Бесплатный фрагмент - Адом

Часть первая

Глава 1

Зелёное поле, в нём редкие полевые цветы, ярость солнца ослепляла, но они там, в густой траве, где царит прохлада; небо голубо-синее, где-то блеяла овца, в уши залетал, не задерживаясь, редкий ветер и тишина.

Одиннадцать часов, одиннадцать минут, может быть, одиннадцать секунд. Подсчет продолжался уже какое-то время. Галлон, раскинув руки, ноги, лежал в тени одиноко стоящего дуба и пытался угадать цифры или числа, которые отозвались бы там, внутри, рядом с тем, что называется памятью, дав ключ к двери с запылившимися воспоминаниями, и, вместе с этим, сколько предначертано ему времени.

С ним было всё необходимое — он и только, больше ничего не нужно. Светло-голубые глаза скрывали свой карающий блеск, приняв закрытый вид; виднелись длинны густые брови. Немного усталое выражение лица, глубокий взгляд, видно, часто отдаётся абстрактному и чувственному, стало быть, так удобней натыкаться на случайные воспоминания.

«Всё вечное такое нужное» — прыгнули слова в уме.

Длинноватые до ушей, давно не стриженные чёрные, вьющиеся волосы с частичкой блёскости покрывали с кончиков стойкую траву, частично накрывая чистый лоб. Макушка наслаждалась прохладой, сохранённой и дарованной землёй. Грязные, но знающие труд руки с выпирающими венами нащупывали поверхность кожи головы, пытаясь наладить мыслительный процесс путем круговых и точных движений в области висков, будто втирая мудрость этого истину, что, казалось, всегда где-то поблизости. Сама форма души, сознания, воли заключённые в форму — тело, весьма атлетичного сложения; оно могло бы обойти весь мир в поисках бессмертной истины, — так мощно отдавало решимостью и умиротворённостью, потаённой и заключённой. И вместе со всем прекрасным таилось что-либо весьма неизведанное, со вкусом первородной жертвенности: всевидящее, наблюдавшее, реагирующее, мотивирующее, ожидающее и бесконечно желающее, трепещущее, старающееся предотвратить неизбежное.

Быстро оборвался цикл медитации, будто черная пропасть образовалась на пол пути; возникло прозрение. Галлон, рыская мимоходом в подсознании, разгоняясь в мысли с излишком пренебрежения промычал.

Щурясь в небо, чтобы заполнить тишину и напомнить себе, как звучит его голос, — приятный, успокаивающий, — он озвучил несказанные слова.

— Погодка… Слишком ярко светит это солнце… Хлещет, прямиком до костей достаёт. Бывают ли тут тучи? — остановился, побрёл глазами в бок и заметил овцу похожую на облачко, а с ней ещё одна такая же как последняя: ослепительно чистая и очаровательная до тошноты.

«Однажды ты совершил ошибку, ты не сможешь…»

Второй удар яркого сияния вышиб всё остатки сосредоточенности, потерялся ход мыслей — теперь в путь, надо идти. Прицепив на великие плечи неизвестно откуда взявшуюся накидку цвета выцветшей алой розы, Галлон направился в сторону заката (или рассвета), словно он что-то мог знать и тайне этого мира. Обычно, в привлекающих внимание местах и совершают прыжки, — можно было и остаться там, где есть, если поиск портала был невозможен, мир всё равно изменится, но внезапно, резко и совсем неприятно, — там же мог расположиться портал, а чуть дальше, в путях сплеталось следующее измерение, проектированное его бессознательным и принимающего форму сновидения, вшитого технологиями в искусственную реальность.

Солнце продолжало обжигать, оно встречалось в первом мире, но потом и сменялось на луну, один раз в двадцать минут, и смена дня и ночи тоже — по двадцать минут; а здесь сутки за сутками меняются врознь (с чем это связано?), но по ощущениям время совсем не шло, а другой раз, и вовсе, кажется, что годы ушли бесследно. Галлон пребывал уже в девятом сновидении, считая это. Здесь главное «что» и «как», ситуация и какая реакция, по ним выносятся суждения, пытаются делать выводы, он знал, что от этого следует результат, над которым бессильна его контролируемая воля.

Потоки прохладного ветра, скользящие мастерски по зелёной прослойке сочной травы, были непонятным явлением для Галлона, требующего от сознания объяснений, и поэтому они казались ему живыми, разумными что ли, чем-то направленными. Сталкиваясь с подозрительным, он, обычно, ссылался на «законы» этого сна, но в этот раз, пока он шёл к готовящемуся превратиться в портал солнцу, резкий поток ветра бьёт ему своим потоком в спину почти сбив с ног, и забыв об этом, не соблюдавшем несогласованные правила странного явления, обнаружил прозрение, которое искал в своей медитации. Не то что начинается с «а что, если» и не «о, а как же», а то, что похоже даже на послание, но нет — это результат подсчёта времени, о котором многократно напоминали, чтоб не сбиться с пути или тем боле не задержаться во сне (так действительно считали).

Все числа и цифра, которые резко терялись в голове, обязывали записывать или безошибочно запоминать. Говорили аналитики: «Тем более, если результаты разняться, потребуется куда точное разъяснение вторичного результата». Многие проходи обязательное обследование на способности и таланты дважды. Ну вот, например, сейчас Галлон проходит второй этап, а в голове повторяется и повторяется число сорок шесть. Значение последнего гласило уединение с высшими силами, ненатужно вспоминал он.

«Я немного передохну и начну всё заново».

Игривый ветерок набирал обороты, усиливался, подгонял к цели. Галлон почти пробежал последующее метры и стал весь покрыт каплями кристально чистой росы, таившейся на кончиках густой травы. Он приблизился к порталу — раскинувшийся полукруг длинной в шесть метров задевал собой некоторые объекты этого сна, что привело к их частичной деформации. Осматривая его, он наткнулся на лежавший незаметно потрёпанное письмо, весь в подтёках от недавнего дождя (но дождя не было). Заинтересовавшись находкой, он просунул склеенный конверт в левый карман, не обращая внимания на то, как портал уже поглощал и притягивал к себе всё до чего дотягивался, пододвигая пространство вокруг поближе. Приятный пурпур, исходивший из него, заполнял промежутки, хотя, цвет не всегда разнился, ощущения оставались неизменны и походили на убаюкивающие, ласкающие грёзы, отправившие любого бы в унисон со своей странствующей душой. Как и в прошлый раз, завораживающее содержимое портала сначала охватило телесное, а потом разум, душу. Галлон чувствовал себя концентрацией какого-то вещества, которое разделяют на элементы и собирают снова, не теряя исходного, центрального, преображают до неузнаваемости, создают.

Вместо последующего сновидения образовалась вполне знакомое помещение, — украшенного хорошо размещённым оборудованием, — с пятью пустыми, довольно гнусными, горизонтально расположенными капсулами вдоль стен, где и происходило погружение, как ему показалось, в одиннадцатичасовой сон. Кое-где свисали лианы декоративной и цветущей ипомеи. Обстановка напоминала больницу, но какую-то одомашненную.

Рядом мелькал силуэт девушки; то приближалось, то отдалялось её лицо, но разглядеть на первых секундах пробуждения было невозможно: глаза привыкали к свету, к реальным образам. Минуту две спустя в тело вернулся остаток сознания, можно было приподняться, уши, залитые жидкостью, просохли, а на просторе появилась ещё парочка фигур. Косматый, величавый мужчина с тёмной кожей и в белоснежном халате — Доктор выглядел забавно; Вас — знакомый Галлона, что повстречался в комнате приёма дня два спустя после поступления, незнакомая девушка и староста группы, куда уде успел поступить Галлон, находясь ещё на этапе тестирования.

— Мы тебя ждали, — успокаивающее и добродушно, способствуя пробуждению, говорил Доктор, сразу же оценивал состояние, — ещё час и пришлось бы использовать искусственное пробуждение; оно неприятное. Привыкай, не торопись; капельница для стимуляции твоего восстановления стоит, никаких бланков заполнять не надо, вы свободны.

Он был краток, спокоен и выглядел так будто у него пятиминутный перерыв, во время разрастающейся бури неоконченных дел.

Суетливой, неразборчивой фигурой оказалась Медсестра, она всё хлопотала даже когда Доктор ушёл, ей мерещилось, что вся ответственность свалилась не неё одну и ей нужно срочно что-нибудь предпринимать. На ней была лёгкая хирургичка, множество карманов, заполненных всяким излишне ситуативными приблудами, а волосы изволила не собирать, видимо в обязанностях сотрудников входили ещё и хорошее настроение с самочувствием, которого без распущенных волос ну никак не добиться. Личико чистенькое, бледненькое, серьёзное, глаза пытливые, серо-зелёные, обладающие лечебной силой, как и у любой медсестры с жертвенными сердцем.

Девушка не понимала, что отчасти её тревогам виновной испытующий, чрезмерно давящий взгляда Васа, который в свою очередь не понимал, как это выглядело со стороны и продолжал напряжённо пялиться.

— Как и сказал Доктор Браун, вам не о чем беспокоиться, — начала медсестра, и говорила она так будто обращалась не к Галлону, а ко всем, чтобы снять напряжение, — сейчас я освобожу вас и можете идти… О, вы меня хорошо слышите? Моргните два раза если…

— Нормально, — ответил Галлон и оглянул стоящих, что послушно ждали внимания.

Протиснулся Староста и начал свой монолог:

— Галлон! Галлон, так как ты задержался, — из-за особенностей своего организма, — тебе нужно будет поторопиться и отдохнуть, и далее сразу начать собираться. Ты меня ещё не знаешь, я Леон — староста нашей группы по практике; не успели познакомиться, все спешили, как всегда… По вопросам ко мне обращайся и нашим наставникам; вот они кстати: Франческа и Вас, владеют званиями «Капитан»; будь вежлив и учтив, — Леон гордо улыбнулся, обозначая их статус. — Так, ладно, сборы через-с тридцать семь часов в третьем корпусе нашего жилого комплекса, дом… а-а-а дом тебе подскажут, а перед этим собрание, после обеда завтра и через двенадцать часов после него вылет куда-то там на Землю. Где сборы? Должен знать, местный как-никак. Зайди на оружейку сегодня ещё; она не закрылась. Это всё, пока.

Уходя, Леон напоследок обвёл взглядом наставников: после первого знакомства с ними у него кипела кровь от мыслей о грядущих событиях, и он, явно преувеличивая всю грандиозность происходящего у себя в голове.

Галлон ничего ему не ответил, только кивнул, когда тот помахал на прощание. Медсестра на протяжении всего монолога разгружала капсулу, сливая остатки жидкости и просовывая обратно в отверстие опустевшую капельницу.

— Совсем недавно ещё, лет двадцать назад, подобные манипуляции были редкостью, — задумалась сестра вслух, складывая приборы в бокс для дальнейшей дезинфекции. — Надо было обладать остаточными средствами, чтобы позволить себе «погружение», и притом безопасность была не гарантирована! Но сейчас то! — Она поймала взгляд Франчески и взыскала в нём поддержку: та улыбалась глазами так радушно, так снисходительно, так же, как и большинству молоденьких практикантов.

На столике у выхода стояла почти опустошённая корзинка с шоколадными конфетами и цветы, состоящие из голубых, синих, голубых гипосфилов. Неподалёку от огромного окна выглядывал тучный обломок, весь в сборщиках различных категорий; кто-то дробил, другой собирал, но большая часть контролировали движение.

— Галлон, зайдите на консультацию к аналитику Улисс к пяти часам, — напомнила медсестра, покидая помещение, и, убедившись, что она ничего не забыла и что никто осуждающе на неё не смотрит, скрылась в проходе.

Голова слегка гудела, а тело, не привыкшее к факторам, накладывающие реальностью, плохо подчинялось. Сейчас оно было в изумительной чистой, кристальной и тёплой субстанции, а через миг, возвращается в саму жизнь, утягивая за собой к мышечной тюрьме.

— Так долго находиться в капсуле, это ж много энергии надо, — обратилась, стоящая Франческа к Галлону, растягивая последние предложение, демонстрируя контраст между блаженными грёзами и реальностью. — Обычно часа три, ну шесть, бывало. Голова напрягается, калории нужны, питание мозгу. Как помню, после некоторых погружений так и возвращаться не хочется.

— Слева вдоль стены уборная: там всё необходимое; собирайся, мы с Франческой тебя ждём в коридоре, — поспешил ускорить процесс знакомства Вас, подытожив всю мысль за неё, обладательница которой обязательно бы растянула её в чуждой ей манере.

— Ты, как всегда, надо было взять на заметку твоё сегодняшнее настроение, — Франческа была раззадорена и даже навеселе, толи от предвкушения знакомства с задержавшимся Галлоном, — который совсем не пренебрегал отдыхом, — толи так проявлялся баланс её с Васом взаимоотношений: когда один угрюм другой обязательно должен быть оптимистичен. Но Вас не был угрюм!

Время близилось к полудню, искусственное освещение снаружи регулировало свет. Стероидный обломок с пластинчатой скорлупой всё ещё виднелся в безумной дали.

Оставшись один на один с собой, Галлон наконец вспомнил о письме; ощупав себя ни карманов, ни письма не обнаружил.

«Ну конечно же, — подумал он, — как сон и реальность могут быть взаимосвязаны!»

* * *

Аполлон — один из одиннадцати городов-инкубаторов сферической формы, входящий в международный реестр и признанный международной собственностью, достояние человеческого прогресса; построен по образцу Кандина и логично расположен на орбите Земли, — как и остальные десять, что вместе назывались незамысловато — Орбита, — чуть даль от Луны, чтоб с последней продлить жизнь родной загнивающей под эффектом занесённой бактерии планеты, а по возможно и «возродить». Так же города-инкубаторы являлись максимально эффективным и удобным как для женщин, так и для мужчин любых национальностей и культур; для их продуктивной репродуктивной деятельности, создания, воспитания потомства.

Каждый город-инкубатор был связан с остальными общей системой транспортного-магнитного пути, охватывающий всю Орбиту и использовавший искусственные источники энергии: в основном такие как солнечную и исходящую в следствие распада продуктов переработки отходов, с замыслом того, что передвижение приобретёт со временем более автоматичный характер и перестанет быть главным предметом работ у «способных». В образовавшемся обществе её негласно называют Магистраль, так это название стало общепринятым. Ею пользовались как для поставок и торговли: в транзитных целях, так и для путешествий, передвижений между городами, экскурсирования чрезвычайно заинтересованных особ. Также существовала ещё одна, лежавшая вдоль, скоростная полоса Магистрали, взаимодействуя с которой, можно было преодолевать тысячи километров со скоростью близкой сверхзвуковой или световой. Люди, использовавшие Магистраль, опасались преодолевать дозволенный рубеж скорости, и поэтому на Магистрали и в других её путях соблюдалось строгое ограничение.

В построении Магистрали участвовали люди способные, обладающие на реакцию восьмого ярда с названием «звёздная пыль». Но услуги их были дороги и поэтому, её развитием занимались преимущественно господа с преобладающими, можно даже сказать, великими капиталами, которые в современном мире значительно и повлияли на науку в прошлом, и в основе своей имели значительную долю власти над современным миром, но их «успех» был явно преувеличен, как и доступная им «казна».

Человечество столкнулись с очередным законом природы, который безумно желали превозмочь, что для нынешнего научного общества было только вопросом времени. Начиная с экспериментов над животными, которые демонстрировали тревожные и нехарактерные здоровью симптомы, попытки энтузиастов замедлились. Однако, мировую элиту не устраивали розданные карты, растасованные судьбой, они всегда боролись с ней и пытались одолеть неизбежную волу, бросали вызов и чаще у них это получалось, они побеждали, впрочем, так они сами считали. И всё же, преодолеть дозволенный рубеж скорости так и не получилось до сих пор, но попытки продолжались, а их методы ожесточались.

Тем не менее, как и всякого ценителя удовольствий, этих очень важных и влиятельных людей притягивало больше их неустойчивое внимание к потребности жизни вечной; именно эти требования, прописанные природой заглавными буквами, они хотели нарушить и взять под свой контроль, поэтому каждый большой заложник своих денег с возрастом только яростней пропитывался страстным желанием никогда не покидать этот чудесный, практически волшебный для их не очень сообразительных голов мир. А для этого нужны умные люди, условия для создания формулы бессмертия. И они искали, устроив многоуровневые системы устоя счастливого общества, налаживания их потребностей, но по существу своему первоначальному эти действия несли в себе эгоистичный характер, а неизменность системы держалась, исключительно, до тех пор, пока люди на вершине довольны.

Ни до преодоления человеком скорости света, ни до бессмертия, к сожалению, никто из первооткрывателей этих потребностей не дожил. Время шло, система укреплялась, жизнь менялась, шли года, века.

Помимо неумолимо растущей идеи жизни бессмертной, новая элита не менее жадно была озабочена распространением своих владений в космосе, и, прикрывавшись тем, что их затея имеет всеобще заинтересованный характер и важное значение, стали растрачивать не только свои деньги, но деньги из кармана мирных граждан, которые мало какую выгоду успели вынести за последние время из их владений, а за пятьсот лет подобное явное воровство никого уже и не смущало, даже стало общепринятым, негласным и чем-то обыденным. Делов в том, что люди не замечали явных изменений в своей жизни, но и это было тоже было кое-чем обусловлено… Попытки изменить устрой молодого поколения многократно пресекались с их же родителями — старой гвардией, а они, сильно боясь неизвестности от грядущих перемен.

Орбита продолжала жить и существовать в своём неизменном ритме с закрепившимися правилами, которые гласили о строгом различии людей, оставшихся на Земле и обладателей самой развитой цивилизации.

У людей оставшихся на Земле была совершенно иная ситуация.

Земля — первозданный сосуд для жизни, была больше похожа на ненужную, выброшенную оболочку от яйца, которой пользовались лишь в случаях необходимости. Ответственность за родную планету на себя люди с Орбиты решительно не брали, но всё ещё пользовавшаяся спросом: для того, чтобы города оставались достаточно благоустроенными для жизни, требовался материал: почва, грунт, пески, минералы, металлы, плодородные микроорганизмы и прочее. До того, как учёные смогут создавать антивещество — биологическую материю из античастиц, что позволило бы сохранить большую часть чистой Земли, года уйдут безвозвратно, особенно для здоровья планеты. Пара десятилетий жестокой эксплуатации природы вынудили пересмотреть её свои правила жизни, переписать законы; тогда заселение космоса было на пике.

Существовать, процветая брошенной цивилизации становилось всё труднее. Всё больше и больше талантливых и молодых людей с Земли переезжали жить буквально за границу — границу планеты. Всё меньше и меньше правительство с Орбиты волновала судьба Земных.

Но не вся молодёжь желала таких грандиозных изменений в своей жизни, который массово назывался «поступить на Орбиту» или попроще обычный «переезд», и не только по причине того, что люди с Земли страдали излишком консерватизма или неодобрением новых технологий, созданными учёными с Орбиты. А то, что являлось причини, по их мнению, что сподвигло человека на такой беспристрастный взгляд к жизни и отупение нравственных черт, омертвление позыва к высшему искусству: без чего нельзя быть человеком. Но они не видели общей картины и что за этим стоит… Жителей инопланетных такие выводы чрезвычайно оскорбляли, но они не могли в полной мере осмыслить весь их контекст, все же в чём-то Земляне были правы. Когда разногласия, можно даже сказать, разных цивилизаций стали переходить на новый уровень, где говорят на языке крови, как обычно бывает в таком случае — война, но она не случилась. Вместо неё происходит пассивное угнетение оставшихся: скрытные формы пассивного геноцида. Четыре поколение спустя и люди с Земли, — подавляющее большинство, — позабыли свой первоначальный мотив, сочли подчинение воли других более благоразумным. Немногочисленное население из остатков людей снабжали незамысловатой работой, направленной на сохранение, и поддержание их жизни как таковой, но и не позволяли вникать в дела, вопросы, которые их не касаются. Орбита поддерживала тесную связь с Землёй, конечно, в своих интересах, интересах мировой элиты и немного из умысла гуманности.

Люди были разведены на два лагеря, на две полностью независимых цивилизации с разной историей.

Однако, Земной человек всё же мог попасть в общество, более продвинутых: на один из городов-инкубаторов, только на тот на который гое распределят. Многое было предусмотрено, уже введена система теста на таланты, предрасположенности и характер, наклонности в поведении человека, предположения на «ярды», что весьма успешно позволяло распределять людей на соответствующие места в, нуждающиеся в заполнении том или ином месте. Но для Земных теперь появились правила отбора и были они строгиим: кандидатами могли быть только молодые люди (с шестнадцати по двадцать лет) и с определёнными результатами; бывало их не редко меняли, так что те, кто должен был пройти навсегда мог оставаться на Земеле по воле случая, не попав возвратную группу; или могло быть и так, что те результаты, которыми всегда пользовались подростки с Орбиты, совершенно не интересовали комиссию, если те же наблюдаются у Земных. После собиралась желающие и заинтересованные из представителей разных компаний, специалистов из разных институтов, организаций, направлений, даже бывало общество влиятельных господ, главенствующих лидеров, корпораций, а всё для подбора нужных им ребят с точными результатами, приблизительно собирая их со всей Земли раз в год.

Но в шести случаев из десяти юным талантам отказывали по разным причинам: половые признаки, не точные результаты, расовые различия, а бывало и так, что, происходило чаще, представители обширной комиссии даже не обременяли себя задачей уведомить о своём решении молодых людей. Не вооружённым взглядом читалась явное пренебрежение, некое злорадство, равнодушие, и, наверно, самое обидное, отношение как к товару на рынке, как к рабочей животинки. Неумолимое время принудило всех поверить в незаурядность своего положения, можно даже сказать, что неправильности в настоявшемся к ним уже отношении важных господ считалось за проявление благодетели.

С другой стороны, общество развилось достаточно, чтобы исключить международные пробелы, — даже между цивилизациями, — ошибки, почвой которых служили межнациональные конфликты, дискриминация (как скрытая, так и открытая) как женин и мужчин, «рабство» (как внутреннее, так и внешнее) неурегулированные постоянные военные конфликты и много другое. И в это время подобные нюансы практически исчезли из жизни, как и у Земных, так и у жителей Орбиты. Существовало стойкое убеждение, что мир наконец-то принял наиболее устойчивое положение, к чему так стремилось человечество на протяжении веков.

Чем более развито общество, чем выше по ступеням своей эволюции прорывается вперёд, чем оно грубей и неприступней, твердей и неуступчивей, тем больше шансов, что перед ним появится непреступное, непреодолимое препятствие, об которое легко разбиться, не сомкнув свои края, не сбивав скорость, не став гибче.

И это неудивительно: шёл три тысячи сто одиннадцатый год, а за последние пол тысячелетия, мало того, что были построены все одиннадцать городов на Орбите, так и было открыто, немного раньше (чуть больше пятисот лет назад), реакция человеческого тела с веществом, найденная в ДНК, которое называлось «ярд», имеющее одиннадцать разных форм и многочисленных резонансов и подвидов, начиная от наиболее распространённой — первой и почти отсутствующей у кого либо из людей, за исключение пары человек — одиннадцатой. Посредством изучения космоса и новых технологий была разработана формула для каждого ярда, и чтобы воспользоваться личным преимуществом необходимо было выявить реакции и ввести определённое вещество, соответствующее любому из одиннадцати. В простонародье это называлось «талантом», но путь раскрытия таланта был полон трудностей: если неправильно определить реакцию или ввести неверное вещество, то человек моментально умирал, поэтому хотели даже запретить подобные манипуляции, в основном протестовали Земляне, в основном из-за недостатка данных, что неудивительно в их положении. Но соблазн создания сверх человека был настолько близок, а неизвестность так сильно манила, что разработки и исследования не прекращались, а в следующие сорок лет, после открытия яредной реакции в ДНК, человечество изменилось навсегда… как и после принятия единой всемирной власти — Совета.

* * *

Галлон смочил глаза зеленоватой водой с запахом мяты, переоделся в подготовленную ранее им городскую одежду, зафиксировал ещё раз положение вещей — ему казалось, до сих пор, что конверт, письмо, или свёрток бумаги, — воспоминания о абстрактных странствиях всё пуще перемешивались с навалившимися внезапно после пробуждения воспоминаниями, — всё же где-то оставался, как бы ощущалось присутствие этого предмета. Рядом обнаружилась только неубранная сводка новостей. Не думая Галлон начал рассматривать предоставленный текст, проскакивая по буквам, пропуская строчки: «…были обнаружены остатки исследовательского разведывательного корабля Стелла. По разным данным причиной было столкновение со стероидом и неисправность автоматической системы наваждения пути, обнаружен один выживший, состояние стабильное…» — последние слова как током прошибли Галлона; казалось, эта информация никак его не касается, но было что-то и поистине загадочное, пробивающие до дрожи. Сославшись на нестабильность своего организма после изматывающего сна, Галлон снова жадно впились глазами в строчки: «Магистраль под руководством… планируется в ближайшие десять лет провести до каждой планеты солнечной системы…», «…с использованием технологий виртуальной реальности учёным удалось открыт новый элемент… благодаря его взаимодействия с энерго-ядром, — в ходе чего возникает оптическая иллюзия, — человечество всё ближе к внедрению мгновенного перемещения и телепортации на уровень жизни». Галлона вдохновляли подобные новости, приятная таинственность, чувство как всё общее становится единым и обращается к одному ему.

В самом конце притаились новости о Земле: «Фермер и отец семейства Зажигаловых защитил свой дом от разбоя заблудшего Двенадцатикрылого (фото прилагается)»; «…транспортировка больших количеств жидкой массы из тихого океана сподвиг природные катаклизмы… экосистема нарушена».

Сводка закончилась.

«Ну, это поправимо используй они методы искусственной регулирования… Зачем об этом вообще писать?» — поразмыслил Галлон про себя и вышел из кабинета.

Блуждая по коридорам, он чуть не заплутал, так приятно и одурманивающе пахло в них лавандой. В каждом полукруглом углу стояла мягкая, обделанная мебель с излишком деловитости, автоматы с напитками, по сторонам гуляли коты, не страшась что никого. У одного из мягких углов он находит Васа с Франческой, мирно поджидающих его у входа в единственных лифт. Вас тонул в ортопедическом кресле, ничего вокруг себя не замечая, а Франческа забалтывала компанию, состоящую только из девушек в халатах, содержавшие в себе кучу бесполезных приблуд. Франческа была полностью заворожена разговором и яростно жестикулировала, но Галлона она заметила первая. Недоговорив, бросив с полуслова своих собеседников, она подхватилась к нему и хотела сначала приобнять, но насупилась — забылась немного, ей надо узнать его получше. Вас с каждой минутой всё больше и больше покидал этот мир — он очень старался заснуть в её компании.

Франческа — разноцветный лучик, непрерывно светящий и игриво скачущий, беспрерывно движущийся. Носик прямой, миниатюрный, рядом тёмно-синие большие глаза. Длинноватый блондинистый волос заканчивается дугой у лопаток, постоянные пряди свисают на лбу, но ей очень даже шёл некий беспорядок на её лице. Стройная, но фигуристая. Взгляд неоднозначный, говорящий, почти все эмоции на лице выражаются с немыми «субтитрами», руки в редких мозолях. Речь эмоциональная, удерживающая внимание — хорошее качество. Пахло от неё шерстью вперемешку с душистой лавандой. Характер сильный; Столкнувшись с хамством и испытав обиду, она могла бы заставить любого несносного грубияна вкусить собственной скверны. Из грудного кармана торчали ручные часы и крем для рук.

Завладев вниманием Галлона, она обернулась и пристально посмотрела на спящего. Франческа была не высока: еле доставала до груди Галлона.

— Заснул! — подтвердила она, громко-звонко и негодуя переводя взгляд то с одного, то с другого.

Она подкралась к Васу, — будь она и ураганом толку никакого не было бы, — слегка наклонилась, взяла за его плечи и начала что-то нашёптывать на ухо:

— Утро, центр, эмоции, одинокая молодая леди стоит в тусклом, под прожектором имитатором луны, света. Ей так нужен спутник, безысходность ситуации простит ей всё: её сердце сегодня разбили. Она подходит к тебе, спрашивает может ли она пройти дальше. Вот на твоём лице уже гримаса безысходности, душа покидает тебя, её взгляд сводит с ума. Ты говоришь: «Какая сегодня солнечная погода» — ты разбил ей сердце… Чего смеёшься? — гипнотические манипуляции Франчески прекратились: она слегка отринула, ожидая от него другой реакции и тоже засмеялась.

Вас… высокий, крупный, бдительный, наблюдательный, плечистый, в хорошей физической форме. Суровый взгляд с играющими нотками милосердия, черные густые брови идеально дополняют пурпурно-карие глаза; короткая стрижка, умерено басистый и грубоватый голос. Одет был в ту же форму что и Франческа: однотонный светло-голубой хорошо сидящий комбинезон, — упорно скрывающий спортивные тела капитанов, — с чёрными и белыми полосами, только расстёгнут на половину; на плече звание и подразделение, обозначающее город и номер яредного Центра. Кажется вполне оригинальной личностью, способной на принятие тяжёлых решений. Приятный запах от волос. А где-то в его душе, глубоко в внутри было спрятано страдание, тоска печаль, но он обманывает себя, не замечает из-за чего его душу в разные моменты времени одолевает тяжёлое, гнетущее состояние, которое он больше предпочитает стоически переносить, чем обратить в этот камень на душе в прах, прежде чем он поглотит его нежное сердце полностью. Это требовало вызова, а Вас надеялся в силу воспоминаний о прошлом.

— Что дальше было? А…я знаю, — Вас с усилием заулыбался. — Ты упала в обморок из-за того, что слишком сильно рассмеялась.

— Чуть не упала. Иногда такой вот такой камень мне напоминаешь.

Франческа заулыбалась и покраснела от смеха. Посмотрев на Галлона, она обратилась к нему:

— Есть хочешь? Я — очень, зайдём кой-куда, а Вас хочет есть всегда.

Вас, упорно отрицая ребячество Франчески, окинул оценивающим взглядом Галлона. Лениво встал и заковылял к нему под трепет своей подруги. Он представился более официально, пожал руку ему, объяснился.

— Ко мне можно и на «ты», к Франческе тоже, — Вас не посмотрел даже на неё сторону, чтоб поймать во взгляде утвердительный ответ на неозвученный вопрос. Они были знакомы достаточно долго и знали большую скрытых сторон часть друг друга, чтобы не нагружать друг друга ненужными формальностями. Франческа могла зарекутся, подколоть Васа в отношении деловом, как часто делала, но да позабыла.

Вас продолжал:

— Можно ещё «капитан», а вообще как хочешь; однозначно при вышестоящих воздержись от нашего жаргона… Ты же с Аполлона? — Вас запнулся, что-то припоминая ещё: он хотел спросить его фамилию, да просчитал это не такой уж и необходимостью.

— Да, — Только сейчас заговорил Галлон. — Я даже и не думал как-то, не осознал сполна ещё. А что? Все капитаны при первых знакомствах отчитываюсь своих знакомых по работе? — припоминал Галлон, добродушно улыбаясь и обращаясь к своим пятиминутным воспоминаниям о их встрече в прошлом каком-то прошлом.

— Я слагал тогда вполне… чистосердечно: был немного не в себе, — Вас на секунду застыдился, но решил, что не сейчас время болтать об этом. Копошение прошлых событий сподвигло бы его снова ощутить их на себе эту тяжесть. — Почему вы тогда решили, что я коллега. Неужто это из-за того, что я побрился? — продолжал говорить Вас, потирая гладкий подбородок, не замечая, что даже обратился к Галлону на «вы».

— Сравнивал тебя с собой, наверно я тоже молодо выгляжу, да, — почти опередил Галлон его ход мыслей. — Но я бы сказал, что по движениям и взгляду можно было мне сделать другой вывод: о твоей сноровке, — Галлон не решился договаривать, подумав, что командир сочтёт это за неприкрытую лесть, но Васу такие слова очень даже понравились. Он не привык к похвалам, и подумал, что его редкий боевой нрав наконец кто-то подметил.

Пристально понаблюдав за Галлоном, можно было догадаться, что он вовсе не это имел в виду.

Пока те двое вели диалог, Франческа радовала цветы своим обществом: великолепнейшая глицинию в горшке строгой обделки, свисающую лианами, ветвистую, восхитительно пахнущую, где-то ещё стояли такие же и разного роста; от размера с кошку, — кошки блуждали как хозяева, коты и веты, — и до полутора метра в высоту, расставленные по всему комплексу, изучающий сновидения и анализируя полученный результат. На мгновенье Франческа покинула их, но в это же время, когда потребовалось её мнение, подоспела и подхватила всеобщий дух. Она было хотела что-то сказать, напомнить, однако, решила отдать во власть своё время Васу.

Подождав ещё немного, пока те разбирали рабочие вопросы, Франческа вмешалась:

— Галлону зайти к аналитику; давайте, пойдёмте: мы тебя накормим и отпустим. И вам, капитан Вас, зайти тоже надо к Иоганну — она посмотрела на Васа, думая стоит ли ещё обременять Галлона лишней информацией и продолжила: — Она вернулась, Буфо весь на нервах, сегодня свободная минутка будет и…и расскажи потом мне тоже — я потом с ней встречусь.

— К старшине? Да, инцидент со Стеллой. Не слышал ещё, Галлон?

— Ничего не знаю, — честно ответил тот.

— Мне тоже не известны подробности, явление конечно из ряда вон… Ну, часа два у меня есть, — закончил Вас.

Они двинулись из корпуса, друг за другом на стенах все мелькали указывающие таблицы, прикреплённые к широким дверям: «сновидения предшественники заболеваний, Карнеева», «консультация предсказаний по снам из детства и юности, Янгольцев». И у каждого этажа своя атмосфера: часто, где искусственный свет, для любителей тёмных оттенков были одних углах, а тёплые и холодные цветовые гаммы в других. И везде кошки, кошки, коты и цветы, много цветов и цветущих кустарников.

Спустившись к основанию здания Галлон потупился от вида: «совсем давно не гулял по Аполлону» — подумал он и попытался вспомнить хотя бы мгновение Чередующиеся разный высоты и формы здания окружали чистенькие улицы, хаотичные озеленённые переулки, среди которых всё равно преобладали серо-синенькие оттенки, — признанные самыми приятными для восприятия. В воздухе была воздушная дорога: обгоняли кто-кого роботы-доставщика, — для них была отдельная полоса, — уходящая в стороны и многократно разветвляющаяся, облегающая воздушное пространство, стелилась полоса местного летательного транспорта, чёрными точками мелькали ярко-зелёные аэрозарядки. Широкие улицы протаптывались люди разных рас, и каждый в своих, непохожих на других, одеяниях с исключительным стилем.

Это было межнациональное пространство со своими правилами и благами, а от Центра отходили отдельно выделенные огромные области для независимых стран, которые желали сильнее сохранить свою культуру, традиции и не так сильно желали растворяться во всем общем. Области эти располагались рядом с ближайшими городами-инкубаторами, — как отдельные объекты, но всё ещё принадлежащих местному правительству Аполлона, — в относительной близости к Магистрали, входящей отдельной полосой в их зону обслуживания.

