Бесплатный фрагмент - Искушение Ксилары. Книга шестая

ИСКУШЕНИЕ КСИЛАРЫ
КНИГА ШЕСТАЯ

Глава 1. Прибытие в Багровый Кошмар

Портал не просто открылся — он изверг ее с такой силой, что захватило дух и застучало в висках. Не было плавного перехода из залитых солнцем Пиков Раздора в сумрак чужого мира. Лишь оглушительный хлопок, ощущение падения в бездонный колодец и резкий, болезненный толчок, когда ноги Ксилары наконец встретились с твердой, неровной поверхностью.

Она едва удержалась на ногах, пошатнувшись и едва не грохнувшись на острые камни. Голова кружилась, в ушах звенело.

— К черту! — выдохнула она, больше по привычке, чем осознавая смысл слов.

Звон быстро растворился в оглушительном хаосе, обрушившемся на нее со всех сторон.

Воздух. Первое, что она почувствовала, — это воздух. Он был густым, тяжелым, словно сироп. В нем витал коктейль из запахов, от которых першило в горле и сводило желудок. Сладковатая вонь гниющих фруктов, едкий дым от жаровен с неизвестным мясом, пряный аромат чужих духов, откровенная вонь пота и нечистот. И под всем этим — тонкий, металлический, почти вкусный запах свежей крови. Он пробивался сквозь все остальное, как настойчивое напоминание о том, где она оказалась.

Она осмелилась открыть глаза, которые инстинктивно зажмурила при переходе.

Портал швырнул ее прямиком в эпицентр бурлящего, кричащего, живого кошмара под названием Базар Забвенных Душ.

Ксилара застыла, пытаясь охватить взглядом и осмыслить это безумие. Кругом, насколько хватало глаз, тянулись приземистые, кривые строения из темного, почти черного камня и непонятного сплава, похожего на ржавое железо. Они лепились друг к другу, нависая над узкими, извилистыми улочками, создавая ощущение ловушки. Вместо неба над головой зиял багровый, пульсирующий свод, испещренный трещинами, из которых сочился фосфоресцирующий туман Бездны. Он освещал все вокруг призрачным, болезненным светом, отбрасывая длинные, искаженные тени.

Люди. Вернее, существа. Их были сотни, тысячи. Они толкались, кричали, торговались, смеялись хриплыми, нечеловеческими голосами. Здесь мелькали гордые профили эльфов, но их изящность была испорчена шрамами и грязными одеждами; могучие фигуры гномов, но вместо добротных доспехов на них была рвань, увешанная амулетами из костей и зубов; беары, чей рост заставлял их пригибаться под низкими арками; кентавры, с трудом прокладывающие себе путь в тесноте. И повсюду — полудемоны. Их было большинство. Одни почти неотличимы от людей, если не считать едва заметных рожек под волосами или змеиного блеска в глазах. Другие щеголяли своими демоническими чертами — кожистые крылья, острые когти, раздвоенные хвосты, иглы вместо волос. Они не скрывали своей природы, а, казалось, гордились ею, выставляя напоказ, как знак отличия.

— Никогда… нигде… я не видела ничего подобного, — прошептала Ксилара, чувствуя, как комок подкатывает к горлу. Ее сердце бешено колотилось, прижимаясь к ребрам, словно птица, попавшая в силки. Она была одна. Совершенно одна в этом кишащем муравейнике чужаков и чудовищ.

Именно в этот момент мимо нее, громко ругаясь, протолкался огромный беар, тащивший на плече тушу какого-то шестиногого существа. Он толкнул Ксилару плечом, заставив ее пошатнуться.

— Эй, смотри куда идешь, двуногая! — проворчал он, скрываясь в толпе.

Она едва удержала равновесие, и ее взгляд упал на прилавок рядом. На грязном, заляпанном чем-то столе были разложены странные сосуды, в которых в мутной жидкости плавали глаза, не моргая, смотрящие в багровый свод. Ксилара почувствовала, как по коже бегут мурашки. На нее смотрели. Десятки глаз — желтых, красных, полностью черных — скользили по ней с откровенным любопытством, оценивающе, с хищным интересом. Чужачка, явно не местная, сбитая с толку и явно не понимающая, куда она попала, была легкой добычей.

Внезапно перед ней выросла тень. Высокий мужчина в потертом плаще, с лицом, наполовину скрытым капюшоном. Он стоял слишком близко, вторгаясь в ее личное пространство.

— Ты слишком яркая вспышка в этом тумане, наездница, — прозвучал низкий, спокойный голос. — И привлекаешь слишком много ненужного внимания.

Ксилара инстинктивно отпрянула, сердце уходя в пятки. Ее рука потянулась к эфесу меча, которого не было на поясе.

— Не делай резких движений, — предупредил незнакомец. Его взгляд, острый и цепкий, скользнул по окружающей толпе. — Через пять минут тебя либо ограбят, либо продадут в рабство, либо просто прирежут ради забавы. Ты здесь явно не по своей воле.

— А ты кто такой? — выдохнула она, пытаясь скрыть дрожь в голосе.

— Пока что твой единственный шанс не закончить день в одном из этих сосудов, — парировал он, кивком указывая на прилавок с глазами. — Идем. Если хочешь жить.

Он развернулся и пошел, не оглядываясь, будто не сомневался, что она последует. Ксилара замерла в нерешительности. Довериться незнакомцу в аду? Но оставаться здесь одной было верным самоубийством. Сжав кулаки, она сделала рывок и пошла за ним, стараясь не отставать.

Он вел ее через лабиринт узких, зловонных переулков, его плечи расчищали путь в толпе. Он двигался с пугающей уверенностью, будто знал каждый камень под ногами.

Наконец, он свернул в особенно темный тупик и остановился, прислонившись к стене. Теперь, в относительной тишине, она разглядела его лучше. Высокий, крепко сбитый, с лицом, испещренным бледными шрамами. Но больше всего ее поразили его глаза — темные, почти черные, но с едва заметным багровым отблеском, как у обитателей этого мира. И в них бушевала внутренняя буря.

— Почему ты решил помочь? — спросила Ксилара, все еще не опуская страж.

Он медленно перевел на нее взгляд. Казалось, ему потребовалось усилие, чтобы вернуться из каких-то далеких глубин.

— Потому что ты здесь чужая. Как и я, когда-то, — его голос прозвучал сипло. Он откинул капюшон, и она увидела иссиня-черные волосы и заостренные кончики ушей, выдававшие в нем полудемона. — Меня зовут Зирах. А это место — Багровый Кошмар. И энергия Бездны, что пропитывает каждый камень здесь, ненавидит все чистое и светлое. Такое, как ты.

— Я не… — начала она.

— Ты есть, — перебил он. — Я это чувствую. А если чувствую я, то и другие тоже. Ты для них — свежая кровь в воде.

Он провел ладонью по лицу, и Ксилара заметила, как его пальцы слегка дрожат. По его обнаженному предплечью пробежала судорога, а кожа под сложными татуировками на мгновение потемнела, стала грубее.

— Что с тобой? — спросила она, забыв о собственной осторожности.

— Этот мир… зовет меня, — прошептал он, глядя куда-то сквозь нее. — Ту часть меня, которую я пытался загнать в самые темные уголки сознания. Говорит, что я вернулся домой.

Впервые за весь этот кошмарный день Ксилара почувствовала не просто страх, а леденящий ужас. Он исходил не от окружающего хаоса, а от этого человека. Он был ее единственным проводником, но в нем самом таилась буря, куда более страшная, чем все ужасы базара.

— Куда мы идем? — тихо спросила она.

— В место, где можно перевести дух. Есть таверна. Ее владелец… мне должен, — Зирах с силой оттолкнулся от стены, и в его глазах вновь вспыхнула привычная решимость, но теперь она казалась хрупкой, натянутой, как струна. — Иди за мной. Не отставай. И запомни главное правило Багрового Кошмара — никогда и никому не смотри в глаза.

Она кивнула, понимая, что выбора у нее нет. Ее миссия по поиску «Корня Души Демона» только что обрела нового, непредсказуемого союзника. И она не знала, что страшнее — остаться одной в этом аду или довериться полудемону, в чьей душе разгоралась война, способная поглотить их обоих.

Глава 2. Таверна «Последний Вздох»

Переулок, в который завел их Зирах, был не просто темным. Он был похож на глотку какого-то гигантского каменного чудовища, готового сомкнуться и перемолоть их кости. Воздух здесь был еще гуще, пропитанный запахом плесени, стоячей воды и чего-то кислого, напоминающего о забвении. Багровый свет с главной улицы сюда почти не проникал, уступая место тусклому, зеленоватому свечению мха, ползущего по стенам, и редким, коптящим факелам, отбрасывающим пляшущие, уродливые тени.

Ксилара прижималась к спине Зираха, чувствуя, как каждый нерв в ее теле натянут, как струна. Шум базара доносился сюда приглушенным, превратившись в зловещий гул, в котором угадывались отдельные выкрики, хриплый смех и лязг оружия. Здесь, в этой давящей тесноте, эти звуки казались куда опаснее, чем в открытом столпотворении.

Зирах шел, не оглядываясь, его спина была напряжена, а поступь — бесшумной и хищной. Он больше не походил на того человека, что с нежностью держал ее за руку всего несколько часов назад. Сейчас он был тенью, порождением этого места, и каждое его движение выдавало в нем хищника, знающего свои охотничьи угодья. Демоническая энергия Разлома, казалось, не ослабляла его, а наоборот, затачивала, делая его более опасным, более… родным для этого ада.

