Бесплатный фрагмент - Искушение Ксилары. Книга четвертая

ИСКУШЕНИЕ КСИЛАРЫ
КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ

Глава 1. Врата из Цейлонского Базальта

Воздух больше не был спертым и тягучим, не пах серой, пряностями и болью. Он стал холодным, острым, колющим, как лезвие топора, и наполненным влажным дыханием камня. Ксилара стояла на узкой каменной тропе, втиснутой между двумя исполинскими скалами, и вдыхала его полной грудью, пытаясь смыть с себя призрачные остатки Имордиса. Казалось, каждый атом ее тела все еще пропитан багровым светом грибов, эхом криков и сладковатым, удушающим ароматом власти, что источал Малекар.

Позади, за ее спиной, зияла черная щель — выход из системы туннелей, по которым она неделями пробиралась с помощью проводников из числа отверженных, тех, кто ненавидел Имордис едва ли не сильнее, чем она сама. Впереди, заслоняя собой полнеба, высились Врата из Цейлонского Базальта.

Они не были творением зодчих, стремящихся к изяществу, как эльфы, или к устрашающему величию, как дроу. Это была работа природы, доведенная до абсолюта руками мастеров. Две гигантские базальтовые колонны, отполированные до зеркального блеска и испещренные рунической вязью, поддерживали титаническую арку, высеченную в самой скале. Камень здесь был не серым или черным, а глубокого, почти синего оттенка, поглощающего свет, словно вода в океанской пучине. В сумерках ущелья он отливал зеленоватыми искрами, и Ксиларе показалось, будто она стоит на пороге не просто города, а другого измерения, где сама материя подчиняется иным законам.

Она машинально потёрла запястье. Под перчаткой, скрытый от посторонних глаз, лежал шрам — тёмный, замысловатый узор, вплавленный в кожу магией Архитектора. Он не болел, не чесался. Он просто был. Напоминание. Клеймо. Часть сделки, которую она заключила с самой собой, вырываясь из объятий вечности, что сулил ей Малекар. Иногда, в тишине, ей чудился его голос, холодный и убедительный, шепчущий о напрасно потерянном могуществе. Она гнала эти мысли прочь, но они, как упрямые тени, всегда возвращались.

«Ты выбрала путь борьбы, а не власти, — говорила она себе, глядя на исполинские Врата. — Ты выбрала Элриндора. Себя. Теперь иди до конца».

Сжав в кармане плаща крошечный, холодный осколок Лунной Орхидеи — последнее материальное доказательство ее путешествия в Талаксон, — она сделала шаг вперед.

Ее никто не остановил. Никаких видимых стражей, никаких заклятий охраны. Лишь тихий, нарастающий с каждым ее шагом гул, исходящий из самого камня. Вибрация проникала сквозь подошвы сапог, наполняя кости тяжелой, ритмичной музыкой. Это был пульс Кхазад-Дума. Город жил, и его сердцебиение было слышно за много миль.

Перейдя под сень арки, Ксилара замерла, и дыхание у нее перехватило.

Она ожидала пещер. Сумрак, низкие своды, тесные коридоры, скупо освещенные факелами. То, что она увидела, не поддавалось ни одному из ее ожиданий, рожденных чтением книг в ее прошлой жизни.

Это был не подземный город. Это был подземный мир.

Перед ней раскинулся зал невообразимых масштабов. Его своды терялись в вышине, утопая в искусственно созданной дымке, сквозь которую пробивался мягкий, рассеянный свет, исходящий от самих стен. Казалось, над головой висело собственное, подземное небо. А внизу, на многие тысячи футов вглубь, уходили ярусы города, высеченные в гигантской, полой толще горы. Мосты-акведуки, тонкие, как паутина, но, без сомнения, прочные, как сталь, соединяли уступы и башни, выточенные прямо из скалы. По ним текли настоящие реки — но не воды, а расплавленного золота и, как ей показалось, бронзы. Они низвергались с уступов огненными водопадами, чей грохот был тем самым гулом, что она слышала снаружи. Эти светящиеся потоки озаряли все вокруг теплым, живым сиянием, играя на гранях кристаллов, вмурованных в стены, и на гигантских фресках, покрывавших все видимые поверхности.

Фрески эти рассказывали историю. Историю гномов. Вот они, низкорослые и могучие, вырубают первые залы в непокорном камне. Вот сражаются с полчищами троллей и гоблинов, их бороды развеваются на ветру битвы, а в руках сверкают топоры. Вот склонились над наковальнями, и искры от их молотов рождают новые звезды на этом искусственном небе. Лица были грубыми, исполненными нечеловеческой силы воли, каждый мускул, каждый жест высечен с эпическим размахом. Здесь не было утонченности эльфов или извращенной эстетики дроу. Здесь была мощь. Мощь, возведенная в абсолют и ставшая искусством.

Ксилара стояла, словно пригвожденная к месту, чувствуя себя ничтожной песчинкой перед лицом этого титанического труда. После ажурного, парящего Талаксона и клокочущего, чувственного Имордиса Кхазад-Дум подавлял своей монументальной, нечеловеческой грандиозностью. Он не парил и не извивался. Он стоял. Нерушимо. На века.

— Ну что, впечатляет? — раздался рядом хриплый голос, пробивающийся даже сквозь грохот водопадов.

Она резко обернулась. Рядом стоял гном. Вернее, он не стоял — он высился, как еще одна часть скалы, воплощенная в плоти. Он был на голову ниже ее, но вдвое шире в плечах. Его торс, облаченный в кожаную куртку, покрытую пятнами масла и сажи, напоминал ствол векового дуба. Пышная, рыжая с проседью борода была заплетена в сложные косы, перехваченные металлическими зажимами, похожими на миниатюрные шестерни. Лицо — грубое, с мясистым носом, потертостями на скулах и живыми, невероятно яркими голубыми глазами, в которых пряталась хитрая, оценивающая искорка.

— Я Борир, — отрекомендовался он, не протягивая руки для приветствия, а лишь кивнув головой. Его голос был похож на скрежет камня по камню. — Верховный Инженер цитадели. Если ты та самая девица с Севера, о которой шепчутся вороны, то тебе со мной по пути.

«Девица с Севера». После титулов «муза», «пленница», «артефакт» это прозвучало почти просто и по-земному.

— Ксилара де Винэр, — ответила она, стараясь придать своему голосу ту аристократичную твердость, которой учили ее в Лузарисе. Она сделала легкий, почти незаметный реверанс, как это было принято при дворе.

Борир уставился на нее, его густые брови поползли вверх. Молчание затянулось на несколько секунд, а затем он разразился громовым хохотом, который эхом прокатился по ближайшим галереям.

— Хо-хо-хо! — Он хлопнул себя по мощным ляжкам, отчего зазвенели металлические детали на его поясе. — Слышали, ребята? Рекомендовалась! И присела! Прямо как на том дурацком балу у ваших пышноволосых графчиков!

Из-за его спины появилось еще несколько гномов, одетых в схожие рабочие одежды. Они смотрели на Ксилару с нескрываемым, добродушным весельем.

— Да уж, Борир, церемонная, — прокомментировал один, почесывая затылок тяжелым гаечным ключом.

— Может, и выпить с утра пораньше предложишь? — подмигнул другой, доставая из-за пазухи плоскую металлическую флягу.

Ксилара почувствовала, как по ее щекам разливается краска. Она пыталась быть учтивой, а ее выставили на посмешище. Гнев, острый и обжигающий, кольнул ее под ложечкой. Старая, знакомая реакция — удариться в гордыню, холодно ответить, отгородиться. Но она вовремя поймала себя. Она смотрела на их лица — открытые, без капли злобы или коварства. Это были не интриганы Лузариса, не высокомерные эльфы и не изощренные в жестокости дроу. Они смеялись не над ней, а над ситуацией. Над нелепостью ее манер в их суровом, прямолинейном мире.

И вместо того чтобы вспылить, она заставила уголки своих губ дрогнуть, а затем и вовсе расплыться в улыбке. Сначала натянутой, а потом все более искренней.

— Выпить в десять утра? — Она подняла бровь, глядя на флягу. — Разве это не рановато?

Борир перестал хохотать и посмотрел на нее с новым интересом. Его голубые глаза-буравчики, казалось, просверлили ее насквозь.

— Дитя мое, в Кхазад-Думе время измеряется не часами, а сменами, — пояснил он, снова хлопая ее по спине с такой силой, что она едва удержалась на ногах. — Мы только что завершили ночную вахту у Великого Горна. Для нас сейчас — вечер. А вечер — самое время для глотка доброго, крепкого эля, чтобы смыть усталость и пыль. Не отказывайся, простудишься в наших влажных тоннелях.

Его товарищи заулыбались, одобрительно закивав. Фляга перекочевала в руку Борира, он открутил крышку и протянул ее Ксиларе. От напитка шел густой, хлебный аромат с горьковатыми нотками.

«Что же, Маша, — пронеслось в голове Ксилары, — тебе предлагают самый настоящий „тимбилдинг“ по-гномьи». Она вспомнила свои корпоративы, вялые беседы за бокалом вина. Это было несопоставимо.

