Бесплатный фрагмент - Книга без названия

«The Untitled Book» — Alder Kris

«книга без названия» — Алдер Крис

Эта история, никак не укладывается в рамки одного жанра — психологического, шпионского, любовного или культурологического. Она оставляет пространство для интерпретации, начиная с названия — как для самого героя, так и для читателя.

Бывший американский разведчик-нелегал, карьера которого рухнула после провала операции в египетской пустыне, пытается начать все с чистого листа в Москве, где в жестоком мире большого бизнеса его ждут совсем другие правила игры.

Здесь ему предстоит стать своим среди чужих: участвовать в многомиллионных корпоративных сделках влюбиться, найти новых друзей, обрести новые смыслы.

Это пронзительно искренний и вместе с тем, ироничный роман с глубокими философскими рассуждениями и рефлексией в состоянии экзистенциального кризиса, о жизни лишенной ясного смысла и четкого направления, о риске, выборе и предательстве, поиске себя на грани двух миров.

От погружения в оперативные игры в Северной Африке до корпоративных баталий в московских небоскребах — эта книга держит читателя в напряжении от первой до последней страницы, с открытым финалом — как в повествовании, так и в судьбе героя.

Предисловие от автора

Эта книга написана экспатом, на формально неродном мне русском языке, о моем пребывании в России. Не так чтобы совсем неродном, ведь моя бабушка по отцу — русская, родившаяся во Франции. В детстве отец часто говорил со мной на русском, поэтому владею я им на пристойном уровне. Тем не менее, до начала писательства я не имел привычки рассуждать на этом языке.

Несколько лет тому назад, приехав работать в Россию, я познакомился с Э. (он просил не называть его настоящего имени и не изменять его в повествовании).

Он убедительно на конкретных кейсах объяснил, что добиться успеха на любом поприще в России, без свободного владения основным языком этой страны, практически невозможно. Каким бы умным или влиятельным ты не был, все кончится там, где и началось — на границе. Для того, чтобы жить в России долго и счастливо нужно не просто свободно владеть русским языком, но и понимать его нюансы. В противном случае Ваш мозг будет рождать химеры о загадочной русской душе. И это в лучшем случае. В худшем возможна паранойя с видениями козней злобных русских.

Я не собирался долго и счастливо жить в России. Но и не хотел превратить свое пребывание в приключение. Желание спокойной жизни и убедительность доводов Э. привели к углубленному изучению языка. Он же подсказал самый простой и эффективный способ — ведение на нем дневника. Я убедился в том, что это действительно очень помогает, записывать впечатления от событий и перечитывать их спустя какое-то время.

По прошествии лет, я так и не стал русским, и по-прежнему остаюсь носителем иной культуры.

Поэтому, когда я занялся литературной обработкой своих дневниковых записей, мне снова потребовалась помощь Э. в переводе моей книги с русского на русский.

Конечно, спасибо ему за эту безвозмездную помощь, но он же и причина проблемы, которую помог решить. С его слов, это было легкой задачей, пришлось избавляться от тавтологии, слегка разнообразить язык изложения, а также в паре мест убрать неверную трактовку ситуации ввиду моего неполного понимания местной ментальности.

Еще Э. подсказал начать рассказ загодя, с до российского периода: «чтобы было понятно, как ты докатился до жизни такой». Я не жалею, что часть моей жизни была связана с Россией, как бы он меня по этому поводу не подначивал. Так что, отсыл к предыдущему периоду только для создания контекста повествования.

Смею надеяться, что эта книга не переложение дневниковых записей в графоманский опус. Не следует ее также рассматривать в качестве руководства для экспатов по выживанию в России. Да и русским она ничего нового не сообщит об их стране, но может послужить зеркалом их жизни (уж не знаю, насколько кривым). Однако целевая аудитория данного произведения я сам, а мне книга понравилась. Особенно сам процесс ее написания.

Точку, а точнее заглавную букву в этой работе поставить я не сумел. Название так и не сложилось. В голову приходила только всякая пафосно-банальная ерунда. Дабы не изводить себя, и не смешить переводчика, редактора и издателя, а уж тем более читателей, я решил оставить данное произведение без наименования. К тому же, его отсутствие — в большей мере характеризует данный роман, нежели клишированное словосочетание.

Предисловие от «переводчика»

Не давай советов — и тогда тебе не придется устранять их последствия. Конечно, я рад, что Крис воспользовался моими рекомендациями, но в результате мне пришлось выступать в странной роли, и в неведомой мне области. Я ни разу не гуманитарий, и к тому же владею только тремя языками: русским устным, русским письменным и русским матерным. И вот я как бы переводчик! Смешно.

Однако соучаствовать в таком интересном проекте это конечно же большая удача. Мне кажется, у Криса проявились незаурядные творческие способности, и надеюсь они будут оценены по достоинству читателями. Моя роль была ничтожна. Всего лишь несколько стилистических правок и уточнений, да плюс парочка заданных вопросов, на основании которых Крис внес корректуру в свой текст.

От себя замечу, что сюжет вполне заслуживает того, чтобы по нему когда-нибудь сняли фильм. Не удивлюсь, если я буду в нем атлетически сложенным, высоким и голубоглазым блондином. Я был бы этому очень рад. Но и читать эту книгу тоже было интересно и увлекательно. Я участвовал в ее обработке, и ни разу об этом не пожалел.

Немного грустно от того, что жизнь развела нас с автором по разным странам, но мы остаемся друзьями и продолжаем общаться, хотя и не так часто, как хотелось бы. Эта книга будет всегда напоминать мне о годах, проведенных в сотрудничестве и дружеском офлайне.

Крис, счастья тебе! И успеха твоей книге!

Глава 1

— 1

Операция была провалена. Сложно сказать, когда все пошло не так. Возможно, тому виной неосторожность агента, или Морис — наш резидент по Северной Африке, должным образом не озаботился обеспечением прикрытия. Но все равно, не стоило посылать к нам оперативников.

Мы планировали сделать все предельно скрытно. Но вдруг, в плавящемся от жары Мерса-Матрухе материализовалась группа из 5-ти бодрых европеоидов, все как на подбор спортивного телосложения. Хоть бы девчонок с собой взяли для прикрытия что-ли.

Когда вечером в мой номер в отеле «Клеопатра» постучали, я сразу понял: планы меняются. В нашей службе принято воспринимать такие изменения, как норму. Центр мог корректировать свои планы по разным причинам — как из-за серьезных соображений, так и по незначительным поводам.

За свои тридцать шесть лет, из которых службе была отдана треть, мне довелось попадать в разные ситуации. Но больше всего напрягали нервы не сложные и рискованные обстоятельства, а патологическая тяга штабных к внезапным изменениям.

Стук был специфический, гостиничный персонал так не стучится к постояльцам. Из-за двери показалось улыбающееся лицо офицера, из отдела безопасности операций. К лицу прилагался центнер мышечной массы, собранной в атлетичную фигуру под два метра. Перед заданием мне показывали его досье. Это был оперативный сотрудник с псевдонимом «Вождь» — мой контакт в нештатной ситуации. Разумеется, открытое взаимодействие не подразумевалось, оно ставило крест на моем нелегальном статусе. Его появление не предвещало ничего хорошего, но я улыбнулся ему.

— Привет, я Кайл. — Он протянул мне руку.

— Ну а меня ты знаешь. — Я ответил рукопожатием. — Заходи, чувствуй себя как дома. А куда плакат дел?

Лицо Кайла окаменело: — Какой плакат?

— Ну типа «Американская спецслужба выполняет задание. Просьба оказывать содействие».

Кайл осклабился.

— Остряк… Тебе что-то не нравится?

— Да нет, все в порядке. Только теперь, после нашего публичного братания, я вместе с тобой становлюсь героем реалити-шоу, которое пройдет в живой трансляции в Мухабарат. Вообще-то это не входило в мои планы, а тебя видимо для этого и прислали. Ты один?

— Нас пятеро, я старший. …Я действовал по инструкции. — Выдавил из себя Кайл.

— Не сомневаюсь. Проходи, не стой в дверях. — Я тихонько подтолкнул его сзади, и почувствовал, как рефлекторно напряглись мышцы спины. Такая реакция характерна для оперативников. В критической ситуации у них словно что-то замыкает в мозгу.

Если ты чужой, или они тебя воспринимают как опасность, то жди реакции: от еле заметного движения плечами, до вполне явного выражения агрессии. Даже если ты босс, то подтолкнув опера в спину, все равно почувствуешь, как она напряглась. Это всего лишь рефлексы, выработанные годами.

Кстати, это очень удобный способ понять, как будут строиться ваши отношения: кто кому в помощь. Кайл не проявил никакого недовольства.

Мы вошли в холл моего номера. Я предложил ему выпить и присесть, но он отказался и от того, и от другого.

— Как долетели?

— А с чего ты решил, что мы прилетели?

— Ну поскольку ты заявился ко мне, прямо в номер, а меня даже не потрудились предупредить о встрече, полагаю имеется срочность. Фантазия у наших не в чести. Нет чтобы с парашютом на крышу, ну в крайнем случае с аквалангом на ночной пляж.

— Ладно, оставим это. — Кайл подошел к окну, и как бы, между прочим, осмотрел оконную раму, провел ладонью под подоконником. Брезгливо растер пальцами.

— Как скажешь, добрый юноша. И не трать время попусту, я каждый день проверяю помещение на жучки. В этом номере можешь говорить без опаски. С чем пришел?

Кайл еще пару секунд повращал головой, скорее по инерции, и плюхнулся в кресло. Я остался стоять.

— Ситуация изменилась. Твой груз до места встречи вряд ли доберется. А вот нас там будут встречать.

Я присел у стены. Твою ж мать! Три месяца активной фазы операции можно списать в потери.

— Эта информация из Ливии, или от нас? — Я поймал себя на мысли, что Египет для меня уже стал своим, «у нас». — …В смысле из Египта.

— Я не знаю. Наверное, детали доведут до резидента.

— …И почему ты говоришь: «нас»?

— Моя задача — предложить тебе отменить операцию. Поскольку есть основания считать, что за тобой и грузом уже установлено наблюдение, с целью осуществить захват в момент контакта. А если ты все же решишь, что останавливать операцию нельзя, то моя группа должна тебя прикрывать.

Ведь понимали же, что не отменю, потому и прислали оперативников! Только зачем так демонстративно?!

— 2

Поутру приехал Морис. От Каира было порядка четырех сотен километров, и получается, что выехал он затемно. Это было благоразумно, никакой кондиционер не спасал от египетского солнечного палева. Хоть в белое одевайся, хоть голым сиди.

А ночью другая беда — туристические автобусы и трейлеры с усталыми засыпающими водителями. Такой отправит тебя на обочину и не заметит. Но это судьба, если она тебя хранит, то как-нибудь увернешься. В общем, как говорят арабы, иншалла.

Морис снял себе номер с северной стороны, с видом на море, и ушел поспать «на пару часиков». Тем временем Кайл и его парни плескались в бассейне. Ночь они провели в баре отеля, а теперь трое из них оттягивались с девицами, из Болгарии. Визг и хохот долетали до самых дальних закоулков отеля. Но в эти дни постояльцев оказалось на удивление мало, а те, что и были, приехали в основном из бедных европейских стран, и сами не прочь покуролесить. Наблюдая это, я всегда удивлялся терпимости египтян. Объяснить ее только любовью к деньгам туристов не получалось.

Пока солнце не вошло в зенит, я отправился встряхнуться на берег. Теплый и мягкий, как пух, песок согревал ступни, легкий бриз лохматил волосы… Даже подступающая жара не угнетала как обычно. Скинув майку и шорты, я пробежал наискосок по пенному краю, и взрезал набегающую волну. Соль на губах успокоила кипящий мозг, а сотня метров русским стилем разогнала кровь по телу, и расслабила ком сжимавший желудок со вчерашнего вечера. Обида и сожаление оставили меня, а мысли вновь стали логичными и структурированными.

Итак, целых три месяца изнурительной работы, когда порой целыми неделями приходилось спать по три — четыре часа, можно списать как бесцельно проведенное время. Агент, собравший ценные материалы и находившийся под нашей защитой, был под угрозой. Срыв операции, на которую была потрачена треть годового бюджета нашего отдела, будет означать конец моей карьере, а может быть и увольнение со службы. Прощай, сынок! Тут не нужны неудачники.

Ну уж нет! Поскольку прямого запрета на проведение операции не поступило, решение оставалось за мной. А присланные оперативники позволяют ее переформатировать. К жестким играм мне не привыкать, но времени для подготовки нового плана было маловато. Что ж, значит будет больше импровизации.

Выйдя на берег, я просушил полотенцем волосы и легкой трусцой двинул навстречу солнцу. Мне всегда так удобнее думать. Во-первых, мысли выстраиваются в ритм шагов, а во-вторых, часть сил отнимает физическая нагрузка, и это заставляет сосредоточиться на главном.

Первоначально планировалось забрать агента в районе «собаки» у Эль-Джауфа. Быстрый прорыв на ливийскую сторону и назад, далее — на Цесне в Судан. На все потребовалось бы чуть меньше суток. Остальная логистика уже не моя задача. Для выполнения плана Морис купил два дизельных внедорожника, их обвесили системами радиоконтроля и дополнительными топливными баками, и разместили в первой контрольной точке «25х25». Ливано-египетская граница не имеет эшелонированной системы контроля, а патрулирование весьма рыхлое с обеих сторон. У нас был высокий шанс все сделать скрытно. Поскольку у агента была хорошая легенда для пребывания в Эль-Джауфе, хватились бы его не скоро, через сутки, а то и двое. Этого вполне хватало для эвакуации из Судана. А теперь всю операцию нужно было перекраивать, к тому же агента взяли под наблюдение, и оперативная связь с ним была невозможна. Он по-любому уже в Эль-Джауфе, и если завтра до заката мы его оттуда не заберем, то он вернется домой, где его тут же возьмут в оборот сотрудники Мухабарат.

Я пробежал свои традиционные два километра, и повернул назад. Солнце уже не слепило глаза, и далеко в небе я отчетливо различил самолет — маломерок, каких-то местных авиалиний.

Помню, что в тот момент я подумал о том, что, наверное, так же нарезает небо Африки, путая следы непонятными маршрутами, наша Цессна. Самолет в этой операции весьма ценный ресурс. Он как ферзь в шахматной партии, способен дать перевес на любом направлении, но при одном условии, если о нем ничего неизвестно противной стороне.

Я ничего не знал об утечке. Морис еще спал, и не факт, что подробности ему известны. Вероятнее всего, утечка не результат контригры Мухабарат, а следствие неосторожности агента, тогда маршрут передвижения им неизвестен.

Впрочем, даже если им еще не известны наши намерения, то все равно, уже менее чем через час после начала движения в сторону границы Ливии, мы будем как на ладони.

…Как на ладони… И хорошо! То есть, если они увидят, что мы выдвигаемся в сторону Эль-Джауфа, то сочтут, что все идет по их плану. Но забирать агента придется иначе, и в другом месте. Альтернативным транспортом, в условиях сложившегося цейтнота, может быть только Цессна. Гнать ее в глубь страны опасно, засветимся. Поэтому агент должен будет выехать из Эль-Джауф, но не в Адждабию, а в сторону Эль-Увайната — зоны соприкосновения Египта, Ливии и Судана. Снимать его нужно где-то посередине, в районе Кюр Зувайях. Место там пустынное, хорошо просматриваемое.

Самолет подойдет низко со стороны солнца, следопыты увидят его только перед самой посадкой, а если повезет, то и не заметят вовсе. На погрузку и взлет две минуты, приблизиться для захвата не успеют. Перехватчики с Куфры даже поднимать не станут — разные ведомства, а афишировать свои провалы спецслужбы не любят. В общем «зеленый коридор» намечен, остались тактические детали.

Настроение заметно улучшилось.

Я приблизился к тому месту, с которого начал пробежку, и снова свело кишки. Вокруг места, где оставалось полотенце и одежда, виднелись следы метелки. Видимо кто-то любопытствовал, что я там положил, но не хотел оставлять свои следы.

Теперь у меня уже не осталось сомнений — мы были под наблюдением. Нам предстояло понять, кто на хвосте — ливийцы или египтяне. Не останавливаясь, я подхватил полотенце и шкурки, пробежав еще немного, перешел на шаг перед входом на гостиничную территорию.

— 3

Морис полулежал в кресле своего гостиничного номера, закинув ноги на подлокотник. Видно было, что бессонная ночь дает еще о себе знать. Одутловатость уже немолодого лица подчеркивалась взлохмаченными остатками волос. В этой операции на него замыкалось очень много задач, от работы с местной агентурой и ресурсного обеспечения до обычной логистики. Я полагаю, что в последние пару месяцев он с трудом находил время для самого обычного отдыха.

