Бесплатный фрагмент - Невероятные истории космогатора Бубы

Книгу посвящаю своим дочерям Азизе и Зарине Таксановым

Предисловие

Много лет назад, когда я был ребёнком, я наткнулся на книгу Станислава Лема «Звёздные дневники Йона Тихого». Эта книга поражала меня своей фантазией и одновременно философской глубиной: через приключения Йона Тихого на различных планетах Лем показывал абсурдность бюрократии, причудливость человеческой психологии и нелепости социальных порядков, умело соединяя юмор с размышлениями о жизни, науке и обществе. Меня захватило то, как, казалось бы, простые приключения превращались в тонкую сатиру на мир вокруг нас.

После прочтения у меня возникло желание создать нечто подобное — рассказать истории о своём астронавте. Идеи рождались стихийно, часто исходя из той обстановки, которая меня окружала: дефицит товаров, причудливые бытовые ситуации, сказки, которые я помнил с детства, научные открытия и фантастические ожидания будущего, а также присутствие псевдопатриотических организаций и бюрократических порядков. Всё это постепенно складывалось в уникальный мир, где реальность и фантазия переплетались.

Так появился мой космогатор Буба и его путешествия по мирам и планетам. Эти миры были наполнены товарами, канцелярией и бюрократией, где даже сказочные персонажи получали новые, порой абсурдные образы. Через юмор я пытался рассказать о том, что видел вокруг себя, слегка высмеивая реалии и нелепости нашей повседневной жизни.

Сейчас многие из этих историй выглядят анахронизмом — они словно портрет прошлого, замерший во времени. Но тогда это была наша история. История, которую космогатор Буба рассказывал своими приключениями: о чудесах, странностях и бюрократических лабиринтах вселенной, через которые он с трудом, но с юмором пробирался. Эта история — маленький фрагмент мира, каким мы его видели, и одновременно попытка взглянуть на него с улыбкой.

История первая. КОСМИЧЕСКИЕ ПИРАТЫ, ИЛИ КАК БУБА ДОКАЗАЛ, ЧТО ФАНТАЗИЯ — ТОЖЕ СИЛА!

В клубе «Старых акул-космогаторов», который, кстати, располагался не где-нибудь в пивной на Венере или в берлогах-катакомбах Плутона, а внутри давно заброшенного марсианского астероида Фобос, посетители с нетерпением ожидали прихода капитана Бубы. Необходимо отметить для читателей, что известных космолётчиков в настоящее время во Вселенной множество, но такие, как Буба, — существа штучные, редчайшие, почти вымирающий вид, и потому капитана ожидали не менее трепетно, чем некогда на древней планете Земля майя и ацтеки ждали явления небесных богов на огненных колесницах.

Вездесущий астронавт-инопланетянин Акукарача-второй, который больше напоминал привидение, бесшумно порхал между переходами и отсеками клуба. Его полупрозрачное тело, колышущееся, будто из желе, светилось приглушённым салатовым светом; сквозь него угадывались дрожащие, как рой электрических мушек, внутренние органы. Огромные фиолетовые глаза не мигая обводили пространство, а три тонких, сегментированных хвостика болтались за спиной, каждый живя своей жизнью. Он умел проходить сквозь стены, полы и потолки, как туман, которому вздумалось нарушить архитектуру. Его голос звучал сразу со всех сторон, будто рассказывал новости не один осведомлённый космопутешественник, а компания сплетников, шепчущих в разных углах. За эту способность возникать в любом месте и появляться с самыми последними известиями его и прозвали Космической Сорокой.

Вот и сейчас Акукарача поминутно возникал и исчезал, оставляя после себя слабый запах ацетона и ворох свежайшей информации. Он сообщил, что космолёт «Альфа-Томагавк» недавно прифобосился на главный космодром астероида, прошёл марсианский таможенный контроль, а сам капитан Буба, оформив документы у пограничников, уже движется в сторону клуба.

Чуть позже Акукарача всплыл из стола, как сквозь толщу воды, и сообщил новое: Буба по пути зашёл в бар панк-рокеров «Хэви металл на ушах», расположенный на шестой авеню, где врезал тумаков главарю Херомике за давнее хамство на планете Бурунди-Бяке; затем он заглянул в казино «Мафия бессмертна», где продырявил из бластера живот марсианского якудзы Самакаки, наконец исполнив обещание, данное сорок лет назад во время яростной стычки в открытом космосе. После небольшой, но яркой заварушки на площади Свободы и Независимости Червяков Сатурна, оставив для полиции и врачей Фобоса десяток инопланетных трупов, знаменитый космогатор, в конце концов, возник в кают-компании клуба.

Какой вой поднялся — трудно себе представить! Дело в том, что Буба не появлялся здесь давно — более года, и постоянные члены «Старых акул-космогаторов» уже изрядно соскучились по его забавным и захватывающим историям. Едва его фигура показалась в проёме двери, как десятки инопланетян ринулись к нему. В течение получаса Буба испытывал сверхнормативные перегрузки: каждый космонавт норовил стиснуть в объятиях прославленного героя, потрепать по плечу или гаркнуть в самое ухо приветствие.

Следует отметить, что среди членов клуба множество представителей разумной флоры и фауны со всего Галактического Пояса, и подобные церемонии часто оказывались не только болезненными, но и потенциально смертельными для обычного человека. Например, кергудяне — жители Магеллановых Облаков — выражают высшую степень уважения тем, что плюются в собеседника ядовитой кислотой; а мараоты, массивные существа, напоминающие бегемотов с крошечными крылышками, прежде всего хватаются за уши, стремясь символически откусить их — такой жест у них считается величайшей честью. Это неприятно, но ещё не самое страшное…

Вот когда в клубе появляются тараканокрысы — тут, как говорится, держись! Эти мерзкие, юркие твари представляют собой живые аккумуляторы: прикасаясь к чему угодно, они пропускают разряд в десять тысяч вольт, отчего любой неподготовленный организм превращается в аккуратную кучку пепла. Поэтому разговаривать с ними приходится исключительно в изоляционных костюмах, напоминающих одновременно рыбацкие скафандры и старые стиральные машины. Совсем недавно тараканокрысы, по своей привычке «тепло» здороваться, случайно испепелили президента юпитерианского государства Замбабле, который по недоразумению заглянул на дипломатический приём в клуб. Разумеется, после этого разгорелся политический скандал, едва не переросший в войну между Юпитером и Фобосом. К счастью, виноватыми объявили самих тараканокрысов, а поскольку никто не знал, откуда эти инопланетяне вообще родом, то и объявлять войну оказалось попросту некому. Конфликт повис в космосе, затем сам собой рассосался, а на Замбабле быстро избрали нового президента — по старому, как выяснилось, никто особенно и не скучал.

Кроме того, на Фобос нередко приходят и «парадоксы» — разумные тазики с созвездия Северной Короны. Эти металлические создания, попадая в кислородную атмосферу, мигом пьянеют, начинают расплавляться и превращаются в грязные, вонючие лужи на полу. В такие моменты легко поскользнуться, захлебнуться в тягучей жиже или просто знатно набить себе шишек. Естественно, мало кому это нравится.

Поэтому большинство подобных существ в клуб вообще не пускают: на двери висит табличка «Инопланетянам неземного типа вход воспрещён». Правда, написана она на земном языке, которого значительная часть инопланетян не знает и, следовательно, смело заходит.

— Капитан Буба! Наконец-то вы здесь! — взревел Друшлак, известный космический бродяга, более трёх тысяч лет бороздивший галактику в поисках счастья и смысла жизни. Он был существо странное, вытянутое, словно эконом-вариант космического кальмара: худое серо-фиолетовое туловище с перламутровыми прожилками, три глаза, рассыпающие искорки при моргании, и семь щупалец, каждое со своенравным характером. Одно щупальце вечно чесалось, другое пыталось что-нибудь украсть, третье тянулось кого-нибудь приобнять, а остальные жили собственной, богемной жизнью. Сидя в баре, Друшлак написал свой знаменитый философский трактат «Жизнь — для идеи, существование — для желудка», принесший ему шумную славу и степень доктора философии в кулинарии.

— Какую историю вы привезли на Фобос в этот раз? — продолжал он вопить, размахивая щупальцами так активно, что два из них по чистой случайности проткнули пузырькообразных существ с планеты Резинкас. Пузыри лопались с тихим хлопком, даже не успев возмутиться недостойным поведением космического мыслителя. — Наверное, так долго гонялись за мафиози Самакаки или охотились за хулиганом Херомикой, что совсем забыли о нас, ваших почитателях?!

— Кстати, я много слышал о ваших подвигах, — подал голос Мумикроль, космонавт-пилот ракетного тягача «Примус-3». Он принадлежал к народу Гульбекришт, который славился абсолютным неверием — они не верили ни богам, ни науке, ни друзьям, ни себе, а часто даже собственным ботинкам. Мумикроль был известным критиком, цепким и язвительным. — Но вы никогда не хвастаетесь силой, удалью и ловкостью! Почему? Как вы тогда смогли победить, скажем, звёздного дракона Мимикрина, который в десять раз массивнее любого линкора, или гангстеров из шайки Мухоловов? А?

Буба хмыкнул, уселся в кресло, которое услужливо подвинул президент клуба — достопочтенный маврикуриец Милка-Хамр, улиткоподобный гуманоид с блестящим панцирем цвета перепревшего янтаря. Космогатор раскурил трубку, и, выпуская изо рта ровные, почти геометрически правильные кольца дыма, произнёс:

— Э-э, разве сила всё решает? Если кто-то в жизни идёт под лозунгом «Сила есть — ума не надо», то далеко не уйдёт. Космонавту такой подход не принесёт никакой пользы. Умение стрелять или знать приёмы рукопашного боя ещё не делает никого отважным. Я считаю, и мой жизненный опыт многократно это подтверждал, что из любой передряги космонавта вытаскивают сила духа, самоотверженность и… фантазия!

