Бесплатный фрагмент - Цикл: Игра судьбы

Шёпот судьбы

Помните: каждый наш выбор, каждая нерешённая дорога рождает новые петли реальности.

Где-то там, в иных мирах, живут другие версии нас самих — те, кто выбрали иначе.

И, может быть, иногда, сквозь сон или странную тоску, мы слышим их дыхание…

Пролог

Ночь, когда всё началось.

Сны, говорят, лгут. Но никто не предупреждает, что иногда они умеют показывать правду — ту, от которой ты прячешься наяву. Не страшилки. Не фантазии. А что-то… слишком знакомое. Боль, с которой ты уже когда-то встречался. Лица, которые знал. Слова, которые не сказал.

В ту ночь я проснулся не от кошмара. Я проснулся от чего-то гораздо хуже — от ощущения, что где-то, в каком-то моменте, я свернул не туда. И с тех пор всё идёт не по той линии. Не по моей.

Было чувство, будто я живу чужой жизнью. Как актёр в чужом сценарии. Как гость в собственной судьбе.

И я начал спрашивать себя: А если бы я тогда… …поступил иначе? …остался? …поверил? …не испугался?

Сначала это были просто мысли. Потом — воспоминания. А потом они стали приходить во сне.

Но это были не сны в обычном смысле. Я не видел — я жил.

Я просыпался в других мирах. В других жизнях.

Где всё было по-другому.

Где я был другим.

Сначала это пугало. Потом захватывало. А потом стало ясно:

кто-то — или нечто — ведёт меня через это.

Не ради развлечения. Не ради наказания.

А ради того, чтобы я понял.

Теперь каждую ночь я просыпаюсь в реальности, которую мог бы выбрать когда-то.

Живу ею. Чувствую её.

Иногда теряю себя в ней.

Иногда умираю.

Иногда влюбляюсь.

Но главное —

я ищу.

Себя. Истину. Ту самую развилку.

Ту точку, где я когда-то сказал жизни: «Нет».

И, может быть, если я пройду все эти жизни,

если я переживу всё, что было возможно —

я наконец пойму,

кто я есть

на самом деле.

«Память — не всегда наша. Иногда это шёпот другого „я“, у которого была другая судьба.»

***

Шаг в пустоту

Свет. Потолок. Комната. Я жив?

Я моргнул — раз, второй — и выдохнул, словно кто-то только что вытащил меня из-под воды. Тело дрожало, насквозь мокрое, будто обожжённое. Я лежал на кровати. На своей кровати. Вроде бы. Всё вокруг было знакомым, но… неправильным. Воздух казался густым, словно прозрачная плёнка, за которой кто-то неуклюже склеил реальность после её гибели. Пустота заполняла пространство, невидимая, но давящая, как тишина после взрыва.

Я вдохнул, и в этом вдохе, будто в огне, вспыхнуло её лицо. Вероника. Не живая. Не спящая. Мёртвая. В её глазах не было страха. Там было знание. Прощение за грех, который я ещё даже не успел совершить.

Я вскочил, срывая одеяло, словно оно удерживало меня в этом кошмаре. Сердце било в груди безумным молотом, голова готова была расколоться.

— Да сколько это будет продолжаться?! — сорвался я на крик, и мой голос утонул в мягкой, удушающей тишине, словно стены проглотили его, не оставив ни эха, ни следа.

Я метался по комнате, хватаясь за голову, будто мог вытащить из неё это безумие руками. Тело трясло. Я был похож на загнанное животное, которое сто раз убивали, а потом отпускали только для того, чтобы снова видеть, как оно умирает.

И тогда я увидел его.

Дневник.

Он лежал на столе, как метка, как проклятие, как портал, распахнутый прямо в бездну. Как демон, что притворился книгой.

Я бросился к нему, схватил его дрожащими пальцами, не раздумывая, не осознавая, будто подчиняясь команде, вложенной в самое сердце.

Спирт. Лак. Дезодорант. Всё, что могло гореть, я свалил в одну кастрюлю и поджёг.

Пламя взвилось сразу, сорвавшись вверх, чёрное, шипящее, жадное. Дым заволок комнату, треск разносился по стенам, а страницы дневника чернели и изгибались, словно крылья мёртвых птиц.

Я стоял и смотрел, как всё это горело. Как исчезали буквы, слова, судьбы. Как истлевали целые миры.

Я слышал их крики сквозь треск огня. Это были не слова. Это были стоны. Энергии. Фантомы всех тех жизней, что я прожил и утратил.

Каждая буква — крик.

Каждая строчка — смерть.

Но пламя не принесло облегчения.

Ничего не изменилось.

Боль осталась.

Вина осталась.

И я остался — сосудом для всего того, что не сгорело в огне.

Я открыл балкон. Шестой этаж. Ветер ударил в лицо, как пощёчина.

Внизу — огни машин, движение. Люди. Жизнь.

А здесь, в этом теле, в этой голове — только бесконечный кошмар, из которого нет выхода.

— Если это реальность… если это моя последняя жизнь… пусть она закончится здесь.

Я встал на край.

Ветер бил в лицо, обжигая кожу. Полотенце соскользнуло с плеч. Я был босой. Холодно. Но это уже ничего не значило.

Я уже не думал.

Не боялся.

Ничего.

Боялся только одного: что вдруг опять проснусь.

Что снова окажусь в ловушке между мирами, среди голосов, теней и боли.

Я устал.

Я хотел тишины. Абсолютной. Без надежд. Без ожиданий.

Даже если она навсегда.

Я желал этого.

Я закрыл глаза.

Никаких молитв. Ни слёз. Только пустота.

И шаг.

Один.

В пустоту.

Мгновение полёта.

Мир сжалился в точку.

И темнота.

Но… даже она не была концом.

Потому что в ней… кто-то смотрел на меня обратно.

Свет. Белый, как пустота.

Слепящий. Не солнечный. Холодный. Медицинский.

Я попытался моргнуть. Веки будто были из ваты.

Пальцы — как чужие.

Я пытался вспомнить, где я. Кто я. Зачем…

Шаги.

Кто-то подошёл ближе. Мягко, уверенно. В голосе — забота. И что-то тревожное.

— Как вы себя чувствуете?

Женский голос. Тихий.

Я повернул голову — насколько смог.

Это была медсестра.

Белая форма, маска, в руках — планшет с записями.

За её спиной — капельница, тумбочка, монитор. Больничная палата.

Я был в больнице.

— Где… где я? — прохрипел я.

— Вы упали с шестого этажа, мистер Леон, — ответила она мягко. — Вы выжили. Чудом.

Но у вас сильнейшее сотрясение мозга.

И… повреждение памяти.

Она замялась.

А потом, не глядя мне в глаза, продолжила:

— Медики называют это травматической амнезией.

Мозг… чтобы выжить, стирает всё, что может причинить боль.

И иногда — всё подряд.

Я смотрел на неё, но слова не укладывались.

Как будто она говорит со мной, но не обо мне.

Как будто это всё — про кого-то другого.

— Леон… — прошептал я.

— Да. Это ваше имя. Леон.

Вы — Леон.

Но оно ничего мне не говорило.

Как имя персонажа из чужой книги.

Я даже не мог быть уверен, что действительно существовал.

Словно кто-то вырезал из меня самое важное.

— Я… не помню, — прошептал я. — Вообще ничего.

* * *

Шесть месяцев ранее…

Глава 1. Анна

«Некоторые имена навсегда вплетаются в нашу судьбу, даже если мы шепчем их только во снах.»

Когда я закрыл глаза, ничего не предвещало странного.

Пять минут тишины — и что-то внутри меня завибрировало, будто тонкая струна души дрожала в пустоте.

Я подумал: «Наверное, засыпаю.»

Но сон был слишком реальным. Слишком… иначе.

Я открыл глаза.

Потолок — чужой. Высокий, светлый, с тонкими линиями трещин, как паутина времени.

Комната — просторная, утопающая в мягком солнечном свете. Совсем не моя.

И тишина…

Только чьё-то дыхание рядом.

Я медленно повернул голову — и сердце ухнуло в живот.

Она.

Анна.

Спала спокойно, глубоко, с той самой лёгкой улыбкой, которую я когда-то знал.

Я резко сел, дрогнув всем телом, и почти сразу упал с кровати, не в силах поверить в происходящее.

Анна… десять лет назад.

Мы переписывались, гуляли, смеялись. Она была светлой. Доброй. Настоящей.

Тогда я считал, что у меня всё впереди. Друзья, вечеринки, клубы, другие лица и другие тела.

Меня отвлекли от неё, как будто я мог ещё вернуться…

Но не вернулся.

Через пару лет я случайно увидел фото: она в белом платье, обнимает кого-то другого. Счастлива.

А я остался с воспоминаниями, которые никогда не решался перелистать.

И вот теперь — я проснулся рядом с ней.

Не во сне. Не в фантазии.

Я жил его жизнью. Или, точнее… жизнью другого «меня», который остался с ней.

И пока я стоял в этой комнате, на полу, растерянный,

я знал только одно:

Я хотел это помнить.

— Леон… что ты там делаешь? — прозвучал её голос, немного хриплый от сна.

Я замер.

Она приоткрыла один глаз, глядя на меня с мягкой, полусонной улыбкой.

И в этот момент всё остановилось.

Она была… такая же, как раньше. Только ближе, реальнее, живее.

Я не знал, что сказать.

Меня звали по имени, которое звучало слишком естественно — будто я действительно им был.

А ведь я — это я.

Или… не я?

Она потянулась к подушке, провела рукой по своим волосам и снова взглянула на меня:

— Ты такой странный с утра… Ночью опять плохо спал?

Я хотел ответить.

Сказать ей, что я не знаю, где нахожусь. Что я проснулся в теле чужого себя, что всё это — ошибка, сон, иллюзия…

Но слова застряли.

Потому что она была прекрасна.

Потому что я помнил это чувство — ту теплоту, ту легкость, которую чувствовал когда-то, когда она просто была рядом.

И всё стало путаным.

Последнее, что я помню — это вечер. Я сидел дома. Листал ленту, бессмысленно щёлкая по экранам, пытаясь забыться.

Потом — тишина. Сон.

А теперь — это.

Может, я всё ещё сплю?

Но тогда — почему этот сон реальнее всего, что было в моей жизни?

Я просто смотрел на неё.

Молчал.

Анна лежала на подушке, полуулыбаясь, а я — в полной тишине — пытался вспомнить хоть что-то. Хоть один фрагмент, который бы объяснил, кто я здесь.

Медленно встал на ноги, чувствуя странную легкость в теле.

Повернув голову вправо, заметил в углу зеркало.

Отражение смотрело на меня уверенно. Это был я… но не совсем.

Чуть более спортивный. Чуть более загорелый.

И — почти голый. Только трусы.

— Чёрт, — прошептал я и поспешно схватил с кресла футболку и джинсы, прикрываясь, будто пойманный на месте преступления.

— Извини… — выдохнул я неуверенно.

Анна рассмеялась.

