Бесплатный фрагмент - Напротив

Глава 1

«Принято считать, что человек, который хочет быть по–настоящему сильным, не должен иметь слабостей, но мне кажется, именно слабости могут заставить человека стать сильнее. Я же позволила себе слабость, только потому что она сильнее, чем я. Посмотрим, чем это обернется». — Аврора.

Аврора. (Настоящее. 2029 год)

После всего пережитого жизнь наконец-то вновь начала обретать смысл, появилась цель и даже обстоятельства великодушно подкинули решение. Сейчас моя жизнь стоит ничтожно мало. После всего сделанного я бы даже сказала, что смерть стала бы весьма незначительным наказанием. Не иначе как волею судьбы я ещё хожу по этим треснутым, заваленным хламом и мусором дорогам Нью-Йорка.

— Пессимистично смотришь на все. — Скажете вы?

— Очень оптимистично, — Отвечу я.

Мне нужна эта жизнь, пусть я ничего не могу изменить в прошлом, но именно в мои руки подвернулся шанс немного исправить положение для всех, и я считаю себя обязанной положить голову хотя бы ради попытки. И то, что сейчас я могу идти вперед, несмотря на то, что почти весь мир уже не в состоянии этого делать, воспринимаю не иначе как подарок вселенной, благословение, шепчущее на ухо: «Ну попробуй расплатиться с совестью, все в твоих руках».

Три года назад моя жизнь закончилась вместе с жизнями семи миллиардов. Возможно, и лишь возможно, тогда мне повезло больше остальных. После того как мир рухнул, а вместе с ним и привычный уклад вещей, для меня начался новый этап. Нет, это не жизнь, это выживание с надеждой когда-нибудь все исправить, а пока у меня есть план и семь незаменимых помощниц в его исполнении, с которыми в данный момент мы идем по разрушенному, опустевшему мегаполису к попытке все исправить. С чего бы начать…

Мои родители познакомились в университете. Классическая популярная пара: стройная умница-красавица с густыми золотистыми кудрями и заряженный брюнет в хорошей форме из богатой семьи. Там же они сдружились с будущими родителями Мари: самая обычная пара, кое-как держащаяся на плаву благодаря льготным местам со стипендией по программе университета, направленной на поддержку мигрантов. Поводом для необычной дружбы послужили незаурядный ум и желание любой ценой добиться успеха у отца Мари, в то время как ее мать запросто попала под влияние моей.

После выпуска финансовое состояние семьи моего отца и продвинутые навыки в сфере вычислительной техники отца Мари позволили открыть им свое прибыльное дело по снабжению офисов электронно-вычислительными и периферийными устройствами, а желание моей матери иметь сопровождение при совершении любого телодвижения основательно вовлекло мать Мари, и их общая жизнедеятельность переросла в нездоровую зависимость: совместный шопинг, посещение процедур, увлечения и даже планирование беременности с максимально приближенной ПДР (предполагаемой датой родов), с их же подачи — квартиры наших семей были куплены в одном здании, четко друг под другом.

В итоге мы с Мари родились с разницей всего в несколько часов, но в разные дни: ближе к полуночи я, а немного позже она. Вместе мы ходили на подготовительные, позже пошли в один класс и под покровительством одной няни на двоих, сразу после школы отправлялись на дополнительные занятия. Шесть дней в неделю: школа, балет, школа, рисование, школа, балет, школа, рисование, школа, балет и ещё обязательно воскресная школа. И пока главы обеих семей сутками пропадали на предприятии, где главным финансовым распорядителем работала и моя мать, а мать Мари заведовала кадровым департаментом, мы были предоставлены сами себе, в то же время бесконечно находясь при деле. Такой образ жизни может показаться сумасшедшим, но во всем этом бесконечном круговороте учебы мы были друг у друга, и это знатно спасало ситуацию. Так продолжалось до того дня, который в первый раз разделил жизнь на «до» и «после».

По закону всех роковых событий, отображённых в кино, всю ночь и день дождь лил не переставая, а к вечеру ливневые стоки перестали справляться с нахлынувшим потоком воды и мусора, затопив дороги и остановив движение в огромном мегаполисе. Вечернее занятие по рисованию отменили, и няне пришлось везти нас домой. Родители в это время всегда были на работе, и мы уговорили няню дождаться их возвращения у Мари. Их квартира находилась под нашей. Пока няня готовила еду, мы наконец-то могли почувствовать себя детьми. Впереди был целый вечер без занятий и строгой дисциплины, а значит, настало время обычного детского озорства. Неделю назад отец Мари привез домой новый крутой планшет, и она не переставала хвастаться, сколько в нём интересного. Я предложила сыграть в нашу любимую игру, но сегодня Мари интересовали лишь одно: на планшете можно это, на планшете можно то. Она говорила о нём весь вечер с таким восхищённым придыханием, что стало тошно. Я тоже могу такой получить, если захочу, но сейчас мне нечего было противопоставить этому чудесному устройству, кроме ощущения, что он лучший друг, чем я. Надо действовать.

Детскому уму не понадобилось много времени, чтобы собрать по квартире всё необходимое для плана по привлечению внимания. Эти хитрые и простые трюки показывали в 87–й передаче «Волшебные приключения Бибо», которые я любила смотреть перед сном и представлять, как с помощью нехитрых знаний смогу показаться настоящей волшебницей. Конечно, некоторые эксперименты имели предупреждение «пробовать исключительно со взрослыми», но родителям некогда было повторять трюки из детской телепередачи, а они часто были самыми эффектными и зрелищными. Так как мне уже почти 10, то можно попробовать и самой, правильно? Быстро пробежавшись по хорошо знакомой квартире, я легко собрала всё нужное для «магии»: миска с водой, зажигалка с балкона и вытащила из рюкзака антисептик для рук, который когда-то выпросила у матери, объяснив важность его покупки в необходимости есть на протяжении дня в разных условиях. Само собой, по назначению я его никогда не планировала использовать.

— Эй, Мари, а твой планшет способен на настоящее чудо? Спорим, что я смогу поджечь воду? — Сказала я, раскладывая свой волшебный инвентарь напротив. — Ты готова увидеть шоу?

— Ава, даже дети знают, что вода не горит, у тебя не получится!

Ну разве есть что-то приятнее, чем сотворить волшебство после этих самоуверенных слов? Ну, никто может и не может, а я умею! Смотри сама! — и уже через пару секунд вода в миске, в которую я предварительно вылила полбаночки антисептика, занялась голубыми языками пламени.

— Ого, Ава! Ты просто фокусница! Как у тебя получилось?

— Секрет волшебницы! Я и не такое могу. — победоносно ответила я. Мари смотрела, как зачарованная, отложив свой дурацкий планшет, а значит, настало моё время блистать.

Ещё пару фокусов, и в глазах Мари я стала самой настоящей волшебницей, а у самой настоящей волшебницы всегда есть ассистентка, и заканчивают своё представление они поистине грандиозно! Попросив свою помощницу помочь набрать остатки антисептика мне в ладони и поджечь его, я приступила к выполнению своего последнего фокуса — танцу с огнём в руках. Осторожно разведя ладони в стороны, чтобы не задеть свои волосы и не пролить горящую жидкость на белый ковёр, я начала медленно повторять последние разученные на танцах движения. Какая же гордая собой я была, и всё–таки предупреждение «пробовать исключительно со взрослыми» распространяется только на детей.

— Аврора, Мари! Идите в столовую, — Няня быстро приближалась к нашей комнате, и нужно было срочно что-то сделать.

Нам два раза объяснять не надо. Понимая, чем обеим грозят такие развлечения, я стала судорожно искать, обо что потушить огонь, а Мари бросилась прятать под кровать весь волшебный инвентарь. Два шага до входа. Один. Не придумав ничего лучше, я быстро спрятала догорающие руки за спину, и мы, как два солдатика по стойке «смирно!», выстроились лицом к двери.

— Что вы так обе смотрите на меня и притихли вдруг? Чем занимались? — я проглотила язык, сейчас эта дурочка признается и попадет обеим. Но Мари удивила, быстро сориентировавшись, выпалила: — Мы играли, а что на ужин? Я голодная как крокодил!

— Ничего нового! Курица и салат, вы же знаете, что юным балеринам много на ужин нельзя, давайте–ка… Ава! У тебя волосы горят!

— Ничего подобного! — я бы почувствовала, правда? Но огромные глаза Мари, только что отскочившей от меня, говорили об обратном… Уже через секунду на меня набросили покрывало с кровати. Мне ничего не видно, но если горит, то первое, что кажется правильным — надо бежать, нестись со всех ног в безопасное место, но я ничего не вижу, дурацкое покрывало удерживает меня на месте. Чего добивается няня, чтобы я сгорела в нем одна? Сотни мыслей проносились в голове, но спустя минуту, показавшуюся мне вечностью, одеяло стянули, а от красивых длинных, цвета темного шоколада, волнистых волос остались непонятные рваные огрызки разной длины. Я в растерянности осмотрелась, Мари бросилась ко мне.

— Я так за тебя испугалась! — она ревела, а перепуганная няня тем временем пыталась сбить огонь с белого ворсистого коврика, уходившего под кровать, но ничего не получалось, и по днищу стало стремительно расходиться черное пятно. Комнату затягивало серой пеленой, а ещё через пару минут мы трое неслись по лестнице вниз, во двор. Стоя внизу, няня позвонила в 911 и уже пыталась дозвониться родителям. Мари, тихо всхлипывая рядом, лепетала невпопад: — Я думала, мы все… я…а ты… родители убьют нас! — а я стояла под ливнем и смотрела на 9 этаж, где только что лопнуло окно, и языки пламени встречались с ледяным дождем, а что самое ужасное, этажом выше, почему-то, горел свет…

— Алло! Я вывела девочек во двор, дома пожар, скорая и пожарные уже в пути… Как дома? В смысле, заклинило, а резервный аккумулятор?… — Няня в ужасе смотрела туда же, куда и я. Через пару секунд весь дом отключился от питания, на улицу стали выбегать люди, а няня, передав нас соседке, побежала в дом. Мари совсем не понимала, что происходит, а я просто не могла озвучить ей свою догадку. Я сама искала тысячу причин, почему все не может быть так, как оно есть, и мысленно находилась в том моменте, когда няня зашла в комнату, а я спрятала руки за спину. Казалось, я вот–вот придумаю правильный вариант решения, и все станет на свои места, ничего не случится, мы пойдем есть надоевшую курицу и салат, но огонь продолжал появляться во все новых окнах, перекидываясь вверх и в стороны…

Помню, как приехала скорая, как соседка привела нас к машине с мигалками и людьми в черной форме. Врачи, увидев мои пожжённые волосы, стали бесцеремонно осматривать меня, задавая множество вопросов, а я лишь надеялась, что не наступит тот день, когда мне придется заговорить о том, что случилось, что никто не узнает, что все это сделала я, что весь этот ужас происходит только потому, что я приревновала к планшету. Единственное, на что я ещё могла надеяться — что бригада пожарных, только что забежавших в дом, скоро выведет моих родителей на улицу. И вот, спустя совершенно непонятное мне количество прошедшего времени, среди выходивших и вынесенных из здания людей промелькнуло знакомое лицо. Пожарный силой под руку вел женщину подальше от входа. Я вырвалась из рук врача и побежала навстречу.

— Я их слышала… нет, они же ещё там, 117 квартира, вы не понимаете, им надо помочь… там электронный замок… четыре человека… они… они кричат… — Это была наша няня! Она говорила про мою квартиру и про четырех человек, но там не могло быть столько, мы живем втроем: мама, папа и я. Если четыре… я обернулась на Мари. Она сидела неподалеку, на ступеньке машины скорой помощи, нервно болтала ногами и рассеянно смотрела прямо на меня… она никогда меня не простит, и я себе не прощу.

