Бесплатный фрагмент - Еретик: околотерапии

Плывут две молодые рыбешки,

а навстречу им рыба постарше.

Она кивает им и говорит:

«Доброе утро, ребята. Как водичка?»

Юнцы проплывают еще немного,

тут один из них

поворачивается к другому

и спрашивает:

«А че такое „водичка“?»

Предисловие

Помните, как в пьесе «Гроза» русского драматурга А. Н. Островского главная героиня Катерина возбуждённо сообщает: «Я говорю: отчего люди не летают так, как птицы? Знаешь, мне иногда кажется, что я птица. Когда стоишь на горе, так тебя и тянет лететь. Вот так бы разбежалась, подняла руки и полетела. Попробовать нешто теперь?».

Многие пробовали. Приделывали крылья, перья. Размахивали ими, прыгая с утёсов и колоколен. Очень хотели летать, жаждали понять, как это работает. Изучали птиц, наблюдали за их полётом, пытались разгадать секрет парения в воздухе. Но оказалось, что значение имеют не перья и размахивание крыльями, а законы гидродинамики. Когда Даниил Бернулли описал законы гидродинамики — сразу стали возможны полёты. Человечество наконец-то оторвалось от земли не потому, что научилось подражать птицам, а потому что поняло физические принципы, лежащие в основе полёта.

К сожалению, в психотерапии ещё не найдена своя «гидродинамика». Мы всё ещё находимся на стадии приделывания крыльев и прыжков с колоколен, образно говоря. Вот и пробуем разное до сих пор, экспериментируем с подходами, методами, техниками. Никто не знает, из какой идеи родится то самое, верное, которое позволит взлететь. Может быть, это случится завтра, а может быть — через столетие. Но без проб и экспериментов этого точно не произойдёт. Поэтому эта книга предназначена для обсуждения различных идей и проб инструментов «нешто теперь».

Я пишу о мотивации психотерапевта, нацеленности на результат, глобальной миссии психотерапии — в первой главе.

О том, что «быть — значит быть значением связанной переменной» (У. Куайн), необходимости различать правду и ложь, устанавливать рамки (принимая или не принимая их), спонтанности и преднамеренности — во второй.

О базовых принципах мышления, приоритетах в распределении ресурсов — в третьей.

О росте и прибыли с точки зрения психотерапии, о том, почему система подготовки психотерапевтов должна быть другой, нормах и правилах — в четвёртой.

О том, что клиенты нанимают услуги психотерапевта, а не самого терапевта с его регалиями и опытом, и почему важно об этом помнить — в пятой.

О том, почему терапевт не должен опираться в своей работе на сочувствие, об обещаниях в терапии — в шестой.

О парадоксе Тесея в психотерапии, принципах взаимовыгодного сотрудничества терапевта и клиента, ресурсах, процессах и приоритетах — в седьмой.

О том, почему психотерапевту важно не останавливаться, не удовлетворяться накопленным опытом и держаться подальше от совершенства — в восьмой.

О культуре психотерапии, контекстах, взаимодействии с клиентом, справедливости — в девятой.

О том, как понять, что психотерапевт придерживается правильного пути, как понять, верны ли и хороши его решения и саму реальность — в десятой.

Десять глав, десять рассуждений о психотерапии и психотерапевтах с точки зрения ярких философских работ известных философов, мыслителей, экономистов, логиков, математиков, бизнесменов. И, конечно, с точки зрения автора этой книги, который пытается найти точки пересечения между, казалось бы, далёкими друг от друга областями знания.

Глава 1. Почему мы работаем психотерапевтами?

Когда человек в чём-то нуждается, он ищет способ эту нужду удовлетворить. Способ может быть взят из собственного опыта или заимствован из чужого. Это базовый принцип человеческого поведения, работающий во всех сферах жизни — от бытовых мелочей до экзистенциальных вопросов. В идеале, если есть проблема, то есть и способ её решить. Сначала узнаёшь способ, потом быстренько решаешь проблему и в итоге, насвистывая, идёшь дальше. Просто, логично, эффективно.

Разумеется, так происходит не всегда. Даже если способ выбран правильно, человек может неправильно или неумело им воспользоваться, ошибиться. Формально всё будет верно. Все инструкции соблюдены, все шаги выполнены. Но результат окажется неподходящим, то есть не удовлетворит нужды, не решит проблемы. И человек остаётся с тем же самым затруднением, только теперь ещё и разочарованный в своих способностях.

Решённая проблема — пряник.

Нерешённая проблема — кнут.

Решил проблему — отлично себя чувствуешь.

Не решил проблему — плохо себя чувствуешь.

Не можешь решить проблему сам — попроси другого, который умеет и может.

Действительно, некоторые люди совершенствуются в решении определённых проблем. Они становятся специалистами в тех или иных областях, накапливают опыт, отрабатывают навыки, изучают закономерности. И другие люди пользуются их опытом, чтобы справиться со своими задачами. Это разумное разделение труда, которое существует во всех человеческих обществах. Но, без сомнений, того, кто умеет и может, надо чем-то замотивировать. Специалист тоже должен что-то получить за свою работу, иначе зачем ему тратить время и усилия?

М. Дженсен и В. Меклинг в своей работе 1976 года утвердили, что лучший мотиватор для человека — деньги. Хочешь поощрить — дай денег. Хочешь наказать — не давай или отними. Просто, понятно, универсально.

Кажется, что всё просто. Если есть психологические проблемы, дай денег пси-специалисту — и твоя проблема будет решена. Человек, обращаясь к психотерапевту, как раз и рассчитывает на то, что его затруднения будут разрешены компетенциями и навыками специалиста. И это законный расчёт: купить за деньги решение своей проблемы, а не кота в мешке. Как покупаешь услуги сантехника, чтобы устранить течь, или услуги юриста, чтобы выиграть дело.