Сверху виднелся мембранный купол с тройной прослойкой, имитирующий время, свет, погоду, а ночью увеличивал проницательность, что позволяло естественной темноте укрывать город, попутно избегая нежелательной солнечной радиации. Другие части имитационной системы могли подрожать временам года, свойственным Земле. Чаще проводились ей использовалась в целях проведения праздников, организацией которых активно занимался культурный совет, каждый выражающий интересы своего города. Со временем никто уже и не вспоминал первозданное предназначение этих имитационных технологий, — задачей которых служила цель постепенной адаптации жителей Земли к новым условиям.

Галлону показалось, что он всё это видел, что вся встреча уже свершалась и он почти помнил, как ощущал каждый миллиметр этого пространства на своей коже заблаговременно, но доказать себе он это не мог, как и не мог доказать себе, что ничего не помнит из своего прошлого. Смутные образы казались ему всем, что у него осталось. Завораживающее и одновременно пугающее дежавю окрыляло его подготовившийся разум к длинной дороге.

Говор Франчески вытянул Галлона из состояния глубокого погружения в собственные мысли:

— Знаете, как работают сборщики? — воодушевлённо начала Франческа с немыми зрителями её выступления. — Недавно сопровождала с Карлой группу практикантов-инженеров, а роботы эти; без остановок даже, идут или едут себе друг за другом, а потом другие, отличные функциональным значением. И я как-то спросила: «В чём суть?», у Марта — знакомого, научного руководителя по технике; с той же группой сопутствовал. Так оказывается инородные космические тела многослойны, и для каждого слоя своих сборщиков имеются, с разными категория; названия только не помню, я их по своему запомнила: газовик (для аэрозольных), сосун (жидкие) ёжик (мягкие породы), много было ещё каких; один слой может иметь такую структуру, что сборщик должен обладать определённый уровень прочности, насадки. Их движения не хаотичные, как я думала, а строго последовательные: первые три сборщика в зависимости от вида слоя стероида, конечно, следуют друг за другом, поправляя неровности и догоняя до нужного результата. А ещё пока Март говорил его подопечный не замолкал: постоянно лез, покрасоваться хотел что ли; мне он не понравился сразу: он косо смотрел на Карлу (думаю засомневался, оценил ха-ха), но потом, когда она двести пятнадцатую (размер по определяющий вид космического тела) по просьбе их навигатора располовинила и так мастерски; ах он так рот разевал тогда, ну тот парень, — обнаружив в глаза Галлона зарождающийся интерес и преспокойную полу отстранённость в глаза у Васа: его утомляют подобные разговоры, то поспешила сменить тему. — А я следом, те две половины по шестнадцать кусков, хотя требуется только по восемь, перевыполнила, что приветствуется у нас.

— Я слышал, — начал Галлон, найдя за что могло зацепиться его внимание, — что двести пятнадцатая отличается прочностью и для неё нужна дополнительная мощность в виде трёх ядрового лезвия… и, конечно, нехилая сила. Карла точно владеет первым ярдом.

— Да ну?.. — незаметно ухмыльнулся Вас, который уже успел растратить всю свою энергию.

Напротив, в метрах ста возвысилась обременённая посетителями международная кухня с тремя ярусами и от неё отходящими верандами. Вся увешанная разноцветными зонтиками и надписями на разных языках, поочерёдно переключающихся то с оного, то на другой.

Франческа вгляделась в яркую точку, всем видом показывая, что им туда и заголосила:

— Вас, смотри. Кого я вижу? Это же Хогинсов. Он тебе ещё не высказывался, — Обнаружила попутную нравственную преграду для своего друга Франческа. — Давай я с ним разберусь-ка, а то тебе ещё в Иоганны ехать, а там этим будет полным-полно: Буфо недавно занялся исследованием Двенадцатикрылых.

— Много ж ты о нём знаешь. Лучше не связывайся с ним лишний раз, я понимаю дела, но… Хогинс… надо его обойти, — Вас был не в том состоянии, чтобы растрачивать своё скопленное моральное здоровье, а обличаться равнодушной оболочкой не хотел.

Франческа двинулась вперёд и пустила в обиход свои навыки привлечения внимания, она хотела было пристать к Хогинсу, но последний торопясь скрылся с какой-то девушкой, — чем-то похожей на него, — нервно хватая её под руку, уводя в сторону, куда подальше, совершенно позабывав о своих незаданных вопросов Васу, которого он успел увидеть, когда сбегал.

Трио энергично поднялось на второй этаж и заняло место на веранде с гало-проектором, передающего картинку от одного из спутников, летающего за километры отсюда, где-то в космосе. Нудно сменялись кадры необъятной тьмы на рекламные вставки. Любой человек нуждается не только в утолении голода, но и в утолении аппетита. В ресторане были предусмотрены меню для любителей изнурять себя диетами, для авантюристов, которые желали всё и сразу и для скромных, неприхотливых желудков. Вас с удовольствием плюхнулся в мягкий диванчик, который не прочь был, чтобы он никогда и не вставал в него. Франческа рассказывала Галлону, что Хогинс — знакомый-одногодка с другой научной организации, тесно сотрудничающий с их, и работающий в области биоорганических научных разработок и чуть ли не занимается расшифровкой смысла живой-искусственной материи.

— Это всё воля случая, мне плевать на их всплески малодушия, — нервно вспылил Вас, нарушая их диалог, медленно перетекающий в сольное выступление Франчески, — собственно, чего это я. Давайте есть… Но я готов хоть всю жизнь вдалбливать им, что они все подонки, которые не интересуются нашей безопасностью.

Он освободился от объятий сонной софы и постарался подумать о светлом будущем и продолжил, всматриваясь в меню и вызывая официанта:

— Как тебе известно, Галлон, ты и остальные в группе новобранцы проходите скорую стажировку в сфере вооружено-транспортный передачи, транзита; пока-что так, ну подразумевается всякая ещё беготня попутно этому в городе. Наша работа — одна из немногих сфер деятельности, которая предоставляет вылазки на Землю — посредничество, решения вопросов, в основном ничего серьёзного. Только, загвоздка есть — некоторые из группы подходят по результатам в число способных использовать силу ядра, — вроде бы есть парочка, даже второго порядка, — и так как это способности выводят тело за рамки возможностей, то думаю группа со временем распустится, хотя это распространено… хм-м, не думай об этом; может пара человек, просто «перейдут» в другую сферу: не привыкай ни к кому, — Вас посмотрел на Галлона, тот, с блуждающей промелькивающей усталостью в глазах, по-прежнему одарял Васа своим вниманием.

— Хорошо… — протянул с лёгким недопониманием Галлон.

В двери постучали, занавески раскрылись, стол наполнился разными блюдами, а запах мыса сводил Васа с ума, поэтому он передал очередь объясняться Франческе. Та же испепеляла своё кушанье не агрессивней него, попутно смотря на часы и подхватывая случайные слова, доносящиеся из колонок.

— Что-то мне подсказывает, что я из числа счастливчиков испытать ярд? — всмотрелся в серо-карие глаза Васа Галлон, в них он искал ответы.

Вас принял вызов гляделки и тоже посмотрел на него, под избегающим их светом они были особенно тёмные, глубокие без должного блика. Заминка.

— А сколько тебе лет? — начал Вас, заглатывая всё подряд. — Яредные реакции сильно зависят от возраста, на виде тебе…

— Мне двадцать три, почти, как и вам всем.

— М-м-м… да?.. А сколько мне, по-твоему, точных лет?

— Двадцать пять, — ответил Галлон и притронулся к своей еде.

— Да, да! Ему двадцать пять, — подхватила Франческа.

— Я однозначно выгляжу старше… На счёт реакций. Точно ответить не могу, но могу проверить.

Он взял тупой нож, сделал небольшой разрез на подушечке большого пальца, и следом за кровью образовалось кольцо, еле заметного, прозрачного, белёсого вещества, окутывая порез, соединяя расторгнутым ткани. Галлон за ним наблюдал, а Франчески лишь иногда подглядывала.

Вас повертел ножом и добавил:

— Я слышал, что тела, некоторых из способных, могут и без введения вещества реагировать с плотью, вызывая на поверхности покалывания; что-то вроде эволюции это называется. Давай сюда руку.

Галлону стало интересней, ничуть не удивляясь он протянул руку. Вслед за встречным порезом ничего на последовало, никакой реакции. Порез кровоточил без остановки.

— Невозможно! — почти вскрикнул Галлон и схватил руку Васа, сжал в разрезе, почувствовал тёплое движение крови с пульсацией на поверхности своей ладони. — Это?

— Ты что-то чувствуешь? — Вас протёр руки салфеткой, на них остался блеск. — Может у тебя какой-нибудь резонанс, и это я такой простой и ничем неприметный.

— Оно меня отвергло? Поморозило и потом обожгло, — продолжал Галлон о наболевшем.

— Я.…не знаю, но мне кажется такая реакция либо очень редкая, либо её не существует, — Вас замолк, задумался, звучал он слишком невинно и выглядел даже немного расстроенным, что не мог утолить его интерес.

— Я знаю. И знаю то, что ничего хорошего из этого не выйдет. Галлону нужно пройти реакцию на совместимость с одиннадцатью видами ядер, — резко выразила Франческа своё мнение. — У тебя, Вас, только первое, второе и четвёртое, конечно, ты не знаешь, — она звучала так будто отчитывала, но сама совсем так не считала. Она никогда не смела обижать Васа.

У Франчески была реакция только с третьим ярдом — её очень интересовали оставшиеся, поэтому много чего знала. Неофициально у неё была ещё седьмая реакция, но на это не афишировала, так, как не была уверенна в том, что она действительно есть.

Проектор начал транслировать искусственное поле, оборудованное под сельскохозяйственную землю с большими кусками ровной зелёной травы под космосом, а рядом мелькала надпись, приглашающая всех желающих испытать чувство, соединяющее бесконечность космоса и твердь земли: «Станете единым целим со вселенной» — твердила подпись автора.

Двое капитанов успели вместе разъяснить Галлону ещё пару деловых моментов как вдруг, что-то справа завибрировало у Васа; тот насторожившись ответил на вызов и сообщил, что его приглашает к себе старшина «посмотреть на это» как он выразился. После краткого разговора Вас выглядел счастливо и немного напугано.

Франческа проводила Галлона до кабинета, немого посмотрела на него как на загадку и начала:

— Мне сегодня приснилась электричка (да-да), как на Земле есть, что шла по воде и по суше — по песку, как светило, как светило ярко солнце, какая была замечательная спокойная обстановка. А я в гордом уединении, но потом появились забавные девчонки, заговорили немножко меня. Кто-то потерял туфлю и не унывал совсем. Счастливые люди — вот же-ш. Я захожу с начала, иду покалено воде (вода чистейшая, прозрачнейшая с голубизной, песок же цвета бледно жёлтый), а она плещется всё вокруг, поезд сам немного в воде. Захожу: раз ступенька два ступенька, три; и я там. Водитель недовольный слегка тем, что я занесла с собой воды в вагон. А мне ничего — я счастливей всех живых! Иду в глубь вагона, свет от солнца пронизывает как рентгеновские лучи; светло, но не ослепляюще, тепло, но не обжигающе. Вагон трогается с пути, налетает на водную сверкающую и слегка волнующуюся гладь, рассекая на двое море, но неглубоко. Редкие люди кто где сидит беззаботно наблюдают. Иду, иду… Другой мир потом, я там опять в вагоне, людей побольше, еду только уже по рельсам. А потом и вовсе поезд сходит с рельс и по городу, по улицам, дорогам, на крышах еде, как на Земле было. И дальше не помню. — Закончила и замолчала, выискивая скрытый смысл в своём сне.

— Ха-а… а мне снилась сегодня вода, высокие обрывистые горы, леса, переплетающиеся с песками и голубизной океана, хотя я их никогда не видел на деле, — Галлон показал свою сопричастность к подомным снам.

— Я думала, мне, вернее, казалось, что сон как реальный, но мир не может совместить в себе две реальности и поэтому такие мутные ощущения, — Франческа пару секунд вглядывалась в лицо Галлона, пытаясь понять его, но оборвалась на пол пути и оборвала пропасть проницательных глаз, — Что ж не буду больше задерживать. Скоро увидимся, — вылетели слова сквозь её стиснутые зубы в улыбке. Она и так же внезапно закончила свою мысль, как и начала.

Галлон чувствовал, что Франческа недоговаривает, но не по своей воле, она хотела выразить то, чего не существовало и что невозможно понять и осмыслить вот так.

Из окон слепил переливающийся закат, а Галлона встал перед дверью в кабинет с табличкой с неразборчивым почерком и задумался.

* * *

— Эй, Вас, тебе не кажется, что сегодняшний день чем-то необычен, как бы… ну не такой… Понимаешь?

— Разве? Не думаешь ли ты, что «она» и вправду вернулась?

— Ой… я немного не об этом, а про то… ну а впрочем, какой уже час?

Глава 2

Посетив аналитика, Галлон подумал, что только зря потратил время: ничего нового он не узнал. Одно только воспоминание о том, что ему надо было рассказывать всё как есть, заставило его даже сконфузиться, вед это же личное, не обширный анализ, а только ощущения; переживания чаще имели для него интимный характер. А он всё требовал и требовал, чтобы Галлон рассказывал без променажа. «Так… тут прошли… там понятно, а это и это» — твердил тот всё время себе под нос, вертя бумажку с зарегистрированными сигналами, пересекающимися с биографией Галлона. В течение сеанса непрерывно играла какая-то мелодия, она проникала в голову и направляла ход мыслей, возбуждала память, воспоминания в положенную форму для анализа — слова.

Когда до аналитика дошло, что его «пациент» в какой-то степени испытывает дискомфорт он сказал: «Дорогой, да что ж вы не сказали, не заставляйте себя! Я растолковал уже для вас результаты и отправил их в Центр! Я думал, что вам это интересней, чем мне!»

Стремительно отчалив и покинув надоевший кабинет, Галлон зашёл, как ему сказали, в «оружейку» пункт для смены, сдачи, винтовок, энерго-лезвий; последние чаще называли резаки, трезубцы, шпажки, но чаще кратко и просто — лезвие. Специализированное оружие работало только против тех, кого они было создано — для Двенадцатикрылых, поэтому являлось полностью безлопастным для людей. Но ему ничего не выдали, «Без удостоверения нет и лезвия» — сказали. Он уже было собирался уходить как какой-то парень протянул своё и сказал, чтобы их вместе пробили по базе этого месяца поступивших и выдали что полагается.

Этот молодой человек, который любезно облегчил жизнь Галлона на ближайший час выглядел так, будто несколько часов тренировался, бегал, валялся на земле или дрался с кем-то.

— Я Адриан, рад знакомству… — игриво начал тот и протянул руку.

— Галлон… Знаешь меня? Мы виделись раньше? — он в ответ протянул ему руку, ответное пожатие силилось показать свой интерес мощностью хвата. — Неужто из бойких? — невольно вырвалось у Галлона под сопровождением ухмылки.

Адриан выглядел бодрым, следящий, но в то же время, отвлечённый взгляд с полуопущенными опущенными веками выдавал его задорный настрой. Глаза розового коралла, волосы такого же цвета — более сероватого, с выбритым накоротко затылком и висками, с затемненными корнями, прикрытыми светлыми уложенными прядями, ещё не высохшими от пота. Из мочки уха торчала золотая серьга в виде феникса. Нос прямой, остренький, красивый; брови светло-коричневые, тонкие. Он казался злым, но Галлон потом понял, что это у него такое выражение лица. Улыбался он ему широко, хотя опущенные уголки рта больше привыкли сдерживать эмоции.

— Видел тебя в приёмной… капитан наш на уши тебе присел тогда; вот запомнил, — ухмылка Адриана съехала на один бок.

Этот голос источал неистраченную энергию, которой хотелось наполниться и насладиться — в нём читалась непредсказуемая и непокорная натура неубеждённого.

Галлона ещё какое-то время не хотели обслуживать, но часто здесь бывало, что посетителей хорошо знали все в лицо: всё обошлось. Получив свой серый резак, Галлон уже почти держался на ногах; день летел, время безжалостно сохраняло свой неизменный темп. Адриан вызвался его проводить, чтобы узнать своего одногруппника получше.

Улица проживала свою ночью: открылся вид на звёзды. Проникнувшиеся атмосферой романтики, молодые люди прохаживали по опустевшим улочками парами. Любовь и космос две одинаково разные и невероятно сочетающиеся силы. Сопровождая своего, почти что, друга до его пристанища, Адриан то и делал, что косо поглядывал на парочки, облепившие уединённые участки под космическим небом.

«Сегодня будет метеоритный дождь, настоящий, не как в тот раз» — сладостно шепталась одна из таких, плавно маневрировали среди тьмы. Они, расстроившись друг в друге, так и могли налететь на таких же заблудших, сплетённых воедино душ.

Странное ощущение никак не покидало Галлона: он будто во сне и сейчас вот-вот должен проснуться, а потом начнётся всё сначала, что-то обязательно начнётся, но не «просыпался».

— Брат, здесь? — Адриан указал на высокое, уютное здание с многочисленными этажами, застеклёнными под самый верх. Мрачный настрой Галлона давал о себе знать: Адриан вёл себя тише и снисходительней.

— Да, целый жилой комплекс… А ты куда?

Галлон не думал ни о чём, кроме постели и ванны. Ему хотелось отмыться и уснуть, чтобы противное ощущение, последовавшее после го пробуждение ото сна поскорей исчезло.

Адриан следовал за ним в растворившиеся двери.

— Я же тебе говорил, — расслабленно сказал Адриан, хотя должна была последовать раздражительность, — нас с тобой в одном месяце приняли: в одну группу набрали, а сюда заселяли всех вместе, чтоб не разбежались — это правило, между прочим. Не буду томить: ты похоже только со «сновидений», отдохни. Леон всем уже уши прожужжал, что «нужно поторопиться». Пойду, не могу терять ни секунды: мне нужно тренироваться, прийти в форму, а то совсем с этими исследованиями моё тело позабыло с чего начинало свой путь.

Ему было многое противно в городе: другие люди, запахи, нрав, непонятные проблемы, беды; он, конечно, многое обесценивал от непонимания и это ему прощалось, так как он был молод энергичен.

Когда Адриан попрощался с ним, то Галлон уехал вверх, на сорок шестой этаж, чуть не забыв попрощаться с ним в ответ и поблагодарить за то, что почти дотащил его до дома. Они хоть и успели обменяться только парой случайных фраз, но уже успели сдружиться; имея разные мотивы и происхождение, их объединяли переплетающиеся вместе взгляды на многие вещи, что и сроднило — простора и искренность мотивов.

Доковыляв до своего номера, Галлон интуитивно открыл дверь, прислонив магнитную карту к замку, — он так же мог использовать свои отпечатки пальцев и не мучаться, искав карту по всем своим карманам, но он как-то об этом забывал, — закрылся на все замки и прошёл медленно вглубь.

Окружение имело свой собственный стиль, отделка практически ничем не отличалась от остальных помещений, но притягивала взгляд: затемнённая спальня в теплых темно-синих тонах с ноткой печали и меланхолической тоской, она была совмещённо с гостиной, всем видом намекая на непринятие гостей; в конце панорамное окно четыре метра в длину, от потолка и до стен с видом на засыпавший город и космос. Светлая уборная с ванной в холодных оттенках хранила у себя волох разных полезных вещей: аптечки, бритвы, гели, средства гигиены и всякие романтические штуки, например, свечи (три вида свечей: ранняя облепиха, глубоководный цитрус, выцветшая малина). Небольшая кухня с миленьким холодильником, любезно таившим в себе для случайного изголодавшего готовые пайки, но чаще желеобразные растворы для скорого удовлетворения потребностей. Каждый уголок апартаментов норовил угодить, обольстить. Возле входа висел пустой стенд с крепление для лезвий и ещё для какой-то приблуды большого размера.

Галлон так изморился: тело требовало очередной зарядки. Он принял в дары подношения холодильника. А сбросив ненужную одежду с тела, наконец-то познакомился с нежностью душа, наконец-то обласкав мягким паром физическую оболочку. Вода было насыщена минералами и солями, в процессе многоэтапной переработки и фильтрации — устройства которых располагались под городом, где сточные воды принимают свой первозданный вид.

Пока Галлон изучал прелести ванной комнаты, кто-то слишком настойчиво постучал дверь, потом ещё раз и ещё. До ушей доносились раздражающие звуки, но он был слишком утомлён для продолжения этого затянувшегося дня. В дверь постучались сильнее.

— Ну кто там?! — В пол голоса вырвалось у Галлона.

Наскоро закончив с душем и накинув полотенце, подойдя уже к двери он услышал:

— Галлон, мне нужно донести до вас важную информацию, — утверждал, резкий и точный женский голосок, содрогнувшийся раздражительностью и навязанной усталостью.

— Слушаю, — сказал Галлон из-за двери. Он даже успел подумать, а что если его не было бы дома, то как связывались с ним: средств для этого он не имел.

— Мы будем общаться через дверь? — перешла в атаку женская раздражительность.

Галлон ни на секунду не сомневался в своем намерении о сегодняшнем уединении, и даже двухминутное отвлечение его не устраивало.

— Кто вы? Для начала. Время к тому же, двенадцатый час скоро стукнет. У вас много чего, что не потерпит до завтра? Если это так, то я буду склонен перенести разговор…

— С вами говорит, — начал голос с задержкой, — ах-х, эксперт пятого отделения по ядерным свойствам и по совместительству нач… Я должна уведомить вас, что вы не забрали ещё одно оружие, и так как вы в группе склонных к яредной реакции, то завтра, к двенадцати часам дня вам следует явиться в Центр «Яредной созависимости», — доклад закончился, и потомив ещё пару слов на языке голос продолжил: — Нужно удостоверение, пропуск для этого, откройте дверь я вам передам.

Галлон смирился с обстоятельствами, приоткрыл дверь и, высунувшись на половину, обнаружил по ту сторону высокую темноволосую девушку, смотревшую на него большими чёрными глазами; каблуки почти выровняли её с ним. Заметив его голое плечо, она всё поняла. Тот же заподозривал в её насупившемся взгляде, что она ищет путь для того, чтобы вторгнуться к нему и заговорить его до смерти — такие мысли могла допустить только усталость.

— Пропуск, — напомнил он, боясь, что она сейчас снова начнёт говорить и ему придётся ещё стоять вот так в неудобной позе или закрыть дверь, что вызовет неловкость и разобьёт все остатки вечернего спокойствия.

Девушка положила ему в руку пятиугольную карту с его инициалами, не отрывая от той взгляд и спешно ушла в даль по коридорам со странной деревянной походкой, забыв даже представиться. Он хотел ей напомнить минутную грубость, но подкравшийся сон слишком сильно манил и туманил сознание. Он ощущал на себе чей-то взгляд, но счёл его на своё воображение — мысли ходили галопом по сегодняшним воспоминаниям. Галлон осмотрел карт; на углу была написана цитата: «Сверху виды лучше» и нарисована фигура летящего конусообразного космического корабля. Шаг за шагом, как невесомость, свет куда-то делся, будто избегая его. Блаженная постель и желание вечного сна, ну хотя бы на пару часов.

* * *

— Ты видишь это? — нервно трепетал голос.

— Не верю, — другой утверждал напряжённо в ответ.

— …провела в разгерметизированном, непригодном для жизни состоянии месяц… месяц! Там!

— Что ты хочешь этим сказать?

— Либо мы упустили важные детали в расследовании, либо… мы имеет дело… ну я не знаю чем? Она же член экипажа, она же способная и с одиннадцатью!

— Вот именно, летела с экипажем… проверьте списки и год! Сверьте биометрию, прямо сейчас! Может это и не она, — прокричал кому-то голос с восторженной и пугливой опаской.

* * *

До сборов оставалось пятнадцать часов.

Город проектировали добротно: все научные и исследовательские здания размещались относительной близости друг с другом. Пара минут, и Галлон уже мог проходить очередное внеурочное обследование.

Спустившись на нижний этаж и выйдя наулицу, он заметил блуждающих, — словно потерянные, — своих одногруппников, собравшихся в кучки. Вели они себя довольно шумно: громко смеялись, толкались, орали, рассказывали о своих впечатлениях.

«Наверно все до одного с Земли», — думал он.

Никто не обращал на него внимание, и ему не особо этого хотелось. Галлон чувствовал, как воздух перенасыщается радостью из-за излишне позитивно настроенных молодых людей; он даже слегка поморщил лицо, хотя ничего против, по существу, не имел.

«Одни кучи, тут не найдётся нормальных? Или все закончились ещё со вчера? Этот энтузиазм слащавой практики…» — проскочило раздражение.

Перемещаясь сквозь толпу, он поймал на себе взгляд, и не желая оборачивается решил проигнорировать, но он всё продолжал прожигать его: какой-то невежа решил сделать его мишенью для своего неотёсанного взгляда. Он всё-таки обернулся, и глаза неизвестного нырнул в толпу и растворились.

Влажная прохлада обдала Галлона в подарок его первой ночи.

«Пока я жив, всё в моей власти», — закрывая глаза и отдаваясь холодной мороси, пронеслось у него в голове.

Рядом мостился известный ему транспорт воздушного типа и одноместный, похожий на Земные мотоциклы, однако последних уже никогда не встретишь. Какой-то местный за секунд пять разменял в устройстве рядом купюру, разместился на открывшемся сиденье и взмыл на нём с лёгкостью пера в воздушные пути.

А Галлон продолжал идти, не обращая ни на кого внимания. Серо-синие улицы пестрили зеленью, ровными покрытиями и утренним, летним холодком. На пол секунды неясное, непонятно откуда взявшееся, одиночество окутало его сердце, сотворив заслон, а другую половину вместо него занимала жадная решимость, граничащая с настоящей одержимостью. За такое длительное время, — на губительном пути бессмысленного существования, как он сам считал, — у Галлона, на конец, бесконечного пустого простора жизни, появилась цель; это цель, но больше преобразованная в путь, что по сути едино. Так внезапно он это осознал, что показалось, что всё, что было с ним два десятка лет назад не имело никакого смысла по сравнению с тем, что сейчас осветило его душу. Галлон ловил себя не нелогичности выводов: как это так происходило, что до этого он ничего не чувствовал приближения никаких перемен, а сейчас, вдруг, всё стало так ясно; так же логично Галлон предпочёл проигнорировать это чувство, найдя зарождение «цели» сумасбродным и почти бессмысленным.

Принимая выбранный ход, поставленный на шахматной доске судьбой, он уже был в центре.

В Центре его встретил мужчина в белом халате: «учёный, и старший исследователь в сфере яредных реакций», — читалось на бейджике, болтающемся на одном крючке. У него была короткая бородка, лохматая макушка с собранными редкими волосинками и неаккуратный пучок с раскиданными прядями, слегка прикрывавших глаза. Мужчина почти успел сказать своё первое слово, как к нему подбежала такая же коллега, — в белом халате, со сползшими с носа очками, большими нахмуренными глазками. Надкусив нижнюю губу, она тыкала тому бумажкой, не обращая внимание на «посетителя».

— Каюсь, каюсь, что не принял позор и участие в разборе одиннадцатого ярда на подгруппы, — насытив тишину, сказал бородач, исполняясь саркастичным притворством и одновременно искренне негодуя; даже не смотрел на то, чем ему тыкали в лицо.

— Что-о-о?! — округлила ещё пуще глаза-орбиты девушка так, что в них засияло, заиграло светом.

Девушка больше ничего не сказала, выполнила раз заворот на девяносто градусов и утопала, цокая звонко каблучками.

— Скучные будни, да редкие, когда стоящие внимания интриги, — ответил мужчина на вопросительный вид Галлона. — Захочешь узнать, как звучит моё имя: называй слово — Катлер. Сейчас ещё раз прибежит, пойдём скорее, — ухмыльнулся и почесал бороду, пробормотав что-то невнятное про свой внешний вид.

По их продвижению помещение преображалось: в промежутках между комнат то кромешная тьма, в другие яркий свет, то розовые тени лежали зигзагами. Единичные фигуры иногда проскакивали возле них.

— В тех помещениях проявляется «индивидуальность» яредной силы на сосуд, — говорил Катлер вводя понемножку молчавшего Галлона в курс дела, — а для тебя подготовлен специальный тест, такие заготавливают, когда ещё с Земли, к нам поступает запрос, после получения «результата» и наша команда заранее занимается приготовлением теста… вот и пришли.

Они вошли в кругленькую, беленькую небольших размеров комнатку без окон и крошечной дверью с двумя сиреневыми диванчиками, с кофейным столиком, на котором лежала научная литература. Во главе возвышалось округлое дискообразное белое устройство размером с человека, в которое испытуемый должен был усесться, тогда оно замкнётся с двух сторон, сойдясь в стыках и закрыв человека полупрозрачными дверцами внутри. Доверия вся открывшаяся картина Галлону не внушала, подозрение закралось в него, и не отпускало, казалось странным, как бы не к месту, но и на это он не обращал внимания: игнорировал интуицию.

Катлер возился с оборудованием: всё было и так, подготовленно, но он вызвался перепроверять. За минуту до начала теста вторглась та же самая леди в очках, никак не отпуская Катлера и его интриги.

— Если вы нашли дело жизни, — воодушевлённо начала она, — что приносит вам удовольствие, раз за разом, даже после отвращения, после длительной работы из-за него, если вас тянет снова и с той же страстью, что и в первый раз и, может, даже с большей, то поздравляю вас!.. Но-о… — она, недоговорив уловила, что слова её нашли выход не в подходящей обстановке и запнулась на своих изречениях. — У вас тест? Я вас не отвлекаю?

— Сами и ответили на свой вопрос, Розочка.

— Для подобных тестов требуется два человека, помните мистер Катлер? — та не поддалась на ласкательный тон и заупрямилась.

— Ну так-с составьте мне компанию, — по пути наименьшего сопротивления пошел Катлер, будто готовый к этой битве с ней.

— Располагайтесь, — обратилась Роза к Галлону, почти, игнорируя своего безынициативного коллегу, — поудобней, побочный эффект — лёгкая галлюцинация, одиннадцать мину — одиннадцать небольших проверок на реакцию и всё готово.

— Карту вам должны были доставить два дня назад, но из-за разных обстоятельств — выдача задержалась; и это… не было предусмотрено, — добавил Катлер, — помощнице друга нашего главного руководителя пришлось внеурочно побегать, прочти разыскивать остальных.

Но Галлон не слушал этих двоих, даже не старался вспомнить, что было вчера. Он лишь подловил докторов, что те его убалтывают, чтобы тот привык к обстановке, и отдал беззвучно карту. Катлер вставил её в разъём. Пару секунд происходила настройка, аппарат считывал данные, сверял общей базой, заносил заранее полученную информацию. Белый диск изменился: выпрямился, а края застыли в волне что в середине, и принял такую форму, что можно было полноценно туда войти.

— Заходите на платформу и прислоняйтесь спиной к реймеру, — наставляла Роза, устроившись на одном из диванчиков. — Чуть левее. Прислонились? Теперь расслабьтесь. Три… два… один.

Свет потускнел, запястья, лодыжки, коленный и локтевой суставы Галлона прижались к белому щиту, голова отдельно и таз тоже плотно прислонились холодной пластине. Справа, слева закрылись створки. Белый эластичный прут связал его и растянул. Пальцы обвила вязкая слизь. Произошло всё настолько быстро, что Галлон даже не успел зафиксировать момент, когда он отключился. Он не видел ничего, но его видели многие. Темно, черно, тепло, а потом безмятежность, и, дальше только беспамятство.

А в голове носились только строчки:

Когда опустятся людские страсти,

Свернётся в ком паршивый концентрат,

Взойдёт на трон величественно моя воля.

…

Смыкайте глаз, валитесь в сон,

Не в пору мне теперь обременяться вами.

Я свергну ей кровавую судьбу.

Глава 3

Галлон сидел на первом этаже своего комплекса, в уютном «зелёном» кафе, где на время поселили его группу. Так вышло, что его со всех сторон окружила листва, и почти не было из-за неё видно и Галлона. Растения с Земли стали очень популярны, многие не умели, да и не хотели ухаживать за привередами, поэтому большинство общественных заведений нашло популярным иметь их при себе ними. И не только они: всё органическое, то есть, Земная флора: трава, деревья, кустарники, так же сильно любили цветы. Технологии позволяли практически вечно приносить пользу своей красотой, а селекция позволяла выявить бесчисленное количество новых видов.

Сидел он, полузакрывшись, отдалившись ото всех: ему надо было как следует покопаться в воспоминаниях. Галлона мучила нависавшая неизвестность, образовавшаяся впереди, возникшие вопросы казались неразрешимыми. Слишком отчуждённым здешнее пребывание стало для него с того момента, как он вышел из сна, а тест на яредную реакцию сбил с толку окончательно.

«У вас не может быть все одиннадцать положительных реакций, — вспоминал он, как махала перед ним руками та непокойная женщина, — за всю мою жизнь я ни разу, ни разу не застала, и я уверена, что это ошибка; к тому же Земные не способны физически проявлять все признаки, первые, третьи и шестые — на самые слабые — соглашусь, случайность».

«Да замолчи ты уже, он не с Земли. Да с чего ты вообще взяла, что он с Земли?! — резали память слова взъерошившегося Катлера, — точней системы нет, чем тест, ошибка невозможна… но я бы посоветовал всё-таки перепройти, потому что настораживают меня результаты, неразборчиво местами. Понимаете меня, Галлон?.. Это всё, потому что вы странно себя вели во время проведения реакций: сначала, бормотали, потом судорожно дергались словно… словно сопротивлялись чему-то; я уже подумал, что вы сорвётесь. Сознание пришло только под конец? Когда вы посмотрели мне в глаза и… ухмыльнулись?»

«Я не ухмылялся; я вообще ничего не помню, опытные специалисты, а вели себя так будто первый раз; ничего не понимаю», — подумал Галлон, сидя в окружении зелени и крутя ту самую карточку.

За пределами зоны комфорта — позади Галлона, — в холе собралась небольшая толпа. Она снова шумела вертелась, буянила, обсуждали и кто-то воодушевлённо восклицал, радуясь, кто-то пытался спорить, не соглашаясь с чем-то, кто-то просто поддерживал здравый активный дух командный. Галлону показалось, что там стоял староста и пошёл к ним. Действительно это был он, всего вокруг него собралось человек девятнадцать, плотненько прилегая друг к другу.

«На все вопросы ответят завтра… с собой… полночь… простое задание», — неразборчиво, размазывая доносился голос Леона.

Галлону повезло: возле него оказался Адриан, а он заметил его раньше, чем тот мог себе это представить. Неожиданная встреча наполнила бодрой решимостью обоих. И Галлон хотел попробовать поделиться с ним своими мыслями о случившемся, посмотреть, как бы тот отреагировал, но всё-таки передумал: слишком хаотичный набор слов застрял у него комом в горле. Этот Галлон не боялся, что его могли бы предать или резко бросить, он обладал стойкостью и хладнокровностью перед паршивыми, неприятными людьми, что неумело излагают «свои» мысли и в обратном случае, когда говорят с ними, да и ещё о чём-то трепетном, жестко отвергают отсутствующее сострадание с лояльностью и обрушивают свою глупость в виде исключительного мнения, нарушают границы.

