Бесплатный фрагмент - Адописные иконы: Когда он заплачет.

Пролог

1140 год. Церковь аббатства Сен-Дени. Франция.

Ранним утром, когда мрак еще цеплялся за древние стены Сен-Дени, по сумрачному коридору спешил аббат Сюжер. Шестидесятилетний, крепкий старик с круглым, гладко выбритым лицом, высокий лоб которого обрамляли редкие пряди длинных волос, казалось, нес на себе печать трудных времен. Его простая черная сутана бенедиктинца, подпоясанная грубой веревкой, выделялась лишь золотым крестом на серебряной цепи — знаком настоятеля, тяжеловесно свисавшим на груди. В этом облике чувствовалась не только духовная власть, но и отблеск былого величия. Сюжер был не просто аббатом — некогда он был душой и разумом короля Людовика Толстого, его духовным наставником и доверенным советником, гласом во время его крестового похода. После смерти монарха в августе 1137 года, государственные дела отпустили его в тихую гавань Сен-Дени, аббатство, которое он возглавлял с 1122 года, но которому прежде не мог отдаться всецело. Его смелость была легендарна: в 1124 году, перед лицом надвигающейся угрозы императора Генриха V, он явился на поле брани с орифламмой Сен-Дени — запрестольной хоругвью, которая с тех пор стала священным боевым знаменем французских королей.

Теперь-же, аббат Сюжер, чья душа не ведала страха ни перед живыми, ни перед мертвыми, оказался невероятно озабочен тем, что вокруг него суетился молодой послушник Иф, с ужасом в голосе рассказывающий, что обитель монахов посетил дьявол.

— Преподобный отец Сюжер, — это ужас! — торопливо говорил двадцатилетний послушник. — Я зашел к брату Ди Брюлю, а там он мертвый. Там был дьявол! Там, точно, был дьявол!

Большего позора, чем явление нечисти в его аббатстве и осквернение церкви, аббат Сюжер не мог представить. Он, резко остановился и раздраженно ткнул пальцем в грудь молодому монаху, хмуро смотря ему в глаза:

— Молчать, брат Иф! Замкни уста свои на замок, пока твой вопль не разнесся по стенам Сен-Дени, словно карканье ворона над могилой! Не тебе, брат Иф, решать, кто там был! Это моя паства, моя забота, и я сам разберусь с тем, что там произошло! Понял?

Послушник Иф, съежившись под его взглядом, испуганно закивал головой. Аббат Сюжер, набрав в грудь воздуха, словно перед прыжком в бездну, вновь повернулся в сторону кельи Ди Брюля, уверенно идя навстречу огромным неприятностям.

Скудный утренний свет просачивался сквозь узкую щель окна в унылую комнату, сложенную из серых плит. На стене, покосившись, висел массивный деревянный крест, а стол, предназначенный для сотворения ликов святых, был опрокинут. На полу, среди хаоса разбросанных набросков — кощунственных икон, где лик Люцифера подло примерял на себя черты Христа, — лежал Ди Брюль. Мертвый, он смотрел в потолок невидящим взором. Руки его неестественно раскинулись, словно в последней мольбе, а кончики пальцев запеклись багровой кровью. Черные слезы, словно застывшая смола греха, навечно запечатлелись на его щеках. Из недр церкви, словно предчувствуя трагедию, скорбно доносилось печальное эхо утренней репетиции клироса.

Аббат Сюжер и послушник Иф, входя в комнату, торопливо перекрестились по католическому обычаю. Застыв перед телом Ди Брюля, они с опаской рассматривали мертвеца и разбросанные по полу богохульные наброски, словно боялись прикоснуться к мерзости. Видно было, как в их глазах смешались ужас и благоговейный трепет перед неизведанным.

— Что он рисовал? Зачем? Ему велено творить фрески, возвышающие дух, а не эти… исчадия тьмы!

— Как он смог за одну ночь столько нарисовать? Это невозможно! — удивился молодой монах.

Аббат Сугерий, брезгливо рассматривая кончики пальцев покойника, пробормотал с неприкрытым отвращением:

— На его руках кровь? Откуда?

Неужели благословение и чистота аббатства была осквернена, и церковь потеряла особую печать священности из-за пролитой крови в стенах его обители? Аббат Сюжер, в полной растерянности резко повернулся к послушнику Иф.

— Брат Иф, — голос аббата, приглушенный, как погребальный стон, прозвучал в тишине, — скажи брату Седану, дабы тайно предали тело Ди Брюля забвению в старом дефюе. И да пребудет эта тайна меж нами, пока не рассеется мгла над случившимся. Ни единой душе не обмолвитесь словом.

Послушник Иф, казалось, был глух к словам аббата. Зачарованный, он застыл, широко распахнув глаза, впитывая взглядом каждый уголок комнаты. Еще бы! В стенах аббатства Сен-Дени редко случались события, способные взбудоражить кровь. А тут — нечто невероятное, само дыхание дьявола коснулось их обители, подтверждая необходимость монашеского служения в борьбе со злом, что рыщет во тьме в поисках заблудших душ.

— Могу ли я рассчитывать на твое молчание? — прозвучал вопрос аббата Сюжера, в котором сквозила тревога. Он пытался вернуть юного послушника в мир реальности, но тот, казалось, навеки затерялся в лабиринтах собственных мыслей.

Лишь когда аббат ощутимо потряс его за плечи, монах Иф очнулся от оцепенения. Он быстро кивнул, словно боясь проронить слово, и, осенив себя крестным знамением, стремительно исчез за дверью.

Аббат Сюжер, с гримасой отвращения, вглядывался в застывшее в предсмертном ужасе лицо Ди Брюля, тщетно пытаясь найти выход из этой чудовищной ситуации. Сен-Дени — священная усыпальница королей, вечный приют Меровингов, Каролингов, Робертинов и Капетингов! И вот, служитель Господа, запятнал святые стены кровью, осквернив аббатство и вечный сон монархов! Что же натворил этот проклятый иконописец? Неужели убийство? А может, на руках всего лишь краска, невинный пигмент? Но что тогда? Как поступить? Как смыть этот позор с обители?

— Господи, ниспошли нам благодать твою и разумение, — прошептал аббат Сюжер, осенив себя крестным знамением. Глаза его скользнули по криво висящему кресту на стене, словно моля о знамении, о прощении.

К вечеру того же дня небеса разверзлись, обрушив на землю яростный ливень. К полуночи, под аккомпанемент дикой пляски молний и утробного рокота грома, к стенам Сен-Дени приближалось древняя сущность. Черная тень в плаще с капюшоном, словно сотканная из самого мрака, скользила над мокрой землей. Дождь, дерзнувший коснуться одеяния, обращался в шипящий пар, а лужи, поглощавшие его поступь, взрывались бурлящей пеной.

В ту ночь аббата Сюжера терзал беспокойный сон в его аскетичной келье, где лишь соломенный топчан служил утешением. За окном бушевала стихия, и каждый удар молнии пронзал мрак. С очередным раскатом грома аббат вскочил с постели, обливаясь холодным потом.

— Иф! Брат Иф! — вскричал он, словно в бреду.

Сонный послушник, в длинной ночной рубахе, робко вошел в келью, держа в руках оплывающую свечу.

— Одеваться! Одеваться немедленно! — зашептал аббат, его голос дрожал от лихорадочного возбуждения.

— Вам что-то приснилось, святой отец? — насторожился Иф, полагая, что переживания прошедшего дня и гроза породили в сознании аббата кошмар, схожий с тем, что мучил его самого.

— Это не сон! Он, уже за дверью! Он прибыл!

— Кто?

— Тебе лучше не знать! Закрыть все кельи монахов! Впусти его!

В массивной деревянной двери аббатства Сен-Дени, словно повинуясь невидимой воле, засовы сами поползли в стороны, а накидные крючки с тихим щелчком откинулись. Дверь распахнулась, впуская в затхлую обитель монахов шум дождя и порыв свежего, влажного воздуха. Из мрака шагнуло существо, облаченное в ночь, и, вопреки бушующей снаружи стихии, его одежды оставались совершенно сухими. За ним дверь бесшумно закрылась, засовы вернулись на место, а крючки опустились в петли, словно их коснулась невидимая рука.

Человек в плаще откинул капюшон. Тьмой, как его обычно называли, оказался мужчина лет сорока на вид, с длинными, тронутыми сединой волосами, ниспадающими до плеч, и аккуратно подстриженной седой бородкой. Он окинул взглядом сумрачное пространство сквозь круглые очки в бронзовой оправе, с рубиновыми линзами, когда-то выточенными искусными мастерами новой эпохи Египта для юного фараона Тутанхамона, страдавшего от солнечного света. В руке Тьма сжимал трость из африканского черного дерева Эбо, чей возраст исчислялся десятью тысячами лет. Навершие трости было выполнено в виде головы египетского Анубиса из белой кости китайского дракона, принадлежавшей некогда верховному жрецу Бархортису, служившему династии богов-фараонов. На запястье незнакомца красовался браслет из бирюзовых пластин на черной нити эпохи Ведизма, с надписью на персидском языке: «Одерживающий победу», — дар верховного семибожья Митры в знак преданности. Но самым ценным сокровищем был перстень на безымянном пальце левой руки — белый, с черным человеческим черепом, выкованным из сплава металла, не существующего ни на Земле, ни во всей обозримой вселенной.

К вратам аббатства Сен-Дени, в повседневной коричневой монашеской одежде, неся перед собой трепетный огонек свечи, ничего не подозревая подходил послушник Иф. От неожиданности он вздрогнул, когда из мрака выступила фигура, и красные стекла его очков, словно живые угольки, вспыхнули, отражая дрожащее пламя свечи.

— Вы кто? — прошептал сдавленным голосом парень.

Его поглощал страх от вида незнакомца, но любопытство удерживало от стремления, бросится бежать прочь. «Если его ждет аббат Сен-Дени, — лихорадочно размышлял он, — то бояться нечего». Как же он ошибался.

Не дождавшись ответа, молодой монах перевел взгляд на закрытую дверь.

— Как Вы вошли? Вам кто открыл?

— Я прибыл по приглашению.

Послушник Иф почувствовал неприятную тяжесть в животе, а в голову ударил жар, отчего неожиданно начало тошнить. Ноги самопроизвольно стали подкашиваться, заставив его упираться об шершавую стену.

— Вы из Флоренции? Из Вселенского собора?

Незнакомец отрицательно покачал головой.

— Из Константинополя?

Появившийся из темноты аббат Сюжер взмахнул агрессивно рукой, указывая замолчать послушнику. У настоятеля обители монахов, вместо золотого креста, символа власти и веры, теперь на его груди висел простой деревянный крестик, вырезанный, по преданию, из щепки Креста Господня. Он надеялся, что эта реликвия защитит его от ночного гостя, но как мог он защититься от того, кто существовал еще до рождения света?

— Брат Иф, оставь гостя в покое, — прозвучал голос, дрогнувший на полуслове. Аббат, словно испугавшись собственного дерзновения, робко добавил:

— Сир, вы ведь у нас как гость, а не как…?

Он замолчал, ужаснувшись самой мысли о том, что этот ночной визитер мог прибыть с инквизиторским дознанием, а не просто как странник. Судьба Сен-Дени вновь висела на волоске, завися от вердикта этого существа — если, конечно, тьму, воплотившуюся в человеческий облик, можно было назвать человеком.

— Откуда он здесь? — слова, казалось, вырвались из него с усилием, словно из глубины могилы. Взгляд гостя был прикован к молодому монаху, чье лицо побелело, как полотно, и чьи ноги едва держали его.

— Это послушник Иф, сирота, которого я взял под свое крыло, испросив благословение Господа. Он здесь с пяти лет, вот уже пятнадцать лет обучается в стенах Сен-Дени.

— Сирота? Неужели? — в голосе гостя прозвучало удивление. — Ему ведь здесь не место.

Аббат Сюжер догадывался, о чем идет речь. Чтобы погасить пламя конфронтации во власти и избежать кровопролития, когда под угрозой оказался представитель королевской крови, аббат Бернард из Клерво еще при прежнем настоятеле, аббате Адаме, просил убежища в Сен-Дени для пятилетнего мальчика, известного как Иф. Лишь когда надменно-гордый и властолюбивый наследник престола Филипп II (Молодого), старший сын короля Людовика Толстого, на пятнадцатом году жизни пал жертвой судьбы в 1131 году, успев, однако, прославиться своими дерзкими выпадами против Клерво, и когда бремя власти перешло к Людовику VII, второму сыну, в 1137 году после кончины отца, напряжение стало ослабевать. Но тайна Ифа по-прежнему оставалась погребенной под покровом молчания. Ведь он был старше Людовика VII на год, и оставалось загадкой, почему король спрятал его в столь юном возрасте в аббатстве Клерво. Таков был обычай среди монархов: если старшему сыну суждено править, то второй посвящает себя церкви. Но почему об одном из них история умалчивала? Аббат Сюжер, конечно, хранил ключ к тайне его происхождения, но не мог доверить ее никому, даже ночному гостю.

Незнакомец отвел взгляд от послушника, после чего тот сразу стал торопливо вдыхать воздух, словно ему до этого перекрывали дыхание, а сейчас отпустили.

— Как к Вам обращаться, сир? — поинтересовался аббат Сюжер, приклонив голову перед ночным гостем.

— Называйте меня Марк, — ответил ночной гость. — Показывай.

Аббат Сюжер, взяв свечу у послушника, взмахом руки, пригласил следовать за собой древнее существо. Несмотря на то что молодого монаха не пригласили идти вместе с ними, тот вдруг ощутил, как какая-то неведомая сила потянула его за собой, и он, одержимый трепетным страхом, все равно поплелся следом.

Когда они проходили темным коридором, где дрожащий свет свечи отчаянно боролся с мраком, потухшие факелы на стенах, словно повинуясь незримой воле, вдруг начали вспыхивать перед ними, озаряя путь, и гасли позади процессии, будто провожая путников вглубь неизведанного.

Аббат Сюжер, непривычно для себя поникший, шел с покорно склоненной головой, словно ведомый на заклание. В стиснутой ладони он судорожно сжимал нательный деревянный крестик — последний оплот надежды, хрупкий символ спасения аббатства. Он не замечал ни пляски огней, ни гулкого эха шагов в промозглом коридоре, ни сбившегося дыхания юного монаха, — его мысли были далеко, в плену гнетущих предчувствий. И лишь послушник Иф, потрясенный происходящим, взирал на самовозгорающиеся факелы с нескрываемым изумлением, широко распахнув глаза и приоткрыв рот.

Келья Ди Брюля хранила безмолвие, нарушенное лишь тлеющим запахом ладана, да призрачным отголоском недавней смерти — труп иконописца уже унесли. Свечи на подоконнике вдруг вспыхнули ярким пламенем, что теперь уже не вызвало у вошедших ни удивления, ни страха. Марк окинул взглядом убранство комнаты, словно впитывая в себя царящую здесь атмосферу. Поднял с пола листки, запечатлевшие кошмарные наброски лика Люцифера, еще до его низвержения, до падения в бездну. И вдруг, словно ведомый неясным предчувствием, резко вскинул голову. На потолке, багровым отсветом зияла надпись на латыни: «Cum Lucifer exclamat, Satan erit regula infernum».

