Бесплатный фрагмент - Детективные сны

Илья Тамигин

Детективные Сны

Carthago delenda est*!

*Карфаген должен быть разрушен! — лат.

Марк Порций Катон Старший,

римский сенатор и полководец

Жизнь есть сон.

Педро Кальдерон де ла Барка,

драматург

Посвящаю жене Наташе, моей большой любви на всю жизнь

Предварение

С чего начитается написание детективного романа? С сюжета, с завязки. Кошмарное загадочное убийство, чтобы кровища залила всю первую страницу! Кража чего попало, лишь бы оно было головокружительной ценности. Таинственное исчезновение шишки на ровном месте. Ну, с этим понятно.

Теперь: как писать? Вопрос этот не так прост, как кажется. Есть детективы, изобретенные Агатой Кристи: строго ограниченное число персонажей, действующих на ограниченном же пространстве — отель, поезд, пароход. На первый взгляд люди они все хорошие. Следователь, не обязательно профессионал, чаще просто так, посторонняя старушка, на протяжении всего произведения выдвигает версии, подозревает то того, то другого — и всякий раз логично! Но неправильно. Только на самых последних страницах он (она), подметив некие несоответствия в поведении и облике некоего безукоризненного джентльмена (реже — леди), суммирует их с предыдущими событиями на корабле, в отеле, в вагоне, а также с генеалогией подозреваемого и меню последнего совместного завтрака. Делается это при всех, типа: сейчас я расскажу, как всё было на самом деле. И рассказывает, вставляя в повествование детали, о которых Читателю вовек не догадаться. Все осуждающе смотрят на изобличённого негодяя (негодяйку). Ну, а дальше понятно: преступник (преступница) или заливается слезами и во всём признаётся, или выхватывает пистолет и пытается застрелить обличителя (обличительницу), или прыгает за борт и разбивается насмерть. Очень редко его (её) удаётся взять живьём и передать в руки правосудия.

Другой тип детектива практикуют мэтры постсоветской литературы, столпы жанра: А. Марринина, Д. Доннцова, Т. Устиннова, а также многочисленные литераторы к ним примкнувшие. Во-первых: расследуются, как правило, очень необычные, прямо-таки экзотические преступления. Во-вторых: улик, за исключением неизвестно чьих отпечатков пальцев, сомнительного фоторобота и камня, испачканного непонятно, чем, нет никаких. В–третьих: опрос свидетелей, если таковых, вообще, удаётся найти, только ещё больше запутывает следствие. Основной текст представляет собой набор бессвязных рассуждений на тему «кто бы это мог быть?». Ну, ещё сцены из личной жизни следователя (часто нескромные!), его (её) походы в магазин за… ну, вы догадались, за чем, а также душераздирающее описание жилищных условий. Только представьте себе: человек, выполняющий важнейшую для общества работу — розыск преступников — вынужден ютиться в жалкой n-комнатной квартирке с малюсенькой кухней, где едва помещаются диван, телевизор и джакузи. Переживания и самокопания присутствуют в той или иной мере на каждой странице.

До самых последних страниц следователь так и не может сформулировать ясную картину преступления. А потом случайно (случайно!) подмечает косой взгляд одного из подозреваемых, идёт за ним по пятам (незаметно!) и приходит в логово, где на полу лежит полусъеденный расчленённый труп, увенчанный дневником негодяя, в котором он подробно описывает своё преступление, а в углу кучей свалены золото, брильянты и доллары, а также прочие малозначительные деньги. Негодяй бросается на следователя с чем попало: с кулаками, с мечом, с пистолетом, с обрезом! Но главный герой (героиня) успешно противостоит агрессии приёмами самбо и, несмотря на рану в самой середине, умудряется задержать преступника и передать его в руки правосудия.

Ещё один тип детектива основан на применении «Гениального Сыщика». Он был изобретен сэром А. Конан-Дойлем, а в наше время используется Б. Акуниным. Ну, тут всё просто: Гениальный Сыщик связывает воедино всякие, казалось бы, малозначительные факты, эксплуатируя дедукцией, экстраполирует их в стройную систему умозаключений — и вуаля! Преступник, на которого бы никто сроду не подумал, изобличён!

Эта схема самая трудная.

Но больше всего Автору нравятся детективные сериалы, сценарии для которых написаны разными, но очень талантливыми людьми. Приводит в восторг фраза судмедэксперта, произносимая в каждой серии:

«Все подробности — после вскрытия!»

Кстати, оный эксперт — гений универсальности: он, кроме вскрытий, и баллистические-почерковедческие-токсикологические… Любые, короче экспертизы делает и даже деньги фальшивые распознаёт. И всё за одну зарплату!

Несмотря на глуповатого начальника, то и дело отрывающего подчинённых то на рисование стенгазеты, то на участие в конкурсе красоты, то на футбольный матч, сыщики, все, как один, белые и пушистые, умудряются найти время для раскрытия преступлений. Дедукция практически не применяется, потому, что много думать трудно. Зато умение работать со свидетелями, в смысле, провоцировать их на правильные показания, а также умение вырвать из подозреваемого нужные сведения хитростью (упаси Бог насилием!) доведено до совершенства. Иногда подозреваемому ненавязчиво показывают пистолет, большую коптящую зажигалку и мясорубку, чтобы боялся и легче соглашался сотрудничать со следствием. Кстати, хорошие результаты даёт также угроза посадить его в камеру с агрессивно настроенными уголовниками, которые могут лишить мужчину чести и достоинства. Секретные технические средства, позволяющие идентифицировать сгоревшую машину по отпечатку губной помады на зеркале в туалете дома напротив; микроскоп, устанавливающий личность по ДНК, насильно выковырнутому прямо из живого сперматозоида; фоторобот, раскрывающий на всю ширину тайну обличья подозреваемого, играют важную роль в расследовании! Плюс к этому высокий моральный уровень сыщиков — всё это приводит к неуклонной повышаемости раскрываемости преступлений аж на 3,8%! Погони, перестрелки, интриги Службы Внутренней Безопасности и бомжи-информаторы сильно оживляют повествование. Ой, ещё очень здорово, когда на помощь людям приходит умная собака Мухтар!

Автор постарается применить при написании романа вышеперечисленные концепции и рецепты, за исключением умной собаки. Он воспитывает кота и собак знает плохо.

Итак, мы начинаем!

От Автора

Эта история выдуманная, но в основу её положены реальные исторические штрихи. Все персонажи, населённые пункты, волшебные предметы, еда и напитки, а также синий цвет вымышлены. Реальны только Бог, любовь, верность долгу, жизнь и смерть. Если кто-нибудь уловит сходство кого-то с кем попало, то пусть радуется, что ему повезло. Или печалится, если не повезло!

И ещё: Автор не несёт ответственности за любую идеологию, верования, а также поступки действующих лиц.

Глава первая

В газете «Из рук в руки» печатают много всяких интересных объявлений: «Стройная зрелая обеспеченная брюнетка склонная к полноте познакомится с мужчиной или юношей без вредных привычек до 25-ти лет для регулярных дружеских отношений. Вознаграждение гарантируется»; «Меняю комнату 13 кв. м в пос. городского типа Рассказово на двухкомнатную квартиру в Москве»; «Продам или обменяю с доплатой мотоцикл „Иж-Юпитер“ с коляской на щенка-кобелька бульбуль-терьера»; «Потомственная волшебница избавит от сглаза, порчи, энуреза, венца безбрачия, импотенции и запоя»; «Обучаю правильно видеть сны и реализовывать увиденное. Тел. ….»

Палец с неровно обстриженным ногтем коснулся строчки.

«Интересно! Позвоню вечером обязательно!» — подумал Николай, позёвывая, после чего оторвал кусок газеты, помяв, использовал его по назначению и дёрнул за цепочку бачка.

Вода устремилась по трубе с рёвом Ниагарского водопада. Николай привычно отскочил, чтоб не обрызгало.

«Блин! Менять сантехнику надо! Ведь, ещё при царе монтировали!»

С этой мыслью Николай вышел из туалета. Туалет был на весь этаж один, поэтому у двери, нетерпеливо суча ногами, стоял сослуживец, тоже Николай, по прозвищу Николай Второй, потому, что носил капитанские погоны. Начальник отделения, полковник Николай Васильевич Гогорь, был Николаем Первым. Ну, а наш герой — Николаем Третьим, потому что фамилия его была Большой, а чином невелик — лейтенант. Но это так, к слову.

Увидев умытого и причёсанного оперативника, вошедшего в дежурку, сидящий там и разгадывающий кроссворд прапорщик Силантьев оживился:

— Слушай, подскажи: по горизонтали, алкогольный напиток из шести букв. Первая Вэ, а последняя Тэ! «Водяра» не подходит! А если не водяра, то что?

— Ну, ты подумай: когда на водку денег нет, ты что берёшь?

— Портвейн!

— А если портвейна нет?

— Вермут… Во! Точно! В-е-р-м-у-т… Спасибо, Коля!

Николай бросил взгляд на настенные часы: до оперативки оставалось восемь минут, и он решил пошутить:

— Заработать хочешь, Вовик?

— Хочу! — насторожился прапорщик, вечно стрелявший деньжат в долг до получки.

— Вот, я объявление прочёл: «Стройная зрелая обеспеченная брюнетка склонная к полноте познакомится с мужчиной или юношей без вредных привычек до 25-ти лет для регулярных дружеских отношений. Вознаграждение гарантируется». И телефон …. Позвони, вдруг получится?

— А вознаграждение… какое? — осторожно поинтересовался женатый Силантьев.

— Выяснишь!

Прапорщик закручинился:

— Блин, там же до двадцати пяти, а мне уже двадцать семь… Не юноша, короче!

— А ты паспорт не показывай!

— А вредные привычки я куда дену?

— А у тебя они есть?

— А как же… храплю по ночам… и это…

— Что: «это»? — с любопытством спросил Николай.

Владимир не ответил и покраснел. А тут уже пора было на оперативку идти.

В «гостиной» — так называли комнату для собраний — сотрудники привычно заняли свои места. Последним вошёл Гогорь.

— Товарищи офицеры! — скомандовал Николай, увидевший начальство первым.

Все встали.

— Садитесь, — кивнул седоватой головой Николай Первый.

Ему было за пятьдесят, и он был вынужден пользоваться для чтения очками, что сильно угнетало. Со вздохом примостив оптику на мясистом носу, полковник поверх оправы обозрел ряды подчинённых.

— Не вижу Шагайло.

— Он здесь, Николай Васильевич. В туалете только, — пояснил Николай.

— А, понятно.

В этот момент дверь открылась и в гостиную шагнул Николай Второй:

— Разрешите, товарищ полковник?

— Входи. Почему опаздываешь, а?

— Пробки…

— Пробки?! В туалете?! Оригинально!

Все захихикали.

— Ну… да, — смутился капитан, — Мне приспичило, а там Большой засел… А потом долго ждать пришлось, пока вода в бачок наберётся. Вы же знаете, какой у нас бачок капризный! Не уходить же, не смывши?

— Ладно, прощён. Кто дежурил?

— Я! — встал Николай.

— Докладывайте.

Дежурство было спокойное, выезжать пришлось только три раза: первый раз на драку у ресторана «Азов». Дрались пятеро просто так, кулаками. Всех задержали. Максимум, что им светило — пятнадцать суток, ибо членовредительства не произошло. Второй раз выезжали на стрелявшего из воздушки подростка. Паршивец умудрился с балкона пятого этажа прострелить задние фонари соседского жигулёнка. На вопрос, зачем он это сделал, разгильдяй ответил: «Просто так!»

— Хороший выстрел! — одобрительно осклабился Шагайло, — Какие меры принял?

— Воздушку отобрали, составили протокол. Папаше выписали штраф. Обещал, что ущерб возместит. А парню внушение сделали, и всё. Пятнадцать лет оболтусу, уголовной ответственности не подлежит.

— А третий выезд? — спросил начальник, покручивая в пальцах сигарету, что было верным признаком скорого окончания оперативки.

— А третий… Ложным оказался. Вызывали: убивают человека! Мы приехали, а бабка, оказывается, храп соседа приняла за предсмертные хрипы. Соседа пришлось разбудить. Очень ругался.

Все снова похихикали.

— Ладно, — подвёл итог услышанному полковник, — Теперь по текущим делам. Кто у нас карманными кражами на Арбате занимается?

Николай шёл домой отсыпаться и отдыхать после дежурства. От метро «Арбатская» пешком минут десять. Вот и дом. Старая, ещё дореволюционной постройки четырёхэтажка без лифта. Поднявшись на третий этаж по лестнице, стены которой были «украшены» неприличными надписями и матерными рисунками (ой, наоборот!), Николай отпер дверь и шагнул в прихожую. Из кухни с чайником в руке вышел пожилой сосед Артемий Харитонович, тоже работник Органов. Бывший.

— Доброго утречка! С возвращением!

— И вам не хворать!

Квартира была трёхкомнатная, ведомственная, но в третьей комнате никто не жил уже два года. Жильцы уехали куда-то, но не выписались. И спросить нельзя: мало ли — спецкомандировка?

Войдя в свою комнату, Николай в очередной раз подумал, что ему повезло: комната была большая — 27 квадратов, с альковом и камином. А на полу не абы что, а дубовый паркет! Вселился он сюда после развода. Раздевшись, в одних трусах вышел на кухню. Открыл холодильник: пусто. Только банка «Сайры в масле». Вздохнув, вскрыл десантным трофейным ножом, съел без хлеба. Запил тепловатой водой из крана.

«Вечером надо будет в Гастроном смотаться…»

Голова была тяжёлая, хотелось спать. Поплёлся к кровати, но вспомнил: надо позвонить по объявлению! Вернулся в коридор, накрутил диск висящего на стене старенького телефона. На диске, кроме цифр, сохранились ещё и буквы.

— Алё! Я по объявлению звоню! … Ага, насчёт сна… Куда приходить? … А когда? В семь? … Понял!

Николай записал адрес огрызком карандаша на обоях.

— Да, а сколько денег с собой брать?

Ответ был: тридцать долларов. Девяносто второй год, только что распался Советский Союз, рубль стремительно обесценивался, поэтому все расчёты теперь происходили в американской валюте, изобретательно-стыдливо называемой «У. Е»* или «Убитыми Енотами».

*условные единицы

Улёгшись в постель, подумал:

«Сегодня научусь правильно видеть сны… Эх, шторы забыл задёрнуть!»

Это был последний день обычной жизни, о чём Николай Третий не подозревал совершенно.

Пока он спит, опишем нашего героя. Возраст — двадцать шесть лет. Рост выше среднего, телосложение атлетическое. Волосы русые, усы рыжеватые. Глаза синие. На лице правильные черты всех органов по отдельности: нос, губы, подбородок, брови, щёки, к сожалению, не сложившиеся в красоту. Ну, не урод, но симпатичный! Офицер Воздушно-десантных войск, служил в Афганистане. После вывода войск предпочёл служить в милиции. После спецкурсов назначили служить в Угрозыске. Звание — лейтенант. Был недолго женат, развёлся (жена не дождалась из Афганистана, нашла себе богатого кооператора). Детей нет. Постоянной дамы сердца — тоже.

Проснувшись в четыре, лейтенант быстренько принял душ в огромной ванне и, не позавтракав, ибо нечем было (впрочем, как называть приём пищи в глубоко послеобеденное время? Полдник?), вышел в город. До семи часов было ещё далеко, поэтому, пройдя по Арбату, бурлившему кустарями и самодеятельными художниками, зашёл в знакомую кооперативную забегаловку и поел. Обычно Николай избегал есть в кафе. Из экономии. Но сейчас выхода не было: организм настырно требовал топлива. Да и кофе у них был очень хороший, настоящий турецкий, сваренный в песке. Насытившись, отправился в продуктовый. Прикупив того-сего, Николай, помахивая авоськой, отправился на метро. Ехать было недалеко, на Таганку.