— Он уже пятнадцать минут как стоит, — с задором начал Адриан, желая о чём-нибудь поговорить, — про оружие толком не рассказал, стоит и бормочет о маловажном. С ним был один из вышестоящих руководителей, как звали не помню; этот пару фамилий назвал, что с яредной реакцией тесты проходили, сказал: вот эти и эти во время сбора в отдел яредной экипировки». Мне про резаки и винтовки узнать нужно и где «главный», а этот всё тараторит… А и ещё, два ключевых момента: в первое — начальное задании — разведка на Земле в коричневой зоне, исследовательское задание, и, как я понял, просто прогуляемся в коричневой зоне, пошагаем мелочь. Второе — заключается в сопровождение нашей группой кое-какую Омнис, вроде, инициатива и вышестоящего начальства, и вроде, командира Васа и… Буфо вроде.

Медленными кивками Галлон продемонстрировал, что всё понял.

На том конце, возле Леона нарисовалась Франческа. Переговорив с ним, она объявила об срочном инструктаже с краткой информации о правилах нахождения в коричневых зонах, которые планируется провести прямо сейчас, перед вылетом. Девочки и мальчики, недолго думая рассредоточилась на подгруппы, с ними и Адриан с Галлоном.

Так и прошёл остаток солнечного дня: их вывезли в тренировочное поле, находящиеся высоко в воздушном пространстве. Руководила одна Франческа и ещё два ассистента, которые заливали всем уши нудной, тяжёлой на слух теорией и Двенадцатикрылых и самих зонах. Некоторые из поступивших попытались прервать своё участие в учении, ссылавшись на то, что подобные инструктажи проводили в Аполлонских школах. Но Франческа расценила это только как попытку самодеятельности и объяснила, что пространство Земли, несомненно, отличается от искусственных тренировочных зон в их городе, однако, им всё равно нужно было выполнить на практике всё то, что им рассказывали и показывали позже. Проведение этих мероприятий были необходимы, хотя бы для поверхностного ознакомления.

Многократно рассказывали о том, что вмешиваться в их культуру Землян не рекомендуется, но не запрещается полностью. Обнаруживая же явные признаки неуважения к природе — вернее к её остаткам — советовали докладывать командирам, ну а мелкие нарушения устранять самостоятельно; это было необходимо как для здоровья жителей Земли, так и в интересах, более продвинутых их родственников на Орбитой. Подобная информация больше была для городских, в то время как ребята с Земли становились немыми слушателями, но они понимали, что общество за пределами земной атмосферы настроено только положительно и доброжелательно, никто не сомневался в их благонравности. В течение всего времени им и в голову не пришло, что в подобных высказываниях проглядывалась тонкая нить еле проглядывающей дискриминации, манипуляции, пренебрежения, потому что похожие мысли и в каждом пресекались общественностью, а обратное «правильное» мнение впитывалась ещё с молоком.

Адриан был чувствителен к подобным словам, он даже обозлился в какой-то степени на Франческу, думая, что она сама с Аполлона или с другого любого города и говорит не думая, но она была с Земли, как и он; и знал бы он об этом заранее, то наверняка бы сделал невинный непонимающий взгляд, подстрекнув в себе некую несправедливость своих резких выводов о ней, и отпустил наплыв эмоций.

— Как многие знают: коричневые зоны рассадники Двенадцатикрылых, которые могут стать помехой при нашей вылазке, — умеренной скоростью продолжала говорить Франческа, — опишите их.

— Двенадцатикрылые это порождения бактерий «Валви», мутировавших из-за ядохимиката «Динди» (сокращённо), — как по начитанной тараторил мужской голос с передних рядов, — которым преждевременно обрабатывают Земную материю в целях безопасности транспортировки в громадных количествах. Ядохимикат защищает материал от солнечной и космической радиации, а после погрузки на станции его утилизируют, но очищение на Земле полностью, очевидно, невозможно, и следствием многочисленных повторений истощающих обработок оказался негативный эффект на растительную и животную клетки, — животные гибнут сразу, те что без вакцины, — биологический фактор, — голос резко замолчал, заметив тишину охватившую его глас.

— Да, да, да, — поставила точку в его монологе Франческа, — но самое главное так это то, что эта бактерия развила свои множественные формы и захватила огромные участки почвы, вытеснив другие виды жизни, вплоть до захвата целых областей в длину на километры и в глубь на сотни метров, распространяя свой вид в своём полном доминировании. А отличительное чертой является…

— Симбиоз её подвидов, — хором высказали неожиданно пара звонких голосов, — использование выброшенных отходов в создании сущности.

Франческа продолжала, заметив копошение в центре и наметилась закончить мысль поэффектней:

— И в совокупности есть Двенадцатикрылые; название, говорящее за счёт формы бактерии «Валви» и её отросточков по шесть с параллельных сторон, сим-мет-рич-но. Как видите воля бактерии распространяется и на форму строения: два маленьких, ещё двое немного больше, четыре средних, и четыре главных самых выделяющихся крыла. Именно крылья — их слабое место, имейте в виду: их поражение нарушает баланс, пол дела над устранением угрозы.

Франческа не успела договорить, как мимо совершенно заметно проходил Вас, и скопление юных душ уже оживилось, вернее женская часть, потому что мужская и так была весьма энергична. У Васа не было в планах присоединяться к учению, и он думал, что двигался незаметно, пока его не обнаружили; между прочим, он не хотел, чтоб его замечали, — паршивое настроение, после встречи с Иоганном, да и одним из лидеров с Совета отражалось у него на лице, — но Франческа уже что-то задумала и любезно обратила на него внимание.

— Товарищ, можете продемонстрировать нам один из быстрейших приёмов обезвреживания Двенадцатикрылых, — обратилась Франческа, идеально отыгрывая непринуждённо отведённую ей роль, к приготовившемуся уже скрыться с их глаз Васу, — вот на этом манекене. Пожалуйста.

— Бахвальство — не моя черта поведения, — сыграл на опережение Вас. — Боюсь, что от манекенов ничего не останется.

— Сначала один метод покажу я, более сложный, потом ваш командир, — не собиралась уступать Франческа, облегчив ему задачу.

Манекены были неподвижны и не очень-то правдоподобными, но смысл был в другом. Франческа расчехлила лезвие, формой похожий на длинный клинок, жёлтая оболочка источала свет, а сердцевина в могуществе своём затаила в себе белое свечение. Многие видели лезвия впервые, а в действии — никто и никогда. Она размяла запястье, набрала разгон и проскользив в прыжке махом отсекла половину крыльев. Толпа немного уставилась, зависла от секундного зрелища.

— Разойдитесь! — прикрикнул заметно один из помощников группе, прибирая мешавший мусор, замечая, как крупная фигура Васа готовиться разнесёт тут всё.

Франческа поводила пальчиков и дала ему сигнал. Вас, подхватил пневмно-ядерную винтовку, встал боком и сначала задал траекторию полёта луча за долю секунды, а потом и выстрелил, потратив ничтожное время на всё и задействовал пару точных движений. Он сделал всё слишком быстро и также спешно ушёл восвояси. Мало кто чего успел заметить, поэтому Франческе потом пришлось заново показывать принцип работы этого вида утилизатора.

— Как видите эта структура луча реагирует исключительно на бактерию, её продукты жизнедеятельности и поражённую ею материю с Земли, — демонстрировала Франческа последние моменты.

Кто верил в свои силы — потренировались, получалось, конечно, неумело, растратив всю энергию предоставленных оружий мероприятие подошло к концу. И никто и вопросом не задался: «А почему это сверхтехнологичное человечество до сих пор не избавилось от такой проблемной зоны?» Ответ был и не один, но ни Франческа, ни кто-любо другой ими не владел.

Небо розовело, сменяясь в потоке секунд на тёмный фиолетовый, а следом залилось стойким чёрным массивом, под звуки шумных ребя.

Когда инструктаж подошёл к концу, пара человек из группы, отправились на процедуру введения вещества, соответствующей тесту яредной реакции. Галлон заметно позже обнаружил, как в их числе проскочил и Адриан. Он ничего ему, почему-то не сказал — забыл.

Потом каждому заблаговременно был выдан комплект личного инвентаря: лезвия, винтовки и остальное снаряжение — комплект индивидуально подготовленного защитного оснащения на основе гипертчастиц с имитацией структуры тела со встроенной системой медикаментозной поддержки, автоматической первой помощи в случае непредвиденных обстоятельств. Также выдали по ампуле универсальной жидкости, на учении объясняли механизм действия, что при любом виде введения внутрь тела она принимает тот вид вещества, в котором тело в данным момент больше всего нуждается.

Спустя пару часов все собрались в холле, с собой только выданное, а больше и не требовалось. Адриан стоял в компании из пятерых человек и что-то воодушевлённо обсуждал; остальные из группы разошлись кто куда, обстановка была унылая — усталость преобладала над вниманием. Не желая вторгаться в эмоциональное пространство друга, Галлон занял место у окна, под чарующим небом, неподалёку от общего скопления. Он был знаком почти с каждым, знал в лицо, но не по привычкам — от новых знакомств чаще горчило, чем в те редкие моменты удовольствия и сладостного послевкусием; не очень-то его интересовала поверхностная новизна. Чем цветастей блеск оболочки, тем меньше питательного, богатого содержания таит в себе сердцевина, что весьма закономерно: такой вывод он чаще делал в заключении после неудачных попыток найти в человеке что-то целостное, не опошленное, и до последнего стараясь растолковать секрет личности. Но сейчас Галлон об этом не вспоминал.

Небо на приветливый взгляд Галлона открылось в волшебном образе, казалось, оно смотрело на него в ответ. И в этот судьбоносный час небосвод Аполлона блистал, наплывшим обилием сверкающих звёзд, бесконечно чередующихся в своём хороводе, точечно собранных и размазанных по простору вселенской протяжённости, нынче никем не виданных; с вечно немым молчанием сверкающих тел, но иногда всё-таки они говорили, но по-своему и не очень часто, и совсем не с каждым. А говорили они с ним, но он ничего не понимал. Галлон никогда не видел подобной глубины чёрного цвета, ему казалось тогда, что даже на Гекате (один из городов) такого не видал, — а там, надо признаться, самые лучшие виды на космос, — и всё же, картина, красующаяся в тот момент перед ним, нигде ещё не была описана, только в его глазах появлялись очерки настоящего искусства вечности.

Любое чувство, любую мысль никогда и ни у кого не получится выразить идеально, точно. Повезёт, если человек скажет «понял» и это всё равно не значит, что он понял, например, объяснение формулы не потребует разъяснения, почти, ведь это не наша мысль, а данное внешним. Вот и так чрезвычайно трудно описать, что происходило с Галлоном, можно только приблизиться к объяснению и всё равно, никогда и никому его не понять, как не понять этот взгляд.

Собравшиеся засуетились в такт: снова, Леон, проверив присутствующих и подогнав отстающих, огласил, что сейчас выступит их «работодатель», или его помощник, требуется уделить внимание его особе должное внимание. Он не договорил, а слова на последок зажевал от чего никто толком и не понял кто это был.

Галлон привстал, вернулся в реальность и продвинулся ближе к центру массовки. В воздухе мимикрировал под равнодушие запах воодушевлённости.

Худощавый мужчина вышел «свет» в и забасил:

— Вечер добры, коллеги, — легко и непринуждённо слова доносилось до аудитории, еле виднеющегося, мелькающего за головами оратора, — с завтрашнего дня у вас начинается стажировка, совмещённая с практикой, в процессе которой вы приобретёте базовые навыки и опыт, и через полгода вы сможете выбрать подходящую конкретно для каждого индивидуально профессию. Среди поступивших, были те, кому повезло чуть больше — в положительной реакции на ярды, и пару часов назад, несомненно, по желанию они прошли процедуру введения соответствующего вещества; и даже били те, кому удалось заполучить редкостные реакции, по своему опыту, скажу, что столь большое количество положительных реакций, как распространённых так и нет среди одной группы мне приходилось наблюдать только единожды. Единожды! Данным счастливчикам будут предложены эксклюзивные места в зависимости от ярдов и их соотношений, — голос преднамеренно остановился, поднялся еле слышимый гул перешёптывания. — Среди вас есть также и поступившие с Земли, — продолжил голос с прежней силой и мастерством, — можете гордиться и благословить своё происхождение, такие люди как вы нам очень нужны. Помимо первого задания на Земле параллельно, так сказать, с ним в ваших обязанностях и обязанностей капитанов будет сопровождение живого робота с кодовым названием: Омнис; в целях её максимальной, живой и естественной адаптации. Робот необычный, имеет много механик, основная из которых боевой режим, что лишний раз обеспечивает безопасность окружающим; любой случай её некомпетентности будет отловлен и в дальнейшем исправлен на научных базах Аполлона, а признаки «девиации» сбоя немедленно взяты под контроль дистанционно.

Галлон уже вовсю дремал, а звучание баса продолжало отзываться в ушах эхом.

— Желаю вам успехов и замечательных сновидений, — закончил сообщение тот под восставшие аплодисменты и добродушные восхваления.

«Неужто закончил», — подумал он, как возле него снова замаячил странный образ, трепетно желающий от него внимания.

Робкая, низенькая и миловидная девушка. Она вздрогнула, когда Галлон заглянул ей прямо глаза, но поборов себя в самый неожиданный момент, победоносно вынесла ему приговор:

— Т-ты… Вы… тебя. Карлс М…э-э-э просит лично подойти… туда, — она еле выдавила из рта эти полуразвалившиеся на устах слова, указала глазами сторону и, не в силах больше выносить этот пялящий на ней взгляд скрылась из вида.

Оправившись от переданного, от неё же, замешательства, Галлон сделал пару шагов в положенном для него направлении. Там его улыбчиво встретил тот самый выступающий мужчина.

— Уважаемый, на пару слов, — предложил мужчина, резко обрадовавшийся его появлением, — наша команда, изучив, полученный ране результаты тестов обнаружила, что ваши возможности на яредную реакцию очень… необыкновенны, и так как первоначальный результат предполагал с очень высокой вероятностью, что вы «способны», то вам, следовательно, был назначен ещё один повторный тест. Но это произойдёт уже после задания следующего задания с Земли, так как наши приготовления займут кое-какое время.

И пока он выслушивал монолог Карлса, за ними наблюдал Леон со своими товарищами, поражаясь его беспристрастным отношением ко всему происходящему. Больше он ни слова ни вымолвил, только загадочно старался скрыть свою улыбку, видимо его постоянно одолевал какой-то внутренний восторг. Галлон совсем не был заинтересован в повторных тестах на ярды, ему казалось, что всё обретёт смысл только когда он посетит Землю, а это снова упущенные возможности. Мужчина напоследок пожал ему руку, совершенно непонятно зачем, при этом, схватив её ещё второй сразу.

«Допустим, — подумал величественно Галлон, — сколько в мире нет случайностей и ошибок. Чтобы именно я имел все одиннадцать реакций? Никогда не поверю. А для таких как он это всё игра. Окажись это правдой, меня однозначно запихнули бы пробирку и стали бы изучать до смерти».

Любезные прощания подходили к концу, и группа компактно уместилась в аэро-бусе. Послышались удивлённые замечания в адрес обнаруженного звёздного неба. Дорога была недолгой.

Вскоре после того, как выступавший мужчина, с широкой и нисколько не сдержанной улыбкой, покинул Галлона, тот нашел Адриана, занявшему ему место. До этого момента у Галлона и Адриана не было возможности поговорить лично; они знали друг друга лишь по разговорам. Поэтому, пока они добирались до места назначения и во время перелета, у них было время многое обсудить, оставаясь почти всё время рядом. Галлон впервые узнал, что Адриан с Земли и довольно из бедной семьи, — так рассудил Галлон самостоятельно, хотя на Земле фермерство было очень распространено и приносило множество благ, считалось престижным ремеслом, — как его не хотели отпускать родные, как мать жаловалась, что не будет опоры в виде старшего сына.

Рассказывал Адриан выглядывая из окна:

— «Мне скоро семнадцать лет, а такой шанс, — говорил он, — его нельзя упускать нельзя, я и тоже вслед за Адрианом полечу, когда в школе приедут эти с тестами». И отец чуть ему тогда подзатыльника не дал, чтоб мать не «нервировал» уже руку замахнул, да тут робот-доставщик прилетел, отвлёк, побежал принимать… Я его не понимаю. Знаешь, Галлон, что люди там в большинстве своём другие, совсем не как здесь… Многие не любят Орбиту, особенно мы — фермеры, в городе обратное мнение у всех.

— Конечно, — дополнил Галлон, — понимаю: не знать, что будет с твоим ребёнком, жить без обратной связи и тешить себя мыслью, что всё с ним в порядке — тяжело, — говорил он уверенно, замечая, что кто-то с соседних рядов начинал его слушать, — Но я ещё дополню: хорошие родители это те, кто поддерживают ребёнка в начинаниях и не накладывают на него ответственность своих переживаний.

— Ну, разные родители бывают, — весело сказал Адриан, потягиваясь вытянув руки, — может быть если бы у меня были другие родители, или у тебя, то мы бы с тобой не стали самими собой. М? Просторечие от меня одно.

— Имеет место быть, но я склонен считать, — Галлон оглянулся, ему опять прожигал затылок чей-то взгляд, — что в противном случае это всё перестало бы иметь смысл. Есть мы или нет — итог один и, поэтому, если и судить «что было бы если» надо с тем усмотрением, что, на конце верёвки всё равно находился всё тот же узел, который до этого уже там был, — Галлон сказал не то, что хотел, но останавливаться не решился, — и он там будет, будет всегда, ничего с этим не поделать.

— Какая-то философия, — всё также говорил Адриан растягивая слова в полуулыбке, — а вот и приехали, походу.

Суетливый поток молодёжи вытолкались на свежий холодноватый воздух, пропитанный примесью разных чистых запахов. Открытый космический простор виднелся из прозрачного купола — вылетали ночью — и только редкие прожекторы освещали случайные точки. Повсюду стояли космические летательные аппараты разных классов, форм видов, предназначений. Их же, был самый массивный, занимал большую часть открытой площади: спереди имел заострённый конец из двух половин для дополнительного броневого потенциала и для того, чтобы можно было безопасно сокращать путь через пояс Койпера. Корабль был подготовлен, а с его днища смещены лестницы, загружали попутно какие-то грузы роботам, ездящими в две полосы на встроенных магнитных рельсах.

По их прибытии подоспела женщина в форме. Она уже собиралась приступить к объяснению правил и окончательно смутить опешившую группу, но тут появилась Франческа, словно возникшая из ниоткуда, и переключила её внимание на себя. Судя по всему, Франческа ждала именно её.

— Да, да, мы всё знаем, — опередила её Франческа, встав прям перед её строгим взором. — А вы готовы?

— Готовы, только сейчас закончили, — начала женщина, пытаясь разглядеть группу. — Кхм! Где объект?

— Не объект, а «Омнис», — поправила Франческа, закатывая глаза, уловив пренебрежительный тон уставшей души, — мой напарник её сопровождает с «Блиц» они уже здесь… Я их завожу.

— «Омнис» — это название дают только некомпетентные люди, — зареклась та с непонятно откуда наплывшим высокомерием, — почему-то отдающие предпочтение своим сугубо личным, субъективным представлениям и не соблюдающие правила. Господин Буфо строго-настрого приказал не называть её по имени. Он был очень озабочен именно этим условием, а вы… докладывать я, конечно, на тебя Франческа не буду, ты ведь её… Уходишь?! И даже не поздороваешься?!

Франческа уводила за собой группу; практически убегая от неё, но всё ещё слушая.

— Привет и пока, Ксюша!.. — крикнула она ей напоследок, не поддаваясь заражающей скупости характера своей знакомой, и одарила её лучезарной улыбкой.

Вас тоже был там и все видел; перед отлётом с ним переговаривал сотрудник сообщества «Блиц» из научного отдела. Прибыли они недавно, в одно время с группой.

— Ты точно можешь? — обращался к Васу низкорослый мужчина чёрном костюме, — а то я назначу тебе в пару или вместо тебя Карен. Мне Карен нравится больше тебя.

Вас размял руки и ничего ему не ответил. Он внимательно следил за каждым, кто заходил на борт корабля.

Мужчина прочитал в нём неуважительное отношение и взбесился. Хотел выговорить ему всё, что о нём думает, и не смущала его даже сомнительная репутация среди своих коллег, недоброжелательно отзывающихся про Васа.

— Да что ты… о себе возомнил, — выпалил белый воротничок, словно внезапно решившись высказать всё, что накопилось в голове. Напряжение его достигло пика. — Да ты…

— Конечно, давай. Заканчивай, Том, уже со мной, — спокойно оборвал Вас, игнорируя его порывы бестактности. — Вытаскивай её, это же твоя часть, а не моя. На твоём месте я бы уже давно отсюда смылся.

Вас точно в цель попал: его собеседник прочувствовал как тот покрыл его своим холодным равнодушием. Том не унимался, тщательно подбирая слова, чтобы выразить свою агрессию, вызванную скрытой и неумелой завистью к Васу. Он пытался задеть его всеми возможными способами, но Вас оставался непробиваем. Собственные слова стали для Тома ловушкой, выставившей его в нелепом свете перед Васом, который с презрительной усмешкой наблюдал, как тот теряет над собой контроль.

В конце своей гневной тирады Том всё-таки вывел из летающего транспорта девушку, ростом на пол головы выше Франчески. Серые короткие волосы бились об щеки, серо-голубые глаза уставились в пол, немного румяна на щёчках, на теле облегающие черные матовые брюки и облегающая чёрная рубашка по фигуре: городской типичный образ.

— Зачем ей каблуки? — Резко спросил Вас. — Острые такие ещё. Кому она глаз выкалывать ими будет? И что это за образ? Кто ей одежду выбирал?

— Она сама захотела, — почти кривляясь ответил Том.

— Конечно верю, верю тебе. Тебе-то верю…

Она подняла глаза, метнула взгляд в Тома, и тот, счастливый и смущенный, отступил в сторону.

— Передаю… по протоколу, — что-то бормотал Том, жадно вдыхая заканчивающийся воздух.

— Знаешь сам куда этот протокол себе засунешь, — очень серьёзным голосом отрезал Вас, подхватив на себя потерянные глаза девушки.

Том, задетый за живое в своём возвышенном состоянии внезапной эйфории, чуть было не вскрикнул от переполнявших его эмоций, но оставил былое при себе, побоявшись, того, о чём его предупреждали.

Но самоконтроль он потеряет потом, когда все маски слетят с него, когда он окажется дома, где он будет грызть ногти, мучаясь от нервного напряжения и сожалея о том, что не поддался порыву подстегнуть Васа за его скрытую сентиментальность по отношению к той девушке. Он хотел уничтожить его с такой же жестокостью и колкостью, с которой с которой тот надавил ему на слабое место, обнажившееся под её взглядом. Ему же были известны детали дела Васа и его прошлое (никакой конфиденциальности!). И этот «идиот» Том, — как он сам себя называл, — возомнил, что достаточно возвысился над положением Васом и что владеет достаточными знаниями о нём и его прошлом, чтобы подпортить ему жизнь. Тем не менее, это не мешало Васу измываться над ним применяя своё хладнокровное равнодушие, — он даже притворялся дурачком иногда, но чаще предпочитал избегать подобных люде, — когда Том помыкал им, а это было постоянно.

«Совсем не осталось места для мудрых людей», — подумал Вас и посмотрел на Омнис; всё его внимание было приковано к ней.

— Омнис, — нежно сказал Вас идя с ней вдоль полосы волнующегося света, — Омнис, ты помнишь меня?.. — В какой раз он уже это спрашивал.

— А-а, может быть нет или… немножко и помню, — говорила она, не обращаясь к нему напрямую, а слова фильтровались далеко в сознании и доходили наружу не в целостности.

Он больше ничего не сказал ей за сегодня и Вас тоже: у него сжималось сердце и становилось невыносимо одиноко, но он справится.

У входа на борт корабля их встретила пара, — женщина и мужчина, — в белоснежной униформе. Приняв девушку, они направились вглубь корабля, попутно расспрашивая её о всякой ерунде: почему она надела каблуки или какой парфюм ей нравится. Вас же счёл это забавным, посмеялся про себя и медленно поплёлся за ними в след.

Глава 4

Скрывшийся в густой темноте корабль пошёл на взлёт: двойная мембрана купола раскрылась, впустив его в промежуточное пространство; следом закрылась первая и, обратно последней, раздвинула створки наружная, почти прозрачная оболочка верхней части. Поражающий воображение космический простор принял в себя, — относительно его самого, — малюсенький кораблик. Маршрут был прост и быстр: требовалось всего два часа, чтобы добраться до места — приблизительно на евразийский континент ближе к полюсу и морю. Но команде было суждено задержаться. Начальство по стажировке с Аполлона отдало запрос о подготовке к принятию обучающихся на Землю позднее, чем ожидалось. В течении десяти минут его рассмотрели и уведомили, что выдача разрешения на посадку займёт время; причина была не совсем ясна. Верха узнали, что те, — что в городе — улаживали конфликты, связанные с раздачей ресурсов, и о них не очень-то желали отчитываться в открытую перед Орбитой. Как бы получилось, что их застали в врасплох, но Орбиту подобные новости не волновали, и они предупредили, чтобы те принимали поскорей меры, давали добро на приземление. Дорого растянулась и корабль завис на одной из остановок, ожидая разрешения на посадку.

Франческа блуждала по застеклённым, тускло освещённым и уединённым проходам, после того как провела краткий экскурс о том, как себя должен каждый вести, куда идти для того и того, что есть, где пить, куда спать и почему остановились между Орбитой и Землёй. Она медленно прошагивала и втаптывала интересное комканное напольное покрытие, разбегающееся от её ног, и наблюдала за такими любимыми ею звездными путями, выглядывающих с Магистрали. Там же она ещё и усмотрела парочку рабочих на Магистрали: они растягивали, разбавляли, вылавливали сверкающую крошку, укладывая и укрепляя пути на своё усмотрение.

Из туннелеобразного коридора слабым эхом раздался голос:

— Я видела… м-мм звёзды! Да их на пальцах не счесть и которые на ногах… Эти звёзды — мы, но другие… Понимаете?..

Омнис шла и выстукивала каблуками, а по бокам от неё держались двое в белоснежных одеждах. Они придерживали её за плечи, бормоча что-то невнятное, странно подбирали слова и поддакивали. Встретив взгляд Франчески, Омнис недвусмысленно вырвалась из легкой хватки сопровождающих и, обхватив её за поясницу, крепко прижалась в объятиях.

— Ах? Омнис? Привет! — протягивала Франческа сквозь мягкие волосы, уткнувшиеся в неё.

Пара смотрителей нисколько не удивились и приняли ожидающий вид, сложив руки по бокам.

Омнис горячо дышала на ухо Франческе, и ей поначалу казалось, что это очередной чудной её импульсивный поступок, но та опешила её странным заявлением:

— Всё будет в порядке (в этот раз всё будет по-другому) не переживай за меня… и… за Васа, — убаюкивающе шептала Омнис, — мне нужно два Земных дня… ещё немного и потом…

Франческа плохо разбирала слова, но смогла уловить такой характерный для Омнис тон, который она знала ранее; и не успела та что-либо ответить, как блаженно сдавливающие объятия покинули её, а Омнис равнодушно возвратилась с своим забавно разодетым «надзирателям». Когда Омнис ушла и к Франческе вернулась способность мыслить, её как громом осенило: с ней только что говорила настоящая обладательница того тела. Она сразу задала себе вопрос: «Как давно она вернулась в былое сознание и намерено-ли? Когда встретилась с ней. Было запланировано или нет?» Рассуждала дальше: «Если бы Омнис хотела предупредить о чём-то важном, то наверняка бы устроила для этого встречу, она бы смогла, и, в таком случае, предостерегала меня в более формальным образом — значит ей было необходимо просто дать мне знать, что она здесь. Вот только с какой целью?» Франческа не нашла ответ и намеревалась предупредить о случившейся странности Васа.

* * *

— Да-а что с вами не та-а-ак?! — вскричал возбужденно Леон на шумевшую и ликующую группу, по его мнению, они вели себя несносно, и ему нужно было срочно всех приструнить. — Дисциплины! Я требую!..

Такие же возбуждённые от серьёзности предстоящего задания молодые люди, словно впав в ребяческую ярость, разнесли в хлам, спокойно стоящие в межкомнатном зале тренировочные манекены каких-то существ. Леон тоже был на их общей волне воодушевления, но посчитал, что предоставленная ему власть в виде некого предводителя, не давала ему права вести себя как-то иначе, о он продолжал буянить, пока не устал кричать и смеяться.

— Так-с они ж тут и стояли, ждали нас пока мы не сломаем их, — обратился Иван к Леону, похлопывая его по плечу, последний который даже чутка вздрогнул, — да и не вижу я здесь каких-либо видимых ограничений.

Слова Ивана звучали как помилующий приговор для Леона, и он, неожиданно быстро остыл и пригласил его сыграть в партийку другую в шахматы, желая поскорей отвлечься от навязчивой совести.

Девушки вели свою войну: делёжка комнат началась заблаговременно, а несчастный автомат горячих напитков никак не мог передохнуть — всё требовалось с него удовлетворить чью-то минутную потребность. Миниатюрные роботы, — как раз для человека под размер, — катались там и сям, хлопоча беспрерывно приходящими обязанностями. Просторные комнатки на двоих чередовались кругом, где в центре соединял их обширный холл с проходами дальше, увешанных яркими подписями. В личных апартаментах витала невероятная обстановка: в каждом имелась своя огромная уборная в бежевых оттенках, размером с саму комнату, последняя которая имела наполовину остеклённую стену, переходящую в потолок и пол. Было всё предусмотрено и устроенно до мелочей, даже многократно встречались инструкции о том, как пользоваться неизвестными приборами.

Галлон с Адрианом заняли самую крайнюю комнату, не успев на «аукцион» — им досталась последняя. Галлона снова тянуло с титанической силой в сон, но сначала душ — это было обязательной привычкой. Адриан отозвался на подобное заявлением тем, что он хотел для начала проверить свои резаки на остроту и зайти к специалисту по яредным реакциям: его волновали симптомы, возникшие недавно, а именно, что ему приходилось непроизвольно наблюдать круговорот частицы, вперемешку с цветастыми нитями. Устроившись в комнате, Адриан напоследок предложил взять лезвие Галлона. Получив согласие, он вышел, обвешанный четырьмя резаками. Три из них, его собственные, тянули килограмм на тридцать пять — Адриан не доверял легкому оружию, а последний свой комплект заказывал клинки на свой вкус.

Галлон по привычке раскидал вещи и зашёл в ванную комнату, где обнаружил широкий джакузи, встретив резкую находку с безразличием принялся за дарованные «подношение». Рядом него теснились водонепроницаемые инструкции, он осмотрел их и подумал: «Для желторотых. Кто не знает, как пользоваться шампунями?», а потом кинул туда откуда взял, но одна выпала, и ему пришлось её поднять. Эта выделяющаяся и непохожая на других: бумажная пластинка привлекла его внимание больше других. Прижав её своим взглядом, начал читать: «…ТП-07 — примесь, вводимая вместе с веществом любому обладателю какой-либо яредной реакции. Её свойство заключается в наличии микроскопических механически сознанных клетках, имитирующих местную среду. Эти клетки находятся в замороженном состоянии, пока их не работу не активируют дистанционно, или пока одна из этих клеток не уловит превышающую норму концентрацию любого из ярда, в случае последнего происходит автоматическая ликвидация агрессора… манипулирование сознание, привычками… во благо…»

Не придав прочитанному особого смысла, он кинул бумажку к остальным. Следом набрал воды и настроил подходящую температуру — намесил вкусно пахнущих разноцветных гелей для душа и других приблуд: бомбочек скрабов и всего прочему, что смог найти.

Через полчаса, когда вернулся Адриан, Галлон всё ещё был там.

«Уснул что ли?» — подумал тот, но он не спал, а был охвачен разбором своих мыслей по полочками, найдя обстановку компетентной для такой важной задачи.

— Галлон! — позвал его Адриан, собравшись продолжить последующим предложением.

— Я иду, — ответил он ему наперёд.

— Ты уже знаешь? — слегка удивился Адриан на встречное заявление и продолжил: — Наши собираются на ночь посиделки устроить перед первым заданием, промести «посвящение»; сказали, что парни уже разобрались как открыть потолок, чтобы посмотреть на космос.

Галлон не очень хотел как-то затрачивать энергию, — которая непременно уйдёт в минус с завтрашней бодростью, если он сейчас не проспит, — но что-то подсказывало ему, что смысл где-то там, всё-таки, присутствует.

— Да, сейчас буду, — отвели он через дверь и вылез из ванны.

Убрав за собой на скорую руку и поправив свою физиономию в более-менее приличный, для гостьи ночи. Адриан пытался разобраться как работают шторки на окне. Он не осилил испытания и был побеждён технологиями. А Галлон, выйдя в прохладу луны, наполнил комнату благоухающим паром. Лёгким движением руки он помог Адриану настроить настенную панель, и прозрачность сменилась на тёмную, непроницаемою для света, матовую структуру.

В холле сидели почти все: только чувственные предводители душевных страстей отдали предпочтение царствию одиночества. Полумесяцем раскинулись диваны и пуфы с глубокими углублениями. Темнота главенствовала над силой света, только редкие тусклые огоньки местами проглядывали у проходов.

— Все? — наскоро окликнул присутствующих голос какой-то девушки.

Над головами собравшихся бутоном раскрылось звёздное черное поле — стало посветлей: косо солнце ударило в них слабым лучом и отразилось от стекла высящегося сверху купола. Цепочкой пошли перешёптывания.

Леон резко спохватился и, то ли радуясь, то ли разочаровываясь крикнул в пол голоса:

— У нас всего час! Франческа сказала.

— Ну сами разберёмся, когда спать, — придирчивый голос расторгал важность заявления Леона.

— Нет, ровно час, — Лено повторил.

— Время только теряем, быстрее, — радостно завопила парочка женских голосов.

Пока велись кроткие переговоры Галлон, протискиваясь в частичном мраке за Адрианом, чуть не задавил миниатюрную девушку, совсем незаметно сидевшую на диванчике. Вид сверху ошеломлял своими масштабами — это была одна из тех красот, которые своим величием притягивали всё внимание, хотелось смотреть бы вечно, и Галлон смотрел туда весь вечер. Или космические виды, или воодушевлённое всеобщее настроение, которым невозможно было не заразиться, сподвигли организаторов этого сборища выбрать в темы:

— Смысл жизнь, расскажите о вашем представлении смысла жизни! — огласила свою идею Мари.

— Ничего попроще нельзя было? — Леону понравилась идея, но он подумал, что он лучше проникнулся и поймал общее настроение.

Мари замешкала, но девушка рядом с ней нашептала ей улучшенный такой же идеей, но только с замаскированной.

«Скажи ты», — послышались слова шёпотом от Марии.

— Так-с ну… это я-я, — начала неуверенно Коала, — ахг… словами ясными рассказываем друг другу в виде монолога момент из жизни, который вас потряс, как в плохом, так и хорошем смысле; только недолго. И всё.

Леону это тоже не понравилось: возразить он не успел, да и не посмел после последующего массового одобрения. Галлон сидел, расслабленно раскинув руки и ноги, а вот Адриан скрючился, впился в колени, было похоже, что подыскивал соответственный случай: отнёсся к предложению девушек слишком серьёзно.