Глава 2

«Фраза „бояться ревности, как огня“ иногда принимает слишком буквальное значение, но раз я приняла решение не бояться, давайте–ка сменим формулировку на „Избегать ревности, как огня“ и будем повторять как мантру перед принятием решений». — Аврора.

Мари. (Прошлое. 2011 год)

Мы с Авой выросли в Кадетском корпусе логистического и командного центра военной базы «Темида». Обычно детей, оставшихся без родителей, отправляли либо к родственникам, либо в детские дома, где единственной жизненной целью было выгрызание зубами у жизненных обстоятельств своего закутка, часто посредством выполнения нелегальной или грязной работы. В Нью–Йорке таковой было предостаточно. Мы о нелегальной работе знали не понаслышке, правда, с обратной стороны. Конечно, военные не занимаются вопросами наркотиков и уличного беспредела, но пока ты кадет корпуса, будь добр поучаствовать во всех видах обеспечения общественного порядка, волонтерской и общественной деятельности, и даже в благотворительности. Обычный человек, выросший в изобилии вещей, товаров, продуктов и при отсутствии острой нужды, спросил бы: «А чем несчастный кадет может помочь? У него самого всего два комплекта одежды, одна кровать, одна тумбочка и ни единого цента». У кадетского корпуса на этот счет были свои мерки человеческих потребностей: тебе предоставили крышу, лечение и образование? — Счастливчик! Есть мозги? — Считай, ты богат, а если в комплекте идут две руки и две ноги? — Роскошь! Мало того, что у тебя есть всё необходимое, обладая таким богатством, ты уже просто обязан делиться с другими.

Такая простая и вроде бы истинно верная политика, ещё бы не лицемерная. В принципе, военная структура существует по принципу: «В любой ситуации есть свои и есть чужие». Эти «чужие» — весьма расплывчатое понятие, способное меняться в зависимости от обстоятельств, в крайнем случае, «чужими» могут стать даже «свои». Главный навык каждого служащего — в любых обстоятельствах сразу безошибочно определить «чужих» и незамедлительно начать предпринимать действия во благо «своих», желательно не опираясь на морально–этические нормы. При наличии внешней угрозы военные — первый рубеж реагирования, и если первый рубеж замешкается с решением и допустит ошибку, значит внешняя угроза имеет все шансы стать внутренней, такого допускать нельзя. Также политика Корпуса твердила, что своим помогать нужно всегда, только вот «свои» при разных обстоятельствах тоже были константой непостоянной. Например, все «свои» в корпус поступить не могли. Кроме того, от желания «своих» это, в принципе, не зависело. Корпус отбирал будущих кадетов только по им известным критериям. Тесно сотрудничая с детскими домами, комиссия корпуса раз в год наведывалась туда, чтобы забрать себе будущих подопечных, выбранных посредством психологического тестирования, медицинского обследования и строго в возрасте от 3 до 5 лет — когда характер ребенка, хронические и возможные будущие патологии уже определены, но ещё остается время на корректирование поведения и прививание дисциплины. Служащие по контракту — это хорошо, но свои преданные щенки, с детства обученные беспрекословно выполнять приказы, не отвлекаясь на свою личную жизнь и близких людей, — идеально. Корпус был их родным домом, а отряд — единственной известной им семьей. Как же там оказались мы? Ведь нам с Авой было уже по 9 лет.

Примерно неделю после пожара мы провели в общественном центре по работе с пострадавшими в следствии катастроф, чрезвычайных происшествий и несчастных случаев. В первый день центр был до отказа забит людьми, в основном, жилье которых пострадало от вечернего потопа, ещё были люди, которые не смогли попасть домой из-за отмены работы общественного транспорта, из-за затопления большого количества дорог. В общем, все разговоры вокруг сводились к обсуждению работы коммунальных служб и оценке материального ущерба имуществу, люди ждали разрешения ситуации, чтобы бы начать действовать. Что конкретно ждали мы вдвоем, я в полной мере не понимала. Лично я всю ночь прождала родителей и конкретной взбучки за спаленную квартиру, а ещё меня мучили вопросы, связанные с новым жильем. Я переживала, не придется ли моей семье уехать обратно в Мексику. Кроме рассказов родителей о том, какого им там было, я очень плохо учила испанский, а самое главное — вероятность больше не увидеть Аву при таком раскладе была огромной. Немного легче становилось от большого количества людей вокруг, связанных общей бедой. Многие спрашивали нас, почему мы здесь одни, и отвлекали разговорами, но позже объявили отбой, напомнив о необходимости соблюдать тишину, которую нет-нет, да омрачали чьи-нибудь всхлипы, а я погрузилась в свои мысли, иногда поглядывая на Аву, что сидела весь вечер у изголовья кровати и, вероятно, как и я, не могла уснуть, ведь сегодня у нее тоже сгорел дом. Утром люди стали расходиться из центра, и мне стало ещё более одиноко. Родители так и не пришли за нами, я объяснила себе это затопленными дорогами и поиском новой квартиры, чтобы было куда нас забрать, а после раздачи завтрака к нам подошел очень высокий и слишком серьезный для своего возраста парень-волонтер в красивой темно-синей форме с широким кожаным ремнем коричневого цвета, чтобы сообщить, что к ужину приедет сотрудник попечительской социальной службы, и нам нужно его подождать, напомнив, что выходить за территорию центра нам нельзя.

— Скорее всего, за нами раньше приедут родители! — делать нам нечего больше, ждать этого вашего попечителя, кем бы он ни был. От этого парня было не по себе. Даже Ава после его слов забилась глубже в угол кровати и отвернулась.

— Вряд ли… то есть, в любом случае придется дождаться попечителя. — Сказав все, что хотел и даже больше, волонтер выпрямился как солдат, развернулся на пятках и невозмутимо ушел.

Ава так и не заговорила, а ещё не притронулась к своему завтраку. Мне было очень жаль ее. К обеду в центре, кроме нас и мельтешащих сотрудников, почти никого не осталось, а ещё вернулся этот грозный сухарь в своей, уже не такой уж и красивой, темно-синей форме. Молча поставил обед на мою тумбочку и задержался у тумбочки Авы с совершенно нетронутым завтраком, а ведь мы так и не поужинали вчера…

— Ты почему не съела? — кошмар, если бы таким тоном спросили меня, я бы и голодная нашла чем удавиться. — Эй, тебя спрашиваю. Твоя подруга глухая?

— Нет… слышит, — я вжалась в спинку кровати.

— Ещё раз, ты почему не ешь?

— Не хочу. — Ава заговорила впервые со вчерашнего вечера.

— Не будешь есть, ничего не будет получаться.

— А мне и не надо.

— Это ты сейчас так думаешь, только вот ты завтра не помрешь, а столкнешься с новыми проблемами и голодная ничего не сможешь сделать. Обе как ручки от швабры тощие. У тебя подруга есть, за себя не беспокоишься, за нее впрягись, полезнее будешь.

Я, до этого момента жавшая подушку в изголовье кровати спиной, от громкого командного тона этого верзилы, осмелилась постоять за подругу.

— Не трогайте ее! Неужели не видите, что она не может за себя постоять в таком состоянии, зачем кричите? Вы даже не знаете, что ей пришлось вчера пережить. — Несколько секунд две пары глаз смотрели на меня в полнейшем непонимании, а потом Ава взяла свою порцию обеда в руки. Волонтер впервые улыбнулся, оглядев нас, а после развернулся и ушел.

— Какой индюк важный, думала ещё попросит спасибо ему сказать, а сам только обижал стоял. — Я надеялась, что теперь Ава заговорит и со мной, но этого не произошло, зато она уже ела, а значит скоро придет в себя.

К вечеру родители за нами не пришли, зато пришла очень красивая женщина, так похожая на маму. С ней и сотрудником центра, представленным нам штатным психологом, мы прошли в небольшую комнату. Слева от входа стоял шкаф и окно за ним, а по центру два кресла, журнальный столик и мягкий, горчичного цвета диван напротив, который нам и предложили для дальнейшего разговора. А вот разговор, состоявшийся в этой комнате, я бы предпочла никогда больше не вспоминать. Именно на этом мягком диване, как позже стало известно, только мне одной предстояло узнать, что не будет ни поездки в Мексику, ни уроков испанского, ни новой квартиры, ни родителей. Не будет балета, нянь, и вообще от прежней жизни неизменно будет появляться только дешевая курица на ужин. Там нам объяснили, что вопрос будущего Авы через неделю приедет решать бабушка по папиной линии, а меня, ввиду отсутствия известных родственников, отправят в школу-интернат, но не сейчас, а позже, так как после затопления некоторые пострадали и временно непригодны для жилья, а уцелевшие забиты расселенными детьми, и мне придется провести ещё какое-то время в социальном центре. Теперь уже есть не хотелось мне.

Дни сменялись ночами, а те, в свою очередь, днями. В социальный центр люди то приходили, то уходили, а мы оставались на месте. Во второй день Аву забрала девушка–волонтер в такой же темно-синей форме с широким кожаным коричневым ремнем и вернула через полчаса с отстриженными пожженными волосами. Некогда длинные, уложенные один к одному крупные локоны превратились в хаотичное нечто, похожее на каре, но, кажется, Аву это не волновало. А ещё в центр подселили детдомовцев, которым не хватило места при расселении. Штатный психолог, с которым мы с Авой по очереди теперь были вынуждены общаться каждый вечер, как-то упомянул, что не зря сюда переселили именно этих ребят: сложно найти общий язык с подростком 14—16 лет, а когда их ещё и много… Воспитатели уцелевших центров просто не хотят заморачиваться с подходом к новым неуправляемым ребятам и посоветовал присмотреться к их повадкам, так как в дальнейшем мне предстоит часто пересекаться с подобными, и лучше бы к этому подготовиться. В основном они были просто шумными, шатались по территории центра, курили где можно и нельзя, изредка интересовались нами, в основном издалека, глядя на нас с жалостью и, как мне показалось, с пониманием. У большинства из них когда-то был похожий день в жизни, после которого все кардинально изменилось. Они смотрели на свое прошлое, и, как мне казалось, я в ответ смотрела на свое будущее.

Через день в центре дежурил тот самый синий верзила-волонтер, и хотя по возрасту он был похож на старших из детдомовцев, последние, несмотря на численное превосходство, явно побаивались первого. Похоже, они были одногодками, но между ними колоссальная пропасть. Он — дисциплинированный, с ровной осанкой и явно хорошей физической формой, против кучки ребят, которыми не захотели заниматься даже воспитатели. Доступно ли мне такое будущее? К этому вопросу я пришла после, на мой взгляд, очень долгих четырех дней пролитых слез и полного опустошения. И теперь я, кажется, готова поделиться переживаниями с Авой, несмотря на то, что мы почти не разговаривали. Хотя каждый встречный взгляд напоминал, что у нас была другая жизнь и именно мы стали камнем ее преткновения, через несколько дней, после приезда ее бабушки, у нас не останется и этого. Ава была не просто подругой, она была верной спутницей по жизни, знала все, что знаю я, а я понимаю все, о чем думает она, и как бы ни было сейчас трудно заговорить, но разойтись по жизни в разные стороны с частью себя молча — невозможно.

Очередной раз выходя из кабинета психолога и поняв, что как никогда готова к этому разговору, я направилась на поиски Авы. Она сидела на заднем дворе, болтая ногами, свисавшими со скамейки, и смотрела в одну точку на земле.

— Я к тебе, двигайся.

— Почему? — Ава говорила даже не поднимая головы.

— Почему что?

— Почему хочешь ко мне подходить? Ты же знаешь, что я сделала, что все из-за меня.

— Почему из-за тебя? Мы обе там были.

— Но это была моя идея.