Нужный адрес нашёлся легко. Старый дом, впрочем, помоложе собственного. Вот и нужный подъезд. Поднявшись на второй этаж по лестнице, расписанной теми же выражениями и рисунками, что и дома, Николай взглянул на часы: восемнадцать пятьдесят шесть, расчётное время. Звонок отозвался глухим дребезжанием, и через минуту дверь открылась. На пороге стоял одетый в костюм и белую рубашку с галстуком щупловатый бледный дядечка лет пятидесяти.

— Проходите, пожалуйста, — пригласил он, поворачиваясь и показывая дорогу.

На ногах у дядечки диссонировали с костюмом войлочные шлёпанцы.

Прихожая, переходящая в коридор, поражала воображение величиной. По пути Николай насчитал четыре двери. Вошли в пятую. Большая комната с круглым столом посередине и лампой с оранжевым абажуром по моде пятидесятых, а то и сороковых годов. Тяжёлые стулья. За столом уже сидели трое: тётечка пенсионного возраста, очкастенький подросток лет пятнадцати и лысый дядька лет сорока в свитере с оленями на груди. В ответ на «Здрассьте», бормотнутое Николаем, все отозвались междометиями и телодвижениями.

— Присаживайтесь, где вам удобнее, — пригласил хозяин, — Сейчас уже начнём.

Николай сел рядом с подростком.

— Итак! — начал обладатель костюма и шлёпанцев, — Для начала познакомимся. Меня зовут Олег Евгеньевич Горский.

— Анатолий, — представился дядька.

— Клавдия Петровна.

— Виталик.

— Николай.

Удовлетворённо покивав, Олег Евгеньевич начал:

— Тема сегодняшнего… э-э… занятия — сон и его… г-м… утилизация. Считается, что сон — это состояние, при котором прерывается сознательная связь с внешним миром. Однако во время сна метаболизм и электрическая активность мозга остаются активными. Сон имеет несколько важных функций для благополучия мозга: он восстанавливает и строит организм, а также поддерживает работоспособность мозга. Человек, лишённый сна, обречен на гибель. Сон есть отдых организма, необходимый для восстановления оного. А во время сна люди видят сновидения. Сны. Дело в том, что мозг не отключается во время отдыха, но продолжает работать, хотя и бесконтрольно. Так вот, есть способы контролировать работу мозга во время сна! Можно назвать это самовнушением или самогипнозом, хотя лично я с этими определениями и не согласен. Я бы предложил термин «снорегуляция».

Он отпил воды из стакана. Острый кадык двинулся вверх-вниз под плохо выбритой кожей.

— Ваша цель — научиться видеть во сне желаемое, запомнить увиденное и, впоследствии воспользоваться результатом сознательно. Широко известный пример — увиденная во сне химиком Менделеевым периодическая система элементов. Это трудно и получается не сразу. Есть два пути: первый — как можно более чётко сформулировать задачу, в смысле то, что вы хотите увидеть. Это называется созданием мыслеформы. Перед сном вы должны сосредоточиться и представить предмет или событие во всех подробностях, во всех деталях, предварительно войдя в транс — состояние изменённого сознания. Да, должен вас предупредить: лучшие результаты достигаются в полнолуние. Сегодня как раз полная луна…

Олег Евгеньевич улыбнулся:

— Надо вам сказать, что сны часто являются частью нашей интуиции, её инструментом. Отсюда выражение: «вещие сны», то-есть информация, могущая быть использованной для… да, для чего угодно: избежания опасности, совершения открытия, обретения уверенности в запутанной ситуации, а также развития в себе новых способностей и умений. Как я уже сказал, этим можно управлять.

Переведя дыхание, он скользнул взглядом по лицам слушателей.

— Всё ли понятно?

— Да… — ответили вразнобой трое.

Николай промолчал.

— Второй метод радикально отличается от первого. Необходимо перед сном отключить все мысли, также предварительно войдя в состояние транса. Это называется «медитация». Для отключения мыслей я рекомендую смотреть на огонь. Костёр, камин, свеча — всё сгодится. В результате, также на основе интуиции, вы можете увидеть нечто совершенно неожиданное: события прошлого, вероятностные события будущего, а также обрести уверенность в идеях и доктринах. Это называется «пророчество».

Анатолий ёрзнул и скептически хмыкнул. Пенсионерка Клавдия Петровна поджала губы: в Библии, которую она старательно изучала вот уже два месяца на собраниях Баптистов, лжепророки осуждались!

— Теперь я научу вас входить в состояние транса, — продолжил Олег Евгеньевич, и энергично потёр ладони.

Потом растопыренной пятернёй провёл перед лицом каждого из присутствующих. Николай ощутил приятное тепло и ещё что-то, неопределимое.

— Встаньте!

Все послушно встали.

— Закройте глаза и расслабьтесь. Повторяйте за мной: один, два, три-и… Заметьте, руки теряют вес и как бы начинают подниматься… четыре, пя-ать, ше-есть… Семь! Можно открыть глаза.

Разомкнув веки, Николай с удивлением увидел, что руки и в самом деле поднялись, как-будто он по плечи в воде, и вес их не чувствуется! В голове кружилась непривычная лёгкость. Клавдия Петровна, тоже с разведёнными руками, слегка покачивалась. Анатолий сверкал вспотевшей лысиной. Взгляд у него был обалдевший. И только Виталик выглядел спокойно.

— Вот и всё, — негромко произнёс Олег Евгеньевич, — Чтобы вернуться в исходное состояние, надо снова закрыть глаза и медленно сосчитать от семи до одного.

Через несколько секунд раздался дружный вздох облегчения.

— Есть ли вопросы?

— А если не получится? Ну, увидеть во сне то, что хочешь? — спросил Анатолий с выраженным сомнением на лице.

— С первого раза может не получиться. Обычно это бывает, если недостаточно точно сформулирована мыслеформа, то-есть, представление об объекте или событии. Нужно повторить более тщательно.

Анатолий сморщил лоб в гармошку. Было похоже, что он уже начал формулировать свою мыслеформу.

— Скажите, а ваш метод… Он от Бога? Уж больно необычно как-то… и в Библии об этом ни словечка, — застенчиво пробормотала Клавдия Петровна, предварительно подняв руку, как школьница в классе.

Олег Евгеньевич от растерянности пожевал губами.

— Ну-у… сон — он безусловно от Бога. Человек так сотворён, чтобы спать… периодически. А уж что во сне делать — это личное дело каждого. Кто-то просто так спит, а кто-то и работает.

— Значит, греха в этом нет? — уточнила Клавдия Петровна с видимым облегчением.

— Нет. Греха точно нет. Я дал вам инструмент. Что хотите, то с ним и делайте. Ножом, ведь, можно хлеб-колбаску порезать, а можно и человека!

Анатолий кивнул, соглашаясь. Клавдия Петровна расслабилась и заулыбалась.

Следом встал Виталик.

— Олег Евгеньевич! А если я во сне встречу человека и буду с ней… с ним… э-э… общаться, то поймёт ли он… она… что происходит? Потом осложнений не будет? В смысле, если мы назавтра встретимся наяву?

— Однозначно — нет. Вы же во сне будете общаться с иллюзорными образами, а не с реальными людьми.

У Николая вопросов не возникло.

— Ну, если вопросов больше нет, то… удачи вам!

Все хором поблагодарили Олега Евгеньевича, положили на стол деньги и разошлись.

Уже на улице Анатолий тронул Николая за рукав:

— Пойдём по пивку?

— Нет, спасибо. Дела у меня, — отказался Николай, изобразив на лице улыбку сожаления.

Он никогда не пил с незнакомцами, а Анатолий не вызвал у него желания познакомиться поближе. Но руку на прощанье пожал.

Наступали сумерки, поэтому народ на Арбате уже рассосался, оставив после себя рваные пластиковые пакеты, обрывки бумаги и всякие ящики. Николай подобрал лист бумаги с шаржем на какого-то бородатого дядьку.

«Странно, почему не забрал? Нарисовано просто здорово! Надо будет свой шарж заказать для смеха…»

Подобрав пару ящиков, дома аккуратно разломал их топориком и затопил камин. На дворе стоял апрель, было тепло, но Николай любил смотреть на огонь, да и Олег Евгеньевич рекомендовал для медитации. Однако он медитировать не стал. Просто смотрел на причудливый танец языков пламени, как они то вздымаются кверху, то опадают, то плавно перемещаются с головни на головню. Это созерцание никогда не надоедало, гармонизировало душу, и Николай даже предпочитал его телевизору. Около двенадцати он зевнул и отправился спать, предварительно досчитав до семи и испытав уже знакомое состояние лёгкости в голове. Сосредоточился на производственной проблеме: кто позавчера обнёс квартиру пенсионера союзного значения Зуева? И ещё три, в том же районе? Из квартиры Зуева, уехавшего с женой на дачу, вынесли кучу валюты (двадцать две тысячи убитых енотов!), золотые украшения на сумму пятьдесят тысяч рублей, двухкассетный стереомагнитофон, французский телевизор «Филипс» с видеомагнитофоном, видеокамеру. В квартиру проникли через дыру в потолке, пробитую с чердака! Очень нетривиальный способ, да! И ни следов, ни отпечатков пальцев, ни свидетелей.

На пенсию обокраденный ушёл всего год назад, а до этого служил капитаном дальнего плавания — профессия, обрекающая на зажиточность.

Отключился Николай быстро. Всё-таки дневной сон не очень освежает, да и в армии наш лейтенант привык засыпать усилием воли.

Клавдия Петровна привычно помолилась на ночь. Она была православная, а к Баптистам примкнула, чтобы Библию изучить хорошенько. Пресвитер очень интересно рассказывал о всяких трудных для понимания местах! Переодевшись в ночнушку, она, сидя на кровати с шестью подушками, задумчиво рассматривала свои ноги. Вены, выпирающие из-под кожи змеями и узлами. Да, что там! Дубовыми корнями! Тромбофлебит называется. Болит, собака!

«Вот бы средство какое во сне увидеть от вен-то!»

С тем и уснула.

Девятиклассник Виталик, отдавший за обучение видеть сны все деньги, копимые на мопед, лежал на боку, подтянув колени к животу. Он грезил о Свете Бронькиной. Девушка училась в его школе, но была на год старше. Красивая (правда, слегка конопатая!), стройная, но с выраженной грудью, хорошистка, или, как назвал её недавно приятель Вовка: «хорошишечка». Как к ней подступиться? Виталик не имел понятия. Вообще, мечты его были весьма скромны: пройтись под ручку, поцеловать в щёчку… А уж если она его сама поцелует, то ваще-е! И вот, войдя в нужное состояние, он фантазировал на тему Светы, почему-то сосредотачиваясь на её груди, но в мысли настырно врывался мопед «Верховина». Красный, аж малиновый, беспедальный двухскоростной мокик!

Анатолий зарабатывал на жизнь перегонкой авто из Германии. Это вид бизнеса только-только начинал развиваться. Схема достаточно простая: берёшь там пожилой Мерседес, пригоняешь в Москву, знакомый механик доводит аппарат до приличного состояния, ну, и продаёшь с наваром! Ездил он уже дважды, оба раза удачно. Но… Двое знакомых, проезжая через Польшу, попали в лапы бандитов. Российских, между прочим. И машины у бедняг-москвичей отобрали, и деньги. Да ещё и побили за неуступчивость! И теперь, на пороге сна, Анатолий напряженно думал, как подобной беды избежать, ибо грабежи, по слухам, становились всё более грозной вероятностью.

Автор не собирался описывать то, что приснилось в ту ночь этим второстепенным героям, но, после многочисленных и настырных требований любопытных Читателей, понял, что придётся приоткрыть завесу сей тайны.

Итак: Клавдия Петровна увидела во сне лекарство от тромбофлебита, запомнила название и даже состав. Наутро пошла в аптеку. Провизор, выслушав даму, пожал плечами:

— Нет у нас такого. Даже и не слышали никогда.

— Ну, как же, — настаивала Клавдия Петровна, — Там главный ингредиент циклопентанпергидофосфонитрогеназа! Может, аналог есть с этим же веществом?

От изумления глаза провизора едва не выскочили из черепа, но стёкла очков их удержали.

— Цикло… пердо… Да такого вообще в природе не существует! Вот, возьмите аспирин. Он понижает свёртываемость крови, препятствуя тромбозу. Ну, и обезболивает!

Клавдия Петровна была очень разочарована, но аспирин купила. А лекарство, которое ей приснилось, появилось в продаже только через два года…

Анатолий увидел во сне только одно слово, огромными огненными буквами написанное на Великой Китайской Стене: «КАМУФЛЯЖ». Проснувшись, он долго соображал, к чему бы такой сон. К обеду допетрил!

Приехав через некоторое время в Германию, он купил вполне приличный Мерседес и закамуфлировал его в мастерской, делавшей рекламные наклейки, а также разноцветные плёнки для машин, участвующих в киносъёмках. По его указаниям машину оклеили плёнкой, имитирующей там и сям ржавчину и вмятины. Водительскую дверь вообще замаскировали плёнкой другого цвета. Ну, типа, от другой машины дверь. А ещё Анатолий снял передний бампер и левое крыло, убрав их в багажник. Плеснул в бензобак немного масла, чтоб двигатель дымил. И поехал в Москву.

Километрах в пятидесяти от Познани Анатолий увидел стоящий на обочине чёрный бумер (БМВ). Скучавшие в нём бандиты Иван и Вован сначала напряглись при виде возможной добычи, но, когда Мерседес проехал мимо, уныло переглянулись:

— Во, рухлядь какая! Сплошное ржавьё и двигун убитый…

Таким образом, Анатолий доехал до Москвы без приключений.

А Виталик увидел во сне вожделенный мопед, но, почему-то, с сиськами…

Глава вторая

Восстав ото сна и совершив утреннее омовение, Николай принялся жарить яичницу. Параллельно он вспоминал и обдумывал сон. Видение было несколько сумбурным: сначала долго, то сужаясь, то расширяясь, мерцала дыра в потолке. Затем назойливо щекотал ноздри запах дорогих духов. Откуда следовало, что это именно духи, да ещё дорогие, а не одеколон, было не ясно. Просто убеждение такое. И фотография певица Аллы Мугачёвой, торчащая из набитого деньгами бумажника. А ещё бивень мамонта! Всё это никак не связывалось между собой, но Николай чувствовал уверенность, что этот ребус он разгадает.

Придя на службу, он внимательно изучил протокол осмотра места преступления. Ни фотографии певицы, ни пузырька с парфюмом там описано не было. Но глаз зацепился за найденный на чердаке зубной протез — мост на два верних левых зуба, третий и четвёртый. Из нержавейки. Не бивень от мамонта, но с ним ассоциируется! Работа была явно кустарная. Николай отправил протез на экспертизу. Через три дня пришло заключение:

«Представленный на экспертизу предмет является зубным протезом. Обнаружены следы табачной смолы. Обнаружена радиоактивность (далее следовали цифры, обозначающие силу радиации и её состав: всякая, там, альфа, бета и гамма. Слабенькая, безвредная для здоровья). Марка стали… Метод исполнения не совпадает с таковыми, принятыми у зубных техников»

Николай позвонил эксперту:

— Алё, Станислав Семёныч! Спасибо за быструю работу! Ты мне вот, что скажи: как, по-твоему, это зоновский умелец делал?

Ответ был: «да»

Николай принялся размышлять:

«Стальной радиоактивный протез… Зоновский умелец… Их не так много! И зон, где зэки трудятся на производстве, связанном с радиацией, тоже мало! А марка стали совсем редкая, изделия из неё (прутья) в основном в реакторах применяются… Значит, надо послать запрос во все эти зоны о самодеятельных зубниках!»

