Бесплатный фрагмент - Бесов рай

Вступление от автора

Эта книга — не манифест. Это не призыв. И уж точно не руководство к действию.

Это моя попытка осмыслить ад земной, в который превратилась история двадцатого века, и попытка заглянуть в бездну, не чтобы поклониться ей, но чтобы её понять. Чтобы будущее — не повторило ошибок прошлого. Но, как это всегда бывает, когда я стал долго смотреть в эту бездну — в ответ бездна внимательно посмотрела внутрь меня. Что из этого получилось — судить вам самим.

В этом романе всё предельно честно. Для меня, во всяком случае. Все провокации, резкие суждения, шокирующие тезисы и гипотезы — произносятся устами Беса. Они — не моя прямая речь! Они — зеркало, в котором отражается тень, вырастающая там, где человек перестаёт думать и начинает поклоняться идолу. Любому — будь то нация, вождь, религия или даже «добро», возведённое в абсолют. «Бесов Рай» — это моя фантазия на тему о том, что Гражданская война в русском доме продолжается до сих пор, что она не закончилась внутри этого дома, даже при том, что на его фасаде видна только стабильность, мир и всеобщая взаимная любовь друг к другу. Но эта война, тлеет в каждом из нас, потому что финального примирения внутри народа никогда не было.

Я не прошу вас верить и соглашаться. Я прошу вас думать. Я рекомендую — читайте это не глазами обиженного, не духом раненого, не умом «всезнайки, постигшего все истины», а сердцем свободного человека. Освободите себя от догм — национальных, религиозных, партийных — и попробуйте осознать: зло редко приходит в чёрном. Оно чаще — в мундире, с хоругвью, с гимном и самой добродетельной скрепой. Оно чаще — в улыбке и с речами о спасении, мире и обещанием стабильности и процветания. Оно всегда на словах несёт нам «мир, но не меч».

События, связанные с определённой местностью и некоторыми персонажами взяты из воспоминаний моих самых близких родственников, которые во время Великой Отечественной войны жили на этой территории, оккупированной немцами с 1941 по 1943 год. Поэтому доказать историческую достоверность некоторых событий мне уже не представляется возможным. Живых свидетелей уже не осталось. Всё остальное, в том числе, события, связанные с действиями таких персонажей, как Сталин и Гитлер, их размышлениями и тем более идея: об их тайном союзе — вымысел автора, в которого «долго смотрела бездна». А дальше, пусть каждый думает и делает свои выводы: в чём «Ложь и Отец Лжи» прав, а в чём — путает и искушает! Зеркало, в котором отражена вся наша реальность перед вами!

Названия некоторых деревень и фамилии некоторых персонажей так же вымышлены.

Это роман не о прошлом — это роман о вас. И о тех, кто придёт после вас. О тех, кто захочет знать: как это было возможно?

БЕСОВ РАЙ

«Не думайте, что Я пришёл принести мир на землю; не мир пришёл Я принести, но меч…»

— Евангелие от Матфея 10:34

«Не думайте, что я пришёл принести меч на землю; не меч пришёл я принести, но мир…»

— Из поучений Штауфера

«Бес никогда не приходит как бес. Он всегда — спаситель, учитель или реформатор.»

— Из действий Штауфера

«И бесы, выйдя, вошли в свиней; и стадо бросилось с крутизны в море…»

— Евангелие от Марка 5:13

Глава 1

Молох

1938-й год. СССР. Город Тула.

Коля проснулся от сильного стука и резкого, непрекращающегося звонка. Грубый голос требовал немедленно открыть дверь. Ярким солнцем в глаза ударил включённый отцом свет и первое, что увидел Коля, это мертвенно-бледное лицо папы. Ему показалось, что отец уже умер, так как его лицо не выражало никаких эмоций. Алексей Савельевич стоял посреди комнаты, как призрак, и безучастно смотрел в коридор, в темноте которого грохотала под ударами дверь. Из родительской спальни, закутываясь в длинный платок, в одной ночной рубашке выбежала мать. Она, взглянув на мужа остановилась, как вкопанная, а затем бросилась к нему и обняла. Где-то внутри себя Коля стал понимать, что в их дом пришло горе. Непоправимое, неотвратимое, неожиданное для него горе и осознание того, что вся его недолгая пятнадцатилетняя жизнь сейчас рушится и меняется раз и навсегда.

Комок подступил к горлу и слёзы стали наворачиваться на глаза сами собой. Он подбежал к родителям и тоже обнял их.

— Надо открывать, Маш, — отец, слегка отстранив жену, прижал к себе одной рукой сына. — Иди, а то сейчас дверь выломают.

Мария Семёновна медленно, вытирая на ходу слёзы, ушла в коридор, и буквально через полминуты Коля услышал требовательный голос:

— Жирков Алексей Савельевич здесь проживает?

Коля не слышал ответа мамы. По всей видимости, у неё просто не хватило сил на ответ. Впрочем, как и на второй вопрос: «Он дома?». В коридоре раздался топот сапог, и в гостиную бесцеремонно вошло четверо вооружённых людей в форме НКВД. Старший по званию, молоденький лейтенант, бегло оглядевши комнату, обратился к хозяину дома:

— Вы будете Жирков Алексей Савельевич?

Отец, всё так же крепко прижимая Колю, стоял и ничего не отвечал.

— Я ещё раз повторяю свой вопрос, гражданин? Вы будете Жирков Алексей Савельевич?

Отец встрепенулся, и отстранив сына, ответил:

— Да! Я Жирков Алексей Савельевич! А в чём, собственно говоря, дело, товарищи?

— Паспорт предъявите, гражданин! — старший, не обращая внимания на вопрос, продолжил процедуру ареста.

— Да, сейчас, сию минуту, товарищи! — Алексей Савельевич засуетился и стал искать в карманах своей пижамы паспорт. Он явно находился в какой-то прострации. — Его здесь нет…. А где же он? Господи! Сейчас, сейчас, товарищи! Что же это?! Маш! Где паспорт-то мой?

— Да я ж откуда знаю-то? Ты же его всегда с собою носишь. Может в портфеле твоём, а может, в пальто… — мама ответила с какой-то скорбью и болью в голосе и уже направилась опять в прихожую, чтобы посмотреть паспорт в пальто, но грубый окрик старшего группы остановил её:

— Стоять!.. Шевченко!.. Принеси пальто!

В этот момент в квартиру вошли ещё четверо. Двое конвойных и двое понятых. Понятыми оказались соседи по лестничной клетке, пожилые люди: Светлана Владимировна и Арнольд Сергеевич Ложкарёвы. Они были растеряны и плохо понимали, что здесь, в столь поздний час, происходит.

— Вот, понятых привёл, товарищ лейтенант, — доложил вновь пришедший сержант. — С чего обыск начнём?

— Погоди, успеем! Он ещё пока документ предъявить не может! Шевченко, да где ты там? — лейтенант уже явно стал раздражаться.

— Товарищ, лейтенант! Я вспомнил! В портфеле он моём… разрешите, я достану…. — Алексей Савельевич дрожащим голосом, почти заискивающе обратился к молодому лейтенанту.

Лейтенант, смерив его с головы до ног надменным взглядом, лёгким кивком головы в сторону портфеля дал своё разрешение. Но когда отец наклонился для того, чтобы взять в руки портфель, снова последовал грубый окрик лейтенанта:

— Стоять!.. Уваров!

— Слушаю, товарищ лейтенант!

— Возьми портфель и достань паспорт гражданина!

Уваров, рядовой конвойной службы, не торопясь подошёл к Алексею Савельевичу, слегка отодвинул его в сторону, открыл портфель и, покопавшись в нём, достал паспорт. Затем отдал его в руки хозяина и жестом велел передать его лейтенанту.

Коля, ничего не понимая, смотрел на всё происходящее широко открытыми от ужаса глазами. Его разум отказывался воспринимать происходящее, как реальность. Ему казалось, что это кошмарный сон, фантазия, которая вот-вот сейчас рассеется, как утренний туман.

Ещё вчера вечером ничего не предвещало такого резкого поворота в размеренной, спокойной и даже, в счастливой жизни их обычной советской семьи. Всё было как обычно, только за ужином у Коли с отцом состоялся тяжёлый разговор. Папа пришёл с работы и все сели за стол. Сейчас Коля начинал припоминать, что отец всё-таки был какой-то не такой, как обычно. Впервые он почему-то не спросил, как у Коли дела в школе. На вопросы матери отвечал как-то однозначно, порой, даже рассеяно, часто переспрашивая её.

— Пап, ты сильно устал? — Коля всё-таки решил обратить на себя внимание. — Ты знаешь, сегодня нас спрашивали, кто кем после школы стать хочет… — Коля, не видя никакой реакции со стороны отца, переглянулся с мамой. Та слегка кивнула головой, как бы давая своё согласие на то, чтобы Коля продолжал рассказывать папе о том, что сегодня происходило в его жизни. — Пап, тебе интересно?

— Да, Коляша, конечно. Продолжай, пожалуйста.

— Так вот! Я сказал, что мечтаю стать «сталинским соколом». То есть лётчиком хочу стать…

— Я знаю, Коляш, кто такие «сталинские соколы». А ты хорошо подумал?

Коля недоумённо посмотрел на отца. Тот, перехватив его взгляд, спохватившись, продолжил уже в каком-то оправдательном тоне:

— Это, конечно, здо́рово, Коляша, что ты хочешь выбрать именно эту профессию. Это даже очень правильно. Страна сейчас сильно в этом нуждается. Но признайся сам себе, что ты по своей натуре не военный человек. И не было у нас в роду никогда военных.

— Ну и что, пап, из того, что не было…. Вот у Вальки Норкина в роду до революции тоже никогда никто не воевал. Торговали только…. А как революция позвала, так отец его боевым красным комиссаром стал; Деникина, а потом Врангеля бил. За Перекоп орден Красного Знамени получил. А брат его старший, сейчас в НКВД нашем тульском служит…. А ведь если посмотреть на него, когда он по «гражданке» одет, то какой он капитан госбезопасности? Маленького роста, худенький…. А взять хотя бы самого товарища Ежова?.. Я, пап, до окончания школы ещё успею свою физическую форму подтянуть до нужных требований….

— Форму-то ты, Коляша, подтянуть можешь, я не спорю, только вот характер свой добрый и совсем не военный ты как менять будешь? Родине и товарищу Сталину не только в армии служить можно. Стране талантливые инженеры, может быть, ещё больше нужны, чем лётчики. Лётчиком чтобы стать, много талантов иметь не надо. А вот самолёт сконструировать хороший — здесь как раз талант очень пригодится. А у тебя он есть! Ты смотри, как у тебя математика, физика хорошо складываются. Ведь пятёрки одни. В конкурсах по техническому творчеству призы имеешь. Так зачем же ты это загубить хочешь?

— Ну что ты Лёш к нему прицепился? — в разговор вмешалась мама. В спорах между отцом и единственным сыном она всегда принимала сторону Николеньки. — Он ещё пока никуда не пошёл, а ты уже его третируешь. Что он, сам не разберётся, чем в жизни своей заниматься будет? Ешь спокойно, а то котлеты остынут за разговорами вашими, и ребёнку тоже поесть спокойно дай. А ещё лучше скажи, чего ты сегодня такой, как не в себе? Случилось чего?

Алексей Савельевич хмуро взглянул на жену, затем, на Колю и, не обращая внимания на её вопрос, продолжил:

— Ну, вот какой ты военный лётчик? Пятнадцать лет уже, а маменька всё боится, что у ребёночка котлетки остынут…. Но, видно, что судьба у всех поздних детей такая — баловнями быть! Мне вот уже пятьдесят три и неизвестно, сколько я проживу ещё на свете этом, поэтому послушай меня внимательно….

— Да что ты такое говоришь, Лёша? Куда ж ты денешься-то? Что сегодня с тобой творится-то?

— Потом скажу, а сейчас с сыном я говорю. Не мешай! Может в последний раз это происходит…

— Ну, вот! Опять! Нет, я больше не могу это всё слушать! Пойду, чайник поставлю…. Ты, Лёш, пугаешь меня, ей Богу!

— Иди, милая, всё нормально…. Так вот, Коляша, — продолжил Алексей Савельевич после того, как мама вышла из комнаты. — Я не знаю, что со мной будет завтра. Никто этого не знает, кроме Господа Бога нашего….

— Пап, что ты говоришь такое? Первый раз от тебя слышу, чтобы ты Господа Бога поминал. Ты же коммунист! Атеист! Инженер завода нашего оружейного….

— В этой жизни, Коляшенька, все атеисты, пока всё хорошо в жизни складывается, или когда от этого атеизма их карьера зависит. Тогда Бога никто не вспоминает, а порой и, наоборот, за бороду его каждый такой преуспевающий потаскать норовит и указать ему, что заслуг у Бога в успехах этого существа нет никаких! Но вот заканчивается везение, и все сразу начинают в небо глядеть и спрашивать: за что ты, Боже, так с нами? Помоги! Но не в этом дело, Коляшенька. Я не про Бога с тобой говорить хочу, а о том, о чём давно должен любой отец со своим сыном разговаривать. Один ты у меня! Поэтому сердце моё разрывается от любви к тебе и от жалости. Я не знаю, когда мы расстанемся, но расстанемся мы рано или поздно обязательно, и я не хочу, чтобы в памяти твоей и в сердце твоём я горечью отзывался.

— Да, не, пап! Зачем говоришь так? — Коля отодвинул тарелку с недоеденным ужином. — Не хочу больше, наелся! Я не понимаю тебя, пап. Что нашло-то на тебя?

Алексей Савельевич посмотрел на Колю с такой неописуемой любовью, тоской и жалостью вместе взятыми, что у того сжалось сердце, а на глаза стали наворачиваться слёзы.

— Добрый ты, Коляша! Очень добрый и чувствительный! А такие люди в наше время здесь не уживаются! А ещё честный! Мир наш с ума сходит от жестокости и подлости, но вот, может, за счёт таких, как ты, он спасётся когда-нибудь. Если войны, правда, не будет.

— А война, пап, будет! Освободительная, несущая всему миру свободу, равенство и справедливость. Поэтому каждый честный советский гражданин должен всё делать, чтобы в любой момент он мог внести свой вклад в нашу будущую великую победу!

— Вот-вот! Поэтому и сердце моё за тебя болит; что, такие как ты, головы-то свои на этой войне и положат. А миру от этого лучше-то не станет.

— Пап, ты…

— Погоди, не перебивай! Ты лучше послушай отца своего. Предчувствие у меня, что беда на пороге нашего дома стоит. Большая беда! Непоправимая! Ты повзрослеешь скоро и пообещай мне, что мать не оставишь и помогать ей всегда будешь….

— Пап, о чём ты? Я не понимаю!

— Обещай, говорю! Долг это твой, передо мной и перед ней, в первую очередь!

— Ты, что… уходишь от нас что ли? Бросаешь?

— Да нет, Коляша! Что ты! Но всякое может случиться! Время ныне такое… сложное.

— Да чем же оно сложное, пап? Ты посмотри: счастье-то везде какое! Страна новую жизнь построила! Товарищ Сталин говорит: жить стало лучше, жить стало веселей! Разве не так, пап?

— Так-то оно так, только…. Да ладно, Коляша! Не бери в голову про то, что я о временах нынешних тебе сказал…. Это я так… настроение просто плохое. Но про то, что мать не бросишь и будешь ей опорой надёжной — это ты мне пообещай. Я требую, слышишь, требую!

— Ладно, пап! Обещаю!

— Это хорошо! И ещё одно….

Алексей Савельевич замолчал и внимательно посмотрел на сына:

— Обещай мне: если вдруг случится что со мной, и будут требовать от тебя, чтобы отказался ты от меня — не упорствуй! Слышишь? Не упорствуй! Ради матери своей и ради себя самого…

Коля сидел, открыв рот, и широко открытыми глазами смотрел на Алексея Савельевича. От услышанной просьбы он потерял дар речи и не знал, как реагировать на такое. Отца он любил и уважал. Как папа мог такое просить? Что такое может случиться с ним, что от единственного, горячо любящего и любимого сына кто-то может потребовать отречения. Да и не сделает он такого никогда, чтобы там не произошло! Потому что не может ничего такого произойти, в принципе. Отец — ведущий инженер тульского оружейного завода, коммунист, кандидат технических наук… Его знают и уважают не только на заводе, но и в горкоме партии…

— Пап, ты болен? Тебе, наверное, плохо? Нет?!.. Ты зачем тогда такое говоришь? Что может такого случится с тобой, что я должен буду отказаться от тебя?

— Я понимаю тебя, Коляшенька! Ох, как понимаю! И понимаю, что в голове твоей эта моя просьба не укладывается, но поверь, что так лучше будет… для всех… для тебя, для мамы и… для меня.

В этот момент в комнату вошла мама. Она быстрым шагом подошла к Алексею Савельевичу и влепила ему пощёчину. Из её глаз брызнули слёзы, она резко повернулась и точно так же быстро ушла обратно на кухню. Отец, обхватив голову руками, закачался из стороны в сторону. Но это длилось совсем недолго. Резко распрямившись, подняв голову, глядя прямо Коле в глаза, он продолжил разговор.

— Несмотря на то, что сейчас произошло, я настаиваю, Коля, на своей просьбе.

— Пап, а за что мама тебя?..

— Она права, я это заслужил, но это не со зла, Коля, а от того, что любит она меня. И тебя тоже! А я…

— Что ты, пап?

— А я не заслужил… не оправдал любви её! И твоей, сынок, тоже!

— Так что сделал-то ты такое? — в Колиной интонации звучали уже нотки надвигающейся истерики.

— Я? Ничего… слышишь, ничего! Но, опять же повторюсь, что времена сейчас такие. Злые времена, Коля! За всей этой внешней мишурой счастья и благополучия, за всеми этими бравурными песнями и торжественными маршами про то, что «я другой страны такой не знаю…» скрыты гниль человеческая, злоба, предательство, подлость и жадность. Ты жив, пока лоялен, пока одобряешь и ничем не показываешь своих мыслей и взглядов, отличных от тех, что поются в этих маршах.

По мере того, как Алексей Савельевич произносил эти слова, Колино лицо менялось в своём выражении с такой же скоростью, как и происходила перемена его отношения к услышанному. Сначала недоумение, потом испуг, а затем отторжение и раздражение.

— Пап, ты, что говоришь-то такое?

— Слушай, сынок, слушай! Это мой первый разговор с тобой по душам и, наверное, последний. Позавчера арестовали Сергея Антоновича Кошлякова….

— Как… арестовали? Мы же ещё неделю назад на Упу ездили отдыхать…. За что его? И ты-то, ты-то здесь при чём?

— Я следующий, Коляша. Там не просто одного человека арестовывают! Там по всему кругу его идут, по всему его окружению. По всем родным, друзьям, знакомым, сослуживцам…. Это молох, понимаешь, Коляша, молох. Он никогда не насытится. Ему всегда нужны человеческие жертвы. Бесконечные жертвы! А мы с Кошляковыми дружны были. И первым, на кого покажет он — это я буду! — после этих слов Алексей Савельевич опять обхватил голову руками и из его груди раздался то ли стон, то ли глухое рычание.