В реальности дела обстоят не так. Пси-специалист по каким-то причинам избегает обещать и гарантировать. Более того, чем больше денег обещает страждущий, тем осторожнее себя ведёт пси-специалист, тем мутнее его текст. Вместо чётких обещаний и сроков клиент слышит уклончивые формулировки, оговорки, предупреждения о том, что «всё индивидуально», что «результат зависит от многих факторов», что «мы не можем гарантировать».

Идея Дженсена и Меклинга не слишком хорошо работает с психотерапевтами, да и не только с ними. Например, теория не объясняет усердия людей, бескорыстно занятых в благотворительных проектах. Не объясняет она и преданности людей искусства своему творчеству. Художник может годами работать над картиной, которая, возможно, никогда не будет продана. Музыкант может посвятить жизнь совершенствованию техники, не рассчитывая на коммерческий успех. Есть хороший афоризм, принадлежащий Джошу Биллингсу: «За деньги можно, конечно, купить очаровательного пса, но никакие деньги не заставят его радостно вилять хвостом».

Так что же, кроме денег, заставляет психотерапевтов заниматься таким странным делом, да ещё и усердно? Что движет человеком, который выбирает профессию, в которой нельзя дать гарантий, в которой каждый случай уникален, в которой успех измеряется не в деньгах и не в количестве клиентов? Чтобы понять это, обращусь к Герцбергу.

Теория Герцберга

Согласно Фредерику Герцбергу, мотивация человека определяется двумя факторами.

1. Гигиенические факторы.

Направлены на предупреждение неудовлетворения окружающими обстоятельствами. Шкала располагается от неудовлетворения до нуля (равновесие, баланс, гомеостаз). Это всё то, что связано с условиями работы, зарплатой, статусом, безопасностью, отношениями с коллегами. Когда эти факторы на нуле — человек не страдает, но и не испытывает энтузиазма.

2. Мотивирующие факторы.

Побуждают к лучшему качеству, развитию, созиданию. Шкала располагается между равновесием (нулём) и удовлетворением. Это признание, достижения, ответственность, возможность роста, сама работа как источник интереса. Эти факторы дают энергию, смысл, драйв.

Есть такой анекдот: «Встречаются два друга. Один другому жалуется: „Вот, купил сегодня ёлочные игрушки, а они оказались фальшивыми…“ Второй сочувствует: „Что, не блестят?“ Первый отвечает: „Блестеть блестят, но не радуют“».

То есть у человека могут быть решены все материально-технические проблемы (гигиенические факторы), но при этом по шкале мотивирующих факторов он оказывается близок к нулевой отметке. Любой бывает одновременно доволен и недоволен своей жизнью. Можно иметь высокую зарплату, комфортный офис, уважение коллег — и при этом чувствовать пустоту и бессмысленность происходящего.

Вот приходит среднестатистический клиент к обычному терапевту, приносит свою проблему и хочет её решения. А именно: желает прекратить свою неудовлетворённость, потому что это и есть его проблема. Более того, клиент совсем не против получить удовлетворение от своей жизни. Он хочет и того, и другого — избавиться от страдания и обрести радость. Однако проблема эта нерешаема в том виде, в котором она сформулирована, так как удовлетворённость от жизни вовсе не является противоположным состоянием неудовлетворённости. Это две разные шкалы, два разных измерения человеческого опыта. К слову, это следует не только из теории Герцберга, но и подтверждается серией работ М. Селигмана и других исследователей позитивной психологии.

Поэтому бывает, что люди, находясь в нечеловечески неудовлетворительных условиях (ужасающие показатели гигиенических факторов), испытывают экстатическое удовлетворение от своей жизни и действий (мотивирующие факторы). Например, когда совершают военный или трудовой подвиг, либо — это более простой вариант — находятся в «состоянии потока» (определение М. Чиксентмихайи). Альпинист, замерзающий на склоне Эвереста, может испытывать глубочайшее удовлетворение от своего восхождения. Художник, живущий впроголодь, может быть счастлив, работая над своим полотном.

Клиент изначально приходит к психотерапевту с невыполнимой задачей: изменить совершенствованием гигиенических факторов мотивирующие факторы. Он просит: «Сделайте так, чтобы мне стало хорошо», думая, что хорошо станет, если убрать плохое. Попытки психотерапевта объяснить эту нестыковку всегда будут звучать подозрительно и мутно. Пси-специалист не будет понят, потому что на гигиеническом языке непонятен мотивирующий язык. Это как пытаться объяснить цвет слепому или музыку глухому — не хватает общей системы координат. А раз так, клиент покинет специалиста до того, как оказана помощь. Он решит, что терапевт просто не хочет или не умеет помогать, что это всё шарлатанство.

Важно иметь возможность говорить свободно на обоих языках. Психотерапевт должен уметь переводить запросы клиента с гигиенического языка на мотивирующий и обратно, создавая мосты между этими двумя мирами. В этом смысле глобальная миссия психотерапии лучше всего передаётся словами Куайна: «проект радикального перевода».

Получается, что психотерапевт — специалист по радикальному переводу. Он переводчик между двумя вселенными: миром страдания и миром смысла, миром проблем и миром возможностей.

Причём каждому пси-специалисту нужен инструмент, с помощью которого запрос клиента, оставаясь понятным в гигиеническом ключе (решение проблемы за деньги знаниями и умениями специалиста), получил бы внятное звучание и в пространстве мотивирующих факторов. Нужен способ говорить одновременно о боли и о смысле, о проблеме и о росте, о том, что мешает, и о том, к чему стремишься.

«Колесо баланса» Майера и «принцип благотворительности» Дэвидсона

Чтобы ожидаемый результат, гарантии и усилия по достижению были согласованы между клиентом и психотерапевтом, то есть между представителями гигиенических и мотивирующих факторов, на помощь приходит приём, изобретённый Полом Дж. Майером, — «колесо баланса».

