Бесплатный фрагмент - Идентичность по подписке

Глава 1: Последний день Марка

Я проснулся и три минуты не мог вспомнить, жива ли она.

Потолок. Белый, с трещиной в форме молнии. Марк Волин смотрел на неё каждое утро вот уже год. Трещина появилась в день похорон — ударил кулаком, когда вернулся домой. Так и не заделал. Некоторые вещи должны оставаться сломанными.

6:47. Всегда просыпался в одно время, без будильника. Тело помнило распорядок прежней жизни, когда нужно было вставать к первому уроку Лизы. Готовить завтрак. Заплетать косички. Проверять портфель.

Три минуты.

Именно столько его мозг каждое утро играл в жестокую игру. Первые секунды после пробуждения — блаженное неведение. Потом смутное беспокойство: что-то не так. И наконец — удар памяти. Лиза мертва. Уже год как мертва.

Марк сел на кровати. Майка взмокла — опять ночные кошмары, которых он не помнил. Только ощущение падения и детский крик, обрывающийся на полуслове.

Квартира встретила его тишиной. Не уютной утренней тишиной спящего дома, а тишиной склепа. В детской за закрытой дверью пылились игрушки. На кухне в шкафу стояла её любимая кружка с единорогом. В прихожей на крючке висел маленький розовый рюкзак.

Музей мёртвого ребёнка. Он так и не смог ничего выбросить.

Душ. Горячая вода не смывала ощущение грязи внутри. Бритьё — лицо в зеркале принадлежало чужому человеку. Седина в висках, морщины у глаз, взгляд выцветший, как старая фотография.

— Марк Волин, — сказал он своему отражению. Психолог советовала: проговаривать имя, заземляться в реальности. — Тридцать семь лет. Архитектор. Живой человек.

Последнее далось с трудом. Живой. Технически — да. Сердце билось, лёгкие дышали, нейроны передавали импульсы. Но можно ли считать это жизнью?

Кухня. Кофе — чёрный, крепкий, обжигающий. Боль от горячего напоминала, что тело всё ещё способно чувствовать. На столе — чертежи торгового центра. Линии правильные, расчёты точные, но мёртвые. Как проектировать пространства для живых, когда сам ощущаешь себя призраком?

Телефон мигал уведомлениями. Четырнадцать пропущенных от мамы. Три от коллег. Одно от Нади — бывшей жены, которая ушла за полгода до аварии. «Не могу больше жить с твоей депрессией», сказала тогда. Если бы она знала, что депрессия — это только разминка перед настоящей тьмой.

8:15. Пора на работу.

Марк натянул костюм — броня против мира. Галстук душил, но это было хорошо. Физический дискомфорт отвлекал от метафизического.

У подъезда курил сосед Витька. Кивнул, не поднимая глаз. Все в доме знали про Лизу. Все старательно делали вид, что его не существует. Проще так — не нужно подбирать слова соболезнования к незажившей ране.

Метро. Час пик. Люди прижимались друг к другу, но каждый оставался в своём пузыре. Марк нашёл угол у дверей. Смотрел в чёрное стекло туннеля, где мелькали редкие лампы.

«Маяковская». Двери открылись, выпуская и впуская человеческую массу. В вагон вошла девочка с мамой. Лет восьми. Тёмные волосы в хвостиках, розовый рюкзак, в руках — потрёпанный плюшевый кролик.

Сердце пропустило удар.

Не Лиза. Конечно, не Лиза. Просто похожая девочка. Москва полна восьмилетних девочек с тёмными волосами. Но тело отреагировало раньше разума — шаг вперёд, рука потянулась…

Мать девочки прижала дочь к себе, бросив на Марка настороженный взгляд. Он отвернулся. В стекле двери отразилось лицо безумца — глаза дикие, губы шевелятся в беззвучном «Лиза».

Следующая станция. Нужно выходить, но ноги не слушались. Девочка что-то рассказывала маме, размахивая кроликом. Живая. Настоящая. Не призрак, не фотография, не сон.

Двери закрылись. Поезд тронулся.

На перроне остался огромный рекламный экран. Обычно там крутили рекламу шампуней или телефонов. Но сегодня экран пульсировал неоновыми буквами:

«УСТАЛИ ОТ СЕБЯ?»

Поезд набирал скорость, но слова отпечатались на сетчатке.

«ПЕРСОНА. СТАНЬТЕ КЕМ ЗАХОТИТЕ.»

В туннеле снова стало темно. Марк закрыл глаза, но неоновые буквы продолжали гореть под веками.

«ПЕРВЫЕ 24 ЧАСА — БЕСПЛАТНО.»

Он проехал свою станцию. И следующую. Девочка с мамой вышли на «Белорусской». Кролик помахал ему лапой из-за закрывающихся дверей.

Марк ехал до конечной. Вышел, перешёл на другую сторону, поехал обратно. Мимо работы. Мимо дома. Просто ехал в никуда, потому что никуда — это единственное направление, которое имело смысл.

На «Тверской» он вышел. Не потому что решил — ноги сами понесли его к выходу. Наверх, на улицу, где моросил октябрьский дождь.

Офис ПЕРСОНЫ нашёлся легко — стеклянный куб нового бизнес-центра, светящийся изнутри холодным голубым. У входа ни охраны, ни турникетов. Только сканер и надпись: «Шагните в новую жизнь».

Марк стоял под дождём. Капли стекали по лицу — дождь или слёзы, уже не разобрать. В кармане вибрировал телефон. Работа, наверное. Где он, почему не на совещании, когда сдаст проект.

Какая разница.

Сканер считал его сетчатку с мягким писком. Двери разъехались беззвучно.

Внутри — белые стены, мягкий свет, негромкая музыка без мелодии. Как в дорогой частной клинике. Пахло озоном и чем-то химически-чистым.

— Добро пожаловать в ПЕРСОНУ! — девушка за стойкой улыбалась отработанной улыбкой. Бейдж: «Инга. Консультант по новым жизням». — Первый раз?

Марк кивнул. Слова застряли где-то в горле.

— Прекрасно! Для новых клиентов первые двадцать четыре часа в любой доступной идентичности совершенно бесплатно. Хотите ознакомиться с каталогом?

Она протянула планшет. Экран ожил сеткой лиц. Сотни их. Мужчины, женщины, молодые, старые. Под каждым — имя и краткое описание.

«Алексей, 28, программист, любит экстремальные виды спорта.» «Мария, 45, шеф-повар, мать двоих детей.» «Виктор, 52, бывший военный, инструктор по выживанию.»

Марк листал механически. Чужие жизни мелькали под пальцами. У каждого своя история, свои радости, свои потери. Но не его потеря. Не его боль.

«Дэвид, 42, менеджер среднего звена, счастливый отец троих детей.»

Палец замер.

Счастливый отец.

На фото — обычный мужчина. Начинающая лысина, добрые глаза, морщинки от улыбок. На заднем плане — размытые детские силуэты.

— Этот, — услышал Марк свой голос.

— Отличный выбор! Дэвид Лэнг, одна из наших самых популярных идентичностей для первого опыта. Стабильная психика, позитивный эмоциональный фон, богатый семейный опыт. Клиенты отмечают терапевтический эффект.

Терапевтический эффект. Будто счастье можно прописать как таблетку.

— Как это работает? — Марк удивился, что может говорить нормально. Навык архитектора — функционировать на автопилоте.

— Наша запатентованная технология нейроинтерфейса позволяет временно загрузить паттерны чужого сознания. Вы получаете доступ к воспоминаниям, навыкам, эмоциональным реакциям выбранной личности. При этом ваше базовое «я» остаётся защищённым. Как актёр, играющий роль, только намного глубже.

— А сам Дэвид?

— Все наши доноры — добровольцы с щедрой компенсацией. Во время сессии они находятся в состоянии глубокого сна. Никакого вреда, полная безопасность для обеих сторон.

Безопасность. Марк чуть не рассмеялся. Что может быть опаснее, чем жить в собственной шкуре?

— Мне нужно просто подписать согласие. Процедура займёт около часа на подготовку и подключение. Вы готовы начать сегодня?

Сегодня. Сейчас. Прямо в мокром костюме, сбежав с работы, не предупредив никого.

— Да.

Инга провела его по коридору. Белые стены, мягкий свет, двери с номерами. За некоторыми — приглушённые голоса. Смех. Всхлипы. Крики. Звукоизоляция хорошая, но не идеальная.

Комната 23. Небольшая, но не клаустрофобная. Кресло, похожее на стоматологическое, но удобнее. Мониторы по стенам. Капельница. Шлем с проводами, похожий на дуршлаг из фантастического фильма.

— Располагайтесь. Сейчас придёт техник для калибровки. Вам нужно будет подписать информированное согласие — стандартная процедура.