Она взяла флягу, кивнула в знак благодарности и сделала большой глоток. Эль обжег горло, ударил в голову, но следом за этим по телу разлилось приятное, согревающее тепло. Она кашлянула, вытирая губы тыльной стороной ладони.

— Ну как? — прищурился Борир.

— Сильно, — выдохнула она, возвращая флягу. — Очень сильно.

— То-то же! — Он довольно ухмыльнулся и залпом осушил остатки. — Наш эль костей не ломит, а наоборот, ставит на место! Идем, девица, покажу тебе, где ты очутилась. Уверен, твои глазенки еще не раз на лоб полезут.

Он повернулся и зашагал вперед своим грузным, но удивительно быстрым и уверенным шагом. Его спутники двинулись следом, перебрасываясь шутками и поглядывая на Ксилару с растущим любопытством.

Она последовала за ними, все еще чувствуя жар эля в крови и жар стыда на щеках. Но теперь к этому миксу эмоций добавилось нечто новое — азарт. Первый контакт был установлен. Грубо, бесцеремонно, без всякого почтения к ее титулу или прошлому. Но установлен.

Она шла по мостовой, высеченной из цельного куска гранита, мимо гигантских, шипящих паровых механизмов и суетящихся гномов, и ловила на себе их взгляды. Не восхищенные, не вожделеющие, не опасливые. Заинтересованные. Как смотрят на новый, необычный механизм.

И это, черт побери, было приятным разнообразием. После Имордиса, где каждый взгляд был либо посягательством, либо угрозой, эта простая, прямая оценка была подобна глотку свежего воздуха. Пусть и насыщенного парами масла, серы и крепкого алкоголя.

Она потянула носом. Да, этот мир пахнет иначе. Он пахнет трудом. Металлом. Камнем. И чем-то неистово, неприлично живым. И в этой новой, оглушительной реальности призраки Имордиса начинали понемногу отступать, отползая в самые темные уголки ее сознания. Пока что.

Глава 2. Инженер и его Чертежи

— Ну что, отошла после утреннего эля? — Борир одарил ее колкой ухмылкой, его голубые глаза, словно два отполированных сапфира, сверкали в полумраке галереи. — Наши напитки не для слабых желудков, а для крепких душ.

— Я еще жива, — парировала Ксилара, стараясь идти в ногу с его быстрым, энергичным шагом. Ее голова действительно слегка гудела, но приятное тепло разлилось по телу, помогая игнорировать вечную, пронизывающую сырость Кхазад-Дума. — И готова удивляться дальше.

— Удивляться? — Борир фыркнул, широким жестом обводя окружающее пространство. — Дитя мое, это не цирк с фокусами. Это работа. Самая великая работа, которую только можно представить. Мы не удивляемся, мы созидаем.

Он повел ее вглубь города, и с каждым шагом Ксилара понимала, что ее первое впечатление о грандиозном зале было лишь прелюдией. Кхазад-Дум был не просто городом; он был живым, дышащим организмом, гигантским механизмом, где каждая шестеренка, каждый поршень знал свое место. Воздух, который она поначалу считала просто влажным и холодным, оказался на удивление свежим. Он циркулировал, перемешиваемый мощными потоками, идущими от раскаленных кузниц вверх, к вентиляционным шахтам, и обратно, охлажденным, с ароматом камня и воды.

— Система вентиляции, — пояснил Борир, заметив ее пристальный взгляд на решетке в стене, откуда дул ровный, прохладный ветер. — Без нее здесь бы задохнулись от дыма и паров за неделю. Или сварились заживо. Все здесь взаимосвязано, девица. Как в хорошем часовом механизме. Вытащи одну пружинку — и все рассыплется.

Он говорил с гордостью, с тем особым огнем в глазах, который Ксилара раньше видела лишь у самых одержимых мастеров-ремесленников в Лузарисе. Но здесь это было не исключением, а нормой. Каждый гном, мимо которого они проходили — будь то бородатый воин в сияющих доспехах или инженер, с головой ушедший в чертежи, — горел своим делом.

Их путь лежал вниз, по бесконечным спиральным пандусам и лестницам, высеченным в скале. Стены здесь были уже не гладкими, а испещренными нишами, в которых стояли светильники — не магические, а самые что ни на есть физические: внутри стеклянных колб мерцали запечатанные крошечные огненные элементали, чью энергию питали все те же потоки расплавленного металла, что текли по жилам города.

— Эффективно, — отметила Ксилара, глядя на один из таких светильников. — Никаких капризов магии, только физика.

— Физика — это и есть самая надежная магия, — проворчал Борир. — Предсказуемая. Послушная. В отличие от ваших дворянских фокусов. Наша магия — это математика, давление, температура и правильный угол удара.

Наконец они вышли на огромную смотровую площадку, вырубленную в стене колоссального подземного каньона. И здесь Ксилару ждало самое сильное потрясение.

Внизу, на дне пропасти, бушевало море огня.

Это были кузницы. Десятки, сотни огромных печей, чанов и горнов, расположенных на гигантских уступах. По каменным желобам, подобно кровеносным артериям, текли реки расплавленного металла — золота, стали, бронзы, мифрила. Их свет, ослепительно-белый, багровый и оранжевый, заливал все вокруг, отбрасывая на стены каньона гигантские, пляшущие тени гномов-кузнецов. Воздух дрожал от гула — гула, который был не просто звуком, а физическим давлением на барабанные перепонки. Это был рев плазмы, лязг молотов о наковальни, шипение раскаленного металла, опускаемого в воду, и оглушительный грохот механических молотов, каждый из которых был размером с небольшой дом.

— Великие Кузницы Кхазад-Дума, — Борир подошел к самому краю площадки, его фигура силуэтом вырисовывалась на фоне адского зарева. Его голос, обычно такой громкий, почти потонул в этом всепоглощающем гуле, но Ксилара все же разобрала слова. — Здесь бьется настоящее сердце нашей цитадели. Не метафорическое, а самое что ни на есть настоящее.

Она стояла, не в силах оторвать глаз от этого зрелища. Лица гномов внизу, освещенные снизу огнем, казались высеченными из самого камня — сосредоточенные, суровые, с безупречной точностью совершавшие каждое движение. Мускулы играли под кожей, брызги металла оставляли на их коже и одежде новые отметины, но они не обращали на это внимания. Это был танец. Танец силы и огня, длиною в жизнь.

— Они… не чувствуют усталости? — спросила она, почти крича, чтобы ее услышали.

— Усталость? — Борир обернулся, и в его глазах читалось понимание. — Это не труд, девица. Это служение. Каждый удар молота — это песня. Каждый выкованный клинок — это стих. Мы поем свою сагу не словами, а металлом и огнем.

Он помолчал, давая ей впитать масштаб происходящего, а затем кивком подозвал ее следовать за собой. Они спустились еще ниже, по узкому мостику, проложенному прямо над одним из огненных потоков. Жар был таким интенсивным, что Ксиларе показалось, будто ее ресницы вот-вот задымятся. Она инстинктивно прикрыла лицо рукавом плаща.

— Боишься жара? — спросил Борир, не снижая темпа. — Напрасно. Огонь очищает. Как и правда.

Наконец они вошли в сравнительно небольшое, но высокое помещение, выглядевшее как нечто среднее между кабинетом, архивом и мастерской. Стены от пола до потолка были заставлены стеллажами с сотнями свитков, ящиками с инструментами и деталями непонятного назначения. В центре стоял массивный стол из черного дерева, заваленный чертежами. На них тонкими, точными линиями были изображены схемы невероятной сложности — системы шестерен, гидравлические конструкции, чертежи механизмов, чье назначение она не могла даже предположить.

Борир подошел к столу, сгреб несколько свитков в сторону и развернул один, самый большой. На пергаменте была изображена не механическая схема, а нечто иное. Стилизованное, но мощное изображение гнома в доспехах, с молотом в руках. Но в центре его груди, вместо сердца, сиял огненный рубин, от которого расходились лучи, соединяющиеся с изображениями кузниц, вентиляционных шахт, светильников и оборонительных башен.

— Вот он, — Борир ткнул коротким, толстым пальцем в рубин. — «Сердцевина Огненного Рубина». Тот артефакт, ради которого ты, если верить слухам, готова на многое.

Ксилара внимательно посмотрела на чертеж. Это не было магическим символом в привычном для нее понимании. Это выглядело как схема энергоснабжения.

— Я слушаю, — тихо сказала она.

— Это не просто безделушка, не реликвия, пылящаяся на полке, — начал Борир, его голос стал серьезным, без иронии. — Это сердце. В буквальном смысле. Сердце первого Короля-Кузнеца, Дурина I. Он был не только правителем. Он был величайшим инженером и магом нашей расы. Он понял, что однажды наши масштабы станут слишком велики, чтобы полагаться на обычные источники энергии. И он совершил величайшее жертвоприношение. В час своей смерти он не умер. Он… преобразовался. Его плоть стала камнем, его дух — магией, а его сердце — этим кристаллом.