— Ну да, а я была не против.

— Бред. Я это сделала. По глупости сделала.

— Вряд ли ты этого пыталась добиться. Я не хочу об этом говорить, все равно ничего не изменится. Я не могу перестать думать, что будет дальше?

И мы говорили. Говорили час или два, делились переживаниями и мыслями, копившимися все эти дни. Наши пути ещё никогда не расходились. Пусть мы всегда были сами по себе, но одни — никогда. Раньше спали каждый в своей квартире, но весь день проводили вместе, сейчас спим рядом, но каждая сама по себе, а потом и вовсе никого не будет.

Глава 3

«Если друзья — это отражение нас самих, то разве можно спорить с самим собой? Разве можно обижаться на самого себя? Если вы считаете себя другом, то как можно остаться в стороне, не разделив беды и печали, как свои». — Мари.

Мари. (Прошлое. 2011 год)

После нашего разговора прошло ещё несколько дней тишины. По крайней мере, эта тишина между нами стала спокойной. Высказав все, что лежало на душе, и поняв направление мыслей друг друга, каждая пустилась в размышления, касающиеся ее вероятного будущего. И хотя от нас ничего не зависело, перестать думать об этом было невозможно. Когда точно должна была приехать бабушка Авы, мы не знали, сотрудники центра с этим тоже не смогли помочь. Предельно ясно было одно — времени у нас осталось немного. Мы попали в ту противную ловушку ожидания, когда с одной стороны ждешь разрешения ситуации и какой-никакой стабильности жизни, с другой — волосы дыбом становились от такой стабильности и хотелось сделать хоть что-то, лишь бы этого не произошло как можно дольше. Но что я могла?

Ава явно считала иначе. На обеде она вдруг перестала есть и долго-долго смотрела в одну точку, потом необычайно оживилась, доела, не прожевывая, и стала как-то дергано перемещаться по всей территории центра: сходила на улицу, подошла к стойке дежурного, ничего не предприняв отошла, сбегала в душевые и даже украдкой заглянула в маленькую комнату с диваном горчичного цвета, а потом села на кровать и продолжила смотреть в одну точку. Последний раз мне доводилось видеть ее в таком состоянии, когда няня отвозила нас на занятие в Воскресную школу. Она попросила нас дойти от парковки до церкви своим ходом, потому что ей нужно было успеть забрать нашу школьную форму из прачечной, которая по воскресеньям закрывается раньше обычного. И пока я внимала наставлениям о том, как внимательно нужно идти по парковке и что забегать в церковь неприлично, Ава сперва замерла, рассматривая спинку переднего пассажирского сиденья, словно первый раз его видела, потом начала вертеть головой во все стороны, а после, дождавшись, пока няня отвернет голову при повороте на перекрестке, просунула руку вперед и стащила из ее сумки кошелек, вынув из него нашу бонусную карточку от кафе-мороженого и, дождавшись следующего поворота, сунула кошелек обратно в сумку. Я наблюдала одновременно в шоке и предвкушении, конечно же молча — своих не сдают. Машина остановилась на парковке.

— Мари, иди медленно, сейчас она уедет, и рванем.

— Что ты задумала?

— Ничего такого. Возвращаем наше. Ты видела хоть раз, чтоб она платила бонусами? Там должно быть целое состояние!

Машина уехала, и мы кустами, заборами приступили к обходу церкви. Настоящие спецагенты на самой секретной операции! У нас было два часа, чтобы объесться мороженым, посетить зоомагазин, в который мы иногда упрашивали зайти няню, чтобы помечтать, каких же диковинных питомцев нам опять не разрешат завести родители. Для ухода за животным нужно время, а мы бывали дома только вечерами. А после предстояло вернуться на парковку с убедительным видом отпущенных раньше детей.

Целого состояния хватило лишь на одно мороженое, 15 минут переговоров какого вкуса и трофей наш, один на двоих, да и ладно! Счастливые два часа стоили тех неиллюзорных люлей, полученных от мам по возвращению домой. Люля, кстати, тоже одни на двоих были. А, нет, даже на троих — няне тоже досталось. Наверное, ее вселенная решила так покарать за использование баллов с нашей бонусной карточки в личных целях. Как о нашем прогуле узнали? Кто бы мог подумать, но уже тогда в церкви пользовались телефоном!

Хороший был день, лучше многих. Сейчас у Авы явно появилась идея, которую она тщательно обдумывала, а я пока не знала, радоваться или нет, но уже предвкушала. После ужина, который мы не сговариваясь наспех проглотили, Ава стала пристально следить за мистером индюком и, дождавшись окончания смены, как только двери за ним закрылись, потянула меня за руку в маленькую комнату с мягким горчичным диваном. Идти туда очень не хотелось, но выбора мне не оставили. Чего мы не видели — как мистер индюк вернулся обратно спустя пару минут, посмотрел на наши пустые кровати, заглянул на задний двор, увидел там толпу детдомовцев и, молча усмехнувшись, ушел из центра.

— Что мы тут делаем?

— Нужно поговорить, — и дальше как из пулемета, — мы можем сбежать отсюда, много детей живут на улице, мы не пропадем, но нужно уходить пока бабушка не приехала. Я могу попробовать уговорить ее забрать нас двоих, но скорее всего она заберет меня и увезет в Калифорнию, это на другом конце страны, а тебя заберут в интернат, мы больше не увидимся! Я не хочу рисковать, Мари, в этой комнате окна выходят за предел забора центра, это не тюрьма, их можно открыть. Мари! Хватит смотреть на диван, ты слышишь меня?

— Слышу… я против.

— Что? Ты хочешь в интернат? Я понимаю, что не заслужу твоего прощения, но там будет плохо! Я что угодно сделаю для тебя!

— А на улице хорошо?

— Мы вместе все можем провернуть!

— Нет, я так не хочу. Мне не за что тебя прощать. У меня была неделя, чтобы подумать над своим будущим. В интернате его практически нет, но даже там шансов больше, чем на улице.

— А что делать мне? — всегда знающая, что нужно делать, Ава смотрела на меня очень растерянно. Тщательно спланированный побег начал трещать по швам. Она точно не ожидала, что я откажусь. Но так случилось, что сейчас каждый должен подумать о себе, а мы думали друг о друге.

— Я не хочу, чтобы из-за меня ты отказывалась от нормальной жизни. Это твоя бабушка, тебе будет там хорошо, новое место, новые друзья, балет, рисование, курица, тебе даже не придется учить испанский! Я никогда не прощу себе, если ты променяешь эту жизнь на улицу из-за меня. Тем более я туда тоже не хочу!

— Браво! Очень трогательная речь, сколько преданности у малявок, повторите на бис, пожалуйста, а то я не поняла, с чего ты, Аврора, взяла, что я собираюсь тебя забирать к себе? — за нами в дверях неизвестно сколько времени стояла женщина лет 50, от бабушки у нее было одно название: стройная, с прямой осанкой, форменный светло-серый костюм с острыми плечиками и туфли на небольшой шпильке с острыми носками делали ее образ несколько угрожающим. Не меняло ситуацию и практически безэмоциональное, немного скучающее лицо. Идея побега, как-то слишком быстро показалась мне заманчивой. Даже представить не могу, как на этих шпильках можно было незаметно войти в комнату, и если Ава стояла относительно двери немного за шкафом у окна, то относительно меня эта женщина, буквально, была прямо за спиной. Уверена, все дело в проклятом желтом диване, он меня гипнотизирует!

— Юная леди, выйдите, пожалуйста, я хочу поздороваться с внучкой, — и бросив сочувствующий взгляд на Аву, которая так и не осмелилась выйти из-за шкафа навстречу любимой бабушке, я поспешила ретироваться.

Ретироваться решил и парень в синей форме, ожидавший за окном окончательного решения, принятого по поводу побега.

Аврора. (Прошлое. 2011 год)

В последнее время я все чаще хочу провалиться сквозь землю и никогда больше не существовать, а, конкретно, сейчас всевозможные причины сошлись воедино.

— Какая милая, преданная девочка. Это ее родителей ты спалила вместе с моим сыном и своей матерью? — Никаких эмоций на лице, понять, о чем думает, а самое главное — предсказать, что собирается делать с полученной информацией, невозможно.

— Да… извини.

— Что ты мямлишь? Не понимаю.

— Извини… это вышло случайно.

— Случайно 7 человек отправить на тот свет. Ты вообще знаешь, что ещё целую семью из соседней квартиры отправила на встречу к Богу? Кому помогут твои извинения? Тебе?

— Нет. — Я правда не знала. — Скорая увезла нас раньше, а женщина из попечительской организации нам рассказала только про родителей.

— Ещё бы она вам рассказала. Она понятия не имеет, что это вы устроили, как и те, кому об этом знать не надо. Можешь мне за это спасибо сказать. А теперь иди собирайся.

— Ты же сказала, что не заберешь меня.

— И не собираюсь, мне такая слава не нужна, и так пришлось через губернатора решать вопрос с мэром. Честно говоря, и времени заниматься вами у меня нет. В Кадетский корпус отправитесь.

— Отправитесь? Нами?

— Вами-вами, ты теперь своей преданной мышке должна по гроб жизни. Тебе есть что ей дать?

— Нет.

— Тогда перестань спрашивать и иди за ней. Мне к утру нужно в Калифорнию вернуться. На улице жду вас.

Кажется, я только один вопрос задала, но впервые за прошедшую неделю мне стало немножко радостно. Новость с ещё одной семьей меня шокировала, но мне сложно быть более убитой плохими новостями, в то время как наше будущее, пусть и не прояснилось, но стало общим. Значит, у меня есть шанс заслужить прощение. Я все для этого сделаю!

— Мари, мы уезжаем!

— Ты мне прямо в лицо радоваться собираешься?

— А? Мы — ты и я, вместе!

— В Калифорнию?

— Эээ… нет, наверное.

— Как это?

— Бабушка сказала в кадетский корпус, но я не знаю, где он находится, но ты можешь попробовать ее спросить.

— Не хочу, спасибо. Что такое кадетский корпус? А как же интернат?

— Я не знаю, ты хочешь в интернат?

— Нет.

— Тогда давай, пожалуйста, поторопимся.

Через полтора часа машина привезла нас троих на окраину Нью-Йорка, к большим черным воротам с гербом по центру и КПП (контрольно-пропускной пункт). Глухой высокий забор с колючей проволокой окружал огромную территорию, в ночной темноте вдоль центральной, тускло освещенной дороги мелькали двухэтажные здания, амбары, огромная столовая с вывеской, какие-то постройки, как мы узнали позже — казармы, а за постройками лишь непроглядная тьма.

Нервно переглянувшись с Мари, у меня сложилось впечатление, что я и сама больше хочу в интернат. Мы совершенно точно думали об одном и том же — нас обманом привезли в тюрьму, и бежать отсюда, совершенно точно, не получится. Доехав до, судя по размерам строения и количеству антенн на крыше, главного здания этого, на первый взгляд, неживого места, машина остановилась, и нам предстояло продолжить путь на своих двоих. Зайдя в неприметную дверь, расположенную слева от главного входа, мы подошли к лифту. Лифт? Кажется, здание снаружи было не больше трех этажей. Ещё большим удивлением стало, когда он тронулся вниз. -3 этаж, на который мы ехали, был подписан как командный центр, этаж ниже был подписан как серверная, два этажа выше занимали аналитический и наблюдательный центры, 3 этажа над землей были подписаны на фоне подземных слишком обычно — архивы и вентиляционный блок. Темный коридор, в котором было включено лишь ночное освещение, привел нас к двери кабинета с немногословной табличкой: Капитан базы.

— Ждите здесь. — Чего ждать и сколько, было непонятно, но никто не осмелился спросить, оправив свой светло-серый пиджак и даже не посмотрев в нашу сторону, бабушка зашла в кабинет.