— За что извиняться? Ты какой-то странный сегодня… — её голос был мягким, игривым.

— Ладно, иди в душ, потом пойдём завтракать.

— Хорошо, — ответил я.

Только вот… где здесь душ?

Я вышел из спальни и оказался в длинном коридоре. Всё выглядело как-то… не по-настоящему.

То есть — слишком чисто, слишком чуждо.

Начал открывать двери одну за другой: гардероб, кладовая, кабинет…

И, наконец, ванная.

Зайдя внутрь, я повернул кран и подставил лицо под прохладную струю воды.

Долго стоял, умываясь, словно пытался смыть тревогу, соскрести чужую память.

— Что, чёрт возьми, происходит?.. — прошептал я.

Почему я ничего не помню?

Последнее — это как я лежал в своей квартире, пролистывая бессмысленные ленты соцсетей.

А теперь — я здесь.

С Анной. В доме, который вижу впервые.

— Может, у меня болезнь?.. — подумал я.

Амнезия? Психоз?

Или, может, это всё же сон?

Но вода была холодной.

И отражение в зеркале — настоящим.

А сердце…

Сердце билось так, будто это и есть реальность.

Я вышел из душа, вытерся, оделся — машинально, как будто тело действовало само.

Но путь на кухню был осознанным.

Меня вёл запах.

Нет, не еды — её аромат я даже не почувствовал сразу.

Это были её духи.

Тот самый запах, который я не слышал, кажется, десять лет.

Свежий, как прохладный ветер. Тёплый, как весеннее утро. Он был не просто парфюмом — он был частью её природы.

На секунду меня отбросило назад, туда, где мы были другими. Где всё только начиналось.

Она не сменила духи…

И этот факт разбил что-то во мне.

Я вошёл в кухню.

Просторная, светлая. Окно распахнуто, сквозняк играет с занавеской.

Анна стоит у плиты, в её движениях — лёгкость, которую я помнил.

— Садись, дорогой, почти готово, — сказала она, не оборачиваясь.

Я сел.

Просто наблюдал.

В руке она держала сковороду, ловко переворачивала омлет с чем-то ароматным, что я не смог распознать.

Потом подошла ко мне, поставила тарелку на стол…

…и поцеловала меня в голову.

Это было… нежно. Тепло.

Так, как целуют тех, кого действительно любят.

— Ты какой-то тихий сегодня, Леон… — произнесла она, глядя на меня с лёгкой улыбкой.

Я не ответил.

Потому что внутри было столько слов, что они поглотили друг друга.

И только мысль звучала отчётливо:

«Если это сон… пусть он длится как можно дольше.»

— Спасибо, — произнёс я почти шёпотом, и сам удивился тому, как непривычно звучит мой голос в этом доме.

Внутри будто закипала буря — тихая, вязкая, но неумолимая.

Столько вопросов к ней. К себе. К этому странному, слишком тёплому и правильному миру, в который я провалился без предупреждения.

Я хотел спросить: где мы?

Кто я для неё?

И главное — почему я ничего не помню?

Но язык словно прирос к нёбу.

Я боялся, что одно неверное слово… разрушит всё.

Как будто стоял в стеклянной комнате, полной света, и знал: если пошевелишься — стены треснут.

Я ел, почти не ощущая вкуса. Движения были механическими.

Мозг — как в тумане.

Но взгляд сам собой скользнул в угол кухни, туда, где рядом с книжной полкой стояли какие-то милые безделушки, керамические фигурки, подсвечник, и — фотография в деревянной рамке.

Что-то в ней потянуло. Неизвестное. Или, наоборот, слишком хорошо забытое.

Я встал, подошёл ближе.

Взял рамку в руки.

Мы.

Я и Анна.

На фотографии — мы стояли, обнявшись, на фоне цветочной арки.

Анна — в изящном белом платье, лёгком и струящемся, как утренний ветер.

Я — в чёрном костюме с бабочкой, ухоженный, уверенный, молодой… и такой, каким я не чувствовал себя уже много лет.

Мы смеялись. Наши лица сияли.

Это была не просто фотография — это был момент, в который хотелось вернуться.

Свадьба.

Наша.

В этот момент что-то внутри меня дрогнуло, словно включился старый кинопроектор.

Я пошатнулся, едва не уронил рамку. Потемнело в глазах — резко, как будто вспыхнула лампа и тут же погасла.

И началось.

Картинки, воспоминания, эмоции — всё хлынуло в голову, как разлившаяся река.

Фрагменты чужой жизни — но такой яркой, тёплой, близкой.

Мы поженились.

Это была красивая церемония — не вычурная, но полная искренности.

После свадьбы — медовый месяц в Индонезии.

Белый песок. Бирюзовое море. Мокрые от смеха волосы.

Она кричала от волн, а я ловил её, будто спасал от уносящего потока.

Вечера на террасе с бокалами вина.

Пьяные разговоры под звёздами.

Мы говорили о будущем, о доме, о детях, о том, какими станем в старости.

Потом — возвращение.

Совместная жизнь.

Первый раз, когда мы увидели этот дом и поняли — он наш.

Как таскали коробки. Спали на матрасе на полу, среди хаоса переезда.

Я видел ужины, смех, её сонный голос по утрам.

Новых друзей, совсем других.

Но что-то было странным.

Те, кто был рядом со мной в прошлой жизни — исчезли.

Мои старые друзья. Те, с кем я вырос, с кем бегал по дворам, делил секреты, драки, первую сигарету.

Их не было.

В этом мире — я был другим.

Я выбрал другую жизнь.

И ещё…

Я увидел больничные палаты.

Яркий свет. Молчаливые очереди. Документы, анализы, врачи.

И Анну — рядом.

С той же силой в глазах, но уже без блеска.

— Не волнуйся… со временем получится, — говорила она, пытаясь улыбнуться.

Но я не знал — о чём речь.

Эти воспоминания не были моими.

Они принадлежали другому «я», который прожил эту жизнь.

Но сейчас…

Они были во мне.

Я не мог больше сдерживаться.

Что-то в груди сдавило, дыхание стало тяжёлым.

— Анна… — выдохнул я, почти неузнавая собственный голос, — с тобой всё в порядке?..

Она оторвалась от плиты, удивлённо посмотрела на меня.

— Конечно, — сказала она просто, тепло, как будто вопрос был неуместным.

— А почему ты спросил?

Я отвёл взгляд на секунду, потом вернулся к её глазам.

— А со мной? Я… Я болен?

Она подошла ко мне медленно, с лёгкой улыбкой на губах, но в её движении было что-то ласковое, почти материнское.

Обняла лицо ладонями, провела большими пальцами по моим скулам.

— Нет, дурачок, — сказала она. — Мы здоровы, как быки.

И, не отпуская, поцеловала меня.

Я закрыл глаза.

На секунду мир исчез.

Не осталось стен, не осталось прошлого и будущего — только этот поцелуй.

Мягкий. Медленный. Такой знакомый, как будто мы были вместе всегда.

Я не хотел отрываться.

В этом касании было всё, чего мне не хватало в жизни.

Я улыбнулся, отстранился чуть-чуть, глядя на неё, и будто в шутку спросил:

— А сколько лет мы женаты, м-м?

Она хмыкнула, но в следующую секунду её взгляд стал строгим.

— Завтра юбилей. Десять лет, между прочим.

Она склонила голову на бок, прищурилась.

— Ты что, забыл?.. Специально издеваешься надо мной, да?

Я рассмеялся. Искренне, по-настоящему.

— Конечно, любимая. Просто шучу…

Но внутри всё оборвалось.

Десять лет.

Десять лет с Анной. С девушкой, которая была для меня когда-то возможностью.

Потенциалом. Мечтой, упущенной во имя глупых друзей, бессмысленных ночей и чужих улыбок.

И тут…

Я спросил, стараясь сделать это максимально невинно, но внутри сжимаясь от предчувствия:

— А где дети? Они в садике?..

Я смотрел ей прямо в глаза.

В воспоминаниях, которые хлынули на меня ранее, не было детей. Ни детской комнаты, ни игрушек, ни ни одного момента с криками и смехом.

Это казалось странным.

— Издевайся, издевайся… — пробурчала она с улыбкой, отмахиваясь рукой. — Но хорошо, что ты напомнил.

Она поставила чашку в раковину и повернулась ко мне с полной серьёзностью, в её глазах сверкнула искра надежды.

— Завтра утром нам нужно к врачу. Не забудь. Нельзя пропускать сеансы.

Я верю, что она поможет нам.

Она подошла ближе, её глаза блестели.

— Вот увидишь… когда всё получится — наши дети будут ходить в самый лучший садик на свете.

Я молчал.

Но теперь знал.

Эти анализы.

Врачи.

Ожидание, о котором я не понимал.

Всё это — из-за бесплодия.

Уже десять лет…

Чёрт.

Я посмотрел на часы.

Циферблат показывал почти десять утра.

Воскресенье.

День, который должен быть тихим. Медленным. Заполненным ничем.

Я прошёл в гостиную и сел на диван.

На ощупь взял пульт, включил телевизор — просто чтобы был звук.

Экран мигнул, заговорил голосом ведущего, заиграла заставка передачи.

Но я не слышал.

Всё это было фоном к шуму в моей голове.

Анне кто-то позвонил.

Она отошла на кухню, говорила спокойно. Смех. Звонкий, тот самый, от которого раньше замирало сердце.

— Леон, тебе привет от Марии, — крикнула она через плечо.

Я замер.

Мария…

Имя не вызвало ни одного образа. Ни лица. Ни интонации.

Ничего.

Я хотел притвориться, что вспомнил, но даже на это не хватило сил.

Я смотрел в экран.

Передача шла. Люди что-то обсуждали.

Но я их не видел.

Я был внутри себя.

Мысли, обрывки воспоминаний, как разбитые зеркала — отражают, но не дают цельной картины.

Я не помнил вчерашний день.

Или… не знал, какой из «вчерашних» был настоящим.

В одной памяти — мы с Анной были у друзей.

Смех. Вино. Она была почти пьяна, тянулась ко мне, шептала на ухо глупости.

Мы вернулись поздно. Упали в постель, как дети, смеясь и обнимаясь.

В другой — я был один.

В пустой квартире.

Лента социальных сетей. Холодный чай.

Глухое одиночество, в котором имя «Анна» было лишь эхом.

Она ушла… уже много лет назад.

Так что было вчера?

Где был «я»?

Я чувствовал, как начинает сжиматься что-то в голове.

Как будто череп стал тесен для всего, что внутри него.

Что со мной?..

На секунду мне показалось, что сердце остановилось.

Я закрыл глаза.

И подумал:

Если я не разберусь, где правда, а где нет — я сойду с ума.

Всё шумело, крутилось, ломалось внутри…

Но я сказал себе: хватит.

Что бы это ни было — сон, бред, вторжение в чужую реальность — сейчас я здесь.

Я с Анной.

Она моя жена.

И это — реальность.

В голове пульсировало:

Живи этим. Прими это. Пока не исчезло.

Я потянулся к телефону, открыл банковское приложение — почти машинально.

