Бесплатный фрагмент - Империя ночи

Империя ночи
Глава 1. Провинция

Серый город задыхался в осенней сырости. Асфальт блестел после дождя, лужи отражали тусклый свет фонарей, а дома, облупленные и кривые, словно тонули в тумане. Утро здесь ничем не отличалось от вечера — одинаково глухое, одинаково вязкое.

Илья стоял у окна своей комнаты. За стеклом виднелся двор: пустая детская площадка, проржавевшие качели, парочка собак, которые шарили носами по мусорным пакетам. Он знал каждую трещину на асфальте, каждую вмятину в металлическом заборе. Всё это было ему слишком знакомо — и оттого невыносимо.

В руках он держал письмо — заветный документ с гербовой печатью. Университет в Москве. Поступил. Его билет в другой мир.

— Сын, — голос отца раздался из кухни, глухой, усталый. — Иди сюда.

Отец сидел за столом, перед ним — бутылка дешёвой водки и кусок чёрного хлеба. Лампочка под потолком мигала. Комната пахла табаком и горечью.

— Садись, — сказал он, пододвигая сыну стакан. — Сегодня ж уезжаешь.

Илья сел. Стакан остался полным: он не хотел пить.

— Ну что, в Москву? — отец усмехнулся. — Думаешь, она ждёт тебя?

— Никто не ждёт, — спокойно ответил Илья. — Но я сам возьму.

Отец вскинул бровь и уставился на него долгим, тяжёлым взглядом.

— Там таких, как ты, тысячи. Мечтатели. Их там ломают пополам, — он сделал глоток, морщась. — А тут… тут ты хоть свой.

Илья сжал кулаки, но промолчал. Слова отца ранили, но не могли остановить. Он чувствовал: если останется здесь, то потеряет себя.

— Москва — другой мир, — тихо сказал он. — И я должен туда попасть.

Отец махнул рукой, словно отгонял надоедливую муху.

— Делай как знаешь. Только помни: столица — она живьём глотает людей.

Ночью Илья вышел во двор. Воздух был влажным и тяжёлым. Фонари горели тускло, как будто сами устали светить. В подъезде пахло сыростью и кошками.

Он прошёлся по пустой улице, будто хотел запомнить каждую её деталь: облезлую остановку, забор школы, тёмные окна соседских квартир. Это была его жизнь до сих пор. И завтра всё это останется позади.

В груди разливалось странное чувство — смесь тревоги и радости. Казалось, город смотрит ему вслед, цепляется за него серыми руками.

Позже он встретился с друзьями — школьной компанией, что собиралась на лавке у подъезда. Все пили пиво, смеялись, но смех был нервным.

— Ну, москвич, — сказал один из ребят, хлопнув его по плечу, — не забудь нас, когда в депутаты попадёшь.

— Или в олигархи, — подхватил другой.

Девушка по имени Лена — его первая школьная влюблённость — сидела рядом и молчала. Только в конце, когда все разошлись, она подошла ближе.

— Ты правда уедешь? — спросила тихо.

— Да. Завтра утром.

Она кивнула и отвела взгляд. На секунду Илье захотелось обнять её, сказать что-то важное, но слова застряли. Между ними всегда была недосказанность.

Лена шагнула вперёд и быстро поцеловала его в щёку.

— Удачи, — сказала она и исчезла в темноте двора.

Возвращаясь домой, Илья чувствовал странную пустоту. Он понимал: этот мир остаётся позади навсегда. И какой-то голос внутри тихо шептал: Москва ждёт тебя. Но не так, как ты думаешь.

Утро было хмурым, тяжёлые облака нависали над городом, будто собирались придавить его окончательно. Илья вышел из подъезда с рюкзаком и маленьким чемоданом. В руках он сжимал билет на поезд до Москвы.

Дорога к вокзалу шла мимо старых гаражей и заброшенного склада. Пахло ржавчиной, мокрым железом и табачным дымом. Вдруг из-за угла показались трое парней. Он узнал их сразу — местные, с которыми у него давно были недобрые взгляды.

— О, наш студент, — сказал один, в спортивной куртке, ухмыляясь. — В Москву, значит, собрался?