Наконец он остановился перед неприметной, низкой дверью, сработанной из почерневшего от времени и грязи дерева. На двери не было ни вывески, ни опознавательных знаков. Лишь грубая, выжженная руна, которую Ксилара не знала.

— «Последний Вздох», — тихо, больше для себя, произнес Зирах. Его голос прозвучал странно глухо в давящей тишине переулка.

— Утешительное название, — не удержалась Ксилара, пытаясь вколоть в ситуацию хоть каплю привычного сарказма. Его собственная нервозность пугала ее, и шутка была щитом, попыткой вернуть хоть иллюзию контроля.

Зирах не ответил. Не улыбнулся. Он лишь бросил на нее быстрый, оценивающий взгляд, в котором читалось предупреждение, и толкнул дверь.

Их встретил не свет, а густая, почти осязаемая тьма, пахнущая прокисшим элем, дешевым табаком и отчаянием. Дверь захлопнулась за спиной с глухим стуком, отсекая последние отголоски внешнего мира. Ксилара замерла на пороге, давая глазам привыкнуть. Постепенно из мрака начали проступать очертания.

Таверна «Последний Вздох» вполне соответствовала своему названию. Это было подвальное помещение с низким, закопченным потолком, с которого свисали какие-то засохшие гирлянды из грибов и костей. Воздух был настолько спертым, что его можно было почти жевать. Свет исходил от нескольких масляных ламп, чадящих на столах, и от тусклого кристалла под потолком, который излучал болезненное, лиловое сияние, больше подчеркивая тени, чем разгоняя их.

Посетителей было немного. Тени, пьющие больше, чем дышащие. В углу, уткнувшись мордой в липкий от пролитых напитков стол, храпел огромный беар, один его кулак был размером с голову Ксилары. У стены, в глубокой нише, сидела пара каких-то страждущих, их тела так плотно слились в поцелуе, что было неясно, где заканчивается один и начинается другой. Еще несколько одиноких фигур с опустошенными лицами медленно осушали свои громадные кружки, не глядя по сторонам. Никто не проявил к ним ни малейшего интереса. Здесь, казалось, царил свой закон — закон забвения.

За стойкой, сделанной из цельного куска черного, отполированного до блеска камня, стоял тот, кто, видимо, и был хозяином этого заведения.

Старый полудемон. Очень старый. Его кожа, когда-то, наверное, бывшая багровой или угольной, теперь поблекла и покрылась сеткой глубоких морщин, похожих на высохшее русло реки. Одного из его массивных, закрученных рогов не было. На его месте зиял грубый, покрытый шрамами обрубок, рассказывающий без слов историю жестокого боя. Второй рог был покрыт тонкой резьбой, но и его кончик был сколот. Он медленно, с привычной усталостью протирал тусклую стеклянную колбу мутной тряпкой. Его глаза, цвета старого золота, с вертикальными зрачками, были полуприкрыты, но Ксилара почувствовала на себе их тяжесть, как только они переступили порог.

Зирах подошел к стойке, и Ксилара последовала за ним, чувствуя, как под взглядом тех древних глаз по ее коже бегут мурашки.

Хозяин медленно поднял голову. Его взгляд скользнул по Ксиларе с безразличной оценкой, задержался на мгновение дольше, чем на обычном посетителе — возможно, ее человеческая, аристократичная внешность здесь действительно была диковинкой, — и наконец уставился на Зираха.

Наступила пауза. Длинная, напряженная, наполненная невысказанными словами. Владелец таверны не выразил ни удивления, ни радости. Его морщинистое лицо оставалось маской спокойной усталости. Но в глубине его зрачков что-то шевельнулось. Что-то знакомое и тяжелое.

— Ну, ну, — наконец произнес старый полудемон. Его голос был похож на скрип ржавых ворот. — Кого ветра Бездны занесли. Думал, твои кости уже давно истлели в какой-нибудь канаве на окраине мира.

Зирах не ответил на тон. Он уперся руками в стойку, и Ксилара увидела, как белеют его костяшки.

— Грим, — произнес он, и в этом одном слове прозвучало все: и признание, и предупреждение, и просьба. — Мне нужно укрытие. На несколько дней.

Грим, не отрывая от него взгляда, медленно опустил колбу под стойку.

— Укрытие, — повторил он безразлично. — Дорогой товар в Разломе. Особенно для тех, за чьими головами охотятся кланы.

Ксилара почувствовала, как по спине пробежал холодок. Она знала, что у Зираха было прошлое, но чтобы настолько…

— Охота не изменилась, — тихо сказал Зирах. — А вот долги — отдаются.

Глаза Грима сузились. Он бросил быстрый взгляд на шрам вместо рога.

— Долги, — он хрипло рассмеялся, звук был похож на трение камня о камень. — Ты мне напоминаешь о долге? После всего? Ты, щенок, который сбежал сюда, дрожа от страха и пахнущий чужим потом, а я… я дал тебе кров. А ты в ответ оставил мне лишь пепел и проблемы.

— Я оставил тебе жизнь, старик, — голос Зираха стал тише, но в нем зазвучала сталь. Опасная, острая. — Твою и твоей дочери. Когда «Пеплоусты» пришли выжечь этот притон дотла. Ты бы сейчас не стоял здесь, вытирая свои грязные стаканы. Ты бы гнил в общем рву вместе с остальными. Помнишь это? Помнишь, как они волокли Лису за ее серебряные волосы?

Имя, произнесенное вслух, повисло в воздухе, как удар хлыста. Безразличие на лице Грима дрогнуло. Его пальцы, лежавшие на стойке, сжались в кулаки. Мышцы на его мощной шее напряглись. Он наклонился ближе через стойку, и его шепот был полон старой, выдержанной ярости.

— Не смей произносить ее имя. Не смей. Ты спас ее, да. А потом исчез. И оставил ее с надеждой. С пустотой в глазах, которую не могли заполнить все демоны Разлома. Она ждала. Ждала, пока ее сердце не превратилось в камень. Это твой долг, мальчишка. И он куда больше моего.

Ксилара слушала, затаив дыхание. Она смотрела на профиль Зираха, на сведенные скулы, на боль в его глазах, которую он пытался скрыть под маской холодности. «Лиза». Женское имя. История, о которой он никогда не рассказывал. История, которая была выжжена на его душе так же ярко, как шрам на лице старого демона. Ревность, острая и неожиданная, кольнула ее под сердце, но тут же уступила место горькому пониманию. У каждого здесь было свое бремя. Свой груз прошлого. И Зирах нес свой, не жалуясь и не прося пощады.

— Я не за тем пришел, чтобы обсуждать старые раны, Грим, — наконец сказал Зирах, и в его голосе появилась усталость. Та самая, глубинная, что копилась годами. — Мне нужны две комнаты. Еда. И информация. Потом я уйду. И больше не вернусь. Ты никогда не услышишь моего имени. Это последний раз.

Грим изучал его молча. Его золотые глаза перешли на Ксилару, скользнули по ее дорогой, хоть и потрепанной одежде, по ее прямой осанке, по лицу, которое не умело скрывать эмоций так же искусно, как они.

— Она пахнет другим миром, — констатировал Грим. — Пахнет солнцем. И драконами. Ты тащишь за собой еще большие проблемы, чем раньше, Зирах. «Серая Сфера» уже шепчется в тенях. Их щупальца дотянулись и сюда.

— Это мое дело.

— Нет! — Грим ударил ладонью по стойке, и гулкий звук заставил пару посетителей поднять головы, но, увидев, кто шумит, они сразу же вернулись к своим напиткам. — Это мое дело! Потому что, когда они придут за тобой, они сожгут и мое заведение! Опять!

Он тяжело дышал, его могучая грудь вздымалась. Он смотрел на Зираха с ненавистью, с болью, с чем-то, что отдаленно напоминало отцовскую заботу, изуродованную предательством и годами.

— Две комнаты, — прошептал Зирах. — Ради того, что было. Ради Лизы. Ради того, что ты не стал смотреть, как ее насилуют и режут на куски у тебя на пороге. Всего несколько дней.

Мольба, обернутая в сталь. Просьба, звучащая как приговор.

Грим закрыл глаза. Он выглядел внезапно постаревшим, сломленным. Вес воспоминаний, казалось, пригибал его к земле.

— Комнаты наверху, — он махнул рукой в сторону темной лестницы в углу. — Последние две в конце коридора. Еды не ждите. Информация стоит дорого.

— Спасибо, — сказал Зирах, и в его голосе прозвучало искреннее облегчение.

— Не благодари, — проворчал Грим, снова взяв в руки свою тряпку и колбу. — Просто исчезни. Как в прошлый раз. И оставь меня и мое заведение в покое. Навсегда.

Зирах кивнул и, не глядя на Ксилару, двинулся к лестнице. Она последовала за ним, чувствуя на спине тяжелый, полный упрека взгляд старого полудемона.

Лестница скрипела под ногами, словно жалуясь на каждую ступеньку. Второй этаж оказался еще мрачнее первого. Узкий, темный коридор, по обеим сторонам которого тянулись двери без номеров. Воздух пах пылью, тленом и грустью.

