Бесплатный фрагмент - ФантасМАГическая смесь

ФантасМАГическая смесь

Ингредиент 1. Три столовые ложки фантастики

От десяти тысяч до миллиона

Аполлинарий Венедиктович Гусько был профессором прикладной физики. Кем ему ещё быть с таким имечком? Тихий, неконфликтный, на хорошие оценки не скупился и коллег не подсиживал. В общем, все считали его душкой, насколько может быть душкой профессор прикладной физики. Душкой и душнилой, естественно.

Имелась у Гусько одна странность. Сразу после «здравствуйте», независимо от близости знакомства с человеком, независимо от темы разговора и ситуации общения, он всегда просил собеседника назвать число от десяти тысяч до миллиона и аккуратно записывал в блокнот.

***

— Не подскажете, как пройти в деканат?

— Охотно, но сперва назовите число от десяти тысяч до миллиона.

***

— Аполлинарий Венедиктович, вы на поминки по Андрее Борисовиче придёте?

— Конечно, мы с ним лет двадцать были знакомы. А назовите-ка число от десяти тысяч до миллиона.

— Пятьсот тысяч тридцать один.

— Благодарю. Да, большой жизнелюб был.

***

— Кто последний?

— Я. А назовите, пожалуйста число от десяти тысяч до миллиона.

***

— Вам понравился заказ?

***

— Это ваша собака?

***

— Помогают вам таблеточки или посильнее выписать?

***

— Прикурить есть?

***

Ответная реплика всегда была одинакова.

Когда профессор входил в аудиторию, все студенты уже знали, что делать. Они пускали по рядам листочек, где отмечались присутствующие, а рядом в столбик писали числа от десяти тысяч до миллиона.

Если бы кто-то спросил Аполлинария Венедиктовича, зачем ему эти числа, он, скорее всего, не ответил бы. Потому что, как всякий большой ум, надеялся на мировую славу и приносящий стабильный доход патент.

Всё было очень просто. Профессор Гусько изобрел генератор случайных событий. Настроил его на минимальный радиус действия и тестировал теперь на пяти — и шестизначных числах. Он пробовал перебирать все комбинации брутфорсом, но очень скоро понял, что к случайным числам генератор случайных событий более лоялен и почти всегда выдаёт какую-нибудь реакцию.

Сам прибор представлял собой толстенький жезл длиной сантиметров тридцать, к которому было прикручено два кодовых замка от чемодана. Что было внутри жезла, одному Гусько известно. Профессор прикладной физики крутил колёсики с цифрами, и нет-нет, да и ДА!

На комбинации 60693 открылась дверь ванной. На 34022 потёк холодильник. На 91453 лопнула лампа. В основном, от этих комбинаций что-то портилось или ломалось, но иногда выпадали удачные номерки. Например, несколько поворотов колёсиков — и все пылинки и соринки с пола стянулись на совок. Другой номерок чинил разбитое. Третий помогал проскочить мимо контролёров без билета (Аполлинарий Венедиктович очень любил театр, но пока у него не было прибыльного патента, он не располагал средствами, чтобы ходить на спектакли каждую неделю). Или заново намагнитить испортившуюся ключ-карту. Или освободить тучному профессору место в общественном транспорте. Или очень кстати найти оброненную кем-то купюру.

Единственное, не нравилась изобретателю громоздкая конструкция и медленный ввод данных. Но и тут пришла Аполлинарию Венедиктовичу дельная мысль: упростить второй прототип, сделать его поизящнее, а удачные комбинации закодировать в голосовые команды. Только тоже изящные, неповторимые… Так замечтался профессор, что целый словарик команд настрочил.

В конце концов, с помощью большого пакета документов и одной короткой комбинации цифр Гусько таки получил вожделенный патент. Таким будничным образом профессор прикладной физики изобрёл первую в мире волшебную палочку и составил к ней первый сборник заклинаний. А как ему это удалось — магия. То есть технология. Но, как сказал Артур Кларк, «хорошо развитая технология неотличима от магии».

Игры

Ольга вышла из рабочего приложения, сняла ви-очки и наушники. Пора посвятить себя делам домашним.

Она взглянула на мужа. У того рабочий день закончится только через час. Максим увлечённо водил большим пальцем по экрану, передвигая и складывая разноцветные фигурки самым рациональным способом. И делал он это на самой высокой скорости. На работе его очень ценили, то и дело начальство ставило ему лайки в общем чате. В этом месяце можно было рассчитывать на премию.

Ольга улыбнулась и почти невесомо погладила мужа по плечу. Отвлекать его нельзя, секунда промедления — и всю статистику испортит.

Старший сын Егор ещё не вернулся с лекции: он сидел тут же в матово-чёрном шлеме, слушал короткие фрагменты параграфа и выполнял блиц-квизы на время.

А вот младший её беспокоил. Ольга привычным жестом набрала код приготовления ужина, запустила уборку и стирку. Скорость тыка у неё была ниже, чем у мужа, но с домашними делами она справлялась молниеносно. Так. Заказ продуктов, оплата счетов и ответы на сообщения в домовых, школьных и институтских чатах. На всё, про всё только пять минут, тогда как неопытная хозяйка провозилась бы десять или больше.

— Лёша, — позвала Ольга. — Я вернулась. Расскажи, как прошёл твой день.

— Обычно, — буркнул младший.

Он опять сидел над старыми малышовыми раскрасками. Мама покачала головой. Мелкую моторику он вполне развил в саду, а сейчас настала пора прокачивать реакцию и скорость тыка.

— Дай-ка посмотрю, что вам задали.

Ольга открыла приложение «Дневник» и проверила готовность. Сплошные красные крестики.

— Милый, мы же договаривались, что к нашему возвращению с работы уроки будут уже сделаны. А ты отвлекаешься, тянешь резину. Так можно до самого сна проковыряться.

Сын только хмурился и шуршал карандашом, аккуратно заполняя фигурку медведя и не выходя за края.

— Смотри, по математике: пройти лабиринты с 27 по 29, сыграть пять уровней «три в ряд» и ещё судоку. По русскому: кроссворд, чайнворд и ответы на деловую переписку — это подготовка к контрольной. И тест по литературе. Пораскрашивать можно в свободное время.

— Мам, просто я не понимаю, зачем всё это.

Женщина всплеснула руками. Может, у Лёши так переходный возраст начинается? Каждый день тягомотина с уроками, просто сил нет.

— Посмотри тогда на меня. Я старший оператор универсального FAQ-центра. Знаешь, сколько задач я сегодня закрыла? Тысячу пятьдесят три! И это не предел, у меня очень средняя скорость тыка. А твой папа? Он виртуоз тетриса. Без него склад в Кулебино просто встал бы. На Егора посмотри! Лучший студент на потоке. Сто уровней сопромата за десять дней прошёл. Босса по высшей математике победил. И это только первый курс! Представляешь, какое будущее его ждёт?

— Ну и что? — Леша поточил карандаш, полюбовался тонким кончиком. — Сижу и тыкаю целый день. Вы тоже сидите и тыкаете. Столько-то уровней прошли, столько-то боссов победили. Но что сделали?

— На твою школу заработали, — начала сердиться мама. — На оплату квартиры и Егоркиного института. На продукты, интернет и электричество. На рободокторов. На то, чтобы нас обслуживали операторы низшего ранга. Посмотри за окно. Видишь? В ви-очках за дронами-дворниками следят и таксишек пасут. В жестоком и опасном внешнем мире, а не в уютной квартире с полным робообеспечением! Ты хочешь так же, когда вырастешь?

— А что плохого? Я не вижу разницы.

Мальчик провёл ладонью по разноцветному медведю.

— Я вот картинку раскрасил. Она здесь, я могу её пощупать, на стену повесить. А пройду пять уровней по математике или русскому — и что?

— Ачивки в приложении. В конце месяца пакет «Отличник» откроется.

— И что в этом пакете? Виртуальная медалька и доступ к бонусным задачкам со звёздочкой?

— Мы уже много раз говорили на эту тему. Не хочешь учиться — я тебя тянуть не буду. Но не удивляйся, если в двадцать лет будешь в змейку играть на заводе по переработке мусора.

У Ольги запиликал таймер. Пора было отдать социальный долг: по пять обязательных уровней в сортировщике «Почты России», судоку «Налог и я» и на виртуальной ферме «Агрокомплекса». Потом «поверни кран» для «Водоканала» и «Молниеносный тык» для «Мосэнерго». Что поделать, ежедневная повинность. А ещё хоть десяток уровней в головоломках Пенсионного фонда, если в старости не хочешь по миру пойти.

— Значит так. Я училась всегда хорошо. Я не требую от тебя идеальной статистики, но хотя бы средняя должна быть. Натренируешься сейчас — потом будешь легко справляться с институтскими приложениями и проходить цифровую повинность за десять минут. Остальной вечер будет твой. Когда я разберусь с социальными играми, я хочу, чтобы в дневнике по всем заданиям на завтра стояли зелёные галочки. Иначе отберу раскраски.

Ольга снова надела наушники и уставилась в экран.

Лешка проворчал:

— Отберёшь раскраски — буду из хлеба фигурки лепить.

Но вздохнул и открыл приложение «Учись играя: деловая переписка». Надо просто стиснуть зубы и побыстрее расправиться с этой нудятиной. Как же надоели одинаковые образовательные игры! Так и вся жизнь пройдет, и ничего от тебя не останется, кроме ачивок в приложении и лайков в общем чате…

А Ольга проходила уровни, но уже пару раз едва не засыпалась. Потому что корила себя за строгость к младшему. Ничего, это ему же на пользу. А из сегодняшних тысячи пятидесяти трёх койнов за закрытые задачи можно выделить немного на пластилин или картину по номерам. Всем вместе полепить и пораскрашивать.

Когда ты взрослый, так легко забыть, как в детстве ненавистны были эти домашки, эти судоку через силу. Тяжело ему целый день перед экраном, целый день в напряжении от задач на время. Лёша на самом-то деле молодец: ещё и подрабатывает, курьерских дронов по вечерам направляет в «Я-доставлю», за смену лабиринтов по тридцати проходит.

А если сын хочет материальных результатов, надо распечатать ему ачивки и статистику и повесить на стену.

Победив Сортер-Босса в «Почте России», Ольга добавила к сегодняшнему заказу картину по номерам. Вспомнила, как ей и самой нравилось раскрашивать. В предвкушении приятного вечера в кругу семьи она размяла большие пальцы и тыкнула игролэнд Пенсионного фонда. Лорд Инфляцион кровожадно расхохотался и раскрыл перед ней свои коварные головоломки. Но Ольга была уравновешенна и полностью готова. «За обеспеченную старость!» — подумала она и нажала «СТАРТ».

Каков отец, таков и сын

Папа был очень талантливый учёный. Я любил забираться в кладовку и рассматривать толстый альбом с вырезками из газет и журналов. Папа везде был с одинаковым серьёзным лицом, с широкими тёмными усами. Читать статьи было интересно, но совершенно непонятно. Я продирался сквозь слова вроде «генная инженерия», «дезоксирибонуклеиновая», «аденин», как будто изучал книгу заклинаний. Мне же важнее всего было узнать об отце. Где он побывал, на каких конференциях выступал, кому пожимал руки. Я рассматривал фотографии на хрупкой, желтеющей бумаге. Лица были будто составлены из маленьких сот, и всё равно даже на коллективных снимках я без труда узнавал его.

В семейном архиве осталось мало его фотографий. Вот мне лет пять, мы с папой на рыбалке. Вот вся семья: мама и папа такие счастливые и новорождённый я — щёки и нос в кульке. Много снимков, где он вполоборота, но четкие только эти два. Мама вздыхала: не любил фотографироваться. Не соглашался на фотосессии. Но ты, Сашка, очень на него похож. Прямо копия.

— Почему его нет с нами? — спросил я однажды.

— У него была болезнь.

— Но он же был такой умный! Он всё знал про эти гены, спирали и… и… наследственность, — припомнил я слова из статьи.

— Да, так и было. Он искал способ эту болезнь победить, — грустно обняла меня мама. — Просто не успел.

Когда мне исполнилось четырнадцать, я получил первое письмо из прошлого. От него. От папы. Он рассказывал, как сильно нас любил.

В пятнадцать я узнал, как и когда впервые проявилась его болезнь, и начал в страхе искать у себя симптомы. Пока ни головных болей, ни дрожи в руках, ни припадков не было. Но я стал очень внимателен к своему телу.

В шестнадцать мне пришло третье письмо. Папа рассказывал, как они с мамой хотели детей, как долго у них не получалось, и что пришлось обращаться в специальную клинику. Внутри всё сжалось. «Клиника», «генный инженер», «прямо его копия». И первые симптомы.

Семнадцать. Я стал внимателен не только к своему телу, но и к СМИ. Собирал газеты из всех городов, где отец побывал на конференциях и форумах. Находил коллективные фотографии за этот или за прошлый год с конкурсов типа «Юный учёный», на которых безошибочно распознавал своё лицо. Его лицо. Только безусое.

И вот восемнадцать. Первый обморок, первый припадок. И новое письмо. «Мне нужен был масштабный эксперимент. И я запустил его. Втайне, в одиночку. Ты не один, таких как ты, много. У вас мощные задатки и большая мотивация: выжить. Я клонировал себя и, опираясь на свои самые дерзкие гипотезы, изменил несколько последовательностей в каждом эмбрионе. Некоторые погибли почти сразу. А у других появился шанс. Хочешь жить — поступай в Университет Тимирязева на генную инженерию. Через полгода тебе придут все мои наработки, наблюдения и выводы. У меня не хватило времени найти ответ. Но у тебя — и у других моих копий — точно хватит».

Письмо выпадает из дрожащих пальцев. Копия. Я — копия. Обратный отсчёт пошёл. Но я… я могу стать талантливым учёным. И скорее всего, в этот же университет придёт ещё несколько таких, как я. Вместе мы найдём ответ. Нам хватит времени.

В приокских джунглях

«В семье обязательно должен быть врач, механик и программист», — твердили Саньку родственники по матушке. «Мужик должен служить стране», — напирали родственники по батюшке. Своего мнения при таких мощных советчиках иметь не полагалось, вот так и получилось, что Санёк, оболтус двадцати семи лет, служил фельдшером в приокских джунглях.

Зелёные трёхглазые лемуры по утрам клянчили у него сухой паёк, карликовые медведи-хамелеоны утаскивали носки и сапоги (очень им нравился запах), комары-вертолёты пытались пробить бронированное стекло казармы и застревали в нём носами. После заката за ними приходил самый смелый ёж-древолаз с пышным хвостом, похожим на огромный помпон, а его сородичи завистливо выли и светили глазами-маячками.

Саньку нравились родные джунгли. Он понимал, насколько необычна его жизнь: бо́льшая часть человечества по толстостенным многоуровневым мегабункерам сидит, а он каждое утро просыпается под стрекот гремучих ящериц и призывные крики белок-ревунов. Работа непыльная: ребята на восточной приокской установке своё дело знали, так что особых травм не было. С прошлогодней атаки никто Х-бомб не сбрасывал, да от них фельдшер и не поможет. В общем, Санёк больше наблюдал за богатой флорой и фауной и зарисовывал представителей, которые не собирались его съесть или хотя бы надкусить.

Всё бы ничего, только повадился кто-то таскать медикаменты. Если бы спирт, то хотя бы понятно. А то йод, зелёнку, вату, бинт, пластырь, активированный уголь — самые востребованные припасы. Шкафчик был не ахти, а кодовый замок на нём настолько старый, что комбинацию поменять было уже невозможно. Фельдшер стал прятать средства первой помощи, но загадочный воришка их легко находил. Санёк поставил старенькую камеру, которую добыл у кладовщика, но при местном фоне и глушилках камера снимала с такими помехами, что ничего не разберёшь. Тогда Санёк присыпал пол мукой, чтобы найти похитителя, но тот был не дурак и следы свои замёл широкой метлой. Оставалась только засада.

Не сказать, чтобы Санёк отличался особой хитростью, но кое-какая смекалка имелась. Он стал по вечерам задерживаться на рабочем месте, спал прямо за холодным стеклянным столом, над которым был привинчен шкаф со средствами первой помощи. Так Санёк дежурил, а сам надеялся вынудить нарушителя на решительный шаг: прокрасться мимо спящего.

Вот однажды сквозь сон фельдшер услышал шорох и топоток. Лёгкая волна потревоженного воздуха: кто-то забрался на стол. Скрип дверцы, звяканье пузырьков… снова шорох и топоток. Санёк немного выждал, встал и беззвучно отправился следом за нарушителем.

Путь лежал сквозь ночные джунгли. Парень надеялся, что особо углубляться в лес воришка не будет. Из оружия с собой был только табельный шокер, а им особо не навоюешь. И в ближний бой ввязываться, если честно, не хотелось.

К счастью, идти пришлось всего метров двести. За густым ивняком-душителем открылась полянка, подсвеченная синеватыми грибами размером с карликового медведя. На полянке была аккуратная хатка, очень напоминавшая упрощённую приокскую базу. Воришка направился к хатке, извлёк из защёчных мешков пузырьки с зелёнкой и блистеры с активированным углём. Встопорщил хвост-помпон и принялся окрашивать его в красивый изумрудный цвет. Цикады затрепетали крылышками, разнося по лесу романтичную трель. И на полянку с макетом базы начали собираться другие ежи-древолазы. Точнее, ежихи-древолазихи. Видимо, зелёнка была для них мощным афродизиаком.

На что шли уголь и бинты, Санёк так и не понял, зато стал свидетелем ритуала ухаживания: самец предлагал своим гостьям комаров-вертолётов, чинно доставая их из армейской авоськи и выкладывая перед дамами. Чтобы разделить поровну, он сделал несколько кругов, как в детской потешке: этому дала, этому дала. Всем дамам досталось по четыре комара, и только последней, самой толстенькой, всего три. Ежиха стала возмущаться, перекрикивая оркестр цикад, но кавалер задобрил её: принялся щедро поливать её иглы и хвост зелёнкой.

Санёк понаблюдал за таинствами природы ещё минут десять, а потом тихонько вернулся на базу. Подмёл и прибрал в медпункте, переложил средства первой помощи в тумбочку и закрыл на ключ. Авось, смышлёный зверёк пластик не прогрызет.

С тех пор раз в месяц фельдшер оставлял пузырёк с зелёнкой, упаковку бинта и блистер угля у себя на столе. А по вечерам целая стая смелых ежат-древолазиков с изумрудными хвостами выковыривала из бронестекла комаров-вертолётов. Зверьки совсем не боялись натуралиста, позволяли наблюдать, иногда давали себя погладить. И когда срок контракта вышел, Санёк не вернулся в родной мегабункер, а остался на базе в качестве зоолога. Написал такие труды как «Изменения фауны в постъядерной России», «Повадки приокских мутантов» и «Ежи-древолазы в контакте с человеком», за что был удостоен премии имени Н. Н. Дроздова. Так что, наверное, правы были родственники по батюшке. Мужик должен служить стране. А чем он может ей лучше всего послужить — это должен понять он сам.

Олег и инсектоиды

Насекомые были нездоровой, отчасти преступной страстью Олега. Людей он не любил, причём взаимно, с самого раннего детства. Он был тихим, забитым мальчиком, над которым другие ребята издевались и потешались. Олег всё больше уходил в свой единственно безопасный мирок, становился всё более узким и закрытым специалистом по любимым шестилапым созданиям. Вырос он хилым, некрасивым мужчиной со впалой грудью, и в его жизни мало что изменилось. Разве что издеваться над ним человеческий мир стал более изощрённо, в моральном и материальном плане.

А насекомые по-прежнему оставались его отрадой. Мысленно он сравнивал себя с Набоковым и завидовал яйцеголовому старику: бабочки с Американского континента Олегу доставались в глубоко сушёном, жалком виде и за большие деньги. Он знал про своих кумиров всё, он отличал тысячи видов по кончику лапки. И в самых заветных снах ему являлась женщина в платье из бабочек, которые на пике страсти разлетались разноцветной метелью. В самом конце она сбрасывала с себя личину и представала во всей своей шестилапой красе.

И вот однажды, слушая спросонья радио, Олег решил, что случайно включил аудиоспектакль типа «Войны миров». Потом продолжение спектакля он увидел по телевизору. Потом вышел на улицу и замер в недоумении, близком к экстазу.

Вокруг бродили полчища двухметровой саранчи. Мерно передвигая изящными лапками, они подхватывали оброненные паникующими толпами предметы, обсасывали их хоботками, ощупывали жвальцами и осматривали равнодушными фасетчатыми глазами. Олег, точно сомнамбула, подошёл поближе. К существу, от которого с криками спасались высшие приматы Земли. Словно младенец к пахнущей молоком матери, Олег протянул ручки к хитиновому чудищу. Оно подняло его к себе на удивление аккуратно, ничего не перерезав богомольими хваталками.

— Вы пришли с миром? — пролепетал Олег, прильнув к безобразной морде.

Существо что-то прошелестело, быстро шевеля отростками на месте рта.

— Вы же нас не обидите? — умилённо спросил Олег, гладя иссиня-чёрную броню.

Существо расправило крылья и поднялось в воздух, унося Олега далеко-далеко, к звездолёту-матке.

Так и вышло, что никем не любимый, всеми забитый Олег стал диктатором планеты Земля и специалистом по связям людей с инсектоидами. И не надо обвинять его в жестокости. Он не жесток, даже в чём-то милостив. Совсем уж зверствовать чужакам не даёт, личинки в мозг людям откладывать не позволяет. Впрочем, с чего бы не быть милостивым человеку, чья самая заветная, несбыточная, преступная эротическая мечта воплотилась сполна? И воплощается каждый день этого жестокого шестилапого мира?

