Бесплатный фрагмент - Долгая осень, короткая зима. Путешествие по Словакии

Из Вены в Нитру

— Подходите! Подходите!

Неожиданный и настойчивый зов офицера таможни, почему-то решившего пригласить именно нас из толпы раньше очереди, внезапно вырвал троих измученных путешественников из царства грёз, где мечты о ближайших планах путались с тревожными мыслями о судьбе чемоданов. «Приедут или не приедут?» — та ещё лотерея… Ну а чем ещё заняться в бесконечно длинной и полусонной очереди, тянувшейся по рядам, как товарный состав, в котором каждый следующий вагон с опозданием откликается на движение впереди идущего.

Офицер приветливо улыбался и чем-то напоминал Иисуса из Большого Лебовски, перемещённого в реальность Киберпанка 2077. Его в основном черную шевелюру разбавляли редкие проседи вперемешку с яркими малиновыми прядями. Оба уха были обильно увешаны серёжками, а на шее виднелось витиеватое тату. В отличие от большинства сотрудников таможни он куда больше походил на рок-музыканта: мундир сидел на нём так плотно, будто был сшит специально для фотосессии на обложку альбома. Образ дополняли модные велосипедные перчатки с обрезанными пальцами, узкий шарфик и изящные очки для чтения в серебристой оправе. Весь этот немыслимый, но удивительно гармоничный ансамбль сразу наводил на мысль, что перед нами — коренной австриец.

Изрядное беспокойство вызывал тот факт, что в наших паспортах стояли не австрийские визы, а въезжать приходилось именно через Австрию. Раньше подобное было в порядке вещей, но времена с тех пор сильно изменились. Однако офицера это, похоже, не смутило ни на секунду. Отпустив пару шуток по поводу нашего акцента и бодро проштамповав нужные страницы, он с улыбкой вернул нам документы и пожелал приятного пребывания.

Нас, готовившихся к допросу с элементами психологической драмы, подобная безмятежность приятно удивила. Форумы путешественников, особенно тех, кто в последнее время пересекал границы с «не той» визой, обещали совсем другой сценарий.

Наше искреннее недоумение офицер, видимо, принял за кратковременный ступор, вызванный усталостью и незнанием обстановки. Он даже приподнялся со своего кресла и, всё так же улыбаясь, указал направление. Однако, несмотря на внешнюю апатию, наши мозги в тот момент работали как минимум на сто процентов: маршрут уже давно был вычислен, а этот жест лишь стал финальным импульсом, после которого мы стремительно рванули к ленте выдачи багажа.

Каких-то десять минут блужданий по переходам и коридорам, и вот мы уже в нужной части аэропорта, где жизнь кипит и дышит движением, а в воздухе витает тонкий аромат авиационного топлива, — этакий своеобразный и неизменный маркер приближающихся приключений, — словно невидимая черта, он отделяет повседневную рутину от начала чего-то нового и захватывающего.

Как ни странно, вдруг случилось то, чего мы никак не ожидали — чемоданы, оба, тяжёлые, надёжные, выкатились на ленту почти одновременно, в числе первых. Те, кто хоть раз провёл долгие и изматывающие минуты в ожидании багажа, наблюдая, как вещи остальных пассажиров совершают очередной безмятежный круг, а их собственные будто исчезли в параллельной реальности, поймут, насколько редок и невероятен подобный исход. Как если бы жизнь, раз за долгое время, наконец решила, что достаточно с нас испытаний — хотя бы на сегодня.

До чего же бывает приятно, когда страхи, которые преследуют упорно и, казалось бы, небезосновательно, внезапно не сбываются. Однако подлинное осознание этого приходит не сразу. Видимо, самому страху тоже нужно время, чтобы собраться, привести себя в порядок и достойно удалиться на все четыре стороны из места, которое он уже успел облюбовать, обжить, и возможно, даже прикинуть, как бы получить с этого выгоду — в случае, если бы всё действительно пошло наперекосяк.

И всё же ощущение облегчения постепенно нарастало, медленно и почти незаметно. Оно не устраивало фейерверков, не звенело победными фанфарами, а просто входило, как тёплый воздух после затяжного, упрямого сквозняка. Всё было на месте, мы снова были в сборе, и можно было двигаться дальше.

Перед самым выходом из аэропорта коллективное чувство, не иначе как древний семейный инстинкт, подвело нас к кофейне. Решение было принято молча и без прений: «по-быстрому» взять по стакану капучино на вынос. Так велит традиция. Так велит усталое, но гордое сердце путника, добравшегося до конца маршрута и желающего отпраздновать это достойно, — пусть даже и с бумажным стаканом в руке.

Цены, как водится, напоминали курс платины во времена межгалактической лихорадки: за чашку кофе просили так, будто она предназначалась не для питья, а для анализа в спектрометре при участии научного консилиума. Казалось, ты пришёл не за напитком, а в обменный пункт кислорода на Венере. И всё же рука сама тянулась — за ароматом, за обычаем, за теплом, которое приходит не столько от напитка, сколько от предсказуемости ритуала. Именно такие мелочи и придают событию завершённость. Кофе на выходе — это последняя точка в предложении, без которой даже самый красивый текст остаётся незавершённым.