Каждая из спиц «колеса» — часть проблемы, заявленной клиентом. Значимость или интенсивность этой части может быть условно шкалирована от 0 до 10. Количество таких шкал не ограничено. Можно выделить любые аспекты жизни: работа, отношения, здоровье, финансы, личностный рост, творчество, отдых, семья — всё, что важно для конкретного человека в конкретной ситуации.

Когда пси-специалист и клиент, используя «колесо», обрисовывают проблему, которую им предстоит решить, у них обозначается и концепция результата. Нужно понять, что должно измениться в этом «колесе», по заявленным шкалам, чтобы работа считалась сделанной, запрос выполненным. Клиент говорит: «Сейчас моя удовлетворённость работой на уровне 3, а хочу, чтобы было 7». И сразу появляется конкретная, измеримая цель. А также нужно понять, с какой части проблемы, с какой спицы следует начать работу. Может быть, имеет смысл начать не с самой болезненной области, а с той, где изменения достижимы быстрее и легче, чтобы создать импульс движения. Впоследствии эту часть проблемы можно декомпозировать на новом «колесе», разбить на ещё более мелкие задачи. Так у клиента и пси-специалиста появляется общее пространство смыслов и описаний, общее понимание результата и оценки успехов в работе. Они говорят на одном языке, видят одну и ту же карту территории.

Это простой способ диалога пси-специалиста и клиента о результате работы в ясных и понятных выражениях. Не абстрактное «стать счастливым» или «найти себя», а конкретные изменения в конкретных областях жизни, которые можно отслеживать и измерять.

Для многих специалистов, оказывающих нематериальные услуги, настоящей головной болью становятся вопросы:

«Может, я неправильно сделал?»;

«А если я всё сделал правильно, почему не получилось?».

Эти вопросы преследуют каждого добросовестного психотерапевта, потому что в нашей профессии нет простых и однозначных критериев успеха.

Психотерапевт решает: «А пойду-ка я к супервизору».

А у супервизора всё то же самое, ищется ответ на тот же вопрос: «Если всё правильно, то почему не получилось?»

И либо находится какая-то сомнительная причина, «непроработанность», «неосознанность», «сопротивление» клиента или терапевта, либо что-то ещё, непознаваемое и бесконечное. Можно искать объяснения до бесконечности, погружаясь всё глубже в теоретические дебри, но это не приблизит к пониманию того, что же на самом деле произошло.

Дональд Дэвидсон — американский философ и логик — в эссе «Действия, основания и причины» указывает, что основания действий человека задаются тем, что он хочет, и тем, как ему кажется, что он может сделать, чтобы получить желаемое. Рассуждения деятеля — одновременно оправдание действия и причина выполнения действия. Человек действует, исходя из своей картины мира, своих представлений о том, как устроена реальность и что в ней возможно.

Например, человек рассмеётся, если ему показать смешное слово. Чтобы вызвать обратную реакцию, оскорбить, нужно написать другое слово. Кажется логичным: смешное слово → смех, оскорбительное слово → обида. Безумие в том, что заявленные причинно-следственные связи совершенно не описывают всей полноты ситуации. Как это доказал Юм, причинно-следственные отношения связывают случайные события, а не логические. То, что вчера после смешного слова последовал смех, не гарантирует, что сегодня будет так же. Контекст меняется, настроение меняется, смыслы сдвигаются.

Если по-честному, психотерапевт никогда не сможет всерьёз утверждать, что то или иное отношенческое усилие приводит к такому-то результату. Потому что если бы клиент мог по-настоящему полно рассказать о ситуации, то его описание содержало бы и решение проблемы. Полное описание проблемы и есть её решение, как говорят в некоторых психотерапевтических традициях. Клиент лишь хочет донести до специалиста свою боль. Но неизменно будет совершать ошибки в её описании, потому что боль по определению невыразима полностью. Психотерапевт, в свою очередь, всегда будет совершать ошибки интерпретации, потому что он другой человек с другим опытом, другой историей, другой системой значений. Так как не существует технологии радикального перевода с одного человеческого на другой человеческий. Мы обречены на взаимное непонимание, и вся наша работа — попытка это непонимание минимизировать, создать хоть какой-то мост между двумя изолированными мирами.

По мнению Дэвидсона, единственная возможность услышать кого-то — оказаться в пространстве между событием и описанием этого события. Не в самом событии (это невозможно, мы не можем залезть в чужую шкуру) и не в описании (описание всегда неполно и искажено), а именно в пространстве между ними. Достичь этого можно через промежуточный шаг: идентификацию с говорящим и описывающим. Через попытку примерить на себя его оптику, его способ видеть мир.

Чтобы добиться такого, Дэвидсон предлагает опираться на принцип благотворительности, под которым понимает безоговорочное признание описания реальности говорящего как правильного. Не «объективно правильного» (такого не существует), а правильного для него, в его системе координат. Только зафиксировав фон как правильный по умолчанию, психотерапевт может всерьёз исследовать способы образования «фигур», динамику заявленной клиентом проблемы. Если мы начнём с того, что клиент неправ, что его восприятие искажено, что он «неадекватен», — мы никуда не придём. Только приняв его мир как данность, мы сможем начать в нём ориентироваться.

Инструмент Майера «колесо» отлично помогает зафиксировать фон и следовать за клиентом по-настоящему, а не декларативно. Ведь если клиент хочет гарантий и результатов, надо найти способ их обеспечить, не нарушая своей профессиональной идентичности. И не нужно забывать: описание не событие. Причинные связи существуют между событиями. Логические связи — между описаниями. Мы работаем в пространстве описаний, но стремимся повлиять на события. И «колесо баланса» — один из инструментов, позволяющих навести мосты между этими двумя реальностями.

Глава 2. Спонтанность и преднамеренность в психотерапии

Быть — значит быть значением связанной переменной.

У. Куайн

Думаю, все знают слова Ф. М. Достоевского о «слезинке ребёнка», даже те, кто не читали «Братьев Карамазовых».