В кают-компании прошёлся вздох удивления — длинный, многоярусный, словно звук, прокатившийся по стеклянным трубам органа. У каждого вида он звучал по-своему: кто-то всхлипнул ультразвуком, кто-то загудел басом, кто-то выпустил фиолетовый пар, а кто-то просто тихо зазвенел, как ложка о хрусталь.

— Мы вас не понимаем, — заикаясь, произнёс Милка-Хамр. — Как можно бредовыми идеями победить кого-либо?

— А вот вы послушайте, — неторопливо продолжил Буба, — как умение воображать и фантазировать спасли не только меня, но и всё человечество… Да-да, я ничего не придумываю, а рассказываю события, которые имели место в реальной жизни. Это случилось во время моего последнего полёта. И именно поэтому я так долго отсутствовал на Фобосе.

Он прикрыл глаза, вдохнул дым из трубки и начал:

— Это произошло месяц назад, когда по просьбе Космического Патруля я направил свой «Альфа-Томагавк» в сторону Чёрной Зоны. А вы, господа, знаете, что на всех звёздных лоциях это место отмечено особыми значками, намекающими не просто на опасность, а на смертельную дурь пролетающим мимо кораблям любого класса.

Дело осложнялось тем, что там бесследно исчезли десятки кораблей: торговые, исследовательские, дипломатические, религиозные миссии — целая звездная солянка, смытая неизвестным пылесосом. Планеты, давно поглядывавшие друг на друга косо, начали подозревать соседей. Политики завели привычную песню про козни, диверсии и тайные атаки, а дальше всё пошло по принципу «домино»: одна система вступилась за другую, третья — за четвёртую, и так далее, будто безумный мельник бросал камни в бесконечный механизм войны. Конфликт грозил перерасти в межзвёздную бойню. И в этот момент меня попросили разобраться, найти причину исчезновений, а заодно предотвратить катастрофу галактического масштаба. Отказываться от опасностей — не моё жизненное кредо. Поэтому вскоре «Альфа-Томагавк» уже влетал в Чёрную Зону на скорости света.

В Чёрной Зоне когда-то обнаружили лишь три звезды, расположенные очень близко друг к другу, и одну-единственную планету — Люцифер. По всем исследованиям она категорически не подходила для человеческой жизни. Но это вовсе не означало, что там не могли существовать другие формы разумности, способные устроить соседям головную боль во всех смыслах слова.

Я был готов ко всему, но мало к чему настолько, чтобы ожидать, что ракета начнёт дрожать подлетая к Люциферу — дрожать мелко, нервно, будто кто-то щекотал её огромной невидимой перчаткой. Стрелки приборов прыгали как обезумевшие лошади на ярмарке, а бортовой компьютер нёс такую околесицу, что я всерьёз подумал подать на него заявление о принудительной госпитализации. Ситуация стремительно скатывалась в критическую. От меня требовались конкретные действия.

Сначала я попытался привести электронную систему в норму. Но на контрольный запрос «два плюс два» машина выдала что-то невнятное, а затем, будто устав от собственной глупости, фыркнула и высветила на дисплее величавое «пять».

— Да что это такое, гравитационный коллапс мне в ребро?! — выругался я. В такие моменты — не при детях будь сказано — ругался я как старый космический волк, которым, собственно, и являлся. Я уже протянул руку к пульту, намереваясь отключить всю бортовую систему и перезапустить её, как вдруг «Альфа-Томагавк» потряс такой удар, что меня буквально слизнуло с кресла.

Удар был отменный — признаю честно, любой футбольный нападающий с удовольствием полюбовался бы, как я, подобно мячу, пролетел через кабину на скорости, не уступающей световой, и головой врезался в переборку. ГОЛ! — переборку разнесло в щепки, от моего шлема остались молекулы. Хорошо хоть голова оказалась крепче, иначе мой собственный мозг стал бы выдавать абракадабру похлеще, чем взбесившийся борткомпьютер.

Пока я приходил в себя, из динамика послышалось змеиное шипение, а затем — противный визг, от которого у любого нормального существа мгновенно начинала чесаться душа. Такой звук обычно издают жители планеты Дебошир — мира, где эволюция, похоже, решила поэкспериментировать над самими понятиями «негодяй» и «разбойник». Дебошир — это огромное пустынное плато, усеянное остроконечными скалами, похожими на кривые зубы, в глубинах которых роятся пещёры, служащие прибежищем безжалостных банд, космических контрабандистов, пиратских кланов и профессиональных аферистов. Воздух там пропитан гарью, токсичными испарениями и запахом вечной драки, а главными добродетелями считаются хитрость, наглость и способность улизнуть с добычей от трёх преследователей одновременно. Обитатели Дебошира славятся своим темпераментом, агрессивностью и пронзительными голосами, которыми они оглушают жертв перед нападением.

Сквозь визг прорезался злорадный голос, говоривший на космическом языке:

— Ха-ха-ха, попался, голубчик! Неужели сам Бубочка угодил в наши сети?.. Капитан, не трать силы на бессмысленное сопротивление. Твой корабль в магнитном плену — тебе отсюда не вырваться.

— Мы это ещё посмотрим! — процедил я сквозь зубы, подползая к пульту управления. Однако воспользоваться системой защиты я не успел: лазеры и кумулятивные ракеты проделали дыру в борту «Альфа-Томагавка», и в кабину хлынули дебоширцы.

Какая это была публика! Гуманоиды устрашающего вида, словно их создатель вдохновлялся кошмаром и беспорядочным смешиванием биологических запчастей. Представьте себе помесь крокодила с осьминогом: бронированная чешуйчатая туша, окружённая десятком скользких, мускулистых щупалец; десять разнокалиберных глаз, вращающихся независимо друг от друга; и сорок ушей, торчащих в разные стороны, как рваные паруса у корабля-призрака. Их пасти были усеяны кривыми зубами, а дыхание пахло так, будто они на завтрак ели испуганных звездолетчиков без соли.

Хвосты — длинные, гибкие, с остроконечными костяными пластинами — дебоширцы использовали как мечи. Но помимо природного оружия они были увешаны электрическими дубинками, бластерами, цепями, крюками и абордажными ракетомётами. Обиженные Вселенной и плохим воспитанием, они, потрясая захваченную рубку дикими матюками, окружили меня и начали тыкать штыками, будто проверяя упитанность моего тела перед предстоящим ужином. Никогда я не был высокого мнения о дебоширцах, но сейчас они окончательно рухнули в моём личном рейтинге разумных существ.

— Привет, Буба! — злобно прошипел предводитель Динду, которого я узнал мгновенно: его мерзкая, комичная морда украшала фотоголограммы космической полиции на всех обитаемых планетах. Этот тип когда-то был придворным поваром принца Мубия Шестого с планеты Синдра, но, отличившись уникальным кулинарным преступлением — умышленно отравив принца поганочными грибами, от чего тот месяц не выходил из туалета, — был объявлен в межзвёздный розыск. А ещё его обвиняли в захватах кораблей, грабежах, работорговле и чёрт знает в чём ещё. Синдрийская полиция клялась сделать из него рагу в томатном соусе. Динду исчез, и, видимо, обосновался здесь, на Люцифере, среди себе подобных мерзавцев.

Теперь, наблюдая, как его морда самодовольно расплылась от удовольствия, я хотел знать причину нападения на мой корабль.

— Что тебе нужно, Динду? — бросил я.

Морда его стала ещё шире — пират был польщён тем, что сам великий Буба признал его.

— Хм, вообще-то нужен ты сам, — прохрипел он. — Но не мне, а личности куда более знатной. Нам сообщили, что к Люциферу летит герой космоса, и с тобой решил встретиться сам… как ты думаешь, кто?

— Господь бог? — съязвил я.

— Выше бери! — торжественно провозгласил Динду. — Сам атаман Джюм-Джяс!

У меня волосы встали дыбом. Желание удрать куда глаза глядят стало таким сильным, что я был готов вручить «Альфа-Томагавк» этим тварям в качестве подарка, лишь бы избежать встречи. Имя Джюм-Джяса было самой страшной угрозой, которую можно услышать в галактике. Его пять тысяч лет разыскивали все обитаемые миры, включая цивилизации, давно канувшие в Лету. Это имя встречалось и в букварях, и в древнейших хрониках, и в проклятиях десятков религий. Даже сам Сатана на его фоне казался ангелочком из детского хора.

— Зато я не желаю встречаться с ним! — сказал я, чувствуя, как дрожат руки и ноги. Правда, твёрдости в моём голосе не было ни на грамм, и дебоширцы дружно проигнорировали моё заявление.

— Шутить изволите? — оскалился Динду.

— Никак нет, злодей! — прошипел я, взяв себя в руки. Страх, еще секунду назад сковывавший каждую клетку моего тела, словно выветрился в открытый космос, уступив место той самой стальной решимости, за которую меня и уважали старые космогаторы.

— Жаль, — пожал плечами Динду. Его соратники, извиваясь хвостами и перебирая щупальцами, злобно зашипели — очевидно, им не понравилось, что добыча вдруг обрела голос. — Придётся силой доставить тебя на Люцифер! Слово Джюм-Джяса — для нас закон!

— Возьмём в плен! — загоготали дебоширцы, предвкушая драку, словно дети — сладкую вату.

Буба в плену? Да никогда в жизни!

— Ошиблись, граждане бандиты! — сказал я, крепче сжав кулаки. — Космогатор Буба — это вам не мешок картошки. Он — ветеран пустоты, закалённый огненными метеорами, обгоревший от плазменных ударов и покусанный монстрами, у которых на завтрак принято есть собственных детёнышей. Никто, слышите, никто не возьмёт меня в плен! Так что марш обратно на Люцифер, и, желательно, в том же темпе, в каком вы сюда вломились. Передайте Джюм-Джясу, что Буба приглашение отклоняет!

Дебоширцам такое заявление не понравилось. Ни капельки. Они взвыли хором — как будто в кабину загнали стаю гиен, которых кормили хреном, — и с разгону ринулись на меня.

