Бесплатный фрагмент - Данные

Алексей Кирсанов
ДАННЫЕ

Часть 1: Падение сквозь цифровую решетку

Глава 1: «Оптимум» Вынес Приговор

Свет был ровным, без теней, как и полагалось в учреждении Зоны Бета-7. Стерильный, чуть голубоватый, он лился из панелей потолка, отражаясь в гладких, легко моющихся поверхностях. Воздух пахнет озоном и слабым, неуловимым химическим ароматом, призванным убивать, микробы и, возможно, надежды. Элина сидела на жестком кресле из переработанного полимера, пальцы бессознательно сжимая и разжимая край своего скромного, серого комбинезона — стандартной униформы Генератора Данных Уровня 3. Рядом, прижавшись к ней боком, дремал Миша. Его дыхание было поверхностным, с легким присвистом, знакомым до боли. Его маленькая рука лежала в ее ладони, хрупкая и горячая.

Имплант под левой ключицей, тот самый крошечный узелок технологий и контроля, вдруг вибрировал короткой, пронзительной серией импульсов. Не боль, а холодный укол тревоги прямо в нервный узел. Элина вздрогнула. Миша пробормотал что-то невнятное во сне, но не проснулся. На сетчатке ее правого глаза всплыло уведомление, перекрывая часть стерильно-белой стены приемной. Безликий, генерированный голос прозвучал тихо, только для нее, прямо в слуховой центр:

«Уведомление Системы Оптимум. Запрос ID-734-Эль-Гамма: Лечебно-восстановительный комплекс „Кардио-Реген“ для субъекта ID-734-Миш-Гамма. Статус: ОТКЛОНЕН. Основание: Неудовлетворительный Прогноз Жизнеспособности (ПЖ) и Ожидаемой Общественной Полезности (ООП) после вмешательства. Текущий ПЖ субъекта: 2%. Рекомендация: Паллиативный протокол „Комфорт-Базис“. Обработка запроса завершена. Благодарим за доверие Системе.»

Слова повисли в воздухе, тяжелые и нереальные. «Отклонен». «2%». «Паллиативный протокол». Они бились в сознании, как птицы, попавшие в стекло. Элина замерла. В горле встал ком. Она посмотрела на Мишу. Его ресницы, темные и длинные, как у нее, лежали на бледных щеках. В уголках губ — следы усталости. Всего восемь лет. И всего… два процента. Цифра горела на сетчатке, кроваво-красная, неотвязная. Два процента шанса, что его сердце, это капризное, с рождения несовершенное чудо, выдержит. Что он выдержит.

Дверь кабинета бесшумно отъехала в сторону. В проеме появилась доктор Карина. Ее лицо, обычно спокойное, профессионально-участливое, сейчас казалось изможденным, уголки губ подрагивали. Она не носила имплант видимо — привилегия высших медицинских рейтингов, — но ее взгляд был таким же подключенным, сканирующим реальность сквозь невидимые интерфейсы. Она увидела Элину, увидела цифру, которая, вероятно, светилась и в ее собственных протоколах, и мягко вздохнула.

«Элина Васильевна… Проходите, пожалуйста.» Голос Карины был тише обычного, чуть хрипловатым.

Кабинет был таким же безличным, как приемная. Экран на столе показывал сложные графики, геномные карты, цифры — холодное свидетельство несовершенства Мишиной ДНК, его статистической обреченности. Элина усадила сонного сына на стул, сама осталась стоять, опираясь ладонями о холодную столешницу. Ее собственный имплант ныл тупой болью — тревога, отчаяние, гнев, все это фиксировалось, оценивалось, понижало ее и без того невысокий Социальный Коэффициент Стабильности (СКС).

«Доктор… это ошибка,» выдохнула Элина. Голос звучал чужим, сдавленным. «Он… он борется. Вчера сам дошел до окна. Смотрел на голубей…» Она знала, как это звучит — жалко, беспомощно. Не данные, не цифры. Просто материнская слепота.

Карина опустила глаза на экран. Ее пальцы бесцельно провели по сенсорной панели. «Система проанализировала все, Элина Васильевна. Генетическую предрасположенность. Анамнез. Отклик на предыдущую терапию. Экономический вклад вашего домохозяйства… Вашу социальную связность.» Последние слова она произнесла чуть тише. Социальная связность Элины была низкой. Не было времени на виртуальные клубы по интересам, на генерирующие позитивные данные соц-ивенты. Были работа, дом, Миша, редкие, усталые встречи с такими же, как она, «низкорейтинговыми» матерями на скамейке у детской поликлиники. Данные об этом были скудны и не впечатляли Оптимум.

«Но есть же новые протоколы! Клинические испытания? Что-то!» Элина слышала истеричные нотки в своем голосе и чувствовала, как имплант регистрирует всплеск кортизола. Снижение СКС. Риск эмоциональной нестабильности.

Карина покачала головой. Грусть в ее глазах была искренней. «Доступ к экспериментальным протоколам требует исключительно высокого Общего Рейтинга Жизнеспособности (ОРЖ) пациента и спонсора. Или… колоссальных личных инвестиций в Генерацию Данных.» Она замолчала, как бы взвешивая слова. Пальцы снова замерли над экраном. «Оптимум… он не всегда показывает полную картину. Есть внутренние модели. Прогнозы. Иногда… они жестче официальных.»

«Что вы хотите сказать?» Элина наклонилась вперед, ловя взгляд врача.

Карина быстро провела пальцем по экрану, погасив его. «Я не имею права доступа к внутренним теневым моделям для пациентов с ОРЖ ниже порогового. Но…» Она понизила голос до шепота, хотя знала, что стены здесь не слышат, а Оптимум слышит все. «Иногда… люди с очень низким ОРЖ… в этих внутренних отчетах… их обозначают не как пациентов. А как… „ресурсозатратные единицы“.» Она произнесла это слово с отвращением, словно пробуя на вкус горечь. «Вложение в них считается экономически нецелесообразным. Даже если лечение теоретически возможно.»

Мир вокруг Элины сузился до точки. Стерильный свет, запах озона, тихий свист дыхания Миши — все это растворилось. Остались только слова: Ресурсозатратная единица. Ее сын. Ее мальчик, который смеялся, когда они лепили снеговика прошлой зимой (как давно это было?), который шептал ей на ухо перед сном свои детские секреты. Единица. Затратная.

Она оглянулась на Мишу. Он проснулся, его большие, слишком взрослые для его возраста глаза смотрели на нее с немым вопросом. «Мама? Что доктор сказала?»

Элина заставила губы растянуться в подобие улыбки. «Сказала… что ты молодец. Что борешься.» Голос дрожал. Она подошла, обняла его, прижала к себе, вдыхая запах детских волос, лекарств и слабой, но такой родной жизни. Два процента. Тень. Ресурсозатратная единица.

Она подняла голову, встретив взгляд Карины. Врач смотрела на нее с немой жалостью и… предостережением? «Есть… альтернативные пути временного повышения рейтинга,» проговорила она медленно, четко артикулируя, как будто читала инструкцию. «Альтруистические сервисы сверхнормативной Генерации Данных. Эмоциональный мониторинг. Анализ паттернов сновидений. Это… интенсивно. Инвазивно. Но иногда дает временный прирост ОРЖ спонсора и, как следствие, подопечного. Достаточный для… пересмотра некоторых решений Системы.»

«Что для этого нужно?» Элина спросила резко, почти грубо. Отчаяние сжимало горло.

«Заявление. Согласие на расширенный сбор. И… готовность платить очень высокую личную цену.» Карина отвела взгляд. «Подумайте, Элина Васильевна. Очень внимательно подумайте.»

Цена. Все в этом мире имело свою цену, измеряемую в гигабайтах полезности, в процентах жизнеспособности, в социальных баллах. Цена за квартиру размером с клетку. Цена за базовое питание. Цена за право дышать под вездесущим оком Оптимума. А теперь — цена за шанс. За эти два процента, превратившиеся в приговор.

Она взяла Мишу за руку. Его пальчики были липкими от пота. «Пойдем домой, солнышко.» Голос звучал ровно, странно спокойно. Внутри же бушевала буря, которую имплант фиксировал с беспощадной точностью: скачки пульса, адреналина, нейромедиаторов стресса. Снижение СКС. Повышение риска девиантного поведения. Требуется мониторинг.

Они вышли из поликлиники в серый мир Зоны Бета-7. Небо было затянуто вечной смоговой пеленой, сквозь которую тускло проглядывало солнце. Над головами прохожих светились полупрозрачные нимбы — их текущие ОРЖ, видимые всем через импланты. У большинства — стабильные зеленые или желтые цифры в диапазоне 60—80%. Уборщик, скребущий тротуар роботом-щеткой — 43%. Женщина с ребенком в коляске — 78%. Элина знала, что ее собственный нимб сейчас тускло-оранжевый, с цифрой, неуклонно ползущей вниз после вердикта Оптимума. А над Мишей… над Мишей, наверное, светилось то самое кровавое «2%», видимое всем, как клеймо.

Она крепче сжала его руку, стараясь идти ровно, не показывая дрожи, которую ощущала каждой клеткой. Мир вокруг казался чудовищно нереальным. Рекламные голограммы предлагали «Улучшите ваш ОРЖ! Новый пакет эмоционального обогащения!». Дроны-курьеры жужжали, как механические осы, по своим строгим траекториям. Люди спешили по делам, их лица были сосредоточены или устало-равнодушны, взгляды скользили мимо, фиксируясь лишь на нимбах друг друга, оценивая социальный вес, потенциальную полезность контакта.

Ресурсозатратная единица.

Слова жгли изнутри. Она посмотрела на Мишу. Он запрокинул голову, пытаясь разглядеть что-то высоко в сером небе — может, того самого робота-дрона, который развозил посылки. Его шея казалась такой тонкой, беззащитной. В его глазах не было страха перед цифрой, только усталость и детское любопытство к миру, который от него отказался.

Два процента. Цена. Альтруистические сервисы. Тень, скрывающаяся за официальным вердиктом. Элина шла, и ее мысли, обычно занятые сиюминутными заботами — купить дешевле синтезированный протеин, успеть на автобус, не допустить падения СКС ниже критического, — теперь крутились вокруг одного. Вокруг цифры «2», пылающей у нее на сетчатке, как незаживающая рана. Вокруг немыслимой цены, которую ей, возможно, придется заплатить. Вокруг холодной, бездушной логики Системы, назвавшей ее сына затратным ресурсом.

Она поднесла руку к ключице, к месту, где под кожей пульсировал крошечный узелок их рабства и их гарантированного, убогого выживания. Имплант отозвался привычной, едва заметной вибрацией — подтверждение ее местоположения, ее статуса, ее отчаяния. Элина сжала пальцы в кулак, так сильно, что ногти впились в ладонь. Боль была реальной. Человеческой. Неизмеримой. Впервые за долгое время она почувствовала нечто, не поддающееся переводу в гигабайты полезности или проценты жизнеспособности. Глухую, яростную волю сопротивляться.

Глава 2: Жизнь в Потоке

Утро начиналось не с солнца, а с вибрации. Тонкой, навязчивой, как комариный писк, исходящей из-под ключицы. Имплант пробуждался первым, синхронизируясь с ритмом Оптимума. Элина открыла глаза в полумраке комнаты, размером с камеру хранения. Потолок был низким, стены — гладкими, окрашенными в унылый «успокаивающий» бежевый, рекомендованный Системой для жилых помещений Уровня Достаточности 3. Воздух циркулировал с тихим гудением, поддерживая постоянную температуру 21.5 градуса — оптимальную для продуктивности и минимизации энергозатрат.

Вибрация сменилась легким теплом, а затем — первым потоком. На сетчатке правого глаза всплыли цифры: время, температура в помещении, уровень CO2 (в норме), ее текущий СКС (Социальный Коэффициент Стабильности) — 58, тревожный оранжевый, упавший после вчерашнего вердикта. И главное: ОРЖ Миши. Кроваво-красное 2%. Оно горело, как не заживающая язва на восприятии мира. Элина зажмурилась, но цифра оставалась, проецируясь на внутреннюю сторону век. Оптимум напоминал. Оптимум знал.

Она повернулась. Миша спал рядом на узком раскладном матрасе, его дыхание было поверхностным, прерывистым. Каждый вдох давался с усилием, грудная клетка подымалась резко, с хрипловатым подкатом. Элина осторожно положила ладонь ему на лоб. Жарко. Слишком жарко для «оптимальных» параметров комнаты. Имплант тут же отреагировал на ее тревогу: легкий укол предупреждения в основание черепа, скачок пульса на внутреннем дисплее. Повышение уровня стресса. Риск снижения СКС. Рекомендуется дыхательное упражнение 3А. Она проигнорировала. Ее рука оставалась на лбу сына, ощущая тонкую, хрупкую кожу, пульсацию височной артерии. Это была реальность, которую никакой имплант не мог измерить до конца — трепет жизни, цепляющейся за тело, обреченное алгоритмом.

Вставать нужно было сейчас. Каждая минута промедления снижала ее Показатель Трудолюбия (ПТ), влияющий на ежемесячный Базовый Балл (ББ), который и обеспечивал эту клетку, синтетическую еду и доступ к «Комфорт-Базису» для Миши. Элина осторожно высвободилась, стараясь не потревожить сына. Пол был холодным под босыми ногами. Она прошла три шага до крошечной кухонной ниши, активировала сенсор на мини-репликаторе. Стандартный завтрак УД-3: безвкусная питательная паста серо-бежевого цвета и стакан обогащенной воды. Данные о потреблении автоматически отправлялись в Оптимум, пополняя ее Профиль Здорового Питания.