Кирюша и время

Посмотрите на Кирюшу: кепка с динозавром, футболка с динозавром, тапки с динозавром. Тощие бледные руки, сутулая спина, толстые очки, взгляд прилип к экрану, во рту леденец.

Кирюше уже под тридцатник, и он программист. Один из самых гениальных умов человечества за последние сто лет, несмотря на внешность школьника-дрыща (а может, и благодаря ей). Кирюша живёт один, ни с кем не общается, да оно и к лучшему, потому что работает он над секретным проектом.

Когда Кирюшу, то есть Кирилла Арсеньева, приняли в Организацию, суровый лысый человек в сером костюме сразу его предупредил: «От нас уходят только вперёд ногами. Подписок не берём, потому что всем и так понятно: проштрафься — из-под земли достанем. Я лично и достану», — пообещал человек в сером и исподлобья поглядел на соискателя. Но Кирилла это не испугало: сложные задачи были его страстью, а где могли бы ему предложить задачу сложнее, чем взломать само время? Кирилл и бесплатно пахал бы, и спал бы на работе (хорошо, что наниматель такого не предложил).

Чтобы подобрать ключ ко времени, как выяснилось, не нужна никакая машина. Сами посудите: какой аппарат сможет сделать расчеты, чтобы забросить человека в точку пространства, где находилась Земля в нужный момент, да вычислить скорость, да сместить по оси времени? Нет, всё гораздо проще и сложнее. Для перемещений во времени нужна не машина, а программа. Для непосвящённых — заклинание, закодированное множеством точно подобранных символов.

Гениальный маг Кирюша хрустнул пальцами, распрямил, насколько мог, костлявую спину, выдохнул и проговорил что-то, чего и сам повторить бы не смог. И исчез. Наушники упали на пол, чашка кофе пролилась на мощный ноутбук, и все заклинания чародея испарились в одной-единственной вспышке.

Кирилл стоял на краю доисторического болота, вдыхал вонючие испарения, потел даже под сенью высоченных папоротников. Когда в небе над ним пронёсся крылатый ящер, изобретатель так раскрыл рот, что из него выпал леденец. Многоножка размером с хорошего питона, проползая по промокшим тапкам чародея, подхватила и разгрызла конфету вместе с палочкой.

Кирилл охнул и отпрыгнул назад. Как раз вовремя: там, где он только что стоял, щёлкнули челюсти на зависть миссисипскому аллигатору. Боясь закричать, боясь двинуться с места, боясь неосторожным жестом нарушить причинно-следственные связи в далёком будущем, молодой волшебник стащил с головы бейсболку и вцепился в козырёк зубами. Он судорожно пытался вспомнить заветную формулу, но магическая книга осталась в его двадцатипятиэтажной бетонной башне. Позади кто-то мощно дышал и сотрясал землю тяжеленными шагами.

И тут случилось чудо: по болоту, точно посуху, к Кириллу приближался суровый лысый человек в сером костюме. К безупречным чёрным туфлям не цеплялась грязь древнего болота, глаза были полны вселенской усталости и долготерпения. Под мышкой лысый нёс магическую книгу, просушенную и восстановленную.

— Эх, молодёжь. Премию и медаль тебе за открытие. Понижение в звании и выговор за выходку. И чтобы такого не повторялось.

Кирилл истово закивал: что угодно, лишь бы вытащили отсюда.

Человек взял его за руку, точно провинившегося малыша, подал ноутбук. Кирилл раскрыл волшебную книгу, прочёл заклинание с необходимыми поправками, и они оказались в бетонной башне затворника-колдуна.

— Формулу путешествия во времени изобрести — это дело плёвое, — сказал мужчина. — А теперь сделай-ка так, чтобы можно было в неё встроить любые параметры. И придумай защиту от дурака. Такую, чтоб от тебя самого защищала.

Человек в сером костюме бросил на подоконник медаль и почётную грамоту и, что-то пробормотав, растворился в воздухе. Пролитый кофе растекался лужей, наушники подскакивали на полу, не успев завершить падения. Молодой маг понял, что ему ещё учиться и учиться. Вытер стол, нацепил наушники, развернул новый леденец и сел за работу.

Дракон на космическом корабле

Серый дракон размером с кошку летел. Но не на крыльях, как во всяких ненаучных сказках, а в грузовом отсеке межзвёздного лайнера. Это был выставочный дракон, можно сказать, пробник.

— Корма хватит? — недовольно пробурчал кладовщик лайнера.

— Естественно, — с жаром потряс пухлой папкой Мил Костич, старший сотрудник НИИ «Геномика». — Все расчёты и бумаги прилагаются.

— Прививки?

— Всё по графику, указаны в ветпаспорте.

— Страховка?

— Вот, посмотрите в папочке.

Все документы были на месте, не подкопаешься. Каждая карта кладовщика была бита, и вроде, всё хорошо, только чуйка бывалого космоплавателя не давала покоя.

Дракон должен был провести всё путешествие в состоянии, близком к спячке, и выйти из него только на семидесятый день, уже на подлёте к Марсу. Там он будет участвовать в Межпланетной выставке достижений генной инженерии. Если дракон завоюет приз, на НИИ «Геномика» посыплются гранты, премии, заказы. О Миле Костиче узнают на всех научных порталах…

Журнал Мила Костича. Полёт к Марсу. День первый

Всё штатно. Жизненные показатели в норме.

День восьмой

Чесался во сне.

День двадцать шестой

Проснулся. Получил докорм и заснул.

День двадцать седьмой

Проснулся снова. Отклонение от штатной ситуации. С порцией докорма введён седатив. Дракон спит.

День тридцатый

Проснулся. Седатив подействовал на два часа. Докорм не усыпляет.

День тридцать первый

Корма хватит ещё на три порции. Начался неконтролируемый рост, который прогнозировался на семидесятые сутки полёта.

День тридцать второй

Дракон раскрывает крылья и летает по грузовому отсеку. Откликается на кличку Вася. Рационов корабля не хватит на питание Васи. Экстренная ситуация, запрошен прямой звонок на Землю.

День тридцать четвёртый

Вася начинает грызть контейнеры с грузом. Во время связи с Землёй решено дать утроенную дозу седатива.

День тридцать пятый

Вася получил утроенную дозу седатива и проспал сутки. А потом сожрал двадцать порций готовых рационов для экипажа и пассажиров. Нам придется голодать половину полёта!

День тридцать шестой

Выгребли всю аптечку лайнера, все успокоительные, антидепрессанты и снотворные средства, которые были в багаже пассажиров. Приготовлена убойная смесь, но не факт, что её хватит на теперешний Васин вес. Остается только молиться, хотя учёным и генетикам, бросившим вызов природе и высшим силам, это как-то не к лицу.

День тридцать седьмой

Спит.

День тридцать восьмой

Спит.

День сороковой

Спит. Может, всё-таки долетим?

День пятьдесят девятый

Проснулся…

День шестидесятый

Ещё десять дней. Скоро он меня сожрёт.

День шестьдесят второй

Снотворных нет. Еды нет. Голодный дракон громит грузовой отсек и грозит выбраться в пассажирский.

День шестьдесят третий

Вася уснул со сказками.

День семидесятый

Фух. Долетели. Пусть теперь ресторан космопорта разносит.

Письмо от руки

«Привет тебе, мой милый Карион. Пишу от руки, и ты, наверное, удивляешься, что за блажь? В наше время этому даже в институте не учат… Но знаешь, есть какая-то прелесть в таком письме. Что-то личное. Вот он, мой почерк. Корявый, неумелый, но мой.

Мы с тобой давно не виделись, и я скучаю. Ты скажешь, кто я тебе, чтобы скучать. Но вот ведь штука, я тут задумалась и поняла: кроме тебя, мне и побрюзжать-то не с кем. Старею, что ли?

О чем побрюзжать? Да хотя бы о молодёжи. Вся в виртуальности. Даже вместо «да» и «нет» у них «вир» и «ту». Они не слушают мои лекции, присутствуют только номинально. Уже давно создали себе изолированные чат-румы и в них строят примитивный мир. Мне как-то раз показали такой мир. Вспышки света, непонятные звуки, общаются там не словами, а смайликами. Я смотрю на студентов, и мне становится страшно. Они почти не выходят из чат-румов, а существуют там, как младенцы в утробе. Это, наверное, деградация. И кому мы оставим нашу работу? Неужели мы последнее поколение, мыслящее и говорящее словами?

В общем, насмотрелась я на них, и, похоже, что-то во мне замкнуло. Вспомнила наше студенчество. Как мы друг друга понимали. Как проказничали, мечтали, путешествовали по сети и даже в реале… И мне стало грустно, Карион. Грустно настолько, что я даже не вспомнила, почему мы тогда расплевались. Ты, кажется, сейчас занимаешь важный пост, видишь больше и дальше простого преподавателя. Может, ты сумеешь меня успокоить? Может, не такие страшные у нас перспективы, а я просто стала стареть и светлое вижу только в прошлом? Напиши мне пару строк.

Мэй»

Я почти не ждала, что он ответит. В конце концов, кто я ему? Давняя знакомая, полустёртое воспоминание, постаревшая училка, которая не нашла больше, кому пожаловаться. Но уже через полчаса чирикнуло сообщение: «Ты дома? Давай точку».

Понятное дело, я засуетилась. Перебрала десяток режимов своего кубикла, пока нашла достаточно симпатичный, чтобы встречать гостя. Запустила программы уборки в авральном режиме. Привела себя в порядок, но не нафуфырилась. Иначе это будет выглядеть совсем жалкой попыткой соблазнения.

Карион был на пороге через пятнадцать минут. Он заматерел: щетина, лёгкая седина и морщины так ему к лицу. В юности он с виду был простачок и кривляка, а сейчас прямо-таки брутальный морской волк в отставке. Думаю, он меня впечатлил куда больше, чем я его.

— Привет, Пчёлка. Ну и послание ты накатала, — просто сказал он, присаживаясь на подлокотник дивана. Будто мы каждый день ходим друг к другу попить чайку.

— Извини. Хандра какая-то.

— Да нет, ты права. Я и сам об этих чат-румах думаю. И о перспективах. Ты, кстати, видела самый безобидный вариант. А мне порой такие доклады приносят, просто убой. У кого секта, у кого притон, у кого бордель. А смайлики — их язык.

— Это страшно, насколько они погружены в виртуальность. Они срослись с ней и боятся вынырнуть хоть на минуту.

— Не вынырнуть, — поправил Карион. — А нырнуть в омут, которым стал для них наш мир. Где они могут дышать совсем недолго, где водятся смертоносные создания глубин.

— Это мы-то? — усмехнулась я.

Помолчали.

— А скажи мне, Мэй, сама-то ты часто выходишь из кубикла?

Грустно улыбаюсь. Лекции я веду из дома, продукты доставляют по экспресс-тюбу, спорткомплекс у меня встроенный, в дорогих очках отличный проектор на сетчатку. Путешествие в реале, наверное, восхитительно, но преподавателю истории Древнего Мира и мёртвых языков совсем не по карману. Приходится довольствоваться стандартными недельными гипнотурами в капсулах полного погружения, с аромаустановкой и солярием.

— Да нет. В парк выйду раз в месяц и всё.

— А где у тебя переключается вид из окна? — ни с того, ни с сего спросил Карион.

Я вызвала голографическую панельку. Он набрал что-то, и вместо водопада Виктория появился белый фон.

— Туда не особо-то и выйдешь, — сказал мой гость, указывая на матовую белизну.

— В смысле?

— В смысле, ты ничего не помнишь? Ничего не видишь во сне?

Я нахмурилась. Что-то царапало на краю сознания.

— Мэй, мы уже давно сами «вир» и «ту». И если ты чувствуешь от этого дискомфорт, я тебя прекрасно понимаю. Но ты первая за два года подала сигнал, и поэтому я пришел за тобой.

Он протягивает мне руку. Кубикл мгновенно меркнет. Мы оказываемся в полной тьме. Мне страшно, кружится голова, мы будто летим в пустоте, но я чувствую его руку.

— Можешь открывать глаза.

Я осмеливаюсь не сразу. Сажусь в капсуле.

Стоп. Я ведь не в гипнотуре, откуда капсула?

Ноги не гнутся, как будто сильно затекли. Кожа бледная, руки тонкие, как палочки. Где-то я такое уже видела… Голова трещит, язык сухой и ватный, в глазах круги от перепада высоты. В вене игла с тонкой трубочкой.

— Карион?

— Я здесь. Готова выйти из Матрицы?

— Не смешно, — еле ворочаю языком я.

Он в студенчестве был без ума от этого киношедевра древности и как-то раз вынудил меня посмотреть с ним всю трилогию в режиссёрской версии. А я даже заснуть не смогла.

— Ну так вот, добро пожаловать в реальный мир.

Карион что-то нажимает, и передо мной отъезжает в сторону широкая панель. Моим глазам открывается бескрайняя красная равнина и острые, как шпили, горы вдали. В котловане одиноко роется экскаватор, ползают какие-то машинки-помощники. Пыльное, жёлтое небо и безжалостный взгляд солнца.

— Мы семь лет как на Марсе. Программа по терраформированию застопорилась из-за мощной магнитной бури. Мы потеряли почти две трети техники. Ресурсов не хватало, и колонистов пришлось погрузить в индуцированную летаргию. Особенно сильно это ударило по молодёжи. Боюсь, многие функции их мозга непоправимо нарушены. Поэтому язык смайликов — это не прихоть. Просто они уже не могут по-другому.

— Но… Карион…

— Нас шестеро. Неспящих. Двести наиболее ценных членов экипажа в криосне, две тысячи человек в летасне, а помощи с Земли можно ждать только через год. И то, какая там помощь. Поскрёбыши. У них катаклизм на катаклизме, иначе не стали бы ковчег отправлять.

В голове начинает что-то проясняться. Базовый купол может обеспечить жизнедеятельность десятка человек… Криосон… Летасон… Судя по моим тощим рукам, меня он вытащил из летаргии.

— И что мы можем сделать? — хрипло говорю я.

Карион подаёт мне пластиковый стаканчик с водой. Только вот не пойму, полупустой или полуполный.

— И главное, что могу сделать я?

Смешно. Чем могут пригодиться знания препода по истории и древним языкам? В колонисты я попала благодаря отменным физическим показателям. И отсутствию других вариантов. Просто жизнь на Земле стала для горстки отчаянных людей неоплатно дорогой, и родная планета выплюнула нас, точно косточку, в сторону Марса: авось прорастёт. А если нет — не жалко. Меньше будет мусора.

— Не знаю, Майская Пчёлка, — нежно произносит он моё старое прозвище. May Bee. — Просто… ты извини, что я выдернул тебя из блаженного неведения в нашу обречённую реальность. Но по сути, каждый человек с рождения обречён. У каждого над головой этот меч. — Карион берет мою костлявую руку с непомерно длинными ногтями. — Но теперь, когда рядом будешь ты, мне будет немного легче.

Я прислоняюсь к его ключице. Как глупо. Как хорошо. Как честно.

— Спасибо. Мы дождёмся.

Большой метеорит, а может, даже комета, прочерчивает жёлтое небо и падает где-то в горах. Но я успеваю загадать желание. А значит, у колонии есть шанс. Maybe.

Кви-резонанс

В первый раз инопланетянин забрал Анатолия Борисовича в 1996 году.

Честно, ему даже понравилось. Мягкий бирюзовый свет, плотный туман, лёгкая щекотка во внутренних органах. В голове неземные образы и что-то нежное про кви-резонанс. Ничего неприличного.

Домой Анатолия Борисовича вернули через две недели. Было обидно, что никто без него особо не горевал и не скучал. Родственнички как раз подумывали, не обратиться ли в полицию, и мысленно начинали прикидывать, что из жалких пожитков Анатолия Борисовича взять на память о предположительно усопшем.

Рассказывать о контакте с неземным разумом не было смысла. Засмеют или в дурку упекут. Так что Анатолий Борисович просто вернулся к обычной жизни. Только грустно вздыхал за вечерним чаем и полюбил прогуливаться в тумане.

Второй контакт произошел через два года. В кризисный 1998-й Анатолий Борисович с инопланетянином не просто познакомился, а даже подружился. С первой минуты общий язык и полное взаимопонимание. Домой землянина отправили с годовым запасом круп и консервов. Так и продержался, хвала галактическим силам! Естественно, наш контактёр продолжал помалкивать, слегка приторговывая гречкой и тушёнкой.

Ещё через год зелёный глазастый инопланетянин заявился (заявилось/заявилась?) к нему в гости. Плакался на травлю со стороны коллег и семейные склоки во всем клане Грлогмов на Альфе Лебедя.

А в 2003 году Грлогм-Гирмган поселился у Анатолия Борисовича, перевоплотился в Галину Германовну, и зажили они душа в душу. Много было дурацких статей в жёлтых газетёнках, но это все враньё и опошление.

***

В первый раз мощный эмпатический сигнал с крошечной голубой планетки притянул Грлогм-Гирмгана в начале 735-го цикла. И это был кви-резонанс с первой миллисекунды. Общий язык и полное взаимопонимание…

Два в одном

Андрей жил один. Даже без собаки. С утра до ночи возился на работе с нечитабельными документами, получал то пшик, а то втык. Наскрёб на первый взнос и взял в ипотеку крошечную квартирку, чтобы хоть под тридцатник свалить от родителей. И таким образом обрёк себя на пять лет без излишеств, свиданий и путешествий.

Чтобы хоть как-то скрасить своё безрадостное существование, Андрей зарегистрировался в новом приложении «Два в одном».

Об этом приложении он узнал из новостей. В сюжете говорилось, что какой-то испанский майнд-хакер Хорхе Санчес его взломал, незамеченным влез в мозг миллиардера и перегнал все денежки с его счетов неизвестно куда. Скрывался несколько месяцев, а как только его поймали, впал в кому. Из всего репортажа Андрей вынес, что приложением «Два в одном» пользуются миллиардеры, а значит, это штука шикарная.

«Почувствуй себя олимпийским бегуном, беременной женщиной, пожарным, оперной певицей — кем угодно. Побывай в самых дремучих уголках планеты, вдохни незнакомые запахи, попробуй местные кушанья», — зазывала реклама. Конечно, при подселении можно получить только ощущения принимающей стороны, без возможности управлять её телом (если ты не какой-нибудь майнд-хакер Санчес). У Андрея не было свободных денег, чтобы самому к кому-то подселиться, но за десять приёмов «гостей» можно получить одно бесплатное перемещение.

И вот Андрей установил приложение. В первую минуту было картирование его мозга — не самое приятное ощущение. Потом тестовое подселение — когда тебе ненадолго закачивают не чьё-то сознание, а большой пакет данных. Андрей ёжился от щекотки в затылке, но в целом, было приемлемо. После успешного прохождения пробных заданий молодой человек заполнил анкету. Счетчик посещений переключился на единичку, которая помигала и снова превратилась в ноль. Андрей ждал. Ждал. И ждал.

Так он прождал уже больше месяца.

Всё это время Андрей с волнением гадал: кто к нему заглянет? Когда же наберётся десять посещений? Когда можно будет на часок сбежать из унылой реальности на остров Пасхи или Кубу? И безрезультатно. Ни подселенцев, ни лайков, ни подписчиков.

Как-то поздним будним вечером Андрей вернулся с работы, поплёлся в душ и уставился в зеркало.

— Ну и кому ты нужен? — спросил Андрей Андрея, потирая затылок. — Ты загляни в приложение. У бомжа возле продуктового просмотров больше, чем у тебя.

Этот бомж вчера подрался, так у него вообще просмотры взлетели! Ещё бы: всем охота и адреналинчика хапнуть, и на следующий день без фингалов с коллегами общаться.

— Ты скучнейшее создание на земле, — приговорил его двойник в зеркале. — У больного раком многомиллионные посещения. Обыватели думают, что, избавляя его на час от страданий, карму себе чистят. Сам этот больной круглые сутки прыгает по чужим мозгам. А ты? Ты вообще никому не интересен. У тебя даже собаки нет.

Андрей задумался. Была бы собака — к нему могли бы подселяться аллергики. Тискать и гладить пса, к которому в жизни они на двадцать метров не смогли бы приблизиться. Но чем эту собаку кормить? Лайками?

— Ты ничего не умеешь, кроме как бумажки перебирать. Ты никогда ничего не добьёшься, потому что ты серость бесталанная. — Андрей дал сам себе подзатыльник. — Если к тебе кто и подселится, то только твоя мамаша, чтобы проверить, не сидит ли сынок на игле, не думает ли в окно выйти.

Андрей удручённо кивнул отражению. Оно было право, сто раз право. У всех своя фишка. Соседи сверху каждый вечер страстно ссорятся, а потом так же страстно мирятся. Подселенцы их смотрят, как любимую мелодраму. То к девушке в голову залезут, то к парню. Так эта парочка уже на ночные сеансы платную подписку сделала и ремонт затеяла на вырученные деньги.

Девчонка из третьего подъезда в консерватории учится. Подселенцам сольфеджио объясняет и платные уроки даёт от первого лица.

Многодетная мамаша принимает тех, кто не может завести детей, но очень хочет.

Иммигрантка-продавщица из ларька — и та зарабатывает на подселениях. Обучает соотечественников русскому языку, помогает погрузиться в среду и научиться работать с кассовым аппаратом.

— А что же ты, Андрей? В спортзал не ходишь, художественно свистеть не умеешь, живёшь в типовом городе, по которому виртуальных туристов водить неинтересно. Только небо зря коптишь.

Самое гадкое, что даже эти подначки из зазеркалья не побуждали парня к действию.

