Бесплатный фрагмент - Изнутри

Короткие стиходеяния

Экзотика

солнце делает полный круг.

я в это время ни враг, ни друг

ни себе — невесомому, — ни другим.

над грязным городом чистый дым.

рядом присядь. Осторожный вдох,

причёска высокая, платье в горох.

честная мимика — не закон,

но если нет ее, выйди вон.

солнце горит. Жди со мной метель

в путанице временнЫх петель.

в округе галдёж, тишина внутри.

контраст издевательский, но бодрит

каждого, кто оттенил собой

яркость ведомого на убой.

встань, повернись, покажи разрез

сравнимый с экзотикой жарких мест.

вдохни осторожно в который раз.

сколько осталось ещё у нас

средств выражения, кроме слов,

бьющихся, как по воде весло?

солнце в зените. Моя же тень —

суть дань уважения темноте.

тьме, если хочешь. Ее глаза

в себе отразили дурной азарт.

жарко в тени. На ветру жара.

жар-птице теперь не ронять пера

в чертогах, в которых ронял висок

на пол подкожный соленый сок.

зной долговечен. Не продохнуть.

но завершится тревожный путь,

и у порога других начал

лямка спадёт с твоего плеча.

не поправляй. А лучше вообще

не изменяй естество вещей,

ибо однажды придёт закат,

и Ра на вершине его распят.

Про гитару

Когда я при параде, чист и трезв

Шагаю к даме сердца на свиданье,

То думаю: «Как нам на разогрев

Достать винца при пустоте в кармане?»

Шаром кати — бильярдным иль земным.

Нигде стакашку не нальют задаром.

Как высказать в глаза, что так нежны,

Мол, я на все купил себе гитару?

И обнимаюсь с ней, и жмусь щекой

К изгибам гладким, знаю точку G, что

На музыкальном слэнге значит — соль.

Не нота, но вся суть, как будто свыше

Мужчине данная, чтоб отыскать подход

Он мог к своей возлюбленной. Загвоздка

Есть в том, что без содействия банкнот

Начать такие поиски непросто.

И вот: иду. Фонарные угли

Мерцают по столичным анфиладам.

Вокруг меня сквозной капитализм,

А хочется душевного бесплатно.

Девчонка хороша. Встречает нас —

Меня и пустоту моих карманов.

Я вижу: склянка красного вина

Торчит из сумки «Дольче энд Габанна».

Мы распиваем в парке на скамье,

Я признаюсь девчонке в тратах даже,

На что она мурлыкает в ответ:

«Пойдём к тебе, гитару мне покажешь».

«Грезится чушь, и я…»

1

Грезится чушь, и я

Ей отдаю свой разум,

Ведь для пустой башки

Грёзы извне заразны.

Разумом называть

Можно с натягом только

То, что творится там —

Под черепной коробкой.

Зная людской порок,

Небо даёт мне ссуду.

Я восхожу на дно,

Чтобы упасть оттуда

На высоту богов

Греческого олимпа,

Чтобы запомнить свет,

Позже во мраке сгинув.

2

Я отрицаю смерть,

Как субъективный фактор,

Но признаю её,

Как избавленье духа.

Только возьмись за суть,

Спор превратится в драку,

И потому царит

Между людьми разруха.

Это — прекрасный мир,

Если не знать обломки,

Если стопа и твердь

Вместе движенью внемлют.

Но лишь несчастье здесь

Учит нас чувствам тонким,

И потому слепец

Пальцами слышит землю.

3

Слышишь ли ты мой друг

Что-то помимо стрелок,

Тикающих внутри

Адской машины, в тело

Встроенной, чтобы там

Место занять пустое?

Так занимают гроб

Ищущие покоя.

Так занимает на

Ширево мой ровесник,

Чтобы слагать стихи

И превращать их в песни.

Он заложил в ломбард

Дедов военный кортик,

Вмазался и писал

Строфы о патриоте.

4

Ма, я в порядке, знай.

Руки крепки, и сила

Есть в голове моей,

Падкой на ярких телок.

Пусть ни одна из них

Счастья не приносила,

Для утончения чувств

Это — прекрасная школа.

Та, что пустила в свет

Пушкина и Хайяма.

Ныне высокий слог

Только из быдла брызжет.

Так демонстрируют,

Кто тут культурный самый.

Пусть за меня финал

Кто-то из них напишет.

«Выбрать уже для себя пора бы…»

Выбрать уже для себя пора бы

Чем уместиться в сценарий правды:

Висеть на стене в золоченой раме,

Как будто картина перед глазами

Самыми грустными и родными.

