Бесплатный фрагмент - Измена. Твой поезд ушёл, целуй теперь рельсы

Глава 1

Первым её разбудил не будильник, а тонкий солнечный луч, пробившийся сквозь щель в шторах. Он лёг на подушку золотой полосой, заставив танцевать в своём свете мириады пылинок. Анна открыла глаза и замерла, вслушиваясь в утреннюю тишину, ещё не нарушенную детскими голосами и суетой нового дня. Рядом, ровно и глубоко дыша, спал Алексей.

Она повернулась на бок, подперев голову рукой, и стала его разглядывать. Широкая спина, мощные плечи — её каменная стена, её нерушимая уверенность в завтрашнем дне. За семь лет брака она так и не перестала им любоваться. Иногда, вот как сейчас, в эти редкие минуты покоя, на неё накатывала волна такой острой, пронзительной благодарности, что хотелось плакать. Ей повезло. Господи, как же ей повезло.

Тихо выскользнув из-под одеяла, Анна на цыпочках прошла в детскую. В своей кроватке, обняв плюшевого зайца, спал пятилетний Миша — серьёзный, рассудительный маленький мужчина. А рядом, раскинув ручки, сопела трёхлетняя Катя, её тёплый, пахнущий молоком и сдобой комочек счастья. Анна нежно поцеловала сначала сына в макушку, потом дочку в пухлую щёчку.

— Солнышки, пора вставать, — прошептала она.

Миша сел на кровати сразу, деловито протирая глаза кулачками. Катя, как обычно, захныкала и потянулась к ней, требуя, чтобы её взяли на руки.

Через полчаса на кухне царил уютный, управляемый хаос. В воздухе витал запах овсяной каши с корицей. Миша сосредоточенно водил ложкой по тарелке, а Катя капризно ковыряла свою порцию под увещевания мамы. На кухню вошёл Алексей — уже в свежей рубашке, пахнущий гелем для душа и успехом.

— Доброе утро, — он привычно поцеловал Анну в висок и сел за стол.

Она поставила перед ним тарелку и чашку с кофе. Он благодарно кивнул, но его внимание уже было приковано к экрану смартфона. Анна скользнула по этому взглядом, но не придала значения. Важное совещание, он говорил вчера. У него всегда были важные дела.

— Папа, а ты придёшь сегодня почитать? — спросил Миша, не отрываясь от каши.

— Постараюсь, чемпион, — ответил Алексей, не поднимая глаз от экрана. — Работы много.

Проводы были их маленьким ежедневным ритуалом. Она подала ему портфель, привычным жестом поправила воротник идеально выглаженной рубашки. Дети по очереди обняли его за ноги. Короткий, почти невесомый поцелуй в губы.

— Увидимся вечером, люблю, — бросил он уже в дверях.

— И я тебя, — выдохнула она ему в спину.

Дверь щёлкнула, отрезая её от внешнего мира. Анна на секунду прислонилась к прохладному дереву, закрыв глаза. За спиной раздавался звон ложек и детский смех. На столе остались недоеденная каша, чашки с остывающим чаем — следы их общего, такого настоящего утра. И Анна улыбнулась. Этот маленький мир, полный забот и любви, был её королевством. Крепостью, которую она сама построила и которую никто и ничто не сможет разрушить.

Глава 2

Дом погрузился в полуденную дрёму. Уложив детей, Анна на цыпочках прошлась по комнатам, собирая раскиданные кубики и книжки. Эта тишина была её личной наградой, её островком покоя посреди бурного океана материнства. Она заварила себе чай, устроилась в кресле с журналом и позволила себе на полчаса выпасть из роли мамы и хозяйки. Мир за окном замер, залитый тёплым сентябрьским солнцем. Гармония была почти осязаемой.

Резкая трель стационарного телефона заставила её вздрогнуть. Звонил Алексей.

— Ань, привет, — его голос в трубке звучал торопливо и чуть раздражённо, как всегда, когда его отрывали от дел. — Выручи, пожалуйста. Я мобильный оставил на тумбочке. Через полчаса курьер подъедет за ним, у меня там вся работа.

— Конечно, дорогой, без проблем.

— Слушай, и пока не забыл, посмотри, пожалуйста, сообщение от Семёна Викторовича, он должен был смету прислать. Мне цифры нужны, очень срочно.