— Пап, да, что он такое на тебя показать может? И в чём он сам-то виноват? Пап, не сиди так! Раз уж завёл ты разговор этот, так говори до конца!

— Он, ни в чём…, и я тоже! Но им всё равно! Им жертвы нужны, кровь! Поэтому и обвиняют невиновных… вот и Сергей Антонович тоже теперь врагом стал… врагом народа! А я — следующий!

— Да какие же вы враги народа, папа? Быть этого не может! Это, скорее всего, ошибка какая-то, недоразумение! Разберутся в Органах наших, обязательно разберутся! Вот увидишь! И завтра, а может, крайний срок, послезавтра, Антона Сергеевича освободят с извинениями…. Вот увидишь, пап! Успокойся! А то, что ты мне про страну нашу наговорил, так я этого не слышал. Не было этого! Это ты так сказал, потому что расстроен сильно из-за Сергея Антоновича… правда?

Алексей Савельевич с жалостью посмотрел на сына.

«Господи! — думал он, — спаси и сохрани этого мальчика! Наивен он! Добр и наивен! Ведь и его сожрёт проклятый молох. Господи, да где же Ты? За что? Что сделали мы такого, что отвернулся ты от нас и разрешил сатане безнаказанно править здесь? А я знаю, в чём грех наш: в бесчестии и равнодушии. Мы равнодушно смотрели, как убивают других и делали вид, что это правильно…. А вот теперь и до нас очередь дошла! И покорно, зная, что завтра, а может и сегодня ночью, за нами придут, чтобы увести на смерть, покорно сидим и ждём. И только молим, чтобы этот молох пощадил детей наших! А ведь он не пощадит! Он ненасытен! Он безжалостен! А мы… у нас нет сил уже даже на то, чтобы пискнуть что-нибудь против этой несправедливости! Мы…»

— Пап, ты слышишь меня? — Алексей Савельевич встрепенулся от того, что Коля слегка теребил его за руку.

— Да, Коляша, слышу. Мама где?

— Я и хочу сказать тебе про неё… она там… на кухне… плачет!

— Плачет? Ладно, Коляша, забудь про разговор этот. Слабость это у меня. Расстроен я очень из-за Сергея Антоновича. Всё хорошо будет! Но… про то, что ты о маме своей всю жизнь заботиться должен и защищать её — это ты запомни на всю жизнь и исполняй! Ты понял?

— Обещаю, пап! Я и тебя не брошу никогда и защищать буду, потому что люблю тебя… и маму, тоже люблю! И про Сергея Антоновича ты не расстраивайся, и уж тем более, так, чтобы страну нашу ругать, как ты только что…. А мама чего плачет? И за что она ударила тебя?

Алексей Савельевич встал из-за стола, подошёл к сыну и погладил его ладонью сначала по щеке, а затем, по голове. Наклонился и поцеловал его в лоб.

— Любит она меня, потому и ударила. Женщина — это часто от большой любви делает, а не из-за ненависти. Потом, со временем, ты всё сам поймёшь. А теперь поздно уже, иди спать, а мне с мамой ещё поговорить надо. И помни, что обещал ты мне. И меня запомни, как человека честного. Даже, если отрекаться будешь от меня. Хотя… здесь лучше, чтобы забыл ты меня.

— Ты опять, пап, за своё! Не хочу больше слушать это!

С этими словами Коля резко встал и выбежал из гостиной к себе в комнату, а Алексей Савельевич отправился на кухню.

И вот прошло всего нескольких часов, как это случилось. В их дом пришла беда в виде сотрудников НКВД и понятых. Они появились на рассвете, как воры, тихо подъехав на своём «чёрном воронке», тихо, чтобы не разбудить мирно спящих советских людей, прокрались по лестнице, но в квартиру уже вошли громко, как хозяева.

Лейтенант брезгливо двумя пальцами взял протянутый ему паспорт, лениво открыл его, бегло взглянул на первую страницу, а затем так же бегло кинул взгляд на Алексея Савельевича, сверяя его лицо с фотографией. Затем, убрал паспорт в свой планшет и чётко, печатая каждое слово, и глядя, как удав, в глаза своей жертве, произнёс парализующую каждого честного советского «кролика» фразу:

— Жирков Алексей Савельевич, именем Российской Советской Федеративной Социалистической республики вы задержаны по подозрению в совершении преступления по статье 58 пункты 3,6,7 и 11. Вот два постановления: на ваш арест и обыск. — Лейтенант достал из планшета два листка бумаги и протянул их Алексею Савельевичу.

Коля посмотрел на отца и поразился состоянию его лица. Там не было волнения или испуга. Там не было вообще никаких эмоций. Это было лицо мёртвого человека. Белое, как потолок и совершенно неподвижно-отсутствующее.

— Гражданин Жирков, вы слышите, что я вам сейчас сказал? — лейтенант, повысив голос, опять обратился к Алексею Савельевичу, продолжая протягивать ему оба постановления.

— Алексей, что с тобой? — Мария Семёновна сделала движение по направлению к мужу, но тут же была остановлена грозным окриком лейтенанта:

— Стоять, гражданка! Подходить и общаться с задержанным запрещено! Я ещё раз повторяю свой вопрос, гражданин Жирков: вы в состоянии ознакомиться с постановлениями и в дальнейшем содействовать следственно-оперативным мероприятиям?

Алексей Савельевич стал приходить в себя. Дрожащей рукой он взял из рук следователя бумаги и без очков стал всматриваться в текст. Затем поднял глаза, отложил бумаги на стол и дрожащим голосом ответил:

— Д-да! Делайте, что вам угодно!

Лейтенант резко повернулся на каблуках в сторону Уварова и молча дал знак рукой начинать обыск.

Глава 2
Иосиф Бесарионович Джугашвили

Конец лета 1941-го года. СССР. Москва.

Было уже за полночь, когда Сталин, резко отвернувшись от окна, увидел столь долгожданного Штауфера. Тот появился как всегда незаметно, хотя был с нетерпением ожидаем каждую ночь уже в течение двух месяцев. Коба вздрогнул от неожиданности, затем быстро пришёл в себя, пыхнул трубкой, вытряхнул её в пепельницу и отложил её в сторону. От того, как этот бес всегда незаметно появлялся в строго охраняемом кремлёвском кабинете вождя всех народов, Сталину было всегда, до мурашек по коже, непонятно и страшно. Ещё более пугало Сталина то, как Штауфер приводил сюда к нему для разговора тех, кто был несколько ниже рангом, и общение с кем должно было бы для всех оставаться строжайшей тайной. А к тем, кто был выше Кобы в этой иерархии, Штауфер, через какой-то внезапно возникающий из ниоткуда портал, переносил его самого. И что ещё было шокирующим для сознания Сталина, так это то, что его учитель и хозяин часто имел разный облик, за которым всегда скрывалась одна и та же Сущность.

Раньше, сразу после заключения их Договора, в то время, когда Коба так гладко шёл к обещанной ему Штауфером неограниченной власти, устраняя одного за другим своих конкурентов, он ждал этих встреч с нетерпением. У него был азарт. Азарт достижения цели. Ему было интересно, и порой даже весело наблюдать, как сходили в небытие те, с кем этот бес несколько ранее подписал Договор и которые стали ему уже не нужны. Таких людей было много, разных уровней, рангов и должностей. Одни были молоды, другие уже успевали дожить до преклонного возраста. Но они все жаждали его трона или хотя бы места рядом с ним. Те, кто был помельче, жаждали неограниченной власти на своём уровне. Все, практически все, кроме самых верных, безропотных и бездарных его соратников, отправились или в мир иной, или осваивать неосвоенные земли необъятной страны. Но список врагов бесконечен, и самый главный недобитый враг был долгое время в Мексике. Почему Коба выпустил тогда его из страны? Почему проявил такую небрежную слабость? Сталин часто думал об этом. И часто спрашивал у Штауфера разрешения решить эту проблему раз и навсегда. Но тот всегда отвечал, что договор с Бронштейном ещё пока не истёк. «Всему своё время, Иосиф! — успокаивал его Штауфер. — Здесь пока ещё не ты распоряжаешься жизнями и душами наших солдат!». И Иосифу, скрепя зубами, приходилось терпеть. Несколько раз он пытался втайне от своего беса-смотрителя самостоятельно попробовать решить эту проблему, но бес видел всё, и планы Кобы всегда разрушались, как карточный домик. Пока, наконец, разрешение не было получено… но, как считал Коба до самой своей смерти, слишком поздно.

В одно время, когда Иосиф уже достиг всего, что ему было когда-то обещано, эти встречи с бесом стали надоедать. Власть не была безграничной, пока был Штауфер и действовал этот Договор. Сталин не боялся досрочного окончания его срока действия, потому что знал, что Договор заключён на пожизненный срок — до старости. Он знал, что умрёт ненасильственной, своей смертью. Но этот Договор ограничивал его действия «флажками», через которые он не мог перепрыгнуть. Коба должен был подчиняться Штауферу несмотря на то, что уже начинал чувствовать себя Богом или кем-то равным Ему. Но, как всегда, бывает в таких случаях, настоящий Бог, или кто-то ещё, опускает зазнавшегося человека обратно на Землю, и делает это весьма болезненно. Этим болезненным падением стало 22 июня 1941 года, когда все договорённости полетели в преисподнюю. И не то, чтобы их нарушили стороны Договора. Нет! Для них самих, то, что происходило на огромном Восточном фронте было полной неожиданностью. Кто-то более сильный, больший и всемогущий стал путать все планы бесов.

По этому поводу Сталин стал часто вспоминать одни стихи, прочитанные ещё в юности, когда он учился в духовной семинарии Тифлиса, где, кстати, его и нашёл Штауфер. Стихи эти были небольшой частью одного произведения, но именно этот кусочек врезался юному Иосифу в память. Они говорили о бесконечности всего и о вечном подчинении.

Не правда ли — чудесный парадокс?!

И фокус! Эффект бескрайности!

Над Богом, который создает Миры —

Есть Бог, Того намного больший!

Но и над этим Богом — тоже Бог стоит!..

Который создал Бога меньше.

Именно тогда он понял, что безграничной власти нет ни у кого — даже у Бога в которого верят миллионы. А раз так, то надо выбрать того, кому надо верно служить всю свою жизнь. И желательно, чтобы над самим этим господином, здесь на Земле, было как можно меньше других господ.

Но какие у юного тогда ещё Сосо были шансы? Бедный, забитый своим отцом с символическим именем Бесо́, маленький, худенький сельский мальчик со сросшимися двумя пальцами на ноге, переломанной рукой — откуда он мог знать, кто на самом деле были его родители. Ведь не мог же он просто так носить такое отчество: Бесович. Откуда он мог знать, что сросшиеся пальцы — это метка, а отчество — это настоящая правда, которая проявится в дальнейшей его жизни и в его делах в полном соответствии своему звучанию. А пока он усердно учил русский язык, чтобы поступить в Тифлисскую духовную семинарию. Он был пока не главным Бесом страны, а просто Бесо́вичем, то есть он был пока ещё маленьким бесёнком, кидающимся на своего отца с ножом. В его облике, как и в облике Бесо́ Джугашвили (в Православии того звали Виссарион) было действительно нечто бесовское, волчье, тёмное. Отсюда и его первая кличка: Коба.

Юный Сосо уже начинал догадываться о том, что он не от Мiра сего. В глубине своего подсознания он верил, что этот человек, на которого он так похож внешне, которого все называют его отцом — вовсе не его отец.

Читая Евангелие, Сосо всегда сопоставлял сюжет о рождении Иисуса со своей собственной судьбой. Там тоже отцом Иешу, названным потом человечеством Иисусом, считался никому неизвестный Иосиф. Но на самом деле, настоящим Отцом был Некто другой. Или Нечто другое. Сосо не знал, как рождение Иисуса повлияло на дальнейшую судьбу Иосифа, но вот его рождение изменило жизнь отца кардинально. И изменило в худшую, до рокового исхода сторону.

Бесо после рождения Иосифа начал сильно пить, что не укладывалось в здравый смысл того обстоятельства, что после двух очень ранних смертей его старших братьев, Сосо должен бы быть желанным ребёнком. Но Бесо не принял его, даже, невзирая на сильное внешнее сходство. Он ушёл из семьи и через одиннадцать лет после рождения наследника был убит в пьяной драке ножом.

Есть поверье, что сын, внешне похожий на своего отца, будет несчастен в жизни. Сосо никогда не относил это к себе. Этот тщедушный с виду мальчик обладал неимоверной жизненной силой, волей к жизни и… волей к власти.

Внутренний волшебник, живший в нём, всегда спасал его в самых критических ситуациях, не только в раннем детстве, но и на протяжении всей его жизни. В нём так же была неимоверная сила исцеления и самоисцеления. И, конечно, в нём должна была быть и мощная испытывающая его сила. И она была. Это целеобразование, целеустремление и целедостижение. Вся его жизнь до этого момента показывала, что все цели, все свои намерения он, хоть и с огромным трудом, но всё-таки успешно воплощал в жизнь. Он никогда не останавливался на полпути. Сосо дрался за свою жизнь и дрался при этом с самой Жизнью, которая всегда расставляла ему препятствия и старалась постоянно покинуть его. Но он крепко держал Её за волосы, не давая ускользнуть от себя, и заставлял делать всё, что было надо ему. Выжить любой ценой — эту цель он поставил себе интуитивно, внутренним разумом и двигался к её достижению всеми средствами. И удар отца по его голове, и этот злополучный фаэтон, искалечивший его на всю жизнь, и постоянные драки с мальчишками, оспа, изъевшая всё его лицо и даже нападение с ножом на отца, избивавшего его мать — всё это были вызовы, которые Жизнь бросала ему, а он Жизни, в борьбе с Ней и за Неё. И он выжил. Выжил благодаря ещё одной потрясающей своей внутренней способности, заложенной ему от настоящего Отца: способности читать человеческие души, и как следствие, объединять вокруг себя людей. Он досконально чувствовал человеческие желания и слабости, что в принципе, одно и то же.

Будучи по натуре аскетом, Сосо с детства интуитивно мог улавливать то тонкое различие, что отличает обыкновенное человеческое желание и стремление к его удовлетворению, от цели, намерения, которые ставит для себя воля к Жизни и воля к Власти у Избранных. Он умел играть желаниями других людей. Он научился продавать их, беря взамен сначала свободу, а уже позже и душу человека.

И самая главная его способность — он мог приказывать свои цели другим людям и те начинали считать их своими. Он мог «целеустремлять целеустремлённых и манипулировать их целями». Он научился свои намерения и желания делать желаниями и намерениями миллионов людей. И очень часто, так и не достигнув желаемого, эти миллионы отдавали ему не только свою свободу, но и свою душу. А он, согласно Договору, передавал это дальше… — Штауферу.

Но в юности всё это было по-детски интуитивно, на уровне самоутверждения в жизни совсем ещё юного, обиженного Жизнью и Любовью подростка.

Коренным образом всё поменялось в шестнадцать лет, когда к нему пришёл Он — его настоящий Отец.

Сосо поступил тогда в Тифлисскую духовную семинарию. В это же время, по странному стечению обстоятельств, в Ливадии угасал Император Александр III. А когда юный Сосо проучился два месяца, на престол Российской Империи взошёл новый император Николай Александрович Романов. Империя стояла у самого края, раздираемая внутренними противоречиями и революционными брожениями. Чтобы спасти её, была необходима железная воля у вновь вступившего на престол Императора. Но была ли она у него? Да и имело ли это вообще какое-нибудь значение в то время, когда в войну за судьбы человечества вступили уже совершенно другие силы, абсолютно неподвластные человеческой воле.

Бог российского Императора оказался вовсе не тем, кто хотел, чтобы Император Николай мог одержать победу в этой войне, потому что этот бог играл не «за», но «против» русского Престола, а Император и весь подвластный ему народ безудержно и искренне отправляли этому богу свои просьбы в виде молитв. Никто из них даже и в мыслях не мог допустить, что это бог «подставной», чужеродный. А точнее, это был бог, глумящийся над молящимися, методом удовлетворения их жалких просьб и желаний, но забирая у них всегда намного больше, чем дал. Поэтому российский император Николай Второй заранее был обречён на неправильные действия, хотя внешне они приносили небывалый успех, похожий на божественное чудо возрождения Феникса из пепла. Россия, погружаемая в мракобесие, бесправие, отсталость на протяжении тысячи лет, воспрявшая под руководством Николая Второго из пепла, напоминала этого Феникса. Но чтобы не делал российский Император, всегда выходило боком не только ему, но и всей Империи. Даже её чудесное «воскрешение из тьмы». Если царь поступал жестоко, он тут же получал прозвище «Кровавый», хотя в событиях на Ходынском поле его обвинить было весьма сложно, а если проявлял милость, или любовь, как, например в отношении к своей семье, то тут же обвинялся в бесхарактерности и слабоволии. Почему так происходило?

Русский Царь принял чужеродного бога, забыв про Своего, и поэтому был проклят последним, но не принят первым. Чужеродный бог, принимая этот народ и этого императора за «свиней» или «псов», вселил в него бесов и этот народ, сломя голову, уже нёсся в свою пропасть. Умом народа российского владели бесы, у которых полностью отсутствовал предел жестокости, лицемерия и подлости. Но и у этих бесов ещё пока не было своего главного Беса; Беса, который бы использовал их самих, питаясь их «тёмными душами». Молох перемалывает всех, даже тех, кто сам служит ему верой и правдой.

Но сейчас, уважаемый читатель, давайте на время оставим этих двух персонажей и перенесёмся на 47 лет назад для того, чтобы посмотреть истоки той безграничной власти, которую приобрел Иосиф Бесович (Бесарионович) Джугашвили по кличке Иосиф Виссарионович Сталин, и окажемся в…

Глава 3

Стадлин

1894-й год. Российская Империя. Тифлис.

Сосо в эту ночь долго не мог уснуть. Он встал с кровати и распахнул окно. Свежий, тёплый, сентябрьский воздух приятно обласкал его лицо. Юноша посмотрел в небо. Огромная полная жёлтая Луна чуть касалась вершин гор и отражалась в водах Куры. «Какая она яркая и холодная, — подумал Сосо, — она прямо, как наш Бог, который освещает наш путь в потёмках жизни, но который абсолютно не греет. Он холоден так же, как эта Луна. Он, наверное, и есть эта Луна. Христианский Бог, Иегова — Бог Луны. А разве Луна создаёт жизнь?.. Да, наверное, жизнь на Земле без Луны невозможна! Луна поддерживает её, но не рождает…. Разве может что-нибудь или кого-нибудь родить нечто мёртвое и холодное? Вот и бог, заветы которого я сейчас стараюсь изучить — он мёртв и холоден. Всё это Писание, все эти псалмы — это лишь холодный свет, освещающий путь во тьме, но не дающий жизненной силы, и, наоборот, забирающий её. Да, она прекрасна в ночном небе, да она делает прекрасной эту ночную долину, но она подчёркивает красоту и безмолвие смерти, но не жизни. Таков и наш лунный бог — этот самый Иегова. Он — бог ночи. Он делает прекрасной ночь. Но… раз есть бог ночи, то значит, есть и бог дня… бог света, бог жизни, Бог Солнца. Эти два божества не могут жить друг без друга, но в то же время они противостоят друг другу. Если есть бог пустыни, то есть бог цветущих садов. Они антиподы и в то же время, они одно целое. А кому собираюсь служить я? Этому богу Смерти, богу Луны, богу пустыни? Что ждёт меня дальше?

