Бесплатный фрагмент - Дорога через Урал

I. Антенна

Облака в небе напоминали гигантское заварное кольцо с кремом.

А час назад была голова волка, грызущего мяч.

До этого, под Курганом — в синеве над дорогой словно мультяшный лис гонялся за курами.

Если я что и привезу стоящее с собой в этот раз, так это коллекцию дурацких облаков, подумал Евгений — но за телефоном, а пуще того — за фотокамерой, лезть не спешил. Все-таки за рулем, даже если ты плетешься за вереницей груженых фур, сильно зевать не стоит.

Вместо этого лениво перехватил бутылку с водой, подцепил крышку, сделал пару глотков. Вода уже нагрелась; пусть и не так сильно, как в середине прошлого дня пути: когда казалось, что хоть чай заваривай прямо в бутылке. Но когда хочется пить, делается все равно.

Евгений хмыкнул, глянул на запястье, поймав взглядом стрелки, и кивнул — спешить нет смысла. Да, медленно. Да, солнце припекает — ну да едем и едем, ведь так?

Едем, ага. Чуть вдавил педаль газа — его невольные попутчики-дальнобойщики впереди прибавили ходу, что изрядно обнадеживало. Может, и не придется плестись добрых две сотни километров с такой вынужденной вальяжностью.

Для пусть и не нового, но крепкого и не теряющего мощности с годами экспедиционника-«Крузера» восемьдесят километров в час были невыносимо медленными, как и для сидящего за рулем: Евгений Козлов, а для близких знакомых — Женька, мог бы смело похвалиться не одной тысячей километров дальних дорог ежегодно. Таких, как он, называли автопутешественниками — но про себя Женя говаривал, что он просто выиграл однажды у судьбы излишне длинное шило в одном месте. Иными словами, ездить далеко и надолго Женя умел и любил, и к своим почти тридцати годам успел намотать столько по разнообразной глуши, что не всякий и поверит с ходу.

Поездка шла не по плану уже в который раз.

Не «наперекосяк» — но не по плану совершенно точно. Евгений махнул рукой на все то, что задумывал с самого начала уже вчера — а после звонка только убедился, что лучше перестать строить точные планы на ближайшие пару дней.

Зачем-то Женька перепроверил время на экране телефона, бросил взгляд и на деления сигнала антенны, блеклые и украшенные стыдливым крестиком. Усмехнулся и покачал головой — вот чудеса, как только до него Володька Жуков дозвонился-то? Связь была из рук вон плохая, то возникала, обозначая себя коротким миганием иконки мобильной сети, то точно так же пропадала. Чем дальше в горы, тем хуже связь — оно и понятно, но у Володьки был талант доставать людей даже из-под земли, кажется. Жуков числился начальником Евгения, даром, что тот вообще в отпуске. Нажимая кнопку «ответить» пару часов назад, когда остановился в какой-то забегаловке выпить кофе и съесть тарелку горячего, Козлов догадывался, что услышит что-то вполне сумасбродное, и как раз так и вышло.

— Слушай, ты еще не усвистал далеко? — бодрый голос Жукова — от Женьки не укрылось, что бодрость эта отдавала истерикой — прорывался сквозь потрескивание скверной, но вполне равномерной связи.

— Усвистал, Владимир Иваныч, — суховато отозвался Женя. Поскреб пальцами заросшую каштановой густой бородой щеку и твердо добавил: — У меня отпуск, Володь. Ты мне сам его подписал.

— Жень, очень надо. Ты ведь не в Карелии еще пока, я надеюсь. Урал уже переехал, не?

— В процессе.

— Уф-ф-ф. Слушай, очень-очень надо в Усть-Катав заехать. Прям до зарезу.

— При чем тут…

— Погоди! Погоди, Козлов, не суети.

Женька тихо выматерился под нос — не суети, стало быть. Сам шеф, как севший на муравейник, тараторит и наверняка даже нарезает нервические круги по кабинету или складу, а «не суети» — почему-то ты. Но промолчал — и обреченно продолжил слушать.

Хотел было прервать пару раз — намекнув, что Усть-Катав ему не по пути (был бы совсем не по пути еще вчера, Козлов собирался ехать через Екатеринбург, но передумал в последний момент), рявкнуть про отпуск еще более решительно, да и просто нажать отбой, а потом не брать трубку, сославшись на скверную связь… но не сделал ни первого, ни второго — и уж тем более третьего.

Суть поручения шефа была довольно простой: в Усть-Катаве нужно было забрать со склада коробку с оборудованием — и отвезти ее на метеостанцию, «там не так уж и далеко».

— Я те щас координаты продиктую, пиши. У них там адреса нету, а еще после грозы коробка накрылась, сидят без связи. Спасай людей, а? У Петраускаса снова жопа отвалилась, машина на приколе, он мост этому своему грузовому пылесосу разобрал и… Ай, ну ты его что, не знаешь? Короче, некому больше, а заказ срочный.

Женька молча вбил в навигатор координаты — раз «коробка накрылась», значит, связи и правда нет, «коробкой» шеф наверняка обозвал узел связи на станции — и присвистнул:

— Тащ начальник, ты бы меня еще в Озерск отправил! Это у тебя «не так и далеко», ага?

Станция обнаружилась где-то у подножия Южного Таганая.

— Я тебе по дорожному листу оплачу все. И день, и бензин. В накладной черканут тебе станционные ребята, и все.

— Я тебе не экспедитор, вроде как, — Женька поворчал еще для порядка. Экспедитором у фирмы «связистов», где и работал Козлов, был уже упомянутый Петраускас. Если у него сдохла машина — а второй у конторы временно нету — понятно, почему его Володька не сможет откомандировать. Сам Евгений работал у Жукова инженером-наладчиком — и мог с чистой совестью отправить начальство лесом.

— Монтировать я тебя и не заставляю, — начальник сменил то на чуть заискивающий, и Козлов понял: прощупал, возьмусь ли. — Они там вроде как сами справиться обещали, просто привезти некому, ну серьезно! Выручай, Козлов.

— Леший с тобой, Володя. Говори, где там в твоем Катаве склад.

Женя записал адрес и с легким раздражением щелкнул кнопкой отбоя.

С легким — потому что ему на самом деле было практически по пути. Сейчас — да.

А вот позвони шеф на пару дней раньше, или вообще попробуй договориться с Козловым до отпуска — тот уперся бы изо всех сил, ровно что тот кот, которого норовят макнуть носом в учиненное им безобразие.

Планируя отпуск, Женька с самого начала думал, что поедет вообще другой дорогой — какая разница, где пересекать Урал, если все равно ехать — ого-го еще сколько? Женькин путь лежал в Карелию — нужно было проведать тамошних стариков: дядьку, двоюродного деда; да и может, по летнему времени и младших застать кого получится — студентов, разбежавшихся кто куда, но навещающих дедов летом наверняка.

Фамилия их была Тухкины, и это довольно большое и, будем честны, очень разношерстное семейство вроде бы даже не приходились самому Евгению и вообще Козловым ближайшей родней — во всяком случае, в наличии прямых кровных уз он крепко сомневался. Но женькин дед дружил в свое время с самым старшим из Тухкиных, и оба старика практически завещали эту дружбу всем остальным в семье.

Женя помнил, как в детстве они в Карелию ездили с родителями — тогда еще на поезде, всей семьей. Как Женька по малолетству улепетывал на озера или речки, в лес или на луга с кучей разновозрастных Тухкиных — совсем крошечных и тех, что вдвое старше его тогдашнего были, как таскал всамделишных, хоть и некрупных, хариуса и голавля вместе с отцом на рыбалке, радовался попавшейся кумже и мечтал выловить форель — все это он ностальгически вспоминал, пакуя багажник машины. Долго думал — вспомнят его, нет? Уж лет семь там не был! Потом все-таки позвонил через треть страны, дождался после долгих гудков знакомого стариковского голоса на той стороне трубки:

— Женька?! Да конечно приезжай, наша-то молодежь поусвистала вся, кто по столицам гуляет в отпусках, у кого учеба… мы тут с бабками кукуем, ха-ха! Приезжай, на рыбалку сходим! Как когда совсем постреленком был, помнишь?

Конечно, Женя помнил — и с радостью черканул себе на карте маршрут через Екатеринбург: очевидный в его случае и простой. Поезд, который Женя вспоминал из своего детства, примерно в тех же местах и проезжал, кстати.

Но в день отправки ему в «аське» прилетело сообщение от пользователя с ником HaraldIronHand: «Жень, ты говорил, в отпуске ко мне завернешь. Так вот, я тоже в отпуск ухожу завтра. Давай на косуль поохотимся сходим. Э? В прошлом году не срослось, так что давай, тащи свою задницу».

Женя хлопнул себя по лбу — совсем забыл. Это был Олег Вяземцев, бывший сокурсник, и он действительно звал его к себе еще в прошлом году. И быстро настучал ответ: «ibex79 на связи. Давай, через три дня буду. Ты в Шиланском сам, или ловить в Самаре?»

«Шуруй сразу в село, если что-то изменится, я напишу»

«Ну ты учти, писатель, у меня в дороге связь не але» — напомнил ему Евгений.

«Так ты же сам связист!» — отшутился Олег и был таков.

Связист, ага. Напоминать, что текущая профессия в виде монтажа сетей связи никак не помогает поймать заблудившуюся между гор и аномалий волну бытовыми средствами, Женька не стал — все равно Олег, он же Харальд Гном по студенческому прозвищу, ничего другого не скажет: это была просто дежурная шутка их курса.

Козлов пожал плечами и прочертил по карте новую полоску красным карандашом: через Южный Урал, Челябинск-Златоуст-Сим и дальше в сторону Уфы, а там и Самара, считай, в нескольких часах езды всего: упомянутое в разговоре село Шиланское как раз было примерно в ста пятидесяти километрах от Самары. И так или иначе, а путь краешком цеплял почти все те самые бесконечные екатерининские городки, среди которых и был необходимый его шефу сейчас Усть-Катав. Правда, плутать по Таганаю он не собирался, но…

Женька хмыкнул, хотел было что-то мысленно добавить ко всей этой свистопляске с планами — надо Олега предупредить, что на денек зависнет в дороге, что ли — но тут его из размышлений выдернул резкий окрик:

— Эй, пацанва! А ну стой!

Евгений выскочил из тени за забегаловкой, но увидел лишь коренастого дальнобойщика, тяжело, вразвалку бегущего за тремя пареньками, тощими, что помоечные коты, в одинаковых дешевых спортивных костюмах.

Через минут пять дальнобой — усатый плотный мужик в тельняшке и затертых джинсах, с короткой монтировкой в руках — вернулся, плюнул себе под ноги и, заметив Евгения, посоветовал:

— Ты это, мужик, поглядывай на остановках. Эти вон в бардачке шарили, говнючата малолетние — деньги искали. У Илюхи, друга моего, давеча магнитолу выковыряли. Тачку незакрытую не бросай, одним словом. Да и закрытую… с твоей и колеса сопрут, не побрезгуют!

Дальнобой смерил взглядом женин экспедиционный «Крузер», одобрительно прицокнул и чуть кивнул: мол, машина-то сама по себе хороша, не прощелкай, парень!

— Не успеют, — Женя безмятежно ухмыльнулся. — Я в ней живу в дороге и дальше, чем отлить, редко отхожу.

— Ну-ну. Храбрый… мы вот тоже, — дальнобой пошарил в карманах, выудил папиросы, закурил. — Живем на колесах. А вон как бывает. Открутят не колеса, так дворники или антенну — где за этими зеленозадыми мудаками угонишься потом… гопота!

Женя только пожал плечами. Он не был рохлей или растяпой, нет. Да и пара штуковин «экстренного решения вопросов» у него лежали между сидений, сразу за рычагом ручного тормоза, просто на всякий случай — все-таки Козлов ездил и правда не первый год, а про дорогу через Башкирию в неспокойные «нулевые» и еще раньше, сразу после Разрыва, не говорил только ленивый. Но по своему опыту Женя мог бы сказать, что и через Горный Алтай ни капли не спокойнее ехать, и даже под Иркутском или Пермью можно найти преотличное количество нежелательных приключений, стоит только ослабить бдительность.

Дорога в этот раз, впрочем, была довольно спокойной — даже почти ленивой.

Неприятности — если таковыми не считать звонок начальства — точно решили прилипать в этот раз к кому-то другому, вроде этого усатого дальнобойщика, чудом избежавшего бессовестной кражи. Или того незадачливого мужичка, что на длинном (очень длинном) горном спуске не справился с неведомо отчего взбрыкнувшим, по его словам, автомобилем — потертой старенькой «японкой». Машинку крутануло и выбросило на глинистую плотную бровку в перелеске, обступавшем дорогу; мужичок толкал ее, сколько было сил, но так и не совладал.

Солнечный свет золотыми узкими ломтями ложился на дорогу, просеянный частым сосняком, в кронах заливались птицы, трасса шумела колесами машин, взревывали большегрузы, штурмующие крутые горные повороты и подъемы, и мужик — взмокший, с покрасневшим лицом, обреченно метался подле машины, когда Евгений, мысленно наплевав на истории о «подставах», все-таки притормозил на обочине и поинтересовался:

— Дядь, дернуть?

— Да хорошо бы, — недоверчиво повернулся к нему обладатель легковой «японки». — Вытянет ли…?

Женя только невежливо заржал — его «Крузак» выдергивал без особых усилий соразмерные себе автомобили из вязкой, что смола, грязи, а тут всего-то присевшая на мост «мыльничка», на сухом твердом грунте — одного уверенного рывка хватит.

Так и вышло — точно так же, заметив возню на обочине, притормозил черный «козел» -САЗ (удивительно новый и в не менее агрессивной «бездорожной» комплектации, чем женин джип, надо заметить), но дополнительной помощи уже не потребовалось.

— Бездорожное братство, — пошутил водила «Симбира», увидев округленные в некотором испуге глаза владельца легковушки. — У байкеров — дорожное, а у нас бездорожное, понял, ага?

Женя невозмутимо кивнул — хотя видел «козловода», такого же бородатого, как он, парня, вообще впервые.

После незапланированного доброго дела Женька окончательно приободрился — и через полчаса решил, что настало время дел как раз запланированных. Прежде, чем искать поворот к Усть-Катаву, стоило все-таки найти сперва Гному подарок. Карельским-то близким он припас всякого уже, а вот про Олега, балбес, даже не вспомнил.

Женька заглянул было в маленький магазинчик — притулившийся на пятачке земли между соснами, зажатый между железным полуконтейнером — очевидно, то ли складом, то ли еще одной торговой точкой, и — очередной забегаловкой.

Но тут его ждало разочарование — дородная курносая тетка, нестарая, но очень неторопливая, развела руками: свет вырубило. Вчера гроза была, оборвало провода… Касса не работает. Гроза, верно, была — но Женьке и в голову не могло прийти, что она ему подкинет такую пакость.