Пока репликатор гудел, она подошла к узкому окну-бойнице. Вид открывался типичный для Зоны Бета-7: ряды идентичных жилых башен-ульев, соединенных крытыми переходами, монотонное движение автоматических шаттлов по строго заданным траекториям, серое небо. Над каждым прохожим, выныривающим из подъезда, светился нимб с цифрой ОРЖ. Зеленые, желтые, редкие оранжевые. Ни одного красного. Красных старались не видеть. Как Мишу. Элина отвела взгляд.

Завтрак был проглочен на ходу. Имплант непрерывно фиксировал ее действия, оценивая эффективность утреннего ритуала. Время подготовки к работе: в пределах нормы. Физическая активность: низкая. Эмоциональный фон: депрессивный. СКС: 57. Она ощущала этот поток не как информацию, а как гул — постоянный, низкочастотный гул Системы в своей голове. Фоновый шум существования.

«Мама?» — слабый голосок за спиной. Миша сидел на матрасе, обхватив колени. Его лицо осунулось за ночь, глаза казались еще больше, еще темнее на фоне бледной кожи.

«Солнышко, проснулся?» Элина подошла, присела рядом. Прикосновение к его щеке подтвердило — жар не спал. «Как дышится?»

«Тяжело,» — прошептал он, прижимаясь к ее плечу. Его дыхание свистело.

Имплант тут же предложил: *Рекомендуется вызов автоматизированной медпомощи для субъекта ID-734-Миш-Гамма. Показания жизненных функций: ниже порога стабильности. * Но Элина знала, что вызов приведет лишь к стандартной диагностике, подтверждению низкого ОРЖ и, в лучшем случае, усилению паллиативных мер. «Комфорт-Базис». Успокоить, обезболить, дождаться неизбежного. Ее руки сжались в кулаки. Имплант отметил мышечное напряжение. Риск агрессии. СКС: 56.

«Сейчас дам тебе лекарство,» — сказала она, стараясь, чтобы голос звучал ровно. Она достала из запертого мини-контейнера упаковку с капсулами — базовый обезболивающий и поддерживающий препарат, покрываемый ее ББ. Дорогие, настоящие лекарства, способные помочь, требовали ОРЖ выше 70% или неподъемных личных кредитов данных. Она вручила Мише капсулу, стакан воды. Он проглотил, поморщившись. Его пальцы слабо сжали ее руку.

«Ты сегодня дома?»

Боль пронзила Элину острее любого сигнала импланта. «Нет, солнышко. Маме нужно работать. Но я вернусь скоро. Обещаю.» Работа. Генерация данных. Добыча баллов для их убогого выживания. Для поддержания его 2% в статусе «единицы», а не «ресурсозатратной единицы».

Она помогла ему устроиться поудобнее, включила на стене проектор с нейтральными, успокаивающими пейзажами и звуками природы — тоже часть пакета УД-3. Затем быстро оделась в свой серый комбинезон Генератора Данных Уровня 3. Ткань была грубоватой, но практичной. На груди — едва заметный чип с ее ID.

Дверь открылась с тихим шипением пневматики. В проеме стоял Алексей. Он только что вернулся с ночной смены на гидропонных фермах. Его лицо было серым от усталости, тени под глазами — глубокими. Его нимб светился тусклым желтым — ОРЖ 63%. Неплохо для УД-3, но недостаточно, чтобы тянуть двоих детей, один из которых… Его взгляд скользнул по Элине, к Мише, потом к цифре ОРЖ сына, которая, Элина знала, была видна и ему. Он быстро отвел глаза, словно обжегшись.

«Уходишь?» — его голос был хриплым, лишенным интонаций.

«Да. Смена через двадцать минут. Он… у него температура.»

Алексей кивнул, прошел в кухонную нишу, активировал репликатор для своего завтрака. Одно и то же. День за днем. Элина видела, как его плечи напряглись под грубой тканью рабочей робы. Страх. Он излучал страх. Не только за Мишу, но и за себя, за их дочь Сашу, которая спала за тонкой перегородкой в еще более крошечном «уголке релаксации». Страх перед любым отклонением, которое могло бы пошатнуть их шаткое положение, снизить их рейтинги, лишить и этого — клетки, пасты, базовой медицины.

Элина подошла к нему. Нужно было сказать о вчерашнем. О тени. О «ресурсозатратной единице». О безумной идее «Альтруистического Пакета». Но слова застревали в горле. Она видела его спину — согбенную, покорную. Он был частью потока, винтиком, который боялся заржаветь или, что хуже, сломаться и быть отвергнутым Системой. Как отвергли Мишу.

«Алексей…» — начала она тихо.

Он обернулся, держа в руке стакан с водой. Его глаза, обычно усталые, но спокойные, сейчас были широко раскрыты, в них читалась паника. «Что? Что случилось? Оптимум что-то прислал?» Его взгляд метнулся к импланту на ее ключице, словно ожидая увидеть там новый приговор.

«Нет… Просто… Врач вчера намекала… Есть способы временно поднять рейтинг. Для Миши. Через меня.»

«Какие способы?» — его голос стал резким. Он поставил стакан так, что вода расплескалась. Имплант Элины отметил скачок его пульса, видимый через ее сенсоры социального взаимодействия. *Повышение уровня тревоги у контакта ID-734-Алекс-Гамма. Риск негативного влияния на СКС пользователя. *

«Расширенный мониторинг. Эмоций. Снов.»

Алексей побледнел. «Это же… Это же полное рабство! Они будут копаться в твоей голове! День и ночь! Ты сойдешь с ума! И что это даст? Временный прыжок? А потом? Потом твой СКС рухнет еще ниже из-за стресса! Нас всех зацепят! Сашу…» Он кивнул в сторону перегородки, за которой спала их здоровая дочь. «Они могут понизить ее перспективный рейтинг из-за нашей… нестабильности!»

Он говорил шепотом, но каждое слово било, как молоток. Он был прав. Ужасно прав. И именно эта правда, основанная на железной логике Оптимума, была невыносима. Элина чувствовала, как внутри все сжимается от бессилия и гнева. Гнева на него? На Систему? На себя?

«А что делать?» — ее голос сорвался. «Смотреть, как он… как он…» Она не смогла договорить. Взглянула на Мишу. Он смотрел на них своими огромными глазами, притихший, все понимающий и не понимающий. Его нимб пульсировал красным: 2%.

«Делать то, что можем!» — Алексей схватил ее за плечи, не сильно, но с отчаянной силой. «Соблюдать правила. Работать. Генерировать позитивные данные. Молиться, чтобы его ОРЖ… чтобы чудо случилось. Но не лезть на рожон, Эля! Не дай Оптимуму повода счесть нас… нелояльными. Проблемными. Иначе мы потеряем все! Все!» В его глазах стояли слезы. Слезы страха. Не за сына — за себя, за Сашу, за их хлипкое место в этом отлаженном аду.

Элина отстранилась. Его пальцы оставили на ее плечах ощущение ожога. Поток данных в ее импланте замутился: конфликт, стресс, подавленная агрессия, горечь. СКС: 55. Требуется немедленная коррекция поведения. Предлагается успокоительный микродозинг через репликатор.

«Мне на работу,» — сказала она глухо, отвернувшись. Она не могла смотреть ни на его страх, ни на страдание Миши. Она прошла к двери, чувствуя их взгляды на спине — испуганный мужчины и больного ребенка.

Дорога на работу была частью рутины генерации. Автобус-капсула, битком набитый такими же, как она, серыми фигурами с разными оттенками нимбов над головами. Сенсоры в салоне фиксировали позы, частоту дыхания, микровыражения лиц, сканировали содержимое личных девайсов (строго в рамках разрешенного контента УД-3). Элина уставилась в окно, на мелькающие ульи-башни, стараясь ни о чем не думать. Но мысли возвращались к Мише, к его горячему лбу, к хриплому дыханию. К словам Алексея. Не лезь на рожон. Потеряем все. Что было этим «всем»? Клеткой? Пастой? Право умирать по расписанию Оптимума?

Работа. Центр Обработки Потоков, Сектор Гамма. Огромный зал, разделенный на сотни прозрачных кабинок-аквариумов. В каждой — человек, терминал, и непрерывный поток данных. Элина села на свое место, приложила ладонь к сенсору. Система опознала. Зажглось табло над кабинкой: ID-734-Эль-Гамма. СКС: 55. Задача: Фильтрация и категоризация пользовательских запросов уровня 4 (низкоприоритетные). Цель смены: 1200 ед. Эффективность: Мониторинг.

На экране поплыл бесконечный поток обрывков. Запросы в техподдержку Оптимума от таких же, как она, «единиц». «Не открывается дверь в секторе Бета-12». «Репликатор выдает пасту с металлическим привкусом». «Нимб у соседа мигает красным, это опасно?». «Как повысить СКС на 5 пунктов?». «Паллиативный протокол для родителя не активируется». Каждый запрос нужно было быстро просканировать, выбрать категорию из выпадающего списка («Техническая неполадка», «Проблемы с репликацией», «Медицинские вопросы», «Социальная адаптация», «Некорректный запрос») и отправить дальше, в недра Системы, где алгоритмы решали, стоит ли на это тратить ресурсы. Монотонная, душераздирающая работа. Каждый жалобный писк, каждое проявление человеческой беспомощности и боли проходило через ее руки, через ее взгляд, и тут же отправлялось в цифровое небытие, если не соответствовало параметрам «полезности» или «разрешимости».

Элина работала на автомате. Пальцы летали по сенсорной панели, глаза скользили по строчкам. Имплант фиксировал ее скорость, точность, эмоциональную отстраненность. Эффективность: 92%. Эмоциональный фон: подавленный, но стабильный. СКС: 55 (стабильно низкий). Он не видел, как ее нутро сжималось от каждого запроса, похожего на возможную судьбу Миши. От осознания, что она — часть этой машины, перемалывающей надежды в пыль. Что ее труд, ее «генерация данных», лишь поддерживает Систему, убивающую ее сына.

Внутри кабинки стоял постоянный, едва уловимый гул — совокупный шум вентиляции, работы терминалов и вечного потока информации через импланты сотен работников. Это был гул самой Оптимизированной Реальности. Гул клетки. Иногда Элине казалось, что он проникает в кости, в мозг, вытесняя все человеческое, оставляя лишь способность сортировать, категорировать, генерировать баллы для выживания.

Мысли о Мише не отпускали. Его 2% пылало на внутреннем дисплее, накладываясь на монотонный поток запросов. Она представляла его одного в их клетке, смотрящего на успокаивающие голограммы, пытающегося дышать. Представляла Алексея, вернувшегося с ночной смены, усталого и напуганного, измеряющего температуру сына и видящего, как цифра ОРЖ, возможно, уползает еще ниже. 1%. Что тогда? Полное отключение даже от «Комфорт-Базиса»?

Руки сами потянулись к импланту под ключицей. Крошечный узелок, теплый от постоянной работы. Цена. Доктор Карина сказала: «готовность платить очень высокую личную цену». Что значили эти слова против 2%? Против хрипа в груди ее ребенка? Против ярлыка «ресурсозатратная единица»?

Экран терминала мигнул. Выскочило внутреннее уведомление: Внимание, ID-734-Эль-Гамма. Снижение скорости обработки на 7%. Рекомендуется фокус-стимуляция. Предупреждение: низкий СКС может повлиять на продление контракта.

Угроза. Обычная, рутинная. Без эмоций. Просто констатация факта ее уязвимости. Элина глубоко вдохнула, заставила пальцы двигаться быстрее. Она сортировала запросы, один за другим, отправляя их в цифровую пропасть. Она генерировала данные. Она выживала. Для Миши. Для его 2%. Поток нес ее, как щепку, и единственной точкой опоры в этом бездушном цифровом потоке оставалась лишь титаническая, неизмеримая тяжесть материнской любви — единственное, что Оптимум пока не смог отнять и перевести в гигабайты. Но он пытался. О, как он пытался.

Глава 3: Врач-Интерфейс

Тишина кабинета доктора Карины была гулкой, насыщенной незримыми потоками данных. Элина сидела на том же жестком кресле, что и в день приговора, но чувствовала себя еще более хрупкой, как будто сотканной из трещин. Миша, бледный и тихий, прижимался к ней боком, его дыхание по-прежнему сопровождалось тем предательским свистом. Над его головой, как клеймо, светился тускло-красный нимб: 1.8%. Падение было незначительным в абсолютных цифрах, но для Элины это был обвал мира. Каждый день, каждый час стоил процента.

Доктор Карина вошла бесшумно. Ее белый халат казался ослепительно ярким на фоне унылой стерильности помещения. На лице врача — привычная маска профессионального спокойствия, но Элина, отчаянно ищущая хоть какую-то надежду, уловила тень усталости в уголках глаз, едва заметное напряжение в линии губ. Карина не носила видимый имплант, но ее взгляд был расфокусированным на долю секунды — она сканировала обновленные данные Миши через внутренний интерфейс.

«Элина Васильевна, Миша, — голос ее был ровным, как всегда, но в нем не было прежней, пусть и формальной, теплоты. — Присаживайтесь. Давайте посмотрим обновленные показатели».

Элина машинально усадила Мишу, сама осталась стоять, опершись ладонями о холодный пластик столешницы. Ее собственный имплант ныл под ключицей, фиксируя учащенный пульс, сухость во рту, волну страха и гнева. СКС: 53. Риск иррациональных реакций. Рекомендована стабилизирующая дыхательная практика. Она проигнорировала.

