Бесплатный фрагмент - Ab igne ignem

Трудно дело птицелова:

Заучи повадки птичьи,

Помни время перелетов

Разным посвистом свисти.

Эдуард Багрицкий

***

Полуденный зной раскаленным языком облизывал порыжевшую истощенную землю. Безоблачная небесная синева казалась перевернутым океаном, игравшим обманчивыми волнами. Один взгляд на него обжигал глаза. Солнце, казалось, было везде — и в иссушенной, потрескавшейся земле, и в податливом, будто пластилин, горячем асфальте, и в набегающей небесной волне. Дождя ждали уже более месяца. Город жил, будто в аду. Камень, кирпич и железобетон от жары не спасали. В магазинах резвились заоблачные цены, но люди не обращали на них внимания и до драки в очередях раскупили вентиляторы и кондиционеры. Продавцы мороженого и напитков делали себе состояния.

Дышать было тяжело. Улицы почему-то не поливали. Ходили слухи, что в городской казне не хватало на это средств. Другие уверяли, что лично видели, как водители коммунальных машин вместо улиц за большие деньги поливают частные огороды. Верили и не верили и тем и другим. Но что слухи — грош им цена…

…А вот с ним было что-то не так.

Литейный завод жил обычной, ничем не примечательной жизнью. Заводы не люди, им жара нипочем. Город в городе, мощный, надежный, казалось, существовавший всегда, с исполинскими цехами, заполненными несмолкаемым техническим гулом. Россыпь рабочих, смех, ругань, потаенный звон стаканов, любовные страсти и чьи-то отданные цехам тихие, незаметные судьбы — все мешалось тут и безвозвратно пропадало в пропасти времени.

Тишина и покой хранились лишь в кабинете генерального директора завода — Дмитрия Ивановича Круглова. Ему тоже было жарко. Пожалуй, от застоявшейся жары он страдал даже больше других. Крупное, влажное пятно пота рваным темным пятном расплывалось по светлой рубашке от шеи по широкой груди. Скрыть его не могли ни легкий льняной пиджак, ни галстук. Не спасал директора и мощный кондиционер, работавший на пределе своих возможностей.

Жара брала свое, посмеиваясь над кондиционером, — Круглов был человеком крупным, под сто тридцать килограммов веса при росте ниже среднего. Лишний вес предательски стал союзником жары. Могучий с виду организм болезненно реагировал на любые изменения в погоде.

С ним явно что-то было не так. Нечто чужое поселилось в нем и теперь вгрызалось в каждую клеточку его организма, наполняя ее болью и страхом.

Пот второй, липкой кожей неприятно покрывал его тело. Надо терпеть, он же всегда был сильным, он справится. Он верит в то, что ему удастся справиться с любой проблемой, но сейчас ему трудно. Все-таки Круглову уже за пятьдесят. Он не красавец, что, впрочем, никогда ему не мешало. Недостаток красоты природа компенсировала завидной физической силой, а также силой воли и упорством. По жизни он идет уверенно, без оглядки назад, и если бы не здоровье, начавшее его подводить в последние годы, шел бы и дальше, только ускоряя шаг. Глядишь, сделал бы и завидную политическую карьеру.

Но он незаметно, неодолимо слабеет. Иной раз, мучительно постанывая от особенно острого приступа печеночной колики или напомнившей о своем существовании поджелудочной железы, или же глядя на почерневший разом мир от подскочившего артериального давления, Круглов с тоской и неожиданным страхом думает о том, что смерть, которая всегда казалась ему чем-то невообразимо далеким, должно быть, теперь уже не за горами. В такие минуты он ощущает себя бесконечно старым, дряхлым человеком.

Смерть, смерть, смерть поселилась в нем.

В кабинете Круглов находился один. Ему хотелось отдохнуть. Он устал после утренней высокой делегации, внезапно нагрянувшей к нему из области. Визит длился несколько часов и выжал из несчастного директора все соки. Зачем приезжали? Чего хотели? Будто не знали, что он не виноват. Виноваты времена и они сами, те разные люди, кто приезжает к нему вот уже двадцать лет и стучит кулаком по столу, требуя платить налоги и создавать рабочие места, требуя от него благотворительности и много чего еще требуя невыполнимого и необязательного. Требуя, требуя, требуя и ничего не давая взамен, кроме несбыточных обещаний, но заведено грозя исключением из партии, когда-то одной, теперь — другой, но всегда — партии власти. И пусть ты юридически не зависишь от них, руководишь частным предприятием, они все равно оказываются сильнее, могущественнее, влиятельнее, а значит, они всегда правы, и надо смириться с тем, что это они стучат кулаком по столу, а не ты, и надо согласно кивать их словам и делать вид, что не только веришь их угрозам, но и боишься их. Надо скрывать свое презрение к ним.

Злость едким холодом сводила его скулы, едва он начинал думать об этом.

Сгустившееся за день напряжение постепенно отпускало его. Удобное кресло помогло расслабиться. Мягкая кожаная обивка сквозь тонкую ткань пиджака приятно холодила спину. Глаза слипались сами собой, и спать хотелось, вроде бы, смертельно, но привычного, уютного ощущения подступающего сна он отчего-то не испытывал. Круживший над ним призрак сна пугал его. Веки наливались необычной свинцовой тяжестью, выходя из повиновения. Он собрал силы и встряхнул головой, прогоняя огромной, обволакивающе-темной тучей наваливающуюся дремоту. Привстал в кресле, дотянулся до селектора и вызвал секретаршу:

— Валя… меня нет и сегодня не будет…. Ни для кого. Поняла?

Она кивнула, Круглов проводил взглядом миловидную, хранившую врожденное изящество и девичью стройность фигуры женщину. Дверь вновь отделила его от остального мира, и он с облегчением закрыл глаза. Ему было нехорошо: крутило в желудке. Боль, тоненькая где-то внизу, в зародыше, поднималась спиралью все выше и пугающе разрасталась, закручиваясь в бешеном вихре. Она заставляла Круглова болезненно морщиться и прикладывать руку к внезапно раздувшемуся животу. Неужели сказывался обед в заводской столовой, устроенный им для нагрянувших ревизоров? Внутренний голос подсказывал, что надо немедленно уйти, лучше всего — домой, устроить себе полноценный отдых. Но домой не хотелось. Круглов привык работать по десять-двенадцать часов без передыха. И дома потом все не мог успокоиться, обычно до поздней ночи сидел за бумагами или названивал по телефону.

Проблем, сколько их не решай, меньше не становилось, у него всегда было дело, нерешенная задача всегда теребила его душу.

Бывало, он засиживался в кабинете допоздна, чем вызывал недовольный ропот секретарши Вали, взявшей себе за правило уходить после шефа. Вспомнив ее и жалея, Круглов решил перетерпеть бешеную пляску в желудке, отдающую мучительными толчками боли в районе печени.

Боль: проклятая, всеразрушающая — лишнее напоминание о бренности земного — была сильнее него. Он яростно сопротивлялся ее непостижимой силе, чувствуя, что надолго его не хватит.

На широком столе перед ним лежали развернутые чертежи. По углам они были придавлены специальными магнитами, чтобы листы не скатывались в рулоны. Работать не было никакого желания. Но ему требовалось забыться и обмануть наступающую боль, поэтому Круглов стиснул челюсти и взялся за чертежи. Его взгляд заскользил по проектам новейших образцов технологического оборудования. Это то, что так необходимо стране.

Обычно сам он не занимался чертежами. В инструментальном цехе работала слаженная команда опытных специалистов. Прежде чем лечь к главному на стол, проект проходил многие кабинеты, цеха и испытательные стенды. Однако на этот раз директор взял проект на особый контроль — сумма контракта была нешуточной, государство взяло его на особый контроль. В случае чего — спрос будет огромным.

Пришел, пришел его час, но у него еще осталась минута для покаяния.

Едва Круглов разобрался с первым из чертежей, как цифры и буквы вдруг заплясали перед ним, словно живые. Прямые линии изогнулись, превратились в ломаные, пошли волнами, заходили ходуном, ломались, превращаясь в уродцев, и снова сходились, срастаясь самым непостижимым образом. В глазах потемнело. На миг он даже ослеп. С легким испуганным возгласом Круглов откинулся на спинку кресла. Закрыл глаза и инстинктивно мотнул головой, будто бык, почуявший опасность. В висках застучала бешено рванувшая по венам кровь. Ее ритмичная пульсация с оглушительным, противным хлюпаньем отдавалась в его сознании. В следующее мгновение в голове будто хлопнуло. Казалось, что лопнул мозг, и ошметки его осыпались на гигантскую раскаленную сковороду. Боль стала адской, невыносимой, хотелось много и глубоко дышать, но воздуха не хватало катастрофически, а тот, что попадал в легкие, яростно обжигал их, и чувство было такое, будто с него с живого сдирают кожу, только изнутри.

Он хотел стать всесильным?..

Не столько боль, сколько парализующий страх овладел им. С большим трудом Круглов дотянулся до кнопки селектора. Динамик на столе ожил и спросил взволнованным голосом Вали:

— Да, Дмитрий Иванович?

— Зайдите, — еле слышно прохрипел Круглов.

Не прошло и двух секунд, как дверь отворилась. На пороге возникла встревоженная секретарша.

— Дмитрий Иванович, что с вами? Вам плохо?!

Ему хотелось пить. Мучительно, до спазмов в желудке, хотелось большого глотка чистой, ледяной, колодезной воды. Той, что в детстве приятной судорогой сводила скулы. Той, что обладала поистине живительной силой. Он вспомнил — бутылка «минералки» стоит в баре-холодильнике. Дотянуться до нее стало теперь смыслом его жизни. Манящая, призывно фыркающая пузырькам воздуха, она была так же недосягаема и желанна, как красотка Юля на первом курсе института, не обращавшая на него, неуклюжего и прыщавого увальня, никакого внимания.

Директор не ответил. Он полулежал в кресле, бессильно вытянув под столом ноги, и дрожащей, побелевшей рукой безуспешно пытался ослабить стягивающий шею галстук. Владевший им страх, как табачный дым, заполнял кабинет. Добрался до Вали и опутал ее плотным коконом. Она испугалась, на ватных, непослушных ногах, замирая на каждом шагу, подошла к шефу. Не зная, что предпринять, помогла ему развязать галстук и расстегнуть ворот рубашки. Круглов вздохнул, поблагодарил ее взглядом, но было заметно, что лучше ему не стало. Его полное, одутловатое лицо наливалось кровью, словно помидор набирал красный вес. Щеки и виски вспухли лиловыми подкожными трубами и узлами. По широкому лбу, изборожденному морщинами, бежали, распространяясь во все стороны, влажные дорожки. В уголках глаз вздрагивали, отсвечивая сиреневым, слезы.

Валя растерялась, и сама едва не заплакала от страха. Ей никогда еще не приходилось так близко сталкиваться с чужой, мучительной болью. Не той простой болью, от которой можно легко избавиться, сделав укол или приняв таблетку, а той насмешливой, глубинной и изворотливой, появившейся из ниоткуда и не желающей уходить, не реагирующей на лекарства. Предательски дрожащими руками она нервно плеснула в стакан воды из стоявшего на столе графина. Поднесла его к посиневшим губам, Круглов сделал несколько жадных глотков и поперхнулся, закашлялся. Часть влаги бросилась ему на грудь, по подбородку потекли остатки. Его сведенные судорогой челюсти занемели окончательно. Они болели и не слушались его.

— Дмитрий Иванович, я сейчас, сейчас… — дрогнула Валя.

Быстро цокая каблучками по дубовому паркету, она выскочила в приемную, забыв закрыть дверь. Вернулась, держа на ладони несколько больших белых таблеток.

— Суньте одну под язык, вам станет полегче, — с пугающим спокойствием сказала она, стараясь не выдать скрутившего ее страха перед тем неизвестным, что, возможно, уже ворвалось в кабинет. — Сейчас вызову врача, — добавила она и набрала с директорского стационарного телефона номер заводского медпункта. — Света? Живо сюда, Дмитрию Ивановичу нужна помощь!

Потом Валя бросила трубку, схватила со стола одну из папок, потоньше, с какой-то проектной документацией внутри, и принялась обмахивать ею багровое лицо директора. Тот беспомощно запрокинул назад голову и следил за нею с угасающей надеждой.

Как нелепо быстро пролетела жизнь. Казалось, еще вчера он бегал во дворе с соседскими мальчишками. Вместе они гоняли старый, потрепанный мяч. А сейчас женщина, которая ему годится в дочери, отчаянно и неумело пытается спасти его жизнь. Как глупо и смешно — спасать чью-то чужую жизнь. Разве можно ее спасти, если настал последний час? Если свеча судьбы почти догорела?

Дежурный врач медпункта, тихая и незаметная Света, возникла в кабинете, словно материализовалась из воздуха. В руке она держала старенький, небольшой и некогда, вероятно, ослепительно белый чемоданчик с выразительным ярко-красным крестом на потрепанной крышке. Света ловко вскинула чемоданчик на стол, откинула крышку и сменила Валю у кресла директора. Круглов дышал ровнее, но боль и страх от него еще не ушли.

— Надо измерить давление, — тут же решила врач. — Помогите мне.

Женщины общими усилиями стянули с Круглова пиджак и закатали по локоть левый рукав его рубашки. Света измерила давление. Послушала сердце, кивнула своим мыслям, подумала, нахмурившись, снова кивнула и сделала укол.

— Сейчас все пройдет, пусть немного посидит, — шепнула она Вале и аккуратно собрала чемоданчик. — Давление подскочило, должно быть, из-за жары.

Разве проблема в жаре? Нет, жара не виновата, она — лишь фон, усиливающий его страдания.