Нужную парковку мы отыскали почти сразу. Там нас уже дожидался наш предусмотрительно забронированный автомобиль — небольшой, как и планировалось, но вполне подходящий для дальнейшего пути. У машины, слегка опершись на капот, скучал молодой человек — сотрудник компании Баркро. По его виду было совершенно ясно: свободное время, свалившееся на него в избыточном количестве, успело поднадоесть. Он приехал из Братиславы, где находился главный офис компании, и, судя по всему, ожидание немного затянулось. Да, пунктуальность — не наш главный конёк, и мы это знали, поэтому решили действовать просто: извинились и предложили подвезти его обратно в офис. Решение оказалось удачным — лёгкая неловкость, зависшая в воздухе с момента нашего появления, тут же испарилась. А через полчаса, проехавшись вместе по шоссе и обменявшись кучей баек и историй, мы расстались с ним как старые друзья — с улыбками, благодарностями и лёгким ощущением, что всё сложилось как надо.

Дорога из Вены до Нитры заняла чуть больше полутора часов. Вероятно, опытный водитель, который не раз проделывал подобный пусть, управился бы заметно быстрее. Но в нашем случае в игру вступили усталость и несколько промахов со съездами.

Хотя, если быть точными, сбои в навигации были обусловлены не столько невнимательностью, сколько лёгким когнитивным диссонансом между тем, что отображалось на экране, и тем, что воспроизводилось томным женским голосом — на безупречном английском, но с неожиданными вставками словацких названий, звучавших как заклинания из старинного атласа. К счастью, в нужный момент сработала коллективная интуиция — то ли семейный разум, то ли обострённое чувство географического самосохранения. И вот, после пары неудачных петель и нескольких дружных обсуждений поворотов, мы всё же взяли курс в нужном направлении.

Пейзажи за окном сменялись один за другим, словно иллюстрации в красочном журнале. Зелёные поля, холмы, небольшие домики с черепичными крышами — всё это выглядело настолько мирно, что невольно возникало ощущение, будто мы оказались не просто в другой стране, а в другом темпе жизни.

Нитра встретила нас тихо и тепло, уютно прижавшись к подножию сказочно красивых гор, как город из старинной карты, где за каждым поворотом начинается история. Вот мы и приехали. И почувствовали мы это не по надписям на указателях, а по внутреннему покою, который, наконец, догнал нас вслед за машиной.

Хозяин апартаментов, Ян, примчался буквально через несколько минут после звонка. Он оказался статным, лощёным крепышом, и производил впечатление человека, находящегося в прекрасной форме и полной гармонии с самим собой. Элегантный, в безупречно отглаженной рубашке, строгих офисных брюках и начищенных до зеркального блеска ботинках, он свободно говорил по-английски и источал такое доброжелательное тепло, что казалось, будто знакомы мы с ним не пять минут, а как минимум добрую дюжину лет.

Он обстоятельно провёл нас по апартаментам, с энтузиазмом чередуя описание мелочей быта с вопросами о нас: кто мы, откуда и зачем, и тут же рассказал о себе — о семье, работе и планах как минимум на ближайшие десять лет. Рассказ был живой, увлекательный и полон той трогательной искренности, которая в чужой стране моментально превращает чужого человека в почти своего.

Поблагодарив Яна за проявленное гостеприимство и назвав его настоящим примером словацкой душевности, мы тем самым, как оказалось, допустили маленькую неточность. Ян задумчиво почесал затылок и с деликатной прямотой сообщил, что вообще-то он венгр, хотя с раннего детства живёт в Словакии.

Наше порядком уставшее, обветренное дорогой и уже слегка перегретое коллективное сознание не сразу справилось с обработкой этой информации. Несколько секунд мы молчали, соображая, как бы подобающе отреагировать, чтобы не обидеть человека и не сказать глупость.

Ян же, уловив паузу по-своему, осторожно поинтересовался — нет ли у нас, случайно, какого-нибудь неблагоприятного опыта, связанного с венграми или Венгрией в целом. Мы тут же собрались с духом и заверили его, что, строго говоря, он — первый венгр, с которым мы не просто заговорили, но и встретились вживую. Впрочем, то же самое касалось и словаков — и, по правде сказать, встреча с таким «двойным экземпляром» уже выглядела почти как трофей.

И на всякий случай, с лёгкой иронией, уточнили: а не скрывается ли в Яне, часом, ещё и доля словенской или хорватской крови? Ведь если уж речь идёт о трофее, то почему бы ему не оказаться ещё и джек-потом?

Но Ян оказался стойким и от дополнительного родства решительно отказался. Зато он пообещал привезти нам пару бутылок вина собственного изготовления, которое впоследствии оказалось не просто «сносным», а на удивление приятным и даже по-своему изысканным — особенно, если учесть, что его создатель упорно отказывался признаваться в наличии хоть какого-то винодельческого опыта.

Так, собственно, и завершилось наше прибытие: мы благополучно приземлились в Вене, без приключений добрались до Нитры и с комфортом разместились в уютных апартаментах обаятельного словацко-венгерского хозяина, с которым в будущем нас связала спокойная, тёплая и неторопливая дружба — из тех, что становится лучше с годами, подобно привезённому им домашнему вину.

С чего всё началось

Может ли старенький книжный шкафчик и скромная тумбочка сыграть одну из решающих ролей в принятии судьбоносного решения? Как выяснилось, вполне могут, особенно если их покрасить…

Для более полного понимания всей картины придётся ненадолго окунуться в недавнее прошлое. Наш ребёнок рос замечательно, демонстрируя отменный аппетит, неиссякаемую жизнерадостность и поразительную тягу к исследованию окружающего мира — в первую очередь всего того, где присутствовали лампочки, провода и микросхемы.

Визиты в магазины игрушек и прогулки по их бесконечным рядам были праздниками, но только для его родителей. Сам же он гораздо больше восторгался видавшими виды системными блоками и ноутбуками, кабелями с разными разъёмами и прочими специфическими устройствами и приспособлениями, названия которых обычно не задерживаются в памяти обычных гуманитариев.

