Бесплатный фрагмент - Хан-спортсмен

ХАН-СПОРТСМЕН

Маленькая повесть

1

Знаменитостью наш Хан стал вопреки предсказаниям собачьих астрологов. Был такой грех, сводил я его как-то к этим шарлатанам. В фирму «Кусачие звезды». Там погадали ему по лапе, составили гороскоп, взяли с нас тридцать тысяч и быстренько выпроводили со словами: «Очень заурядная собака! Звезд с неба не ухватит! Подвигов не совершит. Имени своего не увековечит. С именем совсем беда… Люди будут постоянно его путать. Спросят, как зовут, и тут же забудут. Вот какая серенькая у вас собачка!»

«Черная она, — заспорил я. — Черная, с рыжими подпалинами».

«А по гороскопу — серенькая», — настаивали в «Кусачей звезде».

От астрологов мы с Ханом вышли весьма озадаченными. С Ханом-то все понятно. Он всегда жутко озадачен, если в гостях его не покормили. Я же думал, что на этот раз шарлатаны, пожалуй, правы. Не ждать Хану признания от окружающих. Особенно в поселке Клювчики, куда мы собирались на лето. В Клювчиках у Хана тьма конкурентов!

Летом в Клювчики выезжают вместе с хозяевами сотни собак. Ротвейлеры и таксы, ризеншнауцеры и болонки, пудели и бульдоги… А уж овчарок, таких, как Хан, и не сосчитать. Попробуй-ка выделись среди них хоть чем-то!

Каждый раз местные жители жутко недовольны собачьим нашествием. Мол, своих девать некуда, а тут городские ― как из рога изобилия! Поэтому, обосновавшись в Клювчиках, мы половину лета вели себя тише воды, ниже травы. Следуя звездному предсказанию, старались быть серенькими. Я даже радовался, что население Клювчиков и знать не знает имени Хана. Пусть, как в гороскопе: серенько, незаметненько!

Но однажды жизнь дачных собак перевернулась! Из-за одного молодого терьера! Он, обалдев от свежего воздуха, задушил курицу. Так-то терьеры на лис охотятся, но этот оказался немалым путаником: усмотрел одному ему ведомое сходство между лисицей и птицей тети Моти, истопницы поселковой котельной. Да и растерзал несчастную (курицу, а не тетю Мотю; тетю Мотю попробуй тронь!).

Истопница, не будь глупой, потребовала с хозяев терьера столько денег, сколько и поросенок не стоит. Пришлось расплачиваться. Не портить же отношений с деревенскими жителями из-за безмозглого «оригинала»!

С тех пор началось! Отношение к приезжим собакам изменилось до неузнаваемости. Вслед за тетей Мотей смекнули и остальные, что на собаках можно подзаработать. По утрам они выпроваживали из сараев своих пеструшек и хохлаток, напутствуя:

— Идите собак ищите! Погибель свою!.. Чтобы с вами ни одна городская псина не разминулась!

А по вечерам подсчитывали доходы и завистливо вздыхали:

— Сегодня Макариха курицы лишилась! Везет колдунье старой! А у Пантелеевой за неделю аж на пятьсот тысяч нагрызли… Она все боялась, что не разойдутся квочки. Еще как разошлись! Своих бы так пристроить! Может попробовать на пруд откомандировать? Прямо на пляж! Там дачников — немеряно!

Как вы понимаете, мы с Ханом от этой перемены настроений слегка вздохнули и расправили плечи. Но о славе все равно не думали. Что Хану — кур теперь грызть? Воспитанной, деликатной и интеллигентной собаке? Нет уж… Поэтому в фаворе у местных жителей были другие псы. Кровожадные.

Целую неделю, например, общим любимчиком считался дог Перри. Завидя, как он шествует по улице, бабки кланялись ему в пояс.

— Кормилец наш!

Но справедливость есть и в собачьем мире. Слава нашла Хана. Вопреки всем гороскопам!

2

Обычно мы гуляли с Ханыгой на опушке леса, где мужики шкурили бревна для бань. По вечерам там было безлюдно. Лишь тетя Мотя невдалеке гоняла с места на место кур.

Я пристраивался на пахучий от смолы венец бани. Читал книгу. А Хан развлекался.

Его забавы в тот сезон ограничивались хлыстами — верхушками сосен, разбросанных там и сям. Он хватал сухую жердь и носился по поляне. Иногда раздавался сочный треск. Это пес пытался проскочить между деревьев. Трухлявая орясина разлеталась на щепки. Хан с изумлением разглядывал обломки и не мог взять в толк, какая сила отняла у него игрушку. Хотя, думаю, его откровенно придурковатыый вид в такие минуты был наигранным. Хан поддразнивал тетю Мотю.

Та действительно подходила к нам. Кивала на собаку:

— Ай, какой глупый! А курятинкой случайно не балуется?

— Что вы! — уверял я. — Будьте спокойны, не тронет!

Огорченная Мотя шла к своим пеструшкам.

А Хан с новым дрыном в зубах опять штурмовал узкий проход меж сосен. Упрямый парень!

3

Чтобы почувствовать всю мощь куриного бизнеса, день ото дня набирающего в поселке силу, достаточно было подойти в обеденный перерыв к магазину. Ожидая открытия, местные жительницы вовсю хвастались успехами, выпытывали друг у дружки секреты, выявляли самого могучего куродава среди приезжих собак.

— Все, дог Перри сварился! — можно было услышать там. — Нос от кур воротит! Перекушал, видать!