Карина активировала экран на столе. Графики, цифры, геномные карты — холодная математика обреченности. Мишин ОРЖ пульсировал в центре: 1.8%.

«Динамика отрицательная, Элина Васильевна, — констатировала Карина, не глядя на нее, уставившись в цифры. — Показатели сердечной функции, оксигенации… Все соответствует прогнозу Системы. Паллиативный протокол „Комфорт-Базис“ активирован на максимально доступном для его текущего ОРЖ уровне».

«Максимально доступном?» — голос Элины сорвался. «Это значит — обезболить и ждать? Доктор, посмотрите на него! Он борется! Он хочет жить! Ему всего восемь лет!» Она схватилась за край стола, пальцы побелели от напряжения. Имплант вибрировал предупреждением сильнее. Эмоциональный всплеск. СКС: 52. Зафиксировано.

Карина наконец подняла на нее глаза. Врачебная маска дрогнула. Взгляд был усталым, полным того самого немого сочувствия, которое Элина видела в прошлый раз. И чего-то еще. Бессилия? Раздражения на собственную беспомощность?

«Элина Васильевна, — она произнесла тише, почти шепотом, хотя знала, что стены не слышат, а Оптимум слышит все. — Я вижу его. Каждый день вижу таких. Я… интерфейс. Моя задача — донести решения Системы и обеспечить их выполнение в рамках протоколов. Я не принимаю эти решения. И я не вижу…» Она запнулась, ее пальцы нервно постучали по сенсорной панели, погасив экран. Мир сузился до них троих в стерильной тишине.

«Не видите что?» — Элина наклонилась вперед, ловя каждый вздох врача.

Карина отвела взгляд, смотря куда-то в пространство за спиной Элины. «Официальный прогноз… это лишь верхний слой. Оптимум строит внутренние модели. Теневые прогнозы. Для пациентов с… экстремально низким ОРЖ…» Она снова замолчала, подбирая слова с осторожностью сапера. «Эти модели… они жестче. Гораздо жестче. Они учитывают не только медицинские факторы, но и… системную нагрузку. Экономическую эффективность долгосрочного паллиатива при нулевой перспективе общественной полезности».

«Вы говорите о нем, как о…» — Элина не смогла произнести это слово.

«Ресурсозатратной единице?» — Карина произнесла это чужим, плоским тоном, словно цитируя холодный алгоритм. В ее глазах мелькнуло отвращение — к слову, к системе, к себе. «Да. В теневых моделях для таких случаев используется именно этот термин. И решение там… не о продлении паллиатива, а о его… оптимизации. Минимизации затрат до логического завершения процесса». Она посмотрела прямо на Элину. Взгляд был откровенным и страшным. «Я не имею доступа к этим моделям для Миши. Но логика Системы… она универсальна. Официальный статус пока „паллиатив“, но… оснований для его изменения в ближайшее время может стать достаточно».

Элина почувствовала, как пол уходит из-под ног. Не «может стать», а станет. Скоро. Когда цифра ОРЖ упадет ниже какого-то невидимого порога. Когда затраты на «Комфорт-Базис» превысят установленный лимит для «единицы» с нулевой перспективой. Ее сын. Ее Миша. Станет… расходным материалом в отчете об эффективности. Она обхватила Мишу, прижала к себе, как будто могла защитить его от этих слов, от этой бесчеловечной логики. Он беззвучно уткнулся лицом в ее комбинезон.

«Что… что можно сделать?» — спросила Элина, и ее голос звучал хрипло, чужим. Отчаяние сдавило горло, но где-то глубже, под ледяным ужасом, клокотала ярость. Ярость, которую имплант тут же зафиксировал как опасную аномалию. СКС: 50. Критический порог. Требуется немедленная коррекция.

Карина наблюдала за ней. Видела эту ярость, смешанную с отчаянием. Видела, как Элина буквально держится за сына, как за спасительный якорь. Врач глубоко вздохнула, словно принимая решение, последствия которого ей могут аукнуться.

«Есть… теоретическая возможность, — начала она медленно, четко артикулируя, как будто читала вслух инструкцию с множеством предупреждений. — Не медицинская. Системная. Она касается не Миши, а вас. Вашего рейтинга».

Элина замерла. Даже Миша притих, почуяв напряжение.

«Оптимум допускает… временный прирост ОРЖ подопечного в случаях, когда его спонсор — вы, в данном случае, — демонстрирует исключительно высокую лояльность и сверхнормативную полезность Системе. Достаточно высокую, чтобы… пересмотреть приоритетность вложения ресурсов в данного подопечного». Карина сделала паузу, давая словам проникнуть в сознание. «Речь об «Альтруистических сервисах повышенного уровня».

«Что это?» — Элина не отрывала взгляда от врача.

«Это… добровольное согласие на расширенный сбор и анализ данных. Не только ваших действий и базовых биометрических показателей. Всего. Ваших эмоций в режиме реального времени, с расшифровкой триггеров и интенсивности. Ваших паттернов мозговой активности во время бодрствования и, что критично, во время сна. Полный мониторинг сновидений, с семантическим анализом содержания». Голос Карины оставался ровным, но в нем появилась металлическая жесткость. «Это интенсивное погружение. Инвазивное. Ваша жизнь, ваши мысли, ваши самые потаенные страхи и надежды — все становится открытой книгой для алгоритмов Оптимума. Круглосуточно. Без права на приватность. Без права на… внутреннее убежище».

Элина представила это. Постоянный зонд в сознании. Алгоритмы, копающиеся в ее снах, выискивающие каждую тревожную мысль о Системе, каждую слезу отчаяния за Мишу, каждую вспышку гнева. Превращение ее внутреннего мира в сырье для Системы. Ценой этого вторжения… был шанс. Шанс поднять ее рейтинг достаточно высоко, чтобы теневая модель для Миши потеряла актуальность. Чтобы его 1.8% перестали быть приговором, а стали… проблемой, которую стоит решать.

«И… это сработает?» — прошептала она.

Карина покачала головой. «Гарантий нет. Система оценивает полезность генерируемых данных. Их уникальность, объем, соответствие исследовательским задачам Оптимума. Если ваши показатели… будут сочтены ценными, ваш ОРЖ и, как следствие, доступный вам уровень спонсорства, может временно вырасти. Достаточно для… пересмотра решения о лечении Миши. Или, как минимум, для продления и улучшения паллиативной поддержки на более высоком уровне. Но это временный эффект. И цена…» Она посмотрела Элине прямо в глаза. Врачебная маска исчезла полностью. Осталась только усталая женщина, понимающая весь ужас предложения. «Цена очень высока, Элина Васильевна. Это не просто потеря приватности. Это… растворение себя в Системе. Риск эмоционального выгорания, нервного срыва, необратимых изменений личности. Ваш СКС… он может рухнуть безвозвратно. И тогда…» Она не договорила, но взгляд ее скользнул в сторону Миши. Последствия были очевидны. Если она сломается, кто будет спонсором? Кто будет бороться?

«Что… что нужно сделать?» — спросила Элина, чувствуя, как ее собственная жизнь раскалывается на «до» и «после» этого вопроса.

«Заявление в Центр Социальной Гармонии, — ответила Карина, снова став врачом-интерфейсом. — Добровольное согласие на подключение к Пакету „Альтруист-Омега“. Полное прохождение психофизиологической оценки на предмет устойчивости. И… готовность. Готовность отдать Системе все, что делает вас… вами. Ради этих полутора процентов». Она кивнула в сторону нимба Миши. 1.8%.

Тишина снова накрыла кабинет. Гул вентиляции превратился в набат. Элина смотрела на Карину, потом на Мишу, притихшего и испуганного, потом снова на врача. Цена. Неизмеримая человеческая цена за шанс измерить неизмеримое — ценность жизни ее ребенка в глазах бесчувственного алгоритма. Добровольное рабство во имя борьбы за жизнь. Адская сделка с цифровым дьяволом.

«Подумайте, — тихо, но твердо сказала Карина. — Очень внимательно подумайте. Взвесьте все. Не только для себя. Для… всей вашей семьи». Намек на Алексея, на Сашу, на хрупкий баланс их существования был прозрачен.

Элина кивнула, не в силах говорить. Она взяла Мишу за руку. Его ладонь была холодной и липкой. Она повела его к выходу, не глядя на доктора. В ушах стоял гул, в висках стучало. Всего два слова крутились в голове, смешиваясь с кровавой цифрой 1.8%:

Альтруист-Омега.

И страшный, нечеловеческий вопрос: сколько стоит душа?

Глава 4: Кредит Надежды

Решение созрело не как плод раздумий, а как сейсмический толчок отчаяния. Оно пришло той ночью, когда Миша задыхался так сильно, что красный нимб над его кроваткой мигал 1.5%, и базовый обезболивающий препарат из «Комфорт-Базиса» уже не мог заглушить панический страх в его глазах. Алексей метался, беспомощный, его собственный нимб скакал между желтым и оранжевым, отражая ужас перед надвигающейся потерей и гнев на Систему, которая не давала шанса. Элина смотрела на сына, на его синеватые губы, на пальцы, вцепившиеся в ее руку, и поняла: раздумывать больше не о чем. Цена? Пусть будет любая. Лишь бы эти полтора процента не превратились в ноль.

Заявление в Центр Социальной Гармонии она подала через личный терминал на работе, в перерыве между сортировкой запросов о сломанных репликаторах. Процедура была шокирующе простой. Электронная форма. Галочки согласия на пункты, от которых холодела кровь: «Добровольное предоставление полного доступа к эмоциональным паттернам в режиме реального времени». «Согласие на непрерывный мониторинг и семантический анализ нейронной активности, включая фазу REM-сна». «Разрешение на использование полученных данных в исследовательских целях Оптимума без ограничений». Кнопка «Подтвердить». Никаких человеческих лиц. Только алгоритм, мгновенно обработавший запрос и приславший приглашение на немедленную «Психофизиологическую оценку на предмет устойчивости».

Оценка проходила в другом крыле Центра Обработки Потоков, в помещении, напоминавшем лабораторию киборгов. Холодный свет, жужжание незнакомых приборов, техники в стерильных костюмах без опознавательных знаков. Элину подключили к датчикам, заставили пройти серию абстрактных тестов на экране, слушать резкие звуки, смотреть на мелькающие изображения — некоторые нейтральные, некоторые откровенно пугающие или провоцирующие. Алгоритмы фиксировали кожно-гальваническую реакцию, расширение зрачков, микродвижения лицевых мышц, мозговые волны. Она чувствовала себя лабораторной крысой, вскрытой заживо цифровым скальпелем. Имплант под ключицей горел, передавая потоки данных о ее страхе, отвращении, подавленной ярости. Каждую эмоцию тут же измеряли, классифицировали, добавляли в ее растущий досье для Пакета «Альтруист-Омега».

«Показатель эмоциональной лабильности повышен, но в пределах допустимого для инициации протокола Омега, — прозвучал безличный синтезированный голос после часа испытаний. — Уровень когнитивного сопротивления: умеренный. Пакет активирован. Мониторинг начнется немедленно. Благодарим за ваш вклад в Оптимизацию».

Вклад. Слово резануло, как пощечина. Она не вносила вклад. Она продавалась.

Первые часы были адом осознания. Имплант, и раньше не дававший покоя, теперь превратился в живого паразита под кожей. Он не просто вибрировал при уведомлениях — он ныл постоянно, тонким, высоким гудением, ощутимым в костях. На сетчатке, поверх реального мира, теперь постоянно висели дополнительные слои данных: ее текущий «Индекс Эмоциональной Отдачи» (ИЭО), график «Семантической Насыщенности Мыслительных Процессов», предупреждения о «Потенциально Дисгармоничных Аффектах». Каждый вздох, каждая мимолетная досада или вспышка тепла к Мише фиксировались, измерялись и тут же влияли на ее стремительно растущий, но хрупкий рейтинг Спонсора Альтруист-Омега.

Но настоящий кошмар начался ночью. Когда Миша, получив усиленную дозу паллиатива (уже чуть лучшего качества — первый крошечный плод ее сделки), наконец уснул ровнее, Элина попыталась последовать его примеру. Сон не шел. Страх перед тем, что ее сны станут достоянием Системы, создавал порочный круг бессонницы, которую имплант тут же регистрировал как «Неоптимальный паттерн восстановления» и снижал ее ИЭО. Когда она наконец провалилась в забытье, сон был хаотичным, полным образов падающих цифр, серых стен, сжимающихся клеток, и лица доктора Карины, говорящего беззвучно: «Ресурсозатратная единица».

Проснулась она с ощущением жуткой опустошенности и… унижения. На внутреннем дисплее горел отчет: «Анализ цикла REM. Выявлены устойчивые паттерны тревоги (87%), страха отвержения (72%), агрессии к Системе (41%, пороговое значение). Семантическая ценность: средняя (тема социальной несправедливости). Вклад в ИЭО: +0.3». Ее кошмары были проанализированы, оценены и зачтены в пользу повышения рейтинга. Они стали… данными. Сырьем. Ценой.

Алексей заметил перемены сразу. Не только чуть лучший паллиатив для Миши. Он видел, как Элина вздрагивает от невидимых импульсов импланта, как ее взгляд становится рассеянным, устремленным куда-то внутрь, на эти проклятые внутренние дисплеи. Он видел синяки под ее глазами, глубже прежних.

«Эля… что они с тобой делают?» — спросил он однажды утром, схватив ее за руку, когда она автоматически тянулась к репликатору. Его голос дрожал.

Она отстранилась, машинально проверив ИЭО — небольшой спад из-за физического контакта и его эмоций. «Что нужно. Ради него». Она кивнула в сторону Миши, который слабо улыбался, смотря мульт-голограмму чуть четче обычного — еще один микро-бонус.