Поскольку номер еще не был проверен, мы вели наш диалог при помощи записок, сопровождая его пустым трепом. Я сообщил Морису об изменении плана операции и причинах, а также об утреннем инциденте. Он пообещал выяснить в отделе источник утечки, решить вопрос с дополнительными ресурсами и разобраться со слежкой. Я оставил его в тяжелой задумчивости.

Выйдя от Мориса, я заглянул в бассейн, а затем в бар. Парни уже разбрелись кто куда, оставив хохотушек в одиночестве. Двоих оперативников я заметил уходящими в город, а Кайла нашел в его номере. Он разделся ко сну, и встретил меня в одних трусах. Я слегка позавидовал его идеальному телосложению, которое слегка портил или напротив украшал длинный шрам в районе левого плеча.

У этого парня был большой послужной список с боевым опытом и это ранение он получил во время операции в Сьерра-Леоне. Его команда вытаскивала инженеров-связистов, попавших в заложники антиправительственной группировки, и что-то пошло не так. Они впятером удерживали оборону больше суток, а потом умудрились просочиться сквозь окружение, и уйти через тропический лес в зону эвакуации. Вождь был серьезно ранен, но прошел по джунглям больше сотни километров.

— Привет! — коротко бросил Кайл. Он приложил палец к губам, а затем ткнул им куда-то вглубь комнаты, что означало прослушку.

Объясняемся с ним также с помощью бумаги и карты, на которой показываю маршрут и контрольные точки измененного плана операции. Но вслух обсуждаем с ним сексуальную и алкогольную невоздержанность его товарищей. Я обещаю ему ралли по пустыне, с заездом в оазис Сива.

Кайл еще раз бегло прочитал мои записи, и отдал их мне, произнеся: — А что? Очень даже забавно. Думаю и ребятам понравится. Когда выезжаем?

— Как стемнеет, чтобы не изжариться в машинах.

— Отлично! Тогда я предупрежу ребят, а потом в душ и спать.

— 4

Я тоже решил выспаться. Когда вновь появится возможность для полноценного отдыха, было непонятно. Лежа на кровати, я додумывал детали операции.

Оставалось неясным, как сообщить агенту о новом месте встречи, и как увести основную часть группы из-под наблюдения. А может быть и не нужно маскироваться? Просто разделить группу надвое, и пусть каждая движется по своему маршруту. Вероятность внутренней утечки крайне низка, но и в этом случае быстрой реакции в недрах Мухабарат ожидать не следует, они наверняка будут дожидаться контакта ливийской части группы с агентом.

Перебрав так и сяк все варианты, я остановился на следующем плане. Мы выезжаем на двух машинах. За нами идет машина прикрытия, о которой кроме Мориса и меня никто не знает. Планировавшейся замены машин в первой контрольной точке теперь не будет. На сопредельную территорию уйдет первая пара, там останется одна из машин, с которой сольют топливо, а на второй вернутся в Сиву и дальше сразу в Каир.

В тоже время моя половина группы пересядет на вторую пару машин и поедет к югу, чтобы там встретить агента. Задача прикрытия пресечь наблюдение, и не дать обнаружить разделение группы.

Моя часть группы будет двигаться вдоль границы, к Гильф-эль-Кебиру, в долину Вади-Сора. Там, в районе Пещеры Пловцов есть необорудованная площадка, пригодная для посадки Цессны — вторая контрольная точка на маршруте. После промежуточной посадки мы с оперативниками вылетим в район Кюр Зувайях, забираем агента и возвращаемся.

Вести агента напрямую в Судан нельзя. После экстренной эвакуации агента, номер борта и маршрут вычислят моментально. В Судане ливийская агентура немногочисленна, но очень активна, поэтому попытка окружения места посадки Цессны и ее захвата весьма вероятна. В Египетской пустыне таких возможностей у них нет. Поэтому пересадим агента на машину, и малой скоростью двинемся через пустыню… в Судан на третью контрольную точку, и далее по запланированному ранее маршруту. А искать нас будут в Египте! Главное — ливийской группе быстро убраться из Египта. На худой конец ее прикроет и вывезет Морис. Осталось сообщить агенту о новом месте встречи.

В последний год мы встречались с агентом в египетском приграничье, но почти через раз встреча срывалась из-за установленной за ним слежки. Когда мне это изрядно надоело, я заказал в отделе установку авто-навигатора со скрытной спутниковой спецсвязью и установил ее в машине агента.

Теперь было возможно в назначенный час подхватить его на своем маршруте лабиринтами улиц завести в какой-нибудь закоулок, где практически на ходу обменяться посылками. При любой слежке перехватить такую передачу было практически нереально.

Три месяца тому назад агент получил доступ к источнику ключевой информации, и операция вошла в финальную стадию. Мы прекратили прямые контакты, чтобы снизить риски. Но навигатор в машине агента остался. Сейчас это был наш единственный шанс передать ему координаты нового места встречи.

Вот теперь порядок, и можно расслабиться. Меня всегда до кишок изматывала подготовительная фаза. Внутренний контролер требовал продумать все детали, и пока этого не случалось, я лишался нормального сна и аппетита.

Все менялось во время операций. Зачастую шестое чувство заставляло отступать от плана, иногда радикально, и тогда я следовал своей интуиции. Пока такой подход меня не подводил.

— 5

Спал я недолго, но успел полностью восстановиться. За это и люблю дневной сон. Традиция полуденного отдыха — сиесты, характерна только для южных стран, и связана с невозможностью работать под палящим солнцем.

Я северянин, но сиеста пришлась мне по вкусу. Вспоминаю, как начиная работать на Ближнем Востоке, я с непривычки шизел от вымирающих в разгар дня городов. Нет, люди никуда не пропадали, да и машины ездили, но сделать что-то в этот период было невозможно. Делами в это время никто не занимался.

Я действовал под прикрытием инженерной компании, и по работе должен был вести переговоры с чиновниками. За все время мне ни разу не удалось с кем-либо из них встретиться в период с часа до пяти. Рабочий день в арабских странах начинается рано, обычно часов в восемь, а заканчивается около двух. Потом все замирает. Жизнь восстанавливается после пяти, и продолжается за полночь. Высокие чины предпочитают встречи с гостями в вечернее время, а если ты для них важен, то за трапезой.

На часах было без малого шесть вечера. Первый визит я нанес Морису, постучался и вошел в его номер. Он практически никогда не закрывал дверь. Морис находился в состоянии полной боевой готовности и был похож на взведенную пружину.

Я умею отличать такого Мориса, от повседневного. Каждый раз, начиная операцию в зоне его ответственности, я наблюдал Мориса в таком состоянии. С виду он оставался прежним, ну разве что более тщательно причесанным и без какой-либо небрежности в одежде. В такие дни он не использовал парфюм, или мой нюх его не улавливал. Он начинал говорить короткими четкими фразами, его голос становился тише, но в тоже время звучал четче. И практически ни разу, он не давал свободу своим эмоциям, даже не улыбался. Мне казалось, что в такие моменты Морис становился памятником себе.

Этот монумент стоял у окна, пристально вглядываясь в даль. Что он там мог увидеть, кроме удлиняющихся теней разнокалиберных домов, покрывающих все пространство до самого берега?

Наверное, в эти минуты Морис просчитывал тысячи вариантов развития событий предстоящей операции. В этой игре с судьбой нам предстояло быть быстрее и безжалостнее, чем сама смерть.

Я передал ему электронный носитель с сообщением руководству, и условился об инструкциях для агентов сопровождения, в частности о том, что в машине прикрытия должен быть мотоцикл. Неприятной новостью стало то, что слежку за мной вели ливийцы, а обстоятельства компрометации операции пока не были установлены.

Вслух мы обсуждали только легальную часть программы.

— Я расскажу о нашей программе, а ты меня поправишь, если что не так. Мы выезжаем в 21:00 в Сиву. Ориентировочно по нулям мы там, в доме твоего приятеля. Кстати, как его зовут?.. — Я вопросительно взглянул на Мориса.

— Абу-Джамаль Али ибн Ислам аль-Шарк. Вот контакты. — Морис протянул мне вдвое сложенный листок.

— Имя мудреное, но поскольку у него ученая степень по экономике, можете называть его просто доктор Али.

— Ночуем у него? — Морис утвердительно кивнул головой — И рано утром, полагаю часиков в пять, мы загружаем машины и выезжаем в пустыню. Кстати, ты обещал предоставить мне наш маршрут.

— Пожалуйста. — Морис протянул мне бумажную карту. — В пустыне не стоит доверять свою жизнь электронике.

— А куда мы едем?

— К Пещере Пловцов. Ты наверняка знаешь, что это одна из важнейших археологических находок в арабском мире. По дороге сможете делать привалы и посмотреть ряд других достопримечательностей. В общей сложности вам предстоит проехать более тысячи километров. На карте все обозначено. Кроме того, через друзей я подобрал вам двух сопровождающих. Их рекомендовали как знатоков этого маршрута. Уверен, после такой поездки, твои приятели перестанут считать пустыню большой песочницей. И не выпучивай глаза, я это сам слышал от одного из них в баре.

— Да, пьют они много… Ладно. Провизию и горючее для нас подготовил твой друг. Медикаменты собрал я. Средства связи привезли ребята. Туда и обратно у нас займет, наверное, двое суток. Вернемся послезавтра.

— Окей! Но если захотите, сможете на обратном пути снова заехать в Сиву. У другого моего приятеля там ферма по разведению верблюдов. А еще, он, возможно, организует вам посещение островов и крепости Шали. Это, на мой вкус, интереснее, чем мотаться по пустыне.

— Чудесно. Я, пожалуй, пойду, навещу мальчиков. Их пора приводить в чувство.

— Удачи… В девять, я спущусь вас проводить, и познакомлю с шерпами.

— 6

Кайла я нашел у бассейна. На этот раз вся его двухметровая братия качков была в полном составе, и без девиц. Двое, как на тренировке, нарезали брассом от стенки до стенки.

Я подошел к группе, когда из воды вылезал Андроид — бледнокожий и конопатый блондин с рыбьими глазами. Не знаю его имени, поскольку оперативники обращались друг к другу только по кличкам. Если б не темная радужка, я посчитал бы его альбиносом. Кайл комком бросил в него полотенце, Андроид ловко поймал его одной рукой и ответил: «Спасибо, сэр!»

Следом на бортик поднялся Крыс — узколицый светловолосый и загорелый молодой парень, с голубыми глазами. Он производил ошибочное впечатление тормоза, а в действительности у него была великолепная реакция.

Группа расположилась полукругом, на углу бассейна. Кайл встал спиной к стене, Андроид елозил полотенцем по волосам, Шило присел на корточки, Штурман и мокрый Крыс полулежали в шезлонгах. Сначала в глаза бросилась внешняя похожесть Штурмана и Крыса, которая подчеркивалась их одинаковыми позами. А потом я заметил однотипность лиц и фигур Кайла и Шило.

Все четверо были высокими и широкоплечими, с короткими стрижками. Двое — светловолосые с голубыми глазами, а Кайл и Шило — брюнеты с карими глазами, выглядевшие более брутально.

Каждая пара этих ребят вполне могла представляться братьями. А может они ими и были? У нас не принято задавать такие вопросы, особенно во время операции. Помнится в самом начале службы, во время одного из первых заданий, я начал заигрывать с девушкой из экспертной группы. Спросил сколько ей лет, откуда родом… Ответ я так и не получил, зато потом целый месяц писал рапорты с объяснениями о том: «зачем мне понадобилась эта информация?».

С той стервой мы пересекались на заданиях еще несколько раз. Я не напоминал ей ее стукачество, но, когда она забыла в номере отеля пробы, сдал ее без малейших колебаний. Не поступай с другими так, как не хочешь, чтобы поступали с тобой.

— Ну что, готовы? — Мой вопрос был риторический, но в ответ раздалось нестройное мычание, призванное подтвердить готовность. — Тогда запоминайте.

Далее, минут за пять я обрисовал им маршрут передвижения до первой контрольной точки и сопутствующие обстоятельства. Дальнейший ход операции им пока знать было необязательно. — Как разбиваемся на машины?

— К тебе в машину сядут Штурман и Андроид. Остальные ко мне. Арабов пополам. — Предложил Кайл.

Я кивнул. — Все свободны до без четверти девять. Встречаемся в холле, с вещами. Номера оплачены. …Кайл, пожалуйста, задержись еще на минутку.

Ребята неспешно собрали свои вещи и пошли на выход. Кайл проводил их взглядом, и обернулся ко мне. — Есть проблемы?

— Почти угадал. Были. Теперь только сложности.

Мы вышли во дворик, и я продолжил:

— В первой точке мы разделимся. Ты и двое твоих — со мной. Остальные поедут в Ливию — отвлекать внимание. Через час, бросят одну машину, а на второй вернутся в Египет. Пусть выглядит так, будто операция сорвалась. Оружие и спецсвязь им не давать.

Подумав, я добавил:

— У нас на хвосте ливийцы. Рано или поздно нам предстоит познакомиться. Поэтому двоих, что поедут с нами, отбирай очень тщательно. Позже к нам присоединится агент. За его жизнь ты отвечаешь лично. Этот приказ я после начала операции повторю перед твоей командой, для того чтобы не было никаких иллюзий относительно его серьезности. Могут убить любого из нас. Ты можешь убить любого, и меня в том числе. Но агент должен быть доставлен в целости и сохранности. За это ты отвечаешь лично.

Все это время Кайл слушал меня молча, а когда я закончил, улыбнулся и отрезал — Есть, сэр!

— 7

В условленное время все наши находились у ресепшн. Крыс спал сидя на диванчике. Штурман тут же рядом листал какой-то журнал, облокотившись на его плечо. Остальные о чем-то трепались вполголоса, возле пальмы.

Глядя на них, у меня складывалось ощущение, что в их мировосприятии предстоящее мероприятие предстает обычной рутиной.

Подошел Морис, парни поздоровались. Крыс приоткрыл правый глаз, и тоже кивнул Морису.

— Друзья мои, вам предстоит увлекательнейшая поездка. — С энтузиазмом объявил Морис. — У входа вас ожидают два сопровождающих, из местных: Асад и Шахир. Они братья. Английский знают не очень, зато пустыню как свой двор. — Дальше следовало описание нашего якобы туристического маршрута, в обрамлении исторического экскурса. Все это Морис произнес за пару минут, достаточно громко и отчетливо, как профессиональный экскурсовод.

— Прошу на выход! — Пригласил Морис, после вопросительно взглянув на ресепшиониста, мол «остались ли вопросы к постояльцам?» До этого внимательно слушавший его служащий, ответил вежливой улыбкой и развел руками.

Мы подошли к машинам, в них сидели братья. Увидев нас, они выскочили навстречу, изъявляя всем своим видом готовность помочь. Кайл коротко распорядился сумками. Так же быстро по машинам распределились и оперативники, оставив мне заднее правое место во втором внедорожнике.

Я повернулся к Морису. Его лицо не выражало никаких чувств, но в застывших чертах угадывалось скрытое напряжение.

Именно в этот момент в меня вселилась невероятная тревога, ранее мне незнакомая. Мы пожали друг другу руки, как в схватке по армрестлингу. Эта давняя наша привычка, уж и не помню, когда появившаяся. Мы всегда так прощались перед делом.

Я почувствовал дрожь в руке Мориса, значит и он, бесчувственный железный человек, был чем-то очень обеспокоен. Да уж! «Оптимистичное» получилось прощание, хорошо, что он хотя бы улыбнулся мне напоследок. Именно таким я и запомнил Мориса.

Пара обшарпанных машин с водителями — арабами и пассажирами — аджнаби, отъехала от отеля. Что в этом странного? Ничего. Только с парковки вслед за ними устремились еще три машины. Причем среди них нет машины прикрытия. Хорошее начало! Похоже, что скучно не будет.

Штурман сидит на переднем пассажирском сидении моего борта. Он профи, я не заметил, когда, но он перенастроил правое зеркало, и теперь ему было видно все происходящее сзади. Пол оборота ко мне и вопросительный взгляд, но я никак не могу прокомментировать происходящее, только пожимаю плечами. А вот Шахир похоже ничего не заметил и спокойно ведет машину, используя левую руку вроде палочки регулировщика или поворотников.

Мы быстро выбираемся по двадцать шестому шоссе на окраину города, улицы здесь почти не освещены. Асад заметно прибавляет скорость, но Шахир крепко сидит у него на хвосте, видимо для братьев парная езда привычное занятие.

Закончился город, слева остался аэропорт, успокоившийся в ночи, и мы уже на трассе к Сиве. Еще минут пятнадцать вдоль дороги мелькают разрозненные поселения, но и они остаются позади.