На экране появился договор. Мелкий шрифт, юридический язык. Что-то про риски, ответственность, возможные побочные эффекты. «Временная дезориентация», «остаточные эмоциональные паттерны», «в редких случаях — синдром наложения личностей».

Марк подписал не читая. Какие могут быть риски хуже, чем проснуться завтра всё тем же Марком Волиным?

Техник — молчаливый парень с ловкими руками. Датчики на виски, затылок, грудь. Тонкая игла капельницы вошла в вену с первого раза.

— Расслабьтесь. Сначала может быть лёгкое головокружение. Потом — ощущение погружения в тёплую воду. Не сопротивляйтесь. Позвольте новой личности войти.

Шлем опустился на голову. Мир сузился до мягкого гудения и мерцающих огоньков внутри визора.

— Начинаем интеграцию. Десять процентов…

Щелчок в основании черепа. Неприятно, но терпимо.

— Двадцать процентов…

Первые образы. Чужая кухня, залитая утренним солнцем. Детские рисунки на холодильнике. Запах кофе и блинчиков.

— Пятьдесят процентов…

Поток усилился. Воспоминания вливались, как вода в пустой сосуд. Первая встреча с Карен — нелепое столкновение в книжном магазине. Свадьба — она смеялась, когда он забыл слова клятвы. Рождение Томми — крошечные пальчики, обхватившие его большой палец.

— Семьдесят процентов…

Эмили в три года, упрямо отказывающаяся есть брокколи. Софи, делающая первые шаги. Семейный отпуск на море. Рождественские утра. Футбольные матчи Томми. Балетные выступления Эмили.

Счастье. Простое, неомрачённое счастье человека, у которого есть всё.

— Девяносто процентов…

Марк Волин таял. Его боль, его потеря, его разбитое сердце — всё уходило, вытесняемое чужой полнотой. Где-то в глубине сознания мелькнула мысль: это предательство. Но мысль утонула в океане чужого благополучия.

— Интеграция завершена. Добро пожаловать в новую жизнь, Дэвид.

И Марка Волина больше не было.

Был только Дэвид Лэнг, счастливый отец троих детей, удивляющийся, почему он в странном кресле, а не дома с семьёй.

Последняя мысль Марка перед полным растворением: Прости, Лиза. Папа больше не может.

А потом — только Дэвид и его безоблачное счастье. На двадцать четыре часа. На двадцать четыре часа забвения.

Клава 2: Каталог жизней

Счастье оказалось простым — оно пахло блинчиками и детским шампунем.

Дэвид Лэнг открыл глаза в незнакомой комнате. Белые стены, странное кресло, провода. Сон? Нет, слишком чётко. Больница? Но он не помнил, чтобы болел.

— Мистер… Лэнг? — техник заглядывал в планшет. — Как вы себя чувствуете?

— Я… где я? Что происходит?

Смятение. Дэвид попытался встать, но тело не слушалось. Ватные ноги, голова кружится.

— Всё в порядке. Небольшая дезориентация — это нормально. Вы в ПЕРСОНЕ. Помните?

ПЕРСОНА. Слово царапнуло что-то в глубине сознания. Смутный образ — неоновые буквы, дождь, решение войти. Но это было не его воспоминание. Чьё?

— Мне нужно домой, — Дэвид наконец встал. Мир качнулся, но устоял. — Карен будет волноваться. Дети…

— Конечно. Вот ваши вещи.

Костюм был мокрым. Странно — Дэвид не помнил дождя. В карманах — чужой бумажник, чужие ключи, чужой телефон. Нет, не чужой. Просто… не тот.

Он оделся механически. Тело помнило движения, хотя костюм сидел иначе. Теснее в плечах, свободнее в талии. Будто примерил чужую одежду.

В холле та же девушка — Инга. Улыбается, что-то говорит про успешную сессию, про возможность продления. Дэвид кивал, не слушая. Ему нужно домой. К Карен. К детям.

На улице сгущались сумерки. Сколько он пробыл в этом странном месте? Телефон показывал 18:47. Пятница. Нет, четверг. Или всё-таки пятница?

Такси. Адрес всплыл автоматически — не тот район, где жили Лэнги. Но руки уже набирали на экране, язык произносил улицу и номер дома. Чужой адрес, но правильный. Как так может быть?

Водитель болтал о пробках, о погоде. Дэвид отвечал односложно. В голове — туман, сквозь который пробивались обрывки. Девочка в метро. Плюшевый кролик. Боль настолько острая, что перехватывало дыхание.

Не его боль. Не его девочка.

Подъезд был одновременно знакомым и чужим. Код домофона — пальцы помнили, хотя Дэвид никогда здесь не жил. Лестница (почему не лифт?), третий этаж, дверь с облупившейся краской.

Ключ подошёл с первого раза.

Квартира встретила тишиной и запахом пустоты. Не так пахнет дом, где живут дети. Где Карен? Где беспорядок, игрушки, рюкзаки в прихожей?

На стене — фотографии. Мужчина, похожий на него, но не он. Женщина — не Карен. И девочка. Маленькая девочка с тёмными волосами и…

Память ударила как поезд.

Лиза. Авария. Белый гроб. Год одиночества. ПЕРСОНА. Выбор стать кем-то другим.

Дэвид — нет, Марк — нет, кто он? — упал на колени. В голове война. Два набора воспоминаний сражались за право быть настоящими. Карен и Надя. Трое детей и одна мёртвая дочь. Счастье и горе.

Он дополз до ванной. Вырвало — тело отторгало чужую личность. Или свою? Уже не разобрать.

В зеркале — лицо-палимпсест. Черты Марка, но выражение Дэвида. Глаза меняли цвет — то карие, то серые. Галлюцинация? Побочный эффект?

Телефон разрывался. Мама Марка. Нет, мама Дэвида. Нет, у Дэвида мама умерла пять лет назад. Или это было у Марка?

Он не ответил. Что сказать? «Привет, мам, я не уверен, чей я сын»?

Ночь прошла в бреду. Марк-Дэвид метался по квартире, натыкаясь на доказательства обеих жизней. Вот чертежи — Марк архитектор. Но руки помнят другую работу — таблицы, отчёты, совещания. Вот детская комната — но сколько в ней кроватей? Одна для Лизы или три для Томми, Эмили и Софи?

К утру он забился в угол кухни. Считал дыхание, пытаясь найти точку опоры. Кто он? Потерявший дочь архитектор, сбежавший в чужую жизнь? Или счастливый отец, которому приснился кошмар про мёртвого ребёнка?

6:47. Тело дёрнулось — время вставать, готовить завтрак детям. Но каким детям? Живым или мёртвой?

Звонок в дверь вырвал из ступора. Марк — он решил думать о себе как о Марке, это было безопаснее — открыл не глядя.

Инга. Но не профессионально-приветливая Инга из офиса. Усталая женщина с тенями под глазами.

— Можно войти? У нас мало времени.

Он пустил её. Что ещё оставалось?

— Выпейте, — она протянула термос. — Это поможет.

Жидкость была горькой, травяной. Марк пил не спрашивая. Через несколько минут туман в голове начал рассеиваться. Воспоминания расслоились — вот линия Марка, вот вставки Дэвида. Как две мелодии, звучащие одновременно.

— Что со мной?

— Синдром наложения. Редко, но бывает при первой аренде. Ваше сознание слишком… восприимчиво. Вместо того чтобы примерить чужую личность как костюм, вы пытаетесь стать ею.

— Но я был им. Я помнил его детей, его жену…

— Вы помнили информацию о них. Но любили вы их или просто воспроизводили паттерн любви Дэвида?

Марк молчал. Он не знал. Граница между настоящим чувством и его эмуляцией стёрлась.

— Почему вы здесь? — спросил он наконец.

— Потому что я знаю, что будет дальше. Вы вернётесь. Они все возвращаются. Один раз почувствовав, каково это — жить без своей боли, вы будете искать это снова и снова.

— Вы тоже?

Инга отвернулась к окну. Утренний свет делал её почти прозрачной.

— Сто двенадцать аренд за три года. Я была учительницей, потерявшей класс при теракте. Двадцать три ребёнка. Теперь я… не знаю, кто я. Смесь из сотни чужих личностей, играющая роль консультанта.

— Почему не остановились?

— А вы сможете? После того, как узнали, что боль необязательна? Что можно выбрать счастье из каталога?

Марк хотел сказать «да». Но вспомнил ощущение полноты, когда был Дэвидом. Простое счастье завтрака с семьёй. Детский смех. Объятия жены. Всё то, что он потерял и что можно было вернуть за деньги.

— В каталоге тысячи жизней, — продолжала Инга. — Художники, видящие мир в красках, о которых вы не подозревали. Учёные, понимающие устройство вселенной. Монахи, знающие секрет внутреннего покоя. Как остановиться, когда можешь быть кем угодно?