— Я вам только если без сдачи, если ровнехонько найдете, могу продать что-то. А так я даже не открою кассу, чтоб сдачу-то набрать, — она сонно вздохнула. — И в кафе вам тоже не разменяют, у них та же беда. Дальнобои у них за утро всю сдачу повытянули.

— Жаль, — Евгений вздохнул.

— А куда едете-то? — тетка вдруг оживилась. — Может, я вам просто точку подскажу, где купить еще можно?

— Да еду-то я далеко, но мне еще попетлять придется тут у вас, — уклончиво отозвался Женя.

— Попетлять вам и так и этак придется. Если вы на Уфу пойдете, то… так, погодите, какой у нас нынче день недели, четверг? О, точно! Закрыто там, на дороге. До часу дня точно, а то и до двух. Взрывают гору, дорогу расширяют, — тетка кивнула. — Да вы еще услышите!

Поезжайте пока на озеро, тут километров тридцать, не больше, — она махнула пока рукой куда-то на северо-восток, и Евгений только досадливо крякнул.

Зашел в кафе, яростно порылся в карманах, набирая сакраметальное «без сдачи», взял чаю и три тонюсеньких блинчика со сгущенкой (явно разведенной сиропом) в пластиковой подложке, уселся за руль, вздохнул. Блинчики оказались резиновыми — но разнообразные бутерброды в ярко-желтой пачке с надписью «Подорожник» внушали еще меньше доверия.

Может, и правда на озерцо — а там тушенку на костре погреть, кашу сварить, поесть, как нормальный человек? — спросил у себя Женя. Хмыкнул — и, повернув ключ в замке зажигания, решил: сначала все-таки дело. А потом и на озеро можно.

Но до Усть-Катава все-таки остановился у еще одного из подобных предыдущему ларьков: ими густо, как цветным мусором полоса прибоя, были усеяны обочины трассы — чем дальше Евгений забирался по дороге насквозь через Южный Урал, тем больше их становилось.

Под торговые точки приспосабливали деревянные хибарки а-ля «дачный домик» и складные шатры, полуконтейнеры и жестяные «коробки», сваренные на скорую руку… и Женька не сомневался, что ни у одного из торговцев нет документа на аренду места под торговлю. Потому и не удивился, что в одном из таких «кельдынов» — Женька вспомнил смешное олеговское словцо, которым он называл тесные кладовки и сарайчики — точно так же оставшихся без света после грозы ему свободно продали все, что он присмотрел: видать, за прилавком маялся сам хозяин чудо-бизнеса. У него и кассового аппарата-то не было даже — а сдачу сухощавый мужик с безэмоциональным, точно деревянным лицом отсчитывал из барсетки под курткой. Куртку продавец принципиально не снимал, даже несмотря на летнюю жару.

Женьке сразу понравился нож на берестяной рукояти — клеймо на клинке хвастливо сообщало, что это не что-то там, а настоящая златоустовская сталь. Но соблазнило Женю не столько это, сколько затейливое травление — а еще и в самом деле удобная форма широкого лезвия, да безусловно практичная отделка — наборная береста в ладонь ложилась прекрасно.

Травление же изображало хищно распахнувшую пасть щуку — и Женька не смог устоять. Сибирский колорит — хмыкнул он сам себе под нос. Как урожденный сибиряк — а до жениных десяти лет он сам и его семья жили в Омске — он был неравнодушен к двум персонажам охотничьих и рыбацких баек: лосям и щукам. С лосем ножа не сыскалось, а вот щука тут как тут — скалит воистину динозавровы гряды крючковатых зубов, плещет хвостом, изгибается мощным пятнистым телом… рисунок-травление был хорош, чего уж там. Попробовав на ногте заточку лезвия и оценив вес в руке, Женька пришел к выводу — неплохой подарок получится. Дружище-Гном не только охоту любит, рыбалку уважает тоже.

— Далеко едете? — голос у продавца был хрипло-прокуренный, но интонация вполне дружелюбная.

— Да так, — уклончиво отозвался Женька.

— Антенну не хотите глянуть? В горах-то связь, ну, сами знаете.

— Да у меня вроде есть, — Женька пожал плечами. Это была правда — путешествия без нормального радиопередатчика-рации и соответственно антенны казались ему чем-то не слишком дальновидным.

Что же касается антенн… продавали их здесь, вдоль дороги, в каждом втором торговом контейнере или палатке. «Антенны», «антенны для авто», «антенны и рации», «купи антенну — монтаж бесплатно» — такими вывесками пестрели края дороги ничуть не реже, чем упоминаниями «златоустовских ножей», «малахитовых сувениров», «подарков из натурального природного камня» и горячего кофе.

А когда Женька вышел из сумрачного нутра торгового «кельдына», он немедленно вспомнил давешнего дальнобойщика с монтировкой.

Как в воду глядел усатый.

Кричать, ругаться или бежать следом было поздно — да и догонять уж некого, небольшой спринтерский рекорд две фигуры в темной одежде явно побить успели еще до того, как Женька сумел набрать нужную скорость. Пока Козлов выбирал ножи, кто-то ловко скрутил с его машины ее. Антенну.

Не выдрать с мясом, нет — а как-то так хитро открутить крепление, чикнуть провод — и задать деру. Ничего другого взять не успели — но антенну было жаль до чертиков. Крепко выругавшись, Женька развернулся и пошел к хрипатому продавцу.

— Давай антенну, мужик. Если окажется, что своровали твои дружки — уши оторву и к жопе приделаю.

— Кому, мне, что ли? — продавец хмыкнул. — Мне не надо. Я такой дурью мараться не стану. А ворью можешь — я даже спасибо скажу. Потому как, мил человек, сегодня они тебя обнесли — а завтра и меня могут! Больше ничего не взяли?

— Не успели. Я этих идиотов даже не рассмотрел!

— А толку-то… гастролеры поди, сопляки какие. Прыгнут на мопед — и поминай как звали. Потом толкнут в деревне кому-нибудь. Придурков не пашут, мил человек, и не сеют. Антенна вот гляди какая есть — это партия до повышения цены, сборка новая, а качество как тридцать лет назад! Экспедиционщики такие обычно и ставят. У нас тут знаешь, по Таганаю часто всякие экстремалы лазят — так что антенны не залеживаются.

Сама поездка в Усть-Катав прошла без малейших приключений: вредная горная трасса отпустила, покрутив, точно леший, очередного торопливого путника в неизмеримо древних, придирчивых пальцах — Женька, монтируя антенну, ворчливо напомнил себе давно известную истину: горы не любят спешки. Горные дороги, даже вполне себе центральные трассы, полны сюрпризов, а сами горы словно зорко смотрят — кто таков, чужак? Только засуетился — получил выволочку, ты же знаешь, старина, и ты не исключение, хоть трижды по столько же намотай на одометре. Вот тебе щелчок по носу, колючая неприятность, пусть и не дорожная, как схлопотал тот торопыга на застрявшей в подлеске «японке».

— И хорошо, что не дорожная, — буркнул Женька уже вслух, побарабанив пальцами по рулю. Закончив возиться с новой антенной, он попросту двинулся дальше — закончить рабочие дела.

Карта обещала изрядную петлю, но та не должна была отнять слишком много времени — половину дня, но спешить было некуда. Женька нарочно выехал заранее, пусть и не ожидал, что придется тратить запас на что-то столь скучное, как рабочие поручения.

До Усть-Катава было недалеко — и добрался Женя туда довольно бодро. Городок среди зеленых холмов, кажущийся издалека обманчиво крошечным, тоже не доставил никаких особенных трудностей — улицу и контору со складом удалось найти хоть и не с первого, но со второго раза, а самого Козлова там уже ждали.

И даже объяснили, где искать заказчика — тех самых метеорологов.

Женька пожал плечами, взял накладную, расписался в получении груза — и подумал, что в иной раз и поворчал бы, что приходится заниматься такой скучищей, но именно что в другой раз.

Скучным это поручение было бы в том случае, если бы не предполагало на своем пути тот самый Южный Таганай. Метеостанция, по итогам сопоставления данных навигатора, карты и информации из расспросов людей на том самом катавском складе, находилась за Откликным гребнем, в местечке, у которого даже было название, хоть и странное — Александрова Утайка.

— Да туда даже некоторые ходоки специально идут — красиво там, ага. Ну и глушь конечно. Ха-ха! А ходокам того и подавай же. Утайка — конечно, еще не сама станция, а сельцо рядом, но там недалеко, — пояснял Женьке завскладом, коротко стриженый крепкий мужик, нестарый, кряжистый, но с головой, полностью высеребренной сединой.

— Ходоки. Кто такие ходоки? — озадачился Козлов.

— Да пешие туристы. Обычно поехавшие на всю голову — кто НЛО, кто гномов да леших ловит, а кто, тьфу их растак, йети ищет. Йети! Откуда у нас тут йети? Карлики да, говорят, бывают… а может, тоже брехня. В Кыштыме лет десять назад старуха в лесу какого-то уродца нашла — так по всей области потом сновать начали телевизионщики, а с ними и эти… колдуны, хе-хе. Пока федеральные ловцы отрядом не приехали и не разогнали всех, объявив уродца просто мертворожденным недоношенным дитем. А турье — ну, ходоки, как у нас их тут кличут — все же гуляют. Аномальщики, одним словом, самодеятельные. Они не все по этой… ловческой части. Но встречаются. Ты как туда поедешь, уши не развешивай, а то от лапши в трубочку свернутся!

И кладовщик сочно, жизнерадостно захохотал. Улыбнулся и Женька. Упоминание федеральных ловцов ноосферных аномалий его не слишком озаботило — чего о них переживать, они как милиция или приставы, всегда где-то поблизости болтаются, но пока к тебе лично не имеют вопросов, обращаешь внимания на них не больше, чем на снующие по дороге автомобили.

А он, Козлов Евгений, законы не нарушает, контрабандой тоже всякую аномальную дрянь не возит. Даже на нынешний груз у него есть документ. Простой сетевой коммутатор связи, после грозы на станции погоревший заменить — велика проблема будто бы.

Истории про карликов, золотых идолов и НЛО, что щедро насыпали местные сплетники поверх описания вполне настоящих случаев аномалий — после Разрыва, или, по-официальному если, «ноосферного взрыва», на Урале их было особенно много, как-никак здесь и находился предполагаемый эпицентр того самого Разрыва с его Зоной Онтологических Аномалий — Евгения не слишком-то интересовали. Такой чуши где угодно расскажут с три короба, было бы на что время тратить.

Поэтому совету кладовщика он последовал незамедлительно и поспешил освободить уши от навешанной лапши — а контору от своего присутствия. Собрался и поехал дальше, иными словами, потратив разве что минут двадцать в кафе-столовой в центре: нормальный, не из трассовых забегаловок, обед — вещь все-таки нужная в жизни любого путешественника.

А потом снова потекла под колеса дорога — уже не «федералка», худо-бедно да чинимая каждый сезон, а убитые региональные ответвления. Особенно не разгонишься, да — но от пыхтящих «Камазов» не нужно будет уворачиваться, толкаться в вереницах подъемов и спусков за ними. А что дорога в выбоинах… женькин «Крузак», конечно, предпочел бы нормальное лесное бездорожье, наверняка — но и так слишком бояться за подвеску не стоило: экспедиционник, пусть и не новый, был весьма крепкой машиной.

Какое-то время Женька ехал себе в привычном ритме, поглядывая по сторонам, изредка останавливаясь, думая о своем, иногда лениво щелкая на телефон показавшиеся занятными виды. Потом спохватился — чего это я в тишине еду?

Потянулся было к магнитоле — без музыки и впрямь ехать сделалось скучновато. Но почему-то вместо уже изрядно заслушанной подборки записей щелкнул приемником и с любопытством покрутил настройку — иногда обыкновенная дорожная рация ловила небезынтересные волны местного радио, часто не просто развлекательные, а даже полезные: такие, на которых сообщали о погоде, предупреждали о дорожных сложностях и все в таком духе.

Первое время приемник шипел, плевался и исправно передавал только обрывки смазанных разговоров других водителей — обыкновенно дальнобойщиков.

Выслушав промелькнувшую среди разговоров о цене на бензин и том, как срезать мимо Уфы и не заплутать на новых дорогах, короткую байку про какого-то типа с воистину анекдотичной фамилией — Лопоухова-Невского и ворованную солярку, Женя фыркнул и снова принялся перебирать частоты.

Сидеть на общедорожном канале без особой нужды можно только в одном случае — если ты вусмерть заскучал без попутчика, а Козлов не считал себя настолько общительным малым. Хотя, если послушать приятелей, все ровно наоборот. Как бы там ни было, а волну эту он поймал впервые совершенно случайно.

Обычное радио — песни, музыка, безыскусная реклама какого-то то ли кафе, то ли развлекательно-туристического заведеньица с цветистым названием «Шӧ́тӄыл Ватт». Волна как волна, одним словом. Разве что странно — среди самых обычных песен — преимущественно эстрада, немного альтернативного рока, вперемешку британского, «атлантического» и финского, сдобренного классическими уже композициями «Scorpions» и «ZZ Top» — необычайно часто звучали подборки чего-то, больше всего похожего на этно-рок. Самое что смешное, на совершенно непонятном языке — но бодрые и неожиданно свежие. Женька даже какое-то время увлеченно слушал — его ни капли не удивило то, что он не понимает языка — в конце концов, это мог оказаться какой-нибудь мерянский диалект, местная экзотика. Женька, кроме английского и совсем чуть-чуть немецкого, никаких других языков-то и знать не знал, а всяких малых народов — даже после Разрыва, когда пропали начисто всевозможные дивьи, квели и прочие потаенные, как их называли в учебниках истории — было в каждой области и крае не один и не два, было бы чему удивляться!

Так что когда волна пошла помехами, зашипела, как спускающая шина большегруза, и сделалась неразборчивой — и ее пришлось переключить на что-то более чисто звучащее, Женька даже немного подосадовал — музыка ему понравилась. Что-что, а самый разный рок он ценил и уважал со аж старшей школы.

Пожав плечами, Козлов только махнул рукой — и двинул дальше.

Слова кладовщика о ходоках, надо сказать, при этом крутил в голове все же довольно часто — но как ни странно, а по пути ему никого вообще не попалось.

Метеорологи на станции же лишь неопределенно пожали плечами — ну бывают, ага. Но редко — сейчас построже с этим стало, да. Это вам, молодой человек, не десяток лет назад, да — вот и все, что на тему самовольных то ли псевдо-ученых, то ли не менее самозванных колдунов сказали суровые господа метеорологи.

Выдали пачку домашней пастилы с собой за помощь, предсказали погоду на дорожку — Женя посмеялся про себя: как к Бабе Яге в гости попал. Вслух говорить не стал — хотя на Ягу только местный завхоз-лаборант тянула, пожилая крепкая тетка, а все остальное население станции — еще двое ученых и два подсобных работника были полу мужеска, тетка как раз могла обидеться. Но видать, Ягой она вполне все-таки могла бы величаться — что погода сменится, предупредила именно эта самая лаборантка.