Штурман внешне расслаблен, но по повороту его головы я догадываюсь, что он непрерывно смотрит в зеркало. Я не веду наблюдение, поскольку слежка для меня уже является фактом, а наличие прикрытия я проверю в Сиве. Оно потребуется, пока мы будем спать, и когда начнутся игры с разменом машин, а сейчас от него пользы не будет.

Заранее предполагая слежку, я просил Мориса проинструктировать людей из прикрытия так, чтобы до Сивы они всегда держались за следопытами, не влезая, между нами. Сейчас отсекать слежку не имеет смысла, да и нас вести незачем — место начала операции известно.

Мы пересекли развязку с международным береговым шоссе и железную дорогу, взгляду открылся бескрайний простор пустыни под звездным небом. Сразу пропало ощущение скорости и времени. Штурман внимательно следит за обстановкой, а Андроид похоже уснул.

В темноте разобрать что-либо невозможно. Я хлопаю Штурмана по плечу — Буду спать, если что — разбуди. — Он кивает, и я отключаюсь.

Сработал виброзвонок, я его ставил на 23:00. По моим расчетам, минут через пятнадцать — двадцать мы должны въехать в Сиву. В салоне по-прежнему молчание, Штурман, видимо услышав звонок, обернулся ко мне — Уже скоро. Меньше получаса осталось. — Я благодарно улыбнулся, размял шею, потянулся… Сухость и резь в глазах мешали рассмотреть дорогу. Но через несколько минут я уже начал различать вдали огоньки поселений.

Ферма доктора Али находилась на окраине Сивы. Проехав местный аэропорт, не доезжая до городской черты, мы свернули на шоссе в сторону оазиса Бахария, и через несколько минут уже стучались к нему в дом.

Нас встретил немолодой высокий смуглолицый мужчина. Отсутствие полноты, характерной для арабов его возраста, и умеренный темперамент выдавали в нем инородца. По всей видимости он был ассирийцем или курдом. Процедура знакомства не заняла много времени, вслед за этим доктор Али поинтересовался у нас: хотим ли мы помыться и поужинать с дороги и когда собираемся спать?

Получив отрицательные ответы на первые два вопроса, а на третий — немедля, — он не стал дальше демонстрировать восточное гостеприимство, а проводил в дальний конец дома, где нас ждали две совмещенные комнаты с уже подготовленными кроватями. Хозяин дома показал нам наши апартаменты, и увел Асада с Шахиром дальше.

За все это время я не заметил ни одного человека из прислуги, видимо и об это позаботился доктор Али, желая избежать лишнего внимания.

Все быстро улеглись, только я еще копался со связью, и Крыс экипировался для патрулирования в арабское одеяние. Поверх термокостюма, он накинул соуб (белую рубашку до-полу), а на голову — ихрам с игалем (платок опоясанный жгутом).

Передав распоряжения прикрытию, и получив от них подтверждение, я тоже лег, и тут же отключился. Сон был недолгий и беспокойный. Периодически приходили сообщения от прикрытия, информирующие о перемещении слежки непосредственно возле дома. Через два часа произошла смена караула, Крыса заменил Штурман.

Под утро все успокоилось, но уже было пора вставать.

— 8

Подъем был назначен на половину пятого. В пять утра после непродолжительного умывания и туалета все собрались во дворе, возле машин.

С доктором Али мы попрощались в доме, и на улицу он не вышел. Вводную оперативникам давал Кайл. Его команда все понимала с полуслова. Такая слаженность нарабатывается в боевых операциях, а не на тренировках. Очевидно, эта операция была для них далеко не первой. Интересно в Африке они тоже были вместе?

За рулем арабов сменили Андроид и Шило. Главное, чтобы парни не перестарались, демонстрируя навыки экстремального вождения. Прикрытие ушло вперед всего полутора часами ранее, а им еще предстояло подготовить сюрприз следопытам.

Наши машины выскочили на шоссе практически одновременно. Пока Андроид и Шило толкались, создавая иллюзию соревнования, наша машина вырвалась вперед. Шило плотно, сел нам на хвост, закрывая задний обзор, и мне оставалось только надеяться на наблюдательность Кайла.

Слева вдоль шоссе замелькали пальмы, значит скоро должен был показаться поворот на Сиву. На развязке с легким заносом по виражу влево мы ушли в сторону Сивы. Ненадолго появился задний обзор, и я начал пристально вглядываться, пытаясь различить машины слежки.

Мне удалось разглядеть одну машину, которая находилась на значительном удалении. Но ни марку, ни даже цвет определить не удалось. Значит они будут избегать визуального контакта. Что ж, так даже лучше.

Въехав в Сиву, парни резко сбросили скорость, практически до шестидесяти километров в час, и наша колонна поплелась к югу по спящим улицам этого древнего города.

Справа осталась старая крепость, смахивающая на замок из песка, выскобленный ветром. Дома из песчаника, неопределимого возраста, пальмы, национальная атрибутика… Все это перемежалось немногочисленными современными постройками, в основном магазинами. Как железный зуб в этом ряду торчала заправка, какого-то местного «Ойла». Мы разбудили заправщика, он не приходя в сознание сцедил нам топливо до полных баков, и рассчитал, не забыв добавить чаевые. Несколько минут, и мы уже на южной окраине Сивы. Прощай цивилизация, здравствуй пустыня.

— 9

Асфальт еще просматривался, но он уже все больше был заметен песком. Постепенно ориентиром дороги становились только следы колес. Мы проехали между двумя одинокими домами, похожими друг на друга как близнецы, за ними уже не наблюдалось ничего рукотворного. Видимо где-то здесь и кончилась дорога. Штурман включил навигатор. На экране была видна только координатная сетка с маркерами. Штурман связался по рации со второй машиной.

— Вождь, через километр заканчивается плато, и мы съезжаем на песочек. Предлагаю остановиться и сделать старт заезда.

— Принято. — Откликнулся Кайл.

Мы вышли из машин, размялись. Шило и Андроид снизили давление в шинах для езды по песку. Кайл еще раз обсудил с оперативниками маршрут, контрольные точки и связь, затем отозвал в сторону Шило, и видимо поставил ему ливийскую задачу. Я тем временем болтал с братьями о погоде. С ней нам повезло. Еще не задул хамсин — сильный ветер, непрерывно, почти два месяца, несущий песок из пустыни, и летний зной не стал невыносимым.

Все вернулись к машинам, но я попросил Кайла задержаться.

— Вождь, после того как группа прикрытия выполнит задачу, она нам больше не понадобится, и вернется домой. Но я хотел бы забрать их машину.

— А как они доберутся, пешком что ли? И чем тебя не устраивают эти? — Он махнул рукой в сторону наших машин.

— У них есть мотоцикл. А вторую группу я хочу отправить сразу в Ливию на обеих машинах. Им лучше не видеть на чем мы поедем дальше.

Подумав, он согласился, и уточнил наши дальнейшие действия: — Я буду на второй позиции. Скорее всего, нас будут отслеживать визуально. Следовательно, вам придется уйти в сторону, и дождаться ликвидации хвоста. Если что-то пойдет не так добивать придется вам, мы не успеем сориентироваться. Машину заберем и разделимся раньше. Ты прав.

— Сейчас без четверти шесть, не позднее одиннадцати мы должны быть в первой контрольной точке. Поехали!

— 10

Через час езды тело ныло от тряски. Мы двигались вдоль границы с Ливией, то по песку, то по каменистым плато.

На ровных участках, где были видны следы машин, парни разгонялись до ста двадцати, но это был предел. На высоких скоростях по песку, машину несло как плохо управляемый катер. Иногда приходилось прорезать цепь барханов. Тормозить нельзя — увязнешь в рыхлом песке. В такие моменты машина порой отрывалась от земли.

Пока мы шли с опережением графика, сказывался соревновательный дух. По договоренности, первые пятьдесят километров Шило и Андроид устроили реальное ралли, а потом машина Кайла пристроилась нам в хвост.

Каждые четверть часа Штурман связывался с Кайлом. Их пустая болтовня служила только одной цели — подтверждению канала связи. В какой-то момент меня сморило, то ли от их монотонного трепа, то ли от духоты в салоне «Сафари». Я прикрыл глаза и отключился. Проснулся от резкого броска и хлесткой ругани Андроида. Шахир тоже произнес несколько слов, больше похожих на молитву. На часах было без пятнадцати восемь. Наступала кульминация первого этапа.

Тронув за плечо Андроида, я показал ему рукой, что нужно ускориться, а сам стал выглядывать удобное место для того, чтобы уйти в сторону с маршрута. Штурман условленной фразой дал понять Кайлу об увеличении дистанции. Где-то через полчаса впереди слева обозначился подходящий бархан — или скорее высокий холм. Не доезжая до него несколько сот метров, мы остановились. Шахир вытащил из багажника сетчатый трал, пристегнул его к фаркопу, и мы на малой скорости, заметая свой след, двинулись за обратную сторону холма.

Наблюдателем остался я, накрывшись маскировочной накидкой, прильнул к биноклю, предварительно убедившись, что его стекла не бликуют.

Штурман вышел на связь, обозначив нашу готовность пропустить караван. Томительное ожидание длилось недолго, спустя не более двух минут начал прослушиваться двигатель «Круизера». Через несколько секунд он пролетел мимо нас на предельной скорости.

Далее на расстоянии прямой видимости прошла пара внедорожников слежки. Мы выждали четверть часа и устремились им вслед. Через десяток километров парни из прикрытия организовали засаду и Кайл привел слежку прямо к ней.

Сначала были слышны взрывы, а затем короткие автоматные очереди. К тому времени, как мы подъехали, все уже было кончено. Два араба, сурового вида стояли у своей машины, а посреди узкого плато дымились исковерканные джипы слежки.

Первая машина лежала на крыше со следами подрыва на мине, а последнюю сняли с пробега из гранатомета, разворотив ей левый борт. Ужасный вид машин — оторванное колесо и пробитое днище у первой, развороченные двери и крыша у второй, не оставлял сомнений относительно судьбы ливийских следопытов. В воздухе чувствовался смрадный запах горелой человеческой плоти. Какие-то ошметки валялись в радиусе десятка метров. Но самое удивительное, что два тела, добитые из автоматов, лежали на большом удалении от центра событий. Невероятно, как им удалось выжить во время подрывов и сохранить подвижность.

Все погибшие были в гражданском, но оборудование машин и оружие не оставляли сомнений в их целях.

Разговор был не долгим. Парни из прикрытия, под пристальным взглядом Шахира, отдали ключи от своего старого «Джипа» Штурману, предварительно выгрузив мотоцикл и две лопаты. Им еще предстояло замаскировать следы своей атаки. Штурман недолго поковырялся в новом имуществе и махнул нам рукой, в знак готовности, мы двинулись дальше. Через пару километров нас ждал Кайл с товарищами.

— 11

До первой контрольной точки оставалось не больше пяти километров, когда я дал команду остановиться. Пришло время разделиться, чтобы ливийская группа не знала на каких машинах поедем мы. Меньшая осведомленность для всех лучше.

Кайл разделил свою команду, «Крузер» и «Сафари» отходили ливийской группе — Шило и Штурману, а нам следовало грузиться в «Джип».

Шахир выглядел встревоженным и категорически отказывался ехать в Ливию. После горячего спора с братом, Асад занял его место. Я не стал возражать — в основной фазе операции он был нужен только в качестве переводчика и сменного водителя, а также на случай непредвиденных обстоятельств. Асад хотел уберечь брата, но, как оказалось, зря.

Парни Кайла обнялись, пожелав друг другу удачи. Я вгляделся в их лица, но и в этот момент не увидел беспокойства или напряжения. Вторая группа отправилась через границу Ливии в сторону Эль-Джауф, отвлекая внимание и путая слежку. По соображениям секретности мы не сообщали им наши дальнейшие действия.

Через четверть часа мы добрались до первой контрольной точки «25х25» и расконсервировали машины Мориса. Они были практически копией предыдущих, и с такими же номерными знаками — профессиональный юмор Мориса. Это поддерживало легенду, что туристы продолжают свой маршрут. На часах была половина одиннадцатого. Мы опережали график.

Кайл наладил спецсвязь с Цессной. Пилот, известный мне под именем Джек Джонсон, ответил незамедлительно, но выслушав новый план надолго замолчал. Мне оставалось только предполагать, насколько он был обескуражен.

— 12

Во время подготовки операции, Морис предоставил мне доступ к досье нескольких пилотов. Я выбрал Джека Джонсона, за его профессионализм и решительность. Побитый годами мужчина, он всю свою долгую жизнь провел возле самолетов.

Его отец работал на региональную авиационную компанию, специализирующуюся на сельскохозяйственных работах. В то время DDT не считали чем-то особо опасным, и использовали достаточно активно для опыления кукурузных полей. Работы было много, соответственно и денег тоже. Отец не имел вредных привычек, был спокойным и размеренным человеком. Попадая в какую-либо переделку, он не суетился и не психовал, напряжение мысли выдавало только то, что он обильно краснел.

К тому дню, когда единственный сын окончил школу, Джонсон-старший скопил неплохое состояние для жителя южного захолустья и направил большую часть этих средств на обучение сына отцовскому ремеслу.

Мечтой отца было сделать из сына пилота магистральных линий.

Джек не испытывал к родителям особой привязанности. Его мать была типичной американской домохозяйкой, преданно исполнявшей свой долг по поддержанию семейного очага. С отцом Джека у нее были ровные и бессловесные взаимоотношения, практически лишенные чувственной составляющей. Джек не помнил, когда последний раз видел их целующимися, да и видел ли вообще.

Если мать была им недовольна, то она никогда не вступала с сыном в объяснения, а всегда призывала на помощь мужа. Только один раз он увидел ее слезы, когда родители прощались с ним на автобусной станции, отправляя в авиационную академию. Лицо отца было красное как помидор, а это означало, что он сильно переживал.

Закончив обучение, пилот Джонсон-младший несколько лет летал на местных авиалиниях западного побережья, прежде чем попал вторым пилотом на магистральные маршруты. Вот и сбылась мечта отца!

С родителями он виделся редко, но они часто писали, и он отвечал на каждое их письмо. Его успехи согревали их сердца, и возможно были единственным смыслом их брака. Только одно не давало покоя его матери, сын по-прежнему был холост, и не испытывал ни малейшей тяги к супружеству. Он не был голубым, но ни одной женщине еще не удавалось привлечь его внимание больше чем на неделю. Возможно, тому виной была работа.

Изнурительный труд, иногда по 14 часов в сутки, не оставлял сил на любовную романтику. Хотя скорее всего давала о себе знать наследственность, отец ведь тоже в отношениях с противоположным полом был весьма холоден и утилитарен. Кстати, от отца Джеку досталось и обильное покраснение во время переживаний, что не добавляло ему романтичности в глазах его подружек.

Уже будучи достаточно зрелым человеком и опытным пилотом, Джонсон был направлен в южный дивизион на международные линии. Их экипаж обслуживал грузовые перевозки с южноамериканскими странами. Там же он прошел переобучение и пересел из левого кресла 727-го в правое на Джамбо. До блистательного завершения летной карьеры оставалось две ступеньки: левое кресло 747-го и пассажирские международные перевозки с восточного побережья в Европу. Этот путь был ему предопределен, как и сотням его предшественников.

Вся его жизнь начала рушиться из-за женщины. Зачем судьба оберегала его от влюбленности, чтобы уже на склоне лет бросить под ноги этой взбалмошной бразильянке?!

Их связь развивалась очень бурно. Мимолетное знакомство с Евой в кафе аэропорта… Новая встреча в службе логистики, где она работала… И в третий раз за день он встречает ее уже в городе, куда отправился провести вечер. Остаток дня они провели вместе. И ночь тоже. Ева сама все устроила, нашла гостиницу, все оформила, чтобы не было лишних вопросов, и утром растворилась как мираж, не оставив даже записки. Как можно было так уйти, даже не попрощавшись?

Безумно сильное чувство к этой женщине поглотило Джека целиком. Он не мог ни о чем думать, мысли все время делали виток и вновь возвращались к ней. Это было не сексуальное чувство. Точнее не только сексуальное. Самое сильное притяжение создавало ощущение ее внутренней свободы. Обладать ею было невозможно, но близость к ней помогала почувствовать себя тоже свободным.

Конечно, Джек нашел ее, но лучше бы он этого не делал.

В один из прилетов, Ева познакомила его со своим братом. Слово за слово, и тот попросил передать посылочку своим американским родственникам. Почему бы не уважить брата любимой? Передал раз, другой, а в очередной раз его уже встретили не «родственники», а агенты ФБР. Перевозка наркотиков серьезное преступление — на летной карьере был поставлен крест.

Джек скрывал от родителей новый поворот в своей жизни, но новость долетела до них. Во время следствия собирали информацию о его прошлом, а в провинции даже служители закона не умеют держать язык за зубами.