— Но это же не настоящее.

— А что настоящее? Ваша боль? Моя пустота? Или может, настоящее — это то, что мы чувствуем в моменте, неважно, арендованное оно или исконное?

Философский вопрос без ответа. Марк допил остатки отвара. Голова прояснилась окончательно. Он снова был собой — израненным, одиноким, но собой.

— Спасибо, что пришли.

— Я пришла не из альтруизма. Мне нужна премия за постоянного клиента. А вы им станете, я вижу таких.

Цинично. Честно.

— Что мне делать?

— Что хотите. Можете попытаться жить своей жизнью. Ходить к психологу, пить антидепрессанты, учиться жить с болью. Или… — она оставила паузу. — Или изучить каталог подробнее. Найти того, кто справляется с потерей лучше вас. Научиться у него. Стать им.

— Это опасно?

— Всё опасно. Жизнь опасна. Вопрос только в том, какой риск вы выбираете.

Инга оставила визитку. «Персональные консультации. Подбор оптимальной идентичности. Конфиденциально».

— Подумайте. Но не слишком долго. Память о счастье выветривается быстро. Останется только голод по нему.

Она ушла, оставив Марка в квартире, полной призраков. Он сидел на кухне, разглядывая визитку. В голове всё ещё звучали отголоски чужой жизни. Смех детей Дэвида. Запах блинчиков. Ощущение полноты.

Телефон показывал десятки пропущенных. Работа, мама, бывшая жена. Мир требовал, чтобы Марк Волин вернулся к роли Марка Волина.

Но Марк больше не был уверен, что хочет играть эту роль.

Он открыл ноутбук. Набрал в поисковике: «ПЕРСОНА каталог личностей». Ссылка нашлась сразу — они не скрывались.

Тысячи лиц смотрели с экрана. Тысячи историй. Тысячи способов быть не собой.

«Александр, 45, писатель. Особенность: способность превращать боль в искусство.»

«Елена, 38, хирург. Особенность: эмоциональная отстранённость при полной эмпатии.»

«Михаил, 52, философ. Особенность: принятие смерти как части жизни.»

Марк читал описания как порнографию. Каждая личность предлагала свой способ существования. Свой рецепт от его боли.

Он не заметил, как прошёл день. Не ответил ни на один звонок. Не поел. Просто сидел, изучая каталог жизней, которыми мог бы жить.

К вечеру принял решение. Не окончательное — просто следующий шаг. Он набрал номер с визитки.

— Инга? Это Марк Волин. Мне нужна консультация.

— Знала, что позвоните. Завтра, полдень, кафе на Чистых прудах. Принесите список интересующих личностей.

— Сколько это стоит?

— Первая консультация бесплатно. Дальше — посмотрим. Валюта в нашем деле не всегда деньги.

Загадочно. Пугающе. Но Марк уже сделал выбор, войдя вчера в двери ПЕРСОНЫ.

Ночью он не спал. Составлял список. Алекс Шторм — холодная логика вместо эмоций. Тензин — буддийский монах с сорокалетним стажем медитации. Виктор Крейн — бывший военный, переживший потерю всего взвода.

Каждое имя — потенциальное лекарство. Или яд. Но когда ты умираешь от боли, какая разница?

К рассвету список занимал три страницы. Три страницы альтернатив собственной жизни.

Марк Волин готовился к путешествию. Не географическому — психологическому. В глубины каталога ПЕРСОНЫ, где можно арендовать не просто чужую жизнь, но чужой способ быть человеком.

Он ещё не знал, что с каждой арендой будет терять кусочек себя. Что в погоне за чужим счастьем растеряет последние связи с собственной идентичностью. Что станет героем-первопроходцем новой эпидемии — эпидемии добровольной потери себя.

Но даже если бы знал, вряд ли остановился бы.

Потому что в каталоге ПЕРСОНЫ был кто-то, кто не просыпался каждое утро с вопросом «жива ли она?». И этого было достаточно, чтобы продолжить.

Глава 3: 72 часа без боли

Я выбрал жизнь человека, который не умеет чувствовать.

Кафе на Чистых прудах было почти пустым. Марк пришёл раньше, занял столик в углу. Список в кармане жёг как радиоактивный материал. Три страницы альтернативных жизней. Три страницы способов не быть собой.

Инга появилась ровно в полдень. Другая Инга — не офисная кукла, не ночной призрак. Что-то среднее. Джинсы, свитер, усталые глаза за дорогими очками.

— Показывайте список.

Без приветствий. Деловой подход. Марк протянул листки.

Она читала внимательно, иногда хмыкая. Официант принёс кофе — она заказала за обоих, не спрашивая.

— Интересный выбор. Видите паттерн?

— Какой?

— Все эти личности так или иначе отключены от эмоций. Монах через медитацию. Военный через травму. Писатель через сублимацию. Вы не ищете счастья, мистер Волин. Вы ищете анестезию.

Точно. Марк не искал другую жизнь. Он искал способ не чувствовать свою.

— Алекс Шторм, — Инга постучала по имени в списке. — Знаю его. Точнее, знаю его нейропрофиль. Редкий случай. IQ за 150, но эмоциональный интеллект близок к нулю. Не социопат — просто человек, у которого эмоции не связаны с принятием решений.

— Это то, что мне нужно.

— Уверены? Дэвид был мягким погружением. Алекс — это прыжок в ледяную воду. Резкий контраст может быть… дискомфортным.

— Дискомфорт — это тоже эмоция. Значит, я его не почувствую.

Инга изучала его лицо. Что-то считывала, анализировала.

— Хорошо. Но не двадцать четыре часа. Минимум семьдесят два. Алексу нужно время, чтобы проявиться полностью. И предупреждаю — возвращение будет тяжёлым. Как оттаивание после заморозки.

— Сколько?

Сумма. Существенная, но подъёмная. Страховка Лизы покрывала и не такие расходы.

— Когда?

— Хоть сейчас. У меня есть доступ к ускоренному оформлению. Но сначала — правила.

Инга достала планшет, открыла какое-то приложение.

— Первое: никакого алкоголя или наркотиков во время аренды. Алекс чист, его нейрохимия сбалансирована идеально. Любые вещества могут вызвать непредсказуемую реакцию.

— Второе: избегайте мест и людей из вашей обычной жизни. Столкновение паттернов может привести к диссоциации.

— Третье: ведите дневник. Записывайте всё необычное. Это поможет при возвращении.

— И последнее, — она убрала планшет. — Не пытайтесь вспомнить дочь, пока вы Алекс. Его мозг не обрабатывает эмоциональные воспоминания так, как ваш. Можете повредить нейронные связи.

— Но в этом весь смысл. Не помнить.

— Не помнить боль — да. Но если потеряете само воспоминание… Вы уверены, что готовы к такой цене?

Марк подумал о бессонных ночах. О фотографиях, на которые не мог смотреть. О детской комнате, в которую не мог войти. Что хуже — помнить с болью или не помнить вовсе?

— Я готов.

Через час он снова был в ПЕРСОНЕ. Другое крыло, другая процедурная. Здесь было строже — металл и стекло вместо мягких тонов. Как операционная.

— Алекс требует особой точности при интеграции, — объяснил новый техник. Молодая женщина с руками хирурга. — Его нейропрофиль очень специфичен. Малейшая ошибка — и вместо эмоциональной анестезии получите полный паралич чувств.

— В чём разница?

— Алекс не чувствует эмоции, но понимает их интеллектуально. Может имитировать нужные реакции. При параличе вы не сможете даже этого. Станете овощем в социальном смысле.

Обнадёживающе. Но Марк уже принял решение.

Процедура началась иначе. Больше датчиков, больше проводов. Капельница с чем-то, от чего немели губы.

— Это нейроблокатор, — пояснила техник. — Поможет вашему эмоциональному центру отключиться. Алекс войдёт легче.

Обратный отсчёт. Десять, девять, восемь…

Переход был резким. Как выключатель. Щелчок — и мир потерял цвет. Не визуально — эмоционально. Все оттенки чувств выцвели, оставив только факты.

Марк Волин закрыл глаза.

Алекс Шторм открыл.

Первое наблюдение: тело испытывает дискомфорт от долгого лежания. Решение: встать, размяться. Пульс 72, давление в норме. Физическое состояние удовлетворительное.

— Как вы себя чувствуете? — техник мониторила показатели.

Странный вопрос. Чувствовать. Алекс проанализировал состояние систем организма.

— Функционирую нормально.

Техник нахмурилась. Микровыражение беспокойства — поднятая на 2 миллиметра левая бровь, напряжение в углу рта.

— Можете назвать своё имя?