И вдруг…

На экране — баланс.

Сумма была серьёзная.

Несколько нулей.

Я не беден.

Я — успешен.

И как будто в подтверждение, всплыла в памяти новая мысль:

Я работаю в банке.

Помощник директора. Хорошая должность. Спокойная. Статусная.

Всё это — моя жизнь.

Не разрушенная, не потерянная, не испорченная глупыми выборами.

Я поднялся с дивана и пошёл к Анне.

Она стояла у окна, пила чай, и свет ложился на неё так, что казалось — она сама светится.

— Собирайся, — сказал я, подойдя ближе. — Пойдём погуляем. Потом — в ресторан.

В глазах у меня была радость. Настоящая. Не сиюминутная, не фальшивая — полноценная.

Анна чуть удивлённо подняла брови.

— Может, завтра?.. — сказала она с мягкой улыбкой. — Всё-таки наш юбилей.

Я подошёл ближе, взял её за руки.

— И завтра пойдём.

И послезавтра, и через неделю, и всегда.

Я чувствовал, как моя душа наполняется этим простым моментом.

Как будто я заново учусь дышать.

Она смотрела на меня чуть дольше, чем обычно.

А потом кивнула.

— Ладно. Только дай мне минут десять.

— У тебя есть вся вечность, — ответил я.

Мы начали переодеваться.

Я выбирал рубашку, она перебирала платья.

Мы переглядывались, шутили, смеялись, как будто всё вокруг было обычным, понятным.

А я тем временем ловил на себе каждую мелочь:

Её смех.

Как она прячет губы, когда хочет не рассмеяться, но не может удержаться.

Как поправляет волосы.

Всё это — моё настоящее.

И пусть будет так, пусть это длится.

Пусть этот мир не исчезнет.

Я не хочу просыпаться.

День был удивительно тёплым, почти весенним, хотя на календаре уже стояла поздняя осень.

Солнце будто сжалилось над нами и решило немного задержаться. Оно мягко скользило по улицам, отражалось в витринах, согревало лица прохожих.

Даже воздух казался другим — тише, прозрачнее, как будто мир замер, затаившись, чтобы не спугнуть этот момент.

Анна держала меня под руку.

Мы шли медленно, неспешно, будто у нас впереди была вся жизнь, и никуда не нужно было спешить.

Она говорила что-то о своих знакомых. О девушке, которая купила новый велосипед. О коллеге, который наконец-то решил жениться.

Потом — о планах на отпуск.

Она мечтала о Тоскане, о виноградниках, о доме в деревне с оливковыми деревьями.

Я слушал не слова.

Я слушал её голос.

И думал:

Вот так живут счастливые люди.

В какой-то момент Анна остановилась, повернулась ко мне и, глядя прямо в глаза, сказала:

— Спасибо, что выбрал меня. Тогда, десять лет назад.

Я улыбнулся.

— Я не мог не выбрать.

Она улыбнулась в ответ.

Но её глаза…

На долю секунды в них промелькнуло что-то иное.

Пустота?

Усталость?

Или, может, страх?

— Что случилось? — спросил я.

Она отвела взгляд.

— А если… если я никогда не смогу родить тебе детей? — проговорила она тихо, почти шёпотом.

Мгновение повисло в воздухе, как капля перед падением.

— Из тебя бы получился… прекрасный отец, — продолжила она. — А я…

— А из тебя — прекрасная мама, — сказал я сразу. Твёрдо, без паузы.

— Не волнуйся. У нас всё получится.

Она слабо улыбнулась, но в глазах загустели слёзы.

— Я просто не хочу… чтобы ты однажды согласился усыновить ребёнка только ради меня.

— Я знаю, как ты хочешь… чтобы это был твой.

— По-настоящему твой. Из твоей плоти и крови.

Она попыталась улыбнуться, но это было уже не про радость.

Слёзы выступили на ресницах, и она резко отвернулась, будто не хотела, чтобы я это видел.

Я подошёл ближе, обнял её.

Поцеловал в макушку — осторожно, бережно.

— Всё будет хорошо, — шепнул я. — Обещаю.

Мы стояли так в тишине, пока её дыхание не выровнялось.

Я чувствовал, как хрупок этот момент.

Как мир дрожит, будто натянутая нить.

— Давай сменим тему, — сказал я. — Пойдём в ресторан. Ты ведь знаешь, как я люблю, когда ты выбираешь вино и притворяешься сомелье.

Она хмыкнула.

— Да-да. Только я, между прочим, всегда угадываю, что тебе понравится.

— Потому что ты читаешь меня как открытую книгу.

— Может быть… — сказала она, смотря вперёд, в сторону улицы.

Но в её голосе прозвучала нотка…

Едва уловимая, но другая.

Как будто она уже знала, что я не останусь.

Я не подал виду.

Я держался за это мгновение, как утопающий — за воздух.

И мы пошли дальше.

К ресторану.

К вечеру.

К чему-то, что я всё больше боялся потерять.

Мы вошли в ресторан под вечер.

Внутри было мягко и уютно, как в старом фильме.

Неяркий свет отражался от бокалов, сквозь окно тянулся отсвет заходящего солнца.

Скатерти — белоснежные, посуда — будто из прошлой эпохи.

Всё было настолько гармоничным, что казалось: этот вечер создан только для нас.

Мы заказали итальянское вино — лёгкое, терпкое, с запахом лета.

Французское блюдо с названием, которое я не запомнил, оказалось удивительно вкусным.

Но на самом деле я не чувствовал вкуса.

Я чувствовал её.

Анна смеялась, что-то рассказывала, касалась моей руки, и в этих движениях была жизнь.

Настоящая, невыдуманная.

Вино потихоньку разливалось по телу теплом.

Я откинулся на спинку стула, смотрел на неё и вдруг сказал:

— Я очень пьян.

Она приподняла брови, рассмеялась.

— Уже? Так быстро?

Я покачал головой.

— Я пьян тобой.

Она замолчала на секунду.

Я продолжил, чувствуя, как на сердце становится легче:

— Ты такая красивая. Такая настоящая.

Ты добрая. Мягкая.

Я счастлив, что ты в моей жизни.

Она посмотрела на меня чуть иначе — будто увидела что-то новое, что-то из глубины.

— А я счастлива, что ты — в моей, — сказала она. — Мой. Любовь моя.

И вдруг в ресторане заиграла та самая мелодия.

Танец.

Медленный, знакомый.

Я встал, протянул руку.

— Потанцуем?

Она кивнула.

Мы вышли на центр зала.

Люди отодвинулись, уступив нам место, будто знали — этот танец нам нужен.

Я обнял её.

И в этот момент исчезло всё.

Не было ресторана.

Не было города.

Было только тёплое тело в моих руках, её дыхание у ключицы, и музыка, похожая на воспоминание.

Мы кружились медленно, словно время решило остановиться.

Я не чувствовал никого вокруг.

Как будто в этом огромном, бесконечном мире были только мы двое.

Я влюбился в неё.

Снова.

И страшно было лишь одно.

Что всё это — временно.

Может и нет..

После танца мы присели обратно за стол.

Оба чуть запыхавшиеся, но счастливые — в глазах блестело вино и что-то большее.

Анна почти сразу взяла в руки телефон.

Я заметил, как её лицо слегка изменилось.

В глазах — неуверенность, ожидание.

— Ждёшь звонок? — спросил я, глядя прямо на неё.

Она на секунду закусила губу, потом кивнула.

— Если честно… сегодня должны были прийти итоговые результаты анализов.

Я замер.

— Я хотела сделать тебе сюрприз, — продолжила она. — Врачи уверены, что вероятность положительного ответа — девяносто процентов.

— Девяносто… — прошептал я.

— Но пока ничего не пришло, — закончила она, опуская глаза на экран. — Я… просто жду.

Я накрыл её руку своей, сжал нежно.

— Ничего.

— Послушай, ты рядом со мной — и это уже лучший подарок.

Она улыбнулась, выдохнула.

Мы больше не говорили об этом.

Вечер завершился в тихом уюте, без слов, без громких признаний.

Просто взгляды. Просто тепло.

Мы вышли из ресторана, когда за окнами уже темнело.

Город мерцал, как большая живая карта.

На подходе к дому, у самых дверей, я замер.

— Чёрт, у меня закончились сигареты.

— Иди, — сказала она. — Только быстро.

— Тебе что-нибудь нужно?

Она наклонилась ближе, прошептала на ухо:

— Мне нужен только ты!

И, улыбнувшись, подтолкнула меня за плечо.

— Я жду тебя. Иди скорее, любимый.

— Мигом, — ответил я.

Она вошла в подъезд. Я проводил её взглядом, и когда дверь закрылась, развернулся и пошёл в сторону магазина.

Он был рядом, всего пять минут пешком.

Внутри пахло пылью, старым кофе и пластиком.

Я взял сигареты, но взгляд зацепился за винный отдел.

Как будто голос изнутри прошептал:

«Продли этот вечер. Пусть он длится дольше.»

Я подошёл к полке, внимательно изучил бутылки.

Остановился на одной — насыщенный красный, с ароматом вишни и дуба.

— Сегодня мы не будем спать, — сказал я сам себе. — Сегодня — просто… продолжим.

На душе было светло.

Я вышел на улицу с бутылкой в руке, почувствовал прохладный ветер, вдохнул глубже.

Город дышал.

Я — тоже.

И с каждой секундой я чувствовал, как внутри растёт благодарность.

Благодарность Вселенной. За неё. За этот день. За то, что у меня есть, хоть на миг, всё.

Я шёл домой, тихо подпевая себе какую-то мелодию.

Я открыл дверь.

Свет в прихожей был включён.

Всё выглядело… спокойно.

Но слишком тихо.

— Дорогая? Я пришёл…

Я сделал пару шагов внутрь и усмехнулся:

— И не дай бог ты уже уснула…

Ответа не было.

И в следующую секунду — я увидел её чашку.

Любимую. Та, из которой она пила чай с лимоном, когда болела. Та, которую берегла, как воспоминание.

Она лежала на полу.

Разбита.

Осколки, как раны.

Что-то кольнуло внутри.

— Анна?.. — голос сорвался.

— Всё хорошо?..

Тишина.

Я подошёл ближе.

Возле осколков лежал факс.

Рядом — лист бумаги.

Я поднял его. Бумага была тёплая. Недавно распечатанная.

Письмо из больницы.

От врача.

Много медицинских терминов, которых я не понимал. Слова — плотные, сухие, будто защищались от смысла.

Но глаза зацепились за строки:

«Я дал вам слово, что буду честен и прям…

…Мне очень жаль.

…Увы, вы никогда не сможете иметь детей.»

Мир покачнулся.

В груди — тяжесть.

В теле — вибрация, как будто кровь вдруг стала холодной.

Рядом, чуть дальше — другое письмо.

Написано от руки. Торопливо. Почерк её.

Я взял лист, развернул.

***"Мой Леон…

Любимый.

Я так тебя люблю.

Я знаю, как ты ждал этого ответа.