Отец не перенес удара, и скончался от инсульта. Чуть позже слегла и мать, ее подкосили не неприятности сына, а потеря мужа. Любила значит.

Когда пыль на развалинах его жизни улеглась, Джек начал собирать свою новую жизнь по кирпичику из обломков старой. Только фундамент уже был другой. Не осталось ни капли почтения ни к государству и праву, ни к каким-либо корпорациям.

Он начал создавать свой мир. Сначала устроил мать в хороший пансион для инвалидов, продал все небогатое имущество родителей, и положил деньги на счет в банк, с этих процентов оплачивалось содержание матери. Нашел детектива, который вел его дело, и вытребовал у него работу, которую тот обещал ему во время ведения следствия.

Джек сотрудничал со следователями, все им рассказал, даже про Еву, и взамен они гарантировали ему свободу и работу от правительства. Обещание свое сдержали, но по иронии судьбы работа заключалась в нелегальных перевозках грузов на север южноамериканского континента. Оплачивались эти услуги хорошо, и всего за два года Джек накопил на собственный самолет. Бизнес пошел в гору. Все бы хорошо, но Ева не покидала его сердце. В какой-то момент он не выдержал, и вернулся в тот злополучный город.

Найти Еву оказалось на удивление просто. В ее жизни ничего не изменилось. Как это удается некоторым женщинам, отправить жизнь любящего мужчины под откос, оставшись ни при чем?

Джек не тратил время на всевозможные объяснения. Он предложил ей выйти за него замуж. Единственное условие, которое он выдвинул — они должны были порвать с прошлым. Она согласилась.

Новым местом их обитания стал север Америки, где Джек нашел себе несколько стабильных заказчиков. Дома он бывал не часто, но отношения с Евой от этого не страдали, видимо она вошла в зрелый возраст, когда женщины начинают ценить выше всего стабильность.

Новые изменения в его жизни произошли как всегда нежданно. Ева умерла при родах. Джек стойко принял очередной удар и свое одиночество. Но вместе с обильной сединой, которая всего за пару месяцев покрыла его голову, к нему пришло желание оставить прошлую жизнь и превратиться в вольную птицу.

Он снова нашел своих прежних государственных работодателей. Программа, кормившая его раньше, была закрыта, но в сотрудничестве со службой другой страны, ему было чем заняться в Африке. Он принял предложение и получил подъемные в виде Цессны 404 Титан II.

Облетав машину на нескольких заданиях, и поднакопив денег, он навесил на нее дополнительные топливные баки, получив безграничные возможности на африканских просторах.

В этой жизненной фазе Джек Джонсон предстал на моем пути.

— 13

Джек, не перебивая, выслушал поставленную задачу. Задание не могло напугать его своей сложностью, Джеку уже доводилось несанкционированно вторгаться в ливийское воздушное пространство, и садиться на их территории. Но интересантами тех визитов были влиятельные люди, и не было угрозы со стороны ливийских спецслужб. В этот раз, очевидно не стоило рассчитывать на такое безразличное отношение к его прилету.

Самолет — единственное, что было дорого его сердцу. Он представлялся Джеку совсем беззащитным в этой операции, и он с ностальгией вспомнил рельеф Южной Америки. Чувство безысходности звучало в словах пилота: — И чего вы не едете туда на машинах, как было запланировано? Лучше бы я сам поехал, нежели гробить самолет!

Контроль воздушного периметра у Ливии был организован русскими, в давние времена, и хорошо продуман. Но в нем были и дыры, прежде всего в южной гористой местности. Войти в Ливию там не представляло труда, но сложно было остаться незамеченным во время полета над равнинной территорией.

В мою голову пришла шальная мысль — замаскироваться под автомобиль и я поделился ею с Джеком. Он должен был вести Цессну на предельно малых скорости и высоте, чтобы радары воспринимали его как машину. Полностью задействовав механизацию крыла, можно снизить скорость до 90 — 100 километров в час. В принципе эта скорость вполне подходит для автомобиля. Но ниже двадцати метров опускаться очень рискованно. Хватит ли этого для маскировки?

Джек молчал, видимо пребывая в глубокой задумчивости. У нас оставалось совсем мало времени, но я не хотел на него давить. Он и так понимал, что я не оставляю ему выбора. Лучшего решения я предложить ему не мог, но опасность была слишком велика, и Джек должен был принять решение добровольно.

Молчание затянулось… Я решил его прервать: — У нас нет хорошего решения, капитан, только это или сдаться. Если ты откажешься, мы возвращаемся домой. Но я надеюсь на твой опыт и везение, а главное на твою смелость.

— Есть, сэр, приступаем к выполнению, — ответил мне Джек, и окончательно погрузился в тяжелые размышления. Я отключил связь.

— 14

Наш агент (буду называть его Назир) выехал из Адждабии позавчера рано утром. За пять часов он доехал до Джалу, перекусил там, и уже в ночи был в Эль-Джауфе.

Официальной причиной поездки была инспекция Сельскохозяйственной службы. Главный агроном — его старый приятель — Мустафа Аль-Фаради, поселил Назира у себя дома. Наскоро поужинав, они отправились спать, поскольку утром предстояло много работы.

Проснувшись Назир почувствовал себя абсолютно разбитым и невыспавшимся. В его возрасте проехать тысячу километров за день было уже тяжело, даже в комфортабельном автомобиле. Но нервное напряжение, не покидающее его в последнее время, спало. Пришла уверенность в благополучном завершении намеченного. Оставалось собрать силы, и сосредоточить внимание на деталях, чтобы не испортить все в самом конце.

Назир и Мустафа неспешно позавтракали блюдами, заботливо приготовленными женой хозяина, и выставленными на столе, перед ее уходом на работу. Их разговор нельзя было назвать содержательным, но в какой-то момент Мустафа понял, что видит своего приятеля в последний раз. — Уж не болен ли он? — подумалось ему.

Но из тактичности, спросить не решился. Да и смиренность перед судьбой не давала ему забегать вперед: — Что будет, то будет. На все воля Аллаха!

Закончив трапезу, они уехали на работу. Обычная инспекторская поездка, почти ритуальные действия… Много бумаг, посещение объектов, беседы со специалистами… И вот опять! Мустафа поймал себя на мысли, что его друг сегодня невнимателен, и совершенно не интересуется работой.

Он постарался не придавать значения своим ощущениям, но в отношении Назира стал проявлять больше тепла и заботы.

Работа была закончена, когда солнце вошло в зенит. Друзья вернулись домой. Чай со сладостями, а затем короткий сон, расслабили обоих. Вечером планировалось встретиться за ужином с главой муниципалитета Куфры. Ничего не значащая встреча, на которой местный чиновник будет сверяться с веяниями власти, но все будет обставлено, как проявление гостеприимства.

Уже стемнело, когда два немолодых человека вышли из дома, и неспешным шагом направились в центральную часть города. За ними на значительном удалении следовали два неприметных человека. То один, то другой иногда терялся в сумерках, но Назир еще в середине пути срисовал эту парочку, и дальше уже не выпускал их из виду. Это погрузило его в задумчивость. Он успокаивал себя тем, что эта слежка (а что слежка он не сомневался) вызвана приездом в провинцию чиновника высокого ранга. И местные органы не хотят рисковать своей репутацией из-за случайных неприятностей, которые могут возникнуть на улицах любого даже самого безопасного города.

Но, во-первых, он ранее неоднократно бывал в Эль-Джауфе и Аль-Куфре, и подобного рвения за местными не отмечал. Или не заметил? Во-вторых, эти парни были слишком хорошо обучены, и действовали предельно скрытно, что не характерно для дежурного сопровождения.

Ужин запланировали на девять вечера в ресторане «Касабланка», недалеко от мечети Шура. Друзья подошли в начале десятого и практически в дверях встретились с чиновником. Обменявшись пышными приветствиями, вошли в заведение, и прошли в отдельный кабинет.

Назиру, как гостю, предложили первым сделать заказ. Он выбрал тажин по-мароккански, Мустафа — кускус с бараниной, а пригласивший их глава ограничился заалук.

Когда ужин уже подходил к концу, и содержательная часть беседы была исчерпана, разговор повернул в неожиданное русло. Разливая горячий крепкий чай с мятой по исфахани тонкого стекла, украшенным узорами с позолотой, чиновник сообщил:

— Я слышал, что правительство хочет развивать туризм в нашем оазисе. вам что-нибудь известно об этом?

Назир порылся в памяти, но ничего подтверждающего или опровергающего это утверждение вспомнить не смог. — Не думаю, что я компетентен в области туризма, знаю только, что наш лидер уделяет много внимания развитию провинций. Однако полагаю, что эта задача не из простых. Дорога из столицы к вам долгая, а современные туристы избалованы и нетерпеливы.

— О, да! Вы безусловно правы. — придвинулся поближе глава — Поэтому начинать нужно с восстановления гражданской части аэропорта.

— Поправьте, если ошибусь. Аэропорт Куфра, построен итальянцами в 30-х годах прошлого века. Тогда он, кажется, назывался аэродром Бума?

— Ты, как всегда, точен, мой друг. — вставил слово Мустафа — До 2004 года сюда летали Боинги Ливийских авиалиний. А в августе 2008 года здесь приземлился угнанный суданский Боинг 737, летевший рейсом Дарфур — Хартум, после того как ему отказали в посадке власти Египта.

— Что стало с угонщиками? — спросил Назир.

— Думаю они пополнили ряды заключенных нашей тюрьмы. — ответил глава.

— Возможно я что-то путаю, но в вашем городе нет тюрьмы.

— Поверьте есть, и вполне вместительная. В основном ее используют для содержания нелегальных беженцев из Судана, Эфиопии, Чада… Наш оазис расположен на пути эмиграции. Но вообще-то это секретная тюрьма, и я не удивлен, что вы про нее ничего не слышали. О ее существовании официально не сообщается.

Мустафа и чиновник продолжили обсуждать случай с угоном самолета, а Назир задумался о судьбах нелегальных мигрантов. Десятки тысяч несчастных людей, лишенных элементарных благ и удобств, в попытке хотя бы сохранить жизнь, устремляются в неизвестность. На всем протяжении пути их подстерегают опасности, но и потом жизнь не превращается в рай. Они попадают в современное рабство, но более сытное, чем их прошлая жизнь.

А что предстоит ему самому? По условиям сделки его жену и сына должны были сегодня забрать во время их поездки в Египет. А его самого — завтра в районе круговых орошаемых полей. Он участвовал в их создании в молодости, там начиналась его карьера. «Где все началось, там все и закончится».

Из размышлений его вывел вопрос чиновника: — какие у вас планы на завтра?

— Я еще должен проинспектировать центральную оросительную систему круговых сельскохозяйственных проектов вашего оазиса. А потом поеду домой.

— Если я смогу быть вам чем-то быть полезен, обязательно сообщите. Либо сами, либо через уважаемого Мустафу Аль-Фаради. Я буду бесконечно этому рад.

Дружески расставшись с главой муниципалитета у дверей ресторана, Назир и Мустафа отправились домой. Перед сном они обсудили завтрашний день. Мустафа предложил свою помощь в инспекции, но Назир, сославшись на ее рутинный характер отказался. Условились, что после завтрака Мустафа пойдет на работу, а Назир поедет сразу на своей машине, чтобы потом напрямую отправиться домой.

Наутро так и поступили, крепко обнявшись на пороге, перед расставанием. Грусть осталась в сердцах обоих друзей. Назир, проехал пару кварталов и выбрался на улицу Сусси в сторону восточной окраины Эль-Джауф. На круговой развязке он планировал повернуть в сторону мечети Омар ибн аль-Хаттаб, а дальше обогнув с севера аэродромную территорию, добраться до своей цели — администрации угодий. Все эти места ему были хорошо знакомы, но он машинально включил навигатор.

Нельзя сказать, что изменение точки встречи его напугало, но создало определенный дискомфорт. Теперь ему предстояло отправиться на юг, и в три часа пополудни ждать встречи. Он понимал, что все это как-то связано со вчерашней слежкой. А кто сказал, что ее нет сегодня? И как они отреагируют, на его метания? Но время встречи подразумевало возможность не менять официальную цель поездки. Тем более, что дорога за аэродромом хорошо просматривалась, и можно было засечь наблюдение.

Уже после посещения администрации, Назир по объездной дороге уехал на юг. Дорога в пустыне вела в сторону Чада. На удалении сотни километров от Эль-Джауф, он начал пристально вглядываться в зеркало заднего вида, но ничего, кроме пыльного следа разглядеть не смог. Достигнув отмеченной навигатором развилки, он повернул влево, в сторону египетской границы. На этом участке еле обозначенной дороги в районе Кюр Зувайях, он должен был бросить машину, уйти в сторону от дороги и ждать нашего прилета.

— 15

Пещеру Пловцов, со времени ее открытия в прошлом веке, посещает много туристов. И она того заслуживает, это возможность своими пальцами коснуться пальцев своих прародителей, через созданные ими рисунки. Непередаваемое ощущение. Но в этот раз, я приехал сюда не за этим.

Пещера находится в долине высохшей реки Сора, у подножия каменистого плато Гильф-эль-Кебир. Поблизости есть небольшая ровная и твердая площадка, используемая в качестве необорудованной взлетно-посадочной полосы для самолетов малой авиации. Это в нашем маршруте вторая контрольная точка. От первой мы добрались сюда быстрее намеченного графика.

Джек уже был на подлете, а до встречи с агентом оставалось более трех часов. Крыс и Андроид порывались сбегать в Пещеру Пловцов, но Вождь сказал твердое нет, и добавил: — купите на Амазоне сувенирку, и рассказывайте, что были там.

Цессна подлетела низко с юго-запада, из-за солнца я сначала услышал ее, и только потом увидел. Джек сделал круг, рассмотрел площадку, и на втором заходе, после резкого снижения мягко подкатил машину к месту, где мы его ждали.

На охране площадки остались Крыс и Шахир, а мы с Кайлом и Андроидом погрузились на борт, и Джек дал газу. Правое кресло было захламлено — Джек летал без второго пилота. Но он разрешил мне убрать этот бардак в мешок и занять место пилота, со словами: — Только ничего не трогай, иначе руки оторву.

Полет занял чуть более часа. По прямой была сотня километров, но Джеку приходилось обходить горы, чтобы остаться незамеченным для радаров и зайти на посадку с юго-востока.

Под нами был отчетливо виден песчаный поземок, казалось вот-вот он ударит в остекление фонаря кабины пилотов. Высота полета была всего лишь несколько десятков метров, и Джек постоянно работал штурвалом. К концу полета он был весь мокрый. Машина хорошо откликалась на его команды, поэтому нас сильно трясло.

Я взял у Кайла бинокль и стал вглядываться в сторону предполагаемого места встречи. Когда разглядел машину агента, дал Джеку ориентир и команду на посадку. Кайл подал сигнал Андроиду — приготовиться. Я тоже снял с предохранителя короткоствольный Пара, который мне утром выдал Кайл, и взвел затвор.

Садились с первого захода, отчетливо осознавая риск поймать камень. Как только самолет коснулся земли, Джек мягко включил реверс, не задействуя тормоза. Через мгновение скорость упала до минимума, и он развернул машину на 180 градусов, не глуша двигатели.

Я и Кайл выпрыгнули из кабины и побежали к стоящей невдалеке машине. У самолетной двери присел Андроид, поворачиваясь в разные стороны, контролируя периметр. Навстречу нам из-за бугра поднялся и пошел на встречу агент. Узнав меня, он ускорил шаг. Я подхватил его под руку и поволок к самолету, Кайл спиной вперед двигался за нами. Я с разбега закинул агента в кабину и запрыгнул сам, за мной Кайл. Джек включил форсаж, а Андроид загрузился уже на ходу. Отрыв шасси произошел одновременно с закрытием двери. Уходили коротким путем, через хребет, с резким набором высоты.

Вся операция на сопредельной территории заняла меньше двух часов, но, когда садились, солнце уже клонилось к закату. На подлете к месту посадки, на борт пришло сообщение для Кайла — вторая группа благополучно эвакуировалась.

Джек сделал круг, осмотрелся и посадил борт практически по своим же следам. Мотор не глушил и в этот раз. Мы вчетвером быстро выгрузились, я махнул — Улетай!

Набрав небольшую высоту, Джек, прощаясь, помахал крыльями. Его Цессна уходила так же низко, как и прилетела в первый раз.

Назир невдалеке присел на камень. Кайл и Андроид закинули стволы за спину. Вдруг пришло осознание того, что самое рискованное уже позади, осталась рутина, и меня отпустило.

К нам подошли Крыс и Шахир. Крыс интересовался у Кайла деталями, как все прошло. А Шахир спросил меня: — Сэр, а кто этот человек, которого вы привезли?