Зирах дошел до конца и толкнул одну из дверей. Она бесшумно отворилась, впустив их в маленькую комнату. Здесь была лишь одна узкая кровать с тощим матрасом, грубый деревянный стул и крошечное зарешеченное окно, выходящее в соседнюю стену. Света оно почти не давало.

Он запер дверь на щеколду и прислонился к ней, закрыв глаза. Его лицо исказила гримаса боли и усталости.

— Зирах… — начала Ксилара.

— Не сейчас, Ксилара, — прервал он ее, не открывая глаз. Его голос был безжизненным. — Пожалуйста. Не сейчас.

Она замолчала. Что она могла сказать? Какие слова утешения могли бы найти отклик в человеке, чье прошлое только что встало перед ними во всей своей уродливой, шрамированной красоте? Она подошла к нему, медленно, давая ему время отстраниться, если он захочет. Но он не двинулся с места.

Она подняла руку и коснулась его щеки. Кожа под ее пальцами была горячей, почти обжигающей. Он вздрогнул от прикосновения, но не отпрянул. Его глаза открылись. В них бушевала буря — стыд, ярость, боль и та самая демоническая энергия, что пульсировала в такт с этим проклятым городом.

— Ты не один, — тихо сказала она, глядя прямо в эти полные мучений глаза.

Он смотрел на нее, и постепенно, очень медленно, напряжение в его плечах начало спадать. Он поднял свою руку и прикрыл ее ладонь своей, прижимая ее к своей щеке.

— Здесь, в этом месте, — его голос был хриплым шепотом, — я всегда один. Больше, чем где бы то ни было.

И в этих словах Ксилара услышала страшную правду. Они пришли не просто в опасный город. Они пришли в место, где каждый камень, каждый взгляд, каждый вздох напоминал Зираху о том, кем он был. И о том, от чего он сбежал. И ее миссия по поиску «Корня Души Демона» внезапно обрела новый, пугающий смысл. Она искала не просто артефакт. Она искала ключ к душе человека, который, возможно, уже смирился с тем, что навсегда потерял ее в этих багровых, безумных улицах.

Глава 3. Правила Выживания

Комната в таверне «Последний Вздох» поглотила их, как каменный мешок. Давление того напряженного разговора с Гримом все еще висело в воздухе, невидимое, но осязаемое, как запах старой пыли и несбывшихся надежд. Зирах отстранился от ее прикосновения, от стены, к которой прислонился, и прошелся по крошечному пространству, от стула до кровати и обратно. Каждое его движение было отрывистым, заряженным той самой демонической энергией, что пульсировала за стенами этого убежища. Он был похож на дикого зверя, загнанного в клетку, который чует опасность, но не видит выхода.

Ксилара молча наблюдала за ним, давая ему время. Она сидела на краю жесткой кровати, стараясь не шуметь, не вторгаться в то хрупкое пространство, что он выстроил вокруг себя. Прошлое, о котором он никогда не говорил, теперь стояло между ними третьим, незваным гостем. Имя «Лиза» обжигало ее изнутри, вызывая странную смесь ревности, жалости и щемящей боли за него.

Он остановился у зарешеченного окна, уставившись в кирпичную стену соседнего здания, словно пытался прожечь ее взглядом.

— Мы не можем сидеть здесь, — наконец произнес он, не оборачиваясь. Его голос был низким, лишенным прежних оттенков. Голосом стратега, голосом выживальщика. — Нам нужна информация. И нам нужно понять, как перемещаться по этому городу, не привлекая внимания «Пеплоустов» или «Серой Сферы».

Он повернулся к ней. Его лицо было маской сосредоточенности, но в глазах, тех самых темных, глубоких глазах, что она начала узнавать так хорошо, все еще бушевали отголоски бури.

— Слушай меня внимательно, Ксилара. То, что работало в Лузарисе, в Талаксоне или даже у драконов, здесь не просто бесполезно. Это смертельно. Разлом живет по своим законам. Первый и главный — здесь нет правил. Есть лишь иллюзия, которую поддерживают сильнейшие. И мы с тобой сейчас далеко не сильнейшие.

Он сделал шаг к ней, и его тень накрыла ее, поглотив скудный свет из коридора, пробивавшийся под дверью.

— Правило первое: глаза. Никогда, ты слышишь меня, никогда не смотри в глаза незнакомцу. Прямой взгляд здесь — вызов. Это может быть воспринято как приглашение к драке, к сексу, как попытка доминирования или как оскорбление. Здесь читают по глазам все — страх, ложь, намерения. Твои глаза… — он на мгновение замолчал, и в его взгляде мелькнуло что-то сложное, почти нежное, тут же погашенное суровой реальностью, — …твои глаза слишком честные. Они кричат о том, что ты чужая. Что ты не отсюда. Так что опускай взгляд. Смотри на руки, на ноги, на предметы вокруг. Но не в глаза.

Ксилара кивнула, стараясь впитать каждое слово. Это было похоже на инструктаж перед битвой, только врагом был весь город.

— Правило второе: страх. Его нельзя показывать. Ни капли. Ни единой дрожи в руках, ни учащенного дыхания, ни расширенных зрачков. Страх здесь — это запах крови для акул. Он привлекает хищников, мясников и работорговцев. Они чуют его за версту. Если тебе страшно — превратись в камень. Сожми все внутри в комок и сделай свое лицо маской. Безразличие, презрение, скука — что угодно, только не страх.

— Я… я постараюсь, — тихо сказала она, понимая, насколько это будет сложно. Она вспомнила свой первый бал в Лузарисе, тот ужас и волнение. Но то был страх в кружевах и под взглядами аристократов. Здесь же пахло настоящей, первобытной угрозой.

— Правило третье: плата. Ничто в Разломе не делается просто так. Ни информация, ни еда, ни безопасный проход. Все имеет свою цену. И это не всегда монеты. — Он присел перед ней на корточки, чтобы быть с ней на одном уровне. Его близость была одновременно утешительной и тревожащей. — Магия, секреты, услуги, твое тело… Все это валюта. Всегда имей при себе что-то, чем можно заплатить. И всегда знай, сколько ты готова отдать. Потому что с тебя возьмут все, если ты позволишь.

Он посмотрел на нее с серьезным, изучающим взглядом.

— Твой дар… «Чароцвет»… Он здесь может быть либо твоим величайшим оружием, либо смертным приговором. Используй его с умом. Очень осторожно. Потому что те, на кого ты его направишь, могут отреагировать не так, как ты ожидаешь. Демоническая кровь делает желания… извращеннее. Сильнее.

Ксилара сглотнула. Мысль о целенаправленном использовании дара в этом хаосе пугала. Она все еще помнила Мурфа, его одержимость, его смерть. Помнила боль Дарвина. А здесь, судя по всему, все были куда менее стабильны.

— Я поняла, — сказала она, стараясь, чтобы голос звучал уверенно. — Глаза, страх, плата.

— Хорошо, — Зирах встал. — Теория — это одно. Практика — другое. Нам нужно есть. И нам нужно начать искать следы. Пойдем на тот же базар. Но на этот раз — по-моему.

Они снова вышли на улицу, и Багровый Кошмар с новой силой обрушился на Ксилару. Но теперь она смотрела на него иначе — не как растерянная жертва, а как ученик, пытающийся разгадать правила чужой, смертельно опасной игры. Она опустила взгляд, как и велел Зирах, и сосредоточилась на том, чтобы дышать ровно и глубоко, подавляя дрожь, которая пыталась пробиться наружу.

Зирах вел ее уверенно, но без той агрессивной напористости, что была раньше. Он двигался как тень, сливаясь с толпой, его взгляд скользил по окружающим, отмечая детали, но не задерживаясь ни на ком.

Они снова вышли на главную улицу Базара Забвенных Душ. Хаос не утихал ни на секунду. Крики торговцев, споры, смех, звон цепей — все это сливалось в оглушительную симфонию безумия.

— Подожди здесь, — тихо сказал Зирах, указывая на относительно свободное место у стены, в тени какого-то громадного, покрытого шипами сооружения, похожего на клетку. — Я посмотрю, что можно раздобыть из еды. Не двигайся с места и не вступай в контакт ни с кем.

Она кивнула, прижимаясь спиной к шершавому камню. Она наблюдала, как он растворяется в толпе, и чувствовала, как одиночество сжимает ее горло. Она осталась одна. Одна в аду.

Прошло несколько минут. Она старательно смотрела себе под ноги, на потрескавшуюся мостовую, на которой засохли пятна непонятного происхождения. Но периферией зрения она видела окружающих. И вот ее взгляд упал на ближайший прилавок.

Его хозяином был тощий, похожий на гоблина торговец с длинным носом и глазами-бусинками. Он торговал тем, что с большой натяжкой можно было назвать фруктами. Это были сморщенные, покрытые странными пятнами шарики, от которых исходил сладковато-гнилостный запах. На Ксилару они не произвели бы никакого впечатления даже в самый голодный день, но здесь, видимо, это считалось деликатесом.

И тут она заметила, как к прилавку подошел какой-то молодой полудемон с рожками и, бросив на стол несколько тусклых монет, унес пару этих «фруктов». Торговец довольно ухмыльнулся, пряча монеты.

И в голове у Ксилары что-то щелкнуло. Плата. Монеты. Она вспомнила свои аристократические манеры, те самые, что когда-то заставляли герцога Кэлана смотреть на нее с вожделением, а эльфов Талаксона — с холодным интересом. Может быть, здесь, в этой грубости, вежливость и изящество станут ее валютой? Покажут, что она не простая бродяжка, а персона, с которой стоит считаться?