— Ага, великим человеком станет, — добавил второй, сплёвывая на асфальт. — Ты-то думаешь, там тебя ждут?

Илья молчал, шаг ускорил. Но дорогу перегородили.

— Подожди, — ухмыльнулся первый. — Давай отметим твой отъезд.

Он толкнул Илью в грудь. Тот попытался оттолкнуть его, но удар пришёлся в челюсть — и мир на секунду померк.

Илья отшатнулся, но тут же схватил кулак противника. Силы были неравны: он ударил, попал, но другой лишь рассмеялся. Второй врезал по боку, третий заломил руку.

Он пытался вырваться, пнул одного, но получил коленом в живот. Воздух вылетел из лёгких, в ушах зазвенело.

— Москвич, — прошипел кто-то ему в лицо, — запомни: ты всегда будешь деревенским.

Они толкнули его в грязь, сплюнули рядом и ушли, смеясь.

Илья поднялся медленно, дрожа от злости. На губах — вкус крови. В груди — унижение. Он сжал кулаки так, что ногти впились в ладони.

«Когда-нибудь… когда-нибудь вы сами будете бояться моего взгляда,» — мелькнула мысль, такая яркая и чужая, что он сам удивился ей.

На вокзале он сидел на скамейке, вытирая разбитую губу платком. Люди вокруг спешили: женщины с сумками, дети, мужчины в пиджаках. Все куда-то ехали, что-то начинали.

Илья смотрел на рельсы. Казалось, что они уходят в бесконечность. И где-то там, за горизонтом, ждёт Москва. Не добрая и приветливая, а тёмная, тяжёлая, но настоящая.

«Я вернусь другим,» — думал он. — «И больше никогда не упаду в грязь.»

Поезд тронулся. Город остался позади, растворяясь в дымке. Впереди его ждало то, что изменит всё.

Поезд отходил поздно вечером. Целый день Илья собирал вещи, проверял документы, но мысли возвращались к ночному разговору с отцом.

— Ты вернёшься, — повторял тот с утра, хмурясь. — Тебя там никто не ждёт. Лучше бы устроился на завод, как все нормальные пацаны.

— Это ты хочешь, чтобы я был, как все, — резко ответил Илья.

— Потому что жизнь другая не для нас! — взорвался отец, и бутылка с недопитой водкой стукнулась о стол. — Ты думаешь, ты особенный? Да ты такой же… такой же, как я!

Эти слова больно резанули. «Как он» — значит, прожить жизнь в этом доме, среди грязи и усталости? Стать тенью?

Илья поднялся из-за стола.

— Я не ты, — тихо сказал он.

Отец ухмыльнулся, шагнул к нему ближе.

— Да ты… — начал он, но договорить не успел.

Илья ударил. Сухо, резко. Его кулак встретил щёку отца, и тот пошатнулся, упав на стул. На мгновение повисла тишина. Только капанье воды из крана.

Отец поднял глаза — не злые, а усталые.

— Ну вот, — прошептал он. — Уже чужой…

В этот момент в дверях показалась мать. Она была худой женщиной с усталым лицом, но в её глазах было тепло. Она всегда пыталась быть миротворцем в семье.

— Что вы творите? — её голос дрогнул. — В последний день, Илья…

Он опустил руки.

— Мам… я не могу здесь остаться. Если я не уеду — пропаду.

Она подошла, обняла его. Её руки были тёплыми, тонкими, пахли хлебом и стиранным бельём.

— Я знаю, сынок. — Она погладила его по волосам. — Ты всегда хотел большего. Просто помни: где бы ты ни был, у тебя есть дом.

Он кивнул, чувствуя, как горло сжимает.

Вечером поезд дёрнулся и медленно пополз по рельсам. За окном мелькали огни станции, потом они растворились во тьме. В вагоне пахло железом и чаем в гранёных стаканах. Люди укладывались спать, а Илья сидел у окна, не в силах сомкнуть глаз.

Мысли путались. Он вспоминал взгляд отца — его тяжёлый, сломленный взгляд. Вспоминал руки матери — мягкие, прощающие. И драку утром, и унижение, и поцелуй Лены на прощание. Всё смешалось в его душе.