Приведу эту цитату полностью: «Понимаешь ли ты это, когда маленькое существо, ещё не умеющее даже осмыслить, что с ней делается, бьёт себя в подлом месте, в темноте и в холоде, крошечным своим кулачком в надорванную грудку и плачет своими кровавыми, незлобивыми, кроткими слезками к „Боженьке“, чтобы тот защитил его, — понимаешь ли ты эту ахинею, друг мой и брат мой, послушник ты мой Божий и смиренный, понимаешь ли ты, для чего эта ахинея так нужна и создана! Без неё, говорят, и пробыть бы не мог человек на земле, ибо не познал бы добра и зла. Для чего познавать это чёртово добро и зло, когда это столького стоит? Да ведь весь мир познания не стоит тогда этих слёзок ребёночка к „Боженьке“. <…> Пока ещё время, спешу оградить себя, а потому от высшей гармонии совершенно отказываюсь. Не стоит она слезинки хотя бы одного только того замученного ребёнка, который бил себя кулачонком в грудь и молился в зловонной конуре неискупленными слезами своими к „боженьке“!».

Часто разговор о психотерапии сворачивает на тему «слезинки ребёнка» и на рассуждения о том, можно ли ею заплатить за гармонию и всеобщее благо. Иначе говоря, можно ли страданиями других людей обеспечивать благополучие тех, кто обращается за помощью к психотерапевту. Этический вопрос, который преследует каждого добросовестного специалиста, работающего с людьми и их жизнями.

Это ведь Секрет Полишинеля: деятельность пси-специалиста, особенно если она эффективна, влияет на жизни людей, окружающих клиента. И порой влияет очень жёстко. Клиент меняется — меняются его отношения, его выборы, его границы. И не всем вокруг это нравится. Тогда речь идёт уже даже не о «слезинках», а об их суточном литраже.

Философ и логик Рудольф Карнап, думаю, даёт психотерапевтам шанс, называя такие мысли, как приведённая цитата Достоевского, бессмысленными. Я склонен с ним согласиться. А значит, появляются некоторые непростые, но значимые идеи, позволяющие сохранять достоинство и профессиональную дееспособность в присутствии аргументации «слезинок». Не обесценивая страдание, но и не позволяя ему парализовать нашу способность действовать.

Во второй главе моей книги важно будет понять намеренное и случайное в работе терапевта. И то, как его усилия по достижению значимых и желанных для клиента результатов влияют на этот самый результат. Что в нашей работе контролируется, а что происходит само собой? И как эти две силы взаимодействуют между собой?

Обычно у терапевта есть суждение о том, что он сделал, чтобы попасть в определённую точку терапевтического процесса. «Я применил такую-то технику», «Я задал такой-то вопрос», «Я использовал такую-то интервенцию». Но я уже акцентировал внимание на том, что, по Дэвидсону, событие не равняется описанию. Карта не территория. Кроме того, всем известен такой принцип, как «систематическая ошибка выжившего», — она также хронически воспроизводится в терапии. Мы помним и анализируем те случаи, где что-то сработало, и забываем те, где не сработало. А значит, наше представление о причинно-следственных связях в терапии неизбежно искажено.

Теории Куайна и Карнапа

Немного расскажу об Уилларде Ван Ормане Куайне, пожалуй, одном из самых влиятельных мыслителей XX века, философе, логике, математике.

Куайн говорит об онтологической относительности мира. Что это значит? Это значит, что не существует единственно правильного способа описать реальность. Любое наше знание — это всегда взгляд из определённой точки, с использованием определённых инструментов описания.

Знание о мире обусловлено научными теориями, которые используются. Куайн подчёркивает, что реальность вне языка и теории происходящего немыслима. Мы не можем выпрыгнуть из своей системы координат и посмотреть на мир «как он есть на самом деле». Человек предпочитает одни картины мира другим исключительно по прагматическим соображениям. Какая теория удобнее? Какая лучше объясняет? Какая позволяет лучше предсказывать? Вот критерии выбора, а не «истинность» в абсолютном смысле.

Куайн говорит: «Быть — значит быть значением связанной переменной». Эти его слова я вынес в эпиграф, так как мне они кажутся очень точными. Имеется в виду, что в зависимости от переменных среды, с которой пси-специалист связан, значение будет меняться. То, что я есть как терапевт, определяется системой отношений, в которую я включён. Меняется контекст — меняюсь я.

Все теории не определены в полной мере: с одной стороны, психотерапевт получает эмпирические данные — факты, чувственный опыт, очевидность. Клиент говорит то-то, делает то-то, чувствует то-то. А с другой, осмысление и интерпретация зависят от теории, на которую он опирается. Теория, в свою очередь, основана на данных прошлого, на которое специалист оглядывается. Это замкнутый круг: опыт интерпретируется через теорию, теория строится на основе опыта.

Эмпирические данные помогают отбросить теории, несоответствующие опыту. Если теория предсказывает одно, а происходит совсем другое — что-то с теорией не так. Но только эмпирические данные не могут дать единственно верную теорию. Возможно существование нескольких состоятельных и в одинаковой степени обоснованных альтернатив. Разные терапевты могут по-разному объяснять одно и то же явление — и все будут правы в рамках своих систем координат.

Следовательно, то, что происходит, то, как терапевт это видит, и то, как он может действовать, зависит от того, какими концептами он связан и как определяет реальность. В этом смысле намеренное и случайное в терапии — искусственный конструкт, который легко фальсифицировать. То, что один терапевт назовёт «запланированной интервенцией», другой увидит как «спонтанную реакцию». И оба будут по-своему правы.

Основной тезис гипотезы Куайна сводится к тому, что любой перевод — принципиально неопределённый. Каждый терапевт определяет текущие события на основании эмпирически созданной теории, которая может быть и истинной, и обоснованной, но никогда не исчерпывающей и полностью описывающей истину. Мы всегда работаем с приблизительными моделями, с упрощениями, с картами, которые никогда не станут самой территорией.