Укол, в который он не верил, подействовал на удивление быстро. Круглов на глазах приходил в себя. Боль неохотно отпускала его. С лица сходила багровая маска.

— Света, что со мной? — тяжело выдавил Круглов и со стоном выпрямился в кресле.

— Дмитрий Иванович, зачем вы так делаете?! — отчаянно прикрикнула Света, чувствуя, что власть на время перешла к ней. — Вам пока нельзя двигаться. Посидите хотя бы пару минут спокойно. А потом отправляйтесь домой, постарайтесь поспать.

— Что ты…, — криво улыбнулся Круглов. — У меня много работы…

— Сегодня больше никакой работы, — непреклонно отрезала Света. — Я, как врач, не позволю вам оставаться здесь больше ни минуты. Валя, вызывайте машину! Пусть Дмитрия Ивановича отвезут домой.

Работа и так отняла у него жизнь. Он отдал себя ей без остатка, в обмен на что? На призрачное счастье, которое так и не пришло? Он не сумел себя реализовать, оставить след, как мечтал — к чему все пережитое, если через месяц после его смерти о нем никто и не вспомнит?

Он устало и обреченно махнул рукой, сдался и показал, что спорить не намерен. Валя неловко потопталась рядом, обиженно пожала плечами и вернулась к себе. Из-за приоткрытой двери кабинета было слышно, как она по внутреннему телефону вызывает директорскую машину.

— Со мной такое впервые, — признался Круглов.

Он смотрел на врача, как завороженный, и думал — вот счастливый человек, который живет в своем уютном мирке. Ей тяжело, видно же, как тяжело ей жить, не хватает хронически денег, не исполняются многие мечты, но она все же счастливый человек, знающий точно, как, ради чего и ради кого следует жить.

Он улыбнулся, и его улыбка вышла неестественной, как и все то, что он делал в последнее время. Она глупо смотрелась на его изможденном лице. Но Света все поняла и ободряюще улыбнулась в ответ. О чем она думает, что знает? Сколько повидала таких, как он? Круглов смотрел на маленькую, невзрачную женщину, скромную серую мышь, днями скрывавшуюся в своем кабинетике, и вдруг ощутил, какой великой силой способна обладать она в иные мгновения жизни. И с ужасом подумал, что, должно быть, ей ничего не стоило сейчас, безо всяких последующих подозрений, отправить его на тот свет. Эта мысль очень напугала его. Он стал припоминать, не причинял ли Свете каких-нибудь обид, но так и не успел ничего вспомнить, вернулась Валя.

— Машина подошла, — тихо сообщила, словно директор спал, и она боялась его разбудить.

— Ну что ты там все шепчешь, Валя! — раздраженно вскрикнул Круглов. — Будто я уже умер! Ступай, через минуту спущусь.

— Я вас провожу? — с настойчивостью предложила Света, но директор от нее нетерпеливо отмахнулся.

— Спасибо, я сам.

Вниз, к машине Круглов спустился самостоятельно. Лишь преданная Валя легкой тенью сопровождала его, двигаясь по широкой истершейся лестнице в паре шагов позади. Иногда директор недовольно оборачивался и приказывал ей вернуться в кабинет, порой, угрожая увольнением, но Валя не слушалась его, не верила угрозам и упрямо следовала за ним.

— Сегодня меня не будет, — сказал он ей, усаживаясь на заднее сиденье подкатившей к дверям черной служебной иномарки. — Со всеми вопросами пусть обращаются к главному инженеру.

Валя кивнула. Она вернулась в здание только тогда, когда директорская машина скрылась за заводскими воротами.

Разве спасение было в этом? Нельзя просто укатить от смерти на дорогом автомобиле.

В машине тоже было душно. Директор никогда не садился на переднее сиденье: не только из-за традиций и соображений безопасности, но и из-за своей комплекции. Круглов равнодушно смотрел сквозь окно на пробегающие мимо улицы. Вновь разболелась голова. Теперь боль была легче, чем раньше, но все равно сводила с ума. От нее пересохло в горле и захотелось пить. Компактного бара в салоне автомобиля не было, и Круглов приказал водителю притормозить у ближайшего магазина и купить ему бутылку охлажденной минеральной воды.

Время — убийца, и немой, неподкупный свидетель тому — часы, ведь не минуты пролетают, а тает его жизнь. Тик-так, тик-так, и он еще на шаг, на два, на три приблизился к концу своего пути.

Мобильник ожил и завибрировал, едва машина отъехала от магазина. Круглов недовольно поморщился, вытащил из внутреннего кармана пиджака смартфон, посмотрел на экран. Номер, с которого звонили, не определился. Может, мошенники? В последнее время их много развелось. Поколебавшись, Круглов решил ответить на незнакомый вызов.

— Слушаю.

— Как ты себя чувствуешь? — голос звонившего был ему незнаком. — Голова не болит?

— Кто это? — растерялся Круглов.

— Это я, твоя смерть, — в динамике заскрежетал неприятный смех. — А может, твоя жизнь? Решать тебе.

— Что за глупые шутки?! Вам больше заняться нечем?! — задыхаясь от гнева, проревел Круглов и нервно отключил неизвестного абонента.

Не прошло и минуты, как телефон вновь завибрировал. И снова звонил неизвестный абонент. Круглов чертыхнулся, но, подумав, ответил.

— Слушаю.

— Ай-ай-ай, как нехорошо, как невежливо бросать трубку, не закончив разговор, — ответил ему все тот же голос. — Неужели тебе совсем не хочется узнать, кто я такой и зачем тебе звоню?

— Очень хочется, чтобы потом сдать вас в полицию!

— Не надо грубить! Иначе мы рискуем не договориться.

— Договориться? О чем это вы? Не понимаю, — теряя терпение, прорычал в трубку Круглов.

— О плате, — спокойно ответили ему.

— О плате? Какой еще плате? Электронной? Ничего не понимаю…

— О твоей плате за твою жизнь. Я предлагаю тебе купить у меня жизнь. По-моему, это очень ценный товар. Я продавец, ты — покупатель.

— Что за бред?! — вскипел Круглов, переходя на «ты». — Какой еще товар, какая жизнь? Ты в своем уме? Ты хоть знаешь, кому звонишь, сволочь? Короче, так: или ты немедленно положишь трубку и забудешь навсегда мой номер, или…

— Или ты умрешь, — с ледяным спокойствием закончил начатую им фразу незнакомец. — Неужели ты еще не понял, что произошло?

— Что? О чем это ты? — голос Круглова предательски дрогнул.

— Неужели ты ничего не чувствуешь? Не может этого быть. Подожди, дай догадаюсь. Так, так, так… Ага! Наверное, у тебя сейчас сильно болит голова? Да, конечно, она болит, еще как болит, нет, она не просто болит, а раскалывается от адской боли. И давление скачет, как бешеное, туда-сюда, туда-сюда… Ох, не завидую же я тебе. Погоди-погоди, дай еще догадаюсь. Ага! Наверное, сегодня ты едва не побывал на том свете? Ты уже видел тоннель? Нет, еще не видел? Обязательно увидишь. Все видят. Молчишь? Почему ты молчишь? Не пугай меня, — пугающий смех раздался в трубке. — Прости, это же я напугал тебя. Не волнуйся, хоть ты и был близок к смерти, но ты бы все равно не умер, потому что твой час еще не настал. Но он настанет, обязательно настанет, как у всех нас. Вопрос только в том — когда это произойдет? Каждый ведь хочет, чтобы его последний час не настал никогда, или как можно дольше не наставал, а как настал бы, то чтобы это было безболезненно и незаметно, во сне и сразу, чтобы не мучиться. Ты тоже хочешь, чтобы было именно так, тихо и спокойно? Знаю, что хочешь. Поэтому тебе сейчас так страшно, тебя пугает твоя боль. Ты прав, если думаешь, что она появилась не просто так. Ее принес тебе я, а как я это сделал, расскажу тебе позже. Если ты сам, конечно, захочешь об этом узнать. Ну а пока насыщайся страхом и болью и не пытайся с ними бороться, просто смирись и жди моего звонка, потому что твоя битва уже проиграна. Скоро ты отправишься к праотцам.

— Что ты мелешь? Какая еще битва? Что я проиграл? Ничего я не проигрывал! Не играю я ни в какие игры!

— А это и не игра. Считай, что это гонка. Гонка со смертью.

Голос пропал. На смену ему пришли нудные короткие гудки. Остаток пути до дома Круглов провел в тягостном молчании. Он смотрел в окно и пытался прогнать назойливые мысли о неприятном и непонятном звонке, но они не собирались его покидать…

***

У ворот Круглова встретила жена Тамара. Ей позвонила предупредительная Валя и сообщила о случившемся.

— Все нормально, я отлично себя чувствую, — скривил губы в фальшивой улыбке Круглов, заметив тревогу на лице супруги.

Он отпустил водителя, велев утром заехать за ним, как обычно, в шесть тридцать. Затем, подчинившись жене, подхватившей его под локоть, направился в дом. Отчего-то они пошли не по широкой, заасфальтированной дорожке, прямо ведущей к порогу и более короткой, а по соседней, выгнутой дугой, узкой и вымощенной красным, декоративным булыжником тропе. Круглов то и дело оступался, с виноватым видом наступая на бархатный газон — предмет гордости Тамары. Она недовольно хмурилась, замечая это, но молчала и помогала мужу вернуться на дорожку.

Дом Кругловых был под стать владельцу — такой же большой, крупный, без архитектурных изысков и выдумки, обычная кирпичная коробка в три этажа, мощная, будто крепость, сходство с которой придавал парапет на крыше — по периметру она смотрела в небо «кремлевскими» зубьями. Особняки по соседству были более изысканы, но Круглову нравился его дом, строить который он начал много лет назад, когда не был еще директором завода, не видел будущего и старался урвать все, что подносила ему судьба. Он любил свою крепость и не обращал внимания на насмешки и советы соседей.

Ему было плевать, как выглядит его дом снаружи, как выглядит он в глазах соседей, главное, что внутри ему было уютно и удобно, там он чувствовал себя в родной стихии и твердо знал, что дело не в облике.

При этом его дом-крепость выделялся на фоне соседних элитных особняков. Пусть он был лишен архитектурных изысков, которые так полюбились дизайнерам, готовым за солидное вознаграждение поразить сознание клиента любым смешением стилей, любым авангардом. Дом же Круглова отличался особой, подчеркнутой простотой и надежностью, как и он сам, он был под стать характеру владельца. Все, что открывалось взгляду — два этажа, балкон и мансарда, ворота уходящего вниз, под дом, просторного гаража; параболическая антенна на одном из окон; широкий двор, чем-то отдаленно напоминающий футбольное поле, вдоль забора окаймленный ровно подстриженной живой изгородью и украшенный яркими пятнами симметрично разбитых цветочных клумб. И если б не размеры дома, трудно было бы угадать в нем с первого взгляда директорский особняк.

К чему теперь все это?

Дома жена была одна.

— Тома, а где Егор? — машинально поинтересовался Круглов, разуваясь в прихожей и тяжело отдуваясь.

— У него сегодня экзамен, — ответила Тамара, поддерживая его под руку. — Ты что, забыл?

— Ах да, прости, экзамен, конечно же, нет не забыл, это все из-за проклятой хвори. Голова болит.

— Тебе надо прилечь, — решила жена; она приподнялась на цыпочках и нежно поцеловала мужа в лоб. — Поднимайся наверх, а я пока приготовлю тебе какой-нибудь целебный отвар.

— Томочка, пожалуйста, не надо никаких отваров, — недовольно скривился Круглов. — Мне уже намного лучше. Я просто полежу.

— Не спорь, — решительно отрезала Тамара. — Несколько глотков отвара из пустырника тебе не помешают.

Тамара удалилась на кухню. Круглов поднялся к себе в спальню. Она, в отличие от комнат детей, располагалась на втором этаже. Постель на широкой супружеской кровати была разобрана. С огромным облегчением Круглов стащил с себя тяжелые, пропитавшиеся нездоровым липким потом пиджак и брюки. В одной рубашке, босиком он прошлепал в ванную через смежную со спальней дверь. Старательно пряча взгляд от самого себя, умылся холодной водой. Вытер лицо и только затем рискнул взглянуть в зеркало. Увиденное поразило его. Его глаза источали такую смертельную усталость, что он поспешно сбрызнул и себя и свое отражение несколькими пригоршнями воды.

Как хотел бы он сейчас надежно спрятаться, но от себя не убежишь…

Круглов вернулся в спальню. Там его дожидалась жена. Тамара стояла у кровати. В руках она держала любимую чашку мужа — большую, с узорчатой каймой, внутри был дымящийся отвар.

— Ты должен выпить все, до дна.

— Томочка, ты же знаешь, как я не люблю эту твою народную медицину. Лучше таблеток каких-нибудь принеси.

— Не спорь со мной! Пей.

Тамара решительно сунула обжигающе горячую чашку ему в руку. Круглов обречено вздохнул и послушно, в несколько глотков, проглотил терпкий на вкус отвар. Затем лег в постель. Тамара заботливо укрыла его легкой простыней. Задернула шторы, чтобы ему не мешало и не било в глаза яркое, июньское солнце, вышла, плотно прикрыв за собой дверь.

Где и когда случился этот момент: исчез директор и появился одинокий странник, выбравший на каком-то давнем перекрестке неверный путь?

Тишина была непривычной. Круглов лежал на спине и задумчиво смотрел в потолок. Он лениво разглядывал причудливые узоры, выбитые на светлых, французской работы пластиковых ромбах. Им владела безнадежно тяжелая апатия. Спать не хотелось, вставать — тоже. Круглов ощущал безграничную пустоту внутри себя. Боролся с ней и пробовал ее на ощупь только что придуманными, виртуальными внутренними руками — доселе неведомое ему чувство.

Постепенно пустота заполнила собой все вокруг. Превратилась в прозрачный, но невероятно плотный, накрывший его с головой купол. Заискрилась призрачными картинками, попеременно играя разнообразием ярких красок. Купол ломался и плыл перед глазами, обретал незримую, неясную еще форму, пока не превратился в огромный, дрожащий от звонка мобильный телефон. Круглов безнадежно тянул к нему руки, чтобы выключить давящий, бьющий по натянутым струнам нервов трезвон. Но аппарат каждый раз неуловимо отдалялся от его судорожно вытянутых, вздрагивающих, жадных пальцев на лишний, недостижимый миллиметр.

От досады Круглов скрипнул зубами. В тот же миг купол разбился, рассыпался и исчез в вернувшейся пустоте мелодичным серебряным звоном. В памяти вдруг всплыл нелепый эпизод со странным звонком в машине. Думать о нем не хотелось. Круглов настойчиво обманывал себя, уверяя, что звонок — не более чем чей-то глупый розыгрыш. Ложь забилась в клетке его сознания, как раненая птица, разорвала ненадежные прутья и вырвалась на свободу. Нет, это был не розыгрыш. Теперь Круглов был в этом уверен. Даже голос звонившего теперь казался ему знакомым.

Он вспомнил о забытом в кармане пиджака телефоне. Подумал, что надо бы поставить его на подзарядку. Громко кликнул жену, но ответа не дождался. Видимо, Тамара, по привычке, возилась с розами во дворе.

Вставать не хотелось, но телефон был ему необходим. Круглов заставил себя вылезти из кровати. Не успел он дойти до платяного шкафа, куда жена заботливо повесила его пиджак, как устоявшуюся тишину спальни неожиданно разорвала трель. Круглов вздрогнул и нерешительно застыл на месте. Телефон не умолкал. Круглов мог поклясться, что, ответив, вновь услышит противно режущий слух голос незнакомца.

В нем поселился страх — дикий, первобытный, животный, который никогда теперь не отпустит его, ибо уже сросся с ним, ибо он — неотрывная его часть.

В ужасе Круглов заткнул уши руками и долго стоял так перед шкафом. А когда отнял руки, то с еще большим ужасом услышал, что телефон все еще заливается музыкальной трелью. Тогда он с силой распахнул створки шкафа. Нервно рванул с вешалки пиджак и выхватил из кармана мобильник.

— Слушаю, Круглов, — отрывисто выкрикнул он.

— Дима, ты уже дома? — раздался в ответ мягкий, красивый баритон главного инженера Говорова. — Как ты себя чувствуешь?

— Спасибо, уже лучше, — с облегчением сквозь зубы неохотно процедил Круглов; свободной рукой он отер внезапно взмокший от волнения лоб.

— Это хорошо, — обрадовался будто бы Говоров. — Я и звоню затем, чтобы узнать, как ты. По поводу проекта не волнуйся. Я уже сам все посмотрел. Претензий нет, можно сдавать. Если хочешь, можешь завтра еще раз все проверить.

— Не надо, я тебе доверяю.

— Тогда у меня все. Выздоравливай.

Голос Говорова исчез. Круглов еще некоторое время простоял у распахнутого шкафа в одних трусах и майке, с телефоном в руке. Он глупо улыбался, все утирал влажный лоб, и невольно ощупывал взглядом свое искаженное отражение в слегка выпуклом зеркале, закрепленном с внутренней стороны дверцы шкафа.

— Уф, — тяжело вздыхал он, недовольно глядя на свое расплывшееся, не вписывающееся в рамки зеркала тело. — Нервишки, однако, подлечить бы не мешало.

Постепенно он приходил в себя. Порылся в ящике прикроватной тумбочки, где хранилось зарядное устройство. И тут телефон ожил снова. Круглов подумал, что звонит забывший что-то ему сказать Говоров. Поэтому ответил без лишних раздумий.

— Время быстро бежит, оглянуться не успеешь, как жизнь останется позади.

— Опять ты… — дрогнувшим голосом произнес Круглов.

— Ты больше не спрашиваешь, кто тебе звонит. Это хорошо. Скоро мы с тобой совсем подружимся.

— По какому праву ты мне звонишь? Кто ты такой, в конце концов, и что тебе от меня нужно? — взорвался Круглов, ожидавший услышать в ответ нечто чрезвычайно важное, но отчего-то плохое. В душе росло и крепло убеждение того, что в его дом пришла какая-то беда, еще не обнаруженная ни им, ни женой. И знает об этой беде только надоевший ему звонками незнакомец, внезапно ставший крайне важным и ценным для него человеком.

У каждого есть своя тайна, свой неприятный, черный эпизод из прошлого, который не забывается, преследует, возвращаясь из небытия снова и снова. А какая тайна есть у тебя?

В последнее время Круглов плохо спал. Словно чувствовал приближение неминуемой катастрофы. Он знал, что его достаток и безбедная жизнь многим в городе не дают покоя. И справедливо опасался за жену и детей. Одно время он всерьез хотел нанять для них охрану. Но в маленьком провинциальном Снежске такое было не принято. Решись Круглов на подобный шаг — и для окружающих это стало бы неопровержимым доказательством того, что директор крупнейшего в районе завода нечист на руку.

Честным людям ведь нечего бояться.

Вот и сейчас, вновь услышав хриплый голос незнакомца, Круглов почувствовал, как похолодело все у него внутри, и как предательски дрогнули колени.

— Ты постоянно твердишь о жизни и… смерти. Поэтому я хочу спросить… Егор… он что, у тебя? А может, ты не один? Он у вас? Вы похитили его? Что вы с ним сделали?!

— Егор? — незнакомец беззаботно рассмеялся в ответ. — Нет, твоего сына никто не трогал. Зачем?..

— Тогда я ничего не понимаю…, — окончательно растерялся Круглов.

— Уважаемый Дмитрий Иванович, ты лучше не о сыне сейчас думай, а о себе.

— В каком смысле?

— Скажи, когда именно тебе стало плохо? В каком часу?

— Какое тебе до этого дело?

— Отвечай! — внезапно взвился до небес голос незнакомца, впервые проявившего несдержанность.

— Примерно в половине второго дня, — припоминая, Круглов взглянул на наручные часы и быстро подсчитал в уме минуты невыносимой боли.

— Сейчас почти четыре, значит, прошло полтора часа. Еще через час тебе опять станет плохо. Только на этот раз у тебя будет болеть что-нибудь другое, печень, например. В любом случае, боль будет адская. Тебе не поможет ни одно лекарство. Пройдет еще минут тридцать, и ты почувствуешь значительное облегчение. А потом все повторится вновь. Ты станешь корчиться от невыносимой боли на полу. Будешь умолять пристрелить тебя, как собаку. С каждым часом тебе будет все хуже и хуже. Ни один врач помочь не сумеет. Твой организм уже начал умирать. Твое тело больше не подчиняется тебе. Это уже и не тело, а живая бомба с часовым механизмом, который уже начал смертельный отсчет.

— Ты сумасшедший, — убежденно выдохнул Круглов.

— Возможно, — охотно согласился с ним незнакомец. — Не вздумай отключать телефон! Я перезвоню через полтора часа.

Круглов положил уснувшую трубку на тумбочку и тяжело опустился на кровать. Обхватил руками голову — крупную, покрытую короткими, редкими, только начавшими седеть волосами. Некоторое время просидел, не двигаясь и лихорадочно размышляя. Затем, шепча под нос, что все случившееся — не иначе как бред, улегся в постель. Физически чувствовал он себя превосходно. Лишь настроение оказалось испорчено. Но и оно постепенно приходило в норму. Сказывалось успокоительное действие отвара. Полежав без движения минут десять, Круглов уснул.

Ему снилось счастье: безбрежное, лазурное, всегда спокойное и теплое море; бесконечно высокие горы, темные у подножия и ослепительно-белые на вершинах; тихая, ласковая речка, с темно-зеленым омутом, истыканным точками желтых кувшинок и белых лилий.

Проснулся он от острой рези в правом боку. Громко охнув, Круглов распахнул глаза. Инстинктивно схватился рукой за бок в районе аппендицита и тут же скривился от нового приступа. Боль не была постоянной. Она приходила острыми, длинными уколами, будто кто-то невидимый протыкал ему кожу неимоверно толстой и тупой медицинской иглой и медленно вводил ее внутрь.

Адский огонь поселился в нем, и он чувствовал, как острые огненные языки лижут его изнутри.

Чтобы унять разгулявшуюся боль, Круглов со спины неловко перевернулся на левый бок. Глубоко задышал, шумно втягивая в себя воздух. Его широкие ноздри раздувались, как кузнечные меха. На глаза навернулись слезы. «Что это, печень? — лихорадочно соображал Круглов. — Нет, печень расположена выше. Должно быть, аппендицит. Но с чего он вдруг разнылся?!» На ум вновь пришел незнакомец и их дурацкий разговор. Теперь Круглов был более чем уверен, что его плохое самочувствие каким-то образом связано с таинственным незнакомцем. Но каким? Пока Круглов не мог найти ответа на этот вопрос, как ни старался. Единственное, что ему оставалось — терпеливо ожидать очередного звонка и болезненно корчиться под влажной от пота простыней.

Теперь он ждал звонка больше всего на свете. Может быть, в звонке и заключалось спасение?

Незнакомец позвонил в полшестого вечера. Круглов едва не заорал от радости и облегчения. Невзирая на боль, он неловко перекатился по кровати и судорожно схватил трубку.

— Это снова я, — знакомо прошелестел из динамика механический голос. — Как самочувствие?

— Мерзавец, что ты со мной сделал?! — белея от злости, прорычал в трубку Круглов.

— Значит, неважно. Сочувствую.

— Что ты со мной сделал?!

— Я? — удивился незнакомец. — Да ничего особенного. Ты сам виноват. Ведь это ты принял немного яда.

— Что-о?! — задохнулся от услышанного Круглов.

— Совсем немножечко, такую малюсенькую дозу, от которой умирают не сразу, — спокойно объяснил незнакомец. — Я вообще не хочу, чтобы ты умирал.

— Кто ты такой, черт возьми? На кого ты работаешь? — болезненно выдавил из себя Круглов и выгнулся дугой на кровати от очередного, еще более острого и чувствительного приступа.

— Что, очень больно, да? — участливо поинтересовался незнакомец, словно находился рядом и воочию наблюдал за мучениями своей жертвы. — Если б ты знал, как мне тебя жаль. Но, увы, нет иного способа выбить из тебя тридцать миллионов.

— Что ты сказал, повтори?

— Я сказал, что хочу получить тридцать миллионов рублей.

— От меня? За что?!

— За твою жизнь. Я же говорил: я продавец, ты — покупатель. Передашь мне наличными тридцать миллионов рублей, хотя можно и в долларах, это уж как тебе будет удобнее, а я дарую тебе жизнь.

— Иди к черту, ублюдок!

— У тебя еще есть время подумать. Яд действует довольно медленно. Доза, которую ты принял, рассчитана примерно на трое суток. Если учесть, что сегодня вторник, двадцать первое июня, то умрешь ты в пятницу, двадцать четвертого. По моим расчетам, смерть должна прийти к тебе часа в два-три дня. А может, и не придет вовсе. Все зависит от тебя. Но если не купишь противоядие, точно умрешь.

— Я тебе не верю.

— Твое право. Но я готов спорить, что уже через пару часов ты будешь Бога молить, чтобы я тебе позвонил и подсказал, как облегчить страдания. Так что я еще немного подожду, а потом продолжим переговоры.

Незнакомец усмехнулся и прервал связь. Когда в спальню вошла жена, Круглов все еще сжимал в руке трубку и отрешенно смотрел в потолок. Он не сразу заметил жену. Тамара остановилась у двери, не решаясь пройти дальше.

— Кто звонил? — тихо, почти шепотом спросила она, органически чувствуя зловещее, застывшее в спальне напряжение.

Круглов медленно перевел тяжелый взгляд на жену. Он понял, что она слышала обрывки его разговора. Но ей лучше не знать ничего, пока лучше не знать, решил для себя Круглов.

— Звонили по работе, — с наигранной бодростью ответил он, — ничего без меня сделать не могут. Вот и приходится ругаться и нервничать. Извини.

Тамара натянуто улыбнулась, и было непонятно, поверила она мужу или нет.

— Садовник опять сегодня опоздал, — пожаловалась она супругу.

— Так уволь его, — посоветовал Круглов. — И вообще, где ты его откопала? Он работает у нас уже месяц, а я его еще ни разу не видел.

— Все потому, что ты не вылезаешь со своей работы, — язвительно парировала Тамара. — Если бы пораньше возвращался домой, то давным-давно познакомился бы с ним.

— Да ладно, буду я еще с садовниками знакомиться. Нужен он тебе — пусть работает. А нет, так гони его к…

Тамара недовольно хмыкнула.

— Ужин готов. Тебе не помешает съесть чего-нибудь легкого.

— Хорошо, сейчас спущусь, — пообещал он.

Когда Тамара ушла, Круглов спустил ноги с кровати и некоторое время сидел, внутренне прислушиваясь к себе. Аппендицит больше не беспокоил. Ничто не напоминало о его недавних мучениях. Круглову даже показалось, что он наконец-то проснулся и теперь отходит от ночного кошмара. Он нащупал под кроватью мягкие тапочки и сунул в них ноги. Встал, накинул на себя легкий летний халат и спустился вниз. Тамара уже накрыла на стол в кухне и дожидалась мужа. Она без особого интереса наблюдала за перипетиями очередной «мыльной оперы» по экрану телевизора, подвешенного на стене.

— Пока ты спал, звонил Егор, — обыденно сообщила она, накладывая мужу в тарелку салат, когда тот устроился за столом, — говорит, что экзамен сдал на «отлично». Сказал, что домой не приедет, останется до следующего экзамена у Оли.

Круглов машинально кивнул. Егор часто поступал таким образом. Он учился на программиста на втором курсе областного технического университета. На занятия ездил каждый день, автобусом или электричкой, но так как это не всегда было удобно, время от времени оставался погостить у одной из своих старших сестер, по очереди. И старшая Ольга, и средняя Елена, выскочив замуж, уже несколько лет жили в областном центре. Обе редко приезжали навестить родителей и потому визитам младшего брата были рады.

— Как ты себя чувствуешь? Тебе стало лучше?

— Да, — безучастно ответил Круглов, безо всякого аппетита ковыряя вилкой в тарелке.

— Если не нравится, можешь не есть, — с легкой обидой произнесла Тамара.

— Что ты, нравится, как это может не нравиться? — вздрогнул Круглов, но по сухо поджатым губам супруги понял, что уже безнадежно испортил ей настроение. — Просто мне сегодня действительно нездоровится.

— Что у тебя болит? Голова? Опять подскочило давление?

— Нет, не давление. Сам не знаю, что со мной. Понимаешь, сначала, еще на работе, разболелся желудок. Казалось, будто я вместо обеда наелся раскаленных камней. Затем желудок болеть перестал, но стиснуло голову и подскочило давление. Света, ты же знаешь — это заводской врач, сделала мне укол, и стало легче. Сейчас уже все норме.

Жену он мог обмануть, но разве можно обмануть себя? Его кто-то отравил, и он находится на полпути к своему концу.

— Это все из-за того, что ты слишком много работаешь, — убежденно заявила Тамара. — Переутомление, нервное истощение… Вот тебе и упадок силы.

— Нет, не из-за этого. Просто возраст уже не тот, чтобы ничего не болело. Да еще и комиссия нагрянула с утра. Все нервы измотали, пока мы с ними не поговорили в конфиденциальной обстановке. Как будто непонятно было, зачем они приезжали. Видите ли, губернатор недоволен моей работой! Да пусть они выйдут на улицы и спросят у людей, кто из них доволен работой губернатора! Пройдохи, вот кто они. Заняли важные посты и трясут простой народ, а у самих душонка-то ничтожная.

— Не волнуйся, а то у тебя опять подскочит давление.

— Да я и не волнуюсь. У тебя сегодня, как всегда, получился удивительно вкусный салат.

— Спасибо, Дима, — сказала она после некоторой паузы и догадалась. — А может, ты чем-то отравился?

Откуда она знает? Случайная догадка? Или нет?

Салат застрял у Круглова в горле. Он закашлялся. Тамара аккуратно постучала ему по спине.

— С чего ты взяла? — настороженно сдвинул он брови.

— Да просто так, — неопределенно пожала плечами в ответ Тамара и вернулась к еде. — Ты же сам говорил, что сначала у тебя разболелся желудок, потом голова. Иногда такое бывает при отравлениях. Поднимается температура, появляется жар или озноб, тошнота. Тут нет ничего удивительного, особенно если учесть, как ты питаешься. Наверняка сегодня тебе опять приносили эти мерзкие булочки из вашей столовой.

— Нет, — заново прокручивая в голове события минувшего дня, ответил Круглов. — Булочки мне никто не приносил. Сегодня я сам спускался в столовую. Члены комиссии решили проверить, как мы кормим рабочих. Пришлось отобедать вместе с ними.

— Что? Ты обедал в столовой? Ну, тогда неудивительно, что ты заболел. Там же, наверное, даже тарелки не моют.

— Что ты все заладила: отравился, отравился, — не выдержал Круглов и раздраженно отодвинул от себя тарелку. — На работе у меня просто подскочило давление, из-за жары. Понятно? Потом отпустило. Ладно, извини, пойду, прилягу.

Он накричал на жену, с чего бы это? Раньше он никогда не позволял себе ничего подобного. Может, это реакция на испуг. Но почему он должен ее бояться?

Поднимаясь по лестнице, он слышал, как за его спиной обиженная жена увеличила громкость телевизора.

***

К вечеру состояние Круглова ухудшилось. Все происходило так, как и предсказывал таинственный незнакомец. Боль приходила, словно по часам, через строго определенные интервалы времени. Каждый раз она являлась в новом обличье. После приступа аппендицита и временного затишья у Круглова засосало в районе поджелудочной железы. Противная липкая горечь поднималась откуда-то из неведомых глубин его организма и доходила до горла, вызывая приступы тошноты и рвоты.

Он не мог встать с кровати, до того невыносимой была боль, и его выворачивало прямо на прикроватный коврик.

Несколько раз он безуспешно пытался позвать жену. Тамара смотрела телевизор и не слышала, что муж зовет ее. Наверх она подниматься не спешила, так и не переварив обиду, нанесенную ей во время ужина.

Отмучившись с поджелудочной железой, Круглов получил короткую передышку. Кое-как добрался до ванной и сунул голову под кран с холодной водой. Ледяные струйки бодро бежали по его голове, разбиваясь, неслись вниз веселой искрящейся паутиной, спускались по широкой шее, кое-где покрытой некрасивыми пучками коротких, забытых лезвием бритвы волос, и разбегались далее по спине и груди. От ледяной воды на его коже выступили мурашки, но холода он словно и не ощущал. Круглов простоял под водой минут десять. Обтираться не стал и вернулся в спальню. Коврик был безнадежно испорчен, что еще больше расстроило Круглова. Превозмогая отвращение к самому себе, он аккуратно скатал коврик и выбросил его на балкон. Завтра же отправить его в химчистку или, на худой конец, выбросить, — решил он. Заниматься ковриком сегодня не было сил.

Силы постепенно оставляли его. Крепкие мышцы будто сдувались, дрябло обвисая по всему телу.

Круглов вернулся в кровать и попытался уснуть. Уставший за безумный день организм охотно отреагировал на эту идею. Уже через мгновение Круглов спал как убитый. Разбудили его печеночные колики. На сей раз, они были гораздо более сильными и болезненными. Морщась от боли, Круглов с трудом дотянулся до тумбочки. Открыл ящик, где у него на такой случай хранилось лекарство. Проглотил две горькие, невероятно противные на вкус таблетки. Криво усмехнулся, предвкушая чувство облегчения, которое всегда приходило после их приема. Время шло, но действие таблеток не ощущалось. Колики продолжались. Из груди Круглова вырвался тяжкий, продолжительный и безнадежный стон.

***

В десять вечера пришла жена. Тамара не стала включать свет и потому не заметила, в каком неважном состоянии пребывает ее муж. Накинув халат, она отправилась в ванную. Супруг не хотел ее тревожить. Он воспользовался моментом и, тяжело переставляя ставшие непослушными ноги, в одних трусах спустился вниз. Добрался до гостиной, без сил рухнул на диван и включил телевизор. День был будний, передавали какой-то отечественный сериал. Круглов безучастно следил за его героями, будучи очень далеким мыслями от того, что там по сценарию происходило.

Суставы заныли как раз в тот момент, когда серия закончилась, и по телеэкрану поползли субтитры. Круглову и раньше приходилось сталкиваться с приступами артрита. Например, после проведенной под открытым небом ночной рыбалки. Поэтому он знал, насколько неприятно, когда ломит в костях.

Его ломало, словно наркомана, не принявшего вовремя положенную дозу. Стиснув зубы и испуская мучительные стоны, он корчился и извивался от боли на диване. А с телеэкрана в это время, весело и задорно глядя на него, пела о любви известная поп-дива.

Когда и эта боль ушла, Круглов чувствовал себя так, словно побывал под толщей развалин рухнувшей от землетрясения многоэтажки. Совершенно обессилевший, он лежал на диване. То и дело ловил себя на том, что его взгляд прикован к стоявшему на журнальном столике телефонному аппарату. И мысленно просил, умолял незнакомца позвонить ему еще раз.

Еще днем Круглов был твердо убежден, что непонятные телефонные звонки — просто чей-то глупый, неуместный розыгрыш. Должно быть, считал он, кто-то из работников завода увидел, как к нему в кабинет поднимается врач и как затем он уезжает с завода. Сложил увиденное в единое целое. Узнал номер его мобильника и воспользовался ситуацией. Однако теперь, испытав на себе по очереди ужас приступов множества разных недугов, Круглов готов был поверить во что угодно, лишь бы только избавиться от преследующего его кошмара. Он заметил, что боль с каждым разом становится все сильнее и задерживается все дольше. А паузы между ее наступлением укорачиваются. Если так пойдет и дальше, то уже к завтрашнему к утру он рискует превратиться в ходячую медицинскую энциклопедию и будет готов от боли лезть на стену.

Теперь он понимал, насколько близка к каждому безобразная старуха-смерть.

Одурманенный новой болью, Круглов с саркастической усмешкой вспоминал прошедшее утро. Вспоминал, как он, бодрый и веселый, садился в поджидавшую его у ворот машину. Каким далеким казался теперь тот момент! Словно случилось все не сегодня, а сотни, тысячи лет назад…

— Позвони, — неожиданно даже для самого себя выкрикнул Круглов. — Да звони же, черт тебя подери.

Словно вняв его мольбам, телефон отозвался пронзительной трелью. Круглов сорвал трубку.

— Это ты?! Отвечай, это ты?!

— Я так и знал, что ты будешь дежурить у этого телефона, — хохотнул незнакомец. — Сотовый, наверняка, забыл наверху.

— Что тебе от меня надо?

— Ты боишься, да? — вкрадчиво поинтересовался незнакомец. — Ты ведь ужасно боишься того, что все, о чем я тебе говорил до этого — правда. А может, ты по-прежнему уверен в том, что я блефую?

— Ты меня отравил? Чем? Как отравил? Как тебе это удалось?

— Вряд ли название яда что-нибудь тебе скажет. Это вещество не известно даже специалистам. Я сам его изобрел. Действует на весь организм без остатка, пожирая орган за органом. Следов не оставляет. Выявить его почти невозможно.

— Не знаю, кто ты и зачем все это делаешь, но обещаю, что как только доберусь до тебя, придушу собственными руками.

— В другой ситуации я бы тебя не простил, но сейчас прощаю. Понимаю, насколько тебе сложно. Ведь ты уже на полпути к смерти. Подумай только, через двое суток ты сможешь увидеть Бога. Или Дьявола. В любом случае, ты предстанешь перед Страшным судом.

— Ты что, психопат? Сбежал из дурдома?

— В каком-то смысле все мы ненормальные люди. Да и где он, общий критерий нормальности, подходящий ко всем без исключения? Я столь же нормален или, наоборот, ненормален, как и ты.

— Говори, что тебе надо, — сдался Круглов. — Слушаю тебя. Ты, кажется, говорил что-то о деньгах?

— Стыдно в этом признаться, но мне нужны деньги. Я прошу у тебя самую малость — миллион долларов, наличными. Я помню, что просил меньше, но обстоятельства изменились. Теперь мне нужен ровно один миллион долларов. Думаю, это не слишком высокая цена за человеческую жизнь. Тем более за такую жизнь, как твоя. Ты можешь мне отказать, но тогда ты неминуемо умрешь. Зачем тебе тогда деньги? В том мире, куда ты скоро отправишься, они не имеют никакого значения.

— У меня нет миллиона долларов, тем более наличными.

— Согласен, что у тебя нет миллиона долларов наличными. Но есть кое-какая недвижимость. Есть счета в ряде банков, в том числе и иностранных, ведь так? Продай дом, который ты отгрохал якобы для своей тещи. Вот тебе уже десять процентов требуемой суммы. Ну а дальше сам думай, ты же все-таки директор.

— Что я получу, если соглашусь заплатить?

— Получишь единственную и неповторимую человеческую жизнь.

— Конкретнее.

— Я продам тебе противоядие, за миллион долларов.

— Каковы гарантии того, что ты меня не обманешь?

— Увы, ты должен верить мне на слово.

— Я тебе не верю. Мне нужны гарантии того, что я за свои деньги действительно получу то, что мне поможет.

— В таком случае, ты получишь свое лекарство после того, как заплатишь половину суммы. Вторую отдашь, когда пойдешь на поправку.

— А ты не боишься, что я тебя обману?

— Нет, ведь я снова могу тебя отравить. Или кого-то из твоих близких. Да-да, в следующий раз будет совсем другой яд. И другая жертва. Итак, мы сотрудничаем?

— Надо подумать, — буркнул Круглов. — Миллион долларов — сумма немалая. Тут надо основательно подумать.

— Даю тебе время до утра. Да, и не вздумай обращаться в полицию. Все равно там тебе ничем не помогут…

Круглов положил трубку и задумался. Разговор с незнакомцем не принес ожидаемого результата. Напротив, вверг его в еще более подавленное состояние. Он по-прежнему не верил, что все происходящее с ним реально. Наивно полагал, что можно легко избавиться от этой неприятности. Достаточно всего лишь разомкнуть слепленные тяжелым сном веки. Но как он не старался, веки не открывались. Кошмар вновь и вновь настигал его своей неотвратимостью.

Неужели он не спит?

Снова разболелась голова. Круглов прислушался к этой очередной, новой боли и понял, что еще одного приступа просто не выдержит. Или умрет сейчас, или сойдет с ума. Ему стало холодно. По спине, раз за разом, пробегали тонкие струйки озноба. Он вытащил из дивана теплый шерстяной плед и накинул его на плечи. Теплее не стало, но появилось обманчивое чувство защищенности.

Раскачиваясь из стороны в сторону, словно пьяный, он неторопливо добрел до кухни. В темноте принялся шарить по ящичкам стола, по памяти. В одном из них нащупал сигареты жены. Зажал пачку в кулаке, захватил спички. Затем, преодолев сомнения, открыл холодильник и вынул из дверцы две бутылки: початую бутылку водки и нетронутую — «Нарзана».

Он искал ответ, но не находил его. Он искал спасение, но хватался лишь за его ускользающий призрак.

Круглов вернулся в гостиную и поставил бутылки на стол перед собой. Туда же бросил и спички с сигаретами. Стол придвинул поближе к дивану. Затем достал из серванта большой, предназначенный для вина хрустальный бокал и вернулся на диван. Наполнил бокал до краев и махом опрокинул показавшуюся безвкусной водку в рот, закурил. Дым неприятно завозился в носу, вызывая давно забытые ощущения.

Круглов не курил уже около десяти лет, по настоянию жены. В то время врачи обнаружили у него затемнение в области легких. Тамара была уверена, что у мужа развивается рак. Она заставила его бросить курить и пройти курс лечения. Позднее подозрение на рак не подтвердилось, но Круглов так и не вернулся к прежней привычке. Зато стала курить Тамара. Она знала, что муж этого не одобряет, и курила тайком, когда его не было дома. Поначалу даже прятала от него сигареты. Но Круглов все равно обо всем узнал. По взаимному негласному договору Тамара перестала их прятать и сократила количество выкуренных сигарет до половины пачки в день.

Круглов затягивался глубоко, будто дышал, а не курил, тяжело выпуская дым через ноздри. Тамара предпочитала легкий табак, но в данный момент ему было все равно. Сигарета помогала сосредоточиться. Пожалуй, впервые за день он мог спокойно подумать. Не мешала даже пульсирующая головная боль. Очевидно, он уже просто к ней привык.

К боли невозможно привыкнуть, но с ней можно смириться и жить, забыв о радостях жизни, мучаясь и угасая.

С детства мать приучила его к тому, что любой недуг можно преодолеть. Что на свете существует множество чудодейственных лекарств и препаратов. Он долго и не подозревал о том, что болезней существует куда больше, чем средств от них. Он свято верил в великую силу медицины до тех пор, пока не умерла мать, оставив в его душе почерневшие воспоминания об ушедшей любви к ней. Ее убил РАК, сожравший изнутри еще не старую женщину всего за несколько недель. Круглов в то время уже был студентом института и считал, что знает о мире довольно многое, если не все. Случившееся несчастье глубоко потрясло его. Он и сейчас отчетливо помнил высохшее, изможденное лицо матери, ее слабые попытки погладить его рукой по голове, почти неразличимую улыбку. Он помнил и ее глаза — живые, полные жажды жизни, пронизанные невыразимой грустью и тоской. Она умирала, находясь при полной памяти. Знала, что умирает, ловила взглядом каждое движение неотступно дежуривших по очереди у ее постели родных, будто хотела запомнить, унести с собой воспоминания о прошедшей жизни.

С годами Круглов все реже вспоминал мать. Он очень стыдился того, что уже почти не помнил ее здоровой, цветущей, полной живой энергии женщиной. В его памяти она оставалась высохшей, практически неподвижной мумией, терпеливо переносившей выпавшие на ее долю страдания, шепчущей по ночам обращенную к небесам молитву, умоляющей поскорее забрать ее из ставшего вдруг чужим мира.

Он помнил затхлую, застоявшуюся атмосферу ее комнаты, помнил, как боялся входить туда, словно не привычный порог переступал, а проходил сквозь врата, открывающие путь в иной, неподвластный человеческому пониманию мир. Мать в его глазах была уже не той, кем являлась для него с самого рождения. Той — прежней, милой и родной женщины больше не существовало, а новая неизменно пугала и слегка отталкивала его. Ему казалось, что она принадлежит уже не им, не семье, а чему-то другому, неизвестному и оттого откровенно пугающему. И потому он с отвращением и глухой ненавистью смотрел на груду таблеток, пилюль и микстур на ее тумбочке, на бессмысленные шприцы и капельницы.

Теперь он думал о том, что, наконец, начал понимать умирающую мать. И всю глубину тщетности робких и неумелых попыток врачей спасти ей жизнь. Они только мешали природе выполнить свое, строго заведенное дело.

Докурив, Круглов проглотил еще один бокал водки и решил, что этого недостаточно. Он упрямо мотнул головой, отгоняя прочь назойливые воспоминания, и впервые задумался о лекарствах. Домашняя аптечка тоже находилась в ведении жены. Но он не решился будить Тамару, чтобы спросить о том, где она держит медикаменты. Круглов снова прошмыгнул в кухню, порылся в шкафчиках, в ящиках стола. Аптечка нашлась на отдельной полочке, лекарства по очень старой привычке юности были сложены в коробку из-под обуви. Круглов сунул ее под мышку и вернулся в гостиную.

Там он высыпал лекарства из коробки на стол и принялся с интересом разбирать разноцветные упаковки. Он внимательно изучал названия, написанные, в том числе, на латыни. Антибиотики откладывал в сторону. Когда их набралось достаточно много, распечатал несколько упаковок и выложил таблетки на ладони. Задумчиво посмотрел на кругляши — белые, желты. Круглов мучился беспокойством: а вдруг от лекарств станет только хуже? Тогда и миллион долларов ему не поможет. И он обреченно ссыпал таблетки с ладони обратно на стол. Часть из них упала на ребро, покатилась по столешнице. Несколько таблеток сорвались со стола на пол. Круглов почувствовал, как подступает новая волна боли, и потянулся к водке. Он уже понял, что впереди его ожидает нескончаемая и бессонная ночь…

***

Звание подполковника Андреев получил всего несколько месяцев назад, вместе с должностью начальника районного отдела внутренних дел. Его предшественник, полковник Карташов, оставил свой пост, решив заняться политической карьерой. Выставил свою кандидатуру на выборах главы администрации района, подключил к предвыборному процессу все имеющиеся у него связи и ресурс и с блеском выборы выиграл. Из органов внутренних дел ему пришлось уйти, но полковник Карташов об этом не жалел. Должность главы района окончательно развязала ему руки. С его приходом к власти в городе одна за другой начали появляться новые торговые точки и ночные бары-дискотеки для молодежи, оформленные на подставных лиц, но на деле принадлежавшие ему лично.

Довольно скоро среди населения родился и прошел слух, что Андреев — ставленник Карташова, заботившегося о крепком полицейском тыле. У нового главы района хватало личных врагов в органах. Займи хоть кто-нибудь из них стратегически важный пост начальника РОВД, Карташову вряд ли позволили бы так развернуться. С покладистым Андреевым, который прекрасно знал о том, что без посторонней помощи верхом его карьеры могло стать разве что место заместителя начальника РОВД, было куда проще. Карташов обладал отличными связями наверху. И после его отставки Андреев, к всеобщему удивлению, в обход многих, более достойных и перспективных кандидатов, стал главным полицейским начальником в районе. Вот в городе, районном центре, и не умолкали слухи о том, что он лишь марионетка, а управлять полицией продолжает будто бы отставной Карташов. Как бы то ни было, но Андреев с работой своей вроде как справлялся.

Маленький, скромный Снежск редко становился ареной для громких преступлений. В основном, страсти кипели здесь на бытовой почве. То отец в пьяной ссоре ухнет сына, жену или сожительницу топором по голове или пырнет кухонным ножом, то наоборот. Но чаще в дежурную часть граждане обращались с заявлениями о пропаже из сарая курицы, лопаты или мешка картошки. Участились и магазинные кражи — мелкие воришки отоваривались, пряча продукты в рукавах и по карманам и пытаясь незаметно проскочить мимо кассы. Таких находили теперь легко, не то, что раньше — магазины были набиты камерами видеонаблюдения. Поэтому когда Андрееву посреди ночи позвонил Круглов, подполковник не сразу уяснил суть вопроса.

— Саша, мне срочно надо с тобой поговорить. Но это не телефонный разговор. Приезжай ко мне, я жду тебя дома, — словно чужим голосом сказал Круглов.

— Дмитрий Иванович, это ты, что ли? — не понял спросонья Андреев. Он включил бра. Прищурился от неприятно ударившего по глазам света, нащупал взглядом стрелки больших настенных часов и удивленно присвистнул. За окном уже серел скорый летний рассвет, но время было еще раннее: начало четвертого. — Что случилось? Тебя ограбили?

— Ограбили? Ты шутишь? Сейчас не до шуток, Саша. Мне очень плохо, и срочно нужна твоя помощь.

— А до утра твой вопрос не подождет? Рано же еще…

Словно подтверждая слова мужа, жена Андреева недовольно фыркнула, перевернулась на другой бок и накрыла голову подушкой.

— Жду тебя у себя дома, — настойчиво повторил Круглов и дал отбой.

Андреев тяжело вздохнул. Выключил бра, чтобы не мешать жене, и быстро оделся в полной темноте.

***

Полчаса спустя он уже аккуратно стучал в ворота усадьбы Кругловых, опасаясь нажимать на звонок, чтобы не перебудить домашних. Ему открыл сам Дмитрий Иванович, дежуривший у ворот с внутренней стороны. Андрееву сразу бросилось в глаза, что хозяин дома был в одних лишь длинных семейных трусах, майке и шерстяном пледе, накинутом на круглые, массивные плечи.

— Проходи, — кивнул Круглов, отошел в сторону и пропустил гостя, а когда они прошли в прихожую, добавил: — Не разувайся, пойдем в гостиную.

Подполковник не раз бывал у Кругловых, в основном, в дни торжеств и праздников, а потому отлично ориентировался внутри их дома. Он прошел в гостиную и остановился, удивленно уставившись на заваленный лекарствами журнальный столик, почти вплотную придвинутый к дивану. В углу, под краповым абажуром, притаился торшер, заливавший комнату мягким, приглушенным светом. В глубине комнаты неярко светился внушительный экран дорогого телевизора, настроенного на зарубежный спутниковый канал. Там как раз передавали последние новости, но звука не было. Ведущая что-то активно рассказывала поздним телезрителям, внизу по экрану бежала новостная строка.

Круглов вошел следом за подполковником, который явился одетым по форме. Хозяин уселся на диван и жестом предложил кресло своему гостю. Андреев снял фуражку и присел. Он молчаливо смотрел на хозяина дома, ожидая, что тот скажет. Но Круглов не спешил говорить. Он задумчиво перебирал на столике лекарства, а Андреев цепким, внимательным взглядом наблюдал за ним, профессионально отмечая произошедшие в нем перемены. Сразу пришло подозрение, что Дмитрий Иванович основательно выпил. На эту мысль наводила и пустая пузатая бутылка из-под водки, стоявшая под столом. Не хотелось ему верить и в то, что Круглов наглотался таблеток-стимуляторов. Но внешний вид хозяина дома наводил на подозрения. С одной стороны, перед Андреевым сидел вроде бы привычный Круглов, большой и мягкий, с тремя объемными подбородками. С другой — он мало чем напоминал самого себя обычного. Будь это не реальная жизнь, а голливудский фильм, впору было бы подумать, что некий злодей натянул на себя маску директора завода, пытаясь выдать себя за него.

— Что, не нравится, как выгляжу? — криво усмехнулся Круглов, поймав на себе долгий изучающий взгляд гостя. — Думаешь, мне самому нравится?

— Дмитрий Иванович, что произошло? У тебя проблемы?

— О, да, проблемы, не то слово… Понимаешь, Саш, кажется, меня отравили, — снова скривил в нездоровой ухмылке губы Круглов. — По крайней мере, последние четырнадцать часов кто-то очень настойчиво пытается меня в этом убедить.

И Круглов не спеша, стараясь не упустить ни малейшей детали, поведал Андрееву подробности своей истории. Временами он останавливался, морщился от боли и целой пригоршней забрасывал в широко распахнутый рот таблетки, запивая их минеральной водой прямо из бутылки.

— Сейчас у меня болят зубы, — пожаловался он в конце своего рассказа. — Такое ощущение, что все сразу. Я не могу спать, не могу есть.

— Ну-ну, думаю, что все не так плохо, — неумело попытался успокоить его Андреев и мысленно еще раз прокрутил в голове услышанное.

— Думаешь, все не так плохо, — в который раз усмехнулся Круглов, и Андреев невольно содрогнулся в душе, увидев эту усмешку. Она напомнила ему один из охотничьих эпизодов собственной жизни: затравленная собаками лисица, выскочившая из норы прямо на них, поджидающих ее с ружьями в руках, оскалилась тогда примерно так же — зло и безысходно.

— Все гораздо хуже, чем кажется, — невесело продолжал Круглов. — Я не знаю, что мне делать, кому верить: голосу этого мерзавца или голосу собственного рассудка, который говорит мне, что все это чушь, что этого не может быть на самом деле. Порой мне кажется, что я схожу с ума. Ты знаешь, каково это — испытывать постоянную, мучительную боль? А я знаю! Я не знал этого еще вчера утром, а сегодня знаю. Мне не помогает ни одно лекарство. Я сожрал уже целую гору таблеток. В голове стоит невыносимый шум, я плохо вижу, а боль не уходит. Она грызет меня изнутри. Я чувствую ее продвижение, чувствую каждой своей клеточкой. Андреев, заклинаю тебя, помоги. Отыщи ты этого мерзавца. У него должно быть противоядие. Принеси его мне, только медлить нельзя, отправляйся немедленно!

— Пожалуй, надо вызвать врача…

— Врач не поможет, нет, это бесполезно, — бешено вращая зрачками глаз, упрямо замотал головой Круглов. — Врач меня уже осматривал, на заводе. Меня отравили неизвестным ядом. Пока будут разбираться, я уже умру. Этот гад все точно рассчитал.

— И все же я позвоню Лужникову, — сказал Андреев и поднялся из кресла.

Он вынул из кармана свой мобильник, но затем передумал и подошел к стационарному телефону. Не сводя обеспокоенного взгляда с Круглова, бросившего очередную пригоршню таблеток в рот, набрал домашний номер главного врача районной больницы. Сонный голос Лужникова ответил после четвертого гудка. Андреев коротко объяснил ему ситуацию. Он опустил незначительные, по его мнению, детали. Лужников, живший на противоположном конце города, обещал выехать немедленно.

— Зачем ты его вызвал? — Круглов методично раскачивался взад-вперед на диване и ныл, словно малый ребенок. — Он все равно не поможет.

Но Андреев пропустил его слова мимо ушей. Он взял в руки картонную коробку из-под обуви, выполнявшую роль аптечки, и решительно смахнул в нее со стола все лекарства.

— Ну, зачем, зачем? — с обидой произнес Круглов.

Подполковник убрал коробку подальше от него, на «стенку», и помог Круглову прилечь на диван. Затем накрыл его сверху пледом. Круглов был одурманен множеством принятых таблеток, водкой и постоянной, не стихающей болью. Поэтому он не сопротивлялся. Лишь изредка всхлипывал и затравленно косил взглядом на Андреева.

— Саша? — раздался удивленный вопрос. — Что ты здесь делаешь?

Андреев обернулся. На пороге гостиной, кутаясь в легкий халат, застыла Тамара.

— Мне позвонил твой муж, — коротко объяснил он. — Просил срочно приехать.

— Зачем? Что-то случилось? — встревожилась Тамара.

— Можно попросить тебя сварить мне кофе?

— Конечно, пойдем, — согласилась женщина и бросила обеспокоенный взгляд на мужа.

Они вдвоем прошли в кухню. Тамара включила свет. Порылась в настенном шкафчике, извлекла из него коробку с капсулами.

— А в зернах нет? — Спросил Андреев.

Тамара пожала плечами, вернула капсулы в шкафчик и нашла пачку зернового кофе.

— Надо помолоть, — попросила она, подав Андрееву изящную ручную кофемолку.

Тот быстро размолол зерна и вернул кофемолку Тамаре. Она пересыпала содержимое в медную турку, поставила на плиту. Спустя несколько минут она уже разливала дымящийся ароматный напиток по маленьким чашечкам.

— Так что случилось? У Круглова неприятности на работе?

— Почти. Понимаешь.., — тут Андреев замялся, не зная, как лучше все объяснить Тамаре.

— Говори правду, не бойся, я все пойму, — она безошибочно угадала сомнения собеседника и сама пришла ему на помощь.

— Твой муж утверждает, что его отравили.

— Что? — вздрогнула Тамара и едва не выронила из рук чашку с кофе.

— Дима утверждает, что какой-то человек звонит ему весь день и пугает тем, что отравил его. Вроде бы, он подмешал твоему мужу какой-то яд, может быть, в еду, или что-то в этом роде. И якобы этот незнакомец говорит, что твоему мужу осталось жить трое суток. Вернее, уже меньше трех суток. Круглов очень мучается, говорит, что у него болит все. Говорит, что яд действует на все органы, но не одновременно, а по очереди.

— Что за бред! Ты в это веришь?

— Не знаю, — задумчиво покачал головой Андреев. — Честно говоря, Дима ведет себя очень странно. К моему приходу он успел выпить немало таблеток, обезболивающего. Возможно, историю с отравлением он выдумал под их действием. Кажется, он также много выпил водки. Я вызвал Лужникова, он должен скоро подъехать. Посмотрит Диму, а там решим, верить или нет. Ну а пока я хочу поговорить с тобой.

— Пожалуйста.

— Скажи, Тамара, как твой муж вел себя в последнее время? Не замечала ли ты странностей в его поведении?

— Да нет, ничего такого, — подумав, ответила Тамара. — Я и сейчас ничего бы не заметила, если бы не ты. Единственное, вчера он приехал с работы весь взвинченный. Сказал, что плохо себя чувствует, и я приготовила ему отвар пустырника. Затем он ушел спать. Вечером мы вместе поужинали, немного поцапались. Обычно мы с ним не ругаемся, в этом отношении наша семья, наверное, более благополучная, чем многие другие. Но вчера он без причины повысил на меня голос. Я сначала обиделась, но потом решила, что это, должно быть, от плохого самочувствия. И я его простила. А в остальном все в порядке. Нет, не замечала я никаких странностей.

— Твой муж ведь не курит?

— Нет, ты же отлично знаешь, что в этом доме курю только я.

— В гостиной, когда я пришел, на столе рядом с таблетками стояла пепельница, полная окурков. А в воздухе витал табачный дым. Кажется, Круглов выкурил все твои сигареты.

— А вот это действительно странно. С некоторых пор он не переносит табачный дым. Ох, неужели все, что он говорит — правда?

— Не спеши с выводами. История, которую рассказал твой муж, слишком фантастична, чтобы быть настоящей. Она годится для кино, но не для реальной жизни. Тем более, в таком городке, как Снежск. Ну откуда здесь может появиться злодей, отравляющий людей неизвестным медицине ядом? Предположим, в наш город заехал «гастролер». Все равно звучит как-то по киношному: травить человека, а затем требовать с него выкуп за противоядие.

— Так с него требуют деньги?

— Да, миллион долларов.

— Сколько?!

— Миллион, — спокойно повторил Андреев и допил свой кофе. — Ты не возражаешь, если я закурю?

— Конечно, кури.

Пепельница осталась в гостиной. Тамара махнула рукой и пододвинула Андрееву вместо нее блюдце. Подполковник галантно предложил сигарету Тамаре, она взяла одну. Потом дал ей прикурить, чиркнув зажигалкой, закурил сам и продолжил свои размышления:

— В нашем городе так не принято. Рэкет у нас еще есть, так, мелкая шпана. Эти наезжают четко. Ума и фантазии у них ноль. Зачем им тратить силы на поиски яда, если можно просто пригрозить физической расправой. Есть те, кто поумнее, но они, в худшем случае, похитили бы члена семьи. Вашего сына, например. Понимаешь, здешние бандиты действуют больше напористо, чем изобретательно.

— Значит, Круглову угрожает не местный бандит? — нервно затягиваясь, предположила Тамара.

— Это самый логичный вариант. Но с другой стороны, сумел бы «гастролер» быстро адаптироваться в чужом городе? Ведь надо было выяснить, имеется ли в городе человек, способный заплатить большие деньги, изучить поведение и образ жизни этого человека. Суметь к нему подобраться, ведь яд надо было как-то доставить жертве. При этом не вызвать подозрений. Чужой сразу привлек бы к себе внимание. Нет, думаю, что это маловероятно, вряд ли это «гастролер». Если преступник и вправду сумел отравить твоего мужа, то сразу возникает вопрос: как ему это удалось? Подмешал что-то в пищу? Не исключено. Может, пустил ядовитый газ к нему в кабинет или прислал ему обычной почтой яд в конверте? Про белый порошок в конвертах слышала? По телевизору говорят, по посольствам часто такое рассылают. Понятно только то, что дело тут не простое. Если, конечно, твой муж не врет и не сошел с ума.

— Господи, что же теперь делать? — в отчаянии воскликнула Тамара. Она стряхнула пепел в блюдце, и от Андреева не укрылось, как у нее дрожит рука. — Неужели Дима умрет? Саша, должен быть какой-то выход!

— Будем искать, но, прежде всего, необходимо выяснить, на самом ли деле твой муж отравлен. Пока у меня не будет веских оснований, я не смогу дать команду приступить к расследованию. Если я дам приказ, а потом выяснится, что у твоего мужа вместо отравления был нервный срыв, то я попаду в глупое положение. Начальство по головке меня не погладит. И скрыть не удастся, завистники доложат.

— Саша, умоляю, не затягивай, Круглову надо помочь.

— Дождемся вердикта врачей, а уж потом посмотрим, что делать, — пообещал Андреев и с силой затушил окурок в блюдце.

***

Лужников приехал не один. Следом за его машиной во двор усадьбы Кругловых, озаряя пространство вокруг желто-синими бликами, мягко вкатила «скорая». У входной двери бригаду врачей встретил Андреев. Он же провел их в гостиную, где по-прежнему укрытый пледом на диване лежал Круглов. Боли его сейчас не мучили. Он даже слегка похрапывал, когда Лужников в сопровождении подполковника и фельдшера «скорой», молодой симпатичной женщины, вошел в гостиную. Пока фельдшер раскладывала на столике свои инструменты и готовилась к осмотру больного, Андреев взял Лужникова под локоть и отвел его в дальний угол гостиной.

— Николай Петрович, ситуация тут непростая, — вполголоса, будто опасаясь, что Круглов может его услышать, произнес полицейский. — Дмитрий Иванович поднял меня, так же как и я вас, посреди ночи. Он божится, что его отравили каким-то новым ядом, неизвестным медицине. Говорит, что разваливается на части, что у него поочередно болят внутренние органы. Когда я сюда пришел, он заявил, что у него ноют все его зубы. Такое возможно?

— Никогда в жизни не слышал ничего подобного, — как всегда смешно, по-ребячьи, причмокивая губами, важно ответил Лужников, снизу вверх глядя на Андреева — он был на голову ниже своего собеседника.

— В том-то все и дело, я тоже такого не встречал. Может, случай этот вовсе и не по вашей части? Может, следовало Гаврилова вызвать? Что-то мне не нравится вся эта история.

Лужников понял, что имел в виду его собеседник. Гаврилов возглавлял расположенный неподалеку от города психоневрологический интернат с дивным названием «Заречье». Врач отрицательно помотал головой.

— Нет, вы поступили правильно, что позвонили мне. У нас тоже есть специалисты в области психиатрии. Для начала осмотрим пациента. Галочка, ну как он там?

Фельдшер обернулась. Она как раз закончила измерять давление Круглову.

— Николай Петрович, практически все в норме. Не вижу отклонений. Разве что реакция замедленная. Немного повышено давление, а так все в порядке.

— Температура?

— В норме. Я думаю, переутомление.

— Что будете делать? — наклонился к главврачу и вопросительно прошептал ему на ухо Андреев.

— Заберем пациента в стационар. Положим в неврологическое отделение. Возьмем анализы, проведем диагностику.

Медики засобирались уходить. Тамара принесла сверху одежду мужа и помогла ему одеться. Когда супруги вышли во двор, Андреев, отрывисто затягиваясь до половины выкуренной сигаретой, около «скорой» о чем-то тихо беседовал с Лужниковым. Шел шестой час утра. Яркое полукружие восходящего солнца поднималось над горизонтом. Небо постепенно обретало прозрачно-бирюзовый цвет.

Через боковую дверь Круглов самостоятельно влез в «скорую». Тамара хотела последовать за ним, но Лужников решительно выступил вперед и мягко попросил ее остаться дома.

— Не стоит, вам тоже надо отдохнуть, я обязательно вам позвоню, — пообещал он напоследок. — А пока вам лучше подняться к себе и поспать хотя бы несколько часов. Вам надо набраться сил, они вам еще понадобятся. А за вашим мужем мы приглядим. Ему нужен полный покой.

Тамара еле сдерживала подступившую обиду. Она резковато ответила, что ей теперь не до сна, но решению главврача подчинилась беспрекословно. Знала, что спорить с ним бесполезно. В дом вернулась лишь после того, как состоявшая из трех машин — «скорой», личной иномарки Лужникова и служебного полицейского «УАЗа» — кавалькада выехала за ворота и быстро скрылась за ближайшим поворотом.

***

Круглову не было еще и тридцати, когда он занял директорское кресло, помогли обстоятельства. Как оказалось позже, сделал он это очень своевременно. Как раз на стыке переломных перестроечных годов, когда будущие олигархи и новые хозяева жизни только-только прибирали к рукам новые кормушки.

«СЗАЛЛ» всегда слыл неплохой кормушкой. А с переходом страны на новые рельсы и вовсе приобрел небывалый лоск привлекательности для завидущих глаз. Круглов отлично помнил то время, когда вокруг его тонущего, как и по всей стране, предприятия разворачивалась настоящая война, главным призом в которой была возможность перенаправить не иссякающий ручеек прибыли в свой частный карман из прежнего кармана, государственного. Он помнил, как на территорию завода врывались группы вооруженных людей. Помнил, как силой захватывались кабинеты и производственные помещения, как в шею, грубо выдворялись оттуда сотрудники.

Он помнил безликие лица растерянных омоновцев, которые привыкли выполнять приказы, не понимали четко, кому именно они служат. Сегодня они стояли на защите интересов одной группировки, а завтра не менее рьяно защищали другую. Он живо видел перед собой толпы людей — рабочих и членов их семей, сбивавшихся у заводских стен в стихийные голодные митинги.

Все это он отлично помнил, но не хотел вспоминать.

Не в меру бурное десятилетие, когда каждый норовил утопить соседа, сделало его неспособным к восприятию чужой беды, научило его не думать о других, воспитало в нем неодолимую веру в свое личное могущество и великое предназначение. Если ты достаточно умен для того, чтобы заработать большие деньги, значит, ты этого достоин — внушал он сам себе в редкие минуты слабости. Себя Круглов считал умным человеком. Раз сумел достичь немалой высоты, сумел удержаться на ней — значит, умен, иного и не попишешь. А то, что думают и говорят про него в городе — всего лишь черная зависть неудачников, сорного сброда, место которому — на помойке.

Конечно, Круглов понимал и то, что все его благосостояние зиждется на нелегком каждодневном труде «сброда». Думая об этом, порой он даже ощущал робкие уколы совести. Но воспоминания о приятно растущем каждый месяц кругленьком счете, открытом на его имя в крупном столичном банке, и еще нескольких таких же, но оформленных на имена жены, брата и тети, напрочь убивали в нем остатки совестливости. В конце концов, считал он, каждый заслуживает то, что заслуживает, и ни копейкой больше.

На своем заводе Круглов был настоящим хозяином. Е в период первого передела собственности он безоговорочно принял сторону действующего губернатора, и этому принципу потом не изменял никогда. Во многом благодаря умению быть своим в высших кругах, он и превратился в крупного промышленника, уважаемого в верхах человека и попросту в вора в глазах рядовых горожан.

Ведь только сколотив приличный капитал, Круглов вспомни о заводе. В середине девяностых крупнейшее предприятие Снежска, подобно тонущему кораблю, беспомощно лежало на боку, зияя огромной пробоиной в днище. Решение спасти завод далось Круглову нелегко, уже слишком был велик соблазн поступить так же, как поступали другие — разорить, обанкротить предприятие, распродать имущество, вывести деньги в оффшоры и самому перебраться на ПМЖ за рубеж. Но он решил, что действующий завод принесет лично ему выгоды больше, чем завод обанкротившийся.

Засучив рукава, Круглов принялся за дело, проявив незаурядный талант управленца. Всего за несколько лет ему удалось выправить положение. Удостоверившись в том, что и второй передел собственности благополучно его миновал, Дмитрий Иванович со знанием дела принялся за восстановление почти угасшего производства. Постепенно алюминиевое литье звонкой монетой заплескалось в заводской кассе.

Вспомнив о заводе, больше не забывал Круглов и о рабочих. Со временем средняя зарплата на Снежском заводе алюминиевого литья выросла до самой высокой в городе. Теперь уже люди, ранее проклинавшие его, выстраивались в длинные очереди для трудоустройства на еще недавно бесперспективную работу. В городе ходили слухи, что даже последняя уборщица на «СЗАЛЛе» получает вдвое большую зарплату, чем сам мэр Антошин. Хотя никто и не мог поручиться, что это правда, в такие мифы люди охотно верили. Завод чувствовал себя достаточно уверенно на бурных волнах океана рыночной экономики.

Но теперь он мог быть обезглавлен.

***

Подполковник Андреев явился на работу раньше обычного. Он заперся у себя в кабинете. Даже проведение ежедневной оперативки поручил своему заместителю. Ему необходимо было подумать. История с Кругловым порядком озадачила его. Андреев находился в сложном положении. С одной стороны, он должен был немедленно принять все необходимые меры к розыску преступника. С другой стороны, опасался, как бы вся эта история не оказалась блефом. Рисковать он боялся.

Круглова Андреев знал много лет. Даже считал его своим хорошим приятелем, почти другом, несмотря на солидную, в полтора десятка лет, разницу в возрасте. Так уж повелось в провинции. Местная политическая элита всегда сбивалась в тесные кучки, образуя узкий круг. Все более или менее значимое начальство прекрасно знало друг друга. В маленьком городе никуда от этого не денешься. Однако не все было безоблачно на божественном Олимпе. Случались и конфликты, утихавшие довольно быстро. Бунты подавлялись безжалостно. Возмутителя спокойствия быстро ставили на место. Если он не желал подчиниться, то его съедали, навалившись на него всей своей массой. Такому человеку больше не находилось в городе места. Его вынуждали уехать.

Начальник РОВД в этом кругу занимал особое место. Так уж сложилось, что как таковой организованной преступности в районе с девяностых практически не было. Милиция с течением времени заняла пустующую нишу, затем на смену ей пришла полиция. Кадровый недобор в органы правопорядка породил до слез нелепую ситуацию: в патрульно-постовую службу запросто брали субчиков с уголовным прошлым или тех, кто в силу своей профнепригодности нигде больше не мог устроиться. Вчерашние пацаны, уличные хулиганы, подав соответствующее заявление, на следующий день со смехом примеряли погоны, которые, случалось, уже через месяц-другой с них с позором срывали, после очередной темной истории, так или иначе связанной с новичками.

К концу девяностых милицию в городе уже не просто боялись — ее стали ненавидеть. Человек в форме вместо должного уважения вызывал в горожанах животный страх перед хищной, превосходящей силой. На улицах нередко можно было встретить такую картину: сотрудник ППС важно вышагивает по тротуару, а прохожие, втянув голову в плечи, стараются как можно быстрее и незаметнее прошмыгнуть мимо.

Избиения в отделе подвыпивших подростков также стали явлением привычным. Родители избитых детей даже заявления не подавали. Они прекрасно осознавали всю тщетность подобных усилий. Неподкупные судьи в случае необходимости рьяно вставали на защиту доблестных стражей местного порядка. Ведь те держали, если верить официальной статистике, областное первенство по наименьшему количеству зарегистрированных преступлений.

Создателем мощной машины правопорядка в Снежском районе по праву считался полковник Карташов. Это был человек недалекого ума, но хитрый и сильной воли. Последней ему с лихвой хватило для того, чтобы пробить себе в жизни хорошую дорогу. Кресло начальника РОВД Карташов занял в конце девяностых. Очень скоро он понял, что честным трудом не добьется ничего, кроме заслуженной пенсии, на которую особо не разгуляешься. В те времена его знакомые, директора различных предприятий, также вроде бы влачащих нищенское существование, уже начинали потихоньку выстраивать свое личное благополучие.

Карташов отставать не желал. Вскоре он наладил четкую систему поборов, под которую подпали все местные предприниматели. Система действовала безотказно, не пережив ни единого срыва. Так в городе родился рэкет в погонах, впоследствии приведший к тому, что в отведенном под строительство элитных особняков районе подавляющее число домов отстроили для себя и членов своих семей тогдашние работники милиции.

Когда Карташову показалось, что достигнутой власти еще мало, он ушел в политику, стал главой администрации района. Отныне без него не решался ни один вопрос, начиная от кадровых изменений в структуре какого-либо предприятия и заканчивая закупками угля на зиму для Дома милосердия, как стали называть бывшие дома престарелых. Карташов успевал везде и пребывал в полной уверенности, что район находится под его контролем. Поэтому звонок Андреева застиг его врасплох.

— Виктор Ильич, Андреев вас беспокоит. У нас тут небольшое ЧП с Кругловым произошло, подскажите, как действовать.

— Не по телефону, срочно ко мне, — велел Карташов.

В кабинете у Карташова Андреев появился через десять минут.

— Ну что там у тебя за ЧП? — суетливо ворочаясь в кресле, встретил его Карташов. Он не предложил посетителю присесть. Андреев так и остался стоять перед ним. — Только давай побыстрее и покороче. А то мне из области звонили, в одиннадцать губернатор глав собирает.

Андреев четко, по-военному, доложил Карташову обо всем случившемся. По мере его рассказа лицо главы все больше мрачнело.

— Ну и что ты об этом думаешь? — глухо спросил он, не поднимая на Андреева опущенного в стол взгляда.

— Не секрет, что Круглова в городе не любят. Вы же знаете, какие ходят слухи о той роскоши, в которой он живет. Находится немало тех, кто якобы случайно побывал у него дома и видел такое, чего не увидишь даже по телевизору. Неудивительно, что преступник выбрал в качестве жертвы именно Круглова.

— А что, если Круглов морочит нам голову? Что говорит Лужников?

— Пока ничего определенного. Диагноз ставят.

Глава недовольно нахмурился и быстро набрал телефонный номер главврача, включил громкую связь, чтобы Андреев мог слышать разгавор.

— Николай Петрович, это Карташов, — произнес он в динамик, когда из него донесся ответ. — Скажите-ка, что там с Кругловым?

— Он в стационаре, лежит в неврологии, — размеренно ответил Лужников, который, казалось, ничуть не удивился звонку главы. — Взяли анализ крови, результаты будут позже. Но уже сейчас могу сказать, что с Кругловым действительно происходит что-то странное. Несмотря на то, что ему ввели успокоительное, его всего трясет и изворачивает на кровати от боли. Я звонил в областную больницу, консультировался, поскольку в моей практике такой случай встречается впервые. Диагноза пока нет.

— Спасибо, Николай Петрович. Прошу вас, как только будут новости, немедленно сообщите.

Карташов отключил телефон и поднял взгляд на Андреева.

— Вот что, Александр Николаевич. Ты события пока не форсируй. Но на всякий случай проверь вчерашние телефонные звонки, поступившие Круглову. Выясни, кто звонил, откуда, в какое время. Поручи это Баранову, все-таки он начальник уголовного розыска.

— Баранов в отпуске, — ответил Андреев.

— Так отзовите его из отпуска, — раздраженно выкрикнул Карташов, переходя на «вы». — Но слишком близко не подпускайте. Вам ясно? Все. Вы свободны.

Выходя из кабинета Карташова, Андреев нос к носу столкнулся с мэром города Антошиным, как раз собиравшимся туда войти.

— Какими судьбами? — как всегда жизнерадостно воскликнул мэр, крепко пожимая руку подполковника.

— Да вот, Круглов нам проблемку подбросил.

— Да, а что такое? — застыл, схватившись за ручку двери, Антошин.

— В больнице лежит. С сильным отравлением.

— Что ты говоришь? — артистически всплеснул руками Антошин. — Обязательно заскочу к нему в течение дня.

На том и попрощались.

***

Круглов проснулся оттого, что кто-то настойчиво тряс его за плечо. Открыл глаза и с недоумением уставился в высокий белый потолок. Он не понимал, где находится. Затем огляделся по сторонам, ухватил взглядом склонившуюся над ним незнакомую молодую женщину в белом халате. От нее исходило мягкое, почти материнское тепло. Круглов вяло ей улыбнулся. Женщина улыбнулась в ответ. Провела холодной рукой по его широкому лбу и что-то сказала. Круглов не разобрал ее слов. Он видел лишь шевеление губ женщины.

Мама, мне приснился страшный сон.

Она еще раз провела рукой по его лбу, улыбнулась и поднялась с табуретки. Круглову она казалась бесконечно высокой. Затем женщина исчезла, растворилась в белесой дымке, сгустившейся за ее спиной. На ее месте возник еще более высокий мужчина.

— Дмитрий Иванович, как вы себя чувствуете? — спросил, присев на табуретку, главный инженер «СЗАЛЛа» Говоров.

Медсестра, чтобы не мешать разговору коллег и давних друзей, тактично покинула палату и оставила их наедине. Только тогда Говоров сбросил с себя напускное уважение. Он довольно бесцеремонно ткнул Круглова кулаком в покатый бок.

— Ну что, старый лис, на покой решил податься? — весело улыбнулся он, но больной его игры не поддержал.

— Где я? — с трудом выдавил он из себя, почти не разлепляя ссохшиеся губы.

— Ты в больнице, Дима. В неврологии. Ты что, все забыл? Вчера тебе стало плохо, ночью тебя привезли сюда. Не волнуйся, врачи говорят — ничего страшного. Просто упадок сил, нервное истощение. Я всегда говорил, что работа тебя погубит. Разве можно так себя загонять!

Круглов сосредоточенно запыхтел и на локтях приподнялся в постели. Всей своей массой он облокотился на спинку кровати. В голове его начинало понемногу проясняться. Наркотический дурман шаг за шагом отпускал его. Вскоре он уже вполне сносно различал отдельные детали интерьера своей палаты. Говоров тоже все более четко вырисовался в его сознании: как всегда свежий, подтянутый, казавшийся еще более стройным в своем безупречном дорогом черном костюме.

— Гена, почему я здесь? Кто меня сюда привез? Я жду звонок, он обещал позвонить утром. Уже утро?

— Кто тебе обещал позвонить? — удивленно изогнул густую черную бровь Говоров. — И думать не смей. Больше никаких звонков. Пока ты не пойдешь на поправку, тебя никто не будет беспокоить. Я об этом позабочусь.

— Нет, ты не понял, — спохватился Круглов, возвращаясь к пугающей его реальности. — Мне надо ему ответить! Если он до меня не дозвонится, я умру!

— Да кто тебе должен позвонить, объясни же ты, наконец, — будто в шутку рассердился Говоров.

— Тот мерзавец, с которым я вчера говорил по телефону. Он обещал продать мне противоядие. Я сказал, что подумаю. Он должен позвонить утром. Сколько сейчас времени? Скажи, Бога ради, который сейчас час?

— Без пяти минут одиннадцать, — озадаченно ответил Говоров, взглянув на часы.

— Боже, Боже, — застонал вдруг Круглов и спрятал лицо в ладонях. — Где мой смартфон? Кто его забрал? Верните мне смартфон! А вдруг он не смог до меня дозвониться? Вдруг он позвонил мне домой, а меня не было дома? Значит, все потеряно.

— Если для тебя это так важно, я могу перезвонить Тамаре и спросить, не звонил ли тебе домой кто-то сегодня утром, — предложил Говоров.

— Нет, я сам. Дай твой сотовый.

Без лишних вопросов Говоров передал мобильник Круглову. Тот запутался в цифрах и несколько раз неправильно набрал номер. Наконец, дозвонился до жены.

— Тома, это я… Нет-нет, все в порядке, не волнуйся, просто мой телефон кто-то забрал, через час буду дома, — быстро произнес он в трубку, не обращая внимания на протестующие жесты приятеля. — Скажи, сегодня утром мне на домашний телефон никто не звонил?.. Точно никто? Ты в этом уверена?.. А телефон был включен?.. Ты никуда не выходила?.. Ладно, хорошо. Жди, скоро буду… Нет, все в порядке, не беспокойся.

Круглов отдал сотовый Говорову и свесил ноги с кровати.

— Ты куда? — насторожился Говоров.

— Домой. Черт, куда они подевали мою одежду? И телефон отобрали, и штаны.

— Одежду тебе отдадут, когда будут выписывать.