Я помню сон в день моего семилетия. Сон, ставящий передо мной выбор: либо я становлюсь величайшим из земных царей, либо я становлюсь вторым Христом. Либо нести смерть другим, то есть служить лунному богу, либо служить солнечному богу и принять смерть самому во имя спасения этих самых других. Я и сейчас на перепутье, но судя по тому, что я пошёл по пути духовному, то, наверное, мне суждено всё-таки быть великим праведником, который своей жизнью искупит грехи других людей. Да, но… здесь все поклоняются и служат Иегове, хоть и под видом Иисуса Христа! Это какой-то обман получается…».

— Ты прав сын мой! — вдруг услышал он мужской голос за своей спиной и вздрогнул от неожиданности. Сосо резко обернулся. В комнате стоял тёмный силуэт мужчины чуть ниже среднего роста. Лица его видно не было, и только в отблесках лунного света светились по-кошачьи глаза. По спине Сосо побежали мурашки, а на лбу проступил холодный пот.

— Кто вы? — дрожащим от страха голосом спросил Сосо. — И как вы здесь оказались?

— Ну, зачем же обращаешься ко мне на «вы»? Не надо! Обращайся на «ты», как обращается сын к отцу. Разве не узнаёшь меня?

— Нет, не узнаю! — Сосо, немного успокоенный миролюбивым тоном незнакомца, стал медленно приходить в себя. — Во всяком случае, я не узнаю в тебе своего отца. Если ты от него, то возвращайся и передай ему, что я никогда не стану тем, кем он мечтает меня видеть. Я плюю на его профессию и ни за что не буду сапожником. Хотя, что я говорю?! Моего отца нет уже, как пять лет!.. Кто ты?

— Я повторю тебе: я твой Отец! Настоящий Отец, а не тот, которого ты однажды в детстве чуть не зарезал ножом. Я — тот, который следил за тобой всю твою недолгую жизнь; который оберегал и направлял тебя; который защищал тебя….

— Да!?.. И поэтому я стал инвалидом?..

— Но, заметь, живым инвалидом! И при этом, не самым безнадёжным. Ты думаешь, что тот фаэтон вылетел на тебя случайно? Нет, сын мой! Таких случайностей с избранными людьми не бывает. Запомни истину: если ты был на краю гибели и вдруг выжил, то это значит, что кому-то надо было тебя убить, а кому-то спасти. Случайности всегда не случайны!

— И кто же меня хотел убить? Дай догадаюсь сам!.. Наверное, тот, кто является твоим врагом… ну, это логично, во всяком случае… раз ты меня спас. Не правда ли? Так кто же ты? И что тебе от меня нужно?

— Пора, сын мой, идти по предначертанному Пути! Сейчас я тебе постараюсь всё пояснить… Это будет непросто для твоего понимания, но ты всё же попробуй вникнуть, потому что это в твоих интересах. Я не высшая сила, которая вершит судьбы человеков, но всё же я могу очень многое! Таких, как я, обладающих такими же способностями, и занимающих ту же ступень в Иерархии Тёмных Сил — здесь на Земле несколько. И у каждого есть свои сыновья, которые тоже мечтают занять то место, которое уготовано тебе. И, несмотря на то что Мы все делаем одно дело и служим одной Владыке, здесь, среди нас, так же плетутся «дворцовые» интриги.

— Кто «вы»? — Сосо уже совсем успокоился. Страх прошёл и даже, стало возникать некое раздражение от неудовлетворённого интереса.

— Об этом потом, а сейчас о том, кто я… и…, кто ты…. Мы встречались ещё на заре вашей цивилизации…, давно…, в средневековой Швейцарии…. Тогда ты был Моим учеником. Ты и ещё был твой товарищ, Гоппо. Мы тогда были очень знамениты, в плохом смысле этого слова. Настолько знамениты, что нас упомянули даже в «Молоте ведьм», а потом… вас обоих сожгли на костре. А, кстати…, эта книжка у тебя на полке стоит! Тогда Меня звали Штауфер, а тебя — Стадлин. Хм…, если, выкинуть одну буковку, то по-русски хорошее имя получится, правда? — Штауфер в темноте подмигнул Сосо, но тот этого не заметил. — Сталин! «Сталь», «стальной» … Не то, что «Джугашвили»! Тоже, кстати, переводится на русский, как «сын стали». Только какой Бесо «сын стали»? Не подходит… Нищий сапожник, еврей и, к тому же, дурной. Скорее «сын еврея» получается от твоей фамилии!.. В лучшем случае — сын Джуги… Тьфу! Поэтому тебе, будущему русскому царю, лучше взять новую фамилию….

— Я — русский царь?! Да ты в своём уме?! Я, ненавидящий всех русских и… их царь?

— Да, да! Такой, ненавидящий их, им и нужен! Такого они хотят, и будут обожествлять! Это и есть твой путь… Путь ненависти, разрушения и мести этому народу. Ты положишь начало его вырождению, деградации и, в конечном итоге, гибели. И в этом будет твоё величие! Тогда… в Швейцарии я научил тебя вызывать бури, градобития и прочие разрушительные явления, наносящие вред людям. Теперь ты будешь делать то же самое, но уже не природными явлениями, а руками самих человеков. Эти русские будут сами истреблять друг друга, но… в защиту самых добрых, справедливых и человеколюбивых понятий. Тот, Кому ты сейчас молишься и Чьи заветы ты решил здесь, в семинарии, изучать, говорил, что «не Мир, но Меч Он принёс с собой». Но на самом деле, Ему никто не растолковал, что Меч здесь никому не нужен. Я тогда пытался, но Он не послушал. Стада не хотят потрясений и войн, поэтому никто не понял Его тогда. И, кстати, никто не поймёт и сейчас. Думаю, что Он и Сам плохо тогда понимал, что говорил. Если бы понимал, то должен был знать, что все хотят мира, довольства, сытости и ощущения стабильности. И именно поэтому Его прибили к кресту. Правда, ненадолго. Как Я тебе уже сказал, если тебя кто-то хочет убить, но у него это не совсем получается, значит кто-то этому противодействует, и хочет, чтобы ты остался жив. Вот так же случилось и с Иешу ха-Ноцри, прозванным впоследствии Иисусом Христом.

— А разве Он не умер тогда на кресте?

Сын мой! Если бы Он тогда умер, то никто бы про Него ничего не знал. Чудесных Воскресений из мёртвых не бывает! Это верование для глупых бабёнок и стоящими перед ними на коленях слабых мужчин. У евреев, а точнее у меня, тогда убить Его не совсем получилось. Каюсь, прошляпил. Недоглядел. Сам придумал этот дурацкий обычай, сам про него и забыл, а вот римляне не забыли… — как-то задумавшись, уже больше сам себе сказал гость.

Сосо с любопытством сквозь полумрак комнаты рассматривал своего непрошенного гостя. Что в нём было необычного, волшебного или могущественного он никак не мог определить и понять. Ну, если только эти светящиеся в лунном свете, как у кота, глаза, спрятанные под круглые очки. А если это убрать, то человек, как человек. Днём пройдёшь мимо и не обратишь внимания. Небольшого роста пожилой мужчина, седой, с белой бородкой а-ля «козлик»; такой же тип лица; чуть сгорбленный; в руках трость; одет в слегка помятую и уже поношенную «тройку», но от пуговицы в карман жилета протянута золотая цепочка, что говорит о том, что часики у него тоже из этого благородного металла; на ногах чёрные и прилично истоптанные, пыльные туфли — в общем, ничего приметного и особенного. Только вот вопрос: как этот чудный старичок попал в его комнату, да ещё при этом называет Сосо своим сыном и рассказывает странные и весьма богопротивные вещи. Воспользовавшись небольшой паузой, Сосо с явной усмешкой спросил:

— Вы адресом слегка не ошиблись, дедушка? Психлечебница в нескольких кварталах отсюда….

Гость, не обращая внимания на колкость в словах молодого человека, встрепенулся от своих раздумий и продолжил:

— Так вот, сын мой, позволь я продолжу. Мне не до шуток…, да я уже и не обращаю на них никакого внимания. За столько лет непрерывной жизни я слышал и не такое, поэтому привык ко всяким колкостям, ругательствам и проклятиям в свой адрес. Итак, на чём я остановился? Ах, да!.. Недоглядел я тогда. Этот Иешу… Он же не только тогда среди евреев вертелся. От римлян Он пришёл. Те тоже слушали его проповеди. На них это мало действовало, но они уже тогда сообразили (а может придумали самостоятельно), что Иисус — ЭТО ОКОНЧАТЕЛЬНОЕ И БЕСПОВОРОТНОЕ РЕШЕНИЕ ЕВРЕЙСКОГО ВОПРОСА, так мучавшего все века человечество. Фарисеи — это тоже, с моей помощью, сообразили, поэтому у них такая нетерпимость к нему родилась. Пилат тогда понимал всё, поэтому и высказал, что с точки зрения любых законов Иешу невиновен. Отпускать Его надо. Но в мои планы это тогда никак не входило.. Я Его для чего в этот мир выпустил? Чтобы Он Царём Земным стал. А Он понабрался всяких там Учений от «светлых» и решил, что Он — Сын Божий. Забыл, правда, что все мы «дети Божьи»: кто «светлый», а кто — «тёмный».

— Так Он всё-таки, какой был?

— Он? «Тёмный» изначально. Ты тут правильно про Луну и Солнце размышлял. Лунный Он изначально был. Иеговский. Сын Он мой также, как и ты…, только блудный оказался… Переметнулся к «светлым» Богам. А как я Его тогда в пустыне уговаривал!.. Так нет…. Но Меня не перехитришь и не переиграешь. Мы на Него тут же план «Б» составили.

— Да?.. И что за план «Б»?

— Раз не захотел Царём Земным стать и впоследствии Римом, землями его, и народами всеми править, то посредством смерти своей мученической, должен был стать Он просто символом Учения «светлых». Долго шла борьба за то, как трактовать Его жизнь земную, его притчи, его смерть и наконец, это Его Воскрешение. Но мы победили и Учение мы это всё-таки по-своему истолковали. Таким образом, чтобы ослабло и рухнуло это царство «светлых Богов». Так что Сам того не подозревая, Он всё-таки стал орудием «тёмных» Богов в разрушении и порабощении всех народов земных, как и завещала наша Верховная Богиня: Единая, Сущая и Всемогущая. Оружие римлян против них же и обернулось. Они сами уверовали в образ, который нарисовали им мы: образ безволия, слабости, самоубийства и отказа от борьбы. Но это уже потом было, а изначально недосмотр вышел. Я хотел, чтобы на кресте на этом Он умер. Но опять же повторюсь: если кто-то хочет убить и у него это не получается, значит, есть тот, кто хочет спасти. Светлые, наши же заповеди против Нас и использовали. Они казнь Ему на пятницу назначили. И всё сделали для того, чтобы Его как можно позже на крест повесить. Догадываешься?

— Пока, нет!

— Тоже мне — будущий Царь Земной! Что после пятницы идёт?

— Суббота! А-а-а! Понятно!

— Да, да! В пятницу, до захода Солнца, распятого необходимо снять и помиловать. Разбойников сняли, голени перебили, а Иешу тоже сняли, но уже якобы мёртвого.

— Но Его же легионер копьём на кресте убил…

— Свежо предание! Про это только в одном из четырёх официальных, так сказать, канонических Евангелий сказано. Причём, задним числом это дописано уже Нами было. А их, Евангелий этих, как минимум десять.

— А Иуда Искариот — он «тёмный»?

— Там все «тёмные». Это же наш народ!

— А я?

— А ты подойди к зеркалу и посмотри на себя внимательно! Давай, не стесняйся. У тебя лик-то, что — «светлый»?.. Так вот!.. Его с креста живым сняли, но для всех, как бы мёртвым. А потом — «чудо» с Воскрешением. Да и это бы забыли. Он куда-то на Восток ушёл. Там и помер, говорят. Но ушёл и ушёл: и, казалось бы, конец истории. Но тут уже мы сообразили сами, что это нам на только на руку. Нам-то это и надо было! Поэтому вослед за Ним и ученики его пошли, которые изначально все отказались от Него. Я им всем Царство Небесное наобещал. С Шаулом из Тарса уже потом постараться пришлось…

— Это апостол Павел что ли?

— Да, он! Вот этот-то главный в нашем деле оказался. Он всё структурировал, облачил в форму закона и организации. Он умертвил живое Учение. Он и оказался тем, про кого Иешу говорил, что придёт вскоре «волк в овечьей шкуре». Ученики-то у Иешу все бывшими зелотами были, фанатиками радикальными. Сами от веры предков отказавшись, они хотели это Учение только для евреев использовать и опять же, сами того не подозревая, тем самым окончательно решить еврейский вопрос. Уж как Симон с Шаулом спорили!.. Короче Шаула эти апостолы не приняли, но нам он выгоднее был. Всё это слабоволие евреев, выразившееся в христианстве, он гоям передал. Как Рим сопротивлялся!.. Сколько веков!.. И всё равно пал! Пали бы и евреи, как нация, если бы не я!.. Их забыли бы, как забыли неких латинов, которые когда-то образовали Рим. Все помнят римлян, но, что был этот народ, это племя, уже не знает никто…

Всегда должны быть те бесы, которые почву для Царицы готовить будут, чтобы потом уйти, и желательно — мученически. И у тебя тоже такие будут. Да что там говорить: уже есть. Уже для тебя почву готовят, в навоз превращаясь. Планы давно составлены и уже исполняются. Идея христианства себя давно исчерпала и работает на «светлых».

— А с чего ты взял, что я буду на твоей стороне? Я не хочу воевать против Жизни, против Света, против Бога, в конце концов.

— Отвечу тебе вопросом на вопрос. А с чего ты взял, что я воюю против этого всего? И с чего ты взял, что христианство это Свет и Бог? По-моему, я тебе уже наглядно показал, что оно из себя представляет в теперешнем виде, кто его придумал и для чего… Но я тоже двумя руками и ногами за Свет и Бога! Что разве Тьма против Света? И как определить, что такое Свет, если нет Тьмы? С чем сравнить? С чем сравнить Жизнь, если вдруг исчезнет Смерть? С кем сравнить Бога, если не будет Дьявола? Мы все и есть то, что ты называешь Жизнь. Мы — Мироздание, которое живёт единым целым, единством и борьбой противоположностей. Но мы: «одна монета». То, что в этом мире так ужасает людей, особенно слабых истеричных бабёнок, есть необходимость, которую кто-то должен делать. А иначе, зачем же тогда Всемогущий и всё Создающий создал Нас — «тёмных»? Создал бы только «светлых» и был бы тогда на Земле мир абсолютного Добра и Покоя! И самое главное: зачем Он создал женское начало, олицетворением и повелительницей которого является наша госпожа Лилит Иегова? А именно о таком мире вечного добра, покоя и беззаботного потребления мечтает большинство людишек. Но они, естественно, не понимают, что состояние вечного покоя, иными словами, называется: «смерть». Они придумали себе Рай, и все мечтают о нём, слабо представляя, что собой представляет вечная жизнь в их Раю: богомольные старушки и беззубые старички поют день и ночь псалмы своему Богу…. И это вечная Жизнь? А другие хотят получить там девственниц, вино, денег, то есть всё то, что здесь принимают духовным злом, исчадием Ада и делом рук Сатаны! Идиоты! Отказываются от всего этого здесь, на Земле, чтобы получить всё это после смерти на Небесах! А многие даже и не отказываются, а просто не в состоянии всем этим наслаждаться в земной жизни. Вот именно для них и придумано всё это утешение, как «вечная жизнь после смерти», а точнее: Ад или Рай.

— Но разве жизни после смерти нет?

— Конечно, есть, иначе тебя и меня не было бы здесь и сейчас. Только происходит всё несколько по-другому, чем трактуют ваши попы и во что верят ваши тётки. Так что наслаждайся всем в этой жизни: в этом греха нет! Грех за наслаждения придумали мы «тёмные» для «светлых» и наказываем за него именно в этой жизни, а не в загробной. Но часто «под раздачу» попадают и «тёмные»: а, что делать? Эгоизм, Безнаказанность и Безответственность — вот что важно! Вот, что имеет огромную цену для качества жизни!

— А что нужно для того, чтобы здесь всем этим наслаждаться? Наслаждаться жизнью и всеми от неё удовольствиями?

— Глубокий философский вопрос и мы с тобой его ещё не раз обсудим при наших встречах. А сейчас коротко скажу тебе и дам задание: до нашей следующей встречи хорошо подумать над услышанным, так как это и есть главный вопрос, определяющий всю твою дальнейшую жизнь. Иешу в своё время выбрал свой путь и не смог по нему пройти до конца. Он сдался на крест, отказался от эгоизма, решил понести наказание, взяв на себя всю полноту ответственности за чужие! (не говоря уже о своих) грехи. Так вот… отвечаю на твой вопрос: избегать страданий, состраданий, полностью удовлетворять любые свои психологические аффекты и оставаться при этом безнаказанным за свои дела, то есть не нести за них ответственности. Поступать вне логики других людей, вне их морали, не отвечать за свои слова, но требовать этого от других.

— Это как-то не по-мужски! Больше похоже на поведение капризных и вредных баб! Женские ценности утверждаешь!

— А ты разве не обратил внимания, что я нашего бога в женском роде упоминаю?

— Обратил, но не придал значения. Думал, что старческий маразм помутил разум твой. — Сосо даже хихикнул от удовольствия, которое получил от своей издёвки над пожилым человеком.

— Лилит Иегова — это не Бог, это верховная Богиня, якобы изгнанная своим мужем из Рая. Но на самом деле никто никуда её не изгонял. Совсем наоборот: изгнала она. Она и есть настоящая богородица, а не какая-то жена Иосифа Мария, которую Сам Иешу изгнал от себя! Лилит нигде не упоминается, но это не значит, что её нет! Служим мы Ей. Её, а значит, женские ценности мы насаждаем на этой планете и целый народ, переданный нам в помощь, который нам служит верой и правдой, есть полное олицетворение этих самых женских ценностей, женской психологии, женской манипуляции и поведения.

Сосо слушал своего собеседника и не понимал, что ему дальше делать. Всё услышанное было настолько далеко от его понимания, что он решил перевести разговор на другую, более интересную для него тему.

— Что и кто поможет мне в этом?

— В чём? — Штауфер даже немного растерялся от неожиданного вопроса.

— Ну в этом… удовлетворять все свои аффекты и быть безнаказанным.

— Ндаа! — Штауфер разочарованно выдохнул. — Я ему о высоком, можно так сказать, а он… Ну что ж… отвечаю на земные вопросы…. Безграничная Власть и Я! И мои бесы!

— А за какой интерес работают твои бесы? Их цена?

— Работают за то же самое, о чём ты сейчас услышал. Беса так и можно определить: он всегда избегает страданий, у него полностью отсутствует сострадание, и он не несёт никакой ответственности. Он всегда ни при чём! Правда вот с безнаказанностью не всегда получается. Ибо Жизнь — война, а бес всего лишь солдат. А войны без потерь не бывает.