Это была глупая, наивная мысль, рожденная отчаянием и желанием сделать что-то полезное, пока Зирах добывал еду. Прежде чем она успела себя остановить, она сделала несколько шагов к прилавку.

Торговец тут же уставился на нее своими блестящими глазками-бусинками.

Ксилара выпрямила спину, подняла подбородок — не высокомерно, а с той самой грацией, которой ее научили в Лузарисе, — и улыбнулась ему, стараясь, чтобы улыбка была вежливой, но отстраненной.

— Добрый день, уважаемый торговец, — начала она, и ее собственный голос прозвучал для нее чужим, слишком чистым и звонким для этого места. — Не могли бы вы показать мне ваш лучший товар? Я готова предложить справедливую цену.

Она произнесла это так, как обращалась бы к продавцу диковинных фруктов на рынке Лузариса. С легким, снисходительным любопытством.

Наступила мертвая тишина. Шум базара вокруг как будто стих. Торговец уставился на нее, его рот приоткрылся, обнажив ряд мелких, острых зубов. Его глаза расширились от изумления, а затем в них заплясали огоньки дикого, неподдельного веселья.

— Лучший товар? — проскрипел он, и его голос сорвался на визгливый смех. — Ха-ха-ха! Справедливую цену? О, миледи! О, сиятельная госпожа!

Он схватил самый гнилой, самый покрытый плесенью фрукт с своей телеги и протянул ей с преувеличенным, шутовским поклоном.

— Вот мой лучший товар! Выдержанный в подвале с бочечкой прокисшей крови! Для особых ценителей! Для таких утонченных, как вы!

Он хохотал так, что заходился в кашле. Несколько прохожих остановились, глядя на эту сцену с туповатыми ухмылками.

Ксилара почувствовала, как по ее щекам разливается густой румянец. Она стояла, чувствуя себя полной идиоткой. Ее аристократические манеры разбились о реальность Разлома, как хрустальный бокал о каменный пол.

— Я… я просто хотела… — попыталась она что-то сказать, но торговец перебил ее.

— Нет, нет, миледи! Я понимаю! — он вытер слезу смеха углом своего грязного фартука. — Вам не подходят мои скромные фрукты! Вам нужно что-то… особенное. Что-то, что достойно вашей изысканности!

Он окинул ее с головы до ног наглым, оценивающим взглядом, который заставил ее кровь застыть в жилах.

— У меня есть идея! — воскликнул он, и его глаза загорелись хищным блеском. — Я выкуплю вас для своей коллекции! Да-да! У меня есть коллекция. Черепа, кости, заспиртованные глазки… но такой изящной, пахнущей солнцем и дорогими духами куколки у меня еще не было! Вы будете ее жемчужиной! Я поставлю вас на полку, и буду любоваться, как вы постепенно покрываетесь пылью! Какая справедливая цена? Два мешка таких вот фруктов! Идет?

Он смотрел на нее с таким неподдельным, сумасшедшим восторгом, что Ксиларе стало по-настоящему страшно. Это не была шутка. В его глазах она увидела полную, абсолютную серьезность. Он действительно хотел добавить ее в свою коллекцию. Как вещь.

Она отшатнулась, сердце заколотилось где-то в горле. Она нарушила все правила сразу. Она привлекла внимание. Она показала свою уязвимость. И теперь этот… этот коллекционер… предлагал купить ее.

— Я… я не… — она попятилась, натыкаясь на кого-то твердого и горячего сзади.

Сильная рука обхватила ее локоть. Знакомая рука.

— Она не продается, Грик, — раздался над ее ухом низкий, спокойный голос Зираха. — И твои фрукты тоже никому не нужны. Они в прошлый раз свели с ума трех троллей, и те разнесли пол-улицы.

Торговец, Грик, мгновенно переменился в лице. Его смех стих, веселье в глазах сменилось настороженностью и… уважением? Страхом?

— Зирах, — кивнул он, внезапно став серьезным. — Не знал, что она твоя. Шутки, понимаешь…

— Я понимаю, — голос Зираха был мягким, но в нем слышалось обещание боли. — И ты понял. Иди окури свои фрукты, Грик. Прежде чем они решат сбежать с прилавка сами.

Торговец что-то пробормотал себе под нос и поспешно отвернулся, делая вид, что занят раскладыванием своего гнилого товара.

Зирах развернул Ксилару и, не отпуская ее локтя, повел прочь от прилавка, вглубь менее людной улочки.

— Я… я просто хотела помочь, — прошептала она, чувствуя, как жгучий стыд заливает ее с головой. — Понять, как здесь все устроено…

— Я вижу, — сказал Зирах, и в его голосе не было гнева. Была усталость. Та самая, что появляется, когда снова и снова наступаешь на одни и те же грабли. — И ты только что поняла самую главную вещь. Вежливость здесь воспринимают как слабость. Как чудачество. Как болезнь. Ты говорила с ним, как с равным. А он увидел в тебе диковинную зверушку, которую можно посадить в клетку. Ты — редкость. А редкие вещи здесь либо ломают, либо коллекционируют. Запомни это.

Он остановился и повернул ее к себе. Его лицо было суровым.

— Ты думаешь, я шутил про плату? Он действительно забрал бы тебя. Сначала поставил бы на полку. Потом, когда надоело бы, разрезал бы, чтобы посмотреть, что у тебя внутри. И все это — абсолютно без злобы. С искренним, неподдельным интересом. Такова его природа.

Ксилара смотрела на него, и наконец до нее начало доходить. По-настоящему доходить. Это был не просто опасный город. Это был мир с совершенно иной системой координат, где добро и зло, уместное и неуместное, смешное и страшное — все было перевернуто с ног на голову.

— Прости, — выдохнула она, и на этот раз в ее голосе не было ни капли аристократических ноток. Только искреннее сожаление и страх.

Зирах вздохнул. Он поднес к ее лицу другую руку. В ней он сжимал два небольших, плотных, серых хлебца, завернутых в грубую ткань.

— Вот наша еда. Добыл в обмен на пару слухов о передвижениях стражников у ворот. Не спрашивай, каких. — Он сунул ей один из хлебцев в руку. — Правила — это не просто слова, Ксилара. Это кожа, которую ты должен нарастить, чтобы выжить. И сегодня ты получила свой первый шрам. Добро пожаловать в Разлом.

Она взяла хлебец, чувствуя его шершавую, твердую поверхность. Он пах пылью и тмином. Это была не еда. Это был урок. Горький, унизительный, но необходимый.

Она посмотрела на Зираха, и впервые за все время их знакомства она увидела в его глазах не просто воина, не просто человека с тяжелым прошлым. Она увидела проводника. И поняла, что без него она не продержится в этом Багровом Кошмаре и дня. А это означало, что ей предстояло научиться. Быстро. Очень быстро. И начать с того, чтобы навсегда забыть, кем она была когда-то — Машей Орловой и даже Ксиларой де Винэр. Здесь, в Разломе, ей предстояло родиться заново. Или умереть, став чьим-то трофеем.

Глава 4. Первый След

Серые хлебцы оказались на удивление съедобными. Вернее, они напоминали скорее строительный материал, который нужно было долго и тщательно размачивать слюной, прежде чем откусить хоть маленький кусочек. Она сидела на единственном стуле в своей комнате в «Последнем Вздохе» — Зирах на подоконнике, откуда открывался вид на кирпичную стену соседнего здания. Ели молча. Унизительный инцидент с торговцем фруктами висел между ними тяжелым, невысказанным уроком.

Ксилара чувствовала жгучий стыд, перемешанный с горьким пониманием. Ее попытка проявить инициативу, использовать старые, проверенные в другом мире навыки, обернулась провалом, который мог стоить ей свободы, а то и жизни. Она смотрела на Зираха, на его профиль, освещенный тусклым багровым светом, пробивавшимся сквозь щели в ставнях. Он был сосредоточен, его мысли явно были далеко, в лабиринтах этого проклятого города и его собственного прошлого.

Он доел свой хлебец, смахнул крошки с колен и повернулся к ней.

— Чувствуешь себя лучше? — спросил он. В его голосе не было насмешки, лишь усталая практичность.

— Если под «лучше» ты подразумеваешь «униженно и подавленно», то да, — горько усмехнулась она, откладывая недоеденный хлебец. — Спасибо, что пришел вовремя. Я… я не думала, что он говорит серьезно.

— Здесь всегда говорят серьезно, — отозвался Зирах. — Даже когда шутят. Особенно когда шутят. Запомни: смех в Разломе — это часто просто маска для ужаса. Или для полного безумия. — Он спрыгнул с подоконника. — Но хватит уроков на сегодня. Пришло время работать. Нам нужна информация о «Корне». И сидеть здесь мы ее не найдем.

Он достал из складок своей походной куртки небольшой, тусклый камень, похожий на обломок угля, и протянул ей.

— Держи. Спрячь. Это обсидиановый осколок. Не магия, но здесь его ценят. Может пригодиться для мелкой платы.

Ксилара взяла камень. Он был холодным и гладким на ощупь. Простая, утилитарная вещь, но в ее руке она ощущалась как символ — символ ее нового, жалкого положения. Она кивнула и сунула его в карман своего платья.