Он закрыл глаза, и вдруг показалось: поезд несётся не через поля, а сквозь ночной город. Огни мелькали, как глаза зверя. Башни возвышались, как чёрные клыки. В темноте слышался шёпот — Москва звала его.

Он вздрогнул и открыл глаза: перед ним было лишь отражение собственного лица в стекле. Но в отражении глаза на миг показались чужими — тёмными, горящими.

«Это город ждёт меня… но зачем?» — подумал он.

Поезд мчался в ночь.

Глава 2. Москва

Поезд плавно остановился, и вагон наполнился голосами, звоном термосов, шорохом чемоданов.

Илья стоял у выхода, глядя в мутное окно: серое московское утро, густое, как дым.

Он прижал к себе рюкзак, вздохнул и шагнул наружу.

Курский вокзал встретил гулом. Толпа двигалась, как поток воды — мощно, безразлично. Люди бежали, переговаривались, кто-то ругался, кто-то смеялся. Никто никого не видел.

Воздух был другой — тяжёлый, пахнущий кофе, бензином и мокрым железом.

Сразу захотелось пить и спать одновременно.

Он вышел на улицу, остановился.

Москва.

Её невозможно было понять с первого взгляда. Слишком большая, слишком уверенная в себе.

Дома тянулись вверх, окна сверкали, как холодные глаза.

Мимо проносились машины, люди шли быстро, будто им принадлежало время.

Илья достал из кармана листок с адресом общежития, вызвал метро и поехал.

Подземка казалась подземным царством: гул, свет ламп, люди в чёрных куртках, глаза, отражённые в стёклах дверей.

В каждом взгляде — равнодушие, в каждой спешке — усталость.

Он вышел у станции «Студенческая».

Дворы здесь были серыми, засыпанными грязным снегом. Между домами — провода, собаки, киоск с шаурмой, где продавец зевал, не глядя.

Общежитие стояло в глубине: облупленная пятиэтажка с металлической дверью, на которой кто-то ножом вырезал «Живи быстро».

Комната досталась маленькая, с одной кроватью и узким окном.

Из кухни пахло макаронами и дешёвым пивом.

На стене — пятна, на подоконнике — чужие окурки.

Он поставил чемодан, достал фото матери, поставил рядом с кроватью.

— Мам, я здесь, — тихо сказал он. — Справлюсь.

Первые дни были похожи один на другой.

С утра — университет: серые стены, преподаватели, говорящие сквозь зевоту, студенты, занятые только собой.

После пар — работа курьером.

Он бегал по улицам с тяжёлым рюкзаком, мёрз, ел на ходу, слушал шум города.

Поначалу всё казалось новым, даже красивым — мосты, огни, запах кофе на ветру.

Но через неделю восторг исчез, и осталась усталость.

Вечером он возвращался в общежитие.

В коридоре кто-то орал песню под гитару, кто-то ругался с девушкой по телефону.

На кухне кипел чайник, шипело масло, пахло чем-то пригорелым.

Он садился на кровать, открывал ноутбук, но смотреть было не на что.

Иногда он включал видеозвонок — мать улыбалась, спрашивала, всё ли в порядке.

Он кивал, отвечал, что «всё хорошо», хотя на самом деле чувствовал себя пустым.

После разговора сидел в тишине и думал: «А зачем всё это? Ради чего?»

Однажды вечером, возвращаясь после смены, он остановился у витрины.

Отражение смотрело на него чужими глазами: уставшее лицо, щетина, потухший взгляд.

Он провёл пальцем по стеклу, оставив след.

«Я ведь мечтал стать другим…

А стал кем?»

За стеклом горели неоновые буквы: Москва живёт ночью.

Он усмехнулся — слишком точная надпись.

Город действительно оживал, когда солнце уходило.

Пару дней спустя Илья получил новый заказ — ресторан «Белая Гвоздика».

Он слышал о нём от других курьеров: там обедали чиновники, артисты, какие-то загадочные клиенты.

Обычным людям туда путь был закрыт.

И всё же заказ пришёл — адрес, код, сумма, всё в порядке.

Он поехал.