Он провел рукой по схеме, по лучам, расходящимся от рубина.

— «Сердцевина» — это стабилизатор. Источник и регулятор всей магической инфраструктуры Кхазад-Дума. Эти лучи… это не метафора. Это реальные магические каналы, пронизывающие камень на мили вокруг. Они питают светильники, которые ты видишь. Они поддерживают давление в системах вентиляции, не давая нам задохнуться. Они активируют оборонительные руны на наших стенах, которые могут обратить в пыль целую армию. Без него… — Борир тяжело вздохнул. — Без него все это великолепие станет нашей гробницей. Свет погаснет. Воздух stagnится. Защита падет. А давление в подземных резервуарах расплавленного металла… оно разорвет гору изнутри, как перезрелый плод.

Ксилара смотрела на схему, и ужас медленно, ледяными пальцами сжимал ее сердце. Она думала, что ищет могущественный артефакт, магический усилитель, как Лунная Орхидея. Но это… это была основа всего бытия гномов. Украсть такое — было бы хуже, чем убийство. Это было бы геноцидом.

— Его нельзя украсть, — тихо проговорила она, глядя на лучи, расходящиеся от рубинового сердца.

— Умная девица, — кивнул Борир, свертывая свиток. — Физически его, конечно, можно взять. Он хранится в Сокровищнице Предков. Но отключить его от сети? Невозможно. Он связан с каждым камнем, с каждой каплей металла в Кхазад-Думе. Попытка сделать это без ведома Совета Инженеров приведет к немедленному коллапсу. Нет, «Сердцевину» можно только получить в дар. Или заслужить.

— Заработать? Как?

— Великим деянием. Подвигом, который Совет сочтет достойным дара сердца нашего Короля. Или… — Борир прищурился. — Решением проблемы, которая угрожает самому существованию цитадели. Проблемы, с которой мы, увы, сейчас столкнулись.

Он отвернулся и подошел к одной из стен, где висела другая карта — детализированный план окрестностей Кхазад-Дума с отметками шахт и туннелей. Многие из них были перечеркнуты кроваво-красным мелом.

— Набеги, — сказал он коротко. — Каменные тролли. Ведут себя не как обычные дикари. Целенаправленно атакуют ключевые опорные конструкции. Рушат тоннели, обрушивают потолки. Мы теряем людей и доступ к богатейшим жилам. И что хуже всего, они действуют с умом, которого у троллей быть не должно. Ими кто-то руководит.

Ксилара молчала, переваривая информацию. План добычи «Сердцевины», который зрел у нее в голове, рассыпался в прах. Украсть — значит уничтожить целый мир. Заработать… значит ввязаться в чужую войну. И при этом ее дар, ее проклятие и благословение, висел на ней тяжелым грузом. Как он впишется в этот мир прямолинейных воинов и инженеров?

— Почему вы рассказываете это мне? — наконец спросила она. — Вы не знаете меня. Я чужачка.

Борир повернулся к ней. Его взгляд был тяжелым и проницательным.

— Потому что слухи летят быстрее, чем ястребы, девица. Слухи о женщине, которая прошла через серебряный лес эльфов и вырвалась из лап дроу. Слухи о том, что ты обладаешь… особым даром убеждения. — Он произнес эти слова без похабного подмигивания, но с долей суровой практичности. — У нас проблема. Ты, возможно, обладаешь инструментом для ее решения. С точки зрения инженера — это логично. Мы даем тебе шанс заработать то, что тебе нужно. Ты помогаешь нам сохранить то, что нам дорого. Симбиоз.

«Симбиоз». После игр в кошки-мышки с эльфами и дроу, после сложных паутин лжи и манипуляций, это прямое, деловое предложение звучало почти подозрительно.

— А если ваш Совет Инженеров не сочтет мой вклад достойным «Сердцевины»? — спросила она, глядя ему прямо в глаза.

— Тогда ты уйдешь с миром, но с пустыми руками, — так же прямо ответил Борир. — Но с моей личной благодарностью. А благодарность Верховного Инженера Кхазад-Дума тоже кое-чего стоит. Мы не забываем добро. И не прощаем зло. Выбор за тобой, девица. Остаться и попытаться? Или повернуть назад прямо сейчас?

Он ждал. Гул кузниц, доносившийся даже сюда, сквозь толщу камня, был подобен биению того самого гигантского сердца. Огонь, металл, камень. Все здесь было просто, тяжело и реально. Здесь не было места полутонам. Либо ты часть механизма, либо ты помеха, которую удаляют.

Ксилара посмотрела на свои руки. На бледную кожу, на серебряное кольцо Элриндора, на темный шрам Малекара. Она была клубком противоречий, ходячим хаосом в мире абсолютного порядка. Но разве именно хаос не был источником самой жизни? Разве не из хаоса рождаются новые формы?

Она сделала глубокий вдох, наполняя легкие воздухом, пахнущим озоном, маслом и камнем.

— Я остаюсь, — сказала она. — Покажите мне вашу проблему поближе.

Глава 3. Каменная Проблема

Комната, в которую Борир привел Ксилару на следующий день, разительно отличалась от его творческого хаоса в мастерской. Это был настоящий стратегический центр, высеченный в сердце горы. Стены из черного, отполированного до зеркального блеска базальта были испещрены глубокими нишами, где в медных трубах мерцали те самые захваченные элементали, отбрасывая холодный, белый свет на центральный объект залы.

Гигантский стол, выточенный из цельного куска сланца, представлял собой рельефную карту окрестностей Кхазад-Дума. Здесь были выгравированы горные хребты, ущелья, русла подземных рек и, что самое главное, бесчисленные тоннели и шахты гномов. Карта была интерактивной; крошечные светящиеся рубины, изумруды и сапфиры, встроенные в камень, обозначали статус разных участков: рудники, оборонительные посты, жилые кварталы. Но больше всего бросались в глаза кроваво-красные карбункулы, мерцающие тревожным, неровным светом. Они горели, как язвы на теле горы, отмечая места недавних атак и обвалов.

Вокруг стола стояло несколько гномов. Не инженеров в промасленных кожах, а воинов и стратегов. Их доспехи — латы из темного, матового металла, украшенные лишь практичными заклепками и суровыми руническими штампами — звенели при каждом движении. Их бороды, заплетенные в тугие, сложные косы, были перехвачены стальными кольцами. Лица — жесткие, испещренные шрамами и морщинами, словно высеченные из того же камня, что и стены залы.

Воздух здесь был иным. Не пахло озоном и маслом, лишь холодным камнем, потом и сталью. И напряжением. Густым, почти осязаемым.

— Совет Безопасности Цитадели, — коротко представил Борир, его голос прозвучал непривычно официально в этой мрачной обстановке. — Это Ксилара де Винэр. Она будет помогать нам разобраться с нашей… каменной проблемой.

На нее упали взгляды. Десятки пар глаз, оценивающих, недоверчивых, откровенно враждебных. В них не было простодушного любопытства, как у рабочих в кузницах. Здесь сидели те, кто отвечал за выживание всего народа, и появление посторонней, да еще и женщины, да еще и человека, явно не вызывало у них энтузиазма.

Один из гномов, самый старший, с седой как лунный камень бородой, доходившей ему до пояса, и лицом, покрытым сетью глубоких морщин, испещренных боевыми шрамами, тяжело оперся руками о стол. Его имя, как позже шепнул Борир, было Торбин Железный Кулак, главный военачальник Кхазад-Дума.

— Помогать? — Его голос был похож на скрежет валунов в оползне. — Чем может помочь эта… девица, Борир? Молитвами? Или, может, станцует для троллей, чтобы те разбежались?

В зале послышался сдержанный, приглушенный смех. Ксилара почувствовала, как по спине пробежали мурашки. Старая, знакомая реакция — желание съежиться, исчезнуть, спрятаться. Но она стояла неподвижно, выпрямив спину, встречая взгляд Торбина с тем холодным, аристократическим достоинством, которому ее научили в Лузарисе. Оно было ее щитом.

— Леди де Винэр обладает уникальными… познаниями в области убеждения и чтения намерений, — произнес Борир, тщательно подбирая слова. Он явно не собирался раскрывать природу ее дара перед всем советом. — Кроме того, свежий взгляд со стороны никогда не помешает. А ситуация, как я понимаю, ухудшается.

— Ухудшается? — Торбин ударил массивным кулаком по краю стола, отчего карта задрожала, а светящиеся камушки подпрыгнули. — Это мягко сказано! Посмотрите!

Он провел рукой над картой, указывая на скопление красных камней в северо-восточном секторе.

— Шахта «Глубинный Рез». Самая богатая мифриловая жила за последнее столетие. Неделю назад — обрушение главной опорной арки. Погибло семеро. Вчера — шахта «Слеза Богини». Тролли проломили стену и затопили ее, направив туда подземную реку. Ущерб оценивается в годы работы. Они не грабят, Борир! Они уничтожают! Системно! Целенаправленно!

— У них новый вождь, — мрачно вставил другой гном, помоложе, с лицом, искаженным яростью. Капитан стражи, как представил его Борир, Дарин Камнелоб. — Грокар. Раньше о нем никто не слышал. Появился несколько месяцев назад. И с его приходом эти твари стали умнеть на глазах.