— А почему я должен тебе верить? Может ты, наобещав здесь всякого разного, меня тоже используешь в роли рядового беса, а потом отправишь на плаху или на виселицу?

— Хм… ты умный юноша! Большинство меня об этом не спрашивает, а сразу открывая, как окуни, свои рты, без раздумий бросаются на наживку! Некоторым везет, и они проживают свою жизнь в достатке и удовольствиях (но это особо крупные персоны), а вот тем, кто помельче часто не везёт. Если ты бывал на рыбалке, то знаешь, что большую часть улова составляет неразумная мелочь. Она часто сходит с крючка, но какая-то рыбёшка всё-таки на нём остаётся.

— Так, а я-то кто в твоей иерархии?

— Всё от тебя зависит! Верить Мне, конечно, не надо, ведь я — слуга лжи и Матери лжи! Но не всегда…. Изредка я бываю честен и справедлив. Но опять же всё зависит от того, с кем я имею дело. Тот, кто мне слепо верит, тот погибает… рано или поздно. Его уже никто не спасёт, потому что он уже никому не нужен. Тот, кто не верит, тоже погибает, но не всегда. Нет…, конечно, все смертны в этом мире, даже я. В этом вопросе надо рассматривать только фактор времени жизни. Я, в вашем понимании, бессмертен. Но помимо физической смерти есть ещё смерть духовная. Но об этом в следующий раз. Так вот: верить ты мне не должен. Ты должен верить в Меня! В Моё всемогущество! В Мою истину! А также в то, что ты избран! Избран твоей Богиней! А также Богом внутри и снаружи тебя! А это «светлый» Бог! Убей в себе «светлого» Бога, сохрани и возвеличь в себе Зверя, иначе или Бог, или Зверь убьют тебя, сделав ничтожеством. Ты не сможешь стать великим, служа Обоим. Но, освободив Зверя, ты даруешь себе то, что даёт безграничную власть над людьми и удовольствие от этой власти в любой форме, в том числе и полного обладания их телами и душами. Иешу, когда только начинал Свой путь «тёмного» Бога, так и говорил этим неотёсанным рыбакам, вселяя в них бесов: «идёмте со Мной и вы будете ловцами человеков». Это явно не высказывание «светлого» Бога. Если убьёшь в себе Зверя — станешь великим святым среди безумных людишек. Но среди безумцев святым может стать только более их безумный, нищий, грязный, вонючий и вечно страдающий идиот-самоубийца, который будет обожествлять все эти качества, называя это всё состояние Царством Небесным.

— А Жизнь вечную — тёмный Бог даёт?

— Жизнь вечную? Нет, не даёт… Она и так уже есть. Её никто не даёт: она существует сама по себе, она вечный бонус! Так же, как и вечная Смерть! Ты когда-то был Стадлиным, а будешь скоро Сталиным. А после смерти Сталина, станешь ещё кем-то. Я пока даже не знаю кем…

Пока Штауфер произносил свой монолог Сосо подошёл к книжному шкафу и через некоторое время поисков в полумраке, достал из него нужную ему книгу. Штауфер замолчал и с интересом наблюдал за его действиями. Затем, обернувшись к гостю, Сосо произнёс:

— «Молот ведьм» … по-моему, пятнадцатый век.

— Нет… — пятый. Его конец… — уточнил Штауфер.

— Да?.. Ммм… Наверное…, спорить не буду. Вам виднее. На какой странице, говорите, мы упомянуты? — Сосо опять скептически посмотрел на гостя, ставя под сомнение его адекватность. — А сейчас, кстати, какой век?

— Девятый — без какой-либо доли иронии ответил старичок в очках.

Штауфер протянул к Сосо руку, как бы давая понять, чтобы тот передал ему книгу, и после того, как Сосо выполнил это, быстро, не листая, открыл её в нужном месте и протянул обратно Сосо:

— Вот, читай с середины абзаца и до его конца.

Сосо, немного удивлённый таким фокусом с неизвестным для гостя изданием книги, подошёл к столу и зажёг настольную лампу. Затем бросил быстрый взгляд в сторону Штауфера. Тот при свете лампы был уже совсем обычным старикашкой, не вызывающим своим видом никакого намёка на какую-либо волшебность и могущественность. Даже глаза из-под очков перестали светиться. Только теперь они были какие-то неживые, мёртвые. Это были чёрные бусинки или камешки вместо зрачков. Сосо быстро отвернулся и, найдя нужный отрывок, стал читать его вслух:

— «Там же в „Муравейнике“, говорится о князе ведьм по имени Штауфер, проживавшем в Бернском округе. Он публично хвалился, что на глазах своих соперников может превратиться в мышь и таким образом спрятаться от своих врагов. Говорят, что таким образом он часто скрывался от своих злейших врагов. Когда же Божеская справедливость решила положить конец его злодеяниям, то он был пронзён мечами и копьями врагов и погиб презренной смертью. Один его ученик, по имени Гоппо, пережил его. У него был и другой ученик по имени Стадлин. Они часто вызывали градобития и бури. Они могли также причинять людям и скоту бесплодие и поражать их молниями».

Сосо положил книгу на стол и снова обернулся к Штауферу.

— Ну и как же ты оказался здесь, бессмертный ты наш? — в словах Сосо опять уже была явная усмешка. — По-моему, я прочитал здесь, что ты погиб презренной смертью, пронзённый мечами и копьями?! Или это был вовсе не ты? Может и при мне мышкой обратишься? Прямо как в сказке «Кот в сапогах»! Только смотри, чтобы я тебя башмаком не пришиб сразу после этого…. Не люблю мышей!..

— Ты спрашивал, как я оказался здесь? Да вот так и оказался, как написано в книге. Так же и уйду. А может и не так, а просто выйду через дверь. Только как хозяева квартиры на это посмотрят? А? Но, если честно… — при этих словах старичок весело рассмеялся, — я и «честно»?!.. Абсурд, да и только, но ладно… так вот, если честно, то мне нравится, как ты со мной общаешься. Без страха, с некоторым цинизмом и даже с юмором. Ты действительно мой сын. Я тоже такой был и так же общался с Иеговой. А что касается того, что меня тогда убили — так что ж с того? Меня много раз за это время убивали… так же, как и тебя! Эта оболочка, которую ты видишь сейчас перед собой, не имеет никакого значения. Наоборот, она только часто вредит и мешает. Вот посмотри сейчас на меня. Кого ты видишь? Правильно, старичка, у которого уже всё болит, глаза плохо видят, ноги плохо бегают…, а точнее совсем уже не бегают. Толкни пальцем, и оно рассыплется всё. Вот и какой смысл носить это тело? А надо…. Сейчас, во всяком случае. Завтра, я может быть, и другой облик приму, но вот к тебе я сейчас именно в таком виде пришёл.

— А зачем?

— Что зачем? Пришёл или в таком виде?

— А то и другое…

— Посмотреть, готов ли ты получать безграничные удовольствия от своей жизни и при этом оставаться безнаказанным…

Возникла небольшая пауза, во время которой Сосо и Штауфер пристально глядели друг другу в глаза, затем, Сосо первый нарушил молчание:

— А, что: удовольствия всегда влекут за собой наказания?

— Я уже говорил сегодня про это. Ты невнимателен, исправляй этот недостаток… Но я для тебя, так и быть, повторю. Для обычных людей, которые живут под нашей властью, с ценностями и моралью, установленными для них нами — да! Ведь удовольствие это грех! Вся Жизнь — грех! Но есть избранные, для которых получение удовольствий, причём любых, на любой вкус, на любую фантазию — это их жизненная необходимость и жизненная цель. Главное тут — безнаказанность и безответственность. Многие…, многие, кто не избран, пытаются добиться этой привилегии. Но все они наказуемы. Некоторые, бесполезные для нас, сразу, а те, которые ещё по какой-то причине нам нужны, наказываются чуть позже. И не только они, но и весь их род. Вот и ты будешь не только истреблять тех, кто продал тебе душу, но всех их близких: жён, родителей, детей и даже племянников. Короче, тебя ждёт жизнь, наполненная исполнением всех твоих желаний, без всякого предела и последствий наказания. Ты сейчас даже и представить себе не можешь — какие это ощущения!

— Что для этого я должен понять? Каким я должен быть? Что мне надо для этого делать?

— Я вижу, что ты готов! Ты мой сын! Уверен, что я не ошибся в тебе! Я тебе вместо ответа дам задание… не трудное, нет… легко исполнимое, и даже, получишь удовольствие, исполняя его. Прочитай две книги: одну от нашего «тёмного» автора, а другую от «светлого». Первая книга «Жюльетта» маркиза де Сада. Прочитав её, ты поймешь, кто и как должен править этим миром, а также в чём заключены удовольствия от Жизни, а главное удовольствие — от безнаказанности и вседозволенности. С её помощью ты научишься презирать людишек, особенно «добрых и праведных». Поймёшь нашу философию, поймёшь правила поведения, а также поймёшь те последствия, которые ждут тех, кто проявляет по отношению к людям хоть малейшую слабость и сострадание. Эпизод с мимолётной слабостью Жюльетты, её секундное замешательство на предложение могущественного министра устроить в стране массовый голод ради сексуального удовольствия, тебе будет в этом хорошей иллюстрацией.

И вторая книга уже от русского автора: «Бесы» Достоевского. Он, сначала по ошибке затесался к нам, к бесам, а мы его слегка подставили. Впрочем, как и любого «светлого», кто слегка запутывается в своих корнях, взглядах и ценностях. Его уже почти расстреляли, но опять же: у «светлых» на него были свои планы и поэтому в последний момент «мешок в его головы сняли». Правда, пришлось ему на каторгу всё-таки отъехать, ума-разума набраться. Так вот он очень кратко в этой книге описал наши конечные цели на этой Земле, вложив их в теорию некоего господина Шигалева. Здесь, на территории Российской Империи, которая скоро рухнет, а в конечном итоге и во всём мире, должна торжествовать «шигалёвщина». Именно её построением ты будешь заниматься в следующем теле.

И теперь главное: с этого дня, заканчивай изучать эту глупость под названием «богословие» и начинай действовать. Наша цель: установить (слушай внимательно) для всех равные права в бесправии, но для этого надо сделать так, чтобы вся эта масса безмозглых «светлых» существ потребовала себе эти равные права. Начинай бороться за всеобщее равенство. Начинай обрабатывать своих друзей. Вступай в наше бесовское общество, несущее идеи всеобщего равенства, социализма и коммунизма. Начинай проповедовать нового бога — бога коммунизма, бога равенства, бога мифического рая для следующих поколений здесь на Земле!

— А есть такие?

— Нет, но это не должно мешать насаждать веру в них. Не все боги создают нас, но некоторых создаём мы! Во всяком случае, для этого безмозглого стада, называемого человечеством. Тут только вопрос, где хочешь быть ты: в пастухах, в сторожах или членом стада?

— Пастух — наёмный работник! Стадо ему не принадлежит… это всего лишь охранник! Я хочу быть «фермером»!

— И это правильный ответ! Я горжусь тобой! Ты начинаешь правильно мыслить, хотя ещё и достаточно мелко, ведь мне надо, чтобы ты хотел стать Императором! Поверь, лет через тридцать ты достигнешь таких высот, что, смотря с них вниз в долины, ты уже никого из людей не будешь видеть. Только пыль земную, чем все эти людишки и являются. Сейчас безнаказанное удовольствие от этой жизни здесь получаем не только мы. Это неправильно и должно быть устранено! Ресурсы этой планеты исчерпаемы, поэтому Хозяева Жизни на этой Земле должны быть только из одного клана. Мы ждём Мессию! А дорогу для Неё в этот мир проложишь ты!

— А что, разве нельзя меня сразу сделать этим самым Императором? Если вы такие всемогущие, разве это проблема?

— Хм… «дай Боже мне терпения, только поскорее»! Как это по-человечески… Всему своё время, дорогой мой! Ты ещё слишком юн и в тебе ещё не истреблено до конца «светлое» начало. Ты ещё пока мечтаешь о «фермерстве». Ты пока в душе только «тёмный», а нам надо, чтобы ты стал «чёрным». На сегодня всё! Ты спрашивал, как я сюда попал. Я покажу, но теперь, сын мой, при встрече со мной, ты будешь преклонять колено, и целовать вот этот перстень! Прежде чем безраздельно править, научись сначала повиноваться. И, в первую очередь, Зверю внутри себя. Ты должен сначала доказать нам свою преданность, пройти много испытаний и совершить много того, что в обычной человеческой морали называется преступлением. И помни: смысл Жизни в удовольствиях! А самое огромное удовольствие — доставлять страдания другим и при этом, добиваться того, чтобы тебя за это ещё и боготворили! «Не Меч, но Мир несу вам!» — вот теперь твой лозунг для «светлых» рабов. Они в это верят и готовы за это отдать свою душу! До встречи!

— Подожди! А, что с Гоппо сталось?

— С Гоппо!? Он уже родился… в Австрии…, правда, не в нашем клане, но так же от меня. У него тоже есть своя роль…, вы ещё встретитесь, и не только….

После этих слов Штауфер обернулся вокруг себя и на глазах потрясённого Сосо превратился в маленькую мышку с горящими красным цветом глазками. Мышка зло и предостерегающе посмотрела на Сосо, а затем шмыгнула под книжный шкаф.

Глава 4

Гоппо. «Пора гнать тех, кто опозорил Меня!»

1924 год. Бавария. Тюрьма Ландсберг.

После приговора суда прошло уже три дня. Адольфу Хитлеру казалось, что жизнь разрушена. Приговор был достаточно суров: за государственную измену — пять лет тюрьмы и штраф в 200 золотых марок. О продолжении политической карьеры можно уже забыть. Пять лет! Кем он выйдет из этой тюрьмы?! Все уже забудут про него и его партию. Придётся опять зарабатывать рисованием небольших картин с открыток. Доход неплохой, но это не то, о чём он грезил, чего заслуживал, что очень часто видел в своих снах. Его предназначение совершенно другое. Адольф знал, что пришёл в этот мир для великих, и, наверное, ужасных дел. И всё после большой войны шло так хорошо!.. Казалось, что само Провидение помогало ему! Сколько его товарищей полегло на полях Первой Мировой! Он сам не раз был на краю гибели, но всегда был храним и оберегаем судьбой.

В то, что он находится под каким-то высшим, небесным покровительством Адольф уверовал окончательно 2 декабря 1914 года, в самом начале войны, во время награждения его Железным крестом II степени. Во время обсуждения списка награждаемых, в штабную палатку, вошли четыре командира рот и Хитлера с другими тремя посыльными из-за тесноты попросили выйти. Штабные остались внутри. Адольф только присел на поваленное дерево, метрах в двадцати от палатки, как услышал знакомый свист подлетающего снаряда и автоматически, обхватив голову руками, вместе с другими бойцами рухнул на землю. Раздался мощный взрыв, после которого на Хитлера посыпалась земля, какие-то палки и тряпки. Когда Адольф поднял голову, то, к своему ужасу, увидел, что на месте его палатки зияла чёрная, дымящаяся воронка.

Адольф поднялся с земли, отряхнулся, поднял свои глаза к небу и так застыл, глядя в небеса. Он, стоящий и молча смотрящий вверх, напоминал в этот момент, апостола, на которого нисходит божья благодать. Но когда Адольф опустил голову, то сослуживцы увидели в его глазах не благодарность, не благоговение, а ледяное равнодушие. Он воспринял своё чудесное спасение не как благодать, а как данность, как нечто само собою разумеющееся.

— Так должно быть! — только и сказал Хитлер и неторопливым шагом направился к воронке.

А позже, во время атаки, рядом с ним случился взрыв этого химического снаряда, заряженного ипритом, в результате которого он ослеп. Своё прозрение он часто связывал с чудом исцеления апостола Павла, который потерял зрение по дороге в Дамаск. Павел направлялся туда вершить расправу над христианами, но по дороге с ним случилось нечто такое, отчего он ослеп, а затем, чудесным способом был исцелён и стал несгибаемым христианином. Исцелил его некий Анания. «Шаул! Шаул! Что ты гонишь Меня?» — якобы услышал тогда Павел перед тем, как ослепнуть.

После взрыва газового снаряда, теряя сознание, Адольф тоже услышал в голове странный голос: «Адольф! Пора гнать тех, кто опозорил Меня!». А затем наступила тьма. Адольф запомнит это навсегда. Он, будучи в сознании, находился в состоянии близкой к панике. Он смотрел своими глазами и видел только чёрную мглу. Мрак! Беспросветный, бесконечный мрак! Казалось, что он умер, но на самом деле, он был жив. В голове мысли менялись стремительно. Отчаяние, гнев, ужас и временное забытьё. Ему не стать уже даже художником! Что ждёт впереди? Нищенство на вокзале? Жизнь в благотворительном приюте? Нет! Это не для него!

Его перевели в военный госпиталь Пазельвок в Померании, в котором Адольф нашёл своего «Ананию». Им оказался некий психолог Эдмунд Форстер. Шансов на восстановление зрения для человека не было никаких. Но Форстер решил попробовать и, к своему величайшему удивлению, у него это получилось. Он долго наблюдал за Адольфом, и понимал, что человек перед ним находится не совсем обычный. Хитлер постоянно говорил о каком-то Провидении, о высшем предназначении. Форстеру и до этого приходилось общаться с подобными психозами, а именно так понимает современная наука любое нестандартное поведение или необычный взгляд на себя у пациента, поэтому он просто решил подыграть этому, много возомнившему о себе капралу, у которого ранение и отравление газом вызвало явное психическое расстройство и манию величия. Сеанс проходил в полной темноте. Форстер зажёг две свечи и произнёс:

— Ты, правда, ослеп. Но раз в тысячу лет на земле рождается великий человек, которого ждет великая судьба. Может быть, это — ты! Может быть, именно тебе суждено вести Германию вперед! Если это так, то Бог вернет тебе зрение прямо сейчас!

И кто-то вернул Адольфу зрение. Он, к потрясению своего доктора, увидел свет приближающихся к нему свечей.

Впоследствии это стоило Эдмунду Форресту жизни. Иногда полезно верить в сверхъестественное, в непознаваемое. Если бы тогда герр Форрест поверил в это, то, скорее всего, остался бы жив. Правда, и скорее всего, только до окончания военного трибунала в Нюрнберге в 1946 году. Но история не знает, и не хочет знать, сослагательных наклонений. А мы, давайте всё-таки поверим в существование этого сверхъестественного и подсмотрим в одну из камер тюрьмы Ландсберг, в которой сидит один из персонажей нашего повествования — Адольф Хитлер.