Ждали мы не меньше часа, хотя в пустом коридоре, без окон и с одной единственной дверью, сложно было даже примерно определить течение времени. Из-за двери не доносилось ни звука.

— Ава, а кем работает твоя бабушка?

— Не знаю, папа говорил, что она командует людьми.

— Оно и видно.

— Как ты думаешь, где мы?

— Не знаю, похоже, это место такое же серьезное, как твоя бабушка. Она из Калифорнии, но ориентируется тут как рыба в воде.

— Ммм, да, похоже на то.

Судя по всему, трудный разговор подошел к концу: послышались приближающиеся шаги, и в дверях появились бабушка и, видимо, капитан базы. На нем была форма такого же светло-серого серого цвета, как костюм бабушки, и темный кожаный ремень.

Прежде чем мы успели сориентироваться и поздороваться, с нами первым заговорил мужчина: «Завтра вы получите свою форму и приступите к подготовке, а сейчас вас проведут в жилой блок. Подъем в 6:00, личные вещи и телефоны, при наличии, сдадите завтра наставнику». Складывалось впечатление, что все люди в сером предпочитали не говорить без надобности, экономя слова, время и эмоции.

Телефонов у нас не было. У нас вообще ничего с собой не было, кроме комплекта великоватой одежды, выданной социальным центром при поступлении.

Оказавшийся, точно из ниоткуда, рядом молодой парень в серой военной камуфляжной форме попросил следовать нас за ним. Бабушка, кажется, не планировала с нами прощаться, но напоследок сказала, что через неделю приедет и заберет нас на похороны. Парень в форме привел нас к постройке, которую назвал казармой и по совместительству нашим домом на ближайшие 5 лет. Внутри было очень темно, но кое-как угадывались длинные ряды занятых двухэтажных металлических кроватей. Нам досталась первая от входа. Подозреваю, что свободной она оставалась из-за сильного сквозняка с улицы, так же она сразу бросалась в глаза при входе в помещение, и, как будто бы этого мало, еще и у входа в умывальники и туалет. Дураков тут нет.

Пробуждение радостным не оказалось. Громогласное «Подъем», прозвучавшее где-то недалеко от нашей кровати, обозначило начало новой жизни. На тумбочке уже лежала наша новая одежда — темно-синяя форма с широким кожаным ремнем коричневого цвета.

Глава 4

«Что такое одна неделя? На какое глобальное дело ее может хватить? Одна неделя — это расстояние между беззаботной счастливой жизнью, в которой было все, и моментом осознания, что твое собственное „я“ определяют обстоятельства. Если обстоятельства изменились, ты уже не сможешь быть той собой. Нужно перестроиться так, чтобы выжить в новом для тебя мире. Мир — понятие, для которого у каждого свое определение. Беззаботная жизнь — понятие растяжимое и, как принято считать, — никому неизведанное. До тех пор, пока не станет плохо». — Мари.

Аврора. (Настоящее. 2029 год)

Мы почти дошли до пункта назначения.

— Ты уверена, что нам сюда надо? Посланный за нами отряд будет жить здесь? — спросила догнавшая меня Мари.

Сзади по цепочке передвигались ещё 6 девушек из моего отряда, внимательно глядя по сторонам, чтобы вовремя обнаружить угрозу, которая в новом мире исходила отовсюду ежесекундно.

— Да, Хью сказал здесь. Он точно знает.

— Ага, ещё он сказал, что отряд отправили по наши головы, в частности по твою. А ты хочешь поселиться прямо у них под носом? С каких пор самосохранением мы не болеем?

— Ты предпочитаешь, чтобы они появились тихо за нашей спиной, когда мы того не ожидаем? Или, может, ты планируешь ожидать этого 24/7, во сне и сидя на унитазе?

— А если Хью используют, чтобы заманить нас?

— Нет. Предупредил бы о ловушке по-другому, ты же знаешь Хью. В конце концов, предупреждение о намерениях не сильно помогает достижению цели. Мы будем готовы.

— Он не сказал, кого отправили?

— Если он рискнул мне позвонить и предупредить, ты как думаешь, кого?

— Не–е–ет, правда?

— Ага.

— Ава, это последние дни в нашей жизни, ты что, с ума сошла?!

— Нормально все будет.

— Откуда у тебя всегда столько уверенности? Он головорез каких поискать, убьёт и глазом не поведет, а тебя ещё и с удовольствием. Почему вообще за нами главного палача Темиды отправили. Мы конечно дезертиры, но не вселенская угроза, да?…Ава! Да?

— Нет. Я думаю, у него ещё задачи тут есть.

— Нет? Ты что-то задумала уже?

— Нет. Надо проверять.

— Мм, проверять. И ради проверки жизни лишиться? Пожалуйста, Ава. Давай свалим, я тебя очень прошу.

— Мы хоть кого-то потеряли за два года? Хотя бы одну? Мари, почему ты нервничаешь? Знаешь же, что я все продумываю. Разве ошиблась хоть раз?

— Нет, не теряли, но я не понимаю, зачем так рисковать?

— Если все так, как я думаю, то рискнуть есть повод.

Мари затихла. Впереди было ещё 20 минут пути, и я задумалась о нашем друге, вспомнила первую встречу. Хью был хорошим человеком. Открытый и веселый, мальчик-одуванчик с кучерявой шапкой из волос, он казался совершенно безобидным, относился ко всем одинаково тепло и вообще не влипал в конфликты, в отличие от меня. Именно он первым стал общаться с нами и помог освоиться, когда мы появились в корпусе. В то время все кадеты смотрели на нас с недоверием. Они знали друг друга всю сознательную жизнь и крайне редко контактировали с внешним миром, а такого, чтобы в корпусе, посреди ночи появился новый человек, а тем более два, никогда не происходило. Нам никто не доверял, и первое время все были против нас, а мы против всех. Годами натренированная балетом дисциплина и выносливость нехило помогали нам на постоянных тренировках в поле за казармами, но незнание местных устоев часто приводило к торможению роты, а мера пресечения была жестокой — косячит один, получают все. Такой подход для нас тоже не был новым, только если раньше это касалось нас двоих, то теперь доставалось вообще всем, а вот все получать за непонятно кого не привыкли.

Тогда то к нам на выручку и пришел Хью, помогая нам — он помогал всем кадетам и наоборот. Когда рота увидела нашу готовность стараться ради общего благополучия, люди начали потихоньку подтягиваться, настороженность сменилась любопытством, нас заваливали вопросами о внешнем мире и о том, как так вышло, что мы оказались в Корпусе «Темиды». Истории из обычной жизни шли на пользу нашему имиджу, раньше ребята могли только фантазировать, какого это быть там, а теперь могли подтвердить или опровергнуть свои догадки. К слову, про бабушку было принято решение никому не рассказывать, нам это никаких привилегий не давало, а вот породить недоверие или осторожность относительно нас вполне могло. Знал об этом только Хью, он вообще очень быстро стал своим, часто доверяя что-то только нам, а мы ему и ни разу не подводили друг друга. Уже потом мы поняли, что вся его безобидность и открытость была мощной стратегией. Благодаря ангельскому виду и характеру, перед ним были открыты любые двери, огромный круг общения позволял спокойно обмениваться информацией, а наставники и старший состав базы даже не прекращали разговоры в его присутствии. Хью, кстати, даже не догадывался, что такими привилегиями обладают далеко не все, на что мы по-дружески решили открыть ему глаза, о чем в дальнейшем ни разу не пожалели.

Мы пробыли в тренировочном корпусе 5 лет, с грустью вздыхая по графику нашей прошлой жизни, некогда казавшимся нам сумасшедшим. В корпусе утро начиналось в 6:00, полчаса на очередь к умывальнику и одевание, утренняя тренировка в поле, как правило, кардио или силовая, после завтрака в 8:00 проводились общеобразовательные занятия, после обеда в 13:00 дополнительные программы по направлениям чередовались через день с воспитательной и спортивной культмассовой работой, направленной на ориентирование и командную работу, после ужина, который начинался в 19:00, было несколько часов свободного времени до отбоя. Обычно половина свободного времени уходила на очередь в душевую и уход за формой, для этого за казармой была прачечная. За неопрятную форму можно было весь вечер простоять в трусах и майке на табуретке у входа в казарму, за утерю составляющей формы — моральная казнь: чистка выгребной ямы. На выходных проводились командные игры, соревнования и походы в далёкую глушь.

Учиться плохо тут было не принято. Не тянешь учебу — двойная нагрузка на тренировке, не тянешь тренировки — усиленная программа обучения, не тянешь все — идешь на обслуживающие базу работы, где самые нестарательные рисковали остаться навсегда. Тупых тут не держали, но и не отпускали.

Быстро прикинув, что к чему, было принято решение поднажать. Моей сильной стороной была история, ориентирование и командная работа, ну как командная, Хью назвал это — командирная работа. Быстро оценивая ситуацию, я все чаще выбирала стратегию с максимальной вероятностью успеха и сразу же действовала.

Ошибки прошлого уже преподали мне жизненный урок, и пока была возможность натренировать этот навык ценой выигрыша/проигрыша, а не чьей-то жизни, я выкладывалась по полной. Мари в свою очередь не имела равных во всем, что касалось математики и работы со всевозможными устройствами. Она с лёгкостью понимала принцип работы устройства и, словно помешанная, стремилась разобрать его до основания, чтобы понять механизм.

Короче говоря, с моим стратегическим мышлением, эрудированностью Мари и пробивным очарованием Хью, мы частенько проворачивали различные схемы по добыче дополнительных порций питания, утепленных одеял или безнаказанно пропущенных тренировок. На учебе мы помогали друг другу, обмениваясь под партами листами с тестированием. Иногда договаривались в обмен на услугу с другими кадетами, подписывая свои тестовые листы чужой фамилией, соответственно, нашим именем подписывался человек, который теперь мне, Мари или Хью должен был обещанную услугу. Один тест не особо влиял на общий показатель, а вот кадета это частенько выручало от дополнительных занятий или обслуживающих работ. Ответные услуги, как правило, тоже не отличались честностью, но иногда очень выручали. Очередной зимней ночью у Мари свело судорогой ногу от сквозняка на нашем спальном месте, весь день она жаловалась на остаточную боль, и я поняла — надо действовать.

У меня был на примете один неудачник на вылет, что задолжал мне услуг уже на добрый десяток, но спросить с него все время было нечего. Кадет Отис был тем ещё простаком, он не входил в число команд противников по играм и в мозгах одарен не был. Один черт знает, каким вообще образом его отобрали в кадеты, разве что по состоянию здоровья или на пушечное мясо в дальнейшей службе. Казалось, проблема решена, но ведь мне нужно было два места, а второго такого лоха ещё поискать надо, тем более что койка мне нужна на той же или, как максимум, на соседней шконке. Придется идти торговаться, тут уже подписанными тестовыми листами скорее всего не обойдется. У меня по-прежнему нет ничего материального для обмена, но ради Мари я готова была идти ва-банк. Поочередно выцепив на разговор обитателей соседних кроватей, сложилась такая картина: сосед сверху наотрез отказался — не дурак, на кровати слева спали две подруги Физ и Лея — дружно меня и послали, а вот на кровати сзади, в следующем ряду, и на кровати справа от моего неудачника Отиса нашлись по одному согласному. Первый был командиром команды соперников по волейболу и попросил провалить игру полуфинала, намеченную на конец месяца, а второй не хотел чистить выгребную яму за потерянные после стирки нарукавный шеврон и кокарду, а бонусом — новый ремень взамен старого изношенного.