Более того, некоторые обоснованные переводы могут быть несовместимы друг с другом. Самый простой пример — слепые, описывающие слона. Они могут давать очень точные описания, классифицировать их, связывать и строить концепции слона, исчерпывающе описывающие его, но так никогда и не узнать, как этот слон выглядит на самом деле. Один щупает хобот и говорит: «Слон — это что-то вроде змеи». Другой трогает ногу и возражает: «Нет, слон — это колонна». Третий держится за хвост: «Вы оба неправы, слон — это верёвка с кисточкой». И все трое правы в своём опыте, но ни один не видит целого.

Предшественник Куайна — Рудольф Карнап, относивший себя к логическим позитивистам (это одна из форм эмпиризма). Напомню, что классический эмпиризм утверждает, что все знания мы получаем из чувственного опыта. Карнап не согласился с этим. Он внёс важное уточнение, которое многое меняет в нашем понимании того, как мы вообще можем что-то знать.

Знания, по Карнапу, бывают:

• аналитические;

• синтетические.

1. Аналитическая истина.

Зависит только от её значения. Понять аналитическую истину — согласиться с этим значением (например, с утверждением, что «все неженатые мужчины — холостяки»). Это истина по определению, тавтология. Чтобы понять её, не нужно обращаться к опыту — достаточно понять значение слов.

Аналитические знания — это, по-нашему, интроекты. То, что мы проглотили целиком, не переваривая, не проверяя опытом. «Так принято», «все знают», «это очевидно».

Тут начинается самое интересное. Карнап утверждает, что если высказывание не выражает истину и не является ложным утверждением, если в нём нет ни знания, ни значения, то такое высказывание бессмысленно (как рассуждения о «слезинке ребёнка» из начала главы). Не «неправильно», не «ошибочно», а именно бессмысленно — находится за пределами того, о чём вообще можно осмысленно говорить.

Например, такие утверждения, как «Каждые три часа все физические предметы увеличиваются в два раза», «Голоса приказали мне выкинуться из окна — и тогда ядерной войны не будет», «Неисповедимы пути Господни», невозможно ни принять безоговорочно, ни эмпирически проверить. Они находятся вне зоны истинного и ложного. И тогда появляется необходимость различать правду и ложь, осмысленное и бессмысленное.

Это необходимость в лингвистической рамке, в некотором систематическом способе высказываться о чём-либо. Примером могут быть правила русского языка. То есть рамка, фрейм — это вопрос удобства, а не истины. Мы выбираем правила игры не потому, что они истинны, а потому, что они позволяют нам играть, общаться, понимать друг друга.

В общем, набор аналитических истин зависит только от установленной рамки. Принятие или непринятие рамки не имеет отношения к проблеме истинности или ложности. Это как выбор между шахматами и шашками — ни одна игра не «истиннее» другой, они просто разные.

2. Синтетическая истина.

Зависит от чего-то, добавленного к её значению. То есть нужно что-то проделать, чтобы согласиться с ней (например, с утверждением, что «вода при замерзании расширяется»). Это не следует из определения воды или замерзания — это нужно проверить опытом. Истинность синтетических истин доступна только через чувственный опыт.

Такова классификация по Карнапу.

Запросы клиентов касаются аналитических концепций и рамок, а также доступности чувственного опыта. Клиент приходит и говорит: «Я не могу быть счастлив, потому что у меня не сложились отношения с матерью». Это аналитическое утверждение, вытекающее из принятой рамки (психологической теории). Или: «Когда я пытаюсь знакомиться, меня охватывает тревога» — это синтетическое утверждение, основанное на опыте. Здесь как раз уместно вспомнить о гигиенических и мотивационных факторах модели Герцберга, о которых я писал ранее.

Полученные наукой данные не являются знанием. Есть всеобщее согласие относительно окружающей реальности. Мы договариваемся о том, как будем называть вещи, как будем их классифицировать, какие связи между ними признавать значимыми.

К примеру, по Дэвидсону, всё, что мы можем, — это смотреть назад, исходя из своего настоящего положения, из принятой на данный момент времени научной, мировоззренческой парадигмы. Если мы выйдем за её пределы, то потеряем всякую способность к дальнейшему продвижению. Как астронавт, отвязавшийся от корабля в открытом космосе, — да, он свободен, но и беспомощен, нет точки опоры для движения.

Довольно точно об этом сказал и Отто Нейрат. О том, что мы все находимся в лодке, единственный способ отремонтировать которую — это перебирать её обшивку доска за доской, всё время оставаясь при этом на плаву. Мы не можем выйти из лодки, чтобы починить её на берегу. Мы должны менять свои теории, оставаясь внутри них, используя их же инструменты для их собственной перестройки.

Проблема истины не в убедительности, красоте, понятности, краткости, изяществе. Потому что иначе это проблема выбора рамки и утверждений, сделанных внутри этой рамки. Красивая теория может быть ложной, а неуклюжая — истинной.

Поэтому Куайн против разделения знаний на аналитическое и синтетическое. Это одно и то же недоразумение: каждая истина имеет своё собственное значение, определяющее, что требуется от реальности, чтобы она оказалась верной. Как в случае со сломанными часами: два раза в сутки даже они показывают точное время. Так и клиенты пытаются задать условия реальности, в которых, как им кажется, они будут исправно функционировать. «Если бы только моя мать была другой», «Если бы только я встретил того человека», «Если бы только у меня были деньги» — всё это попытки определить условия, при которых жизнь станет правильной.

Индивидуальное утверждение находится в особых отношениях с различными данными чувственного опыта: либо подтверждает, либо отвергает его.

Аналитическая истина — это то, что принимается при любом чувственном опыте. Но для Куайна это чушь. Любая истина окажется ложной при изменении нашего чувственного опыта. Нет утверждений, которые были бы защищены от пересмотра абсолютно. Даже «2+2=4» можно пересмотреть, если изменить аксиоматику математики.