Я знаю, как ты надеялся.

Я мечтала быть прекрасной матерью твоих прекрасных детей.

Но не судьба.

Не для меня.

Я знаю, ты меня любишь.

И ты никогда не отпустишь меня.

Но я не хочу видеть тебя полусчастливым.

Не хочу, чтобы ты жил, сдерживая боль.

Со мной не получилось…

Но с другой получится.

Я прошу: найди её.

Найди ту, что подарит тебе то, чего я не смогла.

Я отпускаю тебя.

Прости меня.

Я сделала это не против тебя.

А ради тебя.

Я прошу — не вини себя.

Это был мой выбор.

Люблю тебя.

Навсегда.

Твоя Анна.«***

Я стоял в центре комнаты, и листы в руках дрожали.

В груди — пустота.

Словно вырвали кусок сердца и оставили только воспоминание о том, что когда-то билось.

— Анна!..

Я закричал.

Громко, хрипло, в отчаянии, которое разрывает лёгкие.

Я метался по комнатам, открывал двери, срывал занавески, проверял шкафы — будто она могла прятаться, играя со мной.

— Анна!! Ответь!..

Воздуха становилось всё меньше.

Я не дышал.

Дом был тихим, как смерть.

И вдруг я почувствовал что-то под ногой.

Холод.

Мокро.

Я опустил взгляд.

Пол был залит водой.

Лужа, прозрачная, но с тонкой алой каймой.

— Нет…

Я рванулся в сторону ванной.

И увидел её.

Анна.

Ванна наполнена до краёв.

Вода — красная.

Не алое пятно, а целое море боли.

Её лицо — бледное, как снег.

Глаза закрыты.

Никакого дыхания.

Ни малейшего движения.

Рядом на полу — лезвие.

На запястьях — глубокие порезы.

Не царапины. Не попытка.

Выбор.

Кровь уже не текла.

Последние капли стекали по кромке ванны, исчезая в мраморе.

— Нет…

Я опустился на колени, опустил руки в воду.

Тёплая.

Я обнял её. Вынул из воды.

Её тело обмякло в моих руках.

Я трясся. Плакал. Шептал её имя, словно это могло вернуть её.

— Зачем… зачем ты это сделала?..

Я прижал её к себе.

— Я был счастлив.

Голос сорвался.

— Я был самым счастливым человеком рядом с тобой…

— Ты убила нас…

Я повторял это снова и снова.

Как молитву.

Как приговор.

Ты убила нас…

Я не открывал глаз.

Только держал её.

Только плакал.

Я обнимал Анну так крепко, как будто мог вдохнуть в неё жизнь одним лишь прикосновением. Как будто мог передать ей всё тепло, которое не успел отдать раньше.

Сжимал веки до боли, так, что казалось — ещё чуть-чуть, и они исчезнут внутрь черепа, провалятся в ту же бездну, куда упало всё вокруг.

Боль… она не была похожа на рану. Это была не боль даже — это была пустота. Пустая воронка там, где раньше билось сердце.

И я знал — я виноват.

Чёртова сигарета.

Если бы не она, я бы не вышел. Не оставил её одну.

Если бы не второе вино… если бы не этот вкус, за которым я погнался, как дурак.

Я думал, у нас есть время. Думал, что она крепче.

Но я знал, как она на самом деле хрупка. Я ведь помнил…

Помнил, как в первый раз, когда она узнала о диагнозе — о бесплодии — её сломало.

Я тогда держал её в объятиях, как сейчас. Слушал, как она рыдала, не в силах выговорить ни слова.

Она тогда уже хотела уйти. Навсегда.

Психологи работали с ней неделями, я сам не отпускал её ни на секунду — и мы думали, что преодолели это.

Я верил, что она исцелилась.

А теперь — вот она. Безмолвная.

Я шептал: «Прости. Прости. Прости.»

Как будто это что-то меняло.

Как будто слова могли зашить дыру, в которую проваливалась вся моя реальность.

Только сегодня я почувствовал, что жив.

Только сегодня я поверил, что могу быть счастлив.

Что всё, что было до этого — лишь дорога к этой любви, к этому свету.

Сегодня… я был сверхчеловеком.

Сверхсчастливым.

А теперь — ничего.

Прах.

— Это наказание?.. — прошептал я. — За что?..

Ответа не было.

Только гул в ушах, будто вселенная замолчала.

— Лучше бы… лучше бы тебя не было вообще, — выдохнул я. — Чем так…

— Лучше бы я не знал, как это — любить тебя так.

…

И в ту же секунду — всё изменилось.

Мир… задрожал.

Всё вокруг словно растянулось, как ткань, натянутая до предела.

Пол подо мной — стал мягче, как будто из под ног исчезла опора.

Воздух вибрировал. Его стало… меньше.

Я вдыхал — но лёгкие не наполнялись.

Я чувствовал, как будто кто-то вытягивает из меня душу медленно, пальцами, сжимая горло изнутри.

Запах крови — исчез.

Шум воды — пропал.

Даже вес её тела… стал другим. Лёгким. Почти воздушным.

Словно она уже уходила — растворялась.

И вместе с ней — я.

Моё собственное тело начало дрожать, сначала незаметно — потом всё сильнее.

Судороги поднимались от ног к груди.

Сознание терялось в вихре воспоминаний и боли.

Я слышал внутри себя, как сердце сжимается… медленно… умирает.

Не физически. Душевно. Я умирал с ней.

Я пытался удержаться. Кричал внутри. Но не было сил даже поднять голову.

Мир исчезал вокруг меня, как старая плёнка, свёрнутая в обратную сторону.

И потом — только тьма.

Не глухая. Не спокойная.

А такая… в которой забываешь, кто ты.

Я открыл глаза.

Комната исчезала.

Стены растворялись, как дым.

Свет мерцал, как старая лампа.

Я открыл глаза.

Медленно.

Сквозь слёзы.

Тёплые капли текли по щекам, по шее, пропитывали подушку.

Перед глазами — потолок.

Серый. Пустой. Без трещин. Без теней.

Я знал его.

Моя комната.

Моя реальность.

Я вернулся.

И был снова один.

Тишина в комнате была не просто тишиной — она была равнодушием.

Всё здесь было таким, каким я оставил.

Телефон на зарядке.

Кружка на столе.

Жалюзи чуть приоткрыты.

Никаких следов.

Ни её голоса.

Ни письма.

Ни крови.

Как будто ничего не было.

И только моя душа знала:

Было.

Я лежал, не двигаясь.

Каждый вдох — будто пытка.

Каждая мысль — как гвоздь в сердце.

Сегодня я держал её за руку.

Сегодня я танцевал с ней.

Сегодня я слышал, как она говорит: «Я жду тебя».

А теперь…

Только подушка.

Только я.

Только пустота.

Я не встал. Не мог. Просто лежал, глядя в потолок, словно он мог дать ответы. Этот потолок был мне знаком — до каждой трещины, до каждой тени. Мои стены. Моя кровать. Моя тишина.

Всё моё.

И всё — как прежде.

Но в этом «прежде» что-то изменилось.

Запах.

Он пришёл первым. Лёгкий, едва уловимый, почти нереальный — но слишком настоящий, чтобы быть случайностью.

Сладковато-свежий. Такой же, каким он был там.

Я знал его. Знал до боли. До мурашек.

Он исходил от подушки, пропитывал воздух, жил между складок одеяла, будто она только что встала. Я вдохнул глубже. Хотел убедить себя, что всё это иллюзия. Что это остатки сна, фантом памяти.

Но нет.

Он не исчезал.

Он оставался — упрямый, тёплый, как её прикосновение.

Я сел. Осторожно, медленно, будто каждое движение было против тела. Оно казалось тяжёлым, не своим. Как будто я прожил не ночь — а десятилетие.

Голова — туман.

Грудь — тугая.

Как будто внутри застряло имя, и не может выйти.

Я не знал… спал ли я.

Или умер.

Или…

Или я действительно попал туда.

В ту жизнь, где всё было иначе. Где она была рядом.

Вспомнилась улица.

Её платье.

То, как она смотрела на меня — глубоко, с верой.

— Мне нужен только ты, — сказала она тогда.

Я услышал её сейчас. Не воображением. Ушами.

Как будто она стояла за спиной.

Я резко повернулся.

Никого.

Конечно, никого.

Но голос остался. Он будто поселился под кожей, между рёбрами. Там, где сердце. Там, где уже нечего спрятать.

Я провёл рукой по лицу. Влажно.

Я плакал.

Во сне? Сейчас? Всегда?

Одна мысль крутилась, будто молитва:

Если это был сон… почему так больно?

Почему этот запах всё ещё здесь?

Почему сердце всё ещё зовёт её имя?

Почему я до сих пор хочу вернуть то, чего… возможно, никогда не было?

Пусть это был всего лишь сон. Иллюзия. Химера, вызванная усталостью, тоской, одиночеством.

Так мог бы сказать кто-то другой.

Но не я.

Я не мог так просто забыть.

Не мог выкинуть из головы её голос, запах, прикосновение.

Не мог вычеркнуть тот вечер, ту вину, ту любовь.

Она умерла у меня на руках.

И пусть это была не моя реальность…

Я почувствовал её смерть, как свою.

Поэтому я встал.

Подошёл к полке.

Взял дневник.

Он был старый. Толстый. Почти забытый.

Когда-то я вёл его, чтобы понять себя. Потом бросил — испугался того, что начну помнить слишком глубоко.

Теперь — вернулся.

Открыл.

Взял ручку.

Начал писать.

Строчка за строчкой.

Всё, что видел. Всё, что чувствовал.

Я описал улицу. Её. Наш танец. Ресторан. Кровь. Письмо. Последний взгляд. Переход.

Слёзы. Бессилие. Возвращение.

Всё.

Я не знаю, что это было.

Но я знаю — это было нужно.

Может быть, вселенная хотела сказать мне что-то.

Может быть, она устала от моих вопросов и решила дать мне ответы.

Может быть, она показывает мне, что нельзя вмешиваться в судьбу.

Что она — видит больше. Знает лучше.

Что у всего есть свой смысл… даже у боли.

Но внутри я чувствую другое.

Я — не случайный человек.

Я избранный.

Она отвечает мне. Она ведёт меня.

Она показывает мне мои варианты — те, что терзали меня годами.

Показывает их не как иллюзии, а как реальности.

Она даёт мне то, чего я сам себе не мог дать:

Ответы на вопросы, с которыми я не мог себя простить.

И за это…

Я благодарен.

Не зная кому.

Не зная зачем.

Но благодарен.

Любопытство.

Не то, которое жжёт и терзает. А тихое, почти тёплое.

Мне вдруг захотелось узнать — где она сейчас.

Здесь. В этой реальности.

Анна.

Я открыл ноутбук. Открыл социальные сети.

И начал искать.

Имя. Город. Предположения. Лица.

Прошло минут двадцать. Может, чуть больше.

И я нашёл её.

Анна.

Она… прекрасна.

Такая же, как и тогда. Иная — но всё равно она.