— «Когда Люцифер заплачет, то Сатана станет править смертью», — перевел с латыни Марк. — Кто-то в этих стенах создал незаконное пророчество.

— В данном контексте говорится, что «Сатана станет править адом, а не смертью», — высказал свою версию перевода надписи послушник Иф.

Марк обжег молодого монаха тяжелым взглядом. За стеклами алых очков невозможно было угадать, что плещется в глубине его зрачков: удивление ли познаниям Марка в латыни, или гнев на дерзкую поправку. Большинство монахов с трудом писали на родном наречии, не говоря уже о языке Цицерона. Видно, аббат Сюжер не поскупился на его образование, вложив в юношу немалые силы и, возможно, лелея особые надежды.

— Это же осквернение церкви, — прошептал аббат, решив, что надпись сделана кровью.

Не ожидая от себя дальнейшего поступка, тот вдруг взмолился:

— Не о себе прошу, сир Марк, не уничтожайте Сен-Дени! Сжальтесь над людьми! Сжальтесь над мертвыми, нашедшими здесь последнее упокоение!

Глаза аббата заполнились слезами, а тело невольно затряслось. Такое происходило с ним впервые, когда он заплакал.

— Если я перестрою Сен-Дени, то — это будет уже другая церковь, не запятнанная кровью и присутствием злого духа.

— Где он? — хладнокровно произнес Марк, пренебрегая мольбам настоятеля храма.

— Ди Брюль? В старом дефюе, — поспешно ответил аббат.

— Пусть Иф мне его покажет. Потом я вынесу свой вердикт.

— Как прикажете, сир Марк, — улыбнулся сквозь слезы настоятель храма, понимая, что окончательный приговор еще не принят, оставив слабую надежду на снисхождение, спасти Сен-Дени!

Аббат Сюжер, осеняя себя крестным знаменьем, опустил голову. Ему стало стыдно за проявленную слабость, но неожиданный порыв его весьма понятен: ведь он не о себе беспокоился, а о судьбе своего аббатства.

— Простите меня за возникшую слабость. Для меня Сен-Дени очень важен, — пытался оправдаться аббат, осознав, что его возникшую слабость увидел послушник, а он не хотел перед монахами выглядеть уязвимым.

— Покажи мне его, — обратился Марк к молодому монаху.

Послушник Иф направился к выходу, а следом зашагал прибывший из неоткуда Марк. Аббат Сюжер пошел было за ними, но ночной гость остановился в проеме двери и, обернувшись, пристально уставился на него через очки. Аббат замер в полном недоумении, словно его ударили доской по лицу.

— А ты куда, святой отец? Собери бумаги и сожги их. Сотри надпись на потолке. Никто не должен знать о сотворенном пророчестве в стенах твоей обители! Никто!

— Будет выполнено, сир Марк, — склонив голову, произнес аббат.

Когда послушник Иф, совместно с тьмой в образе человека, покинули келью Ди Брюля, аббат Сюжер устремился в угол комнаты, где его неожиданно стошнило. Отойдя от рвотного спазма, он встал напротив покосившегося деревянного креста на стене, дрожащей рукой осенил себя крестным знамением, после чего опустился на колени и начал судорожно собирать листки бумаги с набросками к иконе Люцифера.

— Нет, я чувствую потребность в изменении Сен-Дени, — шептал аббат Сюжер, ползая по полу. — Это будет величайшее аббатство. Я не позволю никому ее сокрушить, даже если тьма меня рассеет по мирозданию. Никому не дам ее осквернить!

Опускаясь в подземелье по винтовой каменной лестнице со стенами из массивных блоков, у послушника Иф подкосились ноги, и он опустился на холодные ступеньки, схватившись за живот.

— Я не могу идти. Мои ноги превратились в камень, а в животе сосет огромная пиявка.

— Это страх тебя сковывает.

Послушника Иф захватила мелкая дрожь. Он протянул руку, демонстрируя ночному гостю, как его пальцы дрожат.

— Я не понимаю, что происходит? Неужели страх во мне так велик?

— Это нормально. Ты столкнулся с тем, что недосягаемо твоего понимания.

Марк решил вытряхнуть из парня трусость, иначе до дефюе они доберутся лишь к Страшному Суду. Наклонившись к побледневшему послушнику Ифу, он зловеще ухмыльнулся:

— Тень страха рассеется, как дым, если ты будешь честен со мной. — Голос Марка стал ледяным шепотом, проникающим в самую душу. — Скажи, не мелькала ли у тебя мысль, что пресвятой отец Сюжер запятнан дьявольской скверной? Быть может, он продал душу Сатане за толику власти?

Иф подскочил, словно ужаленный, и в глазах его вспыхнул праведный гнев, подобный молнии, рассекающей тьму.

— Неужели ты, оскверняешь его имя подобной клеветой?! — взревел монах, голос его дрожал, словно натянутая струна. — Он был столпом веры, советником королей! Он с молитвой на устах вел войско аббатства в бой, словно Давид против Голиафа, против самого императора!

— Но, — прошипел Марк, словно змей, готовящийся к броску, — потеряв милость при королевском дворе, не мог ли он, подобно падшему ангелу, возжаждать былого величия и заключить сделку с дьяволом?

— Замолчи! — вскричал Иф, зажимая уши руками. — Я не хочу слушать эту богохульную ересь! Ты спятил!

— Ты мне грубишь? — прошипел Марк, тщетно пытаясь придать голосу гнев. — Или бесстрашие ударило в голову? Где же твой прежний, животный страх передо мной?

Послушник Иф протянул руки вперед. Дрожь отступила, уступив место звенящей решимости.

— Показывай дорогу, Иф, — с холодной усмешкой приказал Марк, грубо подтолкнув его в спину. — Дерзость в твоем положении — не признак храбрости, а глупость, граничащая с безумием.

Старый дюфюе оказался темным чревом подвала, выложенным красным кирпичом, с низким, полукруглым сводом, предназначенным для последней подготовки усопшего к погребению. Слабые отблески изморози, словно призрачные слезы, скользили по стенам, робко играя в тусклом свете одинокой свечи, трепетавшей перед распятием. Вдруг, словно повинуясь невидимой воле, вспыхнул факел, вырвав из мрака каменный монолит, на котором покоился Ди Брюль. Одетый в простую серую рубаху, с руками, скрещенными на груди, он держал в них грубый деревянный крест, а на сомкнутых веках покоились серебряные денье, отчеканенные в Понтуазе в честь коронации Людовика Седьмого — безмолвные стражи вечного сна.

Дверь со скрипом распахнулась, впуская Марка и послушника Ифа. Они остановились у ног мертвеца. Ночной гость, медленно, будто чуждый всякой спешке, снял свои рубиновые очки. За ними, несомненно, скрывалось нечто необычное — радужные оболочки глаз, пылающие изнутри отблесками неземного пламени, словно в них отражались адские костры. Иф, испуганно отшатнувшись, отступил на несколько шагов, сочтя это расстояние достаточным для безопасности, и с нескрываемым любопытством уставился на странные глаза незнакомца. Лишь теперь он понял, почему стекла очков сделаны из рубина — чтобы приглушить зловещее сияние, скрыть истинный, пугающий вид этих бездонных глаз.

— Прокуратор Тьмы и Перфект Небес Марк, — голос ночного гостя грянул, как раскат грома в затхлой тишине склепа, — требует душу Ди Брюля для допроса!

Пелена забвения отступила, и глаза мертвеца, затянутые белесым туманом, распахнулись. Погребальные монеты, до этого покоившиеся на его веках, со звоном рассыпались по каменному полу, устремившись в темные углы. Ди Брюль, словно марионетка, дернулся и приподнялся, застыв в сидячем положении на холодной плите.

Послушник Иф, задохнувшись от ужаса, попытался бежать, но в слепой панике врезался в стену. Голубая кровь брызнула из разбитого носа. Съежившись в углу, он обхватил свои колени руками, и дрожа всем телом, наблюдал за разворачивающимся кошмаром.

— Помни, — голос Марка был холоден и резок, — ты должен говорить лишь правду. Иначе я вынесу вердикт, и твоя душа будет рассеяна по осколкам Вселенной. Ты перестанешь существовать. Ни ада, ни рая. Ничего. Ты будешь стерт из ткани мироздания.

Бельмо в глазах Ди Брюля налилось чернотой. В ярости мертвец отшвырнул распятие, которое с глухим стуком разбилось о стену. С утробным рыком он попытался схватить за горло дерзкого возмутителя мертвой тишины, но тщетно. Воля Марка, словно стальные оковы, сковала его, лишив возможности даже шевельнуться. Перфект Небес лишь презрительно усмехнулся, наблюдая за тщетными потугами пленника. Расправив плечи, он выпрямился, довольный тем, что мертвец пробудился и осознал всю серьезность своего положения. Типичная реакция потревоженного покоя, когда тебя вырывают из объятий смерти, из благоговейной тишины пред вратами небесного суда.

— У тебя был договор с Сатаной? — Марк обрушил свой вопрос, словно удар молота.

Ди Брюль, скривившись, выдавил недовольный кивок.

— Что он посулил тебе? — смягчив сталь в голосе, прозвучал следующий вопрос небесного стража.

— Обещал, что буду возлежать на месте королей.

— И, надо полагать, — Марк постучал тростью об каменную плиту, — он сдержал свое слово. Ты теперь действительно на ложе, предназначенном для королей династии Меровингов — Дагоберта Первого и Хлодвига Второго, перед погребением.

Бельма вновь застлали взор Ди Брюля, и в них промелькнуло осознание. Он, кажется, начинал понимать, кто стоит перед ним и зачем. Марк же, угрожающе упер свою трость в грудь поверженного грешника.

— Договор с Сатаной — никогда не бывает честной. Не так ли? Какую мерзость ты должен был сотворить в уплату за его милость?

— Написать икону с ликом Люцифера, используя краски, замешанные на крови.

— Чьей крови?

— Крови самого Люцифера.

— И где же Сатана раздобыл эту… субстанцию? — искреннее изумление промелькнуло в голосе Марка.

— Он собрал ее с него, когда тот был низвержен в преисподнюю.

— Хоть что-то сможет утешить настоятеля этого аббатства, — с облегчением выдохнул прокуратор. — В стенах храма не пролилась настоящая кровь.

Несмотря на то, что Марк мог бы обратить аббатство в пыль одним щелчком пальцев, он все-таки осознавал: здесь вершится нечто, способное отразиться не только на судьбе человечества, но и на его собственном существовании. Он всего лишь прокуратор и перфект, а не вершитель Высшего правосудия. И тот факт, что стены церкви не осквернены настоящей кровью, давал слабую надежду на то, что пророчество Сатаны можно обратить вспять, сохранив хрупкий мир людского бытия. Ибо любое проклятие — это трещина в ткани мироздания, и он, Марк, несет личную ответственность за ее устранение.

Трость Марка вспыхнула зловещим синим пламенем, знаменуя собой высвобождение невероятной силы. Допрашиваемый, лишенный воли, стал тайным проводником в руках прокуратора. Он уже не властен над собой, и из глубин чужого сознания, словно из темного колодца, потекут признания — все, что тот знал, что видел, о чем только помышлял. Марк, словно тень, прокрался в его разум, став невидимым проводником между правосудием и преступником, который даже не подозревал, что из него вытягивают самую суть его злодеяния, тайные мотивы и темные помыслы.

— Итак, перейдём к главному: зачем Сатане понадобилось создавать эту икону и какое зловещее пророчество с ней связано?

Ди Брюль, не вправе ничего скрывать, поведал, что Люцифер создал четыре иконы, мерзкие подобия божественных образов, наделив их силой своих самых верных приспешников — четырёх владык преисподней: Люцифуга, Астарота, Агалиарепта и Ариила. Собранные воедино, эти иконы могли высвободить мощь, сравнимую с силой самого падшего ангела. Он спрятал их в разных местах, чтобы в час предательства своими соратниками мог призвать адское воинство на свою защиту. И наложил на те иконы проклятие: ни ангелы, ни демоны не могли ощутить их присутствие, не смели прикоснуться к ним. Но…

— Но, видимо, в гордыне своей Люцифер забыл упомянуть людей, — проронил Марк, инстинктивно бросив взгляд на послушника Иф, съёжившегося в страхе у стены. — Тех, кого он презирал, не видя в них угрозы?

— Именно, — мрачно подтвердил Ди Брюль.

— Выходит, Сатана, который не в состоянии сам их найти, рассчитывает, что кровь самого Люцифера должна указать смертным путь к дьявольским иконам, — продолжал допрос прокуратор. — И когда же свершится это ужасное пророчество?

— Когда икона с ликом Люцифера явится миру и прольет черные слезы, — прошептал Ди Брюль, — тогда настанет час исполнения.

— «Когда Люцифер заплачет — адом будет править Сатана», — пробормотал Марк, вспомнив древнее пророчество, и взглянул на Ди Брюля с подозрением. — Но почему именно в Сен-Дени была написана эта дьявольская икона?

Марк чувствовал явный подвох. Любое пророчество, словно искусно сплетенная сеть, требовало определенных действий, условных узлов, чтобы воплотиться в реальность. И эта сила, стоявшая по ту сторону допроса, невероятно сильно сопротивлялась усилиям прокурора Марка выяснить правду, и ему становилось все труднее удерживать трость, пламя которого, то становилось синее, а то совсем блекло.

— «Только тогда, когда кости королей увидят свет…», — прохрипел Ди Брюль чужим, потусторонним голосом, — «… там, где было создано проклятие, и сердце ребенка найдет упокой среди королей, а иноверцы измажут лица королей и будут прогнаны иноверцами — икона вберет в себя силу и начнет свой путь к свержению Люцифера из ада.»

С древних времен известно: чтобы вдохнуть, невероятную силу в проклятие, необходима мощная энергия, и осквернение могилы является самым эффективным средством для этого. Королевские усыпальницы полны невероятной, потусторонней энергией из-за людского притяжения к ним, для поклонения последнему приюту великих владык. Но как такое возможно, что кости королей Сен-Дени увидят свет? Может, имелось что-то другое? И почему сердце ребенка должно найти упокой среди королей, когда известно, что у королей всегда вырезали сердце и хоронили вне стен Сен-Дени? Что за ребенок? Почему только сердце? И, как иноверцы измажут лица королей и сами же себя прогонят? Условия свершения проклятия казались сплошной бредятиной.

Прокуратор Марк убрал трость, и свет её тут же угас. В сознании его пульсировала лишь одна мысль, обжигающая, как клеймо: совершено злодеяние — дерзкое, богохульное написание пророчества, чреватое неисчислимыми бедствиями для Земли. Предотвратить его последствия — задача, титаническая в своей неопределенности, когда неизвестны ни последовательность событий, ни место, ни час? Предстоит, вероятно, ждать веками, ведь для Сатаны время — ничего не значит.

