Бесплатный фрагмент - Где кончается ад?

Тишина говорит смыслами

Невесомыми, несуразными.

Перемешаны чувства, мысли

Одинаково мы с тобой разные.

Тишина говорит скрипами

Половиц в старом доме, без номера,

Вдоль дороги с крутыми изгибами,

В моих снах так до боли знакомыми.

Тишина говорит письмами,

Без ответа в пространстве зависшими…

Может слишком они легкомысленны?

Может слишком в них много лишнего?

Тишина говорит отголосками ран

Не исчезли они, лишь подавлены…

Но порою в душе оседает туман

И вскрывает их. Медленно падаю…

Тишина говорит шелестом

То ли утренних звезд, то ли листьев.

Он пронизан сиянием божественным

Небывалым, нетронутым, чистым.

Тишина говорит светом звёзд в ночи,

Что плывут над водой и над сушей

Я молчу и ты помолчи —

Тишина говорит — слушай…

Пролог

Как вы представляете себе ад? Котлы с огнём, изнывающие от боли грешники, уныние и мрак? Бесы и жуткие демоны, снующие повсюду?

А что, если я скажу вам, что ад — это просто иной мир, живущий по своим законам?

Мир, где есть история и жёсткие правила. Нижний, как называют его люди. Здесь есть место политике, бизнесу, и каждый демон является ячейкой общества.

Ад — это не огненная пустыня, и не то, что написал на своих картинах Босх.

Здесь есть место красоте. Тёмной, готической, вечной и утонченной.

Небо окутано полутенью, а солнце мы не видим вовсе, оно лишь для людей. Тяжёлые свинцовые облака нависают сверху, а в них упираются острые шпили башен из тёмного камня.

Улицы вымощены гранитом, чугунные фонари отбрасывают тени, создавая лабиринты из света и тьмы.

Строгость виднеется в каждой частичке этого мира. В витражах с оттенками аметиста и граната, витиеватых узорах, заострённых арках, барельефах с изображенными на них грешниками, в шелках и бархате, которыми наполнены богатые дома. Аркбутаны похожие на переплетающиеся руки, узкие мосты с поддерживающими их фигурами каменных демонов. В сумраке всюду видны причудливые силуэты, а воздух наполнен тяжестью.

Это не котел. Это мир, где сплетаются контрасты. Мрачная красота и безумная жестокость.

Мы другие, и наш мир отличается от вашего. Здесь карают за добро, требуют совершать зло.

Мы созданы для этого. Наша задача — развращать ваши души. До последнего человека, пока все вы не окажетесь здесь. Для чего? Мы так устроены. Это наш способ выжить.

Нас наказывают с тем же рвением, с каким изводят грешников. Поэтому мы никогда не нарушаем правила. В этом наша суть. Демон уводит человека с истинного пути, подталкивает и направляет. Прямо в ад, в саму преисподнюю.

От этой задачи нельзя отказаться, взять отпуск или больничный. Она никогда не закончится.

Казалось бы, ты уже умер. Что может быть хуже этого? Наказание за неповиновение?

Страшнее этого лишь разорванное в клочья сердце. Моё тело заживёт, раны зарубцуются. Оторванные конечности вырастут вновь, а шрамы, те, что внутри, не залечит даже время.

Я проклят всеми. Миром живых, мертвых и, конечно же, светлым, населенным чистейшими созданиями.

Но я не сожалею. Во мне лишь страх за единственного человека, который пробудил меня ото сна.

Глава 1

Последнее время мы слишком часто оказывались здесь. И этот мир потихоньку выжимал из нас все силы. Место, предназначенное для живых, совершенно не подходило таким, как я. Демонам, слугам нижнего мира.

Я вложил в рот сигарету из пачки, позаимствованной у случайного прохожего, который оказался не в том месте и не в то время. Ему она больше не понадобится. Как и мне, судя по всему, — капли дождя упали прямо на неё, намочив бумагу.

— С каких пор ты увлекся этой дрянью? — брезгливо поморщился Велиар, оказавшись рядом со мной.

Его большой чёрный зонт прикрывал от дождя не только его, но и меня. Я достал из кармана смятую пачку и прикурил новую сигарету.

— Можно подумать, — выдохнул я дым, — Для меня что-то изменится. Быть может, умру?

Велиар поджал губы, но не стал отвечать на моё ехидство. Сам факт того, что я устал от существования и обязанностей его, неимоверно раздражал. Не удивлял, а именно раздражал. Ведь Вел считал, что был благословлен самим дьяволом, хозяином нижнего мира. Он чтил законы, соблюдал правила, лишь изредка поддаваясь эмоциям. Велиар не просто высший демон, он сам был адом во плоти.

Правда, сейчас он выполнял гнусную и совершенно не подходящую его статусу работу. Да и не только он, а мы оба.

— Выброси, — прошипел он. — Иначе я затушу ее о твой глаз.

— Он очень быстро появится вновь, — ровным голосом отвечал я, прекрасно осознавая, что его слова пустой блеф. — А вот оторванная башка тебе уже не поможет.

Бесконечная жизнь могла оборваться так же легко, как и человеческая. Без головы ни одно существо долго не протянет.

Я затянулся, медленно выпуская дым, щелчком пальцев отбросил сигарету и она, упав на мокрую траву, моментально затухла.

Велиар поправил воротник рубашки — шею жгла татуировка, распалившаяся от злости обладателя.

Этой ночью два высших демона занимаются сборкой душ. Никчемная работенка, с которой мог бы справиться любой демон, а то и бес. Хозяин знал как сильно это ударит по нашему самолюбию и всколыхнет общество. Наша ссылка в человеческий мир и понижение на службе стали для него своего рода театральным представлением. А их он горячо любил.

— Нас здесь ожидают пятеро, — говорил Велиар, шагая к двухэтажному зданию из красного кирпича. Его голос звучал приглушенно из-за усиливающегося дождя. — Ты мне нужен лишь с двумя.

Я мысленно улыбнулся, мечтая как можно быстрее расправиться с очередным заданием и убраться подальше отсюда.

Мы остановились у входа в третий корпус онкологической больницы Святого Павла. Он расположился в глубине территории, подальше от любопытных глаз. Ведь отсюда для многих уже не было выхода. Вернее, чаще был один, в здание чуть дальше — морг.

В ночное время внутри отделения раскидывала свои сети тишина.

— Люди даже не осознают, какая им оказана честь! Сам Кайм будет вершить их судьбу! — в голосе Велиара звенел почти что актерский пафос. Он, как и Лориэн, обожал этот театр, и лелеял иллюзию значимости посреди самой унизительной работы.

— Ага, самостоятельно бы себе глотку перегрызли, — буркнул я и прошел сквозь старые двойные двери больничного корпуса, задев его плечом.

Пока Велиар пытался понять, где именно следует искать нужных нам клиентов, я замер возле стойки охранника.

Он не видел непрошеных гостей, но всем нутром ощущал чужое присутствие.

В этот момент картинки в его мониторе, с которых транслировалась запись с камер видеонаблюдения, пошли волной, свет мигнул, а дуновение ветра всколыхнуло бумаги на столе. Всего мгновение, едва уловимое, но он понял. Глаза распахнулись, зрачки увеличились от осознания, а рука автоматом легла на дубинку, висящую возле правого кармана.

Охранник знал, что этой ночью смерть заберёт кого-то из тех тяжелых пациентов, которые обосновались в стенах вверенного ему корпуса. Он размышлял о том, что смерть становится для них спасением, глотком свободы. А я лишь рассмеялся его мыслям.

Мир держится на подобных простаках, а гибнет из-за таких, как наш клиент. Но где-то в глубине своей черной души я радовался, что, перейдя границу, охранник не повстречает таких, как я. Для него и впрямь явятся те самые ангелы, которых выдумывает для себя человечество. Ну, почти что таких, ведь на деле они те еще твари.

— Первый этаж, палата пятнадцать, — слегка повернув ко мне голову, сообщил Велиар и двинулся вглубь темного коридора.

Медсестры что-то судорожно писали в бесконечных журналах, и даже если бы мы не скрыли своё присутствие, они бы нас не заметили. В тишине было слышно, как скрипит ручка, прижатая к бумаге, как чернила впитываются в строки, записывая историю очередной болезни. Этой ночью в нескольких они поставят настоящую точку.

— Вот и наш клиент, — оскалился Велиар и толкнул дверь в палату.

На кровати полулежала седовласая старушка, приятной по меркам людей внешности, с сухенькими руками, покрытым морщинами лицом, на котором отражался опыт прожитых лет. Он явно был очень разный и каждый год отпечатался на нём.

Мутноватые глаза смотрели перед собой, но когда мы встали слева от больничной койки, устремились на нас двоих.

Старушка видела нас. Не потому, что мы явили ей себя, а потому, что была похожа на нас больше, чем на человека. Такая же прогнившая душа, увязнувшая во тьме.

— С каких пор мы набираем в свои ряды милых пенсионерок? Не знал, что у нас все так плохо, — спросил я, сбитый с толку при виде доброжелательной улыбки.

Велиар кивнул и расплылся в хищной ухмылке, обнажая острые клыки.

— Её добродушие — всего лишь след болезни. Она просто не помнит, какое дерьмо творила по жизни.

Я протяжно вздохнул и, скрестив руки на груди, замер в ожидании. Велиар дёрнул на себя сморщенную ладонь старушки, и мы оба приготовились отправиться в её прошлое. То самое, что привело нас к ней. Выжгло в учетных книгах нижнего мира её имя.

— Моё время пришло? — хрипло спросила она, слегка приподнявшись на койке. — Вы пришли за мной? Вы ангелы?

— Ага, из самого рая и только ради вас, — прыснул Вел.

Он был прав, говоря о том, что болезнь стерла её память, смягчила черты лица, смела зловещую улыбку, которая красовалась на лице каждый раз, когда она вонзала кухонный нож в человеческую плоть.

Лилия Ефимовна была не простой миловидной старушкой, другая часть её личности требовала крови, убийств. Пользуясь ангельской внешностью, она заманивала жертв в лесную чащу или скрытые от посторонних глаз закоулки, наслаждаясь брызгами крови на лицах, распахнутыми от ужаса глазами и ликовала от совершенного ею правосудия. Какого? Да кто же знал! Она и сама не знала. Ею двигало лишь желание убивать, не более. Молодая девушка Лилия не останавливалась до глубокой старости. Искусно заметала следы, сладко улыбалась супругу, который не замечал капли крови на одежде своей прекрасной жены, вернувшейся с вечерней прогулки, и звонко смеялась с подругами, катая по утру коляску с маленьким сыном.

Болезнь пришла к ней не как наказание. Это был способ остановить, заставить обратить внимание на свои поступки, заглянуть внутрь. Единственное, что сделал верхний мир для спасения ее души. Но следом пришло и отрицание. Лилия не желала оценивать свои деяния. Ей захотелось об этом забыть. Спрятать в глубине сознания. Сделать это выборочно не вышло, и воспоминания об убийствах, таких манящих и сладких, от которых по телу била дрожь, а на руках пробегали обжигающие мурашки, сгорели в её памяти вместе со многими эпизодами из жизни. Там, где были детство, семья, влюблённый в неё мужчина и маленький сын.

Мальчик с самого детства чувствовал, что с его мамой что-то не так. Изучал её, запоминал мелкие детали, которые с возрастом улетучивались из памяти, ведь он не смог в своё время найти им какого-то объяснения. Тем самым защитился от страшного знания, не позволил разрушить свою жизнь. Продолжил находиться в счастливом неведении, чтобы затем, наутро после этой ночи, пролить горькую слезу. Ведь его мать закончила борьбу и ушла в мир иной по воле жуткой болезни.

Чудесная женщина! Она заслуживает большего!

Так сказал бы он, и так подобает сказать и мне.

Но, увидев настоящую Лилию и прочувствовав её жизнь, я принял иное решение.

— Бессмысленное мясо. Без идеи, без цели. Одно лишь первобытное желание резать и смотреть, как брызжет кровь. Даже среди наших теперь такое редкость.

— Не забираем? — уточнил Велиар.

— Ее максимум — котел, — вынес я свой вердикт. — Но признаю, она была хороша. Однако, во всём должен быть смысл, а в её деяниях его не было.

В мутных глазах Лилии Ефимовны промелькнул блеск понимания, осознания будущего, которое она представляла совсем не так. Воспоминания хлынули на неё, вернув на лицо ту самую улыбку. Злобную, колючую.

— Вы не посмеете! — проскрипела она и вцепилась в запястье Велиара стальной хваткой. — Поганцы!

Старуха, поняв кто именно стоит перед ней, принялась отчаянно бороться за свою жизнь. Но разве это жизнь? Разве есть смысл бороться с самой смертью?

— К таким плохим девочкам приходят лишь такие же ублюдские мальчики, — проворковал Велиар. — Верхний мир про тебя давно забыл.

— Добро пожаловать в ад, — сказал я, нагнувшись к койке. — Тебе там будут рады.

Остаток ее жизненных сил, мутный и черный, словно облако пара, отделился от изможденного тела и растворился в воздухе. Рука Велиара выскользнула из обмякшей старушечьей хватки и следом запищали приборы, извещая медсестер об ушедшей душе.

Они вбежали в палату, пытаясь реанимировать пациентку, суматошно кричали, вызывая докторов, делали массаж сердца и вкалывали бесполезное в данном случае лекарство.

Она сама, по своей воле, сотню раз испачкала душу в дерьме. Мы лишь пришли выставить счет.

Велиар двинулся к выходу из палаты, на ходу бросая мне:

— Второй этаж, двадцать третья.

Свет в коридоре моргал при каждом нашем беззвучном шаге.

Здесь в палатах лежали по двое, но, зайдя в нужную, мы увидели, что вторая койка пустовала.

Мужчина с капельницей в руке повернулся к дверям, ощутив легкое дуновение холодного ветра. Его глаза, наполненные болью, всматривались в сумрак, но никого в нём не видели.

«Не наш клиент», — понял я и повернулся к товарищу, без слов задавая следующий вопрос. Где же нужный нам?

— Хм, — только и выжал из себя он.

Выскочив из палаты, он отправился на сестринский пост, где принялся хаотично раскидывать бумаги, сложенные ровной стопкой.

— Он выписался! — прорычал Велиар и вытаращил на меня чёрные глаза. Уголок рта подёргивался, искажая лицо, а на шее краснела татуировка, как и всегда в моменты злости. — Думает, так легко сбежать от смерти?

В последнее время подобной неразберихи было достаточно. Хозяину пора бы обратить внимание на тех, кто распределяет задания. Провести пол ночи, занимаясь сборкой душ, да ещё и их поиском явно не входило в мои планы.

— Я сам наведаюсь к последнему, там и решу, что с ним делать. Болтаться возле тебя без дела я не собираюсь.

— У тебя планы на ночь? — вскинул он бровь. — Куда-то спешишь?

Велиар напрягался каждый раз, когда я исчезал из его поля зрения. Возможно, думал, что я продолжаю искать настоящей смерти, или предаюсь страданиям, бродя по человеческому миру. Одно он знал точно: его верный соратник, высший демон и лучший друг устал от бессмертия и бесконечной службы дьяволу. Это его пугало, удивляло и раздражало. Сам он, идеальный солдат, великий полководец, даже не мог допустить подобных мыслей. Он был готов простить мне ту выходку, из-за которой оказался вместе со мной на сборке душ, но понять меня никак не мог.

— Меня угнетает общество демона, знаешь ли, — процедил я с улыбкой.

Он глухо засмеялся в ответ и пошел прочь.

Каждый, кого в одиночку забирал Велиар, отправлялся в преисподнюю. Бывали исключения, при которых он передавал душу умершего светлой стороне. Но с каждым годом это случалось реже. Система работала слаженно. Ошибки случались крайне редко.

А грешников становилось всё больше. Какая-то часть из них удостаивалась стать одними из нас, чтобы затем продолжить шептать на ухо живым слова зависти, похоти, гнева, стараясь уколоть как можно сильнее, разрушить их жизни, превратить в пепел все хорошее, что билось в их сердцах, уничтожить все, что они любили. Ведь тогда наружу вылезали самые гнусные желания и фразы, которые били довольно больно. Шёпот демонов, как зараза, проникал в человека и распространялся внутри, подменял каждую мысль, травил кровь.

Мы были не хуже психолога. Легко определяли слабости, травмы детства. Но работали в ином ключе. Не помогали избавиться от проблем. Мы на них давили, а затем ждали, когда случится прорыв.

Глава 2

Передо мной предстала неприглядная дверь, обитая бордовым кожзаменителем. В некоторых местах металлические заклёпки были оторваны, вокруг пустых углублений виднелись трещины, а кое-где торчал наполнитель.

В углу возле квартиры стояла детская коляска, а в ней накиданы коробки и сумки, словно ею давно не пользовались, а лишь складировали ненужный хлам.

Пройдя сквозь дверь, я будто оглох на короткое мгновение, а следом услышал равномерный стук.

Коридор раздваивался: одна его часть вела налево, в кухню, а вторая тянулась прямо. В длинной его части было несколько дверей, ведущих в комнаты. Две спальни в конце коридора, возле туалета и ванны, и чуть ближе к кухне гостиная с двумя дверьми с мутным стеклом коньячного цвета.

Меня осенило только сейчас, что Велиар не удосужился сообщить, за кем я пришёл. Только адрес. Увидев, я и сам это пойму, но для начала придётся познакомиться с семьёй, проживающей здесь. Что ж, времени у меня предостаточно.

Я прошёл в крохотную квадратную кухню, залитую светом.

Люстра на потолке, одетая в большой белый абажур, висела так низко, что, будь я виден и осязаем, обязательно задел бы её головой. Тёплый свет лампочки растекался и впитывался стенами, на которых были криво наклеены жёлтые обои в мелкий цветочек. Об оконное стекло барабанил дождь, словно передавал зашифрованное послание, а ветер, просачиваясь сквозь щели, тоскливо подвывал.

На полке кухонного уголка стоял магнитофон, из которого тихо звучала музыка.

Склонившись над столешницей, женщина что-то напевала себе под нос и нарезала картошку.

Всё здесь казалось неправильным, сломанным. Жилище является отражением своих хозяев, так кто же здесь обитает? Что-то внутри скребло, побуждая задержаться и внимательно проследить за этой странной семейкой. Отвращение вызывала и квартира, и ее обитательница. Руки чесались, хотелось свернуть ей шею, слегка опередив планы судьбы. Но нечто меня от этого шага настойчиво удерживало.

Каждый раз, когда женщина опускала нож, пропуская его через овощ на деревянную разделочную доску, у меня закладывало уши. Она прилагала для этого слишком много усилий, словно разделывала тушу, а не нарезала картофель.

На плите закипал бульон, из кастрюли торчала куриная нога и плавала морковь, нарезанная оковалками.

Магнитофон зашипел и резко замолк, стоило мне только приблизиться.

Присмотревшись к женщине, я поморщился.

Она явно похожа на меня. Её душа гниет изнутри. Я чувствую этот запах. Мерзкий, холодный. Он будто липнет к коже, как грязь комками, и падает вниз, густо пачкая одежду и всё вокруг.

Нож замер, а она задумчиво прислушивалась к образовавшейся тишине.

Чувствует меня, не видит, но нутром ощущает, что не одна.

Смахнув нарезанные кубики в сторону и не выпуская ножа из руки, женщина подняла голову и обвела взглядом пустую кухню.

Она щурила глаза, а вокруг, как паутина, проскакивали морщины. Возле напряженных губ пестрели извилистые следы недовольства.

Я уловил, каким густым стал воздух. Похоже, кто-то не жалует незваных гостей.

Она не чиста, в ней бушует гнев, лютует злоба. Но она не должна уйти сейчас. Я пришел не ради неё. Время для этого шаржа на счастливую домохозяйку ещё не пришло.

Я вернулся в коридор и пошёл в самый его конец, где под дверью едва просматривалась узкая полоса света.

Попав в комнату, я сразу забыл о женщине на кухне. Здесь царила совсем иная атмосфера. Никакого воя ветра, ножа, бьющегося о деревяшку, хруста картошки и злости, которая пропитала воздух.

Мой клиент сидел на кресле спиной к двери. Я слышал неспешный шелест книжных страниц и тихий мужской голос, который читал сказку про медвежонка и зайца, что помогали друг другу стать смелее и добрее. Я обошёл его и наконец увидел, что в комнате он находился не один. На руках он держал ребенка, слегка покачивал и любовно прижимал к себе.

Вот и познакомились с семьей.

— Смотри-ка, бусинка, кто это у нас здесь? — отец привлекал внимание маленького человека, тыкая пальцем в крупные яркие картинки. — Зайчик. А здесь, погляди, мишка. Как и твой папа, Миша.