Улыбка. Глаза. Свет.

Я листал фотографии, будто боялся, что в какой-то момент она исчезнет с экрана.

Но она не исчезала.

На одном из снимков — маленькая девочка.

Смотрит в камеру серьёзно.

Те же глаза, что у Анны. Та же линия губ. Та же энергия.

— Дочь, — прошептал я.

А рядом — мужчина. Её муж.

Уверенный. Тёплый. Настоящий.

И всё, что я видел между ними, было не маской.

Это была жизнь. Их жизнь.

Они вместе. Давно.

Счастливы.

Я откинулся на спинку кресла.

Закрыл глаза.

В груди — тишина. Не пустота. Не боль.

Тишина, как согласие.

Вселенная…

Она знала лучше.

Знала, что бы ни случилось — не со мной должна была быть её судьба.

И я увидел это.

Я прожил это.

Я принял это.

И в этом принятии — я стал свободен.

Пусть и чуть-чуть. Но стал.

Я закрыл дневник, медленно провёл рукой по обложке, будто хотел погладить всё то, что осталось на страницах. Там была боль. Там была правда. И, кажется, я впервые написал её не для кого-то — а для себя.

В комнате стало тесно. Воздух казался выдохнутым, как будто стены сами устали держать меня внутри. Я вышел. Без цели, без мыслей, без наушников. Просто — вышел.

Парк встретил меня тишиной, в которой слышалось многое. Сухой щелчок ветки под ногами. Голоса детей на качелях. Мягкий шорох листвы, падающей на асфальт. Осень ещё держалась, но не умирала — она наблюдала, как будто ждала, когда я сделаю вдох.

Я шёл медленно. Не потому что некуда было спешить, а потому что спешить уже не хотелось. Я чувствовал, как мысли растворяются, как отпускают. Прошлое отступает — не уходит, нет, — но словно делает шаг назад, давая мне пространство.

И если быть честным… здесь, в этой реальности, тоже есть место свету. Не всё так плохо. Да, не всё сбылось. Да, что-то потеряно. Но что-то и сохранено. Я — не пуст. Я не сломан. Я стою. Я дышу.

Я опытен. Я умен. Я выжил.

И теперь у меня есть главное — право.

Право жить дальше.

И, если получится, дольше.

Не по привычке. Не по инерции.

А по-настоящему.

Я улыбнулся. Не ярко, но — честно.

В первый раз за долгое время — эта улыбка не казалась маской.

Она была моей. Искренней.

Как знак тому, что я — ещё здесь. Что я есть.

Я пошёл дальше.

Обычный вечер. Моя комната.

Тусклый свет от лампы и экран телефона — всё, что освещает пространство.

На часах — 03:17.

В глазах — усталость.

В пальцах — привычка листать бесконечную ленту новостей.

Лица. События. Мемы. Глупости.

Но мысли…

мысли не дают покоя.

Они гудят внутри, как рой — без порядка, без пауз.

Словно кто-то открыл старый чемодан, и все голоса прошлого высыпались наружу.

Я чувствую, как усталость подкрадывается — но это не покой, а тяжесть.

Нечто между забытьём и тревогой.

И всё-таки я ложусь.

Поворачиваюсь на бок.

Телефон падает рядом на кровать.

Экран гаснет.

Мысли ещё кружатся, но уже тише.

И вот — как будто кто-то медленно выключает звук,

и я засыпаю.

Словно снова перехожу границу.

Невидимую. Опасную.

Сон.

Тьма.

Глава 2. Лотерея

«Судьба играет честно. Просто правила она объявляет после игры.»

Я проснулся.

Но не в кровати.

Я лежал на диване, лицо уткнуто в подушку, шея затекла.

Телевизор гремел на всю комнату.

Какой-то эфир — звуки, свет, чужие лица, которые казались… слишком знакомыми.

— Чёрт… — выдохнул я и потянулся за пультом.

Я хотел выключить это безумие и снова провалиться в сон, но как только нажал на кнопку —

что-то внутри щёлкнуло.

Рука зависла.

Этот голос.

Этот тон.

Этот ведущий.

Я знал его.

Слишком хорошо.

Слишком давно.

Я сел, медленно, будто боялся нарушить хрупкое равновесие.

На экране — то самое шоу.

«Сегодня твой счастливый день!» — говорил он.

«В 17:00 ты можешь стать богаче на 5 миллионов долларов!»

«Всё, что нужно — выбрать 6 счастливых цифр. Не просто цифры. Твои. Особенные.»

Мир замер.

Я помнил.

Каждое слово.

Каждое чувство, с которым я когда-то услышал эту фразу.

Я не поверил.

Вскочил, схватил телефон.

Дата. Время.

08.08.2018

14:35

Я перестал дышать.

Это был тот самый день.

Я знал его, как своё имя.

Я жил в нём. Я умирал в нём. Я проклинал себя из-за него.

Вчера я был в 2024 году.

Я жил другой жизнью.

А теперь…

Я вернулся.

Назад.

В тот поворотный день.

Я сел на край дивана, не веря глазам, не веря себе.

Пальцы дрожали.

Мой билет…

Мои цифры были: 12, 18, 21, 33, 8, 9

Выигрышный билет: 12, 18, 21, 33, 9, 10

Если бы я тогда…

Просто…

выбрал 9 и 10.

Я стал бы миллионером.

Пять миллионов долларов. Пять.

Они были уже почти у меня в руках.

Но я выбрал не те числа.

И всё рухнуло.

Я не мог простить себя месяцами.

Я ненавидел этот день.

Я думал — это была шутка вселенной.

Злая. Холодная. Жестокая.

А теперь она вернула меня сюда.

Зачем?

Чтобы я исправил?

Или чтобы снова сломался?

Я не просто так здесь.

Я знал это с каждой клеткой.

Вселенная не делает ничего просто так — и она не даёт второй шанс, чтобы ты снова отвернулся.

На этот раз я не упущу.

Не позволю.

Я помнил всё: дату, голос ведущего, слова, свет экрана, жар в груди.

И, главное, я помнил эти шесть проклятых цифр.

Почти правильных.

Почти.

12.18.21.33.8.9

Но в этот раз…

9 и 10.

Я выскочил из дома почти босиком.

Бежал так, будто от этого зависело всё.

И, может быть, так и было.

Воздух казался плотным.

Мир — замедленным.

Я слышал каждый шаг, каждый удар сердца, каждый гудок на перекрёстке.

У киоска — очередь.

Маленькая, но вечная.

Я сжал ладонь в кулак, чтобы не дрожать.

Наконец — моя очередь.

— Лотерея. Один билет. Быстрый набор… нет. Не быстрый. Я сам напишу.

Я взял бланк.

Вдохнул.

12. 18. 21. 33. 9. 10.

Рука вывела цифры почти сама.

Я смотрел на них, будто на заклинание.

Сдал билет. Получил копию.

Поблагодарил.

Повернулся.

И… побежал обратно.

На обратном пути у меня дрожали ноги.

Не от страха. И не от радости.

Это было что-то другое.

Как будто мир… чувствовал, что я вмешался.

Дома я закрыл дверь. Запер. Прислонился спиной.

Молча.

Телевизор уже был включён.

Тот самый канал.

Оставалось чуть больше получаса до начала.

Я сел на диван.

Сжал бумажный билет в руке.

Он был тёплый. Почти живой.

Как будто и он что-то знал.

И я ждал.

С каждой минутой — всё больше.

С каждой секундой — всё громче внутри.

Не просто ожидание.

Это было предчувствие.

Судьбы.

Изменения.

…Или чего-то другого.

Передача началась.

Ведущий, как всегда, тянул время, улыбаясь в камеру, бросаясь бессмысленными шутками, словно и не знал, что сейчас, по ту сторону экрана, кто-то потеет от напряжения.

Он болтал. Болтал. Болтал.

Пятнадцать минут — будто вечность.

Я сидел, сжав пульт и билет, и хотел закричать:

— Ну давай уже!

И, наконец…

Он заговорил серьёзно.

Медленно. Почти торжественно.

— А теперь — долгожданный момент!

Ваши счастливые числа…

Номер за номером…

Первое — 12.

Моё.

Второе — 18.

Есть.

Чёрт.

Третье — 21.

Я перестал дышать.

Четвёртое — 33.

Голова загудела.

Сердце — молотом.

Я был на грани крика и обморока.

Осталось два.

Те самые.

Ошибочные в прошлый раз.

Судьбоносные сейчас.

— Пятое число — 9!

— И финальное число — 10!

…

…

На секунду — всё исчезло.

Мир. Комната. Тело.

Был только один миг. Один вздох.

Одна мысль.

Я богат.

Я выиграл.

Пять миллионов долларов!

Слёзы подступили сами.

Я не плакал.

Я выдыхал жизнь, как будто весь воздух внутри принадлежал этой минуте.

Мне — двадцать четыре.

Я миллионер.

Я тот самый парень, который думал, что всё упущено.

А теперь — всё вернул.

Я рассмеялся.

По-настоящему. Широко. Чисто.

Вскочил, бегал по комнате, как ребёнок.

Кричал:

— Да! Да-да-да!!

Я прыгал. Я жил. Я светился.

Это был не просто выигрыш.

Это было искупление.

Я вспомнил, как в той жизни я не простил себе ошибку.

Как ненавидел себя.

Как проклинал судьбу.

А теперь…

Теперь я здесь.

Я счастлив.

Я победил.

И я знаю, —

я не просто так получил второй шанс.

Кто-то — что-то — вернул меня.

Почему?

Не знаю. Пока нет ответов.

Когда эмоции схлынули, а комната вновь наполнилась воздухом,

я сел. Просто сел.

Тело дрожало от пережитого, но в голове становилось тихо.

Очень тихо.

Победа…

она всегда приходит шумно,

а вот что делать после — знает не каждый.

Я не хотел быть одним из тех, кто сгорает в собственном пламени.

Деньги — это не просто счастье. Это испытание.

И если мне выпал шанс — значит, я должен быть готов.

Я взял лист бумаги, ручку.

Удивительно, как простые вещи становятся якорями в такие моменты.

Начал писать. Считать. Прикидывать.

Не мечтать — планировать.

Тридцать машин.

Каждая — по тридцать тысяч.

Надёжные. Проверенные.

Будут приносить тысячу чистыми в месяц.

Тридцать машин — тридцать тысяч каждый месяц.

Постоянно. Без истерик. Без рисков.

Я снова пересчитал. Потом ещё раз.

С цифрами я был осторожен, как с бомбой.

После покупки останется почти четыре миллиона.

Один из них — сразу родителям.

Без разговоров. Без объяснений.

Просто… потому что они — моё всё.

Остальное… не сейчас.

Пусть полежит.

Я не хочу размениваться на яхты, понты, костюмы за пять тысяч.

Пусть мечта останется чистой.

Я хочу, чтобы жизнь не изменила меня.

А только стала чуть свободнее.

И чуть светлее.

Я посмотрел на билет.

Он лежал рядом. Тихо. Спокойно.

Как будто ждал.