— Утверждаю вердикт! — провозгласил прокуратор Марк. — За сговор с силами ада, за создание запретных пророчеств, но ввиду оказания содействия и помощи прокуратору тьмы — Ди Брюль приговаривается к заточению в аду на восемьсот лет, без права возвращения к земной жизни ни в каком обличье.

Ди Брюль, исполнив волю прокуратора, замер на мгновение, и тело его, безвольно обмякнув, рухнуло на плиту для мертвецов. Веки сомкнулись, словно запечатывая бренный мир. Приговор прозвучал, и теперь ничто не удерживало его от перехода в небытие. Впрочем, даже в царстве теней он не был в безопасности: прокуратор тьмы, он же перфект небес, мог призвать его на допрос из самой преисподней.

Марк вновь водрузил на переносицу рубиновые очки, и, медленно ступая, приблизился к застывшему в оцепенении молодому монаху. Его лицо, искаженное ужасом, будто приклеилось взглядом к невидимой точке впереди. Еще бы, не всякому смертному выпадает сомнительное счастье лицезреть подобное зрелище. Главное, чтобы юноша не лишился рассудка, ведь у прокуратора на него были свои планы. Марк склонился, провел пальцем под носом послушника Иф, собирая выступившую голубую кровь. С неспешной театральностью поднес окровавленный палец ко рту и, прикрыв глаза, прикоснулся к нему кончиком языка.

— Привкус меди, как у избранных. Знаешь ли ты, что кровь — это живая библиотека, хранящая знания не только о своем владельце, но и о целых поколениях предков? Нужно лишь уметь ее читать.

Марк еще раз коснулся языком голубой крови, затем, уронив подбородок на грудь, замер, погружаясь в откровения, сокрытые в крови юного монаха. Палец, словно застывший в воздухе, украшала капля крови, которая, казалось, испарялась прямо на глазах.

— Те же светлые волосы, горделивая осанка, длинная шея и пронзительно-голубые глаза, как у твоей прабабки — Анны Ярославны. Видимо, это пугающее сходство с ней посеяло страх в сердце твоего отца. Он выбрал наследником трона третьего сына, лишь бы избежать конфликта власти с королевским окружением и противостояния со Святой Церковью. Король испугался, что ты, подобно своей русской прародительнице, покусишься на старые католические устои. В твоих жилах течет столько королевской крови, сколько не сыскать ни в одном французском монархе.

Прокуратор Марк приподнял голову и, наклонившись, впился изучающим взглядом в испуганное лицо юноши.

— Ты — именно тот, кто мне нужен. Ты пойдешь со мной.

— Что будет с аббатством Сен-Дени? Я слышал пророчество о королях…

Марк присел на корточки, силясь сквозь стекла очков поймать взгляд послушника Ифа. — Неужели тебя волнует лишь это? Тебе безразлично, куда я тебя поведу?

— Я исполню любое ваше повеление, — прошелестел послушник Иф, — но сердце мое навеки принадлежит Сен-Дени. Обители, приютившей меня, согревшей душу, даровавшей смысл жизни и научившей смирению пред Господом. Месту, где находят последний приют коронованные особы, в святой тиши его стен.

Марк выпрямился, разведя руками в жесте показного отчаяния.

— Что Сен-Дени? Прах и тлен! — прогремел его голос. –Аббат Сюжер жаждет обновления Сен-Дени. Да будет так. А ты пойдешь со мной и станешь хранителем пророчества, чтобы оно не исполнилось. Это твой долг.

Прокуратор Марк знал: оставив Сен-Дени, юный монах Иф, в чьих жилах текла гремучая смесь кровей самых благочестивых и влиятельных монархов, никогда не упокоится рядом с предками в его священных стенах. Он станет призраком, обреченным на вечное скитание, тенью, живущей до тех пор, пока существуют те, кто отбрасывает ее. Имя его канет в Лету, и ни одна молитва не вознесется в его честь.

Оставив молодого монаха наедине с молитвой в церкви Сен-Дени, словно даруя ему последнее свидание с обителью, прокуратор Марк направился к аббату Сюжеру. Войдя в келью, он застал настоятеля, поглощенного глубокой думой, сидящим на своем топчане. Увидев Марка, монах лишь слабо приподнял руку, не поднимаясь в знак приветствия, а лишь устало взглянул на него. Казалось, последние сутки не только морально надломили его, но и иссушили физически, будто незваный гость невольно вытянул из него всю жизненную энергию, оставив лишь изнуренное желание покоя и тишины.

— Ты утаил, что под твоим кровом король королей, — с гневом проронил Марк.

— Какой смысл в словах, сир, когда вам и так все ведомо? — прозвучал тихий ответ.

— Отныне его место рядом со мной. Наутро мы отбываем. Можешь проститься с ним.

Снаружи, над Сен-Дени, по-прежнему бушевала гроза, дождь хлестал по стенам, а молнии пронзали небо. В своей скромной келье послушник Иф, как всегда, чувствовал себя в безопасности, словно здесь, в этих стенах, его оберегал сам Господь. Но сознание скорой утраты этого мира уже омрачало его душу тихой грустью. Преклонив колени перед простым деревянным крестом, он пытался навечно запечатлеть в памяти запах своего убежища, его успокаивающую простоту.

Медленно, словно с чувством вины, вошел аббат Сюжер, сжимая в руке цепочку с свисающим золотым крестом. На его концах красовались геральдические лилии, а в самом центре, словно бьющееся сердце, сиял красный рубин. Остановившись позади послушника Иф, аббат бережно надел крест ему на шею.

— Аббат монастыря Клерво, Бернард, — тихо начал настоятель, — передал моему предшественнику, аббату Адаму, этот крест династии Капетингов, с символами Непорочной Девы, вместе с письмом, где просил укрыть тебя в нашей обители, дабы избежать распрей власти во Франции. Архиепископ Римский, Ги де Шатольон, преподнес этот крест королеве Анне Ярославне, из русского рода Рюриковичей, — в память о ее коронации с королем Франции Генрихом Первым, из рода Капетингов, в годовщину их свадьбы в 1053 году.

Аббат Сюжер положил руки на плечи послушника Ифа и поцеловал его в затылок.

— Ты отправляешься с прокуратором Марком в дальний путь, который не каждому смертному под силу. Не забывай, кто ты есть: Иф, из династии королей Капетингов, Шётконунгов и Рюриковичей, послушник церкви Сен-Дени, воспитанник аббата Адама и аббата Сюжера.

У настоятеля по щекам потекли слезы, и он крепче прижал к себе послушника, чтобы тот не увидел его слабости.

— Отец Сюжер, храните Сен-Дени, — с дрожью в голосе попросил молодой монах.

— Обязательно, сынок, — ответил аббат Сюжер. — Обязательно.

До восхода солнца настоятель обители провел в молитвах, не покидая своей кельи. Когда совсем рассвело, он с огромной печалью в сердце направился в комнату послушника Иф. Тот, одетый в монашескую одежду, лежал на своем топчане, скрестив руки на груди. Его лицо выражало мертвое спокойствие. Аббат осторожно подошел к нему и с большим нежеланием коснулся тела, чтобы убедиться в уходе послушника. Тело оказалось холодным. Сюжер, склонив голову, осмотрел тело и только теперь заметил, что одна кисть руки послушника сжата в кулак, словно он что-то держал. Отпечаток креста остался на одежде, но самого символа божественной власти не было. Значит, он забрал его с собой.

— Он мертв? — раздался голос за спиной.

— Он мертв, — оглядываясь, подтвердил аббат. — Брата Ифа больше нет с нами.

Стоящий в дверном проеме монах Фома перешагнул порог и, перекрестившись несколько раз, поинтересовался:

— Будут указания внести это в летопись?

У монаха Фомы обнаружился невероятно красивый почерк, и поэтому в обители ему поручили вести летопись аббатства Сен-Дени, с надеждой сохранить для потомков происходившие события. Но никто не знал, что он еще вел свою, скрытую от всех, летопись, внося туда то, о чем монахи пожелали бы оставить в тайне навечно. Теперь же Фома стоял у мертвого Иф, ожидая указания аббата, не зная, как сейчас поступить.

Увидев лист пергамента на полу у топчана, Фома, не спросив даже разрешения у аббата из-за невероятного любопытства, поднял его и с интересом, а скорее со страхом, стал рассматривать его.

— Что там? — вопросил с беспокойством аббат Сюжер, увидев страх в глазах монаха. — Дай сюда!

Фома протянул пергамент, который оказался наброском адописной иконы, сделанным рукой Ди Брюля. Не понимая, откуда он тут взялся, аббат Сюжер машинально перевернул его. На обратной стороне обнаружился аккуратно написанный синим цветом текст на латыни почерком послушника Иф.

— Что это значит? — поинтересовался Фома, обладающий небывалой зрительной памятью. — На самом дьявольском рисунке написано: «Когда икона заплачет, то смертью станет править Сатана», а на другой стороне — условия ужасного пророчества!

Растроганный тем, что даже перед смертью послушник Иф, беспокоясь об аббатстве, постарался донести наставнику то, что услышал в старом дефюе, аббат прочитал вслух: «Сен-Дени. 1140. Там, где было сотворено проклятие — икона Сатаны вберет в себя силу и начнет свой путь, когда свершится: Кости королей увидят свет. Сердце ребенка найдет упокой среди королей. Иноверцы измажут лица королей и будут прогнаны иноверцами».

— Брат Фома, — обратился аббат Сюжер после прочтения текста, грозно смотря на взволнованного монаха, — я запрещаю вносить это событие в летопись аббатства! Требую забыть обо всем этом! Ты меня правильно понял?

— Да, святой отец, — опустив голову, проронил летописец, заранее зная, что он не сможет предать такой факт забвению и обязательно внесет его в свою тайную летопись.

— Сожги это, — аббат протянул листок, но, вдруг вспомнив указания прокуратора Марка, с беспокойством добавил: — Никто не должен знать об этом пророчестве. Прокляну!

В 1144 году аббат Сюжер закончил обновление церкви аббатства Сен-Дени, выполнив обет, данный самому себе и прокуратору Марку. Аббатство Сен-Дени стало воистину великолепным произведением искусства, явившись прародителем готического стиля.

Глава первая

2019 год. 2 января. Франция.

Во внутренний двор таможенной зоны аэропорта Орли, отмеченной строгой надписью «DOUANE ZONE» въехал бронированный микроавтобус с надписью на дверях «service de sécurité des transports». Остановившись напротив входа в здание, из него вышли двое охранников сопровождения — облаченных в непроницаемую черную форму, с надписью «service de sécurité» на бронежилетах. На плече, вместо привычных французских FAMAS, что некогда были верными спутниками французской полиции, грозно свисали российские карабины «Вепрь 12» в зловещей комплектации «молот». Сотрудники охраны, отточенными до автоматизма движением, проследовали к задним дверям микроавтобуса. После введения кода багажное отделение распахнулось, являя взору четыре алюминиевых чемодана, предназначенных для перевозки особо ценных грузов, с особой системой вентиляции внутри.

Чёрный автомобиль С-класса с российскими дипломатическими номерами въехал в особую зону аэропорта. Остановившись у бронированного микроавтобуса, его двери открылись. Первым выбрался агент Службы Безопасности транспортной компании Феликс Маонио с чёрным портфелем в руках и без промедления осмотрел алюминиевые чемоданы специальным прибором на наличие скрытых номеров, видимых только в ультрафиолетовом спектре. Убедившись, что чемоданы именно те, которые были отправлены в начале пути, Маонио проверил пломбы, после чего утвердительно кивнул в сторону чёрного автомобиля. Получив сигнал, из него выбрался представитель Российского посольства, на ходу раздавая распоряжения секьюрити. Те же, подчиняясь приказам, вынув алюминиевые чемоданы из микроавтобуса, сразу направились к служебному входу в здание таможни.

Французские таможенники оказались недовольны прибытием очередной транспортной компании с особо ценным историческим грузом — слишком много возни с их оформлением. После католического Рождества и предновогоднего наплыва туристов с невероятным шквалом подарочного груза основная часть работников решила взять положенные отгулы за сверхурочное время, и теперь нагрузка на оставшихся таможенников оказалась значительной.

— Я представляю Службу безопасности транспортной компании, — начал агент Феликс Маонио. — Моя задача: сопровождать груз и доставить его до адресата в целости и сохранности. А так как страховая сумма предметов огромна, то я обязан присутствовать при всех таможенных действиях со стороны Франции, чтобы не возникло ненужных инцидентов с грузом до прибытия в порт назначения в Шереметьево.

Дежурный комиссар, привыкший ко всякому, недовольно поморщился, начиная просматривать предоставленные документы.

— Здесь указано, что вывозятся иконы, которые представляют историческую и национальную ценность. Вывоз такого груза запрещен Евросоюзом.

— Иконы представляют историческую ценность только для России, — пояснил представитель посольства. — Они были незаконно вывезены из страны, что подтверждено сопроводительными экспертными документами, и теперь достояние России возвращается на родину. На территории Евросоюза они находились незаконно.

— Вы, собственно, кто? — поинтересовался комиссар.

— Я представитель посольства России и являюсь гарантом приобретения бизнесменом Олегом Анатольевичем Волковым старинных русских икон для государственных музеев нашей страны.

Комиссар некоторое время просматривал документы, явно в чем-то сомневаясь.

— Мне придется задержать груз на три дня для получения дополнительного экспертного заключения. Извините за неудобства, — произнес таможенный комиссар, закрывая папку.

Представитель посольства России удивлённо посмотрел на агента Службы Безопасности. Тот же в ответ благосклонно кивнул, ведь изменить ничего нельзя, таковы инструкции «Таможенного кодекса Евразийского экономического союза». Однако вряд ли они найдут нужного специалиста, трезво оценивающего произведения искусства в новогодние праздники, — на это и было рассчитано. Больше трёх дней на дополнительную экспертизу вывозимых исторических экспонатов в дипломатическом грузе посольства таможенные службы не вправе задерживать. Тем более, весь предоставленный груз прошёл оформление через официальный аукционный дом, у которого есть международный сертификат.

Агент Феликс Маонио вместе с охраной прошёл за стойку таможенного осмотра и направился вглубь здания, унося с собой чемоданы с историческими ценностями. Представитель посольства, проводив их тяжелым взглядом, пока охрана с грузом не исчезла за поворотом, развернулся и быстро отправился к выходу из здания, набирая на ходу номер на смартфоне владельца икон, надеясь поскорее сообщить об отправке ценного груза. Выходя наружу и всё ещё ожидая ответа из Москвы, представитель посольства прошёл мимо человека, неуклюже делающего вид, что прикуривает, отвернувшись и пряча своё лицо. Кончики пальцев у него были испачканы красной краской.

— Олег Анатольевич, — говорил на ходу представитель посольства, направляясь к своему автомобилю, — иконы задерживают на три дня для дополнительной экспертной оценки. Это стандартная ситуация, и не о чем беспокоиться.