Дальше началось веселье. Первый успел лишь вскинуть свою электрическую дубинку, но получил в ответ такой хук, что его десять глаз одновременно закатились и он рухнул на пол, перепутав щупальца с ногами. Второй попытался хлестнуть меня хвостом — я его перехватил и загнул так, что он сам себе попал по спине, за что моментально обиделся.

Третий, разинув пасть, высунул свой ядовитый язык — явно чтобы оставить в моей голени незабываемое впечатление в виде некроза. Но я был быстрее: прихлопнул эту омерзительную ленту ботинком, и дебоширец завыл так, будто его лишили премии за служебное пьянство. Четвёртый толкнул меня, попытался полоснуть саблей — но тут пятый, которому я предварительно подрубил щупальца подсечкой, взял и подставился. В результате сабля, описав красивую дугу, вонзилась прямо в задницу предводителя.

Ну а дальше началась чистая хохма. Динду взревел, подпрыгнул, вцепился всеми сорока ушами в собственное повреждённое место, откуда валил густой жёлтый дым — запах такой, что можно было упасть в обморок и без посторонней помощи. У дебоширцев вместо крови циркулировал газ, причём химический состав его наверняка был запрещён всеми межгалактическими конвенциями.

Я же, надев гермошлем, хохотал как сумасшедший. Казалось, драка выиграна: щупальца валяются, зубы — россыпью, стонут, визжат, дымятся, корчатся.

Но я расслабился слишком рано. Пока я стоял и любовался на хаос, Динду успел вызвать подмогу. Через секунду рубка взорвалась воплями, запахами, топотом сорока ног — туда хлынула толпа. Не сорок — целая орда. Дебоширцы, твари с чужих миров, какие-то прыгающие сферические уродцы, существа, напоминающие бегемотов на ходулях — кого там только не было.

Меня сбили с ног, придавили, скрутили, связали в восемнадцати местах — я сопротивлялся, как лев, как десяток львов, но толпа есть толпа. Дальше всё было просто. Меня подняли и как мешок с картошкой запихнули в шкаф со скафандрами. Дверь хлопнула.

Я видел через щель только одно: Динду, стоящий у пульта, с огромной ватной повязкой на заднице, сквозь которую всё ещё валил жёлтый дым. Вид у него был такой, будто он одновременно и страдал, и гордился собой.

Он завёл корабль — и тут, надо признать, был он пилотом первоклассным. «Альфа-Томагавк» сел на космодроме Люцифера мягко, как перышко падает в тарелку супа.

А сам Люцифер…

Когда-то его называли мёртвой планетой. Теперь же это был процветающий рассадник бандитизма. Военная база пиратов, логово разбойников, космический Вавилон, где пахло порохом, жареным мясом и чьими-то давно протухшими иллюзиями о морали.

Ах, каких только кораблей я ни увидел на космодроме Люцифера! Пирамидальные линкоры, ощетинившиеся пушками и торчащие, словно дикобразы, с ракетами во все стороны. Боевые машины, похожие на кухонные кастрюли и чайники, пикировщики-бомбардировщики, напоминающие гигантские ступы. Ракеты-самоубийцы с камикадзе внутри, летающие сейфы и гробы, корабли-ловушки, маскирующиеся под рухлядь, чтобы заманивать доверчивых капитанов. Десантные баржи, гиперсветовые разведчики, нейтронолёты — техника такая, что у любого инженера случился бы нервный срыв.

И всё это железное, смертоносное великолепие стояло без движения — ведь пираты в это время кто напивался в кабаках, кто играл в казино, а кто стрелял друг в друга из-за последнего кусочка жареного тритона. Ассенизаторы Люцифера работали в три смены, вывозили трупы тачками на дальние кладбища — ближние давно переполнились.

Вот куда, значит, меня привезли. На праздник жизни. На бал монстров. На свидание с самим Джюм-Джясом. Честно говоря, настроение у меня слегка испортилось.

Динду посадил «Альфа-Томагавк» между дредноутом, который по форме напоминал старинный чугунный утюг — монструозный, пузатый, с торчащей сверху трубой охлаждения, похожей на рукоять. Обшивка его поблескивала, словно его только что натирали графитом, а по бортам криво висели плазменные котлы, гудевшие, как сердитые шмели. По правому борту моего корабля стоял миноносец-самовар знаменитого гангстера Мурлыки — с пузатым корпусом, блестящим, будто натёртым до сияния, с двумя «краниками», откуда вырывались клубы пара. Слух ходил, что Мурлыка проиграл этот корабль в карты, а потом, обидевшись на Вселенную, просто удрал на нём от всех кредиторов.

Едва двигатели «Альфа-Томагавка» замолкли, как к трапу плавно подкатил бронированный лимузин, напоминавший гибрид танка с роялем. Колёса армированы, кабина из титанового стекла, а сверху висели прожекторы-«глаза», которые поворачивались независимо друг от друга, изучая пространство так, будто собирались арестовать сам воздух.

Из лимузина вылезли два спрута-телохранителя — жилистые, синевато-красные, с переплетающимися мускулами и длинными гибкими щупальцами вместо рук. Они вынесли носилки, на которых, как расплавившийся болотный пирог, развалилась ушастая жаба.

На жабе была маршальская униформа, несправедливо увешанная сотнями орденов, медалей, значков, побрякушек и, кажется, крышками от консервных банок. Все эти «награды» атаман Джюм-Джяс выписал себе собственноручно в разные эпохи своей преступной карьеры. Никто другой награждать его не желал — за нехваткой смелости и за слишком большим желанием остаться живым.

Я узнал его сразу: эта морда была расклеена во всех углах Вселенной — в виде голограмм, постеров и предупреждений «Берегитесь!». Но видеть её вживую было совсем другое дело.

Маленькие глазки Джюм-Джяса зыркали по сторонам, выискивая, кажется, кого бы съесть на десерт. Они сидели глубоко в черепе и двигались независимо, моргая с мерзким скрипом. Из пасти всё время вываливался длинный, сизый, покрытый бородавками язык, который он безуспешно пытался запихнуть обратно, но язык жил собственной жизнью — вибрировал, шлёпал, обвивал нижнюю губу и иногда пытался слизать что-то с воздуха.

Третий спрут-телохранитель стоял сбоку и старательно массажировал атаману брюхо — мягкое, влажное, многослойное, словно мешок с живыми лягушками. Видимо, это помогало Джюм-Джясу жить в адской атмосфере Люцифера, которая напоминала смесь озона, тухлого бульона и кварцевой пыли.

Меня, связанного как космического барана, вытащили из корабля.

— Атаман Джюм-Джяс! — зашипели дебоширцы, склоняя головы, словно попали на церемонию вручения премий за худшую жизнь в Галактике.

Видно было, что Джюм-Джяс — местный бог, владыка, судья и угроза. Три тысячи лет преступлений — довольно весомый аргумент, чтобы стать «уважаемым».

Мне же кланяться не хотелось. Динду пытался согнуть мне шею, чтобы придать голове выражение страха, но у меня шея покрепче, чем у многих их звездолётов броня. Джюм-Джяс это заметил — его глазки чуть прищурились, а язык шлёпнул по подбородку. Он хрюкнул что-то на своём пиратском языке.

Сразу несколько тварей из свиты бросились помогать Динду. Но тут я, воспользовавшись моментом, выставил подножку саблезубому геркулану, который гордо шагал впереди, держа в огромных лапах знамя пиратов.

Геркулан, не ожидавший такого сюрприза, шлёпнулся на живот так громко, будто кто-то хлопнул мокрым матрасом. Знамя перекрыло путь остальным. Началась свалка: те позади врезались в него, те ещё дальше — в первых, и всё это превратилось в хаос щупалец, зубов, копыт и рёвов.

А затем случилось самое прекрасное. Спруты, несущие носилки, тоже споткнулись об геркулана — и потеряли равновесие. Джюм-Джяс, ругаясь на всех языках галактики, вылетел из носилок. Его жабья туша пролетела пару метров и впечаталась в борт ближайшего корабля.

Шмяк! — отозвался металл. Древко знамени распороло его мундир, выпуская наружу огромный зелёный живот пирата. Живот, по виду и аромату, был похож на полузрелую тыкву, нафаршированную тухлым мясом. Он дрожал, колыхался, пыхтел, и я бы не удивился, если бы из него вылезли маленькие жабы-прислужники.

Но счастье моё длилось недолго. Порядок восстановили быстро. Геркулана-знаменосца, как виновника непотребства, по приказу Джюм-Джяса тут же уволокли на ближайшую кухню — разделывать на шашлык. Спруты, получая подзатыльники, подняли атамана, уложили его обратно, поправили мундир, замяли дыру кое-как.

Наступила тишина. Джюм-Джяс, вернувшись в привычный образ вселенского ужаса, уставился на меня. Он не спешил говорить.

Да ему и не нужно было — космодром тем временем стремительно заполнялся зеваками. Весть о том, что «сам Буба в плену», разлетелась по Люциферу за секунды.

И вот уже вокруг нас стояли представители десятков космических рас. Рогатые, с рогами в форме штопора, короны, трезубца. Лысокрылые, с голыми, как у курицы, крыльями. Зеркальные — чья кожа отражала всё, кроме собственной совести. Амебоподобные, переливающиеся студнем. Глистообразные — длинные, извивающиеся, с крошечными глазками-бусинами. Шланговидные — легендарные пьяницы, которых давно считали вымершими, но вот они: качаются, пьют и что-то булькают. И ещё десятки таких, происхождение которых определить было невозможно.

Но всех их объединяло одно: образ жизни паразита. Существа, живущие за счёт других — честных, мирных, беззащитных. Существа, которые ничего не создают, а только потребляют, грабят, высасывают, разрушают.

Целый зоопарк космической мерзости собрался посмотреть на «великого Бубу», попавшегося в сети Джюм-Джяса. Ну что ж… публику я разочаровывать не собирался.