Немногочисленные гости, время от времени появлявшиеся с яркими, блестящими и интерактивными подарками, искренне не понимали, почему всего через несколько минут ребёнок полностью теряет интерес к принесённой игрушке и молча, со спокойной решимостью отправляется разбирать детали в свою «мастерскую» за диваном, где уже давно царил организованный хаос из проводов, деталей и всевозможных технических устройств. Эти склонности во многом и определили выбор дальнейшего направления в учёбе.

Всё было бы идеально, если бы не преследовавшие нас одна за другой напасти — сильная аллергия и прогрессирующая астма, благоприятной почвой для которых служила далеко не лучшая экологическая ситуация региона. В нашем весьма промышленном городе трубы химзаводов можно разглядеть и без помощи хорошего бинокля. Будет вполне справедливо добавить к этому плотную застройку и хроническую нехватку зеленых насаждений. Да и усердная учеба в одной из лучших гимназий не слишком способствовала здоровью, щедро добавляя ребенку нервозности, неуверенности в себе и хроническое чувство тревоги.

Тем временем наступил ковид и загнал всех на изоляцию и дистанционное обучение, — как назло, в самый тот возраст, когда детям особенно необходимо живое общение. Волна уныния и депрессии накрыла ребенка с головой, и состояние его здоровья стало ухудшаться, а все лекарства из нашего обширного арсенала никакого положительного действия более не оказывали.

Наша квартира к тому времени уже напоминала стерильную лабораторию — ни цветов, ни книг, ни лишних предметов, способных вызвать хоть малейшее накопление пыли. Полная влажная уборка каждые два дня стала не просто ритуалом, а образом жизни.

И вот однажды, сидя напротив очередного врача-профессора, который рассказывал нам о новом, недавно одобренном препарате, эффективном, но крайне дорогостоящем и с «возможными» побочными действиями, посреди потока тревожных мыслей, неожиданно случилось озарение — простое, ясное и абсурдно очевидное: «Да это же, наверное, всё те чертовы шкафы, которые мы недавно покрасили!» Столь гениальная мысль, которую невозможно было удержать в себе, конечно же, могла посетить лишь главу семейства, который буквально вскочил с места и беззастенчиво и не слишком вежливо перебил уважаемого доктора. Профессор замолчал и с выражением плохо скрываемого раздражения взглянул на нас поверх очков. Конечно, за свою долгую практику он сталкивался с разными людьми, но такое проявление наивности ему показалось явным перебором.

Он с заметным облегчением выслушал наши заверения, что мы обязательно свяжемся с ним в ближайшее время для обсуждения дальнейших шагов, и с ещё большим облегчением закрыл за нами двери кабинета, наверняка мысленно вздохнув и уже планируя, как будет рассказывать коллегам о своих сегодняшних странных пациентах.

Едва вернувшись домой, мы с ребёнком в темпе вальса освободили от школьных учебников, тетрадей и бесконечных компьютерных запчастей недавно покрашенные в мрачные черно-серые оттенки (последний тренд современных школьников) шкаф и тумбочку, после чего также решительно отнесли их на ближайшую свалку. Когда мы тащили длинный и узкий черный шкаф, который подозрительно походил на нечто зловещее и жуткое, встретившийся нам соседский дедушка сначала настороженно замер на месте, но, разобравшись в ситуации, снял шляпу, вытер вспотевший лоб и дружелюбно кивнул нам вслед.

Удивительно, но состояние здоровья стало улучшаться прямо на глазах. Конечно, полного выздоровления сразу не наступило, и поводов водить хороводы вокруг дома было ещё недостаточно.

Как-то вечером нам попалось на глаза видео о Словакии — небольшой стране с горами, озёрами, живописными долинами, великолепной экологией и бесплатным образованием. И тут женская и, безусловно, самая мудрая часть нашего семейного разума высказала неожиданную мысль, которая тут же была подхвачена и развита до вполне конкретного плана: выучить словацкий язык, подтянуть английский до свободного уровня и поступить в один из словацких университетов. Вот так Словакия стала не просто точкой на карте, а вполне себе конкретным направлением.

Ребёнок с головой ушёл в изучение словацкого языка и подготовку к поступлению. Этот неожиданный поворот стал как будто естественным продолжением истории со шкафчиком — болезни отступили, а на их место пришло нечто куда более важное: чувство цели, вера в свои силы и отчетливая светлая линия горизонта, к которой он теперь двигался сам, шаг за шагом.

Из трёх словацких университетов, которые в итоге выразили желание принять его в число студентов, после непродолжительных раздумий был выбран Университет Константина Философа в Нитре. Почему непродолжительных? Стоило лишь однажды взглянуть на фотографии этого города, и сразу становилось ясно: место, так живописно расположенное посреди горного кольца, с речкой, плавно петляющей через городские улицы, будто из сказки «Волшебник Изумрудного города», просто обязано иметь университет соответствующего уровня!

После всего сказанного невольно возникает вопрос: можно ли недооценивать значение и общий вклад старого покрашенного шкафчика и небольшой тумбочки в эту невероятную затею? Конечно же, людям с аналитическим складом ума не составит труда заключить, что их своевременная отправка на заслуженный отдых была лишь психологической уловкой, своеобразной метафорой грядущих перемен. Люди же романтического склада наверняка усмотрят в этом прямую связь. Но, как бы там ни было, шкафчик с тумбочкой навсегда останутся неотъемлемой частью этой истории.