Первый вариант мне не подходил: я не одна играла в команде, и подводить своих мне вообще не улыбалось, ждать до конца месяца времени не было, да и кровать находилась далековато. А вот насчет второго нужно было пораскинуть мозгами. В теории элементы обмундирования у всех одинаковые, и я могла бы отдать свои или попробовать обменять на услуги у разных кадетов, но для этого нужно было либо много времени, либо уже мне придется чистить выгребную, и за такое количество «потерянных» вещей, явно не один раз. Оставался один способ сделать это быстро и без последствий — обчистить склад. Ну как без последствий, при хорошем раскладе.

Я старательно отгоняла мысли о возможном наказании. Одно дело — потерять, другое — украсть, и если даже за первое была моральная казнь, за второе не иначе как настоящая. Слабоумие и отвага, надо хотя бы попробовать.

Ещё несколько раз все обдумав, я поняла, что настало время действовать. Первым делом нужно было дождаться отбоя и пока Хью пойдет в туалет. Мне нужна была подмена на кровати, а его кучерявая голова в темноте идеально подходила на подмену моей. Кровать Хью находилась в центре казармы, где было довольно темно, и его отсутствия никто бы не заметил. Каждую ночь у него был свой ритуал прежде чем уснуть — он несколько раз шоркая шуровал мимо нас в туалет, хотя весь день держался вообще молодцом в этом вопросе. Долго ждать не пришлось, послышалось неторопливое шорканье — точно он. Поймав его на выходе к умывальникам, я по-быстрому объяснила суть.

— Ты с ума сошла? Тебя на завтрак подадут командиру, если поймают. Мы даже не узнаем этого.

— Пожалуйста-пожалуйста, Хьюшик, я ни о чем больше не попрошу, очень надо.

— Да дело то благое, но обнести склад. Давай вдвоем скинемся, с миру по нитке — соберем ему комплект, и копать выгребную вместе веселее.

— Я ценю твою жертву, но я уже намылилась. Дай я хоть попробую, может там всего один дежурный, и тот спит.

— А если нет?

— Обещаю, что не полезу в лоб. Чуть что — сразу назад поверну, и тогда уже твой план используем.

— Ава, меня Мари убьет, если узнает, что я знал и пустил. Даже если хорошо все пройдет, мне ещё полугодовое тестирование по математике сдавать.

— Это будет наш секрет, соглашайся! Новые кровати в соседнем ряду от твоей, там совсем близко.

— Ава, мертвому подрочишь! Иди уже на свой склад.

Что я должна была делать с мертвым, мне тогда ещё не было понятно, но следующим пунктом плана было дойти по темной стороне за зданиями до склада, к чему я и приступила. Не считая слякоти и кромешной темноты, других проблем на пути к складу я не встретила, и даже у входа мне повезло: внутри горел тусклый свет, а через окно я увидела спящего постового. А-яй-яй, уснуть на посту — второй смертный грех после потери обмундирования. Короткими перебежками я обогнула здание, предусмотрительно обтерла обувь от слякоти перчаткой. Главное было не оставить следов, а без перчаток можно и потерпеть до следующей стирки. Снова заглянула в окно — ещё спит, аккуратно прошла в дверь и дважды аккуратно мимо постового. На поиски необходимого времени ушло в разы больше, чем я предполагала: склад был огромным, тут хранилось буквально все, от новых туалетных ершиков и походных сухпайков до списанного оборудования из главного здания и тренировочного оружия для старших кадетов. Если до этого я подумывала прихватить отсюда что-нибудь полезное для дальнейшего обмена, то теперь у меня возникло четкое ощущение, что я увидела то, чего не должна была видеть, и тем более рассказывать. Если возьму больше нужного, и это обнаружат, а в результате обмена всплывет, откуда вещь, то выгребная яма станет моей могилой. Все необходимое я уже нашла и, знатно разнервничавшись, спешила убраться отсюда, но когда до постового оставалось обогнуть последний стеллаж, я зацепила бедром криво поставленную на второй полке коробку, и та с глухим ударом приземлилась на пол. Тишина. Замерев на месте, я через полку смотрела на проснувшегося постового, а тот вертел башкой во все стороны, явно понимая, что что-то произошло, но не понимая, где и что конкретно. Я была уверена, что бешеный стук моего сердца, за секунду разогнавшегося до барабанной дроби, эхом разлетелся по всему складу. Постовой включил фонарик и медленно двинулся в сторону стеллажа. Я совершенно не знала, что мне делать, кроме понимания, что малейшее движение на 100% выдаст мое местоположение, даже до двери добежать не успею, не говоря уже о казарме. Стратегия была проста и ненадежна, как просроченный огнетушитель — не шевелиться и просить вселенную, чтобы меня не увидели; при любом другом исходе — мне конец. Если я выживу, то точно заведу блокнот, куда буду записывать все возможные на задании проколы и предполагаемые методы их решения, которые в моменте паники некогда продумать на месте. Не знаю, кому помолился постовой, но на его просьбы явно отвечали лучше, чем на мои: сняв автомат с ремня для ношения, он двигался четко к моему стеллажу. Ненадежная, но последняя стратегия №2 — лучше сдаться самой с поднятыми руками, чем он пристрелит меня на месте. Я, подняв руки, сделала шаг в его сторону, и ровно в эту же секунду в дальней части склада раздался стук в окно. Спасибо, Вселенная! Не знаю, что это было, но, дождавшись, пока дуло автомата удалится как можно дальше от меня, я тихими, но быстрыми перебежками добралась до двери. Оказавшись на улице, я в панике бросилась напрямую к казарме, но за первым же углом на меня кто-то выпрыгнул и, зажав рот, потащил в темноту. Размахивая руками, я вцепилась нападавшему в волосы — кучерявые.

— Тихо. Это я. Нужно уйти глубже, он сейчас выйдет с фонарем и автоматом, будет осматриваться. — Хью опустил ту руку, которой зажимал рот, а второй потащил меня дальше в темноту и, отойдя на приличное расстояние, дернул к земле. — Ты молодец, что не побежала на складе, а вот по освещенной дороге отступать было тупо. — А вот и вторая запись для блокнота.

На улицу и правда вышел охранник, быстро обойдя здание по кругу и осветив прилегающую территорию, он вернулся внутрь. Вероятно, постовой тоже не хотел привлекать особого внимания: из упавшей коробки ничего не пропало, а докладывать, что он спал на посту — не дурак.

— Это было в точности, как пытаться поесть втихаря ночью на кухне! — перенервничав, я не придумала ничего лучше, чем глупо отшутиться.

— На кухне тоже есть постовой? — Хью непонимающе уставился на меня, а я захотела провалиться под землю от осознания, что ляпнула. Он всю жизнь ел по расписанию в столовой. Ему не доводилось пытаться тихо стащить вкусняшки с верхней полки. Дура.

— Спасибо тебе. Я думала, умру.

— Ага, а я следом от рук Мари. Ничего своего там не уронила?

— Нет. А ты что тут делаешь?

— Надолго пропала, пришлось идти проверять, и не зря. Заглянул в окно, как раз когда ты возвращалась к двери. Хватит спрашивать, пошли назад.

— Мне кажется, или я только один вопрос задала?

— Вот же второй. Мне в туалет надо.

Добирались по темноте. Завалились спать чуть ли не с порога, а утром первым делом поменялись кроватями. Мари была в недоумевающем шоке, как и кадеты, ставшие свидетелями этого невероятного действа. Наставник роты, вошедший в казарму, поскользнулся на слякоти, оставленной у порога ночью мной и Хью. Смачно выругавшись, схватил за шкирку с первой же попавшейся кровати кадета, по совместительству того самого неудачника Отиса, с которым мы пару минут назад поменялись, и, ткнув носом в грязный пол, заставил убираться.

Некоторые кадеты быстро связали одно невероятное событие этого утра со странным другим, и хотя понять, что действительно произошло ночью, было трудно, все равно посмотрели на нас с уважением и ничего не сказали наставнику. Своих не сдают.

Глава 5

«Если плохой поступок совершается во благо и не приносит корысти его совершающему, — стоит присмотреться получше. Возможно, с другого ракурса он приносит пользы больше, чем вреда? Возможно, с другой позиции это хороший поступок? Если да, то должны ли мы помочь его совершить? Можно долго философствовать, но я думаю, если значение поступка можно определить позицией смотрящего, то чтобы ответить на эти вопросы, достаточно решить, с какой стороны хотите смотреть именно вы». — Хью.

Аврора. (Настоящее. 2029 год)

Кажется, мы на месте. Перед нами предстало необычное здание, которое в свое время, населявшие его люди, наверняка, считали архитектурным издевательством. Издевательство заключалось в необычной форме. На первый взгляд, это были две 30-этажные высотки-близняшки с двумя основаниями и двумя крышами, но обязательным условием для многоэтажных строений на данной улице были 50 метров между ними. Такого расстояния на купленной застройщиком земле не было, в отличие от жажды наживы благодаря продаже большего количества апартаментов. И тогда архитекторы пошли на хитрость, соединив здания общим подвалом и перешейком в районе 15 этажа. Теперь по документам это был один дом, и расстояние между высотками сократили до скудных 20-ти метров, но и это ещё не все. Здание представляло из себя стекляшку — никаких внешних стен, исключительно окна с потолка в пол. Это «великолепное» решение заставляло владельцев апартаментов, чьи окна выходили на вторую часть здания, чувствовать себя рыбками в аквариуме, наблюдающими за рыбками в аквариуме напротив. Нам это подходило идеально.

— Могучая сила жлобства! Кто утверждал планировку?! — это возмущалась Нина. Она была инженером-строителем, и повод негодовать у нее действительно был.

— Нина, тише! — одернула ее Мари. — Это непроверенная территория.

— Да их здесь нет, это же центральная улица, мы сами сюда еле попали!

Под «их» Нина подразумевала зараженных людей, а под «центральной улицей» — 5-ю авеню, являющуюся главным проспектом Манхэттена.

Центральная улица осталась единственной улицей города с действующим водопроводом и электричеством. Правда, водопровод работал только до 2 этажа. Кустарные насосы, сделанные общими усилиями выживших людей, не отличались хорошим давлением, и выше вода просто не поднималась, а ещё водоснабжение переделали под опреснение морской воды, так что для питья она была непригодной. С восстановлением электричества было сложнее. Энергию получали от солнечных батарей, а так как Манхэттен является островом, и для обеспечения электричеством всего района не хватило бы места для необходимого количества батарей, то подавалось оно только в местах общего сбора людей, на объектах критической и социально-значимой инфраструктуры: управление, приют, больница, библиотека, лаборатория и служба помощи. Звучит неплохо для мира, пережившего апокалипсис, но на деле их сотрудниками были энтузиасты, обменивающие свои навыки на безопасный кров и пропитание.

Местонахождение подобного оазиса обусловлено топографической особенностью — территорию острова можно оградить и легко контролировать. После зачистки Манхэттена военными, Темида передала его в управление сформировавшейся общине выживших людей, которые должны были поддерживать там условия, необходимые для восстановления жизнедеятельности Нью-Йорка. На этой территории нельзя было проживать, чтобы не допускать перегрузки той хрупкой, но жизненно необходимой сформировавшейся инфраструктуры. Временное пребывание на острове нужно было узаконить, обосновав важность своего прибывания и получить разрешение в Управлении. Если Управление сочтет прибывание на острове и использование коммуникаций полезным обществу, то вы сможете занять свободные, пригодные для жизни помещения. На деле же население Манхэттена, составляющее в лучшие времена 60 000 тысяч человек, теперь варьировалось от 200 до 300 временно проживающих. Это были члены управления, инженеры и техники, поддерживающие функционирование острова, сотрудники социальной структуры, ученые, которым понадобилась лаборатория, нуждающиеся в операционном лечении и дети, лишившиеся защитника. Дети здесь могли находиться до 18-ти летия, а потом должны были покинуть остров. Впрочем, многие из них старались изучать редкие науки и осваивать навыки, пользующиеся теперь повсеместным спросом, что бы, покинув остров, быть принятым в общины, проживающие за его пределами, которые, как могут, обеспечивают себе относительно безопасную жизнь.