В просторной комнате заседаний престижной финансовой компании, откуда из-за панорамного окна во всю стену открывался захватывающий дух вид на мерцающую огнями ночную Москву, и где в углу, по русской традиции, искрилась новогодняя елка, дожидаясь «старого Нового года», за столом восседал Олег Волков, владелец старинных икон. На вид ему было около сорока, приятной наружности, и как глава коммерческой компании, ворочающей государственными активами, он старался выглядеть респектабельно: безупречная физическая форма, костюм, скроенный будто на заказ у лучших портных. Закончив разговор и отключив смартфон, он положил его на стол среди вороха документов. Довольный полученным известием, Волков невольно взглянул на своего компаньона, Сергея Жалкова. Тот, недовольно нахмурившись, начал неприятный разговор:

— Олег, неужели ты все-таки решился вывезти из Евросоюза эту адскую икону с ликом Люцифера?

— Ты просто ее еще не видел. Это невероятный шедевр.

— Ты сошел с ума! Если узнают, что под видом русских икон ты вывез историческую ценность Франции, то все подумают, что мы постоянно занимаемся контрабандой. Ты ставишь под удар нашу компанию и ее международный престиж.

Олег Волков прекрасно осознавал, на какой отчаянный риск идет, тайно вывозя в Россию эту странную икону. Она словно гипнозом сковала его разум, не оставив иного выбора, кроме как слепо повиноваться наваждению. Было ли это лишь его собственное желание, или же коварные сети плела сама дьявольская икона — пока оставалось загадкой. Ему отчаянно хотелось излить свое неистовое стремление к артефакту верному напарнику, другу еще со студенческой скамьи, но слова, достойные этого чувства, никак не находились. И вот, словно декламируя заученный текст, он произнес:

— Ты не понимаешь… — начал он, — Эта икона написана в технике сфумато, той самой, что Леонардо да Винчи использовал в своей «Моне Лизе»! Микроскопические мазки, едва различимые, около четверти миллиметра, неподвластные даже микроскопу и рентгену. Изображение, будто фотография. А ведь это — за четыреста лет до да Винчи! Ты только представь!

Сергей Жалков, разочарованный в странном пристрастии совладельца компании, спокойно встал со своего места, взяв папку с документами, показывая всем своим видом, что этот разговор считает бессмысленным. Одержимость иконами компаньона по бизнесу казалось невозможным остановить.

— Ты совершенно обезумел. Это же адская икона! — направляясь к выходу, бросил он фразу, полную отчаяния.

— «Адописная», — выкрикнул Волков, поправляя компаньона, — редчайшая икона, каких в мире на пальцах можно сосчитать!

Жалков остановился в дверях. Ему сильно не нравилась история со странной иконой, которая так повлияла на друга и соратника по бизнесу, что тот даже пошел на преступление.

— Поверь, — произнес Жалков тихо, полный сочувствия безумию товарища, — из-за неё будут огромные неприятности. Избавься от неё, пока не поздно.

Когда за компаньоном закрылась дверь кабинета, смартфон Волкова пропел легкомысленную французскую мелодию, и на экране высветилось элегантное имя: «Maison d’enchères DUVAL».

— Bonjour, мсье Дюваль, — приветствовал Олег Волков.

На другом конце провода, в сердце Парижа, в тесной кладовке, заваленной предметами искусства, сидел мсье Дюваль. Его неизменные атрибуты — канареечный пиджак и алая бабочка — казались сейчас кричащим диссонансом с его состоянием. Шестидесятилетний аукционист был в смятении. Крупные капли пота блестели на лбу, и он нервно вытирал их ярко синим платком, бросая украдкой взгляды на запертую дверь.

— Мсье Волков… — прошептал Дюваль, в его голосе звучал неподдельный ужас. — Ватикан… Они запросили копии экспертиз… экспертиз иконы Люцифера, что вы приобрели через наш дом. Мне страшно, мсье Волков. Мне очень страшно.

— Почему? — удивился Волков. — Все же законно. Покупатель и продавец пришли к соглашению, сделка оформлена нотариально, с международным сертификатом аукционного дома. Никаких претензий быть не может. Мы так работаем постоянно.

— Я боюсь не этого, мсье. Я боюсь… псов. «Псов Господних». Они придут. Я чувствую. Здесь… здесь творится нечто странное, мсье Волков. Чертовщина!

Глава вторая

2019 год. 2 января. Ватикан.

За массивным столом в своем кабинете, сохранившем прежний вид многочисленных предшественников, восседал худощавый семидесятилетний кардинал Буше, являющийся действующим куратором церкви Святого Сердца Мученика в Ватикане, на цокольном этаже которой разместился музей Люцифера с достоверными артефактами его существования. Облаченный в красную мантию кардинала с поясом того же цвета и повседневным головным убором, называющимся дзуккетто — небольшой камилавкой красного цвета, хозяин кабинета безразлично листал странички на ноутбуке.

При появлении клирика Сирано с папкой в руке, он вдруг резко отодвинул от себя ноутбук так, что тот чуть не упал с другой стороны стола. Кардинал с нервным напряжением ожидал его прихода уже целые сутки.

— Монсеньор Буше, прибыли копии документов экспертизы. Старик протянул дрожащую руку.

Клирик Сирано, передав ему документы в печатном виде, тут же отошел на пару шагов, оставшись в кабинете для получения дальнейших указаний. Кардинал Буше, с невероятным трепетом открыв папку, внимательно начал просматривать документы.

— Самые влиятельные эксперты Франции и Италии, в рамках аукционного дома, подтвердили подлинность иконы, — начал клирик. — Вы оказались правы, монсеньор, по поводу её происхождения. Это та самая пропавшая адописная икона с ликом Люцифера и подписью монаха Ди Брюля из Сен-Дени, датированная первым тысячелетием нашей эры.

Лицо кардинала изменилось на пару секунд, словно увидел в документах что-то невероятное.

— Тут указано, что в надписи на обратной стороне иконы, — взволнованным голосом говорил кардинал, — «Когда Люцифер заплачет — сатана станет править адом», обнаружены элементы крови с отсутствием ДНК и со странными инородными биологическими примесями.

— Не совсем так, монсеньор, — учтиво улыбнулся клирик. — В данном случае говорится, что полимер ДНК крови настолько сложный, что нуклеотиды объединились не с помощью водородных связей в двойную спираль, как у обычных людей и, впрочем, у большинства в этом мире, а неизвестным способом в шестнадцатиспиральную структуру и сжаты невероятным образом, что практически незаметны. Она не подвержена мутагенам и поэтому связи между нуклеотидами не разрушаются через 521 год, как у людей. Возраст данной крови нельзя выяснить, так как ее состояние безукоризненно — она находится в нём вечно.

— Хорошо, я оценил твои познания в этой области, — раздраженно произнес кардинал, не отрывая взгляда от документов. — Теперь поясни для старика попроще.

— Это совершенное первородное ДНК, у которого не было предшественников, так как оно не подвергалось мутациям при передаче родственных связей. Единственное в своем роде, хоть и отличается от человеческого, но всё же близко по структуре. Химические элементы крови не соответствуют установленным нормам. Однако, однозначно, это кровь.

Всё, что говорил клирик, кардинал смутно себе представлял. Отвлекшись от документа, он направил свой мрачный взгляд на помощника, ожидая от того окончательно понятный для себя ответ. Кардиналу хотелось услышать: чья же это всё-таки кровь? Хотя, наделённый огромным жизненным опытом, он уже догадывался.

— Вероятно, это кровь самого Люцифера, — неуверенно произнёс клирик, но тут же поторопился добавить: — Конечно, необходимы дополнительные исследования экспертов Ватикана, чтобы это доказать.

— И создал Господь человека по подобию Своему, — задумчиво проронил старик. — Но ДНК только упростил, чтобы те не были ровней ангелам.

Кардинал Буше откинулся на спинку кресла в глубоком раздумье.

— ДНК — это вложенные способности, — проронил он, — и от этого зависит влияние над всем живым.

Такой находки давно не было, с тех времён, когда в музее Люцифера в 1997 году появилась мумия демона, привезённая из Мексики, а до этого — обнаруженный настоящий договор Гитлера с Сатаной, проверенный сотнями экспертиз. Если это действительно кровь Люцифера, то она должна соответствовать ангелам, раз он бывший из них. Невероятная находка.

— Эта икона обязана находиться за стенами Ватикана в музее Люцифера, под защитными сводами церкви Святого Сердца Мученика. — кардинал аж привстал от напряжения. — Свяжитесь с владельцем этой иконы, потребуйте от него немедленно снять ее с аукциона и передать нам на вечное хранение. Настоятельно объясните ему, как опасно хождение такого артефакта среди людей.

— Монсеньор, лот с иконой уже сняли с аукциона, и, по данным «Сидалитиум пианум»…

Кардинал стукнул ладонью по столу, перебив клирика.

— Не упоминайте название данной службы даже при мне, — гневался кардинал. — Официально ее не существует с 1922 года, и Папский Дом отрицает существование спецслужбы у Ватикана. Пусть так и остается.

— Простите меня, монсеньор, — опустил голову клирик Сирано. — По данным источника, договорившись о цене с владельцем артефакта, в рамках аукционного дома, ее приобрел русский бизнесмен и вывозит из Евросоюза.

Кардинал Буше поставил локти на стол и, скрестив пальцы, опустил голову на них.

— «Бог ты мой, — думал кардинал. — Надо исправлять ситуацию. Икона не должна быть в чужих руках. Это может плохо кончиться».

Клирик смотрел на задумавшегося кардинала в трепетном ожидании, когда тот сформулирует указания и даст точные распоряжения. Через небольшое время Буше поднял голову.

— Помнится, «Конгрегация по делам веры» успешно пользовалась «псами Господними» для поиска подобных артефактов. Кто у нас в Нунциатуре может поспособствовать сейчас в кандидатуре по работе в России?

— Богослов Папского Дома очень положительно отзывается об отце Германе как о самом успешном в этой области. При этом его предки из России. Если икону уже удалось вывезти в эту страну, только он сможет там свободно ориентироваться в ее поисках.

— Герман? — недовольно произнес кардинал Буше, специально пропустив слово «отец» или «брат». — Ведь он сложил свои полномочия и отдалился. Я безуспешно пытался с ним связаться по просьбе «Совета Веры». Можно ли ему доверять?

— Он, может, и снял с себя полномочия, но не перестал служить Господу нашему и быть тем, кем является — Его верным псом.

Кардинал в очередной раз задумался. Ватикан выразил недоверие отцу Герману, несмотря на то, что основные дьявольские артефакты для тайной комнаты в музее Люцифера, предназначенной для ознакомления лишь высшим чинам Ватикана, добыл именно он. Как «пес Господень», он рыскал там, где обычным людям смертельно опасно находиться. Именно это и смутило Святую Церковь: не поглотила ли его душу нечистая сила, снабжая его вещами, вдохновленными злом?

— Попробуйте с ним договориться, ссылаясь на экстренную необходимость, — неуверенно проговорил кардинал. — Мое имя для него теперь ничего не значит. С богословом Папского Дома я переговорю, ведь они из одного ордена доминиканцев.

— Слушаюсь, монсеньор Буше, — пятясь к двери и наклонив голову, ответил Сирано.

— Найдите верного Святой Церкви человека для сопровождения отца Германа в его поисках, чтобы тот докладывал нам о его действиях! — воскликнул кардинал вслед уходящему клирику. — Которому отец Герман тоже доверяет.

Клирик отправился в свой кабинет, где его давно ожидали. Когда он вошел, гостья, стоявшая у окна спиной к нему, повернулась. Это была красивая тридцатилетняя женщина с невероятной фигурой и приятной итальянской внешностью.

— Кардинал Буше принял решение? — с надеждой в голосе поинтересовалась она.

— Да, сестра Роза, — ответил клирик. — Он разрешил отцу Герману вернуться под своды церкви Святого Сердца Мученика, но… Святая Церковь требует приставить к нему соглядатая для урегулирования одного очень щепетильного поручения.

Клирик умолк, и вопрошающий взгляд его уперся в гостью, недвусмысленно давая понять, что речь идет именно о ней. Этот прием, позаимствованный у самого кардинала Буше, служил ему безотказно: молчание в ответ не являлось официальным отказом Святой Церкви, что было бы совершенно недопустимо. Сестра Роза, уловив намек, едва заметно кивнула, соглашаясь присмотреть за отцом Германом, и в знак покорности склонила голову. Клирик поднял с пола заранее приготовленный небольшой алюминиевый чемоданчик, на котором тускло поблескивал вензель Ватикана, и водрузил его на стол. Теперь предстояло вручить содержимое «псу Господа», а без сестры Розы здесь было не обойтись. Ничьим другим уговорам отец Герман не внял бы — слишком глубоко засела в нем обида на несправедливые подозрения Ватикана.

— Теперь все зависит от тебя, — произнес клирик, понизив голос. — Дело невероятной важности.

Глава третья

2019 год. 2 января. Италия.

В обычной небольшой католической церкви на окраине небольшого города вблизи Рима в это позднее время суток практически всегда пусто, но не в этот раз. Крепкий тридцатипятилетний мужчина сидел на храмовой скамье почти у самого выхода, скрестив пальцы перед собой и опустив голову в молитве. Одетый в просторную черную кожаную куртку, рукава которой предательски чуть оттянулись, открывая вид на запястье с татуировкой «пса Господня» — голова собаки, держащая факел познания. Никто бы не мог даже представить, что этот мужчина, больше похожий на бойца ММА или вышибалу в ночном клубе, обучался в Папском институте св. Ансельма и имеет степень доктора теологии и философии по специализациям: «теология таинств», «философия и мистика» и «метафизика» — является тем самым агентом Ватикана отцом Германом, которого Святая Церковь заподозрила в сговоре с нечистой силой.

Местный пастырь Леон — худощавый шестидесятилетний мужчина в белоснежной колорадке, неспешно проходя между рядов храмовых скамеек, остановился напротив одиноко сидящего мужчины, с сочувствием посмотрев на него. Уже неделю тот приходил в это позднее время в пустую церковь, чтобы молча посидеть в одиночестве, не поднимая головы. Видимо, у него большие трудности на этом этапе жизни, раз он зачастил в церковь за советом к Господу через молитву. В этот раз почему-то пастырь все-таки решился присесть на храмовую скамью рядом с ним, но этот его порыв никак не отразился на реакции прихожанина.

— Сын мой, — заговорил пастырь, стараясь привлечь к себе внимание, — я часто вижу тебя здесь, в раздумьях и одиночестве.

Бывший агент Ватикана не был настроен на беседу. Он продолжил молча сидеть, стараясь не отвечать на попытку с ним заговорить, надеясь на то, что пастырь все-таки уйдет, оставив его одного со своими мыслями.

— Ты можешь без стеснения поделиться со мной своими заботами и проблемами, — продолжил надоедать пастырь. — Я постараюсь тебе помочь.

— Сомневаюсь, святой отец, Вы в этом бессильны, — не поднимая головы, недовольно проговорил мужчина с татуировкой «пса Господня» на запястье.

Две томительные минуты тишины истекли, прежде чем отец Герман нашел в себе силы поднять голову. Во взгляде, которым он окинул пастыря, терпеливо ждущего беседы, читалась обреченность загнанного волка. Зверя, чьи силы истощились в бесплодных попытках вырваться из капкана, и чей ум отказывался постигать, что ждет его впереди.