Подходящих зон оказалось всего две. Ответ на запрос пришёл уже через день: в ИТК №2162 сидел за изготовление фальшивых денег некто Пузырёв Степан Петрович, прекрасный гравер. Срок — десять лет с конфискацией. В колонии был знаменит умением делать качественные зубные протезы из нержавейки. Освободился год назад. В настоящее время проживает в посёлке городского типа Рассказово Московской области.

— Отлично! — потёр руки Николай и отправился в далёкое Рассказово на автомобиле ИЖ-Комби, купленном после возвращения из Афганистана.

Войдя в контакт с участковым, попросил вызвать гражданина Пузырёва С. П. для беседы. Тот пришёл в околоток в назначенное время: солидного вида мужчина средних лет в хорошем молдавском костюме и итальянских туфлях. Только взглянув на него, Николай вспомнил объявление в газете: «Меняю комнату 13 кв. м в пос. городского типа Рассказово на двухкомнатную квартиру в Москве».

«Наверняка это он!»

Приветливо поздоровавшись, он, пока не представляясь и не показывая удостоверение, спросил:

— Это вы объявление давали, Степан Петрович? Ну, об обмене жилплощади?

Тот слегка растерялся:

— Да… я… А вы что, по этому делу?

— Там же добив нужен большой, не так ли?

Пузырёв напрягся:

— Да, добив, конечно понадобится.

— А откуда у вас столько много денег? — якобы простодушно поинтересовался Николай, — У вас же всё конфисковали, а на свободе вы всего год.

Собеседник побледнел, как портянка:

— Да вы кто?!

Николай показал ему удостоверение.

— Видите ли, Степан Петрович, по делу, которым я сейчас занимаюсь, проходит вещественное доказательство: мост из нержавейки вашей работы. Мне необходимо знать, кому вы его слепили.

— Можно взглянуть? — с трудом выдавил из себя Пузырёв, ослабляя узел галстука, ибо воздуха не хватало.

— Вот!

На стол лёг прозрачный пакетик с протезом. Мастер-зубник внимательно осмотрел его:

— Да, работа моя. Я таких сделал всего три штуки, в смысле, на тройку и четвёрку верхнюю слева. Первый — Сумарокову Семёну Аркадьевичу, он со мной на соседних нарах отдыхал. Подпольный цеховик, очень богатый человек… Второй — Остапу Ничепоруку… отчество не знаю. Он за непреднамеренное убийство отбывал. Потом до самого конца срока посылками делился. Ему с Украины и сало, и колбасу, и вишнёвое варенье присылали в изобилии. Третий… Третий Перепелу, вору в законе. Настоящего имени не знаю.

— А почему из радиоактивной стали делали? — строго спросил Николай, хотя это было уже не важно.

— Как из радиоактивной?! — ахнул Пузырёв и побледнел ещё сильнее.

— Да так! Анализ показал радиацию.

О том, что радиация слабенькая, лейтенант умолчал.

Пузырёву стало дурно, и он выпил воды, проливая её на подбородок.

— Ладно, — закончил «беседу» Николай, — Насчёт денег мы замнём. Мало ли, откуда они у вас. А Перепела предупреждать, что мы его ищем, не советую. Он же обидеться может, узнав, что из-за вас радиацию во рту таскал.

— Не обидеться, а огорчиться, — пробормотал еле слышно слегка порозовевший Пузырёв, — Выбирайте выражения, гражданин начальник.

Вернувшись в Москву, Николай отправил в центральную картотеку запрос на вора по кличке Перепел. А в обед спросил сослуживца, старшего лейтенанта Кузьмина:

— Слушай, Саша, какая у блатных разница между выражениями «обидеться» и «огорчиться»?

Старлей улыбнулся:

— «Обиженные» — это камерные петухи, поэтому воры этого слова избегают. А «огорчиться» — слово нейтральное. Они за лексиконом очень следят.

— Понятно…

Ответ на запрос был получен довольно скоро. Перепел, в миру Гундин Виктор Михайлович, 1959 года рождения, трижды судимый, освободился полтора года назад и проживает в Балашихе по адресу… Ведёт себя хорошо, регулярно отмечается у участкового. Нигде не работает. Воровская специальность — квартирные кражи. В уголовной иерархии — Честный Жулик. В колонии был Смотрящим по бараку.

— Серьёзный персонаж, — прокомментировал капитан Шагайло, — Что думаешь с ним делать, Коля?

Николай почесал переносицу:

— Да, что… Приеду к нему с обыском, вот и всё!

Николай Второй усмехнулся:

— Э, дружище, не вдруг, не вдруг! Он же не дурак, чтоб похищенное дома держать!

— А как же тогда? — обескуражено почесал в затылке Николай Третий.

— Нынче уже конец рабочего дня, — уклончиво ответил, посмотрев на часы Шагайло, — Пойдём в стекляшку, пивка возьмём?

Лейтенант намёк понял: за пивом старший товарищ даст ценный совет!

В пивной младший товарищ взял четыре кружки. Пиво было вкусное, не балованное.

Выпив полкружки, капитан закурил и, прищурившись, намекнул:

— Перепел мужчина молодой. К тому же, не так давно из зоны. А, значит, что?

— Что? — туповато переспросил Николай, сдувая пену с усов.

— То! Баба у него должна быть! А то и не одна! Скорее всего, у неё… или у них хабар и спрятан. Так что, езжай-ка ты в Балашиху и попытайся сердечную подругу гражданина Гундина установить. А дальше сам сообразишь!

— Милый! — радостно завопил Николай, — Куда тебя поцеловать-то?

Два работяги за соседним столиком вздрогнули и едва не пролили пиво.

— Ой, пра-ативный! Целовать меня никуда сегодня не надо! — жеманным голосом отозвался Шагайло, — Лучше ещё кружку возьми!

Оба посмеялись.

На следующий день Николай поехал в Балашиху. Участковый, старший лейтенант Никитин, на попечении которого находился Перепел, вникнув в суть дела, надолго задумался. Затем уверенно пристукнул ладонью по столу:

— Конечно, Перепел не дурак, дома добычу прятать. Про бабу его я ничего не знаю… Но зато знаю, кто нам может помочь!

Он встал и надел фуражку:

— Пойдём!

К удивлению Николая, они пришли в пивную. Подойдя к монументальной разливальщице, Никитин что-то шепнул ей. Та кивнула и, крикнув:

— Зина! Подмени меня! — ушла с участковым в подсобку.

Туда же проскользнул и Николай. Королева пивного насоса окинула его настороженным взглядом.

— Это, Катюша, товарищ из московских Органов, Николай Николаевич. У него вопрос к тебе.

— Спрашивайте, товарищ из московских Органов, — буркнула Катерина, вытирая руки о фартук.

Николай улыбнулся, чтобы расположить к себе женщину. Улыбка получилась так себе, и большого расположения не возникло.

— Знаете ли вы такого Гундина, Виктора Михайловича, известного также как Перепел?

— Витька́-то? Знаю, конечно! Часто к нам заходит.

— А не знаете ли вы с кем он… — тут Николай запнулся, ища подходящее слово, — Гуляет?

Катерина надула щёки:

— Раньше-то он с Галкой Праховой… дружил… Но это давно, месяца три, а то и четыре назад. А теперь он уже недели три с Маринкой Лыськовой. Ой, такая любовь у них! Целуются взасос прямо при всех!

— А где она живёт? — подался вперёд москвич, затрепетав ноздрями, как гончая, взявшая след.

— Где-то на улице имени Красного Партизана Еремеева.

— От лица Органов огромное вам спасибо, Катерина…

— Ивановна!

— Спасибо-досвиданья, Катерина Ивановна!

Выйдя из пивной, Никитин негромко сказал:

— Найдём через паспортный стол и ту, и другую.

— А прежнюю-то зачем? — удивился Николай.

— Затем! — ухмыльнулся участковый ухмылкой мудрого человека, — Тебе не кажется странным, что солидный вор таскает свою подругу в пивняк и при всех целуется с ней взасос? У них так не принято!

— Думаешь, имитация? Для отвода глаз? — догадался Николай.

— Вполне вероятно.

Легко установив адреса Праховой и Лыськовой — они жили на одной улице, той самой, Красного Партизана Ереемеева, соответственно в домах номер шесть и восемнадцать, Николай отправился к начальнику балашихинского РОВД Ухову. Подполковник встретил приветливо, предложил сесть, угостил чаем с баранками. Посетитель не отказался, ибо проголодался за день.

— Чем могу помочь? — поинтересовался хозяин, наливая гостю вторую чашку.

— В рамках дела о квартирной краже, которым мы занимаемся, проходит как подозреваемый некто Гундин, кличка Перепел. Я подозреваю, что он прячет добычу у своей… э-э… как бы бывшей подруги Галины Праховой. Надо провести у неё обыск. Если же обыск результатов не даст, то поищем у гражданки Лыськовой, якобы нынешней пассии Виктора Михайловича.

— Хитро! — покрутил головой Ухов, — На поверхности не лежит!

Он помолчал и небрежно заметил:

— Наше участие должно быть отражено в рапорте.

— Ну, разумеется, товарищ подполковник!

Борьба за показатели, а как же!

И вечером команда, состоящая из сержанта Иванова, эксперта-криминалиста Симоняна и москвича Большого, возглавляемая участковым Никитиным, отправилась к Галине Праховой. Ехали в стареньком Уазике, задыхаясь от выхлопных газов (глушитель проржавел).

— На Галину эту у меня нет ничего, — рассказывал по дороге Никитин, кашляя через два слова на третье, — Несудимая, приводов в милицию нет. Одинокая, работает оператором на хлебозаводе.

— Сколько ей лет?

— Двадцать шесть… Во, приехали!

Старый частный дом в четыре окошка по фасаду. Собаки нет. Вошли во двор. Никитин уже хотел постучаться, но Николай остановил его:

— Сержант, под окна! Я сзади зайду!

— Есть! — восторженно отозвался Иванов, передёрнув затвор автомата.

Он уже давно мечтал совершить подвиг.

Николай же, с табельным Макаровым наголо, скользнул к чёрному ходу. Было опасение, что Перепел, если он здесь, попытается удрать, а то и сопротивление окажет. Может, даже и вооружённое!

Эксперт на всякий случай спрятался за поленницу.

Никитин постучал и обозвался:

— Откройте! Милиция!

Дверь открылась. Услышав, что драки и стрельбы нет, Николай обежал вокруг дома и вошёл вслед за участковым и экспертом. В прихожей стояла красивая стройная женщина, пытающаяся выразить лицом спокойствие и беззаботность. Получалось плохо, было заметно, что она нервничает. В нос ударил запах духов! Тот самый, из сна!

«Эге… Значит, она была на чердаке? И в краже участвовала?»

— Гражданка Прахова! У вас будет произведен обыск, — «порадовал» хозяйку Никитин, — Если имеются краденые вещи, наркотики и оружие, предлагаю выдать добровольно.

— Нету у меня ничего, — буркнула Галина.

Сержант Иванов привёл понятых — пожилую пару, соседей.

В красном углу зала сразу же обнаружился телевизор «Филипс» с видеомагнитофоном.

— Откуда у вас эта аппаратура? — показал пальцем Николай.

— Купила! — с вызовом ответила гражданка Прахова, — С рук!

И побледнела.

— Понятые, попрошу подойти ближе, — попросил Николай, — Смотрите: сейчас я сверю номер этого телевизора с паспортом украденного.

И достал паспорта «Филипсов» из портфеля. Номера на телевизоре совпали. Номера видеомагнитофона — тоже. Симонян снял с корпусов отпечатки пальцев. Через полчаса в подушке была обнаружена пачка долларов. Их пересчитали: девятнадцать тысяч девятьсот.

— Откуда иностранная валюта, гражданка Прахова?

— Понятия не имею! Подбросили враги! — заявила та.

— Такие деньги — и враги? Скорее, друзья! — засмеялся Никитин.

Золото в обувной коробке, спрятанной на антресолях, тоже нашли. Там же на полке лежала и видеокамера.

— Что ж, гражданка Прахова, собирайтесь. Вы задержаны за совершение кражи.

В отделении Николай допросил Галину.

— Вы там были, на чердаке, не отпирайтесь! Мы по запаху вычислили!

Галина зарыдала:

— Ой, это Витя, когда потолок ковырял, руку поцарапал, а я рану духами смазала от микробов…

— Где он сейчас?

— Дома, наверное…

Перепела задержали и тоже сделали обыск. Ничего не нашли. От кражи он отпёрся категорически:

— Не было меня там! Я в тот день с Петькой и Жоркой в деревню ездил к тётке ихней, свинью резать. Потом выпили, я ночевать и остался.

— Свинью, говоришь, резали… Это в апреле-то, во время Великого Поста?

— Ну, и чо? Мы атеисты!

— Галина Прахова утверждает, что вы кражу совершили вместе.

— Врёт она всё. Я с ней уже три месяца не дружу. У меня теперь Маринка, хоть кого спросите! А Галька сама ту хату обнесла, а на меня сваливает!

Николай достал пакетик с найденным на чердаке зубным протезом:

— А это что?

Перепел побледнел, но не сдался:

— А я откуда знаю? Железяка какая-то!

— Открой-ка ротик и скажи: А-а-а!

— А, вот, не открою!

Николай нахмурился:

— Короче, гражданин Гундин: протез этот, на чердаке найденный — твой, и мы это легко докажем. И на телевизоре, найденном в доме Праховой, твои отпечатки пальцев.

Тут он слукавил: заключения дактилоскопии ещё не было.

— Деньги и золото мы тоже нашли. Не хватает стереомагнитофона. Куда ты его дел?

Перепел понурился, поняв, что выкрутиться не удастся.

— Да, Маринке я его подарил… за поддержку.

Так, победоносно, была раскрыта кража!

Хорошенько искупавшись в лучах славы и в восхищении товарищей, Николай принял участие в расследовании серии карманных краж на Арбате. Для этого он сосредоточился перед сном на вопросах: «кто?» и «как?», но ответа не получил, в смысле, ничего, указывающего на вора или воров не приснилось. Приснилось только рыбалка: крючки с извивающимися на них толстенькими червяками, круги от поплавка на воде и сопротивляющаяся щука, почему-то в очках. Поразмыслив, решил прибегнуть к «Ловле на Живца». Для этого пришил на внутреннюю поверхность левого кармана брюк четыре рыболовных крючка шестого размера таким образом, чтобы руку туда засунуть было можно, а вытащить — нет. Разменяв в банке триста рублей на пятёрки и трёшки, чтобы пачка была потолще, положил сверху и снизу по четвертному для усиления эффекта. Ну, чтобы карманник или карманники точно заинтересовались.

И вот, в воскресный полдень, когда толпа погуще, Николай, одевшись в новенький дорогой французский плащ, одолженный у соседа, и шикарные французские же туфли с металлической окантовкой на носках (последний вопль моды!), отправился на Арбат гуляющей походкой. Его сопровождал Кузьмин, замаскированный под цыгана с медведем. Медведя изображал его ньюфаундленд Бобик, шкуру для которого пришлось заимствовать в… впрочем, неважно, где. А важно то, что никому бы и в голову не пришло заподозрить в цыгане милиционера! Туристы, особенно иностранные, то и дело останавливали экзотическую парочку, чтобы совместно сфотографироваться, и платили за это деньги! За полчаса Саша заработал аж сорок рублей!

Вот и подходящий случай засветить деньги: напёрсточник.

— Кручу, верчу, обмануть хочу! — выкрикивал свой рекламный призыв дядька с густо татуированными руками, — Подходи, народ честной, угадывай, где шарик! Кто угадал — тот деньги забрал!