— Это человек, которого мы защищаем.

— Зачем?

— Он помогает нам, мы — ему.

— Он отдал вам секреты Ливии?

— В некотором смысле да. Они у него в голове.

Я несколько исказил действительность. Назир на прошлой неделе отправил информацию через закладку нашего нелегала в Ливии, а его самого и его семью мы эвакуировали, обеспечивая их безопасность.

Шахир отошел в сторону, а спустя некоторое время я увидел, как он беседует с Назиром. Почти между нами стояли оперативники, и я не мог толком разглядеть их общение.

Пистолет тер спину, я достал его и оттянул затвор, проверяя патрон в стволе. Кайл на звук повернул голову в мою сторону: — Нам пора в путь. Агента я забираю в свою машину или тебе нужно что-то с ним обсудить по дороге?

Я не успел ответить. Следующие три секунды перевернули мою судьбу, и будут вспоминаться, как в замедленном кино, всю оставшуюся жизнь. Шахир выхватил из складок одежды маленький пистолет и выстрелил в голову Назира. Голова откинулась назад, и тело повалилось на спину, но еще до того, как оно коснулось земли, Шахир повернул ствол в сторону Кайла. Тут же раздался второй выстрел. Мой. Пуля вошла в щеку Шахира и он потерял координацию, а пуля из его пистолета не нашла цель.

Что произошло дальше я толком не помню. Все было как в тумане. В ушах звенело.

Глава 2

— 16

Возвращение домой было психологически мучительным, но недолгим. Рано утром по прилету, меня сопроводили в службу, где сняли первичные показания, взяли подписку о невыезде из страны, и зафиксировали предполагаемые места пребывания. Я сдал все имеющиеся у меня документы и пропуск, после чего был отпущен домой.

Эмма — моя жена была на работе. Я приготовил поесть, и пытаясь преодолеть джетлаг, не раздеваясь завалился спать.

Мне снилась бесконечность пустыни. Голые ступни вязли в горячем песке. Раскаленный шар солнца плавил очертания дюн. Воздух выжигал ноздри.

Легкий ветер неожиданно замер, повисла тишина. Я обернулся.

Стеной накатывал хамсин, закрывая небо. Песок слепил глаза, забивал уши. От него невозможно спрятаться, он был везде. мне казалось, что и сам я превращаюсь в песок, в создаваемый им хаос.

В моей голове, как в калейдоскопе мелькали знакомые лица в самых неожиданных, не запоминающихся обстоятельствах. Все это создавало ощущение неизбежной гибели.

И вдруг — хамсин ушел так же быстро, как и появился.

Я лежал спиной на песке под безмерно голубым небом и у меня было ощущение, будто я парю, словно птица. А внутри меня повисла пустота. Но не та, что была раньше. Теперь она была легкая. Как будто ветер выдул все лишнее, оставив только что-то очень важное.

Когда я проснулся уже темнело. Болела голова, была полная апатия и ничего не хотелось делать. Чтобы отвлечься, я решил проверить систему безопасности дома. Уж и не помню зачем, я ее собственноручно соорудил, между командировками. Но чтобы не получить обвинение в паранойе, никому о ней не говорил, даже Эмме.

Система сработала без сбоев и каких-либо срывов. Видео записалось со всех камер без пробелов. Ничего отключать я не стал, предстоял непростой период моих отношений со службой. Если они попытаются установить наблюдение, лучше мне об этом узнать незамедлительно.

Для того, чтобы отбросить тягостные мысли, я решил посмотреть записанное видео в ускоренном режиме. За время моего отсутствия ничего особенного не случилось. Эмма с работы приходила поздно, принимала душ, и ложилась спать. Утром наспех завтракала, и то не всегда, затем уходила на работу. Так изо дня в день. Только на выходных она отсыпалась, читала и смотрела фильмы, иногда уходила днем, но ночевала всегда дома. Я уже хотел выключить просмотр и очистить диск, но вспомнил, что пропустил ее день рождения, а она отмечала его дома. Нашел и включил тот вечер. Было грустно наблюдать это веселье, понимая, что причина моего отсутствия в итоге оказалась никчемной.

Закончился вечер, постепенно разошлись гости. Эмма убрала со стола… Звонок в дверь, она открыла, это вернулся ее коллега с работы. Как его зовут? Он что-то забыл?

Эмма обхватила его за шею, он ее за талию. Они слились в долгом поцелуе. У меня потемнело в глазах! Я остановил видео, мне нужно было прийти в себя.

Выпив полстакана виски, я снова включил видео. Очень странное ощущение, когда видишь, как трахают твою жену в твоей же постели. От негодования кровь прилила в голову, в ушах звенело. Тянуло блевать и одновременно… все это возбуждало. Я вдруг оказался в новой реальности, чуждой и непонятной.

Придя в себя, я демонтировал оборудование и собрал все свои вещи. Все они уместились в два чемодана и пять коробок. Загрузив свое имущество в машину, я вернулся, написал записку и оставил ключи.

Я не стал устраивать скандал или требовать объяснений не потому, что мне было все равно. Напротив, нанесенная мне рана была столь глубока, что любое прикосновение к ней грозило тотальным разрушением моей личности. Мой молчаливый уход был не бегством, а всего лишь мерой самосохранения, спасением собственного достоинства.

Сам факт измены перечеркнул все общее прошлое и сделал бессмысленным совместное будущее. Каждое слово, сказанное после того, что я увидел, стало бы ложью, а любой исход, кроме расставания — болезненной агонией. Между нами, теперь пролегла бездна, через которую было совершенно бесполезно перекидывать хлипкие мостики объяснений и оправданий. Мой отъезд был вызван не порывом, это был приговор, вынесенный без права на обжалование.

— 17

Моя жизнь продолжала стремительно катиться под откос. Я понимал, что мне нужно как можно быстрее найти опору, чтобы не наделать глупостей или не свихнуться в тихую.

Первоначальный план был заселиться в гостиницу, но желание найти покой определило мой единственно возможный выбор — я решил, что еду домой.

Какой образ всплывает в вашем сознании, когда вы говорите — мой дом? Для меня дом всегда ассоциировался не с жилищем, которое мы делили с Эммой, а с домом отца, там, где я провел свое детство. Долгая дорога располагает к размышлениям.

Я выскользнул из марева вечерних городских огней, фары прорезали наползающую темноту шоссе. Первая остановка на заправке с ярким неоном. Чашка кофе слегка согрела, освобождая от зябкости ночи. Вокруг тишина и светящиеся фары редких машин.

Дорога была монотонной, под стать моим размышлениям и тянулась длинной лентой сквозь темноту высоких лесов. Еще пара остановок, и с рассветом меня встретила стальная дуга моста через залив.

На острове уже в разгаре было утро. Дорога сузилась, петляя между полями и фермами. Я снизил скорость в соответствии с местным ритмом жизни. Город моего детства встретил меня уютными улочками и запахом соленого ветра.

Первым делом я зашел в отделение полиции, сообщить, как полагается поднадзорным, о своем нынешнем месте пребывания. После этого, отправился домой. Отец не стал приставать с расспросами о причине моего нежданного приезда. Дал постельное белье и предложил перед сном принять душ. Спросил, когда меня разбудить, и что я буду есть на завтрак.

Спал я как убитый. Отец растолкал меня в означенный час, и мы пошли завтракать или скорее уже обедать. Он забронировал столик в «Кладдах», хозяином которого был его приятель. На закуску мы заказали устрицы, и пока их несли, я вывалил на отца всю информацию о своей ситуации.

— Отец, у меня проблемы на службе. Последняя командировка оказалась провальной, думаю, что в ходе разбирательства будет установлена моя вина. А еще я развожусь с Эммой.

Он посерьезнел и на минуту ушел в себя. После этого позвал официанта и заказал водку. Нам налили в стопки по 50 грамм, и мы с ним выпили. Воцарилось непродолжительное молчание, после чего отец начал задавать вопросы.

— Эмма уходит от тебя из-за проблем на работе?

— Нет, это я ухожу от нее. Она мне изменила. Про мои проблемы она не знает. И тебе я о них не должен был говорить.

Нам принесли дюжину устриц на льду с лимоном и соусами.

— Что ты собираешься делать? — Продолжил расспросы отец.

— От меня сейчас ничего не зависит. Будет расследование. В худшем случае я пойду под суд. Но это вряд ли. А вот со службы меня скорее всего попрут.

— Ты думал, о том, что будешь делать после отставки? Ты же знаешь, я не рад происходящему, но всегда мечтал передать свой бизнес тебе.

— Ты торопишь события, отец. Я не был бы так уверен, что меня отпустят в отставку. Даже в случае негативной оценки результатов, высока вероятность, что меня просто задвинут в дальний угол на бумажную работу. И я еще пару лет не смогу распоряжаться собой, по собственной воле. Нужно будет отсидеться, пока не уляжется вся пыль.

Отец снова впал в задумчивость, а затем спросил: — Как твое здоровье? Ты плохо выглядишь.

— Не переживай. Просто очень устал.

На горячее мы оба заказали омаров. Водка разошлась по организму, сделав беседу менее напряженной. Затем постепенно мы перешли на местные сплетни. Отец рассказал про моих сверстников, с которыми я много лет не поддерживал отношения, прикрываясь условиями службы. В действительности они все давно уже стали для меня чужими и далекими людьми, а их жизнь не более интересной, чем сюжет скучной мыльной оперы.

Закончив обед, мы буквально через дверь переместились в ирландский паб «Старый Дублин». Там за кружкой пива погрузились в личные воспоминания, окончательно согревшие мою душу.

— 18

Мой отец французского происхождения, эмигрант и сын репатрианта. Мой дед Жан Алдер перед второй Мировой войной приплыл с семьей из Англии, как французский репатриант и поселились в Бордо.

Для французов они были англичанами, а в тамошней английской общине их признавали за французов. В какой момент дед получил английскую фамилию, история семьи умалчивает. А может быть ее дали его родители по рождению, ведь он появился на свет в лондонском Сохо.

Отец говорил, что ему попадались какие-то бумаги деда, в которых его фамилия была то ли Олье, то ли Ольяр. Я несколько раз пытался разобраться в этой путанной истории, но в итоге бросил. Одно знаю точно, дед был участником сопротивления. Наград не заслужил, но и сотрудничеством с оккупантами честь фамилии не опорочил. Я его не помню, он умер до моего рождения.

Моя бабушка — Анна, русская по происхождению, дочь эмигрантов первой русской волны, француженка по рождению. Единственный раз, когда мне еще ребенком довелось расспросить ее о деде, она почему-то называла его Джоном. В общем истоки моей семейной саги очень запутанные. Чуть понятнее мне история родителей.

Отец — Анри Алдер родился в Бордо, и был единственным ребенком Жана и Анны. У мальчика, рожденного в небогатой семье и без связей мало шансов для успешного будущего. Поэтому мой отец выбрал службу в иностранном легионе.

Во время выполнения одного из заданий в Алжире он познакомился с американской студенткой, для которой французский был вторым родным языком. Ее звали Дениз. Как можно догадаться, это была моя мать. Про ее семью я знаю мало, она ничего не успела мне рассказать. Отец не поддерживал с ними отношения, а его память основательно плутала в ветвях их родового древа. Какими судьбами занесло мою мать в Африку, и как состоялся столь странный союз молодых людей из разных вселенных, ума не приложу. Но благодаря ему вторым ребенком в семье родился я.

Практически одновременно с моим рождением, отец оставил службу и эмигрировал в Америку. Молодая семья выбрала жизнь во франкофонной провинции.

Рассматривая семейные фотографии и слушая воспоминания отца, я понимаю, чем его покорила моя мать. Красивая и улыбчивая девушка, с легким характером, умная и ответственная. Наверняка она нравилась многим, но выбрала отца. Зная его, могу предположить, что ее влекла его мужественность, уравновешенность и рассудительность. А еще женщины чутко улавливают в характере мужчин нацеленность на успех, как у моего отца.

Перебравшись в Америку, отец быстро пошел в гору. Итогом его карьеры стала собственная консалтинговая фирма, ныне оперирующая на двух континентах. Согласитесь, совсем неплохо для островитянина.

Накануне моего тринадцатого дня рождения, мама погибла в авиакатастрофе, буквально во время рождественских праздников. Я очень остро ощущаю, как это навсегда ранило сердце моего отца.

После смерти Дениз, Анри переселился на остров, никогда больше не празднует Рождество и избегает каких-либо компаний в эти праздничные предновогодние дни. Следуя нашей давней традиции, в конце года я не беспокою его своим вниманием, но поздравляю с русским рождеством.

Отец так больше и не женился, а рядом с ним никогда не было постоянной женщины. Не скажу, чтобы это меня раньше сильно расстраивало, но с приближением его старости, я стал беспокоиться по поводу его одиночества.

Все свое свободное время отец посвятил моему воспитанию и образованию. Наверное, это был его способ справиться с горем потери. Смерть матери сделала меня замкнутым, и поначалу я дичился этой отцовской опеки. Но по прошествии года или двух наши отношения устоялись, прежде всего вследствие его терпения и настойчивости.

В более зрелом возрасте я уже чувствовал, что сам процесс моего воспитания, а главное его результат доставляют ему удовлетворение. Благодаря отцу я свободно владею тремя языками и еще двумя на бытовом уровне, обладаю глубокими естественнонаучными знаниями и достаточными, для дальнейшего развития, в гуманитарных науках.

Кроме того, он дал мне отличную физическую подготовку, обучил единоборствам и стрельбе. Но главное не это. Главное — он научил меня думать.

— 19

Проснувшись поздно утром, я сел завтракать в одиночестве. Отец уже ушел на работу, и не смог составить мне компанию.

Звук на телефоне был выключен со вчерашнего дня, поэтому обнаружил кучу пропущенных вызовов и уведомлений. Одновременно с едой я разбирал все это, отвечая по мере необходимости. Больше всего сообщений и звонков было от Эммы, но на них я решил не реагировать. Сообщение от референта отдела, поступившее после двух настойчивых вызовов, ожидаемо информировало о назначенной через неделю серии встреч.

Я подтвердил свою явку, а вот незнакомые номера проигнорировал.

Прихватив ключи от виллы отца, как мы с ним и условились, я отправился в Акадию, собираясь провести неделю отпуска в полном уединении. Если позволит погода, я рассчитывал на катере отца сходить на рыбалку в залив, а может быть и выйти в океан.

В районе парка я повернул налево, чтобы проехать мимо своей школы, но увидев ее за парковкой не испытал никакой ностальгии. Добавил скорости, и уже через четверть часа свернув за мостом вдоль береговой линии добрался до «Дедушкиного поселка».

Загородная резиденция встретила меня промозглой сыростью. Все, включая воздух было пропитано солью и меланхолией ранней весны. Я растопил камин, хлопнул коньячку, и жизнь заиграла новыми красками. Сначала я выгрузил из машины свой нехитрый скарб, а потом долго бродил по комнатам, вспоминая детство. Когда набрел на книжный шкаф, то залип на старой зачитанной книжке Джона Брэйна «Путь наверх». Я прочел ее в то лето, когда впервые влюбился. В памяти всплыли ассоциативные воспоминания.

Первые два дня я провел абсолютно без какого-либо смысла. Спал, читал, пил, гулял… И так по кругу. Издали видел соседей, они заметили меня тоже, но попыток общения ни они, ни тем более я не проявили.

Я наслаждался одиночеством, а когда был трезв, разбирал семейные артефакты — фотографии, документы, милые вещицы… Попадалось и то, что осталось от мамы. Раньше я хотел расспросить знакомого психолога, о чем говорит привычка отца увозить все памятное на виллу, а не хранить дома. А теперь и я поступаю так же со своими вещами.

К вечеру второго дня я заскучал от безделья, и начал собираться на рыбалку.

— 20

Я вышел из дома еще затемно. До причала дошел, подсвечивая фонарем. Запустил двигатель отцовского катера и отчалил. На море стояло относительное безветрие и небольшое волнение.

Я решил направить катер на середину залива. Изорванные, как клочки серой бумаги, облака пытались придавить хмурое утреннее небо к воде. Между ними можно было разглядеть остатки звезд, а на западе огромную красную Луну, спускающуюся к горизонту. Она отражалась в чернильных водах залива, разбиваясь на миллиарды живых осколков.

Темная береговая линия растворилась во влажном предрассветном воздухе, пахнущем океаном. И я пропал между мирами. Только шум двигателя связывал меня с реальностью. Катер словно парил в пространстве безграничной воды.

Я заглушил двигатель. Тишину нарушали только плеск волн о борт катера и отрывистые крики чаек.