— Грокар, — протянула Ксилара, заставляя себя говорить ровным, спокойным тоном, хотя внутри все сжималось от описанной жестокости. — Что о нем известно?

Дарин бросил на нее раздраженный взгляд, недовольный тем, что женщина ввязывается в военный совет, но Торбин, скрестив руки на груди, кивнул, разрешая говорить.

— Ничего, — отрезал капитан. — Никто его вблизи не видел и не выжил, чтобы рассказать. Наши разведгруппы пропадают без вести. А те, кому удается вернуться, рассказывают небылицы. Говорят, он огромен, даже для тролля. Говорят, его кожа — как полированный гранит, а глаза горят не звериным огнем, а интеллектом. Говорят… он разговаривает. На нашем языке.

Тишина в зале повисла тяжелым, гнетущим покрывалом. Последние слова прозвучали особенно зловеще. Тролли были сильны, тупы и предсказуемы в своей ярости. Умный, говорящий тролль-вождь — это была не просто угроза. Это был кошмар, меняющий все правила игры.

— Целенаправленное разрушение опорных конструкций, — тихо проговорила Ксилара, вновь глядя на карту. Ее взгляд скользил от одного красного камня к другому, выстраивая узор. — Это требует знаний. Знания инфраструктуры. Тролли, даже умные, не могут знать, какая именно арка является несущей, какой тоннель ведет к резервуару с водой. Им кто-то указывает.

Борир тяжело вздохнул, его плечи слегка ссутулились под тяжестью этого признания.

— Мы пришли к тому же выводу. Есть утечка информации. Кто-то внутри цитадели передает им данные.

В зале разразился взрыв возмущенных возгласов.

— Измена?! Среди гномов?! — проревел Торбин. — Не может быть! Мы всегда были едины перед внешней угрозой!

— Кто? Один из шахтеров? Инженер? — вторил ему другой военачальник.

— Нужно провести чистку! Допросить всех, кто имел доступ к чертежам! — предлагал третий, сжимая рукоять боевого топора.

Хаос нарастал. Гномы кричали, перебивая друг друга, их лица багровели от гнева и неверия. Картина идеального, монолитного общества давала трещину, и они не знали, как с этим справиться.

Ксилара наблюдала за этим, и странное спокойствие опустилось на нее. Она видела подобное. Не в таких масштабах, конечно, но суть была та же. Офисные интриги, подставы, шепотки за спиной. Люди, гномы… разница была лишь в декорациях. Страх, жадность, жажда власти — эти двигатели были универсальны.

Именно в этот момент ее взгляд упал на Дарина. Капитан стражи не кричал. Он стоял, слегка отстраненно, наблюдая за разгорающейся бурей. И в его глазах, холодных и расчетливых, она прочла не ярость, а нечто иное. Подозрение? Нетерпение? А может, удовлетворение? Его взгляд скользнул по ней, задержался на мгновение дольше положенного, в нем мелькнул неприкрытый, животный интерес, смешанный с тем же подозрением, что он вызывал у нее.

Борир, видя, что совет скатывается в ругань, грубо рявкнул, восстанавливая порядок.

— Хватит! Чистка посеет панику и недоверие, чего наш противник, несомненно, и добивается. Мы должны действовать с умом.

— И что ты предлагаешь? — язвительно спросил Торбин. — Ждать, пока этот Грокар не обрушит нам своды спальных кварталов на головы?

— Я предлагаю наживку, — сказал Борир, и его хитрая искорка в глазах вновь ожила. Он посмотрел на Ксилару. — Контролируемую утечку. Мы разработаем фиктивный план по укреплению одного из ключевых, но пока нетронутых участков. Шахта «Сердце Горы». Информацию о «срочных работах» и «переброске сил» распространим среди ограниченного круга лиц. И посмотрим, клюнут ли тролли. Если клюнут — значит, предатель есть, и он сидит среди тех, кто был в курсе.

— Рискованно, — проворчал Торбин. — Мы ослабим реальные направления.

— Менее рискованно, чем сидеть сложа руки, пока нас по частям разбирают по кирпичикам! — парировал Борир.

Спор разгорелся с новой силой, но теперь он был более структурированным. Обсуждали детали, сроки, какие подразделения можно перебросить, не оголяя другие фронты.

Ксилара уже не слушала. Ее мысли работали. Предатель. Кто и почему? Обида? Деньги? Или нечто большее? И Грокар… Умный тролль. Ее дар, «Чароцвет», всегда был оружием против существ с эмоциями, с интеллектом. Сможет ли он подействовать на существо, чья психика была столь чужда? Или ее ждет очередная ловушка, где ее собственная воля снова станет разменной монетой в игре?

Она посмотрела на свои руки, сжатые в кулаки. Шрам на запястье будто пульсировал, напоминая о цене ошибки. Малекар научил ее ценить свою свободу. Элриндор — верить в свой выбор. Теперь пришло время применить эти уроки на практике.

Когда совет, наконец, распался, и гномы, ворча, стали расходиться, Борир подошел к ней.

— Ну что? Поняла масштаб?

— Поняла, — кивнула Ксилара. — У вас не просто набеги. У вас война на истощение. И война на два фронта — против троллей снаружи и против предателя внутри.

— Умно подмечено, — он хмыкнул. — Готова искупаться в этой грязи?

— Кажется, у меня нет выбора, — она поправила складку на своем плаще, все еще пахнущем дымом Имордиса. — Чтобы получить то, что мне нужно, мне придется сначала помочь вам сохранить то, что есть у вас. Начнем с вашей «наживки». Мне нужно увидеть эти шахты. Не на карте. Вживую.

Борир с нескрываемым уважением посмотрел на нее.

— Утром снарядим группу. Только предупреждаю, зрелище не для слабонервных.

— После Имордиса, — холодно ответила Ксилара, глядя на мерцающие красные камни на карте, — меня уже ничем не напугать. Разве что вашим утренним элем.

На его губах дрогнула улыбка.

— Вот и посмотрим, девица. Вот и посмотрим.

Глава 4. Первый Камень Преткновения

Воздух в Зале Военного Совета сгущался с каждой минутой, превращаясь из прохладного и наполненного запахом камня в тяжелую, раскаленную субстанцию, пахнущую потом, перегаром от крепкого эля и яростным гневом. Ксилара сидела на неудобном каменном блоке, вписанном в круг таких же сидений для высшего командного состава цитадели, и чувствовала себя чуждым элементом, песчинкой, затесавшейся в отлаженный механизм. Механизм, который явно давал сбой.

Идея Борира с «наживкой» встретила яростное сопротивление. Не просто несогласие, а оголенное, первобытное неприятие со стороны старой гвардии, которую возглавлял Торбин Железный Кулак.

— Подставную шахту?! — ревел седой воин, его багровеющее лицо казалось раскаленным углем на фоне седой, как изморозь, бороды. Он встал, его массивная фигура заслонила свет от светящихся рун на стене. — Это не стратегия, Борир! Это бегство! Это плевок в память предков, которые вгрызались в эту гору с молотом и кровью! Мы, дети Дурина, не прячемся за уловками! Мы встречаем врага лицом к лицу! Сталью и огнем!

Его кулак, сжатый в каменный молот, обрушился на карту, разметав несколько фигурок, обозначавших отряды. Гномы вокруг зашумели — одни с одобрительным гулом, другие с возмущенными криками. Дарин, капитан стражи, сидевший напротив Ксилары, смотрел на это с прохладной, почти презрительной усмешкой. Его взгляд скользнул по ней, задерживаясь на изгибе шеи, на тонких пальцах, сцепленных на коленях. В его глазах читалось не просто вожделение, а нечто более острое, более аналитическое. Он изучал ее. Как хищник, оценивающий новую, странную добычу.

— Встречаем лицом к лицу? — парировал Борир, не вставая, но его голос, привыкший перекрывать грохот кузниц, легко парировал крик Торбина. — И где, скажи мне, мудрый Торбин, мы его встретим? Он бьет из тени! Он рушит опоры, когда наши воины спят в казармах! Ты хочешь вывести армию в поле? Пожалуйста! Покажи мне этого Грокара в чистом поле, и я сам пойду с тобой! Но его нет! Он призрак, который бьет по нашим слабым местам, о которых кто-то ему сообщает!

— И твой план — накормить этого призрака ложью? — Торбин плюхнулся на свое место с такой силой, что каменное сиденье треснуло. — А если он не клюнет? Мы потратим силы и ресурсы на охрану пустоты, пока он в это время разнесет нам очередную жилу! Нет! Я требую усилить патрули! Утроить караулы на всех действующих шахтах! Пусть эти твари попробуют сунуться — мы встретим их сталью!

Спор перерос в хаотичный гвалт. Гномы кричали, перебивая друг друга, стучали кулаками и кружками по столу. Рациональные доводы Борира разбивались о глухую стену традиционного воинского упрямства. Ксилара чувствовала, как нарастает знакомая беспомощность. Она видела логику в плане Верховного Инженера, но ее слово здесь ничего не значило. Она была чужаком, женщиной, существом с поверхности, не понимающей их пути.