Несмотря на отчаянную, поистине героическую работу Космического Патруля, полиции и армии, древняя как сама Вселенная профессия грабителя и разбойника не исчезла, словно особый паразитический вид, приспособившийся к любым условиям. Рэкетиров и насильников, конечно, стало меньше — совместные рейды, операции «Большая Метла» и «Космический Санитар» сделали своё дело, — но всё равно эти хищники продолжали возникать то там, то сям, всплывая из мрака, как зловонные пузырьки болотного газа, принося за собой разорение, ужас и страх. Когда-то многие цивилизации, забыв разногласия, объединились и смогли общими усилиями разгромить десятки космических банд, расчистить сектора, навести порядок. Но оставшиеся в живых пираты, обладавшие инстинктом выживания на уровне тараканов и скорпионов, сумели ускользнуть от бдительного ока Патруля, расползлись по тёмным закоулкам Вселенной, залегли на дно, а затем, перезимовав тысячелетие-другое, вновь собрались и продолжили свои грязные делишки — как здесь, в Черной Зоне, где не действовали законы и где каждый кусок металла считался добычей.

Теперь эти прожжённые морды собрались на космодроме, чтобы услышать и увидеть разговор высшего по пиратской иерархии существа с жалким, как им казалось, пленником. Но те, кто когда-то имел несчастье пересечься со мной лично, знали, что такое Буба, и боялись даже моего связанного состояния. Они предпочитали держаться подальше: слишком уж много «непредвиденных эффектов» сопровождало встречу со мной. Некоторые, лишь услышав моё имя, ретировались с космодрома, даже не попытавшись узнать подробности, — понимали, что неприятности могут случиться внезапно и прицельно. Жить-то им хотелось, а я, как они считали, был плохим соседом для продолжительной жизни.

Динду, которому надоело стоять, поёживаясь, и молча демонстрировать свою пострадавшую задницу, важно выступил вперёд, придерживая обугленную повязку.

— П-ш-ш-ш, хозяин, приказание выполнено на сто процентов. Космогатор Буба взят в плен!

Джюм-Джяс усмехнулся, как старый кот, увидевший мышонка в капкане. Вслед за ним охрипло загоготали спруты-телохранители и пиратское окружение, образуя хор из мокрых, лопающих пузырей, хрипов и довольного похрюкивания.

— Я вижу, дался он тебе нелегко, — пробубнил Джюм-Джяс, лениво указывая на кровоподтеки, ссадины и синяки на дебоширцах, которые те попытались тут же прикрыть обрывками одежды, и затем перевёл взгляд на дымящийся зад Динду.

Тот залился краской: кожа его стала багровой, а на морде проступило выражение одновременно стыда, гордости и почти оскорблённого достоинства. Он вытянулся, подобравшись, и, пытаясь спасти свой шаткий авторитет, громко выпалил:

— П-ш-ш, хозяин, это обойдется тебе в дополнительные три миллиона космических тугриков! Мы понесли большие потери, когда сражались с Бубой! Почти все бабки уйдут на лечение!

Выражение лица Джюм-Джяса резко изменилось: морщины на его лягушачьей морде поползли вверх, маленькие глазки сузились, а язык, едва высунувшись, тут же ретировался.

— Еще чего! — хрипло рявкнул он. — Ты знал, на кого идешь, и должен был подготовиться как следует! Если у тебя потери в виде дырки в заднице, сломанной челюсти, скрученного в рог мозга и отбитой печенки — то это твои личные проблемы. А уговор есть уговор. Держи свои два миллиона.

Он сунул лапу в глубину мундирной складки — туда, где у обычных людей хранились бы документы, — и извлёк массивный мешок, набитый звонкими золотыми монетами. Металл звякнул, будто лягушачий маршал вытащил сердце сокровищницы. Не глядя, Джюм-Джяс швырнул мешок в Динду так, что тот едва удержал свою добычу, отшатнувшись.

Дебоширец недовольно поджал губы, схватил награду и поспешил к своим товарищам, где тут же начался яростный, совершенно неуместный по торжественности момента спор о делёжке. Несмотря на свежие, хлещущие кровью раны, эти бездельники нашли силы для драки: сперва ругань, потом толчки, а в следующую секунду уже замелькали ножи, заточки, пиратские кинжалы. Со стороны всё это выглядело как дурной спорт: смесь бокса, рестлинга и сельской ярмарки.

В другое время я бы с удовольствием порассматривал эту возмутительно живописную картину. Но сейчас всё моё внимание, словно гвоздём пригвожденное, было приковано к Джюм-Джясу — главе пиратов, который медленно втягивал свой язык, хрипло сопел и готовился, как я понимал, к великому «разговору вселенского масштаба».

Наконец Джюм-Джяс начал разговор, выпячивая свой раздутый, зловонно поблёскивающий живот, словно собирался вести дипломатические переговоры межгалактического уровня, а не разговаривать с пленником:

— Многое о тебе я слышал, Буба! О твоих подвигах гремит вся общественность галактики. Я знаю, что многим негодяям ты насолил сполна. Говорят, тебе удалось, например, проникнуть в Империю Черных Рыцарей и поднять восстание рабов против угнетателей. Хотя, если честно признаться, эти рыцари давно разжирели и не могли рассуждать, так как их мозги переместились в заднюю часть тела. Поэтому их поражение было предрешено, а твоя победа легка. Но со мной такие шуточки не пройдут! Я — личность более могущественная, чем жалкие черные рыцари! Ты наверняка слышал обо мне!

— Ещё бы! — хмыкнул я. — Но впервые услышал имя Джюм-Джяс не от полиции, а из фамильной летописи. Ещё мой предок — капитан Бамбино, пилот славного звездолёта «Сигма-Торпеда», — оставил тебя с носом. Ты помнишь, пират, хотя прошло больше двух тысяч лет? Тогда Бамбино заманил тебя на болотную планету, и ты целый месяц бултыхался в грязи, ища несуществующие сокровища. При этом ваши пираты потеряли шесть кораблей, шесть тысяч гуманоидов, а ты — даже троюродного брата Бяку-ряку, такого же мерзавца. А между тем мой предок обчистил твои золотые хранилища и раздал несметные богатства беднякам, которых ты же ограбил!

— Так это был твой прапрапра… в общем, дедушка! — возопил Джюм-Джяс, вскочив на носилках так резко, что спруты едва удержали их от переворота. На его жабьей морде проявился высший градус негодования: глаза выкатились, язык выпал, щеки задрожали желеобразными волнами. Он уже раскрыл пасть, чтобы отдать приказ о моей немедленной ликвидации, даже лапу-щупальце вскинул, но вовремя спохватился. С трудом концентрируясь, словно пытаясь собрать разбегающиеся мысли крабовыми клешнями, он втянул язык обратно, шумно хлебнул воздуха и заставил себя опуститься на место. Его тело содрогалось от внутренней борьбы: то ли придушить меня, то ли изобразить мудрого правителя.

— Ладно, Буба, — выдавил он примирительно, щёлкнув перепонками на ушах, — ты мне нужен не для сведения личных счётов с твоим коварным предком…

— А ты помнишь детектива Хрюмбу, который разоблачил тебя, когда ты пришёл к власти тысячу лет назад на планете Карор? Это мой предок раскрыл твои коррумпированные связи и прогнал тебя с планеты, — продолжал я, мысленно листая страницы фамильных записей, как старую, потерявшую корешок книгу.

— Твои предки достойны наказания! — снова вспыхнул Джюм-Джяс. — Воистину, они столько лет мешали мне жить!.. Надеюсь, с тобой всё будет иначе…

Он сделал глубокий вдох, язык опять вывалился, но он решительно затолкал его обратно.

— Перехожу к делу. Я собираюсь захватить Землю. А ты знаешь: кто владеет этой планетой, тот владеет галактикой. Для решения этой стратегической задачи мне необходимы тактические данные. Ты служил в Космическом Патруле и знаешь всё о вооружённых силах землян. За каждое твоё слово буду платить по миллиону космических тугриков! Плата сразу и наличными. Могу перечислением, по бартеру или чеком, как пожелаешь! Короче, покупаю тебя с потрохами. Мне нужен славный предатель!

От такой наглой, пахнущей тухлой жижей наглости у меня помутилось в глазах. Я едва сдержал рвущуюся наружу тираду, но Джюм-Джяс истолковал молчание по-своему — как обдумывание выгодного предложения.

— Ну как? — нетерпеливо всхлюпнул он. — Мало? Конечно, мало, я сразу вижу делового человека. Начнём с миллиарда космокалошей — самой устойчивой валюты Вселенной.

— Слушай, Джюмсик, — процедил я так зловеще, что ближайшие пираты застыли на месте, словно их окатили жидким азотом. Никто и никогда не смел называть главу мафии уменьшительно-ласкательным именем. Даже его мама — зловещая жабокрыса Сиранья-Куся — вряд ли позволяла подобное своему милому дитятке. Сам Джюм-Джяс выпучил глаза так, будто видел перед собой привидение собственного долга.

— Не слишком ли сильно возомнил о своей персоне, а? — продолжал я, чувствуя, как в толпе нарастает подавленный визг ужаса. — Ты думаешь, что космогатор может предать родину? Да никогда!

Это привело пирата в уныние. Его морда поникла, уши обвисли, живот жалобно шлёпнулся о край носилок, а язык вывалился уже безо всякого пафоса — как у грустной, старой жабы, которую никто не зовёт на болото.

— Напрасно! — покачал он ушами, будто стряхивая собственную досаду. — Предавать — это великое дело, достойное любого разбойника, а стукачество, подлизывание, лицемерие и доносительство — профессии, которые многих сделали пиратами. Я, скажем, всегда доносил мамочке на своего братика Джям-Джюра, а на мамочку — местной полиции. Сам же посадил в тюрягу на десять тысяч лет папашу-алкаша Крыга-Мына, написав соответствующее письмо. Наверное, он до сих пор сидит там за несуществующие грехи. Кстати, именно тогда я впервые заработал свой один золотой. Вот так, ступенька за ступенькой, я достиг Олимпа преступности и возглавил пиратскую мафию на Люцифере. И тебе советую идти этим благородным путём!