Облака расступились, открывая моему взору огромный диск Луны с наползающей на нее тенью. Ровный край тьмы неумолимо гасил красное сияние. На востоке заискрились первые отблески Солнца, окрашивая горизонт в оранжевые тона. Завороженный этим космическим зрелищем, я потерял ощущение времени, которое полностью подчинилось ритму движения небесных тел.

Серп Луны сжимался и тускнел, пока не исчез, полностью растворившись в рассветном небе. Солнце робко появилось над горизонтом.

В тот же миг тень Земли начала сползать с лунного диска, но былой яркости уже не было. Луна растворялась в первых солнечных лучах, пока не исчезла полностью. Я даже не успел понять, что произошло раньше, провалилась ли она за горизонт или Солнце затмило ее своим светом.

Я даже не заметил, как почти четыре часа наблюдал за небесным танцем лунного затмения, который наполнил меня оптимизмом предрешенности.

Все события, включая неприятности и страдания, являются частью предопределенного вселенной разумного общего плана. Принимая неизбежное и понимая его необходимость в общей гармонии мира, мы обретаем свободу от страданий.

И чтобы не происходила в этом мире, Солнце и Луна будут сменять друг друга на небосводе. С нами или без нас, этот мир вечен.

Пришла пора вспомнить о цели моей морской прогулки. Я несколько раз закинул спиннинг, но кроме мелкой скумбрии и одного окуня ничего не добыл. Я понял, что хорошего улова в заливе не будет, Вместе с тем, погода была подходящей для выхода в океан.

Я завел мотор и направил судно в устье пролива между двумя песчаными отмелями.

Океан встретил меня высокой волной и встречным северным ветром. Лицо сразу же задубело, а сырость проникла под куртку. Преодолев прибой и сориентировавшись по курсу, я решил порыбачить.

Поменяв снасти на троллинг, я подцепил в качестве наживки одну из пойманных скумбрий и малой скоростью двинулся вдоль берега, в надежде поймать палтуса. Прошел час, у меня не было ни одной поклевки, и я повернул на обратный курс. Уже виднелся вход в залив, когда удилище натянулось. Меня мгновенно захватил азарт! Осторожно подтягивая добычу, я подготовил перчатки и крюк с тельфером. Несколько минут борьбы с рыбой и вот в воде уже показался ее силуэт.

Сначала я не поверил своим глазам, в это время голубой тунец крайне редко встречается в Северной Атлантике, он уходит в теплые воды. Но это все-таки реально был тунец и весьма впечатляющего размера, около трех центнеров. Я пожалел, что не спросил у отца, есть ли у него лицензия. Понимая, что не могу подставить отца, я подтянул морду рыбины поближе, и, заглянув в ее глаза, несколько секунд наслаждался триумфом победы. Потом обрезал леску ножом и дал ей свободу.

— 21

Перед отъездом я весь день провел с отцом. С утра было солнечно и тепло. Мы расположились на заднем дворе и развели огонь в барбекю. С собой взяли всякой легкой еды, немецкие сосиски и курицу для готовки. В качестве выпивки у нас был ящик «Александр Китс».

Я не запомнил все, о чем мы говорили, темы возникали спонтанно и сами собой перетекали в другие.

Это был самый длинный разговор с отцом за всю мою жизнь. Начал отец с обсуждения моего предстоящего развода. Чувствовалось, что это беспокоит его больше всего.

— Я не спрашиваю тебя о том, что у вас произошло с Эммой, но мне важно понимать, насколько ты уверен в своей оценке того, что ты называешь изменой.

— На все сто… К сожалению.

— Не принимай сказанное мной в качестве совета, сын, но жизнь сложная штука, и то, что нам кажется важным сегодня, завтра может оказаться абсолютно никчемным. — Отец запнулся, пытаясь переступить через внутренний запрет. — Мы никогда с тобой не обсуждали смерть твоей мамы. И видит Бог, я хотел бы унести это с собой в могилу. — Увидев, как округлились мои глаза, он добавил с ехидцей. — Я рассчитываю этак лет через сто… Но видимо все же стоит поговорить об этом сейчас.

Мы сидели в шезлонгах, укрывшись пледами, потягивая пиво из бутылок. Он сделал большой глоток, и продолжил.

— Перед той трагедией мы собирались расстаться с твоей мамой. У меня тоже были для этого веские причины… Как минимум ее работа.

— И чем тебе не угодила ее работа? Она, как я помню, летала стюардессой на внутренних линиях?

— Подробностей не будет.

Повисла пауза, а потом отец снова заговорил: — Я просто хотел сказать, что сейчас я все бы отдал, чтобы вернуть твою маму, или хотя бы, чтобы она была жива. И мне было бы плевать на любые ее безрассудства. В нынешнем своем понимании жизненных ценностей, я иначе трактую такие понятия как преданность и измена. Преданность — это не отказ от личной свободы, а готовность поступиться своими интересами, ради интересов партнера, отстаивание его интересов, как своих. А в молодости мы на все смотрим исключительно через постель.

Отец поставил бутылку на землю, и поднялся пошевелить угли, вернувшись он закончил свою мысль: — Отношения полов — непростая работа. <цензура>. Но вот какую систему в этих отношениях я выявил. В молодости они строятся, в основном, на сексуальном влечении. В более зрелом возрасте важнее становится единство ценностей. А на излете жизни — надежность и взаимное доверие. Может быть, поэтому есть два срока, на которые приходятся пики разводов. Просто люди просыпаются в какое-то утро, а на соседней подушке чужой тебе человек, с которым тебя объединяет только секс.

Я задумался над сказанным, примеряя на себя. Что нас объединяло с Эммой, кроме секса? Да, наверное, ничего. Может быть, поэтому так больно было видеть, как рушится то единственное, что служило фундаментом наших отношений.

Уже за столом, под мясо, мы добрались до работы. Отец начал разговор издалека:

— Как-то у меня был в жизни период, когда я пытался разобраться в религии, философии, психологии и всем том, вокруг чего крутится рефлексия человека, вся гамма наших переживаний и чувств. Есть механистический подход, утверждающий, что мы такие же животные, как и они. — он погладил, своего пса Черри, сидевшего рядом. — И что в основе наших реакций лежит банальная органическая химия. Но все же мне кажется, что человек, оставаясь животным, много сложнее. Мы можем преодолевать свои инстинкты и рефлексы. Именно это отличает нас от них. Мы можем управлять своей жизнью, а они нет. Я не религиозен, но главное, что вынес из изучения жизнеописаний пророков Иисуса, Мухаммеда, Будды… — человек свободен в своем выборе. Мы никому ничего не должны, кроме самих себя. А себе мы должны только одно — быть счастливыми. Так выпьем за счастье!

Мы чокнулись бутылками и отец перешел к моей проблеме:

— Твоя темная полоса на службе скоро закончится. Переживать о произошедшем — самое глупое, что ты сейчас можешь делать. Бессмысленно тратить свои нервы на то, что нельзя изменить. Лучше задумайся о будущем. Что тебе нужно для счастья? Только об этом имеет смысл думать. А делать — только то, что ведет тебя к счастью.

Наверное, отец был прав, но пока я вряд ли смогу воспользоваться его советом. Приняв присягу, я впереди личного счастья поставил службу своей стране. Однако переживать действительно не имеет смысла. Делай что должен и пусть будет, что будет.

День уже клонился к закату, когда мы перебрались в дом. С нами ушел со двора и Черри. Когда отец уходил на работу, пес всегда предпочитал дому улицу, у него там было много важных дел — облаять проходящих мимо чужаков, поохотиться на мышек, пометить территорию… Но сейчас он был полноправным участником беседы. Завалившись набок между камином и столом, он пристально наблюдал за нами, пока его не сморило.

Глядя на седую морду Черри я вспоминал, как щенком-подкидышем он попал к моему отцу. Быстротечность времени не радовала. Возраст отца давно уже перевалил за экватор, и в каждый свой приезд я замечал новые признаки его старения. Сочувствие к этому сильному и самодостаточному человеку впервые сжало мое сердце.

Пытаясь понять истоки этого чувства, я понял, что переживаю не за него, а за себя. Я как бы смотрел в зеркало, и видел свое будущее. Одиночество и старость — невеселая компания.

— Отец, ты о чем-либо жалеешь в своей жизни?

— Странный вопрос… Сожаление — это самое бессмысленное занятие, которому может предаваться человек. Если меня что-то не устраивало в моей жизни, я это менял. А о своих решениях я никогда не жалел, даже если ошибался. Ведь это были мои решения. Об ошибках нужно не переживать, а исправлять их.

— Но ведь было что-то не зависящее от тебя, из того, что называют обстоятельствами непреодолимой силы.

— Об этом жалеть вообще бессмысленно. О данностях судьбы волноваться могут только люди с нестабильной психикой. Такие плачут даже по героям мыльных опер. А я принимаю жизнь такой, как она есть. Если в этой не повезет, в следующей будет лучше. — Отец широко улыбнулся, обнажив белые ровные зубы.

Уже перед сном, я спросил отца: — Ты не хочешь переехать ко мне?

— К тебе это куда?

Мы одновременно рассмеялись.

Рано утром, я уехал. Отца будить не стал, оставил ему записку с благодарностью за совместно проведенное время.

— 22

Новым местом моего обитания стал отель «Брукстрит». Я как-то играл на их поле в гольф, и запомнил, что у них есть бесплатная парковка и хороший ресторан.

Неделя в офисе началась с допросов. Назывались они совещаниями, но выглядело это в лучшем случае как «зашкуривание». Так мой приятель, с которым мы в одной группе прошли учебный центр службы, называл всевозможные беседы с инструкторами.

Нынешние совещания проходили в разных составах, но всегда с предупреждениями о видеозаписи. Это происходило в разных комнатах, но все они имели стеклянную стену с односторонней прозрачностью, поэтому, я ощущал себя каким-то подопытным кроликом.

Задавались в основном вопросы про последнюю операцию. Но в целом все это больше походило на психологическое тестирование, поскольку имело только одну цель — влезть мне в мозги. Мое мнение по поводу причин провала тоже спрашивали, но у меня сложилось впечатление, что оно никого не интересовало.

Спустя три дня меня отправили на полиграф. Возникает немного странное ощущение, когда узнаешь о вызове на полиграф. Ты знаешь, что это часть обязательных мероприятий при провале операции, но в тоже время ощущаешь недоверие к себе.

Тебя учили обманывать полиграф, но все же результаты этого тестирования будут рассматриваться всерьез, если дойдет до предъявления обвинений.

Ты можешь отказаться от его прохождения, но этот факт будет восприниматься, как признание вины.

Полиграфолог-ухоженная женщина средних лет, с доброжелательным выражением лица, пригласила меня раздеться до пояса, снять обувь и носки. Потом обмотала меня своими резиночками и проводками, и начала вводную беседу.

Поскольку во время спецкурса мы проходили весь этот процесс и мне были известны цели каждого этапа, я слушал не очень внимательно.

Сейчас полиграфолог должна свести к минимуму влияние факторов, не относящихся к данному тестированию, чтобы мои личные переживания не исказили результаты исследования. Если в детстве я воровал, писался в постель, или, скажем, убил кого-то во время спецоперации, сейчас это не должно отразиться на моих реакциях.

Поэтому она прошлась по очень разным проблемным темам, объясняя, что они не важны, и если я захочу, то могу не отвечать на вопросы, которые их затрагивают.

Пока дама морочила мне мозги, ее ассистент — молодой высокорослый дрищ, тыкался в приборы, видимо производя настройки.

Полиграфическое исследование — своего рода анкетирование: мне задают вопрос, я без задержки должен ответить на него односложно, да или нет.

Вопросы в основном глупые и повторяющиеся, поэтому спустя час мозги плывут, и начинаешь отвечать не думая. А вот тут и происходит самое интересное.

Внезапный вопрос: — Вы разводитесь с женой по вашей инициативе?

Это классический прием опытных полиграфологов. Дело в том, что обмануть полиграф на самом деле не сложно, если ты контролируешь свои эмоции. И люди, прошедшие спецподготовку это знают. Поэтому, для того чтобы получить правдивый ответ полиграфолог должен организовать эмоциональный срыв, и пока подопытный не придет в себя у него есть несколько секунд, чтобы получить неконтролируемые ответы на важные вопросы. Если «пошел дым» — подопытный посыпался, то нужно набрасывать все более острые вопросы, и тогда даже опытный человек не сможет скрыть правду. Профессиональный полиграфолог обязательно выведет его на чистую воду. Поэтому секрет успеха полиграфа заключается в соблюдении двух условий: хорошей информационной подготовки и продуманного сценария допроса. Остальное сделает машина.

Я, конечно, ожидал «вброс гранаты», но не такого глубокого проникновения в мою личную жизнь. Только здесь у ребят вышла ошибочка.

Эта тема меня совершенно не возбудила. Когда я принимаю решение, то уже не переживаю о последствиях. А по брошенному мячу я ударил. Они ведь с меня не слезут, пока не выпотрошат полностью, поэтому лучше уж им помочь. Пусть думают, что зацепили.

Я изобразил скрытый эмоциональный всплеск: сжал зубы, задержал немного дыхание, судорогой затылочных мышц добавил адреналина в кровь. И дама за приборами заглотнула наживку. Увидев всплески на кривых, она тут же начала насыпать мне вопросы по теме:

— Вы получали деньги от представителей иностранных государств?

— Вы знали о том, что Шахир был завербован ливийцами?

— Вы сообщали кому-либо, кроме резидента, о плане операции до ее начала?

Полиграфолог долбила меня в таком же режиме минут пять, при этом не отрывая от меня пристального взгляда, пока мне удавалось сохранять иллюзию эмоциональной возбужденности. А потом прилетела новая «граната»:

— Вы хотите уйти отставку?

Ну это уже было совсем слабенько. Я отыграл на отлично и без какого-либо пафоса, ответил: — Нет. — А сам изобразил, что соврал.

Тут же последовала новая серия вопросов по существу операции. В ряду других, уже были вопросы про Мориса и оперативников. Врать не имело смысла, кто-то из них все равно раскроется, но я сглаживал как мог все острые углы и брал ответственность на себя.

Спустя два часа с лишним мы закончили. Одеваясь, я краем глаза наблюдал за полиграфологами. Они были опытными сотрудниками, в моем присутствии не спешили обмениваться впечатлениями.

Но я и так был уверен, что прошел проверку на полиграфе. В итоге я оказался прав, повторного теста не было.

— 23

Я сидел в кабинете начальника Ближневосточного отдела уже полчаса, но разговор на волнующую нас обоих тему так и не начался. Все его вопросы пока были про семью, друзей, погоду… Я не задавал вопросов. Но вот он начал двигать пальцами левой руки, будто в попытке щелкнуть ими или перебирая невидимые четки — верная примета, что сейчас перейдет к делу. Я не ошибся.

— Ты хороший воин, но скоро наши дороги разойдутся. — Сказал он.

— Ты все сделал правильно, но результат оказался ужасен. Мы потеряли слишком много, и не можем не назначить виновного. Поскольку ты вывел из-под удара остальных участников операции, взяв на себя всю ответственность за оперативные решения, то этим виновным быть тебе.

Шеф приоткрыл папку у себя на столе, как бы сверяя сказанное, с изложенными в деле фактами. Папка была пухлая, видимо кроме отчета о служебном расследовании и протоколов опросов участников операции, там было еще много чего мне неведомого.

— Сегодня я приму твою отставку. — Шеф поднялся из-за стола, и стал не спеша прохаживаться у меня за спиной. — Но это не все. Ты же знаешь, что мы с Морисом давние приятели?

Кто же этого не знает в отделе! Они вместе начинали службу, часто работали в общих программах, но их связывали и родственные отношения. Их жены были кузинами. — Да, сэр, знаю…

— И я тебе весьма благодарен, за то, что ты взял на себя вину Мориса. — Я было попытался возразить, но шеф сжал мне плечо. — Не нужно меня считать дураком, я умею читать между строк рапортов. Братья были его агенты, он их вербовал, он их ввел в операцию, они стали источником утечки. Ты виноват только в одном — не захотел вовремя признать поражение, и остановить операцию.

— Но вы же сами прислали оперативников для поддержки!..

— Распоряжение на продолжение операции я не давал, решение принял ты, и оно оказалось ошибочным. Кстати, кто должен был обеспечивать безопасность агента? — Он заглянул в папку. — Не отвечай.

Мне было нечего ему возразить или добавить. Я уставился в окно. В комнате повисла тяжелая тишина, нарушаемая лишь неспешными старческими шагами. Не знаю, о чем думал он, но я постепенно свыкался с неизбежностью своей отставки, и мои мысли крутились только вокруг одного вопроса: чем зарабатывать на жизнь?