И вдруг ее взгляд упал на Торбина. На его глаза, налитые кровью, на искаженное яростью лицо, на могучую грудь, вздымавшуюся в гневе. Этот гнев, эта слепая, разрушительная энергия была тем, что она знала. С ней она умела работать. Еще с тех пор, как была Машей, она инстинктивно успокаивала разгневанных начальников, смягчала острые углы в конфликтах. Правда, тогда у нее не было магического дара, превращавшего это умение в оружие.

Мысль промелькнула быстрая, почти инстинктивная: «Успокой его. Просто немного. Сними этот накал, чтобы он мог слушать».

Она даже не осознала, как это произошло. Не было сознательного решения, не было концентрации, как с Малекаром или Элриндором. Просто сгусток усталости, раздражения от этой бестолковой мужской перепалки и желания хоть как-то повлиять на ситуацию. Ее дар, этот клубок магии, живущий в ее груди, дрогнул и рванулся наружу сам, как выдох облегчения.

Она не искала визуального контакта, но он случился. Ее взгляд, полный подсознательного призыва к спокойствию, встретился с его яростным, неистовым взором.

Эффект был мгновенным и ошеломляющим.

Ярость на лице Торбина не просто угасла. Она испарилась, словно ее и не было. Его губы, сжатые в гневную полоску, разомкнулись. Глаза, еще секунду назад метавшие молнии, вдруг растеряли весь свой огонь и стали мягкими, влажными, почти по-щенячьи преданными. Он замер, уставившись на Ксилару, и могучее тело этого старого, видавшего виды воина вдруг обмякло, стало неуклюжим.

— Я… я perhaps был слишком резок, — произнес он, и его громоподобный голос сменился на тихий, почти застенчивый шепот, который, тем не менее, был слышен в наступившей внезапно тишине.

Все гномы разом замолчали, уставившись на него с откровенным изумлением. Борир нахмурился, его взгляд метнулся от Торбина к Ксиларе, пытаясь понять, что произошло.

Торбин медленно поднялся. Он не смотрел ни на кого, кроме Ксилары. Его движение было лишено привычной мощи, оно стало плавным, почти благоговейным.

— Дева… Леди Ксилара, — он сделал шаг к ней, и его гигантская, покрытая шрамами рука поднялась, чтобы коснуться собственной бороды. Он с нежностью провел по ней пальцами, а затем, склонив голову в невероятно почтительном поклоне, протянул ей свою косу, перехваченную массивным стальным кольцом с рунической гравировкой. — Моя борода… она видела сотни битв. В ней сплетена честь моего рода. Я… я предлагаю ее тебе. В залог моей верности. Как искупление за мою грубость.

В зале повисла гробовая тишина. Слышно было лишь потрескивание светящихся камней в нишах. Ксилара застыла, ощущая, как ледяная волна ужаса накатывает на нее с головы до ног. Она слышала от Борира о значении бороды для гномов. Это была не просто растительность на лице. Это была летопись их жизни, их гордость, их сакральная ценность. Отдать свою бороду… это был акт абсолютного, почти рабского подчинения.

И пока она смотрела на этот седой, пахнущий порохом и камнем дар, на преданные, сияющие глаза старого воина, она почувствовала ответный удар.

Это было как прилив. Горячий, липкий, всепоглощающий. Волна страсти, лишенной всякой логики, всякой утонченности. Это была не та интеллектуальная жажда, что она пробудила в Элриндор, не та изощренная, садомазохистская тяга, что связывала ее с Малекаром. Это было просто. Примитивно. Мощно. Как удар кувалды по наковальне.

Ее тело отозвалось мгновенно. Тепло разлилось по жилам, сосредоточившись внизу живота. Дыхание перехватило. Перед глазами поплыли круги. Она почувствовала дикое, неконтролируемое желание подойти к этому старому, могуче сложенному гному, вцепиться в его куртку, вдохнуть его запах — запах пота, металла и кожи — и прижать его к себе с силой, которой она не знала в себе. Ее разум кричал, пытаясь сопротивляться, отбросить это наваждение, но тело уже не слушалось. Проклятая часть ее дара сработала безотказно.

«Нет, нет, нет, только не это, только не здесь…»

Она резко отпрянула назад, вжавшись в спинку каменного сиденья. Ее пальцы впились в холодный камень, пытаясь найти опору в реальности.

— Я… я не могу принять это, — выдохнула она, голос ее дрожал. Она отвела взгляд, разрывая магическую связь, но было поздно. Зверь уже был выпущен на волю, и он бушевал внутри нее.

Торбин замер с протянутой косой. На его лице отразилась неподдельная, детская обида.

— Но… почему? Она не достаточно хороша? Я могу… я могу заплести ее иначе! Украсить рубинами! — в его голосе звучала почти мольба.

В зале наконец прорвалось недоуменное бормотание. Гномы перешептывались, глядя то на Торбина, то на Ксилару. Дарин наблюдал за происходящим с заинтересованным, пронзительным взглядом. В его глазах читалось не удивление, а понимание. Он что-то подозревал. Чувствовал.

Борир нахмурился еще сильнее. Он встал и грубо хлопнул Торбина по плечу.

— Торбин! Опомнись! Ты что, с утра эля перебрал? Убери свою бороду, старый дурак! Совещание еще не закончено!

Толчок вернул Торбина в реальность лишь отчасти. Он опустил руку, но его взгляд на Ксилару не изменился — полный обожания и растерянности.

— Да… да, конечно, Борир. Прости. Я… я не знаю, что на меня нашло.

Ксилара сидела, стараясь дышать ровно, чувствуя, как предательская теплота медленно отступает, оставляя после себя пустоту, стыд и леденящий ужас. Она чуть не потеряла контроль. Прямо здесь, среди десятков свидетелей. Из-за одного необдуманного импульса.

Юмор ситуации был мрачным и горьким. Грозный воин, предлагающий свою бороду, и она, охваченная животной страстью к нему, — это было бы смешно, если бы не было так опасно. Ее дар снова сыграл с ней злую шутку, превратив попытку помочь в фарс и поставив под удар ее миссию.

Борир, отведя Торбина в сторону, бросил на Ксилару короткий, испытующий взгляд. В нем не было осуждения, но была тревога. Он что-то понял. Возможно, не все, но достаточно, чтобы осознать: его новый инструмент был с обратной отдачей, способной ранить самого владельца.

— Совет окончен! — рявкнул Борир, обращаясь ко всем. — План с «наживкой» утверждаю я, как Верховный Инженер. Торбин, ты отвечаешь за укрепление реальных рубежей. Разойдись!

Гномы стали неохотно расходиться, бросая на Ксилару странные взгляды — смесь любопытства, недоверия и, после сцены с Торбином, растущей опаски.

Когда зал почти опустел, Ксилара попыталась встать, но ноги ее подкосились. Она едва не упала, но чья-то рука поддержала ее. Не грубая и мощная, как у Борира, а более тонкая, но со стальной хваткой.

Это был Дарин.

— Осторожнее, леди, — произнес он, его голос был тихим и скользким, как змея. Его пальцы сжали ее локоть чуть сильнее необходимого. Его лицо оказалось совсем рядом. Она видела каждый шрам на его скулах, каждый блик в его холодных, серых глазах. — Подземные залы коварны. Можно поскользнуться… и упасть. Особенно если не знаешь, куда идешь и с какой силой наступаешь.

Его слова были полны скрытого смысла. Он не отпускал ее руку.

— Я… я справлюсь, — вырвала она, пытаясь высвободиться.

— Уверен, — он наконец разжал пальцы, но его взгляд скользнул вниз, по ее фигуре, с откровенным, голодным любопытством. — Но если понадобится помощь… моя дверь всегда открыта. Для… консультаций.

Он развернулся и ушел, его доспехи тихо позвякивали. Ксилара осталась стоять одна, в центре огромного, пустеющего зала, дрожа от пережитого потрясения. Воздух все еще был заряжен энергией ее невольного выброса магии и последовавшим за ним хаосом.

Она посмотрела на свою дрожащую руку. Она пришла сюда, чтобы бороться с троллями и предателями. А вместо этого ее первым противником стал ее собственный, неуправляемый дар. И она только что продемонстрировала его опасность всем, включая такого наблюдательного и подозрительного гнома, как Дарин.

Первый камень преткновения был не во внешнем враге, а в ней самой. И этот камень грозился обрушить на нее всю гору.

Глава 5. Запах Пороха и Кожи

Покоит Ксилары были такими же, как и все в Кхазад-Думе — высеченными в скале. Но в отличие от величественных залов и шумных галерей, здесь царила почти монастырская строгость. Гладкие стены без единой фрески, каменное ложе, застеленное плотными, грубыми тканями из шерсти горных козлов, массивный стол да единственный стул. Ничего лишнего. Ничего, что могло бы напомнить о роскоши Лузариса или извращенной эстетике Имордиса. Лишь холодный, непоколебимый камень, хранящий вечное молчание. Воздух был неподвижным и влажным, пахнущим сыростью глубоких пещер и дымом от далеких кузниц.