Он сказал это тоном педагога, рассказывающего ученику о важности регулярной уборки постели. Живот его довольно задрожал, а язык снова выскочил, словно знал, что хозяйская мораль всегда сопровождается слюноотделением.

Я лишь скривился — было очевидно, что у Джюм-Джяса совсем своё представление о благородстве.

— Нет, — твёрдо сказал я.

— Деньги нужны всем, Буба! — не унимался Джюм-Джяс, и голос его странным образом напоминал бульканье прорезиненного чайника. — Купишь себе новый звёздолёт вместо той телеги, что сейчас у тебя. Заведёшь гарем. Приобретёшь роскошный дворец на Курочке — планете развлечений. У тебя будет миллион рабов, работающих в поте лица на плантациях космоанаши. Богатства будут храниться во всех банках галактики, растут, как дрожжи на тёплом болоте! Твоя слава богача и транжиры разнесётся по всей Вселенной! Ну как? Славная перспектива?

— Иди ты…

— Зря-зря, — покачал на этот раз хоботом Джюм-Джяс, демонстрируя глубокое огорчение, будто я отказался от лучшего предложения в истории мошенничества. — Не могу одобрить твой поступок. Но делать нечего — придётся тебя скормить этим собачкам, которые, кстати, были когда-то разумными (среди них даже один бывший министр), а теперь превратились в прожорливых хищников.

Он лениво повёл щупальцем в сторону двух чудовищ. И я узнал в них несчастных жителей Курябуйки. Ещё недавно — образец доброты, воспитанности, галактического гуманизма. Они помогали старушкам переносить грузы, уступали дорогу даже тараканам, возвращали потерянные кошельки и кормили бродячих роботов. Нужно было приложить чудовищные усилия, годы опытов и целый штат аморальных гениев, чтобы превратить столь мирный народ в таких монстров.

Сейчас они выглядели так, будто над ними поработал безумный скульптор: помесь крокодила со слоном, причём слон, очевидно, был трёхногим, а крокодил — крайне обозлённым. Они сидели в стальных клетках, выгибая спины в предвкушении трапезы, и голодно щёлкали мощными челюстями, глядя прямо на меня. Слюни, крупные как ртутные шарики, срывались с языка и с шипением прожигали пол. От одного вида их дыхания хотелось облиться дезинфицирующим раствором.

Я почувствовал, как по спине пробежала целая стая мурашек. Бр-р… В голове вспыхнуло видение: как эти твари хрустят моими костями, перемалывают мясо в своих трёхкамерных желудках и затем… ну да, вываливают наружу то, что не переварилось. Перспектива так себе. Погибнуть бесславно — не входило в мои планы, да и моя смерть не помешала бы пиратам захватить Землю. Надо было что-то делать.

И я решился.

— Ну ладно, уговорил, — милостиво согласился я своим самым благодушным тоном.

— Ну вот и славно! — обрадовался Джюм-Джяс так, что живот у него задрожал, как студень на трамплине. Демонстрируя свою честность и щедрость, он кинул к моим ногам мешок с монетами, который, как я был уверен на тысячу процентов, был набит фальшивками.

— А может, отметим это достойным образом? — оживился он, увидев, что я собираюсь пересчитать монеты и проверить «на зуб». И, стремясь отвлечь меня от этого благородного занятия, достал бутыль с яркой этикеткой. На ней был изображён гнусный червяк, расположившийся на фоне мусорной свалки, а сверху красовалась надпись: «Ядокурарэ».

— Это благородное нервно-паралитическое вино! — объяснил он с видом старого сомелье. — Старинный напиток! Лет пятьсот назад я им травил тараканов в своём убежище, а затем врагов на поле брани. Теперь же вино перебродило — и стало готовым для употребления внутрь!

Он потряс бутылью, и внутри что-то угрожающе шипнуло, как будто там плескался живой организм, недовольный пробуждением.

— Недавно своего однокашника угощал. Славный был мерзавец. Наверняка знаешь — пират Мазик. Прах ему. После первого глотка от него одни дымящиеся кости остались, хи-хи! Его желудок не выдержал, потому что устроен иначе, хи-хи! Мы потом соскребали остатки с кресла — весело было!

Толпа завизжала от восторга. Похоже, для этих уродов история про смерть от вина — лучший анекдот сезона.

— Так будешь? — спросил мафиози, уже открывая бутыль. — Нет? Трезвенник? Борец с алкоголизмом? Напрасно отказываешься. Отличная вещь! Сам готовил в тайной лаборатории.

Он отхлебнул из горлышка и, блаженно причмокнув, закатил глаза.

— М-м-м, как вкусно! А сколько гуманоидов я отправил на тот свет с помощью «Ядокурарэ», и не сосчитать! Вот это кайф!

От бутыли шла такая вонь, что казалось — там кипит вся таблица Менделеева сразу. Причём не в лабораторных условиях, а где-нибудь в канализации после ядерных учений. Запах был настолько едким, что, по моим ощущениям, в радиусе трёх квадратных километров вымерли все бактерии, вирусы и, возможно, тощие кусты, росшие у забора космодрома. Только мой шлем-противогаз спасал меня от неминуемой гибели.

Я аккуратно отодвинул от себя смертоносную бутыль. Такое пить — это уже не самоубийство, это поступок вне классификации, который даже в Космическом Патруле не смогли бы описать в отчёте.

— Рассказывай, Буба, мы слушаем тебя, — проговорил Джюм-Джяс, аккуратно пряча бутыль с «Ядокурарэ», словно опасался, что она выльется сама по себе.

Тянуть резину я не стал. Как только меня развязали, язык словно ожил сам по себе. В «Старых космогаторах» знали, какой я удивительный рассказчик, но тогда я переплюнул самого себя. Нес такую чушь, что хватило бы на сто романов и киносценариев. Не зря у землян есть поговорка: «Иногда и длинный язык обеспечит длинную жизнь»…

— Что вы им говорили? — встрял Мумикроль, космонавт-пилот с ракетного тягача «Примус-3», который никогда не умел сдерживать свои эмоции. История явно задела его за живое. Но остальные слушатели шикнули ему так, что он, покраснев, замолчал.

Я не обиделся.

— А плел я им сказки, — начал я, размахивая руками, чтобы подчеркнуть драматизм. — Тут фантазия моя разыгралась на всю катушку! Врал пиратам, что на Земле живут одни негодяи-завоеватели, у которых единственная цель — воевать и порабощать. Даже сформировали Орден звездных меченосцев, куда принимают только самых кровожадных людей, зарекомендовавших себя в войнах с пиратами, инопланетянами, роботами и нечистыми силами.

— Вот, например, недавно галактика Пчеловодов вздумала с нами шутки шутить. За три дня их разбомбили, и теперь «пчелки» варятся в миллионы градусов. Будут знать, как землянам указывать от ворот поворот!

— А о планете Бумбудзя слыхали? — продолжал я, делая паузу для драматического эффекта. — Нет! И правильно. Теперь не услышите ничего: нет такой планеты. Там танками прошлись, раздавили всех бумбудзяков, сами даже не заметили!

Толпу охватили разные чувства: сначала недоверие, потом изумление, а вскоре и страх. Что-что, а «пинать по ушам» я умел мастерски.

— А я слышал, что земляне — добрые существа! И поэтому их легко победить! — заорал Динду, едва не выпуская дым гейзерами из дырок на теле. Мешок на спине был изрядно прохудившийся. Похоже, он рассчитывал разоблачить меня и получить заслуженный гонорар.

— Много ты слушаешь всякой чепухи! — отрезал я, широко раскинув руки. — Это дезинформация! Специально придумано для таких лопухов, как ты!

— Но наши осведомители… — начал Динду, но я, раздраженный его настойчивостью, хлестко пинком отправил его обратно в толпу. Он свалился, кувырком прокатившись между ногами пиратов, и на секунду возник комический хаос, пока они пытались его переступить, не споткнувшись.

— Ваших осведомителей просто перекупили, и всё! — продолжил я, глядя прямо на Джюм-Джяса. — Если вы смогли подкупить меня, почему думаете, что земляне не дали денег вашим информаторам?

Толпа поверила. Психология проста: нет честных людей, есть деньги. Разбойники не усомнились.

— А зачем тогда ты летел в Черную Зону? — с подозрением спросил Джюм-Джяс, по-прежнему сомневаясь.

— А это чтобы вас заманить в ловушку! — ответил я с улыбкой. — Мой корабль — приманка. Вы клюнули, как на червячка! Теперь выйдете за пределы Черной Зоны, а там… бух-трах! — и никакой люциферской мафии! Так люди решают свои кровавые делишки.

— Атаман Джюм-Джяс, это ловушка! — зазвучали взволнованные крики из толпы. — Нужно отказаться от плана захвата Земли! Люди слишком хитры, коварны и сильны! Нам не справиться с ними!

Толпа зашумела, спруты забулькали, а я, с лёгкой улыбкой, уже мысленно рассчитывал, как наши корабли встретят пиратов у выхода из Черной Зоны.

— А может, Буба нам зубы заговаривает? — снова вылез из толпы противный Динду, полусгоревший, перекошенный, но по-прежнему наглый. Этот типчик начал мне надоедать всерьёз.

— Дружок, — сказал я ему самым доброжелательным голосом, — сейчас у тебя не станет зубов, и заговаривать мне будет нечего.

Он только пискнул: «Че?..» — но поздно. Я всадил ему кулак в челюсть. Послышался смачный хруст, словно ломали горсть пересушенных орехов. Все его ядовитые клыки, которыми он так гордился, градом посыпались на пол, подпрыгивая и звеня, будто стеклянные. Динду взвизгнул, подпрыгнул на месте, закрутился волчком, хватаясь за рот, и, лихо переваливаясь с боку на бок, исчез в толпе, как дохлая мышь, засосанная пылесосом. Толпа облегчённо раздвинулась, пропуская его куда подальше.

Тем временем пираты яростно обсуждали мою историю.

— Я, кажется, правда слышал об Ордене звездных меченосцев… и о заговоре против Люцифера! — говорил один пират, едва держась на ногах. Глаза у него бегали, как у осьминога на ярмарке.