Выдержав паузу, шеф продолжил:

— Когда ты был в этой командировке, мне было поручено представить сотрудника, с целью подготовки его для работы в качестве экономического советника правительства, в одну из ближневосточных стран. Помня, что по первому образованию ты бакалавр экономики, я направил твои документы. Эта задача в какой-то момент стала неактуальной, но твое дополнительное обучение уже оплачено, а первичная легенда сформирована. Тебе не остается ничего другого, кроме как потратить деньги налогоплательщиков: получить документы об MBA, пройти ускоренный специализированный курс экономиста, поставить подписи под якобы своими научными трудами и диссертацией… Ученую степень получишь после проведения формальной защиты. Да, и не забывай потом в визитках указывать свою докторскую степень. Только не претендуй пожалуйста на профессорскую кафедру. Думаю, что ты пока еще не готов к научной деятельности. Кстати, о твоей будущей работе…

Шеф опять умолк, и остановился у меня за спиной. Мне было слышно только его ровное дыхание. Я молчал, понимая, что последует продолжение. Но в мозгу от услышанного закружился целый вихрь эмоций.

Понятное дело, что никакого советника готовить было не нужно, всю эту схему он организовал исключительно для того, чтобы подсластить мне пилюлю с отставкой. Но мне вполне хватило бы и выходного пособия, которое в случае провала нашему брату отнюдь не гарантированно. Видимо это была его благодарность за то, что я прикрыл Мориса.

— …Что хочу сказать о твоей работе… Снять резидента в нашем деле означает поставить автограф на проваленной операции. Поэтому мы не можем уволить Мориса. И тебя мы не увольняем, а переводим в запас, по состоянию здоровья. Считай, что ты находишься в действующем резерве. А поскольку такой единицы в нашем отделе нет, ты переходишь в распоряжение русского отдела. Насколько я помню, русский — твой второй иностранный язык?

— Скорее второй родной — возразил я.

Шеф коротко взглянул на меня поверх очков — Теперь понятно, почему ты не попал в русский отдел сразу.

— 24

Начальник Русского отдела славился своей экстравагантностью. Он мог себе это позволить. Это был самый большой отдел, и он проводил операции практически по всему миру, а не только в России. Его значение традиционно было в топе рейтинга, хотя в конце прошлого века это периодически ставилось под сомнение.

Но отгремели фейерверки миллениума, и все вернулось на круги своя. Если ближневосточный отдел был вынужден строго контролировать бюджет, то русскому отделу давали столько, сколько ему было нужно.

Нас знакомили, но уже весьма давно и я не ожидал, что он меня помнит. Скорее всего накануне встречи он просто ознакомится с моим досье.

Тоже самое сделал и я, пользуясь тем, что после окончания служебного расследования мне снова открыли доступ к внутренней информации. Обычная практика для руководителей — отсутствие псевдонима. Но у начальника русского отдела он был и не один, что означало, как минимум опыт работы в поле. Это контрастировало с весьма публичным образом жизни, начиная с того, что он был женат на популярной актрисе. Его лохматая прическа и манера одеваться экстра модно, отнюдь не по офисному, больше соответствовала представителю богемы, а не сотруднику нашей организации. Старожилы говорили, что он всегда был таким.

Мой новый начальник назначил брифинг на 9 часов вечера, в ресторане «Сигнатуры», расположившемся в здании одной из престижных школ высокой кухни, недалеко от места службы.

Мне предстояло узнать, какие у него виды на мой счет. Когда я вошел в холл ресторана, мой будущий шеф, заканчивал разговор с седовласым господином, рыхлого телосложения, невысокого роста, больше похожим на политика, чем на представителя какой-либо другой сферы деятельности.

Начальник махнул мне рукой, и повел через главный зал к столу в уединенном уголке сомелье, у винной стены. Чувствовал он себя здесь весьма уверенно.

У стола мы пожали руки, и обменялись комплиментами в связи с возобновлением знакомства. Значит хотя бы помнил, что мы уже были представлены друг другу.

Шеф предложил мне выбрать место, я сел лицом в сторону зала, что вызвало у него еле заметную улыбку. Он сел спиной. Подошел официант, мы заказали сразу горячее: он — мраморный тунец в корке черного трюфеля, а я — телятину из Альберты в слоеном тесте. Начальник не стал эстетствовать и заказал красное — Каберне совиньон из долины Хана 2001 года, показав официанту на ячейку в стене с этой бутылкой.

Заметив удивление официанта, он прокомментировал: — белое для девушек, а не под рыбу. Хотя этого вина не было в винной карте, официант не стал уточнять у сомелье относительно нашего выбора, а беззвучно открыл бутылку и положил пробку на блюдце перед шефом. Затем также молча он сцедил на дно его бокала пробу, и застыл в ожидании решения.

Шеф и тут обошелся без пафоса, не стал нюхать пробку, крутить вино по стенкам бокала и закатывая глаза делать пробный глоток.

Небрежно махнув рукой — можно разливать, — он приступил к беседе. Тем временем, официант перелил вино в декантер с широким дном, разлил его по бокалам и на время оставил нас.

— Я слышал, что в Египте у тебя, что-то пошло не так, но скажу честно, для нынешней ситуации в мире, это эпизод на последнюю страницу. Хотя там и предстоят тектонические сдвиги, но судьбы мира решаются отнюдь не на Ближнем Востоке.

— Вероятно центр торнадо в России?

Шеф оценил мою иронию улыбкой.

— Скорее совсем рядом с нами. Но это не имеет отношения к нашей встрече. — Он о чем-то задумался, и сделав глоток вина продолжил: — Не буду заходить издалека. Мне нужен свой человек в России, но не в статусе сотрудника службы, а своего рода неофициальный офицер связи.

Увидев мое молчаливое удивление, он продолжил менее интригующе: — Предстоят большие изменения в отношениях с Россией. Политика будет ужесточена. И чтобы не оказаться в темной комнате с сжатыми кулаками, нам предстоит найти способ вести авторизованный диалог с русскими по неофициальным каналам. Тебя скоро переведут в запас, поэтому ты не будешь представлять позицию службы, а только выражать частное мнение.

— Мое или каких-либо иных лиц?

— Хороший вопрос. Но на него не будет однозначного ответа. Ты же можешь основывать свое мнение на информации, полученной от других лиц, не ссылаясь на них?

— Разумеется. Я именно так и буду поступать, в оговоренных случаях.

— Мне нравится твоя понятливость. Тебя не смущает такая роль?

— Думаю это важная работа. Главное не перепутать свое и правильное мнение. Но думаю, что я справлюсь.

Дальнейший разговор уже носил чисто технический характер. Из него стало понятно и то, почему наша встреча проходила в столь неформальной обстановке. Для службы я перестану быть действующим сотрудником, и больше не смогу использовать ее ресурсы. В частности, исключалось взаимодействие и с московской резидентурой.

Я также не мог взаимодействовать с шефом напрямую, а только через куратора, которого еще не утвердили. Он должен был выйти на меня непосредственно перед отъездом. Все это означало, что я стал агентом-призраком, «тенью».

Так неофициально у нас называют ушедших с оперативной службы сотрудников, но продолжающих оказывать услуги своим бывшим коллегам.

Еще во время стажировки в марокканской резидентуре, я познакомился с одним из них.

Формально они уже никому ничего не были должны, но имея опыт и связи, иногда были просто незаменимы в нашей работе.

Тот парень жил в Танжере, но по бизнесу часто гонял через Гибралтар, попутно выполняя курьерские функции для резидента. Не безвозмездно, конечно.

Моя предстоящая деятельность тоже будет оплачиваться, но эти деньги я буду получать не от службы, а как гонорар за консалтинговые услуги нескольким фирмам. Никакой разведывательной информации я передавать не должен, да и не смог бы, поскольку не готов к работе на новой и незнакомой мне территории.

Моя негласная деятельность — поддержание канала связи между начальником русского отдела нашей службы и его визави в аналогичной российской службе. А официальную и постоянную работу по найму, мне еще предстояло самому подобрать в Москве.

В общем это почти тоже самое, чем я занимался последние десять лет, но в каком-то непонятном мне новом качестве — вроде легализованного нелегала.

— 25

До вылета в Москву нужно было еще завершить личные дела. Вернувшись от отца, я первым делом, встретился с адвокатом по разводам, и отправил его к Эмме.

Мой предупредительный звонок не стал для нее сюрпризом, она ждала его уже неделю. Эмма была непривычно тиха, говорила медленно, как бы обдумывая каждое слово. Про причины развода не спрашивала и не изображала невинность.

В какой-то момент Эмму прорвало на рыдания, и она бросила трубку. Перезванивать я не стал, и она тоже не перезвонила.

Потом закрутилось с расследованием в службе, и я даже подзабыл про развод. Напомнил о нем звонок моего адвоката. Он предварительно обсудил условия с адвокатом Эммы, и подготовил драфт соглашения. Требовалось согласование со мной.

Перед сном, я расположился в кресле своего гостиничного номера. Прочитав договор, я переключился на воспоминания прожитых с Эммой пяти лет. И тут на меня накатило.

Я начал вспоминать все с самого начала, когда мы познакомились на выставке Джейсона де Граафа. Мы с Эммой оказались ценителями стиля суперреализма в живописи. Она неплохо владела материалом, и имела свой взгляд на это течение. Это контрастировало с ее специальностью — финансового аналитика сетевой ритейловой компании. И тут мы тоже оказались близки, потому что свое первое образование я получил именно в данной области.

В тот год я уже работал в поле, и редко бывал дома. Но мы часто созванивались, а когда я возвращался, то мы много времени проводили вместе. Полагаю, что она уже тогда догадывалась, что я работаю не инженером, но вопросов не задавала, и своего отношения к моему образу жизни не выказывала. С ней всегда было легко.

В какой-то момент, я пригласил ее в свою квартиру, и она осталась в ней навсегда. Мы стали снимать ее вместе. Эмма не задавала вопросы про наши отношения и про то, как я вижу их продолжение. Она не обустраивала общее жилище под себя и не говорила о детях. Иногда я ловил себя на мысли, что не чувствую ее привязанности ко мне, тем более зависимости от меня. Она просто заполняла собой свободное пространство моей жизни, не вытесняя собой то, что имело для меня значение.

Иногда мне казалось, что она может исчезнуть из моей жизни так же внезапно, как появилась. Я ценил близость с ней и создаваемый ею уют. Она сняла с меня всю тяжесть бытовых проблем, даже управление общими финансами. Я не хотел ее потерять, поэтому сделал Эмме предложение, и она сразу же согласилась.

Сейчас, по прошествии стольких лет в браке, я не могу понять, что нас объединяло. До нашего знакомства, у нас были абсолютно разные ритмы жизни и круг общения. Я вдруг осознал, что совершенно ничего о ней не знаю. Ни жизненных ориентиров, ни привязанностей. Просто, после того, когда мы стали жить вместе, она всюду, куда бы я ни шел, была со мной рядом.

В этом не было безропотности или подчинения, скорее всего это была иллюзия совпадения жизненных интересов. Хотя тогда мне так не казалось, ведь не бывает же такого полного совпадения? А может быть я просто глупец, и в этом какая-то ее хитрость? Но в чем ее смысл?

Эмма всегда была самодостаточной и сильной женщиной. Уверен, что она даже не почувствует каких-либо осложнений после развода. Я не сделал ее жизнь лучше, а предстоящий развод ее не обесценит. С ее внешностью и умом от мужчин не будет отбоя, а страстность сделает ее желанной для любого избранника.

Я вспомнил разговор с отцом. Неужели основой всех наших отношений был только секс? Совпадения в хобби и увлечениях нельзя считать общими жизненными ценностями. А про них мы никогда и не говорили. Почему?

Я не находил ответа на этот вопрос. Было уже поздно, я устал и очень хотелось спать. Решил, что обо всем этом я подумаю завтра.

Я провалился в беспокойный сон и оказался посреди пустыни. Я пытался забраться на вершину дюны, чтобы разглядеть куда нужно идти, но постоянно сползал по ее склону, так и не достигнув цели.

Выбившись из сил и потеряв надежду, я упал на песок. Поднял голову и увидел, что пустыня превратилась в океан с высокими волнами. Пустыня замедляла время, а океан его ускорял.

Я лежал на плоту, вцепившись в его края и даже не пытался грести. Я не знал… куда и зачем?

Вдалеке показался высокий берег. Мой плот несло прямо на него, и я неизбежно должен был разбиться об скалы. В последний миг волна подхватила меня, и перенесла через камни.

Я брел по странному лесу, в котором деревья росли вверх корнями. Впереди меня шла молодая женщина. По походке и волосам я узнал в ней Эмму. Пытался догнать ее, чтобы убедиться в этом, но чем быстрее я бежал, тем дальше она удалялась от меня.

Я увидел следующую за ней тень и почувствовал в ней угрозу для Эммы. Попытался кричать, чтобы предупредить Эмму об опасности, но она меня не услышала.

Я потерял Эмму из виду. Выбравшись из этого страшного леса, я оказался возле красивого дома и зашел в него.

Меня встретили пустые комнаты и сквозняки. В доме никто не жил и в нем не было уюта. Я захотел уйти из него, спустился вниз по лестнице, и у входа увидел траурный портрет. Как я мог его не увидеть, когда входил в дом? Подойдя ближе увидел, что это портрет Эммы. В испуге я проснулся посреди ночи.

Утром я позвонил своему адвокату: — Я хотел бы внести кое-какие изменения в договор. — На той стороне телефонной трубки повисла напряженная тишина. — Не волнуйтесь, это только облегчит вашу работу. Все совместное имущество, а это в основном акции и счета, должно перейти в собственность моей бывшей жены.

— 26

В день вылета я закрыл счет в отеле и отправил вещи в аэропорт. Шел нудный мелкий дождь, нагоняющий на меня хандру. Мой маршрут предполагал стыковочный рейс с двумя пересадками.

Встречу с куратором мне назначили в ресторане первого пересадочного хаба. Далее я предпочел лететь не прямым рейсом, а через Париж, чтобы не торчать в кресле лайнера десять часов, и прибыть в незнакомое место в разобранном состоянии. Кроме того, хотелось воспользоваться случаем и провести день на родине предков, где я не был с самого детства. На следующий день я планировал вылететь в Москву код-шеринговым рейсом Эйр Франс.

Когда я закончил все дела с отелем, до первого вылета оставалось чуть больше четырех часов. Свою машину я вчера отогнал на стоянку продавца, а убивать время в ожидании трансфера отеля в аэропорт не хотелось, поэтому я вызвал такси. Но уже садясь в него, спонтанно решил ехать не в аэропорт, а выпить кофе возле дома, где прожил с Эммой последние два года. Меня влекла подспудная надежда увидеть ее перед отъездом.

В наших окнах не было никакой жизни. Вероятно, Эмма уже ушла на работу. Пока я пил кофе, меня не покидало чувство незавершенности в отношениях с Эммой, но я решил больше не думать об этом, чтобы не оставлять ей места в своей новой жизни.

Первый контакт с куратором был назначен в аэропорту пересадки непосредственно перед моим вылетом в Париж. Так оказалось удобнее обоим. Он должен был прилететь за пару часов до этого, и вернуться назад после нашей встречи. Для встречи я предложил ресторан лаунча «Плаза Премиум». В моей жизни было много перелетов, в результате я стал обладателем бонусных карт высокого уровня в двух альянсах. Это делает путешествия менее утомительными — меньше ждешь, комфортнее летишь.

Одна из привилегий — доступ в бизнес залы аэропортов. Это и определило мой выбор. Я сидел у бара, дожидаясь встречи с куратором и гадая о том, кто же им окажется. Подошло время. …И вдруг я увидел отца. В совпадения такого рода я не верю. Из этого следовало, что отец тоже имеет отношение к службе, и что куратором назначили его. Это вызвало у меня бурю противоречивых чувств. Но остыв, я понял, что это возможно сильно облегчит мою миссию.

Глава 3

— 27

Самолет шел на посадку. Сбрасывая скорость, пилот перевел турбины на малые обороты и в салоне стало тише… Громады облаков в отблесках заходящего солнца были похожи на горы из розового нефрита. Из-за одной из них выплыла полная Луна, и желтым колесом покатилась по краю облачного покрова. Перистые облачка словно дым сигареты или призрачный НЛО, пролетали совсем рядом, размывая образ луны, превращая ее в светлое мерцающее пятно. Приближался верхний край облачности, он все чаще облизывал крыло самолета. Светло-молочный цвет облаков приобретал какой-то стальной оттенок. Вокруг быстро темнело, то ли от внезапного прихода ночи, то ли от облачной тени. Крыло срезало ватную вершину, и мы нырнули в кромешную мглу густого тумана.

Пятница, тринадцатое, Московский международный аэропорт Шереметьево. Подходящее место и время для того, чтобы начать писать новую главу своей жизни.