Я вдохнул исходящий от него запах и скривился. Он весь пропах болезнью, она была в каждой его частичке, повсюду. Вцепилась так глубоко, что уже невозможно изгнать. Стала им, слилась с внутренностями. Как паучья нить, тянулась везде, укреплялась, чтобы остаться навсегда.

Но почувствовал я только это. Его жена пахла злом, а он — лишь разложением от опухоли.

Наше обоняние было слишком обостренным. Я ощущал гниль души, болезни, близкую смерть. В этой квартире было всё, но не у одного человека.

Я подошёл ближе, и девочка у него на руках повернула голову.

«Какие у неё большие глаза» — успел подумать я, и только затем понял, что смотрят они прямо на меня.

На лице у неё возникла улыбка, и отец, наклонившись к ней, обомлел, принялся целовать её, но эта улыбка предназначалась не ему, а мне.

Как же ты можешь видеть меня, чистое создание? Какое же зло могла ты сотворить?

— Какого черта ты её укачиваешь? — влетела мать, разбив картину любви и спокойствия. — Ей есть пора!

Её голос, как удар хлыста, всегда заставал его врасплох.

Он засуетился, безмолвно задвигал губами, но слова застревали в горле. Поднимаясь с кресла с ребенком на руках, он глотал обиду, тем самым раздражая жену. Она ринулась к нему и грубым рывком выхватила у него девочку. Соприкоснувшись с ней, он сжался от холода её ладоней и стальной хватки. Чересчур грубой, лишённой заботы.

— Идиот, — она бросила на него короткий, презрительный взгляд и исчезла в темноте коридора, оставив после себя лишь эхо своих слов.

Я отчетливо видел, что каждое движение давалось ему тяжело, через боль. Дикую, простреливающую. Но он встал, нащупал ногой домашние тапки и побрел на кухню, шаркая ими по паркету.

Я двигался следом и никак не мог понять, что не так в этой семье.

Держа девочку на руках, будто она была лишь вещью, женщина поставила, нет, бýхнула на стол тарелку с супом, ложку, а затем и сама уселась, усадив ребёнка на колени.

В кухне неожиданно стало ярче, уютнее. Кудрявая рыжая голова девчонки словно добавляла света вокруг.

— Давай, я покормлю, — произнес он, а затем сжался, будто в него вот-вот прилетит молния.

— Чтобы ты трясущимися руками забрызгал всё? Ей же в рот ни капли не попадёт! — плевала жена. — Бесполезный! Дармоед! Сидел бы в больнице, поближе к концу своему, так нет, приперся! Помощник чёртов!

— Я же колесики в стульчике сделал, в него посадить надо Ви, так удобнее тебе будет.

— Виолой записал, болван, так и зови! — её пальцы сжимали детское тельце, белели, хватаясь за одежду. — А ты рот открывай!

Она зачерпнула суп ложкой и принялась впихивать в рот девочки. Одну за другой, ребёнок не успевал проглотить, как мать подносила ложку снова.

— Катя, ну давай я покормлю, — взмолился отец, с ужасом смотря на огромные куски в супе.

— Да от тебя проку меньше, чем от неё, — прошипела она, набирая полную ложку крупно нарезанной картошки.

Надавив на нижнюю губу, мать вложила содержимое в рот дочери, продолжая изводить мужчину едким, презрительным взглядом.

Она ненавидела своего мужа. Да так сильно, что готова была убить его прямо здесь, воткнув что-нибудь острое в глаз. Смотрела на него, а внутри всё колотилось от раздражения.

Забота в его взгляде на дочь виделась ей слабостью. Попытки помочь раздражали, даже грустный вздох вызывал шквал гнева.

Девочка хлопала ресницами и без эмоций смотрела на мать. Покорно открывала рот, молча давилась едой, до слез в уголках глаз. Молча.

Она не издавала ни звука, даже когда мать впивалась в неё своей рукой, заставляя сидеть ровно ребенка, который только-только этому научился. Внимательно и даже сострадательно смотрела на отца, когда мать изливала на него поток возмущений.

Словно понимала, что тем самым спасает и его, и себя.

Виола, красивое имя.

Рыжие кудряшки сверкали, переливаясь золотом, как и веснушки, которые будто кто-то рассыпал по детскому личику.

Никогда я не видел маленьких детей так близко. Да и особого интереса к ним, даже будучи человеком, не испытывал. Они не видели нас, а мы не замечали их.

До этого вечера. От этой девочки я не мог отвести взгляд. Я догадывался почему, но не позволял этим мыслям заполонить мой разум.

Женщина звякнула ложкой по пустой тарелке, от чего и я, и ее муж вырвались из своих мыслей. Грубо вытерев замызганным полотенцем дочь и почти швырнув в руки отца, Катя вылетела из кухни.

— Я ванну наберу, — буркнула она из коридора.

— Может, я сам? — в его глазах плескался страх.

Да, она ненавидела мужа. Но дочь её раздражала не меньше. И он этого безумно боялся.

Он бесконечно размышлял, на что готова его жена. Может ли причинить настоящую боль, осталась ли хоть капля сострадания и любви в ее черном сердце? Ответы никак не находились, заставляя его постоянно находиться в стрессе.

— Всё хорошо, малышка моя, — гладил он дочь по спине. — Всё у нас будет хорошо.

Девочка положила голову ему на грудь и устало посмотрела перед собой.

На меня, прямо на меня. Словно я и не прятался от живых, а был таким же человеком из плоти и крови.

Снова эта улыбка. Добрая, искренняя, которая может быть, наверное, только у ребёнка.

И я улыбнулся в ответ, забыв, как изменится моё лицо из-за разрезающего его шрама.

Маленькая Виола задумчиво сдвинула брови, словно решала, заплакать или всё же не стоит, но быстро вернула улыбку на детское личико, избавив родителя от проблем.

Она разглядывала меня, перебирая пальчиками рукав отца, и не переставала улыбаться.

Маленький, беспомощный человечек, которого так хочется защитить. Я отвёл взгляд, поражаясь мыслям, которые пробудила во мне эта золотистая голова.

— Давай её сюда, — мать снова грубо схватила ребенка, дернув её за руку, и унесла в ванную.

Отец ковылял следом, хватаясь за стены, переводил дыхание, но очень спешил. Словно не сделай он этого, случится что-то плохое.

И, наступив на собственную боль, закидывая её в дальний угол, суетливо перебирал ногами по тёмному коридору.

В этой квартире беда и правда витала в воздухе.

Любое слово, движение должно быть обдуманным, взвешенным, осторожным. Тиканье часов воспринималось словно таймер бомбы, заложенной прямо в сердцевине этой семьи.

— Иди отдыхай, я всё сделаю, — промямлил он, встав за спиной у жены.

Его тон вызвал очередную волну раздражения. Лицо жены исказилось, побагровело, челюсть выехала вперед, руки напряглись и слегка побелели. Она резко поднялась на ноги и развернулась. Ее лицо надулось как шар, она толкнула его в грудь, а затем ещё и ещё, шипя проклятия.

— Что же ты делаешь! — взмолился он, смотря сквозь неё, в пожелтевшую ванну, где маленькая Виола, лишившись поддержки взрослых рук, ушла под воду. Не мамаша это, а самая настоящая тварь.

Неожиданно для самого себя я прошёл в ванную и осторожно взял её под пухлые ручки, усадил на резиновый коврик и провел ладонью по детскому личику, смахивая капли воды. Мелочь фыркала и мотала головой, как собачка. И поняв, что беда миновала, подняла голову.

Пытливый взгляд больших карих глаз разбирал меня по кусочкам. Она будто знала обо мне всё: и прошлое, и настоящее, но ни капли не боялась. Улыбалась, не испытывая никакого страха, пока мать снова не дернула её за руку, как ненужную куклу, вытаскивая из воды.

— Это ты виноват! Идиот! — рычала женщина. — Чуть ребёнка не утопил. Скотина такая! Быстрее бы ты помер.

Он так и стоял посреди коридора, подавляя в себе страх и обиду. Достав из кармана блистер с таблетками, запихнул две под язык и, вздохнув, пошёл за ними в комнату.

Я прислонился плечом к дверному косяку и наблюдал за следующим актом представления.

Мамаша почти подкидывала ребёнка, грубо растирала полотенцем, дёргала за руки и ноги, надевая одежду.

Я не удержался и оскалился, смотря на её дикие движения, на нелюбовь к собственному ребенку.

И снова поймал на себе детский взгляд. Она будто пыталась успокоить, давала понять, что мой гнев ничего не изменит. А её улыбка действительно дарила спокойствие, она обескураживала, лишала воздуха и была нереальной, ведь ребёнок не может видеть такого, как я, но видит, чётко и ясно.

— Ты делаешь ей больно! — взмолился отец и, наконец-то проявив смелость, оттолкнул мамашу, закрывая дочь собой. — Я всё сделаю сам!

— Да и пожалуйста! — бросила она, слегка поражённая тем, что ей дали отпор. — Хоть какой-то толк может будет.

Что-то бубня себе под нос, она вышла из комнаты, задержавшись у двери.

Ей вдруг стало страшно, она с волнением втянула воздух и запнулась на вдохе. Почуяла зверя гораздо страшнее себя.

Отец запел детскую песенку, приковав к себе внимание детских глаз. Осторожно натянул на неё пижаму, промокнул полотенцем кудряшки и много-много раз поцеловал, вызвав задорный смех.

— Тише, бусинка, — зашептал он. — Пора спать. Завтра я буду рядом с тобой. Как и всегда. Буду оберегать тебя. Моя девочка, всё будет хорошо.

Твою же мать!

Отец заботливо опустил дочь в детскую кроватку, накрыл тонким одеялом и вложил ей в ладошки плюшевую игрушку.

— Сладких снов, моя девочка, — прошептал он, целуя её в лоб. — Папа всегда будет рядом.

Отец оставил тусклый светильник включенным и вышел из комнаты, снова шаркая ногами.

Я же остался в комнате и не отводил взгляд от кроватки, вслушивался в тихое сопение, следил, как маленькая ручка крепко держит мягкую игрушку, и подошёл ближе. Осторожно опустившись, принялся разглядывать рыжеволосую Виолу. Она прижимала к себе медвежонка и гладила его длинную лапку. Снова молча. Я поймал себя на мысли, что не хочу уходить и оставлять её с горе матерью.

И я впервые не знал, что мне делать.

Виола словно почувствовала мои терзания, повернулась и протянула ручку вверх, тихо закряхтела, стараясь достать до моего лица. Я нагнулся ниже, и теплая маленькая ладошка соприкоснулась с моей щекой.

— Не повезло тебе, крошка, — прошептал я. — Мамаша у тебя дерьмовая.

Девочка улыбнулась, словно соглашаясь со мной, а я дернулся, наконец осознав, что она действительно касается моего лица.

Пухлая детская рука с интересом изучала меня, хватала за нос, едва ощутимо проводила по глазам, бровям, а затем по грубому шраму. Она вела пальчики вниз с таким серьезном лицом, словно силилась понять природу этого уродства, а также стараясь запомнить каждую частичку.

Маленькая ручка по-взрослому осознанно и чётко двигалась на моём лице. Что-то в той коробочке бурлило, словно не ребёнок был передо мной, а человек, проживший множество жизней, умеющий анализировать, думать и понимать происходящее.

— Спи, искра этого угрюмого дома, — прошептал я, отстраняясь от нее. — И ничего не бойся.

Она тихо заплакала, требуя меня вернуться. А я протянул ладонь, позволяя ухватиться за пальцы. Виола повернулась на бок, утягивая мою руку за собой, и сладко засопела.

Я чётко ощущал приближение чего-то плохого, оно собиралось в воздухе, давило на уши, но не давало за себя ухватиться, решив остаться неизвестным.

Освободившись из хватки маленькой девочки, я вышел из детской и прошёл сквозь приоткрытые двойные двери в гостиную.

Мать, которую даже мысленно я так не мог назвать, сидела на диване и орудовала спицами. Вязала что-то похожее на шарф из темно-синей пряжи. Отец откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза.

Его одолевала жуткая боль, разрывала изнутри. Лекарства, которые он принимал, совершенно не помогали. А для того чтобы получить более сильные, пришлось бы лечь в больницу. Бросить дочь с чудовищем, которое когда-то он полюбил.

— Скажи мне, Миша, — проворно орудуя спицами, спросила его жена. — Для чего ты явился? Отравлять нас своим кислым лицом? Или думаешь, я стану обслуживать тебя, жалеть и слушать стенания?

Он молчал, собирая себя по кускам. Несмотря на ядовитые слова, он всё ещё любил эту женщину. И никак не мог понять, что же с ней не так, откуда столько ненависти. И главное, почему? Ведь она не всегда была такой. Она любила его с первого курса института, долго не соглашалась пойти на свидание, краснела и много молчала. А он так любил слушать её голос! Но сейчас мечтал, чтобы жена онемела.

Она ждала появления дочери, держала руку на круглом животе, ловила толчки. Бесконечно щебетала об их новой жизни, которая наступит после рождения дочери. Новая жизнь наступила, правда, совсем не такая, которую они оба ждали.

Как только вернулась из роддома, словно щелкнул выключатель, и она превратилась в холодную, злую мегеру.

С ненавистью смотрела на него каждое утро, отказывалась заботиться о дочери, порой срывалась и лупила маленького ребёнка, кормила слишком горячей едой, игнорируя её слёзы, а то и вовсе не обращала никакого внимания. Словом, была совершенно не похожа на хорошую мать.

Казалось, что и на человека с каждым днём походила все меньше.

В моменты спокойствия в глазах сквозила отрешенность, которая резко сменялась лютой злостью, словно перед ней были не родные люди, а враги всего человечества.

Он занимался дочкой, купал, кормил и качал на руках. Несколько раз в день гулял с коляской. Старался заботиться о ней за двоих.

И благодарил неведомого за то, что успел скопить немного деньжат, чтобы не работать, помогать жене вернуть свет в их жизнь.

И тут, как гром среди ясного неба, страшный диагноз, услышав который, его прошибло ледяным потом. Слова, произнесенные врачом виноватым тоном: «Не больше года», вызвали остолбенение.

Ему тогда стало так страшно, что он не мог двигаться. На негнущихся ногах вышел из кабинета и рухнул на стул. Застыл, сгорбив плечи, и смотрел перед собой, вытирая ладонью пересохшие губы. Его будто лишили сил в ногах, забрали голос. Вкололи в вены кипяток, с примесью колючего страха.

Болезнь отбирала у него всё. Но самое жуткое, что маленькая девочка останется без единственного любящего человека.

Рядом с ней будет монстр, который выглядит как её мать.

— Почему ты ушёл из больницы? — не унималась жена.

— Мне недолго осталось, — наконец подал он голос. — Лучше я проведу это время дома, вместе с вами.

— А разве мне это нужно? — взвилась она и зацепилась взглядом за спицы.

В полутьме комнаты они ярко сверкали, почти что искрились, уговаривая на них смотреть.

Женщина тяжело сглотнула и подняла глаза на мужа. В них бурлила злость. Ядовитая и мерзкая.

Миша не мог долго смотреть в её глаза, отворачивался, опускал голову. Словно посмотри он ещё немного и лишится зрения, а следом и жизни.

— Это нужно нашей дочери, — резко ответил он и напрягся, замечая, как пальцы жены сжали спицу.

Ему становилось не по себе каждый раз, когда в её руке было что-то тяжелое или острое. Ему чудилось, что она сдерживается, останавливает гнев, стучащий в висках, но чей-то голос продолжает ей нашептывать, склонять к страшному.

Он задавался вопросом, могла ли она причинить вред ему или дочке? Ответа так и не находил. Её взгляд пугал его. Карие глаза выглядели усталыми, веки тяжелыми, а тени под ними расползались по лицу серым цветом. Она изменилась, злоба испортила её и снаружи, и изнутри. Обезобразила душу. Он этого не видел, но догадывался.

— Я хочу, чтобы ты ушел, — процедила она сквозь зубы. — Пока ты целый день штаны просиживал, я по дому металась! Наготовь на вас, постирай! А тебе всё равно, сидишь, глазки прикрыл. Бедненький, болеет он у нас!

Я поймал непонимание, волнение и смущение. А затем воздух разорвало сожаление. За каждое слово, колючий взгляд, жуткие мысли. Всего секунда, как это появилось. Проскочило рядом, и испарилось, так быстро, словно эти мысли прихлопнули, как комара.

Муж не уловил и не почувствовал, отвернулся к выключенному телевизору и косился на отражение жены в нем.

Все эти мысли пробежали в её голове, разрывая сердце и разум. Она не успела за них схватиться, лишь безумно испугалась, съежилась и отмахнулась.

Вот это уже любопытно.

— Куда ты? — он встрепенулся, глядя, как жена отложила свое вязание на широкий подлокотник дивана, и, согнувшись пополам, понеслась прочь из комнаты.

Катя едва добежала до туалета, распахнула дверь и почти нырнула в унитаз, содрогаясь от спазмов.

Её полоскало бурой жижей, которая пахла настолько отвратительно, что её снова начинало рвать.

Она собрала распущенные волосы и приподняла, держа их в кулаке. А на задней стороне шеи, прямо под линией волос, я разглядел припухлость. Едва заметную, с чёрной точкой в центре. Шевеление под кожей вызывало легкий зуд, и Катя провела ладонью, будто пытаясь что-то смахнуть, и, опустив волосы, прижалась спиной к холодному кафелю.

Капли пота блестели на измученном сером лице, она уронила его в ладони, закрываясь, и разразилась бесшумными рыданиями.

Метка Зепара. Она действует медленно, но качественно. Доводит до полнейшего безумия, да так красочно, что следом душа чаще всего заступает на службу, продолжая развращать и уничтожать души живых.

Зепар не выбирает своих жертв. Нет никаких критериев, сплошное невезение. И это нравится ему больше всего. Он не гнушается ставить метку на детей, превращая их в беспощадных палачей. На бедных, богатых. Кто угодно может «подхватить» эту заразу. Всё зависит лишь от его желания или движения руки, порой неточного, размашистого. Помимо вечного желания изводить человечество, развращая их души, он проверяет на прочность своё вечное тело в каждом баре и притоне.

Алкоголь всё ещё действует на нас, слегка расслабляет, притупляет внимание, как и при жизни, за одним исключением. Чтобы забыться, требуется огромное количество выпивки.

И после таких возлияний, Зепар отправляется на поиски очередной жертвы, которая сотворит множество страшных дел перед тем, как встретится со своим создателем.

Теперь причины ее странного поведения прояснились. Странно, что я не почувствовал этого сразу. Но от этого знания не стало спокойнее. Метка демона день за днём пробирается глубже, распространяет гниль, шепчет и приказывает. И если поначалу этот голос получается игнорировать, то затем избавиться от навязчивых идей становится невозможно.

А дальше следует череда смертей. Продуманных, изящных. Меченый наслаждается ими, распаляя свой гнев, подталкивая самого себя к краю бездны.

Её нельзя снять. Можно лишь притормозить.

Я стоял посреди коридора, слыша тихое сопение маленькой Виолы, видел, как её отец поджимает губы от боли, чувствовал движение метки под кожей матери, и раздражался.

Я прекрасно знал, как оборвется жизнь золотоволосой девчушки. Ей не суждено прожить и пары месяцев после смерти единственного защитника, её отца.

Мать потеряет саму себя, отдаст на растерзание душу, перед этим совершив самый страшный грех.

В аду тоже есть правила. Как и наказания для тех, кто их нарушает. Сборка душ — цветочки, в сравнении с тем, что может ожидать. Много раз я видел, какие изощренные казни придумывал хозяин.

Но сейчас, впервые за свое существование, я решил рискнуть по-крупному. Обмануть саму смерть. Во всём должен быть смысл. И в этом случае он сейчас мирно посапывал в соседней комнате.

— Миша, Миша, — покачал я головой, встав напротив мужчины. — Обещание дал ты, а выполнять, выходит, придётся мне. Я не позволю тебе уйти сейчас. Ты ей нужен.

Он по-прежнему не видел меня и даже не чувствовал. Он просто не был на это способен. Но стоило мне приблизиться и вдохнуть в него чёрный, густой, как туман воздух, как его глаза распахнулись.

Я почти касался его носом, выдыхая свою силу. Сероватое облако окутало его лицо и медленно впитывалось, проникая под кожу.

Демоны имеют такие же силы, как и ангелы. Только используют иначе. Я могу забрать жизнь, но так же могу и дать, хоть это и противоречит моей природе. И сейчас я давал лишние годы, тормозил опухоль, заставляя ее застыть, остановить свой рост.

— Береги свою дочь. Ты даже не можешь себе представить, какое зло бродит вокруг вас. И я сейчас не о себе.

Как только последние крупицы силы проникли в него, я вышел из комнаты, оставляя спящего, чуть более здорового, чем был, человека одного.