Или дыханьем связаться в дыме

И дирижаблем лететь над крышей,

Цепляя антенны губой отвисшей,

Раскатанной вниз от желаний лишних.

Пусть непременно найдёт кто ищет.

Но прежде пусть я отыщу, ведь эго

Страшнее войны и отсутствий снега

Среди января. Среди января мы с тобой шагали

Через пресвитерство улиц спальных

В геенну бетона, стекла и стали,

В кишащий поток городских регалий,

Гирляндово висших с плечей кирпичных,

И перекрикивающихся по-птичьи.

Но было нас двое там, только двое.

Горячему сердцу не знать покоя

Даже когда пресловутый разум

Прячет за зубы простую фразу.

Я не хочу повторять ошибок.

Я не хочу, чтобы был фальшивым

Голос, когда я достану душу

Перед тобой и скажу: послушай,

Логика — это удел машины

Мы же из плоти и духа воздвижены.

Закон алгоритмов лежит осадком

В бокале бордовом и полусладком.

Чокнись со мной, и давай забудем

О том, что мы оба — взрослые люди,

И знаем, что значит принять за чудо

Отмерший на несколько лет рассудок.

Отдай мне волненье своих ладоней,

Влажные чмоканья на балконе,

Глубокие вырезы, чай с корицей,

Недавно знакомые сонные лица.

Взамен забери горячее сердце,

Живущее — веришь ли — по соседству.

Ему все равно не узнать покоя,

Покуда нас двое тут. Только двое.

Янтарный январь. Я на чувстве пойман,

Так будь же причиной тому достойной.

До

Наверное, нету большой беды

В том, что со мною была не ты

На протяжении прошлых лет.

Я не грустил, не блуждал во мгле,

Не бился об лёд и не ждал тепла.

Врубался в теорию, крутил дела,

Буржуазию мешал с дерьмом

И с нею якшался, как свой потом.

Практиковал лицемерный фарс,

Ждал продавцов у свободных касс,

Дрался с жлобьем за девчачью честь.

Потом ты вселилась ко мне в подъезд.

Мир мой ужался до двух квартир,

И мне по душе этот сжатый мир.

Так что не стоит копаться в том,

Были ли беды, и какие — до.

Честное

Я рос, как доллар, падал, как юань,

И злился на сварливость ноябрей.

Возрадуйся, неведомая дрянь,

Что я тебя не встретил во дворе

И не влюбился в твой поддатый шарм,

И в две косички, и ещё во что-нибудь.

Так пусто — хоть шаром кати. Я — этот шар.

И пустота — мой самый верный путь.

Я не влюбился и теперь могу,

Махнув рукой и, щёлкнув по губам

Твоим, сказать, что я не сберегу

Воспоминаний. Так что всё, труба

Великим планам, романтичным снам,

Поездкам в горы, пятничной тусне.

Иди своей дорогой. Чья вина,

Что нет вестей пока что о весне?

Сплошная хмарь, и шебуршит поток

По зябким улицам. Осунулась Москва.

Дурная осень. Грубая. Зато

Она не врет о том, что такова.

***

Смотри сюда.

Озноб трясётся в венах,

А ветер — в проводах.

В моем дворе сирена.

Подкожная инъекция, и сломана игла.

Пропала в стоге сена.

«Вам надо улыбаться!» — слышу. Врач — мудак.

Улыбок нет, их заменила пена.

По цинку подоконника вода

Стучит, как по конечностям гангрена.

Движения горят, хоть лезь на стену,

Чтоб простыням не наносить вреда.

Ещё часок — и расцветёт среда.

Я вижу облако, бинты, антенну.

Шипит канал, и темнота по стенам.

Беда.

Глазами манекена

Слежу как не останется следа,

Когда среда завянет. И ее оттенок

Скользнёт в ничто, как палая звезда,

И ей найдут замену.

Я чую, скоро холода.

И месяц пожелтел и исхудал.

***

Ты похожа со мной,

Как стихия похожа с покоем.

Где стихиен покой,

Там стихия обычно спокойна.

День сгорает насквозь,

И дотла намокающий вечер

Нам кладёт в руки гроздь

Неуверенных честных наречий.

Невозможно. Легко.

Вероятно, но невероятно.

Небо льёт молоко

Между губ молчаливым ребятам.

От всего отрекись,

Что возможно увидеть глазами.

Осознай нашу жизнь

Шумной, трепетной и музыкальной.

Повтори: «Это так».

Диспут с истиной здесь неуместен.

Я под кожу впитал

Диалект безымянных созвездий

И на нем говорил

Только с той, кто его осязает.

Это так. Повтори.

Если истина — то только простая.