На паспортный контроль тянулся длинный хвост усталых людей. Рутинная и монотонная работа соскоблила индивидуальность с лиц девушек, сидящих в стеклянных кабинках. Периодически было слышно, как они штампуют паспорта прилетевших. Подошла моя очередь. Девушка в окошке внимательно изучает мой паспорт. Долгий взгляд на мою фотографию в паспорте, потом на меня. Улыбкой сопровождаю неспешное перелистывание страниц.

— Вы впервые в России? — Девушка с погонами прапорщика скрупулезно исследует мою свежую визу.

— Вроде так. — Я пытаюсь шутить.

Девушка не реагирует, сурово смотрит в монитор. Через мгновение ставит штамп. Затем следует дежурное: — Добро пожаловать в Москву!

Прохожу по зеленому коридору таможни и попадаю в здание шереметьевского терминала, ничем не отличающегося от сотен подобных в других странах. Улица встречает меня назойливыми таксистами и вечерней прохладой.

Дорога до гостиницы оказалась долгой. Даже в это позднее время был плотный трафик движения, но все же обошлось без пробок. Глядя в окно, я пытался уловить какие-то принципиальные отличия от городских пейзажей других стран, и не находил их, за исключением надписей на кириллице. Чем ближе мы подъезжали к центральной части города, тем более яркими становились улицы, появились подсветки ампирных фасадов и цифровые билборды.

Широкие улицы были забиты иномарками, и заметно, более дорогими и новыми, чем в Париже, сравнение с которым было актуально. Первое впечатление от Москвы — богатый и эклектичный город, что в общем-то было логично для имперской столицы.

Для начала мне нужно было где-то остановиться.

Мой выбор пал на пятизвездочный отель «Лотте», расположенный на пересечении Нового Арбата и Садового кольца. Этот комплекс с удачным расположением и высокими оценками постояльцев идеально подходил для моего временного пристанища.

В начале службы, во время командировки в Сеул, мне довелось жить в одном из отелей этой сети. Сервис оставил благоприятное впечатление, умноженное в памяти на азиатскую экзотику. Это воспоминание создавало позитивную основу для новых впечатлений.

— 28

Утром я отправился на завтрак в ресторан отеля. Конечно же был шведский стол, из разнообразия которого я выбрал омлет и кофе. Мой организм еще не перестроился на другой часовой пояс, и есть совершенно не хотелось. Из-за спины к моему столу подошел коротко стриженный седовласый господин, чисто выбритый, с легким запахом дорогого парфюма. Широко улыбнувшись, он поприветствовал меня на русском: — Привет, шпион! — Потом довольный произведенным эффектом, плюхнулся в кресло напротив. Протянув через стол ладонь, представился: — Я ваш контакт, Крис, со стороны известной вам организации. Меня зовут Константин Андреевич. будем работать вместе.

Был ли он Константином и тем более Андреевичем, я не знал. Как не знал тогда и его фамилию. Но то, что он был в своем праве сомнений не было. Дорогой и элегантный костюм с галстуком, часы толщиной в половину моей руки, безукоризненная выправка — все это было не главное.

С давних пор я опознаю коллег по цеху по прическе. Точнее по тому, как подстрижены волосы над ушами. Люди моей профессии в любой стране палятся на том, что, даже выйдя в отставку, не позволяют волосам пересекать верхний край ушей. Не все конечно, например я этим правилом стал пренебрегать, как только начал работать под прикрытием.

Константин Андреевич был подстрижен по уставу, а своими гусарскими замашками больше походил на представителя контрразведки.

Мы дружески потрепались около часа, обсуждая предстоящее сотрудничество. Коллега продиктовал свой телефон, дал мне местную симку для связи, и убыл, обещав вернуться. Уже уходя, спросил, нужна ли помощь в организации быта и трудоустройстве. Получив благодарственное нет, растворился в нарождающемся дне.

На первый день у меня были назначены визиты в три хэдхантерские агентства по подбору топ-менеджмента. По легенде, я искал позицию финансового директора в крупной компании на развивающемся рынке.

Моя мотивация — быстрая карьера и подготовка материала для научной работы по теме «Психология финансов на развивающихся рынках». А искать место в отсталых странах имея хороший русский было бы странно.

Собеседования проходили на русском, с переходом на английский, когда обсуждались профессиональные вопросы. Меня сильно удивила глубина понимания рекрутерами профессиональных задач CFO. Но впечатление о себе, как опытном специалисте в области управления финансами мне удалось создать. Помогало преимущество в свободном владении английской терминологией. По итогу можно было ожидать вакантных предложений. В качестве контактного телефона я дал тот, что был на симке от Константина Андреевича.

Вечером я хотел сходить в театр и, купил билет в театральной кассе, попавшейся в центре. В Москве, наряду с интернет-тикингом, сохранилась и эта архаичная форма доступа к искусству.

С трудом досидел первый акт, и отправился ужинать. Все же мое знание языка пока не позволяло воспринимать русскую культуру в ее чистом виде.

Примерно в таком же ритме пролетел остаток недели. Пару раз созвонился с Константином, по его предложению перешли на ты, несмотря на разницу в возрасте. Передали тестовые сообщения в оба конца. И я завис в межвременье.

Ничего не происходило. От слова совсем. Вначале это радовало, такого полноценного отдыха у меня не было со школы, наверное. Я даже перестал употреблять алкоголь.

Было много впечатлений, я тратил все свое время на погружение в культурную среду, и абсолютно не было никакого стресса. Москва оказалась весьма дружелюбным городом. Слыша мой акцент, люди старались помочь, даже если куда-то спешили. А торопятся здесь все и всегда, даже ночью. Как не банально это звучит, но Москва — неспящий город. Я это отчетливо осознал, когда стоял в пробке на Тверской в два часа ночи!

В одном из разговоров, Константин, почувствовав мою отрешенность и расслабленность, спросил: — Ты на работу-то устроился? — И получив отрицательный ответ, порекомендовал: — Раз ты пока бездельник, познакомься с себе подобными — буржуями. Легче будет адаптироваться к тяжелой российской действительности.

По его совету, я стал проводить вечера на Патриарших Прудах и в Москва-Сити. Это традиционные места тусовок экспатов. У москвичей принято фривольное отношение к топонимам. Я редко слышал в разговорах официальные названия этих мест, чаще — Патрики и Сити. Но иногда в отношении Москва-Сити еще употребляли — Сидней, башни или стаканы. Также чаще Кутузовский проспект именовали Кутузой, а Новый Арбат — книжки, особенно если речь шла о нечетной стороне.

— 29

Мое знакомство с Ниной произошло одним из первых. Благодаря ее яркой внешности и темпераменту друзья звали ее на грузинский манер Нино. За глаза ее иногда называли Нано, имея ввиду ее миниатюрность и креативность.

Я пришел поужинать в «№13». Проходя к своему столику, случайно встретился с ней взглядом, и на мгновение завис, очарованный ее красотой. Этого хватило, чтобы неловко столкнуться с ней в проходе. Улыбнулись, я извинился, мы разошлись. Проводив ее взглядом, я пересел за другой стол поближе к ее компании, и весь вечер смотрел только на нее.

Ее движения отличались особой женственностью, особенно когда она поправляла свои темные кудри. Когда ее застолье подходило к концу я улучил момент и поймав Нино на выходе предложил ей выпить со мной кофе.

Она согласилась. По ее выбору мы пошли в кофейню, расположившуюся на Малой Бронной, на углу у Патриарших.

Нино работала в сетевом рекламном агентстве креативным директором. Именно она отвечала за привлечение клиентов. Бизнес в России всегда был очень мужским, и руководителями ключевых бизнес-направлений крупных компаний были как правило мужчины репродуктивного возраста. Размер груди и милое личико собеседницы для них всегда имели решающее значение при принятии решений.

Это ни в коей мере не умаляет талант и трудолюбие Нино. Она обладала по-мужски жестким умом, и в бизнесе действовала, как бульдозер — опускала ковш и гребла, пока не кончится топливо, а у нее оно не заканчивалось никогда. Но то обстоятельство, что она ко всему была еще и сексуальной женщиной с потрясающими лицом и фигурой, делало ее оружием массового поражения в рекламном бизнесе.

Ах, какие рекламные кампании разрабатывали ее креативные команды! Даже не будучи специалистом в этой области, я понимал их незаурядность. На фоне сплошного потока рекламы «дебилов о дебилах и для дебилов», кампании Нино всегда отличались высоким вкусом, метафоричностью и аллегоричностью.

Ее ведущая команда редко занималась товарной рекламой, но как только речь заходила о продвижении значимого бренда, все пути приводили к ним. В тот вечер, когда мы познакомились с Нино, они отмечали победу в одной из номинаций международного рекламного конкурса.

На третий день знакомства с Нино, мы проснулись вместе в моем гостиничном номере, и весь день не вылезали из постели. Нино, чтобы не идти на работу. сказалась больной, и в каком-то смысле не соврала. Мы стали много времени проводить вместе, но в дальнейшем спать она предпочитала у себя дома, уезжая от меня иногда далеко за полночь.

А в башнях я познакомился с Лукой. Точнее он сам познакомился со мной. Его настоящее имя было Лукас, но он всем представлялся на русский манер Лукой. Я зашел в магазин купить еще десяток рубашек, чтобы не морочиться стиркой каждую неделю. Широко улыбаясь, он подошел ко мне, и протянул руку, чем весьма меня озадачил.

— Привет! Меня зовут Лука. Ты недавно в Москве? Американец? — Заговорил он на хорошем английском с немецким акцентом. Увидев мое недоумение, сбавил обороты.

— Ты извини меня за назойливость. Просто некому нас тут представить друг другу. У меня глаз наметан на экспатов, и я люблю заводить друзей среди неофитов. А работаю я в башне Федерация. — Он назвал компанию, и начал тараторить про то, чем он там занимается.

— А с чего ты решил, что я американец и недавно в Москве? — заинтригованно ответил я ему на русском.

— Вау! У тебя шикарный русский! Но у тебя лицо и манеры американца — На русском его немецкий акцент был менее заметен.

— Становится интересно. А можно конкретнее?

— Без проблем. — Рассмеялся Лука. — Последи за своими руками. Одна в кармане, когда показываешь на что-то второй, то открытой ладонью. А лицо вообще никуда не годится. Что ты лыбишься продавцу? Он что твой друг? Ну и одежда не нашего пошива, «дюймовая».

— Ты забавный! — Рассмеялся я. Этот парень мне определенно нравился. Я пригласил его выпить кофе, и мы очень быстро подружились. Лука ко всему относился легко, он улыбался миру, а мир улыбался ему. В его обществе я всегда испытывал позитивный настрой.

Лука жил в России почти два десятка лет. За это время он успел дважды жениться, и оба раза на русских девушках. У него было трое детей. Первая жена с сыном уехала в Германию. А вторая даже думать об этом не хотела. Сам он уже давно ощущал себя русским, и ситуацию в России понимал лучше, чем где-либо в Европе. Он был полностью доволен своей жизнью. У него были любящая семья и хорошая работа.

— Я ведь специально не избавляюсь от акцента. — Говорил он мне. — За него мне платят чуть больше, чем моим русским коллегам.

Я рассказал Луке о своих намерениях найти работу в Москве, и собрать материал для диссертации.

Он с энтузиазмом взялся мне посодействовать, и в тот же день позвонил: — Крис, я нашел тебе работу в своей компании. Это временный контракт консалтера, но там платят хорошие деньги. А там как пойдет. Я с благодарностью согласился на его предложение.

— 30

Лука был партнером в консалтинговой компании, как он изящно выразился «из большой десятки, без большой четверки». Компания являлась формально российской, но ее связи с международной сетевой группой легко гуглились.

В ведении Луки был аудит. Встречу с партнером, отвечающим за слияния и поглощения, он организовал на раннее утро. Пришлось перестраиваться, отвыкать от вольного режима и кэжуал. К назначенному часу я был на ресепшн их компании, откуда меня проводили в переговорную.

С шестидесятого этажа восточной башни открывался великолепный вид на Дом Правительства и Кремль. У меня захватило дух от этой картины.

Неслышно зашел коллега: — Вот за этот вид с нас и дерут запредельную стоимость аренды. Но мы не жалуемся, а перекладываем ее на клиентов. — Мы пожали друг другу руки и представились.

Коллегу звали Алекс, у него были восточные черты лица, но родился он в Москве. Это частое явление в России — Советский Союз был Родиной для многих наций. Во времена СССР произошло большое кровосмешение и миграция народов.

Компания, в которой трудились Лука и Алекс, специализировалась на стратегическом консалтинге в медиа, телекоме и айти. В момент нашего знакомства у них шли переговоры по поводу реструктуризации продакшен компании — производителя тематических телевизионных каналов и сериалов. Если быть точным, то владельцы собирались не реструктурировать, а продать основную часть актива, оставив себе только производство сериалов для одного из эфирных каналов. В дальнейшем они хотели избавиться и от этого бизнеса, понимая, что он держится исключительно на дружеских отношениях с программным директором канала.

Алекс начал издалека: — Давай я тебе расскажу анекдот про то, чем мы тут занимаемся?

— Ну если у тебя есть время.

— До пятницы я абсолютно свободен. — Пошутил Алекс: — Ты знаешь, кто такая Красная шапочка?

Я кивнул.

— Тогда вот тебе суть M&A по-русски. Идет Красная Шапочка по лесу к бабушке, а навстречу ей Серый Волк, который останавливает ее со словами: «Ну что, шапка красная, у тебя только два варианта — слияние или поглощение».

— Довольно неожиданная концепция. — улыбнулся я.

— Я это к тому, что сделки, которые мы сопровождаем, редко бывают дружескими. Русский бизнес вообще достаточно жесткий, но когда речь идет о перераспределении активов, то он становится экстремально жестким.

Алекс отхлебнул кофе, и не моргая уставился на меня. Возникла немая пауза. Я тоже глотнул своего капучино, в ожидании продолжения.

— Лука говорил, что ты не из пугливых. Но я должен тебя предупредить, что в нашей стране консультант отвечает за свои советы. Поэтому, входя в проект по продаже актива, тебе прежде всего нужно усвоить и принять правило: меньше говори, больше слушай, и никогда не принимай чью-то сторону. Наше мнение по сделке никого не интересует. У продавца и у покупателя полно народа, который разложит им варианты сделки, проведет секьюритизацию, и посчитает финансовые модели.

Наша задача не учить их, что делать — а провести арбитраж. То есть исключить ошибки и наебалово.

— Не понял последнее.

Алекс рассмеялся: — Русский непереводимый фольклор. Эта фраза означает умышленный обман, отягощенный цинизмом. Мы не предлагаем решение, мы только подтверждаем объективность доводов сторон. А принимать доводы друг друга или нет — их дело. Это сильно отличается от того, что делают наши коллеги на Западе. — Я согласно кивнул.

— Я предлагаю тебе выступить своего рода внешним, независимым арбитром в процессе оценки продаваемой компании.

Далее он в общих чертах рассказал о текущем состоянии переговоров и охарактеризовал участников. Из его описания я понял, что они в некотором смысле оказались в тупике.

Стороны не согласны с оценками друг друга, и гэп составляет около четверти цены. Желание продать и купить сохраняется, но двигаться навстречу друг другу никто не хочет. Нужна новая идея, чтобы перезапустить переговоры и придать им новый импульс.

Алекс хочет представить меня как зарубежного специалиста с большим опытом в этой области, чтобы показать участникам среднюю компромиссную цену, как объективную, определенную методически.

— Ты, как специалист в области психологии финансов, понимаешь, что цена сделки всегда субъективна. Любую финансовую модель с помощью технических параметров можно подкрутить в два раза в любую сторону. Поэтому верхняя цена от нижней может отличаться на порядок. Хорошая сделка, это когда обе стороны считают себя немного обманутыми.

Я не возражал. Задача казалась понятной и не хлопотной. Мы сговорились о почасовой оплате и премии за успех — разовой выплате в случае закрытия сделки. На следующий день я приступил к изучению материалов.

— 31

Постепенно у меня сложился определенный ритм жизни, и время снова потекло своим чередом. Иногда я ходил на интервью в разные компании. Некоторые казались неинтересными мне, другим не подходил я.

Собеседование с кандидатом на вакансию — одна из форм переговоров, а переговоров на моем веку было немерено. Доводилось проводить и допросы, но этот опыт не релевантен для процесса найма сотрудника, даже для работодателя. Самое главное для кандидата на собеседовании — правильно установить на своей физиономии необходимый уровень наглости. Забитые и неуверенные в себе топ-менеджеры не пользуются спросом. Но и оборзевшие донельзя подчиненные тоже не вызывают радости у работодателя. И еще на ноль нужно вывести снобизм. Даже на глупые вопросы следует отвечать без кислого выражения на лице и подчеркивания своей образованности.