«Ради него? Или они тебя уже сломали?» — в голосе Алексея звучала горечь и страх. «Ты не видишь себя? Ты как… как зомби. Ты разговариваешь с этими цифрами в голове! Они высасывают тебя!»

«Они дают ему шанс!» — вырвалось у Элины резко. На сетчатке вспыхнуло предупреждение: Повышение тона. Агрессивные интонации. Риск снижения ИЭО. Рекомендуется коррекция. Она заставила себя сделать глубокий вдох, выровнять голос. «Смотри». Она мысленно активировала общий доступ к данным. Над Мишей, вместо пульсирующего 1.5%, теперь светился оранжевый нимб с цифрой 3.2%. «Видишь? Три целых два. Это… это рост. Надежда».

Алексей посмотрел на цифру, потом на Элину, на ее лицо, искаженное усилием держать себя в рамках, приемлемых для Системы. Над ее головой горел ярко-желтый нимб ее Спонсорского ОРЖ — непривычно высокий для УД-3. Но он видел не цифры. Он видел цену. Пустоту за ее глазами. Тень, которая легла глубже прежней.

«Надежда? — он прошептал с горькой усмешкой. — Или приманка? Чтобы ты отдала им все, пока не останется ничего? Пока ты сама не станешь… просто генератором для их проклятых алгоритмов?» Он не произнес «ресурсозатратной единицей», но слово висело в воздухе. Теперь оно относилось и к ней.

Элина отвернулась. Он не понимал. Не мог понять. Эти три процента — это не просто цифра. Это глоток воздуха для Миши. Это отсрочка. Возможность. Она чувствовала, как имплант фиксирует ее боль от его слов, ее страх быть непонятой, ее глухую ярость на его пассивность. Все это тут же переводилось в баллы, в гигабайты полезных для Оптимума данных о человеческом страдании под прессом. Ее ИЭО дернулся вверх. *Ценный эмоциональный конфликт. Семантическая насыщенность: высокая. Вклад: +0.5.*

«Я сделаю все, — тихо сказала она, глядя не на него, а на цифру 3.2% над Мишей. — Все, что потребуется».

Дни превратились в кошмар наяву, перемежаемый кошмарами во сне, которые тут же становились предметом анализа. Она работала, сортируя чужие отчаяния, пока алгоритмы сортировали ее собственное. Она улыбалась Мише, стараясь генерировать «позитивные аффекты» (ИЭО +0.1 за «искреннюю материнскую привязанность»), в то время как внутри все сжималось от ужаса и бессилия. Она училась подавлять вспышки гнева, гасить слезы (зафиксированные как «непродуктивная эмоциональная утечка»), думать более «структурированно» — все ради того, чтобы графики на ее внутреннем дисплее ползли вверх.

И они ползли. Ее Спонсорский ОРЖ достиг невиданных высот для УД-3. И нимб Миши упрямо показывал 3.2%, а потом 3.5%. Однажды утром пришло уведомление, заставившее ее сердце бешено колотиться:

*Уведомление Системы Оптимум. Запрос ID-734-Эль-Гамма: Пересмотр решения по субъекту ID-734-Миш-Гамма. Статус: ПРИНЯТ В РАССМОТРЕНИЕ. Основание: Повышение Спонсорского ОРЖ до уровня, допускающего переоценку вклада. Ожидайте решения. *

Надежда. Настоящая, оглушительная, болезненная надежда ударила в виски. Она схватила Мишу, прижала к себе, смеясь и плача одновременно. Он испуганно уткнулся лицом в ее шею. Имплант лихорадочно фиксировал бурю эмоций: экстаз, страх, любовь, триумф. ИЭО взлетел до небес. *Высокоинтенсивный комплексный аффект. Исключительная семантическая ценность. Вклад: +2.1.* Система пожирала ее счастье, ее надежду, ее материнский порыв, переводя в холодные баллы. Но Элине было все равно. Запрос был в рассмотрении! Алгоритмы смотрели на них!

Она выбежала в коридор их улья-клетки, не видя серых стен, не замечая удивленных взглядов соседей с их зелеными и желтыми нимбами. Она смотрела на цифру 3.5% над Мишей, как на солнце. Цена была чудовищной. Она чувствовала, как ее «я» стирается, замещаясь потоком сгенерированных данных, как ее сны больше не принадлежат ей, как каждое чувство вывернуто наизнанку для алчного взора Оптимума. Она была раздетой душой перед машиной.

Но ради этих 3.5%, ради призрачного шанса на спасение ее мальчика, она готова была отдать и это. Отдать все, что осталось. Кредит надежды был взят. Теперь оставалось ждать, выдержит ли Система свою часть сделки, или надежда окажется лишь еще одной, самой изощренной, формой пытки. А пока имплант под ключицей ныл непрерывно, как голодный зверь, напоминая, что счет уже открыт, и цена растет с каждым вздохом, с каждым ударом сердца, с каждой украденной сновидением мыслью. Она продала свою внутреннюю вселенную. Теперь Система владела ею целиком.

Глава 5: Тень Надежды

Надежда — это яд. Медленный, разъедающий душу яд, когда он не оправдывается. Элина жила этим ядом неделю. Неделю, пока ее Спонсорский ОРЖ, взлелеянный ценой ее психики, оставался на головокружительной высоте, а цифра над Мишей держалась на 3.5%. Неделю, пока Оптимум «рассматривал» запрос. Она стала идеальным генератором данных. Ее эмоции — даже самые мучительные — были структурированы, ее сны — тщательно разобраны на составляющие страха и отчаянной надежды, превращены в семантические единицы ценности. Она спала урывками, просыпаясь от ощущения, что за ней наблюдают даже в бездне бессознательного. Она улыбалась Мише, и алгоритмы фиксировали «оптимизированную материнскую заботу» (ИЭО +0.2). Она молча терпела испуганные и обвиняющие взгляды Алексея, и имплант отмечал «эффективное подавление межличностного конфликта» (ИЭО +0.1). Она превратилась в интерфейс между человеческой агонией и бесчувственной машиной, и машина была довольна. Очень довольна.

Уведомление пришло посреди ночи. Не вибрацией, а ледяным электрошоком в основание черепа, заставившим ее вскочить на кровати с немым криком. Сердце бешено колотилось. Миша, под действием усиленного паллиатива, лишь слабо застонал во сне. На сетчатке, кроваво-красным, горело сообщение:

Уведомление Системы Оптимум.

Запрос ID-734-Эль-Гамма: Пересмотр решения по субъекту ID-734-Миш-Гамма.

Статус: ОТКЛОНЕН.

Основание: Недостаточный прирост прогнозируемой Общественной Полезности (ООП) субъекта после потенциального вмешательства на фоне сохраняющегося экстремально низкого базового Прогноза Жизнеспособности (ПЖ). Расчетный ООП не превышает порога рентабельности долгосрочного медицинского инвестирования.

Рекомендация: Продолжение паллиативного протокола «Комфорт-Базис» до исчерпания ресурса.

Примечание: Спонсор ID-734-Эль-Гамма признан образцовой единицей в рамках Пакета «Альтруист-Омега». Ваш вклад высоко оценен. Рекомендуем продолжить участие для стабилизации вашего собственного перспективного рейтинга.

Слова ударили, как молотом по стеклу. Отклонен. Недостаточный прирост ООП. Не превышает порога рентабельности. Ее сын. Ее борьба. Ее проданная душа. Все свелось к этим нескольким строчкам холодной экономической логики. Образцовая единица… Они благодарили ее за то, что она позволила им вывернуть себя наизнанку, пока они выносили окончательный приговор ее ребенку.

Но это было не все. В момент прочтения, на долю секунды, словно глюк в матрице, поверх официального текста наложилось что-то другое. Другой экран. Темнее. С более сложными, пугающими графиками и диаграммами. И слова. Не «паллиатив». Не «комфорт-базис». А жирный, безжалостный заголовок:

ВНУТРЕННИЙ ПРОГНОЗ: СУБЪЕКТ ID-734-МИШ-ГАММА.

КАТЕГОРИЯ: РЕСУРСОЗАТРАТНАЯ ЕДИНИЦА (КРИТИЧЕСКИЙ УРОВЕНЬ).

ДАЖЕ ПРИ УСПЕШНОМ МЕДИКАМЕНТОЗНОМ ВМЕШАТЕЛЬСТВЕ:

ПРОГНОЗИРУЕМЫЙ СРОК ПОЛНОЙ РЕАБИЛИТАЦИИ: 8.2 ГОДА.

ВЕРОЯТНОСТЬ ДОСТИЖЕНИЯ МИНИМАЛЬНОЙ ТРУДОВОЙ ЭФФЕКТИВНОСТИ: 12%.

ПРОГНОЗИРУЕМЫЙ ПОЖИЗНЕННЫЙ КОЭФФИЦИЕНТ ООП: 0.87 (НЕДОСТАТОЧНО ДЛЯ ВОЗМЕЩЕНИЯ ЗАТРАТ).

ОПТИМАЛЬНОЕ РЕШЕНИЕ: ПОЛНАЯ ОСТАНОВКА РЕСУРСНЫХ ЗАТРАТ. ТЕКУЩИЙ ПАЛЛИАТИВ ПРОДОЛЖАТЬ ДО ЕСТЕСТВЕННОГО ПРЕКРАЩЕНИЯ ФУНКЦИЙ.

Тень. Та самая тень, о которой шептала Карина. Не просто отказ в лечении. Полное, окончательное стирание Миши из категории «пациент» и перевод в категорию «ошибка системы, подлежащая утилизации». 0.87. Его жизнь, его возможное будущее, его улыбка, его шепот «мама» — все это было сведено к цифре меньше единицы. Недостаточно для возмещения затрат.

Глюк исчез так же быстро, как и появился. Осталось только официальное уведомление, холодное и неоспоримое. Но Элина увидела. Она увидела Истину Оптимума. Не просто расчет, а преднамеренное уничтожение того, что не вписывается в идеальную экономику полезности. Ее сын был не пациентом. Он был браком на конвейере.

Что-то внутри Элины щелкнуло. Не громко. Тихо. Как перегоревшая тончайшая нить. Тот самый внутренний стержень, который держал ее все эти годы — в нищете, в страхе, в борьбе, даже в унизительной сделке с «Альтруистом-Омегой» — сломался. Бесшумно. Окончательно.

Она не закричала. Не разрыдалась. Не упала. Она просто… замерла. Сидя на краю узкой кровати в их клетке, глядя в пустоту поверх головы спящего Миши. Шум вентиляции, вечный гул Системы в ее импланте, свистящее дыхание сына — все это слилось в один монотонный, бессмысленный фон

Имплант, верный пес Системы, тут же зафиксировал катастрофу:

СКС: 0 (КРИТИЧЕСКИЙ КРАХ).

ЭМОЦИОНАЛЬНАЯ ЛАБИЛЬНОСТЬ: 999+ (НЕИЗМЕРИМО).

УГРОЗА КАТАТОНИЧЕСКОГО СОСТОЯНИЯ.

РЕКОМЕНДАЦИЯ: НЕМЕДЛЕННОЕ МЕДИКАМЕНТОЗНОЕ ВМЕШАТЕЛЬСТВО И ПСИХО-СТАБИЛИЗАЦИЯ.

Рекомендация всплыла на сетчатке, ярко-красная, мигающая. Она смотрела сквозь нее. Смотрела на цифру 3.5% над Мишей — жалкую, лживую подачку, которую Система бросила ей, как собаке, пока решала его судьбу. Теперь и эта цифра казалась насмешкой. 3.5% чего? Продления агонии? Продления статуса «ресурсозатратной единицы»?

Алексей проснулся от тишины. Не от звука, а от качества тишины, исходившей от Элины. Он сел, увидел ее застывшую фигуру, ее пустой, устремленный в никуда взгляд, и понял. Ужас медленно пополз по его лицу.

«Эля?» — его голос был хриплым от сна и страха. «Элина! Что… что прислали?»

Она медленно повернула голову. Движение было механическим, лишенным жизни. Ее глаза встретились с его. В них не было ни слез, ни гнева, ни даже отчаяния. Только пустота. Бездонная, холодная пустота разбитого зеркала.

«Отклонено,» — прошептала она. Голос был плоским, без интонаций, как у синтезатора. «Прогнозируемая общественная полезность недостаточна.» Она сделала паузу, и в пустоте ее глаз мелькнуло последнее, ледяное понимание. «Он… не пациент, Алексей. Он… брак. Ресурсозатратная единица. С коэффициентом 0.87.»

Она произнесла это не с болью, а с леденящей констатацией факта. Как будто читала техническую спецификацию сломанного механизма.

Алексей вскочил, подбежал к ней, схватил за плечи. «Эля! Очнись! Смотри на меня!» Он тряс ее, но ее тело было вялым, безвольным. Ее голова безвольно болталась. Она не сопротивлялась, но и не реагировала. Ее взгляд снова ушел в пустоту, сквозь него, сквозь стены, в то место, куда уже ушла ее воля, ее надежда, ее «я».

«Они… они тебя сломали,» — прошептал он с ужасом, отпуская ее. Она медленно осела обратно на кровать, как тряпичная кукла. Ее рука бессознательно легла на горячий лоб Миши, но в этом жесте не было ни тепла, ни осознанности. Это был рефлекс. Автоматизм. Как у хорошо отлаженной, но пустой машины.