В этот момент я почувствовал благодарность.

Не восторг. Не эйфорию.

А именно… благодарность.

К неведомой силе. К случаю. К судьбе.

К себе.

Я прошёл через слишком многое.

Чтобы теперь не сдержать обещание.

Я не позволю этим миллионам быть случайностью.

Они — начало.

Я решил сразу:

никому не говорить.

Никаких друзей, бывших одноклассников, дальних родственников, которые вдруг «всегда были рядом».

Только близкие. Только семья.

И даже им — не вся правда.

Я скажу, что выиграл два миллиона.

Один — для них.

Один — себе.

900 тысяч — в дело.

Бизнес. Аренда машин. Стабильность.

Оставшиеся сто — я имею право.

Хочу немного пожить. Просто для себя.

Без счёта. Без отчётов.

Для души.

А три миллиона, о которых никто не узнает…

Тихо уйдут на новый банковский счёт.

На будущее. На дальний выдох. На всё то, о чём даже сейчас не могу подумать.

Я чувствовал, что всё обдумал.

Без лишней гордости, без паники.

Спокойно. Как человек, который знает цену деньгам.

Утро следующего дня было лёгким.

Я проснулся с чувством, будто впервые в жизни ничего не висит надо мной.

Больше никаких долгов. Никаких тревог. Только дорога вперёд.

Я прибыл в банк, как и просили.

С билетом в руке. С лёгкой дрожью в пальцах.

Сотрудники были внимательны.

Улыбчивы. Почти бережны.

Я заранее попросил — никакой публичности.

Анонимный победитель. Без громких заголовков.

Они поняли. Согласились.

Когда деньги оказались на счёте — я не прыгал от радости.

Я просто закрыл глаза.

И выдохнул.

Долго. Медленно. По-настоящему.

Вечером я позвал родителей.

Мы сидели за столом, ели мамины пирожки.

Говорили ни о чём. Смеялись.

А потом я встал.

И положил перед ними конверт.

Сказал:

— Это для вас. Я обещал, что однажды всё будет по-другому. Этот день — настал.

Мама долго смотрела на меня.

А потом, не говоря ни слова, обняла.

Отец лишь кивнул.

По-мужски. Твёрдо.

В его глазах было всё: и гордость, и уважение, и любовь.

— Сынок, — сказала мама позже. — У тебя теперь всё есть.

Но нет семьи.

Ни жены. Ни детей.

Нам бы очень хотелось… видеть, как ты становишься отцом.

Я улыбнулся.

Тихо. Честно.

— Через полгода, мама.

Я всё устрою. Сначала — дело. Потом — отдых.

А потом, обещаю, я сосредоточусь на семье.

— Полгода, — повторила она, будто подписывая договор.

— Не больше.

Я кивнул.

И почувствовал, как внутри стало светлее.

Прошло несколько недель. Всё шло спокойно и правильно — будто я шаг за шагом вычерчивал линию судьбы, на этот раз верную, аккуратную, расчётливую. Мои дни были наполнены цифрами, планами, новыми идеями, встречами. Я не тратил зря ни времени, ни эмоций. Всё было под контролем. До того самого вечера, когда в комнате вдруг стало слишком тихо.

Я не знал, чего именно мне не хватало — вроде всё было. Уют, деньги, порядок, перспективы. Но внутри будто что-то молчало слишком долго. То, что раньше мечтало. То, что горело. То, что шептало: «ты ведь не просто хочешь выжить — ты хочешь почувствовать». Я откинулся на спинку кресла, посмотрел в потолок, а потом резко встал. Подумал о том клубе — ночном, дорогом, где раньше я даже мимо боялся пройти медленно, чтобы не подумали, что хочу заглянуть. Тогда он был «не для меня». А теперь… теперь почему бы и нет?

Я открыл гардероб, провёл рукой по ровным плечам новых костюмов. Остановился на одном — тёмно-серый, с лёгким благородным блеском, не вызывающий, но уверенный. Надел белую рубашку, тонкий ремень, наручные часы. Завершил всё ароматом — парфюм, в котором была ночь. Пыльная, с лёгким дымом, как будто впитавшая в себя шепоты и обещания.

В зеркале на меня смотрел другой человек. Более собранный. Более прямой. Но всё ещё я. Только с новой тенью в глазах.

Я улыбнулся.

И вышел.

Пора было взглянуть на ту часть жизни, которую я себе долго запрещал.

Я вошёл в клуб впервые,

но чувствовал себя так, будто бывал здесь сотни раз.

Не потому, что знал, где что находится.

А потому что знал себя.

Знал, что теперь я — тот, кто может. Кто не просит. Кто выбирает.

Мягкий свет, звуки музыки, глубокие кресла и бар, где каждая бутылка стоила, как маленький отпуск.

Но я не смущался. Ни на секунду.

Я прошёл мимо охраны с кивком. Не вызовом — уверенностью.

Заказал столик. Не у окна. В уголке. Там, где можно видеть всех — но быть вне их взгляда.

Официантка подошла почти бесшумно.

Молодая, с прямой осанкой и внимательными глазами.

Я не смотрел на меню.

— Одну хорошую бутылку виски, — сказал я, не уточняя марку.

— Колумбийскую сигару.

— И арахис. Солёный. Без глупых украшений.

Она кивнула.

Без удивления, без любопытства.

Как будто такие, как я, заказывают это каждый день.

Я откинулся на спинку кресла и почувствовал, как всё внутри перешло на новый ритм.

Мир больше не дёргал меня за рукав.

Он теперь обслуживал.

Я устроился поудобнее, скрестил ноги, поправил манжет, и лишь тогда позволил себе расслабиться. Всё здесь будто говорило: «ты один из нас», но внутри всё ещё оставалось ощущение, что я смотрю сквозь прозрачную завесу — как человек, попавший в дорогой сон, в реальность, где всё слишком безупречно, чтобы быть правдой.

Зал клуба сиял мягким золотым светом, отражаясь в глянцевых столах, в хрустальных бокалах, в лакированных каблуках. Музыка была ненавязчивой — глубокий бит, вплетённый в лёгкий джаз, ритм которого невозможно было не чувствовать телом, даже сидя. Она не мешала говорить, не заставляла кричать. Она двигалась внутри, будто второе дыхание.

За соседними столиками смеялись мужчины — дорогие костюмы, запонки с бриллиантами, наручные часы, блестящие не больше, чем их зубы. Взгляды уверенные, движения плавные. Они разговаривали, но каждое слово было отточено, словно часть давно отрепетированной игры. Один из них рассказывал о яхте, другой — о новой девушке, третий просто смеялся и разливал вино в бокалы. Они не скрывали радость, но в этой радости не было тревоги — только уверенность, что завтра будет так же хорошо, как и сегодня.

Между столиками сновали официантки — как танцовщицы, обученные не просто ходить, а скользить. Они несли на подносах бутылки шампанского, фрукты, коктейли с ломтиками золота на краю бокалов. Они не задавали лишних вопросов. Они знали, что здесь заказывают не еду — а настроение.

На танцполе — движение. Элегантное, немного замедленное, как в замкнутом мире, где нет времени. Женщины — грациозные, тонкие, одетые в платья, которые стоили дороже многих квартир. Их волосы уложены идеально, их парфюм заполнял воздух, создавая ощущение, что здесь пахнет элитной свободой. Каждый аромат — как личная подпись. Лёгкий жасмин, мускус, горький апельсин, и вдруг — кожа, табак, специи. Всё смешивалось в тонкий, сладкий, соблазнительный туман.

Они улыбались, обнимались, танцевали так, как будто весь мир за пределами клуба не существовал вовсе. Их смех был звонким, но не вульгарным. Они были частью другого мира. И, глядя на них, я впервые понял, что богатство — это не просто деньги. Это ритуал, стиль, способность чувствовать себя свободным даже среди масок.

И я наблюдал. Спокойно. Без зависти.

Без осуждения.

С интересом.

Как будто смотрел спектакль, где сам стал персонажем — но ещё не выбрал свою реплику.

Виски согревал ладонь.

Сигара медленно тлела, излучая терпкий, насыщенный аромат.

А внутри… было странное ощущение. Как будто я не просто оказался в новом мире — а вернулся туда, где однажды уже был. Или хотел быть.

Я заметил его ещё раньше, до того, как он подошёл. Он выделялся. Высокий, безупречно одетый, с лёгкой небрежностью в осанке и слишком свободным смехом — таким, что мгновенно привлекал внимание. Вокруг него всегда было движение: женщины, коктейли, то ли друзья, то ли подчинённые. Он держался как человек, которому принадлежит не только этот вечер, но и завтрашнее утро.

Когда он направился ко мне, я уже знал, что он это сделает. Такие, как он, всегда идут туда, где чувствуют интерес. Или вызов.

— Привет, ты один? — спросил он, подходя к моему столику.

Голос — с мягким итальянским акцентом, обволакивающим и уверенным.

Я повернулся к нему, улыбнулся и кивнул:

— Да. Сегодня решил немного отдохнуть от всего.

Он легко указал рукой на свободный стул:

— Можно?

Я кивнул. Он сел, протянул руку:

— Флоренцо.

— Леон. Рад знакомству.

Мы обменялись короткими взглядами, в которых было всё — и первое считывание, и оценка, и лёгкое уважение. Он знал, как себя преподнести, и делал это не нагло, а играючи.

— Не видел тебя тут раньше, — сказал он, откидываясь на спинку стула. — Ты новый?

Я улыбнулся, отвечая с лёгким юмором:

— Да, раньше всё работал… А теперь вот — решил пожить немного.

Он рассмеялся. Смех был чистый, открытый, но с тем оттенком, который бывает у людей, давно не знающих нужды.

— Хорошо сказано. Молодец. Ты прав.

— И чем ты занимаешься?

Я знал, это не просто вопрос.

У богатых людей никто не спрашивает «где ты работаешь».

Они спрашивают — чем ты управляешь.

И я, оглянувшись на этот зал, на сигару, на виски, на свою новую реальность, позволил себе маленькую ложь, которая не была слишком далека от истины:

— Аренда машин. Почти сотня. Если точно — девяносто семь.

Он свистнул с уважением, слегка наклонив голову:

— Впечатляет. Состоятельный парень. Уважаю.

Он отхлебнул из бокала, перевёл взгляд на танцпол и добавил:

— Я же, честно сказать… ничего не делаю. Мой отец построил бизнес. Теперь он просто… живёт во мне. Деньги приходят сами. Я — просто живу.

Я рассмеялся. Было в его словах что-то неуловимо знакомое.

И одновременно — далёкое.

— Круто, — сказал я. — Кто-то строит — кто-то наследует. Но ты, похоже, умеешь этим пользоваться.

Он кивнул, как человек, который давно перестал оправдываться.

У него не было ни зависти, ни стыда. Он просто был таким. Принял себя.

И в этот момент я почувствовал — мы слишком разные.

И, может быть, именно поэтому — нам было что обсудить.