— Возможно, Святая Церковь просто не желает понимать, — произнес он, словно выдохнул последние остатки надежды.

За спинами служителей церкви раздался взрыв хохота, перемежающийся грубыми выкриками. Священники обернулись и увидели, как в дверях храма появилась компания из четырех человек. Трое парней и девушка, с вызывающим макияжем и в одежде, нарочито имитирующей сатанинскую символику, ввалились внутрь, неся в руках початые бутылки с алкоголем. Их пьяная развязность и агрессивные жесты дышали явным намерением осквернить святое место.

— Где тут можно отлить?! — проревел один из них, спьяну коверкая слова.

— Да где угодно! — отозвался другой, расплываясь в сальной ухмылке. — Тут же общественное место!

— Местные на такое не отважатся, — с горечью вздохнул пастор Леон, сжав кулаки так, что побелели костяшки. — Это ряженые, наемники от застройщика. Церковь наша костью в горле стоит у него на пути к торговому центру.

— Старая песня, — пробормотал отец Герман. — Я сейчас все улажу.

Он откинул полу куртки, невольно засветив плечевую кобуру с пистолетом и ножны на поясе. Воин Господа попытался подняться и одновременно извлечь оружие, но пастор Леон удержал его, крепко сжав руку.

— Только без крови и оружия, в храме Божьем.

Отец Герман понимающе улыбнулся пастырю и, оставив пистолет в кобуре, медленно поднялся. Выходя на центр прохода, он застегнул куртку, скрывая от противников свой арсенал оружия.

— Какая нечисть занесла вас в святую обитель католической церкви? — вопросил он.

— Мы уже втолковывали этому пастырю овец, — взревел один из молодчиков, — что не место его жалкой хибаре на этой земле! Никому не нужна ваша богодельня! Проваливайте, с этой земли!

— Боюсь, не вам решать, а приходу, — отрезал отец Герман. — Пока люди нуждаются в этой церкви, она будет стоять здесь.

— Ты что, самый храбрый, что ли?! — проорал другой, оскалившись. — Это мы здесь власть! Мы решим, быть вам тут или исчезнуть!

— Я предлагаю вам уйти, — произнес отец Герман, стараясь удержать в голосе подобие дружелюбия, хотя в душе клокотала ярость.

— Что?! Оборзел?! Ты один, а нас трое.

— Я тоже хочу его пнуть, — обиженно проговорила девушка

Сатанисты ринулись на отца Германа. Первый, осмелившийся схватить священника за ворот куртки, даже не успел осознать, как мир вокруг него перевернулся. Подсечка, молниеносный бросок через бедро — и вот он уже оглушительно врезался спиной в каменный пол. Тело пронзила парализующая боль, лишая всякой возможности подняться.

Второй попытался обрушить удар в лицо отца Германа, но священник грациозно уклонился, перехватил руку противника за плечом и с силой рванул на себя. Сатанист, потеряв равновесие, рухнул на пол с оглушительным грохотом, эхом, прокатившимся по сводам церкви.

Третий, обуянный яростью, бросился в пляску бессмысленных ударов, воздух рассекали его корявые конечности. Отец Герман плавно уклонялся, с непроницаемым спокойствием отражая град атак. Выждав нужный момент, он стремительно присел, ухватил за ногу противника и, резко поднялся. Вопли сатаниста эхом отразились от стен храма — адская боль пронзила его пах, словно раскаленная лава. Рухнув на каменный пол, он забился в агонии от разрыва сухожилий между ног, лишив его возможности подняться. Обессиленные приспешники тьмы, поверженные на пол церкви, взирали на своего противника с нескрываемым ужасом, ожидая жестокой расправы, какую учинили бы сами. Но в глазах отца Германа не было ни тени злобы, лишь усталость и печаль.

Вдруг раздались хлопки в ладоши, на которые Отец Герман непроизвольно среагировал, повернувшись на звук. В дверях церкви он увидел посланницу клирика Сирано — сестру Розу, возле которой стоял до боли знакомый алюминиевый чемоданчик с вензелем Ватикана.

— Очень приятно, что «Псы Господни» не теряют боевой хватки, — произнесла она, прекращая хлопать, в тоже время мило улыбаясь.

По лицу отца Германа пробежала тень радости, тут же безуспешно заглушенная маской строгой серьезности. Их пути пересеклись еще в Ватикане: он там постигал премудрости богословия в Папском институте св. Ансельма, она — дерзко штурмовала твердыни вычислительной техники, информационно-коммуникационных технологий и систем IT-безопасности в Папском технологическом институте «Дольче Вита». Тогда, в юности, между ними вспыхнула искра, нежная и греховная, но обреченная угаснуть под строгим взглядом церкви. Но судьба, вновь и вновь сводила их под сводами церкви Святого Сердца Мученика, где они вместе, по поручению Святой Церкви, занимались опасным ремеслом — поискам артефактов для музея Люцифера.

И теперь, когда Ватикан, терзаемый сомнениями в его преданности, отстранил Германа от службы, сестра Роза не смогла остаться в стороне. Зная его гордый и непокорный нрав, понимая, что он ни за что не пойдет на уступки первым, попросила клирика Сирано посодействовать его возвращению. И вот она здесь. Он знал, зачем она пришла.

— Я теперь предпочитаю название «доминиканцы», а не «Псы Господа», — ответил он на слова Розы.

Основанный святым Домиником де Гусманом, орден братьев-проповедников в 1216 году (Ordo fratrum praedicatorum), утвержденный папой Гонорием III, ставил себе задачу проповедовать Евангелие и углубленно изучать многочисленные науки. В дальнейшем последователи ордена, в честь святого Доминика, приняли для себя название «доминиканцы», которое по созвучию с латынью произносилось как Domini canes — «Псы Господни». Они клялись охранять веру Церкви от ереси и просвещать мир проповедью Божественной Истины. Девизом доминиканцы избрали «Восхвалять, благословлять, проповедовать», что является главным принципом их деятельности и по сей день. Доминиканцы являлись основателями учебных заведений в Оксфорде, Кёльне, Болонье, Париже, Падуе, Праге, Москве и Киеве, в которых обучали не только основам религии, но и всевозможным наукам. Также орден являлся создателем множества исследовательских лабораторий при образовательных учреждениях, где ученики проводили научные опыты для понимания естества сотворенного Господом мира. Невероятно, но в 1318 году доминиканцы сумели даже организовать архиепархию в Сирии, территория которой тогда оказалась под властью монголов. Именно с тех времен в Ватикане главный богослов Папского Дома всегда назначается только из доминиканцев.

Они сразу признали, что найденные артефакты, будучи происками дьявола в нашем мире, не обязательно уничтожать, а лучше использовать в учении как реальные доказательства проявлений нечистой силы, с которой необходимо бороться. Образовалась отдельная каста доминиканцев, называвших себя на итальянский манер не иначе как «I Cani Del Signore» (Псы Господни), и они ставили себе единственную задачу — выискивать артефакты дьявола по всему миру. «Псы Господни» усиленно укрепляли не только дух, но и тренировали тело, ибо встреча с проклятыми предметами требовала умственной и физической силы. «Псы Господа» делали на запястье татуировку — голову собаки, несущую факел просвещения, как признак принадлежности к данной службе святого поиска. Именно со времен средневековья, из-за рыщущих по свету «псов Господа», всех, кто ищет доказательства происков зла, прозвали в народе «легавыми». Поэтому отец Герман снял с себя имя «пса Господнего» и предпочел называться обычным именем своего ордена — «доминиканцем», так как утратил полномочия ищейки Ватикана.

Роза, подняв чемодан, направилась к отцу Герману, проходя мимо с трудом поднимающихся с пола хулиганов. Те, понимая, что провалили миссию устрашения, постарались побыстрее покинуть церковь, не позабыв при этом, так, на всякий случай, осенить себя крестным знамением перед выходом.

— Меня прислал клирик Сирано, — вплотную подойдя, прошептала она. — Ты не отвечаешь на сообщения кардинала Буше.

— Я решил полностью отстраниться от этого мира и найти уединение вдали от службы Святой Церкви.

Отец Герман перевел взгляд на чемодан с вензелем Ватикана. Сколько же таких чемоданов было в его жизни? Множество. Ведь в них находилось особое поручение для «псов Господних». Сейчас даже стало любопытно, что же там такое в этот раз, если Ватикан вдруг решил позабыть свои сомнения, готовый снова воспользоваться его услугами? Там, в чемоданчике, вероятнее всего, что-то действительно важное и наверняка связанное с опасностями, без чего он сам уже не мог существовать, как наркоман без очередной дозы. Несмотря на это, он твердо решил не возвращаться. Ну, или так ему хотелось думать.

— Это глупо для «пса Господня», ты не находишь? — сестра Роза так близко приблизилась, что практически чуть не касалась его губами, задрала рукав куртки отца Германа, показывая ему его же татуировку «пса Господня». — Посмотри, кто ты есть. Ты дал обет служить Господу, а Святая Церковь всего-навсего направляет.

Отец Герман грубо одернул рукав. Сестра Роза вынула из кармана прямоугольную карточку и протянула ему, зная, что он обязательно её возьмет, ведь это процедура договора между «псом Господа» и Ватиканом. На одной стороне карточки была изображена церковь «Святого Сердца Мученика» с подписью от руки фломастером: «il Cardinale Bouche chiede» (кардинал Буше просит), а на обратной стороне напечатан адрес: Viale Vaticano 00165 Roma Italia.

— Тебе процедура знакома, что надо сделать с карточкой. Вдоль или поперёк?

Отец Герман смотрел на карточку в раздумьях, а стоит ли возвращаться? Медленно вертя её в руках, он тянул время мучаясь выбором. Пастор Леон, на которого никто не обращал внимания, стоя чуть в стороне, с волнением наблюдал за ним, словно выбор пса Господнего касался его самого.

— Ты ведь понимаешь, если клирик Сирано просит помощи именно у тебя, то…

— То всё очень серьёзно, — не дав договорить, продолжил фразу пёс Господа.

Отец Герман, приняв окончательное решение, перестал вертеть карточку, застыл на пару секунд все еще сомневаясь, а потом быстро согнул её вдоль и резким движением разорвал пополам по сгибу, после чего протянул половинки сестре Розе.

— Выбор сделан, — облегчённо выдохнул он.

Посланница клирика, нисколько не сомневаясь в выборе Германа, взяла порванную карточку и отправила ее в свой карман, совершенно не обращая внимания на одобрительную улыбку пастора Леона, о существовании которого она позабыла. Тот точно знал, что происходит. Под рукавом своего одеяния у настоятеля церквушки, на запястье, которое он всегда тщательно прикрывал, была такая же самая татуировка «пса Господня». Когда-то он и сам был вечным странником в поисках артефактов для музея Люцифера и много раз заключал подобные договоры с Ватиканом. Только вера в светлые силы стала угасать после судьбоносной встречи с реальной бездной в виде человека в красных круглых очках, владеющего странной тростью с головой Анубиса. Произошедшее невероятным образом перевернуло его сознание, заставив уйти служить обычным пастырем в удаленную церковь на краю города, чтобы в тишине и спокойствии проводить службы, общаясь с Богом. Только сейчас пастырь понял, почему заприметил отца Германа и пытался его разговорить, ведь он сам был прежде таким же потерянным и заблудшим «псом Господним».

— Я так и знала, что не станешь ее рвать поперек, в знак отказа.

Улыбнувшись, Роза подняла чемодан, переданный ей Ватиканом. Поставив его на спинку храмовой скамьи, она не задумываясь набрала код на замке. Внутри оказались бумажные копии документов, а также планшет с эмблемой Ватикана. Включив гаджет с помощью пятизначного пароля, она передала его Отцу Герману.

— Речь идет об адописной иконе Ди Брюля с изображением Люцифера, созданная в 1140 году, — продолжала она, — которую пытаются, а, возможно, уже вывезли из Франции в Россию. Мы должны доставить ее под своды Святой Церкви, ведь на ней обнаружили кровь падшего ангела.

Отец Герман, никогда не доверяющей первичной информации, ведь она часто не являлась достоверной, продолжил иронично рассматривать на планшете разнообразные фотографии адописной иконы с разных сторон в необычных ракурсах, сделанных экспертной комиссией по просьбе аукционного дома мистера Дюваля, чей водяной знак размещался на всех изображениях.

— Что за такая надпись: «Когда Люцифер заплачет, Сатана станет править смертью»? — заинтересовался отец Герман. — Что она означает? Белиберда какая-то.

— Стронзате! Сатана и есть Люцифер, — растерянно произнесла сестра Роза, не зная внятного ответа. — Может, здесь использована аллегория?

— Мне кажется, это всеобщее заблуждение! — громко произнес пастырь церкви, чтобы его услышали. — Многие неправильно трактуют Святое Писание!

Не сговариваясь, отец Герман и сестра Роза, позабыв о его присутствии до этого момента, пока он не заговорил, одновременно покосились на него с нескрываемым удивлением.

— Книга Исайи вторит нам (Ис. 14:14): «Но ты низвержен в ад, в самые глубины преисподней». Значит ли это, что мрачное царство уже простиралось? Как Творец, дарующий миру свет божественный и надежду на спасение, мог одновременно сотворить и это жуткое место, клокочущее демонами? Ад… должно быть, он существовал задолго до трагического падения Денницы, задолго до того, как его крылья опали, а имя стало проклятием.

Пастырь, читая странную проповедь медленно подошел к отцу Герману, и, закатав рукав, показал ему свою татуировку пса Господня на запястье.

— Когда-то и я был на твоем месте, — с трудом проговорил он. — И то, что Люцифер и Сатана — это два разных зла, говорится даже в писании Нового Завета, в Евангелие от Марка — это один из «от семидесяти» апостолов Иисуса Христа, один из четырех главных евангелистов, спутник и помощник апостола Павла и апостола Петра.

— Мы знаем кто такой апостол Марк, — пояснил отец Герман. — Не стоит утруждать себя пояснениями.

— Евангелие от Марка, глава третья, стих 23 по 26: «И, призвав учеников своих, Иисус в притчах говорил им: как может сатану изгонять сатана? Если царство будет разделено внутреннею враждой, не может устоять царство-то; если дом будет разделен внутреннею враждой, не сможет дом тот устоять; и, если сатана восстал на самого себя и разделился, не может он устоять, но пришел конец его».

Отец Герман и сестра Роза обменялись растерянными взглядами, ища в глазах друг друга ответа на неожиданное толкование Евангелия от Марка, прозвучавшее из уст настоятеля. Слова его, прозвучали как раскаты грома, обрушившись на их души, оставив в некотором смятении. В тексте, на обратной стороне адописной иконы, явственно различались Сатана и Люцифер, два имени, доселе казавшиеся бессмысленным перечислением. И теперь, в свете слов настоятеля, в зловещем тексте образовался хоть какой-то смысл. Выходит, еще тогда предвидели этот раскол, эту извечную вражду, что раздирает преисподнюю, ибо не могут два владыки править одним царством.

— Выходит, что адом правят два дьявола, и один хочет выгнать другого! — в недоумении от собственных мыслей вырвалось у сестры Розы, и тут же, испугавшись чудовищных домыслов, высказанных вслух в стенах Святой Обители, она перекрестила свои уста.