Дождь моросил, улицы блестели.

Когда он вошёл в ресторан, воздух словно изменился.

Здесь не пахло едой. Здесь пахло деньгами, вином и чем-то ещё — металлическим, ледяным.

Метрдотель взглянул на него холодно, но пропустил.

Он прошёл по залу, держа сумку, и вдруг почувствовал взгляд.

В углу, за столом, сидели четверо — трое мужчин и женщина.

Все — идеально спокойные, одетые в чёрное.

Они не ели, не пили. Просто сидели и смотрели на мир, как на спектакль.

Илья отвёл глаза, но когда обернулся, один из них — высокий, с серебряным перстнем — смотрел прямо на него.

Глаза — тёмно-серые, почти прозрачные.

Улыбка — едва заметная.

— Курьер, да? — спросил он, и голос был слишком тих, но отчётливо слышен даже через шум зала.

— Да, — ответил Илья, чувствуя, как горло пересохло.

— Москва тяжёлая для новеньких. Но ты держишься… пока.

Илья не понял, шутит тот или говорит всерьёз.

Он кивнул, поставил заказ и быстро ушёл.

Но когда вышел на улицу, его сердце билось так, будто он пробежал километр.

В ушах звучал тот же голос:

«Ты держишься… пока.»

В общежитии всё жило своим ритмом.

Кто-то смеялся, кто-то ссорился, кто-то стучал по гитаре до трёх ночи.

В коридоре пахло лапшой и дезодорантом, за дверями играли сериалы.

Илья пытался быть частью этого мира.

Иногда садился с соседями на кухне — «за жизнь».

Там всегда стояла бутылка, разговоры текли легко и громко.

— Москва, брат, — сказал однажды сосед Кирилл, студент журфака, — она всех ломает. Но кто не ломается, тех она поднимает.

— А кто не знает, чего хочет, — добавила девушка напротив, Лера, с чёрными волосами и серьгой в брови, — тех она просто съедает.

Все засмеялись. Только Илья не смог.

Он смотрел в окно, где отражались огни улицы.

Ему казалось, будто за стеклом — другая Москва. Настоящая, неподвижная, наблюдающая.

— Ты чего такой серьёзный? — спросила Лера, щурясь. — Любовь потерял или смысл?

— Наверное, смысл, — ответил он.

— Верни его. Или найди новый. Без этого тут не выжить.

На выходных они пошли в клуб.

Музыка била по вискам, тела двигались в дыме, лица сливались в одно.

Илья стоял у стены, глядя на всё это, как на фильм.

Лера танцевала, смеялась, потом подошла к нему:

— Ну, давай, не будь тенью! — схватила за руку.

Он позволил увлечь себя на танцпол.

Минуту, две, три — он пытался чувствовать ритм, но внутри было пусто.

«Почему я не могу просто радоваться?» — думал он.

«Почему все — живые, а я будто чужой?»

После клуба они сидели на лавке у входа.

Кирилл смеялся, кто-то рассказывал истории, а Илья смотрел в темноту.

И вдруг, среди прохожих, он увидел знакомый силуэт — высокий мужчина в длинном пальто.

Сергей.

Он стоял у машины, закуривал. На секунду взгляды пересеклись.

Сергей слегка улыбнулся и кивнул — как старому знакомому.

Потом сел в чёрную машину и уехал.

— Кого это ты высматриваешь? — спросила Лера.

— Никого, — ответил он, — показалось.

Но внутри что-то дрогнуло.

Город будто шепнул ему: «Ты не один.»

На следующий день, возвращаясь с работы, он снова проходил мимо «Белой Гвоздики».

И вдруг метрдотель остановил его у двери.

— Курьер? Вас просили передать.

Он протянул конверт.

Белый, плотный, без маркировки.

Внутри — визитка. Чёрная, с серебряными буквами:

Сергей Орлов. Дом у реки. Вход только по приглашению.

И маленькая записка:

«Ты ищешь смысл. Приходи — и узнаешь, что ты ищешь на самом деле.»

Он долго стоял на улице, держа конверт.

Ветер холодил пальцы.

Снег падал редкими хлопьями, и каждый таял, едва касаясь земли.