Анна пошла в спальню. Телефон лежал там, где он и сказал. Чёрный, гладкий, холодный прямоугольник на полированной поверхности дерева. Она взяла его в руку; он показался ей незнакомым, чужим. Она никогда не лезла в его личные вещи, считая это унизительным. Но сейчас он попросил сам. Она провела пальцем по экрану и ввела пароль, который знала с самого начала — дата их свадьбы. Четыре цифры, которые когда-то казались ей кодом от целой вселенной.

Экран загорелся, открывая список чатов. Она скользнула взглядом вниз, ища имя «Семён Викторович», но в ту же секунду вверху экрана всплыло новое уведомление. Всего две строчки, которые остановили время.

Имя: «Леночка ❤ {️}».

Сообщение: «Лёшенька, вчерашний вечер был просто волшебным… Жду не дождусь нашей встречи в пятницу».

Воздух застыл в лёгких. Сердце пропустило удар, потом ещё один, и вдруг заколотилось с бешеной, оглушающей скоростью, отдаваясь в ушах горячим гулом. «Леночка»? С красным сердечком рядом? Анна смотрела на эти буквы, и мозг отказывался складывать их в слова, в смысл. Это ошибка. Просто какая-то глупая, нелепая ошибка.

Её палец, будто не подчиняясь ей, совершил одно сомнамбулическое движение — нажал на этот чат. И на неё обрушилась лавина. Лавина чужой, яркой, счастливой жизни её мужа. Десятки, сотни сообщений. «Моя девочка», «скучаю по твоему запаху», «ты свела меня с ума». Бесконечные эмодзи с поцелуями. И фотографии. Вот они смеются в каком-то уютном кафе, склонив головы друг к другу. Вот он обнимает её в машине, и на его лице такая нежность, какой Анна не видела уже много лет. Вот они на фоне какого-то загородного отеля. Планы на выходные. Обсуждение фильма, который они смотрели вместе.

Анна медленно опустилась на край их супружеской кровати, не в силах стоять. Телефон в её руке казался раскалённым клеймом. Тишина в доме больше не была умиротворяющей — она стала звенящей, давящей, оглушительной. И в этой тишине, освещённая лишь холодным светом экрана, Анна смотрела, как её идеальный мир, её выстроенная с такой любовью крепость, трескается и рассыпается в пыль.

Глава 3

Время остановилось. Анна сидела на краю кровати, в той же позе, в какой застыла полчаса назад. Телефон в её руке погас, но она механически нажимала на боковую кнопку, и мертвенный свет экрана снова выхватывал из полумрака спальни её окаменевшее лицо. Она ныряла в них снова и снова, как самоубийца в ледяную воду, в эти чужие сообщения, в эти фотографии, полные смеха и нежности. Каждое слово, каждое сердечко, отправленное не ей, было осколком стекла, вонзавшимся всё глубже. В ушах стоял низкий, давящий гул, сквозь который едва пробивались звуки мира — далёкий лай собаки, шум проехавшей машины.

Резкий, дребезжащий звонок в дверь вырвал её из оцепенения. Курьер. Анна встала, чувствуя, как дрожат ноги. По пути к двери она мельком глянула в зеркало в прихожей и отшатнулась. Из зеркала на неё смотрела незнакомка с огромными, тёмными от ужаса глазами и бескровными, плотно сжатыми губами. Она молча открыла дверь, протянула молодому парню телефон и так же молча закрыла её, даже не услышав его вежливого «Спасибо, до свидания». Она только что своими руками отдала улику, но это уже не имело значения. Знание теперь было внутри, выжженное на сердце.

Она побрела по квартире, и дом, её уютное гнёздышко, вдруг стал враждебным и чужим. Её взгляд упал на их большую свадебную фотографию в гостиной: два счастливых лица, застывшие в фальшивой улыбке. Ложь. Всё было ложью. Она коснулась его свитера, небрежно брошенного на спинку кресла, взяла в руки книгу, которую он читал перед сном. Реквизит. Декорации к спектаклю о счастливой семье, где она, оказывается, была единственной актрисой, не знавшей сценария. «За что? Как давно? Было ли хоть что-то настоящим?» — эти вопросы бились в её голове, как птицы в запертой клетке. Из детской послышалось сонное бормотание Кати. Анна глубоко вдохнула, натянула на лицо маску спокойствия — самый уродливый грим в её жизни — и пошла к детям.

Вечером, как обычно, в половине седьмого, в замке щёлкнул ключ.

— Привет, дорогая, я дома! — его бодрый голос ударил по натянутым до предела нервам.