— Контекстуально зависимо. Документально — Марк Волин. Арендованная личность — Алекс Шторм. Какой ответ предпочтителен?

— Это не экзамен. Просто скажите, кем себя ощущаете.

Ощущать. Ещё один странный глагол. Алекс обработал доступную информацию.

— Я функционирую как гибрид. Память Марка Волина, операционная система Алекса Шторма. Это создаёт оптимальную конфигурацию для поставленной задачи.

— Которая?

— Существование без эмоциональной боли в течение семидесяти двух часов.

Техник делала пометки. Алекс отметил: почерк неровный, скорость письма выше средней. Вывод: тревога. Интересно, но нерелевантно.

Выход из ПЕРСОНЫ. Вечерняя Москва. Температура +4, влажность 87%, вероятность осадков. Данные, не вызывающие никакой реакции. Ни уюта, ни дискомфорта. Просто информация.

Алекс проанализировал опции. Квартира Марка Волина содержала эмоциональные триггеры. Субоптимально. Гостиница — нейтральная среда. Решение принято.

Отель выбран по критериям: близость к центру, наличие бизнес-центра, минимальный человеческий контакт. Регистрация прошла эффективно. Алекс отметил попытку администратора завязать small talk. Проигнорировал. Социальные ритуалы энергозатратны без практической пользы.

Номер 1247. Стандартный набор удобств. Алекс распаковал минимум вещей — память Марка подсказывала, что он захватил сумку. Предусмотрительно.

Первая ночь. Сон пришёл ровно через 12 минут после принятия горизонтального положения. Оптимальная продолжительность для восстановления — 7.5 часов. Никаких снов. Мозг Алекса не тратил ресурсы на бессмысленную ночную активность.

Пробуждение в 6:00. Душ (температура 38° C, продолжительность 4 минуты). Завтрак (белки 30г, углеводы 45г, жиры 15г — сбалансировано для поддержания когнитивных функций).

День первый. Алекс решил протестировать свои способности. Покерный клуб из памяти — «Река». Полулегальное заведение, но риск проблем с законом минимален.

За столом четверо. Алекс проанализировал каждого:

— Мужчина, 45—50 лет, алкоголь в крови ~0.8‰, тремор рук — блефует на слабых картах.

— Женщина, 30—35, расширенные зрачки, учащённое дыхание — стимуляторы, склонна к риску.

— Двое молодых мужчин — друзья, переглядываются, возможен сговор.

Игра началась. Для Алекса покер был чистой математикой. Вероятности, статистика, анализ паттернов. Никакого азарта, никакого волнения. Только числа.

Первый час: +15,000 руб. Второй час: +34,000 руб. Третий час: +28,000 руб.

— Ты робот, что ли? — женщина закурила третью сигарету. Никотиновая зависимость, попытка справиться со стрессом от проигрыша.

— Нет. Просто эффективный.

Она рассмеялась. Резкий звук, признак нервного напряжения.

— Эффективный. Знаешь, что я тебе скажу? Иди-ка ты в жопу со своей эффективностью.

Эмоциональная реакция на фрустрацию. Предсказуемо. Алекс не ответил. Энергия лучше потрачена на анализ следующей раздачи.

К вечеру выигрыш составил 127,000 руб.. Неплохой результат для дня. Деньги сами по себе не интересовали — просто способ измерения эффективности системы.

Ужин в ресторане. Выбор блюд по нутриентному составу. Официантка пыталась флиртовать — улыбка на 23% шире профессиональной, наклон головы, игра с волосами. Алекс оставил стандартные чаевые. Не больше, не меньше. Эмоциональные инвестиции нерентабельны.

Вечер в номере. Алекс открыл ноутбук, начал анализировать финансовые рынки. Мозг требовал загрузки. Без эмоций оставалось много свободных ресурсов.

Телефон Марка Волина вибрировал. 47 пропущенных. Мать, работа, неизвестные номера. Алекс выключил звук. Социальные обязательства Марка не входили в его операционные параметры.

День второй начался идентично. Подъём, душ, завтрак. Алекс отметил: рутина повышает эффективность. Меньше решений — больше ресурсов на важное.

Вместо покера — финансовые рынки. Брокерский счёт Марка имел доступ к торгам. Алекс применил базовые алгоритмы анализа. Без жадности и страха трейдинг становился тривиальным.

К обеду: +8.7% к депозиту. Скромно, но стабильно.

После обеда произошёл первый сбой.

Алекс проходил мимо детской площадки. Девочка лет восьми каталась на качелях. Тёмные волосы, розовая куртка. Визуальное сходство с… с кем?

Память Марка дёрнулась. Попытка прорваться через барьер. Алекс почувствовал… нет, не почувствовал. Зарегистрировал аномалию в нейронной активности. Всплеск в амигдале, попытка эмоционального отклика.

Он остановился. Анализировал ощущение. Как энтомолог, изучающий редкую бабочку.

Девочка. Важна для Марка. Почему?

Память упиралась. Алекс попытался форсировать доступ. Боль — нет, не боль. Сигнал о повреждении. Как предупреждение о перегреве процессора.

Он отвернулся. Продолжил путь. Но аномалия не исчезла. Фоновый процесс продолжал работать, пытаясь расшифровать заблокированные данные.

Вечер второго дня. Казино вместо покерного клуба. Легальное заведение, другая атмосфера. Алекс выбрал блэкджек — оптимальное соотношение вероятностей при правильной стратегии.

Крупье — профессионал. Быстрые точные движения, нейтральное выражение лица. Алекс оценил эффективность. Никаких лишних жестов, чистая функциональность.

Игра шла ровно. Алекс считал карты — не идеально, но достаточно для статистического преимущества. Выигрыши чередовались с проигрышами в предсказуемом паттерне.

— Вы считаете, — заметил пит-босс. Не вопрос — констатация.

— Да.

— Это не запрещено, но не приветствуется.

— Понимаю.

Диалог исчерпан. Алекс продолжил игру, слегка снизив эффективность. Важнее сохранить доступ, чем максимизировать краткосрочную прибыль.

Ночь. В номере Алекс изучал нейробиологию эмоций. Попытка понять механизм собственного состояния. Отключение лимбической системы от префронтальной коры. Элегантное решение проблемы страдания.

Но почему память о девочке вызвала сбой?

Третий день. Последние двадцать четыре часа аренды.

Алекс проснулся с ощущением неправильности. Нет — с регистрацией того, что что-то функционирует не оптимально. Как лёгкая разбалансировка в сложном механизме.

В зеркале отражение мерцало. Секунду — лицо Алекса. Секунду — кого-то другого. Марка? Но черты размыты, нечётки. Как фотография в низком разрешении.

Мозг работал над заблокированными воспоминаниями всю ночь. Фрагменты прорывались:

— Маленькие руки в его ладони

— Запах детского шампуня

— Рисунки на холодильнике

— Белый… что-то белое и маленькое

Алекс тряхнул головой. Непродуктивно. Эти данные не влияют на текущие задачи.

Но задач больше не было. Покер сыгран, рынки проанализированы. Оставалось просто существовать до конца аренды.

Он вышел на улицу. Москва жила обычной жизнью. Люди спешили, смеялись, ругались. Алекс наблюдал как антрополог. Эмоции казались такими энергозатратными. Зачем злиться на пробку? Зачем радоваться солнцу? Факты не изменятся от отношения к ним.

В парке та же девочка. Или похожая? Алекс не мог определить — функция распознавания лиц работала со сбоями. Все дети казались одинаковыми.

Она играла с другими детьми. Смеялась. Звук резанул по нервам — физическое ощущение, как скрежет металла по стеклу.

Память Марка билась в клетке. Важное воспоминание, критически важное. Но доступ закрыт протоколами Алекса. Эмоциональная информация классифицирована как нерелевантная.

До конца аренды оставалось шесть часов.

Алекс вернулся в отель. Сел в кресло. Закрыл глаза. Попытался медитировать — техника из базы знаний. Но медитация требовала спокойствия, а внутри нарастал конфликт систем.

Марк Волин пытался вспомнить. Алекс Шторм блокировал попытки. Два сознания в одном черепе, и поле битвы — память о ребёнке.

17:53. Время возвращаться в ПЕРСОНУ.

Алекс собрал вещи методично. Оплатил счёт. Вызвал такси. Всё по протоколу.

Но в машине начался распад. Швы между личностями разошлись. Эмоции Марка просачивались как вода через трещины в плотине.

Страх. Первая эмоция за 72 часа. Не абстрактное понимание опасности, а настоящий, животный страх. За ним — тоска. Потом — паника.

Что он забыл? Кого он забыл?

ПЕРСОНА. Процедурная. Та же женщина-техник, но теперь её лицо выражало тревогу открыто.

— Мистер Волин? Алекс? Кто сейчас говорит?