Ходоки, стало быть.

Ходоки — вот что немедля вспомнил Женя, когда заметил на дороге одинокую фигуру, уже выбираясь после выполненного дела, внезапной ночной остановки в глуши и последовавшей полуночной грозы. Да, наконец-то можно было твердо сказать, что под колесами дорога, а не направление; идущий вдоль нее человек при ближайшем рассмотрении оказался обременен здоровенной дорожной сумкой и легким, скорее городским или тактическим, но вовсе не туристическим рюкзаком за спиной.

Тип — довольно молодой мужик, примерно женькиных лет — целеустремленно шел вдоль поросшей травой обочины, походка его была твердой, но в каждом движении сквозила усталость, такая, какую неизбежно заработаешь за несколько часов болтания со столь неудобным снаряжением по местным козьим тропинкам. Да и просто если вздумаешь идти куда-то далеко, пожалуй. Женька только подивился странному типу, еще раз вспомнил, что слышал на станции и от кладовщика про «аномальщиков» -любителей, которых тут иронично прозвали ходоками, и пришел к выводу, что видит как раз такого умника. Да уж, парень этот как есть горожанин — или попросту никогда раньше не выбирался дальше дачного поселка или за грибами. Ну кто же в горы-то попрет спортивную сумку, оттягивающую руки? Кто по такой грязище, после ночного дождя, нацепит кроссовки? Только если ты сумку закидываешь в багажник машины, а свою задницу плюхаешь на сиденье, а не идешь пешком, в самом деле.

«Не слушай их, уши такой лапшой обвешают — в жизнь не снимешь» — душевно посоветовали Жене на станции примерно день назад. Местные над этими самодеятельными то ли эзотериками, то ли альтернативными учеными посмеивались — и только единичных представителей считали хоть за кого-то полезного. О них — этих «полезных» — говорить часто и громко опасались, словно речь шла о бандитах, и тут как раз Женька вполне понимал почему.

Все-таки неофициальные ловцы аномалий — те, кто не на федеральной службе — действительно частенько знались с самыми мутными слоями населения, бандитских связей и выходов на самого разного рода черных копателей и черных же торговцев у таких людей хватало. Зато и польза от них была — пока официальную службу дождешься, иной раз лиха хлебнуть успеешь ого сколько.

Чем ближе к сердцу Разрыва — бывшего эпицентра ЗОА — тем чаще ловцы попадались. Бывали ли ловцы среди виденных ими лично ходоков, спросил Женька у начстанции — и в ответ услышал искренний смех.

— Какие тебе ловцы среди этих чудиков! — ответил метеоролог. — Ты бы еще спросил — а эти, как их, ролевики реально воевать умеют или нет!

Женька тогда хмыкнул и ничего не сказал — сравнение «ходоков» с толкинистами показалось ему забавным, но и чуточку обидным. Все-таки Харальд, то есть Олег, его ближайший друг, был из любителей в юности побегать с текстолитовым мечом. Быть КМС по стендовой стрельбе ему что-то это никак не мешало, между прочим.

Во всяком случае, мужик с сумкой Женьке показался скорее как раз ходоком — из-за сумки и кроссовок в основном, конечно же.

— Эй, парень! Тебя подвезти, или как?

Женя сам толком не понял, почему тормознул — «ходок», услышав звук двигателя женькиного автомобиля, остановился, обернулся и долгим оценивающим взглядом окинул приближающийся «Крузер». Поднял было руку в характерном жесте голосующего — точнее, собирался поднять. На полпути точно передумал, махнул ладонью и, перекинув оттягивающую плечо сумку поудобнее, развернулся и зашагал дальше — быстро и зло. Видимо, даже решил не пытать удачи, голосуя на полупустом проселке, и прекрасно отдавая себе отчет — никто не горит желанием брать с собой странного туриста-недотепу.

Козлов поглядел в его обтянутую курткой спину, над которой роилось кровожадное комарье, на обметанные липкой грязью кроссовки и джинсы — и только головой покачал.

Позже Евгений вспоминал — окликнув типчика, он тут же остро пожалел о своем решении, в особенности когда предполагаемый «ходок» поднял голову, смерил неожиданного доброхота тяжелым взглядом темно-серых глаз и молча кивнул.

Впрочем, сожаление было мимолетным, а равно и совершенно самому Жене несвойственным: и вот это-то несоответствие собственной натуры и мерзенького чувства внезапной мизантропии заставило Козлова встряхнуться и распахнуть дверцу.

— Куда довезти-то?

— Да куда угодно, — парень ловко нырнул на сиденье, закинул сумку назад и протянул руку — Женька ответил на пожатие. — Неудачно вышло, жилья вокруг не видать, мне бы хоть в деревню какую попасть… а лучше в город. Любой.

— Ну в город так в город, — Женька хмыкнул и покачал головой — то ли показалось, то ли у внезапного попутчика акцент какой-то? — Будем знакомы, а?

— Меня зовут Грегори Ричмонд. Грег.

То, как он это произнес, сразу ясно намекнуло — вот только попробуй сократить до «Гриши» — идиотом будешь себя чувствовать именно ты, и никто другой. Ну что ж, по крайней мере, акцент точно не почудился.

— Евгений, — представился и Козлов, и не слишком оригинально добавил, уточняя очевидное: — Ты чего это, иностранец, а?

— Да, — коротко хмыкнул Грег. И усталым жестом поворошил короткие темные волосы, на висках слипшиеся от пота. Видать, и правда долгонько шел. Как его вообще пешком в глушь-то занесло? Может, и правда «ходок»? Да нет же — внимательнее разглядев попутчика, Женька пришел к выводу, что «ходоки» -аномальщики все-таки должны выглядеть чуть более… неотмирно. Феньки там какие-нибудь, амулеты, или наоборот, сканеры-фиганеры, да на худой конец фотоаппарат или видеокамера! У этого же из привлекающего внимание только футболка с незнакомым принтом — логотип забугорной спортивной команды, что ли. Почему-то Жене не пришло в голову, что все «ходоковское» снаряжение могло быть у незнакомца в сумке — но стойкое чувство, что к самовольным умникам, жаждущим приключений, его попутчик имеет весьма косвенное отношение, его не покидало.

Женька наобум предположил:

— Англичанин? Американец?

— Второе, — а этого парня не назовешь разговорчивым, пожалуй.

Женька только присвистнул — и, еще раз оглядев попутчика, удержал очередной вопрос при себе. Заключил, что удивительно чистый русский — честно сказать, акцент Женя ведь заметил только в силу своей наблюдательности — признак того, что парень или очень давно перебрался в Россию, или вовсе уроженец Форт-Росса. Ничего необычного ни в том, ни в этом не было, впрочем.

Какое-то время они ехали молча. Не самая лучшая дорога — а местами так еще и размытая ночной грозой, с которой «Яга» не ошиблась — увлекла Женьку, как может увлечь бездорожье только обладателя джипа, поэтому он не обращал внимания на попутчика.

Грег первое время просто молча глядел в окно, не досаждая Женьке ни беседами, ни возней — потом заметил свое отражение в зеркале заднего вида, полез за платком и принялся оттирать длинный, черный — точно от сажи — след возле правого уха. После порылся в кармане куртки, вытащил сигаретную пачку — мятую и, судя по всему, пустую. А нет, одна завалящая сигарета в ней обнаружилась. Попутчик посоображал что-то, поглядел на Женьку и уточнил:

— Курите?

— Нет.

— Ладно, понял.

И с этим убрал пачку и последнюю сигарету с глаз долой. Даже не стал спрашивать, можно ли закурить ему — понял, видимо, что ответ будет отрицательный, и решил потерпеть.

Крутил головой, как домовой сыч, иногда настороженно вслушивался будто бы во что-то — но помалкивал. Хлопот, впрочем, не доставлял вовсе никаких — и при том сам не торопился начинать беседу, и женины дежурные вопросы удостаивал короткими, но не менее дежурными ответами, ничуть не прояснявшими самой природы его занятий.

Потом на очередном особенно крутом ухабе — и какой леший дернул Женьку срезать длинную петлю проселка по полям напрямки, вот вопрос! — Грег не удержался и восхищенно прицокнул, с неожиданным одобрением погладив подлокотник сиденья.

— А машина ништяк, — заключил вдруг он. — Честно скажу, я не любитель японских тачек, но… как бодро-то идет!

— Ну так а то! Я и экспедиции возил одно время, пока денег совсем не было — видали грязищу и побольше, — польщенно отозвался Женька, широко ухмыльнувшись. Потом взглянул на попутчика еще раз и окончательно уверился — кажется, у Грега что-то недавно произошло, и он вовсе не аномальщик-любитель, а скорее заложник обстоятельств. Но гадать Женьке скоро наскучило — и он попросту спросил с казарменной прямолинейностью:

— А ты чего, Грег, пешком-то тут? Не далековато ли ногами забрался — или ты, ну, из тех, кто идейно пешком по здешним лесам болтался?

— А? — не понял как будто попутчик, вынырнув из своих мыслей. Точно, задумался — встрепенулся, как бывает, встрепенется и человек, внезапно осознавший, что он только что проехал нужную остановку.

— Ну, ходок, — Женька чуть улыбнулся, словно извиняясь за глупый вопрос. — Аномальщик.

— Чего-о-о? — Грег уставился на Женю так, как, вероятно, должен был лет сто назад какой-нибудь благородный князь смотреть на поднесенную ему замызганную кружку в местном трактире. — Еще чего не хватало! Журналист я.

Женька еще раз цепко оглядел Грега и подумал — может, и журналист. Только с таким лицом, будто не природные виды снимал и блаженных умников интервьюировал, а смотался в какой-нибудь Ирак и теперь все увиденное старательно осмысляет.

Грег понял этот взгляд по-своему и добавил с неожиданной грустью:

— Да я и не пешком. Доехал-то я на машине. А вот обратно…

— А что случилось? Ну, с машиной?

— Сгорела.

— Это как?

— Проводку коротнуло, — Грегори тяжело вздохнул, не скрывая досады. — Жалко, черт побери! Этот «Бронко» меня еще с питерских дорог исправно возил. Примерно ровесник твоему японцу был, кстати.

И после этого неожиданного откровения беседа пошла куда как более гладко.

Вроде бы неразговорчивый Грег, иногда скупо жестикулируя незажженной сигаретой (он снова ее машинально вытащил из пачки, тут же спохватился, прикуривать не стал, но и не убрал, так и держа в пальцах), описывал злоключения проводки старого автомобиля и его скорую кончину.

Грег оказался хорошим рассказчиком — не слишком эмоциональным, но умеющим метко ввернуть какую-нибудь этакую фразочку — видимо, и правда журналистское умение в запасе у парня имелось.

Женька как въяве представил себе всю картину происшествия — ветхая изоляция проводов под капотом, случайная искра, встречающаяся с парами бензина, густо поднимающимися по жаре от работающего двигателя — а может, стоило бы повнимательнее следить за тем, как чувствуют себя прокладки бензонасоса, но все горазды задним умом крепчать и изрекать мудрости, ведь так?

Следом оставалось вообразить и слабый едкий запах подплавленной проводки, все нарастающий, внезапно сменяющийся густым зловонным дымом, горячим и удушливым, заполняющим салон «Бронко», рыжие коварные языки пламени из-под темно-синего лакового капота и то, как лихорадочно-быстро, очевидно рискуя жизнью Грег выволакивал из машины вещи — «там не только документы, а и вообще все мои пожитки, камера, обору… э-э-э, всякое прочее добро, ну ты понял. Да вот веришь, еле успел же» — добавил Грег.

То, как попутчик стоял с бесполезным пустым огнетушителем в руках уже в стороне, на почтительном расстоянии, слушая предсмертный долгий, печальный вой закоротившего клаксона и глядя на пробивающийся через дым и языки огня вспыхнувший свет фар, точно автомобиль заходился в прощальной агонии, Женька отлично представил тоже. Вот почему и сажа на шее и виске, оказывается.

— Дерьмо порошковое оказался огнетушитель — как горстью песка кинул, а. Огонь пыхнул — я еле ноги унес, — подтверждая догадку, сообщил Грег. Потом вздохнул и покачал головой — и Женька лишь сочувственно хмыкнул.

— Любил я этот кусок металлолома, прикинь, — завершил с едкой самоиронией Грегори. — Не денег жалко, и не того, что застрял здесь. А саму тачку. Два американца в чужих краях — и оба ни на черт собачий никому не сдались по отдельности, а вместе вроде как что-то полезное из себя представляли даже. Это я так шутить любил — а сейчас и шутку любимую вместе с машиной про… потерял, в общем.

— Да понятно, — сочувственно кивнул Женька. Он и в самом деле понимал — свою, на самом деле свою машину сколько угодно можно обзывать последними словами, иронизировать над ржавеющим железом и делать вид, что ничего, кроме расстройства, этот «хлам на колесах» тебе не приносит — но автомобилистская привычка в чем-то даже хуже влюбленности. Можно привязаться к «ржавому ведру» как к живому существу, можно. Козлов подумал, что наверняка сам бы даже разрыдался со злости и досады, окажись он на месте Грега — и черт его знает, как тот умудрялся сейчас говорить о происшествии настолько спокойно. Наверное, уже успел пропсиховаться как следует, заключил Женя.

Потом на какое-то время разговор увял — сперва Женька ненадолго остановил машину, предложил попутчику не мучиться уже и выйти, размять ноги и покурить, а сам отправился «проветриться». А потом, когда снова двинулись дальше, Грег, прислонившись головой к дверной стойке, попросту задремал.

Женька пожал плечами и потянулся к ручке настройки радио.

Над дорогой повисло светлое кружево утренних лучей. Серым шелком висящую в небе все утро дождевую хмарь окончательно развеяло, и, хотя в поле все еще было откровенно грязно и сыро, трассу наверняка уже просушило.

Женя задумчиво покрутил настройку еще — отчего-то захотелось найти вчерашнюю волну — ту, что рекламировала кафе с названием «Лесной Путь» (это во второй рекламе пояснил диктор, но на каком языке оно, Женя так и не выяснил). На волну Козлов наткнулся еще раз — и уже во время привала.

Поразмыслив, Женя вчера, уже после успешно найденной Александровой Утайки и за нею же метеостанции решил так — если погода позволит, он все-таки вечер побродит по здешним тропинкам, поглазеет на окрестности, а то и заночует «дикарем». Торопиться не хотелось — раз уж занесло в эти места, стоит полюбоваться вдосталь. К тому же в голове настойчиво ворочалось — «горы не любят спешки». Ну не любят, так не любят. Предостережения «Яги» о скорой грозе казались глупостью — вечер выдался тихий, ясный. Воздух, напоенный цветущей таволгой и донниковым медовым духом, казался волшебным питьем — зачерпни кружкой и пей, как чай из походного котелка.

И Женя не стал спешить — многократный опыт поездок говорил ему, что идиотом он будет, если упустит такой вечер да в таком месте. Даже истории о встречах то ли с аномалиями, то ли с медведями его не слишком страшили. Медведей бояться — по лесам не гулять, посмеивался он по давней привычке, и все.