Алексей вошёл в гостиную, бросил ключи и портфель на комод и ослабил узел галстука. Он был уставшим, но довольным, как человек, удачно завершивший все дела. Но, увидев Анну, неподвижно стоявшую посреди комнаты, его улыбка медленно сползла с лица.

— Что-то случилось? — спросил он, и в его голосе проскользнуло не беспокойство, а скорее досада. — Ты сама не своя.

Анна подняла на него глаза. В них не было ни слёз, ни гнева. Только выжженная дотла пустота.

— Кто такая Лена? — тихо спросила она.

На секунду в его глазах мелькнул испуг. Всего на одну секунду. А потом его лицо стало жёстким, холодным.

— Ты что, в моём телефоне копалась? — вместо ответа спросил он. — Ясно. Не ожидал от тебя такого.

— Я видела всё, Лёша, — так же тихо повторила она. — Фотографии. Переписку.

Он раздражённо фыркнул, отмахнувшись от её слов, как от чего-то незначительного.

— И что ты там увидела? Глупости какие-то. Это ничего не значит, просто лёгкий флирт, чтобы отвлечься от стресса на работе. Ты же знаешь, как я устаю.

Он даже не пытался оправдываться. Он нападал, обесценивал, делал виноватой её.

— Знаешь что, — он посмотрел на часы, — у меня был адский день. Я голоден как волк. Давай не будем устраивать сцен. Завтра поговорим.

И, не дожидаясь ответа, он развернулся и пошёл на кухню. Анна услышала, как он открыл холодильник, как звякнула стеклянная полка, как он налил себе в стакан воды. Будто ничего не произошло. Будто её разбитый вдребезги мир был лишь досадной помехой на его пути к ужину.

Она осталась одна посреди гостиной, и в оглушительной тишине до неё дошла простая, страшная истина. Ей не с кем было разговаривать. Человек, которого она любила, за которого вышла замуж, отец её детей, не существовал. Рядом с ней все эти годы жил кто-то другой. Чужой.

Глава 4

Она уложила детей в какой-то туманной прострации. Губы сами собой произносили слова знакомой сказки для Миши, руки привычно поправляли одеяло на Кате, но сама Анна была где-то далеко, в ледяной, безвоздушной пустоте. Алексей несколько раз пытался подойти, что-то сказать, но она проходила мимо него, будто он был предметом мебели. Словно его просто не существовало. Закончив с детьми, она молча достала из шкафа старый плед, прошла в гостиную и легла на диван, отвернувшись к стене. Этот диван, купленный для редких гостей, за одну ночь превратился в её окоп, в единственное безопасное место в доме, который перестал быть её.

Когда квартира погрузилась в темноту, пришли слёзы. Беззвучные, отчаянные, они текли по щекам, капали на подушку, оставляя мокрые, горячие пятна. Анна зарылась в неё лицом, глотая всхлипы, чтобы не издать ни звука, чтобы не услышали дети, чтобы не услышал он. А за слезами, как мародёры на пепелище, пришли воспоминания. Его неуклюжие ухаживания. Первое признание в любви под дождём. Его лицо на их свадьбе, такое искреннее, такое счастливое… или ей это только казалось? Каждый его поздний звонок, каждая командировка, каждая фраза «завал на работе, буду поздно» теперь обретали новый, уродливый смысл. Боль медленно перегорала, уступая место жгучему, унизительному гневу. Гневу на него — за то, что растоптал их жизнь. И на себя — за то, что позволила это сделать, за то, что была такой непроходимой, такой слепой идиоткой.

Ночь отступала медленно, нехотя. Когда комната наполнилась серым, безжизненным светом, слёзы высохли. Анна лежала с открытыми глазами, глядя в потолок. Внутри всё выгорело дотла, оставив после себя лишь гулкую, холодную пустоту. И в этой звенящей тишине к ней пришла абсолютная, кристальная ясность. Это был не кризис, который можно пережить, не рана, которая затянется. Это был конец. Продолжать жить так — значило смириться с унижением. Согласиться на роль удобной дурочки. Показать своим детям, своей дочери, что так жить — нормально, что женщина должна терпеть ложь и предательство. И эта мысль оказалась страшнее любой боли. Развод из пугающего призрака превратился в единственный возможный выход. В единственную дверь из этой тюрьмы.