Была уже ночь. Адольф лежал на кровати, заложив руки за голову. Ему не спалось. Скоро ему исполнится тридцать пять лет, но перспектив возрождения столь блистательной политической карьеры он уже не видел. В видении своей дальнейшей жизни была полная слепота, такая же, как после отравления ипритом. Но там была физическая слепота, а где-то в потёмках своей души, Хитлер видел слабый свет возрождения и исцеления. Он верил тогда в чудо, и оно произошло. А здесь…. Он старался припомнить те слабые ощущения той подсознательной веры в своё исцеление, но у него ничего не получалось. Какое же может произойти чудо, если в действие пришёл закон человеческий? За ним на пять лет захлопнулись ворота этой проклятой тюрьмы, и хоть отношение к нему со стороны администрации было более чем лояльным, настроение Хитлера от этого не улучшалось. Рядом, в соседних камерах сидели его товарищи по партии. «Проклятые евреи! Они прекрасно умеют убить не только чудо, но и любую веру в него. Как меня подставили!..» — Адольф никогда в своей жизни не винил в своих бедах самого себя. Лунный свет освещал камеру через решётки и делал и без того бледное лицо арестанта ещё более белым. Если кто-нибудь в этот момент посмотрел на него со стороны, то, скорее всего, ужаснулся. Мертвенно-бледное лицо, с широко открытыми, неподвижными глазами, смотрящими в одну точку — всё это напоминало какой-нибудь фильм ужасов о Дракуле. Это был настоящий демон ночи, заключённый в темницу на многие годы.

Неожиданно, громко щёлкнул засов открывающегося окошка, и заискивающий голос надзирателя подобострастно произнёс:

— Герр Хитлер, к вам посетитель!

Адольф медленно поднял голову и раздражённо спросил:

— А не поздно ли? На часы посмотри сначала!

— Герр Хитлер! Это по распоряжению директора тюрьмы! Никак нельзя отказать!

— Пусть завтра приходит! Никого не хочу теперь видеть! Завтра! — Хитлер стал заметно раздражаться. Но, несмотря на это, лязгнул уже засов, дверь открылась, и в неё вошёл седой, аккуратно стриженный старичок с такой же седой козлиной бородкой, в белой итальянской соломенной шляпе, в пенсне и достаточно помятом сером в клетку костюме-тройке. В одной руке он держал туевую трость, а во второй золотые часы на цепочке, в которых он старался рассмотреть время. На пальце его красовался перстень с большим красным рубином. Старичок, наконец, рассмотрел время, сунул часы в карман жилетки и весело начал разговор:

— Да время-то ещё детское, Адик! Всего-то половина первого ночи! Для будущего спасителя Германии и фюрера всех немцев — самое время размышлений и раздумий! — старичок дал знак надзирателю. Тот немедленно испарился, и тихо, чтобы не побеспокоить собеседников, закрыл за собой дверь. Когда его шаги в коридоре затихли, старичок, не говоря ни слова, отодвинул от стола стул, уселся на него, и глядя своим, сверкающим в лунном блеске пенсне, прямо в глаза ошалевшего от такой наглости Адольфа, как ни в чём ни бывало, продолжил, свой монолог:

— Давненько, давненько не виделись, Адик! Я уже даже соскучился! А ты?..

— Да кто вы такой, чёрт возьми?! Какой я вам Адик?! — Хитлер явно начал приходить в бешенство от такой наглости неизвестного ему посетителя. — По какому праву, вы ворвались ко мне в камеру ночью и разговариваете со мной в таком тоне? Вы насмехаетесь надо мной?

Закипающая ярость не произвела на гостя никакого впечатления, и он продолжил:

— Ну, ну, Адик, успокойся! Когда ты успокоишься и сможешь продолжать разговор, то узнаешь: кто я, откуда, зачем пришёл, и какую роль я играю в твоей судьбе. Да ты лежи, не вставай! Так удобнее будет воспринимать то, что я буду тебе говорить…

— Прежде всего представьтесь! — Хитлера немного привело в чувство безразличие посетителя к его гневу.

— Конечно, конечно! Доктор Штауфер! — незнакомец привстал со стула и с лёгким поклоном снял и снова надел на голову свою шляпу. — Моё имя тебе о чём-нибудь говорит? — гость снова уселся на стул и небрежно закинул ногу на ногу.

Адольф на какое-то время задумался, явно вспоминая, где и когда он мог слышать эту фамилию, но так и ничего не смог вспомнить.

— Н-нет! Не припоминаю ничего такого! — он взглянул на своего собеседника и обнаружил на его лице лёгкую усмешку. Хитлера опять стало захватывать раздражение и он опять взорвался:

— Да кто вы, чёрт возьми, такой? Я в последний раз вас это спрашиваю! Если продолжите снова издеваться надо мной, я сам возьму вас за ухо и выкину из моей камеры! — Хитлер уже опять сидел на кровати.

— Это вряд ли, Адик! — слова Хитлера опять не возымели на Штауфера никакого впечатления. — Но тебе надо работать над своим характером! Ты же будущий вождь нации! Причём, великой европейской нации! И…, знаешь, почему ты не сможешь этого сделать?

— Что сделать? — Хитлер явно растерялся от этого вопроса.

— Ну…, выкинуть меня из камеры….

— Почему?

— А ты подумай! Всё на самом деле очень просто….

Адольф задумался на несколько секунд, посмотрел на дверь, а затем на Штауфера:

— Дверь заперта — как-то обиженно буркнул он себе под нос.

Штауфер шлёпнул себя ладонью по колену и весело засмеялся.

— Ну, вот! Я так и знал, что не всё ещё потеряно! А я, грешным делом, подумал, что ты сейчас какие-нибудь теории строить начнёшь, версии предлагать! Умница! Догадался, что всё очень легко и просто! В принципе, как и всё в нашей жизни… — затем он резко замолчал, на секунду задумался, и перешёл на серьёзный тон:

— Друг мой! То, что я сказал про тебя, что ты фюрер всего немецкого народа, символ великого Третьего Рейха — правда, но лишь частичная. У тебя более высокие задачи, о которых ты даже сейчас не подозреваешь….

— Вы пошутить тут среди ночи надо мной пришли?! Или вы забыли — куда вы пришли? По-моему, мне надо вам это напомнить! Это не кабинет главы государства, это тюрьма Ландсберг, в которой мне суждено провести ближайшие пять лет! А это конец для любого политика! — Хитлер вскочил с кровати и стал нервно метаться по камере.

— Но ты «не любой» политик… — тихо произнёс гость, — ты избранный! И ты — не политик! Ты — больше, нежели чем это, достаточно низкое и убогое звание!

— Да? И кто же я? Уж не Мессия ли? Я бы про это знал заранее! Вот, как Христос, например! Да и, кстати, он плохо кончил!

— Ну, во-первых, ты не знаешь, как он кончил, поэтому лучше про это ничего не говори. А, во-вторых, ты так же не знаешь своего будущего! Ты не знаешь, сколько тебе здесь суждено просидеть: может пять лет, может двадцать пять, а может, к концу года уже и выйдешь. Это зависит не от тебя….

— А от кого же тогда?

— От той силы, которая тебя сюда посадила, удерживает, от воли которой это всё и зависит.

— Понятно! Тогда тем более я прав! Евреи не выпустят меня отсюда никогда!

— Хм! Если бы дело было только в них…. Бери выше!

— Уж не сам ли Господь Бог взял меня под своё покровительство?!

— А что?.. Разве выше евреев никого, кроме Бога нет?

Хитлер на некоторое, непродолжительное время задумался. Он понимал, что незнакомец «водит его за нос» и пытается запутать, но в то же время ему становился всё интереснее этот старикашка со своими подковыристыми вопросами. Да и непростой он, наверное, если его посреди ночи пропустили к нему, по распоряжению самого начальника тюрьмы, да ещё против всякого разрешения на то от самого Адольфа.

— Они же богоизбраны! — уже миролюбиво ответил Хитлер. Он почувствовал, что сейчас будет разговор на эту, очень интересующую его тему про евреев, в которой, как он считал, лучше него в Германии вряд ли кто разбирается. — Это мы верим в Бога ихнего, а своих предали…, поэтому и получается, что между нами и их Богом они стоят…

— А ты веришь в Бога ихнего? — старичок блеснул своими очками отблеском лунного света.

— А я что?.. Похож на идиота?

— Что ты? Что ты? Нет, конечно! Разве идиот может достигнуть таких успехов, что достиг ты: мобилизованный после ранения и чудесного, кстати, после него исцеления, капрал? Без образования, без профессии, ну…, если не считать способности к рисованию….

— Вы опять начинаете издеваться надо мной? Каких успехов я достиг? Пятилетний срок в тюрьме Ландсберг? И это — в лучшем случае!.. — Адольф опять взорвался на своего гостя.

— Да и в мыслях не было этого!.. Адольф, ты вовсе не умеешь держать себя в руках! Раньше ты был спокойнее. Учись у своего бывшего одноклассника…. Вот уж выдержка! Ни один срок отсидел, по фронтам так же, как и ты мотался…, правда, в окопах не сидел и газов не нюхал. Но зато!.. Какое самообладание, какая выдержка! Какое отношение к людям! Тебе есть, чему поучится у него, Гоппо!

После этих слов Хитлер внимательно посмотрел на своего гостя, пытаясь рассмотреть его глаза под очками и обнаружить там следы душевного расстройства.

— Послушайте, надо позвать надзирателя, и напомнить ему, что это одиночная камера в тюрьме, а не общая в психлечебнице. Или вас специально подселили ко мне, чтобы сделать мой срок ещё более невыносимым? Я, при всём уважении к возрасту, не намерен выслушивать здесь бред старого человека.

— А придётся, так как это в твоих интересах, Адик! Ты меня всё время перебиваешь и не даёшь сказать главного. Ты слышишь только себя — и это твой большой недостаток. Из-за него ты проиграешь однажды войну, причём упомянутому уже чуть раньше своему однокласснику по колдовству, который как раз умеет слушать других.

Адольф нервно снова улёгся на свою кровать, и исподлобья взглянув на Штауфера пробурчал:

— Ладно, раз от вас никак не избавиться, то я вас внимательно слушаю! Говорите!

— Почему же не избавиться? Очень даже легко! Если ты хочешь просидеть здесь ближайшие пять лет, а может и больше…, а может оказаться в общей палате в психбольнице, то только намекни на мой уход и я удалюсь. Эта встреча в твоих, а не в моих интересах несмотря на то, что именно я являлся её инициатором. Чего не сделаешь ради своих бывших любимых учеников!.. — и Штауфер лениво зевнул и потянулся. — Поздно уже! Так как?.. Тебе интересно дальше тратить моё время или я могу идти? Если ты хочешь и дальше знать свою судьбу, то ты должен попросить меня остаться.

Любопытство победило и Хитлер так же продолжая лежать на кровати, после небольшой паузы, произнёс:

— Хорошо! Я прошу вас остаться и рассказать мне всё, что вы желали мне сказать!

— Вот и договорились! — мягко и как-то вкрадчиво произнёс Штауфер, — я скажу тебе невероятные вещи, и ты мне сначала, не поверишь, но потом….

— Что потом?

— Потом я удалюсь, и ты мне будешь верить безоговорочно!.. И… и подчиняться!

— А что произойдёт после того, как вы удалитесь, что меня так поразит, что я вдруг поверю в невероятные вещи, да при этом стану ещё вашим слугой? — Адольф уже стал сомневаться в правильности своего решения попросить этого старичка поговорить с ним.

— Поразит тебя не то, что я удалюсь, а то, как я это сделаю. Это, во-первых! А во-вторых, я не только тебе много чего скажу, но и познакомлю кое с кем, а также покажу тебе, кто я есть на самом деле.

— Что сюда ещё кто-то придёт?

— Неет! Ты будешь у него в гостях!

— Ну, тогда я весь во внимании! — в голосе Хитлера прозвучала уже явная насмешка по отношению ко всему происходящему.

— Вот и прекрасно! — не обращая внимания на тон Хитлера, продолжил Штауфер. — Начнём с того, что проясним сначала вопрос твоей личности: кто ты; зачем ты пришёл в эту жизнь (то есть я скажу тебе твою цель и миссию); кто твои друзья и враги; твои действия в ближайшее время, а затем я представлю тебя тому, кто будет с тобой в одной связке творить историю этой планеты.

Итак, если ты обратил внимание, то я, как бы ненароком, назвал тебя Гоппо?

— Да, что-то было такое… Гоппо, Гоппо… что-то знакомое… где-то я слышал уже это странное имя…. — Хитлер вопросительно посмотрел на Штауфера.

— Конечно, ты знаком с ним, только забыл. Во-первых, оно тебе встречалось в «Молоте ведьм», но там оно было упомянуто только вскользь; затем у Блаватской в «Высшей Доктрине». Ты всё время ищешь тайну жизни, её мистику в чужих трудах. Это было бы похвально, если бы не одно, но… Она в тебе, эта тайна. Ты и есть тайна! Гоппо — это был когда-то ты. Нас было трое. Я — ваш учитель, а ты и Стадлин — мои ученики. История ненадолго нас разлучила, но волею Всевышнего, она снова нас соединила здесь, в десятом веке от твоего Рождества.

— Вы хотите сказать, что сейчас десятый век?

— Именно!

— А-а! Вот как? А я почему-то думал, что сейчас двадцатый век! Так ошибиться… — Хитлер лениво потянулся на своей кровати, давая понять, что фантазии гостя ему уже становятся скучны.

— Ты зря иронизируешь, молодой человек! Но, историографией мы займемся с тобой потом как-нибудь, а сейчас с твоего позволения, я продолжу…. И чтобы вернуть тебе интерес к моей персоне хочу сказать тебе одну вещь, о которой можешь знать только ты. Интересно?..

— Куда более, нежели чем историография в вашем исполнении….

— «Адольф! Пора гнать тех, кто опозорил Меня!», — ни о чём тебе не говорит эта фраза?

Хитлер резким движением на подъём опять оказался сидящим на кровати и вытаращился на Штауфера своими чуть выпуклыми глазами:

— Это что… фокус какой-то? Откуда вы….

— Я же тебя предупреждал, что будет интересно! Но это только начало… как говорится: «для затравки»! Мне продолжать?

— Продолжайте! — Хитлер уже и не думал больше ложиться. Он смотрел на своего гостя уже как на спасителя, на Мессию от высших сил, на своё Провидение, в помощь которого он верил при любом, даже самом мельчайшем и случайном везении. — Я вас внимательно слушаю!

— Итак, вся твоя жизнь — это череда смертельных угроз и чудесных спасений. Да, да! Именно чудесных! Начиная с твоего спасения в детстве, когда ты чуть не утонул в Инне. Ты помнишь тот момент?

— Да, конечно.

— Ты догадываешься, что это не просто так?

— Нуу, да, догадываюсь…. Точнее, что где-то в глубине души я в это верю.

— Вот и отлично!.. — Штауфер, довольный ответом, снова шлепнул себя ладонью по колену. — Твоя вера тебя не обманула! Ты действительно не простой человек. Ты даже не великий политик! А знаешь кто ты?

Адольф помотал вместо ответа головой, смотря при этом на Штауфера взором, каким смотрит тщеславный человек на того, кто собирается воздавать ему похвалу.

— Ты — Мессия! Ты — Второе Пришествие! Только Пришествие это не к евреям, а белой расе человечества!

— Уф! Слава Богу! А то я уж думал, что меня сейчас евреем сделают… точнее, их Спасителем!

— Нет, что ты! И в мыслях не было! Тем более что я прекрасно осведомлен о твоём к ним отношении. И, кстати, это отношение не беспочвенно. Но, здесь есть большое «но»!

Адольф насторожился и произнёс:

— А без «но» не обойтись? Почему всегда, при всякой хорошей новости возникают всякие «но». Как говорил мой отец: «Всё, что было перед „но“, то — собачье говно!».

— Да, твой покойный отец был прав, мой дорогой друг — позволь мне так тебя называть — Штауфер с хитрым прищуром посмотрел на своего собеседника, — оно всё так и есть! И будет, пока на Земле правит зло и обман! А я и есть их самый, что ни на есть, яркий представитель. Поэтому ты есть Мессия, но с большим «но»! Как тебе такая роль?

— А можно поподробнее? А то как-то мне непонятно, на что я соглашаюсь! Мессия — это меня устраивает, но вот это «но» растолкуй мне, пожалуйста….

— Ну что ж, твой вопрос справедлив. Поэтому я и здесь, чтобы прояснить для тебя это самое злополучное «но». Хотя…. Оно вовсе для тебя не злополучное, а даже, я бы сказал — благополучное. Итак, роль Мессии для белой расы тебя, как я понял, вполне устраивает. А также все те последствия, которые это высокое звание будет нести за собой. Это не только приятные моменты всеобщего божественного почитания, всемирной известности и неограниченной власти, причём не только внутри своей страны, но и в тех странах, которые твои армии освободят от этой исторической чумы, называемой евреями; но это ещё и ответственность, самопожертвование и, к твоему глубокому сожалению, очень быстрый закат. Нет, не обязательно это будет закат физической жизни, а закат всего того, о чем я только что тебе говорил, расписывая блага, которыми пользуется настоящий Мессия. Плюс, ты должен быть готов к поражению, к историческому проклятию твоего имени и массовому уничтожению твоих сторонников.

— Да, меня это устраивает! Я готов к борьбе! Но победить евреев можно только, если истребить их полностью? Ведь как ещё можно освободить свой народ и другие народы от их засилья?

— Поясняю на элементарном примере из анатомии и биологии! Человеческий организм кишит огромным количеством вирусов и бактерий. Абсолютное большинство их — смертоносны для человека. Если какой-то вид вируса или бактерий начинает подавлять остальные и начинает стремительно доминировать в своем развитии — человек неизбежно заболевает, и если не помочь остальным вирусам и бактериям справиться с этим агрессором, то человек обязательно заболеет и умрёт. Роль помощника в данном случае играет лекарство, прививка или здоровый образ жизни. Правильное питание, умеренные физические нагрузки и так далее. Но все это не уничтожает агрессора, а приводит его количество в нужную для нормальной жизнедеятельности организма норму. И это разумно, потому что этот вирус-агрессор в его нормальном количественном состоянии так же играет положительную для человеческого организма роль — уничтожает излишки других вредоносных вирусов и бактерий. В человеческом обществе всё тоже самое.

Евреи, как и другая любая нация на Земле и, в первую очередь, для Земли, для её биосферы, природы и всего на ней сущего — это вирус. Человек не продукт эволюции, как мы вам это внушили. Человек для Земли продукт инородный, как и любой вирус, который попадая извне, разрушает организм изнутри. Евреи вирус очень агрессивный и при равных жизненных условиях с другими такими же вирусами, он не в состоянии жить с ними на равных условиях.

— Почему?

— Потому что у него есть доктрина, религия, которая не позволяет ему это делать. Это верующий вирус! Вирус реакционный, радикальный и смертоносный! Это вирус Сатаны на этой Земле. Его не победить, как не победить Смерть. Его можно только удерживать в соответствующих рамках его количественного воспроизводства. Причем, евреи — вирус, постоянно мутирующий и приспосабливающийся к жизни в различной среде, но не ассимилирующийся с ней, а наоборот, подстраивающий эту среду под свою веру, свои ценности, свою религию. Еврею, по большому счету, всё равно во что верить, ибо на самом деле он не верит ни во что и ни в кого. Он предпочитает знать. Евреи ничуть ни лучше и ни хуже остальных народов. Есть народы разумные, в которых симбиоз ума и души работает в нормальном режиме. Таковыми были греки и римляне, например. Есть безумные народы, в которых преобладает буйство или, наоборот, полная прострация души с полным или частичным помешательством ума. Это русские или любимые тобой немцы. А есть бездушные народы. Это наши народы. Народы Смерти и Разрушения. Евреи как раз в этой группе. Они знают, но не верят… Даже в своего Бога… А знаешь почему?