— Я… не знаю.

Правда. Он не знал. Граница размылась. Алекс ещё контролировал речь, но Марк уже врывался в сознание.

— Ложитесь. Быстро. У нас экстренная ситуация.

Процедура отключения. Но что-то шло не так. Обычно это было как снятие маски. Теперь — как сдирание кожи.

Алекс цеплялся. Не из желания — у него не было желаний. Из чистой инерции существования. Семьдесят два часа создали нейронные пути. Просто так их не сотрёшь.

— Давайте, Марк! Вы должны вернуться!

Марк. Это имя. Его имя. Он Марк Волин, архитектор, отец…

Отец кого?

Память лопнула как пузырь. Образы хлынули потоком. Девочка. Лиза. Его дочь. Авария. Похороны. Год боли.

И он забыл её. На семьдесят два часа забыл, что у него была дочь.

Марк закричал.

Не Алекс. Алекс не умел кричать. Марк Волин, вернувшийся в своё израненное сознание, кричал от ужаса осознания.

Он предал её дважды. Сначала не уберёг. Потом — забыл.

Техники удерживали его, пока конвульсии не прошли. Кто-то вколол седатив. Мир размылся, но боль осталась. Острее прежней. Потому что теперь к потере дочери добавилась потеря памяти о ней.

Когда Марк пришёл в себя, за окном была ночь. Он лежал в медицинском крыле ПЕРСОНЫ. Капельница, мониторы, запах больницы.

— Вы с нами? — врач светил фонариком в глаза.

— Да.

— Как вас зовут?

— Марк Волин.

— Что вы помните?

Всё. Он помнил всё. И Дэвида с его счастливой семьёй. И Алекса с его ледяным спокойствием. И Лизу. Лизу он тоже помнил. Но…

— Я не могу вспомнить её лицо, — прошептал он.

Врач кивнул. Видимо, не впервые слышал такое.

— Временный эффект. Эмоциональные блокаторы Алекса повлияли на визуальную память. Восстановится за несколько дней.

Несколько дней без лица дочери. Марк закрыл глаза. Слёзы текли по щекам — солёные, горячие, настоящие.

Он снова чувствовал. После семидесяти двух часов анестезии боль вернулась утроенной силой.

Но хуже боли было знание: он способен забыть её. Дать правильному человеку правильную сумму — и можно стереть даже самое важное.

В каталоге ПЕРСОНЫ тысячи личностей.

И Марк Волин теперь знал: он попробует их все, пока не найдёт ту, которая позволит помнить без боли.

Или пока окончательно не забудет, что именно пытался сохранить.

Глава 4: Синдром наложения

Доктор сказал, что я — первый, но не последний.

Марк не помнил, как попал домой из ПЕРСОНЫ. Обрывки: такси, лестница, ключи долго не попадали в замок. Потом — темнота.

Проснулся на полу в прихожей. 4:17 утра по часам на стене. Во рту вкус металла, в голове — белый шум. Попытался встать — мир качнулся.

И тогда началось.

Правая рука потянулась к пачке сигарет на столике. Но Марк не курил. Это Алекс курил, по пачке в день, высчитывая оптимальные перерывы между сигаретами.

Левая рука в то же время искала кружку с надписью «Лучший папа». Рефлекс Дэвида — первым делом с утра кофе из подарка детей.

Руки встретились в воздухе, будто принадлежали разным людям.

Марк смотрел на них с ужасом. Чьи это руки? Чьи привычки? Где кончается он и начинаются они?

Попытался встать. Тело не слушалось — разные части хотели разного. Ноги Алекса шли к ноутбуку проверить биржевые котировки. Ноги Дэвида — на кухню, готовить завтрак детям. Ноги Марка просто подкашивались.

Паника. Сердце колотилось, перебивая три разных ритма. Дыхание сбилось — Марк задыхался, Алекс пытался считать вдохи, Дэвид искал ингалятор младшей дочери.

Телефон. Нужно вызвать помощь. Но какую? Скорая отвезёт в психушку. Там не поймут, что с ним не шизофрения, а нечто новое, неизвестное медицине.

ПЕРСОНА. У них должен быть протокол для таких случаев.

Трясущимися пальцами набрал номер экстренной линии. Гудки казались вечностью.

— ПЕРСОНА, служба поддержки.

— Мне плохо. Я не… не могу контролировать… они все здесь.

— Ваш ID?

Марк назвал. Или Алекс назвал — чёткость речи выдавала его. Или Дэвид, пытающийся успокоить собеседника.

— Мистер Волин, я вижу множественные аренды за короткий период. Опишите симптомы.

— Три личности… одновременно. Разные импульсы. Не могу… кто я?

— Это может быть синдром наложения. Вам нужна немедленная медицинская помощь. Сможете добраться до нашего медцентра?

— Не знаю… ноги…

— Не пытайтесь водить. Я отправляю за вами специальный транспорт. Адрес подтверждаете?

— Да.

— Машина будет через пятнадцать минут. Постарайтесь не двигаться. Не боритесь с импульсами — это может ухудшить состояние. Просто наблюдайте.

Наблюдать. Алексу это было легко. Он взял контроль — вернее, Марк позволил ему. Сел на пол, прислонился к стене. Анализировал состояние как интересный феномен.

Пятнадцать минут растянулись в часы. В голове шла война. Воспоминания перемешивались: вот Марк проектирует детскую для Лизы, но комната превращается в спальню Томми. Вот Алекс считает карты, но вместо покерных мастей видит детские рисунки. Вот Дэвид целует Карен, но лицо жены мерцает, становясь Надей.

Скорая ПЕРСОНЫ оказалась неприметным минивэном. Водитель и медбрат — профессионалы, видевшие всякое. Подхватили под руки, довели до машины.

— Первый раз такое вижу, — шепнул медбрат водителю. — Три активных профиля одновременно.

— Будет не последний, — ответил водитель. — Доктор Крамер говорил — это только начало.

Медцентр ПЕРСОНЫ. Тот самый, где неделю назад Марку ставили первичный диагноз. Теперь он вернулся с полномасштабным кризисом.

Приёмное отделение. Быстрый осмотр, датчики на голову, укол чего-то, что слегка приглушило хаос в сознании.

— Доктор Крамер вас примет немедленно, — медсестра вела его по коридору. — Вам повезло, он сегодня дежурит.

Повезло. Марк почти рассмеялся. Вернее, Дэвид почти рассмеялся — у него было хорошее чувство юмора. Алекс классифицировал это как иронию. Сам Марк уже не знал, способен ли он смеяться.

Кабинет Крамера не изменился. Те же мониторы, тот же запах озона. Сам доктор выглядел ещё более усталым.

— Мистер Волин. Или мне следует обращаться ко всем троим?

— Я не знаю, кто отвечает.

— Понимаю. Давайте проведём полное сканирование.

Процедура заняла час. МРТ нового поколения, способная отслеживать нейронную активность в реальном времени. Марк лежал в трубе томографа, слушая механический стук и пытаясь не сойти с ума от клаустрофобии Дэвида, помноженной на безразличие Алекса.

Потом — анализы крови, рефлексы, когнитивные тесты. Крамер работал методично, иногда хмыкая на результаты.

— Итак, — наконец сказал он, глядя на экраны. — У меня есть хорошие и плохие новости.

— Начните с плохих, — попросил Алекс. Или Марк? Грань стёрлась.

— У вас острый синдром наложения личностей. Ваш мозг не успел интегрировать арендованные паттерны. Вместо последовательной смены личностей произошло их одновременное сосуществование. Представьте компьютер, на котором запущены три операционные системы сразу.

— Это лечится?

— И здесь хорошие новости. В вашем случае — да. Три личности — это ещё управляемо. Но потребуется время и специальная терапия. И абсолютный запрет на новые аренды минимум на месяц.

— А если больше трёх?

Крамер встал, подошёл к окну. За стеклом Москва жила обычной жизнью людей с одной личностью в голове.

— Хотите познакомиться с кем-то?

Не дожидаясь ответа, он повёл Марка вглубь медцентра. Лифт вниз, подвальный этаж. Здесь стены были толще, двери — крепче. Больше похоже на бункер, чем на больницу.

— Это наше отделение для тяжёлых случаев, — пояснил Крамер. — Тех, кто зашёл слишком далеко.

Палата за бронированным стеклом. Внутри — женщина. Она сидела на полу, обхватив колени, и раскачивалась. Губы двигались в бесконечном монологе.

— Елена Старова, — представил Крамер. — Бывший школьный психолог. Потеряла мужа и дочь в автокатастрофе. Начала арендовать личности, чтобы забыть. Пятьдесят три аренды за четыре месяца.

Марк подошёл к стеклу. Елена подняла голову, и он увидел её глаза. Пустые. Нет, не пустые — переполненные. Будто в них отражались десятки взглядов одновременно.