То же касается и синтетической истины. Единственный способ — отбросить очевидность. Извлечь себя из пут паутины веры. И это чрезвычайно сложно. Потому что истины, которые ближе к «центру», труднее отвергать: теряется точка опоры. Если я усомнюсь в логике, в причинно-следственных связях, в существовании внешнего мира — на что я смогу опереться дальше? А краевые истины — можно. «Вчера был дождь» — легко пересмотреть, если появятся новые данные. Поэтому стратегия этого освобождения — максимум минимальных повреждений. Менять то, что можно изменить с наименьшими потерями для всей системы.

Куайн считает, что все знания выводятся из чувственного опыта: быть — значит быть значением изменчивости. Мы существуем как переменные в уравнении реальности, и наше значение определяется через связи с другими переменными.

Прогнозируемые возможности и непредвиденные обстоятельства. Понятие «небрежности»

Итак, что движет психотерапевтом, что движет клиентом и что с этим можно сделать для того, чтобы клиент остался в практике довольный? Понятно, что работа терапевта должна соответствовать как гигиеническим, так и мотивационным факторам. Чтобы этого добиться, приходится уравновешивать желания, непредвиденные угрозы и возможности. Жонглировать тем, что можно спланировать, и тем, что возникает само собой.

Можно воспользоваться источниками стратегии, предложенными Генри Минцбергом, который выделяет:

— прогнозируемые возможности (ПВ) — те, которые можно разглядеть и выбрать, на них строится преднамеренная стратегия;

— непредвиденные обстоятельства (НО) — на них строится спонтанная стратегия.

Борьба между ПВ и НО обязательна. Они постоянно конкурируют за наше внимание, за ресурсы, за право определять направление движения.

Вот история в тему. Кочующий с места на место бедуин перевозил в своём кожаном бурдюке коровье молоко. Он довольно долго скакал по жаркой пустыне верхом на лошади, а по завершении путешествия обнаружил, что молоко превратилось в странную плотную субстанцию жёлтого цвета. Кочевнику сыр — а это был сыр — показался удивительно вкусным, и он тут же рассказал о своём открытии знакомым и родственникам. Так случайность породила инновацию. Бедуин не планировал изобретать сыр — он просто вёз молоко. Но до этого как раз и происходила борьба между ПВ и НО: план был один (довезти молоко), а реальность оказалась другой (получился сыр).

Преднамеренная стратегия и спонтанная постоянно ведут борьбу за ресурсы. Спонтанная стратегия может превратиться в преднамеренную. Они ничем не лучше друг друга. Важно понять соотношение и содержание параметров, чтобы обнаружить рамку. То есть понять, в какой системе координат мы находимся, какие правила игры действуют в данный момент.

Обнаружение рамки — процесс небрежности. Это понятие ввёл в научный оборот Дэниел Норман Стерн. Он описывает небрежность как взаимодействие двух разумов по алгоритму «выстрел — осечка — починка — усовершенствование — выстрел». Попытка — ошибка — коррекция — новая попытка. Именно так устроено любое живое взаимодействие.

Стерн говорит, что реляционные (отношенческие) движения и моменты встречи — непредсказуемые и случайные события. Эта деятельность содержит большое количество таких осечек-поправок, приводящих к несовпадению, непониманию и так далее. Похоже на невозможность радикального перевода Куайна. Но именно небрежность в динамических системах — очень существенный процесс в созидании отношений. Не идеальная подстройка, не безошибочное понимание, а именно эта постоянная работа по координации, по взаимной настройке.

Для Стерна небрежность — решающий компонент в детско-родительских и партнёрских отношениях. Для каждого момента времени делается огромное количество ложных шагов, которые исправляются по типу обратной связи. Например, для некоторых моментов отношений матери и ребёнка осечки и починки — основная отношенческая деятельность. Мать пытается понять, чего хочет младенец. Ошибается. Пробует другое. Снова ошибается. Находит. И через эти тысячи микро-осечек и микро-починок строится их связь, их взаимопонимание.

Ещё большее значение такому придаёт в своих исследованиях Троник, который говорит, что характер исправления осечек становится имплицитно известным способом со-бытия с другим. То есть мы запоминаем не столько сами ошибки, сколько паттерн их исправления. Как мы возвращаемся к контакту после разрыва — вот что определяет качество отношений.

Источники у небрежности следующие:

• трудность узнавания собственных интенций (и в их передаче, и в правильном прочтении другими — интенциональная расплывчатость), то есть радикальная проблема перевода;

• непредсказуемость, спонтанность;

• избыточность коммуникации;

• импровизация, суть процесса взаимного продвижения.

Небрежность не шум, а созидательная ткань отношений как сотворчества. Когда есть априорный план и обстоятельства в виде присутствия другого. Самый простой пример — рисование вдвоём одним карандашом. Происходящее сотворяется и сорегулируется. Ни один из двоих не контролирует процесс полностью, но вместе они создают нечто, чего не мог бы создать никто из них поодиночке.

Важность признания этого даёт возможность декларировать: прошедший момент становится контекстом для наступающего. Так плетётся матрица интерсубъективности. Каждое мгновение взаимодействия создаёт почву для следующего. Так формируется восхитительное состояние совместной интенциональности, нахождение в котором — глубоко терапевтическое событие, позволяющее имплицитно установить новые способы присутствия и воплощения себя в мире. Мы учимся быть с другим по-новому, и это меняет то, как мы вообще существуем в реальности.

Интересно практиковаться в осознанном восприятии этих двух сил в течение своей жизни. У каждого есть желаемая цель и некоторый план по её достижению. Глядя на план, нужно снова и снова задавать себе вопрос:

«Что должно подтвердиться, чтобы это сработало?»

Такая практика даст когнитивный инструмент: систему наблюдения и амортизации неудач. И позволит ввести в обиход одновременную работу с ожидаемым и случайным процессом в процессе движения. Не борьбу одного с другим, а танец между планом и импровизацией, между намерением и спонтанностью.