— Почему? — Хитлер слушал Штауфера, открыв рот.

— Потому что они действительно знают своего Бога. Своих Богов раньше знали и другие народы, но под воздействием еврейского вируса они отказались от них. И теперь им остается верить только в чужого Бога. И они не возражают. Уже не возражают. Но вот Богу этому периодически требуются очень большие жертвоприношения, ибо это Бог есть Бог Смерти и Разрушения. И теперь я неотвратимо подошёл к этому самому главному «но». Ты один из тех, кто избран моим Божеством, Божеством евреев для того, чтобы повести народы на заклание, а заодно привести в норму количество евреев на Земле.

— Так я Спаситель белой расы или её Убийца?

— А кем является волк в лесу?

— Хищником и санитаром!

— Нельзя творить добро, и при этом не делать зла!

— Почему?

— Потому что то, что является добром для одних — является злом для других! И наоборот! И плюс ко всему, не бывает «чистого» добра, так же, как и не бывает абсолютного зла! Но людям это знать не обязательно! Для нас лучше и выгоднее, чтобы у людей было четкое разделение на добро и зло. Чтобы каждый понимал, что вот это — хорошо, а вот это — плохо! И никаких сомнений! А в нужный момент это всегда легко можно поменять местами. Пример России здесь очевиден. Безумный народ, взбесившись под влиянием бездушного народа, не имея своего собственного ума, а точнее, имея абсолютно незрелый ум, враз перевернув все свои многовековые ценности (которые в своё время так же ему внушил тот же бездушный народ) с ног на голову, объявил Зло Добром, а Добро — Злом! И в результате он в очередной раз погрузил себя в беспросветное и жесточайшее рабство, но уже к евреям, а значит к их Богине. И неважно, что они сейчас не верят в Бога, а верят в коммунизм. Это желание рая на Земле, в этой жизни, оно не перестает быть желанием. А наша Богиня — это Богиня исполнения желаний, в том числе и в первую очередь. Правда, какую цену за это заплатит желающий, тот узнает намного позже. Так вот, этот безумный народ опять обманется и принесёт нам многочисленные жертвы. С твоей, кстати, помощью.

Человечество — вирус! Вирус, которым заражена эта планета. Причём вирус быстроразмножающийся. И Жизнь на Земле может существовать только при условии периодического массового сокращения численности этого вируса. Причём сокращения среди самой цивилизованной части этого человечества.

— Я так понимаю, — Хитлер заложил руки за спину и стал быстро ходить взад вперёд по камере, — что вы мне сейчас озвучиваете точку зрения сил Зла, то есть точку зрения Сатаны! Я правильно это понимаю?

— Абсолютно! Но…. Здесь опять же есть это коварное «но»! Это с какой точки зрения посмотреть…. Для нас, служителей этой самой Сатаны, как, впрочем, и для неё самой: ни мы, ни она, ни её дела и поступки, а также убеждения и верования, всё это вовсе не является злом! Если оценивать понятие «Зло» в общечеловеческих моральных понятиях, то реальность будет говорить о том, что вся жизнь есть «Зло»!

— Я пока сужу о «добре» и «зле» в общечеловеческих понятиях, поэтому вопрос: почему я тогда должен вам верить и, тем более, служить вам?

— Ну просто потому, что ты не хочешь, чтобы твоя жизнь окончилась бродяжничеством и попрошайничеством. Ты слишком для этого тщеславен. Плюс ко всему — ты должен. Должен за свою жизнь, которая могла бы оборваться многое количество раз, но тебе её сохраняли.

— Это недоказуемое утверждение!.. Не ждите за это благодарности! И, как следствие, вопрос: почему именно я? Почему вы не выбрали человека из какой-нибудь богатой родовитой семьи?

— Хороший и логичный вопрос! Отвечаю! Любой Мессия приходит либо из нищеты, либо из самых верхов общества. Смотря, какие задачи перед ним поставлены. Если Мессия должен создать религию, принести людям Истину, то он всегда будет из вершин власти и должен ради этого пожертвовать своим царским титулом, богатством и всё той же властью земной. И он тогда обретает власть не над умами людей (она мимолётна и быстро теряется), а над их душами. Будда, Иешу, Магомет — этому пример. Это Мессии положительные, светлые. Люди веками поклоняются им, приравнивая их к Богу. Но Мессия, который не должен создавать религию, который должен лишь бороться за неё, который должен защищать богиню Смерти, Лжи и Сладострастия — он должен быть из низов общества. Настоящий Мессия отказывается от власти, богатств, почестей, а лже-Мессия, наоборот, приобретает это все! Правда, ненадолго!

К сожалению, наша богиня в борьбе за своё могущество очень часто использует таких Мессий, а если точнее: лже-Мессий. Таковыми был Бар-Козиба, Чингиз-хан, Наполеон. Сейчас есть Сталин и ты. Сталин тоже только в начале пути. В Китае (а у этой страны, поверь, будет великое и в то же время ужасное будущее) сейчас мы взращиваем будущего вождя и кормчего этой нации — Мао. Все они из нищих, безродных слоёв общества. В крайнем случае — из бедных и вполне заурядных дворян.

Лже-Мессия всех коммунистов, мелкий дворянчик Ленин, уже сделал своё дело и на его место в России претендуют многие. Наша богиня хитра и умеет разделять своих слуг на враждующие между собой кланы. На этом и держится её могущество. Куда бы ищущий истину человечек не обратил свой взор, он всё равно попадает в сети нашей богини. Ты хочешь прожить жизнь среди царей или среди рабов? Хочешь войти в историю или сгинуть, забытый всеми?

— Почему никто не знает про эту богиню?

— Потому что это большая тайна и манипуляция! Здоровому мужчине сложно подчиниться женской морали и ценностям. Ему трудно поверить в богиню, поэтому все верят в бога-отца, а то противоречие, что что бог мужского рода насаждает женские ценности, женскую мораль, покровительствует потреблению, разложению и вырождению, то есть евреям, которых он якобы избрал — это противоречие никто замечать не желает! Богиня спрятана в тень, бог выставлен напоказ! Как и в вашей жизни: отношения между мужчиной и женщиной. Правит всем женщина, а ответственность на мужчине! Именно поэтому у евреев категорически запрещено изображение их бога — потому что это богиня!

— А кто играет против вас? Евреи?

— Ха! Нет! Евреи играют за все стороны. И на твоей стороне тоже будет их большое количество. Тут все — только шахматные фигуры и вас не должен волновать вопрос: кто вас передвигает. Вас должен интересовать вопрос: кто свой, а кто чужой. Кто «чёрный», а кто «белый». Но против человечества вы всё равно играете в тандеме. Твой основной «противник» — Сталин. В нём так же, как и в тебе есть еврейская кровь. Он еврей наполовину, ты тоже.

— Это для меня открытие и, честно говоря, удар! Во мне еврейская кровь?

— Ты дурачком не прикидывайся! Фамилия Хитлер тебе не о чём не говорит?

Адольф замолчал и зло посмотрел на Штауфера. Затем резко развернулся и стал опять ходить взад вперёд по камере, опять же держа руки за спиной. Штауфер молчал, давая время своему собеседнику усвоить полученную информацию. Пауза длилась достаточно долго, наверное, минуты три-четыре. Первый начал Хитлер. Он остановился прямо напротив Штауфера и, глядя прямо ему в глаза несколько истерично спросил:

— А как я теперь должен смотреть в глаза своим товарищам по партии? Я, который клял всех евреев на каждом углу!.. Как теперь мне им объяснить, что кто-то из моих близких родственников оказался «паршивой овцой»? Я не верю! И не хочу в это верить!

— Вера во что-то не есть доказательство того, что предмет веры есть истина. В жизни бывает чаще наоборот. Вера, как правило, является заблуждением. Ты можешь верить или нет, но твои предки — ассимилированные евреи, которые живут в этих местах веками и еще со времён гуситских войн занимались здесь контрабандой оружия для противоборствующих сторон.

— Ты же говорил, что я некий Гоппо!.. Как это понимать?

— Гоппо — это только одна из твоих жизней, в которой ты сделал выбор в пользу тёмных сил, и конкретно, в пользу нашего клана. Затем ты скитался в разных обличьях и вот теперь ты залетел в род Хидлеров. Досадная ошибка священника при регистрации фамилии твоего отца и вот ты стал Хитлером. Но ты не бойся! Не надо никому про это говорить. А Сталин твою фамилию переделает под немецкую, исправив в звучании «Х» на «Г». Там в твоём окружении будет много таких: Химмлер, Хеббельс, Хейдрих. Многих ты ещё пока даже не знаешь, но впоследствии они все будут вокруг тебя — эти бесы Германии. Кстати, буковка «д» случайно потерявшаяся в твоей фамилии, заменённая на «т», так же была утеряна и в сталинском псевдониме. И отца его звали вовсе не Виссарион…

— А как?

— Бесо́! На самом деле он Иосиф Бесович! Твоё имя тоже символично: «благородный волк». Мы уже говорили, что волк — жестокое, но полезное животное. Санитар леса! Вот ты и будешь «санитаром Европы»! Причём, благородным!

Адольф испытующе посмотрел на Штауфера. Где-то в подсознании он понимал, что попадает в ловушку, но силы воли отказать этому, на вид доброжелательному старичку, он не имел, да и не хотел её искать. На кону, если верить словам своего гостя, сейчас стояла его жизнь. Если сказать, что ему претит игра на стороне тёмных сил, значит обречь себя на поражение. Впереди тогда его ждут безвестность, нищета, в лучшем случае, работа художником. Но, если сейчас заключить эту сделку; согласиться с тем, что он лже-Мессия; пойти на то, чтобы стать убийцей миллионов людей — это значит, что он войдёт в историю. И здесь уже неважно, в каком качестве он в неё войдёт. Стать не убийцей, а санитаром человечества! Здесь, смотря с какой точки зрения на всё это смотреть!.. Штауфер это правильно подметил…. Стать волком, хищником, убийцей, но только для больных и слабых, а также для паразитов-евреев, которые расплодились на этой Земле уже до критического количества и висят гирей на ноге всего человечества! О том, что на войне будут гибнуть, становиться калеками именно здоровые и сильные люди, лучшие представители арийской расы, Хитлер задумываться не хотел, правда, не без помощи в упор смотрящего на него Штауфера. Но всё же ещё одну попытку, даже не сопротивления, а выторговать для себя более морально удобные оценки самого себя Адольф всё-таки попытался:

— Одно дело быть санитаром человечества в еврейском вопросе, но истреблять своих же арийцев — это как-то выходит из рамок моей морали!

— Хм! Это касается только одной стороны тебя самого! В тебе два «я»! Один немец, а второй — еврей! Еврей в тебе говорит, что надо соглашаться, но ариец — протестует! Еврей тщеславен, а ариец — честен! Но ты в политике! Ты должен понимать, что честность здесь порок! И потом, что такое честность? Мы все честны только в силу данных обстоятельств. Любые наши обещания и заверения — суть констатация того, что это нам надо получить «здесь и сейчас» и обстоятельства «здесь и сейчас» нам говорят, что мы в состоянии выполнить своё обещание! Но это и есть главный крючок нашей богини Лилит Иеговы, на который она ловит паству других Богов. Она любит менять обстоятельства. Но при этом учит, как и Распятый, что никогда не клянитесь даже волосом на своей голове! И правильно, заметь, учит! Человек всегда лжёт, даже когда говорит правду! Вот поэтому в мире так много сломанных судеб.

— Так, значит, ты мне сейчас тоже лжёшь?

— Я?! Нет! Я говорю правду, потому что у меня, в отличие от вас совершенно другой временной фактор и намного больший уровень информации. Конечно, если брать временной отрезок на столетия, то здесь я ничего не могу честно обещать, но в размере половины одной обычной человеческой жизни — элементарно. Более того, я знаю, что будет, когда и с кем с точностью до 90%.

— А почему не на все 100?

— Ну, всё-таки, в вас заложено право выбора. Вот, как сейчас у тебя….

— Почему именно сейчас? Мне надо подумать….

— О чём? Выбрать между нищетой, бесправием, безвестностью или богатством, безграничной властью и памятью в истории?

— Да, но какой памятью? Памятью меня, как убийцы, маньяка, изверга рода человеческого?

— А какая тебе будет разница после смерти? Вот ты был когда-то Гоппо. Не самый добрый и хороший человек, кстати. Выбрал меня, как учителя. Не доброго, заметь, мага, а злого волшебника, колдуна. Ты тогда творил людям зло и о тебе осталась память. Не такая известная, как, например, у Калигулы или Чезаре Борждиа, но в мировой литературе твоё имя упомянуто. А кто знает и помнит тех многочисленных добряков, твоих тогдашних современников? По-моему, уже никто!

— Святой Франциск или Доминик….

— Кстати, хороший пример! Творить добро, держать пост, лечить чумных, и в то же самое время, проклинать и посылать на костёр еретиков, которые, следуя заповедям Распятого никогда не клясться, отказывались приносить клятву на верность Ватикану?.. И всё для того, чтобы Римский Папа создал структуры в виде двух мощнейших монашеских Орденов: францисканцев и доминиканцев, которые поставляли лучшие кадры для святой Инквизиции, в противовес разлагающейся в разврате и роскоши официальной Церкви. Ватикан знал, как держать в узде своих распустившихся епископов. А уж какое «добро» творила Инквизиция — спроси у Гоппо. Вот уж она «санитаром» была ещё тем! Сам по себе знаю!

Ты хочешь стоять во главе всей Европы? Ты хочешь поставить евреев на место? Если да, то тебя не должны мучить такие глупые вопросы! Вот напарника твоего, Кобу, они никогда не мучили. Но у вас и уровень немного разный…. Да уж!.. Тот сразу смекнул, что к чему и лишних вопросов не задавал и не задаёт.

— Коба — это кто?

— Аа…, прости! Заговорился, отвечая тебе на всякие твои детские глупости…. Коба — это Сталин.

— Если честно, ты уже несколько раз произносишь эту фамилию, но я не понимаю: кто это?

— Очередной будущий лже-Мессия, но только из России и только для евреев. Но в отличие от тебя, этот более интернационален. Он не афишируется, как еврейский. Он тайно будет служить евреям, но открыто — всему человечеству. В том числе, чернокожему, желтокожему, краснокожему и т. д. В общем, всему человечеству. Ты же будешь служить только белой расе. Сталин пока ещё только в середине пути к неограниченной власти. Там сейчас верховодят другие еврейчики — жадные, лицемерные и потому глупые. Самый важный из них в России сейчас Троцкий, а точнее Бронштейн. Они из другого клана. Поэтому, несмотря на то что стратегическая цель у нас у всех одна — тактические цели, немного разные. В каждом клане есть «смотрящие» от других кланов. Всё-таки правила отношений между элитами должны соблюдаться. Пусть гибнут миллионами эти бесконечные «нули», населяющие эту планету, за мнимое торжество их воображаемых химер, называемых богами, верованиями, идеалами, религиями. Пусть гибнут просто ради новых территорий и рабов. Или гибнут в беспросветном рабстве. Нам всё равно! Здесь основной дар — жизнь, и элита кланов должна продлевать её себе любыми средствами. А продление жизни для одних — это ускорение смерти для других. Наша богиня — богиня смерти и смерть для других — это непременное условие жизни для неё и соответственно для нас.

— Такое чувство — Хитлер почувствовал некоторое возбуждение ниже пояса от таких речей Штауфера, — что эта планета — просто ферма, на которой кто-то разводит человечину?

— Да, только питаемся мы не человечиной, а Эфиром, Душой этих самых человеков. Редкая Душа улетает отсюда к главному Божеству, к так называемому Адаму Кадмону. Его Элохим, а точнее, бывшая супруга — Иегова — уже давно контролирует этот прекрасный заповедник, усиливая своё бессмертие и могущество. А дальше, по Земле разбросаны и управляют от её имени разные кланы и братства. И, несмотря на общую цель — интересы у каждого клана свои. Свои сферы и зоны влияния, которые надо постоянно расширять и охранять. Всё, как и у вас в государствах, которые создали мы. Когда у нас мир — вы живёте, а точнее пасётесь в своих царствах-государствах мирно, нагуливая бока. Но вот когда перемирие кто-то из нас нарушает — тогда идёт массовый забой «скота», называемого человечеством. Так что не надо здесь никого жалеть. Всё предусмотрено давно, более высоким разумом, нежели чем у вас. Вас так же разводят, как и вы разводите своих овец, свиней или коров. Только в отличие от этих коров и овец, вы более дрессированы. Вы сами убиваете друг друга. Для этого нужен только Мессия и всё готово для массового жертвоприношения. Поэтому не надо жалеть людей — они этого не заслуживают.

— Кто смотрящий здесь из других кланов?

— Вот мы и подбираемся к финишу нашей вступительной беседы. Прежде чем я начну открывать более конкретные имена, в отличие от тех глобальных, больших имён, типа Сталина и Мао, я должен узнать твой выбор.

Хитлер опять задумался, походил по камере и спросил:

— Моё дело точно будет обречено на поражение? Будет ли мне это поражение стоить жизни? Как и когда я умру?

— Поражение будет, но временное. Для арийских гоев, оно будет окончательно на долгие годы, даже, можно сказать смелее, на столетия. Это будет началом их конца. Окончательная смерть их Богов. Но твоё поражение сослужит богоизбранному народу огромную службу в деле подготовки прихода настоящего Мессии. Иегова должна единолично и безраздельно владеть этой Землёй. Эта ферма по разведению Эфира Разума должна быть только в Её распоряжении. У Кадмона множество таких планет, поэтому Он перебьётся. Ты будешь еврейским «ледоколом» в их борьбе за власть. А значит….

— Ну, почему же всё-таки я?

— Потому что ты — Гоппо! Я знаю твою чёрную душу уже не одно столетие. Так же, как и душу сына сапожника в нынешней жизни — Стадлина. Всё неслучайно! Они, ваши души, уже давно принадлежат мне. Тут очень важно не то, кто ты есть в этой жизни. Тут очень много талантливых голодранцев, шудр, которые пришли в эту жизнь в первый или во второй раз. Здесь важно то, как долго ты обитаешь на этой Планете. Старые связи здесь имеют намного больший спрос, нежели тебе кажется. А очень старые и подавно.

Штауфер встал со стула и слегка потянулся.

— Ох, старость не радость! Все мышцы затекли на этом стуле. А насчёт своей смерти не переживай. Не тот вопрос, который должен тебя сейчас волновать. Сколько тебе сейчас лет?

— Тридцать пять!

— Молодой какой! А такие перспективы открываются! Почти возраст Иешу ха-Ноцри. Только какие перспективы материального благополучия, власти открываются перед тобой!

— У Иисуса, которого ты называешь Иешу ха-Ноцри, перспективы открывались не меньше!