Она встала с дивана. Ноги едва слушались, но она заставила себя дойти до ванной. В зеркале отразилась измученная женщина с тёмными кругами под воспалёнными, красными глазами. Но в самой глубине зрачков горел новый, незнакомый ей самой огонёк — холодный и твёрдый, как сталь. Медленно, с видимым усилием, она стянула с безымянного пальца обручальное кольцо. За семь лет оно почти вросло в кожу, оставив на пальце бледный, беззащитный след. Золотой ободок, когда-то бывший символом вечности, теперь казался тяжёлым и чужим. Она положила его на стеклянную полочку рядом с зубной щёткой мужа. Этот жест был болезненным, как ампутация, но принёс с собой странное, горькое облегчение.

Когда Алексей вошёл на кухню, она уже сидела за столом, одетая, и спокойно пила кофе. Он выспался, принял душ и, очевидно, решил, что буря миновала. На его лице играла примирительная, чуть снисходительная улыбка человека, готового великодушно простить ей вчерашнюю истерику.

— Ань, послушай… — начал он заискивающим тоном. — Я вчера вспылил, вёл себя как идиот. Давай поговорим спокойно, всё решим…

Его взгляд скользнул по её руке, сжимавшей чашку, заметил отсутствие кольца, и улыбка дрогнула.

Она подняла на него глаза. Абсолютно спокойные. Абсолютно холодные.

— Я подаю на развод.

Она произнесла это тихо. Не как угрозу, не как вызов. Это был не крик души, а констатация факта. Приговор, не подлежащий обжалованию.

Глава 5

Его лицо прошло все стадии от недоверия до ярости за какие-то десять секунд. Улыбка сползла, сменившись недоумённой гримасой, а затем — багровыми пятнами гнева. Он не мог поверить, что это всерьёз. Что она, его тихая, покладистая Аня, посмела.

— Ты с ума сошла? — зашипел он, подаваясь вперёд. — Из-за какой-то глупости рушить семью? Из-за пары дурацких сообщений?

— А о детях ты подумала? — он повысил голос, переходя в наступление. — Ты хочешь лишить их отца?! Сделать их безотцовщиной из-за своих женских истерик?

Анна молчала, и её молчание бесило его ещё больше.

— Опомнись! — выплюнул он, ткнув в её сторону пальцем. — Да кому ты нужна будешь? С двумя детьми, без копейки за душой! Я — лучшее, что у тебя было и будет. Ты ещё приползёшь ко мне, запомни мои слова.

Она смотрела на него со странным, отстранённым любопытством, будто наблюдала за неприятным, но поучительным природным явлением. Его слова, которые ещё вчера вонзились бы ей в сердце отравленными кинжалами, теперь отскакивали от неё, не причиняя вреда. Они больше не касались её. Они лишь доказывали, с какой пугающей точностью она приняла единственно верное решение.

В надежде на глоток сочувствия, на единственную родную душу, которая поймёт, она позвонила матери. Коротко, стараясь, чтобы голос не дрожал, изложила факты: Лёша изменяет, давно, я подаю на развод. В ответ на неё обрушился ушат ледяной, вековой «женской мудрости».

— Доченька, да ты что удумала! — запричитала мать в трубку. — Все мужчины гуляют, такова их природа. Главное, чтобы в семью возвращался, деньги носил.

— Мама, ты не понимаешь…

— Это ты не понимаешь! Надо быть мудрее, хитрее. Где-то ты сама его упустила, расслабилась после родов. Что люди-то скажут? Не позорь семью, стерпится — слюбится. Подумай о детях!

Анна молча нажала на отбой. Телефонная трубка в её руке показалась неимоверно тяжёлой. Предательство со стороны мужа было ударом. Но слова матери — это было удушье. Вакуум. Её одиночество стало абсолютным.

Новость по маленькому городку разнеслась быстрее осеннего ветра. Город превратился в один большой, всевидящий глаз. На детской площадке к ней подсела знакомая мамочка, источая приторное сочувствие и задавая бестактные вопросы, а потом Анна видела, как та оживлённо шепчется с другими, бросая в её сторону косые взгляды. Поход в магазин стал пыткой. Она физически ощущала на себе десятки глаз — любопытных, жалеющих, но чаще — осуждающих. «Сама виновата…», «Лёша-то мужик видный, не удержала…», «Истеричка, наверное…».

Но самый тяжёлый разговор ждал её дома. Вечером она села на ковёр рядом с Мишей, который строил башню из кубиков.