— Начну, наверно, я; потом подтягивайтесь, — возглавил вечер Иван.

Не любивший быть в центре внимания, и больше желавший послушать других, он рассказал свою историю просто и безэмоционально. Она, конечно, провалилась: он совсем не учел с каким задором все здесь сидели. Галлон снова почти чуть не уснул, хотя очень старался делать вид, что весь во внимании, но он не виноват — глаза сами слипались и были так тепло, что он сдался и задремал под конец.

— Не начал, а завершил, — послышался свистящий шёпот и смешорк.

— Расскажу теперь, пожалуй, я, — подхватила слабую волну Мари, которая и хотела начать, но не чувствовала решимости, а сейчас, заметя растущий градус огорчения поняла, что пора ей вся взять в свои руки. — Со мной случалось такое лишь однажды, когда тоска связала меня, а душу выдернула когтистой лапой. Ничего конкретного и объективного не произошло, только пострадала моя душа, и то, может показаться, слишком чувственной частью моей натуры и слишком субъективным со стороны, ну да ладно. Просидела я как-то на одном скучнейшем занятии, а после чувствую себя низкосортным… о нет! Очень плохо мен тогда было, — она на секунду запнулась, думая, не слишком ли горячиться с подбором выражений, но увидев загорающиеся огни, уже не останавливалась. — Сегодня мы сдавали наши работы и выступали друг перед другом; все ужасно плохо подготовились — все! Было невыносимо скучно слушать, интереса у никого не было. Я считаю так: делают безвольные, что сказано, выполняют что велено, а потом, а как жить, а что… м-м любить; ненастоящая это жизнь! И они не настоящие, ну не, кто прожигает своё время впустую. Время ту не на навсегда!.. и Сидела я там с желанием от всех убежать; как на каторге там была, вот так я себя чувствовала, среди них. Выслушивала бессвязную, нудную лишённую жизни речь. Материал, который был представлен, не имел структуры, их мыслей, они только копировали и вставляли, ни одного живого слова: безумные… Ах! Никто не задумывался, что они делают в своей жизни что-то не так, и я думаю за них всех, в этом смысле; и выводы я сделала для них неутешительное, для большинства. Это всё неправильно, надо делать… с любовью…

Кипящие страсти ненадолго заинтересовали молодые умы, и этого даже хватило, чтобы прервать сон уже заснувшего Галлона.

— Ну раз уже вторая тема затрагивает бедность оригинального и доминантность поверхностное, то мне тоже есть что сказать, — довольно вкинул Леон и после небольшой паузы начал. — Как-то встретил одну женщину преклонных лет в своём училище на Земле. Ей около шестидесяти было: старая, работать прекратить уже должна, куда ей молодёжью заправлять, неправильно это. На Земле это произошло (я говорил?) в скверном пыльном городишке. Так она ничего не знала кроме своей ненавистной работы, растворилась в рутинных делал. А сталкиваясь с бедами других предпочитала отвечать своим малодушием, из-за чего сама стала воплощением агрессивной абсурдности. И…и прикрываясь старческим авторитетом, пытается подавить волю к справедливости, ещё имеющуюся у окружающих. А особенно её был ненавистен ей молодняк. Поэтому нас она, почти с грязью мешала… А меня она просто ненавидела за то каким я был: не собиравшемся пресмыкаться перед ней и её маразмом, — уверенно и эмоционально рассказывал Леон, постепенно вставая с места и принимаю оборонительную позицию. — Ну а я считаю так: потушив своё пламя, не поддержав напор в моменты гнёта — оно потухнет навсегда, и чем выше вы взбираетесь в гору жизни, тем и сложней удержать свой огонь, ведь там то ветры очень сильные.

Коллектив оживал с каждым словом, бившиеся в уши и повторяющиеся на слуху.

«Это было хорошо», — подумал про себя Галлон, не подавая вида, что слушает, и снова заснул.

— Хорошо сказано, — кто-то справа озвучил мысль за него.

Далее последовало несколько аналогичных историй: шаблон был дан, но смысл всё больше менялся и переходил не повествование происходящего, а на внутреннюю рефлексию и чувствительный мир каждого. Всё больше высказывал своё мнение о вещях, тесно связанных с жизнью, и всё меньше в этих высказываниях преподносили объективное за действительное.

Адриан всё никак не решался на свой монолог, но Галлон, поглядывая на него, в редкие минуты от пробуждения, цепляясь за долетевшие до сознания фразы, обнаружил, что они каким-то образом касались его, но Галлон предпочёл не вникать.

Время шло к концу, и Леон помнил об обещании, данном Франческе накануне, — обеспечить всем крепкий сон: «До часа уснут, как младенцы после обеда.

— У-у меня есть, что сказать, — озвучил желание второпях Артур, замечая, как Леон поглядывал на часы. — Это обычные мысли, ничего особенного… Мне нравится рассматривать жизнь как возможность сосуществовать временно, побыть в этом мире, как возможность проявиться; все это явление временное. Поэтому не нужно смотреть на конец жизни как на что-то ужасающее. Всего этого, представь, могло и не быть: меня, этого разговора, невероятного космоса, а все из-за того, что не было бы и тебя, то есть без тебя нет ничего и нет, — для тебя, — и всего остального, а значить вообще ничего нет. Может быть, мы приходим в этот мир, чтобы в нём только ради нас и происходило. Смерть необходима, у всего есть начало и конец, а если конца быть не может, то этот образ имеет цикличную форму, думаю, в пример подойдёт вселенная. А может быть жизнь — это ещё и испытание, которое мы должны выстоять! Мне так рассказывал как-то отец: «Да, жизнь — это просто очень сложный тест, — говорил он, — где есть множество результатов, так правильных и неправильных. И в случае „неправильного“ результата, приходится снова проживать, но уже по-другому». Но мне не верится в его слова или не хочется вертится.

Артур думал, что закончил своё выступление и сел. Он только сейчас заметил, как над ним красив космический простор, что навис над ним со сверкающими звёздами и подмигивающими метеорами.

Сжав руки в кулак, Артур добавил:

— Тут ещё надо брать во внимание, что жизнь никогда не стоит растрачивать в пустую, всё улетит бесследно, безвозвратно. Это когда годами долгими и длинными именно в вас самих ничего не происходит, и вы просто существуете. Неважно, что происходит в мире, если нет реакции, то считай неживой вовсе. Ну ладно… Вообще надо жить не «как», а «для чего». Люди, что на Земле, мне нравится брать в пример врачей, работаю на изнуряющих и часто на несправедливых условиях, а дело в том, что их причина «для чего» определена — лечить, помогать, спасать, держаться; сначала они потом мы. Учителя земные тоже вкладывают не мало в обучение своих сил, растрачивают буквально себя, отдают. Как же хорошо, что сейчас больше возможностей есть, и благодетельных людей больше, гораздо больше. Есть необходимые условия. — Он совсем иссушил свой словарный запас и замолчал.

— Ага, по ДНК проходятся пешей прогулкой, — дополнил Пикс, — предназначение выявляется всю родословную можно посмотреть. А если человек считает, что не нравится ему всё это, то его отправляют в «сон» и он сам почти с собой разговаривает, ищет изъян… Хм… Что Душу топчет. И потом ещё с экспертом всё это утверждается.

— Получается это легко «быть собой», куда проще, — радостно подхватила Элис рядом, сидевшая рядом с Артуром.

— То что мир или жизнь вся один большой океан, — начал высказывать новорождённую мысль Леон, — а мы в нем на лодочке, которой сами управляем, и у нас есть цель, но мы не знаем точного пути (парадокс, если знали, то все было бы бессмысленно) и постоянно пробуем плыть в направлении то в одном, то в другом, пробуя, ощущая. А в море само не спокойное: в нем обитают попутные и нет потоки ветра и течения, дожди и человеку в лодке они могут как наставлять на верный путь, так и мешать. Но, как и в жизни время для достижения цели ограниченно, хотя, а ведь вообще достижима? Я думаю да, хотя бы отчасти.

Массовая мысль потеряла обороты, и кто ещё был на месте стали расползаться по комнатам, расплываясь в пожеланиях о хорошем сне. Адриан так и не выговорился. Может не хотел вовсе? Уже было поздно: он заметил, что Галлон «потерял сознание» окончательно, убаюкивающая философия действовала на него как снотворное: он не выносил такой нудятины, а глупость выводов и тошнотворная слащавость переживаний выводила его из себя.

* * *

Долго искать Васа Франческе не пришлось: она застала его Васа за разминкой в зале специально предназначенного для носителей яредных реакций; были ещё и другие тренировочные зоны, но Васу не требовалось всяких изощрений. Он тренировал долгий выпад и точность попадания в цель, концентрацию. Понаблюдав немного за ним Франческе, показалось, что он только и стремиться посильней ударить, и сломать манекены с первой попытки, чтобы поскорей приступить к следующей.

«Зачем такая сила?» — подумала Франческа и прониклась к Васу состраданием: она чувствовал его боль.

Вас удивился, когда обнаружил её: ему казалось, что никто сегодня больше не потревожит его метающуюся душу. Её слова о том, что она сегодня увидела Омнис в невероятном здравии — не удивили его, а вот то, что она ещё до кучи осмысленно говорила с ней, даже расстроили.

«А со мной она не говорила», — просчитала на его лице Франческа.

Когда она спросила, что он думает, то Вас сказал, что не видел логики в действиях Омнис, но в действительности он боялся верить в то, что она не захотела говорить с ним первым. Франческа не сомневалась, что донесла до Васа смысл, уловив в его настроении сдвиг. Напоследок она сообщила ему, что на Земле всё готово, что скоро они приземлятся. Бороздить округу осталось последние двенадцать часов,

— Хочу утонуть в одеяле, — кинула напоследок Франческа.

После её ухода Вас уже не смог тренироваться как раньше: теперь он занял медитационную стойку, тренируясь над безупречной реализацией четвёртого ядра, что требовало много энергии из-за чего он последующие часа четыре не высыхал от пота.

* * *

Охваченное мраком помещение, кварцевое стекло беспомощно отражает блики прямо в глаза, а за ним, — сколь возможно, охвачена Земля, окружённая контуром черного необъятного космоса

— Что она делает?

— Сказала хочет отдохнуть: приняла стойку… запиши.

— Такую мелочь?

— Господин обрадуется любому донесению.

Завораживающее и привлекающее зрелище похитило у невольных зрителей какие-то минуты.

Глава 5

Самым распространённым транспортом на Земле были электропоезда, это старое название умудрилось сохраниться за тысячу лет, после первого экземпляра. Правильнее звучало бы биопоезда, потому что в целях сохранения здоровья планеты использовались максимально безвредные, и даже наоборот, благотворительно влияющие виды топлива: энергия ветра, солнца, воды, энергия, выделяемая в процессе переработки отходов, какие остаются в бесчисленных количествах на Земле до сих пор. Энергия добывалась из многочисленных ветряков, спутников в Орбите, но нововведением являлись тарелки с волокнисто-кварцевой нитью, которые огромными количествами собирали и накапливали энергию; она хранилась в четыреста метровых шарообразных хранилищах, поочерёдно расставленных по всей Земле. Поезда проектировали и разрабатывали инженеры с Орбиты, а обеспечивали работоспособность рабочие с города, из-за чего функционал у них был богатый. Они моги бороздить моря и океаны: пути были проложены в городах, в виде отведённых станций на фермах, также имели возможность благодаря своей скорости и манёвренности и коричневые зона; и благодаря удобству, маршруты поездов распространились по всем городам, обеспечив максимальную мобильность во, всё ещё, старом индустриальном обществе.

Были ещё и машины, выделяющие вредоносные вещества — продукты распада, уничтожили ещё несколько сотен лет назад, короновав званием убийцами чистого воздуха, а их родственники — на электрических зарядках и иных видах топлива не выдержали проверку временем и не смогли завоевать достаточного одобрения в человеческой сфере. Только единицы во всей вселенной с немалым процентом из всемирных денег баловали себя наличием раритетов, но об этом никто не знавал. На замену машинам, среди немногочисленных пользователей пришли «воздушные леталки» на основе двигателя, который разгоняет окружающий воздух и «леталка» набирает скорость, невысоко левитируя и продвигаясь вперёд. Часто пользуется спросом среди детей, что выпрашивают у родителей о покупке безделушки.

Экономические вопросы были решены на Земле навсегда, а сто лет назад можно даже сказать, что наступила, в какой-то степень, настоящая утопия: все, кто поддерживал интересы Орбиты — награждались, что достигалось немалым трудом, ну а те же, что всё ещё не принимали их правила, оставались без места под солнцем, и такие люди находились каждый на свой век, но постепенно всё же борющихся энтузиастов становилось всё меньше. Мировой совет Орбиты мало интересовали единичные всплески «человечности», однако, этим вопросом не переставали озабоченно интересоваться, выделяя немного времени и ресурсов. Таких выделяло трусовство — распространённое явление среди озабоченных своей властью и подпекающих себя же «скопленными» богатствами. Наверное, они скучали и подсознательно желали, о каком-нибудь случившимся бунте, для того показать свою мощь и свергнуть, аплодируя самим себе же, жалких негодяев, утвердив этим своё превосходство, которые в последнем очень нуждались.

Был один случай, когда люди с Земли с дуру поймали шестияредника в совокупности ещё и с первым и вторым группировке реакций. Связали, усадили его на безопасное в случае «детонации» и начали шантажировать «верхушки» с Орбиты, мол «давайте нам лекарство, знаем, что у вас есть, — иначе целым вашему работнику не вернуться». А подобные случаи были предусмотрены, и те, кто оказался в угрожающей для жизни ситуации должны были любыми способами, желательно самостоятельно исправить своё положение; даже предусматривались жертвы, были прописаны числами людские жизни, но тонкой строчкой, все эти правила нарушались: разрешалось перебить хоть тысячу людей, в целях самообороны и сохранения данных. Лекарство, которое они просили для лечения смертельных болезней, использовать им запрещалось и всё до кочу хранилось в тайне. Действия Орбиты обуславливались историей: «ваш выбор — сохранение первородности, следовательно это отказ от технологий, изобретённых вне Земли».

В итоге закончилась все так: на вид несерьёзная перепалка километровым взрывом с гибелью двух сто пятидесяти человек включая больных, стариков, детей и глубоким поражением земли; после мощнейших детонаций земной покров приобретает эффект «выжженной земли». Случай из ряда вон — провелось расследование и выявилось, что к урегулированию была приложена не только воля пленённого, но и технология ТП-07 с её активатором Горецкого — потомок значимых обладателей власти в этом мире. Его самодеятельность расценивалась как грубое нарушение правил, которая повлекла за собой кровавый несчастный случай. Конфликт, в свойственной для манеры элиты, уладили накрыв «черным куполом» с немыми свидетелями, и вся ответственность выпала на долю «инсценировавшего» взрыв шестияредника, который не вынес «справедливого» приговора, как и не вынес свой кровопролитный ужас, и, осознав сполна, груз нависших над ним унесённых душ, в следствии чего «потерял» голову. К сожалению, природа никогда не защищала слабых.

Впредь меры предосторожности были выше, а многочисленному населению с Земли очень настойчиво разъяснили почему так делать не стоит.

После состыковки корабля с Земной станцией группе было дано семь часов на сборы перед вылазкой, и целый час от этого времени нашу команду информировали о правилах прибытия и напоминали, как стоит себя вести в тех или иных конфликтных ситуациях, не стесняясь припоминать тот жестокий инцидент, естественно изощрённых подробностей. Это было весьма необычно, ведь опасность, и то мнимая, представлялась только в коричневых зонах, и, может быть, ещё на границе.

Остальные свободные часы от части заняла доставка группы на базу и личное освоение каждого. Франческа с Майей и Пиксом купили билеты на водно-воздушный поезд: день был солнечный и тёплый, а поездка предвещала пройти пути у гнездования грозовых туч. Вас, в свою очередь, очень хотел посмотреть на обильные ливни и обычные дожди и вместе с собой старался прихватить и Омнис, поэтому пропадал где-то на базе какое-то время, окружая её белых смотрителей, уговаривая их о выгодной сделке; и, получив пару отказов, — отправился в запланированное место один. Галлон не успел отдохнуть, поэтому заперся на время в своих покоях по прилёте на базу, предаваясь отнятому сну. Адриан сначала тоже думал остаться, но потом решил посмотреть здешние места, ведь эта пара свободных часов настоящий подарок такому ценителю дикой природы.

Когда к Галлону вернулись силы — он проснулся. Тело с непривычки испытывало лёгкую хандру, и он вспомнил, как по началу своих подростковых годов с близкими летал на Землю полюбоваться всеми хвалёные багровые долины. Это единственное, что он вспомнил. Пристрастившись великолепным чувством образов прошлого, он вздумал немного прогуляться.

Галлон наскоро собрался, узнал расположение ближайшей долины и выехал, предварительно узнав маршруты поездов.

Заходя в вагоны, он удивлялся их одиночеству, а потом он снова вспомнил, что сейчас народ празднует провидит подготовления к летним праздникам, и завтра эти же вагоны буду переполнены.

Смена обстановки бодрила Галлона: находясь ещё в вагоне, к нему подступило неясное отчего спокойствие, и по мере его продвижения только нарастало, но прибыв на назначенное место оно же и залегло, а на смену этому чувству пришла «загадка» неразборчивых чувств. Галлон был внимателен к скрытно меняющейся обстановке и понимал — он здесь не просто так, но размышления о таких неточных вещах утомляли его, и он, откинув липучий занавес неизвестности, преспокойно бороздил просторы, поражающей воображение багровой долины.

Чистое светло-голубое небо, приютившее у себя длинные, застилающие друг друга тучи, нависало над Землёй. Нежные тропы, застеленные мелкой травкой, ветвились далеко в невиданный простор. Кустарники разных высот и деревья изумительных форм то сбивали с толку своей многочисленностью, то избегали друг друга, стараясь соблюдать дистанцию. Все оттенки красного сплетались бардовыми и редко отдавали розовым или оранжевым. Это неприкосновенное багровое царство стояло на контроле и очень ценилось среди как жителей Орбиты, элит высшего света, но недолюбливалось среди Земных, коим приходилось дополнительно заниматься облагораживанием чужеродных заповедников.

Галлон, по сопровождающим его всю дорогу указателям, забрёл к крупному озерцу, засевшего на большой глубине: по бело-серым мраморным ровным и опущенных вертикально вниз камням стекали в центр многочисленные родинки и грунтовые воды; по середине, неровно из воды выступала небольшая возвышенность в виде платформы, на которой обильно разрасталась трава с кустарниками и, занесённые ветром, цветы. Вода была кристальночистая с насыщенным оттенком холодной синевы, а из неё, на небольших выступах живительной почвы, росли бархатно-красные деревья, тени которых в кроне переливались в фиолетовый. Синий мох в особо влажных местах разросся на мраморе, а вдали шумели водопады, из-за чего казалось, что на водную гладь спустилась пара зернистых облаков. Среди солнечных бликов Галлон разглядел, выделяющийся на общей картине, брошенный и сломанный ранее, «Катэр» (летательное транспортное средство для трёх-четырёх человек, отличающееся своей компактностью и доступностью и используемое Орбитой на базах с Земли).

А Галлону всё лезли навязчивые мысли и всех их он отвергал, но кое-что его действительно заинтересовало. Он думал, что если настоящая жизнь начинается с того момента, когда мы «находим себя», своё предназначение, дело жизни, где страсть не разделяется, проявляется не частично, а полностью, отбирая у нас сон, социальную жизнь, чувство времени, то справедливо напрашивается вывод: а что, если человек не «нашёл себя», а река жизни уже сужается в русле и пересыхает, или уже не тот «возраст», для поисков себя, что уже и стыдно рассказывать о личном неизвестии пылкого влечения, то можно ли сказать, что человек этот так и отправится на тот свет «начав» жить? Чаще бывает, что семья, дом, дети, друзья, — что так часто путают за «истинное призвание», — вовсе не являются моментом «начала жизни», по крайней мере, лишь для немногих.

Всё это заключил Галлон и спрашивал постоянно себя: «А когда начал жить я». Он не думал о терзающих его сердце вещах6был занят другим — практическим. Но на Земле он почему-то погружаться в такую неприятную для себя и с такой неожиданной лёгкостью, что все двери недосказанностей распахивались перед ним.

Рядом с кратерообразным озером стояло небольшое, высоковатое зданьице, со встроенными панелями и антеннами. Его охватили матово-красные лозы, а рядом проглядывалась красочная надпись «Девятая точка хранения робототехники малой БД», и по совместительству это была солнечная электростанция, для снабжения энергией смиренных работников долины.

Подойдя ближе Галлон услышал голоса:

— …а верней подчеркнуть, что такие вещи больше выгодны не для нас, — уловил Галлон с середины предложения тихие слова незнакомца, доносившиеся из окна, — может быть, нас бы вообще это всё не интересовало, не имей культура в обществе такой пропагандистский характер; она же действует на семьи, где и происходит главнейшее формирование личности, поведения, потом садики, школы, где тоже как в семье, всё по принципу, только семье сложней противостоять. Я тебе больше скажу, что всё наше поведение, желания, устремления, увлечения пытаются подделать, подогнать в целях выгоды для кого-то выше, в угоду «высшего» общества. А мы — дураки, считаем, что это наши решения, выборы, и, часто у многих, — мнения. Как на деле просто бредём с завязанными глазами, отвергая личность.

Галлон стоял, уперевшись в стену спиной, разглядывая тёмно-коричневую почву, со свежепосеянными бархатными травами; к ногам его склонились бутоны молодых роз.

— У нас есть выбор, — отвечал с меньшим огнём другой голос. — Я думаю, разнообразие, конечно не такое глобальное как у людей с городов, но у человека с Земли есть шансы повлиять на всемирную историю, надо только удачу иметь в.…генетической рулетке и получится.

Диалог на время прекратился, выглядело так, что обе стороны просто исчезли, бесследно покинули то место, а Галлон заинтересовался: выжидал.

— Вот, например, — слова незнакомца с нарастающей силой и дрожью нравились разбить чьё-нибудь мироустройство, — озеленение это бестолковое. Кому больше в прихоть? Для комфортной жизни нам бы хватило и того, что уже имеем; сохраняли бы как прежне. Но нет! С Орбиты требуют постоянно и всё с растущим накалом, чтобы старались лучше, что это наша любимая родная планета. А они? Забыли кто взрастил их прадедов и прабабок? Выходи так, что наши люди винят себя в их бедах, а почему? Да потому что так мастерски внушили, какое столетие уже? Пятое? И всё для того, чтобы наши земли снова грубо ампутировали, для Орбитных интересов, для их же эгоистичных потребностей. А не поддержи они погоду, то нас всех прихватит на тот свет гнев природы.

— Эй! Может быть, не всё так плохо как тебе кажется? — отвечал ему другой. — Люди работают, приносят пользу, нормально отдыхают, любят своё дело, многие болезни побеждены давно. Ну, правда, тяжелей становится… растущие требования эти, но они наверняка не просто так; надо пережить, подождать, перетерпеть.

— Нас дрессируют, и судя по тому, как ты говоришь — уже выдрессировали… и уже до такой степени, что смертельные болезни воспринимаем как наказание за «нечестивые» мысли, хотя болезни то это излечимые! Потребуются им подопытные крысы для своих негуманных экспериментов, так они сделаю так, что будет престижно и незазорно отдавать своих детей на смерть, обрезая им крылья самореализации и навязывая «настоящие ценности». А Орбита нас будет хорошо поддерживает только до тех пор, пока мы с ней взаимодействуем, и то, в основном из их интересах, когда у них первых возникает потребность… пока не спадёт пелена на глазах.

— Тише ты, вдруг услышат, — зашипел ответчик, прислушавшись к скрывающимся шорохам на стороне.

Это был Галлон, у него затекли ноги, и, уловив настороженный настрой, поспешил скрыться, чтобы никому не помешать.

Стихающие слова преследовали его вдогонку:

— И каждый раз… я чувствую, как меня смешивают со всей этой поверхностью, грязью, смывают мою краску, делают пресным.

Он ещё ни раз будет вспоминать тот странный разговор, периодически разные неоднозначные слова будут всплывать в его голове не, принося с собой и ту загадку с багровой долины, забирая минуты его хладнокровного спокойствия.

Вернувшись на базу, он обнаружил на первом этаже Франческу, которая источала живительную энергию и, завидев Галлона, идущего к ней, свалила на него всю информацию за день, сообщила: «чтобы чрез час все были готовы». Васа тоже приметил: он с кем-то оживленно говорил с Орбиты и не заметил его. А поднявшись, Галлона встретил немного нервный Адриан, с чего-то вдруг, потерявший своего друга в четырёх стенах. Последний же, кротко объяснившись, утихомирил любопытство друга.

И через полчаса все уже были в сборе. Галлон ждал внизу, увлечённо рассматривая фотографии, сделанные сегодня Адрианом, — он был в кошачьей деревне, на овечьем пастбище, в ягодных садах, тропических теплицах и на городской выставке жаренного мяса.

Омнис стояла вдали одиноко и смотрела на улицу, отмахиваясь от надоедливых белых. Вас обсуждал и сверял с Франческой заданный Орбитой план. Остальные разбились по парам, и кто где непринуждённо ожидали выхода.

— Послушайте, — ободряюще произнёс Вас, ухватив разрозненное внимание, — наша стратегия немного изменилась, но суть та же: пройти заданный маршрут, не вступая в «конфликт» и установить в точках локаторы.

Рядом с Галлоном зашипели:

— А для чего локаторы, — спросил волнующийся голос.

— Для отслеживания Двенадцатикрылых, их ловли… и безопасного дестук, дестракци… деструкциро

— Деструктирования, — поправил Адриан.

Вас все говорил, не отвлекаясь:

— …время экспедиции три-четыре часа, — продолжал он всё с прежней энергией, — каждому будет выдан свой локатор и точка его посадки. В ваших обязанностях: разобраться с функционированием.

Закончив предложение, Вас обернулся к Франческе и переспросил, всё ли он сказал, и, поймав её улыбку, сошёл со сцены, а Франческа, дополнив его речь важными и не особо мелочами, созвала группу разместиться на «Осе» — летательный транспорт базы. Неровным строем отряд зашагал капитанами. Все как один: защитный костюм с плотными карманами, у кого резак, у кого винтовка, а на голове плотная защитная оболочка с фильтрационными системами, прикрепляющаяся как капюшон.

База Орбиты держалась на людях с Земли и на, нечасто встречающихся, отправленных на службу, работниках, приехавших на заработки с городов. Девушки и юноши с группы часто встречали воодушевлённые взгляды пока находились базе, но человек с Орбиты смотрел на всех одинаково, равнодушно. И вот сейчас: за группой наблюдала и сопровождала компания молодых сотрудников и работниц, в их глазах сверкали огни. Они считали, что наблюдают сюрреалистичную картину: как отряд храбрых ребят отправляются на зачистку коричневых зон от злорадствующих тварей, таких душевно терроризирующих обычное население. Как бы не так.

Белая команда из двоих подкрались к Васу, перед тем как он сел, и что-то нашептали, перед отлётом. Омнис, заметив знакомые фигуры, повертелась вокруг них, пытаясь уловить слова и, растеряв терпение, заняла своё место. Она полетела без своих смотрителей.

— Я только до сих пор не понимаю: зачем нам эта… робо-женщина, — недоумевал Адриан.

— Надо так, начальство лучше знает, к тому же, довольно интересно работать с «новым» искусственным интеллектом напрямую, — с навязчивым интересом ответил рядом идущий Леон.

Галлон, подслушав их диалог, отрезал:

— Не превозносишь ли ты, Леон, начальство с Аполлона?

— Нет… Хм-м. Сюр! А может?.. — выпалил Леон, за ним.

Глава 6

Планировалось провести группу через все три области, попутно рассказав о тонкостях Земного мироустройства, но окончательное решение значительно сократило объём, — предварительно оставив для устного изучения только границу.

Самая центральная и густонаселённая из областей — городская, что вроде современного города, в зависимости от страны, где занимались регулированием, информированием, контролем, так же лечили, обучали фермерское ближайшее население, попутно занимаясь строительством школ. В зависимости от региона некоторые города сохранились по образу и по подобию прошлых столетий. Далее фермерские владения, люди с которых должны были постоянно расширять свою область в целях всемирного озеленения и постепенного уничтожения бактерий «Валви». И последняя область, проходившая между фермерской территорией и коричневой зоной — граница Дейфа.

На последнюю часто ссылали нарушавших грубо закон людей с умыслом принудительных работ. У местных складывалось ощущение, что граница больше подобает тюрьме, с её главными принципами исправительного учреждения (какие давным-давно поносили), — что таким не приходилось, — а фермерские населения, ближе всего прилегающих к этой границе. Из-за этого бывало что последних посещали весьма неприятные и деструктивного нрава личности, которые буянили, воровали еду, мешали работать, пугали и даже калечили в припадке малодушия незащищённую часть общества, но сами фермеры довольно боевой народ и могли дать отпор даже самые маленькие, и, чтобы избежать подобных столкновений фермеров постоянно мотивировали из города тем, чтобы последние поскорей озеленяли и лечили Земной простор и тогда проблема решится на глазах. Как они говорили: быстрее, ссылаясь на технологии с Орбиты, предоставленные им для подобных целей, и в этом была доля правды. Но проблема не решалась: озеленение происходило довольно медленно, а если места и хватало для построения жилищ, то под «рейд» невольников с границы попадали новонаселённые семьи, «осчастливливая» дебоширов своими спонтанными появлениями.

Адриан, тоже был из семьи фермеров, прошедший обучение длинной в одиннадцать лет в местной школе на вечерней основе программы, — так как днём он работал в полях, — итогом которой является прохождение теста, и шанс улететь на Орбиту (важно подметить, что тест на одиннадцать реакций и личностных характеристик обязывали проходить каждого хотя бы единожды, но улететь на Орбиту могли только учащиеся школ, участвующие в «конкурсах»). Так как принимали результаты только до двадцати, то Адриану очень повезло и он проскочил в самом конце; не теряв надежд до последнего, отбыв «срок» в заложниках у времени. В своей большой семье Адриан был самый старший, и на момент отбытия на Аполлон ему было двадцать неполных лет, приблизительно, как и Галлону.

Пролетая над обширными фермерскими владениями, Адриан вспоминал: как отец на его заявление о желании лететь на Орбиту целый месяц уговаривал его остаться, говоря занудными фразами, что «это не по-мужски». А мать, выделывалась посерьёзней: врала о состоянии здоровья, превозносила неудачи, преуменьшала достижения, которые могли повлиять на его судьбу «эгоистичных» желаний. Сам же Адриан, как подобает хорошему и понимающему сыну, глухо переносил несуразные выходки родителей. В фермерских семьях не входило в традицию отдавать своих отпрысков на Орбиту, а он всегда желал быть исключением из правил. В отличие от последних, городские имели своё мнение: там великодушно чтилось, когда наследники вместо замены рабочего, стареющего населения, хоть и в меньшинстве, но удостаивались внимания и признания, только видящих выгоду, верха с Орбиты.

— О чём… думаешь? — Галлон прервал медитацию друга, засмотревшегося на простилающуюся зелёную даль.

— Пригрело и забылся, — кратко ответил Адриан. — Граница близко.

Над коричневой зоной одеялом нависали волнообразно пыльные облака, а над границей пыльная грязно-оранжевая масса вступала в противостояние с прозрачным сетчатым барьером, сдерживающего распространение зловонья.

«Оса» приземлилась гладко, перламутровая крошка сошла с её двигателя, навсегда примешавшись в осевшей на земле пыли. Группа медленно вытолкалась и лицезрела в ни на что не похожую картину: строгие трёхметровые заборы, каждые три километра смотровая вышка, кучки раскиданного мусора, а рядом с ними, чередуясь с вышками, полуметровые столбики — передатчики. И в завершении полноты: странно одетый в «военную» форму мужчина, наблюдавший за группой, с нехарактерной для местных жителей походкой и неровно выбритый. Он подошёл к командирам, поприветствовал с последующими взаимными любезностями, и похлопал Васа по плечу.

— Всё готово, — начал мужчина басистым голосом, — обратный транспорт подготовлен, оснащение вторичные безопасности тоже: на готове; только связь может забарахлить. Петрович не успел к вашему прибытию… гм-кхм-м, — понизил он голос, — скажем культурно празднующих разгонял, над проводами… они его вертухаем обзывали, кхм-км-хм. Дураки.

— Заходим, стройтесь плотно по троя, — предупредила Франческа.

Бодро выполнив приказ, — Омнис разместилась в середине построения, как и говорили, — группа вошла на границу. Её пересечение заняло бы десяток минут ускоренным темпом, но в этот раз дорога выпала извилистая. Они шли, закутавшись в молчанье, меж наскоро построенных хибар, как временное жилище, потому что граница постепенно смещалась в сторону центра коричневой зоны или отдалялась, и постройки неумело переносились. По началу им редко встречались жители этих злополучных новостроек, но по продвижению к экватору одинокие души всё больше прибавляли в численности.

Концентрация пыли и продуктов распада в воздухе всё росла, как и распространявшие зловонья опылители здешних мест. У Галлона мутило рассудок от кошмарящего обоняние запаха, «позор» — думал он. Остальные, тоже морщились, кто-то постоянно кашлял, задыхался, пытался отогнать мёртвый воздух, жаловался на смердящую вонь, в итоге все понадевали фильтрационные маски, потому что дышать было невозможно. Один Адриан тормозил. Ему в голову лезли воспоминания: как ему приходилось бегать за несколько километров за украденной леталкой в детстве, давясь заключённым в грудной клетке ощущением страха, гнетущего негодования и ужасом, рождённым той стороны жизни, о которой в детстве он не знал; как его окружила кучка полудохлых фигур, которых позабавило нахождение такого «чистого» Адриана на их территории, и как он хотел драться, защитать честь всей своей семьи. Да вот только не дали ему навалять: всех разогнал «патруль», и больше он старался не приближаться к ним. Даже небо, казалось, в детстве, избегало их ветхих сердец, а над границей постоянно нависала смуглая туча.

Вспоминая прошлое, Адриан забылся, внимание его рассеялось, не заметил, что на его пути стояли несколько перекошенных фигур пола, испаряющих зловонья. Адриан, сосредоточившись на своём, увильнул, заметив их предварительно, от морщинистой шайки, но один из них небрежно извлёк переработанный табак прямо в лицо. Облако врезалось и вдребезги разлетелось на рядом идущих. Девушка слева от Адриана вдохнула ровно в тот момент, когда надевала фильтр, и она сильно закашлялась — кто-то ей помог сделать первый вдох чистого воздуха, перенастроив систему и надев ей маску.

На самом деле воздух не имел в себе смертоносного концентрата продуктов отхода, только вот, мало кто мог без подготовки находиться в этих экстремальных условиях.

Адриана словно кнутом ударили: остановился, развернулся, беззвучно сделал два шага. Встретив беззубую ухмылку в ответ на свой полный презрения взгляд, он встал к её обладателю в плотную, втянул мерзкий, полный токсина воздух, — витавший рядом с ним, — во все свои и без того пропитанные этой гадостью лёгкие. И заглядывая прямо в его покрытые жёлтой плёнкой, почти как у мертвеца, глаза, откинул накидку, и, со всей милостью души, — немалые усилия пришлось приложить для того, чтоб их найти, — вмазал нелюдю по костяшкам пальцев, да так, чтоб тому больше никогда пришлось держать таким образом в них больше свёртков.