— Марк, — чётко произнесла она. — Я знаю тебя. Ты был здесь вчера. Или завтра. Время странное, когда ты многие.

— Мы не встречались раньше, — осторожно сказал Марк.

— Встречались. Встретимся. Линейность — иллюзия. Джон знал тебя. Или Мария? Кто-то из меня знал кого-то из тебя.

Она встала, подошла вплотную к стеклу. Марк разглядел её лицо — обычное, даже красивое. Только выражение менялось каждую секунду. Грусть, радость, злость, безразличие — калейдоскоп чужих эмоций.

— Хочешь совет от старшей сестры по несчастью? — вдруг нормальным голосом спросила она. На мгновение в глазах мелькнула ясность. — Остановись сейчас. Три — ещё не много. Я помню, когда их было три. Милая Сюзан, которая пекла лучший яблочный пирог. Строгий Виктор, всё делавший по расписанию. И маленькая Аня, которая видела ангелов. Они были как друзья в моей голове.

Голос изменился, стал жёстче:

— А потом пришли другие. И другие. И другие. Теперь нас так много, что я не помню, кто из нас настоящая Елена. Может, её уже нет. Может, мы съели её, как паразиты.

Снова смена — детский голосок:

— Мамочка говорит, нельзя жадничать. Но я хочу ещё одну личность. Ту, что умеет летать. Видела в каталоге. Цирковая акробатка. Представляешь, как здорово — летать?

— Елена, — мягко позвал Крамер. — Время принимать лекарства.

— Лекарства! — она рассмеялась. Десятки смехов одновременно. — Таблетки для упорядочивания хаоса. Но хаос красивый, доктор. Я вижу мир глазами полусотни людей. Это как быть богом. Маленьким, сломанным богом в смирительной рубашке.

Медбрат вошёл в палату с подносом. Елена послушно приняла таблетки, запила водой. На мгновение снова стала собой:

— Прости их, Марк. Они не хотят пугать. Просто… когда ты многие, трудно контролировать, кто говорит. Береги своих троих. Они ещё молодые, милые. Не давай им размножаться.

Крамер увёл Марка обратно в кабинет. Молчали, пока не сели.

— Теперь понимаете серьёзность ситуации?

— Она… выздоровеет?

— Не знаю. Елена — первый случай такой тяжести. Мы экспериментируем с разными протоколами, но пока… Пока мы можем только сдерживать хаос, не устранить его.

— Почему вы это допустили? Почему не остановили после десятой, двадцатой аренды?

Крамер потёр переносицу. Жест усталого человека, видевшего слишком много.

— А как мы могли остановить? ПЕРСОНА — легальный бизнес. Люди подписывают согласие, понимают риски. Мы предупреждаем, рекомендуем перерывы. Но если взрослый человек решает уничтожить свою личность через наши услуги — это его право.

— Вы наживаетесь на чужом горе.

— Мы предоставляем услугу. Временное облегчение боли. То, что некоторые превращают лекарство в наркотик — не наша вина. Или вы хотите сказать, что жалеете о своих арендах? Что лучше было бы продолжать просыпаться каждое утро с мыслью о мёртвой дочери?

Удар ниже пояса. Но точный. Марк молчал, потому что Дэвид хотел возразить, Алекс анализировал логику, а сам он… не знал.

— Давайте вернёмся к вашему лечению, — продолжил Крамер. — Протокол следующий: нейростабилизаторы для разделения личностных паттернов. Сеансы управляемой интеграции. Когнитивная терапия для укрепления базовой личности.

— Базовой — это Марка Волина?

— Если он ещё достаточно силён. Иногда арендованная личность оказывается более жизнеспособной. Знал случай, когда тихий библиотекарь после аренды личности рок-звезды так и остался ею. Официально сменил имя, стиль жизни, всё. Говорит, наконец-то стал собой.

— А что случилось с рок-звездой?

— Продолжает сдавать свою личность в аренду. Неплохо зарабатывает. Парадокс, правда? Настоящая рок-звезда получает деньги за то, что другие временно становятся ею.

Крамер выписал рецепты. Целая стопка — нейролептики, стабилизаторы, ноотропы, что-то ещё.

— Принимать строго по схеме. Первую неделю возможны побочные эффекты — дезориентация, раздвоение восприятия, конфликт импульсов. Это нормально. Если начнутся галлюцинации или попытки причинить себе вред — немедленно сюда.

— Попытки вреда?

— Иногда личности начинают войну за тело. Одна пытается избавиться от других. Были случаи… неприятные. Но у вас всего три, должно обойтись.

Должно обойтись. Обнадёживающе.

— И главное — никаких новых аренд. Ваш мозг как перегруженный жёсткий диск. Ещё один файл — и система рухнет. Поняли?

Марк кивнул. Хотя внутри Алекс уже просчитывал вероятности: что если найти личность, способную интегрировать других? Некий мета-уровень сознания? В каталоге тысячи вариантов…

— Вижу, о чём думаете, — Крамер смотрел внимательно. — Все думают об этом. «Ещё одна, последняя, которая всё исправит». Так Елена дошла до полусотни. Не делайте эту ошибку.

Марк вышел из медцентра с пакетом лекарств и ощущением дежавю. Он уже был здесь, уже получал предупреждения. Но каждый раз возвращался.

Потому что в ПЕРСОНЕ продавали не просто чужие личности. Они продавали надежду. А для человека, потерявшего всё, надежда — самый сильный наркотик.

Дома Марк/Дэвид/Алекс разложил таблетки. Радуга психофармакологии. Принял первую дозу.

Эффект пришёл через час. Личности начали расслаиваться, как масло и вода. Всё ещё в одном сосуде, но уже не смешанные в эмульсию.

Он сел в кресло. Закрыл глаза. И услышал их — два голоса в голове.

«Нужно вернуться к семье,» — говорил Дэвид.

«Семьи не существует. Это конструкт,» — возражал Алекс.

А Марк? Марк молчал. Потому что у него не было аргументов. Только боль по дочери и знание, что в каталоге ПЕРСОНЫ есть кто-то, кто не чувствует эту боль.

Синдром наложения. Доктор сказал, он первый.

Но точно не последний.

В городе, где можно купить чужую личность, эпидемия множественности только начиналась.

Глава 5: Премиум-доступ

Воровство начинается с отчаяния, а заканчивается привычкой.

Две недели на таблетках. Марк существовал в странном равновесии — три личности в одной голове, разделённые химическими барьерами. Как соседи в коммуналке, которые стараются не встречаться в коридоре.

По утрам доминировал Дэвид. Готовил завтрак (для кого?), проверял несуществующие детские рюкзаки, планировал выходные с семьёй-призраком. К обеду включался Алекс — садился за ноутбук, анализировал рынки, считал вероятности. Вечером возвращался Марк — смотрел на фотографии Лизы, пытаясь вспомнить её лицо через пелену чужих воспоминаний.

Работать было невозможно. Начальник отправил в отпуск «по состоянию здоровья». Все понимали — депрессия после потери ребёнка. Никто не знал, что депрессия мутировала во что-то новое, неописанное в медицинских справочниках.

На третью неделю Марк не выдержал.

Таблетки сдерживали хаос, но не убирали главного — пустоты там, где должна была быть Лиза. Дэвид заполнял её своими детьми, Алекс игнорировал, но Марк… Марк жаждал.

Он вернулся в ПЕРСОНУ. Не для аренды — официально ему запретили. Просто сидеть в холле, смотреть на счастливых людей, выбирающих новые жизни. Как алкоголик, который заходит в бар «просто посидеть».

Инга была на месте. Увидела его, нахмурилась.

— Мистер Волин. Вы же знаете…

— Знаю. Я не для аренды. Просто… посидеть можно?

Она изучала его лицо. Что-то увидела — то ли жалость, то ли узнавание.

— VIP-зона свободна. Кофе?

— Спасибо.

VIP-зона ПЕРСОНЫ — мягкие диваны, приглушённый свет, панорамные окна с видом на Москва-Сити. Для особых клиентов. Марк не знал, почему его пускают, но не спрашивал.

Он сидел с планшетом, листая публичный каталог. Тысячи жизней, но все казались пресными. Обычные люди с обычными навыками. После Алекса с его ледяным интеллектом, после Дэвида с его полнотой счастья — всё остальное выглядело бледно.

— Скучно? — Инга села рядом. Не профессионально-далеко, а по-человечески близко.

— Всё какое-то… обычное.

— Публичный каталог — это масс-маркет. Базовые личности для базовых потребностей. Есть кое-что интереснее, но…

— Но?

Она огляделась. В VIP-зоне были только они.