Первый день в Нитре

В первый день в Нитре нас встретило ясное утро. О привычной многим северянам сентябрьской прохладе не было и речи — воздух стоял неподвижно, будто сама природа отказывалась признавать смену сезонов. Пожалуй, словаки знали, что делали, назначив официальное начало осени на двадцать третье число. Ревностные блюстители истины здесь могут заметить, что подобное принято не только в Словакии, и будут, конечно же, правы… но не будем портить красивую легенду.

Итак, день предстоял непростой и даже по-своему торжественный: нужно было заселиться в общежитие и получить в главном корпусе университета заветный студенческий билет — паспорт в новую взрослую жизнь, где расписание заменяет родителей, а соседи по комнате могут оказаться как тихими гениями, так и фанатами казахского рэпа.

Ребёнок шагал к университету с серьёзностью, достойной первого выходного парада. Плечи расправлены, взгляд сосредоточен, во всей фигуре чувствовалась решимость. Однако мы-то знали: под этой решимостью скрывается целый коктейль эмоций, в котором первыми всплывали лёгкая тревожность, капля растерянности и шепот сомнений, гармонично оттенявшиеся внутренним энтузиазмом.

Под ногами приятно шуршали листья на мостовой, воздух был наполнен ароматом свежести и лёгкостью утра. Нитра приветствовала нас сдержанно, но доброжелательно — как мудрый старый профессор, который многое повидал, но всё ещё верит в молодость и любознательность.

Небольшая историческая справка: Нитра — шестой по величине город Словакии, однако считается одним из древнейших поселений страны и колыбелью словацкого христианства. Первые письменные упоминания о нём датируются 828 годом. Особое место в истории Нитры занимают Кирилл и Мефодий — они прожили здесь немало времени, создали первую славянскую азбуку и перевели на старославянский язык первые литургические тексты, положив начало славянской письменности.

В университете, названном в честь Константина Философа (который, приняв схиму, стал Кириллом — да-да, это тот самый великий брат не менее великого Мефодия), царила почти храмовая тишина. Полусонный охранник у входа напоминал вахтёра старинного музея, охраняющего тишину как главный экспонат. Изредка мимо проносились преподаватели — сосредоточенные, с кипами бумаг и стаканами кофе, будто стремились наверстать за эти последние спокойные часы всё, что не успели перечитать, переработать и переосмыслить за время непродолжительного летнего отдыха. Мы же, ведомые расписанием и здравым смыслом, неспешно шагали по пустым коридорам, как на экскурсии по университетскому прошлому, где каждая дверь хранила следы сотен студенческих судеб, зачётов и нелегких бдений.

В деканате нас встретили привычным административным минимализмом: бумаги, подписи, печати — всё строго, без эмоций, как и положено в месте, где всё определяется не словами, а штампами. Получив заветные документы, мы двинулись в сторону следующего важного рубежа — заселения в общежитие.

Общежитие производило приятное впечатление — ухоженное и чистое здание, с ощущением порядка и уюта. Просторная территория с высокими деревьями, пёстрой зеленью кустарников и ухоженными клумбами была огорожена невысоким, аккуратным заборчиком и дышала спокойствием и размеренностью. Повсюду работали разбрызгиватели воды, придавая свежей траве особую прелесть.

Вот тут-то и начинается настоящая студенческая одиссея. Несмотря на ранний час, перед нужными кабинетами в общежитии уже образовались очереди, похожие на живую энциклопедию университетской жизни: юноши и девушки с растерянными лицами, чемоданами в обнимку, с объёмными папками, бутылками воды и лёгким шоком от словацкой бюрократии.

На вратнице, то есть, на входе, сидела дама, чья строгость была достойна поста на границе между мирами. Наспех расспросив её о нужной последовательности шагов, мы получили не только необходимую информацию, но и пару мудрых советов — с тем особым оттенком, каким владеют только женщины, знающие об этом месте куда больше всех деканов и ректоров вместе взятых.

Выбрав правильную очередь, мы заняли место и приготовились к великому ритуалу: ожиданию. Кто-то в толпе листал бумаги, кто-то переписывался с друзьями, а кто-то просто смотрел в одну точку.

Так началось наше знакомство со студенческим бытом — через тишину университетских коридоров и через очередь в общежитии, где царила особая атмосфера, что возникает в каждом новом подобном начале — немного странная, немного забавная, но неизменно познавательная.

Судя по лицам окружающих, количество пройденных курсов отображалось весьма красноречиво: чем сосредоточеннее и строже выражение, тем старше, по всей видимости, был и курс. Наш ребёнок, по утренней физиономической серьёзности, явно метил как минимум в третью докторантуру. Но спустя некоторое время лёд расплавился: он разговорился с миниатюрной и миловидной соседкой по очереди — словачкой, студенткой третьего курса педагогики, жизнерадостной и общительной, как весна в словацком календаре.

Она с готовностью поделилась своими студенческими секретами, ценной информацией и парой полезных лайфхаков. И хотя мы, конечно, старались выглядеть людьми опытными и всё знающими, было понятно — без её доброжелательной помощи процесс заселения мог бы затянуться до зимней сессии. Мы были ей искренне благодарны и даже мысленно наградили медалью за педагогический талант, проявленный задолго до официального диплома.

Через каких-то три часа ожидания, что по меркам студенческих общежитий считается почти мгновением, очередь наконец добралась и до нас. Первокурсников, как правило, селили в трёхместные комнаты, и наш юный герой, разумеется, не стал счастливым исключением из этой закалённой временем традиции.