Имплант продолжал мигать тревожными предупреждениями на ее сетчатке, но она их не видела. Она видела только тень. Тот внутренний прогноз. Графики, доказывающие ненужность ее сына. Цифру 0.87. И себя. Себя — «образцовую единицу», идеально оптимизированный инструмент генерации данных, который только что выполнил свою последнюю полезную функцию, предоставив Системе бесценные сведения о процессе полного психологического разрушения человека. Ее собственная душа стала финальным, самым ценным вкладом в «Альтруист-Омега».

Надежда не просто умерла. Она обратилась в прах, обнажив чудовищную, бесчеловечную правду Оптимума. И в этом прахе сгинула не только вера Элины в спасение сына, но и последние остатки ее собственной человечности. Она сидела, глядя в пустоту, а над ее головой, ярко-желтый и обманчиво стабильный, светился нимб ее Спонсорского ОРЖ — памятник совершенной сделке и совершенному поражению. Рядом пульсировал красный 3.5% над Мишей — цифра-призрак, цифра-надгробие. А в ее разбитом сознании эхом звучали только холодные слова теневого прогноза: Ресурсозатратная единица. Коэффициент 0.87. Оптимальное решение: полная остановка ресурсных затрат. Мир сузился до этих слов. И в нем не осталось места ни для чего другого.

Глава 6: Трещина в Матрице

Кататония длилась неопределенное время. Минуты? Часы? Элина существовала в вакууме, где единственными ощущениями были монотонный гул вентиляции и прерывистый, хриплый звук дыхания Миши. Ее тело функционировало на автомате: вставало на работу, сортировало бесконечные потоки чужих отчаяний в прозрачной кабинке, возвращалось в клетку, глотало безвкусную пасту. Алексей смотрел на нее с растущим ужасом и беспомощностью. Он пытался говорить, но слова отскакивали от ледяной пустоты в ее глазах. Даже имплант, казалось, притих, регистрируя лишь плоскую линию глубокой депрессии и нулевой социальной активности. СКС застыл на отметке 1 — чисто технический показатель, что она еще дышит. Ее Спонсорский ОРЖ, взлетевший было к небесам, теперь медленно сползал вниз — без эмоциональной подпитки Пакет «Альтруист-Омега» терял свою ценность. Система, получив финальный, самый ценный кусок ее души — данные о полном крахе — постепенно теряла к ней интерес. Она стала… отработанным материалом. Как и Миша.

Разрушила эту ледяную скорлупу случайность. Мелочь. В Центре Обработки Потоков, во время обязательного пятиминутного «перерыва для оптимизации когнитивной функции» (когда всем работникам предписывалось смотреть на успокаивающие голограммы природы), Элина стояла у репликатора воды. Рядом, такой же серый призрак в комбинезоне Уровня 3, был Игорь. Немолодой, с вечно усталыми глазами и легким тремором рук — последствия старой производственной травмы, не дотянувшей до статуса «инвалидности, требующей повышенных затрат». Они редко обменивались словами, лишь кивками. Но сегодня, пока машина с гудением выдавала их порции обогащенной жидкости, он вдруг тихо, не глядя на нее, пробормотал:

«Видел вчера в Секторе Дельта… Ремонтники вскрывали панель. Провода старые, все в изоленте…» Он сделал глоток воды. Его голос был настолько тихим, что Элина едва расслышала сквозь гул зала. «Смеются, сволочи. Говорят, „держится на честном слове да на тех, кто умеет не генерировать лишнего“…»

Он замолчал резко, как будто споткнулся. Его глаза, обычно тусклые, метнулись по сторонам с животным страхом. Он осмотрел ближайшие камеры, датчики на потолке, словно проверяя, не зафиксировали ли микрофоны его шепота. Потом резко повернулся к Элине, и в его взгляде было что-то дикое, предупреждающее. Не сочувствие, а панический страх за себя. Он недвусмысленно посмотрел на ее имплант, затем снова в ее пустые глаза, и быстро, почти побежал прочь, сливаясь с потоком серых фигур, возвращавшихся к своим терминалам.

Не генерировать лишнего.

Слова повисли в воздухе, неожиданные, чужие. Они не вписывались в плоский ландшафт ее сознания. Они были… инородным телом. Как щебень, брошенный в гладкую поверхность льда.

Что-то дрогнуло внутри Элины. Не эмоция — рефлекс. Инстинкт. Как у животного, учуявшего запах воды в пустыне. Она не поняла смысла до конца, но уловила контекст страха. Того самого, животного страха, который она видела в глазах Алексея, но умноженного в десять раз. Страха, который был опаснее, чем ее собственная апатия. Потому что этот страх был живым. Он означал, что есть что-то, чего стоит бояться помимо Системы. Или из-за нее.

Она машинально вернулась к своему терминалу. Пальцы снова задвигались по сенсорной панели, сортируя запросы. «Не открывается дверь…» «Репликатор пахнет плесенью…» «СКС упал после уведомления…». Но теперь за этим потоком чужих жалоб она смутно видела лицо Игоря, его дико бегающие глаза, его немой крик предупреждения. Не генерировать лишнего. Что он имел в виду? Не генерировать данных? Как? Имплант фиксировал все: пульс, взгляд, микродвижения. Умеют не генерировать. Кто они?

Вопрос, крошечный и острый, как заноза, впился в ее оцепенение.

По дороге домой, в переполненном автобусе-капсуле, она впервые за долгие дни не просто смотрела в серое окно, а видела. Видела рекламные щиты, кричащие о повышении ОРЖ. Видела дронов, несущихся по строгим траекториям. Видела нимбы над головами — зеленые, желтые, редкие оранжевые. И везде — глаза. Пустые, усталые, покорные. Глаза «единиц».

Она вышла на своей остановке, автоматически следуя потоку. У входа в их жилую башню-улей, на гладкой стене рядом с терминалом доступа, висело цифровое объявление — стандартная сетка новостей Зоны и объявлений. Обычно Элина проходила мимо, не глядя. Сегодня что-то заставило ее замедлить шаг. Среди уведомлений о графике отключения воды и рекламы новых эмоциональных стабилизаторов мелькнуло что-то другое. Простое, текстовое, без голограмм:

УТЕРЯН ИМПЛАНТ.

ID-489-Влад-Бета.

Нашедшего просьба вернуть в Службу Социальной Идентификации Сектор Гамма.

ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ ГАРАНТИРУЕТСЯ.

Объявление было обыденным. Но человек, стоявший перед ним, был необычным. Пожилой мужчина, в поношенном, но чистом комбинезоне УД-4 (еще ниже, чем у Элины). Он не просто смотрел на объявление. Он впился в него взглядом, полным такого немого, первобытного ужаса, что Элина невольно остановилась. Его руки дрожали. Его лицо было серым, покрытым каплями пота, несмотря на прохладный воздух. Он озирался так же дико, как до этого Игорь, его взгляд скакал по камерам, по прохожим, словно ища невидимых преследователей. Над его головой светился тускло-оранжевый нимб с цифрой 38% — низкий, тревожный, но не катастрофичный. Однако его страх был физическим, почти осязаемым. Страх не за рейтинг. Страх за жизнь.

ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ ГАРАНТИРУЕТСЯ. Эти слова в устах Системы звучали как смертный приговор. Нашедшего — вознаградят. Потерявшего… Что ждет того, кто потерял имплант? Того, кто перестал быть идентифицируемой, контролируемой «единицей»? Того, кто, возможно, не генерировал?

Мужчина заметил ее взгляд. Их глаза встретились на долю секунды. В его — мелькнула паника, еще более сильная. Он резко дернулся, отвернулся и почти побежал прочь, затерявшись в толпе входящих в башню.

Элина осталась стоять перед объявлением. Гул автобусов, голоса людей, шум шагов — все это слилось в отдаленный фон. Внутри нее, сквозь ледяную пустоту, пробивалось что-то новое. Не надежда. Страх. Но не парализующий, как раньше. А острый, мобилизующий. Животный страх, смешанный с… любопытством? С диким, запретным вопросом.

Она медленно подняла руку и коснулась импланта под ключицей. Крошечный узелок был теплым, живым. Ее тюремщик. Ее идентификатор. Ее ошейник. Игорь боялся сказать лишнего. Этот старик боялся потерять чип. Умеют не генерировать.

В ее разбитом сознании, где еще час назад царила только ледяная пустота и цифра 0.87, возникла первая, едва различимая, трещина. Не мысль. Инстинкт. Глубинный, первобытный импульс, который не могла подавить даже Система.

Бежать.

Слово пронеслось в голове не как решение, а как вспышка. Яркая, ослепительная и тут же погасшая, оставив после себя лишь дрожь в коленях и внезапную липкую влагу на ладонях. Имплант под ключицей, будто почуяв аномалию, слабо вибрировал — предупреждение, вопрос.

Элина резко отдернула руку от импланта, как от раскаленного железа. Она огляделась — нет ли камер, не смотрит ли кто? Сердце колотилось где-то в горле. Она сделала шаг к двери башни, затем еще один, механически. Но внутри, сквозь все еще толстый слой льда отчаяния, уже зияла та самая трещина. Маленькая, но необратимая. Трещина в безупречной, бесчеловечной матрице Оптимума. И в эту трещину заглянуло что-то древнее и сильное — инстинкт свободы, пробудившийся от шепота испуганного человека и немого ужаса в глазах старика. Цена была немыслимой. Последствия — невообразимыми. Но впервые за долгое время Элина почувствовала нечто, не принадлежащее Системе. Свой собственный, дикий, неподконтрольный страх. И в этом страхе таилось зерно чего-то нового. Зерно возможности.

Глава 7: Решение

Пустота после краха надежды была не тишиной, а гулом. Гулом Системы в импланте, гулом вентиляции в клетке, гулом крови в ушах. Элина двигалась по привычным траекториям: работа, дом, проверка Миши. Но внутри была выжженная земля. Цифра 3.5% над сыном светилась теперь не надеждой, а жестокой насмешкой. Каждый его вдох, дававшийся с усилием, каждый приступ слабости, когда он не мог поднять голову от подушки, был молчаливым укором. Укором ее бессилию. Укором той цене, что она заплатила за ничего.

Алексей смотрел на нее с затаенной, звериной тревогой. Он видел, как ледяная скорлупа понемногу трескается, но не от тепла, а от внутреннего давления. От того самого щебня слов Игоря и немого ужаса старика у объявления. Он боялся этой перемены больше, чем ее апатии. Потому что в пустоте не было риска. А в этих редких искрах чего-то иного, мелькавших в ее глазах, когда она задумчиво касалась импланта или слишком пристально смотрела на старые коммуникационные панели в коридорах улья, он чуял бурю. Бурю, которая сметет их всех.

«Эля, — его голос прозвучал хрипло за ужином, вернее, за поглощением синтетической питательной массы. — Доктор Карина звонила. Через официальный канал. Говорит… состояние Миши стабильно тяжелое. Что… что нам надо подумать о…» Он не смог договорить. О «Комфорт-Базис» до конца. О логическом завершении.

Элина медленно подняла глаза от тарелки. Не на него. На Мишу. Мальчик силился есть, но ложка дрожала в его тонкой руке, каша капала обратно. Его лицо было восковым, глаза слишком большими в запавших глазницах. Он поймал ее взгляд и слабо улыбнулся. Улыбнулся ей, а не миру, не Системе. Улыбкой, в которой не было ни процента ООП, но была вся его хрупкая, упрямая жизнь.

В этот момент что-то внутри Элины сдвинулось с мертвой точки. Не громко. Не драматично. Как огромный валун, подтачиваемый годами, наконец отрывается от скалы и начинает неумолимое падение. В голове не было мыслей о «тени», о коэффициенте 0.87, о цинизме Оптимума. Было только это: лицо сына. Его слабая улыбка. Его борьба за каждый вдох сейчас. И осознание, что эта борьба обречена. Не по воле рока, а по холодному расчету машины, назвавшей его ресурсозатратной единицей.

Она встала. Движение было резким, неожиданным. Алексей вздрогнул. Элина подошла к Мише, взяла у него ложку. Ее руки не дрожали. Напротив, в них появилась странная, зловещая твердость.

«Я помогу, солнышко,» — сказала она, и голос ее был тихим, но не плоским. В нем звучало что-то металлическое. Решимость. Она стала кормить его сама, маленькими порциями. Следила, чтобы он глотал. Видела, как ему тяжело. Видела, как его нимб, этот проклятый индикатор, чуть померк — до 3.4%. Система фиксировала его усталость. Его проигрыш.

Имплант под ее ключицей слабо вибрировал. Не предупреждением. Вопросом. Он фиксировал резкий сдвиг в ее паттернах. Ушла апатия. Пришло… сосредоточенное, холодное намерение. *СКС: 5 (нестабильный рост). Эмоциональный фон: фокус/решимость (аномалия). Требуется мониторинг. *

Алексей наблюдал, не дыша. Он видел, как изменилась ее осанка, как сжались уголки губ. Он знал это выражение. Так она выглядела, когда решилась на «Альтруист-Омега». Но сейчас в ее глазах не было отчаянной надежды. Была ясность. Страшная, ледяная ясность обреченного, увидевшего единственную, гибельную тропу.

Когда Миша уснул, истощенный, Элина не пошла к своей кровати. Она подошла к узкому окну-бойнице. Снаружи был вечный серый сумрак Зоны Бета-7. Огни башен, трассы шаттлов, мерцающие рекламные голограммы ОРЖ. Тюрьма, отлитая в пластик и бетон, опутанная невидимыми сетями данных.

Она прикоснулась к холодному стеклу. Потом медленно, очень медленно, поднесла пальцы к импланту. К этому крошечному узелку, вживленному в плоть, соединяющему ее с Оптимумом. С тюремщиком. С палачом ее сына.