— Эй, дымзавод, — звонко, ясно звучал голос Адриана, давшего волю своему гневу, — не видишь уважаемые идут, зверушек ваших унять. Полагается таких господ подобающе проводить.

Неловкий стон пострадавшего и гневливые отклики его сослуживцев возбудил в группе запечатанные эмоции.

— Попрошу унять свои эмоции, Адриан, — Вас обратился к нему как ни в чём небывало, впервые заговорив.

Франческа же почти не обратила внимания, только обострила ушки.

— Это же, командир, можно воспринимать как нарушение правила по уважению природы, — как по начитанной провозгласил Адриан.

— Можно, но, во-первых, сейчас у нас другая цель, а во-вторых, если растрачивать на каждого лично своё внимание, то ничего не добьёшься, только сума сойдёшь, — понимающе ответил Вас, неспеша продвигаясь вперёд.

Адриан прочувствовал, что его светлые амбиции заметили, и, действительно, он немного вспылил от непривычки, позабыв каким контрастом обладает.

Франческу что-то явно беспокоило, но она не могла понять, что, столкнувшись с таким непонятным чувством она впервые испытывала замешательство. С её способностью «распознание трёх» она бы давно обнаружила невидимую подножку у них на пути, и опять же, это ощущение не давало ей ясного ответа, а останавливаться только из-за смутного предчувствия слишком нецелесообразно.

— Видите? Те, у кого «дудки», — зависимые от табака, считай пропали, — начал ни с того ни с сего Вас, не стесняясь реакции вылупившихся на него здешних обитателей, — мертвые люди, зависимые. В этих местах не работает эволюция. Алкоголь тоже здесь распространен: он сужает сосуды, кровь не доходит до мозга, и как дурачок, балбес, идиот выглядишь. А самый пик, когда человеческое сознание находится на дне бездны — это употребление психотропных веществ, а отупение и омертвление мозга практически моментально, с самой первой дозы. Такими легко управлять; раньше эти три вещи использовали как генетическое оружие для подавления рода человеческого, чтобы люди не умничали, не переучивались, не требовали соблюдения закона и своих прав, от тех, кто получал с их нарушения выгоду. И с помощью этой параши, внедрённой на уровне культуры спокойно обкрадывали людей, да они сами преспокойно отдавали деньги ссылаясь на промысел свешавший. А сейчас… нами управляют по-другому…

Пока Вас говорил Галлон поразмыслил: «И чем это хуже смерти», такое обсуждение пробудило в нём редкую эмоцию — гневливую ярость и даже обиду, на всё общество этих оторванных людей, что яростно пеклись за своё жалкое существование в грязи.

— А-а что значит «внедрённый на уровне культуры?» — Спросила рядом с ним девушка с перевязанным в области рукояти розовый резаком.

— Это значит, — начал пояснение Вас, — что «отравляться» было традицией: музыка, праздники и тосты — многое имело не двусмысленный контекст, особенно с алкоголем и табаком хорошо работало, а вот с наркотиками долго «боролись», не принимали их. Люди, что были заинтересованы наукой и помощью страдавшим, делали медвежью услугу тем, кто, распространяя их зарабатывали. Информационная среда тоже была засрана, от воздействия всех этих вещей в совокупности человек становился «зомби». А, впрочем, — Вас хотел продолжить свою триаду, но подумал, что хорошо было бы приструнить несообразный потока мыслей, — что это я.…не буду заговариваться.

— Воевать с молодёжью — это плевать в свою старость! — воскликнула Франческа с чего-то вдруг, думая о своём и совершенно не в тему.

— А, ну да, был же век или два, — снова начал Вас, внезапно наткнувшись на вновь зародившуюся тему, — в котором каждое поколение было совершенно не похоже на другое, из-за чего свой корень брали многие конфликты. Сейчас, что тут сравнивать, никто травмы не передаёт по родословной, по воспитанию; уважение с обоих сторон и любовь, и, подмечу, не безусловная. И культура, регулированная что ли не давящая, не угнетающая, если проводит жирную черту с прошлым.

Васу надоело распинаться, хоть он и заметил, что его заслушались больше, чем он предполагал. Тем более группа уже подходила к краю границы: скоро выход. Их путь лежал к проложенным дорогам поездов, потому что вблизи не было ни одного «оформленных» выходов или входа. И, прошмыгнув через пути, группа оказались в коричневой зоне.

Через небосвод на горизонте виднелись потоки светла, пробивающиеся через скромные дыры в ржавых облаках. Как это они смогли протиснуться? Широкая пыльная тропа украшена указателями. Каменистые выступы, голые равнины, обугленные холмы, и везде пыль, пыль, пыль.

Франческа всем напомнила, чтобы никто не пропустил свою точку, потому что возвращаться не будут. Кто-то проверял свой локатор, и терялся при виде мелькающей точки на радаре. Локаторы имели компактный вид: при их активации увеличивались в размере, собирая себя до конца, и буром прикреплялись к твёрдой породе. Больше всего во время экспедиции удивлялись, поступившие с Земли: они не ведали, что больше половины суши Земного шара состоит из иссушённых земель.

Настороженное чувство Франчески отпустило её, и она начала рассказывать истории о своих вылазках, чтобы разбавить нависший гнус; и это помогло. Вас был очень благодарен за это Франческе, так как сам не имел в сводке личных качеств такую сторону, как чувственную проницательность, да и не любил он правильно подбирать слова и подстраиваться под общий лад, но за группу он переживал и ему «это» не нравилось.

В определённых точках движение останавливалось: размещали локаторы; у кого-то криво собирался, кому-то не хватило ума его активировать, кто-то даже не сказал, что у него здесь точка и быстренько незаметно установил, пока никто не видел. Больше половины из группы расставили свои локаторы, а стены границы уже как два часа назад скрылись из вида. Ландшафт менялся: возле них высились холмы, похожие на ступеньки и отряд двигался между них, обхватывая обороты. Стало тише, только ветры задували, обвивая широкие коридоры. Холмы миновали, и группа шла вдоль одной из слал, слева от которой тянулось ровное поле с неровными выступами. Галлон обнаружил точку и активировал сборку, недожавшись финальной стадии кинул — в чёрную глыбу; тот прилепившись, вонзил бур и основался. На нём снова висел чей-то взгляд, но он счёл его за глупую нелепицу и уже не реагировал так как прежде, оправдывая тем, что смотрит кто-то из группы.

Вас уже расслабился: утомился, стал зевать, голова пустела без мыслей. Он уже давно снял фильтр и другое головное снаряжение: оно мешало ему, как никому другому. Франческа, помогала тем, кто просил и кто не просил и пропадала в центре, когда же Вас возглавлял движение, попутно поглядывая на тыл разыскивая глазами подругу.

«Омнис», — подумал Вас и оглянулся в очередной раз, желая увидеть её, но разглядеть не смог. Вместо неё поймал взгляд Галлона: он смотрел прямо ему в глаза. Галлон сам того не понял, как так вышло, что он уже сам неприлично долго не спускал с него взгляд, и вот — его поймали с поличным.

Франческа, дивясь собственному голосу, прокричала имя Васа. Все повернули голову в её сторону. Впереди высилась шестиметровая фигура Двенадцатикрылого. Он появился, когда группа свернула за угол одиноко стоящего холма. Первое, что пришло в голову командирам: «дефектный», спокойная мысль длилась недолго: он задвигался. Вас расчехлил своё лезвие и, не успев даже глазом моргнуть, голова его сама, как по зову, повернулась назад. Он увидел, как второй, уже семиметровый Двенадцатикрылый, нависал над группой, которая его ещё даже не заметила. От резкого всплеска адреналина у Васа закипела кровь.

«Убьют всех разом», — только и мог он об этом думать.

Как только он обернулся обратно, к первому, его ослепила вспышка, только и успел, что прикрыть лицо.

Взрыв. Как ни посмотри великолепное зрелище. Сама Богиня смерть, освещённая энергичным светом, ощущается, будто наконец, оседлала коня судьбы и заливается громким смехом, но это вселишь искры в поднявшейся пыли. Часть близстоящей, слегка нависающей каменистой стены начинает осыпаться, щедро даря свои непристойно большие залежи всем подряд. Вас не успел схватить Франческу из-за чего её уносит от него, в сторону обвала волной, в гущу коричнево-серого сгустка частиц, нависающих и опускающихся в толпу: сверкающее тельце в обмундировании скрылось в пыли. Двенадцатикрылый сзади был занят — он пытался терзать заднюю часть команды под сопровождение жужжания металлических крыльев и грохота. Задача поменялась: надо было спасти молодежь. «Зачистка» обернулась против самих санитаров природы.

— Ооо… что… Омн… — истошно кто-то звал женским голосом.

Перед отрядом нависал второй Двенадцатикрылый. Он и его дружок замкнули начало и конец построения, появились одновременно, но Вас понял это потом, немного погодя.

«Чертова система наставничества, никогда больше не пойду с новичками», — резко вспылил про себя Вас, но также, был даже рад, что именно здесь и сейчас находится именно он, потому что был уверен в своих силах и что способен защитить каждого; «Хоть бы не померли, в одиночку сражаться значит… Где Омнис?! Она долж…», — не смогла закончиться второстепенная задача Васа — думать, как вторая волна от первого взрыва чуть не унесла его с собой; происходило всё в мгновения. Он стоял один на один с биомашиной, почти как на ринге. Чего выжидает? Почему не нападает?

— Вызывает Вас… отдела сорок шесть… Центр Аполлона, на нас напали, угроза второго-третьего уровня, требую срочно ликвидировать группу и поддержки с воздуха. —

Но со связью было что-то не так, были сомнения, что его не услышали — ответа обратного не последовало; только секунды не вернуть. Вас не любил следовать инструкциям и правилам, которые мешали ему сражаться, но в этот раз он был не один и рисковать категорически было запрещено

Время словно остановилось, медленно истекало, не спеша, а в промежутке между умыслов и реальностью образовалась пропасть. Набирая не спеша высоту Вас решил попробовать связаться с Франческой (ему казалось, что ей Омнис доверяла больше), но безуспешно. Он очень наделся, что группа не потеряла бдительности и следовала требованиям по нахождению в коричневых зонах, созданными выдающимися и способными людьми, не теми, кто просто занимал высокое положение, а кто ещё и заботился о действительно важном.

— Убогость маленького пространства, не разгуляться, — сделал вывод оглянув разрушенный простор Вас. — Давай попробуем тебя на вкус! — угрожающе спокойно звучала эта фраза, даже чересчур серьёзно для такого неумелого противника.

Любое другое создание разгневанной природы засомневалось бы в своей безопасности, если бы имело сознание. Но мы имеем дело с оболочкой, с формой без начинки, и эта оболочка мажет всех и без разбора, пока не свалится от собственной неуклюжести.

Вас, на подобие парирующего орла, пикирует, преодолевая расстояние до твари, и за секунду полторы отсекает половину из шести крыльев, а затем и остатки, находящиеся собранными вертикально. «Вонючая рухлядь», — поток мыслей пульсировал в горячем теле, рвались слова наружу, желая тоже поспособствовать в стирании ошибки. Биомеханическая масса не обращала на него внимание, а только начала заряжать второй, очередной удар — мощный суррогат разрывной энергии, совмещающий в себе попутно другие источники силы, собираясь запустить и прикончить рассыпавшуюся, почти беззащитную группу практикантов.

«Теперь я понял», — рассуждал про себя Вас, схватив стратегическое мышление за хвост, направил весь свой не структурированный гнев в одну точку. Он уже знал, — что предстояло в очередной раз писать отчёты о несоблюдении устава, который гласит о праве научного исследователя на изучение явлений земной материи. «Трусливые идиоты, вам людей не жалко?»: снова придётся ему отстаивать свою правоту.

Тем временем Двенадцатикрылый валился замертво — первый готов. Вас разрубил его на тридцать шесть частей за три секунды, как показали исследования дотошных учёных, которые по очереди будут отчитывать его за безответственность, будто у них есть право, будто они были там и видели на что способна воля случая. На мгновенье, но Васу показалось, что он не на Земле, а на краю пропасти, которая вот-вот и выйдет за пределы; расширит границы, распространяя гиблую энергию. Пятнадцать секунд прошло с тех пор, как произошёл первый взрыв и как развалился в поражении Двенадцатикрылый, не успев зарядить ещё один снаряд.

Сокращая пространство, разделяющее его и последнего противника — в конец отряда, он обнаружил раненых, коим уже оказывали первую помощь, и всё по уставу: через систему подключения и автоматической активации «вторая жизнь», находящийся у каждого в отряде в костюме. Интуиция не подвела Васа: и вправду, завал не задел никого, и тем не менее, без пострадавших не обошлось.

Прибыв в конец отряда, Вас сначала и, не понял, что какой-то студент, видимо, в целях собственной безопасности или защищаясь, метнул в кучу живого хлама своё лезвие, в котором находилось энергетическое ядро из-за чего второй взрыв оказался разрушительней первого. Потом в отчёте Вас напишет фразу: «…подозреваю биомеханические роботы имели продвинутые инстинкты или, смело заявляю, разум или логику…» (он не сильно разбирался в научных терминах, но тот, кто знал их в основе, догадался бы). Этот Двенадцатикрылый использовал ядро в целях защиты — оно образовало усиленную оболочку, что затрудняло Васу выполнять свою работу. Никогда такого не происходило, а вот сейчас риск потерпеть поражение и потерять ценную человеческую жизнь приобретает значительные шансы. «Не позволю» — думал Вас, стараясь не показывать свое нарастающее волнение. Мутилось мышление и рассудок, на земле в коричневых зонах другие правила. В бешеных попытках утихомирить Двенадцатикрылого Вас заметил, как притупилось его лезвие, после нанесения двадцати ударов по его корпусу. «Невозможно, он хочет оставить меня без оружия» — щедро оценив ситуацию было понятно, что действие это имело преднамеренных характер. Поверхность оболочки, что давало ядро. тварь изменила его на шероховатую, вместо защиты и приняло наступление, но тактическое, и на это потребовалось какое-то время. Истратив остаток остроты своего оружия, Васу удалось ненадолго отступить; он бы искромсал его и тупым лезвием, да только в этот раз нужно думать и о других, что он совсем не привык делать во время боя.

— Лезвие… Желательно два, — командным тоном попросил Вас у ближайшего от него скопления растерянных ребят, невольно принявших участие в жестоком шоу.

— А-в… что? — Пикс чуть ли не вскричал искажённым голосом, завидев покрывшееся чёрной пылью измазанную физиономию Васа.

Однако, дай ему ещё секунд пять, и он бы вовсю исполнял поручение, демонстрируя целёхонькое, не видевшее грязи, лезвие, прятавшееся в превосходной оболочке.

— Вот, держите, — Элис преподнесла Васу своё оружие, на удивление розового цвета, даже с наклейкой-мишкой на рукоятке, что запрещалось, между прочем, делать. — А эм-м был ещё Черный клинок, клинок-мятежник — тот Артура, у него по заказу, он мне сказал, что в нём аж два ядра и поэтому такой цвет, словно… вот он… А мой розовый. В возьмёте и его? Будьте с ним осторожны, капитан, — почти шепча как заклинение произнесла последе предложение и расплылась в нервной улыбке.

Но Вас был слишком отчуждён, и даже если бы услышал, то не придал значения и, как всегда, обдав холодным взглядом.

— Помогите тем, кто у завала. Возможно, он не последний, — напоминал Вас торопясь и прикрепляя лезвия, что полегче, на заднюю часть спины, где обосновывалась магнитная поверхность, для удобства, а чёрный, здоровый разместил в своей хватке. — В сражение самим не лезть, только если… Где Омнис? Она у завала? А… Галлон? Пытайтесь отправить сигнал в центр, надо собраться.

Отдавать приказы и вести переговоры в такой обстановке совсем не его. Почему-то из всех именно думалось ему попутно и о Галлоне, после скрытого лёгкого ненавязчивого волнения за Франческу. Постоянно всматривался в окружение, он хотел заметить то, что придаёт загадочность ситуации, но в то же мгновенье нерешённая в виде Двенадцатикрылого проблема, его нелогичной прочности, резала его спокойный дух, вымогая обратить на него внимание.

— Галлон с западной части, ребятам помогает, туда кинулся сразу… вместе с Омнис, когда Франческу… — Решил зарекомендовать себя Писк и хоть как-то приуменьшить свой, как он считал, позор перед Васом. Но последнему было не до отношений, и, услышав всё необходимое, резко рванул к своему заждавшемуся противнику.

Вас передвигался быстрее любого из наставнического сообщества, а сегодня с особенной скоростью — ставки ощутимо набирали обороты. «Умеренный вес», — думал Вас, шаркая, поднимая пыл, вырезая полукруги на каменистой земле, он двигался: такими действиями было легче сочетать скорость и, в случае чего, чтобы быть готовым принимать удар. Он не прогадал: было достаточно времени для обновления защиты и даже скромного её укрепления, а если дать ещё минуту две, то он мог бы «сжать» ядро и снести всё подчистую за километр.

Сверкая, всаживал заточенное усиленное чёрное невероятно плотное лезвие куда только мог дотянуться: неустойчивые конечности похожие на ноги, бесформенный корпус с выступами в виде непонятных кусков на теле, крылья, что неспособны поднять вес из-за неуклюжести самого создания; голова была всажена наполовину в туловище и её макушка, вернее часть как показалось Васу сильнее всего защищена (там и было ядро), поэтому планом было сократить себе работу — порвать цепь защитной оболочки. Двенадцатикрылый старался отделаться от нарушителя, отмахиваясь, бесполезно выглядящим, выпирающими частями. Но больше всего хотел придавить его: попытки были его жалкими, хотя Вас каждую из них подвергал своему утончённому маневрированию; в привычках его было никогда не недооценивать противника.

Взмах за взмахом, чёрные искры полуулыбками разлетались от соприкосновения двух сил пока, он не обнаружил слабую точку в неустойчивом сплетении деталей. Это произошло внезапно: Вас рубя и выискивая что-то бегающими глазами, углядел как лезвие своим концом проходит и задевает сплетение, а оболочка за секунду приходит в своё обычное, стойкие состояние. Что позволило нанести смертоносный для уродского создания разрез. И именно сейчас Двенадцатикрылый всей массой наваливается на обидчика, в момент своего наибольшей уязвимости, но вместо Васа весь вес принял на себя чёрный резак: он прошёл сквозь прочную материю, чуть продвинулся вверх — глубже, задевая ядро. Металлолом теряет энергию, равновесие, опускается на конечности, и в таком состоянии остаётся. Вас обходит справа и обхватив рукоять отсекает основание — голову под углом. «Аа-р-ргх-аа… Вот так! Мордой вниз!» — звучал на выдохе рык, который предзнаменовал конец блудного цирка. А затем, малость добить, выпустить пар, прикончить игрушку учёных. Он никогда не оставлял их в живых и тем более живого материала, кой при странных обстоятельствах был длительно находился пригодным для изучения.

Подобные ограничивающие его сражения утомляли, а утомление приводило, в свою очередь, к накоплению напряжения. Извалянные в сухой грязи, осквернённые обломки томлённого напряжения значили победу и над смердящими, несносными учеными (не все были такие, находились и те, кто нравился Васу) и над самой Смертью, которая оказывается преследовала их с начала экспедиции. «Пятьдесят шесть рубленных, мятых тупыми клинками частей биоробота, втоптанных… Пятьдесят шесть!», — чуть ли не плача будет фиксировать факты перед Васом председатель учёного совета, желая подействовать на совесть своими излишне страстными жалобами. А его подопечная будет короновать подлеца неумелыми статусами: «Вы жестокий и не благоразумный человек, мистер Граунд. Не в ладах с собственной агрессией, сколько ненависти может у вас вместиться». А Вас будет всё отмахиваться и старательно избегать преподобных неловких поучений и жалки мозготрёпкок.

Первый взрыв задел не только Франческу, но и рядом идущих тоже. Во время сильного толчка она прикрывает собой Майю, которую вместе с ней одновременно отбросило в сторону, на выступы. Франческе пробило плечо, а Майя раскинулась бездвижно рядом. К тому времени, когда Галлон обнаружил их Франческа была в полусознательном состоянии; она слабела, теряла кровь, но вместе с этим её система жизнеобеспечения не работала из-за того, что удар прошёлся по его основе — спине, и, не смотря на схожесть обстоятельств, принял на себя чрезмерный поток магнетизма, что сопровождал взрыв. Вас тогда ещё справлялся с первым Двенадцатикрылым. Холодный и расчётный его разум не позволял эмоций, но за Франческу всё равно сохранялось сильное волнение, порождённое интуицией и опытом, ужасно совестно грызло его кровоточащее и в такие тиски загнанное сердце.

— Срочно, восполнить баланс тебе нужно, Франческа… держись, — закопошился Галлон. — Как тебя пробили, как же не повезло… быстрее.

Галлон уже настраивал систему поддержания жизни — электролитного баланса, но слова вырвали сами собой, если кто-то услышит, то прямиком поможет, а значит больше шансов, что для Франчески всё обойдётся хорошо.

Пока Галлон осматривал и освобождал место ранения, подоспели Иван и Настя. Они были всегда вместе: принимались с одного училища с Земли.

— Что такое… Ах. Фран… как же так, — начала эмоционально и бережливо подбирать слова Настя, — кровь, Галлон, я тебе помогу, сейчас; настроем, у тебя вижу есть один, сейчас свой дам ещё ампулу… Дышит?

— Дышит, пульс, как мне кажется, слегка учащённый. Вань посмотри рядом, кого могло ещё зацепить, — Галлона не покидала мысль, что кого-то могло ещё так же сильно задеть, что где-то чья-то жизнь так же может быть под угрозой.

Ни проронив ни слова Иван отлучился, но бродил он недолго — никого не нашёл, кроме Майи Он немного посмотрел на её и заключил, что сознания нет. Иван имел дело с медициной когда-то, но всё же поверхностно, и поэтому чрезвычайно переживал; представить здесь смерть он не мог, и если бы он перевернул пострадавшую и увидел бы нелицеприятную картину, например, ободранные локти или глубокий порез, то точно впал в лёгкое оцепенение, сам становясь нуждающимся в помощи. Но ужас фантазии растворился от первого взгляда. Иван проверил пульс: рука скользнула через мембранную оболочку на броне к лёгочной артерии на шее. Пульс есть, удар за ударом, неспешно двигалась кровь в теле. «Спасибо», — подумал он, обращаясь к ней. Он оттащил её поближе к группе и аккуратно уложил.

— Держи сетчатый бинт, наложи в два слоя, он сам потом сомкнётся как надо, — Иван протянул яростно-белый спасательный бинт. — Всё чисто… А Майя скоро придёт в себя.

Когда Галлон нашёл истекающую подругу, то ему не пришло в голову, что руководило Франческой в секунду хаоса желание защитить. В этом она с Васом, несомненно, похожа.

Через минуту две, когда вернулся Иван, Франческа открыла глаза, как новорождённый ребёнок после сна, и приподняла голову с колен Настенки, а Майя уже вовсю бодрствовала.

— Я отключилась? — спросила она у рядом сидевшего Галлона, приметив его первым. — А с Майей всё в порядке?

Майя появилась в её поле зрения и виновно закивала.

— Да, минуты четыре назад где-то, — опередила его Настя.

— Доложите обстановку, — резко формально начала Франческа.

— Ну Вас разбирается с налетевшей угрозой, первый — повержен, — ответил Галлон, — вроде бы, я даже слышал, как он уже справился со вторым… Омнис! — удивился Галлон.

— Омнис? — сказала Франческа, пытаясь приподняться.

— О, а я тебя не видела. Ты где была, — обратилась Настя к Омнис, помогая Франческе.

Она появилась из неоткуда. Взгляд Омнис был обращён внутрь: куда бы она не смотрела — открывалась обратная картина, по крайней мере так казалось. По губе стекала струйка крови из левой ноздри, которую она слизала, когда та опустилась ниже. Лицо спокойное, без эмоций, расслабленное, как и всё тело, взгляд был совсем другой, не её, а который был прежне. Она сделала пару шагов в раскорячку, пошатываясь, осмотрелась кругом, оглядывала как первый раз, искала. Блуждающий взгляд напал на Франческу, Омнис подошла, не замечая никого, врезаясь около стоящих, присела на колени, нагнулась, — казалось, сострадала как-то её положению, — и, положив свою руку ей на голову, потревожила волосы.

— А… ты что… — не договорила Франческа, заметив явное отступление.

Кто был во внимании, тот смотрел, молчал, как сговорившись. Омнис отошла от оклемавшейся подруги, видно, заметила рядом Галлона, который был сам не свой: застыл и смотрит, в груди бешеный стук. Он не осознавал, где находится, когда поймал глаза, смотрящие прямо на его нутро, настоящее, первородное, он озабоченно ободрился. «Да что со мной происходит?!», — подумал Галлон и даже зазвенело в ушах. Глаза её сверкали, шлем начал стеснять пышные, рвущиеся, волосы, походка выравнивалась, становилась утончённей и строже.

Она уже почти приблизилась к нему в плотную как замелькала фигура вдали, всё приближаясь — это был Вас; его рабочий день только подходил к концу, разобравшись с помехами, он даже желал добавки, где-то внутри себя, жалуясь на слабость противника и скромность поля боя. Омнис стала внимательно осматривать теперь его — обнимающий, проницательный, нежный взгляд вцепился в него. Он заметил, что что-то изменилось, волосы на его теле встали на дыбы, но послевкусие от сражение затуманило предостерегающее чувство.

— Ах… ха-а… все целы? — спешно начал запыхавшийся Вас, — Франческа?

— Жива не бойся, — опередила его и заулыбалась, Франческа, видя, что он в порядке.

Кто был рядом и кто успел подойти, в том числе и Адриан, стали докладывать, собравшимся вместе командирам свои наблюдения и предрассудки: кто-то говорил, что тоже связался с центром и они уже выдвинулись к ним, одни видели, что далеко столб дыма на востоке, а другие, что пара небольших Двенадцатикрылых пролетели от них он в сторону юго-востока. Галлон же зарылся внутрь себя и больше походил на стороннего наблюдателя. «Что ты хочешь?» — подумал он.

— Все на месте? Собрались? Я связался с центром, через десять минут нас заберут с воздуха, — осматриваясь говорил, отпуская своё настороженное, Вас. — Остальные, кому велено, следят за горизонтом, больше не должны появиться эти… Что… с… Омнис?

Омнис подошла к нему вплотную, да так, что не снятый шлем упирался ему в грудь своим основанием, лицо выражало неприязнь, неодобрение, будто найдя изъян в душе, брови нахмурены, косятся глаза. Так как Вас был выше неё, а голову она не закидывала, то смотрела она под углом, в подбородок.

— Вижу, ты тоже в здравии, что хорошо, — не успел договорить, отдышавшийся Вас.

— За-щи-щай-ся! — произнесла решительно и энергично Омнис, останавливаясь на каждом слоге, будто проводя отсчёт.

Вас только и успел напрячься, сконцентрироваться в одной точке — в корпусе, посредничеством своего инстинкта, а пока руки Омнис обхватывали его плечи ему даже и в голову не пришло отойти от неё. Удар пришёлся коленом в солнечное сплетение, симметрично, идеально, безупречно. Пролетел Вас метров пятнадцать, покрутившись сначала как попало, а потом перевернулся вдоль, и остановившись пролежав на спине раскинув рука ноги секунды две, приходя в какое-то новое, запертое долгие годы состояние; уперевшись рукой, поднялся наконец на ноги.

Омнис поспевала за ним. Пришла в себя. Рукой стягивала снаряжение: растянула и порвала по швам облегающую ей защитное снаряжение, кинула шлем, как головной дамский убор, — тот раскололся, сломался и лежал в таком состоянии далеко позади. Стягивая обмундирование с ног, заступилась, наклонилась и упала на бок, и, уже в лежачем положении избавилась от надоедливых остатков лёжа, как капризный ребёнок не желающий принимать себя в такой одежде. Вскочила, приняла возвышающуюся стойку, поправила свои пышные светло-серые волосы; концы их встали на дыбы и приняли положение от затылка; их корни стали переливаться красками (сиреневый, к концу фиолетовый, лаймовый и розовые с белыми), а от них бесформенными, самостоятельными бликами эти же цвета периодически всплывали, неслись за ней.

Вас тоже всё да смотрел не неё, не приветствовал он сражения с женщинами, даже не одобрял, а вот сейчас его практически насильно вызвали на поединок, взяли буквально за шкирку и кинули. Он ничего не понимал, наверное и не должен был. Его постигла не только физическая боль, но и отчасти нравственная, больше похожую на душевную, и он знал, что эту боль он разделяет как-то с ней.

— Как прикажешь расценивать твой поступок, — крикнул он ей, после недолгого молчания, даже немного ухмыляясь, поневоле. — Неужто старшина решил мне устроить повышение, а сейчас у меня такой экзамен необычный, — оправдывал ситуацию Вас, нисколько не веря своим догадкам.

На лице Омнис читалось умиление, и чутка сострадания. Так они и стояли друг напротив друга, выжидая.

«Хорошо же впечатала меня, промедли я и пришлось бы во время боя штопать рёбра», — подумал про себя Вас.

— А я посчитал ведь, хах, что тебя в отряд «для вида» к нам впихнули… — неожиданно выдал Вас, думая о своём.

Если бы Вас знал какая у него цель, то уже давно бы начал бой первый, но он не знал и по опыту своих сражений или же по привычке предпочитал наблюдать; инстинкты не подавали знаков, молчали.

Омнис топталась месте, и всё молча пялилась, и вдруг задвигалась. Пошла полукругом слева от Васа. Игривая походка, обмотанные черные конечности и выпирающий у шеи, постепенно сужающийся к низу позвоночник, — как имплант из темного материала, — открылись для глаз Васа. Он заметил его впервые, и первое, что пришло в голову не киборг ли Омнис или робот, что оправдывало нечеловеческую силу удара. Но потом Омнис сказала, будто читая его мысли, замечая скачущий взгляд:

— Не смотри, туда, — звучало так ласково, будто секунду назад ничего и не произошло, что Вас и забылся, — это мне установили те, что приняли мой визит. Испугались. Впрочем, ерунда, безделушка, но мне нравится он; подразню их немножко, поэтому оставила, подожди-ка… нет сейчас я от него избавлюсь, — продолжала говорить и идти вдоль периметра.

Омнис неаккуратно выдернула имплант двумя руками и размозжила ногой, бросив с силой на мёртвую землю. Небольшая ранка должным образом затянулась, как было раньше.

Послышался зов со стороны группы, там поднялся гам, может быть, что-либо толпа хотела предпринять. «Пустите меня. Что там происходит? Что с Васом?» — говорила Насте с Иваном Франческа, поддерживающих её. Кто-то издали наблюдал, хотел помочь, да не решался. Чем и как помочь? Кому? Галлон тоже наблюдал, не верил. Адриан был с ним, говорил ему что-то указывая пальцем, но товарищ его не мог разобрать ни слова, его поглощало зрелище, то которое больше никто почему-то не видит и не осознает. Он всматривался в сверкающие блики отходящие и возвращающиеся от волос Омнис. Как они собирались, отдалялись и обволакивали в кульминации её бёдра до колен, затемняясь до черного, темного фиолетового к низу, к ступням.

Прошло три минуты, до эвакуации — семь.

— Чего ты добиваешься? Что тебе нужно? — до сих пор хотел разобраться Вас, он не хотел причинять ей вред, но понимал, что если это повторится, то ему придётся применить оружие, хоть бы для того, чтобы отразить нападки очень хорошо знакомой бунтарки.

— Ну а впрочем, — игнорируя его вопросы, Омнис остановилась, напротив, Васа на расстоянии, разглядывая его полностью и всматриваясь на положение рук, — у нас… с тобой… мало… времени!! — кинулась, сорвавшись с места, на него, заулыбавшись и громко обозначая последние слова.

Сжав, в кулаке правую руку, а левую вытянув вперёд, Омнис нацелилась в то же место, прямо в поставленный блок. При столкновении оба отскочили в разные стороны Васу пришлось посильней, в этот раз удержался. Поднялась пыль, закат краснел, оранжевело небо.

— Агха… пчх… — отчихался, противная пыль окружила Васа, на миг озадачил себя он устранением этой пыльной дилеммы, и подключил маску.

Пока пыль осаждалась Омнис снова очутилось в близи, беззвучно, только неразличимая фигура её мелькала справа слева, предвещая её появление. И снова: удар ногой в корпус. Вас успел схватить её за голень и хотел откинуть в околостоящий каменистый выступ, замахнулся, но Омнис так выкрутилась, как кошка, что почти вывихнула ему плечо, не отпустив и не ослабив он хватку. Снова отступила.

Разум странно туманился, Васу вдруг захотелось просто сесть и ни о чём не думать, окунуться полностью в идеализированное прошлое, мысли об этом ослабляли его наблюдение.

— ВАС!!! — громко и отчётливо произнесла его имя, привлекая внимание. — Я хочу, чтобы ты понял!! — отвечая на его вопрос, — но это моё личное желание и личный ответ.

Вас собрался, пришёл в себя, стёр пыль со лба, перемешавшуюся с потом, стремительно следя за ней, но почти не слушая; он не хотел её слушать. Он хотел только смотреть на неё вечно.

— В рукопашную на него несётся, сумасшедшая! — крикнул мужской голосок сзади, оборвавшийся на полуслове, заметив проницательный взгляд на себе, который так же быстро вернулся обратно.

Омнис устремила лик к верху, закрыла глаза, так и стояла какое-то время.

Пять минут до эвакуации.

— Мне снилась бездна, — начала с середины предложения Омнис, тоскливым, грустноватым, обременённым голосом, — как я взмывала над ней, над бездонной пропастью, не боялась, чувствовала себя на своём месте, была, однако, не одна: там была женщина с ребёнком, которому я помогла. Тогда, на анализе, мне сказали, что это есть моё бессознательное, сказали, что будь я на краю, то не испугалась, а значит могла бы погрузиться… — замолчала снова, посмотрела на своего слушателя, тот изменился в лице — был настроен серьёзней. — Так-то лу-чше!! — Растянулась в улыбке Омнис.

— Чего ж медлишь, — Вас словно оживал, тоже улыбавшись на бок. — Сама говоришь, что мало времени.

Они кинулись почти одновременно. «Не проскочишь» — пронеслось в голове у Васа. Омнис хотела проскользнуть внизу, по пыли. Почти задев его правую ногу, она, ловит удар бок другой. Выкрутившись, и используя силу удара выполнила переворот с двух рук отскочила от земли и обратно. Встала на четвереньки, потянулась. Ещё быстрее побежала вперёд — Вас приготовился. Удар, но промахнулся: Омнис подпрыгнула. взмыла в воздухе, их взгляды снова встретили очень близко, на эту секунду время замерло. Разворот и удар с двух ног в спину. Вас чуть не упал, и, когда оборачивался словил резкий удар в шею локтем. Омнис двигалась быстрей Васа. В ответ он успел схватить её за плечо, но та снова выгнулась и оказалась снова за его спиной, освободившись снова из хватки. Вас вынул интуитивно лезвие, однако, неосознанно и взмахнул вокруг себя, опасаясь худшего. Омнис вывернулась, свернулась, а в двух сантиметрах от места рассечения и отскочила на безопасное расстояние. Кое-где у Васа выступила и застыла кровь.