Катя куталась в вязаный кардиган, забираясь в постель. Её бил озноб, кости ломило, ей хотелось оторвать ноги, растянуть их, размять и поставить на место. Она легла на спину и вытянулась, морщась от болей в коленях.

Побочный эффект, ничего не поделать. Метка изводит не только морально, но и физически.

— Тебя стоит слегка притушить, — выдыхал я ей в лицо, нависнув над кроватью. — Слишком уж буйная.

Я понимал, что делаю. Знал, что мне придется заплатить. Нутром чуял, что расплата окажется страшной, но не сожалел. Зачем я это делал — четко осознать не мог, но чувствовал, что должен.

В последний раз я оглянулся на дверь в детскую, поборов в себе желание зайти и посмотреть, спит ли она, но, выбив эти мысли из головы, вышел из квартиры.

В нос ударил свежий воздух, я накинул капюшон и шагнул под дождь, и тут на плечо опустилась тяжелая рука.

— Ну так что? — уточнил Велиар.

— Я всё сделал сам, — соврал я. — Устал тебя ждать.

— Отвлекся, уж извини, — ответил он и сразу же нахмурился. — Что значит, сделал сам?

— Отправил душу на вечные муки, что тут непонятного? Я там полжизни провел, пока тебя ждал. Где тебя носило?

— Увлекся, работа слишком интересная — всплеснул руками Велиар и с удивлением в голосе продолжил: — Странно, я был уверен, что она наша. Надеюсь, ты не поторопился с решением.

Я тоже надеюсь, уж поверь.

— Как насчет того, чтобы поразвлечься? — со смешком произнёс Велиар. — Или у тебя были планы?

Основной идеей было находится подальше от тебя.

— Нет у меня планов, — огрызнулся я. — Раздражает это тупое занятие, с которым справился бы кто угодно.

— Напомню, ты сам виноват, — засмеялся он. — Не стоило убивать белоснежного говнюка.

— Давно пора было это сделать. Он нарывался, — прошипел я, вспоминая, как отрубил голову ангелочку, который настойчиво изрыгал свои праведные речи, стараясь в очередной раз напомнить мне, кто я такой. — А я не сдержался.

— Я готов повторять это на ежедневной основе, но, боюсь, у хозяина иссякнут идеи по унижению высших демонов.

Я слабо улыбнулся, думая о том, что в очередной раз подставил под удар практически единственного друга, который был у меня в этой жизни.

— Так что, — спросил я, изображая на лице неподдельный интерес. — Есть предложения на остаток ночи?

— О, тебе понравится! — похлопал он меня по плечу, расплываясь в улыбке.

Глава 3

В тусклом зале всё пропахло дешевым алкоголем и сигаретами. А еще по́том и похотью.

Бармен не спеша протирал тряпкой барную стойку и исподлобья поглядывал на посетителей, которые, пуская слюни, смотрели на полуголых девиц, снующих в зале.

Порой после ненавистной работы ноги сами вели нас в это царство разврата.

Хоть мы и не были живыми, потребности и желания никуда не делись. Стали острее, ярче. Сила, дарованная после смерти, сделала нас хуже, чем мы были при изначальной жизни.

Чувства безнаказанности и могущества вызывали покалывание в пальцах, а ком в горле, который я никак не мог сглотнуть, распалял злость, заставляя причинять боль другим. Живым.

— Хочешь чего-нибудь необычного этим вечером? — театрально взмахнув волосами цвета соломы, протянула девица, облокотившись на наш столик столик.

Её грудь так и норовила выпрыгнуть из глубокого декольте прямо мне в ладони, но при взгляде на неё я почувствовал лишь тоску.

Мне не хотелось ни пить, ни трахаться. И это пугало.

Мысленно я все ещё был в той квартире. И вопрос: что мне будет за тот выпад? — подбирался к горлу.

— Он хочет, чтобы ты своим ротиком отвлекла его от серых дум, — с притворной улыбкой говорил Велиар прямо ей в губы, выдыхая в них чёрный дым.

— С радостью, — ответила она, скользнув по мне стеклянным взглядом. — Всё, что пожелаете.

На автомате я закатил глаза, вызвав приступ смеха у друга.

— Ты обещал, что мне понравится.

— В прошлый раз, как мне помнится, ты был очень доволен, Кайм. Да и как ты можешь отказать женщине? Ты же джентльмен.

Я широко расставил ноги сидя в кожаном кресле и наблюдал, как при ходьбе покачивается её округлая грудь. Не идеальная, слишком большая. Но такая, которую безумно приятно сминать руками. Она опустилась на колени между моих ног и, поддев длинным ногтем пряжку ремня, вопросительно взглянула на меня из-под чересчур пушистых синих ресниц.

Мне не хотелось говорить. Желательно провести этот вечер молча, возможно, даже не здесь, но это было моим решением, поддаться на предложение Вела.

Я улыбнулся, давая ей зеленый свет, но, как и всегда, улыбка вышла слегка устрашающей. Девица дёрнулась, но тут же успокоилась, увидев, как моё лицо вновь разгладилось.

Она быстро расстегнула ремень, и я приподнял бёдра, облегчая ей задачу. Как только она стянула с меня брюки вместе с боксерами, я опустился обратно на кресло и наслаждался открывшимся видом. Испуг, напряжение. Правда, именно сейчас видеть этого мне не хотелось.

— Так дело не пойдёт, — сказал я, подаваясь вперёд. — Расслабься.

Я выдохнул прямо в приоткрытые от страха губы, заменяя её испуг на смелость. Желание отчетливо виднелось в её глазах, а в висках стучала лишь мысль о том, как доставить мне удовольствие.

Не сводя глаз с моего члена, она провела кончиком языка по верхней губе, глупо застыв где-то по центру. В её глазах, словно масло на раскаленной сковороде, шипело удовольствие. Она сама накалилась до предела, почти застонала, поймав моё возбуждение.

Её язык творил чудеса, описывал невероятные повороты и тайные знаки, с помощью которых она выражала свое поклонение мужчине, его силе и достоинству.

Эта работа для неё не способ заработать на красивую жизнь, и даже не попытка выжить. Она для исполнения желаний. Похоть затмила все. Стена нравственности была покрыта чужой спермой так густо, что разглядеть её было невозможно.

Во мне не было ни грамма порицания такой жизни. Эта женщина жила в своё удовольствие, наслаждалась каждым мгновением. Её любовь — это секс, и в этом она была сногсшибательна. Она не отдает себя, нет, она получает для себя. Мужчины думают, что имеют её, но на самом деле это она имела каждого.

В ту ночь я использовал на всё согласную женщину, пока обессиленно не рухнул на кровать, переплетаясь с ней руками и ногами, словно мы были давними любовниками.

От неё веяло теплом, размеренный стук сердца успокаивал, но всё же что-то отворачивало, заставляло скинуть её руку с груди. Прикосновения слегка обжигали, я чувствовал дорожку из них на своём животе, шее, лице. Девица изучала меня, рассматривала, но стоило ей провести пальцем по шраму на лице, как я схватил её за руку.

Запястье было тонким, как сухонькая веточка в заснувшем лесу, а испуг в глазах похож на мерцание. Зрачки подрагивали, губы напряглись.

— Бить я тебя не собираюсь, — распознав её страх, произнёс я, прикрывая глаза. — Твои руки должны касаться моего члена, а не лица.

— Тогда позволь продолжить, — заискивающе промурчала она, высвобождая свою руку из моей.

Я не успел переключиться, как дверь комнаты отворилась, и внутрь хлынула грохочущая музыка.

Велиар с довольной ухмылкой прошёл внутрь и привалился к двери, захлопывая её своим телом. Он промычал что-то невразумительное, рассматривая девицу, и вмиг перенесся к нам.

До рассвета мы не покидали этот злачный клуб, спрятанный за вывеской приличного и дорогого заведения.

Первый зал действительно был таким, но за лакированными тяжелыми дверьми пряталось совсем другое помещение, где царила атмосфера разврата. Здесь любые желания становились реальными. Нужно лишь заплатить.

Чем толще твой кошелек, тем больше безумств ты вправе сотворить, а где безумства, там мы. К счастью работниц этого места, «больше» сводилось к обыкновенному сексу. Правда, этой девице сегодня несказанно повезло. Ведь секс с демонами сулит неимоверное наслаждение для живых. А чёрные глаза и мелькающие за спиной крылья в момент оргазма она не запомнит.

Мы находились в месте, где демоны были всего лишь клиентами. И грехопадение являлось истинным желанием человека. Это слегка расходилось с тем мнением, которое веками вдалбливали в людские головы. Но они даже не могли бы предположить, что порой для очернения светлой души люди обходились без нашей помощи.

В помещении не было окон, но я почувствовал, как об землю вновь ударяются капли дождя. Внутри всё сжалось, защипало от ожидания. Это могло означать лишь одно: кто-то из высших явился на землю.

Если бы дождь лил каждый раз, когда демон появлялся в этом мире, человечество бы захлебнулось. Поэтому чаще всего появление моих сородичей оставалось незаметным. Но если на землю ступал кто-то из высших демонов, личных советников хозяина, тогда природа не скупилась, разорялась грозами, гремела небесами, разнося предупреждение для тех, кто не умеет слышать.

«Бегите, глупцы! Опасный зверь шагает по вашей земле!»

А может, дождь лил, стараясь смыть нас, как страшную скверну.

Так было не всегда. При желании мы могли скрыть и это, оставаясь незамеченными, но каждый из нас любил эффектные представления.

Красный огонь, который могли видеть лишь я и Велиар, полз по стенам комнаты, съедал незамысловатые обои, постеры в вычурных рамах. Он поднимался снизу вверх аккуратной ровной линией, постепенно поглощая всю комнату, заполнял собой, подготавливая нас к фееричному появлению.

— Какого хрена, — простонал я, готовясь ко встрече с кем-то из сородичей.

Многие из нас обожали театральные представления. Пусть даже и не для широкой публики.

Хиск, совершенно не стесняясь, приблизился и рывком стянул девицу с Велиара.

Татуировка у того на шее засветилась, и сразу погасла, стоило ему увидеть, кто перед ним.

Нынче этот ублюдок являлся одним из советников, считай, правой рукой. Спорить с ним, особенно в нашем положении, было очень глупо.

Но если бы не моя последняя выходка в той квартире, я всё же втащил бы ему как следует.

Ничто не остается незамеченным для хозяина. И рано или поздно факт помощи демона людям станет достоянием общественности.

Вот только за эту выходку мне не дадут медаль, и не наградят аплодисментами.

Я нарушил главное правило, поступил не как демон, слуга хозяина. И, возможно, Хиск явился именно за моей головой.

Сохранить спокойствие и не разбить его самодовольную рожу оказалось довольно тяжело. Хиск был мелкой сошкой, подхалимом, который только и ждал возможности, чтобы пробраться наверх, поближе к хозяину. Он глупо верил в то, что это даст ему что-то кроме головной боли. И наше с Велом наказание было ему на руку. Хозяин унизил нас никчемной работой и повысил ублюдка, которого язык не поворачивался назвать демоном. Разве мог он заменить кого-то из нас?!

Я поймал взгляд Велиара, в котором читалась лютая злоба. Он, как и я, мечтал уничтожить Хиска. Но рисковать не хотел. Все же порой необходимо было перетерпеть, дождаться, когда хозяин сменит гнев на милость. А я уверен, так и будет. Эту мерзкую улыбку он долго наблюдать не сможет.

— Вас, выродков, вызывают, — оскалился тот, голодными глазами рассматривая девку. — Теперь настает мой черед развлекаться.

Это заведение не откроется этим вечером. Возможно, и следующим тоже.

После того как он утолит плотские желания, примется за свою работу. Вплетёт каждого, кто находится в этом здании, в свой искусный сюжет, подтолкнет к ссорам, которые, скорее всего, закончатся убийством.

Жаль, мне нравилось это место. И эта девица.

Я притянул её к себе и приблизился к губам.

— Когда он закончит с тобой, ты соберешь вещи и убежишь прочь, — шептал я, выдыхая ей в рот. — У тебя два выходных. Благодарность от начальства.

Она слишком хорошо вела себя этой ночью, и я бы с удовольствием это повторил, если представится такая возможность.

— Вам следует поторопиться, — изогнув рот в насмешливой улыбке, процедил Хиск. — Сами знаете, что бывает за опоздание. Хотя, я бы на это посмотрел.

— Тебе нравится смотреть на наказания в принципе или именно когда это касается нас?

— Второе, Кайм. Восторгаюсь вашей выдержкой: вас смешивают с дерьмом, а вы молчите и трясетесь, как два сопляка.

— Его благосклонность не вечна. Ты в любой момент можешь оказаться на нашем месте, тогда и поговорим, кто здесь сопляк.

— Велиар, — Хиск смотрел на него, как на глупого мальчишку, который вот-вот получит от родителей ремнем по мягкому месту. — Ваша репутация, мягко сказать, подпорчена. Мне шибко любопытно, как низко вы оба способны упасть. Не удивлюсь, если однажды увижу вас двоих среди пленников нижнего мира, раздираемых чертями на сотни кусков. Ха!

Мерзкий смех, смешанный с мокрым кашлем, резанул по ушам. Мечтательный вид с безумной усмешкой застыл на лице нашего собрата. Такой же твари, как и мы с Велиаром.

Да только были все же между нами различия. За века, проведённые в нижнем мире, занимаясь поручениями хозяина, организацией войн и массовых истреблений людей, я потерял к этому всякий интерес.

Осталась лишь злость. К себе, к подобным мне. Злость, которую я вымещал на людях, а порой и на мелких демонах, что путались под ногами. Выполнял свои задачи, играл роль. Но это не приносило никакого удовольствия.

Я устал от того, что все повторялось вновь и вновь. Хиск же существовал втрое меньше, чем мы. Каждый прожитый век для него все еще был наполнен удовольствиями. Чувство собственного превосходства сводило его с ума, он постоянно лез вперёд. Его длинный язык, где надо — умасливал, в иных местах — подначивал, распалял. Этот товарищ был довольно искусен в своём умении сталкивать лбами не только людей, но и сородичей.

При жизни неприметный, скользкий тип, который тонул, давясь завистью, сейчас же атаковал людей собственными страхами. Единственное, что я никак не мог понять, так это его назначение при дворе хозяина. В чем были заслуги этой твари? Я был рад, что сам лишился этого поста, но не успел расслабиться, как на моё место встал этот ублюдок. Если все же причина была лишь в том, чтобы унизить нас, то значит хозяин совершил ошибку, дав тем самым власть в руки безмозглого тупицы.

И чем чаще я об этом думал, чем дольше всматривался в его физиономию, тем сильнее хотелось его уничтожить. Для начала разбить этот тонкий птичий нос и поставить смачные фингалы под крысиными бегающими глазками, с превеликим удовольствием сломать длинные тонкие руки с выпирающими венами на них и выбить последний дух из мертвого тела. Мерзкий, чересчур неприятный даже для демона. Мысли вызвали улыбку на моем лице, и это несказанно удивило идиота Хиска.

Но не сейчас. Время придет, я уверен. Желания должны сбываться. Так говорят люди.

Наказанием для нас была не только эта работа, но и само нахождение в мире людей.

Хоть мы и питались их эмоциями, силами, сама земля нас убивала.

Этот мир был доступен нам лишь на некоторое время, а затем начинал изводить. Не больше недели непрерывного нахождения здесь мы легко могли выдержать, а вот дальше начиналось все самое интересное. Мы не умрём вновь, это невозможно. Но та боль, которую испытаем, если задержимся дольше допустимого, будет довольно жуткой, почти как та, которую испытывают грешники в аду.

— Не ожидал я, что нас призовут так быстро, — удивленно вскинул бровь Велиар, застыв на крыльце. — Как думаешь, в чём причина?

По замыслу хозяина мы должны были быть унижены, оскорблены до глубины остатков нашей души и крайне истощены. Ведь тогда возвращение в нижний мир покажется нам обоим благодатью, а лик хозяина пред нами — спасением.

— Без понятия, — буркнул я, ворочая в голове весь этот день, и ту квартиру. — По нам, видимо, успели соскучиться.

Велиар прыснул и накинул капюшон, выступая под стену дождя.

После ссылки в мир людей и назначения на поганую работёнку, Велиар со звериным восторгом расквасил мне морду. Сам факт случившегося радовал нас обоих, но вот то, что следовало за ним, уже огорчало. Мы оба знали, что я быстро оправлюсь. Поэтому он дубасил, обвиняя таким образом меня, а я покорно принимал удары, соглашаясь с каждым его кулаком. Проявил сдержанность после очередной вспышки гнева.

И он снова пострадает из-за меня и моих идиотских решений. Импульсивных, недальновидных.

— Отчего-то мне кажется, что эта встреча закончится чем-то таким, что наша текущая ссылка будет выглядеть детским утренником, — заключил он так, будто это истинная правда и иного варианта событий быть не может.

Чтобы вернуться в преисподнюю, не требовалось топнуть ногой или прочитать заклинание. Знание мертвого языка тоже было ни к чему, а мешочка с волшебной пылью у нас в карманах отродясь не было.

Все гораздо проще. Портал в преисподнюю находится прямо под носом у людей.

Неприметное здание прямо в центре старой части города. Три этажа, один из которых наполовину ушёл под землю — культурный слой! Как же…

Старые деревянные окна с потрескавшейся серой краской на рамах, вычурная лепнина, скрипучая дверь, толщиной с добротный кулак, а главное — табличка, приколоченная на входе.

Вход в нижний мир, саму преисподнюю, логово демонов и царство греха, обитель самого хозяина, его офис на человеческий манер — «Отдел статистики по центральному округу номер 616».

Слева от двери коряво нацарапано: Anima tua et voluntas tua in manibus domini.

Я помню, как появилась надпись. И как горело здание в страшном пожаре, и как затем бывший владелец подписывал документы о переуступке прав на недвижимость, вмиг ставшую пепелищем. Помню его взгляд, когда он понял, что лучше подписать, не задавая никаких вопросов. Ведь нутром он чуял, что перед ним не бизнесмен, а зверь. И скажи он о том, что странный господин должен ему за здание денег, тот их конечно же не заплатит. Он не даёт, только забирает.

Хозяин сам вывел эти буквы, легко врезаясь ногтем в каменную стену. Вырезал на стене дома, выбрав очередную резиденцию, чтобы каждый раз, заходя внутрь, демон вспоминал, что, обретя бессмертие, он лишился свободы.

— Рад вас видеть, — насмешливо гремел голос хозяина. — Вы, похоже, так спешили, что даже не успели стереть с лица недовольные гримасы.

Мы остановились на почтенном расстоянии от величавого стола, возле которого, прислонившись к столешнице, стоял тот, кого я не особо жаждал видеть. Такие встречи никогда не сулили ничего хорошего.

Хозяин, как и любой правитель, боится мятежа. А когда ты повелеваешь самыми мерзкими тварями, которых только видел свет, ожидать можно чего угодно.

По залу плыл густой и тяжелый воздух. Он бил в нос, вызывая покалывание. Человек бы почуял запах гниения, омерзительного разложения. Мы же ощущали его иначе.

Воздух был живым, он служил хозяину, так же как и мы. Сейчас он был его руками, которые с силой давили на плечи, заставляя опуститься на колени и склонить головы.

Ленивая усмешка во взгляде, направленном на нас, приправленная презрением, приклеилась к молодому лицу. Идеально выглаженные лёгкие брюки с острыми стрелками, светлая футболка-поло, замшевые лоферы, зачесанные назад короткие тёмные волосы. Он был похож на богатого бизнесмена, у чьих ног весь мир. Человек не подумал бы, что перед ним стоит хозяин мира, который они называют адом, демон и чудовище, страшнее которого нет никого на свете.

Внешность обманчива. Ни тебе огромных витиеватых рогов, жилистых крыльев, когтей и зубов. Всё гораздо проще. Демон не сильно отличается от человека. Спрятать все это — обычный мужчина.

За все существование мы успели увидеть его в разных ипостасях: другом, полководцем, соратником. Сейчас же он, поставив нас на колени, решил напомнить, что он еще и хозяин. Тот, кто управляет нашими жизнями.

С ним ничего нельзя предугадать. Непроницаемое выражение лица, ровный голос могли вмиг испариться, уступая место звериной ненависти.

Множество раз я был свидетелем, как в этом зале быстрым, резким движением отрубалась голова демона, который нарушил правила, не выполнил свой долг, криво усмехнулся, перешел какую-то черту, известную лишь самому хозяину.

Не спасало ни положение при дворе, ни былые заслуги. Вес имело лишь настоящее и, возможно, будущее.

Я прожигал глазами мраморный пол, вслушиваясь в тишину зала.

Отзвук шагов разносился эхом. Он приближался к нам, заставляя кровь в жилах закипать от холода.

Мрамор сменился отполированным до зеркального блеска дубовым паркетом, перенося нас в нижний мир, и носы бежевых лоферов появились возле нас совсем бесшумно.

— Я вернул вас домой, — послышался мягкий бархатный голос. — Здесь даже дышится легче, заметили? Там, конечно, есть свои удобства, но технологии, автомобили — все это мешает рассмотреть истинную красоту мира. Металл заслоняет то, на что действительно стоит смотреть. Согласны? В нашем мире этого нет, но живём мы не хуже людей. Порой даже лучше. Но их прогресс в техническом плане, способствует и нашему развитию: сколько способов воздействия на них открывается для нас!

Меня всегда раздражало, когда он пускался в пространные размышления, которые порой длились по несколько часов. Казалось, что он совсем не спешит, его не одолевают никакие мысли, кроме как размышления о мироустройстве и различиях между нашими видами. Философские рассуждения сменялись восторгами о научных открытиях, а следом могли пойти рассказы о стародавних временах и множественных воплощениях хозяина.

Обнаружив, что собеседник не слушает, он мог либо снести голову с плеч, либо начать свой рассказ заново. И все мы боялись и того, и другого. Поэтому мы с Велиаром сейчас изображали на лице неподдельный интерес и запоминали каждое сказанное им слово.

— Так что, добро пожаловать домой, — продолжал он, изучающе окидывая взглядом огромный кабинет. — Велиар, на сегодня работа окончена?

— Последнее распоряжение было исполнено, смерть явилась к людям, как и положено.

Хозяин с противным скрипом провел пальцем по полке книжного шкафа и растёр пальцами невидимые пылинки.

Ещё один страх, помимо мятежа, — грязь. В нашем мире было до безобразия чисто. Люди считали, что мы тонем в зловонной жиже, но на деле у нас всюду был образцовый порядок. Демоны, находясь в мире людей, делали что хотели, но здесь же соблюдали множество правил, порой абсурдных и глупых.

Помню, мы несколько часов слушали удивление хозяина по поводу раздельного сбора мусора. Он был ошарашен, узнав, что это практикуется во всех людских городах.

Казалось бы, разве можно удивить самого дьявола?

— Наши ряды пополнены? — задал он вопрос, делая ему одному известные расчеты в уме.

— Пополнен лишь котёл, хозяин.

— Неужто никто не вольётся в наши ряды, Кайм?

— Вышла путаница с одним из людей, — лениво говорил я, хотя внутри всё ходило ходуном. — В той семье действительно есть прекрасный претендент, но её время ещё не пришло. Второй, чей час был близок, совершенно не подходит.

Вот он. Липкий взгляд Велиара. Осторожный, едва заметный. Достаточно было и его, чтобы понять: при ближайшей возможности он задаст нужный вопрос.

Невидимая волна подхватила нас обоих за шкирку, подбросила и уперлась в поясницу.

— Стой ровно, — послышался острый шепот.

Велиар покосился на меня, и в его глазах я увидел недоумение, на место которого выскочили злость и страх.

Наше наказание не могло закончиться так скоро, и Велиар это прекрасно понимал. Он никак не мог найти причину, по которой мы оба оказались здесь.

А вот я ее знал. Я выругался про себя и поднял глаза на хозяина, решившись встретить свою участь с честью.

— Наслышан о ваших похождениях, развлекаетесь вы на славу, — изогнув рот в усмешке, бросил он, усаживаясь в массивное кресло. — Да только меня не покидает мысль, что я растрачиваю ваш потенциал впустую. Что скажешь на это, Кайм?

— Только тебе решать, какое место уготовано для нас, хозяин, — с должным почтением произнёс я, а внутри всё сжалось, словно в ожидании падения с высоты.

Два сопляка — как четко нас описал Хиск. Сопляки, прожившие тысячи лет.

— Тут ты прав. Знаешь, что порой меня удивляет? Твой своенравный характер, который не получается искоренить даже мне. В этом есть свои плюсы, несомненно. Хотя порой это подкидывает проблем. Согласен, Велиар?

— Бывает, — ответил он и вновь покосился на меня с плохо скрываемым возмущением.

— Я бы с радостью посмотрел на вас через месяц-другой, когда вы оба измучились от того, что горите изнутри. Злые, немощные. Истинное наслаждение, — с металлом в голосе процедил хозяин. — Но есть более важные дела. Пришло время воплотиться.

А вот это неожиданно! И я так удивился, что выдохнул со слишком уж заметным облегчением.

Мы оставались мёртвыми, демонами, по воле хозяина. Он же мог вернуть нас к жизни, если того требовали обстоятельства.

Дать указания, порой чёткие, но чаще все же довольно размытые. Поставить цель, которую мы должны достичь во что бы то ни стало, иначе не жди ничего хорошего. Хотя сложно сказать, есть ли что-то хорошее в нашем мире, в привычном понимании.

Чаще мотив воплощений был довольно простым: взрастить тягу к пагубным привычкам, будь то карточные игры, воровство или пьянство.

Жертва выбиралась не наобум. Воплощения — это не пьяные выходки демона среднего звена. Это продуманный ход в шахматной партии. И целью являлась определённая фигура, которую требовалось убрать с игрового поля.

Подающий надежды спортсмен слышит бесконечный шёпот о веществах, которые помогут отвлечься, дадут силы и выносливость.

Менеджер по продажам после удачной сделки до трясучки мечтает осушить бокал пенного, а следом второй, третий, за которыми уже маячат бутылки с напитками покрепче. И так изо дня в день, пока заветный стакан не затмит собой всё.

Ученый, близко подобравшись к научному открытию, нещадно лупит своих жену и детей, обвиняя в отсутствии уважения и понимания. Теряет нить, ведущую к своему открытию, вязнет в болоте семейного насилия.

Приёмная мать, на попечении которой несколько детей, уничтожает их морально, набивая свой кошелек за счет государственных пособий. Она лишит их будущего, всколыхнет ненависть ко всему живому, сломает неокрепшие души.

Каждый из этих людей мог привнести в мир что-то хорошее. Что-то такое, что могло бы сделать человечество лучше, ближе к свету, дальше от тьмы. Правда, от нас не уйдешь. Мы шагаем бок о бок.

Бывали и иные цели. Где ставки гораздо выше.

Игры по-крупному, которые сулили многочисленные смерти, пополнение в рядах демонов и восхитительные грешные деяния во славу хозяина.

Моё последнее воплощение было несколько сотен лет назад, я помню каждый прожитый тогда день, и боль от возвращения в своё тело.

Первое время воспоминания о прошлых жизнях и о нижнем мире были скрыты, лишь порой выстреливали мимоходом, сбивали с толку, вызывая беспричинный страх. Приходилось тратить время и силы на то, чтобы вырваться вперёд, встать у руля.

Я оставался со смертной оболочкой и разумом, бурлящим ядом, словно бездомный щенок, который хватается за жизнь. Я не был один. Душа, которая ранее владела телом, этим скоропортящимся сосудом, оставалась внутри вместе со мной. Боролась за существование, пытаясь выгнать чужака-подселенца. И тогда приходилось туго: помимо выполнения своей задачи нужно удержать бразды правления, усмирить испуганного соседа.

Все мы хотим жить. И когда возникает риск потерять все, действия могут быть крайне неожиданными. Наши мысли, желания, страхи — всё смешивалось и закручивалось так, что моментами я не мог понять, кто я на самом деле. Давил его своей силой, испытывая ту же боль, что и он. Мы кричали в унисон, ненавидели друг друга, но по одиночке уже не могли.

Порой для долгосрочных целей разыгрывалась продолжительная партия, в которой демон начинал жизнь с самого начала.

Здесь же прошлое покидало напрочь, стиралось, закрывалось под сотней замков. Но предназначение было словно выжжено изнутри. Оставалось жить, получая тайные знаки, незаметные напутствия хозяина, который окружал поддержкой сородичей и всячески помогал.

Меня всегда удивлял тот факт, что, имея подобное могущество, когда хозяин мог щелкнуть пальцами, стирая весь мир в труху, он выбирал эти игры.

— Без нас жизнь человеческая станет пресной, — слышал я от него много раз. — Родятся вновь. Чтобы есть, спать, плодиться. Они вымрут, не принеся никакой пользы.

В чем же выгода? В пополнении рядов. И, как мне казалось в последние годы, в фанатичном желании доказать, что люди ближе к тьме, а не к свету.

— Это будешь ты, Велиар, — обрушил на нас хозяин. — Даю вам два дня на подготовку. Кайм возвращается на свою службу, в помощь тебе.

Помощь, как же! Это был контроль. Чтобы воплощенный демон не сошёл с намеченного пути и исполнил волю хозяина.

Под ноги Велиару упала кожаная папка с аккуратно сложенными в ней документами.

— Внутри информация о твоем новом друге, — продолжал хозяин, глядя в окно.

Он всегда восхищался Эребией. Сравнивая с городами человеческого мира, обличал их в нищете ума, невозможности превзойти красоту нашего мира. Высмеивал их архитектуру, с отвращением рассматривая новые города.

Единственным, чем он восторгался, была живопись и скульптура. Он мог подолгу рассматривать полотна художников, давно ушедших из жизни, часами рассказывать о создании той или иной скульптуры. И молча, с толикой грусти в глазах, любоваться Моисеем руки Микеланджело.

В помещении резко стало холодно, колючий воздух хватался за лицо, проникал под кожу, а взгляд хозяина стал под стать ему.

— Велиар, останься, хочу потолковать наедине. А ты, Кайм, — смерил он меня строгим взглядом. — Свободен.

Будто подталкиваемый невидимыми руками, я очутился на улице.

Твою мать! Как щенка выставили за дверь!

Перед глазами возникла золотоволосая мелочь, сжимающая плюшевую игрушку. Неужели ты станешь моей последней ошибкой?

Я не стал дожидаться, пока закончится аудиенция Велиара, вышел за ворота поместья, которое стояло посреди города в нашем мире, укрытое раскидистыми ветками огромного дерева, и не спеша побрел по улице.

Внутри наступил полный штиль. Лишь дырявая лодка, наполненная вековой усталостью, качалась на волнах моего пофигизма. Плевать, когда узнают о моём неожиданном подарке людям, плевать, как будет гудеть наш мир о том, что демон высшего ранга оступился.

Может, прямо сейчас хозяин дает Велиару ценные указания касательно моей персоны. Решают, отправить на вечные муки или уничтожить. Надеюсь, второе.

Он был довольно порывистым, легко возбудимым, но никогда не забывал про театральную составляющую. Наказать меня по-тихому, перед глазами одного Велиара… Нет, слишком мелко. Он из всего делает спектакль. О моём проступке точно должны знать все. Это будет просто мировое шоу!

Я шёл на окраину города, туда, где в отдалении от жилых и шумных кварталов, стоял мой дом.

Этот квартал отличался своей скромностью. Никаких высоких шпилей и кричащей своей красотой лепнины.

Стены дома, выложенные чёрным отполированным камнем, блестели в тусклом свете. Узкие окна-арки, обрамлённые коваными решетками, приветливо глазели на улицу. По бокам дома контрфорсы добавляли величественности.

Одноэтажный, без лепнины или статуй демонов на фасаде. Крохотная и скромная по меркам моего мира коробчонка. Кухня-гостиная, спальня, душ и кладовая, наполненная доверху оружием. Мечи, копья, клинки, доспехи, которые когда-то верно служили мне, впитывали в себя кровь моих жертв, а сейчас мирно покоились в комнате, как пыльные трофеи.

Всё, что было внутри дома, не имело никакого смысла. Я не валялся беспечно на пухлом диване, не готовил обеды, гремя кастрюлями, не устраивал вечеринки с шумными компаниями.

Этот дом не видел реальной жизни. Лишь унылое подобие, призрак настоящего быта.

Всё в нём виделось отголосками людской жизни. Мы могли не питаться, но почти у каждого была отдельная кухня. Спрашивается, на кой чёрт?

Будто, подражая им, мы станем ближе к миру, по которому хоть как-то, да скучали.

Я открыл входную дверь, и на меня налетел довольный Амур. Пёс едва не сшиб меня с ног, выражая радость, вызванную моим возвращением.

Большая редкость в наших краях. Собаку я принёс из людского мира. Не смог пройти мимо.

Выполнив очередное поручение, мы с Велиаром разошлись по разным сторонам: он отправился развлекаться, а я бродил по злачным районам города, пытаясь унять звериный гнев, который рвался наружу. В висках стучало, на руках вздувались вены, а татуировка, такая же, как у Велиара, только на руке, обвивала предплечье и словно врезалась в кожу.

Чёртов пьянчуга сам упал мне в руки. Он совершенно не держался на ногах, и, запутавшись в них окончательно, выпал на меня из тёмного проулка.

От него жутко смердело кислятиной, мочой и перегаром. Я оттолкнул его, и тот упал на мусорные баки: что-то бубнил, пытаясь подняться, сопел и пыхтел. Сам не помнил, что хотел сделать, потерялся в пьяном угаре.

Тогда я отыгрался на нём. Всё разочарование от этой жизни, гнев, жестокость и омерзение, вылилось на того пьяного мужика.

Я перевернул железный короб и уселся на него, словно на трон, с которого с наслаждением любовался, как он приближает себя к смерти.

Я не тронул его своими руками. Он делал всё сам. Вспорол себе живот ржавым куском металла, копошился внутри грязными руками, разбирая внутренности, хватая их и вытягивая. Я продлевал представление, заставляя его играть на бис. Прикрывал глаза, вслушиваясь в песнь боли и близкой кончины. Но недовольная гримаса с моего лица не утекала. Его мучения не приносили ничего, кроме запачканных кровавыми брызгами ботинок.

Щелчок пальцами, и его выпотрошенный труп загорелся. Вонь начала расползаться по улице, и я, встав с железного трона, замахал рукой, отгоняя смрад. Тогда и услышал его.

Осуждающее поскуливание раздавалось из-под груды мусора, что набилась в глубине проулка. Я жестом поманил того, кто скрывался в темноте и вони, и он, не в силах сопротивляться моей воле, пролетел небольшое расстояние, разделяющее нас, и, плюхнувшись на асфальт, глупо замотал ушами, рассматривая меня снизу вверх.

Щенок чёрной овчарки с идеальным окрасом — ни единого пятнышка, изучающе глазел на меня, хлопая мелкими голубыми глазами. Бракованный. Не такой, как надо.

— Тебя здесь быть не должно, — проговорил я и опустился на корточки. — На этом свете.

Стоило мне протянуть руку к щенку, как тот оскалился и зарычал, а следом дёрнулся, взвизгнул, испугавшись за себя.

— Чуешь зверя, да? — левой рукой я схватил его за шкирку и прижал к асфальту.

Щенок подчинился, искоса взглянул на меня и прикрыл глаза, соглашаясь, что этот бой он проиграл, не успев начать.

— К тебе он, значит, спешил, — я мотнул головой в сторону догорающих останков пьянчуги. — К любимому другу. Да только пока шел забыл о твоем существовании, — я хмыкнул, а пес смешно приподнял ухо. — Мда, неловко вышло. Ну, бывай!

Я потрепал его по голове и поднялся на ноги. Щенок шагнул вперёд, будто собирался идти вслед за мной.

Тогда-то я и принял решение.

— Мы с тобой не такие, как должны быть. Есть в нас изъяны. Демон из меня стал негодный, — я подхватил его на руки так быстро, будто боялся передумать, и прижал к груди. — Жаль, имени я твоего не вызнал. Будешь теперь моим любимым псом. Любимым… Любовь… И звать тебя отныне Амуром. Знаешь, как твое имя с санскрита переводится? Бессмертный.

Помрачение рассудка. Отравление воздухом. Переизбыток эмоций. Депрессия. Сумасшествие. И множество иных диагнозов я поставил себе на утро после той спонтанной выходки.

Сам не понял, зачем я притащил щенка в свой мир и в свой дом. Утром мы долго смотрели друг на друга, и он справился с неловкостью быстрее — затявкал и начал бегать возле стола, намекая на то, что пора бы и поесть.

Идиотская была идея. Но назад не отыграть.

Мне пришлось найти ему еды, обзавестись мисками, познакомиться с соседями, которые занимались Амуром в моё отсутствие.

Но я ни разу не пожалел об этом.

— Ты странный, Кайм, — поглаживая за ухом пса говорил Велиар. — Не перестаю тебе удивляться, правда. Нахрена тебе пес?

— Чтобы был, — звучал тогда мой ответ.

Я больше не один, меня ждут и любят. Он нужен мне, как и я ему.

— Хозяин сказал, что ты неординарная личность, — смеялся Велиар. — А затем добавил, что уже не уверен, что демоны не подвержены расстройствам психики.

Молва о живой собаке в нижнем мире быстро дошла до хозяина. И он, желая лично убедиться, что я не сошёл с ума, явился в мой захолустный район.

— Кайм, есть множество других вариантов для жилья. Советую тебе их рассмотреть. Меня пугает… — он озадаченно вертел головой по полупустому дому, и, разглядев черное пятно в такого же цвета лежанке, улыбнулся. — Всё!

Я тогда тоже испугался, увидев вполне человеческие эмоции на его лице.

— Смертное существо в нашем мире, с ума сойти.

— Кайм! — окликнула меня соседка, пока я не успел захлопнуть входную дверь. — Я в няньки не нанималась! Припёр его, сам с ним и носись! Думаешь я за бесплатно должна возиться с этим отродьем, а?

Она заткнулась, только когда получила мешочек монет. Очень пухлый мешочек.

— Ты не переживай, как уедешь, я Амура к себе в дом заберу, чтобы он один не оставался! — запричитала она, моргая по очереди всеми тремя глазами.

Не потребуется. Твой левый заработок накрывается медным тазом.

— Ну что, дружок, пора нам расставаться, — говорил я, сидя в обнимку с псом на диване. — В этот раз я уйду надолго. А, может, навсегда. Но есть одно место, где ты будешь очень нужен.

Глава 4

Мы с Амуром перенеслись сразу в нужную квартиру, встретившую нас тишиной. На этот раз она не была пропитана безнадегой. Эта тишина была мягкой и обладала сладким запахом.

«Как арахисовой халвы поел», — подумалось мне.

Жилище заметно преобразилось. Кухня встретила нас чистотой, солнечным светом, проникающим сквозь чистые окна и тонкую сетчатую тюль.

На плите томился суп, похоже, рыбный. Густой, наваристый, с мелко рубленными овощами. В вазочке на столе лежали конфеты и вафли. Рядом стояла пиала с малиновым вареньем, а в ней торчала детская погремушка.

От входной двери послышался шум. Я проверил, что не только я оставался незаметен, но и Амур: достаточно было взглянуть на него и над блестящей черной шерстью парил едва заметный туман — признак силы нижнего мира, скрывающий нас от человеческих глаз, и, взяв его за кожаный ошейник, вышел в коридор.

Посвежевший и румяный Миша держал в руках рыжеволосую Виолу и скидывал с ног ботинки.

— Вот мы и дома, — причитал он. — Сейчас мы с тобой навернем супчика, который мамуля сварила, поиграем, а там и спать пора.

Девочка промычала что-то в ответ, словно согласилась с планом отца, и повернула голову в нашу сторону.

Она вновь смотрела на меня. Улыбалась, совершенно не боясь. Завидев Амура, девчушка расплылась в беззубой улыбке и потянула к нему пухлые ручки.

Я в этот момент засиял как медный таз, будто само существование собаки, которое вызвало столько радости в ребёнке, было делом моих рук.

Миша, сняв с себя верхнюю одежду, усадил Виолу на пуфик и стягивал с неё комбинезон, загораживая спиной двух непрошеных гостей.

Девочка вытягивала шею в попытке рассмотреть нас, сжимала и разжимала ладошки, веселя своего отца.

— Что ты просишь, бусинка моя? — улыбался он и, подняв её на руки, понес в большую комнату.

Посреди неё стоял квадратный манеж с сетчатыми стенками и с разбросанными внутри игрушками.

Миша посадил туда Виолу и, пообещав скоро вернуться, вышел из комнаты.

Принюхавшись, я ощутил лишь запах чистоты, ароматы яблок и летнего поля, залитого солнцем. Так пахла маленькая Виола.

Болезнь ее отца всё ещё витала в воздухе, но она явно ослабла. Как и демонская метка на матери.

Я опустился на корточки прямо возле манежа и свесил руку внутрь, позволяя девчушке за неё ухватиться.

— Привет, звереныш, — удивился я крепкой хватке маленькой ручки. — Смотрю, жизнь налаживается.

Виола склонила голову вбок, прямо как когда-то Амур, и внимательно слушала меня.

— Я привел тебе друга. Он будет защищать. И ты его оберегай, он для меня очень важен. Справишься?

В ответ она сильнее сжала мои пальцы и вновь взглянула на Амура.

Тот сидел возле меня и вилял хвостом, любуясь новой хозяйкой.

Он, бесспорно, всё понимал. Жаль, сказать не мог.

Я нашёл Мишу в ванной, где он, напевая под нос идиотскую и въедливую песенку, делал себе укол лекарства.

В лежащей на раковине аптечке я увидел рецепт, выписанный больницей.

Значит, обращался за помощью. А раз отправили домой, состояние его улучшилось.

Я поработал с его памятью, вложив туда нужные воспоминания про появление собаки в его жизни, и пошел в спальню.

Катя с серым лицом и опухшими глазами лежала на кровати, прижав мокрое полотенце ко лбу.

— Есть температура? — заглянул внутрь Миша.

— Угу, — проблеяла она в ответ, не поворачивая головы.

— Сейчас дам тебе таблетки, — зашуршал он тапками.

Заглянув в его разум, я увидел, что тот был безумно счастлив. Болезнь отступила, врачи говорили такие прекрасные слова, как «опухоль остановилась в росте», «ремиссия», «прогноз более благоприятный». Это несказанно обнадёживало! А вдобавок ко всему он отмечал перемены в поведении жены. Она стала тише, покладистей. Больше молчала и спала, жалуясь на головные боли и температуру.

Миша проводил время с дочерью, наслаждаясь каждым днём.

А теперь еще и обожал свою собаку, которую забрал у тетки, ведь та не могла больше ухаживать за ним из-за перелома бедра. Он знал, что пёс любит яблоки, трясется над шоколадными конфетами, но должен есть подходящий для него сухой корм.

Катя была равнодушна к собаке, я не стал внушать ей любовь к питомцу. К нему она относилась точно так же, как к дочери и мужу. Прикасаться к ней лишний раз было противно, да и неожиданные эмоции могли лишь привлечь чужое внимание или свести ее с ума. Ей и так было плохо. Очень плохо. И безумно страшно. Она ничего не видела, но кожей чувствовала приближение чего-то дурного.

Я трепал Амура за холку и давал ему мысленные указания: береги, защищай, помогай, весели. Живи.

Виола активно замахала руками, призывая меня к себе.

— Знала бы, как дорого мне обойдутся эти подарки, — усмехнулся я и замер под взором её глаз.

Виола изучающе рассматривала моё лицо, задерживалась на шраме и возвращалась к глазам.

Я опустил руку в манеж и сам прикоснулся к пухлой ладошке.

— Не профукай эту жизнь. Ценнее ничего нет. Пока, звереныш.

Уходя из квартиры, я слышал пронзительный детский плач и шарканье тапочек по коридору.

Увеселительные заведения были и в нашем мире. Они пользовались особой популярностью у тех, кто не посещал человеческий мир. В основном это были мелкие демоны, которые работали на благо нижнего мира, да всякие бесы и черти, чья прямая обязанность — мучение грешников.

Не все мои соплеменники сохраняли человеческий облик. Некоторые после смерти обретали поистине чудовищный вид. Звериные морды, толстокожие тучные туловища, лишние конечности с острыми когтями, хвосты и крылья.

Демоны, которые были палачами нижнего мира, трудились не покладая когтистых лап. Они измывались над грешной душой, ломали и терзали. Душа не выдерживала ужаса, что творили с ней, и забывала всё человеческое, а следом становилась одним из нас. Черти и бесы — все они выходцы из котла.

Демонов же мог сотворить лишь хозяин, получив подтверждение у сборщиков душ. Советников, высших демонов, он отбирал лично. Порой они все ещё были живы, дышали и ели, строили планы на будущее, а для них уже всё было решено. За них.

Мне нужно было напиться и забыться. Человеческое пойло для этой цели совершенно не годилось, тут нужно что-то по-настоящему убойное.

Местные гордо называли «Хвост змеи» баром! Не таверной, не трактиром. И всегда с таким придыханием, тянув гласный звук. Словно это была не рыгаловка, каких сотни, а модный паб где-то посреди людского города. Хотя, последние изменения явно пошли этой забегаловке на пользу. На фасаде красовалась обновленная вывеска, а разбитое неделю назад стекло заменили на новое.

Пойло, которое делала Имайна вместе со своим мужем Стигом, называлось виски. Но от настоящего в нём было лишь название. Вкус ослиной мочи перебивал запах гниющей скотины, а послевкусие убивало напрочь. Плюс был один — пара кружек, и мозги напрочь отключались, даруя полное забытие.

— Кайм, дорогой! — воскликнул Стиг, отряхивая тяжелые и мозолистые ладони о замызганный фартук. — Ну и ну! Какими судьбами? Глядишь, хозяин передумал, да иную работенку подкинул?

— Верно говоришь, Стиг! — сказал я, похлопывая его по спине.

Вопреки всему, и в нашем мире возможны будничные разговоры, жизнь, похожая на людскую, и некое подобие дружбы.

Стиг и Имайна хоть и не были настоящими супругами, найдя друг друга здесь, стали держаться вместе и именовать свой союз как брачный. Они вдвоём заправляли баром. Стиг когда-то числился в страже хозяина, но вымолил себе какое-то подобие пенсии и порой выполнял мелкие поручения, как посыльный, садовник или сантехник.

В «Хвост змеи» стекались мелкие демоны, работяги. Они, словно отработав смену на заводе, собирались у потёртой стойки и рассказывали друг другу о численности котла, о тяжелом труде и маленькой зарплате. Ничего необычного. Прямо как у людей.

Завсегдатаи привыкли к моему появлению, а вот новенькие каждый раз удивлялись. Ведь демон высшего порядка явился в захолустный район, в сам «Хвост змеи», и пьет вместе с ними адский виски!

Имайна посмеивалась, что я делал им рекламу, и подливала своего варева мне в кружку.

— Рассказывай, — указал мне Стиг на высокий стул, а сам вернулся за барную стойку и принялся протирать её перед важным гостем.

Зал был почти пуст, посетители вот-вот должны его заполнить, и тогда за громким гомоном уже не выйдет поговорить с ним.

— Как тут всё гудело, ты бы знал! — подмигнул мне Стиг левым глазом, тогда как правый оставался слегка опущенным вниз из-за демонского шрама. — Та ночь обросла слухами. Некоторые говорят, что вы с Велиаром поймали белоснежного в людском мире и притащили в котёл, другие заявляют, что вы сожгли его адским пламенем, а третьи считают…

— Всё гораздо проще: он явился в тот момент, когда мы исполняли своё поручение, всё испоганил, заявил права на душу и потребовал нас убраться в ту срань, из которой мы вылезли, — улыбаясь, рассказывал я, отмечая, что немногочисленные посетители обратили весь свой острый слух на нас. — За это он и получил.

— Так кто его убил, ты или Велиар?

— Я.

— А его тогда зачем наказали? — простодушно удивился Стиг.

— Да ты у нас забыл, в каком мире живешь! — прыснул я и пригубил пойло, которое налил увлеченный разговором друг. — Был со мной, значит, виноват. Но, скажу тебе, за это мне стыдно. А вот за то, что я оторвал голову чопорному засранцу, — нет.

— Правду говорят, — пригнувшись и понизив голос, спросил Стиг. — Что вы его крылья и голову на пику надели и оставили у резиденции их повелителя?

— Не вы, а я. Правда. Следы от ожогов не до конца прошли, даже толстые перчатки не смогли помочь.

— Ну ты даешь, красавчик! — хлопнул он по стойке. — Так ему и надо! Будет ещё рот разевать на нашего парня! А от ожогов есть у меня одно средство, позже принесу тебе, вмиг залечит! А здесь-то какими судьбами? Вы же сосланы в людской мир были. Я и не думал, что увижу тебя в ближайший год!

— Это ты загнул, конечно, кто же столько выдержит. Воля хозяина, что тут скажешь.

— Воплощение? — одними губами спросил он и получил мой кивок в ответ.

— Всё лучше, чем сортировкой заниматься. Что с Амуром только делать будешь? Помощь нужна?

— Определил его в мир людей. Подшаманил память и вписал пса в их жизни. Потом верну.

— Смотри, если что, можешь нам оставить. Имайна собак, говорит, любила в той жизни.

— Спасибо, учту.

Мы успели проговорить совсем немного до того, как зал заполонила разношерстная мразь нижнего мира. Здесь коротали вечер демоны, находясь бок о бок с мелкой шушерой преисподней — чертями и бесами. Я их на дух не переносил, но и деваться от них здесь некуда. Громкий галдеж разносился по всему бару, и я, уплыв в укромный уголок в самом конце зала, притаился там с кувшином виски Имайны.

— Ты ещё в сознании? — плюхнулась рядом со мной владелица питейного заведения и принялась обнимать меня всеми четырьмя руками. — Стиг сказал, что на этот раз мы и правда долго тебя не увидим, решила хоть попрощаться с тобой.

— Будешь скучать? — прикрыв один глаз проговорил я.

Имайна утвердительно кивнула.

— У тебя стряслось что-то? Ты сам не свой, Кайм.

Она всегда видела больше, чем другие. Но сказать ей — значит подвергнуть опасности. Наказание последует для всех, кто знал о моём проступке.

— Устал, — выдохнул я и отвернулся от ее одутловатого лица. — И только.

— Кайм, я знаю, что ты живешь очень долгое время. И догадываюсь, что испытываешь внутри. Хоть мы и мёртвые, демоны и чудовища, но помним, что такое дружба, чувства. Если нужна помощь, какая угодно, я никогда тебе не откажу.

— Прям какая угодно? — пьяно лыбился я.

— Да, Кайм. Запомни это. Ни я, ни Стиг не боимся настоящей смерти. Зато ценим тебя, не как советника хозяина, а как друга.

— Я уже не советник, Имайна!

— Не важно. Все знают, что ты для него важен. Для нас тоже, только иначе.

Я уронил голову ей на плечо, и так мы сидели какое-то время, пока ей не пришлось разнимать двух дерущихся демонов, которые того и гляди разнесут пол зала своими мощными хвостами.

Мне не хватало этого. Дружеских объятий и доверительных разговоров. Но я не мог подставить и их под удар. Гореть, так одному.

Глава 5

Одно из воплощений Кайма. Рим

С трибун раздавался крик толпы, топот шестидесяти тысяч пар ног. Люди требовали зрелищ. Они с наслаждением смотрели на то, как брызжет кровь, заливая раскаленный песок, как гладиус прорывает насквозь тело раба. Их веселили попытки тех, кто по стечению обстоятельств или своей глупости оказался на арене, пытался выжить или получить заветное помилование.

Всюду летала пыль, поднятая колесницами.

Я уже много лет выходил на эту арену, дрался, проливал кровь. И моё имя скандировала толпа.

Я оттачивал навыки боя, коих в моей жизни бывало немерено, обучал новое тело, разрабатывал мышцы. Проливал реки крови во славу хозяина, на потеху толпы.

Одно из условий победы — любовь публики. Им нравилась не только смерть. Они любили и представления.

Город замирал во время проведения игр. Жители меняли свою жизнь, подстраивая под главное событие.

Со всех краёв в город стекались торговцы, любопытные граждане.

Строились временные места для простых людей, чтобы и они могли насладиться представлением.

Богатые жители занимали самые лучшие места на трибунах: просторные ложи амфитеатра, куда поместится вся их свита, чтобы отдых господина прошёл с комфортом.

Неделю назад мы шествовали через город в сопровождении ликторов и трубачей. Впереди колонны шли служители с ликами богов, словно наша кровь должна была пролиться по их воле.

Мы были на ступень выше рабов, но ими и оставались.

Мы те, кто приносил нашим хозяевам деньги, славу и почет.

Наша кровь была для них заработком. Они жаждали, чтобы мы превращались в зверей, из раза в раз всё изощрённей убивали противника, заставляя толпу кричать от восторга. А затем их карманы пополнялись звонкой монетой.

И всё же жизнь успешного гладиатора была куда лучше жизни простого раба. Для нас был выделен лекарь, пекарь, а особо почитаемые получали внимание гетер.

Бои становились всё более зависимыми от политики. Каждый магистрат, участвующий в организации боев, старался превзойти другого, выдумывая более кровожадное зрелище. И в этом их поддерживала толпа: они свешивались с трибун, кричали и указывали большим пальцем вниз, требуя добить проигравшего.

Я сплюнул на раскалённый песок и продолжил наматывать ремни на руку.

Император выражал свою любовь к мурмиллонам. Всегда с особой страстью наблюдал за боями между нами и фракийцами. Мы являлись личным развлечением, одной из его привязанностей.

— Как твоё плечо, Маркус? — вопрошал ретиарий Викт.

Я продолжал наматывать ремни от запястья до предплечья, краем глаза наблюдая за ним. Его последний бой закончился ничьей, и ему несказанно повезло, когда толпа вымолила для него пощаду. Устало волоча за собой ногу, он ушел с арены, но знал: как только раны заживут, он выйдет на неё вновь.

Прикрепив ремни к гарде гладиуса, я был готов.

— Лекарь постарался!

Маника закрывала правое предплечье и прятала незаживающую рану от укуса тигра. Зверь, уже обессилев, кинулся на меня, проходя по касательной, но все равно урвал кусок плоти.

Сквозь мигающую боль и залитые кровью зверя глаза я видел восторг толпы, слышал их крики. А они не замечали, что я стою на ногах из последних сил, мечтая выйти на арену в последний раз, забрав за собой того, ради кого и находился в этом теле.

Каждый из нас желал увидеть деревянный меч, рудис. Выйти отсюда почти свободным человеком. Почти.

Но я хотел другого. Я мечтал о мести. Каждую мышцу сводило, стоило увидеть магистрата. Эти мысли шли ко мне от человека, который впустил меня в свои тело и разум, позволил нам стать единым целым, сосудом, состоящим из ненависти.

Авл Вителлий Вел, честный и неподкупный. Для всего Рима. Поганый убийца и насильник для моего нового друга. Его семья: жена и дочь, стали минутным развлечением в руках магистрата, жалкой насмешкой богов над человеком. И его жизнь должна оборваться от моей руки. Удачный выбор сосуда сулил победу. Наш гнев объединился, мы шаг за шагом приближались к нашей цели.

Ум магистрата, такой же живой, как и его тяга к безумствам, привёл бы императора к многочисленным победам, которым не суждено сбыться.

Это воплощение было лёгким, потому как не было никаких преград и сомнений. Убитый горем разум моментально принял условия игры и подчинился мне, позволив приближать нас к цели.

Наш хозяин тоже обожал представления. Он мог бы обойтись без воплощения, хватило бы лёгкого вмешательства с редкими нашептываниями, но тогда достижение нашей цели пошло бы менее захватывающе. Уверен, что и он присутствует на арене, наблюдая за боем и за своим верным слугой.

Бой обещал быть зрелищным. На арене сталкивалась сила с маневренностью.

Лёгкий, ловкий и подвижный фракиец старался измотать тяжеловесного мурмиллона. На моей стороне были опыт и защита. Я сжал в руке скутум и готовился наносить мощные удары.

Клиний был юн, но успел показать себя достойным бойцом. Он с опаской смотрел на моё снаряжение. Мощный шлем с гребнем внушал ему страх. Как и моё имя в целом.

— Чувствуешь? — шептал голос Велиара, который всегда был рядом. — Так пахнет страх!

И я, и мой сосед довольно хмыкнули, покрепче сжали в руке гладиус и встали в стойку.

Трубы пропели начало боя. Я полностью завладел сознанием человека, взял на себя вынесение смертного приговора сопернику. Фракиец кинулся в атаку, его щит то и дело мелькал перед глазами в попытках отразить мой натиск. Я давил его к центру арены, а по венам текла кровь, напитанная криком толпы.

Они ждали её, требовали, мечтали! Им нужна была смерть!

Клиний пытался найти бреши в моей защите, и с каждым ударом меча огонёк в его глазах гаснул. Он измотан, напуган. Ослепленный ярким солнцем, отскочившим от моего щита, он совершил ошибку, открылся и дал мне возможность атаковать.

Первый удар скользнул по шлему, а второй пришёлся на его плечо.

Я наступал на него всё увереннее, за мной стояла толпа. Я видел, как встал император, как поднялись вслед за ним магистраты. Поднялся и тот самый, он смотрел на меня, следил за моими движениями. Смотрел на испачканный в крови гладиус.

Фракиец не удержал щит, и он отлетел в сторону, подняв кровавую пыль.

Наши мечи скрестились, но он не смог удержать напор.

Гладиус прошел сквозь него и уперся в песок, вместе со сползающим по нему телом гладиатора.

— Остался последний акт! — восторженно продолжал голос, эхом раздающийся в моей голове.

Толпа ревела! Танец смерти порадовал публику, и сам магистрат, тот, что так нужен мне, в сопровождении ликторов спустился на арену.

Двадцатая победа, четыре ничьих и ни одного поражения. Мы отчаянно шли к заветной цели, к этим играм, которые организовал Авл Вителлий Вел. Он-то и обещал свободу победителю боев. Толпа выбрала меня.

Магистрат, с лавровым венком на голове и в тоге с пурпурными полосами, поднял руку вверх, останавливая крик на трибунах.

— Достойный сын Рима! — громко говорил он. — Ты доказал свою доблесть и верность! Так прими же заслуженную награду!

Деревянный меч пошел по рукам и оказался прямо передо мной. В руках того, чьей смерти я безмерно желал.

— Так обменяй свой гладиус на свободу! — воскликнул он, слегка приближая ко мне рудис на вытянутых руках.

Я вырвал меч из обмякшего тела фракийца и, не медля ни секунды, вонзил его в живот дарителя рудиса.

Лучезарная улыбка магистрата навсегда застыла на его лице, а по светлой тоге поползло алое пятно.

В тот же миг обескураженность с лиц ликторов скатилась вниз, и моё тело пронзили топоры и секиры, освобождая нас от этого существования.

— Благодарю тебя! — послышалось внутри сознания.

— Ты закончил, — следом сказал Велиар. — Возвращаемся домой.

Где-то в отдалении мы слышали звон мечей, топот копыт, а носа касался запах горелых тел.

Во славу хозяина умирали тысячи. В давке на трибунах рабы атаковали стражу, начался пожар, и кровь лилась, заполняя собой весь город.

Нынешнее время.

— Ты совсем с катушек слетел! — гремел голос Велиара.

Каждое слово, в которое он вложил всё своё возмущение, вызывало дрожь в теле и тошноту. Адский котёл, как же мне плохо.

Пойло Имайны сделало своё дело: я вырубился еще до того, как добрался до дома. Как я провёл остаток вечера, с кем разговаривал и где был — оставалось загадкой, разгадка которой сейчас не особо-то интересовала.

Я приоткрыл один глаз и уставился на друга, который, широко расставив ноги, стоял возле кровати. Кулаки сжаты, из ноздрей с шумом вылетает воздух, не демон, а безумный бычара передо мной.

— Говори тише, — простонал я.

— Где ты так набрался?

— У Имайны, где же ещё.

— Ты должен рассказать мне всё, — смягчив тон, произнёс он. — Не ради себя, как я понял, на себя-то тебе глубоко насрать. Но я не хочу страдать из-за тебя! Надоело!

В его глазах наравне со злобой плескалась жалость. К моему нынешнему состоянию, да и ко мне в целом. Я казался ему сошедшим с ума. Психом, который пошёл против хозяина, подставив себя под удар.

Не удивлюсь, если он успел проштудировать личную библиотеку в поисках лекарства для больного рассудком высшего демона.

— Сколько времени у нас осталось?

— Чуть больше суток. Ты, пьяная скотина, провалялся пол дня.

Я оторвал себя от подушки и, вытерев ладонью слюну, поднялся. На мне так и осталась вчерашняя одежда, включая ботинки. Как минимум — я не провел эту ночь с женщиной. Уже хорошо. Руки, ноги на месте, значит, и не подрался. Десять из десяти!

— Подъём, пьянь! — прокричал он мне в лицо.

— Как тяжко, ты бы знал, — простонал я. — Ещё твой мерзкий голос!

Велиар тяжело вздохнул и вышел из спальни.

— Где пёс? — крикнул он. — С ним-то что сделал?

Не услышав мой ответ, Вел психанул и, хлопнув дверью, бросил:

— Не отвечай, знать не хочу!

Стоя под прохладной струей воды, я радовался пунктику хозяина о чистоте.

В каждом доме нашего города был водопровод, душевая или ванна.

Я смывал с себя дорожную пыль, адское похмелье и горечь, которая накопилась во мне за века, мысленно восхваляя хозяина за внедрение вполне человеческих удобств в нашем мире.

— Кайм, мне нужна правда, — заявил он, уставившись на меня с дивана.

— Она тебе не понравится.

— Это я уже понял, когда услышал тебя в кабинете Лориэна, — съязвил он. — С радостью бы начистил твою морду, да только это вызовет массу вопросов.

— Согласен, — вымученно произнёс я, борясь с мерцающей головной болью, и упал на диван с противоположной стороны.

— Что произошло в той квартире? — сквозь зубы проговорил он.

Я вздохнул, запрокинул голову назад, увлечённо пересчитывая потолочные балки, и наконец, начал свой рассказ.

Велиар сидел, не двигаясь и не издавая ни единого звука. Лишь его расширяющиеся зрачки и прыгающие брови выдавали эмоции.

— Какое тебе дело до человеческого ребенка? — непонимающе уставился на меня Велиар.

Он говорил с таким искренним удивлением, будто я не ребенку спас жизнь, а обратился в христианство.

— Не знаю, — ответил я. — Но в тот момент я не мог поступить иначе. Она видела меня, понимаешь! Смотрела прямо на меня. Никогда не встречал подобного.

Вел подался вперёд и, сложив локти на коленях, замотал головой.

— Ты должен был просто уйти. Раз отец не наш клиент, то нужно было покинуть квартиру, ничего не делая. Вышла ошибка, такое бывает.

— Я не мог.

— Это я уже понял.

— Какой ты понятливый, охренеть можно.

— Кайм, у нас есть задача, которую уже завтра нужно начать решать. Воплощение на этот раз досталось мне. Ты знаешь, что без помощи я не обойдусь. Ты мне нужен.

— Велиар, ты все ещё можешь на меня положиться.

Голос мой прозвучал неуверенно. Но не потому, что я сомневался в том, что справлюсь с заданием, а потому что думал, что исчезну прямо сейчас, умру окончательно от похмелья, которое никак не отступало. Все мои мысли были о живительной бутылке пенного, которая могла заваляться на кухне.

— Куда мы отправимся? — прошептал я, сглотнув слюну.

— Нас ждет тот же город, где мы недавно подрабатывали, — хмыкнул друг. — И поистине праздная жизнь. Наш герой только начинает свой путь. Сомневается, пытается одуматься. С ним уже долгое время работали наши собратья, но он оказался сильнее. Поэтому хозяин и выбрал воплощение.

— Для праздной жизни я ещё не готов, но, думаю, справлюсь.

Уже на выходе из дома Велиар обернулся и окинул меня взглядом:

— Амур-то всё-таки где?

— У того ребёнка. В качестве друга и защитника.

Глаза его округлились, он всплеснул руками и вышел из дома.

— Совсем крыша поехала, — послышалось из-за двери.

Спустя пару часов я всё же нашёл в себе силы и покинул дом.

— Надо же! — удивлённо вскинула руки соседка. — Я-то думала, ещё долго тебя не увижу, после вчерашнего-то! Ну ты надрался! Кайм, всё забываю сказать! Спасибо тебе, ты замолвил словечко, да взяли моего на службу! Будет теперь охранять врата на одном из проходов!

Я показал ей большой палец и пошёл к дому Велиара.

Друг моей соседки — удивительное существо. В нём, помимо чёрной души, присутствовала несвойственная демонам стеснительность. Парень при жизни убивал направо и налево, а, оказавшись здесь, не мог найти приличную работу, проводил дни напролет, изучая потолок. Сам факт того, что для этого придётся к кому-то обратиться, пугал так сильно, что, казалось, он умрет повторно, прямо здесь, в нижнем мире. Как он только умудрился отношения завести?

Мне повезло, и друг был дома. Большой дом Велиара стоял на пересечении двух улиц. Вытянутые окна располагались слегка хаотично, они словно подражали шпилям на высокой крыше, которая тянулась к темному небу. Блестящая черепица мерцала в тусклом свете, а большая бордовая дверь с круглой ручкой эффектно притягивала к себе внимание.

Велиар сидел в большой гостиной, обитой промасленными деревянными панелями с фигурной резкой на них. На стенах красовалось множество полотен, как человеческих художников, так и наших. Всё было подобрано со вкусом, так, как он привык за множество веков.

Он не был ценителем искусства, но поддавался влиянию Лориэна, который порой снабжал его находками или восхищался приобретениями самого Велиара.

Огромных размеров стол был завален бумагами и свитками, а за ним, на кресле с высоченной спинкой и резными ножками, восседал Велиар, погруженный в изучение документов.

Я помню, как он торговался за это кресло на ремесленном рынке в портовом городишке. Купил, переплатив раз в десять, но ни капли не расстроился. Мало кто знал, что жадного продавца следом он прикончил, перерезав глотку. Но плату оставил для его семьи. Велиар говорил, что тот её заслужил.

Хозяин, перед тем как отправить нас в мир живых, снабжал информацией. Мы заранее знали, в чье тело попадём. Какая семья нас ожидает, основные действующие лица.

Стоило разуму демона и человека слиться, как мы получали доступ ко всему: и к прошлому, и к настоящему. Но этот момент только предстояло пережить.

Порой попадались воплощения, к которым требовалось подготовиться больше морально. Например, когда подселение происходило в тело женщины. Это тяжело и требует определенной сноровки. К счастью, чаще обходились без нас. Женщины-демоны имелись в арсенале хозяина, и он так же привлекал их для работы. Но если задача требовала вмешательства высших демонов, это всегда был кто-то из нас с Велом. Мы оба не любили такие воплощения, но, к сожалению, выбора перед нами никогда не стояло.

— Рассказывай, — сказал я, падая в кресло напротив стола.

— Отпустило, смотрю, — улыбнулся он, а шрам на лице уехал в сторону, делая улыбку похожей на насмешку. — Наш новый друг — Артур Меняйлов. Двадцать пять лет. Сынок владельца огромной строительной корпорации. С отцом пытались начать работу, но Артем оказался в своей семье единственным, кто сгодится для наших задач. Главное — сынок. У него проскакивают проблески сознания, тут поспособствовала учеба и стажировка в компании друга отца. Что-то там у него наклевывается очень мощное, связано с компьютерами и интернетом — какая-то единая сеть, объединяющая людей. Я особо не понял, но хозяину это не нравится. Плюс, парень у нас мечтает стать меценатом и уже успел совершить несколько крупных пожертвований.

— Короче, — подал я голос. — От паренька сплошная польза. Нас теперь по каждому чиху туда пихать будут? Как-то мелко, не находишь?

Велиар откинулся на спинку кресла и сложил руки за головой, но тень согласия с моим предположением, которая проскользила по лицу, я успел заметить.

— Наша цель не только Артем, но и его отец. Когда его фамилия станет синонимом зла, бизнес отца пойдет прахом. Могущественная корпорация рухнет, и мысли о политике у старшего Меняйлова растворятся пылью. Наш юный товарищ готов помогать отцу, разрабатывать программное обеспечение для стройки, и даже подумывает в будущем возглавить семейный бизнес. Его качает изо дня в день, так что надо бы помочь определиться. Помимо всего положительного, есть в сынке и тёмная сторона. Наш мальчик очень любит девочек. И не простых. А бедных и несчастных. И любит он их по-особенному. Ему нравится, когда после встречи с ним их жизнь становится ещё хуже. Да вот незадача, он уже стал получать отказы в публичных домах, в кругах, связанных со шлюхами, он в красных списках. И вот эта нерастраченная любовь в пареньке копится день ото дня.

— Чего нужно добиться?

— Нам нужно спустить его с поводка. Вложить в светлую голову мысли, что он имеет на это право. Он мечтает убивать, и мы его этому научим. Затем всё закончится.

— Он должен сесть?

— На это указаний не было. Без разницы. Можем и сами прикончить, но его имя и семья должны быть растоптаны. Чтобы никто никогда даже и не подумал продолжить его дело, изучить записи, вдохновиться идеями. Его имя должно ассоциироваться с преступлениями и жестокостью, а никак не с добродетелью.

— Всё ясно, детский сад какой-то.

— Ах, простите, я забыл! Ты же у нас теперь свою игру ведёшь! Высший демон занимается благими делами! — поймав мой многозначительный взгляд, Велиар прыснул и продолжал вещать: — Я могу спокойно об этом говорить, ведь никто не поверит, ни в нашем мире, ни в человеческом!

— И всё же, лучше бы ты рот закрыл.

В доме Велиара имелись слуги. Мелкие бесы протирали пыль, набирали ароматную ванну своему господину, утюжили его костюмы и открывали по утрам тяжелые шторы, чтобы тот мог насладиться рассветом свинцового неба.

Когда-то и я так жил, много веков назад. Но после очередного воплощения что-то во мне щелкнуло, заставив перебраться на окраину города и заселиться в свой крошечный дом.

Мне казалось, что с того момента я стал чуточку счастливее.

Но по-настоящему таким я был лишь в той квартире, где оставил Амура. В квартире, в которой несмотря на ужас и мрак, что находился внутри людей, светило яркое теплое солнце, порой звучал смех, а надежда силилась пустить корни. Прикрыв глаза, я щурился, как кот под лучами яркого небесного светила, представляя, какой могла бы стать моя жизнь, будь я человеком, будь я там.

Глава 6

Я получил свои экземпляры документов по человеческой семье, в которую мы с Велиаром должны были отправиться, и планировал погрузиться в них этим вечером в тишине собственного дома.

Ветер принёс с гор пепел, я натянул на голову капюшон и, придерживая его одной рукой, шёл по пустынной улице.

Тем, кто отвечает за чистоту нашего города, придётся изрядно потрудиться, убирая то, что определенно расстроит хозяина. Улицы должны сверкать своей мрачной красотой, а не быть усеяны пеплом.

Всё должно быть идеально: от улиц нашего мира до страшных мук, которые мы обрушиваем на людей.

— Тебя-то я как раз и искал! — окликнул меня знакомый голос, а следом послышались торопливые шаги и удары каблуков о каменную мостовую.

Зепар надел самую омерзительную и самодовольную улыбку, которая была в его арсенале.

Жаль, что помимо неё, у него было положение. Отрадно, что только оно и было.

Сейчас мне было особенно противно видеть его возле себя. Зная, что он прикоснулся к судьбе Виолы, ненависть закипала внутри ядовитой лавой.

— Твои мольбы были услышаны, — сморщился я в ответ.

Он старался походить на Лориэна: одеваться как он, говорить, даже взгляд пытался скопировать… Модные ботинки, отутюженные брюки, жилет и рубашка с цветным воротником и манжетами. О, ещё и запонки надел!

Старался, верно, да только выглядел он так, словно сбежал из цыганского табора.

Каждый его жест, поза — всё кричало о дешёвой показухе и беспросветной тупости.

— Мои да, — расплылся он в улыбке. — А услышаны ли твои, вот в чём вопрос.

Отравленный алкоголем мозг совершил мыслительный процесс и осадил меня ударом молота по голове.

Зепар, его метка на матери зверёныша. Причина его восхищения очевидна.

— Пройдёмся? — указал он рукой вдоль дороги.

Его тон был сладким, как гниль. Он чувствовал свою власть надо мной в этом моменте и наслаждался ею.

Мы неспешно двигались вперёд, Зепар с наслаждением тянул время и, как мне показалось, желал убедиться, что этот разговор остаётся доступен лишь нам двоим.

— Хозяин, как ты знаешь, любитель проводить ревизии. Сдачу отчетов я порой затягиваю, ведь не всегда помню о проделанной работе.

— Поверь, это известно не только мне, — хмыкнул я, сжимая кулаки в карманах.

Зепар проигнорировал мой ответ, лишь самодовольно улыбался и вызывал во мне все самые ужасные желания.

— Согласись, приятно знать то, что не должен? — заглянул он в моё лицо, не переставая шагать. — Так вот, я восстанавливал картину последних событий, отыскал каждого, на кого поставил метку. Но мой внутренний счетчик сбоил. Никак не мог найти одного. Представляешь?

Он сделал паузу, наблюдая за моей реакцией, словно хотел сказать: «Я знаю твой секрет, Кайм.»

— Давай без прелюдий. К чему ты клонишь?

Оторвать ему голову прямо сейчас? Нет, надо выслушать и понять, кому ещё он успел разболтать о своей неожиданной находке, и что сам собирается с ней делать.

— Я уже начал сомневаться в себе. Знаешь, когда не можешь понять: было или нет. Вот я уже был готов расписаться в собственной ошибке, как обнаружил чужую.

Проклятые мысли о ребёнке лишали меня привычной ледяной уверенности. Сердце, ненужный демону орган, предательски сжалось.

Я остановился и развернулся к нему, встал вплотную, улавливая аромат человеческого пойла, которым разило от этого идиота. Чем дольше он всматривался в мои глаза, тем быстрее маска смелости стекала с его лица.

— Я всегда знал, что ты отбитый, Кайм. Но чтобы так! — присвистнул он, отходя назад. Если с его губ сорвется имя зверёныша, я разорву его на куски прямо сейчас. — Не пойму, что ты хотел этим доказать? Думал, нагадишь мне и вернёшь милость хозяина?

Что он мелет? Я непонимающе уставился на Зепара, но на его лице была беспросветная тупость, никакого намёка на интеллект. Если он произнесет её имя, хоть намекнет…

— Чтобы ты сделал? Показал на пропущенную метку или давил на то, что мои силы ослабли?

Это смешно. Правда. И обнадеживающе.

Болезненное облегчение смешалось с презрением. Тупое ничтожество! Он ничего не понял.

— Неужели ты думал, что я действительно буду рад оказаться на задворках? — я шагнул вперёд. — Лишиться своей должности и положения? — Я шагнул ещё раз, встав нос к носу с Зепаром. — Смотреть на то, как он повышает Хиска, тебя, а меня отправляет на мерзкую и тупую работёнку?

Видеть, как он задыхается от моей близости, было сладко. Он не догадался, не узнал про неё. Значит, пока она в безопасности.

— Так ты сам все проср… — захрипел он, когда моя рука сжала тонкую шею.

Страх за девочку отошёл на второй план, пропуская чистую, неразбавленную ненависть к адскому созданию.

— Пришло время вернуть то, — прошипел я в ответ, разрывая острыми когтями вмиг посеревшую шкуру демона. — Что было моим по праву.

Разжав пальцы, я смахнул с них вязкую кровь, а остатки вытер о рукав его рубашки.

— Ты мне не нравишься. Вот так просто. Мы закончили?

— Пожалуй, да, — скрывая страх, начал он. Голос его дрожал. Хорошо. — На сегодня. Говорят, завтра у вас с Велиаром воплощение?

— Тебя, ублюдка, это не касается, — бросил я, удаляясь от него вниз по улице.

— Чтобы ты знал: я всё исправил! Твоя попытка не удалась! — ударило мне в спину.

Меня пронзило ледяной стрелой! Шум ветра, запах пепла — всё замерло. Настоящий парализующий страх сжал горло тисками. Сильнее, чем я сжимал горло Зепара.

Он скинул мои силы с метки, напитал её и дал свободу.

Что будет твориться в той квартире, где маленькая девочка осталась наедине с монстром, который ничем не отличается от тех, кем заселён мой мир?

Я спиной чувствовал его взгляд. Он явно подметил мою неподвижность, сделал какие-то выводы, но мне плевать. Зепар тупой, и это мне лишь на руку.

Запихнув подмышку проклятые документы, я пошел к дому. Меня больше не волновал ни пепел на мостовой, ни похмелье.

В голове стучал барабан, и он звучал как её имя.

Велиар

Я изучил всю подноготную человеческого семейства, наметил план действий, который считал довольно успешным, и откинулся на кресле, мысленно возвращаясь к разговору с Каймом.

Когда-то я уже видел этот потерянный взгляд и душевные муки, которые отпечатывались на его лице.

В том самом заснеженном Петербурге во время очередного воплощения.

Он до сих пор не знает, чем кончилась та миссия, а если бы узнал, не думаю, что смог бы называть меня другом. Я предал его, но всё равно считал, что поступил правильно. Мы не люди, нам недоступны привязанности и тем более любовь. Наша жизнь оборвалась, а смерть сделала чудовищами. Как подобное существо может любить?

Нельзя позволить этому сумасшествию поставить под удар нашу миссию. И сейчас я не был уверен в нём. Он слишком сильно размяк, отвлекся ради спасения человеческого ребёнка.

Это неслыханно! Впервые за всю историю нижнего мира, демон, один из советников хозяина, пусть он и был отстранен от этой должности, вершит благие дела на землях людей.

Это могло повлечь бунт в нашем мире, войну с верхним, ведь мы вмешались в их работу в ином ключе, нарушили некий баланс и прописанные кровью правила.

Кайм всё свое существование оставался верен нашим принципам. Отдавался полностью каждому воплощению, наслаждаясь, как его решения приводят к тем историческим событиям, которые были так нужны нашему миру. Он не отличался сдержанностью, мог принимать спонтанные решения, но все они были во благо. Кайм не испытывал абсолютно никаких мук, лишая кого-либо жизни, будь то человек или демон.

За наше существование были и стычки с верхним миром. Последний же стал единственным, о котором стало известно широкой общественности, и наше наказание было необходимым.

Для него не было разницы между мужчинами или женщинами. Каждых он убивал с особой жестокостью и наслаждением.

Да, он никогда не трогал детей. Между нами существовал негласный договор, что подобные убийства выполняю я. Может, это отголоски его реальной жизни, а может, единственное светлое чувство, которое он смог сохранить в себе.

Всё же в нём сохранились удивительные качества: страх перед убийством детей и любовь к собакам.

Чертов идиот!

В том Петербурге мы застряли дольше необходимого. Кайм всячески затягивал работу, мешал нашим планам сбыться.

Он увлекся Агатой как никогда до этого. Свет, рожденный любовью к человеческой женщине, выжигал тьму, из которой он состоял.

Моё бегство к хозяину и предательство друга было вызвано жутким страхом. Казалось, что не останови мы это, мир рухнет. И не один, а все.

Страх трепал меня изнутри, а мозг плавился от тех слов, которые он произносил для неё, и от мыслей, которые он крутил внутри себя про неё.

Оставалось совсем немного времени до нового воплощения, и я отправился в человеческий мир. Сжав зубы в предвкушении тошнотворного запаха человеческого мира, я материализовался в нужной мне квартире. Я должен увидеть того ребёнка, попытаться понять Кайма, и тогда у меня будет возможность предотвратить очередной крах его существования.

Воздух здесь был густо наполнен ароматами детства, теплоты, игрушек, сладостей, — слишком чисто и спокойно. Всё это вызывало глухое раздражение.

Амур выскочил в коридор, как только почувствовал моё вторжение. В собаке бился страх: он не получил команды на мой счёт, поэтому не знал, что же делать при виде друга своего хозяина. Я зарычал на него в ответ, и пес, поджав уши, позволил мне пройти.

— Твою мать! — вырвалось у меня не столько при взгляде на ребенка, сколько при виде рыжих волос, рассыпанных по подушке. Сердце, или его остатки, сжались ледяным комом.

Она безмятежно спала, подложив ладони под голову, но стоило приблизиться, как девочка выскользнула из оков сна и подскочила в своей кроватке, испуганно заморгав.

Страх в глазах лишь возрастал, и уголки губ поползли вниз, сообщая, что вот-вот грянет буря. У меня заранее начала трещать голова, предвкушая звонкий крик.

— Виола, — прошаркал в комнату мужчина, отец девочки, как я понял. — Бусинка моя, что такое? Что тебя так напугало?

Ребёнок, оказавшись на руках родителя, разразился звонким плачем. Она указывала в мою сторону маленьким пальчиком, словно пыталась донести, где стоит причина её немого ужаса. Амур загавкал, мужчина начал озираться по сторонам, но, конечно же, не почувствовал моего присутствия.

Зато я уловил силу Кайма в нём.

— Ты и впрямь идиот, — покачал я головой. — Раздариваешь тут годы жизни, меняешь судьбы. Ради неё, снова! Какой же ты мудак, Кайм.

Меня почти сбил с ног новый запах, стоило женщине влететь в комнату.

Её протяжный визг бил по ушам, а вонь метки Зепара заставляла закашляться. Она томилась внутри, вертелась в поисках выхода. И в этом тоже виднелась сила Кайма.

Девчушка сузила глаза и неотрывно следила за мной, пока отец выносил её из комнаты. И этот взгляд был как удар кинжалом из прошлого.

— Вот теперь я понимаю причину твоей дурости, друг, — прошептал я, леденея от осознания. — Она снова нашла тебя, твоя Агата.

Я стучал каблуками по дубовому паркету, и пока приближался к двери, судорожно обдумывал все варианты решения этой ситуации.

Я точно не знал, где окажусь. Выход из кабинета Лориэна в нижнем мире мог привести в любое место, будь то человеческий мир или отдаленный уголок нашего. С ним всегда так: доля таинственности сопровождала его образ.

Население нижнего мира в своем большинстве даже не знали его имени, обращались к нему лишь как к хозяину, и только некоторым, самым приближенным, таким как я или Кайм, допускалось произносить его имя. Достаточно лишь оценить обстановку и понять, стоит ли делать это в текущий момент.

Рассвет в музее Неаполя был тихим, солнце ещё не поднялось над городом, но уже раскидывало свои лучи. Они пробивались сквозь высокие окна залов, растворялись в мраморе, будто высекали его из ночной тьмы.

Воздух, наполненный вековой пылью камня и сыростью, которую не смогло извести жаркое солнце и сухой воздух, трещал и звенел. Это был храм забвения и вечности, где время будто текло иначе. Это-то и привлекало Лориэна.

Мои шаги глухо отдавались под сводами пустого зала. Хозяин никак не показал, что слышит вошедшего, все так же продолжал всматриваться в скульптуру с взглядом ценителя, почти что с благоговением.

Где-то вдалеке скрипнула дверь, город просыпался, но сейчас в этом зале были лишь только мы, а перед нами женщина, сотворённая из мрамора. Она выглядела живой, казалось, что внутри толщи изящного камня бьётся сердце, а грудная клетка вот-вот сделает долгожданный вдох.

Солнечные лучи потянулись к скульптуре, словно в попытках растопить камень и оживить прекрасную деву. Лориэн стоял неподвижно, будто и сам был сотворён из мрамора. Такие же безупречные черты лица, красивый профиль, вечный и будто покрытый льдом.

— Восходы здесь прекрасны, — холодный пар выскочил из его рта. — Рад, что ты пришёл.

— Будто у меня был выбор, — бросил я, не подумав.

Лориэн насмешливо выгнул бровь и чуть повернулся ко мне, позволяя разглядеть рассветную рябь в его глазах.

— Что первое приходит на ум, когда смотришь на неё?

— Лориэн, меня не прельщает искусство людей.

Хозяин поморщился с презрением, словно мои слова вызвали настоящую обиду, которая сильно царапнула чёрное сердце. Будто я произнёс то, что искреннее расстроило его и опечалило.

— Тоска, тихая печаль. Мне кажется, — продолжил он, не отрывая взгляда от скульптуры, — Будто она вот-вот поднимет вуаль, посмотрит на нас и поведает о своей горечи. В ней столько чистоты и смиренного принятия. Жизнь хрупка, и она это осознает, принимает и скорбит. Что останется после нас, Велиар?

Его голос звучал с оттенком подлинной грусти, которую я никак не мог до конца понять.

— После нас в том мире? — уточнил я, имея ввиду нижний.

— Везде, — махнул он рукой, охватывая все незримые миры, которые существовали за пределами музея в Неаполе.

Его тон был совсем мне не понятен. Я никак не мог разгадать сегодняшний образ.

В Лориэне всегда была некая двойственность. Две половины сплетались в одну, создавая нереальную смесь из изысканности, меланхолии и абсолютной власти.

— Я был свидетелем создания этого шедевра, — вернулся он к созерцанию скульптуры. — Он искал камень, выбирал из множества, пока не нашелся подходящий. Без сколов и трещин. Зубилом выбивал тело женщины и лицо. Ты знаешь, какая это кропотливая работа? Один неверный удар, и весь труд идёт прахом. Поговаривали, что он применял алхимию, смог повелевать мрамором, сделал его податливым и пластичным. Люди того времени во всём видели магию. Но итог работы настолько поражал своим великолепием, что мастеру все прощалось. Даже связь с самим дьяволом.

— Так ты наблюдал или принимал непосредственное участие?

— Я сделал всё, что мог, чтобы это творение увидели люди, — с ностальгией в голосе продолжал он. — Я знал идею и хотел помочь ей родиться на свет.

— Зачем мы здесь?

Хозяин молчал, сжимая кулаки в карманах безукоризненно сидящих дорогих брюк, он продолжал любоваться скульптурой, позволяя напряжению внутри меня возрастать.

— Ты просил о встрече, так говори.

— Зепар обнаружил ослабление метки.

— Он следит за отмеченными? — искренне удивился хозяин, не забывая о театральной составляющей.

— Бывает. Хотел насладиться своей работой да заметил неладное.

— Скажи мне, что может ослабить влияние демона на человека?

— Силы света, — процедил я.

— Верно, силы света, — в его глазах мелькнул странный блеск. Не гнева, а интереса. — Коих в демоне быть не должно. Неужто Кайм думал, что та выходка останется незамеченной?

Конечно, он так не думал! Я же удивился, что это произошло вновь. История циклична, как говорит всегда Лориэн. Но в этот раз она зацепилась за Кайма.

— Тебе известно, как я люблю вести статистику. Некое развлечение, а может, как говорят сейчас люди, излишняя тревожность. И даже если учесть, что Зепар принимает порой необдуманные решения, направо и налево разбрасывая метки, статистика его работы ведется всегда. Мной. А что до Кайма…

— Его придётся казнить на потеху прочим? — озвучил я неизбежное.

— Казнить я всегда успею, — он пожал плечами с мнимым равнодушием. — Я же хочу посмотреть за дальнейшим развитием событий.

— Но Зепар…

— Слишком глуп, — оборвал меня хозяин. — И тщеславен. Первый, к кому он принесет свою догадку, если она родится в его разуме, буду я. Он — песчинка. Кайм… потенциальный крах или шедевр. Оба варианта достойны существования.

— В прошлый раз удалось вернуть его на истинный путь, — раздумывал я. — Он продержался достаточно долго.

— Кайм решил, что вправе вершить судьбы, поставил себя выше меня. Отторгнул свою суть, — ровным тоном с металлическими нотками говорил хозяин, понижая голос. — Спас жизнь человеку. Раз он допустил подобное, мне любопытно узнать, что он выкинет в следующий раз. Насколько низко он готов пасть, а быть может, вознестись. Твоя задача — присматривать за ним, не позволяя чрезмерно своевольничать. Пусть играет в спасителя, но не забывает, кому служит. Баланс, Велиар, его необходимо соблюдать. Это истина, нерушимое правило.

Уже выходя из зала музея, я услышал его вопрос, брошенный мне в спину, холодный и точный:

— Он знает, кто такая та девочка? Почувствовал в ней Агату?

Я пожал плечами, не оборачиваясь.

— Он вспомнит всё о том воплощении, Велиар. Будь готов принять свою смерть, если Кайм не погибнет раньше тебя. В любом случае, старый Кайм умрет. А что родится из него, решат высшие законы, которые даже я просто соблюдаю.

В его последних словах, сказанных больше статуе, чем мне, слышалась тень чего-то непостижимого и древнего.

А что может быть древнее самого Лориэна?

Одно из воплощений Кайма. Петербург.

Воздух звенел от мороза, колючего и чистого. Золоченые шпили Адмиралтейства и Петропавловской крепости пронзали затянутое серостью небо. Я брел по Невскому проспекту, утопая в сугробах.

Наша связь окрепла. Дмитрий Волынский больше не мог сопротивляться мне, он оказался слишком слаб, слишком поглощен собой. Его умные, чуть усталые голубые глаза, полные принятия и подчинения, смотрели на меня из зеркала каждое утро.

Преданный Империи, человек системы, но не лишенный ума и сомнений. Идеальный кандидат для подселения.

Я работал с ним некоторое время, подчиняя себе. Дмитрий выпал из жизни, замкнулся в себе, — так говорили. Но на самом деле он становился другим. Мной.

Мне была известна каждая минута его прошлого. Каждый миг радости и горя. И его любви.

Я увидел её издалека и терял самообладание с каждым её шагом ко мне. Она была огнём, замурованным в ледяном городе. Волосы Агаты пышные и яркие, как осенний клен, пожар, среди заснеженного пейзажа, приковывали внимание. Они искрились медью и золотом даже в тусклом зимнем свете. Её взгляд, ясный и смелый, с интересом скользил по Дмитрию, а проникал в меня. Дочь профессора, не из высшего света, но достаточно образована, она часами была готова спорить с ним о судьбе России, но моё появление явно внесло свою лепту — наши споры сделались ярче и живее.

Я знал, что она полюбила Дмитрия сильнее, узнав меня. И сам я впервые ощутил это чувство. Страстная, глубокая любовь демона, находящегося в чужом теле, и человека, живущего в настоящем. Я стал им, а он мной. Он уступил мне, позволил выйти вперёд, но чувствовал вместе со мной, молчал и мечтал.

Я часами смотрел, как огонь в камине играет с её волосами, как она смеется, закидывает голову и обнажает тонкую шею, или как сосредоточенно пишет, закусывая губы.

Агата была прекрасна. Она будила во мне всё живое. Сбивала с нужного пути. Заставляла забыть, кто я такой.

Велиар был ошарашен увиденным. Он чувствовал, что происходит что-то непоправимое, но не мог вмешаться. Огласка стоила бы нам обоим жизни.

Всё, что ему оставалось — молча наблюдать. Внимательно смотреть, как его друг и соратник пропадает под гнетом человеческих чувств. Сказанные им слова оставались неуслышанными, попытки вернуть меня на истинный путь — провальными. Я отгородился от него, видя лишь один смысл моего существования — Агату.

Её любовь пахла чернилами и свежим хлебом, который пекли внизу моего дома. С ней я забывал о собственной жизни, о наказании за невыполнение миссии. Моим центром мира была она и чувства к ней.

Ветер с Финского залива приносил не только холод, но и предчувствие перемен.

— Господин статский советник, — секретарь Дмитрия просунул в дверь голову и тихо позвал меня. — Информатор передал сведения. Как вы и говорили, была попытка утечки планов по крепости.

— Ну, докладывай.

Секретарь наконец протиснулся в дверь и мелкими шажками добрался до стола.

— Агентами и правда было получено послание о планах графа, как вы и говорили. Арест произвели незамедлительно. Виновный доставлен, ожидаем вас.

Получи они эти планы, враждебная держава заимела бы прекрасный повод для скандала и давления на Империю. Это был бы чудовищный удар по престижу.

Враг знал, что неприступная крепость стала уязвима. И тогда ход истории качнулся.

В этот раз мы работали с другой стороны. Мы должны были предотвратить то, что планировалось иными силами или самими людьми.

Впервые я не хотел добираться до окончания своей миссии. Затягивал дело, как только мог. Я не мог уйти, не мог остаться без Агаты.

Но время неумолимо приближало меня к этому моменту.

Последние дни того воплощения стерлись, перемешались. Но важное было то, что я запомнил.

Смерть Агаты и ту боль, что испытал от этого знания.

Я вновь тону, и вновь рисует память

спирали дней, которых не вернуть,

и мочи нет себя от них избавить.

Я продолжаю медленно тонуть…

В минуты слабости так хочется забыться,

оставить боль и страхи позади.

Моим мечтам теперь уже не сбыться,

но ты во снах хотя бы приходи.

Нынешнее время.

Сон, возвращающий меня в Петербург, повторился вновь. Воспоминания разрывали изнутри, ползли по телу, сворачивались вокруг шеи.

В ушах до сих пор звучит мой крик. Голос безумца, потерявшего всё.

Туманное утро, хруст снега под ногами, запах пороха и железа в воздухе — я помню те мгновения и ужас, что вертелся внутри.

Тогда весь мир ополчился против меня. Карета утопала в снегу, лошади визжали, словно увидели демона во плоти, и к Сенатской площади я бежал своими ногами.

Они стреляли не в сердце, а в живот, чтобы её мучения длились дольше, а может, ждали моего участия.

Восемь солдат первыми выстрелами сбили её с ног, вторыми — разбили ключицу.

Последний выстрел был произведён на моих глазах, я видел дым от него, золото волос на снегу.

— Ваше превосходительство, вы как раз успели, — с насмешкой бросил мне офицер.

Я пролетел мимо него. Спешил к ней, но опоздал.

Стоило ей замереть, как затих и мой крик. Не было ни слезинки. Сплошная пустота. Я проклят, обречен. Вся моя жизнь обернулась кровавой бездной.

Мутные глаза смотрели в никуда, рыжие волосы запутались в алых цветах, что нарисовала её кровь на снегу.

Я не знал причину, не помнил, как мы выбрались оттуда, и что стало с Волынским.

Мы сделали своё дело, получили похвалу от хозяина и множество почестей. Но я потерял её. И себя заодно.

Виола так похожа на Агату. Я так боюсь потерять и её. Что-то в глубине моей истлевшей души молило о том, что я должен защитить этого ребенка. Однажды я не смог спасти Агату, и теперь обязан искупить свою вину с Виолой.

Какой мой шаг подвел Агату, что за слово привело к погибели.

Велиар избегал этой темы, резко обрывал вопросы. И со временем я бросил попытки разобраться в прошлом. Думал, что смогу забыть, а на деле воспоминания травили меня изнутри, сводили с ума, медленно уничтожая. Благодаря бессмертию, это могло продолжаться довольно долго,

Чувства демона к человеку считались невозможными. Это противоестественно, невообразимо, запретно.

И это нельзя обсудить за стаканом пива в местном баре.

За этим должна была следовать казнь. И я снова стал приближать себя к ней.

Глава 7

Перед ним на столе лежала стопка книг: толстые, в кожаных обложках, тонкие, со склеенными между собой страницами, словно их читали на протяжении столетий, и стоит дотронуться до бумаги, как она растворится в пыль.

Но только не здесь, не в руках того, кто считает ту самую пыль злейшим врагом.

Лориэн аккуратно, почти невесомо смахнул невидимые соринки с верхней книги — «История времени и пространства.»

Движение вышло нежным, словно эта книга вызывала в нём тёплые чувства.

Я присмотрелся к корешку другой, что лежала боком, и увидел знакомый старый шрифт, но потертые буквы не позволяли прочитать название. Ниже покоилась энциклопедия о мёртвых языках, труды философов и, что самое странное, современный детектив.

— Открываю для себя новое, — усмехнулся он, проследив за моим взглядом. Его бездонные глаза светились любопытством, будто передо мной был ученый на грани прорыва. — Пожалуй, ты удивишься не меньше меня, когда узнаешь, что автором этой развлекательной книженции, — говорил он с лёгкой насмешкой и снисхождением, — является один из нас.

— Я ещё не слышал о демонах-писателях! — ответил я, стараясь держаться естественно, но мысленно то и дело улетал к воспоминаниям о метке и о звереныше.

— О, ну что ты! Их полно! — Лориэн оживился, изящно жестикулируя рукой. — Просто большинство из них пишут руками человека, меняя их историю, подменяя понятия. Порой, они это называют Окном Овертона. Мы всего лишь сдвигаем планку морали, открываем историю заново, столетиями вкладываем удобные для нас знания. И это работает! Во всех сферах, — он говорил увлечённо, словно делился грандиозным открытием, поправлял стопку книг с мечтательным видом. — Эта книга отличается тем, что написана она в этом мире и для этого мира. Возьми, ты удивишься!

— Быть может, после возвращения, — уклончиво ответил я, едва взглянув на книгу.

— Как знаешь, — пожал он плечами, и лёгкая тень разочарования скользнула по его лицу. Указав мне на кресло напротив, он плавно устроился в своем. — Всё меняется. И не только в мире людей, но и в нашем. Раньше я много времени проводил там, любуясь живописью и скульптурой, глубже погружался в их мир. Люди думают, что дьявол бродит по их улицам в поисках слабой души, крадет их жизни и тела, — его тихий смех был похож на шелест страниц. — Они бы ни за что не поверили, что тот, кого они так называют, оттоптал все ноги, бродя по музеям и посещая библиотеки.

— Это уж точно, — пробормотал я, отводя взгляд к открывшемуся из окна виду.

Сумрак клубился на улицах Эребии, нависали свинцовые тучи, мир становился ещё мрачнее. Что-то в его настроении было не так, но нечитаемое выражение лица не позволяло разгадать эту загадку.

— В последнее время я делаю это реже. Как давно ты был на площади Вечного Шёпота?

— И не вспомню.

— Обязательно наведайся, там есть на что посмотреть. Наши собратья отличаются от тех, кто жил здесь тысячи лет назад. В нашем мире никто не нуждался в красоте. Вернее, они видели её в ином. Безусловно, красота есть в смерти. Её много, и она так маняще притягательна. В виде разлагающегося трупа, расколотого черепа, в отточенной работе яда. Но эту самую смерть можно облачить во что-то прекрасное, будь то картина или скульптура, — он сделал паузу, и его пальцы замерли над столом. — Мастера являют миру жизнь, рисуя её на своих полотнах, а последний мазок становится бессмертием. В них словно застывает время. Нет ни того пейзажа, нет и самого художника. А жизнь, которую он вложил в своё творение, все ещё существует. Это бесподобно!

Я кивал, как болванчик, не сводя с него глаз. Что-то удивило меня в облике хозяина. Было в нём что-то такое, чего я раньше не замечал. Некая легкость, живость. Дьявол светился изнутри, ликуя от одному ему известной причины.

Я молчал и не сводил с него глаз, стараясь скрыть нарастающее напряжение. Его лёгкость становилась опаснее, лихорадочный блеск в глазах говорил о тайне, которая неожиданно стала ему известна. Может ли он ею поделиться? Особенно со мной.

— Жители нижнего мира стали нуждаться в творчестве. Они осуществляют это по-разному, порой их замысел сложно понять. Но сам факт! Понимаешь?

Он пристально смотрел на меня, словно ожидал откровения, а я снова кивал. Молчал и лупил подбородком по груди.

Я начинал уставать от бесконечного напряжения и от Лориэна с его заумными речами.

— Они создавали всегда, но лишь по нужде. Любое творение должно было влиять на человечество, но теперь они делают что-то для самих себя. Я думал, что это изменит нас, приведет к вырождению. Но, как оказалось, это способствует развитию. Наше общество меняется. Ориентиры остаются прежними, но курс сместился.

Лориэн откинулся в кресле и удовлетворенно сложил руки на груди.

— Согласен, — наконец подал голос я, зная, что моё молчание излишне затянулось. — Всё меняется.

— Именно, — тихо, почти невесомо произнес он. — Кайм, — обратился он ко мне, и привычная лёгкость исчезла, её заменила мрачная сердитость. — Я готов к изменениям, но не ко всем. Меня радует, что жизнь в нижнем мире становится лучше. Но есть вещи, которые должны оставаться такими, какими были сотни веков тому назад. Как столпы мироздания.

Тонкий, едва уловимый намек. Он знает? И ничего не делает с этим знанием? Удивительно.

Ледяная волна страха кубарем прокатилась по спине, но ни один мускул на лице не дрогнул, выдержав его взгляд.

— Мы с тобой знакомы множество веков, — Лориэн снова смягчился и с изяществом аристократа положил ногу на ногу. — Ты, как никто другой, понимал, ценил и принимал мои решения. Завтрашнее воплощение даёт нам достаточно возможностей для уничтожения человека. Вы начнёте методично подводить к нужной точке всю ту милую семью, от сына к отцу. Неприступная крепость падет, вам нужно лишь пошатнуть фундамент. Наладите сеть торговли людьми, раскачаете их моральные принципы. Это потрясающе, не находишь?

— Согласен, — едва слышно, сквозь зубы ответил я, подмечая, с каким интересом он изучает моё лицо.

— Однако, ты немногословен сегодня. Знаешь, почему я выбрал Велиара? — внезапно вскинул голову он. — Из-за твоего табу на детей. А в той семье они есть. Это моя милость, Кайм. Единственная. И помни, я не привык жалеть о содеянном. Мне было бы выгоднее поставить у руля тебя. Всегда любил смотреть, как ты творишь историю. Велиар слишком порывистый. У тебя же каждое действие как театральный акт!

В кабинете возникла густая, как смола, тишина. Он не просто знает. Он использует это ради своей выгоды.

— Сыграем? — Лориэн внезапно улыбнулся, а в руках у него образовалась колода карт.

— Разве у меня есть на это время? — я вскинул бровь, пытаясь вернуть хоть каплю уверенности.

— Этого добра у нас предостаточно, — весело отозвался он.

В его руках была знакомая и довольно старая колода. Карты были тонкими, с потёртыми позолоченными краями, а темно-синие рубашки украшены замысловатым серебряным узором.

— Сербия, XVIII век, — угадал я, вспоминая его старую страсть к коллекционированию. — Музей в Белграде?

— Браво, Кайм! — Лориэн рассмеялся, явно довольный моей догадкой. — Память не подводит.

Как и всегда, оригинал был в его коллекции, а людям он оставил едва отличимую копию.

Он ловко, одним движением, снял шелковую ленту, стягивающую колоду. Карты рассыпались веером в его руках — плавно, бесшумно, как в руках фокусника.

— В «дурака»? Или что-то поазартнее?

— «Дурак» подойдет, — отозвался я, следя за его пальцами. В этой игре была своя иерархия, свои козыри. Как и здесь.

— Прекрасно, — Лориэн начал тасовать карты с гипнотической быстротой, его длинные пальцы двигались с хирургической точностью. — Начнём?