Они снова вышли на улицы. На этот раз Ксилара не позволяла себе отвлекаться на ужасающий антураж. Она шла за Зирахом, как тень, опустив глаза и стараясь дышать ровно. Она повторяла про себя правила, вбивая их в сознание, как гвозди: Глаза. Страх. Плата.

Зирах вел ее не на шумный базар, а вглубь трущоб, в район, где здания срастались друг с другом, образуя настоящие катакомбы из камня и ржавого металла. Воздух здесь был еще тяжелее, пропитанный запахом химикатов, перегоревшей магии и чего-то сладковато-тлетворного. Они спустились по нескольким лестницам, уходившим под землю, и оказались в огромном, похожем на пещеру помещении.

Это место называлось «Гортанью». Это был не рынок и не таверна, а нечто среднее: огромный подземный зал, где информация, слухи и секреты циркулировали так же свободно, как воздух наверху, и так же отравлено. Свет исходил от биолюминесцентных грибов, растущих на стенах, и от странных механизмов, пыхтящих паром и испускающих искры. Здесь не кричали. Здесь шептались. И от этого шепота, сливавшегося в непрерывный гул, по коже бежали мурашки.

Зирах наклонился к ее уху.

— Здесь говорят только те, у кого есть что сказать, и слушают только те, у кого есть чем заплатить. Следуй за мной и не произноси ни слова.

Он двинулся вперед, и Ксилара последовала за ним, чувствуя, как десятки глаз скользят по ней, задерживаясь на мгновение дольше, чем следовало бы. Она видела алхимиков, торгующих зельями из пузырьков с мерцающей жидкостью; карточных шулеров с третьим глазом на лбу; старых, покрытых шрамами воинов, продающих схемы охраны кланов; и существ, которых она не могла даже классифицировать.

Зирах подошел к одному из таких существ. Это была высокая, худая фигура, закутанная в лохмотья цвета пыли. Из-под капюшона виднелся лишь длинный, костлявый нос и пара бледных, почти белых рук с тонкими, слишком длинными пальцами. Существо сидело за низким столиком, на котором были разложены странные кости и раковины.

— Гадатель, — тихо произнес Зирах, останавливаясь перед столиком.

Существо медленно подняло голову. Из-под капюшона на них уставились два больших, молочно-белых глаза, лишенных зрачков.

— Зирах, — прошипело оно. Голос был похож на шелест сухих листьев. — Возвращение блудного сына всегда предвещает бурю. Твоя аура… она разорвана. В ней смешались солнце и бездна. Очень болезненное сочетание.

— Сохрани свои пророчества для доверчивых глупцов, Борней, — парировал Зирах без тени эмоций. — Мне нужен факт. Не предсказание.

Борней медленно кивнул, его длинные пальцы перебирали раковины.

— Факты дороже. Что ищешь?

— Артефакт. «Корень Души Демона».

Белые глаза гадателя сузились. Он замер на несколько секунд, и Ксиларе показалось, что воздух вокруг него стал гуще.

— Опасный запрос. Очень опасный. Многие искали. Большинство — мертвы.

— Я не большинство. И моя плата тоже, — Зирах положил на стол небольшой мешочек. Он издал тихий, металлический лязг.

Борней не посмотрел на мешочек. Его взгляд был прикован к Зираху.

— Монеты пахнут страхом и чужим потом. Мне нужно не это.

— Тогда что?

Белые, слепые глаза медленно повернулись к Ксиларе. Она почувствовала, как по ее телу пробегает холодная дрожь. Этот взгляд, лишенный зрачков, казалось, видел ее насквозь, проникая под кожу, в самые потаенные уголки ее души.

— Ее, — прошипел Борней. — Всего на мгновение. Я хочу… почувствовать ее сущность. Узнать вкус того света, что она несет в этой вечной тьме.

Ксилара инстинктивно отшатнулась. Идея позволить этому существу «почувствовать» ее была отвратительна и пугала до глубины души.

— Нет, — немедленно и твердо сказал Зирах, его тело напряглось, словно готовясь к атаке.

— Тогда уходи. Твои монеты ничего не стоят.

Зирах не двигался. Его взгляд стал жестким. Ксилара видела, как по его руке пробегает судорога, а кожа на тыльной стороне ладони темнеет.

— Информация в обмен на информацию, — сказал он, меняя тактику. — Я расскажу тебе кое-что о границах миров. О трещине, что образовалась в Пиках Раздора после визита… гостя. — Он кивнул в сторону Ксилары. — Энергия оттуда еще не улеглась. Ты сможешь поймать ее отголоски. Это ценнее, чем любое мимолетное прикосновение.

Борней замер, его белые глаза, казалось, смотрели куда-то внутрь себя. Он что-то взвешивал.

— Трещина в реальности… — прошептал он наконец. — Да. Это… приемлемо. Говори.

Зирах коротко, без лишних деталей, описал энергетический след, оставленный ее переходом и последующей битвой с драконами-отступниками. Он говорил на языке, который Ксилара понимала лишь отчасти, — языке магических потоков, разломов и резонансов.

Борней слушал, не двигаясь, поглощая каждое слово. Когда Зирах закончил, гадатель медленно выдохнул.

— Да… я чувствую это. Как свежий шрам на лике мира. Хорошо. Твоя плата принята.

Он провел длинными пальцами над раковинами на столе. Они зашевелились, издавая тихий, поскрипывающий звук.

— «Корень Души Демона»… — заговорил Борней, и его голос стал гулким, многоголосым, словно говорили сразу несколько существ. — Глупое название, данное глупыми людьми. Это не растение. Никогда им не было.

Ксилара затаила дыхание, ловя каждое слово.

— В эпоху до эпох, когда миры были молоды и лишь начинали свой путь, здесь, в Бездне, пал один из первых повелителей демонов. Не просто сильный, а один из тех, кто помнил песнь Творения. Его имя стерто. Его сила была такова, что даже смерть не могла развеять ее полностью. Его сердце, вместилище его воли, его сущности, его бесконечной, ненасытной жажды… не смогло истлеть.

Борней поднял одну из раковин. Она была темно-багрового цвета и странно пульсировала в его руке.

— Оно было выковано. Не в огне кузницы, а в энергии самого падения, в агонии его распада. Его сжали, спрессовали, вытянули из него все, что осталось от плоти, от памяти, от души… и превратили в артефакт. В сгусток чистой, нефильтрованной демонической сущности. Той, что была у истока.

Ксилара смотрела на пульсирующую раковину, и ей стало физически плохо. Она представляла себе высушенное, превращенное в камень сердце. Но то, что описывал Борней, было куда страшнее. Это был не просто магический предмет. Это была законсервированная душа, первородный голод, облеченный в форму.

— Он способен на многое, — продолжал Борней. — Пробуждать демоническую кровь в полукровках до уровня чистых порождений Бездны. Открывать порталы в самые глубокие слои. Усиливать магию до непредсказуемых пределов. Но его истинная сила… его истинная сила в том, что он может даровать желание. Не любое. А самое сокровенное. То, что скрыто в самой глубине души, даже от самого себя. И всегда — ценой.

— Где он? — спросил Зирах, его голос был жестким, как сталь.

Борней опустил раковину.

— Где и должны храниться такие вещи. У сильнейших. В сокровищнице клана «Пеплоусты». Они захватили его два столетия назад, после кровавой резни, уничтожившей клан «Проклятых Снов». С тех пор он лежит в самом сердце их цитадели, в Зале Вечной Пытки. Говорят, сам Архитектор Малекар проявлял к нему интерес, но «Пеплоусты» слишком сильны, даже для дроу.

Клан «Пеплоусты». Имя прозвучало для Ксилары как похоронный звон. Самый могущественный и жестокий клан. И именно с ним у Зираха были старые, кровавые счеты.

Зирах стоял неподвижно, но Ксилара видела, как сжимаются его челюсти. Информация, которую они получили, была не просто полезной. Она была смертным приговором, красиво упакованным в древнюю легенду.

— Они его используют? — уточнил Зирах.

— Нет, — покачал головой Борней. — Он слишком опасен. Даже для них. Они хранят его как символ власти. Как трофей. Как гарантию своего превосходства. Доступ к нему имеют лишь глава клана и его личная гвардия. Попасть туда… — он снова повернул свои белые глаза на Ксилару, — …невозможно. Для тех, кто не ищет смерти.

— Мы ищем не смерти, — тихо сказала Ксилара, нарушая свое молчание. Ее собственный голос удивил ее — он прозвучал гораздо увереннее, чем она себя чувствовала.

Борней издал что-то вроде сухого, шипящего смеха.

— В Разломе смерть сама находит тех, кто ее ищет. И тех, кто нет. Твой путь предрешен, дитя света. Ты вся — сплошная трещина. И все трещины рано или поздно ведут в бездну.

Зирах бросил на стол несколько монет из своего мешочка — формальность, закрывающая сделку.

— Мы закончили.

Он развернулся и пошел прочь, не оглядываясь. Ксилара бросила последний взгляд на Борнея и увидела, как его бледные пальцы сжимают ту самую багровую раковину. Ей показалось, что она слышит тихий, отдаленный стук сердца.

Она догнала Зираха на лестнице, ведущей наверх.

— «Пеплоусты»… — начала она, когда они вышли на относительно безлюдную улицу.