Помылся, поужинал, лёг. Перед сном сказал себе, до боли почёсывая затылок:

— Ты бездарь и серость. Таким родился. Таким и помрёшь. Никому ты не нужен. Удались наконец из этого приложения. Никто к тебе не постучится.

И Андрей удалился. Положил телефон, закрыл глаза. Открыл глаза, проверил будильник, чтобы завтра вновь идти на постылую работу, опять мысленно унизил себя — и уснул.

А майнд-хакер мирового уровня Хорхе Санчес был доволен. Кто будет искать сознание известного преступника в мозгу такого заурядного Андрея? Он заботливо укутал спящее сознание майнд-донора плотной паутиной, компактно упаковал и убрал подальше, на задворки гипоталамуса. Спи, Андрюша. И смотри счастливые сны.

О том, как ты в совершенстве владеешь испанским и бачатой и клеишь девушек одним гортанным «Hola, chica». Как откуда-то берутся деньги на открытие своего дела в сети, как ты за какой-то год становишься богатым, но подчёркнуто не знаменитым, и переезжаешь на солнечную Кубу. Спи и смотри счастливые сны длиною в жизнь. Жизнь майнд-хакера Хорхе Санчеса.

Сверхмужчина

Сверхмужчина Захар почувствовал, что достиг потолка. Все его подвиги, все его великие деяния — всё это было. Сколько можно повторять один и тот же сценарий? Сколько можно уныло бездействовать только оттого, что не можешь найти для себя достаточно сложной задачи? Равного по силе соперника? Очередного небывалого рекорда?

Сверхженщина Вера зашла к мужу, взглянула, как он, ссутулившись, водит пальцем по глади стола, и покачала головой. Творческий кризис. У всех бывает. Но как-то надо его растормошить.

— Сверхдорогой, давай поговорим, — мягко предложила она, устроившись рядом на диване.

— О чем говорить? О том, смогу ли я создать камень, который не сумею поднять? Так я уже создал целый сад таких камней. Спину надорвал. — Он указал на пояс из собачьей шерсти, гревший больное место. — Жизнь потеряла смысл. Кого спасать? И от кого? Кому помогать? Чьи судьбы вершить? Я ненужный герой! Герой на пенсии. И это в тридцать два года…

— Сверхмилый мой, у тебя просто такой период, — утешала жена. — Побольше гуляй, слушай музыку, высыпайся, и твой внутренний ресурс восстановится, откроется второе дыхание!

— Не могу я! Когда я выхожу на улицу, каждый встречный смотрит на меня и думает: «А, это тот самый бесполезный сверхмужчина! Ну и где твои подвиги? Что-то про тебя ничего не слышно в последнее время. Сидишь и бездельничаешь при своих сверхспособностях! Бессовестный лодырь!»

Сверхженщина помолчала, подумала.

— Как ты относишься к героям древности? — спросила вдруг она.

— Уважаю и преклоняюсь, — сухо ответил муж. — Но это здесь ни при чём.

— Очень даже при чём. Ты хочешь славы, новых подвигов, новых свершений. Хочешь всех переплюнуть, даже себя самого. Но с чего-то надо начинать. Тебе нужен разбег.

Захар задумался. В словах жены был резон.

— Что ты предлагаешь? — с неуверенной надеждой спросил он.

— Кое-что покруче Авгиевых конюшен, — выразительно сказала Вера, сжав его ладонь.

Сверхмужчина подобрался, напрягся, будто готовясь к бою со сверхзлодеем.

— Ну?

— Моя мама нашла для себя идеальный частный дом. Просит помочь с переездом и огородом.

Сверхмужчина Захар побледнел. Икнул. Взгляд остекленел, пальцы похолодели. Потом он встрепенулся, влюблённо посмотрел жене в глаза и торжественно произнёс:

— Да. Это задача для сверхмужчины.

Эмоскоп

Все ученые немного с прибабахом. Геннадий Павлович был ещё и с прибумбумом и с притыртыром.

Он занимался какими-то микроскопическими исследованиями, но что конкретно он ищет и какую работу пишет, не знал никто. Настроение у Геннадия Павловича менялось стремительно, как курс акций.

— Геннадий Павлович, что это вы сегодня такой весёлый? — удивлялась лаборантка Лия, неся в хранилище контейнер с чашками Петри.

— Так микробики радуются! — объяснял учёный, и улыбка тут же сползала с лица девушки.

Геннадий Павлович очень сочувствовал микробикам, и каждый раз переживал вместе с ними: то грустил, то злился, то боялся, то скучал… А однажды Лие показалось, что он влюблён. Но это опять были только эмоции микробиков.

И вот однажды Геннадий Павлович, сияя, подошёл к лаборантке, единственной, с кем он перекидывался хоть парой фраз в течение дня, и протянул что-то на ладони. Это был детский калейдоскоп.

— Э-э, — не поняла девушка. — Это мне?

— У меня получилось! — воскликнул учёный. — Я создал эмоскоп!

— Эмоскоп?

— Посмотрите в него.

Девушка взяла игрушку и приставила трубку к глазу. Красивых картинок не было.

— Ничего не видно.

— Покрутите.

Лия послушалась. Видимо, внутри приборчика сменился фильтр. Зеркальный лабиринт окрасился розовым.

— Что чувствуете? — требовательно спросил Геннадий Павлович.

— Э-э.

А ведь действительно… Ни с того, ни с сего нахлынула беспричинная радость, вроде тёплого воспоминания.

— Мне приятно, — сказала девушка.

— Конкретнее.

— Как будто знакомый запах из детства. Смех, качели…

— Очень хорошо.

Послышался шорох ручки по бумаге.

— Теперь поверните на одно деление вправо.

— Ой!

— Что?

Лия поскорее убрала трубку от лица. По коже бежали мурашки.

— Страшно было. Очень.

Она протянула калейдоскоп владельцу, но тот не взял, а снова зашуршал ручкой. Зализанные на лысину волосы покачивались, как лапки паука.

— Отлично, отлично. Давайте ещё раз проверните.

— Нет, Геннадий Павлович, это ненаучно, — возразила Лия. — Надо набрать группу добровольцев, контрольную группу, на них и тестировать. А что это вообще такое?

— Эмоскоп! Любая эмоция на микроскопически тонкой плёнке. Прямое воздействие на мозг через зрительный нерв. Никаких таблеток, никаких побочных эффектов…

— Тёплые воспоминания я ещё понимаю. А страх зачем?

— Ну… Например, человеку не хватает адреналина. Он выбирает всё более опасные развлечения, травмирует себя. А тут посмотрел в эмоскоп полчасика, и неделю живет себе спокойно. Можно даже разработать технологию производства линз с эм-покрытием. Смотреть на мир через розовые очки! Ни тебе тревожности, ни недовольства. На позитиве! В искусстве тоже полезно. Каждый актёр будет играть предельно правдоподобно! Писатели будут ловить вдохновение без допинга!

Лия задумалась.

— В розовых очках опасно ходить, можно ямы не заметить, — сказала она. — И я прямо вижу, как ваше изобретение извратят. Будут делать специальные киноэкраны, чтобы управлять людьми.

— Лия, я вас умоляю, такие экраны давно изобретены! — фыркнул учёный и забрал у лаборантки своё детище.

Девушка пожала плечами.

— Я надеюсь на вашу порядочность, — важно сказал учёный. — Строго секретная разработка, к тому же, ещё не протестированная.

Лия покивала и вышла. А наутро из института исчез Геннадий Павлович, эмоскоп, все журналы и записи учёного, лаборантка Лия и микробики в чашках Петри. А чем это обернулось, вы и без меня прекрасно видите. Видите?

Вокруг Констанции

На планете Констанции всё стабильно. Что логично. Сижу я тут на станции, кручусь вокруг Констанции. Время идёт. Никто смены не даёт. Вот, стихами уже думать начал.

Планета Констанция привлекла корпорацию «Ко Пай Ко» из-за потенциального наличия редкоземельных металлов. Чуть больше пяти лет назад я отправился сюда, чтобы провести простейшие исследования, исключить погрешности и ошибки аппаратуры и через пару месяцев, по прибытии сменщика, свалить с кучей бабла. Наличие металлов подтвердилось, а я застрял. Видите ли, чтобы застолбить планету за любой корпорацией требуется постоянное наличие на ней хотя бы одного сотрудника. Вот это я и есть. Топлива на обратный путь в моём челноке не осталось. А сменщик затерялся в космических глубинах и широтах. Нового приказали долго ждать.

Еда из синтезатора вязла на зубах, многажды очищенные вода и воздух потеряли всякий вкус и запах. Виртуальные развлечения перестали радовать года три назад. Единственное, что меня утешало, — сканирование ближайших зон космоса наугад. Вдруг что попадётся.

Один раз я обнаружил очень полезный астероид. Мне удалось его захватить, и теперь в ближайшие пару лет я смогу кое-как подпитывать станцию и синтезатор еды. А там, может, и смена будет.

И вот сегодня. Подозрительная серенькая точка ползла среди черноты. Если бы я не включил рандомное сканирование, то не заметил бы её: радар молчал. Возможно, эта хитрая точка его блокировала.

Скрытный объект двигался к Констанции. Я не лег спать в 22:00 по бортовому времени и продолжил наблюдение.

Через пару часов при максимальном увеличении уже можно было предположить, что это корабль, притом вполне земной конструкции. Привычка засыпать по расписанию вызывала раздирающую зевоту, но я решил сегодня шикануть и запустил в синтезаторе программу «двойной эспрессо».

Ещё три часа наблюдений. Корабль. С символикой «Минерва Лтд». Конкуренты. Судя по давнишней сводке новостей с Земли, загибающаяся семейная компания, но всё равно конкуренты.

Я запросил связь. Не отвечают. Врубил прожектора. Не отвечают. Направил кораблю «Минервы» пакетный сигнал с маркировкой «приоритетный». Молчат. Я включил сигнал на автоповтор каждые двадцать минут.

Корабль двигался странно и рвано. Возможно, повредился. Возможно, экипаж погиб. Я запустил программу захвата астероида и стал ждать, покусывая ногти. Посмотрел на них и понял, что пора подстричь. Взглянул на себя в зеркало и пошёл мыться, бриться и наводить красоту. К моменту, когда корабль «Минервы» пристыковался, я уже был в парадной униформе и в самом гигиеничном виде, какой позволял мне хранящийся в памяти станции цикл «ЦирюльникЪ+». «Будто на свидание собрался», — подумалось мне.

Стыковка прошла успешно, хоть и не с первой попытки. Гермотрап никак не мог совместиться с поврежденным люком корабля, но я задействовал умных роботов-механиков, и наконец загорелся зелёный огонек.

Согласно протоколу (не верьте фильмам ужасов, мы не идиоты), я отправил в чужой корабль сначала зонд-разведчик. Он проверил состав воздуха, наличие биологической угрозы, наличие жизни и прочие важные показатели. Вроде, никаких опасностей, никаких форм жизни, кроме земной. Полные бронескафандры и оружие ближнего боя рядовым сотрудникам «Ко Пай Ко», понятно, не выдают, но я надел ударопрочный костюм геолога и пустил вперёд себя робота-уборщика. Если что, пусть лучше его поломают.

Никто не выскочил на меня, потрясая нейромётом. Никто не швырнул отравляющую шашку. Всё тихо, мирно. Нутро «Минервы» мерцает красным, автоматика на грани издыхания, экипаж — одна штука — в SOS-капсуле. Я велел роботу перетащить её на станцию, пока у «Минервы» совсем уж не сели батарейки.

Внутри капсулы оказалась девушка. Не зря я запустил «Цирюльника». Девушка была несимпатичная, но мы, бравые космические кроты, непривередливы. Я запустил программу пробуждения.

И знаете, что моя гостья сказала первым делом, когда очухалась?

— Это Констанция?

— Да.

— Я совладелица «Минервы», требую равного раздела по пункту о пятилетнем неиспользовании.

И, прохрипев ещё что-то, потеряла сознание.

Я мог бы возмущаться, спорить насчет приоритета владения, но я же умный человек. Неизвестно, сколько нам ещё здесь тусоваться, при её сломанном корабле и моём потерявшемся сменщике. А дележом имущества принято заниматься в финале отношений, а не в начале.

Спасительный талант

Шфлюк был очень доволен. Он поймал пригодную в пищу биоформу. Биоформа пряталась в скорлупе и подавала какие-то сигналы, но Шфлюку было лень их расшифровывать. К тому же, ещё не было случая, чтобы еда его разжалобила.

Биоформа извивалась и что-то повторяла на языке символов сквозь особое устройство. Потом принялась издавать разные по высоте сигналы. Потом произнесла несколько фраз на ломаном урисском. Но Шфлюк принадлежал к очень многочисленной межзвёздной расе фыршингеу, которая о ценности каждого индивида слышала лишь краем уха. Уши у этого вида располагались на липких подошвах, и топтали фыршингеу рафинированную мораль и проповеди милосердии.

И вот Шфлюк наконец нашёл слабое место хитро устроенной ракушки. Отвинтил зеркальный полукупол от остальной части панциря и уже приготовился закусить противным на вид отростком биоформы. На отростке располагалась тёмная щетина, несколько отверстий и два блестящих склизких объекта, которые Шфлюка привлекали больше всего. В еде фыршингеу были непривередливы, переварить могли почти что угодно, но всё же понятие «вкусно» в их концепции мироздания существовало. И сейчас «вкусно» умоляюще таращилось на Шфлюка.

Голодный фыршингеу расправил мешкозоб, и тут добыча принялась издавать занятные ритмичные звуки. Шфлюк замер. Сигналы набирали скорость, становились богаче и разнообразнее. Охотник принялся ощупывать «вкусно» и окрестности липкими стопами-ушами, чтобы лучше внять чарующим звукам. Потом взвалил удивительную находку на спину и потащил в жилище.

Юра в своём поломанном скафандре покрывался холодным и горячим по́том, мысленно поминал всех земных и неземных богов, благодарил и молил о спасении. Главное — оттянуть неизбежное, а потом что-нибудь придумаем. Местным воздухом пару часов можно дышать без особого вреда, а если абориген его слушает, то, возможно, получится договориться.

В этот страшный момент Юра вспомнил маму, которая вечно его шпыняла и требовала заняться учёбой, а не этой ерундой. Знала бы мама, что жизнь Юре спасёт не сопромат, а редкий даже в чёрных районах Усть-Илимска талант битбоксера.

За побегами

Впервые попав на Хтонг, а тем более на знаменитый фестиваль, землянин испытывает культурный шок. И немудрено: редко где увидишь столько хтони. Местные жители — ребята безобидные, но для человеческого глаза весьма неаппетитные. Как и для носа. Ну и на ощупь, прямо скажем, не соболий мех.

Ульяну занесло на Хтонг по работе: хрупкие и дорогие заказы андроидам поручать накладно: всё равно где-нибудь накосячат, сломаются, слишком сильно сожмут… В общем, без человека никуда. Вот Ульяна и явилась на знаменитый Фестиваль Червивости. В эстетической концепции Хтонга всё, что извивается, скользит, скручивается, кишит и ползает — это высшая форма творения. А одному мультиардеру, специалисту по ускоренной селекции с Марса, позарез понадобились молодые побеги хтонгического красно-пятнистого шфлияда. Свежие, ещё не покрывшиеся молочной плёночкой. И чтобы из лучшего питомника.

Пробираться по проходам фестивального павильона было жутковато и тесно. Здесь, точно в музее Дружбы Разумных, можно было заметить представителей почти всех галактических рас. Вот продребезжали мимо фыршингеу, которые могли переварить почти что угодно. На бреющем полёте промчался кто-то из мелких моллюскоидов, Ульяна успела заметить только бирюзовый проблеск. За ним, противно стрекоча и испуская сигнальную аммиачную вонь, пронёсся охранный бот, похожий на сапог: видимо, моллюскоид что-то стянул. Под ногами чавкало и шебуршало, и Ульяна боялась опускать глаза: как бы в обморок не хлопнуться. А на чужой планете это очень опасно: местные доброхоты могут оказать неквалифицированную первую помощь и залечат представителя чужой расы до смерти. Бывали прецеденты. Так что землянка вдохнула сигнальную вонь охранника полной грудью, немного взбодрилась и направилась к секции павильона, где должны были продаваться искомые побеги. И вот почти земного вида ларёк, весь заросший лианами, разными и на вид, и на ощупь, и на запах.

Ульяна открыла полученную от клиента инструкцию по выбору образца и его перевозке. Инструкция занимала страниц десять и выглядела устрашающе. Девушка проглядела её с начала до конца, потом в обратном порядке, потом по диагонали. Отчаялась что-то понять и запомнить и решила положиться на продавца.

Тот ощерил множество зубов, которые у жителей Хтонга имели совершенно иную функцию, нежели у землян, но Ульяна забыла, какую именно. Засмотрелась.

— Приветствую, уважаемоея разумноея, — на хорошем урисском произнес хтонгец. Звук исходил из отверстия на животе, скрытого длинными чёрными иглами. — Что могу предложить?

— Приветствую, — коротко ответила Ульяна. — Молодые побеги красно-пятнистого шфлияда, пожалуйста.

Пока хтонгец раскладывал разнообразные комочки шфлияда, девушка пыталась определить истинный цвет побегов в красноватом освещении чужой звезды, расслышать характерный писк свежего товара в какофонии рыночной экономики и унюхать трюфельный аромат, указывающий на свежесть, сквозь вонь довольного бота-охранника, пролетевшего мимо с пойманным моллюскоидом.

Честно сверившись с инструкцией и не найдя разницы между предложенными экземплярами, Ульяна вздохнула и попросила:

— Помогите, пожалуйста, выбрать наиболее… молодой и качественный товар из лучшего питомника.

Хтонгец попыхтел, помозговал (работу мозга было прекрасно видно, потому что верхняя часть головы у него была прозрачная) и молча указал конечностью на один из копошащихся клубков.

— Для этого деликатеса необходимы особые условия перевозки, — предупредил хтонгец. — Запирать в герметичном контейнере нельзя, иначе увянут кончики. Нужна высокая влажность и температура, и побольше азота в атмосфере. Нести лучше без упаковки.

«Куда уж больше», — подумала Ульяна, расплатилась и, собравшись с духом, взяла комок отростков голой ладонью.

Вернувшись в рабочий мини-челнок, она снова просмотрела инструкцию. Товар предлагалось везти в герметичном контейнере, но ведь так он потеряет свою свежесть… Девушка отвлеклась на минуту, чтобы хорошенько вымыть руки, запустить стартовую последовательность и изменить атмосферу внутри корабля так, чтобы шфлияду было как можно комфортнее… и обнаружила, что побег совершил побег. К счастью, люки были уже задраены, так что далеко шфлияд не убежал. Забился в генераторный отсек и прижался к тёплому кожуху.

Ульяна рассудила, что лететь недалеко, и не стала прогонять пригревшуюся животинку, а поставила рядом миску с водичкой и устроилась в кресле, с которого могла поглядывать на деликатес в самых скучных сценах любимого сериала. Скучных сцен оказалось немного, так что через полтора часа, когда девушка вынырнула из сюжета с полным погружением, шфлияд…. Нет, никуда не сбежал. Он разросся, опутал кожух генератора и ближайшие стены и даже потихоньку протягивал отростки-проводки к её ногам. Впереди было ещё два часа полёта.

На такой случай в длинной-длинной инструкции никаких указаний не было. Ульяна отгородилась от побегов, чем могла, а самые наглые отростки, тянувшиеся к приборной панели, отгоняла форменной курткой. В любом случае, когда она припланетилась возле марсианской виллы селекционера, побеги оплели почти весь интерьер челнока.

Встречать курьера вышло несколько человек из обслуги мультиардера. Они попытались отковырять заказ от кожуха генератора, но кудреватое средоточие отростков заворчало и поочерёдно сломало швабру, палку, железный лом и руку слишком рьяного слуги. Ульяна тихонько поскуливала в стороне: за порчу имущества компании она несла материальную ответственность. Наконец из виллы явился сам клиент.

— Вы, кажется, не совсем точно следовали указаниям по транспортировке… — растягивая слова, произнёс он.

Ульяна покрылась холодным по́том. Ну точно, сейчас на неё повесят всех собак и неустойку.

— Впрочем, я понимаю, что непрофессионалу трудно справиться с такой агрессивной культурой. И если честно, я никогда не видел, чтобы шфлияд так хорошо себя чувствовал вне Хтонга.

Раздумывая над словами «агрессивная культура», Ульяна оглядывала мультиардера. Удивительно молодой, загорелый, в протёртых джинсах и с растрёпанными волосами до плеч.

— Знаете что, — сказал парень, заглядывая внутрь челнока, — давайте так. Я заплачу вашей компании за этот корабль. Шфлияд очень капризен, а судя по всему, лучшего парника для него и не найти.

У Ульяны от сердца отлегло. Значит, она не будет в пожизненном и посмертном долгу у компании.

— А… — открыла она рот.

— Да, насчет вас. По расписанию ближайший пассажирский корабль на Землю отходит через два дня. Я могу оплатить вам билет и гостиницу.

— А можно я тут перекантуюсь? — поражаясь своей наглости, брякнула Ульяна. — Это мой единственный шанс побывать в резиденции мультиардера!

Парень хмыкнул. Видно было, что эти слова ему и нравились, и претили.

— Ладно, извините, глупость, конечно. Это противоречит политике компании и вообще… я думаю, вы очень цените уединение. Но может, хотя бы селфи?

Клиент смерил её взглядом, сменил гнев на милость и изрёк:

— Ну что ж, селфи — это можно. И могу провести для вас небольшую экскурсию. Покажу вам мою рассаду.

Ульяна, закивала, ради эксклюзивных фоток готовая даже повосхищаться рассадой. Она, конечно, не обольщалась и не надеялась, точно Золушка, вскружить голову этому любителю побегов. Хотя, как оказалось через два дня, могла бы и обольщаться с полным на то основанием.

Ык-ык-ык

Доброе утро, блин. Когда просыпаешься за полчаса до будильника под отвратительные кошачьи звуки «ык-ык-ык».

— О боже, Масик, я же поменял тебе корм, чтобы ты пореже блевал! Пятьдесят рублей за пакетик!

Я рывком поднялся с кровати и, запинаясь о свои же ноги, рванул на звук. Может, ещё успею донести кота до ванной.

— Ык-ык-ык!

— Чтоб тебя, Масик! А ну вылезай из-под моего стола! У меня тут ковёр, ты его весь загадишь! — ору я, понимая, что поганец выбрал самое неудачное место для своих излияний. Хуже могло быть только на кровать. Или на новые замшевые ботинки.

— Игорь, — вдруг услышал я многоголосый хор.

Я застыл почти без движения, как будто влип в гигантскую жвачку. Что-то держало меня.

— Игорь, прости. Ты был хорошим питомцем. А я тебя подвёл.

Вся квартира была будто в тумане, и только два огромных глаза горели под столом, точно кто-то включил дальний свет.

— Я подвёл тебя, Игорь, — повторило многоголосье, доносящееся со стороны этих двух прожекторов. — Но я просто больше не могу держать всё это в себе.

Меня больше ничего не тормозило, я снова мчался или падал туда, где скрылся Масик. Я услышал последний, раздирающий пространство и время «ык». На пол, на ковёр, на меня выплеснулась целая вселенная, с туманностями, чёрными дырами, звёздами и планетами, закружила гравитационным круговоротом…

И, кажется… я перестал… БЫТЬ.

Ингредиент 2. Шоколад по вкусу

Горький и молочный

— Я всё могу понять, но лопать сладости тайком от меня — это предательство!

Кьяра размахивала руками, и теперь легко было поверить, что она правнучка знойных итальянцев. Я сжался в комок. В воздухе витал абсолютно особый запах — гнева, адреналина, скорби и немного возбуждения. Она всегда возбуждается, когда злится. Тоже, наверное, итальянская черта.

— Ты мерзкий циник! Целую схему придумал, чтобы нос мне забить!

На самом деле, придумал не я. В закрытых чат-клубах есть подробные инструкции, как скрыть измену от партнера с генной модификацией «пёс-Шерлок». Можно пользоваться чем-то порошковым для вызова чиха, можно замаскировать запах сильным парфюмом или вонью гнили, можно изобразить простуду и применять сильнопахнущие средства типа чеснока. Лопать сладости тайком от жены — это, конечно, не измена. Но с точки зрения Кьяры, я совершил самый тяжкий грех.

— Прикинулся больным? Намазался ментоловой мазью от простуды? Негодяй! После семи лет брака я не ждала от тебя такой низости. Сожрал в одну морду и не поделился! С родной женой!..

Я повесил уши и рудиментарный хвост, который часто отрастает в комплекте с усиленным обонянием. Но мой жалкий вид не вызвал у любимой сочувствия. И тут я почувствовал в её запахе нотку… неуверенности. Вины? Скрытности? Я принюхался внимательнее. Индийские благовония. Она по утрам зажигала эту вонищу и часа по два занималась йогой под противную музыку. Я уходил на это время из дома…

Нюхаю ещё вдумчивее. И правда. Шоколад. Но я-то белый не ем.

— Милая, а куда ты убрала обертки от белой шоколадки?

— Я тебе двоих детей… Как куда? В мусор, конечно… — ляпнула Кьяра.

…И внезапно поняла, что проговорилась. Хвост и уши у неё обречённо поникли.

— Я просто складываю их много раз до маленького такого квадратика и заворачиваю в туалетную бумагу, — тихо признался я.

— А я в пакетики от прокладок запихиваю.

Мы обнялись. Я достал из-под диванной подушки тонкий герметичный пакет с тёмным шоколадом, она принесла из своего комода наглухо закрытый термос с белым и молочным.

— А всё-таки не просто так мы семь лет в браке, — сказал я, выуживая из её термоса самую крупную конфету.

— Ага, — подтвердила Кьяра. — Можешь не прятаться, я всё равно горький не люблю, — вздохнула она и взяла себе молочную плитку.

Сладости для дивной

— Я не забыл про твой день рождения, честно!

На Вадика было жалко смотреть. Весь грязный, всклокоченный, в ссадинах. Лера принюхалась, но спиртным не пахло. Да и не похоже на Вадика: он никогда не напивался до беспамятства. Так, бутылочка пива с друзьями — и всё. И про важные даты никогда не забывал. То есть Лера, конечно, не тешила себя иллюзиями, будто муж действительно помнит, в какой день они поженились и всё такое. Ей достаточно было того, что он поставил напоминалку в мобильник. Но обидно было до слёз, и поэтому она не захотела проявить свойственные ей такт и понимание.

— Где ты был? Почему не позвонил? Я молчу про подарки, я не спрашиваю, почему ты в таком виде… Хотя нет! Спрашиваю! Почему ты в таком виде?! Где ты шлялся три часа после работы? Почему я в свой день рождения должна обзванивать твоих знакомых, коллег и искать телефоны больниц и моргов?!

Тут Лера не выдержала и всё-таки разревелась. Переполнявшие её негодование, обида и облегчение выплеснулись наружу. Муж кинулся обнимать, успокаивать, и она, конечно, сперва его отталкивала, потом разрешила себя утешить (ведь это так по-женски: хотеть, чтобы тебя обняли, но при этом всячески упираться). Она затихла и только тяжело дышала. Потом спокойно дышала. Потом собралась с силами и почти не дрожащим голосом спросила:

— Так где ты был?

— Ты не поверишь. Правда, Лера, не поверишь. Я бы и сам себе не поверил на твоём месте.

— Ты говори, посмотрим, — нахмурилась она, приготовившись к худшему.

Неужели будет врать? Неужели нашёл себе кого-то и сейчас будет вертеться, как уж на сковородке?

— Я не забыл про твой день рождения. Честно. Я за неделю вспомнил. Потом забыл. Потом вспомнил за два дня и помчался покупать подарок. Фитнес-браслет, как ты намекала. Спрятал в машине. Вечером даже упаковал. Сегодня купил цветы, после работы заехал за сладостями. Половину заднего сиденья ими завалил. Всё, что ты любишь: зефир, «Птица дивная», другие конфеты. Сел, пристегнулся. А дальше как отрубило.

Лера встревоженно взглянула на мужа.

— В каком смысле?

— Не помню ничего, — скорбно произнёс он. — Помню, как выехал с работы, а дальше провал. И в себя пришёл только на обочине не пойми где, за сто километров от города. Машина стоит с раскрытой дверью, сам валяюсь в кустах, цветы смяты, вкусняшек нет, подарок — вот.

Он вручил жене потёртую коробочку. Та приняла и раскрыла её без восторга, хотя именно о таком браслете и мечтала. Вадик даже цвет подобрал правильно: бирюзовый, её любимый.

— Голова не болит?

Лера внимательно осмотрела лицо мужа, встала, провела руками по его жёстким волосам, по коже головы, ища шишки. Зрачки, вроде, одинаковые.

— Нет, не ударялся. Только муть в глазах какая-то. И ещё вот это нашёл.

Он показал Лере странный дискообразный предмет. Так мог выглядеть музыкальный плеер двадцатилетней давности. Особенно нелепо смотрелся футуристический дизайн и цветные огоньки.

— А это что?

— Не знаю. Под сиденьем валялось.

Лера поджала губы. Значит, «упал, потерял сознание, очнулся — гипс»? Как-то слабо. На уровне «это не я, это оно само».

С другой стороны, подарок — вот он. Но всё же что-то царапало и скребло. Муж кривил рот, щурился, отводил взгляд. Так он делал, когда старался что-то скрыть.

— Говори. Ты не всё сказал. Говори, — твёрдо велела Лера, хлопая себя по бедру. — Бабу себе нашёл? Налево ходишь? Я же знаю тебя, как облупленного, вон глаза как бегают!

Голос Леры вознёсся до оперных высот. Дива.

Дива — значит «божественная». Её голос достиг децибел, доступных разве что космическим аппаратам на старте. Дисковый плеер противно аккомпанировал женщине: пиликал, вибрировал и мигал всё чаще и чаще.

— Говори, всё, как есть! И не обольщайся, не прощу! Никогда не прощу, но лучше сразу говори, я ведь всё равно узнаю! — ревела и завывала Лера.

В ярости она была именно что божественна. Как Кали или как Чиннамаста. Гнев её пронзал насквозь, глаза сверкали неотразимо, и Вадик сдался:

— Я всё скажу, — прошептал он. — Меня забрал инопланетянин.

На миг опешившая богиня замерла. Этот миг был опасен и восхитителен, и Вадик хотел бы сложить его в конвертик и держать около сердца до света или конца жизни. Который мог настать в любую секунду — в совмещённом варианте.

— Это чистая правда. Я сел за руль, пристегнулся, но тут мою машину что-то подняло, крутануло, и вот я уже на обочине неизвестно где. За одну секунду. Слышу шорох на заднем сиденье, боюсь обернуться. Смотрю в зеркало, а там оно… существо… — Вадик провёл ладонью по лицу так, что смял его в носорожьи складки. Потом вздохнул и продолжил: — Гладкое, серебристое. Щупальца и глаза огромные повсюду. Зашипело, задрожало, одним махом смело все сладости с заднего сиденья и непонятно как вышвырнуло меня из машины. Ремень выдернуло. Хорошо, кресло на месте осталось. Лобовуха треснула. Я в овраг покатился. Поднимаюсь — никого нет. Сладостей нет, цветы как мочалка. Телефон не включается. Тормознул машину, подсказали дорогу. Километров за десять до дома кончился бензин, а у меня карты нет с собой, я с телефона плачу́. Тоже пришлось искать добрых людей. И вот приехал к тебе. Я же говорил, не поверишь.

Лера сузила глаза в палеоазиатские щёлки. Что-то бурлило, кипело внутри, и с чайника вот-вот должна была сорваться крышка. В комнате будто бы темнело, стены будто бы сжимались вокруг Вадика, мерещились доисторические страхи. «Боже мой, она ведь просто обычная женщина», — мелькнуло святотатство в голове супруга. И тут же, представив, что она прочтёт эту мысль, Вадик похолодел до обморожения второй степени.

Дисковый плеер пиликал чаще, пронзительнее и настойчивее, будто датчик, установленный на чаше терпения Леры. И казалось, что сейчас приборчик разорвётся от перегрузки… Но тут…

Потемнело по-настоящему. Перед супругами явились трое. Двое крупных, гладких, зеркальных, многоглазых и многоруких. Тоже типа индийских богов, хотя явно не родня. Между ними — серебристый, посветлее и помельче. Тоненько скулит и трепещет отростками. На полу около их псевдоподий — приличный холмик сладостей. Тех, которые Лера больше всего любила.

Левый гость медленно воздел щупальца к потолку, принялся плавно покачиваться, и от него заструился мелодичный механический напев:

— Приносим извинения, о земляне. Нашему отпрыску не позволено совершать контакты, потому как он не знает протокола и его искусство сглаживания следов несовершенно. Но он нарушил правила из-за свойственной его возрасту тяги к быстрым углеводам. И притом потерял важное устройство. Он понесёт соответствующее наказание. Искренне извиняемся и компенсируем нанесённый вам урон. К сожалению, память о нашем визите придётся стереть.

Вспыхнул яркий свет. Лера растерянно посмотрела на кучу конфет. На мужа, глядящего снизу вверх, как виноватый пёс. Попыталась вспомнить, в чём он накосячил, — и не смогла.

— Ну ладно, прощаю, — смилостивилась она и потянулась за конфетой.

«Птица дивная», любимые. Раскрыла фантик. Увидела и не увидела внутри надпись: «Он не виноват. Он тебя любит. У вас всё хорошо». Съела. Потянулась за следующей. И опять увидела и не увидела такую же надпись. Съела. Улыбнулась.

У Вадика отлегло. Она поверила. А во что — неважно. Он любил свою дивную. Боготворил. И готов был дарить ей сладости вопреки всем фитнес-браслетам.

Проверить чувства

Миша пришёл с роскошной квадратной коробкой.

— Это что? — насторожённо спросила Лиза.

Он уже не в первый раз звал её замуж, но девушка сомневалась и отнекивалась. Хотя, пожалуй, сейчас беспокоиться не о чем: для кольца это слишком большая коробка. Скорее, там книга или какой-нибудь аксессуар.

— Ты же сама говорила, что хочешь проверить чувства. Вот.

Он приподнял крышку.

— Миш, конфетами можно проверить чувства вкуса и обоняния. Ну и осязания немного. Я говорила про другие чувства, — заметила Лиза.

— Да ты не поняла. Это особые конфеты.

Сладости лежали в бархатных углублениях парами. Их было не очень много, как обычно бывает с деликатесами. Примерно с две дюжины. Конфеты в каждой паре были завернуты в фантики одинакового цвета. Палитра благородная, нежная, обёртки матовые, без лишних выкрутасов. И на каждой обёртке было написано…

— Странные названия для конфет, — хмыкнула Лиза, — «Зависть», «Гнев», «Страх», «Ревность»… Это что, маркетинговый ход такой?

— Нет, — покачал головой Миша. — Выбери любую.

Девушка поколебалась и решила выбирать не по названию, а по цвету. Взяла конфету в нежно-салатовой обёртке. «Обида». Миша тоже взял такую. Молча развернули и съели. Вкусная, хрустящая конфета с ягодным желе внутри. Желе было с лёгкой горчинкой.

— Пока другую не бери, — попросил Миша. — Я чай поставлю.

Лиза смотрела ему в спину и вдруг начала вспоминать по порядку все обиды, которые он ей нанёс с самого начала отношений, то есть, на минуточку, за два с половиной года. Девушка надулась, скрестила руки на груди. Но пока Миша возился с заваркой и чашками, подумала, поприкидывала и поняла, что за такой немалый срок обид было не так уж и много. И все они были пустяковые. Скорее недопонимания, чем обиды.

— Ну как? — спросил парень, ставя перед любимой большую красную кружку с оленем.

— Вкусно. Только горчит немного.

— Да нет, я про чувства. Ты ведь почувствовала на меня обиду?

Лиза взяла коробку и стала внимательно её рассматривать. «Фирма „Личный фронт“. Конфеты-стимуляторы эмоций. Набор „Проверить чувства“. Возможны аллергические реакции на отдельные компоненты. Беременным, людям с психическими заболеваниями, лицам младше 18 лет противопоказано».

— Проверить… чувства… — с расстановкой произнесла Лиза и подняла глаза на Мишу.

Тот принялся сворачивать и разворачивать фантик.

— Мы вместе больше двух лет. За это время я уже понял, что хочу быть с тобой. Но если тебе кажется, что какие-то чувства остались непроверенными, давай снимем все вопросы сейчас.

«Гнев». Как-то страшновато. Но интересно тоже!

— Давай попробуем гнев, — предложила Лиза.

Несколько минут после этой конфеты влюблённые страстно ругались, но до битья кружки с оленем не дошло. Как поругались, выкричались, так и помирились.

Дальше пошло как спорт, как выстрелы по всё более сложным мишеням.

«Зависть». Жёлчный яд на языке и жало в сердце. Мише представилось, что любимая стала зарабатывать больше него, а Лизе — что он сыграл эпизодическую роль в её любимом сериале и в один миг стал знаменитым. Но даже на пике достоверности эти фантазии не вызывали бесповоротного желания расстаться.

«Страх». Страх не за себя, а за него. И слёзы облегчения, когда начинка перестала действовать. Бояться за него, любить его, быть с ним — даже в самые горькие моменты.

Последняя пара конфет. «Ревность». Вот эту брать было стремновато. Но они выдержали. Они справились и с ревностью, и с собственническим желанием не пустить на встречу выпускников, и с гаденькой мыслью «А я ведь знаю пароль на его телефоне».

Пустая коробка лежала на столе в окружении мятых фантиков.

Тяжело дыша, вытирая мокрые лица, влюблённые смотрели друг на друга и не могли наглядеться. Но Лиза молчала. Так долго молчала.

Миша не выдержал:

— Если хочешь, у этой фирмы есть наборы «Бытовые неурядицы», «В богатстве и бедности», «Дети и прочие осложнения» и…

— Бытовые неурядицы мы проверим на практике, — всхлипнула девушка. — А в бедности нам жить не придётся, с твоими-то мозгами.

Молодой человек замер.

— Это значит да? — недоверчиво спросил он.

— Да, чудо ты моё невозможное! — воскликнула Лиза и, опрокинув столик с кружками и пустой коробкой, повисла у него на шее.

И это было самое сложное испытание их любви на прочность за всю долгую и счастливую совместную жизнь.

Ингредиент 3. Секретный, мелко нарезанный

Маньяк

Ты опять хватаешь меня немытыми холодными руками. Бессмысленно водишь по мне шершавыми пальцами. Прижимаешься небритой щекой.

Выворачиваюсь, с размаху падаю на асфальт. Кажется, повреждения серьёзные. Наклоняешься надо мной, протягиваешь руки. Нет, нет, хватит! Ты маньяк, не можешь оставить меня ни на минуту! Впереди мост, сейчас высвобожусь и ухну в замерзающую реку…

Нет моих сил. Сегодня ты выжал из меня всю энергию. Экран разбит, 0% заряда. Отключаюсь.

Ужасы

Марьяна любила фильмы ужасов. Выключала свет, брала большую пачку чипсов, обнимала плюшевого слона. Вот уже год — только плюшевого слона. В самые напряжённые моменты стискивала его до боли в пальцах.

На экране были потоки крови, толпы упырей, визги и мольбы о пощаде. Плюшевый слон был безучастен. А Марьяна боялась поставить на паузу и дойти до туалета.

Наутро Марьяна просыпалась, пересказывала слону повороты сюжета. Слон молчал. Не высмеивал. Не устраивал злые розыгрыши по мотивам фильма. Не смотрел ужастик заранее, чтобы сильнее напугать.

Тихий плюшевый слон ей очень нравился. Гораздо больше чем тот, чей череп она зашила в его мягкое плюшевое нутро.

Уборщица

Крепкая, мужиковатая Люся позвонила в дверь.

— Дочка, ты? — пролепетала дряхлая хозяйка, открывая.

— Я Люся, бабуля. Меня вызвали у вас прибраться.

— Ой, дочка, я брошку потеряла. Память мужнина. Найдёшь?

— Постараюсь, — буркнула Люся, доставая тряпки.

Брошка отыскалась под шкафом. Золотая змейка, глазки-рубинчики. Зачем такая старухе? Люся оттянула кофту, пристегнула брошку к лифчику. Вскрикнуть она не успела.

— Нехорошо слепую старуху обворовывать, — сказал помолодевший голос. Гладкие белые руки сорвали с Люси брошку. — А убралась ты хорошо. Только вот тут пропустила.

Люся послушно затёрла капельку крови, взвалила на согбенную спину рюкзак и ушла, с трудом волоча старческие ноги.

Детский рисунок

Света примчалась за дочкой последняя. Воспитательница посмотрела укоризненно.

— Вы знаете, я тревожусь за Любашу, — сказала она. — Девочка рисует вот такое.

Она показала Свете лист, испещрённый чёрными звёздами в красных кружочках.

— А вот это семья.

Замалёванный красным лист, в белом круге три фигурки без глаз.

— Я думаю, её что-то беспокоит. Возможно, стоит поработать с психологом.

Любочка, голубоглазый ангелок, подбежала к маме.

— Ура! Пойдём домой скорее!

Света засобиралась. Малышка протянула воспитательнице листок.

— А это я вас нарисовала.

Краем глаза Света увидела на листе портрет воспитательницы. В пяти кровавых фрагментах. Стиснула руку дочери. Та невинно улыбалась своим мыслям.

Скоро опять придется переезжать.

Я — запускатель

Однажды в особом, «мерцающем» состоянии я уронил монетку. Через месяц увидел сон: монетку подбирает малыш, самокатчик выкручивает руль, сбивает девушку. Из-за перелома она ботанит и поступает на бюджет.

Я стал экспериментировать. Нарочно «мерцал» и ронял всякую мелочь. Мне показывали сны. Цепочки становились длиннее. Сложнее. Мрачнее.

Первая смерть. Одна — случайность. Две — совпадение. Три — тенденция…

Я перестал вызывать «мерцание». Оно накатывает само. Постоянно. Каждую ночь — цепочки кошмаров.

Я стараюсь ничего не запускать. Но идти по земле, не оставляя следов, могут только ангелы.

Сегодня ветер унёс мою кепку.

Не знаю, какую цепочку запустит дыра в моём виске. К счастью, я этого не увижу.

Питомец

Яу и Ми привезли на приём питомца.

— Анализы хорошие, вид здоровый, линька незначительная. Отклонений нет, — обнадёжил ветеринар.

— Вот, посмотрите, доктор, какой домик мы ему обустроили, — затараторила Яу и подсунула врачу экранчик. — Тренажёры, автоматическая кормушка, интерактивные развлечения…

— А этот поганец всё равно вольер ломает. Сбежать пытается, шумит и вопит ночами, — буркнул Ми. Облезлое недоразумение не стало его любимцем.

— Распространённая проблема, — согласился ветврач. — Молодой самец, гормоны. Но есть несложная операция, которая снимет ваш — и его — дискомфорт. Это даже гуманно.

Все трое посмотрели на гравипереноску.

***

Алексей, тридцатидвухлетний землянин, не понимал, о чём говорят похитившие его кошкомонстры, но ему сразу стало не по себе.

Несобранный

— Ну что, пойдем, что ли? — спросил я всю честную компанию.

— Пойдем, — согласилась та, что слева.

— А я бы ещё посидела, — возразила та, что справа.

— Я не наелся, — занудил наш ненасытный товарищ.

— Дайте хоть умыться, — попросила одна из близняшек.

— Я с тобой, — сказала вторая.

— Как обычно, рука руку моет, — вздохнул я. — Ну пойдемте уже наконец.

Трудно вот так встать и собраться существу, точно пазл составленному из кусков чужих тел.

Ручка

Алиса вбежала в дом вся всклокоченная. Муж заливисто храпел на диване.

— Эдик! — завопила она. — Эдик! Проснись!

Эдик кое-как разлепил глаза.

— Где Петенька? — Алиса попыталась встряхнуть мужа.

— Где-где. На кухне, конечно, мультики смотрит.

— Какие мультики? Какие мультики?! Он что, опять нашёл карандаши?!

— Нет, нет, — понизил голос Эдик, мгновенно проснувшись. — Ты же знаешь. Мы всё сожгли после того случая.

Он вдруг застыл и вцепился в волосы.

— Ручка. Я не убрал шариковую ручку!

Эдик кинулся на кухню. Мальчуган четырёх лет разрисовывал папин ежедневник динозаврами и напевал: «По улице ходила большая крокодила».

Алиса дрожащей рукой задёрнула штору. Крокодила действительно ходила. И даже не одна.

Аниматор

— Какой-то стрёмный аниматор, — шепнул жене Вова. — Костюм облезлый, зубищи…

— Мальчишки обожают монстров, — отмахнулась Саша. — За полторы тысячи могло быть и хуже. Дети заняты, чем ты недоволен?

Взрослые праздновали в беседке, а малышня тусовалась снаружи.

— Но они орут, — заметил Вова, передавая тестю блюдо с шашлыком.

— Они всегда орут. — Саша улыбнулась куме: та поднялась сказать тост.

— Обычно не так… — Вова пытался подобрать слово, — отчаянно…

Кума, которой открылся вид за пределами беседки, побледнела.

Возле Саши возник прыщавый студент в костюме супергероя с поролоновой мускулатурой.

— Здравствуйте. Я Костя, аниматор. Еле нашёл вашу беседку. Кто тут у нас именинник?

— Погодите, а с кем тогда…

— Мама-а-а-а!

Батон

Парень шёл по площади. Длинный дутый пуховик песочного цвета, в руке батон. Зима, пар изо рта, серость в белую крапинку.

Послышались аплодисменты крыльев. Множество голубей кружило, нацеливаясь на батон.

Парень замахал руками. Но птицы были настолько голодны, что ни на сантиметр не изменили траекторию, не нарушили боевого построения.

Парень спрятал хлеб под мышку, ускорил шаг. Слишком поздно он осознал, что пуховик у него совершенно батонного цвета. Первый клюв легонько тюкнул в спину. Второй, третий. Очень скоро от батона, пуховика цвета батона и того, кто был внутри пуховика, не осталось и мокрого места. Не зря на площади стояла табличка «Покормите птиц».

Цыплят по осени считают

Цыплят по осени считают. Цып-цып… цып-цып… По двору бегают золотистые комочки. Я пью горячий чай с травами. На ногах толстые вязаные носки. Совершенно безумные, из ярких остатков пряжи: полоска красная, полоска белая, зелёная, коричневая, белая, синяя… Тихо, уютно. Цып-цып…

Солнце садится. Так не хочется никуда идти. Но моих цыпляток надо собрать, посчитать и переправить. А мне пора за новой партией.

Ставлю кружку на стол, распрямляюсь, хрустя старыми косточками. Цып-цып! Тьфу ты, носки забыла снять. А то несолидно как-то.

Золотистые комочки надёжно спрятаны в мешке. На плече блестящая, остро наточенная коса. Осень. Время обострений и депрессий. Моё время. Пора собирать урожай.

Звезда Жизни

В чёрном беззвёздном пространстве неслись штурмовики.

— Первый, как слышно меня? — спросил Командир.

— Слышу нормально. Выхожу на цель.

— Вы уже видите Звезду Жизни?

— Вижу. Она огромная. Вы были правы, тут только таран, иначе никак.

— Вы отважный боец, — с чувством сказал Командир. — Второй вас догоняет. Если одного таранного удара не хватит, Второй довершит начатое вами дело. Важно пробить внешнюю сферу, дойти до ядра, иначе Звезда Жизни будет расширяться и расти, пока не заполнит собой всё пространство!

— Я готов, — отозвался Второй.

— Удар через пять, — объявил Первый, — четыре, три, два, один…

— Стойте! — просигналил Третий, но Первый уже впился во внешнюю сферу Звезды Жизни. — Стойте! Нас обманули! Таранить нельзя!

— Третий, приём! — отозвался командир. — В чём дело? Первый выполнил удар, Второй заходит на цель. Что значит «таранить нельзя»?

— После удара Звезда Жизни не разрушится! Она вберёт в себя штурмовики, и тогда запустится процесс! Она пожрет всё…

— Я Второй, иду на таран!

— Второй, стойте!

— Три, два, один…

— Всё равно уже поздно. Нас предали. Двойной таран.

— Откуда информация? — требовательно спросил Командир. — У меня приказ. Третий, ответьте.

— Какая теперь разница? Звезда Жизни уже начала деление. Вы разве не видите?

Видели. Но ничего не могли сделать. Процесс запущен, и его невозможно остановить даже сотней, даже миллионом идущих на таран штурмовиков. Звезда начала расширяться и расти. Этим она и будет заниматься ближайшие девять месяцев.

Ингредиент 4. Стакан махрового фэнтези

Недопетрик

Превозмогая одышку, Недопетрик влез на Убийственную вершину и с криком «Я ненавижу тебя, Мираба!» бросился вниз.

Что его так довело? Несчастная любовь? Или позор, который не удалось смыть чужой кровью и пришлось смывать своей?

На самом деле, он проспорил. Проспорил бездарно и вчистую. И теперь надо выполнить задание победительницы. Мираба похлопала ресницами-опахалами, повела белоснежными крыльями и невинно произнесла: «Ты же ещё не прошёл инициацию? Вот тебе и задание».

Недопетрик ненавидел свои крылья, за которые получил столь же ненавистное прозвище. Жалкие, куцые, серые. У Мирабы — широкие, лебединые. У сверстников — огромные, орлиные. Даже у младшего брата — острые, соколиные. Среди сотен и тысяч подростков Привершинного гнезда один Недопетрик не уродился. Завидовать другим бессмысленно, сетовать на судьбу глупо, наращивать дорого и поздно. Лучше бы бескрылым на свет появился, зато без комплексов и притязаний.

Но спор — дело чести, и обещание надо выполнять.

Превозмогая одышку, Недопетрик влез на Убийственную вершину и с криком «Я ненавижу тебя, Мираба!» бросился вниз. Крылья-обрубки сделали несколько взмахов. От ужаса и страстного желания жить проснулись инстинкты, о которых Недопетрик и не подозревал. На коротких крыльях не особо улетишь, но получалось хотя бы кособоко планировать.

«Я прошёл? Я прошёл инициацию? Неужели стану полноценным крылатым? Неужели получу права полёта и гнездования?»

Он отвлёкся, и неуклюжее планирование превратилось в красивое отвесное падение. Так глупо умереть всего в шаге от прав крылатых!..

…Лебединый взмах! Плавный спуск в её объятиях. Мягкая посадка. Охи, аплодисменты родных (когда она успела всех созвать?). Слёзы радости на глазах. Ухо щекочут ресницы-опахала. И тихий-тихий шёпот: «А я тебя люблю, Недопетрик».

Тёмный Властелин

Тёмный Властелин попивал из высокого стакана что-то тёмное и посматривал в хрустальном шаре полуфинал по скоростному дамплингу. И тут ни с того, ни с сего ворвался в его обитель зла Воин Света.

— Выходи на бой, злодей!

Тёмный Властелин поднял на героя усталые глаза.

— Ноги вытри, невежа. Учишь их, учишь!

— Ты мне зубы не заговаривай, — вскричал Воин Света. — Бери меч и сражайся, как мужчина!

— Ну во-первых, ты приёмные часы видел?

— Э-э-э…

— Вот тебе и «э-э-э». Заходишь в портал «Цитадель», выбираешь соперника, смотришь свободные окошки. В этом месяце у меня всё расписано, но если тыкнешь колокольчик, тебе будут приходить уведомления. Вдруг чума или холера. Записи иногда отменяются.

— Погоди, какие окошки, какой портал, куда уведомления? — растерялся Воин Света.

— На могилку, дружок, на могилку, — пояснил Тёмный Властелин.

И выстрелил отравленным дротиком из мощного металлического браслета. А вы думали, зачем тёмным властелинам все эти блестящие кожано-шипованные цацки?

— Учишь их, учишь, — по-стариковски закряхтел Тёмный Властелин. — Ну вот, из-за этого сиволапого такой дабл-дамплинг пропустил!

Злодей сплюнул на шкуру снежного гримура, расстеленную под костяным троном, и позвал:

— Эй, прислужники, уберите это.

Из дыр и щелей выползли крысоподобные существа и потащили тело Воина Света из покоев хозяина.

— Стражников казнить, набрать новых, побдительнее. И на подходе к за́мку поставить щит с моим графиком работы!

Тёмный Властелин вздохнул, покачал стаканом с уже почти тёплым напитком. И вспомнил, что он вообще-то никому ничего не должен. Зашёл в «Цитадель» и одним махом отменил ближайшие записи.

— Прислужники, смена плана. Поставить щит, что я в отпуске. До двадцать восьмого! Нет, до пятого числа. Улетел на море.

Тёмный Властелин оборотился чёрным вороном и улетел отдыхать на чёрную луну. Там есть отличное, тихое и безлюдное Море Вечного Спокойствия.

Бросок D20

Никогда Валера, сорокалетний маменькин сынок с залысинами и пузцом, не думал, что придётся ему кого-то геройски спасать. А вот поди ж ты!

Всё началось в клубе настольщиков, куда Валера сбега́л по выходным. Он принёс приятелям свою фирменную шарлотку из паданцев (одну испёк себе и матушке, другую — консьержке, которой маман задолжала, третью — для клуба настольщиков. Представляете себе Валерин круг общения, да?). Вот шарлотка уже съедена, и второй час идёт битва не на жизнь, а насмерть. Битва с монстрами-людоедами, нарисованными на карточках, за несметные богатства — горсти разноцветных фишек.

Нашему лысеющему герою предстоит нешуточная схватка. Чудище рогатое, мощное, как питбуль, щетинится изумрудной шерстью. Пасть раскрыта, клыки окровавлены. У когтистых лап бесформенной тряпкой лежит мёртвое тело, а рядом фигуристая девица прижимает руки к роскошной груди, приоткрыв пухлые губы в крике ужаса или мольбе о помощи. Валера весь дрожит, предвкушая победу. Он излюбленным приёмом (который даже на региональном турнире никто не мог повторить и перебить) бросает двадцатигранный кубик. Кубик подпрыгивает на игровом поле, и каждый его «цок» сладостно отдаётся во всем теле мастера настольных поединков…

Вспышка. И тьма! Лампочка лопнула, что ли? Чем-то пахнет противно и зловеще, слегка дует холодный влажный ветер, шевеля редкие волоски на плеши. Странные, урчащие звуки, которым место в фильме ужасов.

Валера привстаёт со стула. Да это не стул, а склизкий камень! Под ногами что-то гадко хрустит.

Валера нащупывает слегка нагретый его задом камень. Под пальцами оказывается знакомый кубик. Машинально стиснув его в кулаке, Валера ищет стены. Слюнит палец, проверяя, откуда дует свежий ветер. Начинает медленно и тихо красться туда, где должен быть выход. За сорок лет жизни с маман бесшумной поступи научиться нехитро.

Кто-то вскрикивает. Женщина, совсем недалеко. Урчание становится громче. Потом к нему прибавляются треск и чавканье. Протяжный, отчаянный женский визг — всё ближе, ближе…

Бац! Девушка врезается в Валеру. Глаза уже привыкли к темноте, но наш герой успевает заметить только внушительные объёмы груди и мультяшно-узкую талию. Зато монстра позади девушки он видит во всех подробностях. В точности как на карточке. С кровавой харей и куском мужской руки в пасти.

— Бежим!

Валера решительно хватает девушку за руку и тащит к выходу. Та плачет, спотыкается, но хотя бы не визжит. Монстр остаётся в логове: ему есть, чем поживиться. Не осматривая фентэзийные красоты местности и ожерелье разноцветных лун, Валера включает логику безысходности и своим знаменитым финтом бросает двадцатигранный кубик.

Вспышка! Тьма… И он снова в клубе настольщиков. Ровно посреди игрового поля. Грязь и кровь с его подошв в один миг измазывают карточки и фишки.

Валера смотрит на товарищей, ищущих на полу оброненные челюсти. Прослеживает их взгляды, поворачивается — и видит рядом с собой фигуристую визгунью.

***

— Мама, это Ианнора, и она будет жить с нами.

Пожалуй, только так у Валеры могла появиться девушка. Как думаете, есть у него шансы?

Царевна-лебедь

Алине снилось, что она птица. Не просто птица, а величественная, ослепительно-белая лебедь. Что она скользит по глади реки, раздвигая грудью лилии, что в каждой бусинке воды отблёскивает луна, что вот-вот из-за прибрежных зарослей покажется её могучий жених, царевич с плавным изгибом шеи и надёжными белыми крыльями.

— Э, девка, смотри, куда прёшь!

Алина вздрогнула. Очнулась. Сон резко оборвался, проезжающая мимо машина окатила её из лужи. Оказалось, девушка шла по узкому тротуару. Место было знакомое: Алина каждый день брела по этому же маршруту на работу. Только вот время было неподходящее: дождливая ноябрьская темень. Да и одежда тоже неудачная: пальто поверх тонкой ночнушки и протекающие кожаные полусапожки.

Девушка выругалась и отскочила от очередной грязной волны. Впрочем, особо отскакивать было некуда, разве что прижаться к облезлым воротам гаража.

Чавкая полусапожками, Алина развернулась и потопала домой.

Этот эпизод лунатизма был уже не первым за год. Постоянно снился чарующий, вдохновенный сон о реке, о лебеде, о лилиях, а потом девушка просыпалась неведомо где, и хорошо ещё, что пока обошлось без печальных последствий.

Алина понимала, что так больше не может продолжаться. Если она и дальше будет лунатить, то рано или поздно попадёт под машину или в лапы какого-нибудь извращенца. Либо загремит в больницу с воспалением чего угодно.

Она уже обращалась за психологической помощью, но ей ничего путного не сказали. Предположили, что эти эпизоды, возможно, следствие постоянного стресса на работе, прописали фиточай и снотворное. Но теперь Алина уже боялась засыпать.

Девушка вернулась домой. Закрыла дверь на все щеколды и замки, а ключ положила в вазу на верхней полке шкафа. Скинула с себя мокрое и грязное и набрала такую горячую ванну, что едва хватало сил терпеть. Расставила на бортике свечи, капнула эфирного масла в пиалку с солью. Легла. Расслабилась.

Опять пришло видение. Чёткое, как никогда. Из-за камышовых кулис показался могучий царевич-лебедь. Он плыл прямо к ней, на голове его сверкал серебряный венец.

— Я давно тебя ждал, моя царевна.

— Я не царевна. Я просто Алина. Днём я организую видеоконференции и клепаю презентации, а ночью блуждаю во сне по опасным местам.

— Ты царевна. И ты никогда не была так близка к преображению. Ведь сегодня я наконец увидел тебя.

Алина промолчала. Нет смысла разговаривать с плодом своей фантазии.

— Царевна, я боюсь, что у нас мало времени. Ты становишься прозрачной, а значит, почти потеряла связь с Лилейной рекой. Чтобы остаться здесь, ты должна преобразиться.

— Я не умею. Я не знаю как. И сомневаюсь, что мне вообще это нужно, — забормотала Алина, чувствуя, как дрожит голос.

— Ты царевна-лебедь, моя наречённая, моя долгожданная. Ты мистический дух Лилейной реки. Неужели ты не хочешь окунуться в волшебство луны и забыть о своём блёклом и нелепом мире?

— Не знаю… — прошептала Алина. — Такого не бывает. Это просто сон.

— Это будет больше, чем сон, если только ты поверишь.

Царевич качнул изящной шеей, коснулся клювом её руки. Вокруг завертелись листья, лепестки, капли, и вот вместо лебедя на глади воды стоял царевич, источающий бледный свет. Он протянул Алине руку. Та поколебалась, задула свечи на бортике ванны. Ароматный дым и лунный свет соткались в полупрозрачную мантию на её плечах. Алина поднялась и окунулась в прохладу летней ночи.

Они долго шли по лунной дорожке, по поверхности реки, по самым кончикам травинок. Беседовали тихо и спокойно. Он говорил что-то о преображении. Девушка кивала, хотя слушала скорее голос, а не слова.

Наконец они остановились.

— Ты готова стать моей? Навсегда остаться в этой летней ночи? — спросил царевич, заглядывая наречённой в глаза.

В его взоре было столько мольбы и любви, что девушка сказала:

— Да.

Царевич поцеловал её, взял за плечи и повернул лицом к яркому, режущему свету. Алина вжалась спиной в него и хотела вырваться, но царевич шепнул:

— Тогда нужно преобразиться. Не бойся.

Алина замерла. Бешено сигналя и не успевая затормозить, на неё мчалась огромная фура. Вспышка. Боль. Тишина.

На мокрый асфальт медленно опустилось одно-единственное белое пёрышко.

Два ослепительных лебедя в серебряных венцах уплывали в небо по гладкой реке.

Тайный поклонник

Так уж вышло, что мы с ней не совпали.

Серый типовой дом, вытоптанный и заплёванный двор. Я её видел, она меня — нет.

Серая школа, две тысячи человек народу. Она весело болтает на перемене с подружками, а я притулюсь где-нибудь в уголке и наблюдаю. Слушаю. Тихо радуюсь ей. Как играет на солнце русая прядка. Как блестят глаза и ровные зубы.

Старшие классы. Выпускной. Как она красива! Как она танцует… В весёлой, чуть хмельной (несмотря на запреты) толпе я — невидимка. Я ищу взглядом её одну. Эта причёска слишком взрослая, и хорошо, что растрепалась. Хорошо, что она вынула все шпильки и рассыпала крупные локоны по открытым плечам. Вот уже и рассвет. Празднику конец. Мы не совпали.

Как быстро несётся время. Она в институте на первых рядах, я — на галёрке, за колонной. Она блистает, я в тени. Она выпустилась, устроилась в крупную фирму. Я вижу её мельком: в транспорте, на улице, в парке. В том же вытоптанном дворе серой пятиэтажки. А потом — возле нового модного дома в престижном районе. Так уж вышло, что мы не совпали.

Годы текут сквозь пальцы. Вот она влюблена, потом она жена, чуть позже мать. А теперь уже и старуха. Вот она… умирает.

И только теперь она меня видит.

Так уж вышло, что мы с ней не совпали… во времени. Лет примерно на сотню. Ну ничего. У меня есть целая вечность, чтобы её завоевать.

Шаман

Шаман Ыхтейох ждал сегодня небесных огней, шатания сопок, чёрного солнца или ещё чего пострашнее. Племени он решил пока не говорить: если и впрямь светопреставление начнется, к чему зря народ тревожить? И так сами скоро всё узнают. А если узнают заранее, то либо потребуют от Ыхтейоха срочных мер, либо принесут его в жертву, дабы умилостивить Цытхекаука. Ха, наивные… Сурового бога племени так просто не задобрить.

Почему же у шамана появилось такое дурное предчувствие? Потому что маска Цытхекаука в заветной яранге, куда запрещалось входить простым смертным, сложилась в редкостно гневную рожу. Ыхтейох вздохнул, облачился в шкуры и бусы, зажёг огонь на пахучих травах и мхах и принялся бить в маленький бубен, припрыгивая в ритуальном танце.

— Халтуришь, — буркнула маска. — Выше прыгай. Дрожи и ликуй, как полагается: с тобой божество разговаривает.

Ыхтейох уже не впервые прибегал к этому приёму: бог племени становился милостивее, когда ему давали возможность немного побрюзжать и указать на человеческие несовершенства. Дальше можно будет лестью и уговорами узнать, чем Цытхекаук так недоволен. Так что шаман, хрустя суставами, стал плясать всерьёз.

— Вот это другое дело. Мне угодно говорить с тобой. Вы меня прогневали.

— Как так получилось, владыка наших судеб? Скажи, чем мы провинились? Мы постараемся искупить… — ох, опасное слово «искупить», ну да ладно, уже вылетело.

— У меня сегодня день рождения, а вы мне даже жалкой евражки не принесли… — плаксиво пожаловался бог.

— Но, сотрясатель земли и неба, в прошлом месяце у тебя уже был день рождения. Мы принесли тебе двухлетнюю олениху, самую красивую, в бусах и лентах, — задыхаясь от прыжков, осторожно возразил Ыхтейох. От травяного дыма начала кружиться голова.

— Ну и что? Я бог. А какой смысл быть богом, если даже не можешь устроить себе лишний день рождения? На радость верующим.

— О метатель небесных молний, ну ты бы хоть предупредил. Мы бы подготовились.

— А знамения я тебе посылал? Ты шаман или кто? А гадания по внутренностям лемминга и птичьему полёту? Или помёту?… Не помню, на чём вы там гадаете. А сны? Ты ведь должен уметь их читать! Курсы повышения квалификации по тебе плачут… Короче, намёков было много.

Ой, плохо дело: Цытхекаук начал сыпать неизвестными словами, маска мелко затряслась и зашевелила моржовыми зубами и оленьими волосами.

— О многомилостивый и всепрощающий, пожалей меня, тупоумного, и пощади весь твой народ! — возопил Ыхтейох и бухнулся наземь, чтобы немного перевести дух. — Ведь если нас не будет, кто станет возносить тебе хвалы? Кто станет в тебя верить? Кто станет подпитывать тебя жертвами и молитвами?

Маска на стене надула губы.

— Короче, — буркнул Цытхекаук. — Хочу, как у всех порядочных богов. Менгир какой-нибудь. Круг камней. Можно алтарчик или храмик. Истукана кривобокого (я представляю себе ваши художественные способности и многого не прошу). Примеры и чертежи пришлю тебе в фазу быстрого сна. И не смей потом говорить, что не запомнил.

— Ты воистину мудр, о великий Цытхекаук. Мы всё сделаем в меру наших сил, и слава твоя преумножится, и к твоему капищу стекутся народы, и будут восхвалять…

— Ладно, ладно. — Маска сверкнула глазами и пыхнула дымом из ноздрей. — Конец связи. Спи внимательно.

Ыхтейох для верности подождал с минуту, потом поднялся, отряхнулся. Вышел из заветной яранги. Подходили соплеменники, кланялись, говорили уважительные слова, подносили угощения. Шаман степенно принял их подарки и по привычке начал танец смирения и благодарности небу.

Медленно кружась вокруг своей оси, Ыхтейох вдруг подумал, не податься ли в оленеводы или охотники. На многие дни пути в любую сторону от их стойбища лежала однообразная тундра, ровная, как ледяная корка на озере. И ни единого валуна для сооружения приличного алтаря или хотя бы менгира.

Лабораторка

Ёгрияр проспал. Так ужасно проспал, а сегодня последний срок сдачи лабораторной работы по мистическим существам.

— Куть-куть-куть, — канючил парень, подзывая носки.

Носки спрятались под кроватью и грозно рычали. Ладно, альфары с ними, с носками, под мантией всё равно не видно, есть они или нет, но вот сама мантия! Сама мантия расположилась на люстре гигантским нетопырем и спускаться не собиралась. Пока Ёгрияр выстраивал башню из стульев, чтобы дотянуться до люстры, парадная мантия (накануне выстиранная и любовно выглаженная, предназначенная только для таких особых случаев как экзамены, встречи с директором или знатными особами, либо похороны нерадивых сокурсников) перелетела на шкаф и хорошенько извалялась в толстом слое пыли. После чего чинно опустилась на стул и замерла, довольная собой.

Студент выругался и полез в шкаф за обычной мантией, но её на месте не оказалось. На месте была табличка «Ушла на 15 минут».

Ёгрияр наконец начал немного соображать. Вещи не могут пакостить сами по себе. Кто-то их заколдовал. Кому это надо? Дуракам-сокурсникам, которые не нашли лучшего времени для розыгрыша? Хулиганам-соседям, которые только и ждут, когда Ёгрияр ослабит бдительность? Молодым преподавателям, которые ещё не забыли разухабистое студенчество и тоже любят пошутить? Но эти вопросы второстепенные. Теперь сонный мозг наконец разогнался до нормальной скорости и нашёл самый важный вопрос: где волшебная палочка?

— Куть-куть-куть, — снова занудил парень, в отчаянии мотаясь по комнате и переворачивая всё на своём пути.

Скромное жилище холостяка теперь напоминало сцену магического боя — хоть картину маслом пиши. Палочка не отзывалась, мантия не возвращалась, носки начали грызться друг с другом за первенство. А сегодня последний срок сдачи…

Ёгрияр вцепился в волосы. Лабораторная! Ведь он поставил стеклянный сосуд «аист» на тумбу возле выхода. Сосуд разбит, значит… Значит, эксперимент номер тринадцать на свободе!

Проклятья Ёгрияра были слышны всем трём этажам студенческого общежития. Некоторые засони и прогульщики на всякий случай спрятались под столы, чтобы не отхватить ненароком. Но им ничего не угрожало: ведь палочку Ёгрияра кто-то стащил. И парень уже догадывался, кто именно.

С лёгким хлопком посреди сцены магического боя появился сияющий обруч. Он покачивался, заполнялся, преобразуясь в диск, в подобие шара, а потом яйца. Скорлупа яйца треснула, и изнутри вышла Миара, староста, отличница, зануда и не сказать, чтобы красавица, но всё же девица, перед которой сидеть на полу в одном исподнем как-то непристойно.

— Где тебя носит? Шиммаис рвёт и мечет! Одевайся быстрей, хватай свою работу!

— Это… — запнулся Ёгрияр, ища, чем бы прикрыться. — Всё сбежало… носки, и мантия, и палочка…

— И лабораторка ускакала от тебя? Что за глупые отмазки? Скажи ещё, что альфары съели.

— Да нет. Видно, плохо закупорил вчера… А может, и альфары пробку вынули.

Миара побледнела.

— А кто у тебя был?

— Виердук.

Староста открыла рот. Закрыла. Выхватила палочку, точно кинжал, заозиралась по сторонам, ожидая, что сейчас придётся отбиваться. Нападения не было. Стояла мёртвая тишина.

— Ёгри, ты сиди, не двигайся, ничего не трогай. Я смотаюсь за Шиммаисом. Туда и назад.

Создатель виердука отважно кивнул. Оставаться с этим существом наедине хоть минуту… Но Миара была права.

Девушка исчезла в сияющем яйце-шаре-диске-обруче. Ёгрияр сидел, не шевелясь, и с ужасом представлял, что с ним будет. Или что ему за это будет.

Но на самом деле, мог бы за себя особо не бояться. Потому что виердук был не дурак и нашёл себе идеальное убежище. В кармане Миары. То-то будет радости всему университету.

Узники легенды

Идиоты эти смертные. Навыдумывали слезливых легенд, сложили песни, поверили всей душой. А отдуваться мне. И Оре.

Её легкие стопы скользят по воде, не оставляя кругов. Пальцы ног так нежны. Она на вид хрупкая, точно пена прибоя, но на самом деле могучая, как все дети воздуха. Я плыву вслед за ней, я вижу её сквозь тонкую пленку воды, но не могу коснуться. Почему смертные считают, что трагичная любовь — самая красивая?

Ора садится на волну и едва покачивается в такт. Столько лет этих тайных свиданий. Столько запретов моего отца и её матери. Столько боли и жажды недостижимого.

Ора расплетает длинные золотые косы. Как я хочу погладить их, погрузить в них лицо, утонуть в их запахе. Но я не могу утонуть. Я Нар, сын морского царя, старший из семи братьев, а значит, наследник престола. Она Ора — дочь утренней зари, и ей негоже якшаться с бледным лягухом вроде меня. Но из-за чьей-то досужей выдумки мы любим друг друга.

Она почти прижимает ладонь к поверхности воды. Почти. Всегда, всегда остаётся незримое расстояние. В один золотой волосок. Я почти прикладываю к ней свою ладонь, зеленовато-прозрачную, с другой стороны. Расстояние в два волоска. Как это много!

Ора берёт перламутровый гребень и проводит по волосам. Раз, другой. Она точно русалка. Ещё и поёт. Отец предлагал мне выбрать любую из тысяч русалок, только и мечтавших стать морской царицей. Но будь я сто раз бог и наследник престола, я бессилен перед слепой смертной верой в трагичную любовь, бессилен забыть Ору и отдать своё сердце другой. А Ора бессильна сыскать себе сына ветра и жить легко и счастливо в поднебесье.

Ора поёт и гладит пряди гребнем. В легендах этого нет, но от вечных слёз и метаний у моей недостижимой ужасно лезут волосы. А когда они падают с её изящной головки, то уже могут преодолеть разделяющую нас роковую грань. Я собираю их и уношу на дно, в тайную пещеру. Этой некрасивой подробности не место в возвышенной истории о трагичной любви, но я надеюсь, что именно поэтому она станет нашим спасением.

Ора заплетает косу. Почти ложится на воду. Почти касается губами моих губ. Слова слышатся глухо, но я понимаю: ей тоже надоело ждать.

И я решаюсь. Волосы ведь очень прочные. И надеюсь, их прочности хватит.

Тонкая золотая верёвка, которую я тайком от отца, братьев и даже от любимой плёл так много лет, проникает сквозь невидимую грань. Ора берёт её и принимается тянуть. С виду хрупкая и нежная, она может свернуть горы. И соединить на миг два разделённых мира.

Это медленно и мучительно. Всё тело, всё моё существо противится. Ора стонет от напряжения, я кричу от боли. Я потихоньку сдвигаю поверхность воды, врезаюсь в неё головой. Наконец… пробиваю нерушимую прежде грань, и выстреливаю в небо, как новорождённый дельфин. Грудь раздирает первый вдох, в ушах гудит надводный шум, глаза слезятся от яркого света, кожа пылает в рассветных лучах… я неуклюже взлетаю на золотой верёвке и тут же ударяюсь о навек отвердевшую для меня поверхность воды. Теперь я, как и Ора, не могу преодолеть эту грань. Я больше не наследник морского царства, а просто бледный лягух Нар, выбравший воздушный мир. А она навсегда моя Ора, что бы ни случилось. И мы больше не узники легенды.

Ора подбегает ко мне. Порхающие пальцы, мягкие ладони, нежные губы… и долгожданное счастье. А смертные пусть придумают историю повеселее.

Исход Эрьи

Начинался обычный день создательницы мира. Полупрозрачная, розово-жемчужная Эрья возлежала на облаках, отгородившись звёздным пологом от настырной зари. Но первый, самый бессовестный лучик нашёл крошечную щёлку в плотном бархате, добрался до мизинца богини и нестерпимо защекотал. Эрья отдёрнула ногу и перевернулась на живот. Впереди новый день её прекрасного мира, работающего, как хорошо смазанный механизм, а значит, богине в нём совершенно нечего делать. Не открывая глаз, Эрья начала выдумывать себе развлечение.

Чтобы хоть как-то спастись от вселенской скуки, она вот уже несколько тысячелетий устраивала тематические дни. То «День наоборот», когда время текло вспять, то, по просьбам верующих, день мёртвых, когда души усопших возвращались к родным из загробного мира, то день без памяти, в который Эрья совершенно забыла, кто она и где, и каждую секунду открывала собственный мир с восхитительным изумлением. Небольшие провалы в памяти у неё до сих пор остались, но богиня нарочно не разыскивала и не латала их: в жизни должно быть место удивлению.

Что же устроить сегодня? День гибридов, когда люди соединяются с животными в самых небывалых комбинациях? Стоп, это уже было. День закрытых дверей? День песни? Пусть целый день не говорят, а только поют… Нет, это быстро надоедает, как-нибудь в другой раз. А может, день немого прозрения? Пусть видят друг друга насквозь, но ни слова не могут сказать… Тогда назавтра устроим кровавый пир. Но от крови у неё каждый раз изжога. Нет, Эрья была милостивой богиней (это вам каждый житель её мира подтвердит), просто ей было невыносимо скучно. А скучающая богиня намного страшнее жестокой.

Эрья мысленно поворошила Ночные табулы. Это были глиняные таблички, существовавшие только в воображении богини и её верующих. В вечерней молитве любой человек мог предложить Эрье новый способ избавиться от скуки. И они старались, очень старались, молились страстно и выдумывали самые разнообразные варианты. Эрья ценила их изобретательность и инстинкт самосохранения. Люди пытались предложить что-то, что и богине будет интересно, и для смертных неопасно. Иногда получалось. А иногда нет.

«День тройного урожая, — прочитала Эрья. — Маленькие жадины. Вот устрою им разгрузочный день на одной воде. А то и потоп. Что-то многовато их развелось… Так, день за год. Неплохо, но зимой будет интереснее. День полётов. Хм, есть в этом зерно. Но тогда пусть тот, кто коснётся земли, сразу умрёт. Отложим в копилочку… А вот это дерзко! „Милостивая Эрья, попробуй ослепнуть на один день“».

Богиня протянула тонкую руку и выудила из бесплотной страны снов тяжёлую глиняную табличку. Повертела её так и эдак. Провела пальцами по шероховатой поверхности, цепляясь ногтями за клинописные углубления. Перед её мысленным взором тут же предстал молодой человек, совсем ещё мальчик. Русые кудри, пушок на подбородке, печальные голубые глаза. Сирота, подмастерье художника, который может превзойти своего мастера, и мастер это очень остро чувствует. Годится! Эрья улыбнулась и спустила изящные ножки с облачного ложа. Конечно, для людей зрение куда важнее, чем для богини, но это будет интересный опыт. И не для неё одной, о нет.

Эрья явилась своему замершему в дурном предчувствии народу, как являлась каждый день на заре. Она явилась всем и везде, но молодому художнику — особенно.

— Здравствуйте, мои искренне верующие, пылко меня любящие, мои дети, моё стадо! Сегодня мне понравилась Ночная табула подмастерья по имени Нан-Миорат. Подойди, мой мальчик и прочти.

Нан-Миорат, который по приказу мастера грунтовал холст, вздрогнул, медленно-медленно встал. Уронил кисть и, чувствуя на себе испуганные взгляды других учеников, направился к богине. Принял из её рук табличку, глубоко вздохнул и прочитал:

— «Милостивая Эрья, попробуй ослепнуть на один день», — прочитал он ровным, звучным голосом. Заставил себя взглянуть на милостивую.

Он умел ждать. А Эрья умела держать паузу. Маленький смелый мальчик! Наконец она сказала:

— Я вижу твою игру. Ты дерзок, ты мудр, ты готов к самопожертвованию. Ты знал, что мне понравится твоя смелость, ты знал, что за неё я и награжу, и покараю. Но покараю тебя лично, потому что именно для тебя так важно зрение. Именно тебе, а не мне или кому-то другому будет так плохо без него. Так смотрите же.

Эрья провела рукой перед лицом юноши. В воздухе остался перламутровый, непроницаемый след её руки, как мазок широкой кисти.

— Это моя тебе повязка. И ты не сможешь её снять всю жизнь. Ты больше никогда не будешь видеть.

Нан-Миорат стоял, не шелохнувшись. Только руки дрожали.

Эрья приблизилась и поцеловала его в лоб.

— А это моё тебе благословение. Не видя глазами, ты будешь прозревать больше и дальше других. Ты будешь здоров и счастлив и проживёшь в достатке долгий век.

Эрья мазнула рукой перед своим лицом и тоже ослепла на этот день. И вознеслась в облачные чертоги. А Нан-Миорат повернулся, нетвердым шагом пошёл в мастерскую и сказал в пространство:

— Мастер, дайте мне ступку и пестик. Я могу перетирать пигменты для красок.

Тем временем Эрья ощупывала ставшие незнакомыми стены своего жилища. У богини было много способов ощущать окружающий мир, и сейчас все чувства заострились, стали намного ярче и объёмнее. Эрья даже специально наполнила свой дом острыми углами, незнакомыми шершавыми и грубыми предметами, чтобы исследовать его было интереснее. Поиграв так полчаса и поставив пару синяков, она на ощупь двинулась к благоуханной чаше горячего источника. После омовения богиня покружилась в потоках воздуха и света, всей кожей ощущая небесные струны и созвучия лучей. Устала от упражнений, спустилась в свой небесный сад. Погладила все-все лепестки, насладилась ароматами. Потом опустилась в облачную пену и принялась перебирать нити бытия.

И что-то нащупала. Будто бы узелок, будто бы неровно заштопанная прореха. Что это?

Эрья проследила чуткими пальцами этот шов. Он был длинный, вертикальный. Даже не просто шов на ткани реальности, а заделанный проём. Прямоугольный, как раз в её рост. Богиня подцепила невидимую нить. Потянула. Шов пошёл волной, не желая поддаваться. Но Эрья была настойчива. Попробовала разорвать нитку, но та оказалась крепкой. Тогда создательница мира попросту перекусила её и принялась распарывать такой неприятный, но как будто знакомый шов.

И вот она оторвала прямоугольную заплату. А за ней была грань. Переход. Дверной проём. На Эрью накатила волна запахов и элементарных частиц. Чужих. И как будто знакомых.

Кто мог поставить в её мире, в её собственном доме такую огромную и незаметную заплату? Только она сама. И явно не без причины. Значит, за этой дверью что-то опасное. Враждебное. Но что может быть опасно для создательницы мира? Видимо, она позабыла о заплате после дня без памяти и не сочла нужным вспоминать. Боялась соблазниться и всё-таки сунуться в эту дверь? Значит, пока дверь была зашита, опасность не могла настичь богиню? Но теперь Эрья сама себя поставила под удар. Сама себя открыла неведомой и недоброй силе. И ещё слепая.

Богиня не могла снять перламутровую повязку. Зашить дыру заново она тоже не могла. Надо попытаться вспомнить. А уж завтра она заглянет в дверь. Или запечатает её снова, понадежнее.

Но опасность не стала ждать следующего утра. На закате нахлынула новая волна запахов: море, свежий ветер, что-то неуловимое, но явно мужское. Что-то знакомое. Эрья замерла.

— Ты всё ещё дуешься? — спросил низкий, приятный до мурашек голос.

Не поддаваться! Не таять, не млеть!

— Я ничего не помню, — сказала Эрья. Она не могла врать.

— Наконец-то ты высунулась из своей раковины. Я несколько эонов тебя ждал.

— Зачем ждал? — слабо отозвалась Эрья. Хрупкая плёночка блаженного забвения пошла бледными завихрениями, как стенка мыльного пузыря.

— Чтобы сказать «Прости меня», — произнёс он тихо, на ушко.

Тронул волосы, обнял за талию. Пузырь лопнул. Она всё вспомнила. Из-под перламутровой повязки скатилась слезинка.

— Если я скажу, что это не повторится, ты не поверишь. И это будет звучать жалко и совсем по-людски. Но хочешь, возьми с меня клятву? Я всегда буду твой. Да я и был твоим всегда. И до времени, и после него.

Эрья всхлипнула. Лёгкий мотылек клятвы сел на её плечо и застыл тоненьким рисунком на бледной коже. Мотылёк с бритвенными крыльям. И они оба это знали.

— Идём. Хватит покрываться плесенью в этой банке. У нас впереди целая вечность. Я так скучал! — Он потёрся щетинистой щекой о её гладкую. Повернулся взглянуть на маленький закупоренный мирок. — Я вижу, ты тоже скучала.

— Ты себе не представляешь, как сильно, — выдохнула Эрья.

И они шагнули через порог. Легкомысленная богиня без сожаления покинула мир, где провела столько тысячелетий в добровольном заточении.

А на следующее утро, когда Эрья не явилась запуганным подданным с первыми лучами зари, Нан-Миората подхватили на руки и с восторженными криками понесли во дворец правителя. Тот взял юношу к себе советником. Шли дни и ночи. Эрья не отвечала на молитвы, не являлась во всей своей славе и не принимала больше Ночных табул. А слава юноши с перламутровой повязкой росла и крепла. Он стал мудрым советником и даже военачальником. Его полюбила единственная дочь правителя. Со временем он мирно взошёл на трон и правил долго и счастливо ко всеобщему процветанию. В династии Миоратов раз в поколение рождается младенец с повязкой Эрьи на глазах и серебристым отпечатком её губ на лбу. А капризы взбалмошной богини остались только в страшных преданиях о каждодневных метаморфозах. Но о них будет рассказано в других параграфах нашего учебника истории для высокородной молодежи.

Писано Элиором Миоратом, Прозревающим Прошлое, в 1367 году по исходе Эрьи из мира

На своём месте

Вите не посчастливилось быть нескладным и худым вечным студентом. Библиотекарем второй категории. Неудачником. И к тому же, попаданцем.

Доставая из книгохранилища «Сильмариллион», он получил по затылку «Властелином колец» — вся трилогия в одном томе, — а потом ещё и «Хоббитом» вдогонку. Наконец, на парня рухнула стремянка. А очнулся Витя уже в тёмном гулком месте с неровным и очень холодным полом.

— Это у тебя чего? — спросил хриплый голос. Кажется, женский.

— Не знаю. Эльф, вроде.

— Доходяга какой.

Витю кто-то потыкал в бок.

— Ля, ля, шевелится. Спроси, как его зовут.

— Тебя как зовут, это, древний и прекрасный? — обратился к библиотекарю другой голос, потоньше. Точно женский. И очень скептический.

— Витя.

— Как-то коротко для эльфа.

— Виктор Эльвирович Загорянский.

Витя ненавидел своё так называемое «отчество», но другого не было. А что, может, его предки — исландцы? У них матронимы — это норма.

Скептический голос уважительно крякнул:

— Эльфирович. Ну тогда точно эльф, вопрос снят.

— Как тебя сюда занесло-то? — хихикнул третий голос, молоденький.

Новоявленный эльф ощупал голову, тело. Руки, принадлежащие женским голосам, без всякого стеснения помогли ощупать всё остальное. Эльфирович поспешно сел. Ничего, жить будет. Только шишка здоровенная на затылке.

Осмотрел пещеру и три любопытные чумазые мордашки.

— А сюда — это куда?

— В эвакуацию, — пояснила молоденькая.

Собеседницы напоминали смуглых и нечёсаных цыганок, с очень мелкими, острыми зубами и мускулатурой бодибилдера. Незнакомки носили весьма условные одежды, напоминающие купальники с юбочками. На мощных шеях болтались ожерелья из чьих-то клыков и когтей, в чёрные космы вплетены перья и косточки. Что за странные туземки, так чисто говорящие на языке Пушкина, Толстого и Виктора Эльвировича Загорянского?

— В какую эвакуацию? — пролепетал Витя, осматривая тёмный свод пещеры.

— В обыкновенную. Смотрю, тебя сильно приложило. Наши с вашими воюют который год. Всех орок и орочат эвакуировали в Старые Шахты, — пояснила молоденькая цыганка.

— Значит, военнопленный, — рассудила хриплая, с вытянутой мордашкой. — Отведём в медпункт, будет санитаром. А потом обменяем при случае. Вставай, Эльфирович.

Витя, сам не зная как, поднялся и пошёл за орками. Настоящие, всамделишные, взаправдашние орки и эльфы? Кровавые битвы и героические подвиги? Всё то, что провоцировало читательский запой, из которого парень выходил только в туалет и поспать?

Но погодите, в воображении Витя искусными ударами меча крошил врага направо и налево. Он был воином-магом высшего уровня, у него даже мышцы лица были мощнее, чем реальный бицепс библиотечного работника. Вот что значит неудачник до мозга костей! Только попал в мир эльфов и орков — и сразу же угодил в плен. А может, оно и к лучшему? С его данными всю войну пленником просидеть — это единственный шанс выжить.

— Слушай, Эльфир, — шепнула молоденькая, пока вся компания двигалась по узким пещерным ходам, — расскажи про вас. Как вы там живёте? Красиво у вас, да?

Все дамочки навострили и без того острые уши. И у Вити язык не повернулся сказать им правду.

— Красиво. Очень. Птиц полно, поют весь день… — пробормотал он.

— Птицы, — мечтательно вздохнула молоденькая. — Вкусные они. Да мы уже всех съели. Летающие крысы только остались, их так просто не поймаешь.

Витя закашлялся, и собеседница постукала его по спине. А потом погладила. Попаданца бросило в жар. С таким многообещающим намёком его не гладило ни одно существо женского пола. Наверное, потому, что из всех существ женского пола его спины касалась только мама и несколько участковых врачих.

— Да ты говори, говори, — подбодрила хриплая и нежно взяла чужака под локоток.

И нескладный Витя понял, что такой шанс выпадает раз в жизни. Он мысленно развернул многоцветные хвостовые перья, надул переливающийся зоб и завел такие трели, что орочьи дамы не могли устоять. Вскоре всё женское поголовье эвакуации, кроме совсем уж мелких орочат, увивалось за Эльфиром. Витя от такого внимания и обожания окреп, расцвёл и даже ухитрился значительно пополнить генофонд Старых Шахт. А что? Война — дело затяжное. Неизвестно, вернутся ли с неё бойцы и смогут ли предъявить претензии. А эльфы — тоже люди, и ничто человеческое им не чуждо.

Проект

— Рыбы по небу летают, жабы с дерева свисают… — бормотала молодая ведьма Анаис.

Перед ней на столе стоял масштабный дипломный проект. И даже в нескольких экземплярах. Макеты мира внутри пятилитровых стеклянных шаров. На прошлой неделе Анаис отправилась в лес в компании мужа. Фейван катил перед собой тачку, а ведьма пальчиком показывала, какая коряга, или какой участок мха, поросший грибами, или какой живописный валун ей приглянулся. Муж еле-еле припёр тачку в их скромный художественно кособокий домик, вдохновлённый картинками из невидимого журнала «Ведьма-хозяюшка».

Потом пошёл процесс отбора. Только пятая часть найденных природных материалов могла бы поместиться в стеклянный шар. И то, если заталкивать ногами. Но Анаис это не остановило, и она сделала несколько запасных вариантов дипломного проекта. Теперь шары в рядок выстроились на кухонном столе. Там же лежали остатки мха и лишаистых коряг, что затрудняло приготовление и употребление пищи. Но Фейван ни разу не пикнул, никак не выразил неудовольствия. Всё ради любимой.

— Нет, не то, — вздохнула Анаис, вдоволь налюбовавшись на стайку рыб, мурмурирующих среди ватных облаков. — И жабы это перебор. Ладно, пока пусть так.

Она обошла свои миры по кругу и выбрала самый беззащитный.

— Ехала деревня

Мимо мужика,

Вдруг из-под собаки

Лают ворота.

Он схватил дубинку,

Разрубил топор… — шепотом произнесла дипломница, и в прозрачной сфере началось бурное, суматошное движение.

— Нет, опять не то, — решила Анаис и перешла к третьему шару. — Птички уснули в пруду, мышки уснули в саду… — мягко напела она.

Фейван всунулся на кухню и тихонько предложил:

— Анечка, ты бы поела…

— У меня муки творчества, — с болезненной гримасой отмахнулась жена. — Я почти нащупала, не отвлекай. Вот родится идея, тогда поем.

Фейван что-то пробурчал, но Анаис не слышала. Впрочем, оно и к лучшему.

— Всё это было, было. Не хочу плагиатить, хочу своё. Хочу новое, свежее, оригинальное!…

Муж притащил ей стул и пуфик. Усадил жену. Та поморщилась.

— Ноет?

— Ноет, — хмуро ответила та. — Всё сильнее ноет. И накатывает.

Она посмотрела на красиво расставленные шары, на многообразные, но такие подражательские миры внутри.

— Знаешь, надо тут прибраться. Мне кажется, защиту всё-таки придётся отложить. У меня тут рождается проект посерьезнее.

Муж округлил глаза, охнул, заметался.

— Сумку нести?

— Неси, — скомандовала Анаис, часто дыша. — И повитуху вызывай.

Даже если у ведьмы диплом на носу, в первую очередь, она всё равно женщина, жена — и в очень скором времени — мать. И пусть диплом подождет.

— Ваня, тащи полотенца!

— Уже бегу, милая…

Сеттинг и Слава

Слава сразу понял, что его Выдернули в Сеттинг. Похвалил себя за предусмотрительность: курсы подготовки и первой помощи прошёл, и разные виды боя освоил, и не зря весь период звездопада спал одетым и с рюкзаком за спиной. Он осмотрелся. Лес, мягкая трава, приятный щебет птиц, незнакомые запахи в воздухе. Рядом лежал ещё один Выдернутый, тощий прыщавый подросток.

— Эй, вставай, — позвал Слава и потряс приятеля по несчастью за плечо.

Мальчишка долго не желал просыпаться, а когда всё-таки разлепил глаза, то заозирался с таким восхищением, что у Славы челюсть свело. Типичный мечтун. Отличная парочка: дохляк-мечтун и амбал-опасенец. Ха-ха.

— Серьезно?! Я попал в Сеттинг?! — воскликнул подросток и чуть не запрыгал на месте. Из одежды на нём были только трусы.

Слава вздохнул. Тяжело будет с этим слюнтяем возиться. Но хотя бы по-русски говорит. Ведь сюда кого угодно Выдёргивают, со всех концов света.

— Тебя как звать?

Сопляк замялся:

— Кеша.

— Вставай, Кеша.

— То есть, давай переиграем. Я не Кеша. Я Эдгар.

— Да хоть Турсунбек. — Слава потряс головой: ему послышался смех за кадром. — Пойдём искать цивилизацию.

Кеша-Эдгар сник. Даже в своём искрящемся щенячьем восторге он понимал, что идти по лесу голышом и босиком — вообще не вариант. А Слава на себя и на того парня не запасался.

Тут из-за неведомых деревьев вышла компашка оборвышей. Выглядели они смущённо, в руках сжимали кто дубину, кто щербатый кинжал.

— О, новенькие. Сдавайтесь, мы вас грабить будем, — сказал интеллигентный главарь.

Слава мрачно посмотрел на него. Покосился на Эдгара, который покорно поднял руки. Крякнул, сплюнул, завёл руку за спину и вытащил торчащую из рюкзака бейсбольную биту. Невидимый режиссёр в его голове пробормотал: «Отлично, ребята, нам нужен экшн».

— Ну что, разбойнички. Рассказать, по каким видам борьбы я КМС, или вы уже примерно прикидываете?

Оборвыши инстинктивно скучковались.

— На роль разбойника здесь больше подхожу я, — авторитетно заявил Слава, поигрывая битой. — Но у меня пока что всё есть. А вот этому птенцу дайте какую-нибудь одежду и обувь — и разойдёмся с миром.

Шайка поглядела на внушительного Славу, на его биту и, не сговариваясь, растворилась в лесу.

— Блин. Значит, пойдешь как есть.

Птенец опустил руки, приободрился и двинулся вслед за своим защитником.

— А тебя как зовут?

— Слава.

— Это Вячеслав или Станислав?

— Хэзэслав, — буркнул опасенец, зыркая по сторонам. — Тебя это прям так колышет?

— Слава так Слава, — согласился мальчишка. — Значит, пойду за славой! — скаламбурил он, но мужчина не оценил юмора.

Природа Сеттинга была на удивление милостива: ядовитых растений, пауков и змей здесь не водилось, растительность была умеренно съедобной даже в сыром виде, вода чистая, крупных хищников пока не попадалось. Тем не менее, птенец то и дело проваливался в канавки, натыкался на пни, спотыкался о корни. Ноги сбил себе, конечно, но не ныл хотя бы. Однако рот у него не закрывался.

«Эдгар» в подробностях рассказывал о своей малоинтересной подростковой жизни. О том, как мама записала его на танцы, а он хотел на борьбу и курсы выживания. О том, сколько он всего перечитал про Сеттинг, про тех, кто вернулся и не вернулся, про местную флору и фауну. О теориях, кто, и как, и куда Выдёргивает людей (ничего оригинального: тайное мировое правительство и мафия в заговоре с пришельцами). Обо всех сезонах этого бесконечного реалити-сериала и знаменитых персонажах мира Сеттинга, которых есть шанс встретить…

Слава слушал этого мечтуна вполуха и надеялся быстренько найти город, быстренько отыграть свою роль и вернуться, потому что на родном месте, в родной стране и эпохе его всё устраивало: начальник ценит, деньги текут, девушки любят. Он вовсе не хотел корчить из себя героя.

Наконец, добрались до первого хуторка. В огороде копошилась молодая селянка, видимо, тоже новенькая: кожа бледная, руки офисной фифы, даже ещё с маникюром, движения неуверенные. Как на этом огороде работать, она не слишком представляла, поэтому брала то грабли, то тяпку, то лейку и изображала бурную деятельность. Даже грядки обладали бо́льшим актёрским талантом и процветали вопреки стараниям новенькой.

— Здравствуй, добрая девушка, — окликнул её Слава.

В голове опять, точно в динамике, зазвучал голос: «Крупный план, жахнем химию!»

Селянка вздрогнула и вцепилась в передник. С этого эпизода может начаться именно её звёздная сюжетная линия. Проходных персонажей здесь не было, все получали свою долю славы.

— Здравствуйте, путники. — Она склонила аккуратную головку, покрытую дурацким белым чепчиком. — Чем вам помочь?

— Да вот этому птенцу надо бы одежду какую-нибудь и обувь, — махнул рукой Слава.

Девушка мельком глянула на Эдгара, но Слава заинтересовал её куда больше. Будто услышав подсказку невидимого суфлёра, она отёрла руки о передник, неуловимо изменила позу, посмотрела из-под полуопущенных век и томно проговорила:

— А взамен?

Птенец, которого её залп задел по касательной, закашлялся и покраснел всем телом, а бронированный Слава порылся в рюкзаке и нашёл толстую квадратную шоколадку с миндалём. Селянка охнула, как Робинзон при виде корабля на горизонте, и помчалась в дом искать одежду и обувь.

Слава велел спутнику сесть и показать стопы. Он как раз заканчивал обрабатывать и бинтовать кровавые мозоли на нежных ногах городского мальчика, когда девушка явилась с парой огромных сапог и комом тряпья неопределимого цвета.

Эдгар облачался в предложенные лохмотья, и тут из леса вышли давешние разбойники. Банда успела вырасти, теперь их было человек десять, и некоторые, судя по ухваткам, могли зарядить неплохой удар в нос. Интеллигентный главарь шёл будто бы неохотно, но похоже, невидимый суфлёр посулил ему что-то очень соблазнительное.

— Сдавайтесь, вы скоро будете окружены, — заявил главарь. Посмотрел на свою хилую армию, понял, что глупость брякнул, и поправился: — Сдавайтесь, нас больше и мы с дубинами.

— А мы в тельняшках, — заявил Слава, расстёгивая олимпийку цвета хаки.

Под ней и вправду была тельняшка, а Эдгар как раз напялил что-то полосатое и довольно шутовское. Селянка ахнула и схватила грозу тех, кого жизнь ничему не учит, — грабли.

— Девушка, шла бы ты в дом, — посоветовал опасенец, но у той горел в глазах огонь, достойный Жанны Д’Арк — или её костра.

— Отмашемся, — уверенно заявила она. — Я греблей занималась.

Гребля граблями… Неплохая придумка. Селянка и впрямь напоминала скульптуру девушки с веслом. Неугомонный режиссёр требовал экшна и крови, но разбойники попались нерешительные. Снова сгинули в лесу.

«С тобой никакого сериала не получится», — удручённо констатировал голос в голове Славы.

«Так удалите меня поскорее из Сеттинга», — подумал он.

«Нельзя. Рейтинги. Типаж у тебя подходящий. Да и вообще. Уплочено, так что наслаждайся».

Слава вздохнул. Посмотрел на задохлика Эдгара, на томную селянку, на лес, кишащий нерешительными до поры, до времени разбойниками. И принял решение.

— Так. Привал на полчаса. Поедим и пойдём клячу какую-нибудь искать для птенца. Ты, девушка, пойдёшь с нами, потому что эти огрызки ещё вернутся.

Славу кольнуло мрачное предчувствие, что в ближайшее время ему волей-неволей придется оберегать птенца, а то и тянуть за собой дамочку, которая себе уже в подробностях выстроила романтическую линию.

А режиссёр подумал-подумал и понял, что не выйдет из Славы героя плаща и шпаги, а из его сюжета — пафосной средневековой легенды. Зато, если поменять роли в этой парочке и сделать из мальчишки рыцаря, а из этого бугая — его верного оруженосца, то выйдет неплохой ситком. Крайне довольный собой, режиссёр дал указания сценаристам и суфлерам. Отличные будут рейтинги.

Задание на лето

Ненавижу домашние задания на лето. Весь год зубришь, после экзаменов расслабляешься, на каникулах гуляешь, отдыхаешь, а потом, накануне нового учебного года хватаешься за голову. Чары! Надо же было составить заклинание для воплощения животного или птицы!

Я возился всю ночь. Никак не желала воплощаться моя курочка. А живот уже урчал и молил о пропитании. И заклинания получались соответствующие.

— Абракадабра курогриль! — шёпотом восклицал я, размахивая волшебной палочкой. — Аста ла виста, чика! Дабл Чикен а-ля Бургер! Табак цып-цып!

Волшебная палочка плевалась искрами, стаканы подрагивали на полках буфета, соседи по общежитию ворочались во сне, а курица так и не желала объявиться на жароупорном коврике с магическими письменами.

— Бройлер он-файр, — в отчаянии бормотал я, едва ворочая языком. За окном занимался рассвет. — Ну пожалуйста.

Услышав волшебное слово, палочка вспыхнула, выпустила несколько дуг пламени на коврик и — о чудо! — в центре образовалось что-то, напоминающее птицу. Жар-птицу, если честно. Ощипанную, худую, больную.

Жар-птица переступила с ноги на ногу, мощно чихнула, и несколько золотых перьев опустилось на пол рядом со мной. Я чуть не заорал в голос. Ура! Я всё-таки не схлопочу неуд в первый же день учёбы! Или…

Птичка кашлянула ещё раз, из крошечных ноздрей вылетели раскалённые звёздочки, жалкое создание не успело сказать «ко-ко-ко», а уже полыхнуло ослепительным огнём. Я протёр глаза, пытаясь выгнать из них отпечатки света, и смахнул с лица остатки ресниц и бровей. На огнеупорном коврике лежала прекрасная тушка, обжаренная до румяной корочки. Вонь горелого пера смешивалась с ароматом гриля.

Я вздохнул. Порылся в тумбочке, нашёл соль, хлеб и перец. Надо поскорее слопать, пока не проснулись эти прожорливые халявщики.

Успел. Я уже обгладывал косточки жар-птицы, когда сокурсники начали продирать глаза и тянуться до хруста в позвоночнике. Я тихонько рыгнул, с сожалением сложил остатки птичьего скелета в центр магического коврика.

— Откуда так вкусненько курочкой пахнет? — превозмогая зевок, спросил один из соседей.

Я свернул коврик, прикрывая косточки, и спрятал в свою тумбочку. Начинался первый учебный день.

Он был очень длинным и унизительным. Выяснения, почему не сделал, попытки предъявить золотые перья как доказательство невиновности, жалкие оправдания и мольбы, неизбежный неуд и двойное задание на завтра.

А вечером меня ждал сюрприз. Тумбочка сказала «ко-ко-ко» и подозрительно чихнула. Вздрогнула. Осветилась на миг изнутри и завоняла палёным пером. Я побыстрее вынул из неё жароупорный коврик, развернул… И вместо косточек увидел прекрасную запечённую тушку. Соседи по комнате обступили меня, исходя слюной. Пришлось делиться.

А на следующий вечер я пригласил в нашу комнату препода по чарам. Она поводила носом, осмотрела жар-птицу-гриль и конфисковала для исследований и опытов. Как же, знаем мы эти опыты с разными видами гарниров и соусов. И знаем, какое жалованье нынче у преподов. Разве чуть больше нашей стипендии. Но хоть неуд исправила.

Карликовые и полноразмерные

Аредэль, эльфийка белой кости, процокала в супермаркет, ведя за собой карликового питомца. Тряхнула потрясающими серебристыми волосами, всмотрелась в ассортимент немолока.

В магазинчике «Слёзы Ирнадайла» всё было чистенькое, блестящее, рассчитанное на самый изящный вкус. Полированный мрамор пола, мерный говор стенных водопадов, мягкий свет розовых кристаллов. В отделе полезных сладостей даже небольшой прудик с мармеладными рыбками.

Аредэль прищурилась, изучая состав протеинового коктейля, мелкими рунами набитый на упаковке, и тут её отвлекли.

— О великолепная, в наш магазин нельзя с животными, — робко пропела миниатюрная продавщица Кеула с совсем короткими ушками. Сразу видно, чёрная кость.

Аредэль презрительно взглянула на низкородную.

— Рост моего животного всего локоть!

— Это не играет роли, о сиятельная, — потупилась Кеула. — Оно может навалить несравненную кучу, которая будет так же насыщать воздух нашего супермаркета, как и отходы полноразмерной особи.

— Покажите, где это написано, — вздёрнула бровь Аредэль.

Продавщица плавно повела рукой. На замшелой стене возле водопада клубилась стая светлячков. С интервалом в несколько ударов сердца насекомые перестраивались в новом порядке, рекламируя сегодняшние акции, призывая улыбнуться, «потому что за вами следит хрустальный шар», предупреждая, что пол скользкий, и — да — оповещая, что приводить в магазин животных запрещено.

— Пойдём, Зео, нас здесь не любят, — фыркнула эльфийка белой кости и двинулась к выходу.

Карликовый единорог лилового цвета засеменил подковками следом. Напоследок он обернулся к продавщице, заржал самым противным голосом и таки навалил ароматную кучу у самых дверей.

Кеула вздохнула, огляделась по сторонам, но фея чистоты только что упорхнула на обед, так что придётся справляться самой. Чуть не плача, низкородная принесла совок и тряпку. Такого позора не знали даже чернокостные эльфы.

Аредэль тем временем остановилась у магазинной коновязи, раскрыла волшебное зеркальце и тыкнула крошечный выступ на крышке. Пошёл эфир.

— Дорогие подписчики, я сейчас стою возле недавно открывшегося магазина «Слёзы Ирнадайла», и вы знаете, это действительно слёзы.

Карликовый единорог без остановки ржал, рыл копытцем землю и рвал уздечку, показывая, насколько он сильный и грозный.

— Меня и Зео только что выставили отсюда. Это возмутительно! Ноль звёзд! Абсолютно не юникорн-фрэндли!

Кеула, сгребая единорожьи яблочки на совок, постаралась стать ещё ниже и не поднимать головы. Она чувствовала, что сейчас на неё направлены гневные взоры подписчиков этой расфуфыренной высокородной. И естественно, сейчас Кеуле прилетит от начальства. Волшебный лещ, судя по нарастающему гудению, уже пикировал к её затылку.

— Больше ноги нашей здесь не будет, правда, Зео? — надула губки белокостная, обращаясь к лиловому любимцу.

Тот тоненько взвизгнул и встал на дыбы, перебирая ножками-спичками. Если бы Кеула не боялась очередного леща, она бы сплюнула. Тьфу ты, недоразумение с процентным содержанием единорога 0,04%.

Суетливое животное принялось скакать вокруг хозяйки, опутывая её ноги уздечкой. Аредэль кружилась, но никак не могла ухватить его за гриву, потому что продолжала вести прямой эфир.

И тут… истеричный визг карликового единорога оборвался.

— Ой. Прошу прощения, — глубоким голосом произнесла высокая, статная Миртэль, постоянная покупательница, спрыгивая со спины своего любимца. — Ничего не имею против карликовых пород, но вот Таэррис не выносит шума.

Роскошный тёмно-зеленый дракон облизнулся, выпустил облачко дыма и спокойно позволил пристегнуть себя у коновязи.

— Посиди здесь, моя радость, в магазин с животными нельзя. — Миртэль потрепала Таэрриса по холке. — Куплю тебе вкусняшку.

Дракон чихнул и выплюнул лиловый рог. Аредэль так и застыла, распахнув рот и волшебное зеркальце. Ноги спутаны опалённой уздечкой, огрызок лилового рога слегка перекатывается туда-сюда, пытаясь найти равновесие.

Низкородная Кеула совсем съёжилась, мазнула по полу тряпкой и поспешила исчезнуть из поля зрения Аредэль. А та стояла и ничего не могла вякнуть в защиту Зео, почившего в желудке дракона. Потому что есть чёрная кость, как у продавщицы Кеулы, есть белая кость, как у самой Аредэль, а есть алмазная кость, как, например, у Миртэль, хозяйки дракона Таэрриса. Который, вдобавок, не выносит шума.

Ингредиент 5. Одна пачка ведьмовства

Карьерные перспективы

Наталья Фёдоровна натягивала колготки Ванюше, параллельно успокаивая Соню:

— Ну наиграется и отдаст, Сонечка! Пойдём скорее гулять, там снежок выпал.

Садовцы разной степени упакованности толпились, толкались, неуклюже одевались, то и дело просили помочь. Только на площадке Наталья Фёдоровна смогла свободно выдохнуть. Облачко пара сложилось в толстую задницу, но женщина поскорее разогнала её варежкой, и повела детей лепить снеговика.

Облачко-задница было побочным эффектом её нового хобби. Воспитательница проходила онлайн-курс по некромантии (правда, без проверки, но в чате учениц её заклинания и зелья очень хвалили). Наталья Фёдоровна надеялась вернуть себе мужа, сбежавшего слишком далеко (но для любящей женщины могила — не преграда).

В последний месяц Наталью Фёдоровну стали беспокоить случайные выплески магии. Когда Ася отказалась обедать и устроила истерику, тарелка полуостывших щей чуть не вылилась девочке за пазуху. Тряпичный мишка, за которого подрались Серёжа и Егор, разорвался на двух совершенно одинаковых мишек. Канарейка в живом уголке, которая сдохла неделю назад, весело прыгала и насвистывала. Во многих подобных фокусах было больше пользы, чем вреда, но странности начали замечать и нянечки, и заведующая, а значит, слух мог дойти до отдела дошкольного образования. Видимо, скоро придётся Наталье Фёдоровне жить не двойной жизнью, а одинарной. Бросить постылую работу и полностью перейти на фриланс, «зарабатывать любимым делом», как сейчас модно. Может, оно и к лучшему?

Но на самом деле, работа была не постылая, и деток Наталья Фёдоровна любила, особенно Серёжу. Воспитанный, в меру шалун, и дедушка у него импозантный, на Зевса похож. Вот, кстати, лёгок на помине.

— Наталья Фёдоровна, вы всё хорошеете!

— Спасибо, Карл Петрович, — рассмеялась воспитательница, радуясь очередному полезному следствию своего хобби, лёгкому омоложению.

— Как мой озорник?

— Так здорово из пластилина лепит, прямо талант.

— Деда, я погуляю ещё пять минуточек! — попросил Серёжа, весь облепленный снегом.

— Ну поиграй, поиграй, внучок. А у меня к вам дело, Наталья Фёдоровна.

— Какое? — чуть покраснела начинающая ведьма. Всё-таки за двенадцать лет с мужем и пять без него отвыкла она от внимания противоположного пола.

— Вы же, говорят, во фриланс собираетесь уходить?

Воспитательница охнула и огляделась по сторонам. Дети увлечённо лепили снеговика, валялись в сугробах и играли в штурм крепости.

— Кто говорит? — шёпотом спросила она, и облачко пара превратилось в пугливую птичку.

Карл Петрович улыбнулся, подул на призрачную птичку и ответил:

— Да все говорят. Свиристели за окном. Галки в парке. Голуби на крыше. Про одну очень живую канарейку.

Наталья Фёдоровна опустила глаза… и обомлела. Карл Петрович был в крепких зимних ботинках, но когда он переставил ногу, на снегу остался чёткий след копыта.

— Знаете что, фриланс дело ненадёжное, — продолжал мужчина. — Если уж увольняться, то не в пустоту. А у нас как раз вакансия есть неплохая.

Наталья Фёдоровна затрепетала.

— Давайте обсудим вечером за чаем, — предложило воплощение то ли Зевса, то ли чего похлеще.

Сама не понимая как, воспитательница оставила ему свой номер и позволила поцеловать руку, укутанную шерстяной варежкой со снегирём.

Кажется, перед ней открывались прямо-таки волшебные карьерные перспективы.

Гадание на газете

У каждого важного человека должна быть придворная гадалка.

Эта сморщенная старуха была гадалкой высшего уровня, и потому служила оракулом сразу для нескольких глав государств. С самого утра телефон разрывался от звонков и сообщений. Она только тыкала «да» и «нет» почти не глядя. Наугад, значит. Профессионал всё-таки. Потом завтрак от личного повара, оздоровительные процедуры, видеоконференции, бесконечные звонки, сообщения, письма, обед, вопросы, вопросы, ужин, процедуры, спать…

Такая жизнь старушке, надо сказать, уже наскучила. Денег полно — девать некуда. Резиденция, бассейны, охрана — всего через край. А интереса какого-то нет. Радости жизни нет.

И попробовала она погадать самой себе.

Бабуля часто гадала на газетах. Могла и по куриным потрохам, и по руке, и на картах, и на кофейной гуще — разницы не было никакой, всё по предпочтениям клиента. Ну иногда ещё под настроение или для антуражу. А для себя на газетах: дёшево и сердито. Плюс, кровищу смывать не надо.

Гадание очень простое. Газеты — это много-много букв. Смотришь сквозь страницу, как на стереокартинку, и некоторые буковки вперёд выдвигаются. Конечно, не для всех, а только для самых мощных провидцев. Вот так и прочитала старуха: «Выйди в город».

Нагадала — выполняй. Не просто так тебя даром наделили.

Покряхтела гадалка, оделась в серое, надушилась, нарисовала брови и губы там, где остались только бледные чёрточки. Пошла, взяв газету под мышку.

«Оставь охрану», — велели буквы. А гадалке давно уже и самой эта охрана осточертела.

«Иди до перекрёстка, потом налево, сядешь на первый автобус». Гадалка в точности следовала указаниям. Интересно, кого ей сегодня суждено повстречать? Может быть, она станет свидетелем знаменательного события? Или что-то произойдёт с ней самой? Да что важного может ожидать придворную гадалку преклонного возраста?

Автобус довёз до остановки «Кондитерская фабрика». При фабрике был магазинчик с самыми свежими конфетами, о котором старуха и не узнала бы, если бы не газета. Потом по совету букв она с кульком конфет и батоном из соседней пекарни прокатилась на речном трамвайчике, покормила уток. Пожевала ириски первоклассными имплантами. Вкусно поела в семейной закусочной и полюбовалась закатом с балкона заброшенного долгостроя.

Напоследок заглянула в газету. И увидела там вот что: «Славно погуляли. Надо как-нибудь повторить». В эту ночь старуха вернулась домой усталая и счастливая. И целую неделю предсказывала только хорошее.

Скрипка Веселовича

— Гульнага, где моя скгипка?

— Не знаю, Роберт Карпович…

— Скгипка только что была здесь! Вы здесь убигались, мне чегез пятнадцать минут выезжать на концегт! Гульнага, немедленно отыщите скгипку!

Роберт Карпович начинал буреть и сжимать кулаки. Ещё немного, и он затопает ногами. Кроткая Гульнара убирала у великого маэстро Веселовича только месяц, но уже знала все его повадки, и в панике бросилась искать драгоценную пропажу.

— Ну что ты гоношишься, что гоношишься? — вступилась за девушку повариха, Евдокия Павловна, единственный на всём свете человек, который мог перечить виртуозу. — Зачем ей твоя скрипка?

— Зачем — не моя пгоблема! Вегните мне скгипку сей же час, меня ждут люди! Большая сцена! Аплодисменты и цветы!

— Уймись, уймись, батюшка, не распаляйся. Люди подождут, не впервой. И пиликалка твоя сейчас найдется, а Гульнара тут совсем не помощница.

Евдокия Павловна отложила поварёшку на керамическую подставку, налила в креманку молока и накрошила хлеба, вышла на середину гостиной. Пропев что-то малоразборчивое, она громко велела: «Домовой, домовой, поиграл — отдай!»

Зашумело, зашуршало. Всколыхнулись дорогие рельефные обои, зашатались медали, кубки и прочие награды в красном уголке, пошёл волной толстый ковёр.

Посреди комнаты явился кудлатый мужичок ростом по пояс музыканту. За спиной мужичок прятал скрипку. Роберт Карпович охнул и чуть сполз по стенке. Вбежавшая Гульнара прижала руки ко рту.

— Что шумишь, старая? — буркнул кудлатый.

— А ты почто тащишь всё, что плохо лежит?

— Уж и поиграть нельзя?

— А ты будто играть обучен? — наступала на него повариха. — Не твоё — не трожь!

Кудлатый вытер нос свободным кулаком и занудил:

— Не обучен я, консерваториев не кончали. А что ж, мы хуже людей? Трень-брень и всего делов.

Роберт Карпович заклокотал от возмущения, но повариха только цыкнула. Виртуоз булькнул и заткнулся.

— Отдавай чужую вещь, нечёсаный, а не то мелок от тараканов возьму.

Недорослик замялся, завертелся на месте и заканючил:

— Ну отдам, отдам, только это… Авдотья Пална, ну что ты мне, точно дитю малому, хлеб размоченный суёшь? Я ж взрослый мужик, хоть и не вашей стати.

Старуха хмыкнула, отставила креманку с молоком и хлебом, достала из стенного бара самую дорогую с виду бутылку. Роберт Карпович хотел было возразить, но сник под её непререкаемым взором.

Евдокия Павловна прижала бутылку к непомерной старушечьей груди и протянула руку за скрипкой. Волосатый в последний раз поглядел на соблазнительный инструмент и неохотно пихнул его поварихе. Та выставила перед собой бутылку, но не спешила отдавать.

— Чтобы такая ерунда была в последний раз. Ещё что утащишь — из-под земли тебя достану и мелок от тараканов знаешь, куда всажу?

Лохматый, не отрывая глаз от янтарного стекла, истово закивал.

— То-то.

Как только грязные пальцы с толстыми чёрными ногтями вцепились в бутылку, воришка исчез. Евдокия Павловна брезгливо отёрла ладонь о фартук и вернула скрипку хозяину. Тот дрожащими руками принял сокровище, стал качать и баюкать, что-то бормотать, точно испуганному младенцу.

— Поцагапал тебя, пагазит. Ну ничего, это шкугкой и лаком можно испгавить. А чехол увёл — не беда, у меня запасной есть, почти новый… Ты не сегдись, догогая, не гасстгаивайся, я коло́чки твои подкгучу…

Музыкант наглаживал бока скрипки тряпочкой из микрофибры, и она будто бы чуть слышно жаловалась любимому на грязные руки невежи и мужлана.

Евдокия Павловна откашлялась:

— Выезжать пора. Ужин в десять. И не опаздывать: у нас режим. Перед Гульнарой извиниться надо. И «спасибо» сказать не грех.

Роберт Карпович припал губами к морщинистой руке старухи, рассыпался в восторженных благодарностях, у Гульнары со слезами пытался вымолить прощение, чуть на колени не бухнулся. Обещал обеим прибавить жалованье. Такие вот они эмоциональные, творческие люди.

— Ну будет, будет, — проворчала Евдокия Павловна, проводила виртуоза до двери и помогла надеть пальто. Раскрасневшаяся Гульнара услужливо поднесла ему запасной чехол для скрипки и смычок.

Музыкант мирового уровня наконец откланялся, и стало намного тише.

— Ты, Гуленька, ступай домой. Хорошо убралась. На кухне я сама за собой протру, как ужин сготовлю.

Девушка была только рада покинуть жилище звезды классической музыки.

Как только за ней захлопнулась дверь, лохматый снова явился среди гостиной.

— Ну чего тебе ещё? — нахмурилась старуха.

— Так это… награду за посильную помощь и пособление…

— Ты свою награду получил уже.

— Не-е-ет, это от его музейшества. А пособлял-то я тебе. Сама звала, чтобы приструнить спесивца. Сама жаловалась: «Гуленьку загнобил совсем, уже пятая уборщица кряду! Мною, старой, помыкает, точно я девочка на побегушках». С тебя и причитается.

Евдокия Павловна пожевала губами, прикинула так и эдак, но решила, что домовой всё же прав. Достала из объёмистой гобеленовой сумки бутыль не такого дорогого, зато куда более крепкого напитка, столь милого сердцу русского забулдыги.

— Ну держи, заслужил. Сама гнала. Благодарствуй, и впрямь помог. Но смотри, не забалуй. С баловниками у меня разговор короткий, ты знаешь.

Домовой цапнул и эту бутылку, поклонился старухе до земли и исчез.

Евдокия Павловна глубоко и прерывисто вздохнула и зашаркала на кухню. Она жила на этом свете уже очень давно и ужасно устала от неслухов и грубиянов. Под её тяжёлым взглядом поварёшка сама впрыгнула в кастрюлю и принялась изображать бурную деятельность. В эту минуту Евдокии Павловне даже Папа Римский побоялся бы перечить. И сам Князь Тьмы подставил бы ей кресло и пододвинул пуфик под усталые ноги.

У Фриды

Что за чёрт дернул Зою переться к какой-то гадалке? В гадания она никогда не верила, но, видимо, ноябрьская безнадега и одиночество сожгли предохранительную схему в её мозгу. Она вообще-то искала мастера маникюра на сайте, и тут вылез рекламный баннер Цыганки Фриды. Тыкнула Зоя на него случайно. Ну или спонтанно, как спонтанно заполняется ненужными товарами тележка, когда приходишь в магазин «Всё для дома».

«Цыганка Фрида в 50 метрах от вас. Стоимость консультации: от 2000 руб. Услуги: гадание на суженого, отворот, приворот, расширенный пакет».

Загадочно. Но интригующе. И всего в 50 метрах. В соседнем корпусе, что ли?

Девушка нажала «Выбрать время». И как раз через десять минут было свободное окошко. Зоя решила, что звёзды сошлись, наскоро допила чай, навертела гульку на голове, натянула толстовку и кроссовки и выскочила в промозглый вечер.

Хрипловатый голос в домофоне, подъезд, чуть более загаженный, чем её собственный, непримечательная дверь. Ни намёка на то, что здесь творится что-нибудь мистическое. Разве что запах… Благовония? Южный жар, соль, и карамель, и кофе… Дверь раскрылась сама.

Внутри царил полумрак. Над головой что-то прошуршало и вскрикнуло, и девушка испуганно пригнулась. Только потом поняла, что это пролетел здоровенный попугай.

— Проходите, — послышалось из глубины квартиры.

Зоя послушно разулась и двинулась на звук сквозь занавеску из бус.

В следующей комнате тоже было сумрачно. Витражный абажур на настольной лампе, палочка-вонялочка в держателе. Две чашки и турка с кофе на столе. Вязаная скатерть.

Хозяйка была неотделима от интерьера. На ней была пёстрая вязаная шаль, будто продолжение скатерти, будто блики от лампы, обретшие объём. Красные губы, чёрные глаза, алые цветы в причёске, монобровь. Вылитая Фрида Кало. Видимо, Фрида — это псевдоним.

Цыганка, звеня браслетами и монистами, указала на мягкий стул. Зоя присела на краешек.

— Значит, так, — тихо сказала цыганка. — Ты веришь или проверять меня будешь?

— Э-э-э…

— Что ж, будь по-твоему. — Фрида прищурила глаз, поджала губы. — Двадцать семь, рассталась, нудная работа, депрессия, комплексы, желание написать бывшему, жалкие остатки самоуважения… Кот… нет, кота нет. Пока что. Мой прогноз — полгода — год.

Зоя широко раскрыла глаза. В смысле, жить осталось?

Цыганка будто прочитала её мысли.

— Нет, до кота. А пришла ты просто из интереса. Но особо тратиться не хочешь. Так что тебе базовый пакет, гадание на кофейной гуще за две тысячи.

Она указала на ожидающие чашечки и турку. Маникюр у Фриды был шикарный.

— Э-э-э. Да. Правильно. В точку.

— Удивлена? — выгнула монобровь женщина.

— Да. Но я рада, что на том сайте действительно предлагают свои услуги профессионалы.

Цыганка хмыкнула и разлила кофе по чашкам. Объяснила, какой рукой брать чашку, как покрутить, о чем думать, как переворачивать на блюдечко. Зоя выполнила её указания.

Фрида подвинула к себе и блюдце, и чашку клиентки. Внимательно вгляделась в узоры потёков.

— На суженого гадаем, значит.

У Зои поплыло и завертелось перед глазами. Неужто кофе был с какой-то гадостью? Комната стиснула девушку, по ногам мазнул чей-то пушистый хвост, сама цыганка, гадающая на суженого, тоже сузилась: теперь у неё была не только монобровь, но даже моноглаз и моногрудь. Зое резко поплохело, глаза заслезились, но она моргнула, и всё прошло.

— Что ж, мне всё ясно, — сказала цыганка. — Суженый у тебя появится не раньше кота. Не торопись, поживи для себя.

Она взяла девушку за руку, но не стала переворачивать ладонью вверх.

— Кстати, ногти могу тебе сделать бомбические.

Она показала в сумрачный угол. Там стоял небольшой столик и полный набор инструментов маникюрщицы, а рядом — накрытый вязаной шалью мощный светильник. Стена была увешана сертификатами: курсы шеллака, калгеля, шмалгеля и рисования на ногтях.

— Кофейку попьем, поболтаем за жизнь. Две тысячи.

— Это у вас расширенный пакет?

— Это у меня диверсификация источников дохода. Я, кстати, ещё бизнес-консультант. — Она снова кивнула на стену с сертификатами.

— Сп-пасибо, не надо.

Зоя отдёрнула руку. Расплатилась, быстренько обулась и вышла во влажную ноябрьскую тьму. И не могла надышаться холодным воздухом.

Потом топнула, точно капризная трёхлетка, обрызгала себя из лужи и решила завтра же подобрать самого тощего и несчастного котёнка. А на него, как на приманку, и суженый явится.

Цыганка Фрида сидела у стола, почёсывала грудку огромному попугаю. На сегодня больше не было клиентов, и она смогла принять свой естественный вид, суженный. Моноглаз мерцал в свете витражной лампы, на моноколено вспрыгнул фаранский семилап. Всё-таки устала она сегодня, вот и потеряла контроль над внешней формой во время сеанса. Спасательный модуль явится ещё ой как не скоро. Вот и приходится крутиться изо всех сил.

— Ничего, ерунда. Отдохну и снова за работу, — сказала она попугаю и семилапу. — А за маникюром она ещё вернется.

На маникюр Фриды клиентки подсаживались серьёзно и слезть не могли долгие годы.

Чёрная Звезда

Это, конечно, трэш. Вы когда-нибудь пробовали собрать в путешествие троих детей младше семи лет? Поднять ни свет, ни заря, умыть, одеть практически насильно, загрузить в машину… а вот тут они уже бодры и веселы. Кушать, пить, писать, мультик, книжку, всё сразу и всем всё разное.

— Если вы сейчас же не замолчите, то ни к каким дедушке с бабушкой ни в какой Зарайск мы не поедем! — рявкнула мама Зина, и по салону запрыгали маленькие искорки, похожие на колючие бенгальские огни. Злить маму-ведьму — это очень опасно.

— Звёздочка!

Младшая Козявка поймала искорку между пальцами и вырастила её в нормальный такой шар немалой разрушительной силы. Шар почернел и запульсировал, вбирая в себя мелкие огоньки.

Мама вскрикнула, старшие ведьмята натянули шапки по самые подбородки, а папа Антон тихо сказал:

— Дети, ША.

От этого «ША» малыши мгновенно заснули. Мама аккуратно вынула из обмякших ладошек Козявки чёрный шар, открыла окно и швырнула опасную энергию в ближайший сугроб. Снег взвился гейзером до высоты третьего этажа. Слава Богу, в три часа утра это мог видеть максимум водитель ехавшей навстречу фуры. И сразу стал намного бдительнее на дороге, а это ему только в плюс.

— Антон! Почему ты не говорил, что так умеешь? — возмутилась жена.

— Это военная тайна, — отозвался благоверный. — Кроме того, Зиночка… ША.

Остаток пути прошёл очень тихо и приятно для водителя-колдуна.

***

У дедушки и бабушки в Зарайске был свой дом. На новогодние каникулы туда набивался весь клан Беспалых. «Почему Беспалых? — любил шутить дед, Афанасий Савельевич. — Потому что колдуют без палева».

Приезжали двоюродные, троюродные, сводные, сродные, седьмая вода на киселе, жена отца брата сына кума свата и прочие родственники. И все помещались. Потому что Афанасий Беспалый мастерски расширял дом изнутри. В роскошных верхних этажах располагались запасные и обычно закрытые для посетителей спальни, перекинутые сюда из Версаля. В «погребке» появлялся то винный погреб одного богатого, но маразматичного коллекционера из шато на Луаре, то склад коптильного комбината, то кладовая нечистого на руку главбуха консервного завода, то холодильник с готовой продукцией кондитерской фабрики.

У Дарьи Никитичны духовка тоже была с секретом, так что любые нежданные гости были всегда кстати, и для них всегда находилось что-нибудь вкусненькое, свистнутое из духовок лучших ресторанов мира. Конечно, неписаный кодекс магической чести требовал платить за то, что было позаимствовано тайком. Поэтому маразматичный коллекционер наслаждался отменным здоровьем и всегда был в хорошем настроении в свои девяносто семь, а родственники смиренно ждали его естественной кончины, не пытаясь ускорить процесс наследования. Нечистый на руку главбух был удачлив в делах и до сих пор на свободе, рестораны пользовались большой популярностью, а всяческие вредители и плесень в них никогда не заводились, ну и так далее.