— Да какие это перспективы?! Ему предлагалось то же, что и тебе! Я имею в виду власть и богатства, но Он отказался и что?.. Умер в забвении и, если бы не мы: никто бы о Нём сейчас и не вспоминал. Хм…, — Штауфер на секунду задумался, — здесь ведь важно не как вспоминают, а с какой целью…. Но…, это сейчас не важно! Что мы всё о Нём?! Я не к Нему пришёл, а к Адольфу Хидлеру, более известному, как Хитлер… — гость снова уселся на стул. — Меня сейчас интересует душа моего старого друга, моего способного ученика Гоппо. Помнит ли она своё предназначение? Хочет ли она прожить свою очередную, самую ключевую во всей этой бесконечной цепи жизнь так, чтобы не стыдно было предстать перед глазами своей Великой Госпожи? Или она трансформировалась за эти многочисленные столетия в нечто мягкое, доброе и безвольное? Деградировала под воздействием ложных ценностей от ложных Богов этих глупых арийцев? Твой мозг, я вижу, сейчас набит этими ценностями и установками, как голова чучела набита соломой. Но это сейчас и к лучшему. Но твоя душа?.. Я жду твоего решения Гоппо!

— Ты не ответил на мои вопросы! Как и когда я умру? И будет ли стоить эта борьба мне жизни?

— Какой ты всё-таки дотошный! Какая разница, как и когда ты умрёшь?! Ты всё равно к этому придёшь, можешь даже в этом не сомневаться! В чём угодно, но только не в этом! Двадцатью годами раньше или позже…, какая разница?! Здесь важно другое! Важно качество этой жизни! Важно, как ты её прожил: в удовольствии или в страдании! Пострадать рано или поздно всё равно придётся. Но тебе предлагаются удовольствия неисчерпаемые! Безнаказанные удовлетворения всех своих психических и психологических, чувственных и духовных аффектов. Смерть — это не наказание! Смерть — это только окончание одного из периодов для перехода на новый уровень. А вот какой будет этот уровень — это зависит от тебя сейчас. Либо ты и дальше идёшь по жизням под покровительством и с помощью своей команды, либо брошен в Пустоту на произвол Судьбы. Те Боги могут тебя использовать, но они не будут тебя защищать и покровительствовать тебе, потому что ты однажды, очень давно, предал их. Как ты хочешь уйти из этого мира: уйти красиво, с вершины власти, когда миллионы шудр будут проливать свою кровь, защищая тебя и твои идеи, или брошенным всеми, в социальной клинике, парализованный от инсульта, лёжа в обсосанной тобою казённой кровати? Так, как правило, умирают все, так называемые, «порядочные» людишки, которых использовали всю жизнь, и которые считают себя «добрыми и праведными». Они никому не нужны: ни здесь, на этой Земле, ни после своей никчёмной смерти. Это просто биоматериал для извлечения Божественного Эфира и Времени. Как там у Данте?.. И Штауфер, прикрыв глаза, вспоминая стихи, тихим голосом, но с какой-то угрожающей интонацией, начал их читать по памяти:

«То горестный удел

Тех жалких душ, что прожили, не зная,

Ни славы, ни позора смертных дел.

И с ними ангелов дурная стая,

Что, не восстав, была и неверна

Всевышнему, средину соблюдая.

Их свергло небо, не терпя пятна;

И пропасть Ада их не принимает,

Иначе возгордилась бы вина».

И я: «Учитель, что их так терзает

И понуждает к жалобам таким?»

А он: «Ответ недолгий подобает.

И смертный час для них недостижим,

И эта жизнь настолько нестерпима,

Что все другое было б легче им.

Их память на земле невоскресима;

От них и суд и милость отошли.

Они не стоят слов: взгляни — и мимо!»

Затем он открыл глаза, в которых блеснул зловещий красный огонёк:

— Так как ты хочешь умереть, а, Гоппо?

У Хитлера нервно дёрнулся глаз:

— Конечно, в первом варианте! Но только вот как?

— Не беспокойся, друг мой, Адольф, — Штауфер опять стал называть его по имени, которое Хитлер носил в этой жизни, — это поражение не будет стоить тебе жизни. Мы не настолько глупы в своей жестокости и лицемерии, чтобы так подставлять своих. Этак лет через двести мы останемся без верных помощников. Своих солдат подставлять нельзя — запомни это! Во всяком случае, без крайней необходимости. Поверь мне, такая необходимость будет у тебя регулярно. Но вот с тобой лично, такой необходимости нет. Мы должны выполнять свои обещания неукоснительно. Поэтому, я обещаю тебе, что ты умрёшь своей смертью, в полном достатке, читая по утрам за чашечкой кофе в еврейской прессе проклятия в свой адрес и тихо посмеиваясь над этой человеческой глупостью. Мы выведем тебя из Игры вовремя, без всяких для тебя неприятностей. А также твоих ближайших сподвижников. Умрут ваши двойники, в последний раз одурачив своим видом весь этот дышащий ненавистью и местью мир маленьких и никчёмных людишек.

Хитлер опять задумался и, заложив руки за спину, глядя в пол, нервно забегал по камере. Это продолжалось минуты три-четыре, пока Штауферу не надоело на это смотреть:

— Адольф! — раздражённо кашлянул Штауфер, — поздно уже, а у нас ещё встреча должна быть. Такое чувство, что ты корову на базаре выбираешь! Или мне уйти?

Хитлер остановился и посмотрел Штауферу прямо в глаза. Штауфер взгляда не отвёл и одарил Адольфа ответным зловещим взглядом горящих красным цветом глаз. Ему было не впервой выдерживать такую дуэль. Но и Адольф тоже проявил здесь твёрдость духа и, глядя гостю прямо в глаза твёрдым голосом произнёс:

— Я согласен с твоими условиями, Учитель! Я знал, что это рано или поздно, должно было произойти. Я знал, что я избран для чего-то большего, нежели чем рисовать картины или руководить кучкой боевиков. Я готов принести, если надо, в жертву не только всех евреев, но и весь мир, гори он ярким пламенем. Давайте уничтожим его в таком виде, какой он есть! Эти люди построили совсем не то, ЧТО ЗДЕСЬ ЗАДУМАЛ ВСЕВЫШНИЙ! Я буду Его мечом! Я буду Его Мессией, пусть даже с приставкой «лже»! Но если это расчистит место для настоящей Мессии, я готов и на эту позорную приставку. Я хочу, чтобы моё имя вошло в историю, пусть даже если при его воспоминании этих мелких и никчёмных людишек будет пробивать дрожь ужаса и отвращения! Да! Именно таким я и хочу остаться в их короткой и бесполезной памяти! Если ты сказал правду, и я останусь жив до самой старости, я с удовольствием буду смотреть, как они, деградируя, лягут под евреев и отдадут им всё: свои государства, свои богатства, своих жен, детей, самих себя! Я бу́ду еврейским «Ледоколом» в этой борьбе! А богатства?.. Я принесу их в жертву ради власти, ради славы, ради вечной памяти! Гоппо вспомнил всё! Он пробудился!

— Вот и прекрасно! Я слышу о решении зрелого мужа, но не доброго мальчика, поэтому я снова вспоминаю стихи:

Давайте уничтожим этот мiр

Пусть он летит ко всем чертям!

И на костях его, устроив пир,

Откроем дверь своим страстям!

Вы будете глядеть на нас,

Потомки будущих времён,

С слезами благодарности из глаз

За то, что был тот мiр казнён.

То был не Мiр, а был мiрок

Ущербных, маленьких людей

Он доживал свой долгий срок

В мученье серых блёклых дней

Не восставал и не творил

Не разрушал, не возмущался

Не миловал и не казнил —

Он только саморазрушался!

Так подтолкнём его к черте

Из-за которой нет возврата,

И взор к сияющей Звезде

Мы кинем из чертогов Ада!

Хитлер, слушая это стихотворение, выпрямлялся. Глаза его тоже загорелись зловещим огоньком, а руки из-за спины переместились вперёд и скрестились внизу живота. Когда Штауфер закончил цитировать стихотворение, Адольф тихо повторил последние две строчки: «И взор к сияющей Звезде, мы кинем из чертогов Ада!», а затем так же тихо, но ледяным, твёрдым голосом спросил:

— Кто автор этих стихов?

— Не помню точно, но, кажется, это был либо Стадлин, либо Гоппо. Понравились?

— Скорее всего, это был я! Потому что они зацепили меня «за живое»! Зацепили весь мой гнев, все мои яростные чувства по отношению к этому миру, к этим еврейчикам, которые заморочили ему голову и уже действительно расплодились в неимоверном количестве! Пора решать эту проблему кардинально! — Хитлер опять стал входить в раж. — Но и эти арийцы тоже уже не заслуживают никакого уважения. Они, как идиоты, готовы умирать за еврейские деньги, за еврейское благополучие! Так пусть умирают! Мне не жалко! Ни тех, ни других! Слабым надо помочь покинуть этот мир ради более здоровых, сильных и талантливых людей будущего. От дегенератов могут родиться только дегенераты, и их уже расплодилось на этом свете бесчисленное множество!..

— Адольф! Но Нам именно это и надо! — Штауфер перебил Хитлера и с удовольствием посмотрел на реакцию последнего на свою реплику. — Что застыл, открыв рот? Не ожидал такого поворота? Так в этом и есть вся суть лже-Мессии! Это Мессия делает больных здоровыми и слепых зрячими, а ты лже-Мессия! Ты делаешь всё наоборот! Но ты не переживай так! Я же тебе всё уже объяснил! Тем более, что ты не в одиночестве! Стадлин будет заниматься тем же! И все, кто скоро будет якобы управлять этим миром, будут с тобой в одной упряжке. Они так же будут отправлять молодых, здоровых и талантливых людей на массовый убой, при этом мотивировать это они будут самыми благими намерениями, в том числе и гуманизмом. О том, что это такое мы поговорим сегодня, но уже втроём. Видишь ли, Стадлин, а точнее Сталин, тоже нуждается в обучении и повторении давно забытого материала. Так что стишок этот не надо принимать так дословно. Мы строим на Земле Рай! БЕСОВ РАЙ! А он не предполагает здесь сильных, здоровых, порядочных, талантливых, созидающих людей! Наслаждаться Жизнью должны немногие! А остальные должны страдать и жить объедками с наших столов! По-моему, так учил когда-то Иешу ха-Ноцри!? Помнишь случай с самаритянкой? Они сами должны просить бросить им крошки с нашего стола и при этом боготворить нас!

После услышанного Хитлер стал понемногу приходить в себя, и в нём опять стал просыпаться Гоппо.

— А кто ещё будет лже-Мессией? Я так понимаю, что нас много?

— Нет, лже-Мессии всего будет двое — ты и Сталин. Вы будете играть в одну игру, хоть и на разных сторонах. Он наш Бес, хоть и служит другому клану. Но делаем мы всё равно одно дело: служим Лилит Иегове! Именно Она и есть настоящая Мессия, которая уже давно пришла сюда и безраздельно правит! Другим Элохимам Адама Кадмона здесь места нет! Они пытаются периодически объединить самородных людей, чтобы сбросить нас, но у них нет такого оружия, как евреи. Те рушат любое начинание этих самородных, этих гоев. Они разъединяют любое их объединение. Они саботируют любое экономическое процветание и наносят вред во время войны. Вся сила этого оружия — в его односторонней направленности. Невозможно рассеяться среди евреев, невозможно рассеяться среди рассеянного. Поэтому для того, чтобы немцы поверили в тебя, тебе придётся начать войну на невиданное еврейское истребление. Бо́льшая часть из них для нас — биомусор. Лучшие из них и самые полезные уедут, а с остальными ты сможешь делать, что захочешь.

Именно вы — ты и Сталин — возглавите два совершенно тоталитарных государства, две человеконенавистнические системы. Он — от Них, а ты — от Нас.

— Тавтология какая-то! Чем вы отличаетесь?

— Да практически ничем! Чем бесы могут отличаться друг от друга?! Только степенью хитрости, жадности, жестокости, лживости…. Ну и задачи немного разные. Видишь ли…, когда-то было это одно племя, которое Иегова, низвергнутая на Землю, в пустыню, объединила вокруг себя….

— Так, подожди, бесы, это не сказочные существа с рогами и свиными носами?

— Ну, ты же умный человек, Гоппо! Подойди к зеркалу, посмотри на себя…. Разве ты там увидишь свиное рыло с рогами? Нет, друг мой! Ты там увидишь обычного человека. Вот так же, как ты сейчас видишь меня. Мы — обычные люди…, с виду. Но внутри мы другие! Нет, конечно, если тебя или меня сейчас разрезать, разобрать по кусочкам, то исследователь найдёт там всё то же самое, что и в любом обычном человеке: тот же желудок, сердце, печень…, ну и так далее по списку. И если, например, выстрелить тебе или мне в голову — эффект будет тот же, что и с любым другим обычным человеком. Но вот чем мы отличаемся от простых людей, так это поведением. Поведением и поступками по отношению к ним. У нас диаметрально противоположные ценности и взгляды с ними. Разная мораль! Я имею в виду мораль и ценности внутренние, но не внешние. А соответственно у нас с самородными разная логика. Мы действуем вне их логического объяснения и понимания. Мы можем ходить с ними в одну церковь, школу, вместе креститься, совершать намазы, читать «Отче Наш» и так далее…. Мы можем учиться с ними в одной школе, изучать с ними одни и те же предметы, разделять внешне их мораль и убеждения, но у нас есть всегда мораль и ценности свои, отличные от этих простых людей. Мы требуем от них, этих простых людей, соблюдать установленную нами для них мораль, поступать по отношению к нам соответственно этой морали, но мы…. Мы всегда поступаем по отношению к ним с точностью до наоборот. И у них не укладывается в голове, что так можно поступить. Но делаем мы это с ними, прикрываясь самыми нежными, добрыми словами и выражением лица. Мы усыпляем их бдительность. Запомни, мой дорогой Адольф, людям надо на словах нести не меч, но мир и тогда ты можешь безнаказанно рубить им головы. Иешу споткнулся тогда именно на этом. Он понёс людям меч! А им это надо? Зло всегда говорит добрые и правильные, высокоморальные слова, тем самым вынуждая добро говорить слова воинственные и недобрые. Зло и Смерть всегда за Мир и Жизнь, но на самом деле… ты сам понимаешь! Мы сделали Дьяволицу Богом, а Бога — Дьяволом, и простые людишки не понимают почему они, веря в этого «Бога», вынуждены жить в страданиях, нужде и отдавать свои жизни и жизни своих детей ничего не получая взамен.

Когда мы достигаем власти, мы так и говорим про них: «простые люди». Помни, когда ты слышишь с трибуны человека, которые употребляет этот термин, то знай, что перед тобой БЕС. Мы всегда действуем по отношению к ним, к так называемым «простым людям» вне их морали и вне их логики. Мы совершаем с ними такие вещи, которые не укладываются в их сознание: каждый «простой» всегда считает, что так поступить невозможно! В их голове может уложиться, что человека, тем более, ребёнка можно обидеть, ограбить, убить, в конце концов, из разных побуждений, в том числе и сексуальных. Но они никогда не поверят в то, что именно из-за этих побуждений, некая группа людей, может посылать на смерть миллионы таких же, как и они. Они всегда считают, что миллионы погибают только за правое дело. Но им невдомёк, что миллионы мрут от голода, болезней, разрывов снарядов и пуль только потому, что они выбрали во власть секту бесов, которая устраивает голодоморы, мировые войны и эпидемии только для того, что их это возбуждает сексуально. Ты читал нашего беса Маркиза де Сада?

— Пока нет!

— Обязательно прочти его «Жюльетту». Это философский манифест тех, кто не считает себя «простыми людьми». Весь это Мир, всё это человечество должно служить для наших удовольствий! Все, от «мала» до «велика»! Какими бы звериными и жестокими не были бы наши желания и прихоти, эти «простые» люди должны их удовлетворять, даже ценой собственной жизни и жизни своих детей! Это — наша общая цель и задача! Мы должны владеть всем этим миром, который принадлежит Иегове! Но вот куда Она должна прийти? В каком месте она должна объединить разбросанный народ? — в этом и есть основное противоречие между кланами. Мы считаем, что на Землю Обетованную, завещанную нам Иеговой ещё в древности. Мы построили там Храм Ей, и Её народ под нашим руководством стал расширять свои территории. Но потом, после смерти Соломона, возникли два Царства, которые разделили и народ. Возникла вражда, которая продолжается до сих пор. Потом два пленения: Ассирийское и Вавилонское. После Вавилонского пленения наш народ вернулся обратно, а вот 10 колен рассеялись по миру.

— Так это не Веспасиан рассеял евреев по миру?

— Нет, конечно! И даже не Адриан, хотя при нём рассеяние сложилось окончательно. Тогда победил второй клан, который внедрил к нам своего агента ребе Акиву бен Йосефа. А евреи были разбросаны по всему миру задолго до Веспасиана.

Мы считаем, что наш народ должен объединиться на святой Земле Израиля, воссоздать там Третий Храм и тогда весь мир придёт к нам туда на поклон. Но вот другие ребята так не считают. Они считают, что дом нашего народа — вся планета Земля и новый Израиль им вовсе не нужен! Вот здесь мы периодически спорим, принося в жертву Иегове миллионы людишек. Как я уже говорил, цитируя Данте, эти покорные и добрые идиоты никуда не попадают: ни в Рай, ни в Ад, ибо им невдомёк, что нет ни того, ни другого. Эта планета когда-то называлась Рай и рай — он здесь! Вопрос только один: ресурсов здесь на всех не хватит, поэтому раем она должна быть только для избранных, а для остальных — адом. Поэтому делать всех больными и немощными, истреблять здоровое и сильное — всё это «простые люди» должны делать своими руками, думая, что они творят правое, доброе, богоугодное дело. Ты станешь последней их надеждой на то, чтобы они смогли осознать свою национальную идентичность, а дальше, благодаря тебе, такие понятия, как «национальность», «национализм» будут прокляты и останутся в сознании только нашего народа. Для остальных всё сольётся в единую массу: человечество, на шею которого будет накинута железная цепь рабства, невзгод и лишений. Никаких понятий о социальной справедливости в их мозгах остаться не должно. Есть немногочисленная элита и все остальные «простые люди», которые будут поедать объедки, крошки с наших столов. Именно этому их учит Иешу ха-Ноцри, именуемый у них Иисусом Христом. Для этого ты создашь идеологию национал-социализма, которая будет последним в истории обращением сознания целого народа к таким понятиям, как национализм и социальная справедливость. И ты, как лже-Мессия этой идеологии, приведёшь эти понятия к полной катастрофе, проклятию и забвению. Начинай, сидя здесь, писать книгу. С информацией я тебе помогу, а с техническими вопросами тебе поможет Хесс. Держи его рядом с собой всегда, но в то же время, будь с ним всегда начеку. Ты меня спрашивал, кто среди нас от Них. Вот он и есть.

— Хесс?

— Да! А ты думал, почему он рядом с тобой последние десять лет. Случай с палаткой помнишь?

— Конечно, разве такое можно забыть!

— А кто тебе из офицеров предложил в последний момент выйти перекурить, а затем тут же вышел сам?

— О, Боже! А я не придал тогда этому никакого значения!