Комната, доставшаяся ему на пятом этаже, оказалась скромной во всех отношениях и явно из тех, что и без таблички на двери сразу дают понять — здесь будет весело. Пространства было ровно столько, чтобы можно было одновременно стоять, дышать и немного мечтать. Вопрос, как сюда уместятся трое взрослых студентов с чемоданами, продуктами и всем тем непостижимым, что обычно сопровождает студенческую жизнь, остался открытым — загадкой, на которую судьба пообещала ответить чуть позже.

Однако скромные габариты комнаты с лихвой компенсировал балкон. С него открывался вид, способный украсить любую праздничную открытку или стать бессменной заставкой на экране монитора — высокие горы, отливавшие стальным отблеском на фоне бездонно-синего неба, казались одновременно и величественными, и по-своему домашними. У их подножий расстилались зелёные окрестности с ухоженными огородами, цветущими садами и аккуратными домиками.

Следующим по списку значимых испытаний было получение постельного белья — важнейшего элемента любой студенческой эпопеи, особенно в её начальной фазе. Склад, где происходила эта почти сакральная передача текстильных раритетов, располагался в небольшом, но весьма основательном одноэтажном здании, которое удобно и аккуратно вписалось в живописное пространство между двумя корпусами общежития. Уже на подходе к массивной, распахнутой настежь двери, окружённой ухоженными кустиками, воздух наполнялся стойким ароматом — смесью порошка, кипячения, сушки, и ещё чего-то неуловимо ностальгического.

Заведовала этим царством белизны и линялых этикеток женщина внушительной комплекции — мощная, как сама идея порядка, с руками метательницы ядра и пронзительным взглядом. Её очки, казалось, были отлиты из стекол для телескопов обсерватории в Татрах — так глубоко они умели проникать в суть и мотивацию каждого визитёра.

Через несколько мгновений мы, наконец, взяли себя в руки и осмелились робко приблизиться к столу с положенной уважительной нерешительностью. Она скользнула по нам профессионально суровым взглядом, и, не проронив ни слова, вытянула с полки комплект белья. Простыня, наволочка, пододеяльник и пара полотенец были аккуратно сложены, но всё в них говорило о давнем боевом прошлом. Цвет белья и его суровая, почти героическая текстура больше напоминали парусину, пережившую как минимум три морских шторма, абордаж и пару экспедиций по освоению Нового Света под предводительством самого Генри Моргана.

Ребенок, как и полагается достойному участнику первого университетского квеста, молча принял комплект и кивнул с лёгкой покорностью. Ведь это не просто бельё — это символ. Пропуск в особый мир, где слова «чисто», «гладко» и «удобно» принимаются как философские категории, а не гарантии.

На прощание хранительница склада наградила нас взглядом, который был бы более уместен где-нибудь в форте Ла-Фуэрса при выдаче оружия новобранцам. В этом взгляде читалось многое: недоверие, опыт, предчувствие грядущих потерь и — пусть и глубоко спрятанное — чуть-чуть нежности. Он словно говорил: «Берегите это бельё как свою душу, и не смейте стирать его иначе как согласно инструкции. А не то…!»

Что ж, комплект был получен, судьба — принята, а парус поднят.

Вот так неторопливо и познавательно и прошла большая часть этого знойного и довольно насыщенного дня. Сил у нас осталось лишь на то, чтобы вернуться в апартаменты, немного отдохнуть, на скорую руку перекусить чем-нибудь незамысловатым и сходить прогуляться по улице Штефаникова — одной из красивейших пешеходных улиц в самом центре города. На ней расположены здания разных эпох, несколько фонтанов, скульптуры и фигурные скамейки.

В конце улицы, у Нитранского музея, прямо в тротуар воткнут бронзовый меч — словно осколок давно прошедшей битвы или памятник забытым рыцарским будням. Он торчит из мостовой скромно и молчаливо, и большинство прохожих его попросту не замечают… до тех пор, пока кто-нибудь из водителей служебного транспорта случайно его не заденет. Тогда меч слегка сгибается, но, как настоящий ветеран, остаётся на посту — погнутый, но не сломленный. Местные газеты, по словам старожилов из ближайшего паба, каждый такой инцидент преподносят с эпическим размахом — всё же не каждый день культурное наследие вступает в контакт с грузовичком доставки.

Лёгкий ветерок шумел в кронах деревьев, подсвеченных мягким жёлтым светом фонарей. Город принимал нас в свои вечерние объятия, не требуя ничего взамен, кроме, может быть, капли уважения к его спокойствию. Фигурные скамейки предлагали удобство с архитектурным шармом, словно намекая: присаживайтесь, путники, вы сегодня хорошо поработали.

На одну из таких скамеек мы и присели, глядя, как свет фонарей ложится на вымощенную мостовую, мерцая в лужицах от уличных разбрызгивателей, словно в маленьких озёрах спокойствия. Неподалёку кто-то играл на гитаре — простая мелодия, без спешки, будто подстроенная под дыхание города. В тот вечер Нитра раскрылась перед нами как тихий, добрый город, в котором легко почувствовать себя на своём месте, и понять, что уходить отсюда совсем не хочется.

Завершить главу этого невероятно насыщенного дня хочется не пафосом, а, разумеется, едой, ведь прохладная благодать, наконец сошедшая на город, пробудила в нас внезапное чувство голода. Единственным ещё открытым местом на нашем пути оказался «Best Mega Kebab Nitra» — место, где аппетитные кебабы, шаурма и салаты благоухали так, что прежние гастрономические травмы отходили на второй план.

Кое-кто из нас последний раз ел шаурму ещё во времена аспирантуры, и опыт тот был настолько сомнителен, что воспоминания о нём немедленно отозвались лёгким покалыванием где-то в районе печени, которое начало немедленно расползаться по организму, намекая, что рисковать не стоит. Но аромат от свежеприготовленных блюд был куда убедительнее старых рефлексов. Так что мы всё же рискнули и взяли по шаурме с грибами и мясом.