— Гена, мне нужна одежда немедленно. Делай что хочешь, но одежду мне достань. Не сможешь найти мою, принеси что-нибудь другое. Я больше не могу оставаться здесь ни минуты. У меня нет времени.

— Дима, ты же этого не сделаешь. Ты же не сбежишь из больницы?

— Друг мой, если бы тебе оставалось жить чуть больше сорока восьми часов, ты бы еще и не такое сделал.

Говоров встретился взглядом с Кругловым и понял, что спорить с ним бесполезно. Он вышел из палаты и кивнул ожидавшей неподалеку медсестре.

— Проследите, чтобы ваш пациент не исчез, пока я не вернусь, — велел он ей и отправился на поиски главного врача.

С Кругловым он предпочитал не спорить.

***

К начальнику уголовного розыска Баранову подполковник Андреев отправился лично. Раз глава распорядился отозвать его из отпуска, стало быть, что-то почувствовал. Значит, дело действительно обещало закрутиться чертовым колесом, и неясно было, каким боком все это потом ему выйдет.

С Барановым они были одногодками. Вместе когда-то учились в средней школе, вместе поступали еще в школу милиции, вместе же получили по ее окончании заветное распределение домой. Так уж сложилась жизнь, что и дальше им часто приходилось действовать в одной упряжке. Оба начинали службу участковыми, служили на соседних участках. Удивительно, но как не сводила их судьба, друзьями они так и не стали. Отношения между ними были ровными, именно так они сами их воспринимали. Не было в этих взаимоотношениях всплесков, все шло чисто и гладко. Меж собой не ругались, но и не сближались особенно, ограничивались рамками своей нелегкой службы.

Позднее их пути все-таки немного разошлись. Андреев увяз в кабинетной работе, а Баранов подался в угрозыск. Он быстро проявил там себя и со временем стал начальником отдела, дослужился до звания майора. Он находился на хорошем счету у областного руководства и даже сумел пару раз прославиться в прессе своими незамедлительными и решительными действиями. Острого умного взгляда его цепких глаз побаивались даже коллеги. А густые казацкие усы лишь придавали Баранову еще более солидный и значительный вид.

В отпуск майор Баранов ушел всего несколько дней назад. Сослался на накопившуюся за почти два года непрерывной работы усталость, хотя об истинных причинах его поступка коллеги могли только догадываться. Для Андреева он оставался одним из наиболее ценных работников. Из тех, на кого можно положиться в любой ситуации. Поэтому начальник не сразу отпустил Баранова и загрузил его напоследок недоделанной работой.

Жил Баранов на окраине города, в старом деревянном родительском доме вместе с женой и двумя детьми-подростками. Когда Андреев открыл свежевыкрашенную калитку, хозяин копался на разбитых за домом грядках.

— Баранов, ты где? — громко кликнул Андреев и, не спеша, прошел вглубь двора мимо выстроенных в ряд невысоких дощатых сарайчиков, по протоптанной земляной дорожке.

Слева от деревянного, слегка покосившегося крыльца, опутанного густыми темно-зелеными зарослями винограда, у будки, спрятавшись в тени раскидистого куста сирени, дремал, положив большую мохнатую голову на передние лапы, огромный цепной кобель. Приоткрыв глаза, он безо всякого интереса взглянул на Андреева. Пес нарочито равнодушно зевнул и лишь затем лениво поднялся и, бренча массивной цепью, потянулся.

— Алтай, где хозяин? — спросил у него Андреев, ласково почесав у кобеля меж ушей. Алтай знал этого человека. Пес довольно фыркнул и мотнул головой.

Андреев обогнул дом. Там он заметил согнутую над грядкой фигуру хозяина и издали окликнул его. Баранов обернулся, приветливо махнул в ответ и, осторожно ступая в междурядье зеленеющих посадок, не выпуская из руки тяпки, вышел навстречу гостю. Он был одет в старенькое трико и грязную, некогда белую, местами прорвавшуюся майку, открывающую сильные, мускулистые, успевшие загореть на жарком июньском солнце руки. На его непокорно-жестких, курчавых, выгоревших на солнце до темной рыжины в волосах непонятно каким образом держалась, видимо, одного из сыновей, потертая вылинявшая бейсболка с наполовину оторванным козырьком. Со стороны трудно было угадать в этом на вид добродушном садовнике грозу криминального мира.

— Что это вы по мою душу? — поздоровавшись и заранее зная ответ, спросил Баранов. Он настороженно глядел на своего начальника и вытирал запачканные землей руки о бурую тряпку.

— Игорь, ты меня извини, но тебе придется на время выйти из отпуска, — виновато произнес Андреев, старательно оглядывая грядки вокруг себя. Из-за редкого, сбитого из нескольких бревен, беспорядочно опутанных проволокой, забора на них с простецким любопытством, оставив ради такого случая работу, не таясь, поглядывала старушка-соседка, длинно вытягивавшая шею, словно гусыня.

— Что еще стряслось?

— Может, лучше в дом зайдем? — Андреев кивнул в сторону забора, где по-прежнему крутилась любопытная соседка. Старушка жадно впивалась взглядом в незнакомого ей, но наверняка важного человека в форменном мундире.

— Не надо, там жена. Не хочу ее лишний раз тревожить.

— Ладно, тогда давай здесь потолкуем.

И Андреев вполголоса, в который уже раз за утро, изложил имеющиеся у него факты. Время от времени он грозно зыркал глазом на соседку. Та испугалась такого внимания к себе и на всякий случай отошла от забора подальше. Деловито согнувшись в три погибели, она старательно изображала, что занята чем-то на грядке.

Опершись руками о черенок тяпки и подставив его под подбородок, Баранов внимательно слушал, забавно жмурясь на солнце. По его лицу трудно было определить, о чем думает он в этот момент.

— Дело не терпит отлагательств, сам понимаешь, — завершил монолог Андреев. — В отделе сейчас остались только Агарков с Полуяновым, но им я разбирательство поручать не хочу. Агарков молод, не справится. А Полуянова ты и сам знаешь. Не дай Бог сорвется и снова в бутылку заглянет, тогда уже точно ничего не исправишь. А здесь, возможно, секунды все решат. Так что хочешь, не хочешь, а выходить тебе придется.

— Добро, — согласно кивнул Баранов. — Вы же на машине? Пять минут подождете, пока я оденусь?

— Какие вопросы?! Жду.

Баранов ушел в дом, одеваться. А Андреев, переводя дух так, словно только что в одиночку разгрузил целый вагон щебня, вернулся к машине.

***

Круглов был вне себя от ярости. Вызванный Говоровым Лужников категорически запретил больному покидать пределы палаты. В знак протеста Круглов, которого снова стала одолевать боль, на этот раз в области поясницы, с бешенством швырнул в его сторону подушку.

— Дмитрий Иванович, еще одна такая выходка, и я распоряжусь, чтобы вам ввели успокоительное, — мерно отступив на шаг назад, протестующее заявил Лужников. — Должен вам сообщить, что это будет довольно неприятная процедура.

Слова возымели действие. Круглов поднял руку в знак примирения и устало опустился на кровать. Он тяжело дышал, запыхался от непроизвольного выброса скопившейся энергии.

— Как вы себя чувствуете, Дмитрий Иванович? — Лужников приблизился к пациенту и вернул ему подушку. Говоров последовал за ним, но держался чуть позади.

— Паршиво, — глухо буркнул в ответ Круглов.

— Это не ответ, уважаемый. Не могли бы вы уточнить?

— А как бы вы себя чувствовали на моем месте? — снова взвился Круглов и поднял глаза на главврача. — Я умираю, а вам на это абсолютно наплевать. Раз уж вы меня сюда привезли, так делайте что-нибудь, а не сидите, сложа руки!

— Во-первых, вы не умираете, — не мигая, спокойно ответил Лужников. — С чего вы вообще это взяли? Во-вторых, мы не сидим, сложа руки, а делаем все, что в наших силах, чтобы поставить вам правильный диагноз. Когда диагноз будет известен, мы определимся с методом лечения.

— Я вам и так скажу: отравление сильнодействующим веществом.

— Это маловероятно, — с сомнением покачал головой Лужников, задумчиво поджав губы.

— По-вашему, я вру? Может, мне вообще все это приснилось?

— Не исключено.

Поняв, что словами ничего не добьется, Круглов со злостью плюнул на пол, чем едва не поверг в шок ставившего порядок превыше всего Лужникова.

— Николай Петрович, давай честь по чести. Если мне все это приснилось, тогда объясни, что со мной происходит?!

— Не могу, — терпеливо ответил Лужников.

— Почему?

— Потому что у меня еще нет результатов ваших анализов.

— Когда они будут готовы?

— В лучшем случае, после обеда.

— Отлично. В таком случае позвоните мне, когда будут результаты, — решил Круглов и в возбуждении вскочил с кровати. — Николай Петрович, отдай мою одежду. Ты меня знаешь, я все равно сбегу.

Врач взглянул Круглову в глаза. Он не разглядел там ничего, кроме боли и холодной, безумной решимости.

— Хорошо, Дмитрий Иванович. Мы отпускаем вас, но с одним условием. Как только я позвоню вам и скажу, чтобы вы явились в больницу, вы бросите все дела и немедленно явитесь сюда.

— Обещаю, — энергично кивнул Круглов.

Вскоре Говоров уже вез его на своей машине домой.

***

Круговерть следствия закрутилась только после обеда, когда Баранов посетил Кругловых. В дом его впустила Тамара. Она то ли нарочно, то ли рефлекторно, по настроению, надела траурно-черное воздушное платье. Уже с порога майора поразила царившая в доме поистине смертельная тишина. Ему и раньше приходилось сталкиваться с таким явлением. Но в тех домах, где он встречал подобную, гнетущую, будто в камне застывшую тишину, смерть уже была полноценной хозяйкой. Здесь же ее появления только ожидали.

Молчаливая Тамара хмуро указала посетителю на дверь в гостиную и ушла наверх, не став провожать гостя. Баранов замешкался и засомневался, разуваться ему или нет. Затем надумал и скинул темные стоптанные туфли. Аккуратно поставил их рядом со шкафчиком для обуви. Здесь же стояли чьи-то удобные домашние тапочки, вероятнее всего, сына Кругловых. Баранов не стал их надевать и прошлепал до дверей гостиной в одних носках.

Хозяин дома сидел в кресле перед столиком, на котором стоял телефон. В одной руке он держал бокал вина, в другой — сигарету. От ее кончика кверху поднимался полупрозрачный сизый дымок. Темная полоска не сбитого пепла каждую секунду угрожала сорваться на пол, на превосходный персидский ковер. Она свидетельствовала о том, что Круглов даже не курил. Он зажал сигарету в пальцах скорее машинально и напрочь о ней забыл. Баранов укоризненно покачал головой. Сам он не курил и не одобрял этой вредной привычки. Круглов сидел неподвижно, неестественно выпрямившись и не сводя с телефона пристального напряженного взгляда. Не обернулся Круглов и на звук отворяемой в гостиную двери. Он словно существовал в ином, беззвучном, параллельном мире.

Тик-так, тик-так, жизнь уходит, словно песок сквозь пальцы.

Баранов помялся на пороге и нерешительно прошел в гостиную. Остановился за спиной Круглова и неловко, сдержано кашлянул. Хозяин дома даже не шелохнулся. Кашлянув еще раз, громче, Баранов обошел кресло и очутился перед Кругловым. Взгляд хозяина дома все так же был направлен по прямой, к телефону и ни на что не отвлекался.

— Дмитрий Иванович, — тихо, невольно повинуясь устоявшейся в доме гробовой тишине, позвал его Баранов. — Могу я задать вам несколько вопросов?

Жадный красный огонек слизал не выкуренный табак, добрался до фильтра и остро куснул толстые пальцы Круглова. Тот судорожно дернул рукой. Обгоревший пепельный столбик вмиг утратил устойчивость и ссыпался прахом на пол. Затем туда же без всякого сожаления полетел и тлеющий окурок.

Круглов на миг оторвал взгляд от стоявшего на столе телефонного аппарата и равнодушно взглянул на склонившегося перед ним человека.

— Почему он не звонит? — однотонно спросил Круглов.

Майор неопределенно пожал плечами. Он огляделся и пододвинул к столику второе кресло. Баранов устроился напротив своего собеседника так, чтобы видеть его лицо, освещенное солнечным светом из окна, а самому оставаться хоть в какой-то, но тени.

— Дмитрий Иванович, меня зовут Игорь, — представился он. — Игорь Баранов, вы должны меня помнить. Мы с вами встречались несколько раз.

— Да-да, я помню, — машинально кивнул Круглов, снова погрузился в свои мысли и сосредоточил внимание на телефоне.

— Дмитрий Иванович, я хочу вам помочь, — после непродолжительной паузы произнес Баранов. Он заметил родившийся в глазах Круглова интерес и продолжил. — Но для того чтобы я мог вам помочь, вы должны помочь мне.

— Кто вы такой?

— Начальник уголовного розыска, — Баранов выудил из нагрудного кармана легкой, светлой летней рубашки удостоверение, раскрыл и показал его Круглову. — Я веду ваше дело.

— Значит, мне все-таки поверили? Что вы от меня хотите?

— Хочу задать вам несколько вопросов.

— Слушаю.

— Дмитрий Иванович, вы утверждаете, что вчера в течение дня вам несколько раз звонил незнакомый человек, якобы заявивший, что он вас отравил.

— Утверждаю.

— Сколько всего было звонков?

— Три. Нет, четыре. Три раза он звонил мне на сотовый, а четвертый звонок был уже сюда, на домашний телефон. Первый раз он позвонил, когда я ехал домой в машине. Потом я с ним разговаривал уже из дома.

— Что конкретно он вам говорил?