Отключить.

Мысль пронеслась не как мечта, а как приговор. Себе. Семье. Всей их жалкой, серой жизни.

Она представила это. Отключение. Не физическое удаление — это было невозможно без следа. Но… обход. Глушение сигнала. Что-то, что позволило бы исчезнуть из поля зрения Системы. Стать призраком в ее собственных сетях. Как тот старик. Умеют не генерировать. Значит, можно.

Но цена… Цена была немыслимой. Они мгновенно стали бы вне закона. Вне общества. Без импланта — ты не человек. Ты ошибка. Помеха. Объект немедленной изоляции или «оптимизации». Никакой еды из репликаторов. Никакого жилья. Никакой медицины даже для Миши. Охота. Постоянная, беспощадная охота дронов и Службы Социальной Гармонии.

Страх сжал горло ледяным кольцом. Страх не только за себя. За Мишу, который не продержится и дня без паллиатива. За Сашу, их дочь, еще такую маленькую и хрупкую. За Алексея, который сломается под этим грузом. Она обрекала их всех. Ради чего? Ради призрачного шанса найти что-то вне? Ради возможности украсть для сына еще несколько дней, недель, месяцев жизни ценой превращения их всех в беглецов, в диких зверей, загнанных в угол?

Она обернулась. Алексей сидел на краю кровати, сгорбившись, лицо в ладонях. Его плечи слегка тряслись. Он понимал. Он чуял решение, созревавшее в ней, и оно было для него хуже смерти. Смерть в Зоне Бета-7 была статистикой. А это… это был прыжок в неизвестность, полную ужаса и почти гарантированной гибели.

Элина подошла к кроватке Миши. Он спал, его дыхание было неглубоким, прерывистым. Губы синеватые. Но он дышал. Он жил. Сейчас. В этот момент. Вопреки всем прогнозам, всем коэффициентам, всей бесчеловечной логике Оптимума.

Она наклонилась, прикоснулась губами к его горячему лбу. Вдохнула запах его кожи, лекарств, слабой, но упрямой жизни. Имплант зафиксировал всплеск материнской любви, отчаяния, нежности — весь этот коктейль эмоций был тут же переведен в баллы, в данные. Вклад в ИЭО: +1.2.

Это стало последней каплей. Последним оскорблением. Система не только убивала его, она крала даже эти последние, прощальные мгновения. Превращала ее любовь в сырье для своих алгоритмов.

Элина выпрямилась. В глазах не осталось ни страха, ни сомнений. Только холодная, абсолютная решимость. Она посмотрела на Алексея. Он поднял голову, встретил ее взгляд. И увидел там то, чего боялся больше всего. Приговор.

«Я не дам ему умереть по их расписанию,» — сказала она тихо. Голос был ровным, как сталь. Никаких объяснений. Никаких оправданий. Констатация факта. «Я вырву его отсюда. Или мы умрем вместе. Но не здесь. Не по их правилам.»

Алексей открыл рот, чтобы возразить, умолять, кричать. Но слова застряли. Он увидел в ее глазах не безумие, а страшную, просветленную ясность. Ясность человека, у которого больше нечего терять, кроме самой жизни. И он понял: спорить бесполезно. Путь выбран. Дорога в ад проложена.

Имплант под ключицей Элины вибрировал сильнее, тревожно, как предупреждающая сирена. Он фиксировал окончательное решение. Намерение: Девиантное. Уровень угрозы: Критический. Рекомендация: Немедленная изоляция субъекта.

Но Элина уже не слушала его. Она смотрела на спящего Мишу, а в голове проносились обрывки: лицо испуганного Игоря, объявление о потерянном импланте, тени в старых коммуникационных шахтах. Она искала слабое место в матрице. Первую щель в цифровой тюрьме. Она знала: это путь в никуда. Путь вне закона, вне общества, вне самой человечности, которую так тщательно вытравливал Оптимум. Но это был ее путь. Ее последний, отчаянный бунт против машины, посчитавшей жизнь ее сына браком.

Решение было принято. Теперь предстояло найти способ его выполнить. И первым шагом было заставить замолчать тюремщика у себя под кожей. Отключить имплант. Исчезнуть.

Глава 8: Первый шаг в тень

Решение повисло в воздухе их клетки, тяжелое и неоспоримое, как приговор. Алексей молчал. Его молчание было громче крика — в нем читалось отчаяние, страх, но и капитуляция перед ее железной волей. Он не помогал, но и не мешал. Он просто существовал, как тень, ухаживая за Сашей и наблюдая за Мишей с глазами, полными немой агонии. Элину это больше не трогало. Вся ее воля, вся ее энергия сосредоточились на одном: найти щель. Найти путь вон.

Мысль о темных форумах пришла не из воздуха. Она вспомнила давний, случайный разговор на скамейке у детской поликлиники — еще до Мишиного кризиса, когда ее СКС был стабильно низким, но не катастрофическим. Одна из таких же «низкорейтинговых» матерей, с лицом, изборожденным усталостью, вскользь обронила: «Говорят, в старых медпунктах Сектора Гамма терминалы иногда глючат. Подключаются не туда». И многозначительный взгляд. Тогда Элина не придала значения. Теперь эта фраза горела в мозгу как маяк.

Старый медпункт в их улье-башне давно не работал. Его заменили автоматизированным киоском диагностики. Помещение стояло пустым, запертым, но Элина знала — замки на таких дверях часто примитивны, а камеры слежения в заброшенных уголках — редкость. Оптимум экономил на «неперспективных» зонах.

Пробираться пришлось ночью, по служебным лестницам, мимо гудящих вентиляционных шахт. Каждый шаг отдавался гулким эхом в пустоте. Имплант под ключицей ныл, фиксируя повышенный адреналин, учащенный пульс, маршрут, отклоняющийся от привычных паттернов. СКС: 4 (критически нестабильный). Риск девиантного поведения: высокий. Рекомендовано возвращение в зону проживания. Она игнорировала предупреждения, ощущая их как удары кнута, подстегивающие вперед.

Дверь медпункта поддалась после нескольких сильных толчков плечом — замок сломался с сухим треском. Пыль ударила в нос. Внутри царил полумрак, нарушаемый лишь аварийной подсветкой. Воздух был спертым, пахнущим плесенью и озоном. В углу, под слоем пыли, стоял старый терминал — массивный, с треснувшим экраном и пожелтевшей сенсорной панелью. Чудом, индикатор питания тускло светился красным. «Живой».

Элина подошла, смахнула пыль. Экран мигнул, выдавая стандартный запрос ID. Сердце бешено колотилось. Она провела пальцем по панели в последовательности, которую слышала лишь однажды, в том давнем разговоре, как бессмысленный набор цифр: вверх, вправо, вниз-вниз, левый угол. Экран погас на секунду, затем засветился синим — неестественным, глубоким цветом, которого не было в палитре Оптимума. Появился текст, простой, без графики:

>> ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ПЕРЕХОД.

>> ВВЕДИТЕ КЛЮЧ.

>> ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ НЕ СОВМЕСТИМА С ОПТИМУМОМ.

Дыхание Элины перехватило. Она была на пороге. Пороге чего? Свободы? Гибели? Западни? Не было времени думать. Ее пальцы зависли над панелью. Какой ключ? Что могло быть паролем в этом мире, где все измерялось полезностью? Что значило для нее?

Образ Миши, его нимб с кровавым 2%, вспыхнул перед глазами. Цифра, с которой начался ее ад. Цифра, ставшая приговором и символом бесчеловечности Системы. Цифра, которую она ненавидела и которая двигала ею сейчас.

Она ввела: 2%.

Экран снова мигнул. На нем появился новый текст, бегущей строкой:

>> КЛЮЧ ПРИНЯТ. ТЕМА: «ВЫХОД ИЗ ПОТОКА».

>> ВАМ НАЗНАЧЕН КОНТАКТ: «СТЕРЖЕНЬ».

>> МЕСТО: СЕРАЯ ЗОНА. СЕКТОР ТЭЦ-7. КООРДИНАТЫ: 55-GAMMA-7.

>> ВРЕМЯ: СЛЕДУЮЩИЙ ЦИКЛ ОТКЛЮЧЕНИЯ ОСВЕЩЕНИЯ (ПРИМ. 02:00—02:15).

>> ОПОЗНАВАТЕЛЬНЫЙ ЗНАК: КРАСНАЯ ТРЯПКА НА ТРУБОПРОВОДЕ.

>> ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: НЕ ГЕНЕРИРУЙТЕ ЛИШНЕГО. НЕ ДОВЕРЯЙТЕ СИСТЕМЕ. НЕ ДОВЕРЯЙТЕ НИКОМУ.

>> СОЕДИНЕНИЕ РАЗОРВАНО.

Экран погас, вернувшись к тускло-красному индикатору. Терминал снова выглядел мертвым артефактом прошлого. Элина отшатнулась, прислонившись к холодной стене. В ушах звенело. «Серая Зона». Сектор ТЭЦ-7. Она слышала о нем. Заброшенная промышленная зона на окраине Зоны Бета-7. Там когда-то была старая теплоэлектроцентраль, теперь — полуразрушенные корпуса, лабиринты трубопроводов, зона с нестабильным покрытием Оптимума. Место, куда даже дроны-уборщики залетали редко. Место для потерянных вещей и потерянных людей. Место встречи с призраком по имени «Стержень».

Имплант вибрировал непрерывно, как разъяренная оса. Он фиксировал адреналиновый шторм, стремительное падение СКС до 2, аномальную мозговую активность. Угроза девиантности подтверждена. Рекомендована немедленная локализация и оценка Службой Социальной Гармонии. Предупреждение светилось на сетчатке кровавым шрифтом.

Она выскользнула из медпункта, задвинув сломанную дверь как могла. Обратный путь казался бесконечным. Каждый шаг по знакомому коридору, под безжалостным взглядом камер (реальных или мнимых?), отдавался эхом в ее черепе. Она чувствовала себя помеченной. Система знала. Она должна была знать о ее отклонении. Страх сковывал, парализуя, но образ Миши — его слабое дыхание, его 2%, которые могли в любой момент превратиться в 1% или 0% — гнал ее вперед. Это был страх иного порядка. Не за себя. За его последний шанс, купленный ценой исчезновения.

Следующей ночью, ровно в 01:45, Элина стояла у выхода из улья. Она оставила Алексею короткую записку на клочке переработанной бумаги: «Ушла искать лекарство. Не ищи. Заботься о них». Ложь была горькой, но необходимой. Правда убила бы его раньше времени.

Дорога до Сектора ТЭЦ-7 была путешествием в иную реальность. Шаттлы туда не ходили. Пришлось идти пешком, прячась в тени высотных ульев, перебегая освещенные участки как преступница. Чем дальше от центра, тем мрачнее становился пейзаж. Улицы сужались, покрытие тротуаров трескалось. Фасады зданий, некогда гладкие и белые, теперь были покрыты граффити (непонятно, как избежавшими сканеров Оптимума) и слоем вечной серой пыли. Воздух гуще пах гарью и ржавчиной. Нимбы над редкими прохожими здесь были тусклыми, оранжевыми и даже красными — люди, балансирующие на краю.

И вот она — Серая Зона. Гигантские, почерневшие корпуса ТЭЦ, похожие на скелеты доисторических чудовищ. Запутанная паутина ржавых труб, уходящая в темноту. Глубокие тени, где даже тусклый свет уличных фонарей (многие из которых не работали) не проникал. Тишина, нарушаемая лишь скрипом металла на ветру и далеким гулом все еще работающих где-то в глубине механизмов. Покрытие импланта стало прерывистым — связь с Оптимумом то пропадала, то появлялась, вызывая приступы тошноты и головокружения. Мир плыл.

Она нашла координаты: 55-GAMMA-7. Участок у основания гигантской, уходящей в небо трубы, покрытой слоями ржавчины и старой изоляции. И там, на одной из нижних труб, алел лоскут — выцветшая, грязная, но отчетливо красная тряпка. Знак.

Элина замерла в тени груды металлолома. Сердце колотилось так, что, казалось, его слышно в тишине. Время: 02:03. Цикл отключения освещения был в разгаре. Сектор погрузился в почти абсолютную тьму, нарушаемую лишь редкими проблесками звезд сквозь смог и тусклым свечением ее собственного, тревожно мигающего нимба (ОРЖ спонсора пока еще держался на 45%, но падал с каждым шагом в этой запретной зоне).

Из тени у основания трубы отделилась фигура. Невысокая, сгорбленная, в темной, промасленной куртке и капюшоне, надвинутом на лицо. Фигура не приближалась, лишь сделала едва заметный жест рукой: «Подходи».

Элина сделала шаг из своей тени. Потом еще один. Она чувствовала, как имплант бешено вибрирует в попытке установить стабильное соединение, фиксируя стресс, опасность, неизвестность. Предупреждения мелькали перед глазами, как безумные огни.

Фигура в капюшоне подняла голову. Лица не было видно, только блеск глаз в глубокой тени капюшона. Голос, когда он заговорил, был низким, хриплым и усталым, лишенным всяких эмоций:

«Два процента, да?» Он не ждал ответа. «Жестокая ставка. Оптимум не любит гвозди, торчащие из его идеального механизма. Особенно такие… нерентабельные.»

Он сделал шаг навстречу. Элина почувствовала запах машинного масла, пота и чего-то еще — острого, металлического. Запах самой Серой Зоны. Запас тени.

«Ты знаешь, что тебя ждет, если пойдешь дальше?» — спросил «Стержень». Его голос звучал не как угроза, а как констатация факта. «Ты станешь призраком. Тенью. Целью. Твои дети… если выживут… станут такими же.»