Неприкосновенность острова и защиту от желающих прибрать к рукам лакомый кусочек обеспечивала Темида, взамен их отрядам не нужно было обоснование для проживания в городе при необходимости. После года зверства эпидемии — так называли период, за который мир пришел в то состояние, что мы имеем сейчас, — база начала работать автономно от Министерства обороны Штатов, потому как Штаты в том понимании, в котором Министерство обороны должно было обеспечивать безопасность, просто перестали существовать, как и Министерство обороны. Управлять больше было некому и некем. Спустя год после начала эпидемии пропала даже спутниковая связь, и между базами Штатов воцарилось молчание. Приказов свыше больше не поступало, как и информации о происходящем в мире.

Все решения по обеспечению собственной безопасности и постановке глобальных целей база начала принимать самостоятельно. На чье благо приняла решение работать Темида знало только ее руководство и вселенная, все необходимое для функционирования база имела в своем распоряжении и в жизни людей принимала участие только при взаимовыгодных условиях. Наличие в городе общин ничем не угрожало базе и нет-нет, да и бывало полезным. Так что острой необходимости в контроле центральной улицы или использовании ее ресурсов никогда не возникало, почти. Однако подписавшись под обязательством соблюдать неприкосновенность на острове, значило в том числе и не нарушать ее самостоятельно. Иное будет расценено как выпад в адрес общины выживших людей, а военные конфликты в эпоху разрухи были роскошью, что неизбежно повлекло бы за собой лишь дополнительный расход и так иссекаемых у каждой стороны ресурсов. Нам это, безусловно, играло на руку.

Причина для нашего посещения острова была исключительно в общественных интересах. Последние два года мы занимались изучением причин патологии вируса. В нашем распоряжении было несколько вручную обустроенных автономных лабораторий и научных центров в Нью-Йорке, где наш вирусолог Люси пыталась связать причину появления вируса с причиной, что заставила ее появиться на пороге отряда, в котором я находилась 2,5 года назад. С причиной, по которой 2,5 года назад мне и девочкам пришлось дезертировать. С причиной, по которой мы пришли изучить архивы острова, а вместе с тем и запечатанное подразделение Темиды, находившееся на острове. На самом деле мы не пытались остановить распространение вируса, вирус имел инкубационный период — 20 дней, и чем меньше оставалось людей на планете, тем реже здоровые люди пересекались с зараженными, находящимися в инкубационном периоде. Из всех людей выжили только самые прыткие, сильные и хитрые, научившиеся умело избегать или истреблять зараженных.

Конечно, ещё случались редкие случаи, запускавшие новые волны заражения, но чаще всего они были локальными и не угрожали истреблением оставшегося человечества. И хотя в наших силах было остановить распространение, по причине описанной выше это не имело такого глобального смысла, а вот нападения зараженных и их количество, пусть и уменьшающееся от разложения, все же было угрозой реальной. Цель, к которой мы шли все это время, — привлечение к ответственности и перенаправление сил с усугубления проблемы на ее устранение. Для этого нам нужны доказательства, и именно за этим мы здесь, но обо всем этом Управлению знать не обязательно, поэтому Люси пришлось около часа закидывать их сложными научными и медицинскими формулировками, пока они не сдались, запутавшись окончательно. Последний месяц я потратила на переговоры, чтобы Управление хотя бы приняло нас и выслушало. Наконец-то мы здесь, и отряд Темиды тоже скоро заявится. После второй недели заминок в переговорах я уже догадывалась, в чем на самом деле проблема. Кто-то из Управления донес о нашем появлении, и появление отряда на горизонте не было сюрпризом. Чего я точно не ожидала, так это Адама собственной персоной, но если мы добудем доказательства, может, оно и к лучшему. Проблема только в том, что вряд ли на свете остался человек, который не захочет слушать больше, чем он, но я намерена найти ей решение.

Вместе с разрешением мы получили инструктаж о правилах ведения жизнедеятельности на острове, расписание довольно занудных общественных мероприятий и путеводитель с описанием рабочих локаций и локаций, куда нельзя соваться ни при каких условиях. Нарушать правила мы не собирались, ведь в случае нарушения неприкосновенности Управление лично отдаст нас в руки отряду, так заботливо оказавшегося рядом и готового разобраться с нарушителями, а главное — в пределах договора. Не удивлюсь, если стратегия Палача и его отряда на такой благоприятный исход и рассчитана. Сидеть и ждать, пока мы ошибёмся, а может даже и подтолкнуть нас к этому. Идеальная стратегия в имеющихся обстоятельствах, сама бы так и сделала, считай я своих жертв идиотами.

Итак., мы стоим у основания здания, в котором нам предстоит жить буквально под носом у отряда Темиды, а значит, настало время творить магию. А как мы с вами уже знаем, качественная магия требует полной отдачи и внимательной подготовки с учетом всех возможных переменных. Наступило время вдохновлять моих ассистенток по волшебству.

— Дамы, мы на месте, отряд будет здесь минимум через 3 дня, а значит, придется поднажать, но прошу вас не жертвовать качеством, это первостепенная задача, сперва делаем упор на волшебство, ничего страшного, если не успеем обустроиться сами, об этом можно будет подумать потом. Качество промежуточных работ пострадать не должно ни в коем случае. Вещи оставьте мне. Нина, апартаменты для остановок отряда Темиды в северном здании на 7 этаже. Видишь этажи в южном? Они находятся в половину этажа выше, чем в северном, а значит, нам нужно подготовить апартаменты на 6 этаже южного здания, чтобы казаться максимально напротив. Судя по отметкам в путеводителе здание чистое. Физ и Лея, пойдете с Ниной, кодовый замок на вас, но его нужно оставить рабочим и на вид нетронутым, и осмотритесь там. Меня интересует состояние полов, потолков и уровень шумоизоляции с входной группы и соседнего этажа, ничего там не трогать, только смотреть. Мари, ты план знаешь, на тебе солнечные батареи, нужно прикинуть, где и как их лучше установить, никто не должен их увидеть, провод заштробить в стену и заделать. Шона, иди с Мари, с тебя фирменная маскировка. Трис и Люси со мной, занесем вещи и пойдем за провизией. У вас 2,5 часа, к обеду встречаемся на нашем 6 этаже, еда и отчет о проделанной работе, к вечеру ещё многое успеть надо.

Глава 6

«Раньше было много ленящихся и бесполезных миру людей, праздно проживающих свои дни или трудящихся исключительно на собственное благо, много было и тех, кто горел идеей сделать что-то важное, но ничего не делал. Современный мир не может себе позволить такую роскошь. Сейчас остались только те, кто действительно готов работать на благо человечества». — Управление.

Аврора. (Настоящее. 2029 год)

В несколько ходок мы доставили провизию с местного склада, получить ее можно было путем обмена или записавшись на отработку в местных социальных учреждениях. Делать вылазки за едой, когда отряд будет на острове, значило лишний раз подвергнуться провокациям с их стороны, поэтому основное количество провизии нужно было забрать сейчас. Принести много на обмен из Нью-Йорка на своих двоих было невозможно, поэтому часть провизии мы получили, обменяв рабочие аккумуляторы, лабораторные принадлежности и медицинские инструменты, что были тут на вес золота, а другую часть — за отработку в приюте и больнице, там же нам выдали и постельное. В свое время все кадеты обучались оказанию первой помощи, а служившие потом в разведке и тактических группах знали о важности углубленного изучения медицины, что могло стоить в экстренной ситуации, сложившейся на поле боя, жизни себе и боевому товарищу. Мои девочки были умницами, а две из них — Люси и Шона — превосходными медиками.

Люси была главным научным сотрудником лаборатории центрально-разведывательного подразделения военной базы «Паллада», располагающейся в Вашингтоне. Во время шумихи, поднятой вторжением скопления зараженных в год зверства эпидемии, ей удалось сбежать, прихватив с собой папку отчетов по проделанной работе. Когда вторжение зачистили и не обнаружили своего главного научного деятеля ни живой, ни мертвой, а вместе с ней и нехватку важных документов, доказывающих причастность правительственной и военной структуры к творившемуся хаосу, кинули клич по всем военным структурам страны: «найти и обезвредить любой ценой».

Шона являлась единственным членом отряда, не имеющим отношения к военным. Она была обычным интерном, проходящим стажировку в главной больнице Нью-Йорка, единственная из нас, познавшая прелести мирной семейной жизни. Эпидемия, хоть и не была событием одного дня, но после ее начала больница стала объектом критической инфраструктуры, работающей на полную катушку 24/7. Сотрудники, проводившие и раньше практически все свое время на работе, теперь обязаны были буквально поселиться на работе. Во-первых, пострадавших было очень много, во-вторых, учащались случаи, когда сотрудник уходил домой и больше не возвращался. Через месяц ситуация с зараженными не улучшилась, а напротив, усугубилась, пропала связь. Спустя месяц переживаний о своих детях, две коллеги договорились по очереди сходить домой, прикрывая друг друга, и когда наступила очередь Шоны, она выскользнула из больницы и отправилась домой, где её ждали дети и муж. Как вы могли догадаться, дома нашу Шону уже никто не ждал. Её супруг заразился, выходя за источившимися продуктами, 3 недели назад. Связаться с женой не вышло, и он бросился в сторону больницы, чтобы предупредить жену об оставшихся одних дома детях. Избегая большого скопления людей и общественного транспорта, он со всех ног бежал к Шоне. Может, если бы он шел медленно, у него бы и был шанс, но адреналин и разогнавшаяся кровь быстро сделали свое дело. До больницы он все-таки добрался и даже бродил в ее окрестностях несколько дней, пока его не пристрелили военные. Если бы у Шоны было время выглянуть в окно, если бы среди множества мелькающих за стенами больницы зараженных, она смогла разглядеть своего любимого, возможно, все бы сложилось иначе. Через два дня после заражения супруга Шоны многие районы остались без электричества, и электронный замок в их квартире заблокировался. Чертовы старые электронные замки. Конечно, современные были оснащены другими методами открытия на такой случай, и даже старые никогда не закрывались с концами. Кроме одной единственной старой партии, выпущенной в 2010 году, замки того времени заводились на электрораспределительный щиток квартиры и могли работать на одном аккумуляторе, пока есть энергоподача, а также в комплекте шел дополнительный аккумулятор на случай долгого отсутствия электричества. Эти же замки были установлены и в наших с Мари квартирах. Читая позже заключение расследования, проводимого на месте пожара, выяснилось, что брак партии заключался в том, что аккумуляторы, использованные при изготовлении замков, были устаревшими и хранились в холодном помещении долгий период времени, и при прекращении подачи электричества просто отключались. Производители успокаивали свою совесть тем, что положили в комплект второй аккумулятор из рабочей партии, только вот ни у моих родителей, ни у детей Шоны не было возможности их найти. Дети просто не могли знать об устройстве замка и втором аккумуляторе, оставшись внутри без возможности выйти за помощью.