— Это подтверждается и в славянских дуалистических мифах, — вдруг произнес отец Герман, словно вспомнив нечто давно похороненное в глубинах памяти, с тех самых времен, когда он вывез из России те самые берестяные артефакты с данным утверждением. — Задолго до христианства на этих землях… Там упоминается Сатанаил, злой дух, вечный противник бога-демиурга.

— Подтверждений тому множество, — продолжил свою речь пастырь Леон, — но в них никогда не упоминается это место как царство Люцифера.

Настоятель умолк, и в церквушке зависла звенящая напряжением тишина. Все присутствующие начали ощущать неприятный пульсирующий звук в ушах, словно они все поднялись на горнолыжном подъемнике на невероятную высоту. Пастырь, невольно бросив взгляд на фото в планшете, выданное агенту Ватиканом, и теперь, совсем не моргая, в странном состоянии смотрел на зловещее фото адской иконы.

— Матерь Божья… — выдохнул он, едва слышно.

— Что? — встрепенулся отец Герман. — Что ты там увидел?

— Десять лет назад, в аббатсте Сен-Дени, я обнаружил тайный архив летописца Фомы, а среди прочих документов выделялось одно весьма странное письмо. Написанное рукой послушника Ифа накануне его странной кончины, оно было адресовано святому Сюжеру и содержало текст, леденящий душу: условия пророчества Сатаны. На обороте пожелтевшего пергамента находился беглый набросок именно этой иконы. Эксперты подтвердили подлинность документа, датировав его XI веком.

Отец Герман, с нарастающим нетерпением, пролистал все фотографии на планшете. Дойдя до последней, так и не обнаружив нужной, он с возмущением прорычал:

— Здесь нет такой копии! Кто проводил экспертизу?

— Разумеется, лаборатория профессора Отто Гаумана. У Ватикана с ним давние и доверительные отношения.

— Я знаю, кто он. А вот где оригинал документа?

— У кардинала Буше. С тех пор, как я передал документ монсеньору, он стал лично отслеживает все, что связано с иконами и их участие в аукционных торгах.

Отец Герман взглянул на напарницу таким испепеляющим взором, словно обвинял только ее одну в сокрытии истинной причины, по которой его втянули в это дело. Разумеется, ее вины тут не было и в помине, но встряхнуть стоило, напомнить, что именно она стала посредником между ним и Ватиканом. И если она на их стороне, то пусть ощутит эту неприязнь к необдуманным действиям.

— Мне ничего не известно об этом! — воскликнула сестра Роза, испугавшись последствий. — Я потребую у кардинала Буше прислать копию этого документа.

— Эта адописная икона… она гораздо опаснее, чем вы можете себе представить, — голос пастыря дрожал. — Сатана захотел изгнать Люцифера из собственных владений. И тогда, тому, кому навеки заказан путь на небеса, не останется иного выбора, кроме как явиться сюда, на Землю, в наш мир. Умоляю вас, заклинаю! Не дайте этой иконе пролить ни единой слезы….

— Что?! Что написано в проклятии?! — взревел пес Господни. — Отче, ты помнишь?!

— «Только тогда, когда кости королей увидят свет…», — начал говорить пастор, словно заученный урок, — «… там, где было создано проклятие, и сердце ребенка найдет упокой среди королей, а иноверцы измажут лица королей и будут прогнаны иноверцами — икона вберет в себя силу и начнет свой путь к свержению Люцифера из ада.»

Внезапно отцу Герману стало дурно, словно в церкви иссяк весь воздух, оставляя лишь спертую пустоту. Он одернул воротник толстовки, пытаясь вдохнуть хоть глоток свежести, но все казалось тщетно. Что-то неуловимое изменилось в окружающей атмосфере, пропитав все вокруг зловещим предчувствием. Странное беспокойство, непонятно откуда возникшее, холодом сковало его сердце.

— Спасибо за разъяснения, святой отец, — выключая планшет торопливо поблагодарил пастыря, задыхающийся отец Герман, не понимая, что с ним такое происходит.

Руки его дрожали от возникшего приступа, но он, собрав остатки воли, бережно уложил планшет в алюминиевый чемоданчик. Затем, крепко подхватив сестру Розу под руку, спешно вывел ее из церкви, туда, где веял спасительный свежий воздух. Пастырь, с невыразимой скорбью в сердце, смотрел им вслед, предчувствуя, какие мрачные опасности таятся в их поисках адописной иконы. Перекрестив уходящие фигуры, он с тяжелым вздохом обернулся в сторону алтаря и замер, удивленный увиденным. В первом ряду сидел, словно возникший из ниоткуда, удивительно знакомый мужчина. Полуседые длинные волосы обрамляли его лицо, дорогой костюм подчеркивал аристократическую осанку, а трость с рукоятью в виде головы Анубиса служила опорой. Незнакомец, склонив голову перед алтарем, казался воплощением таинственной силы. Странно, но, вроде бы до этого его здесь не было.

Незнакомец медленно поднялся, и взгляд его, заключенный за круглыми стеклами алых очков, скользнул по настоятелю церкви. В одно мгновение пастырь ощутил леденящее дыхание ужаса, пронзающее его насквозь, будто этот взгляд проникал в самые сокровенные уголки души. Казалось, сама Смерть, увидев его, должна была бы содрогнуться и раскаяться в своих злодеяниях, а мир — содрогнуться от подобного зрелища. Священнослужителя скрутило тошнотой, челюсти свело мучительной судорогой, отголоски которой пронзали локти. Ноги, словно чужие, подкашивались, но некая демоническая сила, исходящая от человека в красных очках, не позволяла ему рухнуть в обморок или извергнуть содержимое желудка на пол храма. Безумие, туманное и холодное, захватило сознание представителя церкви, сплетаясь с первобытной паникой.

— Весьма рад был внимать Вашей проповеди, отче, — проговорил мужчина в красных очках, проходя мимо оцепенелого священника. И в тот же миг его отпустило, словно после адской боли вкололи обезболивающее.

Прокуратор Марк, не теряя ни секунды, направился к выходу, вынимая на ходу смартфон. Найдя в списке контакт с интригующим именем «демон Одлит», он приложил трубку к уху.

— Одлит, девочка моя, — проговорил прокуратор в трубку, — требуются твои услуги. Немедленно.

Глава четвертая

Отец Герман, устало вышагивая по гостиничному ковролину, наконец добрался до своего номера, внося с собой чемодан с вензелем Ватикана. Целый час ушел на то, чтобы выхлопотать для сестры Розы отдельный номер в этом же отеле, хотя его собственный был двухместным. Лишние пересуды в стенах Ватикана сейчас были ни к чему, особенно когда доверие, пусть и совсем хрупкое, только-только забрезжило вдалеке. Закрыв за собой дверь на замок, он подергал ручку и, убедившись, что та закрыта, облегченно выдохнул. Небрежно бросив чемодан на широкую кровать, он снял кожаную куртку, словно змея свою мантию, под которой у него, поверх черной толстовки, красовались две кобуры по бокам с огнестрельным содержимым и ножнами на поясе с небольшим, но очень опасным холодным оружием. Пройдя в ванную комнату, где большое зеркало отражало его усталое лицо, опершись руками о раковину, отец Герман посмотрел на свое отражение и тяжело вздохнул.

— Во что же ты вляпался, отец Герман? — прошептал он себе. — Теперь твоя душа просит не молитвы, а глоток чего-нибудь крепкого.

В дверь номера неуверенно постучали. Отец Герман, не обращая на это внимания, ополоснул лицо, надеясь, что человек за дверью уйдет. Но снова постучали, теперь уже более настойчиво и громко.

Агент Ватикана с нескрываемым раздражением распахнул дверь гостиничного номера, готовый обрушить на ночного визитера поток слов, совершенно недопустимых для служителя церкви, но замер, словно пораженный невероятной картиной. На пороге стояла сама провокация, облеченная в женскую плоть: обворожительная незнакомка лет тридцати, стройная, словно с фото дорогих модных журналов, с кожей, тронутой южным солнцем, с темными как ночь глазами, и с пламенем рыжих волос. Короткая юбка и кокетливая меховая накидка лишь подчеркивали безупречность ее фигуры. В руке она держала ручку чемодана на колесиках, словно предлагая себя в качестве попутчицы в греховном путешествии. Отец Герман остолбенел, его взгляд, полный растерянности и нескрываемого восхищения, скользил по ней, словно по запретному плоду. Губы приоткрылись в безмолвном изумлении.

— И да, — усмехнулась незнакомка, словно прочитав его самые сокровенные мысли, — я — не «Матерь Божья» и, уж тем более, не «боже мой».

Наглая волна дурманящего аромата, словно клубы ладана, смешанного с грехом, накрыла отца Германа, когда незнакомка бесцеремонно прошла мимо него, вкатывая чемодан в гостиничный номер. Священник, ошеломленный ее видом, застыл у порога, совсем позабыв закрыть за ней дверь. От этой женщины исходила такая концентрированная сексуальность, что даже его, священника, закаленный в молитвах разум дрогнул.

— Ну, здравствуй, что ли, ватиканский цербер, — выпалила она, окидывая взглядом апартаменты. — Я — Одлит, от прокуратора и перфекта Марка. Буду твоим персональным кошмаром, чтобы ты тут чего лишнего не натворил.

Остановившись у кровати, гостья бросила презрительный взгляд на чемодан с вензелем Ватикана.

— Я обязана помогать тебе, чем смогу, разумеется, — пояснила она свое внезапное появление. — А могу я, поверь, немало. Особенно сведуща в делах черной магии.

Одлит бросила на Отца Германа, все еще застывшего в дверях с приоткрытым ртом, надменный и одновременно насмешливый взгляд. Зрелище, очевидно, доставляло ей удовольствие. Улыбнувшись, она промурлыкала:

— Может, закроешь? Сквозит, знаешь ли.

— О! Да, конечно, — встрепенулся от оцепенения отец Герман.

Затворив дверь, он вошел в комнату, где властвовал ее аромат — густой, дурманящий, сотканный из эротических обещаний. Тело священника вдруг обрело странную невесомость, а душу окутало безмятежное умиротворение. Мир со всеми его заботами неожиданно отступил, оставив в сознании лишь ее — источник этого сводящего с ума благоухания, нереальную женщину.

— «Что это? Я под какой-то дозой вещества?» — пронзила мысль одурманенное сознание агента Ватикана. — «Да она сама ходячий наркотик, а не женщина»!

— Итак, от кого вы? — Отец Герман силился сохранить хоть подобие рассудка, но голос звучал приглушенно, словно из-под толщи воды.

— От прокуратора Марка. Я же сказала.

— Кого? — переспросил отец Герман. В его одурманенной голове лихорадочно проносились все возможные интерпретации слова «прокуратор». Он отметал все прочие варианты, кроме одного: ее прислали из Ватикана, и поэтому в голову лезло лишь одно. — Случайно, вас не данным «Сидалитиум пианум» прислал присматривать за мной?

Гостья не знала, что это за организация, но заметила благоговейный трепет, с которым отец Герман произнес ее название. Значит, для него она — нечто авторитетное. Она решила воспользоваться этим. Лучше притвориться их агентом, чем долго и нудно объяснять, кто такой прокуратор Марк и, кто она на самом деле. И не факт, что «пес Господень» адекватно воспримет правду. Пусть будет этот таинственный «Сидалитиум пианум». Сделав вид, что соглашается с его предположением, демоница просто кивнула.

— Неужели мне так не доверяют, раз прислали агента тайной разведки Ватикана, которой якобы не существует.

Одлит покосилась на растерянного служителя церкви, у которого начали проявляться все признаки сильного, дурманящего опьянения, переходящее в невнятное бормотание. Ночная гостья запросто могла себя заставить прекратить источать внушающий вожделения запах, но ей хотелось проверить, как грозный отец Герман, который должен возглавить миссию для спасения этого жалкого мира людей от проклятия Сатаны, воспринимает ее силу воздействия. Оказалось, что он не такой уж сильный и стойкий, этот святой отец. Что тут можно сказать, в общем, он такой же обычный человек, как и тысячи других.

— Мне необходимо выспаться. Надеюсь, ты в состоянии принести мне полотенце и халат? — начала распоряжаться ночная гостья. — Я ведь, понимаешь, с дороги.

— Это мой номер! И кровать здесь одна. И она только моя! — неожиданно вырвалось из глубин сознания отца Германа слабое, но упрямое сопротивление.

— Тебя это не должно волновать. Приставать не буду, — проговорила она в ответ, ехидство сочилось с каждой интонацией. — И ты, постарайся, держать свои конечности при себе. Хоть ты и главный в нашей команде, но не настолько, чтобы позволять себе вольности.

— Одлит? Что-то знакомое… — отец Герман силился пробиться сквозь густую пелену одурманивания, размышляя вслух. — Это не из демонологии случайно? Одлит… Вроде, это имя демона, покровителя похоти и соблазна.

— Это, вообще-то, женское имя. И твои предположения оскорбительны, — парировала демоница с ангельской улыбкой, которая, казалось, скрывала за собой целый ад.

Для ночной фурии было непостижимым, что посланник Святой Церкви все еще сохранял искру разума в этом омуте греха. Обычно, мужчины тонули в пучине развращенного соблазна, как мотыльки в пламени свечи. Сколько таких, сломленных ее запахом, она отправила в бездну за время своего существования в адском пекле, а затем и в этом мире — не перечесть.

Одлит, одержимая жаждой очищения, поскорее смыть с себя скверну от последнего поручения прокуратора, не обращала никакого внимания на робкие протесты владельца гостиничного номера. Игнорируя его присутствие и хоть какие-то правила приличия, она, освобождая свое тело от одежды, скидывала ее на кресло. Отец Герман, пытаясь сохранить остатки достоинства, пытался отвести взгляд от этой дьявольской провокации, но краем глаза, против своей воли, продолжал присматривать за ней. Идеальные линии ее тела, словно высеченные из лунного камня, вызывали невольное восхищение.

— Да налей себе вина, что ли, а то душа твоя вопит так, что оглохнуть можно, — бросила демоница, снимая с себя, что на ней оставалось, черное кружевное белье. — А я пока смою адскую гарь с усталых девичьих плеч.

Отец Герман, пошатываясь, подошел к мини-бару. Распахнув дверцу, извлек из ледяного плена небольшую бутылку виски и хрустальный стакан. Глоток обжигающего напитка — вот что должно выжечь из памяти образ этой женщины.

— Сейчас главное — не видеть и не думать о ней, — прошептал он, словно отчитывая самого себя.

Держаться, только держаться, твердил себе агент Ватикана, ощущая, как мир вокруг него начинает кружиться в красочном вальсе. Сейчас бы хлыст, и иссечь себя, как это делали флагелланты, изгоняя похоть мыслей болью телесной. Обернувшись к незваной гостье, он застыл с занесенным стаканом в руке, очарованный ее видом. Обнаженная, словно несбывшийся сон, она плыла к туалетной комнате. Каждое движение этого божественного тела, покачиваясь в такт шагов, было пронизано невероятной грацией. Водопад огненных волос ласкал изгибы плеч, словно языки пламени, жаждущие прикосновения. Проходя мимо мужчины, она бросила мимолетный, кокетливый взгляд, лукаво пригрозив пальчиком, словно дразнящая нимфа.