— Пойдём со мной, — сказал Флоренцо, положив руку мне на плечо. Голос его звучал легко, почти дружески, но в нём чувствовалась сила — та, которой обладают люди, привыкшие, что за ними идут. — Может, сегодня тебе улыбнётся красивая удача.

Он кивнул в сторону своего стола — длинного, дорогого, освещённого мягким боковым светом. Там сидела его компания: стройные фигуры, красивые лица, яркие платья, звонкие бокалы. Всё, как с обложки глянцевого журнала. Но не идеально. Слишком красиво, чтобы быть по-настоящему живым.

— Вон там, — продолжил он, указывая поочерёдно, — мой брат Энтони. Рядом — его девушка Клара, та, что в чёрном. Слева от неё — моя Анжела, — он усмехнулся. — А рядом с ней… — он наклонился ко мне и почти прошептал на ухо: — её подруга. Новенькая. Только пришла. И одинока.

Я перевёл взгляд. Она сидела, не слишком расслабленно. Смотрела по сторонам, будто искала, за что зацепиться. Девушка была действительно красива — тонкое лицо, длинные тёмные волосы, большие глаза с тенью недоверия.

Флоренцо продолжил, тихо, но с лукавым блеском:

— Ей всего восемнадцать. Пять месяцев назад исполнилось. До этого — приют, детдом, понимаешь? Ничего у неё не было. Бедная девочка… — он усмехнулся, но глаза остались равнодушными. — Ей нужен кто-то хороший. Кто-то, кто покажет ей, как прекрасна может быть жизнь. Парень вроде тебя.

Он повернулся ко мне и улыбнулся чуть шире:

— Тебе нравятся молоденькие, да?

Я посмотрел на неё ещё раз.

На её глаза, которые блуждали по лицам вокруг, но никого не находили.

На осанку, чуть скованную, как будто она всё ещё ждала, что сейчас её попросят уйти.

Внутри что-то сжалось.

Это не было желание.

Это было жалость.

Что-то отцовское, осторожное, неприятно щемящее.

Но я не хотел начинать эту ночь с конфликта, с объяснений, с «нет».

Поэтому соврал. Улыбнулся.

— Да… Нравятся.

— Вот и отлично, — сказал он, хлопнув меня по спине. — Пойдём.

Он сделал знак официантке, и та посмотрела в мою сторону.

— Запиши его счёт на меня, — бросил он между делом.

— Нет, — ответил я. — Спасибо, но я сам оплачиваю свой столик.

Он остановился, посмотрел на меня с тем самым выражением, в котором легко читалось: ты, конечно, можешь сопротивляться — но зачем?

Промолчал.

А потом, пожав плечами, сказал коротко:

— Как хочешь. Больше не слово.

И мы пошли.

Медленно, сквозь музыку, сквозь запах духов, сквозь золотой вечер, в сторону стола, где сидели те, у кого, казалось, всё было.

И одна — у кого, возможно, ещё ничего не было вовсе.

Мы подошли к столу, и как только я присел, Флоренцо, естественно, взял на себя роль хозяина вечера.

Он начал представлять нас друг другу, размахивая бокалом, словно дирижёр на репетиции, где всё должно звучать легко и весело.

— Это мой брат Энтони… это Клара, его милая, ты уже знаешь Анжелу…

Он повернулся к девушке напротив меня и на секунду замешкался:

— А это… хм… — взгляд его чуть затуманился, будто имя выскользнуло из памяти.

Анжела мягко перебила, с улыбкой:

— Вероника. Она моя подруга.

— Ах да, — отреагировал Флоренцо так, будто ничего не случилось. — Вероника.

Она подняла глаза, коротко кивнула мне. Улыбка — вежливая, но какая-то осторожная.

Я сел рядом. Атмосфера вокруг была привычно лёгкой: смех, звон бокалов, фразы, которые не требовали смысла — только звучания. Всё это создавалось ради ощущения: вот так должно выглядеть счастье.

Но я уже знал — если оно выглядит слишком громким, значит, в нём что-то не так.

Я перевёл взгляд на Веронику.

Она сидела немного подальше от центра внимания.

Никому не мешала, не перебивала, не тянулась за вниманием.

Перед ней стоял высокий бокал с шампанским, но она, кажется, почти не пила.

То ли касалась губами.

То ли просто держала — как украшение.

— А ты не пьёшь? — спросил я, наклонившись чуть ближе.

Она слегка улыбнулась и опустила глаза:

— Быстро пьянею.

Ответ был тихий. Почти неслышный.

Но искренний.

Прежде чем я успел что-то добавить, Анжела, уже успевшая отпраздновать полвечера, влезла в разговор со смехом:

— Ха, скажи ему правду, Вероника! Она пьянеет с одного бокала. Иногда даже с половины, представляешь? Полбокала шампанского — и она уже как роза под дождём!

Стол засмеялся. Слишком громко.

Слишком хором.

Я усмехнулся. Вежливо. За компанию.

Но не громко, не искренне, не с тем же звуком.

Я посмотрел на Веронику. Она не смеялась.

Просто смотрела в свой бокал — как будто надеялась, что пузырьки расскажут ей, как себя вести.

Что-то в её взгляде было очень простым.

Ни вызова, ни кокетства, ни желания понравиться.

В нём было… что-то доброе, невыученное, не городское.

Что-то невинное — не в смысле возраста, а в самой сути.

Она отличалась.

Не тем, что ей недавно исполнилось восемнадцать.

А тем, что внутри неё, казалось, ещё не потухло то, что у других давно сгорело.

И, наверное, именно это — привлекло меня.

Не платье. Не волосы. Не фигура.

А эта хрупкая честность,

которая почему-то выжила

в этом глянцевом, блестящем, пьяном мире.

Я прошептал это едва слышно. Даже не губами — мыслью.

Это сон?..

Но нет. Ни один сон не бывает таким долгим.

Сны не растягиваются на недели. Они не приносят запахи, которые остаются на одежде. Они не оставляют следа в сердце.

Я почти забыл прежний мир.

Почти стёр его — как плохо написанный черновик.

Теперь каждый день был как глянцевая страница новой жизни.

Где всё красиво. Всё возможно. Всё будто бы — правильно.

И всё же…

Сейчас, в этот момент, я понял:

именно она делает этот мир настоящим.

Вероника.

Не платьем. Не взглядом. Не тем, как держит бокал.

А тем, что остаётся неподдельной, даже в этом хоре блеска и лёгкой фальши.

Я видел — она не такая, как все.

Я начал влюбляться.

Без признаний. Без громких слов.

Просто — чувством, которое проникало в меня медленно, но глубоко.

Так, как проникает аромат цветов в комнату, когда забываешь закрыть окно.

Она была здесь — среди них.

Но не с ними.

Я заметил, как она отводит взгляд, когда Анжела говорит слишком громко.

Как не отвечает, когда кто-то шутит грубо.

Как улыбается только уголками губ.

Не для того, чтобы понравиться.

А потому что рядом со мной ей было спокойно.

С ней никто не разговаривал по-настоящему.

Даже подруга.

Тем, кто пытался подойти — она отвечала коротко. Одним словом. Чтобы не продолжать.

Она держала дистанцию, и это было видно даже в том, как сидела: чуть повернувшись в сторону, как будто всегда готова встать и уйти.

Но не со мной.

Мне она отвечала иначе.

Слушала.

Иногда — смеялась. Но не так, как остальные.

Не громко. Не на показ.

А по-настоящему.

И я чувствовал:

она тоже что-то распознала во мне.

Что я — не тот, кем кажусь.

Что внутри у меня тоже чужой пульс. Другая мелодия.

Между нами не было слов.

Не было флирта.

Но было то, что случается очень редко:

слышание без разговора.

понимание — без объяснений.

И я знал — я не позволю ей раствориться в этом мире.

Не дам богачам растоптать то, что в ней настоящее.

Я буду рядом.

Сколько смогу.

Как смогу.

Флоренцо вдруг привстал, хлопнул по столу и с энтузиазмом крикнул:

— Эй, диджей! Дай танца! Настоящего!

Музыка мгновенно изменилась — мягкий лаунж уступил место живому, яркому ритму. Свет стал чуть теплее, синий и золотой смешались, как вечер и шампанское в бокале. Пары начали вставать, смеяться, тянуть друг друга за руки. Кто-то двигался плавно, кто-то броско, но почти все в зале уже кружились в танце.

Почти все — кроме нас.

Мы остались за столом вдвоём.

Я чувствовал, как в груди нарастает то странное ощущение: вроде бы ничего страшного, но сердце сжимается, как у школьника перед первым приглашением.

Я не знал, как это будет воспринято, но всё же…

Я вдохнул, глотнул ещё виски — каплю смелости, запоздалую, но тёплую — и наклонился чуть ближе:

— Можно пригл…

Но она уже повернулась ко мне. И мягко, почти извиняясь, перебила:

— Не надо… Извини.

Я замолчал.

Слова застряли где-то на полпути между сердцем и губами.

Я не обиделся — просто почувствовал: для неё этот отказ — не защита от меня.

Это что-то другое.

Вероника подняла взгляд, немного неловкий, но тёплый, и тихо добавила:

— Это не из-за тебя… правда. Я просто… не умею танцевать.

Она на секунду отвернулась, будто стеснялась даже произнести это.

— Не смейся, — добавила с полуулыбкой, будто заранее защищалась.

Я рассмеялся, но не громко. Искренне. С теплом.

— Это не стыдно.

Наоборот — классно.

Значит, есть повод научиться. Давай я научу тебя. Если честно… я тоже не особо герой танцполов.

Она засмеялась. По-настоящему.

Легко, не наигранно, не из вежливости — а потому что почувствовала:

я смеюсь не над ней,

а с ней.

И мы оба — на одном уровне.

— Хорошо, — сказала она, всё ещё улыбаясь. — Но не здесь.

Я не хочу стать посмешищем для здешних.

Она указала взглядом на танцующих. Там всё было красиво. Гладко. Слишком безупречно.

Она — не отсюда.

Я это знал. И, кажется, она это знала тоже.

— Я согласна. Но в другой раз. В другом месте.

Хорошо?

Я кивнул.

Тихо. Без слов.

Потому что в этот момент слова были лишними.

Каждое её «хорошо»,

каждое «извини»,

каждый звук, каждый взгляд,

были как прикосновение, которое не коснулось кожи, но прошло сквозь грудную клетку прямо в сердце.

Я не знал, как описать это чувство.

Но знал, что оно — настоящее.

Я смотрел на неё и чувствовал, как всё внутри медленно меняется.

Я хочу прожить эту жизнь.

Не просто примерить. Не просто поиграть в неё, как ребёнок в дорогой костюм отца.

А по-настоящему — с каждым днём, с каждым взглядом, с каждым шагом.

Я чувствовал это: мне здесь хорошо.

Мне здесь — по-настоящему хорошо.

И Вероника…

Я не мог объяснить, что именно между нами.

Это не страсть. Не влечение.

Это — тёплая волна. Плавное притяжение. Как будто мы не просто встретились, а вспомнили друг друга.

Как будто это чувство уже где-то было. Когда-то. В другой жизни.