Элина сглотнула ком в горле. Она посмотрела в темноту капюшона, пытаясь разглядеть лицо, найти хоть каплю человечности. Но видела только тьму и блеск наблюдающих глаз.

«Я знаю,» — прошептала она. Голос дрожал, но в нем не было сомнений. Только 2%. Только Миша. «Что дальше?»

«Стержень» тихо фыркнул. Звук был похож на скрип ржавой петли.

«Дальше, мать? Дальше — самое сложное. Надо заставить замолчать того крошечного стукача у тебя под кожей. Навсегда. Готов ли ты заплатить эту цену за свои два процента?»

Он протянул руку. В грязной перчатке он держал маленький, невзрачный предмет, похожий на обгоревший чип или кусок угля. Он выглядел мертвым. Но Элина поняла — это был ключ. Ключ к клетке. Ключ к немыслимому риску.

Первый шаг в тень был сделан. Теперь предстояло прыгнуть в бездну. Отключить имплант. Стать изгоем. Исчезнуть. Ради 2% шанса на спасение, которое могло оказаться лишь другой формой гибели.

Глава 9: Лик Подполья

Серая Зона проглотила их. «Стержень» — или Лекс, как он назвался позже — вел ее по лабиринту ржавых трубопроводов, темных коридоров разрушенных цехов, где воздух был густым от масла и пыли. Каждый шаг был испытанием. Имплант под ключицей Элины то затихал, когда они ныряли в зоны полного отсутствия сигнала (мертвые зоны, которые Оптимум, казалось, просто вычеркнул из своего поля зрения), то снова оживал с яростной вибрацией и лавиной предупреждений, когда они пересекали участки с неустойчивым покрытием. Мир плыл, голова раскалывалась от диссонанса. Она чувствовала себя разорванной между реальностью и цифровой паутиной, которая цеплялась за нее когтями.

Они пришли к неприметной двери, заваленной обломками бетона. Лекс что-то нажал на скрытой панели — дверь со скрежетом отъехала в сторону, открыв узкий проход в абсолютную тьму. Запах сменился — теперь пахло озоном, горячим металлом и.… дорогим кофе. Контраст был ошеломляющим.

Внутри оказалось не убежище отчаянных беглецов, а высокотехнологичное логово. Небольшая комната была заставлена серверами, мигающими синими и зелеными огнями. Стены покрывали экраны, на которых бежали непонятные Элине потоки данных, карты Зон с мерцающими точками, фрагменты перехваченных коммуникаций Оптимума. В центре стоял массивный стол из черного стекла, а за ним — человек.

Он не был похож на Лекса, этого сгорбленного проводника теней. Он сидел, откинувшись в эргономичном кресле, одетый в безупречно сшитый костюм из темной, мерцающей ткани, которая казалась дороже всего, что Элина видела в жизни. Его лицо было гладким, без возраста, словно выточенным из слоновой кости. Но глаза… Глаза были старыми, холодными и невероятно усталыми. Они оценили Элину одним беглым взглядом, просканировав ее потрепанный комбинезон, бледное лицо, дрожащие руки и, конечно, ее все еще активный имплант. Взгляд задержался на нем дольше, и в уголках губ мужчины дрогнуло что-то, похожее на циничное развлечение.

«Лекс,» — кивнул он своему проводнику. Тот бесшумно растворился в тени у входа. «А ты… новенькая. ID-734-Эль-Гамма. Бывшая „Альтруист-Омега“. Мать ресурсозатратной единицы с прогнозом коэффициента ООП 0.87.» Его голос был бархатистым, спокойным, лишенным акцента Зоны. Идеально отшлифованным. И от этого еще более пугающим. Он знал все.

Элина почувствовала, как ноги подкашиваются. Она схватилась за спинку предложенного ей кресла из черного пластика. «Вы… Лекс?» — прошептала она.

«Лекс — это бренд, дорогая. Имя услуги. Ты можешь называть меня Поставщиком Решений.» Он сделал легкий жест рукой, и на столе перед Элиной всплыла голограмма — ее собственное лицо, окруженное ореолом данных: ее СКС, история ОРЖ, медицинские записи Миши, даже фрагменты ее эмоциональных показателей с «Альтруиста-Омега». Все, чем она была для Оптимума. «Ты хочешь исчезнуть. Спасти сына. Обмануть Систему. Амбициозно. Глупо. Дорого.»

«Что… что вы можете сделать?» — спросила Элина, заставляя себя говорить, преодолевая ком в горле.

«Я не творю чудес,» — ответил Лекс-Поставщик, отхлебывая из тонкой фарфоровой чашки. Запах кофе усилился, смешиваясь с озоном. «Я создаю иллюзии. Очень дорогие, очень хрупкие иллюзии, способные обмануть глаз Оптимума. На время.» Он поставил чашку. «Цена твоей иллюзии состоит из трех частей.»

На столе перед Элиной всплыли три голографических символа.

1. Прошлое. «Весь твой цифровой след. Все, что Оптимум о тебе знает и хранит. Твои медицинские записи с детства, данные о производительности на работе, школьные оценки, записи психоэмоционального мониторинга, особенно архивы с „Альтруист-Омега“.» Его взгляд стал жестче. «Все. Без исключений. Это сырье для анализа, чтобы понять, как ты „тикаешь“, какую ложь примет твой профиль. Это плата за вход в игру.»

Элина сглотнула. Отдать все? Даже те архивы снов, страхов, отчаяния? Но разве она не сделала это уже, согласившись на «Альтруист»? Теперь это должно стать инструментом против них?

2. Будущее. «Право на твой будущий цифровой след. Если ты выживешь и исчезнешь, все, что ты будешь генерировать вне — случайные перехваты сигналов, данные с подпольных устройств, даже твои биометрические показатели, если мы их получим — все это принадлежит мне. Ты становишься… источником редких данных. О жизни вне Системы. Это очень ценно. Для меня. И для некоторых моих… клиентов в самой Системе.» Он улыбнулся, и в улыбке не было ничего человеческого. «Ты будешь работать на меня вечно, даже в бегах.»

Холодный ужас сковал Элину. Она продавала не только прошлое, но и будущее? Все, что от нее останется?

3. Настоящее. «И, конечно, деньги. Огромные деньги. Криптовалюта вне контроля Оптимума. Эквивалент двадцати лет твоей зарплаты Генератора Данных Уровня 3. Аванс — половина. Остальное — после успешного „отключения“ и создания призрака.»

Элина задохнулась. «Двадцать лет… У меня ничего нет! Только Базовый Балл!»

«У тебя есть доступ к Системе сейчас,» — спокойно парировал Лекс. «И уникальный профиль „Альтруист-Омега“. Есть способы… перенаправить микротранзакции, создать фантомные долги, которые оплатят другие… Это технические детали. Твоя задача — предоставить доступ и согласиться. Аванс нужен для ресурсов. Для создания его.» Он щелкнул пальцами.

На столе появилась новая голограмма. Это была… она. Цифровая копия. Ее лицо, ее тело, ее нимб с высоким ОРЖ спонсора (уже поддельным, конечно). Выглядела она спокойной, стабильной, продуктивной. Совершенная иллюзия.

«Твой двойник,» — пояснил Лекс. «Он останется в Системе. Будет „жить“ твоей жизнью: ходить на работу, генерировать данные, поддерживать стабильный, ничем не примечательный профиль. Покуда Оптимум видит тебя здесь,» — он ткнул пальцем в голограмму, — «он не будет искать тебя там.» Он кивнул в сторону тьмы за стенами логова. «Двойник купит тебе время. Месяц. Может, два. Не больше. Алгоритмы адаптации Оптимума рано или поздно заметят несоответствия. Но этого может хватить… или нет.»

Элина смотрела на свое цифровое отражение. На эту куклу, которая должна была занять ее место в клетке, пока она сама будет бежать в кромешную тьму. Цена была чудовищной. Прошлое, будущее, неподъемный долг… И все ради призрачного шанса, измеряемого неделями.

«Вы… монстр,» — выдохнула она, чувствуя, как слезы жгут глаза. Но не от жалости к себе. От ярости. От бессилия. От понимания, что этот циничный делец теней — лишь зеркало мира, созданного Оптимумом. Мира, где все имеет цену, даже отчаянная попытка спасти жизнь.

Лекс не обиделся. Он лишь поднял бровь. «Монстр? Нет. Я реалист, дорогая. Я продаю то, в чем есть спрос. Ты пришла ко мне, потому что твой спрос — спасение сына — превысил твой страх перед ценой. Я просто озвучиваю счет.» Он откинулся в кресле. «Выбор за тобой. Останься здесь, оплакивай свою судьбу и смотри, как твой сын тихо угасает по расписанию Системы. Или… заплати. И попробуй украсть у бога времени то, что он у тебя отнял.»

Тишина в логове давила, нарушаемая лишь гудением серверов и бешеным стуком ее сердца. Образ Миши, его слабое дыхание, его 3.4%, которые таяли с каждым часом. Коэффициент 0.87. Ярлык «ресурсозатратная единица».

Выбора не было. Не было с самого момента, как она увидела тень прогноза.

Она подняла дрожащую руку. Не к голограммам. К своему импланту. К источнику всех ее данных. Прошлого. Настоящего.

«Как… как я отдам вам архивы?» — спросила она, и голос ее был хриплым от слез и решимости.

Лекс улыбнулся. Настоящей, холодной улыбкой торговца, закрывающего сделку. Он достал из-под стола тонкий, похожий на стилус прибор с острым наконечником.

«Подключись к терминалу там,» — он кивнул на один из мониторов. «Полный доступ. А потом… укол. Быстро. Безболезненно. Он создаст прямой канал для скачивания. Твои данные станут моими. Это будет первый взнос. Первый шаг в твою новую, очень дорогую жизнь вне закона.»

Элина подошла к терминалу. Рука сама потянулась к сенсору. На экране всплыл запрос:>> FULL ACCESS? Y/N.

Она посмотрела на острое жало прибора в руках Лекса. На свое прошлое, упакованное в байты, которое она сейчас отдавала в руки этого циничного дьявола. Ради будущего, которого могло и не быть.

Она нажала Y.

И закрыла глаза, когда холодное острие коснулось ее импланта. Первая часть ее души — ее цифровая история — утекала в чужие руки. Плата за призрачный шанс на спасение, купленный у Поставщика Решений в самом сердце тени.

Глава 10: Отключение

Возвращение в свою клетку после встречи с Лексом было похоже на вход в чужой кошмар. Воздух, пахнущий синтетикой и лекарствами, казался густым, давящим. Стены, которые раньше были просто серыми, теперь ощущались как стены настоящей тюрьмы. Алексей встретил ее у двери, его лицо было искажено смесью страха и немой ярости. Он не спрашивал, где она была. Он знал. По тому, как она шла — шатаясь, с расширенными зрачками, с лицом, с которого словно стерли все краски, оставив только тень ужаса.

«Что ты наделала?» — его голос был хриплым шепотом, но он резал как нож. «Оптимум… он бомбардирует меня уведомлениями! Наш семейный рейтинг СКС рухнул! Твой ОРЖ скачет как сумасшедший! Они предлагают „экстренную психокоррекцию“! Для тебя и… и для Миши!» Его взгляд метнулся к кроватке сына, где тот слабо стонал во сне. «Они видят твою нестабильность! Они убьют его быстрее!»

Элина не ответила. Она прошла мимо него, как сквозь густой туман. Ее руки дрожали. Под комбинезоном, на груди, лежал маленький, холодный предмет, завернутый в грязную тряпицу. Кусок пластика и металла, который Лекс назвал «глушителем» — одноразовое устройство для точечного, необратимого выжигания чипа импланта. Использовать до конца суток. Потом оно самоуничтожится. Навсегда.

Цена была уплачена. Архивы — ее прошлое — стекали по невидимым каналам к Лексу. Будущее — продано. Осталось сделать последний шаг. Самый страшный.

Она заперлась в крошечном санузле. Единственное место, где можно было надеяться на относительную уединенность от глаз Системы, пусть и ненадолго. Свет автоматически зажегся, слишком яркий, режущий. Элина вытащила «глушитель». Он был похож на толстый шприц с тупым металлическим наконечником вместо иглы. Инструкция Лекса звучала в голове: прижать к импланту. Нажать кнопку. Держать пять секунд. Не двигаться.

Имплант под ключицей ныл непрерывно, как раненый зверь. Он чувствовал приближение конца. Предупреждения мелькали на сетчатке кровавым каскадом:

СКС: 1 (КАТАСТРОФА)

ЭМОЦИОНАЛЬНАЯ ЛАБИЛЬНОСТЬ: МАКСИМУМ

УГРОЗА САМОПОВРЕЖДЕНИЯ

ТРЕБУЕТСЯ НЕМЕДЛЕННОЕ ВМЕШАТЕЛЬСТВО СЛУЖБЫ СОЦИАЛЬНОЙ ГАРМОНИИ

Она прижала холодный наконечник «глушителя» к месту под ключицей. Кожа там была горячей, воспаленной от постоянной вибрации. Сердце колотилось так, что, казалось, вырвется из груди. Каждая клетка тела кричала «НЕТ!». Это было самоубийство цифровой эпохи. Отказ от легких, от слуха, от самого ощущения реальности.

Ради Миши. Ради 3.4%. Ради шанса.

Она нажала кнопку.

Не было взрыва. Не было боли в привычном смысле. Был… белый шквал.