Горные вершины в венцах лучей, выбивающихся из-за облаков, влажная моховая зелень лесных низин, сладко-водянистая малина в горсти, ледяная вода ручьев, густое золото летнего предзакатья, раскатившееся по таганайским склонам — это все вползало в женино существо, заполняя его и не оставляя места для суеты.

Погода испортилась только в середине ночи — внезапно потянуло холодным сильным ветром, закружило, завыло в вершинах деревьев — и небо, еще пару минут мигавшее низко склонившимися крупными летними звездами, заволокло непроницаемой, клочковато-мохнатой, как у медведя, шкурой будущей грозы.

Упали первые крупные капли, костерок едва не разметало порывом ветра — и Женя, не слишком-то расстроившись, загасил огонь, перебрался в машину с недожеванным бутербродом в руке и пятой, что ли, по счету кружкой чая на смородиновом листе — не удержался, надергал, пока ходил по окрестностям.

И там уже, под надежной железной крышей, развалившись на разложенном сиденье, когда капли дождя из крупных водяных виноградин превратились в сплошной поток, Женя снова попробовал покрутить радио — и снова наткнулся на безымянную волну.

Впрочем, нет, не безымянную. В том-то и дело, что нет. Волна как-то заковыристо называлась — Женька так и не смог вспомнить, как. Ни сразу, как поймал, ни сутки спустя.

Самое что интересное, он никогда раньше не натыкался на нее за все те разы, что колесил по Уралу — что в этот раз, что до того.

Больше того, уже после, прикинув в голове всякое разное, Женя сообразил, что и поймать-то ее он, строго говоря, не должен был — горы вокруг, какие тебе местечковые радиопередачи в такой глуши, да еще среди непогоды!

Молнии плясали в меху исполинской грозы, бредущей через Таганай, ветер гнул сосны к земле, а из приемника лилось чистое, мелодичное пение: девичий голос и какой-то струнный инструмент, флейта, варган и, кажется, бубен на заднем фоне.

— Аэли-нели-нелии-илилии,

мат лэргу нэм кугре́шпам;

кургу кунэма

кургу торэяя

кургу сэрэя,

аэли-ли-ли-иии… — тянула едва ли не как колыбельную девушка.

Женя попал на самый конец песни. После нее снова была какая-то местная безыскусная реклама, потом — немного новостей, в том числе и спортивных. Женя с удовольствием послушал описание прошедшего днем товарищеского матча по волейболу между командами «Кетск-Побережный» и «Кетская удаль». Что за команды, Женя понятия не имел, разве что обозначение города — Кетск — показалось смутно знакомым. Но именно что смутно — Козлов так и не смог вспомнить, городок это на реке Кеть или вовсе какое-то сельцо? Реку-то он знал, сибирская река… далековато, конечно, от Урала, но кто их знает, может, приезжали по какому спортивному делу?

Женька задумался о давно оставленных краях, о Сибири — и том, что давно не был в местах своего детства. Да что там — детства! Он и половину Сибири не проехал же, хотя казалось бы, с его-то любовью к поездкам и путешествиям… а все куда-то тянуло подальше — то на юг, в степи, то на север, к Балтике… Сделалось чуть совестно даже. Ну ладно, не «чуть». Как следует совестно, да.

Новости закончились, а точнее, волна зашипела помехами. Чертыхнувшись, Женя снова принялся ловить плывущий сигнал. В небе грохотало. Через шелест и шум ветра, шелест и шум помех голос вернулся в динамики. Снова непонятная речь — бойкая, явно принадлежащая профессиональному чтецу: будто аудиоспектакль поймал.

— Утоло илан илэл гиркукталча̄л нэлкэниду, ну я и говорю же, по весне ходили трое промышлять, ага, слушай дальше…

Мешая инородческий говорок — Козлов вспомнил, как экскурсовод в музее, еще в школьные годы, как-то обозначал многочисленные сибирские местные языки именно таким выражением — «инородческие» — и обычную русскую речь, рассказчик поведал историю про медведя с тремя сердцами. Это была — совершенно точно — художественно оформленная охотничья байка. Женька не сразу сообразил, что голоса в этом аудиоспектакле было два — один рассказывал по-инородчески, второй как раз переводил или ловко переиначивал сказанное первым — так и казалось, что это двое беседуют, а на самом деле рассказывают одну и ту же историю, просто на двух языках.

После снова была музыкальная пауза — а потом, под то и дело пропадающий шепот радиоволны — Женя начал задремывать. Последним до него донеслось вот что:

— Бука, нуӈан дёндерӣн, дёндерӣн. Эмэдян, этэ̄н-ӈу. И тыка̄-дэ̄ эчин эмэрэ. Может, до̄лды̄дятын эр историява. Тэгэ̄лби бакадяп мут мутӈӣ. Мут бутуннул со̄мат эе̄тчэрэв тэгэ̄лбэ бакада̄, ичэдэ̄, турэттэ̄. Эмэктын эртыкӣ. Утэлин биитын. Эмэктэрӣтын. Ичэдятын, он би эдӯ бидерэм.

Тут никто и не собирался ничего переводить, но в полусне Женя отчетливо понимал — говорящий эти слова — точнее, говорящая, это была женщина — ищет своих родных, уехавших куда-то очень далеко. Просто объявление на радио для тех, кто может услышать, почему нет?

Поутру, когда Козлов проснулся, небо было серым, лужи в колеи налило такие, что в пору было спускать лодку, а радио молчало — Женя в упор не помнил, как его выключил. Зато ветер утих — точно его и не было, только наломанные сучья попадались по дороге. В воздухе висела влага: день обещал быть душным и жарким, особенно если солнце выглянет.

А в середине дня, когда в небе появились лазурно-яркие прорехи среди серого покрывала хмари, ему попался Грег.

Волна нашлась не вот что сразу — но Козлов ее безошибочно узнал. Расплылся в улыбке, точно весточку от доброго друга получил, оглянулся на дремлющего Ричмонда — спрашивать, не против ли тот, смысла очевидно не было. И оставил — пусть болтает, раз уж журналист-американец не ахти какой душой компании оказался. Подборка музыки на этой волне была отличная — а что новости через раз непонятные — так и ну их. Даже забавно, все развлечение — пытаться угадать по отдельным узнаваемым словам, что имелось в виду в итоге.

Музыка текла из приемника, чужая, густо перемешанная с русской речь — тоже.

Как ручей по камешкам, то звонко, то глухо; переливчатые тональности, плавная напевность в сочетании с отрывистыми резкими окончаниями фраз — Женя не сразу сообразил, что и инородческих говоров примешивалось в трансляциях неведомой этой волны даже больше двух. То ли три, то ли вовсе четыре разных.

— Метеостанция Кетск-Ключевская передает предупреждение — резкое изменение погоды в течение ближайших шести часов, усиления ветра до двадцати трех метров в секунду, ливневый дождь с грозой. Возвращайтесь с промыслов, надежно припрячьте обласки, не то унесет, непременно унесет! Берегите себя, Кеть-река шутить не станет…

Дальше речь сделалась неразборчивой, передача густо пошла помехами, приемник плевался обрывками слов и шумом — точно радиостанцию уже накрыло ураганом. Женька озадаченно покрутил ручку настройки — но тщетно. Только белый шум или шипение помех — нигде рядом в соседних диапазонах волна не обнаруживалась. Еще подумалось — вчера же гроза была, какой «в течение шести часов» еще?

— Что за ерунда. Ураган еще какой-то, Кеть… Кеть где, а мы где, — пробормотал Женя, упрямо продолжая искать волну. Глянул через плечо мельком — и осекся.

Наткнулся на цепкий, как у затаившейся кошки, взгляд из-под едва приподнятых век — задремавший попутчик, оказывается, уже проснулся. Взгляд этот Жене очень не понравился — хотя прикован он был не к нему самому, а почему-то именно к приемнику.

— Какая еще Кеть? — лениво, вразрез с этим ядовитым хищным взглядом, поинтересовался Грегори. — Далековато для сибирской местечковой волны, не находишь?

Женя только с удивлением пожал плечами:

— А может, не такая она и местечковая? Ретранслятор воткнули какой, например.

И про себя отметил — а ведь странно, почему я сам про это не подумал, про странное это несоответствие содержания волны — и того, что поймалась она не где-нибудь, а именно среди уральских гор, да еще и в дрянную погоду? Но мысль была короткая и мимолетная — мало ли, действительно, может, договор с кем заключили и транслируются теперь не на полторы области, а…

Грегори что-то неразборчиво проворчал себе под нос — с отчетливым недоверием. Кажется, его что-то здорово насторожило — но вот только что?

— Волна как волна, — хохотнул Женя, не впечатлившись сумрачной подозрительностью журналиста. — Чего вскинулся, будто мы тут бандитские переговоры какие поймали? Музыка, реклама, немного развлекательного бубнежа — все как везде. Ну говорок инородческий — так и что? Тюркских только одних языков по всей стране пруд пруди — мало ли, что я даже татарского не знаю, например?

— Да так. Наверное, спать больше надо, — отмахнулся Грег. Но не удержался, все-таки уточнил: — Только вот — Кеть? Серьезно, что ли? Где мы сейчас — и где эта ваша… Кеть.

— Да чего ты прицепился, — Козлов недоуменно хмыкнул. — Может, это вообще развлекается так народ — сделали всю станцию в стиле «Народной Сибирской Волны», а про Кеть чисто для прикола добавляют каждый раз — может, у них диджей главный оттуда, вот и пересыпает для антуража новостями с малой родины, ну!

Грег только махнул рукой — и уставился в окно. Вдоль ухабистой дороги тянулись леса — кряжистые сосны, березы с бело-черной корой и поникающими тонкими ветвями; густой подлесок из переплетенных калиновых, шиповниковых и черемуховых кустов, заросли истошно цветущих полевых трав, лиловые султаны колокольчиков и белые шапки мелких ромашек в россыпях клевера да неопознаваемых, желтых и блекло-зеленоватых цветов по обочинам.

— Странно все равно, — проронил он, словно в пустоту.

Женя снова хмыкнул — довольно невежливым образом, надо сказать.

— Ты что же, настолько суеверный малый, а?

Грег глянул на него искоса — с таким лицом, что лучше бы попросту продемонстрировал оттопыренный средний палец или незатейливо послал по всем известному адресу. Но он промолчал — сперва уставился в окно, через пару минут повозился, вытягивая из кармана записную книжку, что-то черкнул в ней огрызком карандаша… Потом попросил:

— Слушай, поищи еще эту… «Кетскую волну». Интересная все же штука.

Женя хмыкнул, но все же с вполне отчетливо зреющим в душе любопытством покрутил настройку — но не преуспел. Повторил, вернув снова ползунок на ту частоту, с которой волна пропала совсем недавно. Даже притормозил у обочины, вдумчиво поворачивая ручку настройки и вслушиваясь в эфир. Но нет, глухо. Поймал вместо этого обычное «Дорожное радио» — и больше ничего.

С одинаковым недоумением Козлов и его попутчик переглянулись — но продолжать тему не стали. И все-таки Жене подумалось — может, стоит еще порасспрашивать попутчика? На тему чего хоть он здесь журналистствует? Не то что бы Женька проникся недоверием к американцу — скорее, наоборот, поддался любопытству и отчасти даже желанию помочь. Может, все-таки что-то интересное да подкинет ему, если парня работа занесла в такие дебри?

Грег не стал увиливать от вопросов про предполагаемый репортаж — и даже вполне искренне ответил, что действительно, на Урале оказался вполне себе по рабочему вопросу, но занимается не только и не столько блаженными эзотериками, как подумал было Женька. И даже не до сих пор терзающей самые разные умы загадкой озерского Комбината — туда-то как раз без сопровождения ученых и федеральной службы контроля аномалий не было смысла лезть вообще: в лучшем случае не пропустят. Ходоки же его не интересовали вовсе, как оказалось.

— Да про этих ваших Таинственных Отважных Ходоков, — он так и произнес это, особенно выделяя голосом все три слова. — Только ленивый не писал, дались они всем! А я больше просто людьми интересуюсь, вот прикинь. Как живут, чему новому учатся. Как относятся и к ученым, и к тем самым твоим… ходокам. Пополам журналистика с антропологией, если хочешь, — Грег пожал плечами, явно не видя смысла скрывать суть своей работы. — После Разрыва, когда целые этносы пропали, как и несуществовавшие вовсе, и землю там и сям перепахало всплесками аномалий, неладно не только из-за них стало ведь.

— То есть? — Женя заинтересованно взглянул на Ричмонда. Тот задумчиво подпер рукой затянутый короткой щетиной подбородок и уставился на дорогу. В темно-серых глазах стояла задумчивость, которую невозможно сыграть нарочно — а значит, Грег на самом деле говорил о вещах, о которых думал много и давно. С ответом американец не торопился, словно подбирал слова. Козлов не стал его торопить — и на пару минут повисла тишина. Потом Грег наконец произнес:

— Видишь какое дело, люди замкнулись сами в себе. Именно люди — раз уж все наши недавние соседи, вроде здешних дивьих, сибирских квели, наших утэвво — исчезли. Из мира будто ушла некая сила вместе с ними — зато пришли выморочные, дурные чудеса Разрыва. А люди как-то исподволь перестали верить в даже вполне реальные вещи. И друг другу верить тоже… как-то совсем не до доверия стало. Вот например у нас, в Калифорнии — что я буду далеко ходить, расскажу, что сам слышал и видел! — многие обыватели были уверены, что тут вообще никто больше не живет. Не только в самом Озерске — а вообще по всей округе, по всему Уралу. Чего смеешься? Много ли народу знает, насколько это большое место — Урал? Вот ты, например, знаешь, какого размера Мохаве?

Женя неопределенно повел рукой — большая, мол, наверное, разве нет? Грег же продолжил:

— Да, как хлопнуло Разрывом, так и решили, что тут только аномальная пустошь и осталась. Ну, это в восьмидесятые было, давно — двадцать лет уже прошло, да. Но даже когда я уезжал из Америки, таких все еще хватало, уж поверь. Может, чтобы убедиться, что это не так, я сюда и приехал.

— Ну как, убедился? — Женя попробовал пошутить.

— Да уж вполне, — Грег усмехнулся. — Я же не какой-нибудь сыч из любого из сотен Питсбургов по всем американским захолустьям. Но у любой работы должна быть цель, так?

— Разумеется, — Женя кивнул. — И какая у твоей?

— Я хочу сделать большой репортаж — про то, что время не останавливается, как и жизнь вообще. Все течет, меняется — и мир, и люди с ним вместе — подстраиваются под меняющиеся реалии. Вроде того, во всяком случае, — Грег произнес это медленно, точно не был уверен в своих словах, или, что вернее, побоялся, что прозвучат они неубедительно для стороннего слушателя.

— Ого, — уважительно присвистнул Женя. — Наверное, многим будет важно такое услышать. Не то что бы я слишком разбирался в журналистике — что у вас там востребовано, а что нет — но послушать такую историю я и сам бы не отказался.