— Я хочу донести да тебя… на твоём языке, я знаю, что будет и я поэтому… — глубоко вдыхая снова заговорила Омнис, — ах… хах… что же я делаю, — потёрла она глаза руками. — …Вас, — позвала она его, — я надеюсь на тебя, на твоё решение… ты бы тоже хотел их спасти.

Одна минута до эвакуации. Вдали, в закате слышался вибрирующий звук.

Вас всё молчал. Омнис большими рывками преодолевала расстояния до Васа. Последний, повернул лезвие тупой стороной и, точно в цель, направил на неё. Пара взмахов, не попал — она всё играла с ним. Омнис ногами обхватила его руку, повернулась вокруг оси, так, что оружие выскочило из рук носителя и воткнулось, обжигая пыльную землю вокруг. Вас окончательно потерял равновесие и завалился назад, упав на спину. Лицо всё было в пыли.

— Ээ да, что ты делаешь? — подстрекая недовольно сказала Омнис, встав над ним и приняв надзирательную позицию.

Вас начал что-либо говорить, но Омнис ничего не могла разобрать, поэтому приземлилась на него и сняла фильтр, выдернув его раздражённо, сломав безделушку, предварительно покрутив в руке.

— Ха..тфу… хаха, — засмеялся легонько Вас, протирая и открывая глаза, — чего пожалела меня? Я тебе не ровня. Хоть бы стукнула посильней ещё раз в отместку.

— Ещё бы был, — заёрзала Омнис, — и я не собиралась калечить тебя и даже так ты всё равно сдерживался. А если бы я была не я? — растрогалась она вдруг, задумалась, засмотревшись на него. — Я.…тебе снилась?

— О, ещё как снилась, почти по расписанию… я ждал… Кто же знал, что ты придёшь именно так… и решишь, что будет лучше первым делом распинать из меня, застоявшеюся скорбь, — заключил Вас, снова усмехнувшись.

— Я ещё не закончила… уйду… на время… потом…

— Подерёмся? — с усмешкой выдал Вас.

— С тобой драться как мешок картошки колотить, — с задорным недовольством ответила Омнис, есть дела поважнее… это поистине важно, доверься мне.

Вас протянул руку, потеребил пышные волосы Омнис, блики разбежались, обвили его руку, защекотали. Он находился в моменте, в том моменте, который своим контрастом разделяет реальность и параллельную сторону самого бытия, оставляя след в памяти.

— Я буду как всегда — неизменен, только вернись.

— Вернусь… Держи ближе к себе Галлона, он такой же как я, — торопливо заключила Омнис прежде, чем снова уйти в беспамятство.

— Подожди как такой же!!! — вскрикнул Вас из последних сил, поднявшись и схватившись её тело, — Омнис!

— Тво… ре..ше… пов… т, — всё, что способна была выговорить нынешняя Омнис.

Вас прижал её тело к себе, глаза намокли, вслушивался в меняющееся сердцебиение, пытался уловить как уходит её сознание, как оно же замещается дубликатом, созданным ею же. Затянувшаяся рана на душе стянулась сильней, пропитавшись надеждой.

— Мы соберём этот мир по кускам, — проговорил напоследок он её шёпотом, вложив в эти слова всю свою силу, силу преданного сердца.

Зашевелились уголки рта у спящего лица Омнис, но Вас не заметил.

Глава 7

В земной штаб группу доставили за полночь: пострадавшую, претерпевшую необычный, но, довольно, ценный опыт. По заключению расследования выявили, что те два Двенадцатикрылых, были из «древних», то есть, действительно редких экземпляров, которых, впрочем, не сыскать, не изучив всё досконально коричневые зоны, а их реакция на большую концентрацию ядер в оружии — это взрыв и перегрузка их собственного центра энергии, что само по себе является неустойчивым механизмом из-за неспособной на осмысленные действия «Валви».

Через пару часов все уже почти и забыли о неприятном приключении. Ранение у Франчески зажило ещё при транспортировке. Прибывшие в спасательном отряде провели разведку, собрали части (что можно было различить в растерзанных останках) Двенадцатикрылых. Уже к утру к Омнис пришло сознание, как было до этого. Васа на месте кое-как осмотрели, потому что не было ему до этого дела, знал он и так, что попусту его докучать нет смысла. А Пока мог всё был рядом Омнис, смотрел на её забывшее его лицо, как на бёдрах больше не переливалась краска, на волосы, растерявшие объём, на тускневшие глаза, с которыми также обесцвечивались и его, но вспомни он её слова, так разжигались былым цветом они вновь. Он думал в тот момент: «Где ты сейчас? Где можешь находиться?». Что же можно сказать о Галлоне, так он вёл себя так, будто узнал что-то новое, открылось понятие ранее знакомое, но невозможное для понимания, и теперь его путь, направление прояснилось, стало светиться ярче. В течение всего остального пребывания на Земле времени он выжигал в своей памяти образы из прошлого, будущего, из какого-то другого пространства и из неизвестной материи, вложенные ему кем-то; или которые уже были? Семя дало росток.

Рано утром, когда наступило привычное время для повседневных занятий, Галлон с Адрианом занимались рассортировкой лезвий на базе, проводили осмотр, заряжали уже специалисты с прикреплённые к центру, из их числа были и люди с Земли, которые доблестно и совестно, даже с какой-то преданностью работали там. Перетаскивая один из дефектных лезвий, Галлон остановился у перил в стеклённом туннеле-коридоре, идущего вдоль помещения на высоте двух ста метров, с которого открывался прелестный видок на изморённый Земной простор. Адриан примкнул к нему, тоже находя его стоящим внимания, разглядывая другую сторону — границу с множеством преграждений, переходящую в жилые зоны и цветущие поля.

— Всё думаешь про неё? — Адриан дал знать, что понимает, где сейчас находится Галлон, — капитана расспросим, я уверен, ничего необычного с его истории не узнаем.

— Я с ней… знаком (не просто знаком), — с задержкой выдал Галлон.

— Это как? — Адриан оглянулся.

— Не в том смысле, что знаю как тебя, а в том, что… хмм… до жути знакомая. Походка, взгляд: язык тела, в общем. — Галлон говорил запинаясь, как по неровной каменистой дороге протаптывал тропинку.

— Если про это, то она мне напоминает ту девушку, тоже со свойственными чертами, которая по нам носилась с карточками; ха-ха! Она меня, — вспоминал Адриан, — я не рассказывал, из тренировки вырвала почти, прям. Я ей тогда сказал: «ну так сильно надо — подождёшь». Что-то я погорячился, сгрубил не думая, а она возьми, да со мной встала, схватила тренировочные пистолеты в две руки, да все мишени в перезарядку отправила; попала и ни разу не промахнулась, из двух рук шмаляла одновременно. Ну и женщина! — развел он воодушевлённо руками. — Всучила мне карту с таким непринуждённым видом и утопала; так вот тоже походка была говорящая.

— Я тоже видел, как она ходит, но это… разное, — сказал на выдохе Галлон, — пробивалась ко мне в комнату сразу как мы в тот день в ходе разошлись, а я в душе был в это время.

— Ого, — что-то подмечал Адриан у себя в голове, — и что, ты ей открыл, а она дверь на распашку и к тебе ворвалась, — заключил и врезался глазами в горизонт.

— Растопил я её настойчивость, — продолжал Галлон, — может, не в духе после подобных отстаиваний своего времени…

— Ну ко мне она точно не вовремя пришла, — подметил Адриан, — чего это она так резко… показала свой стойкий жар.

— И ко мне… тоже не подмастила совсем.

Солнце отдавало жар всем желающим, где-то далеко виднелись еле заметные жёлтые точки разноцветных, разрастающихся в начале весны плантаций. Стало почти тихо, прислушавшись, можно было услышать, как центр наполняется жизнью посредством активности людей.

— Галлон, а я и не подумал совсем, что у тебя тоже есть способности, — расторгнул нарастающую тишину Адриан. — Какой результат?

— Если кратко, то его нет, отрицательный, — проговорил с досадой Галлон, откинув неустойчивые ожидания.

— А если подлинней, — недопонял, Адриан, но азарт уже разыгрался.

— Был проведён тест, результат показал неточный. Двое, кто проводил, охали ахали, и в итоге сказали, что выводы дефектные получились: «приходи потом». — Галлон повернулся к Адриану, и уже собирался идти, но продолжил, — Одиннадцать реакций положительных показал, — с безразличием закончил.

— Прям Одиннадцать? — Адриан говорил и направлялся в сторону лифтов, — я то ничего не смышляю про реакции эти (но всё может быть), мне сказали, что одиннадцатое ярдо совсем не такие как все десять, и если есть только одиннадцатое, но нет, например, первого, то носитель получается действительно редкостным, но совершенно не таким, если бы имел все реакции.

— Нелогично и странно, — подтвердил Галлон, — повторно продуй как прибудем на Аполлон… А у тебя то, что, Адриан? Ты даже процедуру введения прошёл тогда.

— Прошёл. Третья, седьмая и девятая реакции.

— Чего в смешке растекаешься? Хорошие?

— Да. Повезло, даже третья, можно подумать из базовых, но, всё же, неплохо сочетаться так будет.

— А что они означают?

— Мне объясняли долго, но понять было трудно. Всё что понял так это то, что девятое ярдо — материя Гооджи, которая позволяет собирать невидимые частицы в округе сжимать и управлять ими, например, щиты, пули, тросы, липучесть. Седьмое: предвидение — ещё не пробовал практиковать — говорят, чём сильней сосредоточенность, тем сильней переливается красками, вот какая штуковина. И третье: точность, лучшая эмпатия и интуиция.

— Вот это список! — почти не воскликнул Галлон, искренне радуясь с другом. — Неплохо. Значит ты уже можешь ими пользоваться?

— Да, но нужно тренировать специально, на площадках, на манекенах. Но не успели, отправили сразу на задание… наверное хотят самостоятельное пробуждение.

К ним прибыл пустой узковатый лифт, на одиннадцатый этаж, который из без них был пуст. В лифте хорошо пахло, оба это заметили, но не посчитали нужным обратить мысли в слова, запах требовал, чтобы каждый, кто его вдыхает оставался при своём.

Проверив всё снаряжение и сдав дополнительный инвентарь, до Галлона с Адрианом дошла информация, что группе был отдан приказ немедленно начать сборы. Требовалось провести транспортировку Омнис в главный научный цент Аполлона, и что самое странное заметил Вас, что Галлона рекомендовали на усмотрение командиров отставить на время от заданий, чтобы он задержался на Аполлоне с целью повторного проведения теста. До вышестоящего руководства дошли результаты, и их обладатель — Галлон чрезвычайно заинтересовал. Но Васу доверия не вызывали подобные дела в центре, решение всё-таки оставалось за ним и за Франческой, последняя которая всегда была на его стороне, и поддержала его решение, тоже считая, что Галлон должен пройти цепочку заданий вместе со всеми. Воспользовавшись своей властью, капитаны в тот же день отправили сообщение о своём решении, после которого сразу же последовал приказ о пятидневном отстранении группы и её командиров в профилактических умыслах, которым противиться они были не в силах. И через двадцать четыре часа их корабль с командой в полном составе уже обратно пристыковывался к лётным шахтам Аполлона.

До многих пор известна была только одна реакция — её, как и все предыдущие поколения, считали одной и единственной; долгое время исследования одиннадцатого ярда пребывали в заморозке из-за отсутствия жизнеспособного носителя. Первая одиннадцатого ярда «половина» обуславливалась синхронизацией «души» и тела, что позволяло изучить изнанку мира. Подобные реакции появлялись раз в столетия и преимущественно у «инвалидов», благодаря чему, после введения вещества, они сходили с ума; также постепенно теряя жизнеспособность (частями растворяясь и стираясь в пыль, «засыпая» и не просыпаясь больше никогда, или превращаясь в «овощ», человека, находящегося в вегетативном состоянии) из-за выявленной после непереносимости. Единственный человек кому удалось дольше прожить с этой реакцией «умер» в возрасте двадцати семи лет, ему в юношеских года выявили одну реакцию — одиннадцатую (как оказалось потом неполную), после введения вещества прожил ещё десять лет, а в конце последнего года жизни в одиннадцать утра растворился на глазах у родных. Все прежние исследования были основаны на результате, полученных от его плотного сотрудничества с научным обществом. А в настоящее время в цепкие руки учёных попала Омнис, а погодя время и Галлон.

По прибытию группу распределили на медосмотр, а командиров на допрос. Франческе с Васом показалось будто начальство разыгрывает сценку, пытаясь преподать обстоятельствам непринуждённый вид. Потом ребята с яредной реакцией пройдут экспресс-подготовку по своим способностям, включая Адриана. Омнис доставили в главный яредный центр, и Галлона примерно туда же: на тест.

«Какая спешка, какой приём»: думал он, разглядывая своего новоприбывшего сопроводителя, спешно вышедшего из дорогого транспорта. Выходец из высшего общества и влиятельный сотрудник «Блиц» с двоякими умыслами — Лоно. Соблюдал он дресс-код: чёрная рубашка, застёгнутая до последней пуговицы, волновалась от ветра на подтянутом, стройном теле, прямые выглаженные брюки по фигуре, на груди серебряный кулон в виде капли, строгая обувь, а пиджак куда-то подевал. Короткая стрижка с аккуратно свисающими черными прядями, с выбритым коротко висками и затылком. Лицо, привыкшее к улыбке и не имевшее ни единой морщинки, уши прижаты овалом, нос заострён и прям, как подбородок, черные брови тонко сопровождаю линию глаз, которые на фоне грубого чёрного, врезаются в память своим притягательным рубиновым.

— Куда путь держим, хозяин? — обратился иронично Галлон к нему и подумал про себя, что все выходцы из этого «Блиц» слишком уж похожи друг на друга.

— Галлон Баунсмон, — начал тот, хитрым и не слишком глубоким голосом и подстроенной интонацией, — я буду вас сопровождать во время всех процедур, меня назначили на ваше попечение, а также для защиты ваших прав в случае недобросовестных поступков кого-либо.

— Понял, понял, не люблю формальный тон, — прочуял, что с ним общаются как-то притянуто. — Цвет глаз почему крестный, Лоно?

— Природа наградила, — продолжил он, — вас кто-то предупреждал… обо мне?

— Командир, а именно Вас, сказал, что придёт ко мне вот такой высоченный (с кликухой «Драконий глаз»), хмуролицый и с шрамами на предплечьях, и что если обидит меня, то ему нажаловаться, чтобы он «пообщался» потом с ним.

— Ну даёт! — резко вырвалось у Лоно, не показав на лице никакой эмоции. — Представить иной исход будет трудно: уверяю вас, что нам не придётся улаживать сие рабочие конфликты в ближайшее время.

Он усадил Галлона в поджидавший транспорт и, взлетев в воздушные пути, помчали в центр.

* * *

В это же время где-то в правительственном научном блоке «Одиннадцатой»:

— Мы выяснили, что её идентичность целостна — сохранилась в чистом своём виде; ещё обнаружили то, что одиннадцатое ярдо, в совокупности с первым и вторым подтипами, способно сохранять тело, как у некоторых животных во время анабиоза, то есть нам неизвестно как она выживала одна в открытом космосе, до анабиоза, и что случилось остальной с командой. Но самое главное, что удалось засечь — это факт того, что она покидала свою физическую оболочку.

— Как покидала?! — воскликнул другой. — Когда это мы научились отслеживать нечто абстрактное и метафизическое? Только не говорите мне, что все ваши выводы построены не на объективных суждениях.

Продолжал тот, не общался внимания на слова первого:

— Она не могла «притвориться», многократное исследование при её пробуждении показывало её «другую» (беспамятную). Хотя она пропала пять лет назад, исследования демонстрировали, что в анабиозе она была только последние три месяца.

— Но она же, как вы говорили, настоящая шла на контакт.

— Шла, но позже: после наших попыток «вторгнуться» к ней… когда её доставили «Блиц» с Земли и, в скором времени, того парня.

— А-а-х надоел, не нагнетай, успокойся и.…узнаем её секрет, от нас не убежит никуда… Ты знал, что на нашу организацию во время последнего консилиума положил глаз сам Буфо, точнее свои денежки, и ещё один очень влиятельный человечек? Пока скрывает свою личность, но мне кажется это может быть связано с тем, что это кто-нибудь с элиты, из высшего совета или политический лидер, а может быть это Иоганн… И интересуется они именно Омнис: до него дошла информация, что она может проложить своей оригинальностью путь к вечной жизни.

— Это всего лишь наши догадки про вечную жизнь мистер…

— Как вы не понимаете, — перебил его, — сейчас подтянутся остальные, а Омнис нам всё тайное раскроет. Слышал же сам, лично, как она говорила недавно, а не захочет — заставим. Не просто же так ей «Гидру» установили. А ТП-07? Её же оружием и победим, и сдержим. Думаете просто так «Блиц» отпускают таких индивидом погулять, да они каждый их шаг предугадывают, контролирую сутками.

— Да как же так, это негуманно! И какова вероятность, что им не неподвластна и эта часть? — Негромко протестовал мужчина. — Нам тонкости всё неизвестны, мы рискуем наткнуться на пропасть, идя без света. И выйдет в противном случае…

— Уважаемый наш, их свобода попросту невозможна; как же до вас всё ещё не доходит, — перебил, снова недослушав тот, — что дело мы имеем подобное на происшествие с открытием ярда: подобного пятьсот лет не случалось. Один случай на миллион!

— Омнис действительно редкость, но наши знания о ней чрезвычайно малы и…

— Что показали результаты Галлона? — спросил, снова перебивая тот, думая только о своём.

— А-эм… с новоразработанным тестом, на основании результатов исследований, полученных от Омнис: у него все одиннадцать положительных включая две подгруппы будет, по крови, но…

— Великолепно! Замечательно! А вещество водили?

— Сегодня планировалось, но… также была выявлена вероятность непереносимости вещества, если кратко, то риск, что его тело не выдержит девяносто процентов. А испытуемый… не был ещё проинформирован об этом.

— Отлично! Девяносто — не сто! Его выбор «общественность» не интересует: сообщите ему, всё равно придётся жертвовать собой ради благих целей общества… м-м-гм, его душевное состояние никак не повлияет на исход результата?

— Ну что вы… нет.

— Тогда, введите его в курс дела. И обязательно проследи за выполнением требований, чтобы он ничего не вытворял, что могло бы помешать процедуре! Заприте, свяжете, обманите; ах как я могу… так поступать с ним, сейчас же узнайте, чего он хочет и вторгнитесь в доверие, в целях, конечно же наиправильнейших. В любом исходе нам нужно предусмотреть как реагирует тело на полный яредный набор… Как же повезло нашему поколению жить в одно время с таким открытием! — Снова восклицал тот вслух о своих преувеличенных ожиданиях.

* * *

Приземлившись возле центра, Лоно наметился приоткрыть дверь Галлону, но остановился, удивляясь своей бестактности. И чего это его так несёт ему услужить? «Абсурд» — подумал он, поправляя причёску. Он же разъяснил ситуацию, принявших их визит учёных, те ждали уже их со всем готовым. Здание само выглядело престижно, как внутри и снаружи, виляя по коридорам Галлон обнаружил знакомую комнату, в этот раз просторней и вычурней. Окружавшие его приодетые мужчины и женщины, свалили его наповал информацией и только Лоно осмысленно внимал их речь. Сообщив, Галлону, что всё в порядке, уселся рядом в креслице, в ожидании.

Пока Галлон проходил повторный тест, Лоно подслушал диалог рядом стоящих:

— Одиннадцатое ярдо по своей сути влияет не только на физическое тело, а и ещё на сознание, — горбатый мужчина, давясь собственным голосом шептал, ерзая свои волосы и ковыряя ногтями кожу головы, — и что… что они там узнали? — эмоции постепенно брали над ним верх, но ещё раз построив свою речь, нашёл её лишённой основы, после чего обдумал слова ещё раз и продолжил. — Теперь даже не обращают на нас внимания… какая у них цель… а может цель не имеет значения, то есть у них нет теперь понятия ни цель, ни мотив… и жизни, наверно, наши теперь тоже не имеют смысл.

— Во-первых, — заговорил круглолиций его коллега, останавливая заключение сумасшедшей мысли, — покамест человеческий род существует и дышит этим, хоть и разным, воздухом, это может иметь смысл и ещё какой весомый! А во-вторых: ничего не изменится, только потому что два каких-то человека — теперь полноценно могу сказать, что недочеловека — проявили чрезвычайную реакцию с ярдом… это, по сравнению с историей — мелочи, — закончил мысль и даже сам успокоился от своих слов, так с легко в них верил.

Но его собеседник ни разу не верил, а «нелепые переживания» восстанавливали свою власть.

— Мелочи не имеют решающего значения — они решают всё, — злополучно для своего собеседника выдал, закончив мысль.

«Со своими тараканами в голове»: заключил про себя Лоно, наблюдая как Галлон сходит с «пьедестала».

— Ну вот, гляньте. Положительный! — Тучная женщина небрежно и, почти игнорируя Галлона, сообщила результат.

— Великолепно, великолепно; покажите мне, — попросил Лоно, и разглядывая бумажки, что-то разбирая в них и попутно посматривал на своего подопечного. — Галлон, собирайтесь: сегодня вам введут вещество! — энергично, сверкая в зубастой улыбке, выдал красноглазый.

* * *

Вас вышел за Франческой прикрикивая в след:

— Да вы ничего не добьётесь запри вы их в четырёх стенах!

Он хлопнул гневливо дверью, что та с боку погнулась, и повторил:

— Низшее… звено… низшее звено! Чёртовы скоты.

— Как и в прошлый раз, — серьёзно начала Франческа, — когда Омнис с научной командой отправили на «Стелле», только тогда изолировали, фанатики, а сейчас усилили меры: они что-то явно не хорошее замышляют.

— Омнис сказала мне напоследок: «Держи его поближе к себе…», — припомнил Вас, — может ждёт от нас каких-то действий? А что, если она надеется на меня? А мы сейчас возьмём и улетим, и останемся в неизвестности… как они прям и хотят!

— Как бы то ни было, это не в стиле Омнис: оставлять всю ответственность на нас, — поуспокоила Васа Франческа, заворачивая за ним за угол.

Они вышли на первый этаж, обсеменённый народом с вычурными одеяниями, по которых бокам плелись большие камеры. Где-то в центре общего скопления виднелась до боли знакомая Васу чёрная, вылизанная макушка — это был Лоно, и он распинался на камеру, попутно отыгрывая предоставленную доблестным начальством ему роль. Франческа окликнула его и тот, услыхав звонкий голосок, повернув голову, наткнулся на гнусавую физиономию жутко раздосадованного Васа, приближавшуюся к нему большими шагами.

— Привет, где Галлон? — резко вторгся в медиа пространство из ниоткуда взявшийся нахал с именем Вас.

Лоно на мгновенье процитировал всё свои мысли в ту секунду у себя на лице, но потом резко вошёл обратно в роль.

— Вещество ввели недавно, а пока что ожидайте, — не смотря на него отчитался Лоно.

— Лоно, а Омнис здесь? — протиснулась Франческа.

— Пятый этаж, сейчас составляет карту путей до ближайших звезд-си, — наскоро выдал информацию, повернувшись к Франческе, всё также игнорируя Васа.

Шумные ведущие, заметив причастность Лоно с этими двумя, обнаружила, что это были те самые командиры из отряда, в котором проходили экспедицию Омнис с Галлоном. Часть набросилась на новоприбывших, заваливая несуразными вопросами то одного, то другого.

Когда Галлону ввели вещество, он прочувствовал, что за ним наблюдало больше глаз, чем мог увидеть.

Окружение начало меняться, а он терять сознание: такой вывод сделали окружающие его научные сотрудники, но сам Галлон так не считал. Пространство стало преобразовываться: свет покинул его, отступил не соприкасаясь, продолжал импульсивно отдаляться, так что почти оставил его в темноте, и, казалось, у него самого, есть что-то общее с этой тьмой. Галлон мог встать, — люди бывшие здесь ранее застыли в своих позициях, облик покрыла оболочка глубинной синевы; слабо различались черты лиц.

— И что дальше? — Крикнул он в пространство, завибрировавшее от его голоса, обозначая своё присутствие. — Где я? — Озвучил он свои мысли в вопросе, после оглушающей тишины.

Галлон попытался потрогать окружающие синевой оболочки — ничего не вышло; тут он заметил своё собственное тело, бездвижное, подобное прочим. Паника никак не подступала к сознанию, оживился только интерес. Он подошёл ближе к бывшему пристанищу для души и подумал: «выгляжу довольно расслабленно, неплохо… неужели это всё… и вправду происходит в реальности, как, а такому могло прийти». Тогда вообразил о том, что происходило бы, с другой стороны, наглядно, именно сейчас, и следом пространство изменились: положения фигур поменяли место, положение за мгновенье плавными движениями, вокруг его тела толкалась пара белых халатиков — подключали к нему какие-то провода и что-то вкалывали внутривенно. Внимание приковалось к немой сцене. Пару минут спустя до него стали доноситься звуки, будто он находился глубоко под водой, Галлон напряг слух, как ему показалось, и услышал тихий звук; оттуда, из пространства стал пробиваться свет и чей-то, сопутствующий с ним, знакомый голос: «Га-а-ал-ло-о-о-он!», знакомство с каким не могло ни состояться пока они находились под властью людей, представляющих сейчас эпицентр сейчас озабоченности. Света становилось всё больше, казалось, он может заполнить здесь всю пустоту, что ещё на занята нынешним правообладателем. Двойственное ощущение, однако, получается: секунда назад быть «там», а теперь «здесь». А собственно, где это, — здесь?

Галлон чувствовал, что происходило странное, будто с ним сведутся диалоги, но отвечает он своим подсознательным, которое не может контролировать. Он даже усмехнулся про себя: «ну, сейчас я наговорю», — предвкушая неловкость первого знакомства.

Свет косой полосой ударил в его блекло-голубые глаза — ослепило, но он ни на секунду не поморщился и смотрел прямо в центр, в ответ. Нечего не видно; раз секунда, пять секунда, миллиард. Галлон легко сомкнул глаза, по лбу пробежали тонкими лоскутами змейки света и испарились на носу. Всё объединилось в одной точке и он — есть эта точка; вселенная скинула свои запреты, отдавшись ему каждой живой, ещё не рождённой, мертвой звездой; мир приобрёл и потерял смысл тысячи раз; Галлон был везде и одновременно никогда, он был каждым существом и никем и никогда, возглавлял центр и местился на обочине. Он увидел и ощутил судьбы огромного числа людей, всех веков, рас, полов, возрастов. Узнал почему бьётся сердце, сменяются закаты на рассветы, снятся сны, почему существует любовь, почему умирают «несправедливо» и почему не умираю те, кто «должен» и т. д. (просто понять теорию и невозможно волю явления, а Галлон именно с ней и имел дело). Созерцал всех богов, но оказалось, что они имели смысл только на Земле, за её пределами они умирали, без людей не жили. Это было похоже на нескончаемый и абсолютно вечный поток знания, происходивший одиннадцать секунд в полной тишине.

— Ах-ххм, м-ха-а, — вытянулось в стоне из Галлона, выдыхая задержавшийся воздух.

Чувствовал он себя как прежне, только наполненным высшим смыслом, последний который залёг глубоко внутри его души и грубо взаимодействовал с «непроросшими ростками» на подсознательном. В ушах зазвенело, голову закружилась — потянуло в сон; Галлон противился резкому позыву. Шаткое состояние склонило его сначала на одно колено, потом на другое, руки в пол. Когда он открыл глаза, то увидел своё отражение в твёрдой глади воды, расходящейся кругами от его движений. Его лицо по ту сторону медленно открыло глаза, и когда их взгляд воссоединился — зрачки в отражении наполнились перламутровым цветом, белковая оболочка засияла розово-оранжевым, то через мгновенье цвета слились и осветили всё пространство, а от лба и до носа проходила незаметно влияющей, такого же цвета, струйка; у Галлона тоже засияли глаза, но он не заметил. В следующий миг он уже сидел в позе лотоса (падмасан) где-то посреди космического простора и окружали его бесчисленные миниатюры галактик.

— Сколько прошло времени? — неразборчиво донеслись слова до его слуха, медленно вырываясь и становясь громче.

— Сорок шесть минут… есть, — вновь откликнулся незнакомый голос в его голове.

«Я всё это время спал? Сколько я спал?»

Тёплые потоки воздуха набивали круги в помещении, розовые, белые, бежевые плитки покрыли пол и стены; четыре потолочные закупоренные лампы по углам еле светили, оранжевого, редкие, собранные и укромно спрятанные провода местами нарушали симметрию, а посередине нежно-розоватая, местами сиреневатая ванная, заполненная густоватой жидкостью со специфическим запахом.

В ванне лёжа Галлон. Очнувшись начал задыхаться хватать воздух, схватившись руками за гладкие борты, вынырнул и принял положение сидя. Сзади была подстилка для голов: он ей воспользовался, уже картина выглядела так, будто он принимает ванну в этой на первый взгляд странной, но довольно милой комнате. Просидел он так задумчиво минут пятнадцать пока не заметил, что в комнате не было двери. У Галлона было предчувствие, что он исполняет роль подопытного кролика, и в глубине души у него засело серьёзное, нарастающее отвращение. Вытащив себя из ванны, обнаружил ещё, что был он нагишом и ни полотенца, ни сменной одежды ему не оставили. Неизвестный мотив возник у него на уме и он, под его воздействием, дотронулся до блестящей, покрытой в крапинку катышками пара плитку, и, неизвестно для самого Галлона как, увидел, где он: на пятидесятиметровой глубине, из стойкого материала.

— Галлон, как вы себя чувствуете? — Немного искажённый от активации скрытого динамика голос поразил Галлона своей внезапностью.

Не желая отвечать, он подумал, что где-то он уже видел подобную ситуацию.

— Что я здесь делаю? — Начал спокойно Галлон. — Не думаю, что я удостоился получить такой исключительный подарок от вас.

— Что? Ах… Мария? Да… всё готово… идите он… да. Сейчас — голос давился в помехах, но расслышать можно было.

В ту же секунду асимметрично раскрылись лопасти вентиляторов вверху отдута спустилась фигура в биозащите с накидкой для Галлона.

— Мы очень рады, что с вами всё в порядке, — начал говорить сотрудник в костюме, — пройдёмте, наверх: далее двухэтапное обследование и обезображивание.

Он не стал его дослушивать, накинул на себя скромно, предоставленную ему комби и покинул пропаренную комнату, идя впереди размашистым шагом, шлёпая ногами, по которым стекали капельки жидкости.

— Уважаемый… мы сейчас пойдём, приоденьтесь пожалуйста, — обратился с просьбой к нему сотрудник.

Галлон совсем не хотел одеваться, казалось, одежда так стесняет его форму. Какую форму? Нехотя он накинул на себя полотенце и, выйдя в коридоры, заметил дремлющего Васа. Скрестив руки и раскинув ноги, тот спал как ни в чём небывало, занимая так пол коридора. Где-то на пятом этаже тускнел уличный свет, бьющий из окон, а местное освещение прибавляло уюта в строгую отделку.

Двадцать минут Галлон выполнял требования пятерых учёных, беспокойно крутившихся возле него, а после его наконец-то оставили в покое. Он не задавал лишних вопросов, потому что знал, что честно они не ответят. Спросив в самом начале о возможных рисках ему ответили: «Никаких побочных эффектов нет, не выдумывайте!», и это после того, как Лоно сообщил ему на одном дыхании хладнокровно всю правду, которая, видимо, ещё не «дошла» до учёных, он даже сболтнул ему немного лишнего. Как это у него получилось?

Лёжа в темноте, на полу, Галлон анализировал произошедшее и рассматривал будущие перспективы, устремив взгляд в широкий просторный потолок. И тут он понял, что лучший выход из сетей сплетённых непониманий — это поговорить с Омнис. Вскочив, он уложил волосы и, выйдя из большущей комнаты, как наугад наткнулся на Омнис, сидящую возле Васа.

— Крепко спит, — с улыбкой произнесла Омнис, увидев Галлона в забавных тапочках. — Я тебя ждала.

Он безмолвно сел рядом с ней на край миниатюрного диванчика, которого ну никак не хватало для них троих. Вокруг ни души, только меркнущие лампочки напоминали, что тьма здесь явление переходящее. Омнис казалась ему такой знакомой, хотя в действительности видел он её, вот так вблизи, только второй раз. Впервые он не знал с чего начать разговор, а она всё сидела, засматриваясь на Васа, держала в руках аккуратно его тёплую ладонь и иногда броско кидала взгляд на Галлона.

— Думаю нам надо объясниться, — начал тихо Галлон.

— Прям здесь? — Омнис спросила и ожидающе посмотрела.

Галлон, как по команде, вместе с ней вышел в «изнанку», схватив её за запястье. Он сам не понял как это у него получилось, лишь и мог что объяснить себе: «Неужели по памяти». Под ними образовалась тёмно-фиолетовая воронка, окружение исчезло: одна пустота и «мы». Пробыв в невесомости секунды две они приземлились в тёмном пространстве; казалось, что через метр не будет ничего, стена или обрыв в никуда, или не будет ни того ни другого, только вечная дорога вперёд (как создатель повелит).

Теперь они стояли друг напротив друга.

— А теперь расскажи мне всё об этом мире, что знаешь, — неожиданно для Омнис выдал Галлон, поправив свои волосы, налезшие на лоб.

— Что? Ты только что перенёс нас в другую часть самостоятельно, и хочешь сказать не знаешь, как это сам сделал? — удивлённо возгласила Омнис. — К тоже же это не изнанка, а что-то другое…

Он стоял напротив неё, но казалось, что он был гораздо ближе. Галлон молчал, пытаясь сконцентрироваться на вопросе, но постоянно терял мысль. Омнис ощутила нечто новое: вокруг неё витал чужой, незнакомый запах первородный и полностью противоположный тому какой имела она. Волна, разоружение, самоотрешённость, соединение, покой, баланс.

«Что… это», — думала она про себя.

Такой чужой, другой и одновременно похожий на неё.

Тьма окружила их. И она тоже родная? Только контур их тел выделялся на контрасте глубинной синевы. Взгляд у Галлона снова был проницательный, немного нахмуренный, но Омнис тоже видела его насквозь, — он безоружен, немного не в себе и весьма смущён. Поглядев на него ещё немного, она чуть было не рассмеялась, потому что всё, произошедшее совершенно не имело логики, приходилось непоследовательным, даже глупым. Тьма приняла вид мягкого тумана, обнимая её. По бокам наметилось что-то в виде стульчиков, и они сели друг напротив друга, слишком близко.

— И хочешь сказать, что тоже не знаешь, как это произошло, — без упрёка сказала Омнис, отгоняя от себя нежные тучки.

— Н-нет, — ответил Галлон, слегка мешкая, но не спуская с неё глаз.

Он что, сконфужен?

— Ха-х, ну не я же… Знаешь, где мы? У тебя, в осознанном пространстве — я его называю «Воолюм», сюда ты меня перенёс, видимо, неосознанно, под каким-то… импульсом.