— Сынок, нам надо поговорить, — начала она, и сердце сжалось от страха. — Так бывает, что взрослые… что мама и папа… больше не могут жить вместе. Папа переедет в другую квартиру. Но мы оба всё равно будем тебя очень-очень сильно любить.

Миша перестал строить. Он поднял на неё свои серьёзные, не по-детски взрослые глаза и тихо спросил:

— Это из-за меня? Я плохо себя вёл?

Этот вопрос ударил её под дых, выбив остатки воздуха. Он был страшнее всех сплетен и упрёков. Она крепко обняла сына, пряча лицо в его волосах, чтобы он не увидел её слёз.

— Нет, моё солнышко. Никогда так не думай. Ты ни в чём не виноват. Никогда.

К ночи Алексей, бросив в сумку самое необходимое, уехал. Квартира оглохла, опустела. В шкафу зияла дыра на месте его костюмов. На полке в ванной одиноко стоял её флакон с кремом. Анна уложила детей и вышла в гостиную. Она стояла посреди комнаты, в оглушающей, давящей тишине. И впервые до конца осознала всё. У неё больше не было мужа. У неё не было работы и собственных денег. У неё не было поддержки ни от родных, ни от друзей. А на руках у неё было двое маленьких детей, которым, кроме неё, теперь не на кого было надеяться.

Страх, холодный и липкий, о котором она забыла в пылу гнева и решимости, вернулся и накрыл её с головой. Она была одна. Абсолютно одна против всего мира.

Глава 6

Время потеряло свои очертания. Дни слились в один бесконечный, серый поток, отмеченный лишь ритуалами детской жизни: завтрак, садик, прогулка, сон. Анна двигалась в этом потоке как сомнамбула, на чистом автомате. Она просыпалась уже без сил, механически варила кашу, заплетала Кате косички, отвечала на бесконечные «почему» Миши. Она перестала смотреться в зеркало, натягивала на себя один и тот же выцветший спортивный костюм, который стал её второй кожей, её бронёй от мира. В углах квартиры начала скапливаться пыль, на стуле в спальне росла гора неглаженого белья. Это была не грязь, а тихий, ползучий распад, видимый след её внутреннего запустения.

Детская площадка превратилась в её личный остров пыток. Она выбирала самую дальнюю скамейку и сидела, вжав голову в плечи, пока Катя возилась в песочнице. Вокруг кипела жизнь: другие мамы смеялись, обсуждали рецепты и новые мультфильмы, пили кофе из ярких термосов. Анна чувствовала себя призраком, на которого, тем не менее, все смотрят. Ей казалось, что на лбу у неё выжжено клеймо «брошенка», и каждое слово, каждый смешок в её стороне — это о ней. Чтобы ни с кем не встречаться взглядом, она утыкалась в телефон и бессмысленно листала чужую, счастливую жизнь в социальных сетях, чувствуя, как её собственная утекает сквозь пальцы.

Но настоящим адом были ночи. Стоило ей лечь в их бывшую супружескую кровать, ставшую теперь огромной и ледяной, как на неё обрушивалось всё, от чего удавалось отгораживаться днём. Воспоминания вспыхивали в темноте с фотографической чёткостью: вот он смеётся с ней в том кафе, вот его рука на её плече. Боль была почти физической. Иногда её накрывало волной липкого ужаса — сердце начинало бешено колотиться, воздуха не хватало, казалось, что стены сжимаются. В такие моменты она, шатаясь, шла на кухню, пила воду прямо из-под крана и стояла, вцепившись в подоконник, глядя в чёрное окно, пока приступ не отступал, оставляя после себя лишь звенящую слабость.

В один из дней она стояла у кассы в супермаркете, выкладывая на ленту скудный набор продуктов: молоко, хлеб, пачку самых дешёвых макарон. Она увидела, как Миша, воспользовавшись моментом, с надеждой положил рядом шоколадное яйцо. Кассирша пробила товары. Анна посмотрела на итоговую сумму, потом заглянула в кошелёк. Там одиноко лежали несколько мятых купюр — всё, что осталось от денег, которые Алексей оставил «на первое время». Она натянула на лицо кривую, жалкую улыбку.

— Сынок, давай в следующий раз, хорошо? Мама сегодня кошелёк почти пустой взяла.

Она увидела, как в его глазах погас огонёк. Это было мимолётное, детское разочарование, но для Анны оно стало последней каплей. Унижение, холодное и острое, пронзило её насквозь.