Грег мельком глянул на Женьку, и только коротко кивнул. Да, Ричмонд говорил вполне искренне, а главное — произносил такие вещи, о каких Женя и сам порой задумывался. Можно было успокоиться — подобранный среди глуши пешеход оказался вполне разумным и адекватным человеком. И если бы не был таким молчуном, то еще и интересных тем на всю дорогу хватило бы, наверняка.

После этого Грегори, подтверждая сложившееся представление о себе, как о замкнутом сыче, уткнулся в телефон — у него был коммуникатор довольно свежей модели, но почему-то обшарпанный и затертый, будто прошедший дым, гарь, десяток сложнейших горных походов и парочку мировых войн. Что там в нем американский журналист разыскивал, непонятно — с учетом того, что мобильная связь здесь не ловила вовсе, да и радио, как оказалось, подводило даже с усиленной антенной.

Машина выползала из совсем уж дебрей — но городов, хоть сколько-нибудь приближающих к нормальной связи, пока не попалось, одни села и ПГТ разного размера.

Первое село миновали, попросту переглянувшись — Грег, кажется, решил, что Женька предложит ему отвалить и решать свои дела самостоятельно, но Козлов только грозно нахмурился:

— Договаривались же до города. Только так и не решили, до какого — так-то я на запад еду, за Урал. Могу в любом удобном городишке высадить, а могу хоть до Самары довезти, ты сам смотри… мне-то несложно.

— До Самары далековато, — хохотнул Грег. — Но вот до Сатки, пожалуй, или даже Сима — в самый раз.

— Сим так Сим, — кивнул Козлов. — Только фокусов мне никаких не подкидывай, и все. Ни аномальных, ни обычных.

— Договорились, — Грег впервые по-настоящему открыто улыбнулся. И добавил: — Если что, я за горючку заплачу.

— Да иди ты, — беззлобно ругнулся Женька. — Экие иностранные заморочки!

— Сам иди, Джино, — не остался в долгу попутчик.

— Кто? Чего? — не понял Женька.

Грег рассмеялся — так искренне, что Женька опешил еще больше.

— Джино, сокращение от Юджина. Твое имя у нас так и звучало бы, — пояснил Ричмонд.

— Боже упаси, — не менее искренне хохотнул и Женька.

— Вот и не говори чепухи. За горючку я тебе буду должен.

— А давай ты просто будешь должен, а? Не спеши расплачиваться. У нас как принято — помогай сам, помогут тебе. Так что — никаких денег. Даже если у вас в Штатах так принято. Там — сколько угодно. У нас… короче, это я суеверный, считай так.

— Посмотрим, — хмыкнул Грегори. И чуть улыбнулся снова.

Кажется, он был на самом деле неплохим парнем — насколько можно судить по нескольким часам знакомства.

Что ж, в попутчике Женя не ошибся — даже когда «Крузер», беспечно направленный вброд через глинистый ручей, забуксовал на скользком склоне и сидящему за рулем понадобилась помощь — скорее штурманская, нежели физическая — Грег без лишних слов полез месить грязь прямо в своих серых кроссовках. Трекинговых, но тем не менее — мало приспособленных для жидкой глины. И в вождении по бездорожью он тоже кое-что да смыслил — в конце концов, человек, несколько лет отъездивший на кондовом «Бронко», не мог быть бестолковым в этом вопросе. Потом они оба, посмеиваясь, у первой попавшейся придорожной колонки отмывались от глины — обувь, руки, номерной знак и фары «Крузера». Но до колонки, впрочем, нужно было еще добраться — таганайские глухие проселки отпустили их не так скоро, как оба думали: оказывается, Женя заложил немалый круг, и вместо того, чтобы выбраться на нормальную трассу, они еще какое-то время пробирались самыми глухими дорогами. Только к трем часам — когда солнце жарило особенно сильно — козловский джип выбрался в относительно цивилизованные места.

Потянулись привычные виды с домиками у дорог, рядами полей и прочих сельхозпосадок, с все большим числом магазинчиков и ларьков, пару раз попались заправки — и на одной из них Женя залил полный бак, про себя думая — только бы бензин не оказался разбодяженный, как однажды ему не повезло под Омском; там же Грег купил пачку сигарет взамен подошедшей к концу.

А еще все чаще стали попадаться припаркованные там и сям у таких ларьков машины — и простые легковые, и дальнобойные тягачи. Люди жили своей жизнь — после глуши Александровой Утайки вся эта дорожная суета показалась Жене в какой-то миг прямо-таки сюрреальной. Контраст грозового ночного Таганая, все еще живого в памяти, и эта однообразная рутина трассы неожиданно зацепил в Жене нечто… нечто странное, чему он не мог найти пока названия, и теперь уже сам Козлов молча созерцал дорогу, изредка пытаясь снова поймать «Кетскую волну» — подумалось, что под нее он сможет наконец додумать словно бы ускользающую мысль.

Поэтому Женя довольно невнимательно скользил взглядом вокруг — только на дороге и сосредотачивался, но не остальном, творящемся вокруг.

Равнодушно мазнул взглядом по очередному придорожному ларьку и нескольким авто рядом — и оттого не понял, чего это Грег засуетился — закрутил головой, как невовремя разбуженная сова, потом тихо ругнулся.

— Останови, — неожиданно жестким, напряженным голосом произнес Грег. — Жень, останови. Надо.

Козлов не стал выяснять, почему и зачем, попросту свернул к обочине, припарковался — с любопытством высунулся в окно, наблюдая, как его попутчик, ловко спрыгнув на землю, пружинистой ленивой походкой направляется в сторону некой компании, беседующей рядом с тремя вкривь-вкось припаркованными автомобилями — две «Лады», одна поновее, вторая постарше, «девятка» и «двенадцатая», и рядом заниженная «Тойота» — лиловая, как смертный грех.

Грег на ходу выудил пачку сигарет, извлек одну, зажал ее в зубах и, сунув руки в карманы, приблизился к собравшимся. Кажется, увидел знакомого — или что-то спросить хотел? Вероятно, да — потому что подошел прямо к пятерым парням, собравшимся между «Ладами» и «Тойотой».

Куртку, несмотря на жаркий полдень, Грег небрежно накинул на плечи — и по спине и плечам кожаного бомбера разливался масляный темный блик солнечного света.

«Огоньку не найдется?» — первое, что Ричмонд произнес, подойдя к компании, это можно было угадать совершенно точно безо всяких подсказок.

Потом Грег приветственно хлопнул по плечу одного из беседующих — светловолосого мужика под сорок, что переминался с ноги на ногу у капота «девятки». Тот сперва заметно стушевался, но вроде бы больше от неожиданности. Стоящий рядом с ним низенький щуплый парень чуть отстранился — словно не одобряя такой фамильярности.

Три пары глаз остальных типчиков впились в неожиданного собеседника. Грег одарил одним коротким кивком всех прочих: здоровяка с коротеньким «ежиком» -нулевкой, коренастого загорелого его приятеля в белоснежной «борцовке» и плоской кепке и последнего, точно так же, как сам Грег, не расстающегося с кожаной курткой даже в жару, опершегося локтем на крышу «Тойоты». Лиловый японский седан наверняка и принадлежал ему — и в сочетании с конопатой мрачноватой физиономией хозяина куртки и иномарки выглядел еще более нелепо. Но, пожалуй, это был тот случай, когда лучше сдержать даже непрошенную улыбку на этот счет, и уж тем более ничего не говорить. Вероятность, что у владельца «Тойоты» будет неладно с юмором, выглядела высокой как никогда.

Загорелый в борцовке неспешно полез в карман летних брюк и извлек зажигалку. Над беседующими поднялось сразу несколько сизых дымков — кроме Грега, закурил и сам владелец зажигалки, и очевидный хозяин «Тойоты».

Женька свесил руку из окна, наслаждаясь легким ветерком, колышущим колоски трав вдоль обочины — он приятно разбавлял жару. Открыто глазеть на разговаривающих Козлов и не собирался, но все равно было интересно — и нет-нет да бросал взгляд в их сторону. И пару раз поймал ответный взгляд, цепкий и неприятный. Особенно въедливый, если не сказать — свирепый взгляд принадлежал рыжему «тойотоводу».

Женька ухмыльнулся — какими-то там взглядами его не проймешь. Поправил на носу темные очки — надел-то он их сразу, как под колесами «Крузера» оказался асфальт, спасаясь от режущего глаза света: солнце, уже чуть сползшее с зенита, теперь било прямо в лобовое стекло. И снова глянул на компанию — с чего там его попутчик застрял-то?

Грег тем временем взмахнул рукой, точно указывая направление где-то впереди, потом мимолетно оглянулся — не на машину, впрочем, а так, будто по привычке, оценивая, кто и где находится. Правда, никакой настороженности не проявлял, как подошел и остановился, широко расставив ноги и сунув большие пальцы в карманы джинсов, так остался стоять, изредка только вот жестикулируя в беседе. Грыз сигарету, изредка стряхивая пепел, и даже ухом не повел, когда усевшийся было на капот «двенадцатой» парень в борцовке подобрался: слез и слегка набычился, явно чем-то недовольный.

Пока разворачивалась вся эта сцена, Женька заметил лишь одну странность — якобы «знакомый» Грега держался так, точно совершенно не понимает, что происходит: хуже него мялся лишь его щуплый приятель, который в конце разговора вовсе спрятался в салоне «девятки». Бегство собеседника все остальные встретили дружным поворотом головы — и тот невольно вынужден был вернуться. Предъявил бутылку с минералкой — мол, воды кому-то? Его проигнорировали все.

О чем они говорили, не было слышно — далековато, надо сказать, и шум нечастых, но все-таки проезжающих время от времени автомобилей заглушал отдельные, даже особенно громкие фразы до полной неразличимости. Несколько раз до Козлова долетали отдельные обрывки слов — понятными оставались короткие ругательства, а по большей части и вовсе лишь интонация и возгласы. Пара недовольных, одинокий возмущенный, следом насмешливый, раздраженный… потом досадливый. После снова бодрый, почти веселый и при том довольно беззаботный — словно кто-то анекдот рассказывал. Грег, кажется, не повысил голоса ни разу — и о чем он там толковал с этими пятерыми, оставалось загадкой.

Наконец, Ричмонд кивнул еще раз — энергично, словно ставя точку в беседе. Поднял ладонь, прощаясь; пожал руку владельцу «девятки», потом, на удивление, и хозяину «Тойоты»: конопатый сам протянул руку, сверкнув массивными, тяжелыми часами на запястье.

Грег повернулся и зашагал обратно к «Крузеру», на ходу сплюнув окурок в лужу у обочины. Козлов поразился, насколько быстро сменилось выражение лица американца — прощался со случайной компанией он с непрошибаемой физиономией самоуверенного победителя по жизни, ухмыляющийся так, точно именно ради него каждое утро и всходит солнце. Отвернулся от них, остервенело догрызая несчастную сигарету, хорошо знакомый уже Козлову мрачный недоверчивый циник — куда как больше похожий на живого человека, впрочем.

Женька только головой покачал — и тронулся дальше без лишних вопросов. Он отчетливо ощущал взгляды, впивающиеся в корму его внедорожника, так, точно они сверлили его собственную спину.

— Кто это вообще был такой? — лениво поинтересовался у попутчика Женя спустя пару десятков километров. — Знакомый, что ли?

— Ну, можно и так сказать.

— А остальные?

— Кто именно? — Грег чуть двинул бровью, полуобернувшись. Задумался о чем-то снова, что ли? Видимо, да — потому что куртку стягивать начал только сейчас. Завозился на месте — и Женя, бросив беглый взгляд, поймал глазами ребристую рукоять чего-то, прячущуюся во внутреннем кармане куртки. Приличные люди в таких местах носят бумажник или телефон — но телефон Грег таскал в кармане джинсов или вовсе подолгу в нем копался… а в куртке у него пряталось кое-что посерьезнее.

— А, ну и вот это что за штука еще, м? — Женька не стал делать вида, что не заметил.

— Тебе на какой вопрос первым ответить? — ворчливо протянул Грег. — Черт тебя дери, Жень. Это, — он похлопал по куртке напротив кармана. — Шокер.

Женя с сомнением покачал головой и прошил попутчика тяжелым взглядом.

«Ага, конечно, держи за дурака», — читалось в его глазах яснее ясного. Грег только чуть двинул плечом — объясняться он не собирался.

— То есть ты этих типов не знаешь? — уточнил Женя.

— Разумеется, нет, — Грег слегка прищурился.

— Никого из? — коварно поддел Женька, и Грег только возмущенно зашипел, а потом махнул рукой:

— Угадал, ладно. Те трое — подставщики, если ты не понял. Мужика в оборот взяли, ну, белобрысого того, на «девятке».

— Да уж понял, — Женька неодобрительно покачал головой. — Я что, на идиота похож, который второй день за рулем? Лучше скажи, чего ввязался-то.

— Да чего… так просто. Из соображений вселенской справедливости.

— Ты что же, в нее веришь?! — изумленно присвистнул Женя. — Уж вот от кого-кого…

— Верю?! Да ты с ума сошел. Нет, конечно, — Грег усмехнулся, на секунду снова став похожим на того несомненно опасного типа, каким он выглядел перед «подставщиками». — Именно поэтому ее нужно иногда восстанавливать вручную. Как эти… законы ноосферного баланса.

Женя покачал головой, не найдя, что возразить. Но все-таки через пол-минуты снова приступил:

— Не страшно ввязаться-то было?

— Чего это мне должно было быть страшно? — возмутился Ричмонд. — Три балбеса, даже криминалом-то в полной мере не могущие называться. Так, жулье, говорю же. Только и горазды городских рохлей запугивать. К тому же… у нас машина весьма подходящая, знаешь ли. И твоя физиономия, не обижайся, но тоже. Внушительная.

Женька рассмеялся, не выдержав — все-таки пройдоха Грег еще тот, оказывается.

— Раньше тоже всегда прокатывало, — хмыкнул американец. — Даже потрепанный, а покойный «Бронко» выглядел не менее внушительно. Ну и связываться с непонятным типом на большой тачке, которому отчего-то до всего есть дело, мало желающих, по моему опыту.

— Ты тоже, — не остался в долгу Женька. — Тот еще кадр с виду.

— Ну, какой есть, — не стал увиливать Грег, явно не желая развивать тему.

Женька еще раз покрутил в голове все, что увидел — и лишь многозначительно фыркнул.

То, что у попутчика нашелся короткоствол, его ничуть не удивило. Привыкший к свободному владению гражданским оружием американец, имеющий манеру разгуливать по глуши, даже будучи журналистом, наверняка не устоял бы перед искушением пусть и нелегально, а раздобыть себе пушку. Это как раз было… не то что бы нормально, но понятно. Удивило и озадачило Женю скорее другое — почему, леший его забери, Грег все-таки вмешался?