Надо сказать, вкуснее шаурмы нам ещё не попадалось — даже тем, кто считал себя человеком искушённым. С тех пор «Best Mega Kebab» уверенно прописался в нашем списке надёжных мест, где можно быстро и вкусно перекусить в Нитре, особенно, если добираешься домой уже под вечер.

Ну и раз уж в завершении главы речь зашла о еде, то невозможно не упомянуть и про местную живность, которая беззастенчиво, а порой и совсем даже бесстрашно бегает неподалеку. Да, не удивляйтесь, если во время прогулки или поездки по городу дорогу вам внезапно перебежит заяц или даже несколько. В парках вовсю шуршат ёжики, снуют деловые белки, а если повезет, то можно увидеть и круглоглазую сову. На речке Нитре, которая мягкими зигзагами плавно вьётся через весь город, придавая пейзажам особую прелесть, неспешно плавают белоснежные лебеди и разнообразные утки — от обычных крякв до ярких мандаринок, а на берегу деловито копошатся блестящие нутрии, не обращая на окружающий их мир вообще никакого внимания.

Трнава — осиный город

Через несколько дней мы решили отправиться в небольшое путешествие из Нитры в Трнаву — в город, который на онлайн-картах выглядел «соседним». Главная цель была проста: удовлетворить коллективное любопытство и окончательно убедиться в правильности выбора университета для нашего ребёнка. Дело в том, что помимо Института Константина Философа в Нитре среди потенциальных кандидатов числился и Трнавский университет, который тоже проявил интерес к нашему юному гению.

Итак, выехав из Нитры, мы довольно быстро добрались до Трнавы, ведь расстояние между этими городами всего-то чуть больше пятидесяти километров. Город встретил нас гордо выставленной напоказ древней крепостной стеной в готическом стиле, построенной ещё в XIII веке, около которой мы и нашли место для парковки. Казалось, что сама стена несколько удивилась нашему выбору парковочного пространства, но, пережив осады и королей, к очередным туристам отнеслась с невозмутимым спокойствием.

Мы аккуратно зарулили к парковочной будке, где мирно дремал пожилой сторож. Было даже немного жаль прерывать его крепкий дообеденный сон, однако правила требовали получить парковочный талон. Едва мы подошли к окошку, закрыв солнечный свет, дедушка мгновенно открыл глаза и, даже не пытаясь скрыть привычную скуку и отсутствие всякого интереса к происходящему, протянул нам свеженький парковочный талон. Затем он небрежно махнул рукой, демонстрируя богатый выбор свободных мест на практически пустой стоянке.

Да, при таком разнообразии вариантов было нетрудно и растеряться. Так что, когда мы вернулись на парковку во второй раз, чтобы перепарковать автомобиль «подальше от въезда, чтобы никто не задел — мало ли», а потом и в третий — после того как с высоты показалось, что он «слишком выступает по сравнению с соседними машинами», сторож, явно не привыкший к столь частым и раздражающим перерывам в своём сне, заметно напрягся. На этот раз он уже не скрывал своего недовольства и внимательно, почти рентгеновским взглядом, изучил нарушителей своего священного покоя. В прищуренных глазах сверкнуло что-то предупреждающее, словно намекавшее, что ещё одна подобная выходка может плохо сказаться не только на нашем здоровье, но и на кармическом балансе.

Решив более не тревожить сердитого дедушку, а заодно и духов средневековых защитников города, мы двинулись прямиком к главной улице старого города, — благо идти было совсем недалеко. Улица оказалась на редкость очаровательной и удивительно немноголюдной, будто жители Трнавы и сами были большими любителями путешествий и предпочитали проводить свои осенние дни в поисках приключений в каких-то иных, далёких и экзотических местах.

Пройдя по брусчатке, отшлифованной многовековой историей и тысячами пар обуви, большая часть которых явно принадлежали особо настойчивым студентам, не раз проходившим этот путь на пересдачи и обратно, мы вскоре достигли Трнавского университета. Основанный в 1635 году, этот университет был одним из первых и наиболее значимых центров образования на территории современной Словакии. Его стены, казалось, были пропитаны мудростью и вековым достоинством, гордо напоминая о временах, когда Трнава считалась центром венгерской науки и культуры и даже носила неофициальный титул «Словацкий Рим».

Кампусы университета, раскинувшиеся в самом сердце исторической части города, поражали утончённой архитектурой и чувством меры. Изящные барочные фасады, величественные арки и внутренние дворики, вымощенные брусчаткой, будто перешли в XXI век прямо со страниц старинных гравюр. Резные двери, лепнина на окнах, аккуратные балконы и кованые перила — всё это как будто напоминало: наука — дело благородное, и среда для неё должна быть соответствующей. В этих стенах, казалось, не стихали отзвуки латыни, а запах воска, чернил и старых книг всё ещё тихо витал под сводами, как живое напоминание, что знания здесь копили веками.

Отсняв несколько десятков мегабайт фото и видео, мы отправились исследовать другие достопримечательности города. Первым на нашем пути оказался величественный Собор Святого Иоанна Крестителя, построенный в XVII веке и знаменитый своими прекрасными фресками и барочными интерьерами. Затем мы посетили Городскую башню XIV века, с высоты которой, если верить недавно приобретенной брошюре, открывается замечательный вид, но проверять это на практике никто из нас не решился — подъём туда выглядел пугающе долгим и утомительным.