— Не здесь. И не сейчас. У меня перерыв через час. Кафе напротив, второй этаж. Если интересно.

Час тянулся вечность. Марк пытался читать новости (Алекс), играть в игры на телефоне (Дэвид), медитировать (откуда этот навык?). В итоге просто смотрел в окно, считая этажи небоскрёбов.

Кафе оказалось почти пустым. Инга уже ждала, нервно теребя салфетку.

— Я не должна это делать, — начала она без предисловий. — Но я вижу, что с вами происходит. Синдром наложения? Сколько личностей?

— Три активных.

— Пока терпимо. Но вы же не остановитесь?

Марк молчал. Зачем врать?

— В ПЕРСОНЕ есть уровни доступа, — продолжила Инга. — Публичный каталог — это верхушка айсберга. Есть премиум — особые личности, уникальный опыт. И есть… другое.

— Какое другое?

— Экспериментальные профили. Люди с редкими способностями, изменёнными состояниями сознания. Монахи, которые десятилетиями медитировали. Учёные на грани гениальности и безумия. Художники, видящие цвета, которых нет в обычном спектре.

— Почему их прячут?

— Потому что они меняют арендатора необратимо. Обычная личность — как одежда, снял и забыл. Эти… они оставляют отпечаток в самой структуре сознания. ПЕРСОНА предоставляет доступ только проверенным клиентам. И за очень большие деньги.

— Сколько?

Сумма. Марк не моргнул. Страховка Лизы была больше.

— Но дело не только в деньгах, — Инга наклонилась ближе. — Нужны коды доступа. Их выдают только топ-менеджменту и особым клиентам. Я… я могу достать. Но это риск.

— Чего вы хотите взамен?

Первый раз за разговор она выглядела уязвимой.

— Помощи. Я застряла, Марк. Сто двенадцать аренд, и я больше не помню, кто я изначально. Работаю в ПЕРСОНЕ, потому что это единственное место, где моя фрагментация выглядит почти нормальной. Но я устала быть калейдоскопом. Может, в премиум-каталоге есть кто-то, кто знает, как собрать осколки обратно.

— Вы хотите, чтобы я нашёл вам лекарство?

— Я хочу, чтобы мы помогли друг другу. Вы ищете способ жить с болью. Я — способ жить с собой. Точнее, со всеми собой.

Сделка отчаяния. Два сломанных человека, торгующие призрачными надеждами.

— Хорошо.

Инга выдохнула. Достала телефон, что-то быстро набрала.

— Завтра, после полуночи. Я буду на поздней смене. Скажете, что забыли документы — охрана пропустит. У нас будет минут пятнадцать, пока они делают обход. Успеем посмотреть премиум и может, даже ультра-премиум каталоги.

— Ультра?

— Самый закрытый уровень. Даже я видела только список названий. Субъект A, субъект B и так далее. Говорят, там есть личности, которые могут… — она замолчала.

— Что?

— Неважно. Слухи. Легенды. Что можно арендовать не просто личность, а состояние сознания. Стать временно просветлённым. Или безумным. Или чем-то, для чего у нас нет слов.

Они расстались у выхода. Инга — обратно на смену, играть роль идеального консультанта. Марк — домой, считать часы до полуночи.

Ночь. Москва в декабре — снег, огни, иллюзия праздника. Марк шёл к ПЕРСОНЕ, чувствуя себя преступником. Хотя что он крал? Информацию? Надежду? Право на саморазрушение премиум-класса?

Охранник у заднего входа — скучающий парень, больше интересующийся телефоном, чем посетителями. Кивнул на объяснение про документы, даже не поднял взгляд.

Инга ждала в пустом холле. Без маски профессиональной приветливости выглядела старше, усталее.

— Быстро. У нас мало времени.

Лифт вверх, административный этаж. Тихо, только гудение серверов за стенами. Инга провела его в маленький кабинет с единственным терминалом.

— Это компьютер начальника отдела. Он в отпуске, но коды активны. Я… я подсмотрела пароль. Не спрашивайте как.

Экран ожил. Корпоративный интерфейс ПЕРСОНЫ, но с дополнительными вкладками. «Стандарт», «Премиум», «Ультра», «Экспериментальные».

— Начнём с премиума, — Инга быстро печатала. — У нас минут десять максимум.

Премиум-каталог открылся галереей. Профессиональные фото, подробные досье, психологические профили. Не просто люди — произведения искусства человеческого опыта.

«Доктор Лена Волкова, нейробиолог. Синестезия — видит звуки, слышит цвета. IQ 180+.»

«Майкл Стоун, бывший агент DEA. Идеальная память, знание семи языков, навыки выживания.»

«Анна Ли, прима-балерина. Проприоцепция на грани сверхспособности — чувствует каждую мышцу, каждое микродвижение.»

Марк читал жадно. Каждый профиль — дверь в невозможное. Стать гением, атлетом, человеком с изменённым восприятием…

— Смотрите этого, — Инга указала на профиль. — Тензин Норбу, тибетский монах. Сорок лет медитативной практики. Способность входить в изменённые состояния сознания, включая то, что они называют «растворение эго».»

Растворение эго. Исчезновение себя. Разве не этого хотел Марк?

— Могу я его арендовать?

— Технически да. Но… — Инга прикусила губу. — Тензин из тех, кто оставляет след. Неделя в его сознании может изменить вашу нейроструктуру навсегда. Вы уверены?

Уверен? Марк не был уверен ни в чём. Но образ монаха, нашедшего покой после сорока лет практики, тянул как магнит.

— Покажите ультра-уровень.

Инга колебалась. Потом ввела другой пароль, длиннее, сложнее.

Новый экран. Всего десять профилей. Без фото, только кодовые обозначения и краткие описания.

«Субъект A: расстройство множественной личности, 17 документированных альтер-эго, полный контроль переключения.»

«Субъект D: врождённая аналгезия — неспособность чувствовать физическую боль. Побочный эффект: притуплённые эмоциональные реакции.»

«Субъект J: состояние перманентного сатори. Отсутствие границы между я и не-я.»

— Что такое сатори? — спросил Марк.

— Термин из дзен. Момент просветления, когда исчезает иллюзия отдельности. Обычно длится секунды. Субъект J живёт в этом состоянии постоянно.

— Это возможно?

— Очевидно. Хотя я не уверена, что это всё ещё можно назвать человеческим существованием. Те, кто арендовал J, говорят… странные вещи. Что время нелинейно. Что все люди — один человек. Что смерть — просто смена канала.

В коридоре хлопнула дверь. Инга вздрогнула.

— Охрана! Быстро, сохраните что нужно!

Марк сфотографировал экран телефоном. Коды доступа, описания, цены. Инга уже закрывала программы, стирала историю.

Шаги в коридоре. Ближе.

— Туалет, — прошипела Инга. — Вон там. Скажете, что почувствовали себя плохо. Я прикрою.

Марк юркнул в указанную дверь. Слышал, как Инга объясняет охраннику — работает допоздна, отчёты, конец квартала. Профессионально-усталый тон, лёгкий флирт. Охранник купился.

Пять минут спустя они покидали здание. У выхода Инга остановилась.

— Теперь вы знаете. Что дальше?

— Тензин. Я хочу арендовать Тензина.

— Это будет стоить…

— Я заплачу.

— Дело не в деньгах. Марк, у вас уже синдром наложения. Добавить монаха с сорокалетним опытом медитации — это как влить ракетное топливо в горящий двигатель.

— Или потушить пожар. Он же монах. Покой, гармония, принятие.

Инга смотрела на него с чем-то похожим на жалость.

— Вы думаете, покой — это отсутствие боли? Нет, Марк. Настоящий покой — это присутствие с болью. Тензин не избавит вас от страдания. Он покажет, как страдать правильно.

— Лучше, чем страдать как сейчас.

Она вздохнула. Достала визитку, написала на обороте адрес.

— Центр для ультра-премиум клиентов. За городом. Скажете, что от Белой Королевы — это мой кодовый псевдоним. Они сделают всё остальное.

— Белая Королева?

— «Алиса в Зазеркалье». Та, что бежит изо всех сил, чтобы остаться на месте. Подходящая метафора для человека со ста личностями, не находите?

Марк взял визитку. Ещё один шаг в пропасть.

— Спасибо.

— Не благодарите. Я делаю это не из альтруизма. Если найдёте там способ собрать фрагментированную личность — расскажете мне. Если потеряете себя окончательно… — она не закончила.

— Что?

— Тогда хотя бы буду знать, что не стоит пробовать.

Циничная честность человека, потерявшего иллюзии.

Они расстались в снегопаде. Инга — обратно в свою тюрьму из чужих личностей. Марк — домой, готовиться к последнему путешествию.