Перед ним на ящике, покрытом листом пластика, стояли три бумажных стаканчика. Шарик для игры был от настольного тенниса. Всё это указывало на высокую квалификацию престидижитатора, ибо напёрсточники попроще использовали для игры шарик из губчатой резины, который легко засунуть под ноготь, или спрятать между пальцев. Да и чашечки они использовали маленькие, чтобы можно было заслонить рукавом.

Сквозь небольшую толпу протолкалась тётка с кошёлкой.

— А ну, давай!

— Сколько ставишь?

— А десятку!

Стаканчик накрыл шарик. Несколько быстрых движений…

— Ну? Где он теперя?

— Здеся! — палец с облупленным маникюром ткнул в левый стакан.

Шарика там не оказалось.

— Вторая попытка! — голосом спортивного комментатора Озерова объявил прохиндей, — Только, уже за двадцать рубликов!

— Тута! — уверенно показала тётка на центральный стакан — и угадала.

Оператор трёх стаканов вздохнул:

— У вас, дамочка, глаз — алмаз! Получите свои двадцать.

Заработавшая десятку тётка исчезла. Она была подставной фигурой для привлечения клиентов и разжигания в них азарта.

К ящику протолкался Николай.

— А ну, заряжай, дядя!

— Почём играем? — спросил тот, бегло оглядывая лоха.

— По полтиннику!

Николай вытащил толстенный бумажник из внутреннего кармана плаща, отсчитал десять пятёрок.

Снова шарик исчез под стаканом, быстрые движения рук. Стаканы порхали по пластику секунд двадцать.

— Ну?

Николай уверенно показал на правый стакан… и выиграл!

— Давай ещё разок!

— Давай…

Снова мелькание стаканов…

— Этот! В центре!

Шарик оказался там.

Ругнувшись сквозь зубы, жулик расплатился. Откуда ему было знать, что в Афганистане в роте у Николая служил человек, досконально знавший эту надуваловку? Вот Николай и запомнил его объяснения и схемы движений.

— Во, на выпить-закусить заработал!

Снова на всеобщее обозрение появился бумажник. Спрятав деньги, Николай положил его в левый карман брюк, оборудованный, как мы помним, крючками.

Сзади Кузьмин забрякал в бубен, и Бобик в медвежьей шкуре закружился на задних лапах. Народ, вытягивая шеи, повернулся туда…

Ширмач-ветеран* Палец, изображающий профессора филологии (костюм тройка, итальянский элегантный галстук, мягкая шляпа, финский плащ, бородка и усы а-la Владимир Ильич, очки) работал сегодня без коренного**. Не пропускать же такой фартовый день, воскресенье, из-за того, что Фитиль, скотина, ушел в запой! Поэтому все четыре уловленных за утро лопатника приходилось таскать на себе. Сбросить их среди арбатской толпы не было никакой возможности, а уходить не хотелось.

*ширмач — карманник, жаргон

**коренной — помощник карманника, которому передают украденный кошелёк.

«Сейчас ещё один отработаю — и на обед!» — решил Палец, — «Вон того!»

Лоха он высмотрел давно. Плащ расстёгнут, взгляд рассеянный, башкой крутит бесперечь. Явно иногородний! Понаблюдал за ним несколько минут прицельно. Ага, к напёрсточнику пошёл! Ну-ка, ну-ка… О, лопатник-то у него вполне достойный! … Левый карман… Отлично! Палец мог работать одинаково виртуозно и правой, и левой рукой. Придвинулся вплотную, толкнул легонько плечом. Лох с детской улыбкой на роже пялился на цыгана с медведем и ничего не чувствовал.

«Странный какой-то цыган» — подумал Палец, разогревая длинные нервные пальцы, — «Раньше его тут не было… И медведь у него какой-то неправильный…»

Указательный и средний пальцы правой руки скользнули в карман жертвы. Лопатник! Вот он, родимый! Толстенький! Осторожно потянул наружу… Ай!!! Ёпэрэсэтэ!!! Что-то острое впилось в пальцы и не пускало! Забыв об осторожности, рванулся, но освободить руку не удалось. И в этот момент лох ловко защёлкнул на запястье наручники. Второй браслет застегнул на своей левой руке.

— Вы задержаны, гражданин, за попытку совершения кражи!

— Какая ещё кража! — завопил Палец, — Меня толкнули! Я и схватился за вас нечаянно!

Бесполезно. Давешний цыган, перестав стучать в бубен, взмахнул красной книжечкой и взял ширмача под свободный локоть:

— Старший лейтенант Кузьмин. Пройдёмте, гражданин.

В отделении доктор освободил руку от трёх впившихся крючков и смазал ранки йодом. Пальца обыскали.

— Почему у вас четыре бумажника?

— Я их нашёл! — буркнул Палец, с тоской осознавая, что стоит на пороге нового срока.

Личность легко установили по найденному паспорту: Зульков Павел Егорович, 1952 года рождения, прописан в Малоярославце. Позже выяснилось, что за плечами у гражданина Зулькова три судимости — все за карманные кражи.

— Запрещённый приём применил, товарищ Большой, — покачал седоватой головой Гогорь, — Адвокат, знаешь ли, может придраться: дескать, и впрямь, человека толкнули, а он случайно рукой в карман попал, а там крючки… Типа, провокация!

— Какие крючки, товарищ полковник? — сделал невинные глаза Николай, — Не было никаких крючков! Просто я почувствовал, что ко мне в карман кто-то лезет, и схватил этого кого-то за руку!

— А как же раны на пальчике?

— А это у меня ногти не стрижены были! Отбрешемся, короче.

За эту операцию офицеры Большой и Кузьмин получили премию в размере месячного оклада, а Бобик — килограмм бычьей печёнки.

Дома Николай опять разжёг камин и долго, приведя себя в состояние транса, смотрел на огонь, стараясь ни о чём не думать.

В ту ночь ему приснился человек, бредущий по нескончаемому пляжу, вернее, по пустыне.

Глава третья

Бесконечная пустыня серовато-желтого песка струилась под ветром, постепенно меняя форму своих барханов. Наползая на скалы, торчащие зубами исполинского дракона, песок с тихим шипением накатывал горбик, а затем, раздваиваясь, как змеиный язык, обходил препятствие и шуршал дальше, дальше… чтобы на горизонте слиться с пыльно-голубым небом. В никуда, короче. Клубки перекати-поля лениво кочевали, бездумно меняя направление своего бесконечного пути, терпеливо ожидая момента, когда можно будет укорениться во влажной от дождя почве и прорасти. Может, для этого придется пересечь пустыню не раз и не два, кружиться в бесконечном хаосе ветра год, а то и десять — им было все равно. Дождь в пустыне — явление редкое.

Гриф, паривший выше песчаной дымки, поднимавшейся на добрую тысячу локтей над морщинистой поверхностью песка, слегка шевельнул хвостом, изменив описываемый им круг на более широкий. Крылья его остались неподвижны, но зоркие глаза, изредка помаргивая изрезанными глубокими складками веками, внимательно озирали безмолвие раскинувшегося внизу мира. Солнце равнодушно и безжалостно плющило молотом жары скалы, песок, редкие кустики верблюжьей колючки и десяток чахлых пальм маленького оазиса. Гриф ещё раз изменил направление полета и спустился чуть ниже. Человеческая фигурка двигалась на восток, устало загребая ногами в грубых сандалиях. Заложив изящный вираж, гриф отвернулся. Это не добыча. Вот, если упадет, тогда…

Ноги путника, исцарапанные о колючки и не единожды ушибленные о камни, болели, особенно правая, на которой был сорван ноготь с большого пальца. Превозмогая боль, он шагал, опираясь на посох и закутав голову тряпкой. Хотелось пить, последняя вода закончилась ещё утром. Море, ритмично накатывающее волны на берег в сотне шагов, увы, не годилось для утоления жажды. Губы растрескались, а во рту пересохла слюна. Из-за этого слова вырывались из глотки с хрипом и были невнятны.

— О, Баал! Дай мне силы! Укрепи мои ноги… — бормотал путник.

Он шёл в Карфаген, или, по-новому, в Карфагенскую Колонию Юлия, основанную римлянами на месте разрушенного города, где надеялся найти приют у соотечественников-пунов*. Путь из Иерушалаима был далёк и труден, но клятва, данная жрецу Баала (тайному жрецу, ибо культ Баала и Астарты был запрещён римлянами) Понтору, обязывала дойти во что бы то ни стало.

*пуны — карфагеняне, финикийцы

— Ты, Малак бен Амон, последний из рода Амон, служившего Баалу тысячу лет… Я скоро уйду, поэтому Верховным Жрецом Баала отныне будешь ты. Слушай внимательно, понимай правильно и запоминай накрепко…

Понтор закашлялся и вытер тряпкой кровь с подбородка.

— Римляне разрушили Карфаген. Но среди руин остался подземный этаж храма Баала! Вот уже более полутораста лет мы не совершаем туда паломничество и не приносим посильные жертвы. К сожалению… Наш народ рассеян по всему Магрибу**, и всё меньше людей сохраняют верность великим богам — Баал-Хаммону и Астарте. И, тем не менее, я верю, что однажды мы с их помощью возродимся. Но богам нужно служить: поклоняться, возносить молитвы и приносить жертвы, иначе они забудут о нас, и тогда народ пунов окончательно сгинет. Ты пойдёшь туда и объединишь всех пунов, кого сможешь найти.

**Магриб — Северная Африка

— Для чего, Учитель? — почтительно перебил старика Малак.

— Для поклонения Баалу и для борьбы… Бороться за возрождение народа, за родной язык и веру предков, запрещённых римлянами, за достойное место под солнцем…

Жрец снова закашлялся, на этот раз сильнее и дольше, чем в прошлый раз. Малак терпеливо ждал.

— Ты найдёшь тайный ход в подземелье храма на севере от Бирсы***, у основания каменного мола, где возвышался храм. Мол цел… Тебе придётся пройти сорок шагов под водой… Последний уцелевший жрец наложил на вход заклятье. Чтобы войти, надо произнести трижды имя духа-охранника: Габдельварис. Клянись же, что выполнишь всё и сохранишь тайну!

***Бирса — карфагенская цитадель на холме. Срыта римлянами до основанья

— Клянусь!

И восемнадцать дней назад Малак, похоронив Учителя, присоединился к небольшому торговому каравану, идущему на восток. Дабы не вызвать у попутчиков-греков подозрений, он решил надеть личину мелкого торговца. Купил осла и нагрузил его перцем. На это ушли почти все деньги, но его заверили, что в Колонии Юлия перец продастся вдвое дороже.

А два дня назад, на закате, на караван напали разбойники-берберы. Их было много, человек сорок. Охрана же каравана насчитывала всего декурию**** стражников.

****декурия — отделение, десять бойцов, латынь

Купцы, способные держать оружие, тоже приготовились отбиваться, но кочевники просто расстреляли всех стражников из луков. Купцы побросали мечи и сдались. Никто, кроме Малака, не спасся. Он, сообразив, что сопротивление бесполезно, сразу зарылся в песок с головой, и его не нашли. Целый час он задыхался в раскалённой могиле, чутко прислушиваясь, чтобы уловить момент, когда берберы уйдут.

Выбравшись из песка и убедившись, что он один, Малак нашёл своего убитого осла, а на нём — бурдюк с водой. Перец исчез. Возблагодарив Баала за оказанную милость, он решил переночевать, а утром продолжить путь пешком. Восемь ассариев* в поясе, небольшой нож, кусок ослиного мяса, завернутого в лоскут шкуры, а также кресало с кремнем и трутом было всем его имуществом. Недостаточно на оставшиеся десять дней пути. А воды и вовсе мало: дня на два. Ну, три, если сильно экономить. Малак не знал, будет ли по пути колодец, но надеялся, что ночью Баал пошлёт ему откровение. Он умел, сосредоточившись, увидеть во сне то, что хотел, хотя частенько в виде загадки.

*ассарий — мелкая медная монета, 1/64 динария

Однако в ту ночь поспать не удалось. Гиены, привлечённые запахом крови, пришли уже с наступлением темноты и всю ночь ссорились из-за лучших кусков. Собрав несколько камней, Малак соорудил подобие жертвенника. Собрав несколько стволиков каких-то кустов и коряг, выброшенных на берег морскими волнами, возжёг на нём огонь и принёс в жертву ослиную голову. Затем принялся молиться, прося Баала укрепить его дух и тело, дабы завершить свою миссию. Огонь отпугивал падальщиков, но пришлось поддерживать его до самого рассвета.

День перевалил за полдень. В глазах двоилось, сердце колотилось. Казалось, оно вот-вот выпрыгнет из груди. Малак сбросил одежду и вошёл в море по грудь, чтобы освежиться. Погрузился с головой. Стало немного легче, сердце успокоилось. Не удержавшись, сделал несколько глотков горько-солёной воды, но его тут же вырвало. Однако на рвоту сразу же набросились рыбы! Одну, небольшую, в локоть длиной, удалось выбросить на берег. Малак съел её сырой и долго сосал голову. И голод, и жажда несколько отступили, и он продолжил путь.

Внезапно из-за высокого бархана шагах в трёхстах появилось полдюжины всадников-берберов. Увидев Малака, они заулюлюкали и не спеша принялись окружать. Отчаяние затопило беднягу.

«Это конец… Взять у меня нечего, значит, продадут в рабство! Оружия нет, только нож, а у них луки, мечи и арканы. И убежать некуда! Разве что в море?»

Он бросился к морю. Плавал Малак отлично.

«Отплыть локтей на триста! В воде не достанут даже стрелой!»

Но ноги слушались плохо, да и бежать по рыхлому песку было тяжело. Всадники ускорились, перейдя на рысь. Просвистел аркан, и жёсткая петля обвилась вокруг шеи. Малак остановился, но не упал. Двое всадник спешились и, улыбаясь, подошли вплотную к безоружной добыче, не подозревая ничего плохого. Пленник неуловимым движением ударил того, что слева, ребром ладони по горлу. Тот упал замертво. Сделав шаг навстречу второму, финикиец нанёс удар кулаком в сердце. Глаза ушибленного мгновенно потускнели, и жизнь покинула тело. Но свистнули ещё три аркана…

Связав добычу по рукам и ногам, четверо пленителей долго галдели на своём языке, размахивая руками. Затем один из них шепеляво спросил на лингва-франка побережья, ломаной латыни с вкраплениями греческих слов:

— Ты кто? Куда шёл и откуда?

— Я шёл в Карфаген. Из Иерушалаима, — угрюмо ответил правду распростёртый на песке человек.

А к чему выдумывать иное?

— Зачем шёл?

— По делу.

Кочевник засмеялся, показав отсутствие во рту трёх или четырёх зубов.

«Вот, почему его трудно понимать!»

— Теперь у тебя нет никаких дел! А как твоё имя?

— Малак бен Амон.

— Имеешь ли ты родичей или друзей, которые заплатят за тебя выкуп, Малк?

— Нет.

— Ну, тогда поедешь с нами.

Берберы не торопились. Они разожгли костёр, налили в котелок воды и сварили кашу из дроблёного ячменя с добавлением мелко наструганного вяленого мяса, не то верблюжатины, не то конины. Малаку развязали руки и дали чашу:

— Ешь.

Когда он насытился, вытерев стенки чаши пальцами, чтобы не пропало ни капли, в ту же чашу налили воды:

— Пей.

Через час они отправились на восток, бросив голые трупы своих убитых гиенам и грифам. Малак ехал на коне со связанными руками, держась за луку седла. Уздечку сняли, и один из берберов вёл его коня в поводу. Не убежать.