Омнис оглянула Галлона: он выглядел будто его застали врасплох, и сейчас, ещё чуть-чуть, и раскроют все его загадки.

Она продолжила, словно начала заново:

— И если до этого мы с тобой находились в общем, смежном пространстве, то сейчас всё здесь вокруг — это твоё лично созданное, — Омнис заулыбалась, осознав, что не всё так просто как ей показалось на первый взгляд. Где-то была зашита истина.

Он вдумчиво вслушивался в ей слова, в голос, понимая, что более точных объяснений сейчас не получит. Галлон старался вспомнить, что он видел в пустоте, но ничего не получалось. Пытаясь заставить сознание выдать ему объяснение обнаружил, что сейчас самое лучшее время для действий, что-то также подсказывало ему, что ситуация имела исключительных характер.

Галлон немного покопался в мыслях и неожиданно выдал:

— Знаешь, что я понял? Мы все живём в пузыре! И окружены вечными клонами, копиями, какого-то одного «идеального» экземпляра человечка, считающими общепринятые нормы своей непреклонной истиной, — Галлон тёр нервно шею. — А мир где-то там, может быть, на Земле он был, но «Земли» теперь нет! И никогда не будет. Одиннадцать городов, созданные как клетки для хомячков, с идеальными колёсами — для работы. Ну же! Вперёд! Воткнись плотно винтом в тупую, грубую систему… твердят все. Мир держался на людях неординарных, оригинальных… раньше, — почти шёпотом произносил последние слова. — Ты мне веришь?

— Я… да… Это знаю, — разоблачающее ответила Омнис. — Но Земля, всё же как-то да сохранилась, и я не хочу её терять. Пойми мою логику: возможно жить на свете этом лишь и стоит ради, что видов… на небо, на море, на горы — в таких мелочах и таится сам смысл жизни, но не всем суждено его разглядеть. Жизнь, может, только и стоит таких видов. Ты должен, вроде бы что-то вспомнить…

— Ты твердишь, что люди-герои всё ещё есть, но я их не видел. С каждым разом всё больше убеждаюсь, что устой держится на всеобщем самообмане, на скрытом неприменении со своей оригинальной идентичностью.

Омнис ловила глазами звёзды, зная; зная его мотив и результат, но противиться его памяти себе не позволяла.

— Нам не нужны герои, нам нужны Люди с большой буквы, — поправила она его.

— А ты, — продолжал Галлон, смягчив тон, — Омнис, просто один из тех немногочисленных сверкающих и безупречных оригиналов, — он взял её за руку в свои трясущиеся ладони, медленно преподнёс к губам и поцеловал. — А твоя душа, ожесточённая… Впрочем, как и моя.

Омнис никак не отреагировала.

— Галлон, уверен ли ты, что твоя воля принадлежит тебе? — отрезала ни к месту Омнис, оценив двусмысленный жест как признак благонравия. — Я чувствую, что твоё сознание с чем-то борется.

Она задала этот неоднозначный и риторический вопрос, желая узнать его реакцию, но он лишь сильнее замаскировался и ушёл в себя.

— У верен, — ответил он ни секунды не сомневаясь, сжимая её тёплую руку и долго не поднимая на неё свой глубокие проницательные глаза.

— А про людей… Я тебе покажу, — как-то неуверенно произнесла Омнис что-то задумала.

— Покажи, — торопясь выразил желание Галлон. — Я в черни сам не разгляжу.

На Омнис упал полный непристойностей взгляд. А?! Что-то начало происходить подозрительное и неведомое ей, а она так и не объяснилась.

— Я вернулась обратно не просто так, — торопливо начала Омнис. — Меня позвали голоса с планет: чуждые и известные ранее. Они твердили о надвигающейся опасности, но сколько я не искала и не пребывала на Орбите с Землёй: не находила… не понимаю. Думаю, без твоей помощи мне не обойтись.

— Угроза? Хм. Может она как-то связана с моим появлением? — озвучил свои размышления Галлон, хладнокровно глядя внутрь своей бездонной души.

— Трудно представить подобный исход, боюсь, что для решения задачи нам не хватает кое-каких деталей, не говоря уже о поисках ответа, — продолжала Омнис, немного привстав.

Галлон встал за ней. Устремил лик к верху, высматривая на вершине дрожащее волнение непробивающегося света.

— Он на Земле, — сказал Галлон с необычной интонацией.

— Он? Хах, я и вправду действую вслепую. Веди, но сначала, — Омнис повернулась к нему: Галлон стоял слишком близко, а темнота всё сгущалась, обвивая их вместе, — мне нужно… нам нельзя терять друзей; я не собираюсь играть в те карты, которые мне растасовала судьба.

— Думаешь ему не ясен твой следующий ход, — ласково спросил Галлон, складывая руки ей на плечи. — Он знает всё, а остался здесь, лишь потому что… пообещал… что… он… не…

«Мне знаком этот запах, не могу вспомнить, когда он появился», — судорожно думала Омнис про себя.

— Что значит… Подо… эй… ты чего, — спохватилась Омнис.

Голова его упала ей на плечо и спускалась на грудь, корпус завалился: Галлон терял сознание — это плохо. Стало совсем темно, сверху слышался знакомый голос. Забросив одну руку за поясницу, а другой придерживая слабеющую шею, Омнис стала думать, как отсюда выбраться. Однако решения долго ждать не пришлось: спустя пару секунд к Галлону вернулся рассудок. Приподняв голову, он смотрел на Омнис тяжёлым и жадным взглядом, а она с исключительным любопытством наблюдала за его таинственной трансформацией.

— Прости, старался кое-что вспомнить, — прежним голосом заговорил он. — Держись крепче!

Галлон подхватил спутницу на руки и взмыл вверх, пред ними расступалась вся тьма, раскрывая тайны, мечты, чуждые людским страстям.

«Сгустились тучи — найдём мы счастье в пучине зла, плевать на мир, нарушу правила и, вновь собравшись, смогу любовь из сердца испустить»: кто-то хрипло подпевал. Голос Васа зазвучал всё ближе.

«Опустятся потёмки с невиданною мощью и разгуляется гроза, охватит ужасом первопроходцев: сгори до тла, сорви предохранитель… спаси меня»: повторялись звонко строчки. Гам снаружи набирал обороты, свет пробился, ослепил. Омнис зажмурилась, а Галлон растянулся в улыбке до зубов, позволяя лучу обдать его полностью. Он продолжал подниматься, придерживая Омнис и не сбавляя скорости.

«Печаль придёт и ступит смысл, согрейся к пламю подойдя, там тлеет гиблая судьба твоя; захочешь жить: возьмёшься за огниво»: еле слышный дрожащий тоненький голосок закончил напевать.

Омнис открыла глаза от того, что её нервно тряс, схватившись за плечи, взволнованный Вас; его прерывистое дыхание резко будоражило и бодрило. Галлон задумчиво сидел рядом, — проснулся чуть раньше, — редко поглядывая на них. За окнами на улице светало, коридоры приоделись в тёплый наряд утреннего солнца. Лоно, находясь в тени, тайком наблюдал из-за угла.

Глава 8

Адриан весь прошлый день тренировался использовать свои способности. С ним было ещё четверо. В этом деле требовалась большая концентрация: чем больше опыта, тем интуитивней, почти на автомате, можно пользоваться силой. На тренировочной площадке с каждым работали индивидуально. Занятия были не лёгкие, однако полностью осваиваться не было необходимостью, но Адриан, мало того, что наименовался как обладатель редких генов, так и желанием развиться в этой сфере был не обделён, поэтому с утра и до ночи пропадал на тренировках, хватая информацию и знания наперёд.

На третий день ближе к обеду появилась Франческа. Адриан не сразу её заметил: он практиковал симбиоз седьмого и девятого ядра. Закрыв глаза и сосредоточившись, он держал в руках обычный клинок и старался окутать его собранными частицами Гооджи, вместе с тем подчиняя частицы «продвинутой» интуиции. В таком случае оружие или предмет выполняет действия независимо от настоящего времени: оно напрямую связано с волей и мотивом при возможных обстоятельствах в будущем. И у него получилось.

— О-о-о, — взвыл удивлённо старикан-смотритель, — а молодёжь нынче схватывает налету. Теперь попробуй вот это.

Морщинистая рука напряглась и метнула с силой в Адриана с разных сторон три металлических диска. Обхватив двумя руками заряженный светящийся меч, ему удаётся рассечь две из металлических угроз, разрезы сопровождались семицветными всплесками похожими на крылья птицы; а вот последний пришёлся Адриану в поясницу: он запнулся и потерял равновесие, когда его оружие дёрнулось в сторону последнего диска. Старикан минуту быстро оценив его состояние, мазюкает травму и даёт десятиминутный перерыв.

Тогда-то он и находит Франческу, стоящую неподалёку, с любопытством наблюдающую за его зарождающемся мастерством. С ней стояла, скрестив руки, темноволосая, — ранее знакомая, — девушка с собранным хвостом и торчащей по бокам длиной чёлкой, а за спиной винтовка в полный рост. На её лице читалось смущение и недовольство с раздражением от этого же самого испытываемого смущения. Среди эмоций и светлой кожи маячили колкие карие глазки не находящие себе места с утончёнными бровям. Тонкое длинное пальто скрывало округлые плечи, в руках остывающий кофе, балансирующий на двух пальцах. Франческа замахала Адриану, приветствуя улыбкой и подзывая к себе.

— Долго здесь стоите? Леон говорил, что встреча с командирами будет перед отлётом, — тесть завтра, — где всё и собирались объяснить, — начал Адриан, закидывая обратно вспотевшие пряди.

Он заметил, что девушки были в городской одежде, а значит, возможно, пришли не по деловым вопросам.

— Совсем недавно. Я пришла к тебе лично и у меня две новости: первая — Галлон попросил передать Васа, — но как видишь, Вас немного занят и теперь вместо него я, ну ничего, — тебе, что ему придётся… задержаться на какое-то время и сказал: «пусть не теряет времени зря», — говоря это Франческа не смогла сдержать своё смятение.

— А что с ним? Одиннадцать ядер всё-таки, вроде бы в новостях часто упоминали, — упомянул Адриан.

— Да… и в ближайшие дни всемирный учёный конгресс прибудет на Аполлон; передвижения его сильно ограничены (как и у Омнис), а Лоно — его главный смотритель…

— Кто это? — безмятежность сменилась на легкое отвращение на лице у Адриана.

— Лоно? Старый знакомый, толи друг. Не такой раньше очень был, я с ним очень хорошо ладила, но последние пять лет… изменился, — окончательно ушла в себя Франческа. — Высоко же он забрался, после того как выпустился с нами: в один год достиг «места под солнцем», а ещё через год уже считался правой рукой одного из трёх мировых лидеров, слухи про которого и до сегодняшнего дня… не лицеприятны. Ну ничего: мы с Васов всё готовы ему простить! Только, мне кажется, м-м… он сам этого не хочет что ли.

Франческа тут же вспомнила про свою спутницу, прочитав на её лице желание высказаться, но не позволяющей себе из-за того, что это могло быть похоже на грубое вторжение. Адриан недоумевающе завёл руки за голову.

— А вторая новость: тебя зарекомендовали как бойца, и Анка обязана высмотреть в тебе потенциал, поэтому следующие два дня будет наблюдать за тобой, ну или «проверять».

— Неужто Старый нашептал, — тихо произнёс Адриан. — Приятно познакомится.

Анка одобрительно кивнула в ответ.

— Мне пора, до встречи, — попрощалась Франческа и, с вернувшейся бодрой походкой, скрылась из вида.

Когда она ушла, черноволосая, не торопясь отпивала свой кофе и ожидающе смотрела н Адриана. «Испытание уже началось? Она проверяет выдержу ли я её суровое молчание?»: иронично спросил у себя Адриан, сдерживая смешок, отворачиваясь, чтобы она не видела. Допив, скомкала свой бумажный стаканчик и сожгла его.

— О, ты тоже ядерник? — обратил внимание тот с волнующим интересом.

Анка слегка удивилась как Адриан легко перешёл на «ты», но в своей манере поддержала лёгкость и простоту беседы.

— М-хм конечно… и правильнее «яредники», но выражение через «д» сильно устоялось у народа.

— К слову: на Земле никто не старается правильно выговаривать эти термины с Орбиты; говорю всё за фермерское население, — добавил Адриан.

— А, ты с Земли! а мне показалось… потому что, — Анка решила не заканчивать предложение. — Не хочу становиться заложницей времени: предупреди «учителя», что Анка с второго гарнизона прибыла, а я подожду тебя… вон в том ресторанчике.

Пролетел час или два. Адриан врывается впопыхах к приватному столику Анки и видит такую картину: винтовка мягонько лежала на раскидистом диванчике, а её хозяйка теснилась у окна с видом на тренировочное поле. На столе стояло множество мясных блюд. Поймав его голодный взгляд, Анка предложила угоститься и Адриан, без должных скромностей, смёл всю еду подчистую.

— Что тебе известно о яредных реакциях? Или ты только кратко знаешь о своих? — Спросила Анка доедающего.

— Последнее; как с языка сняла, — пережевав ответил ей Адриан, заглатывая следующую наживку.

Поругавшись немного про себя, Анка передала прочную бумажку, в углу которой гласило: «Краткая информация по яредным реакциям: для чайников (от сообщества таких же чайников)». Адриан послушно принялся вчитываться в текст.

В руководстве гласило:

«1-Дублирование — Удвоение силы удара, силы яркости или света, скорости, точности, в двое быстрее нейронные связи, запоминание (ничего необычного, а только в двое раза круче!); может быть невероятно мощным сочетанием с другими ярдами, но вот парадокс: это базовое ярдо так распространена среди у других, у кого есть любые реакции, но в то же время чрезвычайно редкая при таких же сношениях другими ярдами. Обычно является дополняющим звеном в цепочке другим, более весомых реакций, но вот парадокс: без этой важной мелочи не было бы почти ничего, тесть как море без воды (вы знаете, что такое море?).

2-Альфрененгс — прочное тело, способно, может быть, залечить даже раненое сердце, а в зависимости от силы воли увеличивается регенерация, часто бывает вместе к первым. Если носитель страдает глубокими душевными ранами, то способность спадёт до такой силы, что можно будет даже подумать, что залечивание вовсе калечит!

3-Распознавание трёх — чувствительность к точности, как найти иголку в стиле сена, улавливание мелких обликов, света; проявлений чувств у людей, их скрытых мотивов; продвинутая интуиция, превосходство субъективного.

4-Сверх маневрирование — движения тела теперь больше подвластны вам: сосредоточьтесь, поймаете цель, обрисует образ у себя в голове и сможете, например быстро переместиться в пространстве (не телепортация!), или представьте, что вы взлетели, — и вы взлетите, вообразите череду последовательных действий, — и каждое будет выполнено с невероятной точность; а всё благодаря улучшенной связи между нейронными связями и, конечно, чуточки, вечно движущегося, четвёртого ярда в вашем теле.

5-За́ря — способность хвататься на окружающее пространство, в действии при соприкосновении рук и других частей тела с пространством, осязаемое воздушным, водным, космическим и т. д. ощущается взаимодействие буквально: хватая, соприкасаясь; также входит способность передвижения в невесомости; вакуум окружает тело. В практике при передвижении носителя в тех местах, где осуществляется захват можно разглядеть как пространство сжимается, а возле виден контур. Максимально мобильна способность этого ярда, в совместимости с первым ярдом, в этом симбиозе позволяется управлять пространством на расстоянии, сжимая растягивая, управляя выбранными местами предметами.

6-Самовоспламенение — возможность создавать мощные взрывы, благодаря взаимодействия частиц и античастиц, уничтожая и себя вместе с окружением, восстанавливаясь ровно за секунд пять на месте взрыва. Взрывная способность может быть отложена на таймер, независимо от хозяина. Взрывы (высокая разрушительность) происходят за счёт ярко-оранжевой субстанции, которой носитель может управлять и даже использовать в качестве лёгких полётов, левитации из-за его легкости (субстанция может быть изъята механическим путём из лимфатических узлов). Продвинутым обладателям подвластна детонация объектов; детонация в таких случаях бывает пламеобразная (плавная) и стихийная (масштабная).

Характерные черты: упертость, агрессивность, неустойчивость, смешанный тип темперамента, бунтарство.

7-Семицветная слеза (делится на интуитивную и физическую) — при этой реакции есть возможность смотреть через предметы, объекты, прочти безгранично, при этом за вашим взором летит и сверкает лёгкая блесна; тело переполняется переливающейся семицветный краской при полном использовании. Взаимодействуя, с девятым рядом цвет частиц Гооджи переполняет семицветное свечение. Отличие интуитивной от физической в том, что потенциал первой заключается в безупречной демонстрации аналитических способностей, тогда как последняя позволяет с преимуществом вести бой: предусматривая действия противника на уровне инстинктов. Исключительна особенность интуитивной: кожа белеет, глаза становятся прозрачнее, волосы переливаются, и, при этом становится возможно предсказание будущего на дни или недели, очень опытные — на месяц, но эффект разнится с опытом; так же при глубоком анализе будущего появляется возможность передавать послания людям, с которыми они были контакте.

8-Звёздная пыл — создание мостов, дорог, любых других устойчивых объектов. Порошкообразная констиненция похожая на облака (красотища!), бесконечных почти не имеющих веса из разделения на молекулы космических объектов; по такому принципу построена Магистраль, обеспечена левитация объектов. Побочный эффект, при использовании этой силы: звёздная пыль может становиться частью тела или замещать, ничего кроме эффектности это свойство не несёт; например, концентрации пыли в глазах, волосах.

Характерные черты: кучерявость, скрытая педантичность, атлетичный тип телосложения, интроверсия, флегматики.

9-Материя Гооджи — сбор и материализация окружающих нас ежесекундно частиц Гооджи и использование в качестве личных приблуд: стрелы, тросы, щиты, мечи. Полноценно сила этого ярда раскрывается в купе с остальными (ну да, всё, а что вы хотели?).

Характерные черты: люди целеустремлённые (или упёртые как пожелаете), мечтательные, решительные, тип телосложения смешанный, но обычно атлетичны или коренастый, выносливые, справедливые.

10-Тёмная материя, пустота — телепортация, притяжение, сужение пространства, истощение окружения: ярды второго порядка (5,7,8,9) становятся слабоэффективными в «истощённой» зоне или полностью дефектными. Радиус поражения зависит веры человека во что-либо, будь то это личная цель или приказ другого человека. Воля обладателя в чистом виде сопровождает его в бою и даёт огромное преимущество. Внешние признаки опустошения: над головой владельца превозносится чёрный нимб.

Характерные черты: бледность, астенический тип телосложения, уменьшенная потребность во сне, склонность к идеологическим взглядам, резкие, гневливые, холерики.

11-Высшая форма сознания (состояние: не изучено) — сила, что даёт власть над нематериальным миром, контакт с той стороной; сверхчеловек.

Конец!!! (неловко милые слова)».

— И вправду кратко: мне зачитывали по листов сорок по каждой, — возмущался Адриан. — Даже как-то по-детски, — абсолютно серьёзно произнёс последнюю фразу.

— Так и есть, — заулыбалась Анка, наблюдая, как Адриан с внимательным лицом вчитывался всё это время.

— Анка, а какие у тебя ярда? Мои тебе наверняка уже известны.

— Первое, четвёртое, пятое (продвинутое) и, наверно самое главное — шестое… А-грх-агк… кто мне там звонит.

Анка вышла на пять минут и с кем-то эмоционально спорила, пока чуть не выкинула телефон в окно, чего Адриан, к сожалению, не заметил, а так бы поддержал её в этом безрассудном поступке. Когда она вернулась то долго жаловалась ему как тяжело работать со «старыми консерваторами», как она выразилась, наиболее ласково. Те вечно трусят, там, где не стоит, то излишне проявляют выученную доблесть и, за края плещущую, четь.

Внезапная волна эмоциональности ненадолго завладела рассудком и сдержанностью, которыми она, обычно, прикрывалась в общении с новыми людьми, и в этот раз, расслабившись после отступившего всплеска и поймав себя на мысли, что ужасно хотела бы отдохнуть и забыться в какой-нибудь незаурядно компании, вызвала, полностью охваченного пеленой незнания, Адриана на лётную прогулку за Аполлоном под названием «Крышевание звёзд». Вычищенные мойщиками до блеска тротуары, заливались в розовеющем закате, в далеке на путях ветра тихо работали двигатели незаурядных машин, этажом ниже кто-то запевал популярную мелодию из песни, а воздух вокруг этих двух блуждающих душ постепенно набирал температуру. Анка корила себя за дозволенную спонтанность: её гордая натура в повседневном течении жизни предпочитала полностью исключать риски, но судьба была всегда на шаг впереди.

— Как могу я отказать, — начал Адриан не договорив, потому что чувствовал, какую ценность сейчас могут иметь слова. — Может быть это тоже часть х-хмф-хм… часть испытания.

Серьёзность Адриана снова рассмешила Анку, и она выдала своё скрытое волнение нервным смешком.

— Довольно, завтра у нас завтра с тобой «тяжёлый» день, — Анка поспешила собраться, — а осталось всего… три часа, надо успеть пока они не закрылись!

«У нас с тобой»: отозвалось в голове у Адриана, расшатывая в мелодии струны души.

На выходе Анка сбагрила помощнику свою винтовку, объяснив, что она ей сегодня больше не понадобится, сказала «планы изменились» и указала в сторону Адриана; её помощник, недоумевая вылупился и выдал:

— С каких пор вы пользуетесь хм-м живой силой?

Теперь смеялся Адриан, как будто был знаком с этими двумя не один день. Анка быстренько напомнила некомпетентному зеваке, что перед ним стоял тот самый, за которого Иоганн (Старый) ручался и если бы не законы, то и этих формальных встреч можно было бы избежать, освободив заложенное время.

Они садятся на прибывший в моменте транспорт в фирменном голубо-синем раскрасе и взмывают кверху.

— Где тренировался, Адриан? — спросила невзначай Анка.

— Я не тренировался толком: на Земле нет для ни времени, ни мест.

— А откуда у тебя тогда ж такое… выточенная форма (как раз подстать моему отряду), рефлексы, ну неплохие я тебе скажу и… набор яредный достроенный: как на заказ тебя собрали ха-ха, — неумело подбирала Анка слова, боясь наткнуться, на избегаемые собой же, двусмысленные выражения.

Она не заметила, как лестно звучали её слова и что сейчас Адриан пытался скрыть вспыхнувшее лицо, которое с трудом смог привести в порядок, так и не раскрыв смущения.

Оставшийся вечер, переходящий плавно в ночь, был проведён в подобной манере.

Как раз ближе к полуночи в центре на Аполлоне происходило нечто удивительное: кто-то из персонала донёс на Галлона, что тот скрывает от правительства крайне важную информацию, но конечно же, эта манипуляция имела преднамеренный и экспериментальных характер, целью которого было выявить истинное отношение Галлона ко всем манипуляциям, проводимым над ним.

Лоно, как официально назначенное лицо по представлению интересов работодателя должен был выяснить в чём дело. Назначив деловую встречу с Галлоном и убедившись, что никто их не прослушивает, собирался узнать, чего тот хотел. Маленькая комнатка с одним окном, столом и двумя стульями.

Дождавшись Галлона, Лоно сел спиной к двери и, — для большей убедительности, — дополнительно изолировал небольшую комнатушку от внешнего мира, покрыв всё вокруг в зоне видимости «чёрной материей».

Галлон ни чуточки не удивившись, с интересом рассматривал Лоно, согревая свои холодные руки об шею.

Недожавшись разъяснений от сидящего напротив, начал издалека:

— Они говорили, что судьбы на существует, что мир люди разбирают по клеточке, по формуле, что знаю законы природы, разгадали её глубинное знание… Но это ведь не так, — расплылся Галлон в улыбке до дёсен, — они НЕ знаю, и все, кто считает это за правду либо глупы, либо больны на голову. Вы не сможете объяснить природу, и не сможете также почему, например, две половые клетки образуют зиготу. Вы знаете причину, следствие, последствия, погрешности, но не сможете разгадать тайну… Никогда не поймёте волю! Их волю.

Лоно хотел усмирить бунтующего, да скрытое понимание породило страх, который больше его убеждений и знании об устройстве мира. Но он и мысли не мог допустить о неправоте неприкасаемых суждений, что вложены с рождения в него, впитаны с кровью; легче ему было бы не существовать, чем признать обратное. «Да кто он такой. Зачем тебе это всё!», — только и мог вдуматься в эти слова. Его постепенно начинало трясти, редкий пот выступал на лбу, увлажнялись ладони.

— Почему дует ветер — воля, существует жизнь — воля, всё бытие зависит от воли и наоборот, — Галлон продолжал, останавливаясь на значимых словах, повышал голос и занижал в моменты, выдерживая своё превосходство. — Но эта воля и её загадка не неподвластна людям… А главное отличие между мной и тобой то, что я правлю сам своей волей, а над тобой же она подвластна вовсю и, более того, что она даже не чиста не первозданна, а загублена, запутана, осквернена, сточена наждачкой всего общего и примитивного.

— Что ты такое несёшь? Это не может быть правдой! Это не имеет смысла, — грубо выкрикнул Лоно.

Он опёрся головой на руки, было сложнее и сложнее вникать в смысл объективно; его душа подозрительно чутко реагировала и сладостно металась в несогласии с внешними обстоятельствами, что приносило её обладателю муку; негласный барьер принципов расторгался. Ещё какое-то время устаканивал рассудок, и когда его взгляд упал на Галлона он увидел в нём нечто больше, чем кровь, плоть и примеси вещества; гордый зверь: от него веяло неземным и так манило, и так пугало одновременно.

— В повседневности дел тонет твой потенциал, — заключал Галлон, — Брось их всех. Уйди из «Блиц»: там тебя не оценят по достоинству. — Галлон вызывающе на него посмотрел и продолжил. — Ты нужен мне, Лоно; нужен как союзник (Омнис уже обзавелась ими, я не хочу отставать).

Лоно в изумлении выгнулся, ему впервые, после долгого перерыва, предложили самостоятельно выбирать по какому течению ему плыть.

— Да с чего бы мне… — он гневливо остановился, задумался и неожиданно с прозрением начал. — Менялся я, а мир за мной не поспевал; я стал изгоем для себя: наблюдал осознанно, смотрели по-другому… Скажи я им всё, что думаю: меня б вздёрнули.

Чем быстрей рост, тем короче жизнь, тем стремительней стартует старость, набирает обороты увядание, и обратно: чем медленней развитие, чем кропотливой работа, тем дольше прослужит творение, тем оно прекрасней, и тем человек дольше проживёт; медленно и постепенно ускоряющийся метаболизм, неспеша сбавляет обороты. Лоно так давно принял для себя решение, во чтобы то ни стало не вмешиваться в свою судьбу, потому что считал, что он не в силах, в итоге уже и забыл, что вся его жизнь основывалась на его осознанном подчинении. И для того, чтобы заметить такую скоропостижно пробуждённую перемену в своём характере, требовалось время. Объективно он не понимал куда идёт, но интуиция звала его и направляла сторону: послушать Галлона; и вместе с этим, Лоно сильно метался от вновь ощущаемого контроля над своей жизнью, который так пугал и, одновременно с этим, предзнаменовал возвращение прежней бурлящей жизни — штормовой, такой привычный для него, океан.

В какую пользу Лоно сделает выбор подсознательно уже знал: на самом деле он только и делал, что просил у Бога своего «пророка»; и, с уходящими минутами, только убеждался в своей тяге к захвату бушующих и томящихся скрытых целей;

— Ты хочешь пошатнуть элиту? — с трудом выговаривал Лоно после долгого перерыва, останавливаясь на каждом слове.

— Я?! — воскликнул Галлон, — да мне дела нет до них: другие планы. Я не стремлюсь к общественной утопии, она уже достигнута. Я про то, что люди в правлении смогли уже «кастрировать» молодых, чтоб они не бунтовали: не противостояли всеми любимой устоявшейся системе в городах… ну что же это я, — задумался малость он, — нового не будет, потому что отрезан путь к переменам, и люди будут раз за разом переживать один и тот же круг. Ничего не изменится, и поэтому они так и разыскивают носителей одиннадцатой, но ТП-07 не смогут их контролировать… хотя, думают, наоборот, даже до сих пор. А представь какой бы случился скандал, если в массу дойдут доказанные слухи, что шайка бандитов в верхушке владеют их, почти что, жизнью; больше семидесяти процентов ввели себе вещество.

— Ах-мх, но как, — с полуслова заговорил Лоно, — откуда тебе… знать.

— Впервые? Возможно и, правда, неоткуда, но посмотри на себя: как задёргались струны твоей души (не чувствует, да?). Люди могу одной истинной сломит всю свою систему, что приведёт к краху цивилизации, и всё человечество начнёт с самого начала, со стартовой полосы, и со скоростью полудохлой улитки, — Галлон помолчал секунда две и заключил. — Что-то я с тобой заговорился. Скажу напоследок: у меня нет плана, но у меня есть просьба — уничтожь систему контроля ТП-07 в ближайший месяц.

— Что?! Да как же я, — очередной раз удивился Лоно, — может в науке я и понимаю, но не так как ты себе это представляешь; звание — да, но рисковать всем, я пока что не готов.

— Если согласен, то разузнай побольше, — заканчивал разговор Галлон, — в своём стиле, как ты умеешь. Мне нет нужды сомневаться в тебе; единственное, что я должен напомнить тебе, что ты не один.

— Ты словно приторное искушение для сладкоежки, — с азартом произнёс Лоно и опустил завесу тьмы.

Расставшись с ним, он узнал на следующий день, что Галлон пропал; прям из комплекса, прям из-под носа бесчисленных камер и неравнодушных наблюдателей: никто его не видел в этот момент. К Лоно устремилась парочка вопросов от важных, — и не очень, — заинтересованных личностей, но, как по шаблону, они отпали, потому что связи между ним и эти происшествием выявлено не было. Лоно назначили главным в расследовательной миссии, как основного свидетеля и представителя воли Буфо — одного из трёх лидеров и создателя сообщества «Блиц», осуществляющих полномочия по яредной безопасности; в их же власти и находилась ТП-07, кое совпадение и облегчило работу подпольного шпиона.

Последняя встреча с Галлоном оставила на нём неизгладимый след; Лоно долго не понимал, что хочет сам от себя, но после того, как ему приснился сон, окончательное решение было принято: пойти по «кривой тропе», что указал ему Галлон, чтобы он там не задумал. Во сне Лоно был заперт в очень яркую клетку, которая постепенно уменьшалась, а сам он испытывал ужасное одиночество, видя, как другие, за пределами клетки, покидают его без оглядки; он думал, что это всё из-за тюрьмы света, но разрушив ограничения обнаружил, что за ним находилось бесчисленное количество других людей, таких же как он: запертых и в отчаянии, но они все не поняли, что их «спас» Лоно и разошлись кто куда, даже не попрощавшись благодарным взглядом.

Глава 9

«Значит ты уже ушёл значит мне пора»

Омнис находилась в глубоком сне. Зевая и вертясь в тёпленькой и мягонькой кроватке, скинула с себя тяжёлые одеяла и раскидала все подушки: она дома у Васа.

Это место осталось неизменным с самого последнего дня, когда она была здесь последний раз: преобладающие белые, серые и синие тёплые оттенки, высокие окна на семидесятом этаже, в некоторых местах на потолке светились неоновые фиолетовые лампы, огромная душевая, выполненная в строгом минимализме и обделанная тёмным мрамором, спальня прямоугольником с широкой увесистой кроватью на конце, не обделённой пышными одеялами, и ещё одно было похожее на мох; скромная кухня с выделяющейся кофемашиной, имитирующей под кусок кристалла, и незаурядная гостиная с диваном полумесяцем и блестящим округлым тёмно-синим столиком рядом. В окне играла блёклая луна со светом, посылая её в постель переливающихся синевой зайчиков. Окна все закупорены — вместо них где-то тихонько шумела скрытая вентиляция.

С трудом оторвавшись от притягательного дрёма Омнис обнаружила, что должного смотрителя за её хрупким сном рядом нет! Без сил она искала любую мотивацию, чтобы встать с кровати, и нашла: еле уловимый пряный аромат неудержимо заигрывал с её вкусом. Омнис лениво сползла по скользящему мху и почти на ощупь пошлёпала в след за запахом. Длинный коридор преобразился в душевную кухоньку хитросплетённой с одинокой гостиной. Тьму раздражала цветная картинка на экране планшета, случайно брошенного на кухонной стойке минибара, а рядом с ним заваривался чай в хрустальном чайничке. Рядом была приоткрытая душевая, из которой доносились хлюпающие звуки стекающей воды. Омнис собиралась туда зайти, но её внимание грубо притянула панорама ночного города на фоне бесконечно длящегося вселенского простора, в глубине которого она могла разглядеть как за сотни лет назад и вперёд рождаются и умирают разные космические гиганты, то унося за собой красочный простор, то рождая новые виды с еще более мистическими комбинациями; засмотрелась, и отнюдь не из-за томительной и рассеянной сонности.

Сзади послышались звуки босых, мокрых ног, потом тишина и, спустя растягивающиеся в неудобном положении, — от забавно длящегося времени, — секунды, игривый смешок с последующей улыбкой; Вас медленно подошёл вплотную к Омнис сзади. С его влажного горячего тела валили клубы пара, и стекло покрылось дрожью незаметных капель: теперь он завладел полностью её вниманием. И выждав момент, медленно втискивается в её объятия: одной рукой за талию, а другой, обвив плечо. Его обжигающее тяжёлое дыхание пьянило, и, чтобы проверить её состояние, проводит губами по щеке и кусает за шею. Омнис взяла его за руки, повернулась к нему лицом и укусила, тоже за шею, но ниже. Вас невинно расхохотался.

— Зачем проснулась, я только на минуту отошёл, — с нежной интонацией зашептал Вас.

— Ты не спал… И почему… встал? — произнесла та, уткнувшись в него.

Омнис бесшумно зевнула в полный рот: ей снова клонило в сон, а рядом с ним ей никогда не хотелось просыпаться. Вас безмолвно подхватил её на руки и отнёс обратно; она ответила милым жестов, обвив руками его шею. По пути он умудрился где-то растерять «всю» одежду.

На утро Омнис не усомнилась, что он ни глаза не сомкнул, и на её вопрос «почему?» отвечал, что хотел запомнить её такой какая она есть, как будто он мог её забыть.

Такое утро было в редкость для них; первый раз, когда они познакомились, постоянно пропадали где угодно, только не в уединённых, таких важных для молодых влюблённых душ, местах, но не беда: через год Васу за труды и успехи в устранении межгородских конфликтов старшина находит личное гнёздышко. А что до Омнис, то ей не требовалось выделяться достижениями: после выявления одиннадцати положительных реакций её почти сразу «короновали», привилегии и поблажки. Она постоянно жаловалась Васу, что все, с кем она общалась отстранились, а близкие списывали все успехи на должную врождённость, и не видели самую суть, что медленно избранивало её хрупкую душу; и вместе с этим винить она их не смела. «Сколько я не доказывала, что осталась как была изначально, они все продолжают списывать на один и тот же сценарий»: говорила тогда ему Омнис и продолжала тем, что выделяла особенно жестко те слова, что кто-то смеет противится её собственному выбору, а именно быть вместе с ним. «Он с Земли?! Да ты знаешь их воспитание, а традиции, — цитировала в прошлом Омнис слова своих родственников, — нет, я думаю, что тебе такой… не подходит». И всё равно поступала по-своему, с терпимостью принимая грубые упадки нравственности своих близких. А позже, через год, когда Омнис исполнилось двадцать, отправляется в научную экспедицию, — которая планировалась на три месяца, — в течении которых собирались выявить прогноз на ближайшие «звездопады» и дополнительно исследовать потенциал одиннадцатого ярда на млечном пути. Через три месяца никто не вернулся, Аполлон и другие города многократно искали бесследно пропавших по известным им маршрутам, но безуспешно. Подобные происшествия стали невозможными в условиях высокоразвитых научных технологий и продвинутых знаний и исследований космоса на огромные и расширенные территории, и поэтому исчезновение «Стеллы» приобрело мистический смысл.