Шона стучала в дверь в надежде, что кто-то ее откроет, но тишина была ей единственным ответом. Если бы семья ушла, ей должны были оставить хотя бы записку или предупредить соседей. Постучав к соседям с обеих сторон и также не получив ответа, она подергала дверные ручки. Одна дверь поддалась, и Шона услышала скрежет, доносившийся из глубины квартиры. Беспокойство о детях подсказало, что не время бояться, и тихо пройдя внутрь, осмотрелась: в жилых помещениях было пусто, шум доносился из-за подпертой комодом двери, ведущей вела в ванную. Большая белая надпись гласила: «Не открывать. Зараженный внутри». Не долго думая, Шона порылась в кладовке и, обнаружив веревку, перевязала один конец через плечи у себя на груди, а второй закрепила на вмонтированной за окном конструкции для цветочных горшков, предварительно проверив ее парой сильных ударов ноги. Дважды срываясь с тонкого карниза между окнами чужой и своей квартиры, Шоне понадобилось полдня, чтобы бы дважды подтянуться по веревке обратно, перевязать страховку и даже один раз поплакать. Сдаваться она не планировала, ведь во второй раз у нее уже почти получилось. Шона пересекла полтора метра до своего окна, но появилась новая проблема: разбить окно и удержаться на карнизе — невозможно. Самодельное подобие кистеня (ударно-дробительное оружие, представляющее собой ударный груз, прикрепленный цепью к ручке), собранное из занавески и закрепленного на одном ее конце утюга, помогло решить проблему. Высунувшись из окна соседской квартиры, и третья попытка увенчалась успехом. Как по мне, для замученного интерна это гениально сработано, но из-за событий, произошедших с нашей героиней дальше, у меня язык не повернулся оценить ее старания вслух. Дети были в квартире и были они там на протяжении 3-х недель без еды. Отец семейства до последнего ожидал обещанную правительством гуманитарную помощь, но к ним не пришли, и это вынудило его выйти самому. Через 2 дня, проведенных с телами в запертой квартире, Шона отправилась на поиски мужа. Она посетила все знакомые места, и прошла по всем маршрутам, по которым он обычно передвигался, но поиски человека в многомиллионном городе успехом не увенчались, и она приняла решение вернуться в больницу. Там судьба над ней и сжалилась. После произошедшего Шона приняла решение уйти с головой в работу. Трудилась сутками до тех пор, пока больницу не перестали снабжать продуктами и медикаментами, тогда же ушли и военные, защищавшие ее территорию. Шона отказалась идти с другими сотрудниками и выживала одна на протяжении 7 месяцев, перебравшись в частную лабораторию, написав на двери красноречивое: «Не входить, внутри скопление зараженных». Там же мы, отчаянно нуждавшиеся в лаборатории и умеющие за себя постоять, и встретились. Узнав о цели нашей группы, Шона вызвалась продолжить путь с нами, взамен предложив оттачиваемые до совершенства новые для нее навыки маскировки. В нашем отряде уже были 3 члена разведки: Физ, Лея и Трис, но их методы маскировки были знакомы Темиде, а отказываться от нового взгляда и ещё одного медика в отряде было глупо.

Собравшись на обеде для перекуса и заслушав отчеты о проделанной работе, пришло время творить магию. Сперва по расчетам и чертежам конструкций Нины предстояло переделать окна южных апартаментов на 6 этаже. Чтобы бы все сработало как надо, верхнюю часть окна нужно было выдвинуть вперед с точностью до миллиметра и закрепить, а затем обклеить окно специальной пленкой, которая ни в коем случае не должна была выдать своего наличия. На изготовление пленки, что должна была попасть в цвет окон как родная и отработать как должно, мы положили целую неделю, находясь в Нью-Йорке, создав несколько вариантов в разных оттенках. Изучать здание, что мы никогда не видели вживую нам пришлось прямиком из офиса застройщика, а отрыть образцы старой постройки, и подавно оказалось дело нежизнеспособное. Имея лишь планировку, фотографии и информацию об используемых материалах, угадать, как выглядит цвет вживую с внутренней стороны при имеющемся освещении и отражении, было той ещё задачей. Помимо изготовления конструкций, способствующих нашей задумке, предстояло ещё выдвинуть нижнюю часть окна 7 этажа, чтобы скрыть выступ окон 6 этажа, завалить западную лестницу на 7 этаже северного здания, сделать перешеек и подвал недоступными для прохода из одной части в другую, доставить ещё провизию и подготовить пути скрытого отхода и возврата в наши апартаменты, а также проверить всю проделанную работу. Слишком много для оставшихся 2,5 дней — времени на ошибку у нас нет. Благо и отвлекающих факторов пока не было. Возможное соседство с военными подразумевало отсутствие желающих селиться поблизости, а по другую сторону дороги располагался большой Нью-Йоркский центральный парк, теперь там стояли теплицы и зоны посадки, так что выполнять все монтажные работы мы могли, не опасаясь лишнего внимания от других проживающих. Впрочем, осмотрительность лишней не бывает.

Несколько дней мы работали с утра до ночи, перерывом от работ служили перекусы, планерки и походы за провизией. Для запасного пути возврата с внешней стороны здания был натянут трос между нашей и соседней высоткой, он отлично затерялся между старыми электропроводами, а окна между которыми пролегал трос, были переустановлены на вращающиеся профили. Перемещаться по тросу планировалось с помощью ручной лебедки, так что это же могло быть и путем отхода, да и за разбитые на скорости окна можно было благодаря ней не переживать. Однако основным путем быстрого отхода по-прежнему оставался костюм-крыло, вмонтированный в нашу основную форму. Продолжать носить форму Темиды после нашего ухода было бы очень опрометчиво. Во-первых, несколько военных, шарящих по городу, привлекали излишнее внимание, и это могло нас быстро выдать. Во-вторых, моральная ценность, присваиваемая кадетам и служащим к своей одежде Темидой, отныне была предана нами анафеме. Собственно говоря, как и мы для Темиды. Немного освоившись в новых для нас условиях, мы первым делом стали искать новую одежду. Обычная одежда не была функциональной, а спецодежда для военных по-прежнему привлекала бы много внимания, и было принято решение соединить два вида одежды в одну. Обменяв оружие военной базы на пошив новой одежды у швеи местной общины, мы внесли некоторые улучшения в обмундирование, и теперь за спиной у каждой от шеи до поясницы были закреплены два крыла с перчатками на концах, которые по необходимости отстегивались и надевались. Также крылья имели тонкий встроенный режущий край по внешней каркасной дуге, что при одевании крыла позволяло защищаться задней частью предплечья как длинным лезвием. Глубокого урона это нанести не могло, но создать убедительную видимость угрозы или пометить врага сечением — вполне. Что-то я снова слишком углубилась в подробности. Издержки работы.

— Дамы, по всем расчетам отряд прибудет завтра. Засуетившиеся вместе с Управлением работники склада лишь подтверждают наши расчеты. Так что располагаемся и идем отдыхать. Не забываем и про правила: тем, кто живет на одной стороне со мной зеркала и все имеющие схожие свойства, отвернуть от окон или завесить. Освещение в темное время суток не используем, нашу деятельность в апартаментах близко к окнам не ведем и к ним не подходим, хоть и 6 этаж, но наши телодвижения не должны проглядываться с улицы. Кто живет с обратной стороны — шторы плотно закрыть и больше к ним не притрагиваться, в дневное время можно пользоваться свечами. Общие правила: не шумим, не скачем, радио не используем, громкость рации ниже средней. Запомнили?

— То есть, то, что отряд будет видеть напротив каждое наше движение — это ничего, а вот с улицы. — возмущаться в ответ на приказ могла только Мари. Она не задавала вопрос, не оспаривала и никогда не подвергала сомнению перед отрядом все мной сказанное, просто по старой дружбе выражала так свое недовольство, и все это понимали. Если девочки и не всегда до конца понимали мотив того или иного приказа, я разъясняла подробно, но так как жизнь ни разу не заставила их пожалеть об оказанном мне доверии, вопросов со временем становилось все меньше. Морально на мои скрупулёзные объяснения они не всегда были готовы, и раз неприятных сюрпризов не происходило, в целях экономии своего времени все чаще предпочитали не спрашивать.

— Убить нас с апартаментов напротив они не смогут, а вот если с улицы, то нужно будет ещё доказать, что это дело рук отряда. И вообще не все наши комнаты выходят на отряд. — пояснила я.

— Мои то выходят. Как мне голышом теперь ходить по комнате?

— Под восхищенные взгляды зрителей, Мари. Я вот себя в этом ущемлять не планирую. — отозвалась Нина, — и чем чаще мы будем вызывать у зрителей восхищение, тем сложнее им будет свернуть нам голову.

— Ой, Нина, я как ты не смогу, у меня моральная травма от общих раздевалок в корпусе и стояния на табурете в нижнем белье за мятую форму. Я же не одна такая? — поинтересовалась Лея.

— Лея, а ты пробовала стоя на табуретке блистать?

— Ха-ха, Нина, ты сама бы попробовала. Ава, скажи ей! Нам от раздевалки тоже не по себе было.

— Мари, Нина права.

— Ты о чем вообще? Мы же даже не стояли на табуретке…

— Я про сворачивание головы. На конфликт с отрядом никому не идти, они наши гипотетические союзники. А если кто-то из вас сможет подцепить себе на крючок члена отряда, выделю выходной и лично в ноги покланяюсь.

— Ого, целый выходной? Это же как тогда, когда никогда такого не было, верно? — послышались томные шевеления и мечтательные вздохи со всех сторон.

— Без напора всей толпой, девочки. Распугаете. А теперь спать, подъем в 6:00, пока отряд обустроится, у нас будет день сходить в местную библиотеку.

Глава 7

«Кто ищет — тот всегда найдет. Не помню, где услышала эту фразу, но встретившись с нерешаемой проблемой, повторяйте её себе до тех пор, пока не поймете, что нерешаемых проблем не существует». — Шона.

Аврора. (Настоящее. 2029 год)

Отряд мог наблюдать напротив три комнаты наших апартаментов: в первой спали Шона и Нина, в центральной — я, а в третьей, смежной со мной, — Мари. Люси была ключевой фигурой в нашем противостоянии и, от греха подальше, жила в комнате, выходящей на другую сторону с зашторенными окнами, с ней жила Трис, во второй комнате расположились Физ и Лея, в третьей была столовая и кухонный блок, по центру — два туалета, две небольших ванных комнаты, кладовая и по бокам центрального блока — по одному выходу к западной и восточной пожарным лестницам, там же располагались некогда рабочие лифты.

Проснулась я в 3 часа ночи, от свербящего ощущения на коже, что за мной наблюдают. Ох, я могла быть сколько угодно подготовленной, но совершенно не готовой к этой встрече. Сев боком и облокотившись на одну руку о кровать, которая была повернута прямо к окну, я медленно повернула голову в его сторону. Напротив стояла крепкая высокая фигура, из-за темноты и расстояния не было понятно, куда смотрят его глаза, но я не сомневалась, что на меня, как и в том, что этот взгляд был уничтожительным. Мы смотрели друг на друга несколько долгих минут, пока в комнату не зашла Мари.

— Можно к тебе?

— Да, ложись.

— Ты тоже почувствовала? Я не могу спать, пока он там стоит и смотрит, мне не по себе.

— Я знаю, мне тоже.

— Я знаю, ты уверена, что мы доживем до утра, но мне нужно это услышать.

— Доживем. Давай спать.

Мари забралась ко мне под одеяло, и вдвоем мы сделали вид, что ничего не происходит. Краем глаза я видела, как Адам, постояв ещё несколько минут, развернулся на пятках и вышел из своей такой же центральной комнаты. А в моей голове ураганом пронеслись воспоминания.