Но я не хотел торопиться.

Не хотел казаться навязчивым, рваться ближе с первого шага.

Я уже чувствовал, что пьянею. Не от виски.

От неё.

Я сделал паузу.

Затем взял салфетку, аккуратно записал номер.

Подал ей — без слов.

— Я ухожу, — сказал я спокойно. — Тоже не хочу напиваться.

Если… если захочешь — позвони. Я приду.

Она взяла салфетку.

Посмотрела на меня.

А потом — в сторону.

Так, будто что-то хотела сказать.

Останься.

Она не произнесла это вслух.

Но я почувствовал.

И этого было достаточно, чтобы уйти с улыбкой.

Я позвал официанта.

Попросил счёт. И посттерминал.

Я знал, что это будет дорого.

Но мне было всё равно.

Это был мой первый вечер здесь, по-настоящему.

Первый, где я почувствовал — я живу.

Счёт: 18,500 долларов.

Я не вздрогнул.

Просто ввёл код.

И на мгновение почувствовал: деньги — это воздух, если ты умеешь дышать.

Флоренцо заметил.

Он подошёл, чуть ли не бегом.

— Эй! Стой, стой, ты что делаешь?! — его лицо выражало искреннее удивление. — Ты же был моим гостем! Это безумие.

Я улыбнулся.

— В следующий раз, — сказал я.

— Я просто… хочу уйти сейчас.

Он не слушал.

Ухмыльнулся, положил руку мне на плечо.

— Нет. Ты сегодня не уйдёшь вот так.

Сейчас мы едем в другое место.

Там ты будешь моим гостем.

Обещаю — ты не пожалеешь.

— Спасибо… но я должен идти, — сказал я, отводя взгляд.

Я уже собирался повернуться,

сделать шаг прочь от этой вечерней магии,

выйти из зала, наполненного музыкой, золотым светом и ароматом сладкого алкоголя…

И вдруг — голос.

Не громкий.

Не зовущий.

Просто — тёплый.

Тихий.

— Останься.

Я обернулся.

Это была она.

Вероника стояла чуть в стороне, неуверенно,

словно сама не ожидала, что решится.

Но в её голосе было что-то такое,

что невозможно было игнорировать.

Что-то… настоящее.

Анжела, подруга, сразу же, конечно, не упустила момент для комментария:

— О, смотрите, наша принцесса заговорила!

Она смеялась, но без злобы.

Она просто удивилась — и дала этому форму.

Пусть громкую, пусть неуклюжую — но всё равно с теплом.

— Останься, Леон, — добавила она уже серьёзнее. — Если ты уйдёшь, Вероника останется одна. А она не бросит меня. Она будет сидеть здесь со мной до конца… даже если я напьюсь до беспамятства.

Так что… решайся.

Я посмотрел на Веронику.

Её глаза были чуть смущёнными,

но в них уже не было просьбы.

Была — вера,

что я пойму.

Что я — не просто прохожий.

И я понял.

Я не мог уйти.

Не после этих слов.

Не после такого взгляда.

— Хорошо, — сказал я.

Тихо.

Но так, чтобы все услышали.

Все разом заулыбались.

Флоренцо не дал шансу на паузу. Поднял бокал и почти театрально воскликнул:

— Поднимем бокалы за нашего нового друга, Леона!

Звон стекла. Смех.

Тепло — искреннее.

И в этот миг я почувствовал:

я остался не в клубе.

Я остался — в сердце этой ночи.

— Все выходим! — крикнул Флоренцо, словно капитан, звавший на борт своё сияющее судно. — Машина подъезжает.

— А куда мы идём? — спросил я, вставая с кресла.

— Это сюрприз, — подмигнул он, — доверься ночи.

Я огляделся. Нас было много — слишком много для одной машины.

— Нам нужно две. Мы не влезем, — бросил я в сторону.

Но, брат Энтони, всё ещё с бокалом в руке, только отмахнулся:

— Поместимся. Не переживай. Эта штука — как квартира на колёсах.

И он оказался прав.

Когда мы вышли на улицу, клуб остался за спиной — будто сцена, из которой нас вытолкнул аплодисментами собственный выбор.

У входа нас уже ждал огромный, чёрный, как ночь, лимузин.

Гладкий, блестящий, с тонированными окнами и мягким светом внутри.

Мы расселись в нём как по своим ролям в фильме, который никто не снимал, но все знали наизусть.

Кто-то тут же включил музыку.

Анжела разлила шампанское.

Флоренцо встал между креслами, как в центре сцены, и сказал:

— Готовьтесь. Сегодня — не просто ночь. Сегодня — сказка без финала.

Мы поехали.

Окна скользили по светящимся улицам.

Город — как декорации.

Я сидел рядом с Вероникой. Она молчала, но не отворачивалась.

Просто смотрела на огни за окном.

И иногда — на меня.

В руке — бокал. В груди — лёгкое волнение.

Я чувствовал, как эта ночь набирает вес, как надувшийся шар перед полётом.

— Вот это жизнь… — пробормотал я, почти себе под нос. — Как в кино.

Музыка, смех, ритм — всё смешалось в головокружительный водоворот.

И вдруг — вибрация телефона.

Я взглянул на экран.

Звонили друзья детства.

Их было трое. Все знакомые с тех времён, когда я ещё носил потрёпанные кроссовки и не знал, что такое бренд.

Я смотрел на их имена и на секунду… замер.

Словно две жизни столкнулись в один миг.

Потом — ещё одно уведомление.

Мама.

Пропущенный вызов.

Я сразу написал ей:

«Всё хорошо, мама. Я с друзьями. Вернусь позже. Люблю тебя.»

Отправил.

И положил телефон экраном вниз.

Я был здесь.

И сейчас — только здесь.

Лимузин плыл по городу, как корабль через световые волны.

Мы не ехали — мы скользили, плыли, танцевали по асфальту.

И вдруг — рядом со мной сел Флоренцо.

Он будто появился из ниоткуда — такой же уверенный, слегка взволнованный, с лёгким запахом виски и дорогого парфюма.

— Леон, — сказал он, понижая голос. — Слушай, тут дело минутное.

Я повернулся к нему — глаза чуть блестели. Он был в приподнятом настроении, но говорил серьёзно.

— Я, как дурак, все наличные оставил в бардачке второй машины. Знаешь, с кем не бывает… Можешь одолжить мне пятьдесят тысяч?

На карту, я тебе сейчас продиктую номер.

Я завтра верну, без проблем.

Обещаю — тебе это понравится. Очень.

Он посмотрел на меня так, будто мы знали друг друга сто лет.

Я видел — он не беден. Он явно не тот, кто нуждается.

И в его голосе не было ни малейшей фальши.

— Хорошо. Нет проблем, — ответил я.

Он улыбнулся, с облегчением кивнул и тут же достал телефон.

Позвонил кому-то, отойдя чуть в сторону, в полутень лимузина.

Говорил тихо. Почти шептал.

— Едем через место Б. Остановимся на минуту, — сказал он шофёру, а потом вернулся ко мне, как будто ничего и не случилось.

— Диктую номер карты.

Я достал телефон, открыл приложение, ввёл цифры, перепроверил.

Сумма — ровно пятьдесят тысяч. Ни больше, ни меньше.

Пальцы замерли над кнопкой.

На секунду в голове что-то стукнуло, как еле уловимый звоночек.

Ты уверен?

Я нажал «Отправить».

— Готово, — сказал я.

Флоренцо посмотрел, как будто и не сомневался, хлопнул меня по плечу:

— Вот это брат. Обещаю — не пожалеешь.

Он снова растворился в веселье.

Разливал шампанское, подбадривал всех, кивнул шофёру.

Всё было так, как и должно быть — красиво, легко, быстро.

Я остался сидеть на своём месте, наблюдая, как окна заливаются светом ночного города.

Одна ночь, — подумал я.

Один вечер — и уже больше шестидесяти тысяч потрачено…

Но я не чувствовал страха.

Не было ощущения, что меня обманули.

Он сказал, что вернёт.

Я поверил.

Мы остановились где-то в центре. Я не узнал район, но он выглядел так, как будто здесь всё существовало ради одобрения миллионеров — витрины светились, фасады были отполированы до зеркального блеска, воздух пах деньгами и кондиционированной вечностью.

— Я на пять минут, — бросил Флоренцо, выходя из машины.

Он направился к зданию с высоким стеклянным входом и позолоченной вывеской. Его сразу узнали. Охрана кивнула, как знакомому гостю. Он вошёл, не оборачиваясь. Уверенный. Свой.

Прошло около десяти минут. Мы сидели, пока в салоне звенела музыка и рассыпались шутки. Я смотрел в окно, слушал улицу, будто что-то внутри меня спрашивало: а ты всё ещё знаешь, где ты находишься?

Он вернулся.

Спокойный.

Улыбка — чуть шире.

Сел рядом. Вытащил из внутреннего кармана маленький пакет — прозрачный, аккуратный, с белым порошком внутри.

Я взглянул на него.

— Это… кокаин?

Он рассмеялся. Не громко, почти с жалостью.

— Нет, Леон. Это больше, чем кокаин.

Это… лекарство. Для богатых.

Ты почувствуешь, что такое настоящая сила. Настоящая лёгкость.

Он поднёс пакет ближе, как сокровище, обёрнутое в хрустальную ткань.

— Видишь, всего пять граммов.

А знаешь, сколько стоит один грамм этого волшебства?

Он прищурился.

— Десять тысяч.

Десять. За грамм.

И оно того стоит.

Я молчал.

Он убрал пакет обратно.

— Но не здесь. Всё потом. Всё по-настоящему.

Я кивнул.

— Ясно.

Мы поехали дальше.

Музыка снова вернулась в салон, но я слышал её как через вату.

Каждый бит звучал будто с вопросом.

Я посмотрел в окно — и в этот момент увидел:

мы остановились возле одного из самых роскошных отелей города.

Высокое здание, сверкающее окнами, зеркальные двери, мраморный вход.

На фоне него даже наш лимузин выглядел как приглашённый гость, не как хозяин.

Флоренцо подался вперёд, с гордостью кивнул в сторону небоскрёба:

— Президентский люкс. Сорок второй этаж. Наверху.

Он — наш.

Весь.

Пойдём. Время веселиться.

Я кивнул.

Но внутри уже не было той лёгкости, что была в начале вечера.

Что-то медленно оседало внутри — как тот порошок, белый, хрупкий, незаметный.

Что-то… неприкасаемое. Но очень реальное.

Когда двери лифта раскрылись, мы вышли… не в коридор.

Не к стойке. Не к табличкам с номерами.

Мы вышли прямо внутрь.

Прямо в люкс.

Весь сорок второй этаж — был наш.

Никаких других дверей. Никаких соседей.

Только этот один, огромный, сверкающий мир на вершине города.

Как будто здание было построено ради этого момента.

Менеджер отеля кивнул мне так, как будто я здесь жил с рождения.

Улыбки персонала — вежливые, ровные, немного театральные, но без фальши.