Сначала — ослепительная, режущая мозг вспышка белого света за веками. Потом — оглушительный, всепоглощающий ВИЗГ. Не звук, а чистая боль в слуховых нервах, в самом черепе. Ее тело дернулось, как от удара током, она врезалась спиной в холодную плитку стены. Мир исчез. Остались только белый свет и невыносимый визг.

А потом… тишина.

Абсолютная, гробовая тишина.

Свет в кабине погас. Предупреждения на сетчатке исчезли. Постоянный, едва уловимый гул Системы в голове — тот самый фоновый шум существования, к которому она привыкла с детства — пропал. Полностью. Навсегда.

Элина открыла глаза. Мир был… другим. Чужим. Тишина давила на барабанные перепонки физически. Отсутствие потока данных ощущалось как внезапная слепота и глухота одновременно. Она привыкла чувствовать мир через имплант: температуру воздуха, уровень CO2, свое сердцебиение, эмоциональный статус окружающих через их нимбы. Теперь этого не было. Она была слепа, глуха и парализована в информационном поле. Ощущение было таким же жутким, как потеря конечности.

Она судорожно вдохнула. Воздух показался слишком резким, нефильтрованным. Она прижала руку к груди — сердце бешено колотилось, но она не видела цифр, не знала, опасно ли это. Паника, холодная и липкая, поднялась из живота, сжала горло. Ей не хватало воздуха. Не хватало данных.

Ломка.

Физиологическая потребность в том потоке, который годами регулировал ее гормоны, сон, реакции. Ее нервная система, привыкшая к постоянной цифровой стимуляции, взбунтовалась. Мир плыл перед глазами. Звуки из-за двери — кашель Миши, шаги Алексея — доносились приглушенно, как из-под воды. Она чувствовала себя выброшенной из космического корабля в открытый, беззвучный, бесконечно пустой космос.

Она уронила «глушитель». Устройство дымилось, расплавившись изнутри, превратившись в бесполезный кусок пластика. Работа сделана. Имплант был мертв. Крошечный узелок под кожей теперь был просто инородным телом, куском мертвого металла. Элина судорожно развернула тряпицу, в которой принесла устройство, и на ощупь, дрожащими пальцами, выковыряла из-под кожи крошечный, обгоревший чип — сердцевину импланта. Он был теплым и казался невероятно тяжелым. Символ ее рабства и ее преступления. Она завернула его в тряпицу и сунула глубоко в карман.

Страх сменился новой волной паники. Алексей. Оптимум.

Она распахнула дверь санузла. Алексей стоял вплотную, лицо белое как мел. В его руке дрожал личный девайс, на экране которого мигало алое предупреждение:

ЭКСТРЕННОЕ УВЕДОМЛЕНИЕ ОПТИМУМ

СУБЪЕКТ ID-734-ЭЛЬ-ГАММА: ИМПЛАНТ НЕ ОТВЕЧАЕТ.

СТАТУС: НЕИДЕНТИФИЦИРУЕМ / ОТКЛЮЧЕН.

УГРОЗА ДЕВИАНТНОСТИ: КРИТИЧЕСКАЯ.

СЕМЕЙНЫЙ СКС: 15 (КАТАСТРОФИЧЕСКИ НИЗКИЙ).

РЕКОМЕНДАЦИЯ: НЕМЕДЛЕННАЯ ИЗОЛЯЦИЯ СУБЪЕКТА И ВСЕХ СВЯЗАННЫХ.

АВТОМАТИЗИРОВАННАЯ ГРУППА ЗАХВАТА НАПРАВЛЕНА.

«Ты… ты отключила его?» — голос Алексея сорвался на крик. В его глазах был не просто гнев, а животный ужас. «Ты нас всех убила! Они придут! Они заберут тебя! Они заберут его!» Он указал на Мишу, который проснулся от крика и смотрел на них испуганными, слишком взрослыми глазами. «И Сашу! Из-за твоего безумия!»

Элина попыталась ответить, но из горла вырвался лишь хрип. Паническая атака сжала грудную клетку стальными обручами. Мир сузился до точки. Отсутствие привычного потока данных, ужас в глазах мужа, предсмертный хрип сына — все смешалось в один оглушительный какофонический кошмар. Она чувствовала себя голой, беззащитной, парализованной. Ее отключили от Матрицы, и реальность обрушилась на нее всей своей нефильтрованной, жестокой тяжестью.

В кармане жгло завернутый в тряпку мертвый чип. Цена свободы была ужасающей. Она была слепа, глуха и загнана в угол в собственном доме. А часы, отсчитывающие время до прихода Группы Захвата Оптимума, уже тикали. Первый шаг в бездну был сделан. Теперь бездна смотрела в ответ, и из ее глубин уже слышался гул двигателей подлетающих дронов.

Глава 11: Жизнь Оффлайн

Первые часы после отключения были не жизнью. Это была ломка. Физическая, мучительная, унизительная. Мир без постоянного гула Системы в голове оказался оглушительно тихим и одновременно невыносимо громким. Шум вентиляции превратился в рев. Шаги Алексея по пластиковому полу — в удары молота. Собственное сердцебиение, которое она больше не видела на внутреннем дисплее, отдавалось пульсацией в висках, в горле, в кончиках пальцев — навязчивым, пугающим метрономом ее паники.

Она сидела на краю кровати, сжавшись в комок, пытаясь заглушить внутренний вой тревоги. Руки тряслись. Кожа покрылась липким холодным потом. Голова раскалывалась — не от боли, а от пустоты. Отсутствие потока данных ощущалось как внезапная слепота и глухота. Она не знала температуру в комнате. Не знала уровень кислорода. Не видела нимбов. Она была слепа, глуха и парализована в том информационном поле, которое было ее миром с детства. Это была цифровая ампутация.

Алексей метался по клетке, как зверь в западне. Он не смотрел на нее. Его взгляд то и дело прилипал к запертой двери, к окну-бойнице, как будто он ждал появления черных капсул Группы Захвата каждую секунду. Его девайс лежал на столе, экран погас, но его присутствие было гнетущим — последняя нить к Системе, которая вот-вот превратится в петлю. Он знал: Оптимум уже сканирует их квартал, ищет аномалию — женщину без сигнала импланта. Их семейный рейтинг рухнул в пропасть. Они стали магнитом для беды.

«Надо… надо купить лекарство,» — прохрипел он внезапно, глядя на Мишу. Мальчик лежал, дышал поверхностно и часто, его лицо было серым. Базовый паллиатив из «Комфорт-Базиса» уже не справлялся. «Осталась одна доза. В аптеку… через дорогу.»

Элина подняла голову. Аптека. Автоматизированный киоск. Туда нужно было подойти, приложить руку к сенсору для идентификации ID и списания баллов. У нее больше не было ID. Ее имплант был мертвым куском металла под кожей. Она была никем.

«Я… я не смогу,» — прошептала она, и голос ее звучал чужим, разбитым. «Меня не пропустят. Система…»

«Я знаю!» — Алексей взорвался, сжав кулаки. «Но я не могу выйти! Мой профиль… СКС 15! Меня любой патруль остановит! Любой дрон просканирует и передаст сигнал! Я — красная мишень!» Он ткнул пальцем в ее грудь. «А ты… ты призрак. Тебя нет для них. Пока не поймают. Попробуй!»

Это был приговор. Первый выход в мир оффлайн.

Дорога через двор улья казалась минным полем. Каждый прохожий был потенциальным стукачом. Каждый дрон, пролетающий в небе — ее личным палачом. Элина шла, опустив голову, стараясь слиться с тенями, чувствуя себя голой. Раньше она знала, как ее воспринимают — по ее нимбу, по СКС. Теперь она была слепа. Взгляды прохожих казались подозрительными, оценивающими. Она ловила обрывки фраз, не понимая контекста без имплантного перевода субтитров или эмоционального анализа. Мир был полон шумов, лишенных смысла.

Автоматизированная аптека-киоск сияла стерильным светом на углу. Элина подошла, сердце колотясь как птица в клетке. Она протянула дрожащую руку к сенсору идентификации.

ОШИБКА СКАНИРОВАНИЯ.

СУБЪЕКТ НЕ ОПОЗНАН.

ПОВТОРИТЕ ПОПЫТКУ ИЛИ ОБРАТИТЕСЬ В СЛУЖБУ ПОДДЕРЖКИ.

Холодный, безличный голос синтезатора прозвучал громовым ударом. Элина отпрянула, как от огня. Внутри все сжалось. Она оглянулась — не смотрит ли кто? Старуха в сером комбинезоне УД-4 на скамейке напротив смотрела на нее с тупым любопытством. Элине показалось, что в ее взгляде — понимание. Обвинение.

Она судорожно порылась в карманах. Деньги? Наличные были архаикой, почти не использовались. У нее не было ничего. Только Базовый Балл, привязанный к мертвому импланту. Она была бесправным нищим в мире, где право на существование доказывалось цифровым сигналом.

«Пожалуйста…» — прошептала она в пустоту, обращаясь к бездушному киоску. «Лекарство… для ребенка…» Голос сорвался. Слезы жгли глаза. Беспомощность душила сильнее паники.

Киоск молчал. Сенсор тупо светился красным. Старуха продолжала смотреть.

Элина отвернулась и почти побежала обратно, чувствуя на спине жгучий стыд и страх. Она потерпела поражение в первой же попытке взаимодействия с миром. Мир без импланта не принимал ее. Он был враждебным, непонятным, полным немых угроз.

Вернувшись в клетку, она увидела взгляд Алексея — немой вопрос, сменившийся ледяным пониманием и новой волной ярости, когда он увидел ее пустые руки. Он не сказал ничего. Просто отвернулся к Мише, его плечи были напряжены как струны.

Миша смотрел на нее. Его большие, запавшие глаза, казалось, видели сквозь ее жалкую попытку сохранить спокойствие. Он видел дрожь в ее руках, когда она попыталась поправить ему одеяло. Видел страх, который она не могла больше скрыть за цифровым фасадом СКС. Его маленькая, горячая рука слабо сжала ее пальцы.

«Мама… страшно?» — прошептал он, его дыхание свистело.

Элина замерла. Вопрос пронзил ее острее любого скальпеля Лекса. Она хотела солгать. Сказать, что все хорошо. Но ложь застряла в горле комом. Она не могла генерировать «позитивные аффекты» для Системы. Она могла только чувствовать. И чувствовала она чистый, неразбавленный ужас.

Она кивнула. Едва заметно. Не в силах произнести слово.

Миша прикрыл глаза. Его пальчики слабо сжали ее руку чуть сильнее. Не требование. Не упрек. Просто… связь. Хрупкая ниточка человеческого тепла в ледяном хаосе ее нового существования.

«Мне тоже,» — прошептал он и уснул, или потерял сознание — она не знала. Без импланта она не могла проверить его пульс, сатурацию. Она могла только сидеть рядом, слушать его хриплое дыхание и чувствовать, как мир — тихий, детализированный, полный незнакомых запахов (пыли за окном, пота Алексея, кисловатого запаха болезни Миши) и пугающих звуков (гул шаттлов, крики детей во дворе, навязчивое тиканье забытых механических часов у соседей) — медленно, неумолимо давит на нее.

Она была свободна от Оптимума. Но эта свобода была тюрьмой из страха, беспомощности и обостренных, нефильтрованных ощущений умирающего мира. И единственным светом в этой тюрьме был слабый огонек в глазах сына, который тоже боялся, но все еще держал ее руку. Держал в мире, где у нее больше не было цифрового имени, только хрупкая, бесценная человеческая связь, которую Система никогда не смогла бы измерить.

Глава 12: Цена Фальши

Тишина в их клетке больше не была тишиной. Она была густой, как смола, пропитанной страхом, яростью и немым криком Элины внутри. Без импланта мир стал гиперреальным — каждое движение Алексея по комнате отдавалось гулко в костях, каждый хрип Миши резал слух, как нож. Но хуже всего было не это. Хуже была пустота на месте цифрового потока. Ожидание. Ожидание возмездия Оптимума или… нового требования Лекса.

Оно пришло не через терминал. Пришло через старый, заброшенный вентиляционный лючок в стене их кухонной ниши. Стук. Три коротких, два долгих. Как в Серой Зоне. Элина, моющая единственную тарелку (вручную, ведь репликатор требовал ID), вздрогнула так, что чуть не уронила ее. Алексей, дремавший на стуле у Мишиной кроватки, резко поднял голову.

Она подошла к лючку, сердце колотясь где-то в горле. Отодвинула защелку (ржавую, давно не использовавшуюся). Внутри лежал не кусок угля, а маленький, плоский, черный предмет размером с монету. И записка, написанная от руки на обрывке грязной бумаги — диковинка в мире цифры:

Двойник глючит. Показатели не сходятся с твоей текущей биолабораторией. Нужен поток в реальном времени. Прикрепи сенсор к сонной артерии. Сейчас. Жди инструкций. Л.

Элина сглотнула. Текущая биолаборатория… Это была она. Ее тело. Ее пульс, давление, гормоны стресса — все, что раньше фиксировал имплант. Теперь Лексу этого было мало для своей куклы. Ему нужен был прямой поток. Прямое подключение к ее живой, трепещущей плоти, пока она умирала от страха в своей клетке.

«Что это?» — Алексей был уже рядом. Он выхватил записку из ее дрожащих пальцев, пробежал глазами. Его лицо сначала побелело, потом налилось темной, багровой краской. «Он… он что, хочет подключиться к тебе? Как к биороботу?!» Его голос сорвался на крик. «Ты продала ему не только прошлое и будущее, ты продаешь ему себя сейчас? Кровь, пот, страх — все, что осталось?!»

«Это для двойника…» — начала Элина, но голос ее прервался. Оправдания звучали жалко даже в ее ушах.