Глава 3. Парадокс распределения ресурсов в психотерапии

Каменный век закончился не потому, что закончились камни.

Заки Ямани

Дилемма инноватора Кристенсена

Клиент приходит к психотерапевту за конкретным прогнозируемым результатом. Желает, чтобы у терапевта был план. Чёткий, понятный, с этапами и сроками. Но даже если у терапевта есть такой план, он постоянно нарушается альтернативными предложениями. Жизнь вмешивается, появляются новые обстоятельства, меняются приоритеты.

Клиент же хочет определённости. А в планы всегда вкрадывается случайность. Как терапевту решить: следовать за планом или следовать за случайностью? Что обеспечит результат? Это не риторический вопрос — от ответа на него зависит вся стратегия работы.

Если терапевт согласился с тем, что случайные события неизбежны и важно уметь их использовать, то рано или поздно появляется важная задача. Как распределить свои ресурсы: время, деньги, силы, — чтобы двигаться в выбранном направлении? Ведь ресурсы конечны, а направлений движения может быть множество.

В процессе исполнения задуманного день за днём происходит очень много событий, требуется принять множество больших и маленьких решений, которые в моменте часто не подкрепляют выбранную линию следования. И пусть они даже отнимают очень немного ресурсов, их количество, размытость, незаметность во времени могут начисто сбить с пути. На поставленные задачи просто не останется ресурсов. Как вода точит камень — не силой, а постоянством — так и мелкие отвлечения съедают время и энергию.

Напомню, что у нас есть «колесо» Майера — инструмент проверки движения к цели и её валидности. И есть вопрос для ориентировки в пути: «Что должно подтвердиться?» Это то, что позволяет следовать плану. Но добавляются события, появляются альтернативы. Надо решить, что приведёт к цели: основной план или появившаяся альтернатива. Это важно, потому что любое решение — это решение о ресурсах. А их мало, многие невосполнимы. Время не вернёшь, энергию не накопишь впрок. Альтернативные варианты появляются постоянно и, по сути, они следствие небрежности, о которой я писал в предыдущей главе.

Условия постоянно меняются. Очень трудно, долго практикуясь в чём-то, будучи погружённым в устоявшийся порядок вещей, заметить и среагировать на то, что будет определять успех будущего. Сложно в зародыше разглядеть угрозу привычному и надёжному. Мы цепляемся за то, что работало раньше, даже когда мир уже изменился.

Это ситуация, в которой правильное с точки зрения длительной стратегии решение оказывается невыгодным в текущем моменте. Означает, что критерии распределения ресурсов изменились и стали невыгодными. То, что вчера было инвестицией в будущее, сегодня выглядит как пустая трата времени.

Почему многие высококлассные психотерапевты с огромным багажом знаний и умений менее востребованы, чем доморощенные тренинги «личностного роста»? Почему некоторые методы типа коучинга занимают лидирующие позиции, а фундаментальные и основательные остаются за бортом? Потому что у аудитории изменились критерии распределения ресурсов, а значит, изменился выбор. Люди голосуют деньгами и временем за быстрый результат, даже если он поверхностен.

Сама эта ситуация называется дилеммой инноватора. Её сформулировал Клейтон Кристенсен.

Графическое отображение можно увидеть на рис. 1. На нём видно, что на каком-то этапе технологии 1 зарождается технология 2. Если сохранить верность первой, то будет уменьшение роста и может быть спад. Если выбрать вторую, то на некоторое время рост будет продолжен. Дилемма обусловлена тем, что в момент появления технологии 2 очень сложно в ней распознать сопоставимую с первой перспективу. Новое всегда выглядит сырым, недоделанным, непроверенным. А старое — надёжным и понятным.

В любой области человеческой деятельности можно найти один и тот же паттерн: люди предпочитают получать немедленное вознаграждение вместо того, чтобы принимать решения в пользу долгосрочных успехов. Примеры — алкоголь, криминал, наркотики, психотропные лекарства и так далее. Быстрое облегчение всегда соблазнительнее медленного исцеления.

Человек думает: «Жизнь коротка, как я могу быть уверен в том, что доживу до успехов долговременных инвестиций?» И это не иррациональный страх — это вполне разумное сомнение. Обещание жизни в раю за праведную жизнь — одно из серьёзных цивилизационных достижений религиозных институтов. Культивация этой идеи и развитие её, полагаю, сравнимо по значимости с управляемым использованием огня, изобретением колеса и тому подобным. Религия научила людей откладывать вознаграждение на бесконечно долгий срок — до загробной жизни.

Все мы постоянно выбираем между планами и неожиданными возможностями. Именно в эти моменты соглашаемся с тем, в какие решения будут инвестированы ресурсы. Каждый выбор — это голосование за определённое будущее.

То же касается жизни профессионального сообщества. Есть вопросы: «Что поощряется?», «Во что выгодно вкладываться, чтобы достичь успеха?». К примеру, кем лучше быть: тренером или терапевтом? Что принесёт больше денег? Что даст больше признания? Что обеспечит стабильность?

Клиент всегда будет хотеть вкладываться в быстрый результат. Он всегда будет его соблазнять больше, чем долговременная перспектива. Вот почему разговоры о личностном развитии, расширении границ личности и глубокой проработке — это история для мазохистов, для которых сиюминутное удовольствие и заключается в его отсутствии. В противном случае всегда надо кормить клиента разными результатами, разного рода успехами, чтобы дело шло. Маленькие победы поддерживают мотивацию на пути к большой цели.

Важно понимать, что специалист декларирует себе в качестве приоритетов, а что поощряет в реальности. Чтобы понять, в каких обстоятельствах вы находитесь, нужно посмотреть на реальные дела, а не разговоры о делах. Не на то, что вы говорите о своих ценностях, а на то, куда реально уходит ваше время.