Через пять дней они пришли в оазис с источником, наполнявшим небольшой, обложенный камнями, прудик. Вокруг, в тени финиковых пальм, стояло десятка два шатров. Место было явно оседлое, судя по многочисленным верблюдам, коням и козам. К удивлению Малака, встретившие их люди, судя по одежде и облику, не были берберами.

«Арамеи!» — догадался он, услышав донёсшееся до ушей слово «шалом».

Этот язык финикиец знал хорошо.

Переговорив с вожаком берберов (тем самым, шепелявым), один из арамеев подошёл к Малаку и с интересом воззрился на него. Это явно был вождь: золотые браслеты на руках, туника из белейшего льняного полотна. На голове белая войлочная шляпа. В руках пастуший посох.

— Знаешь ли ты арамейский? — спросил он, слегка наклонив голову набок.

— Да.

— Правда ли, что ты убил двоих голыми руками?

— Да.

— Где ты научился рукопашному бою?

— В Иерушалаиме.

— Кто учил тебя?

— Мой Учитель уже ушёл, — уклончиво ответил Малак.

Искусству боя без оружия его учил много лет Понтор, равно как и владению мечом. Ну, и копьём тоже.

— Твои друзья предложили мне купить тебя, — продолжил вождь (или кто он там).

При слове «друзья» Малак скривился. Арамей заметил это, хмыкнул и продолжил:

— Но они запросили очень большую цену. Покажи, на что ты способен, и ты не пожалеешь. У тебя будет хорошая лёгкая служба, вдоволь доброй еды и вино по праздникам.

— Пусть мне развяжут руки, — потребовал Малак.

Он догадался, что, если он правильно покажет своё умение, то его, скорее всего, возьмут на службу стражником.

«Это лучше, чем таскать камни или работать в поле!»

Его развязали, и он, не меняя позы, ногой сбил шляпу с головы арамея. Окружающие завопили от восторга. В глазах потенциального хозяина появилось уважение.

— Дайте ему копьё, — приказал он.

Копьё принесли моментально. Тяжёлое римское боевое копьё с длинным четырёхгранным наконечником.

— Видишь вон того козла? — спросил вождь, отряхивая шляпу и водружая её на место, — Я всё равно хотел зарезать его сегодня. Убей его.

Малак прикинул вес и баланс копья, а также расстояние. Козёл стоял далековато, шагах в семидесяти. Отступив на три шага, финикиец разбежался и метнул неуклюжий снаряд. Копьё описало широкую дугу и пришпилило козла к пальме, возле которой он стоял. Мгновенная смерть! Все снова завопили, замахали руками, а вождь даже похлопал по плечу в знак одобрения.

— Отлично исполнено, Малх! Я тебя беру!

Он подошёл к берберам и принялся долго и яростно торговаться. Те упирались, размахивали руками. Малак индифферентно сел на песок, привалившись спиной к пальме. Подобрал упавший финик, съел. Прошло более часа, прежде, чем Шломо вернулся к Малаку.

— Эй, Шимон! — крикнул он, — Давай огонь!

Двое притащили переносную жаровню.

— Шломо! Я опасаюсь, вдруг он взбрыкнёт! — обратился к вождю тот, что постарше, седоватый и полный, — Прикажи связать его!

— Не надо, — покачал головой Шломо, — Он будет стоять смирно.

Малак понял, что его собираются заклеймить, тем самым утверждая статус раба, и встал. Что ж, он вытерпит боль, как полагается мужчине!

Раскалённое докрасна клеймо с шипением впечаталось в кожу левого предплечья. Буква «Алеф». Снова стать свободным теперь можно было только выкупившись у хозяина, или получив вольную в виде особой милости. Даже если бы удалось убежать и срезать клеймо, всё равно по шраму определят, что раб. А беглых рабов в этой стране, Римской провинции Иудее, или распинали, или принуждали сражаться в цирке! Хорошо ещё, если с людьми, а то и со львами. Задание Понтора откладывалось на неопределённое время. Придётся много думать, медитировать и молиться, дабы снова стать свободным человеком.

— Ну, вот и всё, — удовлетворённо бормотнул Шимон, — Эй, кто там! Покажите парню, где ему спать и накормите!

Две недели Малак отсыпался и отъедался, ибо делать его ничего не заставляли. Ну, разве что, несколько вёдер воды принести повару — и всё! Кормили сытно, но однообразно. Малак не унывал. Шломо поведал ему, что скоро они отправятся в Иерушалаим. Он был работорговцем и каждый, или почти каждый день покупал по дешевке новых рабов у кочевников. Их набралось уже с полсотни, самых разных племён и народов.

На шестнадцатый день, наконец, караван выступил в путь. Арамеи ехали на верблюдах и конях, немногочисленные женщины и дети — на повозках, запряжённых мулами. Рабы и Малак шли пешком. Небольшое стадо коз гнали шестеро подростков.

Несмотря на верёвку на шее, связывающую его с десятком других рабов, идти не было трудно, ибо никто не подгонял. Кормили хорошо, воды тоже давали вволю. По вечерам разрешали разжигать костры — один на десять человек, ибо ночи были прохладные. Среди рабов было несколько финикийцев, но Малак предпочёл не общаться с ними, и не открыл им свой статус жреца. Пути их разойдутся на невольничьем рынке.

Наконец, за очередной бухтой, завиднелся город. У Шломо там, как выяснилось, имелся дом с пристроенным на задах просторным бараком без окон. Верёвки сняли. В бараке имелось для сна большое количество соломы. Другой мебели не было. Впрочем, в углу была объёмистая кадка, а в другом углу две параши.

— Вот, располагайтесь, — повёл рукой Шимон, — Огонь разводить нельзя. Эй, вы, трое! Оба бегом ко мне!

Взяв четырёх рабов, он вскоре вернулся с восемью вёдрами воды, потом ещё с восемью. Кадку наполнили до краёв.

— До вечера помойтесь хорошенько, — приказал Шимон и ушёл.

Вместо мочалки пришлось тереть тело пучками соломы, но это было лучше, чем ничего. Утром пришёл цирюльник и сбрил всем все волосы: и бороды, и на головах, и на лобках. Одежду забрали два стражника, они же выдали куски чистой ткани — набедренные повязки. Такие, вот, простые средства от паразитов. От глистов три дня давали сильно наперченную пищу, от которой огнём горело во рту, а во время оправки — и в заднице. Малак слегка удивился, ибо перец был очень дорог. Но он понимал хозяина: здоровые и сильные рабы принесут больше прибыли.

А Шломо тем временем встретился в таверне Кривого Люция с Исааком, управляющим первосвященника Каиафы.

— Какое вино ты предпочитаешь сегодня, уважаемый Исаак?

Исаак был пожилым (ему перевалило за сорок) вольноотпущенником, а потому привычки выпендриваться не завёл.

— Красное с виноградников Галилеи отлично подойдёт, достопочтенный Шломо.

Рабыня принесла кувшин и два глиняных стакана. На закуску — финики, козий сыр и лепёшки.

— Прекрасная нынче погода, — открыл разговор Шломо, отправляя в рот финик.

Исаак посмотрел на безоблачное небо и усмехнулся:

— Слишком много солнца. Небольшой дождик не помешал бы: овечкам нужна зелёная травка.

— На кой тебе дождик? — притворно удивился Шломо, — Ведь, ты же затеял ремонтировать крышу во дворце! Она же в дождь протечёт!

Исаак смущённо потупился. Хозяин и в самом деле велел привести крышу в порядок, но это было всего два дня назад, и работы ещё не начались.

«Откуда он узнал? Впрочем, какая разница!»

Шломо, понизив голос, значительно поднял палец:

— Что такое дырявая крыша, уважаемый Исаак? Ну, кроме неприятных протечек?

— Что? — туповато переспросил тот.

— Да то! Угроза безопасности! Воры, а то и кто похуже, могут проникнуть во дворец и напакостить! Его Преосвященство Каиафа будет сильно недоволен.

Не давая управляющему опомниться, Шломо развил наступление:

— А, значит, охрану дворца необходимо усилить.

— Да, неплохо бы. У меня неделю назад умерло два стражника… от поноса.

— Вот! А у меня есть замечательный раб! Он не просто стражником, а даже телохранителем будет прекрасным. Владеет и мечом, и копьём, и даже… Он убил двоих упитанных берберов двумя ударами кулака! А с моей головы сбил шляпу. Ногой! Затем копьём убил козла на восьмидесяти шагах! И может двигаться быстро, как гепард!

Исаак впечатлился. Да, такой боец в хозяйстве не помешал бы! Телохранителей у первосвященника было восемь… И ни один из них не владел приёмами рукопашного боя!

— Кто такой?

— Финикиец.

— Посмотреть бы надо, а?

— Ой, ну конечно! Как говорится: свой глазок — смотрок!

И они, допив вино, отправились смотреть на чудо-бойца.

Дома Шимон получил от хозяина указание привести Малака в беседку.

— Вот! — гордо показал на кандидата в стражники Шломо.

Исаак внимательно осмотрел товар. Рост — чуть выше среднего. Жилистый, гибкий. Смуглый… нет, не смуглый, а сильно загорелый. На голове и бороде пробивается рыжеватая щетина.

— Знаешь ли латынь?

— Да.

— Как твоё имя?

— Малак бен Амон.

— Сколько тебе лет?

— Двадцать пять.

— Какому богу или богам ты поклоняешься?

Вопрос был важный. Культ Баала и Астарты был запрещён римлянами, и признаться в этом значило… ну, короче, могли возникнуть неприятности.

«О, Баал! Прости меня за сокрытие моей преданности к тебе!» — вознёс короткую молитву Малак, а вслух ответил:

— Я огнепоклонник.

Исаак удовлетворённо кивнул.

— Покажи зубы.

Зубы оказались здоровыми.

— Шломо, пусть ему дадут палку, и поставь против него троих своих стражников. Тоже с палками.

— Не много ли будет? — с сомнением почесал в затылке хозяин испытуемого.

Исаак пожал плечами:

— Если он так хорош, как ты его рекламировал, то справится, и я куплю его.

Шломо велел привести трёх стражников и шепнул Малаку:

— Постарайся не убить и не покалечить моих людей.

Малак кивнул, показывая, что понял.

Ему дали палку длиной в полтора локтя. Такими же были вооружены противники. Все трое были в кожаных доспехах, крагах и поножах. Малаку же предстояло сражаться голым.

Все вышли на середину посыпанного песком двора. Слуги и члены семьи, предвкушая бесплатное развлечение, высыпали из дома и возбуждённо галдели.

— Начинайте! — махнул рукой Шломо.

Стражники только и успели, что принять боевую стойку. Затем на них налетел вихрь. Бац, бац, бац — и все трое оказались на земле. У одного был сломан нос, у другого на лбу на глазах вырастала огромная шишка. Третьему повезло больше, чем его товарищам: он получил удар торцом палки в солнечное сплетение, вырубивший его, несмотря на кожаный нагрудник.

Шломо скосился на стоящую около беседки клепсидру*. Схватка заняла всего четыре капли!

*клепсидра — водяные часы с градуированными колбами. Одна капля соответствовала пяти секундам. Довольно точный измеритель времени.

— Быстро, да? — повернулся он к Исааку.

Вид у того был ошарашенный.

— Да… уж…

Встряхнувшись, Исаак приступил к делу:

— Какая же твоя цена будет, достопочтенный Шломо?

Тот приосанился:

— Ну… как отдать! Товар, можно сказать, уникальный. За него и сто динариев* мало. Только для тебя, Исаак: девяносто.

За эти деньги можно было купить семь, а то и восемь сильных рабов, или четыре красивых девственницы, или трёх быков.

*динарий — серебряная монета, 4.6 г серебра

— Неужели ты не боишься гнева Яхве? Он же обязательно накажет тебя за такую необузданную жадность! — закатив глаза в притворном ужасе, завопил Исаак, — Двадцать!

— Не надо, не надо! — отстранился Шломо.

— Чего не надо?! — растерялся Исаак.

— Брызгать слюной не надо! А твоя шутка о двадцати динариях мне не понравилась. И, вообще, с деньгами не шутят! Почему бы тебе не предложить более серьёзную цену?

— Тридцать пять!

— Ой, я сочувствую, что тебя душит жаба, а потому сбавлю: восемьдесят восемь!

Они торговались до темноты. Тем временем стражники очухались. Малак с помощью двух палочек ловко вправил сломанный нос. Затем наступило время вечерней трапезы, и он ушёл в барак.

Наконец Шломо предложил:

— Я напишу тебе расписку на шестьдесят три динария, а ты мне дашь пятьдесят три. И мне, и тебе будет хорошо!

Исаак подумал и согласился.

Уже в темноте Иосиф привёл Малака во дворец первосвященника, где представил его начальнику стражи.

— Вот, Тит Марцелл, новый стражник. Сильный, ловкий и быстрый, как гепард. Звать его Малк. Он финикиец.

Тит Марцелл был римлянином, бывшим старшим декурионом восьмого легиона. В легионе он прослужил шестнадцать лет, а потому знал толк в бойцах. Одного беглого взгляда хватило чтобы понять, что финикиец сто́ящий. На его зов пришёл заспанный кузнец и, зевая, надел Малаку на шею железный ошейник.

— Клеймо — клеймом, а ошейник — для солидности, — пошутил Тит, и сам же улыбнулся своей шутке, — Следуй за мной, Малх. Утром приступишь к службе.

Малак не возражал: Малх — так Малх.

В казарме он со вздохом облегчения вытянулся на ложе, холщовом матрасе, набитом свежим сеном.

Так началась его новая жизнь.

Глава четвёртая

Проснувшись утром, Николай обдумал сон про приключения финикийского жреца. Никогда ничего подобного он не видел и даже представить не мог! Древний Рим, надо же! Ну, не Рим, Иерушалаим, но всё равно, римская провинция.

«Рабство… А что, не так уж плохо! Кормят, одежду дают, жилплощадью и работой по силам и способностям обеспечивают. Вот, только, согласия не спрашивают, да»

Во время завтрака (яичница с колбасой) поражался яркости и отчётливости сна: даже запахи пота, крови и падали ощущались!

Придя на службу, посетил оперативку. Самому отчитываться не пришлось.

— Нас озаботили новым делом, — уже в самом конце совещания информировал сотрудников Гогорь, — В последнее время активизировались фальшивомонетчики. Лепят и наши деньги, и не наши. Нас попросили помочь. Надо выяснить источник, сеть торговцев, ну, и типографию.

Он в упор посмотрел на Николая:

— Вы, товарищ Большой, и займётесь этим.

Наш лейтенант крепко задумался над новым заданием. Самым логичным было выйти на поставщика… ну, а там видно будет! Первым делом пошёл посоветоваться с экспертом-криминалистом Симоняном.

Тот сидел у себя в лаборатории, смотрел в микроскоп. Из радиоприёмника гремела органная музыка: кантата си-бемоль-мажор, или что-то вроде.

— Ашот Самвелыч! Мне, это… консультация ваша нужна, — дотронулся до его плеча Николай.

Симонян дёрнулся:

— Ой, что ж ты так подкрадываешься! Я чуть инфаркт не схлопотал!

— Пардону просим, — извинился пришелец.

Убавив громкость, светоч криминалистической науки закурил, чтобы успокоить нервы, и предложил:

— Излагайте, сударь.

Николай потёр лоб, концентрируясь:

— Мне надо внедриться к фальшивомонетчикам, а я о них ничегошеньки не знаю. Просветите, пожалуйста, какие у них хитрушки во время сбыта, жаргон, там… и вообще.

Симонян покивал.

— Перво-на́перво пойми главное, Коля: фальшивые деньги подразделяются не хорошие и плохие. Плохие можно отличить по неправильному цвету, по отсутствию металлических вставок, по качеству бумаги и краски. Часто подводит рисунок. Сколько-нибудь серьёзной проверки они не выдерживают. Обычно их втюхивают крестьянам на рынке.