— Да, — резко прервал он. — Те самые. Те, кого я предал. Те, за чью голову назначена награда. И те, у кого теперь находится то, за чем мы пришли.

Он остановился и посмотрел на нее. В его глазах не было страха. Была холодная, безжалостная решимость.

— Теперь ты понимаешь? Это не просто квест. Это самоубийство. Мы должны будем пройти в самое логово тех, кто мечтает сорвать с меня кожу и выставить мой череп на ворота своей цитадели. И все ради того, чтобы достать высушенное сердце древнего демона.

Ксилара смотрела на него, на его напряженное лицо, на боль, которую он пытался скрыть. Она думала об Эликсире Воли. О свободе от своего дара. О свободе от этих связей, что опутывали ее все плотнее. Но глядя на Зираха, на его борьбу с собственной природой, она понимала, что ее «проклятие» было ничтожным по сравнению с тем, что носил в себе он.

— Ты сказал, что мы не ищем смерти, — напомнила она ему свои же слова.

— Я солгал, — хрипло произнес он. — Каждый, кто приходит в Разлом, ищет смерти. Просто одни находят ее быстрее других.

Он снова пошел, и Ксилара последовала за ним, чувствуя, как тяжесть полученного знания вдавливает ее в землю. «Корень Души Демона» был не магическим цветком. Он был сердцем древнего зла. И чтобы получить его, им предстояло бросить вызов самому сердцу современного. Ирония судьбы была столь же извращенной, сколь и неизбежной. Их первый след привел их прямиком в пасть к демону. И теперь им предстояло решить — отступить или шагнуть внутрь.

Глава 5. Ночные Тени

Информация, добытая у Борнея, висела между ними тяжелым, ядовитым плодом. Они шли обратно в сторону «Последнего Вздоха» уже в полной, непроглядной тьме. Багровый свод над головой потускнел, уступив место глубокой, почти черной ночи, которую разрывали лишь редкие пятна фосфоресцирующего света от грибов и окон, затянутых грязной тканью. Воздух стал холоднее, острее, и в нем зазвучали ночные шорохи — те, что днем тонули в общем гуле.

Молчание Зираха было красноречивее любых слов. Он шел впереди, его плечи были напряжены, а взгляд, блуждающий по темным переулкам, выдавал высочайший уровень боевой готовности. Знание о том, что искомый артефакт находится в руках его заклятых врагов, явно перемалывалось в нем, рождая мрачные, беспощадные планы.

Ксилара шла за ним, кутаясь в свой плащ. Холод проникал сквозь тонкую ткань, заставляя ее сожалеть о теплых шкурах и огненных купелях драконов. Но куда более леденящим был внутренний холод — предчувствие беды, которое сжимало ее внутренности в тугой узел. Она вспоминала белые, слепые глаза Борнея и его слова: «Ты вся — сплошная трещина. И все трещины рано или поздно ведут в бездну». Она чувствовала себя этой трещиной. Разломом в самой ткани этого мира. И бездна, казалось, внимательно наблюдала за ней, поджидая своего часа.

Зирах свернул в особенно узкий и темный переулок, который, по его словам, был кратчайшим путем к таверне. Здесь не было даже жалкого свечения грибов. Только плотная, почти осязаемая тьма, пахнущая сыростью и разложением. Звуки города доносились сюда приглушенно, словно из другого измерения.

Именно здесь их и поджидали.

Атака была стремительной и беззвучной. Из тени, казавшейся просто углублением в стене, вынырнули три фигуры. Они двигались как одно целое, с отработанной слаженностью. Ни крика, ни предупреждения. Только свист рассекаемого воздуха.

Зирах среагировал мгновенно. Он резко оттолкнул Ксилару назад, в стену, прикрывая ее своим телом, и в тот же миг его короткие клинки, всегда находившиеся у него на поясе, оказались в его руках. Загремел металл, высекая скудные искры при столкновении.

— За мной! — бросил он ей, отскакивая под натиском троих нападавших.

Ксилара прижалась к шершавой, холодной стене, пытаясь вдохнуть воздух, который, казалось, превратился в воду. Она видела лишь мелькающие тени, слышала лишь приглушенные рыки, хриплое дыхание и звон стали. Нападавшие были не простыми бандитами. Их движения были слишком точными, слишком экономичными. Они не стремились убить сразу. Они работали на измор, пытаясь окружить Зираха, связать его действия.

Один из них, самый высокий, с рогами, похожими на бараньи, сделал ложный выпад, а второй, приземистый и широкоплечий, в это же мгновение попытался зайти Зираху сбоку. Третий, гибкий как кошка, с кожей цвета темной бронзы, метнул что-то блестящее — не в Зираха, а в сторону Ксилары.

Зирах, словно обладая боковым зрением, отбил метательный нож своим клинком, и тот с звоном отскочил в стену. Но эта доля секунды, потраченная на защиту ее, стоила ему преимущества. Широкоплечий наемник нанес мощный удар рукоятью меча в бок Зираха.

Зирах глухо ахнул, споткнулся, но устоял. Его дыхание стало хриплым.

— «Пеплоусты», — проскрипел он, распознав тактику. — Мориса шлет своих щенков.

— Она шлет тебе привет, предатель, — прошипел высокий с бараньими рогами. — И обещает, что твоя смерть будет долгой.

Ярость, холодная и безжалостная, вспыхнула в глазах Зираха. Но вместе с ней вспыхнуло и что-то еще. Что-то темное, чужеродное.

— Беги, Ксилара, — бросил он ей через плечо, и в его голосе уже слышался другой, низкий, рычащий обертон.

Она не двигалась, парализованная страхом и ужасным, щемящим любопытством. Она видела, как мышцы на его спине напряглись до предела, словно готовясь разорвать кожу. Видела, как сухожилия на его шее налились кровью и выступили наружу.

Широкоплечий наемник снова ринулся в атаку, рассчитывая добить его. И в этот момент Зирах перестал сдерживаться.

Он не просто увернулся от удара. Он двинулся навстречу, и его движение было слишком быстрым, слишком… нечеловеческим. Его клинки слились с тьмой, превратившись в серебристые молнии. Он не отбивал атаки — он ломал их, своей яростью, своей силой. Один из его клинков вонзился в плечо широкоплечего наемника, и тот закричал — коротко, пронзительно, прежде чем Зирах, с ревом, больше похожим на рык раненого зверя, вырвал клинок и отшвырнул его в стену.

Но это было лишь началом.

Ксилара увидела, как кожа на обнаженных предплечьях Зираха потемнела, стала грубой, почти чешуйчатой. Его тени, отбрасываемые на стену, исказились, стали больше, массивнее, с неестественно длинными руками и изогнутыми, когтистыми пальцами. От него исходил жар, как от раскаленной печи, и воздух вокруг него заколебался.

— Он теряет контроль! — крикнул тот, что был гибким, отскакивая назад. В его голосе впервые прозвучал страх. — Отходи!

Но было уже поздно.

Зирах, вернее, то, во что он превращался, обернулся к высокому наемнику с бараньими рогами. Его глаза пылали в темноте, как два уголька, и в них не осталось ничего человеческого. Только первобытная, всепоглощающая ярость.

— Ты… — его голос был скрипом, грубым и многослойным. — …первый.

Он бросился вперед. Это не был боевой прием. Это была атака хищника. Он сбил наемника с ног, и они оба рухнули на землю. Послышался звук рвущейся плоти, хруст костей, короткий, захлебывающийся вопль, который так же внезапно оборвался.

Ксилара стояла, не в силах пошевелиться, не в силах отвести взгляд. Ужас сковывал ее по рукам и ногам, леденил кровь. Она видела, как темная фигура Зираха пригнулась над телом наемника, слышала влажные, отвратительные звуки. Это было чудовищно.

Но вместе с ужасом, из самой глубины ее существа, поднималось другое чувство. Глупое, иррациональное, порочное. Завороженность. Его ярость была ужасающей, но в ней была и дикая, необузданная мощь. Та самая сила, что способна разорвать любого врага, сломать любую преграду. И в этом акте чистого, ничем не сдерживаемого насилия была своя, извращенная эстетика. Своя правда.

Гибкий наемник с кожей цвета бронзы, видя, что его товарищ мертв, а второй тяжело ранен, отступил в тень. Его глаза, широко раскрытые от ужаса, на мгновение встретились с взглядом Ксилары. В них она прочитала не просто страх, а нечто большее — священный трепет перед тем, что высвободилось.

— Демон… — прошептал он и, развернувшись, бесшумно растворился в темноте переулка.

Тишина, наступившая после его бегства, была оглушительной. Слышно было лишь тяжелое, хриплое дыхание Зираха и тихий, прерывистый стон раненого широкоплечего наемника, пытавшегося отползти.

Зирах медленно поднялся с земли. Его силуэт в темноте казался больше, массивнее. Он повернулся, и его горящие глаза уставились на Ксилару. В них все еще бушевала буря, все еще плескалась та темная энергия, что вырвалась наружу.

Он шагнул к ней.

Ксилара инстинктивно прижалась к стене, сердце бешено колотясь в груди. Страх вернулся, острый и пронзительный. Что, если он не вернулся? Что, если он не узнает ее?

Но он остановился в двух шагах от нее. Его грудь вздымалась, пар вырывался из его приоткрытых губ белыми клубами в холодном воздухе. Он смотрел на нее, и постепенно, очень медленно, адский огонь в его глазах начал угасать. Грубая, потемневшая кожа на его руках стала светлеть, возвращаясь к своему обычному состоянию. Его дыхание выравнивалось.

— Ксилара… — его голос был хриплым, но это был снова его голос. Он протянул к ней руку, но тут же отдернул ее, увидев, что она залита темной, почти черной кровью.

Она смотрела на него, на его лицо, искаженное болью, стыдом и остатками той нечеловеческой ярости. И в этот момент ее собственный страх отступил, уступая место чему-то более сложному, более глубокому.

Она шагнула вперед, преодолевая отвращение к крови и смерти, что витала в воздухе. Она подняла руку и коснулась его щеки. Кожа под ее пальцами была обжигающе горячей, но уже человеческой.

— Я здесь, — тихо сказала она.

Он закрыл глаза, прижавшись к ее прикосновению, как к спасительной нити, ведущей его обратно из тьмы.

— Ты видела… — он не договорил.

— Да, — ответила она. И, к своему собственному удивлению, добавила: — И я не убежала.

Он открыл глаза и посмотрел на нее. В его взгляде было изумление, благодарность и та боль, что никогда не покидала его полностью.

Стоны раненого наемника заставили их обоих вздрогнуть. Зирах обернулся, и его лицо снова стало жестким.

— Нам нельзя здесь оставаться. Кривс, тот, что сбежал, доложит Морисе. Она узнает, что я здесь. И что я… — он снова взглянул на свою окровавленную руку, — …что я все еще опасен.

Он подошел к раненому наемнику. Тот смотрел на него с животным страхом.

— Пожалуйста… — прохрипел он.

Зирах посмотрел на него без тени эмоций.

— Передай Морисе. Если она хочет мою голову, пусть придет сама. Присылать щенков — недостойно даже ее.

Он не стал добивать его. Просто развернулся и снова подошел к Ксиларе.

— Идем. Наше убежище в «Последнем Вздохе» теперь известно. Нам нужно найти другое. Быстро.

Он снова взял ее за руку, и на этот раз его прикосновение было другим. Оно было крепким, но в нем не было прежней уверенности. Была уязвимость. И осознание того, что самая большая угроза в этом городе исходила не от кланов, не от наемников, а от него самого. От того демона, что он носил в себе и который только что показал свою истинную силу.

И Ксилара, идя рядом с ним, чувствовала не просто страх или сострадание. Она чувствовала странное, щемящее влечение к этой силе, к этой тьме, что таилась в нем. Его ярость пугала ее до глубины души. Но та часть ее, что была связана с «Чароцветом», с самой природой страсти и желания, видела в этой ярости другую грань — самую примитивную, самую чистую. И это осознание было одновременно пугающим и пьянящим.

Глава 6. Рана из Прошлого

Они не пошли обратно в «Последний Вздох». Слишком рискованно. Вместо этого Зирах, молча и с мрачной решимостью, повел ее вглубь трущоб, в район, где здания были не просто старыми, а разваливающимися на глазах, сложенными из обломков более удачливых строений и отбросов всего Разлома. Воздух здесь был густым и спертым, пахнущим разложением и отчаянием, которое впитывалось в камни на протяжении веков.

Он нашел полуразрушенный дом, одна из стен которого обвалилась, образовав вход в подобие пещеры. Внутри царили сырость и мрак, но хотя бы здесь не было следов недавнего присутствия других существ. Зирах втолкнул ее внутрь, сам на мгновение замер в проеме, вслушиваясь в ночь, прежде чем последовать за ней.

Он зажег маленькую светящуюся сферу — простой магический артефакт, дававший тусклый, холодный свет, которого хватало, чтобы осветить их временное убежище. Это была одна-единственная комната, заваленная хламом, с земляным полом и протекающим потолком. Но это было укрытие. На время.

Зирах прислонился к относительно целой стене и медленно съехал по ней на корточки, опустив голову на колени. Он дышал тяжело, как человек, только что избежавший верной смерти. Его руки, все еще испачканные запекшейся темной кровью, дрожали. Он смотрел на них с таким отвращением, словно это были не его конечности, а орудия пыток.

Ксилара стояла посреди комнаты, не решаясь подойти. Она все еще видела его — того, кем он стал в переулке. Тень с горящими глазами и силой, способной разрывать плоть. Этот образ накладывался на того Зираха, что она знала — преданного, ироничного, нежного в свои редкие моменты уязвимости. И эти два образа отказывались сливаться в один.

— Ты… ты в порядке? — тихо спросила она, и ее голос прозвучал неестественно громко в гнетущей тишине.

Он фыркнул, но это не был смех. Это был звук полного саморазрушения.

— В порядке? — он поднял голову, и в его глазах стояла такая бездонная усталость, что у Ксилары сжалось сердце. — После того, как я чуть не разорвал троих наемников голыми руками на твоих глазах? После того, как эта… штука… внутри меня чуть не вырвалась наружу полностью? Да, просто замечательно.

Он провел чистой тыльной стороной ладони по лицу, оставляя грязную полосу на щеке.

— Ты должна была бежать. Я же сказал.

— И оставить тебя одного? С твоим… «щекотливым» состоянием? — она попыталась вколоть в ситуацию хоть каплю сарказма, но шутка прозвучала плоской и вымученной.

— Да! — его голос сорвался, эхом отозвавшись в каменных стенах. — Оставить! Потому что в следующий раз я могу не остановиться. В следующий раз я могу не отличить врага от тебя.

Он посмотрел на нее, и в его взгляде был настоящий, неприкрытый ужас. Не перед тем, что с ним сделают, а перед тем, что он может сделать.

— Ты не представляешь, каково это. Чувствовать, как что-то живое, чужое, злое шевелится у тебя внутри. Как оно жаждет вырваться. Как оно наслаждается болью и кровью. И как ты… как ты начинаешь наслаждаться этим вместе с ним.

Ксилара медленно подошла и опустилась перед ним на колени, не касаясь его. Земляной пол был холодным и влажным.

— Но ты остановился. Ты вернулся.

— На этот раз, — прошептал он. — На этот раз вернулся. А в прошлый… в прошлый раз не смог.

Он замолчал, уставившись в темный угол, словно видя там что-то, чего не видела она.

— Ты хочешь знать, почему за мной охотится весь клан «Пеплоустов»? Почему Грим смотрит на меня, как на прокаженного? Почему я… почему я стал таким?

Он не ждал ответа. Он говорил сейчас не с ней, а с самим собой. С тем призраком из прошлого, что преследовал его в каждом переулке этого города.

— Я был не просто наемником, Ксилара. Я был одним из лучших. Восходящей звездой. Мориса, глава клана, лично заметила меня. Она видела во мне не просто солдата, а… преемника. Я был молод, силен, и моя демоническая кровь была сильнее, чем у многих других. Я был идеальным орудием.

Он говорил монотонно, без эмоций, как будто зачитывал отчет о давно минувших событиях, к которым не имел отношения.

— Мы выполняли приказ. Всегда. Не важно какой. Устранить соперника. Запугать целый район. Уничтожить семью, которая отказалась платить дань. Я не задавал вопросов. Я был хорошим солдатом. Моя природа… она помогала. Делала меня безжалостным. Эффективным.

Он сжал кулаки, и его сухожилия снова выступили белыми шнурами.

— А потом был один приказ. Маленький. Ничтожный. Обычная «зачистка». Клан ремесленников, гномов и людей, которые осмелились создать свой цех без разрешения Морисы. Они считали, что их мастерство защитит их. Они были наивными дураками.

Ксилара слушала, затаив дыхание, предчувствуя, к чему ведет этот рассказ.

— Мы вошли ночью. Я вел отряд. Все шло по плану. Тихо, быстро. Но… я зашел в одну из мастерских. И увидел его. Гномьего мальчишку. Лет десяти. Он прятался под верстаком, обняв какую-то самодельную игрушку — деревянного дракона. Он смотрел на меня… не со страхом. С ненавистью. Чистой, незамутненной ненавистью. И в его глазах я увидел… себя. Не того, кем я был. А того, кем я стал. Орудие. Монстра.

Зирах закрыл глаза, его лицо исказила гримаса боли.

— И что-то во мне… щелкнуло. Та самая демоническая часть, что всегда толкала меня к насилию, вдруг… отступила. А на ее место пришло что-то другое. Что-то человеческое. Что-то, что я давно в себе похоронил. Я приказал отряду отступать. Сказал, что разберусь с ними сам.

Он сделал паузу, чтобы перевести дыхание. Рассказ давался ему невероятно тяжело.

— Они ушли. А я… я остался. Я нашел их — всех, кто прятался в подвале. Женщин, стариков, детей. Я вывел их через старые сточные туннели за пределы квартала. Сказал им бежать и никогда не возвращаться.

Он открыл глаза и посмотрел на Ксилару. В них стояли не слезы — он, казалось, давно истратил их все, — а бездонная, иссушающая пустота.

— Кто-то из моего же отряда доложил Морисе. Она пришла в ярость. Не из-за гибели кучки ремесленников. Из-за предательства. Моего предательства. В ее глазах я был не просто солдатом. Я был ее творением. А я это творение сломал.

— Что… что было потом? — прошептала Ксилара.