До какого-то времени Вас не затрагивал эту тему, но сегодня им суждено было снова расстаться, Омнис ему не говорила, но он это чувствовал. Те недолгие часы, когда они были вместе она успела много чего наговорить, хотя Вас мало чего понял.

— У Франчески есть плохая привычка: она может долго и муторно переживать за чьё-то благополучие, не имея при этом возможности как-то повлиять, — говорила Омнис, поллитровую кружку кофе с надписью «Отличный кофе», — пять лет — огромный срок, но я не могла прибыть раньше… больше я волновалась за неё, ну и ещё за этих.

Омнис выглядела так будто что-то вспомнила, и это внезапно ободрило и взбудоражило её, даже побольше чем кофе. С Франческой она познакомилась через Васа, ещё когда те поступали вместе с Земли; Омнис очень сильно привязалась к ней, потому что она, чтобы ни случилось, оставалась прежней: жизнерадостной и не предвзятой по отношению к ней.

— А за меня не переживала? — шутливо спросил Вас, — Я слаб на намёки — ты знаешь, и после всего этого, совсем не скоро догадался, что ты тогда имела в виду…

— Я… старалась не вспоминать об этом, отказаться было нельзя и… — не договорила Омнис.

Она не знала, что ответить: думала невольно о другом и, вместе с этим, постепенно таяла с непривычки, находясь под внимательным взглядом Васа.

— А что случилось на «Стелле» в тот день? — застал он врасплох её своим спонтанным вопросом. — Ох-х-х…я не слишком… не говори если не хочешь.

Вас спохватился с места, чтобы помочь её достать сушёную клубнику сверху, заметив, как она по привычке, коленом уперевшись в столешницу, тянулась за ней.

— На пятидесятый день экспедиции, преодолев созвездие «Проксима Центавра», — начала Омнис, посыпая свой напиток измельчённой клубничкой и подталкивая Васа, который уткнулся подбородком в её волосы, — я заметила внезапно появившееся беспокойство у-у своих «коллег»; один тогда подошёл и каким-то надменным тоном приказал мне следовать за ним в лабораторию, а после того, как я отказалась и потребовала от него грубо объяснений, он даже и не понял: схватил за руку, потащил. Только я отдергиваю руку, и он заваливается на спину, что-то бормоча под нос, про нелепый розыгрыш от своих друзей, и уходит… — Омнис остановилась, зажала покорного слушателя и продолжила, — Тогда я решила связаться с центром, но я не знала даже о чём буду говорить и как они это воспримут, возьмут и скажут «межличностные разборки» и всё. Всё изменилось, когда я услышала возле случайно спор двух капитанов: было ясно, что они собиралась изъять ядро и что с этим у них никогда не выходило проблем, «используйте ТП-07»: кричал шёпотом тот, а другой ему отвечал, что система контроля запущена: горела зелёным и что больше ничего сделать они не могут.

— Они хотели изъять ядро?! это были не научные сотрудники? — удивлённо перебил Вас, сразу же замолкнув.

— Отчаявшись и вразумив свою беспомощность, я думаю, они решили взять меня силой, — без остановки говорила Омнис, складывая его руки на себя, — и у них ничего не вышло: там находились и обладатели заумной силы, но каждого я бесстрастно утихомирила… не убивала. Потом я плохо помню… забила тревога, все понеслись в спасательные отсек… но было поздно и все, кто успел выйти — затянуты в чёрного гиганта: на пути корабля возникла черная дыра. Я не знаю, как её не заметили, но что-то мне подсказывает, что она была в моменты роста изменила пути и перенесла весь экипаж на неизвестное расстояние.

— И как ты… — Вас застыл в изумлении.

— Я же рассказывала: прыгнула в изнанку и… забылась; сделала это интуитивно, был первый раз, когда я там оказалась.

— Спасти других не могла… счёт был на секунды, — предположил Вас.

— И там я потеряла счёт времени, но что-то изменилось во мне, я как буто-то поняла своё предназначение, — заключила Омнис и посмотрела через плечо Васа на переливающийся рассвет. — У меня был выбор тогда… остаться там насовсем или уйти и бросить всех, кого я знала: всех людей. А перед этим ха-ха мне была дана возможность «стереть» этот мир… Глупо да? Давать кому-то такую возможность, а может быть, и не кому-то?

— Стереть-спасти ха-х… наверное не всем дано видение этого мира в основе его, — заговорил Вас её словами и поцеловал в лоб. — Пойдёшь со мной к Франческе?

— Мне нельзя появляться рядом, передай ей, что я по ней скучала.

— Разве всех яредников не отслеживают «Блиц»? Я слышал, что даже использование силы фиксируется, не говоря уже о местонахождении.

Омнис отрицательно покачала головой: ей надоело говорить, хотелось послушать его сердцебиение. В такие моменты ей казалось, что он такой ранимый и уязвимый; знала бы она через что он прошёл пока её не было, хотя она это чувствовала, но не спрашивала, потому что знала его ответ: «Раны полученные в бою — всего лишь подготовка» или «С такими данными будет трудно найти кого-то кто смог бы меня серьёзно ранить». И выявлялась, о двоякость ситуации: вот прям перед ним стоит этот человек, который может ранить и душу, и тело, однако, парадоксальность заключается в том, что мы получили такой расклад: Вас не просто подружился с одним здешних «Богов», но и ещё вступил в очень крепкий, смело можно сказать, нерушимый союз с ним.

Когда безжалостное время приблизилось к обеду, Омнис ещё раз напомнила ему, что причина ей отсутствия, — разрастающаяся тревога по поводу мирного порядка; её волновала безопасность тех, кто не мог противостоять ошибке судьбы. На Васа внезапно снизошло прозрение, что сейчас она снова уйдёт, снова останется без своего путеводителя по миру чувств, и ищи только вести не пойми откуда: он обнял её так сильно и так нежно, прошептал, что никогда её бы не отпускал, но он отпустил, потому что надо было идти уже к группе: сегодня был отлёт, а он уже опаздывал. Омнис внушила ему такую сильную веру, что он почти сразу излечился от всех своих угрюмых, давно засевших печалей.

В этот же день, когда Омнис попрощалась с Васом, Адриан уже шестой час подряд надрывался, оттачивая технику вместе с Анкой.

— Это была какая попытка, трёхсотая? — оживляюще звучали слова Анки.

— Вторую половину… сотни уже… перевалил, — усталым, но не теряющим силы, голосом ответил Адриан.

Сегодняшний день для него имел судьбоносное значение, о чём он наивно не догадывался. Анка стреляла в него тренировочными пулями, а ему нужно было отбить их раз сто подряд, используя при этом всё до чего сможет дотянуться. Темп и частота выстрелов каждую попытку были разными и поэтому Адриан раз за разом ложал. Он уже приноровился к своей необычной комбинации из материи Гооджи и слезы и мог управлять сгустками частиц независимо от своего концентрации на них, только иногда задавая им смысл путём внедрения своей воли.

И ещё одна неудачная попытка: снова всё сначала, после десятисекундного перерыва. Адриан рассекал и отбивал пули с завидной скоростью, и Анка даже подумала, как бы ей самой поспевать и прослеживать за его движениями, хотя у неё всё равно было больше опыта, но она всё равно она безжалостно жульничала на последних десяти выстрелах. Адриан замечал грубые несостыковки, но предпочитал играть по её правилам.

— У-у-у-у-ф ещё одна попытка и перерыв, — запыхавшись уведомила Анка.

— Недавно ж делали, — напомнил Адриан.

— А я же девушка, мне надо больше отдыхать, — сказала и вытерла пот со лба.

— По вам, леди, и не скажешь, — убедительно прозвучали его слова.

Анка, как пойманная за хулиганством кошка, рассмеялась и показала предупредительным жестом, что начинает.

Майя с Артуром тоже были там: они искали капитанов, но нашли только Франческу, которая энергично жестикулировала, общаясь с Леном и с парой выряженных в форму мужчин в стороне.

— С полуслова… они исчезли, как только… в одно время… вам, кто-нибудь замечал их в последние дни… нам нужна всё что вы знаете, — глухим, басистым голосом говорил один из мужчин.

— Напоминаю, что сокрытие информации несёт за собой полное исключение привилегий, как ваших, так и остальных… — повторял за ним другой.

— Мы всё знаем и помним каждый день, — в улыбке выдала Франческа.

Облучая их своим недоверчивым взглядом Леону, даже показалось, что те немного отступили, столкнувшись в такой чистой лучезарностью.

— Где сейчас капитан Вас Граунд? — будто огрызаясь спросил сзади стоящий.

— Скоро прибудет на место, — безошибочно отвечала Франческа.

— Мне известно, что ваш вылет должен состояться ровно через восемь часов; по протоколу каждый из командиров обязан присутствовать за, не менее чем, двенадцать часов, — безэмоционально добавил басистый голос.

«Под меня решил копать?»: подумала про себя Франческа.

— Непредвиденные обстоятельства, сами понимаете, вдруг ему тоже выпала честь помогать в поиске, время, которое он сейчас затрачивает… а-а — Франческа запнулась на полуслове, не ожидая, что Вас придёт так скоро.

Вас не сразу их и заметил: он слишком был заворожён зрелищем ярких всплесков, что исходили от неуследимых движений Адриана. Далее, неспеша вразвалочку одарил незваных гостей своим присутствием, загородив солнечный просвет своей спиной.

— Вот и вы… с вами предварительно связывались другие сотрудники «Блиц»? — преждевременно начал мужчина в чёрном, не теряя дерзости своей интонации. — Так как вы, Вас, в прошлом с Омнис пребывали в близких доверительных отношениях мы должны узнать всё о её повадках и настроениях, сопровождающих её недавнее время.

— Что? Сбежала из центра? Да не может быть, — с надменным тоном заговорил Вас, не выдержав паузы. — Мне ничего не известно; последний раз я её повстречал в центре утром… вместе с Галлоном: там и расстались, а прошлое осталось там же, — говорил он холодно, весьма убедительно.

— В любом случае, мы настаиваем, чтобы вы уделили нам пару минут, — где-то за спиной у одного из мужчин прозвучал спокойный внушающий доверие голос, прятавшийся где-то внутри.

— Ну пойдёмте, — на выдохе сказал недовольно Вас и улыбнулся Франческе.

Вас скрылся в кабине голубого, похожем приблизительно на вертоплан, транспорта, с отдаляющимися и вьющимися хвостами синевой.

Экзекуция Адриана подошла к концу, и он раскинулся на холодном полу, впитывая силу света, пока Анка остужала нагревшиеся стволы; и занимаясь одним из них, случайно выстреливает в сторону. Адриан и сам не замечая: разрезает всю очередь в метре от себя.

— Аа-а-х-ах-а…я думал мы закончили, — нисколько не удивившись произнёс Адриан.

— Я не заряжала их, — с заминкой произнесла Анка и застыла в изумлении, дивясь собственной бестактности.

— Хм-м-ха… ну… ничего же не случилось, — Адриан поднимаясь утешал ей, обнаружив на лице чужеродную эмоцию. — Я видел командира и как он отошёл… вон с теми. Кто это?

— Сотрудники «Блиц», накануне исчезли два недавно прибывших одиннадцати ядерника, вроде бы один из них из твоей группы, — Анка протянула ему смоченное водой полотенце.

— Да. Галлон был… и что значит «исчез»?

— Знакомое имя… хм-м… это значит, — Анка помахала Франческе, поймав ей взгляд, оперившись беззаботно локтем на плечо Адриана, — что их нет: сбежали, ну я не интересуюсь такими вещами. Их дело, может числиться в подопытных крысах им не нравится… мне бы тоже не понравилось.

Адриан не был готов к такой информации: события неслись одно за другим и совсем не такой он представлял себе жизнь на Аполлоне, но он был, несомненно, рад, что его начали постепенно окружать неравнодушные люди. К ним подошёл Старикан, найдя их внимание ничем не обременённым, и начал говорить что-то с трепетным восторгом, таким несвойственным ему, но Адриан не слушал, даже не заметил его: он погрузился в свои размышления.

Вас перед тем, как войти в кабину спрятал в своих глазах то небо, нависшее в ту секунду всей своей тяжестью над Аполлоном. Минуту две низкорослый мужчина с чистейшей кожей рылся в папке бумаг, пока Вас подмечал скачущий взгляд его товарищей.

— Меня зовут Купер. Фамилия? Зачем нужны фамилии?.. — заговорил тот не скрывая раздражения. — Начну: нам («Блиц») известно, что Омнис пару часов назад всё ещё пребывала на Аполлоне, после чего её след исчез, сорок шесть минут назад, — и ещё известно, что ты, Вас, был с ней в контакте последние пару часов.

Купер остановился, наблюдая за его реакцией, и, вычитав на лице прискорбное отвращение ко всему происходящему, и, равнодушно выдохнув, продолжил:

— Либо ты послушно ведёшь с нами переговоры, выдавая всё как есть, либо мы отстраняем тебя (и может быть даже Франческу) от должности и чутка покопаемся в твоей неуклюжей башке другим образом.

Пока он говорил, Вас без устали проигрывал в голове всевозможные сюжеты разворачивающихся событий, например, как он с двух ног сейчас вышибет стекло или вырубит парочку несуразно одетых мужчин: «смелые выводы» — подумал он, подмечая косым взглядом, как насторожились сразу же после его размышлений громилы.

— Х-м-м-м хе-хе; хорошо… хорошо… остынь дружище, — обратился к нему Вас, заметив его стеклянные, устремлённые прямо в душу глаза. — Всё, что я мог бы тебе сейчас рассказать, ты уже знаешь. Для чего этот спектакль?

Кожа слегка побледнела вокруг мешков под глазами, а корни волос забыли, что на нах должна действовать гравитация; концы же то сплетались, то разбегались в разноцветном вальсе.

— Не повезло же Лоно с тобой водиться… ну да ладно, — снова начал тот, сложив руки в замок и нагнувшись к нему поближе, — жаль, что такая незаурядная личность как ты замешана в таком оригинальном деле… Тянуть не буду правда в том, что компромисс на тебя хоть и есть, но начальству ты безумно безынтересен, однако, мы тебя всё равно возьмём под контроль, чтобы когда она снова навилась к тебе… впрочем; неважно… имей в виду эх-х-х… Это всё — на выход.

Купер проводил его взглядом и покинул уже надоевшее ему место.

— Мы его так и отпустим? — возгласил один из помощников.

— Да… есть дела и поважней предсказывания будущего — это его создание, — ответил ему Купер, всё ещё пытаясь углядеть в Васе, что-нибудь душетрепещущее.

— Вы разве не помните? Наша задача, — не успев ответить на вопрос своего товарища, добавил другой, — вычислить яредника, которого предсказала Изабелла, который должен изменить что-то там.

— Того предателя? — заговорил рядом сидящий, — так это же «старое» же предсказание.

— Предсказания не имеют срока годности, — предостерёг Купер и закончил диалог.

Вас же нисколечко не был взбешён подобным отношением: у него были мысли, обдумывание которых приносило больше позитивных эмоций, чем фантазии о размалёвывании лиц «зажравшимся», — по его словам, — недоученым чьим-то отпрыскам. Тем не менее, Купер оставил зачатки целомудрия в послевкусии у Васа.

Франческа снова не понимала, как так получилось, что ей с Васом посчастливилось снова оказаться в центре всех событий и совершенно не вникнув в суть происходящего, но время летит и нужно поспевать за ним, поэтому дождавшись остальных из группы, состоялось собрание. Выяснилась их следующая точка: группа будет сопровождать в течении следующих трёх месяцев международные транспортные пути, короче говоря, работать с перевозками и, может быть, даже сопровождать весьма высокопоставленных влиятельных личностей, в чьих руках, находились судьбы невообразимо большого количества людей.

— У нас будет новая форма? — выкрикнула в надежде Элис.

На что ей утвердительно кивнул Вас, пока Франческа, не отвлекаясь рассказывала остальные важные моменты.

— Адриан, — обратилась она при всех к нему, — а тебя желают увидеть в рядах вооружённых сил на Аполлоне, — заключила и приободряющее улыбнулась.

Кто мог оглянулся на него, а он недоумевающе смотрел то на командиров, то на стоящую неподалёку Анку, делающую вид, что не наблюдает за ним и говорит со Старым.

— Удивительные вещи случаются только с удивительными людьми, — добавил Вас. — Я советую, Адриан: туда кого-попало не берут.

— О-у-у-о вот его, например ни в какую брать не хотели, — нарушила спокойную идиллию Франческа, вертясь возле Васа, добродушно раздаривая всем своё жгучее счастье.

— У меня, между прочим, — занял оборонительную позицию Вас, — были ещё и другие предложения, так что выбор оставался разнообразным… ну да меня в вооружение точно не советовали.

Франческа, поймав всеобщий упадок духа стала подбадривать и причём не безосновно, способствуя увеселительному настроению.

После того как капитаны закончили своё ораторство, он очень долго прощался с Франческой, которая откуда-то взялась за старую привычку пускать слёзы, после расставания с дорогими ей людьми, а Вас безропотно пожал, как всегда, руку и смылся в спешке восвояси, стараясь не показывать эмоций; наконец подошёл как ни в чём небывало к Анке. Адриан уже решил, что согласен, но его интересовало другое: как замешана была в его судьбе Анка, так внезапно появившаяся в его жизни. Старый, тем временем, куда-то пропал.

— Что за дела: я и недели здесь не пробыл, а уже вмешался в чьи-то хитросплетения, — заговорил он, обращаясь к Анке, стоящей к нему спиной.

— А-а? Согласен? — отвечала с ласковой робостью Анка. — Добро пожаловать в «Эвкалипт» и ничего смешного в названии нет; да оно простецкое, но… эй!

Адриан неловко улыбнулся и почему-то вдруг застеснялся: впервые такое с ним. Вдруг из стоящей недалеко толпы, Анку окликнули на «вы» непонятным на слух званием; Адриан кинул на неё пытливый и вопросительный взгляд, заигрывающий потехой, на что она ему сказала: «Наш отряд заждался».

Порой мы не придаём значения попутному ветру, который подгоняет нас так сильно, что сбивает с ног, и в спешке вновь подняться на ноги, не замечаем скрытый смысл, и думаем, что случайно закрытое солнце в небе, лениво пролетающей тучей — виновник всех бед, однако, судьба ни в какие времена не проявляла пощады и милосердия: виноват только человек в своих бедах; винить кого-то другого кроме себя бессмысленно.

А в ожидании чуда может пройти целая вечность, возможно, даже в буквальном смысле. Нам нужно постараться усмотреть одну простую истину: счастье приходит только тогда, когда мы его не ждём, поэтому хорошее предчувствие — пустая трата времени.

Часть вторая

Глава 1

Наконец появляется заключительно важный персонаж, без которого история не могла бы продолжаться: она бы попросту скопировала череду неумолимо повторяющихся прошлых событий, которые веками главенствовали в этом мире.

Кто такой Морун?

Дитя, рождённое в обычной городской семье на Земле, окружённое с рождения вниманием — всё как у всех. Но он немного отличался от сверстников: ему не нравилось заниматься монотонной работой, его не устраивало будущее, которое строили для него же родственники, якобы для его блага. Морун был гибок, чувствителен, раним и одновременно крепким орешком. Долго подсознательно принимал внушённую ему волю отца, матери, друзей, новостей. Со временем его внутренняя скрытая ото всех глаз, и даже в какой-то степени от него самого, энергия истощала его настолько, что подталкивала на «нехарактерное» для Моруна поведение: он бунтовал, всем видом показывая, что не согласен с устоявшимися престарелыми устоями, что против идти по выцветшей, протоптанной узкой тропе, когда видит другие прекрасные цветущие поляны и готов был показать их всем желающим. Но окружение Моруна, к его удивлению, расстреляло его колкими фразами, опустило с небес на землю, схватив мёртвой, жгущей хваткой, в суровые «реалии». Не поддержало, оскорбило, а глубокая, старая, вечно растущая рана кровоточила так сильно, что готова была залить все высохшие моря и смыть все города. Тогда он начал более серьёзно относиться к своим внутренним позывам, отвечая на их отклик творчеством: пытался писать музыку, рисовать, делать скульптуры, даже забытые всеми стихи его начали интересовать. Все воспринимали резкие изменения несерьёзно и даже с отвращением; то немногочисленное общество не было в состоянии дать ему достойную оценку.

Время шло, Моруну исполнилось шестнадцать лет — время для тестов. Он продолжал ходить в школу, но значение их интерпретировал по-своему и с каждым днём всё меньше сил прикладывал к обучению. В их скромный город прибыло немного людей с Орбиты — не могли похвастаться своей значимостью. Морун не верил в удачу и, даже если бы повезло, не собирался лететь на Орбиту, хотя его родные, и в особенности мама, очень настаивали на этом решении, без остановки превознося важность и правильность этого выбора. Он впервые видел вживую «другого» человека, и пока остальные ребята из его класса восхищённо и трепетно следили за ними, лелея каждое действие, Морун лишь подмечал нарастающий градус надменности, жадно питающийся радостными возгласами малолеток. В процессе недолгой церемонии проведения тестов его чуть не забыли. Результаты были скудные, каждый последующий ученик показывал ещё более бедный генный запас, и к Моруну приступили с некоторой неохотой. Нелогичная череда неудач, отнимающая время у важных и не особо господ, сподвигла их отстраниться на свои корабли преждевременно. Ожидая результата Моруна, остался нервный мужчина, косо выбритый и с опаской глядящий, а в помощниках у него были двое низкорослых людей в серых, ужасных кепи, приблизительно таких же как он. Результаты не заставили долго ждать: увидев ярко горящий табель с одиннадцатью реакциями, он прям-таки завизжал, а после, что-то нашептав помощникам и главному руководителю школы, сказал, что забирает Моруна сегодня же на Орбиту.

Морун, что было для него в новинку, длительное время пребывал в аффекте, подчиняясь настоятельным, «добродушным» приказам всех вокруг. Мать была в восторге — радость заполонила её разум за сына. Отец не сдержал эмоций и впервые уронил две-три редких слезинки на плечо Моруна, обнимая его. Редкие друзья равнодушно поддерживали, пытаясь то скрыть, то свалить с ног своей завистью.

Ситуация действительно воодушевляющая, но население Земли было чрезвычайно мало информировано о смысле яредных реакций, особенно одиннадцатой, значение которой даже сама Орбита точно не могла определить. Морун, смотря на удаляющуюся Землю, не до конца понимал, что с ним происходит. События разворачивались стремительно, словно ветер поднял страницы книги и начал спешно перелистывать их, не давая чтецу уловить смысл. И когда ветер прекратился, а чтец взялся разбирать слова на остановившейся странице, Морун смог уловить смысл происходящего.

На его душу и тело претендовала ничтожно малая корпорация, собиравшаяся тайно ввести вещество и использовать Моруна, после «благоприятного» исхода, в своих эгоистичных целях. Морун решил, что худшее, что он мог бы сделать, это противиться взятой над ним власти, потому что всё, что ему было известно и хоть немного родно, здесь не имело никакого смысла; всё было продано за бесценок.

Мероприятие по введению вещества носило нелегальный, подпольный характер: многие требования не были соблюдены, а базовые правила и вовсе забыты. Как и следовало ожидать, Морун одиннадцать минут пугал своим бессознательным состоянием наивных подопечных. Ему пришлось за это время прожить миллионы лет и столкнуться с калечащим знанием. Морун, по своей воле, задержался «там» дольше обычного, выискивая нужное ему в безграничных библиотеках, но, вернувшись обратно, всё забыл. Его молодой ум принял суровые, пессимистичные заключения, и Морун, заметив свидетелей, инициировал свою смерть: разорвал тело и уничтожил все следы своего здешнего пребывания. Глава корпорации, побледнев от страха, немедленно приказал стереть из всех возможных источников на Орбите всю информацию по этому делу, в котором явно прослеживался его след.

Морун же, мгновенно освоив нынешнюю форму, страстно желал вернуться к прежней жизни, когда в детстве он, зная только язык ощущений и материнской любви, смотрел на мир наивным, полным добра и нежности взглядом. Но суровая правда резала его душу: лучший исход оказался финальной точкой на надгробии его прежней жизни. Вернувшись на Землю и интуитивно отыскав своё прежнее пристанище, он, воссоздав по образу и подобию былое тело, обнаружил, что ему здесь не очень-то и рады. В историю о том, что ему вводили вещество и что было после, не поверили, не поверили и в то, что он вообще улетал на Орбиту, говоря: «Свидетелей-то не было» (всё происходило в такой спешке). В семью-то приняли, но не приняли его настоящего. Морун постоянно подмечал в матери, что она до сих пор тоскует по улетевшему за светлым будущим сыну на Орбиту, а отца даже ловил на придумывании ложных историй, будто его талантливый сын хвалится своими достижениями в присланных ему письмах.

Морун очень старался влиться в семейную идиллию, которая безупречно держалась и без него. Судьба рьяно портила ему жизнь с каждым днём: каждая его попытка сблизиться заканчивалась всеобщим отрицанием его личности и пассивным угнетением его нынешних желаний и мотивов. Его не видели, не слышали, не понимали, а иногда в открытую презирали, говоря, что надо было делать по-другому.

Нагрузка была излишне велика для Моруна, и он ушёл в себя, начал думать, много думать обо всём; он принял на себя роль неоспоримого мирового судьи, и судил он всё человечество. Стал немым зрителем, казалось ему, что на белом свете он один такой. Открывшаяся вновь, но под другим углом, картина ввела его в бездействие и отречённую пассивность; целый год Морун залечивает раны, пока Адриан с набравшейся группой на другом конце Земли не улетит на Аполлон.

* * *

— Здесь? — спросила Омнис Галлона.

Это было семидневное брожение в изнанке; Галлон открывал для своей спутницы скрытые от ей внимания вещи, а она показывала на что способно это место под её воздействием, волнующею окружение, волей и, как это обычно бывает, странники слегка задержались, но это не имело значения.

— Ага… Мы были так близко и так далеко одновременно, — растягивал слова Галлон. — Я его чувствую… и, уверен, он нас тоже.

Два мира сплелись воедино, и в этот раз, с удвоенной силой: они обогнули Орбиту давным-давно и теперь, проникнув в атмосферу, небесной полосой сошли на превосходные цветущие земли людей, пахнущие новорожденным цветением и примесью трепещущего счастья, потомком беззаботного солнечного дня.

Пока они шли, Омнис где-то раздобыла верхушку лучезарного подсолнуха и надела Галлону на голову: он неплохо с ней выглядел. На дороге им то и дело что встречались гуляющие хаотично бабочки по цветками, отчаянно ищущие то тень, то прохладу в любом укромном и безлопастном месте, но удел большинства из пёстрых грациозных красавиц принуждал медленно иссыхать под жарким солнцем; только затесавшаяся влага в корневище редких стебельков могла спасти, но, исключительно, лишь самых настойчивых. Галлон нашёл у края тропы источающую жизнью молодую розу ослепительно белого цвета и прицепил Омнис за лямку, беззаботно улыбнувшись, она тоже. Сверху почти бесшумно пролетела «Оса» городского типа, откуда из окон на них изумлённо поглядывала парочка любознательных глазок.

— Возможно, нас уже начали искать на Земле, — невзначай озвучил предположение Галлон.

Он следил за Омнис: она выглядела так, буто слушала не его, а неразборчивые звуки природы, старательно имитирующие неизведанные мелодии астрального мира, находящие себе выход в трущихся листьях, ударах попутных ветров, взмахах крыльев пернатых существ, и еле слышимых отзвуках житейской суеты.

— У нас ещё есть пара безопасных дней, — добавила с запозданием Омнис, вглядываясь в лица людей, что без стеснения задерживали на ней свой мягкий и бездумный взгляд.

Они вышли на летнюю ярмарку в честь первых дней лета; подобные мероприятия на городах тоже и именовались в любимых, но атмосфера там постоянно находилась более угнетённой, — как всегда считал Галлон, — форме. На него тоже засматривались, словно усмотрели в нём близкого товарища или давнего друга, и резко отворачивались, подмечая собственную невнимательность, но с теми броскими недолгими взглядами за ним стремительно следил ещё один тяжёлый, который в этот раз он не совсем не заметил. Ему не было дела то таких мелочей; он списывал это на разношёрстность народа, масса которого, становилась всё плотней, по их продвижению. На сотни метров по сторонам земля расстилалась красочными, зазывающими павильонами. Кислород замещали насыщенные ароматы разнообразных кушаний, а пристрастия, которые они источали, невозможно было игнорировать ни одному живому существу. Еда здесь заставляла чувствовать себя голодным, даже если таковым не являешься. К несчастью, оба наших запредельных странников не подумали обзавестись деньгами и не могли позволить себе обычным путём обзавестись съестным искушением.

На уязвимого Галлона внезапно напала животная усталость и он, остановившись у первого свободного столика из пластмассы, начал всерьёз уговаривать Омнис что-нибудь стащить с тех прилавков, вечно окружёнными людьми. Та, отдав предпочтение скоротечным удовольствиям, без секундного размышления поддержала идею. Им не было нужды принимать физическую пищу, но каждый сильно желал отдаться вкусу уличной еды. Подойдя к одному из прилавков с надписью «Жаровня (приписано с боку: жральня) для Ло» столкнулись очередями, перемешавшимися с разных павильонов. Галлон взял Омнис под руку и начал протискиваться; массовка впереди слегка расступилась и им открылось меню из тридцати блюд: «Куриные покатушки в карамельной долине», «Медовое наслаждение цыплят», «Спящий барашек в клюкве», «Чеснокнутые утки», «Идёт бычок томатится, коптится на ходу» и т. д.

— Одна порция «Кроличий кедровый забег» …пожалуйста, — озвучил заказ молодой парниша впереди, держа в руке сладко пахнущие лиловые и бархатисто розовые гортензии.

Он очень старался делать вид, что не замечает шумных людей вокруг, и в особенности, наглый взгляд Галлона. Омнис, протиснув голову, предупреждает, что собирается поесть за его счёт: она обращалась к Галлону (намекая, чтобы он сделал всю «работу» и за неё), но тот парень у кассы, предварительно опешив, подумал, что это заявление лезет к нему в карман и робко обернулся.

— Вы мне? — на автомате выдал он с ноткой недоверия.

Перед ними стоял юноша ростом с Омнис, но немного ниже, с русыми хаотично облегающими лоб волосами, прямым носом, редкими, почти незаметными веснушками от солнца, жёлтыми глазами и проницательным щадящим взглядом. На Галлона упал его мягкий взор и тут же разбился: он узнал Галлона и последний, заметив перемены на лице, всё понял.

— О, привет, Морун, — жизнерадостно и как ни в чем небывало поприветствовала его Омнис.

— Привет, не ожидал встретить… вас так скоро, и в таком месте, — выдавил из себя Морун, помявшись пару секунд.

Пожилая пара в течении полутора минут энергично выдала заказ и тут же, в том же весёлом темпе, принималась за другой. Моруну не составило труда купить и им по блюду (Омнис выбрала «Клюквенный принцсёнок», а Галлон «Телячий заплыв в сметане») и увести подальше от неспокойной толпы. Недалеко от ярмарки грелись на солнышке холмы, одетые в газоны, поросшие мшанкой и редкой травкой.

Внимательно вглядываясь в лицо, можно увидеть в нём всю историю, весь мотив человека, какая у него душа; так же про мелочи: на тон голоса, его скорость тембр, на интонацию, мимику, юмор, ведь в них и заключена загадка личности и характера, если последней конечно есть. Так и Галлон пытался понять ход мыслей Моруна, ведь он видел его впервые, хотя и казалось, что знал его как будто целую вечность, — как и Омнис, — и что в создании этого мир, где-то была приложена именно его рука. Все трое молчали как сговорившись, а когда Омнис доела, то спасла эту гнетущую атмосферу, оживив первое впечатление.

— Я не знаю, что у этой судьбы там по сценарию, — начала спокойным голосом Омнис, — но меня волнует одна вещь: как избежать надвигающейся «истребления».

Галлон был загипнотизирован её тоном и совсем не вникал в суть предложений, полностью вслушивался в отзвуки её души и, погодя минуту две, разлёгся на прохладном поле во всю длину, а Морун, сбитый наповал прямотой, не сразу смог понять, что от него хотят, предварительно подыскивая ответ и «правильные» слова. Выглядел он так будто не хотел начинать и застопорившись молчал, будто собирался общаться на других частотах. Омнис обняла руками колени и незаметно наблюдала за ним.

— Вот значит, как… хм, — после долгой паузы заговорил Морун, — ну… эх-х я — один, не смогу помочь вам… ничем и не хм-м… моя воля излишне никчёмна по сравнению с вашей, — с трудом он выносил свой приговор.

«Ну что за великолепие: падший Бог, — думал ненамеренно про себя Галлон, поглядывая на пышные облачка, — раздавленный под гнётом рабов чужих правил, не в силах обнаружить собственный смысл».

— Морун, я чувствую, — не теряя уверенности убеждала Омнис, — как они зовут; и между выбором: пасовать или действовать я выберу…

— Действовать, — закончил за неё Галлон, незаметно улыбнувшись до зубов.

— Верно, — продолжала она. — И знаю я наверняка, что ты являешься заключительным звеном, как бы путеводной звездой. И ты точно знаешь об этом, как и многие другие скрытые секреты этого мира.

Настроение Моруна скакало, не в состоянии удержать баланс: что-то было не так, что-то мешало. Его пытали собственные мысли, и, заблудившись окончательно глухих коридорах своего сознания он решил, что лучше, чем выражение собственного мнения без прикрас будет полная эмоциональная отдача всего накипевшего.

— Я не такой как вы, я не смогу, — он закрылся и уронил пару слёз себе на руки, и после недолгого перерыва продолжил, — я… не слабак… я могу многое, но я не… На фоне всех. Омнис, если тебя «ждут», то меня даже не знают, а Галлона… а-м-м, когда тебя все «уважают», то меня с почётом забывают.

Галлон уселся, сложив руки на видное место, обнаружив нарастающий градус волнения, и принял расслабленную позицию: всем видом показывал свою пассивность, только взгляд не под силу ему было взять под контроль.

— Но конец с полным исчезновением несёт ровно такой же смысл, к которому стремишься ты, — попытался Галлон облагоразумить метающегося Моруна.

— Сколько жили — столько ещё проживут, — отрезал двусмысленную фразу Морун и протёр круговыми движениями выжитые, как тряпку выжимал глаза. — А наша разумность великое бремя человечества, сознавать ужас сполна, не дана какому-либо животному подобная мука.