— Ты что несёшь! — взвыл другой, от которого за версту тянуло алкоголем. — Я не только слышал, но и видел, как жестокие земляне грабили бедненьких пиратов!

— А вот мой дружок… — вмешался третий, покачиваясь так, будто стоял на палубе во время шторма. — Гангстер Ворито Джузеппе… ик! — не вернулся… ик! — из похода. Его, ик, Космический Патруль… ик… сожрал за праздничным столом!

Толпа закипала. Каждое новое слово цеплялось за предыдущую дурость, как грязный репей за штаны. На глазах у меня рождался коллективный бред. Возбуждение росло, множилось, мутировало. По классической пиратской психологии — сначала сомнение, потом тревога, затем стадный испуг, а дальше… паника и полный развал дисциплины. То, что надо.

Пора было подвести черту.

— Если через час вы сами не вылетите к Земле, — сказал я строго, — то люди ворвутся в Черную Зону сами. Вас окружают тысячи боевых кораблей. Земляне жаждут вашей крови.

Джюм-Джяс дёрнулся так, будто ему в задницу засунули раскалённую антенну. Его зеленая кожа мгновенно стала малиново-красной. Он стал похож на жабу, которую сварили, но забыли достать из кастрюли.

— Так что торопитесь, — добавил я, бросив взгляд на часы. — Времени мало.

Пираты рванулись в панике. Да-да, всего за пять минут можно совершить невозможное — если это пиратский флот в состоянии массового психоза.

С воплями «Полундра!» и «Спасайся, кто может!» толпа разбойников кинулась к кораблям. Двигатели запускали на бегу. Техника безопасности? Ха! Они о ней и трезвыми-то не знали.

Сам Джюм-Джяс установил галактический рекорд по бегу на четвереньках: спрыгнул с носилок, пробежал до флагманского звездолёта и взлетел так стремительно, будто его поджарили плазменной горелкой. Его «Перстня дьявола» рванула вверх, оставляя за собой хвост огненных всполохов. Спруты-телохранители пытались зацепиться за корпус, но главарь расстрелял их из бластера — в панике, не желая брать «лишний груз».

Комедия… иначе и не назовёшь. Пираты, оставшиеся без кораблей, таранили всё, что хоть как-то поднималось в воздух. О себе все забыли.

Я смотрел, как один за другим в космос вырывались грозные звездолёты. Но страх делал своё дело: большинство пиратов были пьяны, не ориентировались и принимали друг друга за землян.

В стратосфере Люцифера начался настоящий салют. Один из кораблей внезапно развернулся и всадил очередь из бортовых пушек в ближайший звездолёт. Тот, не разбираясь, ответил залпом плазмы. Третий, увидев вспышку, решил, что начинается нападение, и запустил ядерные торпеды. Начался хаос, похожий на Новый год для самоубийц.

В гигантском небесном фейерверке сгорела половина пиратского флота. Но и остальная часть долго не протянула: одни врезались в астероиды, другие — в кометы, третьи — включили механизмы самоуничтожения, перепутав их с автопилотом. Через несколько минут Черная Зона опустела. Из всей армады остался один-единственный пират… правда, далеко не в лучшем виде.

— Да вы их просто обманули! — возмутился Мумикроль, выдирая из кадушек разумные растения со Сникерса. — Это недостойно настоящего капитана! Да ещё члена клуба «Старых акул-космогаторов»! Позор Бубе!

— Успокойся, Мумикроль, — рассмеялся Буба. — Я фантазировал, а не обманывал. Это разные вещи. И мои фантазии спасли Землю от нашествия кровожадных пиратов.

— А кто докажет, что и сейчас вы не фантазируете! — не унимался Мумикроль.

Буба повернулся к существу, сидевшему в тёмном углу. То молча пило космическую текилу, время от времени испуская звуки, больше похожие на тяжёлые предсмертные вздохи.

— Динду, — сказал космогатор. — Ты остался единственным пиратом Черной Зоны. Подтверди: это враки или правда?

Существо медленно подняло голову. Лицо у него было затуманенное, перекошенное, рот — беззубый, как у старой кариозной жабы.

— Это… правдивые фантазии, — глухо сказал бывший пират и сделал ещё один длинный глоток текилы.

Из его задницы в этот момент вырвался густой жёлтый дым, лениво пополз вверх, закручиваясь в спирали. Пахло так, будто на далёкой планете Смердюга одновременно взорвались канализационный завод и фабрика протухших консервов.

Толпа отшатнулась.

Динду допил, икнул так, что задрожал воздух, и снова погрузился в своё кислое оцепенение — последний и наименее опасный представитель люциферской братвы.

(10—22 февраля 1986 года, Ташкент)

История вторая. ПРОВАЛ ВО ВРЕМЕНИ, ИЛИ КАК БУБА ПРОЖИЛ НА ЗЕМЛЕ ТРИ МИЛЛИАРДА ЛЕТ

Адмиралтейские Хронометры — роскошная игрушка клуба «Старых акул-космогаторов», сделанные в виде серебристой ракеты, — отбили восемь вечера по марсианскому времени. Из люка, как и положено, появилась птичка Мургунчу, чтобы прокуковать положенное количество раз. Она вытянула шею, распушила хвост и уже начала ритуальную «ку-ку», будто была не простой механической птичкой, а верховной жрицей часов.

Но в этот вечер всё шло не по плану: капитан Буба, чьё появление всегда совпадало с последним «ку», так и не пришёл в кают-компанию клуба.

А это уже было странно. На Фобосе, астероиде размером с крупный стадион, невозможно было заблудиться, задержаться или опоздать. Местные инопланетяне растерянно переглядывались: что могло случиться?

Раздражение в зале росло. Многие члены клуба не ложились спать, пока не услышат историю Бубы — она для них заменяла колыбельную. Философ Друшлак, всегда считавшийся воплощением выдержки, не выдержал первым и со злости начал колотить соседа по креслу. Сосед, будучи существом вспыльчивым и вооружённым, отреагировал мгновенно: достал бластер и разнёс Хронометр на блестящие осколки.

Мургунчу, чирикая пиратские ругательства (которые в клубе понимал только Динду — и тому было стыдно за знание подобных выражений), вылетела из дымящихся обломков и нырнула прямо в бокал пива, приготовленный для Акукарачо-второго. Тот, как истинное привидение, от испуга взмыл в потолок и исчез там, прорезав его телом без особых усилий.

В клубе мгновенно разразилась привычная фобосская неразбериха, которая у местных считалась тёплым, домашним хаосом, но со стороны выглядела началом галактической войны.

Столы на магнитных присосках дрожали и пытались ползти прочь от эпицентра бойни. Один робо-официант, сбившись с режима, то и дело пытался всем раздать салфетки «в знак примирения», но всякий раз попадал под случайные удары и жалобно пищал. Несколько постоянных членов клуба гонялись друг за другом вокруг бара, вспыхивая всеми цветами своих био-иллюминаций. В воздухе летали хвосты, ботинки, шляпы, искры и чьи-то фосфорные усики.

Спокойствие вернулось только тогда, когда дверь кают-компании тихо зашипела и на пороге появился капитан Буба.

Он был высоким, плотным, но удивительно лёгким — словно состоял наполовину из тумана далёких туманностей. Его седые усы, свёрнутые кверху, блестели микроскопическими крупинками звёздной пыли. Плащ, весь покрытый нашивками галактик и экспедиций, волочился за ним как хвост кометы. На поясе висели инструменты, которые никто из присутствующих так и не разобрал: то ли древние артефакты, то ли необычные версии обычных приборов.

Буба прошёл вперёд с таким спокойствием, будто вокруг не бушевала драка, а просто немного шумели кондиционеры. Он остановился посреди зала, оглядел замерших членов клуба и поднял бровь.

— Что случилось, друзья? Из-за чего весь этот космический табор?

Президент клуба, достопочтимый Милка-Хамр, выбрался из-под клубка тел, похожий на помятый чемодан с рогами. Его раковина была вмята с двух сторон, а глаза-антенны подозрительно дёргались.

— Из-за вашего опоздания, сударь! — возмутился он. — Мы ждём вас полчаса! Такое поведение недостойно старой акулы-космогатора!

Буба не спешил оправдываться. Он сел в своё почётное кресло, неторопливо набил трубку марсианским табаком, прикурил от ядерной зажигалки, и только после этого произнёс:

— А вы ведь правы, глубокоуважаемый Милка-Хамр. Я действительно не дорожу временем. Но перестал я им дорожить только после того, как прожил три миллиарда лет.

Тишина, которая последовала, не была ни гробовой, ни клубной. Она была космической — та, что обычно живёт между галактиками.

Инопланетяне застыли: многие слышали самые невероятные истории за долгие годы существования клуба, но такого — никто. Некоторые члены мгновенно решили, что у Бубы сдвиг по фазе. Дружелюбный Динду пытался вручить Бубе визитку хорошего психиатра. Робот-официант предложил успокаивающий чай. Сандрил с Юпитера постукивал себя по виску всеми доступными руками. Только Друшлак смотрел на друга с мучительной тревогой, думая: «А вдруг правда старость нажала лишнюю кнопку в мозгу?..»

Однако Буба лишь отмахнулся, выпустив облако дыма, которое приняло форму космической улитки и медленно растаяло.

— Вы не ослышались, друзья. Я действительно старше всех вас на три миллиарда лет.

— А доказательства? — процедил Милка-Хамр, шевеля усиками так, что они складывались в знак высшей подозрительности.

Буба улыбнулся уголком рта.

— Для начала я расскажу вам историю. А потом уж поговорим о доказательствах.

Он откинулся в кресле, устроился поудобнее и начал:

— Это случилось во время моего сорок второго космического полёта. Тогда я был самоуверенным штурманом и начинающим пилотом. До звания акулы-космогатора мне было далеко, но некоторые друзья уверяли, что я почти созрел. К тому времени я уже разгромил банду «харакиеров» — тех самых амёб, которые маскировались под бактерии, будто бы безобидные. Потом поймал живой неразумный астероид, что шнырял по оживлённым трассам и пробивал корабли.

Но самым страшным испытанием была планета бюрократов…

Буба прикрыл глаза, словно вновь проживал тот кошмар.

— Представьте себе мир, полностью сделанный из офисов. Ворота — гигантские вращающиеся печати. Спутники — огромные скрепки. Каждое существо носит на плечах папку толщиной в три километра. Чтобы сделать шаг вперёд, нужно заполнить форму. Чтобы дышать — заявление. Чтобы моргнуть — три экземпляра, один из которых обязательно пропадёт. Я провёл там восемнадцать суток в очереди, чтобы получить доступ к очереди, которая выдаёт номер на начало очереди.

Только блестящая афера с поддельной инструкцией по сортировке инструкций спасла меня. Пока бюрократы пытались понять, где у них пункт 12.4.1.а, я угнал гравитобюроколет и улетел.

— Это был ад. Но я справился.

Но всего этого, конечно, было мало. Для настоящего подвига требовалось испытать себя в ещё более суровых краях Вселенной. И я выбрал цель, достойную безумца: полёт к Чёрной Дыре…

— О-о-о-о! — в унисон простонали члены клуба «Старых акул-космогаторов». Такое потрясение они испытывали нечасто. Нос туда никто не совал, а кто совал — тот так и остался частью пейзажа. — И вы остались живы?

— Это было нелегко, — признался Буба, выпуская кольца дыма. По тому, как ровно они расходились, все поняли: капитан в хорошем настроении и намерен рассказать историю до конца. — Вы ведь знаете, что Чёрная Дыра — это нейтронная коллапсированная звезда, сжавшаяся до шарика размером всего в десять километров. Из-за чудовищной гравитации там искривляется пространство, и время ведёт себя как пьяный навигатор: куда повернёт — никто не знает. Законы физики там работают через раз, а иногда и вовсе уходят в отпуск. Настоящий кошмар для любого разумного существа.

По этой причине районы вокруг Чёрной Дыры строго запрещены к полётам. Космогаторы называют эти места Космическими Бермудскими Треугольниками — зонами таинственных, необъяснимых и смертельно опасных явлений. Оттуда во все стороны галактики, как круги по воде, расходятся мощные гравитационные вихри, порой приводящие к катастрофам чудовищного масштаба. Космическая история помнит легенды о гибели планеты Неоатлантикус и исчезновении звёздной системы Фаэнтомус — оба мира были смяты и перекручены этими самыми вихрями.

Именно в эту жуть я и направился. Там-то и случилось то загадочное явление, которое учёные позже назвали «Бубовской хронопетлёй».

Что же это такое? Проще всего сказать так: «хронопетля» — это местное искажение пространства-времени, которое вызывает дикие релятивистские эффекты. Фактически — своеобразная машина времени. Гравитационный вихрь мог швырнуть корабль как в далёкое будущее, где от цивилизаций не осталось даже пепла, так и в древнейшее прошлое — вплоть до самого Большого Взрыва.

Но самое главное — хронопетля пропитывала человека, словно вода губку, искажая его собственное восприятие времени. В биологическом смысле ты живёшь как обычно, а в физическом — замедляешься невероятно сильно. И тогда окружающий мир ускоряется, превращаясь в бешеное фантасмагорическое кино. За одну минуту ты видишь, как рождаются и гибнут звёзды, как вспыхивают и исчезают галактики, а цивилизации мелькают так быстро, будто у них нервный тик.

Но тогда я этого не знал. Пренебрегая инструкциями, плюя на все правила и уставы, я собрал свой «Альфа-Томагавк» и кратчайшим путём направился к Чёрной Дыре, расположенной в созвездии Цветастых Трусов — месте, названном так по причинам, о которых лучше не вспоминать.

Дежурные крейсеры и дредноуты, патрулировавшие район, были потрясены той наглостью, с которой я пролетел между ними. Они даже не успели ничего предпринять — да и не смогли бы. Я отправил в их сторону несколько торпед, начинённых клеем-резинкой. Хитрый состав сработал мгновенно: боевые корабли стянуло друг к другу так плотно, что их экипажи могли пожимать друг другу руки через иллюминаторы.

Передав парочку пламенных посланий в адрес капитанов этих несчастных судов и получив в ответ феерическую ругань, я хихикнул и исчез с их радаров.

Но Чёрная Дыра, разумеется, не была в восторге от моего непрошеного визита. На расстоянии четырёх астрономических единиц от неё приборы «Альфа-Томагавка» внезапно зафиксировали чудовищный сгусток гравитационной энергии, мчащийся прямо на мой корабль. Он походил на огромный чёрный кокон, внутри которого кипели искорёженные, переплетающиеся нити пространства, будто само время пыталось вырваться наружу. Все датчики замигали красным, а гравитационный локатор завыл так, словно увидел собственные похороны.

Вначале меня это нисколько не испугало. А напрасно.

Я не был готов к первой атаке Чёрной Дыры и за это поплатился. Волна считалась по космическим меркам «мягкой» — всего лишь сорок баллов. Но даже такая «несерьёзность» потрясла корабль так, что у меня в теле поменялись местами несколько органов, а один ребро вежливо постучало в лёгкое, спрашивая дорогу назад. Приборы, закреплённые по всем правилам, развернулись к носу корабля тыльной стороной, а навигационный экран встал как-то боком и показывал одновременно и карту сектора, и рецепт марсианских блинов.

— О-го-го! Пора сматывать удочки! — выдохнул я, наконец осознав масштаб собственной глупости.

Я врубил маршевые двигатели на полную мощь. Но стоило мне увидеть приближающуюся следующую волну — уже баллов этак в сто, — как я, не раздумывая, активировал фотонные ускорители. Ход корабль взял бешеный; корпус скрипел, жаловался, но покорно нёс меня прочь от смертельно опасного района.

«Подарочек» от Чёрной Дыры догнал меня спустя три минуты. В этот момент я недосчитался пяти зубов — их, по всей видимости, унесло ударной волной в сторону созвездия Овечьей Бороды. А ещё я лишился штурвала управления: я со всего маху впечатался лбом в приборную панель, и штурвал, не выдержав моего энтузиазма, вылетел из крепления и улетел в кают-компанию.

Но Чёрная Дыра не собиралась отпускать меня так просто. Волны накатывали одна за другой. Первая полностью накрыла «Альфа-Томагавк». Корабль засветился ярче Солнца, словно его окунули в звездный бульон.

Вторая сделала его… невидимым. Со стороны казалось, будто я сам, без корабля и без скафандра, лечу по космосу в расслабленной позе. Мне даже показалось, что дежурный дредноут попытался помахать мне рукой.

Третья волна ударила прямо в середину корабля. Металл «Альфа-Томагавка» превратился в желеобразную субстанцию, мягкую как пластилин: казалось, стоит ткнуть пальцем — и он оставит на борту вмятину, похожую на печать курьера.

К счастью, я уже вырывался из зоны опасности. Последняя волна была слабее, но именно она оказалась роковой. Она вернула кораблю твёрдость, форму, цвет, но вместе с тем ухитрилась швырнуть меня в прошлое… на три миллиарда лет.

Так впервые проявилась «Бубовская хронопетля».

Поначалу я об этом, естественно, не знал. Я лишь удивился, выйдя из Космических Бермуд и обнаружив, что радиомаяки, которыми была усеяна каждая мало-мальски цивилизованная система, никак не откликаются. Ноль. Тишина. Даже базовых сигналов вроде «Будьте вежливы — не взрывайте сектор» не было. Пришлось вручную программировать курс домой, руководствуясь собственной памятью и не лучшим в Галактике чувством направления.

Через три дня «Альфа-Томагавк» доставил меня к Земле.

Но зрелище, открывшееся передо мной, заставило меня одновременно и онеметь, и заикнуться, и попытаться перезагрузить глаза. Вместо привычной голубой красавицы передо мной вращался раскалённый огненный шар — огромный кипящий комок лавы и испарений, окружённый плотным облаком ядовитых газов. Атмосфера переливалась жёлто-оранжевыми полосами, а поверхность выглядела как кипящая сковорода, на которой кто-то жарил континенты.

— Кажется, я что-то напутал, — пробормотал я.

Однако расчёты подтвердили: координаты верные. Это была Земля… просто очень молодая. Земля только-только после своего рождения. Если вы думаете, будто это был какой-то прекрасный золотой век планеты, то вынужден разочаровать.

Это был дикий, совершенно первобытный ад. Кислорода в атмосфере мои приборы не обнаружили вовсе — лишь аммиак, метан, углерод, и ещё дюжина газов, к которым лучше подносить спички только в присутствии страхового агента. А моря и океаны… Ха! Там не было воды. Там бурлил густой химический бульон, напоминающий суп, который ни один желудок во Вселенной не рискнул бы переварить без предварительного составления завещания. В нём плавали сгустки неизвестных соединений, а поверхность вздувалась пузырями, похожими на мордахи недовольных существ.

Вулканы рвали земную кору на части так, как не смог бы даже мифический Гефест в самый дурной из своих дней. Каждый взрыв был в тысячи раз мощнее атомной бомбы, и эти разрывы с оглушительным грохотом перекраивали поверхность заново. Континенты же передвигались с такой скоростью, будто участвовали в межпланетных гонках. Особенно усердствовали Африка и Европа — они рассекали по поверхности, сталкиваясь, расходясь, подпрыгивая, как дети на батуте. На это было страшно смотреть без бутылки успокоительного.

А жара? Мой термометр лопнул, не выдержав стодвадцатикратного перегрева. А давление? Барометр судорожно пытался что-то показать, но его попросту раздавило в тонкую металлическую лепёшку, которую можно было использовать как декоративную подставку под чай.

И всё это происходило в условиях яростного внешнего космического излучения — настолько мощного, что мой дозиметр буквально взбесился. Экран мигал, как светомузыка в придорожном баре, стрелка крутилась, словно пыталась сорваться и убежать, а сам прибор издавал такие вопли, что у меня возникло ощущение: он умоляет выключить его и дать ему умереть с достоинством.