Да, он ничем не рисковал, совершенно — наверняка почти сразу прикинул все то, что Женька додумал, уже наблюдая за короткой беседой у обочины: трое «подставщиков» против двух жертв, робкий паренек не выглядел серьезным противником вообще, а вот его старший товарищ, сам водитель «девятки», наверняка мог бы, при необходимости, за себя постоять. Но численное преимущество было на стороне жуликов лишь в одного человека. Когда появился Грегори, это преимущество растаяло моментально. А уж после того как он сам, Козлов, засветил свою физиономию, любители легких денег скисли и свернули свои претензии. Козлов отлично видел в зеркалах, как фиолетовый «японец» стартует с визгом шин прочь, а за ним точно так же отваливает «двенаха» — за рулем у нее был тот самый тип в белой майке, а третий доморощенный «робингуд наоборот» умостился на сиденье рядом.

— Считай, что я суеверный сукин сын, — неожиданно заявил Грег. Помолчал и с нажимом повторил: — В общем, ты был прав. Я — суеверный сукин сын. На мою долю выпало доброе дело, я должен как-то… соблюсти баланс. Чтобы не накликать чего. Ты же отказался от денег, чтоб тебя.

— Горы не любят торопыг и неблагодарных, — медленно произнес Женька, отчетливо понимая, о чем его собеседник сейчас говорит.

— Вот-вот.

— А ты точно американец? — желая разрядить обстановку, пошутил Женя.

В ответ Грег завернул такую непереводимую дословно, но абсолютно понятную ругательную фразу на самом что ни на есть неподдельном американском английском, что любые, даже шуточные сомнения в его происхождении должны были увять моментально.

— Понял, понял, — хмыкнул Женя. — Не против музыки, я надеюсь?

И снова щелкнул вместо магнитолы почему-то именно радио.

***

Солнечный свет застилал сияющей кисеей дорогу впереди. Лучи, пронизывающие воздух часто-часто, казались осязаемыми — как девчачьи «газовые» ленты, совсем недавно отринутые школьницами ради пестрых «резинок» и заколок, унизанных бусинами.

Ветер омывал лицо и руки — горячий, настоянный на оглушающем аромате таволги, донника и красного клевера, напоенный речной влагой. Словно чай из походного котелка — вспомнилось вдруг любимое сравнение.

Как в детстве.

Дорога впереди вовсе увиделась тропой — с крутого, заросшего одуванчиками склона вниз, через ручеек по хлипкой доске — на велосипеде.

Подумать только — тогда и скорости разогнавшегося двухколесного «коня» хватало, чтоб перехватывало дыхание и в ушах звенело от счастья и свободы… было же время.

Солнечная кисея и ароматы трав — наверное, дело было в них. Они рывком втянули в те детские годы, в восемь беззаботных прожитых лет от роду. Каникулы после второго класса, у бабки в деревне. Тонкий комариный звон в вечернем воздухе и теплый ветерок.

— Эге-ге-эй! Жене-ее-ек! — с косогора летит знакомый голос. Друг уже успел добраться до опушки — и теперь то ли потешается над Женькиной нерасторопностью, то ли наоборот, ждет, подбадривает. С ним, с другом-то, никогда не разберешь, серьезно он, или шутит.

У Женьки полно приятелей, а вот друг — друг, он один.

— Ха-са-а-ан!

Хасан Мунгалев такой же восьмилетний обормот — и Женька́ лишь одно печалит: ходят они с ним в разные школы, а дружба вся их — по лету, да и то, когда к бабке приедешь.

Колеса велика стрекочут все быстрее — не хуже всполошенных сорок над дальним ельником.

Спицы просеивают солнечный свет — так споро, что превращаются в сияющие сплошные диски.

— Эге-ге-геееэй! — несется над луговиной и ручьем, когда Женек взлетает на новый пригорок, все усерднее налегая на педали. Ну вот и поравнялись!

— Догоняй! — теперь уже Женек сам хорохорится, подмигивая другу.

Наперегонки к дальнему озерку — удить карасей. Вечерний клев самый веселый!

Главное, вернуться до того, как луна — ее подтаявшая, позолочено-прозрачная льдинка уже умостилась на акварельном летнем небе — взберется на крышку бабкиного дома, до того, как теплое молоко тумана затопит ложбину за огородом…. Иначе попадет.

Бабка будет ворчать себе под нос, ругаясь по-своему: смуглая, крутоскулая, сверкающая медово-золотистыми глазами из-под кустистых седых бровей.

Такими же глазами, как и у Хасана.

Такими, как почти у всех здесь — кроме самого Женька и еще пары знакомых ребят.

Где-то в голове трепыхнулось — так, погодите! Моя бабка жила в Чанах, ее звали Авдотья Николаевна, и глаза… серые у нее были глаза. Русские, как лицо, как и фамилия.

Но почему-то это воспоминание показалось странно полустершимся, выцветшим… будто чужим и ненастоящим. Какие такие Чаны? Это где…?

На половине пути между Омском и Новониколаевском — уверенно ответил бы Женька еще полчаса назад, а сейчас что-то засомневался — а был ли он в этих самых Чанах вообще хоть раз?

Кыге Кенын, кыге… кэны… — крутилось в голове неотступно. — и дальше — уже на другом языке, Женя откуда-то точно знал это, хотя на слух говоры были едва ли различимы — Куа кены кына!

Куа Кены, конечно. Так называлась деревня, где жила его бабка. Кетские Юрты. Выдумал еще чего — Чаны… Еще скажи: Карелия, хуторок за Якимварой, ага…

Воспоминания — яркие, как свежий, еще влажно поблескивающий рисунок акварелью — накрыли заново. Да, точно — эти проницательные желтые глаза, он их помнит хорошо.

Прозрачное золото, медовые плошки — говоря по-простому, всего-то светло-карие — такие глаза у здешних квели, и у тех, кто с ними в родстве. Иногда — просто ореховые или чуть зеленые. «Речные глаза» — речная таежная вода в ладонях отдает в цвет чайным настоем, волны таежных рек — как кедровая скорлупа. Взблескивают стеклянной зеленью или ершатся сизыми барашками — это уж по погоде как повезет. Темные таежные реки — мысль о них тут же приносит самое яркое впечатление жениного детства: как он видел своими глазами великан-грозу.

Как сейчас, как сейчас помнил — над гнущимися под напором ветра сосновыми и еловыми вершинами сверкали молнии, и шквалы воды хлестали землю и лес, реку и дома, и равно самое небо тоже.

Над вершинами, в разрывах туч, видел тогда Женя — совсем маленький, потому и поверили ему только бабка да еще Хасан и другие ребята — двух исполинских богатырей. Таких больших, что казалось — один за лесом на нашей стороне реки, а второй — аж там, где город должен быть, да за дальним речным изгибом стоит. И хохочут богатыри — теряется смех в громе, и может, гром этот и есть их смех вовсе. Богатыри перекидывались копьями — не всерьез, а так, удалью мерились, откуда-то Женька это знал даже тогда. Братья-князья, так потом сказала бабка, выслушав рассказ.

Хорошо запомнилось — наконечники копий сияли такой невероятной белизной, так искрились, что не разберешь, где молния разрывает полог туч, а где — копье летит. С берега на берег, с берега на берег — летит копье-молния.

Может, те богатыри и были — только гроза и косматые тучи, сейчас-то и не вспомнишь уже.

А если все же и правда братья-великаны выходили потешить удаль в непогоду, то, наверное, глаза у них должны быть вроде хасановых — золото да солнце, отраженное в свежей смоле.

От нахлынувших воспоминаний защипало — не в носу или глазах, как обычно бывает от подкатившей слезы, но будто прямо в душе, в сердце, в самом нутре: вернуться бы. Туда, в Куа Кены, где река и озерца, где одуванчики на склоне и все твои знакомцы, друзья и дальняя разная родня — с глазами цвета меда.

Вернуться бы. Где Кеть-река течет.

Наверное, он даже вслух эту фразу сказал — пока не спохватился, что провалился в какую-то полу-дрему, грезу, ушел в себя, точно в глухой лес: как еще не въехал на полной скорости ни во что, чудо просто. Дороги и той — точно не видит же. Хорош же он будет, если угробит себя и попутчика! Да, вот как до сих пор не въех… стоп. Машина никуда не двигалась, и даже двигатель молчал.

И тут же Женька вздрогнул, встряхнулся — и окончательно пришел в себя. Кроме всего прочего — еще и от слабого, но едкого, а главное, совершенно ненавистного табачного дымка, витающего вокруг. К запаху табака примешивался острый, горький травяной дух — как от полыни или чего-то вроде.

— Ну слава всем лешим, черт тебя дери… Очнулся, — напряженный голос Грегори заставил Женю еще больше подобраться, заозираться, вскинувшись — и с невнятным стоном в итоге стукнуться затылком о подголовник сиденья.

Да, они никуда не ехали. Внедорожник стоял у обочины, на пустом своротке в какие-то лесные дебри, и послеполуденное жаркое золото в воздухе сменилось вечерней рыжиной: в прорехах индиговых облачных прядей на западной стороне неба мерцала расплавленная медь и появлялись первые росчерки брусничного предзакатья. Огромный шар солнца, уже почти не слепящий глаза, полз к горизонту.

А еще в машине было очень тихо — и да, отчетливо слегка накурено.

Ошалело вгляделся в небо, в тихо шелестящие листьями березки негустого подлеска, зачем-то посмотрел на свои руки — и только потом Женя повернулся к Грегу и спросил:

— А что… что-то случилось, что ли?

— Это я у тебя должен спросить, — Ричмонд точно так же, как сам Женька секунду назад, шумно откинулся на сиденье назад и с видимым облегчением выдохнул. — Что с тобой вообще случилось?

— Я задумался, — честно ответил Женька. — Но, кажется, всего на минуту. А дальше — ну, кроме того, что я про детство свое думал — больше ничего не помню.

— Не помнишь? — Грегори тряхнул головой. — Ты серьезно?!

Женька медленно кивнул, не отводя взгляда — что за загадки такие? Грег выглядел так, точно провел несколько исключительно неприятных часов — уставшим, встревоженным, всклокоченным. В пальцах тлела почти докуренная сигарета — он опустил стекло до предела, оперся локтем на оконную рамку, чтобы дым тянуло наружу, но помогало оно не особенно. Что же заставило его плюнуть на до этого вежливо соблюдаемый женькин запрет на курение в салоне? В сочетании с сумрачным — то есть куда как более мрачным, чем обычно — выражением худощавого лица американца все эти детали, а пуще всего странная мешанина мыслей в голове и поздний мягкий вечер вместо солнечного послеполуденного жара окончательно сбили Женю с толку.

— Да что, леший возьми, случилось-то?

— Да как тебе сказать… — Грег яростно затянулся напоследок и вышвырнул сигарету прочь. — Провалился ты, судя по всему. А вот куда и почему…

Женька присвистнул. «Провалился» — так на здешнем, уральском жаргоне говорили о тех, кто влип в аномалию. Провалиться можно было по-разному — веди и аномалии бывали самые разные, от относительно безобидных миражей и некрупных временных-пространственных петель до смертельно опасных — гравитационных ловушек, глубинных пробоев времени и черт знает чего еще, жуткого, неназванного… одни федеральные службы контроля и зачистки наверное, знали толком, сколько их всяких бывает.

Выходило, впрочем, и правда что-то малопонятное.

По словам Грега, он вовсе не заметил, когда с Козловым что-то стало неладно.

— А когда заметил, стало слегка поздновато. Ты сначала как ни в чем ни бывало слушал музыку, где-то машинально подпевал, да и музыка была как музыка — смесь всякой этники с обычным современным и не очень роком, щепотка попсы, может, еще какой-то… по счастью, этнической, — добавил Грегори, и Женька тут же отчетливо вспомнил — ага, было, точно. Даже несколько навязчивых строчек в голове всплыли, гляди-ка. «У ага ень е-е та там бисяң а-а. Карон а-а еқлақн о-о тин ə-ə гə, Ат хай ким хънуна қоть дивиль» — мотивчик у песни был знакомый, ну и слова, хоть и показались абракадаброй, благодаря нему запомнились, ишь ты.

Женя отчетливо вспомнил, как после этой песни по радио началась какая-то занятная передача — обсуждали местные байки, сказки и все такое, какой-то дед начал рассказывать быличку, которая лучше всего описывалась емким определением из интернет-сленга — «крипи-стори». Женьке такие россказни всегда казались сплошным враньем, но сугубо забавным, поэтому историю про двух медведей-оборотней он захотел послушать полностью: «Қобет қайа кольдо. Дуотоң: қиб баатәң дейбуңбетн. Бу динбесь наңа. Ну, деды-старики дрались, увидел — решил подойти. Медведями выглядели, да»

Именно в этот момент неуловимая волна снова принялась хрипеть, захлебываясь месивом белого шума и перебоев связи — и Женя, раздосадованный, свернул с дороги.

— Сказал — радио настрою и дальше поедем, — Грег так цепко и внимательно вглядывался в лицо Козлову, что он почувствовал себя неуютно. Ищет признаки одержимого безумия, готовый в любой момент отреагировать? Кажется, что да. Женя поднял руку, растерянно потер лицо и, дотронувшись до скулы, вдруг сообразил: в себя он пришел вовсе не из-за нервирующего табачного дыма — Грег ему попросту отвесил оплеуху, пусть и довольно сдержанную. А рука у него тяжелая, черт побери — едва ли в этом не слишком крупном парне заподозришь, пожалуй. Грег был ниже Женьки на пол-головы, а то и больше, да и сложен заметно изящнее, а Козлову, как любому рослому и ширококостному человеку, было свойственно недооценивать физические возможности тех, кто кажется мельче.

— Только мы никуда не поехали, да? — уточнил Женька очевидное.

— Радио ты настроил — но ненадолго, — Грегори задумчиво поводил в воздухе рукой, точно подбирая слова. — Как ты сказал — задумался, да? Так вот, мне тоже так сначала показалось, что просто задумался. Уставился в окно, когда поймал снова, слушал песню. Потом еще. Я спросил — что-то не так? Да нет, все так. Все очень даже так, ответил ты. И с глуповатой улыбкой смотрел в окно, пока песня играла. А потом сложил руки на руле и лбом уткнулся. Ладно, решил я — мало ли, может, и правда человеку подумать о чем-то надо. Сперва это не было странным даже, и я подумал было — а может, выйти проветриться, ноги размять? Хорошо, что не пошел, вот что. Ты даже не шелохнулся, когда я тебя через минут двадцать окликнул. Не дернулся, когда радио снова зашипело, потеряв волну, и я его выключил. Только вот зачем-то повернул ключ в замке зажигания, заглушил мотор — и пробормотал что-то вроде «а все уже, все, приехали… или назад поехали». Вот тут-то мне и стало не по себе — веришь, или нет, а стало. Ну, я еще сколько-то голову почесал над происходящим, думая, что делать — первой мыслью было выйти на дорогу голосовать, помощи попросить чьей, но я быстро мыслишку-то отмел.