Самый простой способ проверить это — завести себе коробку-копилку и складывать в неё маленькие записки с датой, временем и сообщением о том, чем вы заняты. Желательно класть записки в копилку каждый час, а сам эксперимент продолжать не менее двух недель. После открыть коробку, обобщить данные, увидеть, во что реально инвестируются ресурсы, и понять, в чём ваши реальные приоритеты. И тогда, когда нужно будет принять какое-либо решение, что-то выбрать, станет понятнее, какой из вариантов больше поддерживает вашу цель. Это простой, но очень честный способ увидеть правду о себе.

Всё в нашей жизни происходит одновременно: работа, отношения, личное время, дети, семья. А ресурс ограничен. Какое бы решение вы ни приняли, оно будет за счёт чего-то. Если вы хотите иметь практику — за неё надо заплатить. И этого ресурса где-то не хватит. И это будет важная нехватка. Возможно, в отношениях. Возможно, в здоровье. Возможно, в отдыхе.

О таких вещах не очень приятно думать. Но если сознательно не управлять ресурсами, они будут тратиться бессознательно, то есть по умолчанию. А умолчания часто не в нашу пользу.

У всех очень разные возможности дожидаться обратной связи. Чем короче время ожидания, тем труднее следовать какой-то стратегии. У большинства клиентов психотерапевтов короткое время ожидания обратной связи. Она нужна им немедленно: обратился к психологу — сразу наступили изменения. И как-то это надо обеспечивать, постепенно увеличивая время ожидания, тренируя это умение в процессе терапии. Потому что проблема у них одна — неправильное распределение ресурсов. Ведомые благими или не очень намерениями, они растратили свои ресурсы на тупики и второстепенности. Уделяли время лишь тому, что даёт быстрый результат.

Например, человек говорит, что семья самое главное, но работает по восемнадцать часов. На благо и процветание семьи, как он объясняет. Фактически он иначе расставляет приоритеты, чем декларирует. Для него работа превыше всего. И никакие его слова о любви к семье не изменят того факта, что дети растут без отца, а жена живёт одна.

Почему так происходит? Почему быстрый результат предпочтительнее долгого? Как это устроено у нас внутри? Как работает? Разобраться поможет обращение к работам Фодора.

Джерри Фодор о языке мышления и типах мышления

Один из ведущих специалистов по философии разума — Джерри Фодор — занимается мышлением на основе базовых принципов и предпосылок, направляющих эмпирические исследования и определяющих их интерпретацию.

Основные тезисы.

1. У мозга есть язык мышления.

Язык мышления похож на код компьютерной программы. Человек обладает желаниями и убеждениями, по мотивам которых действует. Разумеется, нельзя полностью сравнивать человека и компьютер: у компьютера нет убеждений, желаний и мотивов. Но объяснить, как эти желания и убеждения формируют поведение, таким образом можно. Это полезная метафора, позволяющая увидеть структуру там, где раньше виделся только хаос.

2. Есть два принципиально различных типа мышления: модульный и немодульный. С их помощью решаются два типа задач.

a) Высокоспециализированная обработка информации, которая требует для своего решения ограниченного объёма информации (например, определение границ воспринимаемого объекта, отдельных слов в потоке речи). Эти задачи решаются в автоматическом режиме специальными когнитивными модулями. Каждый модуль решает только задачи, относящиеся к строго определённой области. Задействовано модульное мышление. Это быстро, эффективно, но негибко.

b) Другой тип задач требует широких умозаключений, для которых нужен неопределённо большой объём потенциально важной информации. Задействовано немодульное мышление. Это медленно, требует усилий, но позволяет решать сложные, нестандартные задачи.

Характеристики модульных процессов перечислены ниже.

1. Высокая специализация с чёткой функциональной спецификацией и областью применения.

Например, структура, ответственная за восприятие красного цвета. Она делает только это и ничего больше.

2. Информационная инкапсуляция.

Нечувствительность к мозговым процессам вне этого модуля. Нет никаких фоновых знаний и ожиданий в модульной системе. Модуль работает, как автомат: получил сигнал — выдал результат.

3. Принудительное приложение.

Когнитивные модули автоматически отвечают на стимулы определённого рода. В них нет контроля над исполнением. Вы не можете приказать себе не видеть красный цвет, если он перед вами.

Например, определённые виды зрительной информации, когда невозможно отличить зрительную иллюзию от истинного зрительного восприятия, даже если знать об этом. Классический пример — оптические иллюзии продолжают работать, даже когда вы понимаете их природу.

4. Быстрота.

Модульная обработка очень быстро преобразует сигнал от входа до выхода. От зрительной стимуляции до конструкции трёхмерной репрезентации — миллисекунды.

5. Фиксированная нейронная архитектура.

Иногда удаётся выявить участки мозга, ответственные за обработку информации особого вида. Эти участки можно увидеть на томографе, когда они активны.

Однако одних только когнитивных модулей недостаточно для восприятия информации, она должна корректироваться. Поэтому требуются немодульные структуры. Фодор считает, что для модульного мышления можно брать в качестве модели компьютер, а для немодульного — нельзя. Потому что это принципиально другой тип мышления. Немодульное мышление — это то, что мы обычно называем «думать», «размышлять», «решать проблему».

Фодор опирается на предположение, что разум — это устройство обработки информации, которая поступает из окружающего мира. Однако то, как мы поступаем, не продиктовано полученной информацией. Потому что разные люди в одной и той же информационной ситуации могут вести себя по-разному. Более того, даже один и тот же человек при получении одной и той же информации может вести себя по-разному. Всё зависит от контекста, настроения, предыдущего опыта.

Вот почему это два разных типа мышления. Они как-то связаны. Получаемая информация каким-то образом представляется на разных уровнях и трансформируется для передачи на другой. Фодор говорит о «трансформации представительств информации». От сенсорного сигнала к осмысленному восприятию, от восприятия к пониманию, от понимания к действию.