О лжизни

Пока я гоняю в белых кедосах

По мостовым под гудячим ветрилой,

Дымят по балконам сырой папиросой

Ленивые шизики и педофилы.

Они нагоняют тоску и опасность

На мирных гражданок и их подопечных.

И падают наземь слюнявые кляксы,

Пока я пилю до трамвайной конечной.

Там ждёт меня чистая мыслями цыпа

И покупает ванильную колу.

В наушник рубит клубняк Дуа Липа

И передаёт эстафету Шон-Полу.

Я знаю, что весь этот движ — ненапрасный,

И ножкой притопываю в подворотне,

И сам нагоняю тоску и опасность

На шушеру, кашляющую на балконе.

***

Все уже позади.

Никогда никому не вреди.

И среди эпитафий на дни не теряйся.

Все, что ночь породит

На размашистой звездной груди

По статистке лет ничего не успеет украсить.

Мы волнуемся «за»

Мы волнуемся «чтоб»,

И в волне бирюза

Проскользает к шагам нетерпимым.

Если был виноват я когда-то, то думал о том,

«Чтоб» тебя отпустить за пределы квартиры.

Вот на стенах картины.

Вот я верю в интимность,

И наотмашь ладонь рассекает озлобленный воздух.

Я все отождествил и сравнил, ведь хотим мы

Одного и того же, как коммунистический лозунг.

А цветы — это ты.

И большущий закат, и ливняк между жаркого лета.

И туман в голове, что ещё не остыл.

Подавайте карету!

Я поеду и буду орать из окна

Нечто честное и непременно в масштабах планеты.

Или чтобы хотя бы страна

Знала об этом.

Чем можно лучше владеть, чем родным языком?

Кем можно лучше владеть, чем родным человеком?

Быть далеко,

Как от католика Мекка,

Но уметь обеспечить покой,

Как обеспечивает тишину

Библиотека.

***

Слышишь, в округе гремит клубняк,

Девчата доступны и возбуждены?

Я вышел на поиск твоей тишины.

Опереди меня.

Вот тебе твердость обветренных слов.

Вот тебе снег на моем лице.

Смотри на меня, как через прицел,

Видишь? Белым-бело.

Даже в ночном содрогании век,

Неврастенических спазмах сна

Мне видится чистая белизна.

Нас защищает снег.

На полустанке, откуда уйдёт

Скрипучий состав до моих дверей,

Ты жмёшься в меня, как тёплый апрель.

Я ухожу под лёд.

Это рождает смешанность чувств,

Как иней, хрустящий на лужах в май

Или несмелые ласки. Растай,

Сделай, как я хочу.

Когда я запутаюсь до конца

В антиматерии трудных дней,

Явись для меня в путеводном огне,

Чтоб не пропал пацан.

***

Я мыслю здесь, но будто по Москве

Лечу в машине, что, как я — без крыши.

И этот синий вечер, обомглев,

Застрянет между коротко-подстриженных

Твоих висков. С соседнего двора

Махни рукой мне, будто другу детства.

В пределах вечности недавнее «вчера»

Живет с веками так же — по соседству.

Извне придя в родные мне края

(У стольных градов тоже есть границы),

Теперь ты здесь. И твой плывущий взгляд,

Наверное, ни капельки не выцвел

В бессчетных километрах, в спинах гор,

В снегу, в равнинах, в голубых озёрах.

Наоборот. Он взял в себя простор

И мне принёс его. Заманчиво. Коль скоро

Попутный ветер усмиряет бег,

И ты разобрала свой пятидневный

Багаж, я буду думать о тебе,

Как о горящей плавности движений.

Но если вдруг до той поры, когда

Мы встретимся опять в хмельном потоке,

Ты пропадёшь в чужих мне городах,

Возьми с собой на память эти строки.

***

Я дурачком прикинусь и с тобой

Пойду топтать пылящую дорогу

Босыми пятками, гудя наперебой

С твоей душой о всяческом и многом.

О каше в голове, и о цветах,

Расцветших там, где им не подобает.

Но если есть на свете пустота —

Пусть станет занята она цветами,

Как символом природной новизны,

Как знаками добра и плодородий.

Ведь нет цветения — останемся честны —

При непригодной для того погоде.

Затрём за ветер, потеплевший за

Последнюю июльскую неделю

Я посмотрю тебе не на глаза. В глаза

Так равнодушно, как в уме сумею,

Но обману — ты будешь это знать

И понимать — что важно — и обманешь

Меня в ответ, но есть ли в том вина

Моя? Твоя ли? Я сожму в кармане

Благоухавший розовый люпин,

Прибегнув к тайне, и, шагая дальше,

Одновременно скажем: «Мда, тупик..

Но похуй, чо поделать? Пляшем».