— Это еще почему?

— Да много почему, — Грег привычным жестом взъерошил волосы надо лбом, потом пригладил снова. — Во-первых, таких, как ты, кто готов подозрительному мужику ни за «здрасьте» помочь, не так много на трассе, уж поверь. Во-вторых, а чем помогут-то? Ты не был похож на поймавшего сердечный или еще какой приступ, это-то я сразу проверил. Кое-какие навыки первой помощи с моей работой, сам понимаешь, у меня быть должны. В этом смысле с тобой все было в порядке. Но не в порядке в целом, вот в чем загвоздка.

Козлов кивнул — мол, понимаю. А потом уточнил:

— И еще есть в-третьих?

— Есть, — не стал увиливать Грегори. — Вот выйду я, отвернусь, подумалось мне — а ты прочухаешься и по газам вдаришь, потом ищи тебя, свищи. Если просто свалишь куда, еще полдела, хотя все мои вещи-то на заднем сиденье в твоей тачке. А если в ближайший овраг на полной скорости, м?

Женька ощутил мерзенький холодок, проползший по загривку — он никогда, даже в шутку, не заговаривал о сведении счетов с жизнью, даже не думал об этом, но кто знает, действительно, что могло зародиться в тот момент в его голове, не подчиняющейся привычному образу мышления?

Козлов внимательно слушал дальше, дорисовывая себе картину и сопоставляя — и точно со стороны увидел: вот он, точно ныряльщик, набрав воздуха побольше, устремляется в самую глубину воспоминаний, уперевшись лбом в руль, в сложенные на привычной, знакомой до последней царапинки оплетке руки. Как музыка сперва еще текла в уши, заставляя все ярче и точнее вспоминать — и нет, не вспоминать. Видеть заново.

Все то, что Женя «вспомнил» — этого ничего не было в его жизни. Острое осознание, что никакого Хасана, никакой кетской бабки-квели, и никаких богатырей-гроз, перекидывающихся копьем-молнией, в его жизни не существовало, вдруг резануло его неподдельным, острым горем, неожиданным и равно чуждым. Или же нет, не чуждым? Как можно горевать по тому, чего нет и не было? И сейчас Женя окончательно осознал: он бесповоротно запутался в том, что в его памяти настоящее, а что — не очень, и от этого стало особенно жутко. Ни слова ни вымолвить об этом ужасе, ни переспросить он так и не смог. Поэтому только, разлепив губы, хрипловато поинтересовался:

— Хорошо, а долго я… так?

Грегори вместо ответа только махнул рукой в сторону наливающегося красками заката. Мол, ну оцени. Пару часов точно.

Женька, встряхнувшись, огляделся и снова присвистнул. Наваждение словно испугалось свиста, отпустило — в голове чуть прояснилось, и Женя взял себя в руки. Ну, насколько вышло — Козлов подозревал, что далеко не так хорошо, как ему бы хотелось.

— Только вот в чем беда — я сам не понял, когда успело пройти столько времени. Казалось, ну, минут двадцать ты зависал, иногда бормоча что-то — даже иногда, прикинь, связное. Мол, а не бросить ли все к чертям, а не поехать ли в Кетск, туда, где детство прошло — а то жизнь так вся и пройдет неведомо зачем… тут-то я и вспомнил, что ты до этого в разговоре бросил: мол, понятия не имею я, что за Кетск такой, где-то за Томском, наверное, я ж даром, что из Сибири, а знаю ее не настолько хорошо, как хотел бы. То есть как так — спросил я тогда себя: то знать не знает, то — поехать? В общем, еще сколько-то времени прошло, не так много, казалось. И пока я, поняв, что дело не особенно чисто, возился с дат… э, по сторонам все поглядывал да тебя дозваться пытался, как-то враз вечер наступил. Такие дела.

— Возился-то вот с этой, что ли, штукой? — Женька, вернув себе большую часть самообладания, наконец кивнул на мозолящую глаза с самого начала разговора штуковину на приборке — что-то вроде старенького пейджера, точно так же по-пейджеровски изредка попискивающую, въедливо-резко, короткими трелями. Это вообще что за фиговина?

— Да так, — Грегори сгреб «пейджер» с приборки.

— Датчик, что ли? — догадался Женька. — Датчик аномального поля?

— Да, — буркнул Грег. Сунул датчик в карман и вызывающе уставился на Козлова. Тот смущенно хмыкнул. «А говорил — не ходок», — хотел было пошутить он, но еще раз поглядел попутчику в глаза и мигом прикусил язык. В конце концов, списанные, купленные за баснословные деньги или добытые еще какими неправдами у федералов датчики на Урале — штука еще более частая, чем даже нелегальный короткоствол. А уж этого-то дерьма в после-Разрывное время хватало везде. На датчики, по крайней мере, запрета нет — просто они очень и очень дорогие. А дешевые китайские поделки пользы несут не больше, чем детские игрушки-тамагочи. Тот, что был в руке у Грега, больше всего напоминал неоднократно виденные в новостных выпусках и свеженьких сериалах импортные государственного образца: неприметный, но надежный, как финский сотовый телефон.

— И что говорит датчик?

— Фигню всякую. Непонятно ничего, — удрученно признал Грег. — Если бы мы геопатогенку въехали, он бы запел, что твой счетчик Гейгера над куском обогащенной руды. А так… воздействие есть, а откуда, черт его знает.

— Давай-ка сваливать отсюда, дружище, — вздохнул Женя, наконец взяв себя в руки. — Зона, не зона, Разрыв не разрыв — а в поле после таких приключений я что-то не очень ночевать хочу.

Говорить о том, что ехать в ночь он не хочет еще больше, Женя не стал. Не ровен час, действительно… ну а как не туда уведет руку на руле? В овраг. Грегори только кивнул — пока еще относительно светло, хорошо бы найти пристанище. Да, сейчас день долгий, в июне-то, но это тебе не Полярный Урал все-таки, надо понимать. В горах даже летом темнеет вдруг, об этом забывать не стоит.

Час-полтора, и начнет смеркаться стремительно: нырнет солнце за вершины, укатится к корням гор — и как штору задернут, синюю, полупрозрачную по летнему времени. Темноты, впрочем, хватит для нежеланных приключений любого сорта, да.

— Надеюсь, с ночлежкой нам хотя бы повезет, — Грегори согласно кивнул.

Опасения он высказал вполне обоснованные — наверняка большая часть мотелей или уже была забита под завязку дальнобойщиками, или представляла из себя такие гнусные притоны, что соваться в них по доброй воле было столь же неумно, как и ночевать на обочине.

В поиске ночлега на дороге карты не помогут, тут только внимательно по сторонам смотреть — и потому «Крузер» с непривычной неторопливостью тащился по горной трассе, пока люди вертели головами по сторонам.

Грег порывался отыскать что-нибудь на виртуальной карте в телефоне, но Женька быстро отмел эту идею — мол, кто бы еще обновлял эти карты вовремя. Американец поворчал немного — но согласился.

Вывеска выплыла из густеющей синевы вечернего воздуха внезапно.

Она была неожиданно старомодной — не световой короб и даже не неон, а яркие лампы, освещающие круг чопорной, в стиле девятнадцатого века вывески: «Отдохни, путникъ»

Самая яркая подсветка — как и визуальный акцент были почему-то сделаны на крупной, выписанной в один размер с буквами, запятой в середине фразы.

«Кафе, мотѣль и стоянка «Запятая» — гласила вывеска поменьше, внизу броской основной — и гораздо менее приметная, чем этот старомодный, только что подковами и косульим черепом не украшенный, круг на высоком шесте. Еще ниже располагался лаконичный список особых удобств «Запятой», — домашние пельмени, баня, прачечная, ночлег. Что примечательно, уже безо всяких орфографических изысков вековой давности.

— О, глянь, — тут же оживился Грегори.

— Ага, надеюсь, места-то есть, — Женька свернул, повинуясь указующей стрелке под вывеской, и обнаружил не просто одинокий мотель, но целый комплекс-стоянку: россыпь аккуратных деревянных домиков, площадка, отсыпанная хрустким щебнем, приветливо мерцающее золотистым светом окон здание покрупнее с вывеской — «кафе «Запятая».

Вывеска, как и рекламный щит, была немного нарочитой, как будто специально делала вид, что стоит тут еще если не с екатерининских, то с константиновских имперских времен еще, хотя и выглядела новехонькой, как и весь комплекс.

Вопреки опасениям, на стоянке было довольно свободно — три дальнобойных грузовика-фуры, да пара легковых авто. Стоянка, при желании, могла вместить еще с десяток гостей, не меньше.

Сосны обступали «Запятую» со всех сторон, и казалось, что сумерки стали еще гуще. Последние лучи солнца пробивались через черное кружево ветвей с явной неохотой, и оттого притягательнее выглядели окна кафе. В ореолах света близ вывески и под фонарями вокруг суетливыми пылинками танцевал гнус — через час-другой даже неутомимое комариное племя попрячется на ночлег, но сейчас было самое их время.

Над стоянкой разносился легкий аромат дыма — березовый, сладковато-дегтярный.

Козлов, едва подошвы ботинок его соприкоснулись с рыжеватой щебенкой, тихо охнул — спина и ноги успели затечь нечеловечески, оказывается. Мельком глянул на товарища — Грегори тоже потягивался, разминая спину. То есть ухнувшие куда-то несколько часов им не померещились, ага. Женя окинул взглядом стоянку, сцапал сумку-планшет, где были документы и деньги — и кивком указал на здание кафе:

— Не знаю, как ты, а я жрать хочу.

Возражений не последовало — и оставалось лишь благодарить любых дорожных богов, что заведение, оказавшееся вовсе не круглосуточным, все еще работало. Почти до полуночи еще будет открыто, впрочем.

Внутри было почти пусто, если не считать деловито жующего ужин загорелого мужика-дальнобойщика, вполглаза смотрящего новости по телевизору, размеренно бубнящему в углу, и собственно персонала «Запятой» — хотя и определенно весьма уютно.

Золотистый свет исходил от крупных, под плетеными абажурами ламп — и развешанных по окнам гирлянд-занавесей. Это выглядело одновременно здорово — и несколько неуместно: такой непрактичный уют полагался скорее бару или кафе в городе покрупнее, а не забегаловке у дороги.

Впрочем, бизнес есть бизнес — необременительное украшательство действительно настраивало на отдых, а значит, шансов, что остановятся именно тут, становилось больше.

— Добрый вечер, — весело поприветствовал их парень из-за стойки — молодой, не старше двадцати трех-двадцати пяти, невысокий и не то что тощий, а скорее просто очень изящный, в белой футболке со схематичным рисунком гор и лихой надписью «Южный Урал». — Ужинать будете?

Вопрос был риторическим, ясное дело — и вскоре путники сидели за столом, уминая местные пельмени — вывеска не обманула, на вкус (а уж в пельменях-то Женька знал толк!) они были действительно как домашние. В пресс-заварнике — отступление от общей действительно старинной эстетики в пользу практичности, которое можно было спокойно простить придорожной ночлежке — благоухал горячий чай. «Лесной особый» — так он назывался в карточке меню. На деле — попросту черный чай с ягодами брусники, кожистыми пахучими листочками саган-дайля и мятой. Блеклыми медузами в толще темного напитка плавали выварившиеся лепестки василька еще — за каким лядом их сплошь и рядом кладут в такие вот чаи с добавками, Женька никак не мог взять в толк — только в сухой заварке красиво, синенькие такие… а заваришь — блеклое нечто без вкуса и запаха ведь. Уж лучше ромашку бы кинули, что ли — Женя понял, что сидит и просто таращится на заварник с чаем, а на вилке остывает надкусанный пельмень. Спохватился — до того, как Грег его собрался окликнуть — и, щедро зачерпнув той же вилкой сметаны, прилагавшейся к каждой порции, продолжил есть. Подумал немного — и плюхнул в сметану еще и тертого хрену — зря, что ли, вместе с солью и перцем, обычными для любого кафе, тут еще имелась стойка с хреном и горчицей? Видимо, как раз ради тех самых пельменей и была заведена.

Трапеза прошла в молчании — только один раз Грег невнятно выразил удивление, что тут, оказывается, вполне себе недурно ловит мобильная сеть, и даже интернет подгружается как надо — и на этом все.

Как-то незаметно порция кончилась, как и чай — и захотелось кофе. Вместе с кофе на столике материализовалось печенье — это уже была инициатива Грега. Овсяное, здоровенные такие шайбы, с шоколадными каплями.

— Утром сырники возьму, вон они у них в меню есть. Со сгущенкой, — вздохнул Женька, захрустев печеньем. Шутить на тему американцев и их пристрастия к сладостям не стал — шутка была заезженная и бородатая. Да и сладкое он и сам любил.

Грег собрался что-то сказать, но не успел — их прервали.

— Вы к нам с ночевой, господа? — в кафе вошла пожилая тетка лет пятидесяти, коротко подстриженная, ширококостная — но при этом вовсе не обремененная лишним весом. Вернее всего сказать — крепкая и мужиковатая, так говорили про подобных суровых, грубо сложенных дам. Резкое, тяжеловесное обветренное лицо — не привыкшее к улыбкам, но в целом необъяснимо располагающее, впрочем, да и одежда — мягкая клетчатая рубашка в кантри-стиле, джинсы и стеганая черная жилетка поверх, ровно такая же, как носят дальнобойщики, только усиливали это впечатление. Тетка казалась куском самого Урал-Камня, обретшим разум, волю и человеческое сознание — и неуловимо напомнила Женьке приветливую торговку сувенирами, с которой он беседовал в начале позапрошлого дня, хотя та была отчетливо полноватой и с плавными чертами. Тетка в жилетке воинственно сжимала в руках метелку, которую немедля убрала в подсобку при входе — кажется, попросту подметала дощатые дорожки вокруг заведения от песка и прочего сора.

— Ага, — кивнул Грег.

— Комнату надо, или на стоянке?

— Комнату, — Женька пожал плечами. — И это…

— А, бани и прачечная — готовы тоже, сто рублей поверх остального, — уверила тетка, мигом сообразив, о чем толкует постоялец.

— С каждого? — уточнил Грег.

— Всего, — засмеялась тетка. — Бани — сотка, комната двухместка — шестьсот, ну и ужин вон Миша посчитает вам. Машина-то у вас какая? Если легковая, поближе перегоните, вот туточки, к крыльцу. Чтоб фурам выезжать поутру нормально было.

Грег и Женька переглянулись — ощущение вида «ожидали обшарпанный притон, а попали в чуть ли не в санаторий» у обоих возникло совершенно одинаковое.

— Что-то гостей у вас совсем немного, — осторожно начал Женя.

— Так мы всего третий месяц, как открылись, — лучезарно улыбнулся из-за стойки Миша. — Дальнобойщики еще пока не все на примете нас держат, обычно, сами же знаете — кто где привык останавливаться, тот там и ночует. Пока народ разберется, что к чему, время нужно. Ну да ничего, мы пока не жалуемся тоже — но и к наплыву готовы, что уж.