— Надо к водолазу Булю присмотреться. Матереет щенок. Вчера, говорят, петуха на лесопилке задрал.

— Какие на лесопилке петухи?!

— Сторожиха с собой приносит и выставляет на самых собачьих местах.

— Я тоже про Буля слышала… Жаль, с него намордник редко снимают!

Всякий раз, когда заговаривали о намордниках, в толпе куриных бизнесменов закипали страсти.

— Вконец эти дачники обнаглели! — разносилось над торговым пятачком. — Управы на них нету! Средь бела дня намордники на собак напяливают! Еще бы в клетках по улицам возили! Куда только власти смотрят!

Я частенько слушал такие митинги и потихоньку радовался, что имя Хана тут не склоняется.

Но однажды…

— А у меня сегодня прибыль! Поздравьте… — услышал я знакомый голос тети Моти. — На сто пять тысяч курицу напотрошило…

— Кто «напотрошило»?

— Да чудовище писательское… То все брезговало, а сегодня как прыгнуло да как напотрошило! Не верите? Сходите на опушку, где бани рубят. Перьев-то, перьев…

От такого беззастенчивого вранья я растерялся. Отступил в тень деревьев. И вовремя! Тетя Мотя воровато осмотрелась и, понизив голос, сообщила:

— Писатель мне пятьсот тысяч за курятину предлагал. Да я не стала цену заламывать. Не вспугнуть бы! Чудовище-то, похоже, в азарт вошло…

— Да что за чудовище-то? Как зовут? Почему первый раз про него слышим? — заволновались женщины.

— Зовут Ханом. В кривой избушке живет. У самого леса. А с ним писатель, бородатый такой…

Я спрятал бороду в воротник и потихоньку-потихоньку отступил от магазина. Потопал в свою кривую избушку, улыбаясь фантазиям тети Моти.

4

Вечером мы с Ханом пришли на любимое место. Под елями шишке негде было упасть. Птицы и птичницы густо усеяли все свободные проплешины. Глядя на безбрежную куриную стаю, можно было подумать, что на природу выехала крепко стоящая на ногах птицефабрика.

Тетя Мотя, опершись на жердь и сильно наклонившись вперед, кого-то отчитывала.

— Кыш! Кыш с ветки, разорительница. Оно туда не допрыгнет! Это ж какое на тебя чудовище надо, чтобы на елке тебя поймать! Кыш, говорю!

Хан, между тем, лавируя между петухами и наседками, подобрался к Моте. Примерялся к шесту, на который она опиралась, и неуловимым движением выдернул его из рук. Потеряв опору, тетя Моя, как подкошенная, рухнула на землю. Куры с истошным кудахтаньем бросились врассыпную.

— Увернулись, — огорченно сказала тетя Мотя, поднимаясь с хвойного ковра. — Ни одну не придавила…

Она послала Хану воздушный поцелуй. Потом величественным движением головы обвела старух и громко крикнула:

— Говорю, чуть курицу не придавила! Вот он какой, Хан-то! С виду овца овцой, а внутри — волк! Хи-и-трец! Видели, как он ловко меня уронил! Мною вздумал курицу нахлопнуть! Да худая я — мною много не нахлопнешь… Была б пошире, точно — куриц пять по земле бы размазала! Рублей на…

Тетя Мотя спохватилась и замолчала. Впрочем, коллеги по бизнесу уже не слушали ее. Они, как по команде, схватили по хлысту, благо их много валялось между деревьев, вцепились в них и нависли над землей… Пизанские башни на подпорках!

Я сел на бревно. Отрешенно открыл книгу. Углубился в чтение. Пусть видят, что я уверен в своей собаке. Тетю Мотю мне нисколько не было жалко. Заварила кашу — пусть и расхлебывает, пускай объясняется перед птичьим лагерем, отчего мое «чудовище» не желает попробовать курятинки. Нечего было возводить напраслину на миролюбивейшего пса.

Тетя Мотя выкручивалась.

— Гляньте, — слышал я ее голос. — К дубине примеривается! Может, это чудовище с дубьем охотится? Взмахнет палицей — и как коса по стае прошла!

Я отыскал взглядом собаку. Хан выбрал себе бревно, насколько хватало пасти, и пытался его поднять. А что оставалось делать? Жерди потоньше старухи расхватали, менять же своего увлечения он не собирался.

С бревном поперек пасти Хан весело засеменил вокруг банного сруба. Ноша была тяжелой, к тому же взята не по центру. Хана заносило то влево, то вправо. Как бы и впрямь не саданул по какому куриному гребню! Словно разделив мои опасения, Хан замер. Прислонил сосновый огрызок к срубу. Принюхался, словно по запаху отыскивал центр тяжести. Перехватился челюстями. Весело вскинул в воздух дубину и скрылся у меня за спиной.

«Трах-тарарах!» — послышалось вскоре над поляной. Я даже не оглянулся. Опять, упрямец, между сосен пытается протиснуться.

Я захлопнул книгу и свистнул настырную собаку домой. За спиной послышалось тяжелое сопение. Хан попытался проскользнуть между мной и незаконченной баней. Один конец бревна в его пасти задрался, застукотал по срубу. А второй… Бабах! — грянул мне по затылку.

Старухи с жердями превратились в моем стремительно затухающем сознании в старух с косами, а потом и вовсе исчезли. Я повалился на землю, и последней мыслью было:

— Только бы курицу не нахлопнуть!..

5