Затем наше внимание привлекла старинная базилика Святого Николая, один из старейших храмов Трнавы, датируемый ещё XIV веком. Базилика гордо демонстрировала признаки почтенного возраста и, казалось, устало вздыхала от постоянного интереса туристов. Её массивные каменные стены с готическими арками и высокими стрельчатыми окнами явственно отражали прошедшие эпохи — это как будто даже ощущалось в её ауре. Внутри царила полутемнота, тёплая и мягкая, как старая молитва, а воздух был наполнен ароматом камня, дерева и отзвуками церковного пения. Мы постояли в тишине, стараясь не нарушать покоя храма, в котором, казалось, само время слегка замедляло свой размеренный шаг.

Осмотр достопримечательностей разбудил в нас здоровый туристический аппетит, и мы направились в один из уютных ресторанчиков с традиционной местной кухней, который расположился прямо на центральной улице. Заведение выглядело как воплощение слова «радушие»: с деревянными ставнями, пёстрыми скатертями и запахом чего-то вкусного, уютного и наверняка сытного, разносившегося аж до соседней улицы, откуда мы, собственно, это всё и унюхали.

Меню, доставленное с театральной торжественностью, оказалось не столько списком блюд, сколько гастрономической поэмой — с поэтичными названиями и краткими историями происхождения. Мы принялись изучать его с внезапной серьёзностью, будто от нашего выбора зависел дальнейший ход всего путешествия.

— А вы бы что посоветовали? — обратились мы к официантке, молодой женщине с открытым лицом и таким выражением, будто она не просто работала здесь с ранней юности, а лично участвовала в приготовлении каждого блюда в меню.

— Если вы впервые в Трнаве — обязательно попробуйте bryndzové halušky. Это наша гордость. Ну и жареный сыр с клюквенным соусом, конечно. Без него день считается незавершённым, — ответила она с лёгкой улыбкой, в которой чувствовались и гордость, и чуть заметная ирония.

Мы переглянулись и согласно кивнули, тут же решив согласиться с человеком, для которого bryndzové halusky были, по всей видимости, не просто обедом, а образом жизни.

Обслуживание было невероятно радушным, но настолько неспешным, что нам волей-неволей пришлось познакомиться с местной живностью. Главными и наиболее активными представителями городской фауны оказались многочисленные осы, твёрдо уверенные, что тарелки посетителей — это их естественная среда обитания, а гости — всего лишь непрошеные нарушители.

Официантка с приветливой улыбкой заверила нас, что подобное осиное вторжение — это лишь временная и сугубо сезонная неприятность. Однако решительная регулярность, с которой посетители нервно взмахивали руками и активно жестикулировали, невольно наталкивала на мысль, что трнавские осы явно не признавали человеческий календарь, и уже давно жили по своему собственному расписанию.

Блюда оказались потрясающе вкусными и вполне компенсировали как долгое ожидание, так и вынужденное сражение с полосатыми захватчиками. Подкрепившись и покинув эпицентр осиного королевства, мы продолжили прогулку по старому городу, любуясь архитектурой, тихими переулками и уютными двориками, где жизнь текла по особым, замедленным законам.

На одном из поворотов мы перекинулись парой добродушных шуток с местными пожилыми жительницами, которые трогательно восседали на продолговатой полукруглой скамейке и оживлённо чирикали о чём-то своём, явно важном и невероятно значительном. Привыкшие к туристам, способным заблудиться даже на самой прямой улице, они с удовольствием показали нам кратчайший путь обратно к древней стене. При этом не преминули уточнить — исключительно из вежливости, конечно — уверены ли мы, что сможем дойти самостоятельно, или не лучше ли, на всякий случай, снабдить нас картой, компасом и сопровождающим с фонариком. При этом они с лёгкой насмешкой кивнули в сторону деда через дорогу, который, методично поливая придорожные клумбы, с выражением снисходительного терпения наблюдал за привычным ему сборищем бабушек, раздающих советы и маршруты в равной степени охотно и туристам, и местным.

Наконец, вернувшись к машине, мы расплатились за парковку с тем самым пожилым сторожем, который, судя по отсутствующему взгляду, уже успел забыть в нас дерзких нарушителей его спокойствия. Он молча принял оплату, не выразив ни раздражения, ни укора, будто всё произошедшее было лишь кратким сбоем в размеренном течении его дремлющей вселенной.

Мы попрощались с древней крепостной стеной, которая по-прежнему хранила молчание, возможно, оценивая нас взглядом тысячелетий — снисходительно и чуть иронично, и отправились в обратный путь — в Нитру, где нас ждал уже выбранный университет и, что ещё важнее, — чувство внутреннего согласия с этим выбором.

Ведь города, как и университеты, выбирают не по толщине стен и не по степени оживлённости осиных маршрутов, а по тонкому, едва уловимому ощущению: здесь будет спокойно, уверенно и по-настоящему хорошо. А значит, всё было правильно!

Пьештяны: с ветерком туда, где лечат всё, кроме желания уехать обратно

Дорога из Нитры до Пьештянов заняла меньше часа — чуть менее шестидесяти километров по живописным трассам. Пейзажи за окном сменялись как сцены в театре: золотистые поля, редкие деревушки и зелёные сказочные холмы.

Пьештяны встретили нас со всей курортной обходительностью: лёгкий ветерок с реки Ваг, щебетание птиц и ощущение, что здесь даже воздух прошёл санаторное лечение и стал как минимум процентов на десять чище. Город раскинулся в широкой долине у водохранилища Сльнява — словно лёг в гамак между двумя берегами реки, закутавшись в одеяло из зелени и солнца.