Ксилара сидела на краю ложа, сжимая в пальцах серебряное кольцо Элриндора. Оно было единственной нитью, связывающей ее с тем миром, где магия была изящной, а чувства — сложными. Здесь же все было грубым, простым и тяжелым. Как и тот стыд, что жгул ее изнутри.

Сцена в Зале Совета повторялась в голове снова и снова, как заевшая пластинка. Непроизвольный выброс силы. Глаза Торбина, мгновенно потерявшие ярость и наполнившиеся рабским обожанием. И та волна… та всепоглощающая, примитивная страсть, что накатила на нее в ответ. От одного только воспоминания по спине пробежали мурашки, а в низу живота заныла смутная, тревожная пульсация. Проклятие было подобно наркотику — оно требовало жертв, а взамен дарило мгновения ослепительного, животного наслаждения, за которое приходилось платить кусками собственной воли и самоуважения.

Она сжала кольцо так, что металл впился в кожу. Нет. Она не позволит этому поглотить себя. Она не Малекар, чтобы наслаждаться этим хаосом. Она должна была научиться контролировать это. Или, по крайней мере, направить в нужное русло.

Внезапно скрипнула массивная каменная дверь, сдвигаясь в сторону с тихим скрежетом. Механизм был бесшумным, но ее собственное напряжение заставило ее вздрогнуть от любого звука.

В проеме стоял Торбин.

Но это был не тот Торбин, что бушевал на совете. И не тот, что смотрел на нее с обожанием раба. Его осанка была прямой, воинственной, но в его глазах не было и следа недавнего помешательства. Они были ясными, твердыми и… настороженными. Он не вошел, оставаясь на пороге, как бы соблюдая незримую границу.

— Леди Ксилара, — его голос был низким и глухим, без прежней громовости. — Могу я войти?

Она кивнула, не в силах вымолвить слово. Ее тело напряглось, готовясь к новой волне неконтролируемой реакции. Она бессознательно сфокусировалась, пытаясь сдержать свой дар, запереть его внутри. Но ничего не произошло. Никакой волны обожания в его взгляде. Никакой ответной бури в ее крови. Лишь тяжелое, неудобное молчание.

Он вошел, и дверь за ним закрылась. Он не приближался, остановившись в паре шагов от нее. От него пахло порохом, кожей и холодным камнем. Запах воина, вернувшегося с задания.

— Я принес извинения, — сказал он прямо, без предисловий. — Мое поведение на совете было… неподобающим. Я опозорил себя и свой клан.

— Вам не за что извиняться, — тихо ответила Ксилара, с облегчением отмечая, что ее голос не дрожит. — Это была… моя ошибка.

Он покачал головой, его седая борода колыхнулась.

— Нет. Я — воин. Мой разум должен быть крепче стали. Что-то нашло на меня… что-то, что не должно было иметь надо мной власти. — Он посмотрел на нее пристально, и в его взгляде читалась не упрек, а попытка понять. — Но это прошло. Как только я вышел из зала и вдохнул воздух арсенала… это прошло.

Он помолчал, его взгляд упал на ее руки, сжимающие кольцо.

— Мое сердце принадлежит другой, — сказал он просто, как констатируют факт. — Моей жене, Бейле. Мы отдали друг другу клятву у Подземного Очага шестьдесят зим назад. Никакая магия, никакой дурман не могут разорвать эту связь. Они могут лишь на время затмить разум. Но не сердце.

Его слова прозвучали с такой непоколебимой уверенностью, с такой простой и чистой верностью, что у Ксилары сжалось горло. В этом мире интриг, страсти и власти такая преданность казалась чем-то нереальным, почти мифическим. И именно она спасла его от полного порабощения ее даром. Он не поддался, потому что его любовь была сильнее магии.

— Я рада за вас, — прошептала она, и в ее голосе прозвучала неподдельная, горьковатая искренность.

Торбин кивнул, принимая ее слова как должное.

— Я пришел не только за этим. То, что произошло… это открыло мне глаза. Я был слеп. Я видел врага только в троллях. Но то, что случилось со мной… это было оружие. Оружие, которое может сработать на любом. И я подумал… если есть оружие, которое может ослепить самого бдительного воина, то почему бы не быть оружию, которое может открыть врагу наши слабые места?

Он сделал шаг ближе, и теперь его голос стал тише, доверительным.

— Я не верю в случайность этих набегов. Они слишком точны. Кто-то передает троллям информацию. Кто-то здесь, в цитадели.

Сердце Ксилары забилось чаще. Наконец-то. Кто-то, кто мыслил так же.

— Борир подозревает то же самое. План с наживкой…

— План с наживкой — это игра в кошки-мышки, — перебил он ее. — А мы имеем дело не с мышью, а с ядовитой змеей. И я чувствую, что она уже готовится ужалить. — Он оглянулся, словно проверяя, не подслушивает ли кто за дверью. — После совета я проверил отчеты о последних инцидентах. Есть закономерность, которую раньше не замечали. Все атаки происходили в те смены, когда определенные инженеры или офицеры несли дежурство на периметре. Слишком много совпадений.

— У вас есть имена? — спросила Ксилара, ее ум уже работал, анализируя новые данные.

— Есть несколько. Но один… один вызывает у меня особые подозрения. Лиру. Инженер-алхимик. Он отвечает за стабилизацию магических потоков в шахтах. У него есть доступ ко всем схемам, ко всем слабым точкам. И он… он часто бывает в тех секторах, которые вскоре после его визита подвергаются нападению.

— Лиру, — повторила Ксилара, запоминая имя. — Почему он? Что ему за выгода?

— Власть, — без колебаний ответил Торбин. — Борир стареет. Скоро совет будет выбирать нового Верховного Инженера. Лиру молод, амбициозен и обладает поддержкой среди… прогрессивно настроенных кланов. Он считает, что Борир слишком консервативен, что мы должны активнее использовать магию, а не полагаться лишь на пар и механику. Устранение Борира и спасение цитадели от угрозы сделало бы его героем и открыло дорогу к власти.

Логика была железной. Классическая борьба старой и новой гвардии, усугубленная предательством. Но Ксилару терзали сомнения.

— Но сотрудничать с троллями? Рисковать жизнями сородичей? Это же безумие!

— Для кого-то власть — достаточная причина для безумия, — мрачно сказал Торбин. — А тролли… что, если он не просто сотрудничает с ними? Что, если он их контролирует? Этот Грокар… его внезапное появление, его нехарактерный для троллей интеллект… а что, если это не природный ум? Что, если это работа Лиру? Какого-то зелья, заклинания?

Мысль была пугающей. Если Лиру действительно мог управлять троллями, то его власть простиралась далеко за пределы цитадели. Он был опаснее, чем они могли предположить.

— Нужно рассказать это Бориру, — сказала Ксилара.

— Нет! — резко возразил Торбин. — Пока нет. У нас нет доказательств. Лишь подозрения и странные совпадения. Борир прагматик, он не станет действовать без железных улик. А если Лиру почует опасность, он просто уйдет в тень, и мы никогда его не поймаем. Или, что хуже, ускорит свои планы.

— Что же тогда делать?

— Наблюдать. Собирать информацию. И… — он снова посмотрел на нее, и в его глазах вспыхнул тот самый боевой огонь, что она видела на совете. — Использовать то оружие, что есть в нашем распоряжении. Тот самый дар, что едва не сломал меня. Если Лиру так жаждет власти, значит, в нем есть тщеславие. А тщеславие — это уязвимость. Ты можешь подобраться к нему ближе, чем любой из нас. Вытянуть из него правду.

Ксилара почувствовала, как холодный комок страха сковывает ее желудок. Снова эта игра. Снова нужно использовать свой дар как ключ, как отмычку к чужой душе. И снова рискнуть оказаться в плену у собственного проклятия.

— Вы просите меня соблазнить его, — без обиняков сказала она.

— Я прошу тебя вывести предателя на чистую воду, — поправил он. — Как ты это сделаешь… это твое дело. Но время работает против нас. Следующая атака может стать последней для Кхазад-Дума.

Он был прав. Она это понимала. Ее миссия по добыче «Сердцевины» висела на волоске. Если цитадель падет, не будет ни дара, ни сделки. Будет лишь смерть и разрушение.

— Хорошо, — согласилась она, чувствуя, как тяжесть ответственности ложится на ее плечи. — Я попробую.

Торбин кивнул, его лицо выражало суровую благодарность.

— Будь осторожна, леди Ксилара. Лиру умен и опасен. Он не простодушный воин, чье сердце защищено верностью. Его душа — это лабиринт, и в нем могут таиться ловушки.

С этими словами он развернулся и направился к выходу. У двери он снова остановился.

— И… насчет того, что было. Забудьте. Я уже забыл.

Дверь закрылась за ним, и Ксилара осталась одна в гробовой тишине своей каменной кельи. Запах пороха и кожи еще витал в воздухе, напоминая о визите воина. Но теперь в нем был еще и привкус опасной игры, в которую ей предстояло ввязаться.