Он закурил новую папиросу и продолжил:

— Хорошие подделки обладают почти всеми свойствами настоящих: и бумага, и краска, и рисунок, и вставки. Отличить их он настоящих очень трудно, некоторые даже ультрафиолетовый тест выдерживают. Считается, что такие можно сделать, только вступив в сговор с работниками Гознака. Сам понимаешь, состав краски и прочих защит, а также бумаги есть государственная тайна.

— А как насчёт модных убитых енотов? — уточнил слушатель.

— Ну, там одновременно и сложнее, и проще. Дело в том, что доллары печатает негосударственная организация. Что ты так смотришь? Частная компания! Всех секретов американских денег не знает полностью никто. Семь человек, семь так называемых «гномов» знают секрет совокупно. Тем не менее, несмотря ни на что, неоднократно имели место хищения клише, бумаги и краски. Ну, и подкуп. Самые лучшие подделки печатает государство, потому что у него возможности неограниченные: Ливия, Турция, Иран, Ирак. Их подчас даже американское казначейство различить от настоящих не может. Только по номерам определяют, что официально такие не выпускали.

Николай содрогнулся, представив такое своим живым воображением.

— Как правило, реализация долларовых фальшаков хорошего качества происходит через маленькие частные банки. За мзду, конечно. За процент. А те уже пускают их малыми партиями в обменники, закупают товары, в основном у мелких бизнесменов. Дорогие товары: машины, меха, иногда золото. Не морковку, в общем. Их ловят, конечно, и вешают огромные срока, но, сам понимаешь… слишком выгодный бизнес.

Николай всё тщательно законспектировал.

— Так, что вы мне посоветуете, Ашот Самвелыч? С чего мне начать? Ну, в образ войти?

— Если ты хочешь выйти на реализаторов… Понадобится большая партия купюр хорошего качества. Нет, не годится! Наоборот, ты должен проявить заинтересованность в приобретении очень большой партии качественных фальшаков.

— Большая партия? А зачем мне она? — напрягся опер, — Что мне с ними делать, с фальшивыми убитыми енотами?

— Ну, скажем, для покупки оружия.

— Оружия?!

— Ага! Но не ружьев, а танков и пушек.

И Николай ушёл к себе. По дороге зашёл в служебную библиотеку, чтобы взять что-нибудь почитать для общего развития. Узнал интереснейшие вещи! Например: монеты принялись подделывать сразу же, как только Лидийский царь Крез начал их чеканить! Помимо чеканки монет из неправильного металла, применялось также обрезание, что привело к появлению ребристого гуртика. Бумажные деньги, поначалу не обладавшие совершенной защитой, в России подделывали очень широко. Целые деревни были заняты этим выгодным промыслом.

Весь остаток дня Николай изобретал схему, для которой ему могли понадобиться фальшивые доллары. Несколько миллионов. Надо же быть готовым к тому, что поставщики спросят: «А зачем тебе столько много?»

Потратив весь день на подготовку и вхождение в образ, отправился вечером в сквер Большого Театра, где, по оперативным данным, собирались криминальные элементы. Присев на скамейку, стал присматриваться к публике. В сквере отдыхало с дюжину человек, включая трёх девушек и одну тётку постарше. Все они никаких подозрений не вызывали. Николай приуныл: как с продавцом на контакт выйти? Но через четверть час к нему подошёл средних лет дядька.

— Эй, симпатичный! — приветливо окликнул он Николая, — Скучаем, как бы? Как насчёт коньячку хорошего со мной попить, музычку послушать?

— Я… это… Нет! — отрицательно покачал головой замаскированный милиционер.

Дядька присмотрелся, сочувственно кивнул:

— А-а, понятно…

И отошёл. А через пять минут подошла средних лет тётка. Она была одета в дорогое тёмно-серое платье и итальянские туфли. Через плечо висела сумочка, тоже дорогая, в тон платью.

— По делу сидишь, или просто так? — как бы, между прочим, обронила она, присаживаясь рядом.

— Ну… по делу, — подтвердил Николай.

— Ты не здешний. Я тебя раньше не видела.

— Ага, я с Саратова… недавно приехал.

— В Липках давно гулял?

Николай понял, что это проверка. Саратов он знал хорошо, учился там на курсах переподготовки перед Афганом. А Липки — это городской парк.

— Ну, как давно… Дней восемь тому.

— А сколько ходу оттуда до рынка?

— Тридцать три минуты, — буркнул знаток города, — А на третьем троллейбусе восемь. Ты что, сходить туда хочешь?

Тётка засмеялась:

— Да это я так просто, — и прямо спросила:

— Что надо, Федя*? Чего вынюхиваешь?

— Мне сказали, что здесь фокусник ходит, который цветные фантики может обменять, — уклончиво ответил Николай.

— Какие ещё фантики? — сделала вид, что удивилась, тётка.

— Такие! Зелёненькие.

— Нету его сегодня. Ушёл уже.

— Жаль…

Тётка встала.

— Приходи завтра в это же время, Федя. Я скажу, кому надо. Тебе сколько пальцев?

Николай сообразил, что его спрашивают, сколько долларов.

— Ну, скажем, три тонны. Для начала. Испытать же надо, твёрдые пальцы или нет. А там видно будет. Может, и в сто раз больше закажу!

— Твёрдые, твёрдые. Ты цены-то знаешь?

— Знаю.

Тётка отошла. Николай посидел ещё полчаса.

«Значит, завтра… Ну, и хорошо! Главное, я подозрений не вызвал!»

*Федя — клиент, жаргон

Назавтра, почитав спецсправочник по валюте и проконсультировавшись ещё разок у Симоняна, Николай снова пришёл в сквер. Давешняя тётка возникла за его плечом через три минуты.

— Пойдём, — кивнула она.

И они подошли к неопределённого возраста мужчине, одетому в джинсы и поношенный пиджак. В руках у него ничего не было: ни портфеля, ни сумки.

— Вот, Толян, привела. Интересовался вчера на три штуки пальцев.

Толян окинул Николая беглым цепким взглядом и, сделав приглашающий жест, пошёл в сторону Кузнецкого Моста. Идти пришлось не очень далеко, с километр. Открыв припаркованный москвич, Толян сел за руль. Николай, подумав, сел на заднее сиденье. Попетляв по центру (ехали молча), выехали на Ленинский проспект. На Площади Гагарина остановились, заехав в какую-то тёмную арку. Николай заметил две притаившиеся в углу тени. Ага! Ну, понятно, дело-то серьёзное, как без страховки?

— Давай бабки! — потребовал Толян.

— Э, дорогой! Посмотреть бы сперва надо, да?

— Вот, — протянул ему через плечо пачку торговец зелёными фантиками.

Зажгя верхний свет, Николай внимательно осмотрел купюры. На вид убитые еноты выглядели вполне прилично. Но возникли сомнения: нужная шершавость краешка была… скажем так, не выражена. Рассмотрел одну полусотенную бумажку на свет. Вроде, нормальные водяные знаки. Послюнил спичку, помусолил: на спичке осталась краска!

— Ты что ж, сука, мне фуфло втюхиваешь? — рыкнул Николай.

Толян дёрнулся открыть дверь, чтобы выскочить, но в затылок ему упёрся ствол револьвера. Николай позаимствовал неисправный наган в музее криминалистики на такой вот случай.

— Сиди, где сидишь! Завалю! — зловеще предупредил он.

— Да я… да ты чо… — заскулил прохиндей.

— Через плечо! Краска некачественная! Печать плохая — два! А бабки хочешь, как за правильные листы!

— Да мы же думали, что ты лох саратовский… Прости, братан, ошибочка вышла!

— Ага, саратовский, но не лох. Короче: хороший товар есть?

— Есть, как не быть!

В ладонь легла другая пачка. Она выдержала все органолептические проверки.

— Ну, вот, другое же дело! Теперь слушай сюда: мне надо двадцать два лимона. Половину розничной цены плачу. Рыжьём*! Во, смотри! Договоримся? У меня пятьдесят кило.

*рыжьё — золото, жаргон

На переднее сидение лёг десятикилограммовый слиток золота. Поддельный, конечно, позаимствованный на Мосфильме.

Толян покрутил головой:

— Не, мне столько не поднять…

— Жаль, — вздохнул Николай, — Ну, тогда поехали обратно.

— Погоди! Есть человек… Послезавтра позвони мне в полдень, лады?

Записав телефон и пароль, Николай велел довезти его до метро. Дело сдвинулось с места! Появился шанс выйти на крупного оптовика.

Ночью приснился необычный сон: на Калининском проспекте, у кинотеатра «Октябрь» к нему подошёл древнеримский центурион в доспехах и шлеме с гребнем из конского волоса. Подмышкой у него была амфора литра на три. Центурион, горячась, тыкал пальцем в свою кирасу и повторял:

— Armis! Armis!

Утром Николай в служебной библиотеке не без труда разыскал словарь латинского языка, напечатанный аж в 1899 году. Перелистав пожелтевшие страницы, нашёл нужные слова: «Armis — доспѣхъ, броня». Раскинув мозгами, дотумкал: на встречу с бандитами необходимо надеть бронежилет! Ну, и оружие взять.

— Ну, что, товарищ Большой? Какие есть идеи насчёт фальшаков? — спросил его Гогорь после оперативки.

Они были в кабинете одни. Конечно, и тот, и другой ручались за товарищей, но — конспирация есть конспирация. Ни к чему людям знать, что им не положено.

— Вышел вчера на рядового продавца. Заинтересовал предложением купить за золото двадцать два миллиона купюр хорошего качества. Он признал, что столько ему не поднять — это же большие деньги, за них город Малоярославец можно купить, но обещал поговорить с кем надо. Есть, дескать, человек. Завтра нужно будет позвонить и договориться о встрече. Сильно надеюсь, что клюнут. Необходимо подготовить куклу… куклы. В смысле, пятьдесят килограммов бутафорских слитков с клеймами. И мне понадобится напарник, а также бронежилет и ствол.

Гогорь закурил, и некоторое время молчал, прикрыв глаза. Лицо у него при этом было грустное.

— Одного напарника мало, — твёрдо сказал он, докурив папиросу, — В помощь тебе даю прапорщика Жильцова, он тоже Афган прошёл, не дрогнет. А ещё страховать вас будет ОМОН. Они незаметно на место заранее приедут. Насчёт кукол я договорюсь с Мосфильмом, к завтрему будут готовы.

И Николай пошёл получать бронежилет и оружие — табельный пистолет Макарова. Встретил и проинструктировал Жильцова. Тот был старше годами, худенький и малорослый, но за четыре года службы в Афгане имел орден Красной Звезды и медаль «За Отвагу». Две.

Вникнув в суть предстоящей операции, прапорщик серьёзно пристукнул ладонью по столу:

— Оприходуем гадов, товарищ лейтенант! А кого не оприходуем, тех порвём! Не сомневайтесь!

Бронежилеты выдали кевларовые, с титановой пластиной, прикрывающей сердце.

— Называется «Кора», третий класс защиты, — пояснил завскладом вооружений, — Удержит нож, пулю из нагана и макарова. Но АКМ и «Стечкин», а также «ТТ» его, увы, пробивают.

Николай подумал, и предпочёл взять на задание «Стечкин» вместо табельного макарова. Автомат бы ещё лучше, но его под пиджаком не спрячешь.

В ту ночь снов не было никаких. Да Николай и не стремился их увидеть. И в транс не входил.

Утро того же дня.

Толян сидел на оперативке у босса. Тот внимательно слушал отчёты сотрудников по вчерашней реализации и, судя по всему, был доволен тем, как идут дела. Объём продаж неуклонно повышался за счёт развития в стране мелкого бизнеса и участившихся поездок граждан, в большинстве — челноков, за рубеж. Дошла очередь и до Толяна.

— Вчера вечером один мужик пришел за тремя тоннами зелени с перспективой на сотню. С подачи Нинки. А когда до дела дошло, он на качество возмутился и мне в затылок наган навёл. Ну, я ему правильный товар предложил, а он и говорит: есть рыжьё, пятьдесят кил. Сменяю на хорошую зелень за половину розничной цены. Я ему объяснил, что мне столько не поднять, но поговорю, с кем надо. Завтра договорились созвониться.

Босс, Фархад Субханкулов, задумался.

— Как фраер обозвался?

— Никак, Фархад Магомедыч.

— Что ты за фраера знаешь?

— Только то, что он саратовский, — развёл руками Толян, — В Москве недавно.

— А половину розничной цены он хочет от рыжья или от зелени?

— От зелени, конечно. Дескать, партию большую берёт, вот и хочет скидку.

Фархад задумался снова.

«Саратов… Нет, ничего не отзывается. Пятьдесят кило золота в слитках… Откуда? Это может означать только одно: ограблено хранилище Госбанка. В Москве о таком не слыхали. Стоп, стоп! Вроде, был слушок насчёт Баку… там братва банк распечатала. Неужели этот? Интересно, зачем ему столько зелени? Только одно: оружие. Сейчас его и в Киргизии, и в Узбекии можно неплохо взять и навариться. Значит, у него мощная команда, в одиночку такими делами не занимаются. И, ведь, возник как прыщ на ровном месте! Ничегошеньки неизвестно! Значит, всё-таки новичок?»

Он потеребил чётки, чтоб легче думалось.

«А если это подстава ментовская? Как быть? Да забить стрелку в безлюдном месте, чтобы со всех сторон голое поле! Чтобы засаду исключить! А пятьдесят кило золотишка жаль упустить. Аллах жирный кусок пирога не каждый день посылает! Но отдавать по дешёвке зелень, хотя бы и мутную, хотя бы даже и за рыжьё… жалко! Долгосрочное сотрудничество налаживать резона нет, он одноразовый федя. Значит, саратовца придётся заколбасить. Бизнес, ничего личного».

— Ладно, Толян. Скажи ему, что мы согласны за пятьдесят кило двадцать лимонов лучшего качества отдать. Не уступай. Скажи, что лучше он нигде на Москве не найдёт. Если согласится, то пусть привозит товар послезавтра в Измайловский парк, там справа от ворот большая поляна с прудом. На берегу пруда и встретимся. В девятнадцать ноль-ноль. И не больше, чем вдвоём! Если больше, то дела не будет. От нас, скажи, тоже двое будет.

— Я всё понял, Фархад Магомедыч!

Субханкулов, как выражаются средства массовой информации, был человеком трудной судьбы. Уроженец Ашхабада, он в детстве лишился родителей и вкусил прелестей воспитания в детском доме. Детдом был в Ростовской области. Маленького, не говорящего по-русски, смуглого мальчишку, пинали первое время все, кому не лень: и сверстники, и ребята постарше. Просто так, чтоб поиздеваться. Дети — народец жестокий. Отнимали пайку, и Фархад часто сидел голодным. Пришлось воровать. А через год десятилетний инородец заставил себя уважать, перебив арматурой ноги двоим самым активным своим палачам. Сошло с рук, ибо по возрасту он был неподсуден. После этого издевательства прекратились, но воровство уже вошло в привычку и со временем стало его ремеслом. В семнадцать лет попался на квартирной краже, получил первый срок — три года. В колонии для несовершеннолетних преступников очень быстро завоевал авторитет неукротимостью характера и принципиальностью, в смысле, неукоснительным следованием воровским законам, что редкость у подростков, особенно первоходов. Второй срок, восемь лет, за вооруженное ограбление инкассатора, отсиживал в Мордовии, на усиленном режиме. Там ему за попытку побега и драку с конвоем присвоили почётную и гордую кличку Демон. В той драке он умудрился покалечить двоих солдат: одному выбил глаз, другому сломал нос деревянным кастетом. Конвойные озверели и едва не затоптали Фархада насмерть, но он не только выжил, но и поправился. Судья дал новый срок, во время которого воровская сходка присвоила Демону высокий ранг «Честного жулика».