— И не смей подглядывать. Ненавижу извращенцев.

Отец Герман, провожая взглядом девичью фигуру, не мог сдержать своего восторга ее телом. На лбу предательски выступили капельки пота, которые он поспешно смахнул тыльной стороной руки, будто стирая с себя клеймо искушения. Когда же дверь бесшумно закрылась за ней, он облегченно выдохнул с тихим стоном:

— Может, я уже умер и это мой персональный ад?

Он опрокинул в себя содержимое стакана. Такой чертовщины в его жизни еще не было. Все вокруг сверкало невероятными красками, не давая сфокусировать взгляд на каком-нибудь конкретном предмете. Дышать становилось все труднее, а уши закладывало, как при быстром восхождении на вершину, при этом сдавливая голову. Он бросил взгляд на окно, за которым находился спасительный освежающий воздух. «Выйти через него наружу», — неожиданно решил его воспаленный мозг, считая это разумным выходом из создавшихся обстоятельств, но при этом никак не осознавая, что его гостиничный номер находится на четвертом этаже.

Сделав пару шагов в сторону спасительного проема, ноги неожиданно подкосились, и он упал на колени. Расставив руки в стороны, агент Ватикана уперся в пол, чтобы как-то держать равновесие. Казалось, будто пол начал кружиться в одну сторону, а потолок — в совершенно другую.

— Господи! — с трудом произнес отец Герман. — Господи, помоги.

Не выдержав адской карусели, представитель церкви безвольно повалился на пол. Но внезапный щелчок пальцев разорвал пелену кошмара, заставив безумный мир замереть. Головокружение отступило, мысли обрели ясность, но лишь всепоглощающая усталость навалилась на тело неподъемным грузом. Собрав остатки сил, поднявшись на ноги, он, пошатываясь, отправился в сторону кровати.

— Что за день. Будьте вы все… — не договорив, агент Ватикана плюхнулся спиной на мотрас.

В последнее мгновение, перед тем как сомкнуть веки, он увидел лукаво улыбающуюся ночную гостью в проеме ванной комнаты, и ее тихий щелчок пальцами окончательно низверг его в мир сновидений.

В своем номере сестра Роза не собиралась укладываться спать, а сидела на кровати с раскрытой папкой, в которой были прозрачные кармашки с размещенными в них порванными вдоль карточек и надписями дат соглашения на конвертах. Такая папка заводилась на каждого «пса Господня», который заключал тайный договор с Ватиканом. Она положила в пустой кармашек порванную недавно отцом Германом карточку клирика Сирано. Закрыв папку с надписью «DECORS: pere Herman», она замерла в раздумьях и, смотря на его фото на обложке, с нежностью провела по ней ладонью.

Через час, одолеваемая бессонницей, сестра Роза покинула свой номер, направившись по коридору в круглосуточный бар на первом этаже. В это позднее время его мало кто посещал, на что и был расчет. Заказав бокал вина с шоколадкой, она уселась за самый дальний столик. Вынув смартфон, сразу написала в личных сообщениях в одной из социальных сетей клирику Сирано: «Le père Herman est d’accord», означающее, что отец Герман согласился на их предложение.

— Сестра Роза?

Мужской голос заставил ее вздрогнуть. Она моментально перевернула смартфон экраном вниз и подняла взгляд. Перед ней стоял мужчина крепкого телосложения, с пронзительно-голубыми глазами и волосами цвета льняного полотна.

— Мы знакомы? — в голосе сестры Розы прозвучала настороженность.

— Позволите? — он отодвинул стул напротив нее, не дождавшись ответа. — Вы же учились в Папском технологическом институте «Дольче Вита».

— Разве мы пересекались там? — удивилась она. — Вас я бы точно запомнила.

— О, нет, — улыбнулся мужчина, и в его улыбке мелькнула тень лукавства. — Я был, скажем так, сторонним наблюдателем.

Мужчина извлек из кармана серебряный крестик на тонкой веревочке и протянул его ей. Встретив настороженный взгляд и нерешительность, он перевернул крестик. На обратной стороне обнаружилась нацарапанная надпись: «Dieu, non». Сестра Роза, узнав в этом поруганном серебре когда-то ею отверженное распятие, с трепетом взяла его, не веря собственным глазам.

— Где… где Вы его нашли? — прошептала она, в испуге глядя на незнакомца.

— Веру нельзя смыть в унитаз, только бросив туда его символ, — с печальной улыбкой ответил он. — Она либо есть в тебе, либо нет.

— Мне стыдно… стыдно за то, что я тогда сделала, — прошептала она, опуская удручающий взгляд в глубину бокала с вином, словно собираясь в нем утопиться от обвинений.

Откуда ему это известно? Тогда, в юности, обучаясь в технологическом университете «Дольче Вита», она встретила Германа. Любовь к нему вспыхнула, как искра, готовая испепелить принятые обеты, заставить отречься от служения Церкви. В тиши кельи, под каменными сводами Ватикана, она впервые и в последний раз познала трепет мужских объятий. Утром, словно в наказание за греховное падение, церковные дела безжалостно разлучили их. В порыве мимолетного отчаяния, она нацарапала на крестике: «Бога нет», и бросила его в клозет, отправляя вместе с ним свою веру. В последующие годы, работая бок о бок с Германом, они ни разу не обмолвились о той ночи, не пытались воскресить былое, хотя незримая нить притяжения по-прежнему связывала их. Лишь иногда, в сновидениях, произошедшие той ночи возвращалось, заставляя просыпаться в холодном поту, шепча запоздалые молитвы о прощении.

— Ты дала клятву Святой Церкви, но нарушила ее своим совокуплением с ним. И где? В лоне святости и целомудрия.

Сестра Роза закрыла лицо ладонями, стыдясь не своего поступка, а неожиданного разоблачения. Её плечи безмолвно задрожали, и она дрожащим голосом спросила сквозь слезы:

— Разве я не искупила вину верной службой Святой Церкви?

— Откуда знать, что ты вновь не предашь свою церковь, а твоя любовь к отцу Герману не затуманит твой разум? — поинтересовался мужчина. — На кону слишком много поставлено.

— Я выполню поручение клирика Сирано, как и обещала, — проронила она, предполагая, что незнакомец послан Ватиканом.

— Ты не задумывалась, почему ангелы никогда не показываются смертным? Так вот, смотри!

Находившийся напротив мужчина вдруг стал сиять, расправив за спиной невероятно яркие крылья. Свет был на столько ярким, что обжигал глаза, как незащищенный взгляд на сварку. Мир вокруг закружился, как стремительная карусель, сбрасывающая с себя все живое. Она судорожно вцепилась в край стола, отчаянно борясь с желанием рухнуть в бездну. Вспыхнувшая в голове невероятная жара, вперемежку с тошнотой, подкатившей к горлу, перекрывая при этом дыхание затуманивая сознание. Сердце с перебоями трепетало, пытаясь выскочить из груди, а в висках пульсировала невероятная боль. Вены начали вздуваться, словно в них теперь побежал кипяток, и кровь из-за этого начала густеть. Она чувствовала, что умирает.

— Я буду краток, пока твой мозг не сварился в бульон из-за явления ангела, — торопясь, заговорил явивший свой истинный облик ангел Баллатон. — Пусть икона Сатаны заплачет. Приведи нас к четырем иконам Люцифера, на которые она укажет, и тогда мы, наконец, покончим с дьяволом! Любой твой последующий грех будет отпущен, а Святая Церковь пусть остается в неведении всего.

Все вокруг начало удаляться, словно ее куда-то затягивало. Наконец, неведомая сила опрокинула сестру Розу вместе со стулом, на котором сидела. Подбежавший бармен ее быстренько поднял, но она лишь растерянно смотрела по сторонам, не узнавая место, в котором находилась и не соображая о происходящем вокруг. Усадив ее на стул, бармен подал ей стакан воды, моментально выпитый с жадностью огромными глотками, освежая пересохшее горло. Только сейчас она стала ощущать, как сильно промокла от пота, словно побывала в одежде в самой жаркой сауне. А когда через пару минут сознание постепенно начало возвращается, сестра Роза испуганно стала осматриваться, пытаясь увидеть ангела, но он исчез. Вопрос о нем сначала обескуражило бармена, предпочтя списать бред женщины на сердечный приступ, поэтому сообщил, что за столом она находилась одна.

Отказавшись от остальной помощи, монахиня отправилась обратно в свой номер. Завалившись на кровать, она тупо уставилась в потолок, не в состоянии поверить в произошедшее. Почувствовав, что что-то сжимает в кулаке, она разжала пальцы, увидев на ладони когда-то утраченный крестик, разрыдалась.

— «Только бы Святая Церковь не узнала о случившемся в стенах Ватикана». — думала она. — «Только не это».

Ее уставшее тело решило дать мозгу отдохнуть от стресса, заставив монашку моментально провалится в безмятежный сон. Теперь стало понятным из-за чего ангелы не являются людям в своем истинном образе, не желая убить смертных своим аномальным сиянием. Только, воистину достойные, могут выдержит такую встречу.

В то же время, Одлит стояла в душевой кабинке ванной комнаты в гостиничном номере отца Германа, а ее обворожительное тело, под воздействием горячей воды, — медленно начинало изменяться. По всему телу начали проявляться следы ожогов от раскаленного металла и страшные шрамы от бичевания плеткой, палками, цепями и остальными предметами пыток. Казалось, что на этом, только что идеальном теле, теперь нет ни одного живого места от истязаний, подверженное во времена службы темным силам ада, если она не справлялась со своими обязанностями.

Ее мучения на службе у дьявола продолжались до тех пор, пока не встретила прокуратора Марка, представителя самой мощной силы во Вселенной, присматривающий в этом мире за соблюдением правил, — законов мироздания. Она сразу присягнула ему на верность, как только выпал случай перейти на его сторону. За последующее время службе, обычно ошибочно называющих «Тьмой», существующая задолго до сотворения мира, она ни разу не ощутила унижения или пренебрежительного отношения, а лишь чувство значимости. Никто, в здравом уме и в трезвом рассудке не стал бы угрожать слуге прокуратора Марка. С другой стороны, Тьма всегда беспощадна ко всем, кто намеренно решался нарушить незыблемые законы мироздания. Одлит ясно понимала это, и с неимоверным трепетом, и при этом с невероятным страхом, выполняла поставленные задачи прокуратором Марком, чтобы не спровоцировать гнев в отношении себя.

Рычаг на смесителе в раковине самостоятельно сдвинулся, выпуская кипяток, быстро заполняя паром ванную комнату, из-за чего зеркало на стене запотело. Одлит, выключив воду в душевой кабинке, вышла из нее накинув полотенце на голову. Обтирая другим полотенцем свое тело, то, по мере высыхания кожи, шрамы стали исчезать, а тело превращаться в то идеальное состояние, которым все восхищались.

Демоница, обратив внимание на включенную горячую воду, вспомнила, что не оставляла кран открытым. Сняв с крючка белый халат и заворачивая в него свое тело, она внимательно осмотрелась, пытаясь ощутить нечисть в помещении, искренне сожалея своему решению подурачится над священником, ведь, проявив при этой шалости свои демонические силы, она невольно могла привлечь к себе внимание дьявола. Переведя взгляд на запотевшее зеркало, увидела, как невидимый палец стал выводить текст: «Te video. Non potes me celare».

— Эй, как там тебя, пес Господний! — громко позвала Одлит. — Иди сюда!

Ответа не могло последовать.

— Чтоб тебя! — выругалась демоница, переводя вслух надпись на зеркале. — «Я тебя вижу и приду за тобой».

Зеркало вновь запотело, после чего появился круг, а в ней перевернутая звезда острием вниз. Одлит, понимая от кого послание, усмехнувшись на эту дурацкую выходку нечисти, подняла руку вверх, демонстрируя на мизинце черный перстень слуги Высших Сил с белым черепом.

— А, это видел, урод с рогами! Жаль, что его нельзя одеть на средний палец, а то увидел мое истинное отношение к тебе, адский придурок!

Когда Одлит уничтожила сатанинский символ, гневно вытерев запотевшее зеркало, то в нем вновь увидела свое прежнее идеальное отражение. Как же прекрасно, что прокуратор Марк восстановил ее прежний вид, но сильный пар и горячая вода напоминали об ее прошлом существовании в пекле ада, наверное, чтобы она не забывала кем была раньше. Улыбнувшись своему обворожительному отражению, она сама себя попыталась успокоить:

— Все будет хорошо, деточка. Сатана нам ничего не сможет сделать.

Демоница, выйдя из душа, равнодушно взглянула на уснувшего, распластавшегося на кровати отца Германа, так и не пожелавшего снять одежду. Скривив физиономию в ироничной усмешке от этого вида, демоница скинула свой влажный халат на пол, оставшись совершенно обнаженной, и расположилась рядом с представителем церкви, обвернулась простынкой.

Когда все это происходило, на французском аэродроме Орли, раздевшись по пояс, Ди Брюль стоял на коленях раскинув руки в стороны направив лицо к небу, откуда из черноты медленно падали редкие снежинки. На всей площади спины у мужчины красовался выжженный знак Сатаны — перевернутая звезда в круге, клеймо хозяина.

Восемьдесят лет назад закончился свой срок заключения в аду, огласивший ему прокуратором Тьмы и перфект небес Марк в старом дефюе аббатства Сен-Дени, за помощь Сатане в сотворении незаконного пророчества. Что происходило в адской тюрьме, он, конечно, не помнил, как и все вернувшиеся оттуда начавшие новую ступень жизни, но он точно знал, что натворил перед самой смертью, и никогда об этом не жалел. Ведь теперь, раскинув руки в стороны и повернув ладони верх, где кончики его пальцев на века остались красными, — он призывал своего хозяина на помощь.

— Владыка ада, приди ко мне. — кричал он. — Твои враги идут по следу твоего пророчества. Что мне делать, Сатаниэль — хозяин моей души?

Над Ди Брюлем, с грохотом двигателей и ослепляя его прожектором, взлетел авиалайнер, отправившийся в ночной рейс в сторону Москвы с адописной иконой в грузовом отсеке, оформленная по документам под чужим описанием. Капитан воздушного судна передал диспетчеру про постороннего на взлетной полосе, и вот уже охрана аэропорта бежала в направлении нарушителя запретной зоны аэропорта. Ответа от Сатаны Ди Брюль так и не дождался. Сотрудники безопасности, схватив его, отвезли в служебное здание, где неожиданно обнаружили в своей компьютерной сети запрос от российской стороны о его депортации, якобы, за совершенные преступления. Ди Брюль, сидя в комнате задержания, ехидно улыбался. Только он один понимал, что это проделки слуг Сатаны, и они отправляют его туда, где он должен находиться по поручению своего владыки. Вот он, ответ хозяина: сопровождать адописную икону от посягательств чужих, до того момента, пока лик Люцифера на ней не заплачет и не укажет на тех, кто может найти четыре иконы Люцифера, чтобы свергнуть того из ада и снова водрузить Сатану на престол повелителя ада.