— Потом? — он горько усмехнулся. — Потом была охота. Сначала они убили того мальчишку и его семью. Нашли их на окраине и вырезали, как скот. Потом пришла моя очередь. Мориса лично возглавила погоню. Она хотела привести меня обратно. «Исправить». Вернуть меня в то состояние, в котором я был полезен. Я сражался. Я убивал тех, с кем еще вчера пил и делил паек. Я бежал. И бежал. Пока не выбрался из Разлома. И с тех пор я бегу. Все время.

Он снова уставился на свои окровавленные руки.

— Но сегодня… сегодня я чуть не вернулся к тому, с чего начал. Эта ярость… эта сила… она все та же. Та, что делала меня идеальным орудием Морисы. Она никуда не делась. Она просто ждала. Ждала, пока я вернусь домой.

Ксилара больше не могла слушать это, не прикоснувшись к нему. Она протянула руку и накрыла его сжатый кулак своей ладонью. Его кожа была холодной.

— Ты не орудие, Зирах, — сказала она твердо. — Орудие не спасает невинных. Орудие не бежит от своей природы. Орудие не чувствует стыда. Ты — человек. Со своими демонами. Но ты сражаешься с ними. И сегодня… ты победил. Ты вернулся ко мне.

Он посмотрел на ее руку, лежащую на его, потом поднял на нее глаза. В его взгляде была тень той надежды, что он, казалось, давно похоронил.

— Ты так думаешь?

— Я это знаю, — ответила она. И в этот момент она верила в это больше, чем во что-либо. — Ты не тот человек, что был тогда. Ты прошел через ад и выбрался из него. И ты не позволишь этому месту, этим воспоминаниям сломать тебя снова.

Он медленно, будто через невероятную боль, разжал кулак и переплел свои пальцы с ее. Его прикосновение было крепким, почти отчаянным.

— Когда я там, в этой ярости… единственное, что я могу ясно видеть… это тебя. Твое лицо. Оно… как якорь. Который не дает мне уплыть в темноту окончательно.

Эти слова, тихо сказанные в полуразрушенном доме, в самом сердце ада, прозвучали для Ксилары громче любых признаний в любви. Это было нечто большее. Это было признание в том, что она стала его точкой опоры в мире, где все стремилось его уничтожить.

Она сдвинулась ближе, пока их колени не соприкоснулись. Она не отпускала его руку.

— Тогда используй меня. Как якорь. Держись за меня. Мы найдем этот «Корень». Мы получим то, за чем пришли. А потом… потом мы уйдем отсюда. Навсегда.

Он смотрел на нее, и постепенно пустота в его глазах начала заполняться чем-то другим. Не яростью. Не болью. А решимостью. Той самой, что заставляла его идти вперед, даже когда не оставалось сил.

— Они не отпустят нас так просто, — прошептал он.

— Тогда мы заставим их отпустить, — ответила Ксилара.

Она наклонилась и прижалась лбом к его лбу. Это был простой, несексуальный жест. Жест поддержки. Жест единения. Они сидели так в темноте, среди развалин, два изгнанника, нашедшие друг в друге спасение от собственных демонов. И в этот момент Ксилара поняла, что ее миссия изменилась. Она больше не просто искала артефакт для Эликсира Воли. Она сражалась за душу человека, который стал для нее гораздо больше, чем просто проводник или союзник. Он стал частью той самой сложной, запутанной паутины связей, от которой она когда-то мечтала избавиться. И теперь мысль о разрыве этих уз была для нее так же невыносима, как и мысль о том, чтобы остаться в этом проклятом городе навсегда.

Глава 7. Танцующее Пламя

Тишина в их временном убежище была густой, тяжелой, наполненной отзвуками невысказанных слов и призраками прошлого. Рассказ Зираха висел в воздухе, как ядовитый туман, обнажив перед Ксиларой бездну его боли. Она сидела рядом с ним на холодном земляном полу, все еще держа его руку в своей, чувствуя под пальцами шрамы, которые были не только на его коже, но и на душе.

Он сидел, прислонившись головой к стене, с закрытыми глазами. Его дыхание выровнялось, но напряжение все еще жило в каждой мышце его тела, в сжатых челюстях, в легкой дрожи, что изредка пробегала по его руке. Он был похож на тугую пружину, которую сжали до предела и которая в любой момент могла сорваться с ужасной, разрушительной силой.

Ксилара наблюдала за ним, и ее сердце сжималось от щемящей жалости, смешанной с чем-то более глубоким, более острым. Он был ранен. Не физически — та рана, что кровоточила в нем, была куда серьезнее. И она, с ее проклятым даром, всегда вызывавшим лишь хаос и одержимость, чувствовала страстное, почти инстинктивное желание исцелить. Утешить. Дать ему то, в чем он так отчаянно нуждался, — не страсть, не забвение в плотских утехах, а покой. Хотя бы на мгновение.

Она медленно, давая ему возможность отстраниться, подняла руку и коснулась его виска. Кожа под ее пальцами была прохладной и влажной от пота. Он вздрогнул, но не открыл глаз.

— Зирах, — ее голос прозвучал как шепот, едва различимый в тишине. — Позволь мне… позволь мне помочь.

Он медленно покачал головой, не глядя на нее.

— Никто не может помочь, Ксилара. Это… во мне. Всегда со мной.

— Я не буду пытаться это вырвать, — прошептала она, перемещая пальцы, чтобы мягко помассировать его напряженные виски. — Я просто… хочу дать тебе передышку.

Она закрыла глаза, отбросив все страхи и сомнения. Она думала не о слепой страсти, что пробуждал «Чароцвет». Она думала о тихом утреннем свете в покоях Элриндора. Она думала о покое. О безопасности. О моменте полного, абсолютного принятия.

И впервые в своей жизни она не пыталась выпустить дар наружу, не пыталась соблазнить или подчинить. Она сконцентрировалась, представив его как теплый, золотистый свет, струящийся не из ее глаз, а из самого сердца. Она направляла его через свои пальцы, через точку соприкосновения, тонким, едва ощутимым ручейком.

Он снова вздрогнул, на этот раз сильнее. Его глаза распахнулись, и в них читалось изумление. Он смотрел на нее, и она видела, как что-то в его взгляде меняется. Острая, режущая боль, что застыла в глубине его зрачков, начала смягчаться, таять, уступая место растерянности, а затем — слабому, неуверенному проблеску чего-то, что она редко в нем видела. Безмятежности.

— Что ты… делаешь? — его голос был хриплым, но уже без того звериного обертона.

— Шш-ш, — она мягко приложила палец к его губам, не прерывая потока. — Просто почувствуй.

Она видела, как напряжение покидает его плечи. Как его дыхание становится глубже, ровнее. Как взгляд, всегда такой острый и настороженный, затуманивается, становится расфокусированным, обращенным внутрь. Он не испытывал к ней страсти. Не горел желанием. Он… расслаблялся. Впервые, возможно, за многие годы.

Он медленно, почти невероятно, наклонился вперед и прильнул лбом к ее плечу. Глубокий, сдавленный вздох вырвался из его груди — звук невыразимого облегчения.

— Так тихо… — прошептал он ей в шею. — У меня в голове… так тихо.

Ее собственное сердце забилось чаще, но теперь от переполнявшей ее нежности и странного, трепетного волнения. Она сделала это. Она использовала свой дар не как оружие и не как проклятие, а как бальзам. Как целительный источник.

Она продолжала держать его, одна рука все так же лежала на его виске, другая обнимала его за плечи, прижимая к себе. Он был большим, сильным мужчиной, но в этот момент он казался ей сломленным, израненным ребенком, ищущим защиты.

Прошло несколько минут. Он лежал неподвижно, его дыхание стало ровным и глубоким, словно он погрузился в легкий, целительный сон. Ксилара сама начала чувствовать легкую дрожь в руках — использование дара таким непривычным образом требовало концентрации и отдачи части ее собственной энергии.

Постепенно она ослабила поток, позволив золотистому свету внутри себя угаснуть. Эффект не мог длиться вечно. Это было лишь временное затишье в буре, что бушевала в его душе.

Когда последняя струйка покоя покинула его, Зирах медленно поднял голову. Его глаза были ясными, уставшими, но в них не было прежней дикой паники. Он смотрел на нее с таким благоговейным изумлением, что у нее перехватило дыхание.

— Как ты это сделала? — прошептал он.

— Я не знаю, — честно ответила она. — Я просто… очень сильно хотела, чтобы тебе стало легче.

Он покачал головой, и на его губах дрогнула тень улыбки. Первая настоящая улыбка с тех пор, как они ступили в этот проклятый город.

— Никто… никто никогда… — он не договорил, но она поняла. Никто никогда не пытался дать ему покой. Все либо боялись его, либо хотели использовать его силу.

Он поднял руку и медленно, почти с благоговением, коснулся ее щеки. Его пальцы, еще пахнущие дымом и кровью, были невероятно нежными.

— Спасибо.

Это простое слово, сказанное с такой искренней, глубокой благодарностью, растрогало ее до слез. Она наклонилась, стирая эту единственную слезу о его плечо, и их губы встретились.

Этот поцелуй не был похож ни на один из предыдущих. Не было в нем яростной, всепоглощающей страсти Игниса, не было интеллектуальной, исследующей нежности Элриндора. Этот поцелуй был другим. Он был горьким от слез и соленым от пота, он был дрожащим от пережитого ужаса и невероятно нежным от обретенного покоя. Это был поцелуй двух одиноких душ, нашедших друг в друге пристань посреди шторма.