— А не страшно-то? — брякнул вдруг Грегори. — Ну, гостиничный бизнес новый открывать на трассе — рискованное дело все-таки.

— Вы сейчас про финансовый риск или про бандитов? — Миша чуть склонил голову на бок, заинтересовавшись неожиданным вопросом. Ни тени недовольства в его узком лице не появилось — только интерес.

— Да и про то, и про это, — Грегори не стал церемониться.

— А, ну так риск, он, дело такое, всегда есть, — парень только пожал плечами, и, не прерывая беседы, принялся наводить на стойке порядок. На лице его мелькнула сдержанная улыбка. — Жить-то как-то надо, верно? Ну, озлобились люди, конечно, в последние годы, не без того — так если все всех бояться будут, то лучше не станет точно. Охрана у нас есть — так что не переживайте, с машиной точно все в порядке будет. За нас тоже, — добавил он, искоса глянув на гостей, уже абсолютно серьезно.

Грег смущенно хмыкнул. А этот Миша за словом в карман не лез — хоть и оставался исключительно приветлив и вежлив.

— Ну, справедливо, — Женька покачал головой, еще разок оглядев помещение, крытое тепло-золотистой деревянной вагонкой. Косулий череп с рогами, который он ожидал на вывеске у дороги, обнаружился за спиной у бармена и официанта, два в одном, Миши. Там же висело панно с изображением узнаваемого таганайского гребня — выжигание по дереву, и — двустольный дробовик. Кажется, «тулка», но Женька мог и ошибиться.

То ли для колорита, то ли в самом деле — как намек, чтобы никто не пытался бузить.

И, кстати, про охрану парень не соврал — пусть видели они потом, по утру уже, лишь сухощавого, как богомол, интеллигентного деда — командира этакого «вороньего гнезда» у въезда, да второго, молодого, в камуфляже — окликавшего собак. Тоже местных, охранных.

Впечатление как от неожиданного «санатория» не пропало — но сделалось хотя бы чуть более правдоподобным.

Комнаты у «Запятой» располагались в тех самых отдельных домиках — после трапезы пришлось шагнуть сперва в вечерний воздух, синим киселем обступивший со всех сторон пятно света над стоянкой и постройки. На какой-то миг Женьку охватило чувство нереальности, затерянности среди гор — точно весь мир оказался где-то далеко, и лишь тонкая нить дороги все еще могла связать их, остановившихся на зыбком пятачке реальности среди ночного леса, с тем, что обычно в разговорах обозначалось как «цивилизация».

Такого острого чувства затерянности у Жени не было даже среди таганайской грозы — там он какой-то частью своего я ощущал себя частью леса, гор, грозы и огромного, пусть и таинственного мира вокруг. А здесь… он не мог объяснить, что это за мысль — но она была похожа на панический всплеск тревоги сидящего в берестяной лодчонке, подхваченной буйной речной волной во время расходящейся непогоды.

Кажется, не его одного посетило такое чувство — потому что Грегори, шумно вдохнув, сумрачно пошутил:

— Надеюсь, поутру мы не проснемся в каком-нибудь ворохе травы и веток за лесным пригорком, а? Были бы где-нибудь под Челябинском, пошутил бы про «хозяина болот» и ночевку в омуте — там болот на каждом шагу, а тут даже и сказать-то что не знаю! И вроде бродячих огоньков никаких нету, а все равно…

— Тьфу ты, — Козлов недовольно покосился на товарища. — Шутничок! И потом, какие же под Челябинском тебе болота — там ведь озера!

— Озера? Лягушатники через раз. Болота и есть болота, — хмыкнул Ричмонд. Потом покачал головой и добавил: — Ну, деньги они взяли самые обыкновенные, так что, может, и обойдется. Лешим и болотникам деньги вроде как ни к чему, а?

И Грег с усмешкой коротко пожал плечами. Женька наконец тоже улыбнулся. Своеобразный юмор все-таки у американца был, надо сказать, но он развеял тоскливое напряжение — и Женька наконец понял: он эту же самую мысль, про то, что приветливый постоялый дворик окажется вдруг, как в низкопробном фильме-ужастике, засадой каких-то неведомых сил, совершенно на полном серьезе крутил в голове весь ужин.

Ну а раз уж Грег над этим потешается — то, пожалуй, идея приобретает оттенок явственной бредовости.

— Нервы ни к черту, — пожаловался Женька.

— Башку помой как следует. Лучше всего — водой попрохладнее, — совершенно серьезно посоветовал Грегори. Дельная, надо сказать, была мысль.

Сам он, надо сказать, тоже так же и поступил — и теперь, взъерошенный, с мокрыми волосами, но нацепивший свежую, пусть и чертовски мятую, футболку, задумчиво листал попеременно какие-то странички интернета, свою записную и потертый тускло-зеленый увесистый том, на обложке которого Женька разглядел только одно слово — «Кодификатор». Точнее, это был кодификатор чего-то там, длинная фраза явно чего-то очень наукообразного — но, полускрытую рукой читающего, ее было сложновато схватить взглядом всю.

— Слушай, ты на Таганае там ничего любопытного не подбирал? Сувениров каких? — Подняв голову от чтения, спросил Грег. Глаза у него были настороженные, колючие.

Женька аж опешил, потом затейливо выругался, пополам со смехом:

— Не, ну я что, на придурка совсем похож?! Грег, я нормальный. Я не торгаш артефактами, если ты про это — и уж точно не блажной, чтоб собирать неведомо чего! С хребта даже камни таскать нежелательно, я и так это знаю, и табличек там понатыкано мама не горюй просто!

— И ты думаешь, много людей этим табличкам следуют? — Грегори покачал головой. — Скажи честно: пару-тройку каких-нибудь штуковин не кому не брался передать? Если что, то имей в виду, тебя втравили в очень опасное дело.

Женя так искренне возмутился предположению о том, что он мог везти нечто опасное вовсе не по незнанию, что Грег мимом свернул тему. Женька понимал, что у американца нет ни малейших причин верить ему на слово, но… в том-то и была заковыка! Женька никогда не связался бы с подобными мутными делами — более того, каждый раз, когда ему предлагали что-то такое «отвезти», он слал так далеко, как только позволяли фантазия и воспитание. Не мог ли сам Грег тащить что-то с собой этакое, Женя, конечно, первым делом тщательно обдумал еще в момент их встречи. Но, когда увидел, насколько искренне тот озадачен непонятными показаниями датчика, понял: нет, дело и не в попутчике тоже. Незваные подозрения — «а не ходок ли ты, а?» — увяли, не успев распуститься как следует, зато им место уступили кое-какие другие. Смутные и непонятные, они тревожили Козлова, не находя оформления в конкретных словах. Ну что он спросит у попутчика сейчас? Чего это ты так дочерта знаешь про всякие аномалии? А он ответит — жить хочу, вот и знаю. И будет прав. Если уж ему постоянно во всякие дебри влезать приходится — поневоле захочешь знать как минимум на уровне курсов добровольного отряда содействия ловческим бригадам. Берут ли в обучение такие отряды иностранцев, Женька вопросом не задавался ни разу. Но, если вдуматься — отчего нет? Как будто в Америке нет никаких таких инициативных групп! Ловцы ноосферных аномалий есть и у них, это вообще по всему миру общая практика теперь ведь.

Женька завалился на кровать, думая про себя — полистать газету, что на тумбочке валяется, или ну его, спать? Буркнуть коротко: гаси свет, хватит полуночничать — и с головой под одеяло? Только подумал так — и сразу понял, что уснуть он не сможет сейчас точно. Особенно после вопроса. Тоскливо ругнулся себе под нос — и окликнул товарища:

— Эй, чего ты там все вычитываешь? Может, есть какие идеи, что вообще за ерунду мы словили?

— Да вот, знаешь, есть. Я одну любопытную вещь отыскал, — Грег точно ждал, что с ним снова заговорят: тотчас отложил свои штудии и перекатился на кровати, садясь. — Про эту твою Кеть. И про Кетск. Скажи, что ты про этот город вообще знаешь, а?

— Да ничего не знаю, — буркнул Женя. — Ну слышал пару раз. Речка такая — Кеть — точно есть, но я там ни разу не был… вроде бы.

— Вроде?

— Ну… пока я, как ты говоришь, «провалился», считал, что был. Мне как будто бы приснилось, что я в Кетске, точнее, в деревне рядом с ним вырос, представляешь, — Женька усмехнулся. Сейчас, на сытый желудок, да с прояснившейся после душа головой, все приключение принялось выцветать в памяти, точно превращаясь в надуманное и несерьезное.

Грег склонил голову на бок:

— То есть?

— Ну как во сне бывает — ты себя все еще считаешь собой, но вот знаешь еще про себя какие-то новые вещи, вроде как куда-то ездил, кого-то хорошо помнишь, куда-то идешь… в жизни этого всего нету, но…

— Жень, ты не спал. Люди не отрубаются так намертво, что их даже после затрещины не вот что и дозовешься.

— Да всякое бывает, — Женька рассмеялся. — Я тебе тогда расскажу, как мой друг однажды напился в студенчестве на гулянке, так, что мы его всей комнатой утром на занятия распихать не могли, вот была веселуха-то, пока водой не плес…

Козлов осекся — деланое веселье с него смыло одним серьезным долгим взглядом Грега.

— Слушай, ты как военный медик — пристал чуть ли не с ножом к горлу. Я понимаю, что тебе вроде как не хочется, чтоб твой внезапный благодетель поехал крышей, но я в порядке. Честно, — Женька покачал головой.

Грегори сумрачно прищурился и, явно не впечатленный, поинтересовался:

— Слушай, а если я тебе сейчас скажу, что Кетска твоего уже тридцать лет как не существует, вместе с тремя ближайшими окрестными деревнями?

— Чего?! — Женька удивленно вытаращился на собеседника.

— Кетск — официально город-призрак, и его пригородные поселения тоже. Исчезли вместе со всеми жителями, когда страну — да что страну, весь мир — Разрывом долбануло. Вот тут, на Урале и долбануло. Я сейчас специально в сети, в списках несуществующих после катастрофы поселений, проверил.

И с этими словами сунул под нос Жене открытую страничку какого-то реестра — на английском, но жениных познаний хватило, чтобы разобрать название и статус. «Ныне не существует».

— Ты вообще помнишь, какие населенные пункты ухнули в Разрыв? Те, которые были населены народами… этими, как у вас говорят…

— Квели? Чудь? — хрипло уточнил Женька.

— И квели, и чудь, и сиды с маахисья, и утэвво с айыын и сихиртя, и вообще, вот хочешь, целиком справочник по исчезнувшим потаенным народам зачитаю? — Грег неожиданно вскинулся, потом потер лоб и выдохнул: — Ты влип, Жень. Тебя реально аномалией цепануло.

— Но ведь я же это, вроде как обратно вернулся.

— Это не значит, что не провалишься снова. Может, это и не мое дело — но уж твое-то точно, как считаешь?

— Ну и что делать? — буркнул Женя.

— Думать, — Грегори тряхнул головой. — Покурю, и будем думать.

И с этим подхватил куртку и направился на крыльцо. Торчал неподалеку, хорошо видный в косом луче света от приоткрытой двери — смотрел в небо, запрокинув голову, задумчиво разглядывал дотлевающий окурок, потом посвистел — и к его ногам прибилась серая волкообразная тень. Тень замотала хвостом, требуя внимания, нырнула в луч света и оказалась обыкновенной собакой — крупной и остроухой, но совершенно неудивительной. Еще и хвост половинкой бублика. Собака точно так же растворилась в ночном воздухе, как и возникла — правда, перед этим Грег старательно почесал псину за ушами.

Вернулся Грег довольно быстро. Бросил куртку на кровать — неудачно бросил.

Все документы и бумаги, что громоздились в одном из внутренних карманов, выскользнули сперва на покрывало, а там и на пол.

Женька при всем желании не смог бы не заметить случившегося — и он сперва вполне равнодушно мазнул взглядом по тому, что из кармана высыпалось. Да, по большей части именно документы. Пластиковая карточка водительских прав, допустим, самая обычная международная. Остальное — паспорт, в несколько раз сложенный какой-то ветхий сертификат и некая пухлая, индигово-синяя книжица вроде университетского пропуска — ничем особым не выделялись. Зато к сизой обложке с тусклой позолотой взгляд прикипел сам собой — очень уж похоже на служебное удостоверение. А на нем — Земной шар, с одной стороны охваченный венком из листьев, с другой — вязью мелких-мелких буковок на целой куче ныне совершенно нечитабельных языков. Ниже просматривалась затертая от времени, но крупная и оттого различимая надпись — «The Organization». Ниже — «For control, research and…» — чего именно «и», можно было и не читать, потому что, даже закрытое от его взгляда другим документом, оно оказалось узнаваемым. У инстанции, выдающей такие «корочки», очень длинное название — официально что-то вроде «Международная Организация по контролю, изучению, обеспечению безопасности и сохранения равновесия ноосферных явлений», или даже еще длиннее — а поэтому все вообще, весь мир называли их просто: Организация. The Organization.

И это был документ образца США — потому что российские филиалы международной Организации отличались зеленой корочкой. Женька знал это точно вовсе не из фильмов — у группы Козлова в универе ОБЖ одно время преподавал бывший сотрудник этой самой Организации. Корочек у него, конечно, уже не было — но рассказывал он штуки, не обвешанные грифами секретности, очень охотно. Про документы тоже — например, что подделать сам символ-оттиск на них сложнее, даже чем водяные знаки на банкноте. Женя почувствовал, как некая неудобная деталька мыслительного пазла со щелчком встала на свое место.

Грегори, чертыхнувшись, живо сгреб бумаги с глаз долой. Было отчетливо понятно — он не собирался ими, этими документами, светить. Но точно так же явно понимал, что Козлов все преотлично заметил.

Да Женька и не стал делать вид, что нет. Только тихо переспросил:

— Грег, ты ведь не журналист, да?

— Да как тебе сказать. Я никто, — буркнул Грег. — И проще бы, конечно, прикинуться, что ты сейчас ничего не видел… но окей, окей, я попался.

— Организация, стало быть. Ну и зачем было нужно скрывать?

— Да потому что я сказал — я никто. Эта бумажка — просроченная. Я идиот, что не выбросил ее, не спалил в костре на привале, — Козлов ожидал, что Грегори вспылит, но он вместо этого только уселся, опустил голову и в мучительном раздумье уставился на свои руки.

— По-моему, ты чего-то темнишь.

Грегори еще немного помолчал, потом поднял голову:

— Я там больше не работаю. Вот и все. Уволился — и был таков.

— Ты это… свободный ловец, что ли? — Женька удивился, но не сказать, чтобы прям очень: в конце концов, таких людей вполне себе ценили и уважали. И за каким только чертом Грегу понадобилось скрывать род своих занятий?

— Ну, вроде того, — Ричмонд искоса глянул на собеседника и следующим же предложением, сам того не зная, окончательно расставил все точки куда им положено: