклом проносилась бесконечная, слепящая белизна. Ни деревьев, ни ориентиров. Только хаос из торосов и свинцовых прожилок открытой воды. Это было похоже не на пейзаж, а на ошибку загрузки текстур.

Напротив сидел Артём Соколов.

Зоя изучала его украдкой, скрывая интерес за темными стеклами очков. Он не смотрел в окно. Он сидел, широко расставив ноги в тяжелых ботинках, скрестив руки на груди, и, казалось, спал. Но это был обман. Его глаза были закрыты, но челюсти сжаты так, что на скулах ходили желваки. Он слушал двигатель.

Его спокойствие раздражало. В нём было что-то животное, пугающе эффективное. В Москве такие мужчины — редкость. Там мужчины носят узкие пиджаки, пахнут сандалом и говорят о KPI. Артём пах табаком, оружейной смазкой и холодом, который, казалось, въелся в поры его куртки. Шрам над бровью — белесая, рваная линия — делал его лицо асимметричным и оттого неприятно притягательным.

Вертолёт резко провалился в воздушную яму. Зоя судорожно вцепилась в поручень, планшет съехал на пол. Артём открыл глаза. Мгновенно. В них не было страха, только сухая, безэмоциональная оценка. Он наклонился, поднял гаджет и протянул ей. Его пальцы были грубыми, с въевшейся в кожу чернотой, которую не берет ни одно мыло.

— Держите крепче, — его голос в интеркоме прозвучал глухо, без интонаций. — Скоро сядем. Ветер боковой, будет жестко.

— Я в курсе, — огрызнулась Зоя, забирая планшет. Её пальцы на секунду коснулись его ладони. Кожа у него была сухая и горячая, как нагретый камень. Она тут же отдернула руку. — Пилот сказал, что площадка расчищена.

Артём лишь хмыкнул и снова прикрыл глаза, всем видом показывая, что спорить с туристами — пустая трата калорий.

***

Посадка действительно вышла жесткой. Вертолёт ударился колесами о наст, подпрыгнул, завис на секунду, выравниваясь, и со скрежетом рухнул вниз окончательно.

Дальше всё смешалось в хаос. Откинутая аппарель, вихрь снежной пыли, секущий лицо, крики пилота, пытающегося переорать рев турбин. Они выгружали ящики с провизией, канистры с топливом, генератор, личные сумки Зои (три баула, которые Артём провожал презрительным взглядом). Двигатели не глушили — пилот торопился уйти до того, как фронт накроет архипелаг.

— Удачи, смертники! — проорал бортмеханик, захлопывая люк.

Ми-8 тяжело оторвался от земли, накренился и ушел в сторону, быстро превращаясь в грязную точку на фоне серого неба.

И тут мир выключили.

Тишина обрушилась на Зою физическим весом. Это была не та тишина, что в спа-салоне или загородном доме. Это было полное, абсолютное отсутствие звука. Вакуум. Ни птиц, ни шелеста листвы, ни гула машин. Только звон в собственных ушах и сухой хруст снега под ногами.

Зоя поправила кашемировый шарф под воротником парки Canada Goose. Ей вдруг стало неуютно в этой дорогой, технологичной одежде. Здесь, на краю света, бренды казались смешными.

— Ну что, — она повернулась к Артёму, стараясь, чтобы голос звучал уверенно, по-хозяйски. — Добро пожаловать в «Хейса-1». Согласно плану, мы должны…

— Стоять, — Артём не смотрел на неё. Он обходил периметр площадки, проверяя ящики. — Не двигаться.

— Простите? — Зоя вскинула бровь. Этот тон она слышала последний раз от гаишника, когда проехала на красный пять лет назад.

Артём выпрямился, отряхнул перчатки и посмотрел на неё в упор. Его глаза были цвета льда в тени тороса — серо-голубые, мутные, непроницаемые.

— Зоя Александровна, давайте сразу проясним, — он говорил тихо, но в этой тишине его голос звучал как приговор. — В Москве вы — босс, архитектор, визионер. Здесь вы — единица, потребляющая кислород и тепло. Моя задача — вернуть эту единицу на материк в целости. Поэтому демократии не будет. За периметр станции — ни шагу. Без команды ничего не трогать. Если я говорю «лечь» — вы падаете мордой в снег, а потом спрашиваете «зачем». Ясно?

Зоя почувствовала, как к щекам приливает жар. Гнев смешался с унижением.

— Я наняла вашу фирму для оценки рисков, Артём, а не для конвоирования. Я знаю технику безопасности.

— Вы знаете теорию, — он подхватил два тяжелых ящика с консервами, словно они были набиты ватой. — А я знаю, как выглядит человек, который думал, что знает. Берите личные вещи. Идем в жилой модуль. Температура падает.

Он развернулся и пошел к строениям, не оглядываясь. Его спина была широкой, движения — экономными и текучими. Зоя сжала зубы, подхватила свой рюкзак (он оказался тяжелее, чем она помнила) и поплелась следом, проваливаясь в снег.

***

Станция «Хейса-1» напоминала кладбище гигантских животных.

Скелеты антенн, перекошенные мачты, ряды ржавых бочек из-под солярки, уходящие за горизонт. Краска на стенах модулей облупилась, обнажая серый металл, похожий на гнилую кожу. Ветер и соль десятилетиями разъедали советское наследие, превращая его в сюрреалистические декорации.

Зоя, несмотря на злость, профессионально сканировала пространство. Она видела не ржавчину, она видела текстуру.

«Вот этот ангар — обшить кортеновской сталью, оставить старые надписи… Барная стойка из авиационного алюминия… Панорамное окно в сторону ледника… Господи, да за ночь здесь московские хипстеры душу продадут».

Она достала телефон (связи не было, но камера работала) и сделала пару снимков.

— Осторожно! — окрик Артёма хлестнул как кнут.

Зоя замерла. Она стояла на краю небольшой, припорошенной снегом ямы. Еще шаг — и нога ушла бы вниз, прямо в сплетение арматуры.

— Смотреть под ноги, а не в экран, — Артём подошел, но руку не подал. Он просто стоял рядом, массивный и неподвижный, как скала. — Тут везде пустоты. Станцию строили на сваях, грунт плывёт.

— Это поправимо, — Зоя обошла яму, стараясь сохранить достоинство. — Современные композиты позволяют укрепить грунт без бетонирования. Мы планировали использовать вон тот бункер как фундамент для главного корпуса.

Она указала рукой в варежке на приземистое бетонное сооружение, наполовину ушедшее в сугроб. Массивная стальная дверь, казалось, вросла в косяк навечно.

Артём подошел к бункеру. Достал из петли на поясе ледоруб и с размаху ударил по бетонному козырьку. Звук удара был глухим, неприятным. Откололся кусок наледи и… кусок бетона. Под ним открылась глубокая, черная трещина.

— Видите? — он ткнул ледорубом в расщелину. — Это не фундамент. Это могильник. Советский бетон марки 500, но даже он сдался. Под ним линза мерзлоты. Она тает. Если вы поставите сюда свой стеклянный куб, он лопнет при первом же шторме. Вместе с гостями.

— Мы сделаем стяжку, — упрямо возразила Зоя. — Это бункер связи, стены — метр толщиной. Это история! Люди хотят прикасаться к истории.

Артём повернулся к ней. На его лице появилась кривая ухмылка.

— Люди хотят жить, Зоя. А вы хотите продавать им красивые гробы. Этот бункер фонит сыростью и, возможно, химией. Вы читали отчеты 90-х? Тут, возможно, сливали отработку прямо в грунт.

— У нас есть заключение экологов! — Зоя повысила голос. Ветер подхватил её слова и унес в тундру.

— Бумажные экологи, — отрезал Артём. — Которые Арктику видели только на карте. Ладно. Разбираться будем завтра. Сейчас — заселение.

***

Жилой модуль №2, который в документах значился как «пригодный для временного проживания», встретил их запахом, от которого у Зои свело скулы. Пахло старым, залежалым тряпьем, плесенью и мышиным пометом.

Внутри было темно. Узкие окна-иллюминаторы, затянутые мутным пластиком, почти не пропускали свет. В углу стояла печка-буржуйка, обложенная кирпичом. Два деревянных настила с панцирными сетками у стен. Стол, привинченный к полу.

— Это… атмосферно, — выдавила Зоя, стараясь не касаться стен.

— Это тепло, — Артём сбросил рюкзак на один из настилов. — Стены двойные, утеплитель еще держит. В первом модуле крыша течет, там жить нельзя.

Он тут же занялся делом. Движения отточенные, быстрые. Открыл заслонку печи, проверил тягу, начал укладывать принесенные с собой брикеты. Чиркнула спичка. Огонь загудел, жадно пожирая топливо.

Зоя стояла посреди комнаты со своим дорогим чемоданом на колесиках, который здесь выглядел как инопланетный артефакт. Ей вдруг стало страшно. По-настоящему. Не от холода, а от осознания своей чужеродности. В Москве она могла решить любую проблему звонком. Здесь её телефон — кусок бесполезного пластика. А её жизнь зависит от этого угрюмого мужика, который даже не смотрит в её сторону.

Она начала распаковывать вещи. Достала шелковый спальник-вкладыш, надувную подушку, влажные салфетки, санитайзер. Начала протирать стол, с остервенением стирая слой вековой пыли. Ей нужно было действие. Нужно было отвоевать у этого грязного, дикого мира хоть кусочек чистоты.

— Я пойду проверю генератор и мастерскую, — сказал Артём, поднимаясь. — Дверь закрывайте на засов. Если услышите шум — не выходить. Медведи любопытны.

— А у нас есть оружие? — спросила она, замирев с салфеткой в руке.

— У меня есть ракетница и фальшфейер. У вас — здравый смысл. Надеюсь.

Он вышел, плотно прикрыв за собой тяжелую дверь.

Зоя осталась одна.

Тишина модуля отличалась от уличной. Здесь она была живой. Стены скрипели. Где-то капала вода. Ветер начал усиливаться, и модуль отозвался гулким стоном, словно огромный пустой желудок.

Зоя подошла к окну. Сквозь мутный пластик она видела силуэт Артёма, удаляющийся к мастерской. Он шел уверенно, в своей стихии. А она была здесь чужой. Пленницей собственных амбиций.

Внезапно снаружи раздался грохот. Резкий, металлический удар — будто кто-то с силой ударил ломом по пустой бочке.

Зоя вздрогнула, выронив салфетку. Сердце прыгнуло к горлу.

Она бросилась к окну, прижалась лицом к холодному пластику, пытаясь разглядеть источник звука. Но в сгущающихся сумерках белого безмолвия не было ничего, кроме пляшущих снежинок.

Артёма видно не было. И он не возвращался.

Глава 2. Точка росы

Дверь распахнулась с таким звуком, будто модуль разгерметизировался на орбите. В комнату ворвалось облако ледяного пара, плотное, как вата, а следом за ним, вместе с вихрем снежной крошки, ввалился Артём.

Зоя отшатнулась от окна, прижав ладонь к горлу.

Он выглядел пугающе. Настоящий йети: брови и ресницы срослись от инея, капюшон превратился в ледяной панцирь, а плечи казались еще шире из-за налипшего снега. Он тяжело дышал, и каждый выдох вырывался из груди сизым облаком.

Артём стянул перчатки, бросил их на пол — они упали с тяжелым стуком, словно были из дерева, — и посмотрел на бледную Зою.

— Чего вы так смотрите? — его голос хрипел от холода. — Привидение увидели?

— Грохот, — выдохнула она, пытаясь вернуть голосу твердость. — Там что-то упало. Я думала…

— Лист обшивки на ангаре, — перебил он, растирая лицо ладонями, чтобы вернуть чувствительность коже. — Ветер его оторвал, он бил по стене. Я закрепил. Обычное дело.

— Обычное? — Зоя нервно усмехнулась. — Звучало так, будто станцию обстреливают.

— Здесь любой звук умножайте на два. Тишина работает как резонатор.

Он прошел к печке, протягивая к металлу покрасневшие руки. От его одежды потянуло холодом, сыростью и чем-то резким — запахом озона и шторма. Этот запах мгновенно заполнил маленькое пространство модуля, вытесняя Зоины попытки создать уют.

— Ужинать будем? — спросил он, не оборачиваясь. — Или будете ждать доставку?

Зоя промолчала. Сарказм был его единственной формой вежливости.

***

Ужин напоминал встречу двух инопланетных цивилизаций за столом переговоров.

Зоя аккуратно вскрыла вакуумный пакет с киноа и вялеными томатами. Еда выглядела стерильно, правильно и совершенно неуместно. В свете тусклой лампочки, питающейся от аккумулятора, эти изысканные зерна казались пластиковым муляжом. Она ела медленно, маленькой складной ложкой, стараясь не крошить.

Напротив неё Артём вскрыл банку говяжьей тушенки. Ножом. Грубо срезал крышку, поставил жестянку прямо на буржуйку. Через минуту по модулю поплыл густой, тяжелый дух вареного мяса, жира и лаврового листа.

Зоя поморщилась, но её желудок предательски сжался. Организм требовал калорий, а не «сложных углеводов».

Артём ел молча, быстро, функционально. Он отламывал куски черного хлеба, макал их в горячий жир и отправлял в рот, глядя в одну точку. В этом не было никакой эстетики, но была пугающая, первобытная витальность. Так едят хищники после удачной охоты — чтобы восполнить силы перед следующим рывком.

— Я буду спать в мастерской, — сказал он, вытирая нож о штанину.

Зоя замерла с ложкой у рта.

— В мастерской? Но там же… там же просто верстак.

— Там есть топчан. И там генератор. За ним надо следить, он капризный, — Артём поднял на неё тяжелый взгляд. — К тому же, здесь места мало. Два человека в замкнутом пространстве быстро начинают ненавидеть друг друга. Я избавлю вас от этого удовольствия.

— Вы меня бросаете здесь одну? — слова вырвались раньше, чем она успела включить «железную леди».

Уголок его рта дернулся. Не в улыбке — в ухмылке.

— Я буду в двадцати метрах, Зоя Александровна. Дверь закроете на засов. Если что — стучите в стену чем-нибудь тяжелым. По трубам звук хорошо идет.

Он встал, надел еще влажную куртку и взял фонарь.

— Спокойной ночи. Не экономьте дрова. Если печь погаснет, к утру проснетесь в ледяном склепе.

Щелкнул замок. Дверь захлопнулась. Зоя осталась одна.

***

Одиночество накрыло её не сразу. Сначала было облегчение — тяжелое, давящее присутствие Артёма исчезло, и дышать стало легче.

Зоя начала свой вечерний ритуал. Это было её способом борьбы с хаосом: упорядоченные действия. Влажные салфетки для лица. Увлажняющий крем (воздух был суше, чем в Сахаре). Она разделась, аккуратно сложив одежду на стул.

Оставшись в термобелье — тонком, шелковисто-шерстяном, облегающем тело как вторая кожа, — она вдруг почувствовала, насколько тонки стены, отделяющие её от смерти.

Печка гудела, но тепло было каким-то пятнистым: лицо горело, а по спине, стоило отойти на шаг, пробегал озноб.

Зоя забралась в спальник, натянула его до подбородка и замерла.

Снаружи начинался ад. Ветер больше не выл — он скулил, как раненое животное, царапаясь в стены. Металлический каркас модуля стонал. Где-то наверху что-то ритмично стучало: тук-тук-тук.

«Это просто металл, — твердила она себе, закрыв глаза. — Термическое сжатие. Физика. 8-й класс».

Но воображение рисовало другое. Шаги. Кто-то ходит вокруг модуля. Останавливается. Слушает.

Она вспомнила, как Артём смотрел на трещину в бетоне. «Вы хотите продавать вид на смерть».

— Идиот, — прошептала она в темноту, чтобы услышать свой голос. — Просто солдафон с ПТСР.

БАМ!

Звук был таким резким, что Зоя подпрыгнула на кровати.

Ставень единственного окна сорвало с петли. Он ударил в стену, отскочил и повис, болтаясь на одном гвозде. Порыв ветра ударил в стекло. Старое, мутное, двойное стекло прогнулось внутрь с жалобным скрипом.

— Нет, нет, нет… — Зоя выскочила из спальника.

Холод мгновенно вцепился в её босые ноги. Она подбежала к окну. Стекло вибрировало. Сквозь щели в раме внутрь летела ледяная пудра, жаля лицо. Если стекло лопнет, модуль выстудится за пять минут.

Она уперлась ладонями в ледяную раму, пытаясь удержать её, вдавить обратно, сопротивляясь напору ветра. Это было всё равно что пытаться остановить бульдозер. Пальцы мгновенно онемели.

— Артём! — закричала она, понимая, что ветер сожрет её крик. — Артём!!!

Стекло хрустнуло. Пошла тонкая трещина.

Дверь распахнулась с ударом ноги.

Артём влетел внутрь — без куртки, в одном толстом вязаном свитере, с молотком в руке. Он мгновенно оценил ситуацию. Никаких вопросов.

— Отойди! — рыкнул он, бросаясь к окну.

— Я не могу! Оно вылетит!

— Держи тогда! Дави по центру!

Он выскочил наружу, в вихрь тьмы и снега.

Зоя давила на стекло изо всех сил. Её руки уже не чувствовали боли, только тупую, ноющую ломоту. Она видела сквозь мутную поверхность темный силуэт Артёма. Он боролся со ставнем, как с живым врагом.

Стук молотка. Один удар. Второй. Мат, который слышно даже через двойную раму. Еще удар.

Ставень встал на место, отсекая ветер. Стекло перестало выгибаться.

Артём снова влетел в модуль, быстро захлопнув дверь и задвинув засов.

— Гвозди на 200, хрен оторвёшь теперь, — выдохнул он, отряхиваясь по-собачьи.

В комнате стало тихо. Только печка продолжала гудеть, да ветер снаружи теперь выл глухо, бессильно.

Артём повернулся к ней. Его грудь тяжело вздымалась. Волосы были мокрыми от растаявшего снега. Он посмотрел на её руки.

— Покажи.

Зоя стояла, прижимая ладони к груди. Она вся дрожала — мелкой, противной дрожью, от которой стучат зубы.

— Всё… всё нормально.

— Покажи, я сказал.

Он шагнул к ней, преодолевая дистанцию в одно движение, и перехватил её запястья.

Его руки были горячими. Нет, они были раскаленными. Грубые, мозолистые ладони накрыли её онемевшие, белые как мел пальцы.

— Ты с ума сошла, держать стекло голыми руками? — его голос был тихим, почти шепотом, но в нем клокотала ярость. Или что-то другое.

Он начал растирать её кисти. Жестко, сильно, не жалея кожи.

— Больно… — пискнула Зоя. Кровь начала возвращаться, и пальцы закололо тысячей иголок.

— Терпи. Иначе обморожение.

Они стояли слишком близко. Недопустимо близко для двух людей, которые еще утром были врагами. Зоя чувствовала жар, исходящий от его тела сквозь шерсть свитера. Чувствовала запах — теперь к холоду и табаку примешался запах адреналина и мужского пота. Острый, будоражащий запах.

Артём перестал растирать её руки, но не отпустил их. Он сжал её ладони в своих, согревая их своим теплом.

Зоя подняла глаза.

В полумраке его зрачки казались черными провалами. Он смотрел на неё не как инструктор. Он смотрел на её приоткрытые губы, на пульсирующую жилку на шее, на тонкую ткань термобелья, под которой угадывались очертания груди, затвердевшей от холода.

Воздух между ними сгустился, стал вязким, как сироп. Зоя перестала дрожать. Жар, родившийся где-то внизу живота, ударил в голову, пьяня сильнее любого виски.

Она видела, как он борется с собой. Как напряглись мышцы на его челюсти. Ей нужно было отступить. Выдернуть руки. Сказать что-то язвительное.

Вместо этого она подалась вперед. Неосознанно. На миллиметр. На один вдох.

Артём шумно втянул воздух носом. Его хватка на её запястьях усилилась, почти до боли. Он наклонился чуть ниже. Его дыхание обожгло её щеку.

— Зоя… — выдохнул он. И в этом имени прозвучало предупреждение. И просьба.

ШУХХХХ!

Глухой, мощный звук ударил по крыше, словно сверху упал мешок с цементом. Модуль содрогнулся.

Они отпрянули друг от друга, как ошпаренные.

— Снег, — голос Артёма был сухим, ломким. Он мгновенно отступил на шаг, выстраивая невидимую стену. — Снежная шапка сошла с крыши. От вибрации.

Зоя стояла, прижимая к груди горящие огнём руки. Сердце колотилось где-то в горле, мешая дышать. Момент рассыпался в пыль.

Артём провел ладонью по лицу, стирая остатки эмоций. Снова маска. Снова инструктор.

— Ложитесь спать, Зоя Александровна. Окно выдержит.

Он развернулся и пошел к двери, даже не взглянув на неё напоследок.

— Спокойной ночи, — бросил он уже с порога.

Дверь хлопнула.

Зоя осталась стоять посреди комнаты, оглушенная тишиной и собственным телом, которое всё еще помнило жесткое тепло его рук.

Глава 3. Точка опоры

Утро началось не с кофе, а с холода. Ночного запаса дров не хватило, и к восьми утра модуль выстудило так, что пар изо рта шел густыми клубами, оседая инеем на спальнике.

Зоя выпростала руку из кокона, нащупала телефон. Минус двадцать внутри. Снаружи — даже думать не хотелось.

Она лежала, глядя в низкий металлический потолок, и прокручивала в голове вчерашний вечер. Его руки на её запястьях. Его дыхание у её губ. И этот проклятый снег, рухнувший с крыши ровно в ту секунду, когда она была готова совершить самую большую глупость в своей карьере.

— Идиотка, — прошептала она в тишину.

Стыд жег щеки сильнее мороза. Она — Зоя Климова, владелица бюро с оборотом в сотни миллионов, женщина, которая строила подрядчиков одним взглядом поверх очков, — вчера поплыла, как школьница, от запаха пота и грубой мужской силы.

Зоя резко села. Режим «Снежная Королева». Активировать.

***

Артём был уже на улице. Он расчищал дорожку к дизельной, ритмично взмахивая широкой лопатой. Снег летел в стороны плотными, тяжелыми комьями.

Зоя вышла на крыльцо, кутаясь в пуховик до самого носа. Солнце висело низко над горизонтом — бледный, выцветший диск, не дающий тепла, только свет. Свет был нестерпимо ярким, режущим глаза. Мир вокруг казался пересвеченной фотографией: белый снег, белое небо, черные скелеты антенн.

Артём на секунду остановился, опираясь на черенок лопаты. На нем не было куртки — только толстый флисовый свитер и жилет. От его спины шел пар.

— Доброе утро, — бросил он, не глядя на неё. Голос ровный, будничный. Ни следа вчерашней «искры».

Это разозлило Зою еще больше. Значит, для него это рутина? Спасение истеричных москвичек и растирание их конечностей?

— Доброе, — она спустилась по ступенькам, стараясь не поскользнуться. — Планы на сегодня. Мне нужно попасть на Наблюдательную башню.

Артём воткнул лопату в сугроб и наконец посмотрел на неё. Взгляд у него был скептический, как у врача, слушающего бред пациента.

— На башню? Зоя Александровна, эта конструкция стоит тут с семьдесят второго года. Металл устал. Ступени ржавые. Ветер наверху — метров пятнадцать в секунду.

— Мне нужно оценить состояние смотровой площадки, — отчеканила она, доставая блокнот, чтобы занять руки. — Там будет «Aurora Bar». Стеклянный пол, круговой обзор. Я не могу проектировать, опираясь на старые чертежи. Мне нужен визуал.

— Визуал у вас будет из окна вертолета, когда полетим обратно.

— Я полезу туда, Артём. С вами или без вас. Это моя работа. Или вы… — она сделала паузу, позволив себе легкую, ядовитую улыбку, — боитесь высоты?

Артём сощурился. Желваки на его скулах дрогнули. Удар достиг цели.

— Я боюсь только идиотов, которым нечего терять, — тихо сказал он. — Ждите здесь. Я за снаряжением.

***

Он вернулся через пять минут с мотком веревки и двумя комплектами альпинистской обвязки.

— Куртку расстегнуть, — скомандовал он, подходя вплотную.

— Я сама…

— Расстегнуть, — повторил он с таким нажимом, что спорить расхотелось. — Поверх пуховика система не вяжется. Выскользнете, как мыло из рук.

Зоя расстегнула молнию, впуская холод внутрь. Артём развернул «беседку» — сложную конструкцию из широких нейлоновых ремней и петель.

— Ногу сюда. Левую. Теперь правую.

Зоя неуклюже шагнула в петли, чувствуя себя куклой. Артём опустился на одно колено перед ней. Его лицо оказалось на уровне её бедер.

— Стойте смирно, — буркнул он.

Он начал затягивать ремни на её ногах. Его руки в тонких рабочих перчатках двигались уверенно и жестко. Он не касался её тела намеренно, но каждое движение отдавало интимностью. Он подтягивал стропу на внутренней стороне бедра, почти в паху, проверяя натяжение.

Зоя задержала дыхание. Ощущение натягивающихся ремней, сжимающих ноги, было странным — смесь дискомфорта и защищенности.

Артём поднялся. Теперь он был слишком близко. Он завел широкий пояс ей за спину, обхватил талию, замыкая пряжку на животе.

— Втяните живот.

Зоя повиновалась. Он резко дернул стропу. Пояс врезался в ребра, выбивая воздух.

— Туго! — выдохнула она.

— Так и должно быть, — он не отстранялся. Его руки всё еще были на её талии, проверяя надежность фиксации. Он дернул пояс, проверяя, не сползает ли он. Зою качнуло вперед, прямо на него. — Лучше синяки на ребрах, чем перелом позвоночника при рывке. Повернитесь.

Он защелкнул карабин на её спине, пристегивая к себе коротким «усом» самостраховки.

— Теперь мы — сиамские близнецы, — сказал он ей в затылок. — Я иду первым. Вы — след в след. Дистанция — метр. Если я останавливаюсь — вы замираете. Если вы падаете — я вас держу. Если падаю я… молитесь.

Щелчок карабина прозвучал как выстрел стартового пистолета.

***

Башня гудела. Ветер, проходя сквозь решетчатые конструкции, рождал низкий, вибрирующий гул, от которого ныли зубы.

Первые два пролета дались легко. Зоя старалась не смотреть вниз. Она смотрела только вперед — на широкую спину Артёма, обтянутую темным флисом. Она видела, как перекатываются мышцы под тканью, когда он подтягивался на руках. Видела его ягодицы, обтянутые плотными тактическими штанами, когда он делал шаг вверх.

Это было гипнотически. Ритм. Шаг. Звон карабина. Шаг.

Но чем выше они поднимались, тем сильнее становился ветер. На высоте двадцати метров башня начала слегка раскачиваться. Амплитуда была небольшой, всего пару сантиметров, но организм Зои, привыкший к твердой земле, запаниковал.

— Не останавливаться! — крикнул Артём сквозь ветер, не оборачиваясь. Он чувствовал её заминку через натяжение троса.

Ступени здесь были покрыты тонкой коркой льда, который невозможно разглядеть — металл просто казался темнее обычного.

— Здесь скользко! — крикнула она в ответ. Голос сорвался на писк.

— Ставь ногу на ребро! Вбивай ботинок!

Они подошли к третьей площадке, под самой кабиной. Ветер здесь был яростным, он бил в грудь, пытаясь сбросить их вниз.

Зоя потянулась рукой к поручню. Перчатка соскользнула по обледенелому металлу. Она инстинктивно попыталась перенести вес на ногу, но ботинок не нашел сцепления.

Мир перевернулся.

Нога поехала вправо, в пустоту. Зоя рухнула.

Она не успела закричать. Удар был коротким и жестоким. Веревка натянулась струной. Обвязка врезалась в бедра и живот, вышибая дух. Зоя повисла над пролетом, болтаясь, как сломанная марионетка. Под ногами кружилась белая бездна.

— Артём!!!

Рывок сверху едва не сломал ей ребра.

Артём не стал травить веревку. Он, уперевшись ногами в решетку площадки и заблокировав трос своим весом, просто выдернул её вверх, как пушинку. Одной яростной тягой мышц спины и рук.

Зоя влетела на площадку, скребя ботинками по металлу.

Артём тут же подхватил её, не давая упасть снова. Он вжал её спиной в ржавую стену кабины, прикрывая собой от ветра.

— Стоять! — рявкнул он ей в лицо. — Смотри на меня!

Зоя хватала ртом воздух, расширенными от ужаса глазами глядя на него. Сердце колотилось так, что казалось, оно сейчас пробьет пуховик.

Они стояли вплотную. Артём уперся руками в стену по обе стороны от её головы, создавая «клетку». Чтобы зафиксировать её дрожащие ноги, он жестко вставил свое колено между её бедер, прижимая её к холодному металлу.

Это было не объятие. Это был захват.

— Ты цела? — он дышал тяжело, хрипло. Из его рта вырывался пар, смешиваясь с её дыханием.

Зоя кивнула, не в силах говорить. Адреналин, затопивший вены, начал мутировать. Страх уходил, уступая место чему-то другому. Острому. Горячему.

Она чувствовала его тяжесть. Чувствовала, как его бедро давит на её промежность — грубо, сильно, через слои одежды. Это давление было единственной точкой опоры в кружащемся мире.

Он смотрел ей в глаза — темные, почти черные зрачки поглотили радужку. В этом взгляде не было профессионального спокойствия. Там был голод. Голод человека, который только что вырвал добычу у смерти.

Его взгляд опустился на её губы. Зоя почувствовала, как внутри всё сжалось в сладком спазме. Ей захотелось, чтобы он не убирал руки. Чтобы он надавил сильнее.

— Никогда, — прорычал он тихо, наклоняясь к её уху, — никогда не отпускай руки, пока не нашла опору ногами. Поняла?

Его губы коснулись мочки её уха. Горячо. Влажно. Зою пробила дрожь — от макушки до пяток. Она судорожно вцепилась руками в его куртку, притягивая его ближе, вместо того чтобы оттолкнуть.

— Поняла… — выдохнула она.

Он замер. Секунда тянулась вечность. Он мог поцеловать её сейчас. И она бы ответила. Здесь, на высоте двадцати пяти метров, на ветру, прижатая к ржавому металлу, она хотела этого больше, чем дышать.

Артём с шумом выдохнул, уперся лбом в её лоб. Закрыл глаза.

— Чёрт… — прошептал он.

Затем резко отстранился. Убрал колено. Разорвал дистанцию, вернув холод на её тело.

— Лезем в кабину. Там нет ветра.

***

Внутри наблюдательной будки было тихо и пыльно. Толстые стекла, хоть и поцарапанные, глушили вой ветра.

Артём отошел к дальнему окну, проверяя раму, давая ей время прийти в себя. Зоя стояла, пытаясь унять дрожь в коленях. Фантомное ощущение его тела всё еще давило на неё, фантомное тепло жгло кожу.

Она подошла к стеклу.

И забыла, как дышать.

Перед ней лежала Арктика. Не плоская белая равнина, какой она виделась снизу. С высоты открылась грандиозная панорама: хаос ледяных торосов, сверкающих на солнце как россыпь алмазов, темно-синяя, почти черная вена открытой воды на горизонте, и над всем этим — небо, такого глубокого, пронзительного цвета, какого не бывает в средних широтах.

Это было страшно и божественно красиво.

— Теперь понимаешь? — голос Артёма прозвучал за спиной уже спокойно, но глуше обычного.

— Да, — прошептала она. — Здесь будет лучший отель в мире. Если он нас не убьет.

— Он попытается, — ответил Артём.

***

Спуск прошел в молчании. Внизу, на твердой, надежной земле, Зое вдруг стало грустно.

Артём подошел к ней, чтобы снять страховку.

— Повернись.

Щелкнул карабин. Натяжение на поясе исчезло. Артём расстегнул пряжку на её животе, стянул ремни с бедер. Его движения были быстрыми, сугубо техническими, словно он снимал сбрую с лошади.

Но когда последний ремень упал на снег, Зоя почувствовала себя странно голой, несмотря на пуховик. Ей не хватало этой тяжести. Не хватало связи.

— Идите греться, — сказал Артём, сматывая веревку. Он не смотрел ей в глаза. — Я проверю генератор.

Зоя кивнула и пошла к модулю. Она чувствовала спиной его взгляд. Тяжелый, оценивающий взгляд хищника, который решил пока не нападать.

Пока.

Глава 4. Помехи в эфире

Тепло модуля ударило в лицо плотной, удушливой волной. После кристальной свежести и ледяного ветра наверху воздух внутри казался густым, как кисель. Пахло соляркой, старыми матрасами и теперь к этому примешался еще один запах — острый, кислый запах пережитого страха.

Они раздевались молча, спина к спине. Слышался только шелест синтетики, звон расстегиваемых молний и тяжелое дыхание.

Зоя стянула пуховик, с трудом попадая онемевшими пальцами в бегунок. Руки дрожали. Это был тот самый «откат», о котором предупреждали в книгах по экстремальному туризму. Пока ты на скале — ты машина. Спустился — превращаешься в желе.

Она повернулась, чтобы повесить куртку на гвоздь, и замерла.

Артём стоял у печки, стягивая флисовую кофту через голову. Его футболка задралась, обнажая рельефную спину. Мышцы вдоль позвоночника ходили ходуном, под кожей перекатывались тугие узлы напряжения. Его руки тряслись. Мелкой, противной дрожью.

Зоя смотрела на эти дрожащие пальцы и вдруг поняла: это цена её спасения. Он держал её вес — шестьдесят килограммов живого, дергающегося веса — на одних руках, блокируя трос собственным телом. Эта дрожь была эхом того усилия, которое не дало ей превратиться в кровавое пятно на льду.

Артём обернулся, перехватив её взгляд. Он тут же сжал кулаки, пряча слабость. Его глаза скользнули по ней — быстро, оценивающе.

Зоя опустила взгляд на себя. Свитер задрался. На бедрах, там, где врезались ремни обвязки, на джинсах остались глубокие, мятые следы. А под ними, она чувствовала, наливались синяки. Красные полосы на теле, как печать его контроля. Как напоминание о том, насколько тесно они были связаны полчаса назад.

— Чай, — хрипло сказал он, отворачиваясь к столу. — И сахар. Мозгу нужна глюкоза. Иначе вырубит.

— Да, — её голос звучал чужим, ломким. — Шоколад. У меня есть бельгийский шоколад в рюкзаке.

Они ели жадно, почти не жуя. Горький шоколад, твердые галеты, сладкий, обжигающий чай из жестяных кружек. Это была не трапеза, а заправка топливом. Адреналин сжигал калории быстрее, чем доменная печь.

В тишине не было вражды. Это была тишина сообщников. Людей, которые видели край и отошли от него. Зое хотелось что-то сказать, поблагодарить, может быть, даже коснуться его плеча — просто чтобы убедиться, что он реален.

Но тут взвизгнул телефон.

Звук спутникового Iridium в этой первобытной тишине прозвучал как скрежет ножа по стеклу. Резкий, чужеродный, требовательный.

Артём вздрогнул, едва не пролив чай. Зоя замерла с куском шоколада у рта.

Экран массивного аппарата светился ядовито-зеленым. «Входящий: ГРОССМАН».

Инвестор.

Зоя сглотнула, выпрямила спину и нажала кнопку приема.

И в ту же секунду она исчезла. Исчезла перепуганная женщина с синяками на бедрах. Исчезла «туристка», висевшая над пропастью. Появилась Зоя Александровна Климова, основатель бюро «Перезагрузка».

— Лев Маркович! — её голос зазвенел бодрыми, уверенными нотами. — Рада слышать. Да, связь отличная. Как слышите меня?

Артём медленно поставил кружку на стол. Он отошел в угол, где лежала снаряжение, и сел на ящик, достав тряпку и смазку. Он начал протирать карабины, но его движения замедлились. Он слушал.

— Да, мы на объекте, — Зоя начала ходить по тесному модулю, энергично жестикулируя свободной рукой, словно перед ней была не обшарпанная стена, а совет директоров. — Осмотрели ключевые точки. Впечатления? Потрясающие. Масштаб невероятный. Это будет жемчужина вашего портфеля.

Артём поднял голову. В его глазах мелькнуло удивление.

— Башня? — Зоя рассмеялась в трубку, легко и непринужденно. — О, Лев Маркович, это не просто башня. Это готовый арт-объект. Каркас в идеальном состоянии, советская сталь, вечная. Нужна только косметика и замена остекления. Мы сделаем там панорамный бар. Вид на миллион долларов. Буквально.

Артём перестал протирать карабин. Он смотрел на неё в упор. Холодным, немигающим взглядом.

— Бункер? — продолжала Зоя, не замечая (или стараясь не замечать) этого взгляда. — Да, осмотрели. Бетон крепкий, сухой. Идеально подходит под фундамент спа-комплекса. Никаких трещин, никакой усадки. Мы даже опережаем график по первичной оценке. Я вышлю вам предварительное ТЭО как только вернемся. Да. Конечно. Всего доброго.

Она нажала отбой. Экран погас.

Зоя выдохнула, чувствуя прилив гордости. Она «продала». Она выиграла время и бюджет. Улыбка всё еще играла на её губах, когда она повернулась к Артёму.

И улыбка сползла с её лица, как плохо приклеенная маска.

Артём смотрел на неё с выражением, в котором смешались брезгливость и какое-то глубокое, усталое разочарование. Так смотрят на гнилую доску, которая сломалась под ногой.

— Что? — спросила она, дернув плечом. — Почему вы так смотрите?

— Вы только что продали ему братскую могилу, — тихо сказал Артём.

— Не драматизируйте, — Зоя бросила телефон на спальник. — Я продала ему концепцию.

— Вы сказали, что башня в идеальном состоянии. — Артём встал. В тесном модуле он казался слишком большим. — Полчаса назад вы висели на ней, молясь, чтобы ржавый болт не срезало. Вы сказали, что бункер сухой и без трещин. А мы вчера видели разлом, в который можно засунуть руку.

— Это всё исправляется! — Зоя повысила голос. Ей нужно было защититься, оправдать свою ложь. — Это вопрос бюджета. Инженерные решения существуют для всего. Если я скажу ему сейчас про трещины и ржавчину, он закроет проект. Не будет ни денег, ни станции, ни очистки территории. Ничего.

— А если он пришлет сюда рабочих завтра? — Артём шагнул к ней. — На основе ваших слов? И они загонят технику на этот «идеальный» бетон? И провалятся в линзу мерзлоты?

— Никто не приедет завтра! У нас есть полгода на проектирование. Мы укрепим грунт, заменим конструкции…

— Вы врете, Зоя, — перебил он её. Спокойно и жестко. — Вы врете так же легко, как дышите.

— Это бизнес! — выкрикнула она ему в лицо. — Вы, военные, привыкли жить в черно-белом мире. Жив или мертв. Свой или чужой. В реальном мире есть оттенки! Есть стратегия!

— В реальном мире? — Артём усмехнулся. Злая, некрасивая усмешка.

Он вдруг сократил дистанцию. Рывком. Оказался вплотную к ней, зажав её между собой и краем стола. Зоя ахнула, вжимаясь поясницей в столешницу.

Он не коснулся её грубо, нет. Он поднял руку и медленно, почти невесомо провел костяшками пальцев по её плечу, спускаясь к локтю. Туда, где под свитером ныли мышцы.

— Знаете, почему вы сейчас живы, Зоя?

Она молчала, глядя в его потемневшие глаза. Дыхание перехватило. От его близости, от запаха металла и тела, от угрозы, исходящей от него.

— Потому что веревка, на которой вы висели, не врала, — прошептал он, наклоняясь к её лицу. — Карабин не врал про свою нагрузку. И я не врал, когда сказал, что удержу. Здесь, на Севере, ложь — это не стратегия. Это отложенная смерть. Если вы соврете мне про своё самочувствие, про то, что видели на горизонте, или про запас сил — я не смогу вас спасти.

Его пальцы сжались на её плече. Не больно, но ощутимо.

— Лев Маркович в Москве. Ему плевать. А я здесь. И мне не плевать, кого я буду грузить в черные мешки — вас или себя.

Зоя чувствовала, как горят её щеки. Ей было стыдно. Ужасно, мучительно стыдно. Но вместе с тем, сквозь стыд пробивалось другое чувство.

Его честность была абсолютной. Неподкупной. В её мире все продавались, все приукрашивали, все играли роли. А он был настоящим, как тот лед за окном. Опасным и чистым. И от этого осознания у неё подкосились ноги.

Артём резко отпустил её, словно обжегся. Отступил назад.

— Я в мастерскую, — бросил он, хватая куртку. — Проверю дизель.

— Артём… — начала она, не зная, что скажет.

— Не надо, — он даже не обернулся. — Там воздух чище.

Дверь хлопнула.

Зоя осталась одна. В тишине модуля снова запищал телефон — пришло сообщение от Гроссмана: «Отличная работа. Жду смету».

Она посмотрела на экран, потом перевела взгляд на свои руки. Они всё еще помнили жесткость веревки. Плечо горело там, где его коснулся Артём.

Она медленно сползла на пол, прижавшись спиной к ножке стола, и закрыла лицо ладонями. Её красивые эскизы на столе казались теперь плоскими, фальшивыми картинками, не имеющими ничего общего с реальностью, в которой только что хлопнула дверь.

Глава 5. Точка воспламенения

Зоя проснулась не от звука, а от его отсутствия.

Мир оглох.

Исчезло привычное, убаюкивающее гудение масляного радиатора. Стих легкий, едва слышный шелест вентиляции. Тишина, навалившаяся на модуль, была плотной, тяжелой и ледяной. Она давила на барабанные перепонки сильнее, чем рев вертолета.

Зоя потянулась к тумбочке за телефоном. Экран вспыхнул в темноте резким белым светом. 04:15. Индикатор зарядки на углу экрана отсутствовал. Маленький красный диод на сетевом фильтре был мертв.

— Черт, — выдохнула она, и облачко пара, вырвавшееся изо рта, повисло в воздухе, не желая таять.

Температура в модуле падала с катастрофической скоростью. Стены начали издавать тихие, щелкающие звуки — металл сжимался, сдаваясь под натиском внешней стужи. Зоя почувствовала, как холод пробирается под одеяло, скользкими пальцами касаясь ног.

Генератор. Сердце станции остановилось.

Зоя села, судорожно натягивая флисовую кофту прямо поверх термобелья. Зубы начали выбивать дробь. В голове пронеслись обрывки инструкций: «При отказе основного питания система жизнеобеспечения держит тепло 40 минут». Сколько времени прошло? Десять? Тридцать?

Вчерашняя ссора, стыд за ложь инвестору, обида на резкость Артёма — всё это мгновенно стало мелким, несущественным мусором. Сейчас существовала только одна правда: если дизель не заведется, они превратятся в ледяные статуи к обеду.

Она натянула штаны, сунула ноги в ледяные ботинки, даже не зашнуровывая их до конца, схватила куртку и вывалилась наружу.

***

Двор встретил её ударом ветра под дых. Ночь была черно-серой, мутной от поземки. Снег не падал, он летел горизонтально, как пули.

Зоя, согнувшись пополам, побежала к мастерской. Железная дверь была приоткрыта — оттуда доносился лязг металла и отборный, многоэтажный мат, который ветер рвал на куски.

Она влетела внутрь и захлопнула дверь, навалившись на неё спиной.

В мастерской было теплее, чем на улице, но воздух был тяжелым, отравленным. Пахло сгоревшей соляркой, окалиной и резким, мужским потом. Единственным источником света была переносная аварийная лампа, брошенная на пол. Её мертвенно-синий луч выхватывал из полумрака маслянистые пятна на бетоне и груду инструментов.

Артём был там.

Он стоял на коленях перед вскрытым чревом огромного желтого генератора Caterpillar. Кожух был снят и валялся в стороне. Сам Артём выглядел как демон механики: руки по локоть в черном мазуте, на скуле — грязный развод, футболка промокла насквозь и прилипла к спине.

Он боролся с машиной. Пытался открутить какой-то узел, налегая на огромный гаечный ключ всем весом. Мышцы на его руках вздулись канатами, вены на шее напряглись до предела.

Ключ сорвался со скрежетом. Артём ударился костяшками о металл, зарычал от боли и ярости, и швырнул ключ в стену. Инструмент звякнул и отскочил в угол.

— Свет погас, — сказала Зоя, понимая, насколько глупо это звучит.

Артём резко обернулся. Его глаза в синем свете лампы казались провалами в черепе. Он дышал тяжело, с хрипом.

— Да что вы говорите? — прошипел он. — А я думал, это мы устроили час Земли.

Он вытер лоб тыльной стороной ладони, размазывая грязь еще сильнее.

— Топливопровод перемерз. Сраный парафин забил фильтры грубой очистки. Я же говорил, что солярка в бочках старая, летняя. Но кто меня слушал? «У нас всё по ГОСТу, Артём», — передразнил он чей-то голос, возможно, московских снабженцев.

Он снова повернулся к генератору, хватая другой ключ.

— Мне нужны третьи руки. Сейчас.

Зоя замерла у двери.

— Что делать?

— Сюда иди! — рявкнул он. — Бери горелку. Вон там, на верстаке.

Зоя схватила газовую горелку. Она была тяжелой, холодной и липкой от масла.

— Зажигай.

Она щелкнула пьезоподжигом. Вырвалось синее, шипящее пламя.

— Теперь на колени, — скомандовал Артём. — Сюда, к патрубку.

Зоя, не раздумывая, опустилась на грязный бетонный пол, прямо в лужицу маслянистой жижи. Её дорогие штаны Salomon мгновенно впитали грязь, но ей было плевать. Она подползла к нему вплотную.

— Грей вот эту трубку, — он ткнул пальцем в медный змеевик, покрытый инеем. — Равномерно. Не пережги прокладки, иначе сдохнем. Я буду качать помпу вручную.

Они оказались в тесном, замкнутом пространстве между стеной и рычащим зверем из стали.

— Ближе, — скомандовал он. — Пламя сдувает.

Зоя придвинулась. Теперь их плечи соприкасались.

Началась работа. Аду в мастерской не хватало только чертей, но их роль выполняли они сами.

Зоя держала горелку, стараясь, чтобы руки не дрожали. Пламя лизало медь, металл начал потеть, оттаивая. Рядом Артём ритмично, с усилием давил на рычаг ручной подкачки топлива.

Вжих-чвяк. Вжих-чвяк.

Зоя смотрела на его руки. Грязные, сбитые в кровь костяшки, черные ногти. Она видела, как напрягается его бицепс при каждом нажатии, как перекатываются желваки на скулах. От него шел жар. Не просто тепло — от него разило жаром работающего на пределе организма. Запах солярки смешивался с запахом его тела — острым, соленым, мускусным запахом зверя, загнанного в угол, но готового грызть глотки.

И этот запах вдруг ударил ей в голову сильнее, чем угарный газ.

Он был компетентен. Он знал, что делает. Пока она умела только рисовать красивые картинки и врать по телефону, он своими руками, в грязи и холоде, возвращал им жизнь.

Её рука дрогнула. Пламя лизнуло пластиковый хомут.

— Осторожнее! — он перехватил её запястье своей масляной пятерней.

Его пальцы были скользкими и горячими. Он не отпустил её руку, а просто скорректировал угол наклона горелки, управляя её движением. Теперь они работали как единый механизм. Его рука на её руке. Его плечо, давящее на её плечо. Его дыхание, с присвистом вырывающееся из груди, в такт её собственному.

— Еще… еще немного… — шептал он, скорее машине, чем ей. — Давай, сука, глотай…

Зоя чувствовала, как по спине, под термобельем, течет пот. Жар от генератора, жар от горелки, жар от него. Границы стирались. Здесь, на полу, в мазуте, не было директора и подчиненного. Были только мужчина и женщина, добывающие огонь.

— Есть! — крикнул Артём. — Убирай горелку!

Зоя отшатнулась, гася пламя.

Артём рванулся к панели управления.

— От винта!

Он нажал стартер.

Двигатель натужно застонал. Ууу-ууу-ууу… Металл скрежетал, сопротивляясь.

— Давай! — заорал Артём, ударив ладонью по кожуху.

Генератор чихнул. Из выхлопной трубы вырвалось облако черного, жирного дыма. Зоя закашлялась, закрывая лицо рукавом.

И вдруг — РРРРАВ!

Ровный, мощный, низкочастотный гул заполнил мастерскую. Вибрация прошла по полу, отдаваясь в коленях, в животе, в зубах. Аварийная лампа мигнула и погасла, зато под потолком вспыхнули яркие, слепящие лампы дневного света.

Свет. Тепло. Жизнь.

Артём медленно сполз по стене генератора на пол, прямо рядом с Зоей. Он откинул голову назад, закрыв глаза. Его грудь ходила ходуном. По лицу, смешиваясь с грязью и сажей, текли струйки пота.

Он выглядел измотанным, грязным и… невероятно красивым. Дикой, грубой красотой, которую не встретишь в офисах Москва-Сити.

Зоя сидела на пятках, не в силах встать. Она смотрела на него, и сердце колотилось в ритме работающего дизеля.

Артём открыл глаза. Повернул голову к ней.

В ярком электрическом свете они выглядели как шахтеры после смены. У Зои на щеке — черная полоса копоти. Руки — черные по локоть. Дорогая куртка безнадежно испорчена пятнами масла.

— Есть контакт, — хрипло сказал он, и уголок его рта дрогнул в уставшей улыбке. Впервые за три дня — искренней.

Он протянул руку. Медленно.

Зоя не отстранилась.

Артём коснулся её лица. Грязным, грубым большим пальцем он провел по её скуле, стирая (или размазывая?) сажу.

— Ты вся в мазуте, Зоя Александровна, — тихо произнес он.

— Ты тоже, — выдохнула она. Голос сел.

В его глазах изменилось выражение. Усталость ушла. На её место пришло то же самое, что она видела вчера на башне, только теперь это было умножено на жар мастерской и вибрацию пола.

Он вдруг подался вперед. Резко. Сгреб её за куртку на груди и рывком поднял на ноги.

Зоя не успела охнуть, как он впечатал её спиной в деревянный верстак. Инструменты за спиной жалобно звякнули.

Он навис над ней, опираясь руками о столешницу по бокам от её бедер. Грязные ладони оставили черные отпечатки на светлом дереве.

— Черт… — прорычал он, глядя на её губы.

Между ними был сантиметр. Вибрация генератора пронизывала их обоих, синхронизируя пульс. Запах солярки был невыносимым, удушающим и возбуждающим до дрожи.

Зоя смотрела в его глаза и понимала: сейчас он её поцелует. И ей было абсолютно плевать, что они грязные, что вокруг хаос, что она нарушает все свои правила. Ей было плевать на инвестора, на Москву и на то, что её термобелье стоит как его месячная зарплата.

В этот момент в мире не осталось ничего чистого, и это было прекрасно.

Артём не стал спрашивать разрешения. Он просто наклонился и накрыл её рот своим.

Это был не поцелуй. Это был удар током. Жесткий, властный, со вкусом железа, соли и перегоревшего топлива. Он целовал её так, как только что крутил гайки — с яростью, с отчаянием, с необходимостью доказать, что они живы.

Зоя охнула, открываясь ему навстречу, и этот звук тут же утонул в его рту.

Его руки, тяжелые и липкие от масла, скользнули с талии ниже, на бедра, сжимая их с такой силой, что завтра там останутся синяки. Он притянул её к себе, вжимая пах в пах, чтобы она почувствовала, насколько он тверд. Насколько он готов.

Вибрация генератора пронизывала верстак, пронизывала пол, пронизывала их тела, превращаясь в единый, пульсирующий ритм. Вжих-чвяк. Вжих-чвяк.

Зоя запустила пальцы в его короткие волосы, пачкаясь в масле, притягивая его ближе, еще ближе, пытаясь стереть тот последний сантиметр, что разделял их кожу.

Двигатель ревел, заливая мастерскую ровным, победным гулом, но внутри Зои разгорался пожар, который никакой холод уже не мог потушить.

Глава 6. Крутящий момент

Вкус его губ был вкусом железа и гари. Никакой мяты, никакой сладости — только горький, вяжущий привкус перегоревшей солярки и солоноватый — крови из разбитой костяшки.

Этот поцелуй не был вопросом. Он был утверждением.

Артём не просил разрешения, а Зоя не собиралась его давать или отказывать. Логика, стыд, субординация — всё это сгорело в топке генератора секунду назад. Остался только инстинкт. Голод. Тот самый, пещерный, который заставляет людей, выживших в катастрофе, вцепляться друг в друга, чтобы подтвердить: мы здесь, мы тёплые, мы живые.

Его руки, тяжелые и липкие от масла, скользнули с её талии ниже. Он сжал её ягодицы грубо, по-хозяйски, вминая пальцы в податливую плоть через слои ткани. Зоя охнула, когда он дернул её на себя, впечатывая пах в пах.

Одежда мешала. Слишком много слоев. Пуховики, флис, термобелье — эта высокотехнологичная броня, спасающая от мороза, сейчас казалась тюремной робой.

Зоя, задыхаясь, рванула молнию на его жилете. Замок заел. Она дернула сильнее, слыша треск ткани, но ей было плевать. Ей нужно было добраться до него. Почувствовать жар кожи, а не синтетики. Она запустила руки под его промокшую футболку, царапая ногтями спину.

Его кожа была раскаленной и мокрой. Контраст между ледяным воздухом мастерской и этим жаром был ошеломляющим.

Артём оторвался от её рта, чтобы набрать воздуха. Его глаза были шальными, черными, зрачки затопили радужку.

— На стол, — прохрипел он. Не предложение. Приказ.

Он подхватил её под бедра, легко, словно она ничего не весила, и развернул.

Зоя ударилась спиной о столешницу верстака.

— Черт… — выдохнула она, когда край врезался в поясницу.

Артём одним движением смахнул всё, что лежало на дереве. Гаечные ключи, отвертки, болты с грохотом посыпались на бетонный пол. Звон металла потонул в ровном, оглушающем реве работающего генератора.

Здесь не было теней. Яркие лампы дневного света заливали всё хирургически-белым сиянием. Спрятаться было негде. Зоя видела свое отражение в его глазах: растрепанная, с размазанной сажей на лице, с безумным взглядом. Она видела его: грязного, потного, страшного в своей первобытной решимости.

И это отсутствие стыда возбуждало сильнее любого полумрака.

Он вклинился между её разведенных ног. Его грязные руки легли на пояс её штанов Salomon.

— Поднимись, — рыкнул он.

Зоя уперлась локтями в верстак, приподнимая бедра. Артём рванул штаны вниз, вместе с термобельем, стягивая их только до колен. Холодный воздух мастерской лизнул обнаженную кожу внутренней стороны бедер, заставив её вздрогнуть.

Но холод тут же сменился обжигающим касанием.

Его ладонь — шершавая, в мазуте — накрыла её лобок, скользнула ниже, без прелюдий, без подготовки. Он проверял её готовность так же, как проверял детали механизма — грубо, функционально.

Зоя выгнулась дугой, запрокинув голову. Из горла вырвался стон, но он тут же потерялся в гуле дизеля. Она была мокрой. Адреналин сделал своё дело быстрее любой ласки.

Артём увидел это. Услышал её рваный вдох.

Он торопливо, путаясь в пряжке, расстегнул свой ремень. Спустил джинсы, освобождая плоть.

Зоя, не открывая глаз, потянулась к нему, обхватила его за шею, пачкаясь о его грязную, потную шею.

Артём не стал ждать. Он вошел в неё одним резким, слитным толчком. До упора. До основания.

Зоя вскрикнула, запрокинув голову, и её ногти впились в его плечи через мокрую ткань футболки. Ощущение наполненности было ошеломляющим, граничащим с болью, но именно этой боли ей сейчас не хватало, чтобы почувствовать себя живой.

Он замер на секунду, давая ей привыкнуть к вторжению, тяжело дыша ей в висок.

— Смотри на меня, — прохрипел он.

Зоя открыла глаза.

Его лицо было в сантиметре от её. Искаженное напряжением, с разводами сажи, с капелькой пота, висящей на кончике носа. Это было лицо не любовника, а завоевателя.

А потом он начал двигаться.

Ритм задавал не он. Ритм задавала машина. Мощная, низкочастотная вибрация генератора Caterpillar проходила сквозь пол, сквозь ножки верстака, сквозь толстую столешницу и впивалась в их тела, синхронизируя каждое движение.

Удар. Удар. Удар.

Артём вколачивал себя в неё с той же методичной яростью, с какой качал топливную помпу. Жестко. Глубоко. Без скидок на её статус или нежность кожи.

Зоя подхватила этот ритм. Она обхватила его бедра ногами, притягивая к себе, стараясь быть еще ближе, хотя ближе было уже некуда. Её спина скользила по полированному дереву верстака, собирая пыль и стружку, но она не чувствовала дискомфорта. Только трение. Только жар. Только тяжесть его тела, прижимающего её к столу.

Его руки, черные от отработки, сжимали её грудь, оставляя на коже темные, маслянистые следы. Эти пятна казались Зое клеймом. Знаком того, что она теперь часть этого механизма. Часть этой грязной, ревущей, выживающей станции.

— Громче… — прорычал он ей в губы, кусая нижнюю до крови. — Кричи, если хочешь. Никто не услышит.

И она закричала.

Её стон, смешанный с хрипом, утонул в грохоте дизеля. Это было освобождение. Она кричала не от удовольствия — хотя удовольствие было острым, как лезвие ножа, — а от того, что сбрасывала с себя всё: страх высоты, холод, московскую спесь, ложь инвестору.

Артём двигался всё быстрее, теряя остатки контроля. Вибрация верстака резонировала с её собственным телом, доводя чувствительность до предела. Каждое его движение отдавалось вспышкой электричества внизу живота.

Она чувствовала, как подступает финал. Он накатывал, как тот снежный шквал за стеной — неумолимо и мощно.

— Артём… — выдохнула она, сжимая его плечи так, что побелели костяшки. — Сейчас…

Он понял. Он перехватил её бедра жестче, фиксируя её для последнего рывка.

Разрядка ударила её судорогой, выгнувшей тело дугой над верстаком. Мир сузился до пульсирующей точки, до белого света ламп, до запаха его пота.

Артём зарычал сквозь стиснутые зубы. Он сделал еще два мощных, глубоких толчка и замер, вдавив её в дерево, содрогаясь всем телом. Он изливался в неё толчками, отдавая ей всё то напряжение, которое копил эти три дня.

Они застыли. Единое целое. Грязные. Потные. Тяжело дышащие в такт ревущему двигателю.

Лоб Артёма упал ей на плечо. Горячий, мокрый лоб. Зоя чувствовала, как его сердце колотится о её грудь — бешеный, рваный ритм, который постепенно начал замедляться.

***

Откат пришел через минуту. И пришел он вместе с холодом.

Ледяной воздух мастерской, который они игнорировали в пылу схватки, теперь лизнул влажную кожу, заставив покрыться мурашками.

Артём медленно поднял голову. В его глазах понемногу возвращалась осмысленность. Он посмотрел на Зою, лежащую на верстаке: растрепанные волосы, размазанная помада вперемешку с сажей, расстегнутая куртка, задранная футболка с черными отпечатками его ладоней на белой коже живота.

Он отстранился. Медленно, аккуратно вышел из неё.

Пустота, образовавшаяся внутри, отозвалась ноющей тоской.

Артём отвернулся, приводя себя в порядок. Застегнул молнию, поправил ремень. Его движения снова стали скупыми и автоматическими. Он нагнулся, поднял с пола гаечный ключ, который уронил в самом начале, и положил его на место.

Зоя сползла с верстака. Ноги дрожали и казались ватными. Она торопливо натянула термобелье, чувствуя неприятную липкость между ног, застегнула штаны.

Они стояли друг напротив друга в ярком свете ламп.

— Иди в модуль, — голос Артёма был хриплым, как будто он сорвал связки. Он не смотрел ей в глаза, глядя куда-то в сторону датчиков давления масла. — Там теплее. Я закончу сборку кожуха, проверю показатели и приду.

В его голосе не было нежности. Но не было и холода. Это была сухая, деловая забота партнера.

— Хорошо, — кивнула Зоя. Её собственный голос звучал не лучше — тихо и сипло.

Она хотела что-то сказать. Спросить: «Что это было?». Или: «Что дальше?». Но поняла, что слова здесь лишние. Слова — это для Москвы. Здесь говорят действия.

Она развернулась и вышла из мастерской.

***

Ветер стих. Утро вступило в свои права — серое, бледное, но спокойное.

Зоя шла через двор, хрустя снегом. Её тело ныло. Мышцы спины, бедра, губы, искусанные в кровь — всё болело. Но это была приятная боль. Боль, подтверждающая существование.

Она вошла в жилой модуль. Здесь было всё еще прохладно, но уже чувствовалось, как тепло от оживших батарей начинает отвоевывать пространство.

Зоя подошла к маленькому зеркалу, висящему над умывальником.

Из отражения на неё смотрела незнакомка.

Волосы стояли дыбом. На правой щеке — жирный черный мазок мазута. Губы припухли и горели красным. На шее, там, где воротник термобелья был оттянут, наливался багровый засос.

Она провела пальцем по черному пятну на щеке, пытаясь стереть его. Сажа лишь размазалась, превратившись в серую тень.

Зоя опустила руки. Внутри неё, вместо привычного клубка мыслей, планов и амбиций, была звенящая, кристальная пустота. И в этой пустоте билась только одна мысль: она перешла черту.

Они больше не заказчик и исполнитель. Они не коллеги. Они соучастники. Они повязаны этой грязью, этим маслом и этим животным стоном, который слышал только генератор.

И самое страшное — ей это нравилось.

Глава 7. Сухой остаток

Утро началось с запаха хозяйственного мыла.

Зоя сидела за столом, обхватув ладонями кружку с горячим чаем, и смотрела на дверь. Когда Артём вошел, этот резкий, щелочной запах ударил ей в ноздри, мгновенно перебивая въедливый аромат солярки, который, казалось, пропитал их кожу навсегда.

Он был чистым. Пугающе, демонстративно чистым. Волосы, еще влажные после мытья в бане-времянке, потемнели. Лицо было выбрито, хотя на скуле всё еще краснела ссадина. На нём был свежий свитер — темно-синий, грубой вязки.

Вчера этот человек был зверем. Он был покрыт мазутом, от него разило потом и гарью, и он вжимал её в верстак с такой силой, что синяки на её бедрах сегодня цвели всеми оттенками фиолетового.

А сегодня перед ней стоял начальник службы безопасности. Собранный, застегнутый на все пуговицы, с непроницаемым лицом.

— Генератор в норме, — сообщил он, проходя к печке. Даже походка изменилась. Исчезла та хищная пружинистость, вернулась военная чеканность шага. — Давление стабильное, температуру держит. Я прогнал тестовый цикл.

Зоя опустила глаза в кружку. Чаинки кружились на дне, складываясь в бессмысленные узоры.

— Отлично, — её голос прозвучал сухо, по-канцелярски. — Я… я составила список задач. Нам нужно провести инвентаризацию дальнего склада. Вертолет задерживается, Гроссман написал, что метеоусловия ухудшаются.

— Я знаю. Я смотрел сводку.

Повисла тишина. Не та уютная тишина, что бывает у любовников, и не та напряженная, что была перед срывом. Это была тишина стыда. Огромный, невидимый слон стоял посреди крошечного модуля, и они оба старательно делали вид, что не замечают его.

Зоя украдкой посмотрела на его руки. Артём наливал себе воду из чайника. Его пальцы, вчера оставлявшие черные маслянистые следы на её животе, теперь были чистыми, с аккуратно подстриженными ногтями. Этот диссонанс — память тела о грязи и визуальная стерильность — вызывал головокружение.

— Идем, — Артём поставил кружку. — Склад сам себя не разберет.

***

Дальняя кладовая, пристроенная к разрушенному первому модулю, была похожа на капсулу времени. Или на склеп советской эпохи.

Здесь царил вечный холод и полумрак. Лучи фонарей выхватывали из темноты ряды стеллажей, покрытых мохнатым инеем. Паутина в углах замерзла, превратившись в хрупкие ледяные кружева, которые рассыпались от малейшего дуновения.

Зоя брезгливо потянула на себя ящик с маркировкой «СССР. Минрыбхоз». Внутри, в опилках, лежали банки со сгущенкой. Год выпуска — 1988.

— Господи, — пробормотала она, светя фонариком на этикетку. — Это же биологическое оружие. Если мы это съедим, нас даже медведи не станут доедать.

— Это ГОСТ, Зоя, — отозвался Артём из глубины прохода. Он ворочал тяжелые коробки с тушенкой, проверяя герметичность. — В этой банке сахара и жира столько, что она переживет ядерную зиму. И нас с вами.

Он подошел ближе, чтобы забрать ящик.

— Осторожно, гвоздь торчит, — предупредил он.

Зоя дернулась, и их локти соприкоснулись. Через слои пуховиков, через ткань и мембрану, но её словно ударило статическим электричеством. Она отшатнулась, едва не выронив банку.

Артём замер. На секунду его маска треснула. Он посмотрел на неё — не на лицо, а куда-то в район шеи, где под шарфом был скрыт след от его вчерашнего укуса. В его взгляде мелькнул тот самый голод, но он тут же погасил его, как гасят окурок сапогом.

— Давай сюда, — он забрал банку из её рук. — Не надо это ронять.

Они работали еще час, передавая друг другу ящики, консервы, коробки с сухарями. Это был танец с дистанцией. Каждое движение выверено так, чтобы не коснуться, не задеть, не нарушить хрупкий нейтралитет. Но воздух между ними звенел от напряжения.

— Артём, смотри, — позвала Зоя.

Она стояла в самом дальнем углу, за завалом из старых, промерзших ватников. Там, в нише, стоял деревянный ящик. Не казенный, без инвентарных номеров. Сбитый вручную, с латунными уголками.

Артём подошел, посветил фонарем.

— Похоже на «нычку». Последняя смена, двенадцатый год.

Он поддел крышку монтировкой. Гвозди со скрипом вышли из дерева.

Внутри, переложенные старыми номерами журнала Maxim и «Наука и жизнь», лежали сокровища. Плитки шоколада «Вдохновение» (побелевшие от времени, но съедобные) и двенадцать бутылок. Jameson.

— Неплохо жили полярники, — присвистнул Артём.

Зоя достала одну бутылку. Стекло было ледяным. На этикетке черным перманентным маркером было написано размашистым почерком: «Выпить, когда дойдёт. Если не дошло — не открывать».

Она подняла глаза на Артёма.

— Когда дойдёт… что?

Артём усмехнулся. В тусклом свете фонаря его лицо казалось высеченным из камня, но в глазах плясали бесенята.

— До каждого доходит своё. До кого-то — что помощь не придет. До кого-то — что он здесь навсегда. А до кого-то — что жизнь проще, чем кажется.

Он забрал бутылку у неё из рук, и на этот раз его пальцы задержались на стекле чуть дольше, касаясь её перчатки.

— Думаю, повод есть. Мы не замерзли насмерть, починили свет и нашли клад. Забираем.

***

Вечер в модуле отличался от предыдущих.

Снаружи снова начинало мести — ветер бился в стены мягкими, глухими толчками, словно огромный кот просился внутрь. Но внутри было жарко. Печка гудела, пожирая сухие дрова. На столе горела не только аварийная лампа, но и настоящая свеча, которую Зоя нашла в своих запасах.

Бутылка Jameson была ополовинена.

Виски, даже разбавленный водой, ударил в голову быстро. Алкоголь растворял зажимы, расслаблял мышцы, которые были сведены судорогой последние трое суток. Тепло разливалось по венам, делая мир чуть менее враждебным.

Зоя сидела на своей койке, подтянув ноги к груди. Ей было хорошо. И ей хотелось говорить. Броня «железной леди» растворилась в янтарной жидкости.