Глава пятая

2019 год. 3 января. Италия.

Ранним утром стук в дверь гостиничного номера разбудил отца Германа, но он не сразу сообразил, отчего проснулся. Открыв глаза, представитель Святой Церкви тупо уставился в потолок, все еще пытаясь осознать, является ли вчерашняя встреча с обворожительной незнакомкой по имени Одлит реальностью, или это только странное видение. Только, таких ярких впечатлений, со вспышками непонятных эмоций, он никогда не испытывал, а значит, это точно галлюцинация, и могла она произойти лишь от неизвестных наркотиков, странным образом попали в его организм. Значит, необходимо понять — каким способом они проникли?

Пошевелившись, представитель церкви ощутил, что тело занимало от долгого нахождения на спине. Кряхтя, он с трудом повернулся набок, но даже не успев почувствовать, как кобура врезалась вбок, его взгляд уперся взглядом в обнаженную женскую спину. Ночью простыня с спящей Одлит спала, обнажив ее идеальное тело. Агент Ватикана моментально вскочил с кровати. Бегло осмотрев себя, он понял, что по-прежнему находится в той же одежде, как и прежде, а значит, ночью ничего такого, за что стоило бы отмаливать, как грех, не произошло. Вдруг, на бессознательном уровне паника вновь охватила его тело, вспомнив вчерашнею потерю в координации от присутствия этой наглой бестии, и, расставив шире ноги, он развел руки по сторонам, чтобы удержать равновесие. Странно, но ничего похожего на вчерашние безумие не происходило несмотря на то, что его источник находился прям перед ним. Бесконтрольная паника с большой неохотой отпустила тело священнослужителя.

В гостиничный номер снова постучали. Отец Герман, с раздражением, подойдя к двери с опаской открыл ее. На пороге оказалась сестра Роза с красным лицом, как будто, находясь в солярии немного переборщив с искусственным загаром. Она молча вошла внутрь, находясь в страшном смятении от ночного визита ангела, не зная, рассказать об этом отцу Герману или оставить все втайне?

— Что у тебя с лицом? — поинтересовался отец Герман, удивленный ее видом.

Уже готовая поведать о ночном визите ангела Балатона и раскрыв рот для этого, сестра Роза замерла от неожиданности, когда, бросив взгляд за спину агента Ватикана увидела в его постели голую девушку.

— Это что… за нафиг?! — возмутилась она.

Не скрывая своих эмоций, сестра Роза ревностно осмотрела отца Германа, оценивая случившееся по внешнему виду мужчины, но казалось, что тот оставался все в той же вчерашней одежде, и, видимо, в ней и заночевал, раз образовались складки. Тогда что происходит?

— Ее прислали нам в помощь, как специалиста по черной магии. Она прибыла поздно ночью и не успела оформиться, — оправдывался отец Герман. — Давай лучше выпьем кофе.

Агент Ватикана, забрав чемодан с вензелем Ватикана, спустился в гостиничное круглосуточное кафе на первом этаже в сопровождении сестры Розы. Там, пройдя мимо трех короткостриженых парней в кожаных куртках, похожих на бывших военных, стоявших у барной стойки в ожидании, когда им разольют по бокалам pilsner их утреннее пиво, агенты Ватикана заказали у работника заведения по чашке кофе макиато вместе с итальянским пирожным соффиони, и расположились за дальним столиком. Все эти странные вчерашние события с незнакомкой в его гостиничном номере сейчас сильно отвлекали отца Германа здраво мыслить и правильно оценивать события. Вытащив планшет из чемоданчика, он передал его сестре Розе, намереваясь все-таки полностью погрузится в работу.

— Проверь, кто через французскую таможню задекларировал вывоз адописной иконы в Россию? — попросил он.

Получение образование в стенах Ватикана, при этом умноженные на приобретенные навыки за долгие годы охоты за предметами зла, позволяли ей беспрепятственно проникать на скрытые сайты, вскрывать смартфоны и контролировать ноутбуки тех, кого подозревали в связях с дьяволом или скрывали у себя артефакты его присутствия. Конечно, официально электронный планшет от Ватикана предназначался для вполне законных действий, позволяющих от имени Ватикана его агентам делать через него любые запросы, и тогда у адресата по ту сторону интернета обозначался как запрос от самого Папского Дома, что способствовало ускорить необходимые и такие нужные ответы. Только, кто сможет обвинить агента Ватикана в нецелевом использовании вредоносных программ, отдельно установленных в планшете, даже если это противозаконно, когда священник находится в конфронтации с нечистой силой, и где любые способы борьбы с ней вполне оправданы?

Сестра Роза, подключив флешку с хакерскими программами к планшету и нажимая пальцами по виртуальной клавиатуре, все равно мысленно отвлекалась от работы, все еще прокручивая в голове, стараясь найти причины появления голой женщины в номере отца Германа. Какая тварь могла себе позволить голышом спать при мужчине, да еще в номере у представителя церкви? И почему он ей это позволил?

— Кто она на самом деле? — не выдержав внутреннего напряжения, поинтересовалась она у отца Германа. — Кто ее прислал?

— Меня прислал прокуратор Марк, — раздался женский голос.

Сестра Роза обернулась. Она увидела Одлит, стоящею за ее спиной, в обтягивающим теплом спортивном костюме, держа в руках чашку крепкого кофе на блюдце.

— «Прекрасно выглядит, сука», — подумала служительница церкви, оценив ее внешность, и тут же горячая волна ревности заполнила ее сознание.

Несмотря на то, что признаков интимной связи между ночной гостью и отцом Германом она не обнаружила, это не означало отсутствие возможности близких контактов в будущем. На какие провокационные поступки эта сучка еще способна?

Не церемонясь, демоница села за их столик, поставив чашку с кофе на стол. Закинув ногу на ногу, она облокотилась на спинку стула, с усмешкой рассматривая лицо сестры Розы, ни на секунду не сомневаясь, откуда мог появиться такой странный косметический ожог. Теперь Одлит догадалась, почему прокуратор Марк прибег к услугам в этом деле бывшего демона в ее лице, а не к бывшему послушнику Иф, вообще-то поставленному приглядывать за сатанинским пророчеством. Видимо шеф боялся, что три представителя одной конфекции могут войти в сговор с ангелами, а судя по ожогу на лице монахини от сияния ангела, то таки это действительно произошло. Лишь внедрение демона в ее лице ни даст свершится этому.

— Что с лицом? — с пренебрежением поинтересовалась Одлит у сестры Розы, а, не получив быстрый ответ с ехидством, добавила. — Словно ты встретила ангела, и он обжог тебя своим божественным сиянием.

Сестра Розы никак не могла сразу отреагировать на шутку с подвохом, так как в этот момент с удивлением наблюдала за напарником. Тот, при появлении этой женщины, расставив руки, ухватился за края стола, явно, чтобы удержать равновесие. Все это походило на те ее действия, при появлении ангела за этим столом сегодня ночью. Но кто она на самом деле? Ну, уж точно не ангел.

— Прокурор? — попыталась уйти от опасного разговора про ангела, поинтересовалась служительница церкви. — Какой еще прокурор?

— «Сидалитиум пианум», — прошептал ей отец Герман.

— Ты мне сказал, что она специалист по черной магии. При чем здесь разведка?

— Она занимается необычными делами, как и мы, — продолжал отец Герман, медленно отпуская стол от своего захвата, осознав, что круговерти при ее появлении в этот раз не намечается.

— Назови свое имя! — решительно наклонившись вперед, к Одлит, строго произнесла сестра Роза, словно что-то учуяв. — Демон обязан назвать свое имя, если его спрашивают.

Одлит, наивно рассмеявшись, повернулась к оторопевшему отцу Герману:

— Что, эта особа, себе позволяет? Это вообще кто?

Отец Герман растерялся после обвинения Одлит в демонизме, и не знал, что той ответить. Для него ситуация складывалась крайне неловкая, и суть даже не в подозрениях сестры Розы в отношении женщины, сидящей напротив, а то, — не приведет ли ссора двух женщин к еще худшим последствиям, например, ненужному противостоянию между ними, способному оказаться большой проблемой в дальнейшем? А ему ведь придется работать с ними в одной команде. Вот где был настоящий кошмар для него.

— Солнышко, — обратилась Одлит к сестре Розе, понимая, что агент Ватикана за нее не заступится. — Ты то должна уяснить навеки, что свое имя должен раскрыть разоблаченный демон на службе у дьявола. Я могу имя и не называть, так как не служу ему.

— Одлит, — произнес отец Герман. — Ее зовут Одлит. А это сестра Роза, моя напарница по службе в Святой Церкви.

— Что? — не поняла сестра Роза. — Одлит? Что за странное имя?

— Мне непонятны странные подозрения? — ехидно заулыбалась демоница, уже сообразив, какой обман тут может сыграет ей на руку. — Меня прислали из «Сидалитиум пианум» присматривать за Вами и заодно помогать, как специалиста по черной магии, так как придется иметь с ним дело. Мы вынуждены работать втроем, хочется кому это, или нет.

— Ладно! — не утихала сестра Роза, поверив словам демоницы. — Тогда, если она не демон, то какие задачи ей поставлены ее руководством? Какие действия она предпримет, когда икона попадет в наши руки?

— Действительно, какая цель у разведки Ватикана по поводу дальнейшей судьбы иконы? — совершенно спокойно обратился агент Ватикана к демонице, не сомневаясь в том, что разные службы Ватикана могут также преследовать и разные цели.

— Нас устраивает, если икона будет защищена куполом церкви или, иначе, окажется уничтожена. Главное для нас, чтобы проклятие не сбылось.

— Разве можно верить тем, кого официально не существует?! — не переставала возмущаться сестра Роза, чувствия, невероятную ревность к той, которая оказалось обнаженной в кровати того, кто являлся смыслом ее жизни, и терпеть потенциальную конкурентку она не собиралась.

Преклонив колени с просьбой к клирику Сирано об отце Германе, она надеялась, что на этом задании они будут только вдвоем, как и раньше, ведь это могло наконец-то их окончательно соединит, но, видимо, Ватикан не особо доверял ей тоже, раз направили обворожительного агента тайной разведки «Сидалитиум пианум» присматривать за ними. Это ей казалось возмутительным! Она не ожидала такого поступка от кардинала Буше. Хотя, а вдруг тот не знает, что адописной иконой заинтересованы иные службы Святой Церкви? Выходит, что они оказались в центре интриг разных служб Ватикана. Этого только не хватало.

— Прекратите, — возмутился отец Герман. — У нас у всех одна цель — обезвредить проклятую икону. Мы уже выяснили кто что представляет, и давайте уже работать. Так, что там с таможней?

— Нет информации, — с нескрываемой радостью, при возможности перевести дух, проговорила сестра Роза. — Возможно, ее еще не вывезли из Евросоюза.

— Или вывезли тайно? –добавила Одлит, отпивая глоток кофе из чашки. — Кто будет открыто афишировать такой покупкой?

— Что известно о покупателе иконы? — продолжал отец Герман.

— Покупатель пожелал остаться неизвестным. Знаем только, что аукционист из России.

— Вокруг одна скрытность, — возмущенно вырвалось у агента Ватикана. — Надо выяснить в аукционном доме, кому они продали икону, и кто являлся прежним хозяином. Сможешь взломать их сайт или почту?

Сестра Роза, повозившись несколько минут в электронном планшете с недовольным видом, сообщила:

— Все электронные системы аукционного дома временно отключены от сети. проникнуть невозможно.

— Плохо. Тогда придется срочно отправляться во Францию. Надо успеть проникнуть в их офис, пока не поздно.

— Зачем? Ведь можно от имени Папского Дома потребовать поделится информацией. Они ведь не откажут? И не надо тратить драгоценное время на поездку, — предложила сестра Роза.

— Согласно требованиям международного устава: аукционные дома не вправе разглашать данные клиентов, решивших остаться инкогнито. Здесь необходимо принудительное давление, чтобы получить от них хоть какую-нибудь информацию, — пояснил отец Герман.

Непонятно откуда, в руках Одлит появился тюбик с мазью, который она протянула сестре Розе:

— Возьми, это моментально снимет твой ожог. А то ты привлекаешь к нам ненужное внимание своим поджаренным личиком.

— А это тебе, — подвинув к демонице тарелку с пирожным, ответила на неожиданный подарок сестра Роза. — отъедайся, а то тоже привлекаешь к нам внимание своей идеальной внешностью.

И вдруг, не сговариваясь, одновременно кивнули в сторону парней с военной выправкой, в черных кожаных куртках, сидящих за столом вблизи выхода, перебравшихся туда от стойки бара, а теперь иногда косившиеся на них, надеясь, что этого девушки не замечают. Обе женщины одновременно иронично засмеялись, словно не конфликтовали до этого, но все равно чувствовалась в этом какая-то фальшь. Вся суть в том, что одна из них по отношению другой ощущала невероятную ревность, а другая не переваривала присутствие представителей церкви, по очевидным причинам.

Демоница принялась допивать свой кофе вприкуску со сладким, чтобы демонстративно показать служительнице церкви свое доверительное отношение к ней, а другая спрятала тюбик в карман, с целью в дальнейшем удалить следы ожога на лице в своем гостиничном номере. Обе играли свои роли тайком ненавидя друг дружку.

— Честно говоря, я и сама не в восторге от нашего сотрудничества, но у нас один общий враг — Сатана, — пережевывая угощение, словно это не имеет никакого особого значения, говорила демоница. — Необходимо как-то оперативно действовать, чтобы он не успел против нас принять меры. Слуги Сатаны хоть тупы и медлительны, но сильно кусают.

У отца Германа и сестры Роза, пробежали холодные мурашки по спине, от мысли, что им ведь в действительности предстоит противостоять самой злобной силе на свете, и это, может плохо закончится для всех. Ведь одно дело искать предметы зла, лично не сталкиваясь с теми, кто их создал, и совсем другое дело соприкоснутся воочию, тем более, когда зло на тебя объявило охоту. Исход такой встречи вполне очевиден.

— «Господи, спаси и сохрани», — подумала в это время про себя сестра Роза. — «На тебя одного уповаю! Помоги осилить дорогу идущему против врагов твоих».

— Ладно, — вставая из-за стола, проговорила Одлит — вижу, вам необходимо пошептаться. Обсудить там кое-что, личное. А я, пока удаляюсь обратно в номер.

Когда демоница вышла, отец Герман устремил свой взор на сестру Розу:

— Мне кажется, что тебе не следует идти дальше. Это опасно.

— Я пойду с тобой до конца, — прошептала сестра Роза, неготовая оставить отца Германа вместе с соблазнительной женщиной из разведки. — Ты ведь понимаешь, я не могу тебя оставить с ней?

— Догадываюсь.

Они смотрели друг другу в глаза на минимальном расстоянии, словно пытаясь запомнить лицо сидящего напротив, перед тем, как расстаться навсегда. Кто знает, успеют ли они еще раз находится так близко.

— Моя вера крепка, — начал отец Герман, но тут же раздался звук упавшей вилки об плиточный пол.