История у Пьештянов серьёзная: первое упоминание о нём датируется 1113 годом. То есть, когда в Европе ещё путали, где находится север, а где юг, тут уже знали, что серная вода — это не только запах, но и польза. Позже к источникам стали наведываться врачи австрийских императоров, а также специалисты по лечению с высокими шляпами из Ватикана — и, судя по всему, не зря.

Уже к XVII веку Пьештяны получили статус города, а в XVIII начали превращаться в то, чем и остаются сегодня — в курорт, где можно полечить спину, душу, а заодно и улучшить почерк, если подольше подержать перо в серной грязи.

Мы нашли свободное парковочное место на втором этаже торгового центра Aupark — по всем признакам, это была стратегически выверенная локация, отмеченная галочкой на тайной карте лишь самых опытных путешественников. Эскалатор, короткий променад вдоль витрин с надписями на все случаи словацкой жизни — и вот уже перед нами раскинулась главная пешеходная зона.

Первым делом мы отправились в местное отделение страховой компании UNION — заручиться годовой страховкой для нашего новоиспечённого студента. Накануне мы уже предприняли подобную попытку в офисе той же компании в Нитре, но тогда всё обернулось настоящим фиаско: местные сотрудницы больше напоминали средневековый замок, который не собирался открывать свои ворота без продолжительной осады. На наши вопросы о том, как работает страховка, где искать врачей и что вообще делать в случае ЧП, ответ был один — просто заплатите за базовый пакет и катитесь уже в закат. Наши робкие возражения, что страховка нам нужна не для галочки, а на случай реальной беды, погоды не сделали: интереса к нам не проявили ни на грош. Оправившись от шока, мы решили испытать удачу в другом месте.

В Пьештянах нас встретила сотрудница, которая одним своим внимательным взглядом смыла всю горечь прошлых неудач. Она терпеливо выслушала наши тревоги, задала дельные вопросы и предложила несколько вариантов, расписав каждый из них до последней запятой. В придачу к полису шла увесистая стопка брошюр и список клиник с адресами и контактами — на случай, если жизнь всё же решит испытать нас на прочность.

Конечно же, мы без раздумий оформили страховку у этой доброй и внимательной дамы — и, довольные и спокойные, отправились гулять по городу, чувствуя, что день явно складывается удачно, а мир вокруг может быть не только красивым, но и очень заботливым.

Пьештяны не просто делятся на части — они как будто деликатно разложены по тарелочкам: с одной стороны — приятный городок с большим количеством уютных кафе, маленьких бутиков и ухоженных скверов, с другой — курортный остров, окружённый двумя рукавами реки Ваг, с санаториями, термальными купальнями, грязевыми ваннами, соляной пещерой и прочими радостями для организма, уставшего от будней.

Через реку ведёт мост, который сам по себе достопримечательность — и не только с точки зрения архитектуры. Именно на нём стоит один из символов Пьештянов: скульптура излечившегося человека, с триумфом ломающего костыль. Жест прямой, ясный и эффектный — как рекламный баннер. Его так и хочется повторить — в этом-то и весь посыл, в этом его сила!

Мост ведёт на Купельный остров — утопающую в зелени территорию, где всё будто пропитано спокойствием, лечебной водой и лёгким запахом серы. Это не минус, а скорее его фирменная аура. Основные лечебные факторы здесь — термальные воды и серая, густая, как глинтвейн в декабре, лечебная грязь. Её, кстати, извлекают прямо из реки, а потом целый год «выдерживают» в специальных бассейнах, будто редкое вино. Грязь бродит, набирается силы, и когда выходит на «курортную сцену» — становится настоящим бестселлером среди местных процедур. А вокруг — велодорожки, бесконечные гольф-поля, теннисные корты, а также люди в халатах, которые неспешно и торжественно прогуливаются от одного корпуса к другому с таким видом, будто они точно знают, что спешка — главная болезнь нашего времени.

В самом сердце курортного острова раскинулся живописный парк, и среди его тенистых аллей притаились небольшие пруды с термальной водой. Там, будто в личных джакузи, вольготно чувствуют себя гигантские кувшинки, изящные лилии и всякая водная живность. Сквозь зелёную рябь неспешно скользят пёстрые и на удивление довольно крупные рыбы, а у камышей, на залитом солнцем берегу, чинно греются небольшие черепашки.

Совсем рядом с прудами устроен аккуратный загон, где вальяжно прогуливаются величественные павлины, пестрые фазаны, самодовольные гуси, громко крякающие утки и прочие пернатые красавцы. Они неспешно разгуливают по своим владениям, явно ощущая себя полноценными хозяевами здешних угодий. Поглядывают они на проходящих туристов с лёгкой снисходительностью и хорошо различимым раздражением — примерно как дядя Скрудж на тех, кто излишне надоедает ему своим назойливым присутствием.

Ну а местное мороженое — это не просто десерт! Скорее, это маленькое чудо, которое каким-то образом умеет возвращать человека в солнечное детство, где всё — впервые, всё — вкусно, и ничто не заканчивается слишком быстро. Едва успеваешь доесть один рожок, как рука сама собой начинает тянуться за следующим, будто в каждом шарике скрыт некий магический ингредиент, вызывающий безобидную, но стойкую зависимость.

В Пьештянах таких мест, где творят это холодное волшебство, хватает: от крошечных будок с улыбчивыми продавцами до уютных кондитерских с интерьером, как из бабушкиных сказок. В каждом — свои рецепты, свои вкусы и свои секреты. Здесь вам и сливочное мороженое с настоящей ванилью, и малиново-базиликовый шарик, от которого мурашки бегут не от холода, а от неожиданного восторга. А фиалковое… Как будто ложка весны, спрятанная в чашечке лета!