Он не ждал ответа, уже сбрасывая карты на стол между нами. Его взгляд, полный того странного, неистребимого интереса, скользнул по моему лицу, выискивая трещины в броне.

— Твой ход, старый друг, — он положил передо мной первую карту рубашкой вниз. — Игра началась.

Я потратил почти всё оставшееся до воплощения время на игру с Лориэном. И, выйдя на улицу, с жадностью вдохнул воздух. Я словно вынырнул из засасывающей трясины, освободился от оков. Водолазка будто стала мала, ткань прилипла к холодной спине. На меня накатила смертельная усталость от анализа его поведения, до взвешивания каждого сказанного слова.

Он знает о ней. Но отчего-то медлит. Как паук наблюдает за мухой, которая угодила в его паутину.

Я добрался до «Хвоста змеи» как раз под его закрытие. Стиг выносил мешки с мусором, а Имайна остервенело драила полы в зале, махая всеми четырьмя руками сразу.

— Кайм! Снова ты! — обрадовался Стиг. — Не ожидал, что ты заявишься, да ещё и так поздно!

— Что-то стряслось? — вторила ему Имайна.

— Дело есть, — оглядываясь по сторонам, говорил я. — Которое могу доверить лишь вам двоим. Да и помочь в нём только вам под силу.

Имайна провернула ключ в замке, опустила жалюзи и слегка приглушила свет.

Мы уселись за круглый стол в глубине зала, я предусмотрительно отказался от предложенного виски, постукивая монетой из человеческого мира по столу. Каждый удар раздавался эхом в пустом зале и оставлял небольшие отметины на древесине. Стиг и Имайна синхронно моргали, не сводя с меня глаз.

После разговора с хозяином осталось гадкое послевкусие, чувство неизбежного наказания так и повисло надо мной, заставляя согнуться и сжаться в ожидании четвертования. Татуировка на руке то и дело вспыхивала, врезалась в кожу и стягивала предплечье, реагируя на мою нервозность.

— Чего молчишь-то? Говори, раз начал, — нетерпеливо шлепнул ладонью об стол Стиг. Его татуировка, выглядывающая из-за воротника футболки, засветилась и погасла, выдавая его волнение.

Имайна шикнула на него и пнула ногой под столом.

— Не томи, Кайм, — следом сдалась и она.

— Сразу скажу, вы можете отказаться, — я посмотрел им в глаза по очереди, пытаясь передать всю серьезность моей просьбы. — Это никак не связано с заданиями Лориэна.

— Похоже, он даже и не в курсе? — склонив лобастую голову, прошептал Стиг.

— Да, — подтвердил я, стукнув монетой в последний раз, и откинулся на спинку стула, стараясь выглядеть более расслабленно, но сам ощущал каждый позвонок. — Никто не знает.

Имайна и Стиг придвинулись ближе, наседая на меня.

— Мне нужно встретиться кое с кем из светлых. Не официально, — озвучил я, готовясь к сотне дополнительных вопросов.

Но я ошибся.

— Кто именно нужен? — уточнил Стиг.

Он, как и всегда, в миг включился, оставив вопросы на потом.

— Серафина, — я впился в лицо друга, пытаясь разглядеть в нём, узнал ли он произнесенное мной имя.

Узнал. Презрительно фыркнул и сжал до треска кромку стола.

— Когда?

— Прямо сейчас. Воплощение вот-вот произойдет. Я должен поговорить с ней лично. Это важно. Для меня.

— Раз для тебя важно, то и для нас, — закивала Имайна. — Стиг, справишься?

— А то, делов-то, — отмахнулся он и поднялся из-за стола. Он накинул потёртую кожаную куртку на плечи и направил толстый палец мне в грудь. — Жди здесь. И не смей без меня ничего ей рассказывать! Никаких подробностей!

Я рассмеялся, когда Имайна запустила в него тряпкой, но утвердительно кивнул Стигу и театрально провёл пальцами по губам, закрывая их на молнию.

Стиг выполнял довольно разнообразные задачи, будучи на службе у хозяина. Официальные и нет. Обычно связи между нижним и верхним миром не существовало. Мы могли встречаться лишь в человеческом мире, а в открытую конфронтацию давно не вступали. Выбрали незаметное влияние. Старались обходить друг друга стороной.

Мелкие демоны, черти и бесы сталкивались со светлыми чаще, пытаясь обойти друг друга в демонстрации способностей. Их стычки были шумными, быстрыми, но чаще всего не смертельными.

Один шепчет — укради, второй — не кради. Мелкие игры мелких существ.

Мы же, находясь в воплощении, часто становились по разные стороны баррикад, управляя историей через руки человека.

Так должно было быть всегда. Но порой всё шло не по плану.

Серафина, отпрыск верхнего мира, ангел на человеческий манер, и омерзительная своей чистотой заноза в заднице. И именно она — моя единственная надежда сейчас.

Мы сталкивались с ней в нескольких воплощениях, итог которых был отражен в отчетах не совсем достоверно. В этом тоже была помощь Стига, ведь он единственный, кто знал о нашей сделке и помогал с её осуществлением, так как мог беспрепятственно перемещаться между мирами в обход официальных пунктов. Его уникальный талант проскальзывать сквозь любые щели сделал его бесценным. Так он стал нашим связным.

Владелица крупной торговой компании, мечтающая о несметном богатстве, поддавалась чарам, с лёгкостью принимала новый путь, указанный нами, и постепенно теряла себя. Конец её должен был наступить в ближайшее время, как раз после того, как она сначала сотворит громадную империю, а следом потеряет каждую её крупицу.

Её падение должно было стать своего рода удобрением для новых грешников.

Серафина наблюдала в стороне. Её не волновал бизнес человека, ей нужен был ребёнок. У меня же не было четких указаний на его счет. Поэтому мы заключили договор, по которому мать передаёт полную опеку над ребенком отцу, а тот уезжает в другой город, подальше от страшных событий, которые вот-вот должны были случиться.

Вроде бы мелочь, порой и не заметная в общей картине. Но я не обсуждал это ни с Велиаром, ни с хозяином.

Бизнес рухнул, вся империя сгорела дотла. Красиво, эффектно, всё, как и любил Лориэн. Женщина не выдержала такого удара и застрелилась прямо в пустующей детской своего огромного особняка. На рынок вышли новые игроки, которые были угодны хозяину нижнего мира. Завертелась череда новых воплощений, шепотков над ухом и коварных планов.

Серафина тогда «всю плешь проела» Стигу, каждый раз меняя планы и выдвигая новые требования. Но он, при жизни так и не имевший детей, с огромным рвением принялся тогда мне помогать. Может, и его демоническое сердце в тот раз дрогнуло, зная истинную причину работы со светлой стороной, я не спрашивал. Мы вообще не обсуждали такие случаи. Никто из нас не хотел оголить нутро.

Порой Стиг передавал ей сведения, когда я был в иных воплощениях, и Серафина вытаскивала из кровавой игры тех, на кого не падал взор хозяина.

Эти встречи были опасны и для нас, и для неё. Она мало рассказывала про повелителя светлого мира, а мы не знали ни его имени, ни того, как он выглядит.

Образ и имя Лориэна знали лишь жители нижнего мира. Так же было и с хозяином верхнего.

Небольшие крупицы информации докатывались до нас, но каждый знал: не стоит верить всему, а особенно тому, что позволили узнать светлые. Их правда была такой же отравленной, как и наша ложь.

По тем немногим сведениям, мы знали, что их повелитель чересчур строг со своими подданными. Яростно контролирует каждый их шаг и люто презирает наш мир. Мы для него как раковая опухоль.

Больше всего меня забавляло то, что он якобы ненавидит и человеческий, презрительно поглядывает издалека, но никогда не посещает.

Считает, видимо, что они ближе к нам, к великой скверне, чем к ним, чистейшим существам.

Узнав Серафину, я понял, как эта правда далека от реальности. Она мало чем отличалась от меня. Та же усталость от вечности, тот же цинизм. Фанатизм был лишь прикрытием, маской, которую она носила для всех прочих. Только её крылья, которые тоже были спрятаны в мороке, и вправду были белоснежными и покрытыми пушистыми перьями. Это не делало Серафину моим другом. Я все так же люто ненавидел ее, правда чуть меньше, чем других представителей верхнего мира.

Стиг, выйдя на адскую пенсию, занимался контрабандой. Таскал в наш мир ангельские перья, выпавшие или вырванные, этого никто не знал, а Имайна варила на их основе отвары, которые нейтрализовали силы светлого мира, выжигали их влияние на человека, ускоряя работу демона по переманиванию на свою сторону, мази, заживляющие раны от соприкосновения с верхними, еще какие-то снадобья, предназначение которых мне было неизвестно.

Хозяином такие варева были запрещены. Любые подобные манипуляции карались окончательной смертью.

— У человеческой души всегда должен быть выбор, — повторял он тоном, не терпящим возражений. — Мы никогда не лишаем людей этой маленькой привилегии. Выбор и воля — все, что у них есть.

Запрет лишь подогревал спрос. За такие отвары Стиг и Имайна выручали достаточно монет и расширяли свой бар. Из мелкой загаженной забегаловки он вырос в приличное, по меркам нижнего мира, питейное заведение, а сами они с лёгкостью обросли нужными связями во всех мирах.

— Что замолк-то? — не унималась Имайна, возвращая меня из путешествия по воспоминаниям. — Правда, что ли, не расскажешь? Хоть намекни!

Я покачал головой, пряча лукавую улыбку. Такая вполне человеческая черта — любопытство — которую она не потеряла даже после смерти, — безумно забавляла.

— Ну ты пройдоха! — стукнула она меня в плечо, явно не сдержав свою силу. — А я тебе самый лучший виски наливаю! Забочусь! А ты вон что! Ирод! Ни капли доверия ко мне, ну!

— Имайна, прекрати, — задыхаясь от смеха, смешанного с болью, проговорил я. — Лучше не знать. Поверь.

— Один вопрос, — умоляюще прошептала она, склонив голову набок. В её взгляде сквозила тревога. — И я отстану.

— Не обещаю, что отвечу, — насторожился я, зная, что Имайна в первую очередь женщина, а женщины всегда умеют вытягивать нужную им информацию.

— Это новое дело, твои поиски Серафины, ты… — замялась она, подбирая слова, а затем резко выпалила: — Это связано с Петербургом?

Воздух вырвался из лёгких, будто я получил удар в живот. Мог ли я смертельно побледнеть, будучи демоном? Заметила ли она, как дрогнула жилка на шее? Тень Агаты на мгновение встала между нами в пустующем и мрачном зале бара, нарушая мое сердцебиение.

— Ну ладно, — тяжело поднималась она из-за стола. — Подождем Стига.

После того воплощения в Петербурге я провалился в алкогольную яму. Заливал в себя любое пойло, которое производил наш мир. «Хвост змеи» стал моим домом и могилой одновременно. Я не просыхал неделями, почти разучился говорить, только мычал и тянулся к новой бутылке. Пытался утопить в адском виски образ рыжих кудрей на снегу и запах пороха, что забился в нос.

Именно Имайна и Стиг вытащили меня за шкирку из беспробудного пьянства. Только они, помимо Велиара, знали про Агату и моё демоническое падение. Только они, похоже, и понимали. Не осуждали ни тогда, ни сейчас.

И я снова тяну их в новую авантюру, связанную с рыжими кудрями. Безумие.

Стиг возвратился через полчаса злой как собака. Нервно подергивая уголками губ и бубня себе под нос что-то вроде «сволочь высокомерная» и «надменная сука», он смерил меня недовольным взглядом.

— Чистоплюйка готова встретиться с тобой через полтора часа в человеческом мире. Скрипела, фыркала, но согласилась. Здесь адрес, — Стиг протянул мне бумажку, на которой был нацарапан адрес.

— Серьезно? — опешил я, прочитав записку.

Стиг засмеялся, отмахиваясь от меня:

— А ты чего ожидал? Думал, на службу в церковь пойдете, держась за руку?

Сложно сказать, чего я ожидал. Но явно не музей-квартиру известного писателя. Скорее, мрачную подворотню, где мы оба остались бы скрытыми от посторонних глаз.

— Лориэн бы оценил, — крикнул он, скрываясь в подсобных помещениях. Стиг знал, как тот любит театральные жесты и изящные ходы.

Вернувшись в мир людей, я прошелся по центру города, который никогда не спал.

Если посмотреть на спокойные жилые кварталы, там все стихало к вечеру, но здесь жизнь бурлила круглые сутки. Всюду моргали цветастые вывески, будто соревновались, какая быстрее вызовет кровотечение из глаз. По дороге шныряли жёлтые машины такси, а метро проглатывало сотни куда-то спешащих пассажиров.

Особняк словно рос из самой земли. Это была магия человеческих рук, которой удалось укротить хаотичную красоту природы и заключить ее в строгие рамки из камня, стекла и железа. Огромный округлый витраж над входом ночью выглядел как всевидящее око этого дома, безразличное, но наблюдающее. В окне бывшей молельной комнаты едва различался огонек света — тусклый, как маяк для знающих.

Серафина уже здесь, ждёт меня, как и было обговорено.

Дом и все вокруг него было окутано тишиной. Но стоило только прислушаться, и множества голосов прошлого звучали в камне старого строения.

За дверью меня встретила бархатная тишина, запах воска, которым до блеска натерли паркет, и едва уловимый аромат увядающих цветов, стоявших где-то в глубине зала.

Мозаичный пол казался ловушкой из-за своего сложного геометрического рисунка. Ступая по нему, я инстинктивно избегал середины каждого узора. Вместе с бессмертием Лориэн вдыхал в нас невроз. И сейчас он сжимал меня своими ледяными тисками.

Лестница, похожая на застывший шторм, уводила меня вверх. Свет падал сквозь витражные окна и рисовал тени, от которых казалось, что ступени приходят в движение, и вот-вот проявят попытки сбросить меня вниз, не позволив совершить очередную ошибку.

Заветная дверь в молельную комнату была гораздо скромнее парадной, я коснулся латунной ручки, ощущая покалывание в ладони.

Гореть мне в котле! Я волнуюсь! Сердце колотилось уже у самого горла, сбивая ритм.

Внутри было пыльно, душно, и всюду чувствовался запах ладана, что въелся в стены за многие годы молитв. Я силой воли подавил порыв откашляться.

У маленького окна стояла Серафина. Подданная верхнего мира, сама чистота и святость. Она медленно повернула свое идеальное лицо, позволяя мне разглядеть её превосходство, поиграла белыми бровями, махнула такими же ресницами и открыла свой поганый рот:

— Не думала, что вновь увижу тебя, проклятая тварь.

— И тебе привет, чистоплюйка, — вылетала привычная броня из колкости.

— Вы задрали! — шагнула она вперед, её глаза сверкнули в холодном лунном свете. — Это шутка для детей!

— Это даже не конкретно к тебе, а ко всему вашему сообществу, — миролюбиво поднял я руки, пытаясь снять напряжение. — У меня мало времени. Давай перейдём сразу к делу, раз любезностями мы уже обменялись. Мне нужна твоя помощь.

Мой голос звучал гораздо ровнее, чем я себя чувствовал.

Серафина хмыкнула, скрестила руки за спиной и принялась вышагивать по комнате.

— Выкладывай, демон.

— Я прошу твоей помощи в защите человека, который живет бок о бок с меченым, — говорил я быстро, четко, отрепетировано. — Девочка, совсем маленькая. Непорочна, нами не выбрана. Интереса для нижнего мира не представляет никакого.

— А для тебя? — она остановилась и впилась в меня взглядом.

— Да, — прорычал я. — Она мой личный интерес. Но я не могу сохранить ей жизнь, не могу сдержать метку. Этим лишь привлеку к ней лишнее внимание.

Пальцы непроизвольно сжались в кулаки.

— Значит, я должна охранять твою человеческую пассию? — в голосе Серафины сквозила язвительная усмешка.

— Она не… Какая пассия?! Слушай, я прошу защищать человека от метки демона! Ребёнка! Вы вообще-то этим и обязаны заниматься! Я тебе готовое задание в руки вложил. Бери да делай.

— Как у тебя все просто, Кайм. И интересно, — она продолжила шагать, изучая меня как музейный экспонат. — Что тебя связывает с ней?

— Однажды спас ей жизнь, — пожал я плечами, стараясь звучать ровно и безжизненно. — И это входит в привычку.

Я бы не купился на такую ложь. Думаю, и она тоже. Серафина всё прочитала в моих бегающих глазах. Где же это видано, чтобы демон просто так переживал за какого-то человека. Она понимала, что здесь что-то большее. Но вот что это — не понимал даже я сам.

— Услуга за услугу, — сладко улыбалась она, и пауза повисла тяжелым свинцом, а следом ударила с бешеной силой. — Назови мне имя хозяина.

— Да ты обезумела! — изумился я её наглости.

— Ладно, я не особо-то и надеялась, — засмеялась Серафина. — Назови три города, помимо этого, где расположены его постоянные резиденции.

Она подошла так близко, что я чувствовал аромат мятной жвачки у неё изо рта.

Как бы я хотел, чтобы люди, увидев наконец тех, кого они считают ангелами, попадали в обморок.

Жители верхнего мира, в отличие от своего повелителя, частенько наведывались в человеческий мир, обожали шумные тусовки в барах, кинотеатры и порой слишком сильно увлекались в спорах с мелкими бесами, вводя людей в заблуждение, депрессию, ломая их психику.

То, что обычно приписывали демонам, чаще всего создавалось руками ангелов.

Эти ребята жаждали лишь одного — победы. Смеялись над людскими пороками, радостно уступали каждого, кто хоть как-то замарал себя. Так было не всегда, но последние лет двести точно.

И сейчас, прямо посреди города, демон торгуется с ангелом за жизнь человека. Смешно. И невообразимо грустно.

— После моего воплощения, когда я буду знать, что Виола в безопасности.

— Виола, значит, — катала она её имя на языке. — Договорились, Кайм. Я прошу не так уж и много, не то, что ты.

Серафина погрузилась в раздумья и водила мыском по пыльному полу, затем опустилась на одно колено и принялась завязывать растянувшийся шнурок. Ее облик никак не вязался с тем, что люди видят со старых фресок.

Чёрные массивные ботинки, обтягивающие джинсы, толстовка с капюшоном и огромные наушники на голове. Карикатура на ангела.

Интересно, чью музыку она слушает? Уверен, что человеческую. Думаю, верхний мир так занят самолюбованием, им некогда творить. Впрочем, как и нам. Хотя, это уже спорный вопрос, учитывая разговор с Лориэном.

— А вы, оказывается, снова за старое? — она встала, отряхнула колено и продолжила задавать вопросы с привычной ледяной мрачностью в голосе. — Ходили слухи, что ты да твой верный друг Велиар сосланы в человеческий мир как простые бесы.

Давно мы не занимались внутренней зачисткой, кто-то снабжал верхний мир информацией прямо у нас под носом. Странно, что Лориэн ещё не начал волноваться по этому поводу.

— Судачите как бабки, а работу свою не делаете.

— Ну да, ну да. Одни вы пашете как кони, пока мы беззаботно прозябаем в вечности. У вас своя песочница, у нас своя.

— Тут ты ошиблась, она общая. Отрицая наше существование, вы ничего не измените.

— Метка давно в семье? Сколько лет девочке? — сыпала вопросами Серафина, внезапно переключившись. — Ты хочешь, чтобы я была близко, но не являлась?

Как солдат на встрече с командованием, я быстро и четко отвечал на ее вопросы. Коротко и по делу.

Я только что сам передал Виолу в чужие руки. Но в этом случае я больше доверял Серафине, чем Лориэну.

— Я тебя услышала, но сделаю всё по-своему, — предупредила белесая гадина, издав мерзкий смешок. — Сколько тебя не будет?

— Несколько лет, миссия долгая, в перерыве найду тебя через Стига.

— Если ему к тому времени руки не отрубят за запрещенный товар, ты бы предостерег друга. Опасным делом занимается.

— Обязательно передам твои опасения.

Я достал из внутреннего кармана сложенный листок с адресом Виолы и передал его Серафине.

Наши пальцы едва коснулись, но мы оба ощутили острую боль, пронзившую тело. Контакты между нами были не просто запрещены. Они были невозможны.

— Она там одна, сразу её узнаю?

— У неё огненно-рыжие волосы. Не спутаешь ни с кем.

Я слишком поздно понял, как прозвучал мой голос. Полный тепла и нежности. Серафина замерла и сузила пытливые глаза, скользя ими по моему лицу, покусывала щеку и искала слабости. И она быстро сообразила, что моя слабость отныне в её руках.

Пора возвращаться в нижний мир. Вновь стать тем, кем я являюсь. Демоном, ломающим жизни людей. Посланником дьявола.

Этим вечером я продал душу. Но на этот раз не свою.