Последние шесть лет, с самого начала Перестройки, за глупости которой правоверный гражданин Субханкулов ежедневно благодарил Аллаха, Демон посвятил себя торговле фальшивыми долларами. Налаженные на зоне связи помогли организовать доставку в Москву крупных партий из Турции и Ливии. Даже из Афганистана и Ирана возили, но не так много. Эти подделки были высочайшего качества, сделанные на государственном уровне. В московской подпольной типографии в две смены изготовляли фальшивки качеством пониже, но всё равно хорошие. Прибыль была огромная. В советской империи, распавшейся на суверенные республики, царил беспорядок (мягко говоря) и растерянность властей, что сильно облегчало «работу», в смысле, транзитные перевозки и сбыт.

План предстоящей операции был такой: рано утречком в засаду сядет снайпер, он же наблюдатель. Если вдруг что, он даст сигнал по рации. С собой Демон решил взять Толяна и ещё троих, с автоматами.

«Толян сказал, что у фраера наган… А серьёзные люди, тем более менты, с наганом на серьёзное дело не ходят! Значит, просто залётный. Не лох, но новичок однозначно. Даже если уговор нарушит и притащит с собой лишних, то положим всех, только и всего. Но зелень придётся брать всерьёз, чтоб показать».

На следующий день Николай с телефона, снабжённого антиАОНом, позвонил по продиктованному Толяном номеру.

Гудки, гудки…

— Алё! Ето ктой-то? — раздался старушечий голос.

— Кто надо! — грубо ответил Николай, — Мне Толяна позови!

— Щас…

Стукнула положенная на стол трубка. Ждать пришлось минуты три.

— Алё?

Это был Толян.

— Вот, звоню, как договаривались.

— Ага. Слушай сюда, саратовец: товаром даём двадцать лямов.

— Сколько, сколько!?

— Ты слышал. Двадцать. — ухмыльнулся в трубку Толян.

— Что-то маловато…

— Счёты возьми! Сам же сказал давеча: половину от розничной цены. Оно столько и выходит. Лучше условий не найдёшь, хоть обыщись.

— Ладно, пей мою кровь… Где и когда?

— От ворот Измайловского парка направо поляна большая и пруд. Так на берегу, значит, пруда. В девятнадцать ноль-ноль. Наших будет двое. Ты тоже вдвоём приходи, а то дела не будет.

— Понял.

Клик! Связь разъединилась.

Наступил день Х. ОМОН занял позицию ещё ночью, выкопав схроны рядом с прудом. Девять бойцов были вооружены автоматами и гранатами, один разместился чуть поодаль со снайперской винтовкой. Пришедшего на рассвете и залезшего на сосну снайпера заметили сразу, но трогать не стали.

В полдень, как и было задумано, на поляну въехал автомобиль. Обычный с виду уазик армейского цвета, но бронированный. Его Гогорь выпросил на денёк у инкассаторов. С него сняли мигалку и закрасили надпись «ИНКАССАЦИЯ» на бортах. Номер тоже сменили. Частному лицу купить такое транспортное средство у деградирующей армии было несложно. За рулём сидел Валера Жильцов, Николай — рядом.

Снайпер Куря сразу же доложил:

— Седьмой, седьмой! Я третий. Вижу УАЗ номер… Пердит по страшной силе! В нём двое. Один, по описанию, Саратовец. Покрутились у пруда и уехали. Приём!

— Принято. Отбой, — услышал он в ответ.

— Фархад Магомедыч! Куря звонил. Видел у пруда Саратовца на уазике убитом. Осматривался, значит, — вбежал в кабинет порученец Шрам, прозванный так за рубец на лице.

— Скажи, пусть номер срочно пробьют!

— Понял, щас сделаем!

К сожалению, у бандитов имелись в милиции возможности установить и владельца по номеру автомобиля, и номер телефона. Стоила такая услуга не очень дорого.

— Фархад Магомедыч! Номер принадлежит Смирнову Роману Валерьевичу, 1922 года рождения, адрес: Калужская область, Думеничи…

«Машина с калужскими номерами… убитая… Думеничи… Нет, точно, не мент! Они на дохлых аппаратах не ездят. Ждём…»

Николай, прилёгший отдохнуть после обеда, дабы набраться сил перед операцией, был вырван из дрёмы дребезжанием дверного звонка. Ругнувшись, он встал с дивана и босиком прошлёпал в прихожую.

— Кто там? — спросил он, ибо глазка в двери не имелось.

— Это я, Коля! — раздался голос Лены, бывшей жены.

Вот это да!

Они развелись в конце восемьдесят девятого, когда Николай пришёл из Афганистана. Жена объяснила, что полюбила другого человека. Умного, красивого, ласкового и щедрого. И богатого, к тому же. Человек занимался куплей-продажей чего попало и всего подряд, и ездил на подержанном Мерседесе. Николай не сильно огорчился расставанию, ибо так и так отвык от жены за два года разлуки.

— Любовь без радости была, разлука будет без печали, — объяснил он Лене напоследок.

Отношений всё это время они не поддерживали. И тут — на́ тебе!

Николай открыл дверь. На пороге стояла Лена с двумя чемоданами в руках.

— Я к вам пришла навеки поселиться! — процитировала она с бледной улыбкой роман «Золотой Телёнок».

Николай обалдел, офигел и впал в ступор одновременно. И челюсть отвисла. Пауза затянулась. Лена нахмурилась:

— Так, впустишь или нет?

— Э-э… ну, входи…

Лена вошла и безошибочно отправилась в комнату Николая, хотя ранее там никогда не была. Из кухни выглянул Артемий Харитонович:

— Ой, здрассьте! Пардон, мадам, я без галстука.

Величественно кивнув ему, Лена вошла в комнату и села на диван. Её улыбка стала ещё шире, но в ней усматривалась какая-то неискренность.

— Что случилось-то? — озабоченно поинтересовался Николай, подтягивая сползающие треники.

— Жить негде, вот, что, — развела руками Лена, — Мишу две недели назад посадили… Десять лет с конфискацией всего имущества. И квартиру тоже. А я там не прописана. Мы же с ним… как это… в гражданском браке жили-были. Вот и выселили меня. А квартиру, которую ты мне оставил, я ещё когда продала…

— Бывает, — кивнул Николай сочувственно, — У тебя теперь два пути: снять квартиру в Москве или в Подмосковье.

— Да на какие шиши? Я же не работаю нигде… временно.

Лена после окончания школы не работала ни дня. Сначала жила на содержании у родителей, а потом — на содержании у Николая.

— Ну, тогда езжай к маме в Вологду.

После смерти мужа бывшая тёща, Маргарита Куприяновна, обменяла двухкомнатную квартиру в Москве на двухкомнатную же квартиру в Вологде, где жила старшая сестра. С о-очень большой доплатой обменяла! Кстати, Николай ей сильно помог.

— В какую ещё Вологду? Я не хочу! — возмутилась Лена, — Буду у тебя жить!

Тут она прищурилась и жестом Шэрон Стоун из фильма «Oсновной Инстинкт» закинула ногу на ногу. Подумав, вкрадчиво, с намёком, добавила:

— Пока не надоем!

— Как? — поразился Николай, — Даже чаю не попьёшь?

Лена, поняв, что её чары не подействовали, нахмурилась:

— Ты что говоришь-то? Или ты не рад, что я к тебе вернулась?

— Не рад, — покаянно подтвердил Николай, — И жить ты здесь не будешь. Пойдём, я тебя на вокзал отвезу, а то мне скоро на службу.

— На какой ещё вокзал!?

Лена не ожидала такого категорического отпора.

— На Ярославский, какой же ещё!

Залившись слезами, бывшая жена долго уговаривала её понять, простить и оставить жить, но Николай был твёрд, как кремень. В результате всё-таки отвёз интриганку на вокзал, и даже билет до Вологды купил. В плацкартный вагон. Помахав кепкой на прощание, побежал к машине. Времени до начала операции оставалось в обрез.

Глава пятая

Резко затормозив перед отделом, аж занесло немного, Николай кинулся к уазику. Жильцов уже прогревал мотор.

— Я уж хотел начать волноваться, товарищ лейтенант!

— Ой, потом расскажу…

Быстренько облачившись в бронежилет, надел поверх него рубашку и, для конспирации, джинсовую куртку капитана Шмыгайло. Она была на два размера больше и отлично маскировала броник. Спереди сунул за пояс давешний наган (отвлекающий манёвр). Стечкина примостил между лопаток. За голенище натовского десантного ботинка засунул штык-нож.

— Поехали!

Испуская клубы сизого дыма (Валера нарочно подлил масла в бензобак, чтобы создать впечатление убитого двигателя), машина тронулась с места.

Отдышавшись, Николай с тоской понял, что из-за всей этой суеты не сходил в туалет.

«Как-нибудь до места дотерплю, там и отолью!»

А вслух сказал:

— Ехай быстрее!

— Так, вроде нормально успеваем, товарищ лейтенант? — удивился Жильцов.

— Успеваем-то, успеваем, только мне попысать надо перед делом. Позарез!

— А, понял! — улыбнулся Валера и прибавил газу.

Вот и Измайловский парк. Въехали в ворота, вскоре повернули по грунтовой дороге направо. Поляна. На берегу пруда никого!

— Вон он! — возбуждённо показал пальцем Толян на миновавший их уазик.

Он и Демон сидели в кабине тоже уазика, но «головастика», угнанного Шрамом два часа назад у Парка Культуры. Трое бандитов с автоматами, Шрам, Серьга и Вольт, притаились в кузове под брезентом.

— Ага! Выжди пару минут и потихоньку за ними, — приказал Демон, передёргивая затвор автомата.

Он повернулся к Толяну:

— Значит, так: ты идёшь к нему и убеждаешься, что рыжьё правильное. Даёшь отмашку — и мы валим обоих. Сигнал такой: я бибикну два раза, как бы в подтверждение, а ты сразу падай на землю.

— Понял, Фархад Магомедыч, — слегка побледнел Толян.

Подъехав к пруду, Николай вышел из машины и подошёл к кустику ракиты. Расстегнув штаны, с наслаждением принялся отливать. Из-под куста раздались приглушённые ёпэрэсэтэ, круто замешанные на горькой обиде:

— Что же вы, товарищ, мочитесь в одну точку, прямо мне на голову? Вы помахивайте, помахивайте!

(перевод с матерного на русский Автора)

— Ой, что пардон, то пардон! — извинился Николай и направил струю в сторону.

А тут и головастик подъехал и встал метрах в сорока. Николай распахнул куртку, чтобы револьвер оказался на виду, и быстрыми шагами подошёл к водительской двери. Валера шёл следом, отступя на два шага. На поясе у него висел кавказский кинжал.

«Ага, Толян за рулём. А второй, похоже, хозяин…» — сообразил Николай.

На пассажирском сидении восседал дядька лет сорока. Лицо худое, злое. Губы сжаты в ниточку. Глаза чёрные, с прищуром.

— Мне бы товар увидеть, — не здороваясь, потребовал Николай.

— Толян, покажи им, — спокойно сказал Демон, держа руки на виду.

Автомат со сложенным прикладом лежал под сиденьем. Предохранитель снят, патрон в стволе.

«Точно, лохи они. Кинжал, надо же! Вторую волыну не смогли найти!»

Толян вышел из кабины и, кряхтя, достал из кузова пять чемоданов.

— Открой! — приказал Николай, — Сначала вот этот!

Толян открыл. Пачки стодолларовых купюр.

— Валера, посмотри!

Прапорщик шагнул вперёд, сосчитал пачки, взял наугад одну, быстро пошелестел банкнотами. Затем проверил несколько штук ультрафиолетовым тестером.

— Нормально.

— Теперь этот!

Толян откинул крышку четвертого чемодана. Там тоже были доллары.

— Валера, проверь! — кивнул Николай, не спуская глаз с Демона.

Жильцов вскрыл выбранную наугад пару пачек. Такое же качество, как и в первом чемодане.

— Нормально.

Чемодан закрыли и поставили на траву вместе с остальными.

— Теперь бы надо ваш товар посмотреть, да? — выдавил из себя Толян.

Было заметно, что он боится: побледнел, покрылся крупными каплями пота.

— А как же! Свой глазок — смотрок!

Николай и Валера попятились к своему уазику и встали так, чтобы их прикрывали открытые двери.

— Валяй, проверяй!

На заднем сидении лежало две жестяных коробки, в которых перевозят золото. Толян взял ту, что с краю, с натугой поставил на траву, открыл. Три гознаковских слитка сверкнули в глаза. Клейма были правильные, но Толян достал из кармана пузырёк и капнул на гладко отшлифованную поверхность кислотой. Открыв вторую коробку, проделал то же самое. Николай смотрел спокойно: все куклы были позолоченные. Ох, не просто удалось Гогорю уговорить мосфильмовских бутафоров!

— Нормально… — с блаженной улыбкой пробормотал Толян и, повернувшись к хозяину, махнул рукой.

Дважды квакнул клаксон. Брезент в кузове встал дыбом, и трое бандитов, выпрямившись во весь рост, принялись наводить автоматы на уазик. Они не сразу адаптировались к солнечному свету, а потому промедлили самую малость.

Толян упал на землю.

И тут раздался громовой рёв мегафона!

— Бросить оружие! Милиция!

Валера Жильцов, несмотря на хрупкое телосложение, голос имел густой.

Бандиты на секунду опешили, но в следующий момент из кабины раздалась длинная автоматная очередь. Это Демон открыл боевые действия.

«Всё-таки подстава ментовская!»

Прапорщик Чикин, «державший» снайпера, увидел шевеление винтовочного ствола и спустил курок. Куря с воплем шлёпнулся на землю с десятиметровой высоты, но не весь: правая рука осталась на сосне.

Николай и Валера успели выхватить оружие и принять боевую стойку, слегка присев на полусогнутых ногах и держа пистолеты двумя руками. Пули застучали по уазику. Прицел у Демона был неважный, да и стрелял он второпях, поэтому в дверь, за которой прятался Николай, попало только дважды. Остальные пули просвистели над головой. Николай выстрелил в самого высокого бандита и попал в живот. Согнувшись, подстреленный перевалился через борт и заорал благим матом, суча ногами. Из-под земли возникли фигуры в камуфляже. При виде их двое в кузове бросили автоматы и подняли руки. Демон же продолжал стрелять сквозь ветровое стекло, пока не опустошил магазин. Он не надеялся застрелить всех и уйти, но багровая ярость понуждала его давить на спусковой крючок. Двое омоновцев получили по пуле: один в грудь, другой в голову. Но шлем и бронежилет спасли, хотя и было неприятно и больно. Сержант Локтев подбежал к пассажирской двери и нанёс удар в лицо негодяя стволом автомата. Щека Демона обагрилась кровью, и сознание покинуло его.

Переведя дух, Николай подошёл к омоновцам.

— Итак, что мы имеем?

Итог захвата был такой: раненый в живот Вольт и раненый в лицо Демон. И Куря без руки, но живой, ибо умудрился сверзиться в здоровенный муравейник. Шрам, Серьга и Толян не повредились, если не считать испачканных (угадайте, чем?) Толяновых штанов.

По рации вызвали «Скорую» и «Чёрный Воронок». Тем временем Николай, безошибочно определив Шрама как лидера, присел около него на корточки и задушевно предложил.

— Ну, рассказывай!

— Ничего я не скажу, волк позорный! — злобно буркнул Шрам.