— Естественно, что не придал…. А вот теперь задумайся! Будут и ещё «люди» от них, но он — основной. Пока он с тобой, считай, что всё делаешь правильно… или в рамках договорённостей. Но если вдруг он, по каким-либо причинам исчезнет, то это сигнал того, что ты вступил на конечную дистанцию и скоро твоё лже-мессианство закончится. Он более мелкая фигура, чем ты, поэтому обещаний райской жизни ему никто не обещал. Как и любой бес, он будет списан. Но это всё пока предположения. Будущее никто не может предугадать на все сто процентов, даже Иегова. Ведь Мiр — это Хаос. Иегова не единственная, кто имеет здесь влияние. Да, оно у Неё здесь максимально, но другие Элохимы тоже хотят того, чтобы Их народы процветали на этой Земле. Но Мы этого допустить никак не можем. Поэтому смерть и разрушения, деградация и вырождение — вот их удел вместе с их Богами. Бог, Господин, Мастер — должен быть только один — и здесь этот Бог женского рода! В принципе это всё уже практически достигнуто. Но, хватит уже болтать! Нам надо на встречу с твоим компаньоном. Я вас сегодня познакомлю. Встреча секретна, поэтому никому и никогда об этом не говори. Все такие встречи будут секретны. В том числе и с представителями других кланов. Ты понял меня, Гоппо?

— Да, господин…. Как к вам обращаться?

— Мастер! Просто, Мастер! И да… в знак твоей преданности и готовности служить…. — Штауфер протянул Хитлеру руку для поцелуя, на которой красовался золотой перстень с большим красным рубином. — Преклони колено и прикоснись губами к этому перстню, Гоппо, здесь именуемый Адольфом Хитлером! Это будет твоим пропуском в жизнь вечную, полную удовольствия и покоя.

Хитлер внимательно посмотрел на Штауфера, преклонил колено и прислонился губами к камню на перстне, а затем, его голова закружилась, в глазах потемнело, и он потерял сознание.

Глава 5

Гринберг

Январь 1931 года.

СССР. Тульский округ Московской области. Белёвский район. Посёлок Бобрики с окрестными деревнями.

Собрание по поводу организации колхоза и составления списков на раскулачивание в Бобриковском сельсовете закончилось поздно. От страстей спасало присутствие на нём старшего оперуполномоченного Белёвского НКВД Якова Соломоновича Гринберга. Дурная слава о его крутом нраве и жестокости уже не один раз облетела весь Белёвский район, и в народе он имел прозвище: «Бес». Внешне Яков Гринберг не выглядел бесом. Круглое и, на первый взгляд, добродушное лицо. Небольшой нос, немного картофелиной, и на него очень близко друг к другу были насажены небольшие, но чуть-чуть раскосые глаза. Именно они и выдавали его бесчеловечность, так как выражали всегда только три эмоции: полное равнодушие, лютую злобу и неудержимую похоть. Если кому довелось бы однажды заглянуть в них, то он ощутил бы всю правоту пословицы, что «глаза — зеркало души». Заглянувший в них, сразу понял бы, что души в этом существе нет никакой, ибо «зеркало» это было затянуто мутной пеленой.

Да, этот человек мог улыбаться, смеяться, быть милым с теми, с кем считал это необходимым, заискивать перед начальством, но при этом он всегда оставался таким, каким его охарактеризовала народная молва — бесом.

Родом он был из Латвии, поэтому в анкете числился латышом. Но на самом деле он был из рода латышских евреев, которые жили на этой территории уже лет двести. Эта была семья достаточно небедных домовладельцев из Риги, которая имела неплохой ежегодный доход, сдавая в аренду квартиры в паре принадлежащих ей домов на Бривибас гатве. Яша родился третьим ребёнком в тот год, когда юный Иосиф Джугашвили поступил в духовную семинарию и именно в тот момент, когда происходила та самая первая встреча Сосо и Штауфера. В 1910 году юный Гринберг поступил в Рижский Политехникум, в котором тогда царила атмосфера толерантности, либерализма и идей социализма. Там-то и стал в нём проявляться этот самый бес — бес ненависти ко всему российскому, русскому. Яша пошёл в революционеры и уже в 1913 году был арестован за разбойное нападение на ювелирный магазин в Риге. При обыске у него нашли многочисленные листовки с пропагандой идей социализма, а также небольшой арсенал оружия. В этот же мартовский день уже тридцатипятилетний Сосо Джугашвили, по кличке Сталин, тоже был арестован, заключён в тюрьму и вскоре отправлен в знаменитый Туруханский край Енисейской губернии.

Отец Яши отказался от своего, как ему казалось, непутёвого сына, а сам Яша получил свой долгий срок и век бы ему воли не видать, если бы не грянула революция. Рождался Новый Мир, мир власти бесов и отребья, который ласково подмигнул Яше Гринбергу и предложил то, что предлагает Лилит Иегова своим бесам: жить в своё удовольствие за счёт других, и при этом оставаться безнаказанным. А так как Яшины психологические аффекты зашкаливали за все нормы человеческой морали, а точнее того, что считается аморальным, то Яша Гринберг сразу понял: это его власть! И понеслось….

Быстро поменяв тюремную робу на кожаную куртку и кепку, вооружённый маузером, в один прекрасный день, своим земляком, таким же «латышом», как и он, Фёдором Эйхмансом, Яша был представлен главному бесу этой революции Льву Давидовичу Бронштейну, по кличке Троцкий. После недолгой беседы в личном вагоне создателя и руководителя Красной армии, Яша произвёл на Бронштейна хорошее впечатление, и был отправлен на борьбу с генералом Деникиным в качестве комиссара полка, но уже через полгода он был переброшен в Царицын в подчинение товарища Сталина, который занимался там вопросами «продовольственной диктатуры». Что сия диктатура значила для простого русского мужика, думаю, говорить не приходится. Не каждый, даже самый отъявленный вор и негодяй может забирать последний хлеб у детей. Не каждый может брать их в заложники, и при необходимости, а иногда и без неё, расстреливать этих детей вместе с родителями. Не каждый, просто так может зарубить гимназиста за его фуражку, вырезать погоны на плечах кадета. Ох, как не каждый! Но Яша мог! Более того, он получал величайшее психологическое удовлетворение от такой работы. Впрочем, как и его непосредственный начальник. И, конечно, он богател, сдёргивая с ушей бывших дворянок золотые серьги или кольца с их пальцев. А если дворяночка или её дочка были недурны наружностью, то Яша, как воин победитель, на законных основаниях брал их в наложницы. Правда, ненадолго, потому что в эти времена выбор был достаточно большой. Расставался он с наложницами без всякого сожаления и без всякого сострадания, отдавая их кому-нибудь из подчинённых, а порой и в массовое использование.

Он мстил. За что?.. Это для нормального, здравомыслящего человека было непонятно, но сам для себя Яков Соломонович Гринберг причину придумал. Ему её подсказал товарищ Бронштейн: оказывается за истребление евреев императором Веспасианом и разрушение Второго Храма в древнем Иерусалиме. «Я хочу видеть, как их матери поедают от голода своих детей, как когда-то это делали еврейки в голодающем Иерусалиме». Причём здесь были русские бабы и их дети, товарищ Бронштейн не уточнял, ибо увидел в глазах Яши загоревшийся зловещий, полный лютой ненависти и в то же время, сладострастный огонёк настоящего садиста.

Товарищ Сталин отмечал таких помощников. Однако, Гринбергу он не доверял, так как тот был ставленником Бронштейна. Но полное отсутствие ограничительных планок у Гринберга к русскому населению импонировали Кобе. Он посылал его на те задания, где требовалась самая исключительная жестокость. После того, как Сталин полностью взял на себя руководство обороной Царицына и немного отошёл от вопросов продовольственной диктатуры на Юге России, он убрал с этого вопроса и Гринберга. А вскоре Царицын пал и Сталин убыл в Москву. На этом дорожки их разошлись и больше уже не пересекались.

И вот 1930 год. Один Бес сидит на вершине власти в московском Кремле, а второй, как бывший протеже Бронштейна, возглавляет отдел НКВД в древнем, захолустном районном городке российской глубинки — Белёве.

Яша, конечно, был обижен этой должностью. Он считал, что его недооценили. Он видел себя, как минимум, одним из заместителей Генриха Ягоды. На самый худой случай — главой НКВД областного центра. А здесь на его долю выпал Белёв, в котором «днём с огнём» не сыщешь ни одного интеллигентного человека. Все, кто был, либо уже давно отправились в «мир иной», либо эмигрировали, либо сидят по «своим норам» и всячески оную свою интеллигентность скрывают. Гринберг начал злоупотреблять. И не только служебным положением, зверствами на допросах, но и алкоголем, а также женским обществом.

А самая главная проблема, к этому времени, для него в Белёве была одна: недостаток врагов народа. Разнарядки по их разоблачению поступали регулярно, но где их было взять в таком количестве? Всё дворянство, купечество, мещанство и прочая «контрреволюционная сволочь» были уже практически вырезаны. В деревнях ещё, правда, оставались местами местные попы, но приказа их добивать полностью пока не было. Население небольшое и абсолютно покорное. Брать уже некого и не за что. И тут случился очередной подарок для любого властного садиста, проживающего тогда на многострадальной территории бывшей Российской Империи, носящей теперь гордое имя из четырёх согласных букв: СССР.

Главный Бес снова захотел крови и слёз в массовом, многомиллионном масштабе. Он тоже возжелал сексуального возбуждения, а для этого ему стало необходимо, чтобы матери снова стали поедать своих младенцев. Решение было единственным и Бес принял его не задумываясь. Он решил уничтожить «основное тело» ненавистного ему народа — крестьянство. Бесами было принято решение о коллективизации. Это было демоническое решение, с полным отсутствием даже намёка на какое-то человеческое милосердие. Решение — истреблять семьями, под корень, чтобы уже никогда не восстановилось такое понятие, как «русский крестьянин — хозяин земли русской». Для этого в крупных городах было подготовлено двадцать пять тысяч самых отъявленных мерзавцев, безжалостных «бесов рабочего класса» и отправлено в деревню для неприкрытого ограбления и геноцида местного населения. И делали они это «чёрное дело», конечно же, с помощью таких, как Яша Гринберг.

С постановлением о коллективизации Яков Соломонович снова почувствовал себя «в деле». Он снова стал нужен, снова востребован. Перспективы насилия открывались безграничные. Вот он давно скрывавшийся и мешавший построению «светлого» будущего нашего государства враг — «кулак» и примкнувшие к нему «подкулачники». Список истребляемых существ безграничен. Возраст тоже. И истребление это допустимо всеми методами. Оно безнаказанно, так как ни в Москве, и нигде в этом, так называемом человеколюбивом цивилизованном мире, судьба этих «двуногих животных» никого не интересует. Она так же не интересует и весь остальной, живущий в городах, счастливый, высоко духовный советский народ. Наоборот, они все требуют беспредельной жесткости к этим сельским вредителям. Они одобряют! Одобряют и свои же односельчане, которые пропили и проспали всё, что им, в своё время, дала революция. Действуй Яша Гринберг: твой час опять настаёт!

И вот очередное собрание, в очередном сельсовете. В зале нет тех, кого сегодня занесут в списки на раскулачивание. А зачем им здесь быть? Их слово здесь уже никого не интересует. Так же, как и их дальнейшая судьба. Завтра и так всё отдадут. ВСЁ!.. До последней телогрейки.

Гринберг сидел за столом и явно скучал. Он не слушал выступление председателя сельсовета Фёдора Козлова; выступление представителя от рабочего класса, туляка Ефракова Степана Трофимовича, бывшего революционного матроса с черноморского флота, представителя рабочего класса на селе, одного из тех двадцати пяти тысяч рабочих, направленных по призыву партии в деревню, а так же пламенную, но короткую и бестолковую речь секретаря партийной ячейки Ивана Богатчикова. Яков Леонидович от скуки стал рассматривать местных молодых деревенских женщин, мысленно выбирая ту, которая могла бы составить ему сегодня на ночь кампанию для приятного времяпровождения. Взгляд его остановился на совсем молоденькой хохотушке в пёстром платке и овчинном полушубке. Она сидела на заднем ряду в кампании таких же молодых девчат и парней, щелкала семечки и периодически заливалась громким смехом от того, что какой-то молодой парень что-то шептал ей на ушко. Такое поведение было не совсем к месту, и поэтому председательствующий Фёдор Козлов сделал ей замечание:

— Ты, Верк, чево сюда пришла? Здеся чево тебе цирк что ли? Клоуны тутова перед тобой сидят? А нукова, давай-ка… поприличнее себя веди… и потише! А то вон, сечас за ухо тебя выведу отселева!..

Все, кто были в зале рассмеялись, а Верка, встала, подбоченилась и без всякого страху ответила:

— Эн ты каков? А давай, попробуй-ка! Покажи-ка народу честно́му на чё способен! Я могёт и сопротивляться не буду, ежели ласково за ушко-то возьмёшь, да до хаты проводишь….

Зал опять «грохнул» от смеха. А воодушевлённая Верка продолжала:

— Скушно у вас тут! Вот сидите с кислыми лицами, жизню свою на энту скукоту тратите! А она, жизня-то энта, недо́лга совсем. А тем паче — жизня молодая!

Гринберг недовольно поморщился при этих словах и бросил строгий взгляд сначала на Верку, а затем на тех, кто сидел с ним в президиуме.

— Как звать? — тихо спросил он, рядом сидевшего молодого коммуниста, секретаря ячейки и первого учителя Александра Пуговкина.

— Вера… Гулидова — нехотя ответил тот.

— Комсомолка? Сколько лет?

— Нет, беспартийная… молодая ещё… глупая…

— Лет сколько, спрашиваю?

— По-моему, семнадцать вот-вот стукнуло….

Гринберг что-то чиркнул в своём блокноте и замолчал. Всё происходящее ему после этого совсем стало надоедать. Он наклонился немного вперёд и поманил пальцем к себе председательствующего. Козлов соскочил с места и подбежал к Гринбергу. Яков что-то прошептал ему на ухо и сделал небрежный жест, позволяющий отойти от него. После этого, председатель, быстро вернувшись на своё место, продолжил собрание:

— Товарищи! А теперь, раз все единогласно за организацию колхоза, давайте обсудим списки тех, кто подлежит раскулачиванию. Все собравшиеся тут же притихли. Председатель взял в руки бумагу и стал зачитывать:

Арсеньтев Егор Кузьмич — Петрищево

Богатырёв Николай Александрович — Коптево

Благушин Степан Михайлович — Бобрики

Благушин Григорий Михайлович — Уткино

Мытарь Ефим Петрович — Калиновка

Шагов Фома Фомич — Игнатьево

Носов Тимофей Алексеевич — Самолково…

Председатель перечислил ещё порядка десяти фамилий, затем аккуратно положил листок на стол, обвёл каким-то отсутствующим взглядом зал и произнёс:

— Кто за раскулачивание и высылку данных лиц прошу голосовать.

В зале наступила тишина. Исчезли все шутки и прибаутки. Каждый был поставлен перед выбором: замарать свою совесть или оставить её чистой. Все прекрасно понимали, что значит для указанных в списках людей положительное решение собрания. Они понимали, что эти люди, которые родились здесь, росли вместе с ними, жили рядом с ними, женились, уходили на войну, рожали и растили детей, вместе с ними праздновали праздники и делили горе — сейчас они будут преданы своими же односельчанами. Преданы теми, кого они всегда включали в понятие Родина, Мiр. Каждый присутствующий и, в том числе председатель, наверное, в душе догадывались, что именно с этой резолюции, одобрения этого списка начинается предательство не только этой небольшой части своих односельчан, но и в целом такого понятия, как Родина. А, что самое страшное и неприятное — предательство самих себя, своих детей. Это был самый трудный момент в жизни.

Да, потом под воздействием пропаганды и с течением времени, они найдут себе оправдание и, даже больше, они будут уверены в том, что поступили с теми, так называемыми кулаками, абсолютно правильно и справедливо. Они будут до конца дней своих считать, что изменниками Родины были вовсе не они, а те, кого они обрекли на погибель только за то, что люди из списка оказались несколько трудолюбивее, предприимчивее, чуть хитрее и проворнее; что они оказались за счёт всего этого богаче. Но это разве преступление для такого понятия Родина? Они были частью этой Родины и их предали. Неужели нормально считать изменой Родине, только если меньшая часть народа не согласна с большей? А если, наоборот, большинство ни за что предаёт смерти неповинное меньшинство, то почему это принято считать любовью и служением? Но вот сейчас, в этот миг, отделяющий каждого из них от падения в предательство, совесть и страх боролись в каждом из присутствующих. Каждый понимал, что на погибель отправят не только этих шестнадцать мужиков, но также всех, кто живёт в их домах: жён, детей, родителей. А это значит, что убиты и сосланы будут как минимум сто человек, которых они знали, с которыми они жили, жили их предки на протяжении многих поколений.

Так приходит разор и вымирание в Мiр человеческий. И приходит всегда под самыми благовидными предлогами и мотивами. «Не меч, но мир несём мы вам», а «кто не согласен с этим миром — тот враг, подлежащий разорению и истреблению». Только вот где эта черта, на которой прекращается поиск врагов, ведь варианты и идеи «мира» всегда меняются?

Гринберг хищно прищурил глаза и обводил взглядом каждого будущего члена колхоза. Он останавливался на каждом присутствующем, впиваясь тому в глаза неприкрытой угрозой, которую нёс этот гипнотический взгляд. Ни у кого не хватало духу выдержать это, и все покорно опускали глаза.

Председатель, кинув короткий взгляд на Гринберга, затем на Ефракова и снова, уже более требовательно, произнёс:

— Кто за утверждение списка — прошу голосовать!

— А чево мы их терпим, иродов? — вдруг встал с места деревенский бобыль и пьяница Емельян Крыжовников, прозванный в деревне «дед Амеля». — Они за наш счёт богатели, последнюю копейку с нас драли несчадно… Я к Гришке Благушину пришёл в том годе на Пасху, говорю, дай Христа ради похмелится, а он взашей меня…. Голосую — «За»! Нечево им средь нас жить. Пущай катются на все четыре стороны! Советска-то власть, она не для того делалась нами, и кровушка наша за неё проливалась, чтобы её опять эти кровопивцы пили!..

Дед Амеля поднял руку и стал торжественно оглядывать всех присутствующих, ища одобрения и поддержки. Но все как-то отводили от него глаза. В президиуме руку подняли Фёдор Козлов, Ефраков, Гринберг и комсомолка Зина Самойлова. Затем постепенно стали поднимать руки остальные присутствующие.

— Большинством голосов — принято! — резюмировал Федька Козлов и, облегчённо выдохнув, сел на место.

— А ты, что не голосовал? — Гринберг обратился к рядом сидящему учителю Пуговкину. — По-моему, ты коммунист или я что-то путаю?

— Нет не путаете! Коммунист, но, похоже, что бывший! — глядя в зал, ответил учитель.

— Может быть… может быть, что и так. Но с вами (он перешёл уже на «вы») мы чуть позже поговорим. Козлов!..

— Да, товарищ оперуполномоченный!.. — Козлов моментально соскочил с места и кинулся к Гринбергу, но тот его быстро осадил:

— Да, сиди ты на месте! Давай завершай собрание, поздно уже!

— Конечно, сей момент! Товарищи! На этом считаю собрание законченным! Прошу расходится! Партийные и те, кто добровольно хочет помочь партии и советскому правительству в важнейшем деле коллективизации, завтрева приходить сюда засветло!

Народ стал расходиться. Вскоре в зале остались только члены президиума.