Он не спал до утра. Изучал фотографии с телефона, гуглил термины. Сатори, растворение эго, недвойственность. Слова, за которыми скрывались состояния сознания, недоступные обычному человеку.

Но Марк больше не был обычным. Он был тройным. Фрагментированным. Сломанным как раз настолько, чтобы влезть в щель между мирами.

К рассвету решение было принято. Не Тензин с его сорока годами практики. Слишком… человечно. Нет, если уж прыгать, то с самой высокой точки.

Субъект J. Перманентное сатори. Состояние, где нет разделения на себя и мир, жизнь и смерть, отца и дочь.

Состояние, где Лиза не мертва. Просто существует иначе.

Воровство начинается с отчаяния. Марк украл коды доступа, украл надежду, украл право на премиум-уничтожение.

Но разве можно украсть то, что и так тебе не принадлежит?

Личность, память, идентичность — всё это оказалось на удивление непостоянным. Как песочные замки, которые Лиза строила на пляже.

Волна приходит — и остаётся только ровный берег.

Глава 6: Тишина чужого покоя

Просветление оказалось похоже на смерть — только наоборот.

Центр ультра-премиум ПЕРСОНЫ находился в часе езды от Москвы. Марк ехал на такси через заснеженный лес, чувствуя, как город остаётся позади вместе с остатками здравого смысла.

Здание появилось внезапно — белое, трёхэтажное, больше похожее на санаторий, чем на филиал компании по аренде личностей. Никаких вывесок, только номер на воротах.

Охрана проверила его имя, кодовое слово от Инги. Ворота открылись беззвучно.

— Мистер Волин, — встретил его мужчина в белом костюме. Ни имени, ни должности. — Субъект J готов к трансляции. Но сначала формальности.

Формальности оказались серьёзнее, чем в обычной ПЕРСОНЕ. Полное медицинское обследование — анализы, МРТ, психологические тесты. Вопросы становились всё страннее.

«Если бы вы были цветом, каким бы вы были?» «Сколько раз вы умирали во сне?» «Что находится между мыслями?»

Марк отвечал интуитивно. Иногда за него отвечал Дэвид — эмоционально, образно. Иногда Алекс — логично, структурированно. А иногда кто-то третий, кого он ещё не знал.

Психолог — женщина с глазами старой души — долго изучала результаты.

— Интересно. Множественная фрагментация, но есть… пустоты. Как будто ваше сознание уже готовится к чему-то большему. Расчищает место.

— Это хорошо или плохо?

— Для обычной жизни — катастрофа. Для субъекта J — идеально. Он работает лучше всего с теми, кто уже начал растворяться.

Контракт. Двадцать страниц мелкого шрифта. Отказ от всех претензий. Понимание, что изменения могут быть необратимыми. Согласие на экспериментальную природу процедуры.

Последний пункт выделен красным: «Клиент осознаёт, что опыт субъекта J может привести к радикальной трансформации восприятия реальности, включая, но не ограничиваясь: потерей ощущения индивидуального я, изменением восприятия времени и пространства, невозможностью полного возвращения к обычному состоянию сознания.»

Марк подписал. Что ему терять? Обычное состояние сознания включало мёртвую дочь и три личности в одной голове.

Процедурная оказалась необычной. Круглая комната без углов, пол покрыт татами, вместо медицинского оборудования — свечи и странные металлические диски по периметру.

— Субъект J требует особого подхода, — объяснил техник. — Это не столько аренда личности, сколько… погружение в состояние. Тензин Норбу медитирует в нашем тибетском центре прямо сейчас. Мы транслируем не его воспоминания или навыки, а само качество его сознания.

— В чём разница?

— Представьте: обычная аренда — это как посмотреть фильм о чужой жизни. Стать актёром в этом фильме. То, что предлагает субъект J — это выйти из кинотеатра и обнаружить, что фильма никогда не было. Есть только свет проектора.

Философские метафоры. Но Марк уже привык — в мире ПЕРСОНЫ граница между наукой и мистикой размылась.

Он лёг на ложе в центре комнаты. Никаких проводов, только лёгкий обруч на голове. Диски начали гудеть — низкий звук на грани слышимого.

— Стандартная сессия — сто шестьдесят восемь часов, — сказал техник. — Но время в состоянии J течёт… иначе. Не пугайтесь, если потеряете счёт. Дни, годы, мгновения — там это одно и то же.

— Я готов.

— Никто не готов к J. Но это нормально. Готовность — тоже иллюзия.

Техник вышел. Марк остался один со свечами и нарастающим гудением.

Переход начался мягко. Не как удар, не как погружение. Как рассвет — незаметно, пока вдруг не обнаруживаешь, что темноты больше нет.

Сначала ушли звуки внешнего мира. Гудение дисков, потрескивание свечей, собственное дыхание — всё стихло. Но это была не глухота. Это была тишина настолько полная, что в ней стали слышны вещи, обычно скрытые шумом: ток крови в венах, электрические импульсы в мозге, само движение жизни.

Потом начало растворяться тело. Марк всё ещё чувствовал его, но больше не мог сказать, где заканчиваются руки и начинается воздух. Граница кожи стала условной, проницаемой. Он был телом, лежащим на татами, и одновременно комнатой вокруг тела, и зданием, и лесом за окном.

Мысли замедлились, потом остановились вовсе. Не исчезли — трансформировались во что-то иное. Вместо слов пришло прямое знание. Вместо вопросов — непосредственное понимание.

И тогда пришёл Тензин.

Нет, не пришёл. Это неправильное слово. Тензин не был личностью, которая входит в другую личность. Тензин был состоянием, в которое Марк входил. Или которое входило в Марка. Или… местоимения потеряли смысл.

Добро пожаловать домой, — не голос, а касание сознания сознанием. Тёплое, древнее, бесконечно терпеливое.

Где я? — попытался спросить Марк.

Ты там, где всегда был. Просто перестал притворяться, что ты где-то ещё.

Философский дзен. Но в состоянии Тензина это не было игрой слов. Это было простой констатацией факта, как «вода течёт вниз» или «огонь горячий».

Пространство вокруг (внутри? между?) изменилось. Больше не комната, не лес, не планета. Просто… пространство. Не пустое — полное. Полное возможностей, которые ещё не стали вещами.

Покажи мне, — попросил тот, кто раньше был Марком.

И Тензин показал.

Первый урок: ты не тело.

Марк увидел своё тело со стороны — мешок из мяса и костей, лежащий на полу. Удивительно сложный механизм, но всего лишь механизм. Как автомобиль для водителя.

Но он также не был и наблюдателем, смотрящим на тело. Наблюдатель — тоже конструкция, идея, временная форма.

Что же он тогда?

Ты — то, что спрашивает, — ответил Тензин-не-Тензин.

Второй урок: ты не ум.

Мысли продолжали появляться, но теперь Марк видел их как погоду в небе сознания. Вот проплывает воспоминание о Лизе — облако боли. Вот мелькает тревога Дэвида о детях — порыв ветра. Вот расчёты Алекса — геометрические узоры на воде.

Мысли приходили и уходили. Но то, что их наблюдало, оставалось неизменным.

Я — тот, кто наблюдает?

Ты — то, в чём происходит наблюдение.

Третий урок: времени нет.

Это было сложнее всего принять. Марк привык думать о времени как о реке — прошлое позади, будущее впереди, настоящее — тонкий мостик между ними.

Тензин показал иное. Время как кристалл, где все моменты существуют одновременно. Вот Марк держит новорождённую Лизу — это происходит сейчас. Вот он стоит у её могилы — это тоже сейчас. Вот Лиза делает первые шаги, идёт в школу, смеётся над его шутками, умирает в аварии — всё сейчас, всё одновременно.

Линейность — удобная иллюзия для навигации. Но с высоты состояния Тензина видно: все моменты равно реальны, равно присутствуют.

Значит, она не умерла?

Смерть и рождение — это входы и выходы. Но то, что входит и выходит, не появляется и не исчезает. Меняется только форма присутствия.

Четвёртый урок: нет других.

Марк почувствовал расширение. Границы его сознания (если их можно было так назвать) раздвигались, включая всё больше.

Вот он чувствует техника в соседней комнате — скуку, профессиональную отстранённость, лёгкое беспокойство о странных показателях на мониторах.

Вот охранник у ворот — холодно, хочется кофе, думает о дочери, которая завтра идёт на утренник.

Вот Инга в московском офисе — играет роль консультанта, внутри калейдоскоп из сотни личностей, отчаянная надежда, что Марк найдёт решение.

Расширение продолжалось. Москва — миллионы сознаний, каждое в своём пузыре боли или радости. Планета — миллиарды пузырей. И все они…

Все они — ты, — подтвердил Тензин. Играющий в игру разделения. Но актёр остаётся одним, сколько бы ролей ни играл.

Но я чувствую себя отдельным!