Она снова посмотрела на кольцо Элриндора. Оно напоминало ей о свете, о разуме, о сложной магии, что не требовала жертвовать собственной волей. А затем ее взгляд упал на темный шрам на запястье — наследие Малекара. Напоминание о тьме, о власти, о цене, которую приходится платить за выживание.

Между этими двумя полюсами ей предстояло найти свой путь. Путь, который начинался с имени — Лиру. И с опасного танца, где ее дар был одновременно и клинком, и цепями.

Глава 6. Игра в Камни

Глубокие тени, пахнущие сыростью, потом и забродившим элем, были иными, чем сумрак эльфийских лесов или бархатная тьма Имордиса. Здесь, в нижних, не отмеченных на официальных картах галереях Кхазад-Дума, тьма была плотной, тяжелой, насыщенной грубыми голосами, скрежетом камня и металла и густым, животным возбуждением. Торбин, облаченный в простой кожаный доспех без всяких опознавательных знаков, вел Ксилару по лабиринту узких, плохо освещенных туннелей. Его движения были быстрыми и уверенными; он знал этот путь.

— «Алмазная Западня», — коротко бросил он через плечо, его голос глухо отдавался в тесном пространстве. — Здесь бывают те, кто днем носит личину благопристойности. Инженеры, воины, рудокопы. Здесь они сбрасывают ее вместе с верхней одеждой. Если Лиру ищет союзников или демонстрирует силу, он сделает это здесь.

Ксилара молча кивнула, стараясь дышать ровно. Воздух был спертым, наполненным запахом человеческого — вернее, гномьего — тела, горящих масел и чего-то острого, возбуждающего. Это был запах запретного, запах риска. После стерильной строгости ее покоев и упорядоченного хаоса кузниц эта грубая чувственность будоражила кровь.

Впереди показался тусклый свет и нарастающий гул — не ровный гул механизмов, а прерывистый, взрывной рокот десятков глоток, выкрикивающих имена, ругательства, одобрение. Они вышли на обширную площадку, естественный грот, стены которого были испещрены нишами, где стояли чаши с густо горящим маслом. В центре, на круглой, отполированной до блеска каменной платформе, сходились двое гномов.

Это не был ритуальный поединок эльфов или изощренная бойня дроу. Это было нечто примитивное, яростное и до отвратительного честное. Гномы, могучие, с голыми по пояс торсами, покрытыми шрамами и налитыми кровью мускулами, бились голыми кулаками. Не на жизнь, а на смерть, но и не до смерти. Правила, если они и были, диктовались не кодексом чести, а жаждой зрелища и звоном монет. Кровь брызгала на камень, слышался хруст костей, тяжелое, хриплое дыхание бойцов и рев толпы.

Ксилара замерла, завороженная и шокированная. Она видела другую сторону гномов — не инженеров, склонившихся над чертежами, не воинов в сияющих доспехах. Это были существа из плоти и крови, дикие, азартные, жестокие. Их глаза блестели не интеллектуальным огнем создания, а первобытной радостью разрушения и победы.

— Ставки — золото и честь, — пояснил Торбин, стоя рядом с ней. Его собственный взгляд был жестким, но понимающим. Он не осуждал это зрелище; он был его частью. — Проигравший теряет и то, и другое. Иногда навсегда. Здесь решаются споры, которые нельзя вынести на свет. Здесь завязываются союзы и рождается ненависть.

Он повел ее вдоль края толпы, его цель — не зрелище, а наблюдение. Его глаза, привыкшие к мгновенной оценке угрозы, выискивали в толпе знакомые лица. Ксилара следовала за ним, чувствуя на себе тяжелые, оценивающие взгляды. Ее присутствие здесь, женщины, да еще и человека, было столь же необычным, как цветок, пробившийся сквозь каменную плиту. Взгляды были разными: любопытными, враждебными, откровенно похотливыми. Она старалась не встречаться ни с кем глазами, боясь спровоцировать неконтролируемый выброс дара в этой и без того взрывоопасной атмосфере.

Именно тогда она увидела его. Дарин. Капитан стражи стоял в тени массивной каменной колонны, немного в стороне от основного круга зрителей. Он не смотрел на бой. Его взгляд, холодный и цепкий, как стальной крюк, был прикован к ней. В его глазах читалось странное, двойственное выражение — нескрываемое, голодное вожделение, смешанное с острой, неумолимой подозрительностью. Он видел в ней не просто женщину, а загадку, угрозу или инструмент, который нужно либо обезвредить, либо использовать.

Ксилара почувствовала, как по ее спине пробежал холодок. Она инстинктивно отвернулась, делая вид, что наблюдает за поединком. Но она ощущала его взгляд на себе, словно физическое прикосновение — тяжелое, властное, изучающее каждый изгиб ее тела под простой дорожной одеждой.

Торбин, заметив ее напряжение, последовал за ее взглядом и хмуро кивнул, увидев Дарина.

— Осторожнее с ним, — пробормотал он. — Он как сталактит — кажется, что просто висит, но однажды может упасть и проткнуть тебя насквозь. Он имеет свои интересы в этом месте.

На арене один из бойцов, могучий гном с синей татуировкой на плече, пропустил сокрушительный удар в челюсть. Раздался тот самый ужасающий хруст, и он рухнул на камень, как подкошенный дуб. Толпа взревела — одни с ликованием, другие с проклятиями, швыряя на пол проигранные монеты. Победитель, его лицо превратилось в кровавое месиво, поднял руки, и его горловой рев слился с общим гулом.

Именно в этот момент Ксилара заметила Лиру.

Он стоял по другую сторону арены, в окружении нескольких молодых, энергично жестикулирующих гномов. В отличие от Торбина, он был одет изысканно — темный камзол из тонкой кожи, расшитый серебряными нитями, изображавшими химические формулы или магические символы. Его борода была аккуратно подстрижена и заплетена в тонкие, сложные косы, перехваченные серебряными зажимами. Он не кричал, не делал ставок. Он наблюдал с прохладной, почти научной увлеченностью, словно изучал не бой, а химическую реакцию. Его глаза, острые и проницательные, скользили по толпе, и на мгновение Ксиларе показалось, что его взгляд задержался на Дарине. Было ли это знаком? Мимолетное кивание? Или ей померещилось?

— Он здесь, — тихо сказала она Торбину.

Торбин кивнул, его лицо стало мрачным.

— Вижу. И вижу, с кем он. Молодые кланы. Недовольные. Те, кто жаждет перемен. И капитан стражи, который смотрит на это благосклонно. Очень интересно.

Он взял ее за локоть и мягко, но настойчиво потянул за собой вглубь грота, в еще более темный угол, где стояли бочки с элем и несколько грубо сколоченных столов.

— Мы не можем подойти к нему напрямую. Не здесь. Слишком много глаз. Но мы можем заставить его обратить на тебя внимание.

— Как? — спросила Ксилара, чувствуя, как сердце начинает биться чаще. Игра начиналась.

— Сыграем, — сказал Торбин, и в его глазах вспыхнул тот самый азартный огонек, что горел в глазах зрителей. — Сделаем небольшую ставку. Ты будешь делать вид, что увлеклась зрелищем. Прояви азарт. Для них, для этих громил, ты — диковинка. Экзотика. Лиру любит все необычное. Его привлечет сам факт твоего присутствия. А дальше… действуй по обстановку. Но будь осторожна. Его ум острее, чем любой клинок на этой арене.

Он подвел ее к одному из столов, где тощий гном с лицом, испещренным шрамами, принимал ставки. Торбин швырнул на стол тяжелый кошель.

— На следующий бой. На нового — Громовала.

Гном-букмекер кивнул, бросив на Ксилару оценивающий взгляд.

— Твоя диковинка тоже ставит, старина? — просипел он.

Прежде чем Торбин успел ответить, сзади раздался знакомый, скользкий голос.

— Я уверен, леди предпочитает более… утонченные развлечения.

Дарин подошел к ним, его доспехи отливали тусклым блеском в свете масляных ламп. Он игнорировал Торбина, его все внимание было приковано к Ксиларе.

— Капитан, — кивнул Торбин, его голос стал формальным, сторожким.

— Военачальник, — легко парировал Дарин. — Не ожидал встретить тебя здесь после… вчерашних волнений. И уж тем более не ожидал увидеть твою спутницу в таком месте. — Его глаза пробежались по фигуре Ксилары, и в них вспыхнул тот самый голод, что она видела раньше. — Это не место для дам. Здесь ломают кости и… другие вещи.

— Леди Ксилара проявляет интерес ко всем аспектам нашей жизни, — невозмутимо ответил Торбин. — Даже к самым темным.

— И как ты находишь наше темное подбрюшье, леди? — Дарин облокотился о стол рядом с ней, вторгаясь в ее личное пространство. От него пахло дорогим мылом, сталью и чем-то еще — опасностью. — Возбуждает? Напугано? Или ты просто ищешь здесь кого-то?

Его последние слова прозвучали как укол. Ксилара заставила себя поднять на него взгляд, стараясь, чтобы ее глаза оставались пустыми, безразличными.