— А ты подумай: если всё сейчас расскажешь, то оформлю тебе явку с повинной. Получишь десятку от силы, и за хорошее поведение досрочное освобождение. Упрямство же до добра не доводит: всё равно раскрутим ваши глупости, и влупят тебе судьи по самые помидоры, вплоть до пожизненного.

Шрам молчал. Конечно, десять лет меньше, чем пожизненное, но… Авторитета у него нет, всего один срок за плечами (два года), и тот по хулиганке. Коли на зоне узнают, что он всех сдал, в том числе и Демона, то могут заколбасить!

Подошёл Жильцов и тронул бок Шрама ботинком:

— Православный?

— Нет…

— Да ты што-о! Нерусский, что ли?

— Украинец я…

— Значит, будешь мусульманином!

Странный зигзаг логики удивил и насторожил бандита. Валера, не давая опомниться, расстегнул его штаны и плоскогубцами ухватил за крайнюю плоть. Другой рукой вынул кинжал.

— А-а-а!!! — заорал Шрам, когда сталь коснулась его нежного местечка.

— Не ори! — строго одёрнул его Жильцов, — Щас обрезание тебе быстренько сделаю, это у меня хобби такое, а в Бутырке мулла тебя в Ислам вступит без проблем! Их там сейчас несколько штук сидит. Сам потом спасибо скажешь.

И вдруг быстро спросил:

— Где в Москве мечеть, знаешь?

— Нет!

— Может, знаешь, где типография?

— Не скажу!

— Жаль… Ой, лишнего бы не отчикать!

— Не на-адо!!!

Шрам задёргался, засучил ногами. Страшный кинжал царапнул кожу у самого лобка. Слегка. Но ужас потерять свой любимый орган намного превышал определение «слегка»!

— Скажу!!! Всё скажу!!!

— Ну, вот и хорошо! — Валера убрал кинжал и подмигнул Николаю.

Омоновцы, наблюдая эту сцену, ржали, как будто им обещали платить по убитому еноту за децибел.

До самого прибытия «Чёрного Ворона» лейтенант записывал показания задержанного Сухомятко Валентина Опанасовича, 1969 года рождения. Будучи порученцем и доверенным лицом Демона, тот знал очень много: адреса типографии и складов, а также некоторых партнёров хозяина по побочным делам-направлениям, таких, как рэкет, публичные дома и катраны*.

*катран — подпольное казино, жаргон

Шрама, Серьгу и Толяна отвезли сначала в отдел для более подробного допроса, а затем отправили в Бутырку.

Демона, уже пришедшего в себя, и Вольта с Курей увезли на «Скорой» в тюремный госпиталь на Таганке. Под охраной, конечно, и в наручниках. Вольта хирургам спасти не удалось: пуля разнесла печень и кишечник вдребезги, и он умер на операционном столе. Куре сформировали правильную культю. Демону зашили щёку и удалили обломки трёх верхних зубов.

А вернувшихся с победой Николая и Валеру долго тискали в объятиях сотрудники. Гогорь крепко пожал обоим руки и похвалил:

— Молодцы!

Потом все, включая полковника, собрались в гостиной и выпили водочки под солёные огурчики-помидорчики-сало и варёную картошечку. Как выразился Шмыгайло:

— Не пьянства ради окаянного, а здоровья для, и дабы не отвыкнуть!

На следующий день следователь Василий Петрович Буряк приехал допрашивать Демона. В палате тот лежал один.

— Ну, что, гражданин Субханкулов, будем признаваться? Чистосердечное признание смягчает вину, уменьшает наказание и облегчает совесть! Нам и так очень много известно, но лучше будет, если сам всякие детали расскажешь.

Демон с тоской сообразил, что Шрам, конечно же, уже раскололся и выдал и лаборатории, и склад готовой продукции. Толян же, наверняка, сдал распространителей. Катастрофа, полная катастрофа! А его самого закатают на пожизненное, что бы следак ни говорил о чистосердечном признании. Впрочем…

— Спрашивай, начальник.

Буряк потёр руки и придвинул поближе бланк допроса:

— Вопрос: сколько в твоей банде боевиков?

— Да, сколько… человек сорок-пятьдесят, точно не помню. У меня этим начальник охраны занимался, кадровыми вопросами, то-есть.

— Как его звать? Где искать?

— Гуров Семён Александрович, 1960 года, погоняло Пишта. Адрес такой… Только его сейчас в Москве нету, я его в командировку послал, в Чечню.

Это было правдой, которую не жалко было рассказать. Пишта был в курсе операции и, конечно, сразу же слинял куда попало, узнав о провале.

Василий Петрович радостно скрипел пером. Ему до пенсии оставалось всего два года и он, в силу старомодного школьного воспитания, терпеть не мог шариковых ручек. Писал только авторучкой «Паркер» с золотым пером, фиолетовыми чернилами. А почерк у него был каллиграфический — хоть на выставку посылай.

«Никуда этот Пишта не денется! Вернётся в Москву — и ага! На всех вокзалах у ребят его портрет будет, во всех аэропортах! В Чечню тоже стоит позвонить… хотя — нет, у них там сейчас своих забот полон рот».

— Ещё вопрос: где деньги? В смысле, настоящие? Добровольная выдача на суд сильно подействует! Может, даже всего двадцаткой отделаешься, а?

Демон сделал вид, что колеблется.

— Есть деньги, как не быть… Только, как я их отдам? На что жить потом?

— Не будет у тебя никакого «потом»! — строго возразил следователь, — Не выдашь казну — пожизненное схлопочешь точно. Да, и оружие отдай. Ведь, есть у тебя оружие?

— Нету! — развёл скованными руками Демон, откровенно издеваясь, — Было старенькое ружьишко, да ваши волки его отобрали.

— Ладно, об этом позже… Так, что насчёт денег?

Демон подался вперёд, прищурился:

— Слушай… может, договоримся? Я тебе пять лимонов зелёных, а ты мне вслед стре́льнешь и потом доложишь, что арестованный убёг!

У Буряка аж дух захватило от такого предложения!

«Согласиться? А потом на нелегальное положение переходить на старости лет… А семья? А внуки?»

— Нет, не договоримся. Говори, где!

— А точно снисхождение от суда будет?

— Слово офицера!

— Ну, тогда… На кладбище, на Востряковском, тайник. Только, боюсь, что пацаны его могут почистить, узнавши, что меня замели. Если уже не почистили.

На часах тикал пятый час.

«Срочно туда! Ай, пока согласую, да пока машину дадут и конвой… До темноты бы успеть!»

— Значит, покажешь?

— Покажу… — понурился Демон.

И Василий Петрович принялся утрясать вопрос о выводе арестованного Субханкулова на место захоронки большой суммы денег. Звонок туда, звонок сюда, звонок оттуда… Телефон раскалился от переговоров!

— … валюта, товарищ полковник! Более пяти миллионов долларов американских! … Востряковское кладбище… Востряковское, говорю! … Нет, без него никак! … Сам? Да вы что! Где я там сам искать буду? Оно ж большое, кладбище-то! … Ой, что вы говорите: завтра! Ждать нельзя, сообщники перехватить могут! Надо прямо сейчас ехать! … Хорошо, жду!

Конвой — двух пожилых прапорщиков-надзирателей, вооружённых автоматами, и машину, потрёпанный уазик, Буряк дождался только к вечеру. Демона посадили сзади, туда, где обычно возят служебную собаку. До Востряковского кладбища было около часа езды. Когда приехали, уже смеркалось, и ворота были закрыты. Пришлось долго бибикать. Наконец, сторож, пьяный до изумления, открыл ворота, и уазик въехал на главную аллею.

— Стой! — воскликнул Буряк, — А лопаты-то?

Водитель, сержант Колосов, недовольно бурча, пошёл в сторожку и вскоре вернулся с двумя штыковыми лопатами. Старыми и ржавыми.

— Так, Субханкулов, показывай дорогу! — потребовал он.

— Ехай прямо, на четвёртом перекрёстке — налево.

Машина зашуршала по гравию аллеи. После поворота проехали ещё метров триста и оказались в еврейском квартале. Оградок, как в православном квартале, здесь не было. Только могильные плиты.

— Теперь пешочком. Недалеко уже, — пояснил Демон.

Все вышли из машины, хотя водителю оставлять её было не положено по инструкции. Но Ваня Колосов был молод и любопытен: ещё бы! Клад на пять миллионов долларов! Он нёс фонарь, а оружия не нёс.

— Вот, пришли, — показал Демон скованными руками на одну из могил.

— Копайте, товарищи, — приказал Буряк.

Прапора со вздохом принялись ковырять лопатами землю. Вообще-то, это было нарушением инструкции: задача конвойных — стеречь подконвойного, а копать должен другой кто-нибудь. Но — увы! В спешке никого другого Буряк не нашёл, да и места в машине для лишнего человека не было.

Углубившись едва на полметра, служивые почуяли жуткую вонь разлагающейся плоти. Дело в том, что всего неделю назад бойцы Демона закопали здесь троих павших в перестрелке конкурентов.

— Товарищ, я яму не в силах копать! — поведал партнёру конвойный, — Того и гляди, что начну я блевать от вони кошмарной, убойной…

Не успев выговорить это, он побледнел, как портянка, и фонтаном изверг содержимое желудка, слегка забрызгав ботинки следователя. Второй не вытошнил, но позеленел. Торопливо, мешая друг другу, оба выбрались из ямы. Затем отошли в сторону шагов на десять и поспешно закурили.

— Давай, молодой, копай ты! — предложил тот, что удержался от рвоты.

— Не! — покрутил головой Колосов, — Моё дело рулевое! Копать и всякую падаль нюхать я не подписывался!

И тоже отошёл в сторонку.

Следствие зашло в тупик! Буряк понял, что заставить прапоров копать ему не удастся. Они лучше на гауптвахту пойдут, но истязать себя вонизмом не позволят. Что же делать? Не копать же самому!

Тут подал голос Демон:

— Ну, чё встали? Давайте заканчивать, там уже неглубоко осталось. Я, между прочим, ещё не ужинал!

— Вот, сам и копай! — огрызнулся стошнивший прапор.

«А и верно!» — решил Буряк, — «Пусть сам и копает!»

— Копай, Субханкулов. Вернёмся — я тебе стакан налью.

Демон попятился:

— Не, ну как это: копай? В наручниках, что ли? Да и воняет…

— Два стакана, чтоб не воняло!

— Ну, если два… Ты браслеты-то сними, начальник!

Прапора передёрнули затворы автоматов:

— Смотри у нас! Ежели чё — в дуршлаг превратим!

— Сами у себя смотрите ваше чё! — огрызнулся Демон, потирая запястья.

Он взял лопату и принялся энергично копать. Углубился на метр, затем ещё на полметра. Рыл он не вниз, а чуть в сторону, не обращая внимания на вонь и чавкающие под ногами трупы. Вонь, кстати, резко усилилась. Все зажимали носы и дышали через рот, стараясь неглубоко. У Василия Петровича закружилась голова, и он сел на соседнюю могилу, вытянув ноги. Нехорошо, конечно, но стало легче. Демон, тем временем, достиг своей цели: лопата задела крышку сундука. Денег в нём не было, но зато было оружие. Поддев крышку лопатой, он осторожно вынул две гранаты Ф-1. Голова его едва виднелась над краем ямы. Зубами выдернул чеку, затем вторую. Глянул на ментов: трое рядышком, курят. Следак сидит поодаль, с другой стороны, тоже курит.

«Курить вредно!» — весело оскалился Демон и аккуратно катанул смертоносные кругляши: один в сторону тройки, другой — к следаку, после чего упал на дно могилы и закрыл уши ладонями.

Уже практически стемнело, поэтому никто не заметил гранат. Да если бы и заметили: оборонительная граната Ф-1 швыряет осколки на триста метров! Нет спасенья. Почти одновременно грохнули два взрыва. Демон высунулся: троих ментов разорвало в клочья. Следаку оторвало ноги — могильная плита защитила тело. Вылез, подошёл ближе: жив, надо же! Бросил в могилу несколько лопат земли, сам не зная, зачем это делает. Затем взял автоматы, нашёл в кармане Ваниного бушлата ключ зажигания и пошёл к машине.

Б-зз! Б-зз! Б-зз!

— Милиция слушает.

— Алю! Я, этта… с кладбища звоню… с Востряковского!

— Назовитесь, пожалуйста.

— Я, этта… Данила. Сторож я.

— Как фамилия, Данила?

— Фамилиё-то? Симакины мы!

— Что случилось? Почему звоните?

— Тута ваши милицейские два часа назад приехали и чевой-то подзорвали. А потом уехали взад.

— Что взорвали?!

— А я почём знаю! Но, на два раза.

— Сейчас приедем, никуда не уходите!

— Да, куды ж я уйду-то? Я, чай, на службе! — гордо закончил разговор сторож.

Волга с экипажем патрульно-постовой службы приехала к воротам кладбища уже через двадцать минут.

— Во, блин! Ночью по кладбищу шариться… — опасливо пробормотал сержант Аникеев.

— Наша служба и опасна и трудна, — подтвердил его напарник, старший сержант Одинцов, — Эй, сторож… как тебя… Данила! Открывай!

Данила, слегка протрезвевший, открыл ворота.

— Куда ехать-то?

— Туды! — показал пальцем дядька.

— Туды… Давай, садись в машину, покажешь конкретно!

Место происшествия нашли не сразу, тем более, что фонарь едва светил: батарейка подсела. Но, когда нашли…

— Ой, блин! Мамаево побоище! — потрясённо вякнул Аникеев тонким голосом.

— Ага, в клочья разнесло! Граната, не иначе! — выразил своё мнение Одинцов, закуривая.

Руки у него дрожали.

— Ой, смотри, Гена! Там ещё один! Ноги по колено оторвало!

— Все?!

— Ага… все две!

Подошли ближе. Более храбрый Одинцов принялся искать пульс на сонной артерии — и нашёл!

— Живой!!!

Василий Петрович был без сознания, но в руке сжимал драгоценную авторучку.

— Тащи аптечку, Женя!

Кровотечение практически остановилось, но сержанты всё сделали по инструкции: наложили жгуты, перевязали.

— Жень! Ты уколы ставить умеешь? Надо ещё промедол уколоть…

— Не-а! А ты?

— И я… нет. Слушай, ты ему руку подержи, а я как-нибудь…

Собравшись с духом, Одинцов размахнулся от плеча и, ухнув, вогнал иглу шприц-тюбика в предплечье многострадального Василия Петровича, после чего по рации вызвали «Скорую» и коллег. Данила же всё это время крестился и бормотал молитвы.

Приехавшая бригада долго ползала по месту происшествия.

— Ничего не понимаю! — вздохнул следователь Игнатов, — Явно взорвалась граната… две! Но, откуда они взялись? Не с собой же принесли, и баловаться начали?

— А что они, вообще, тут делали? — поинтересовался оперативник Носов.

— Действительно! И где ихняя машина?

Связались по рации с диспетчером. Тот, позвонив в несколько мест, выяснил, что следователь Буряк В. П. отправился на кладбище делать выводку арестованного Субханкулова Ф. М. в сопровождении двух конвойных.

— Клад они искали! — орал дежурный в рацию, — Клад, говорю! Арестованный должен был место показать!

Слышно было плохо, но Игнатов разобрал ключевые слова.

— Вот оно что… Субханкулов показал место, они принялись копать — и подорвались!

— Думаешь, растяжка была на гранаты? — усомнился Носов.

Следователь и сам в это не верил.

— А, чего зря гадать? Завтра спросим Васю Буряка, он и расскажет, как оно было. А Субханкулов этот, выходит, уцелел, и на машине смылся!

— Эй, товарищ! — позвал он Данилу-сторожа, — Вопросы к тебе есть!

Но тот, срочно полечив нервы (угадайте, чем?), на вопросы отвечать был уже не способен.