Аврора (Прошлое. 2016 год)

Из Корпуса после 14 лет кадетов распределяли по подразделениям, где мы продолжали проходить обучение, но уже разделившись по направлениям. В зависимости от рекомендаций наставника, результатов тестирования и физических показателей, кадетов делили на разведывательные, научные, наступательные и мониторинговые подразделения. В разведку отправляли развитых умственно и физически, в науку — книжных червей, без выдающихся физических способностей, в наступление — наоборот, а в мониторинг отправлялись такие, как неудачник Отис. Работа мониторинга заключалась лишь в сборе информации и подготовке дюжины сводных таблиц в день, потолком карьеры было возвращение в аналитический или наблюдательный центр базы, а окончательные решения принимало руководство во главе с Командиром базы. В разведке же перспективы были поинтереснее: она часто контактировала с реальным миром, платили хорошо и публика там была разношерстная, а те, что не поехали головой, даже умудрялись заводить семьи с мирными раньше, чем наступала пенсия. Пенсия, кстати, наступала через 20 лет с начала службы, а срок службы засчитывался у кадетов с момента перехода в подразделение, то есть к 34 годам, если дотянешь и захочешь — свободен, или же можешь продолжить подниматься по военной карьерной лестнице. Кадетами разведки переставали быть после поступления на службу в Армию, туда база отправляла по готовности с 18 до 25 лет. Срок обязательной службы — 2 года. Направление разведки взращивало техников, связистов и разведчиков. 2 года назад сюда отправился Хью, так как он был старше нас. Его направление обучения уже было определено — радиосвязь и коммуникации. Также с нами из кадетского корпуса направили наших соседок по кровати Физ и Лею, а через год обучения общим дисциплинам было определено и наше. Мари отправили к техникам, а меня, Физ и Лею — в разведку, но мы, как и в старые добрые времена, жили в одной казарме, где к нашей компании присоединилась Трис из старшей группы. Если Физ и Лея были подругами не разлей вода, немного походивших на веселых шутов, нет-нет, да влипающих в передряги, но всего профессионально выходившими сухими из воды, то Трис была полной противоположностью: всегда спокойная, молчаливая и державшаяся особняком от всех конфликтов и провокаций, взвешенно подходила к задачам и вступала только в те бои, где ясно видела исход в свою пользу.

Хью же в такой большой женской компании окончательно зацвел и называл нас «командой сучек», к которой с удовольствием причислял и себя. А еще, нам кажется, что он слишком часто поглядывал на Трис. Проведя два года без нас и нехило возмужав, он осмотрелся вокруг и увидел неизведанный ранее мир, именно такой показалась ему молчаливая ледышка, что, кроме ответных взглядов, не считала необходимым начинать общение. Теперь же мы часто проводили время вместе, и Трис, внимательно изучив каждого члена нашей названной команды, прикинула, что рядом с Хью, что может один за всех озвучить любые пришедшие в голову мысли, задать всевозможные вопросы и договориться о чем угодно, ей очень комфортно и, в принципе, рот открывать больше не было надобности вообще. Но оба осознавали все последствия сближения в пределах замкнутого пространства и предстоящих лет совместного обучения, так что сближаться они не спешили, но и другие кадеты, отчетливо видевшие их позицию относительно друг друга, старались между ними не влезать.

Также, помимо основного обучения и тренировок, нас отправляли на общественные работы: те, кто постарше, шли в патруль и стояли в оцеплении во время городских мероприятий, а те, что помладше, проходили отработку в социальных центрах, волонтерами на мероприятиях и в сортировочном центре базы. Так же к каждой роте были приставлены несколько наставников. Наставниками становились зарекомендовавшие себя во время службы в Армии бойцы, проходившие в свое время обучение по направлению разведки. Во время обучения наставники присматривал себе самых одаренных, что после выпуска должны были перейти к ним в отряд. Вместе с подопечными наставник отправлялся в Армию, теперь уже в качестве офицера разведгруппы.

Сразу после распределения по подразделениям нас собрали для знакомства с будущими наставниками роты. Нам представили троих наставников — одна девушка и двое мужчин. Один из них явно выделялся возрастом. Обычно одаренных ребят Корпуса задерживали на обучении, чтобы отточить навыки до совершенства, и уже ближе к верхней грани призывного возраста отправляли в Армию, плюс минимум 2 года службы. Помимо идеально отточенных при обучении навыков, новоиспеченные служащие, будучи старше остальных призывников, если хотели стать наставниками, должны были заслужить авторитет среди себе подобных и привить ответственность за результаты своего влияния на младших. После обязательной службы в 2 года не зарекомендовавшие себя продолжали службу в составе разведгруппы, а вторые могли выбирать: сразу пойти в наставничество или задержаться для получения дополнительного опыта. В общем, наставниками становились ближе к 30 годам, но этому, несмотря на идеальную военную выправку и более авторитетный вид, чем у старших по возрасту наставников, было едва ли больше 21 года. А это могло означать одно — он командир до мозга костей, в совершенстве осваивающий материал, не допустивший ни единого промаха и прошедший службу, получив всевозможные рекомендации. Мне даже показалось, уже сейчас можно надеть на него светло-серую форму командного состава базы, и никто ничего не заподозрит. Мне нужно выжать весь его опыт и впитать в себя. Я обязана.

— Ава, ты тоже его видишь? — поинтересовалась Мари, стоявшая справа от меня.

— Да, нужно сделать все, чтобы он выбрал нас в свой отряд.

— Ты шутишь?! — Мари явно не оценила моей идеи. — Это же он!

— Кто? — непонимающе переспросила я.

— Ну он. — и дальше шепотом — черствый индюк из социального центра!

— Кто-кто?

— Ну тот волонтер в синей форме, что кричал на тебя.

— С чего ты взяла? И вообще, это было 5 лет назад. Ты не можешь помнить этого.

— Могу! Он мне в кошмарах снился потом…

— Тише, Мари! — я перевела свой взгляд на наставников, мы говорили очень тихо, и нас просто не могли услышать, но этот смотрел прямо на нас с угрожающим прищуром. Черт, надеюсь, это светило разведкорпуса не с начала разговора смотрит на нас, иначе точно прочитал все по губам. Не лучшая рекомендация. Черт. Мари тоже вытянулась по стойке смирно, глядя ровно перед собой, чтобы только не пересекаться больше с ним взглядом. Кажется, ее даже немного перетрусило.

После приказа «Вольно. Разойтись.» мы с Мари в первых рядах припустили в сторону казармы, но не тут-то было.

— Кадет Аврора Хайд и кадет Мари Мартинес. Подойти. — черт-черт-черт, ну какого? И вообще, вот это зрение, мы стояли в третьем ряду построения, где рассмотреть нагрудный шеврон было той ещё задачей, но и на нем была указана только фамилия и первая буква имени. Мы с Мари вытянулись, развернулись и пошли к окликнувшему нас наставнику. Тому самому.

— Кадет Аврора Хайд! — представилась я.

— Кадет Мари Мартинес! — повторила Мари.

— Пояснить за индюка. — да рот мой наоборот. Он вообще все услышал. — Реще.

— Наставник, сэр. Это только моя вина. Прошу прощения. — У него даже глаза цвета формы командного состава.

— Вас лгать в Кадетском корпусе научили или притащили эту привычку с улицы? «Наставник, сэр»? Как следует обращаться к старшему по званию, кадет Хайд? — Он перевел взгляд на Мари. Та стояла, потупив в пол взгляд.

— К действующим офицерам Армии следует обращаться по званию с добавлением фамилии, сэр! — заучено выпалила я, чтобы отвлечь внимание от бедняжки Мари. Она вот-вот сознание потеряет.

— Верно. Если бы вы не разговаривали, то наверняка бы услышали, когда меня представляли. Вас и читать не научили? — точно, шеврон.

— Этого больше не повторится. Наставник Кейн, сэр!

— Завтра на отработку отправитесь. Вернемся к началу вашего обучения. Кто знает, какие ещё уроки вы не усвоили. Свободны.

На следующий день мы явились на распределение мест по отработке. Кто бы мог подумать, что слова наставника Адама Кейна о возвращении к началу будут настолько буквальными. Вообще у меня сложилось впечатление, что у окружающих меня людей слишком хорошая память, и я явно где-то не дорабатываю. Меня и Мари наставник отослал в тот самый злополучный социальный центр, в который мы попали после пожара. Произошло это волею судьбы или нашего нового наставника, я не поняла, но Мари была уверена — он решил отыграться на нас по полной. В наши обязанности входило помогать сотрудникам центра с размещением поступающих людей, раздачей еды и уборкой. Мари перемещалась по центру очень растерянно, непривычно молча, забравшись куда-то очень глубоко в себя, и когда дело дошло до вечерней уборки, я вызвалась взять на себя большую часть, основную залу и уборную, а Мари предстояло привести в порядок задний дворик, кабинет психолога и небольшую переговорную. Когда я закончила свою часть, Мари нигде не было видно, я подождала ещё полчаса и отправилась на поиски.

Мари стояла посреди переговорной и, одной Вселенной известно сколько времени, смотрела на желтый диван посреди комнаты.

— Мари, ты чего зависла? … Прием, База вызывает кадета Мари Мартинес. — я стояла у нее за спиной и пыталась достучаться. Не оборачиваясь, Мари ответила:

— Я не могу перестать смотреть на этот горчичный диван.

— Да что с ним не так?

— Кажется, глядя на него, я проваливаюсь в какое-то пограничное состояние, между тем, что бы жить свою лучшую жизнь и желанием исчезнуть с лица земли.

— Что? Я не понимаю, как какой-то диван может заставить хотеть подобного…

— Не какой-то, а тот самый. Понимаешь, ты знала все с самого начала, а моя жизнь разделилась на до и после на этом диване. Именно на этом диване была проведена четкая линия между хорошей жизнью и нашей. — Сзади хлопнула дверь, и подпрыгнув от неожиданности, мы вместе обернулись. Там стоял наставник Кейн. Видимо, он пришел забрать нас с отработки и не нашел.

— Кадет Мартинес. Вы считаете, что плохо живете? Может быть, Вам не предоставили хорошее образование? Возможно, за Вашим здоровьем плохо следят? Вас недостаточно хорошо кормят? — Мари буквально побелела.

— Наставник Кейн, я…я не это…

— Можете ничего не говорить, я услышал достаточно. Завтра поменяем место вашей отработки на детский дом. С удовольствием выслушаю, что Вы скажете о своей жизни после.

— Но… я… пожалуйста, наставник Кейн, не надо… я не… — пока Мари пыталась собрать мысли в кучу, я поймала себя на мысли, что эта идея, насколько была жестокой, настолько же и гениальной. У меня бы не хватило сил заставить себя так жестоко поступить, но теперь я точно знала, над чем в себе нужно работать.

После месяца прохождения отработки в детском доме Мари на несколько месяцев замкнулась в себе, переваривая полученную информацию. Морально отработка давалась ей очень тяжело. Её сердце разрывалось от несправедливости судьбы, что позволила случиться такому с ребятами из детдома, а после дрессировки Корпусом понадобилось недюжинное милосердие, чтобы проявить понимание к таким непохожим на нас детям из интерната. Те же, в свою очередь, не унывали, они знали, что, несмотря на обстоятельства, достойны жить как им захочется и распоряжаться судьбой по своему усмотрению. Через несколько месяцев обработки и познанных граней жизни, Мари, поняв, что с ней судьба была благосклоннее, взяла себя в руки и с концами ушла в учебу.

В целом жизнь в подразделениях Кадетского корпуса была довольно интересной. Узконаправленное обучение готовило из нас востребованных специалистов, которые хорошо умели выполнять свою работу. Физические тренировки стали разнообразнее, появились занятия с разными видами оружия, стрельбище, рукопашные бои, а отработки в обычном человеческом мире наглядно демонстрировали, для чего все эти старания и, конечно же, нехитрыми махинациями могли предоставить немного свободного времени. Все годы обучения понемногу приносили свои плоды и уже становились очевидными результаты приложенных усилий. Работать с наставником Кейном со временем тоже стало комфортнее. Я многому могла научиться, пристально наблюдая за методами его работы, но в силу моего характера и фанатичного желания влезть, а ещё лучше самой организовать сомнительную махинацию, пристально приходилось наблюдать и ему за мной.