— Я ищу впечатлений, капитан. А это зрелище… впечатляет.

— О, поверь мне, это лишь начало, — он наклонился ближе, его дыхание коснулось ее щеки. — Здесь можно найти впечатления куда более острые. Если знать, куда смотреть. И с кем договориться.

Он смотрел на нее с вызовом, и Ксилара почувствовала, как внутри все сжимается. Он проверял ее. Заигрывал, но за игрой скрывалась угроза. Ее дар шевелился у нее внутри, требуя выхода, соблазняя ответить на его вызов своей, магической силой. Одним взглядом она могла превратить эту подозрительную похотливость в рабское обожание. Но цена… цена была бы ужасна. Здесь, в этой толпе, потеряв контроль, она могла развязать бойню.

Она заставила себя улыбнуться, холодной, вежливой улыбкой, какой отвечала на назойливые ухаживания при дворе Лузариса.

— Благодарю за предложение, капитан. Но пока я предпочитаю наблюдать со стороны.

На его губах дрогнула усмешка. Он понял, что его отшили, и это, казалось, лишь разожгло его интерес.

— Как пожелаешь. Но если передумаешь… ты знаешь, где меня найти.

Он отступил, кивнул Торбину и растворился в толпе так же бесшумно, как и появился.

Ксилара выдохнула, не осознавая, что задерживала дыхание.

— Он знает, — прошептала она. — Или догадывается.

— Возможно, — согласился Торбин. — Но он не сделает ничего без доказательств. Он хитер. Он будет ждать, пока мы сами не совершим ошибку.

В этот момент на арене появился новый боец — тот самый Громовал, на которого поставил Торбин. Это был молодой гном с диким взглядом и торсом, покрытым синими рунами. Его противник был старше, матерей, со спокойным, почти скучающим выражением лица.

Бой начался. И почти сразу же Ксилара поняла, что это не просто поединок. Это была демонстрация. Громовал дрался с яростью и силой, но его удары были слепы, нескоординированны. Старый гном уворачивался с минимальными усилиями, его движения были экономны и точны. И в его глазах… в его глазах горел тот же холодный, аналитический огонек, что она видела у Лиру.

И вдруг она все поняла. Она посмотрела через арену на инженера-алхимика. Лиру следил за боем с легкой, самодовольной улыбкой. Он не просто наблюдал. Он ставил. Но ставил не деньги. Он поставил на Громовала. И он был уверен в победе.

Ее взгляд метнулся к старому гному. К его рукам. И она увидела то, что не заметила с первого раза. На его костяшках, под тонким слоем пыли и пота, слабо мерцали едва заметные руны. Магические руны. Он был под каким-то зельем или заклинанием. Он был оружием Лиру.

И этот старый гном, этот живой инструмент, не просто уворачивался. Он изучал Громовала. Искал слабое место. И в тот миг, когда молодой боец, исчерпав запас ярости, сделал слишком широкий замах, старый гном совершил одно-единственное движение. Короткий, резкий удар в солнечное сплетение, такой быстрый, что его почти невозможно было уловить глазом.

Громовал застыл, его глаза вылезли из орбит. Воздух с свистом вырвался из его легких. Он не упал. Он просто медленно, как подкошенное дерево, осел на колени, а затем на бок. Беззвучно.

Толпа на мгновение затихла, а затем взорвалась смешанными криками ярости и восторга. Старый гном, не глядя на поверженного противника, спокойно развернулся и ушел с арены.

Торбин тяжело вздохнул и потер переносицу.

— Мои деньги пропали. А вместе с ними — часть моего уважения к этому месту. Лиру не просто здесь бывает. Он здесь правит. Он демонстрирует свою силу. И его боец… он не первый, кто выигрывает с такой неестественной легкостью.

Ксилара смотрела на то место, где стоял Лиру. Он поймал ее взгляд. И на этот раз это не было случайностью. Он смотрел на нее прямо, его острый, интеллектуальный взгляд скользнул по ее лицу, фигуре, задержался на мгновение дольше, чем следовало бы. В его глазах не было грубого вожделения Дарина. Был интерес. Любопытство ученого, нашедшего новый, неопознанный вид.

Он слегка кивнул ей, уголки его губ тронула едва заметная улыбка. Затем он развернулся и, в сопровождении своей свиты, направился к выходу.

— Он заметил тебя, — констатировал Торбин. — Игру можно считать начатой.

Ксилара молчала, глядя ему вслед. Она чувствовала не страх, а холодную решимость. Лиру был опасен, умён и обладал властью, которую она только начинала осознавать. Но у нее было свое оружие. Опасное, двойственное, но единственное, что у нее было.

Она потрогала шрам на запястье. Тень Малекара, казалось, шептала ей из глубин сознания: «Хаос, дитя мое, — это тоже инструмент. Используй его».

И она собиралась это сделать. Но на своих условиях. Игра в камни только началась, и ставки в ней были куда выше, чем золото и честь. Решалась судьба целого города. И ее собственная судьба.

Глава 7. Ночной Визит

Возвращение в свои покои после душного, пропитанного потом и кровью воздуха «Алмазной Западни» стало глотком относительного спокойствия. Относительного — потому что тишина в каменном мешке была звенящей, давящей, и в ней слишком громко звучали собственные мысли. Образ Лиру — холодного, расчетливого, с его уверенной ухмылкой — и пронзительный, подозрительный взгляд Дарина преследовали Ксилару, как навязчивые тени. Она сбросила плащ, ощущая, как грубая ткань скребет кожу, и подошла к умывальнику, выдолбленному в стене, где по желобу сочилась ледяная вода из подземного источника.

Она умылась, стараясь смыть с себя липкое ощущение чужих взглядов, запах дешевого эля и дыма. Вода была обжигающе холодной, заставляя ее вздрогнуть и на мгновение очищая разум. Она смотрела на свое отражение в темной, неподвижной поверхности воды в каменной чаше. Бледное лицо, слишком большие зеленые глаза, в которых плескалась усталость и отголоски недавнего напряжения. Она была чужим телом в этом мире камня и стали, игрушкой в играх, правила которых писала не она.

Именно в этот момент, когда ее пальцы все еще были влажными и холодными, дверь в ее покои бесшумно отъехала в сторону.

Она резко обернулась, сердце замерло в груди. В проеме, залитый тусклым светом светящихся рун из коридора, стоял Дарин.

Он не спрашивал разрешения. Не стучал. Он просто вошел, и дверь так же бесшумно закрылась за его спиной. Он был без доспехов, лишь в темной, облегающей тело кожаной куртке и простых штанах. Но в его руке, непринужденно свисавшей вдоль бедра, был длинный, тонкий кинжал. Не боевой, а тот, что используют для тонкой работы. Для тихих дел.

— Капитан, — выдохнула Ксилара, отступая на шаг, пока ее поясница не уперлась в холодный край умывальника. — Что это значит?

— Это значит, что у нас неоконченный разговор, леди де Винэр, — его голос был тихим, ровным, но в нем слышалась стальная пружина, готовая распрямиться. — Вернее, разговор, который еще не начинался. Настоящий разговор.

Он сделал несколько шагов вглубь комнаты, его движения были плавными, как у хищника, привыкшего к тесным пространствам. Его глаза, серые и холодные, как речная галька, скользнули по ее простой сорочке, насквозь промокшей от воды и прилипшей к телу, очерчивая изгибы. В его взгляде не было ни капли смущения, лишь голодная, аналитическая оценка.

— Вы очень… интересная, — продолжил он, останавливаясь в паре шагов от нее. Он вертел кинжал в пальцах с гипнотической ловкостью. — Появляетесь из ниоткуда. Сразу же оказываетесь в кабинете у Верховного Инженера. Посещаете места, куда женщинам вашего… положения… ходить не принято. И обладаете таким даром убеждения, что старый, закаленный в боях воин готов отдать вам свою бороду. Скажите, в Лузарисе всех девушек учат таким фокусам? Или это некая особая магия?

Ксилара чувствовала, как леденеет кровь. Он знал. Он не знал всего, но он видел достаточно, чтобы сложить пазл.

— Я не знаю, о чем вы, — попыталась она парировать, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Торбин был просто… вежлив.

— Вежлив? — Дарин коротко, беззвучно рассмеялся. — Торбин Железный Кулак не вежлив с чужаками. Он либо игнорирует их, либо вышвыривает. А вы… вы его загипнотизировали. Я видел его глаза. Это была не вежливость. Это было рабское обожание. Как у пса. — Он сделал шаг ближе. Запах от него был теперь иным — не сталью и потом, а чистым телом, мылом и чем-то еще… опасным, возбуждающим. — И теперь я смотрю на вас и думаю: кто вы? Шпионка «Серой Сферы»? Агент Магического Совета? Или, может, эмиссар сами знаете кого? Что вы здесь ищете? «Сердцевину»?

— Я ищу способ помочь, — сказала она, сжимая пальцы на каменном краю умывальника так, что кости побелели. Ее дар шевелился внутри, испуганный и в то же время притягиваемый этой грубой, мужской силой, что исходила от него.