А магнитные бури… Магнитописец, бедняга, выделывал такие финты на бумаге, что казалось, будто внутри него поселился профессиональный рок-гитарист. Лента выпрыгивала из устройства, петлялась, изгибалась, стонала — и в итоге на бумаге появлялось что-то вроде хаотичной партитуры «Космического рок-н-ролла №666».

И разве здесь мог расположиться Эдем? Думаю, рая никогда не было на Земле. А для меня вообще наступили адовы часы: осознав истину, я понял, что нахожусь в положении хуже безнадёжного. Что делать? Как быть?

В эти страшные и роковые минуты я послал в адрес Чёрной Дыры всю коллекцию проклятий, какую только смогли придумать человечество и инопланетные цивилизации. Я вспомнил матерщину марсианских горняков, трёхэтажные ругательства с Сириуса, поэтические оскорбления туманности Ориона, проклятья кентавриан, которые звучат так грязно, что их нельзя произносить при работающем диктофоне, и пару выражений от андромедских торговцев, которые вообще считаются оружием массового психологического поражения. Думаю, после такой словесной бомбардировки коллапсированная звезда должна была сжаться ещё вдвое — от стыда, если у неё есть хоть какое-то подобие совести.

Но винить, конечно, приходилось только себя: сам полез в Космические Бермуды.

Правда, я тогда ещё ничего не знал о второй части эффекта «Бубовской хронопетли». А именно она и позволила мне… прожить три миллиарда лет, даже не заметив этого. Позже я понял, что мой корабль летел от Чёрной Дыры до Солнечной системы двенадцать миллиардов лет. А я всё это время сидел, грыз печенье и жаловался на плохой сигнал связи.

Для начала я решил приземлиться — не болтаться же в космосе подобно консервной банке. «На поверхности разберусь», — решил я и нажал на все рычаги подряд.

«Альфа-Томагавк», фыркнув двигателями, как капризная лошадь, начал спускаться. Корабль дрожал, словно живая туша, огненные шлейфы срывались с сопел, прорезая плотную туманность испарений. Внешние прожекторы то вспыхивали, то гасли, будто подмигивая молоденькой планете. Воздух вокруг вспенился от тепла, а корпус поскрипывал, как старый деревянный корабль, входящий в шторм.

На моих глазах земной ландшафт начал меняться. Я видел, как абсолютная пустыня становилась морем, море — лавовой равниной, та — снова морем; континенты рождались, сталкивались, исчезали. Оказывается, моя посадка заняла… один миллиард лет. По моим часам прошло только два часа.

А едва телескопические шасси коснулись раскалённого грунта, как на Земле началась первая геологическая эра — архейская. Она продолжалась девятьсот миллионов лет, а мои хронометры отстукали всего полтора часа. Теперь я начинал понимать все «прелести» феномена хронопетли.

Датчики, установленные на внешней обшивке, передавали полный анализ атмосферы. И вот уже в химическом кошмаре появился кислород — немного, но достаточно, чтобы понять: сине-зелёные водоросли и аэробные бактерии трудились как проклятые.

Эта новость меня обрадовала. Я как раз собирался выйти наружу без скафандра, который весил около ста килограммов и был столь же удобен, как бетонный мешок с ручками.

Я открыл люк и вышел на поверхность. Отошёл от корабля метров на сто и огляделся. «Альфа-Томагавк» стоял среди песков, накренившись как Пизанская башня, будто решил поучаствовать в архитектурных состязаниях. Вокруг же происходило нечто невероятное: геологические циклы не просто сменялись — они мелькали в бешеном темпе. Земля вокруг корабля то закапывала его в песок по самую обшивку, то вдруг покрывалась водой, так что «Альфа-Томагавк» выглядел одиноко торчащим маяком. То корабль оказывался в сухой пустыне, то в мелководье, то в каком-то первичном супе. Горы поднимались и оседали, континенты вздувались и исчезали, береговая линия менялась так быстро, что её можно было бы вставить в мультфильм для начинающих геологов — с грифом «12+» из-за чрезмерной реалистичности. Всё происходящее напоминало безумный ускоренный фильм, сделанный каким-то гиперактивным карикатуристом.

Но самые крупные изменения я заметил в биосфере. Фактически мне повезло так, как, пожалуй, никому в истории: я стал свидетелем трёх величайших скачков в эволюции органического мира. Представьте — прямо перед моими глазами возникли многоклеточность, фотосинтез и половой процесс.

Многоклеточность сперва проявилась как робкое объединение клеток в крохотные комки, но буквально за несколько минут (по моим часам) эти комки начали стремительно усложняться, словно кто-то переключил эволюцию на режим «турбо». Фотосинтез возник, как вспышка изумрудного света: воды засияли зелёным свечением, а первичные растения пили солнечную энергию так жадно, будто не видели её миллиарды лет.

А уж появление полового процесса выглядело вообще как грандиозный биологический скандал: клетки, сливаясь, обменивались материалом так страстно, что вся микросреда напоминала танцпол, где каждый танцует с каждым. Учёные Земли отдали бы полжизни лишь за то, чтобы увидеть любое из этих событий — а я лицезрел все три!

В этот момент мне пришла в голову мысль: надо всё это снять на видеоплёнку. Воображение живо нарисовало академиков, которые, увидев такое, от радости разрывают на себе трусы и визжат, как дети на фейерверке.

Но время неумолимо раскручивало свою спираль. Протерозойская эра пронеслась передо мной, как бешеный смерч, не оставив ни одного чёткого кадра. Всё мелькало так быстро, что мозг едва успевал осмысливать происходящее. Если бы меня спросили о подробностях, то максимум, что я смог бы воспроизвести, — невнятное обеспокоенное хрюканье.

Я бы сказал: «Вижу что-то… хр-р-р… зелёное… фр-р-р… двигается… бульк!» — и всё.

Правда, кое-что я всё же заметил в этом кинематографическом безумии. А именно — как синие водоросли вдруг перекрасились в тёмно-зелёный цвет. На моих глазах вся толща воды превратилась в густую зелёную пелену. Их было столько, что казалось, будто вокруг раскинулось гигантское доисторическое Саргассово море.

Едва я полез в воду — чисто из научного интереса, — как водоросли тут же ожили, словно настоящие хищники: они обвились вокруг моих ног, затянулись, как стальные тросы, и попытались утянуть на глубину.

Братва, я вам честно скажу: о плотоядных растениях древности я никогда не слышал, да и в учебниках по палеонтологии об этом ни слова. Такой наглости от флоры я никак не ожидал. Пока я корячился и ругался, словно пьяный боцман, мне пришлось ножом срезать эти зелёные путы и отказаться от идеи освежиться в древнем море.

И это были только цветочки. Следом появились настоящие сюрпризы. Пшик-пшик! — и прямо из-под песка полезли первые иглокожие и членистоногие. Существа, которые могли вызвать приступ омерзения даже у специалиста по отвратительным тварям. Они выглядели так, будто кто-то взял самые неудачные эскизы для фильма ужасов и решил их оживить.

У этих созданий были хитиновые панцири, маленькие мерзкие ножки, щупальца, острые иглы, какие-то пузыри вместо глаз — и всё это шевелилось, щёлкало, скрипело и пыталось кем-то пообедать.

Они кишели под ногами, облепляли ботинки, а затем вообще полезли мне в штаны! При каждом укусе я подпрыгивал так резко, что мои движения напоминали дикую джигу, исполняемую аборигеном в приступе религиозного экстаза.

Вот такие твари были бы отличным подарком бюрократу Свинкусу из Департамента космических полётов — тому самому, который отказывал мне в маршрутных документах, ожидая взятки. Представляю, как его толстая чиновничья задница начинает бешено вздрагивать, когда на неё набрасывается десяток таких зубастых гадин. После такого «подарочка» он решал бы любые вопросы со скоростью сверхсветового прыжка.

Но сейчас плохо было мне. Спасение пришло неожиданно: в одном из карманов комбинезона я нащупал дихлофос. Когда я, крича как абориген и хлопая себя по бёдрам, вытянул баллон, всё вокруг уже представляло собой фантасмагорическую сцену: я плясал, как вуду-жрец, а по мне ползали существа, которые в будущих учебниках назовут важным этапом эволюции.

Я встряхнул баллон — и начал поливать себя и пространство вокруг едкой струёй. Твари посыпались на песок градом. В этот момент — как раз совпало — наступила палеозойская эра, и упавшие хордовые, иглокожие и членистоногие мгновенно превратились в трилобитов.

Глядя, как они дружно уползают в море, я понял, что только что стал свидетелем рождения целой эпохи. Трилобиты, конечно, представляли огромный интерес для науки. Но я не мог понять, почему только их так любят. Ведь вокруг меня бегало, прыгало, верещало, шипело и плевалось множество других созданий, о которых биология даже не подозревала. Эти биологические монстрики выглядели так, будто сама эволюция находилась в состоянии творческого безумия и рисовала новые формы жизни прямо на ходу.

И тут мне пришла идея всё это ещё доставить учёным в натуре. Видеосъёмка — это одно, а настоящий организм — другое дело! За это можно от Академии наук, кроме полагающейся премии, ещё и почётное звание первооткрывателя получить. Смотришь, а там моё имя в энциклопедиях засветится. Поэтому я решил поймать этих тварей и сохранить при низкой температуре в термокамере. «Решено — сделано» — таков мой лозунг, и я приступил к осуществлению своих замыслов.

Для этого я сбегал на корабль, который к этому моменту вновь показался из слоя песка, как коралловый остров после отлива — сначала лишь блеснул верхушкой антенны, потом из-под стремительно исчезающих наносов проступил весь корпус, скрипя панелями, будто просыпающийся кит, выбравшийся на воздух после тысячелетнего погружения. На складе имелось много инвентаря, пригодного для охоты, начиная от элементарного сачка и кончая электронными ловушками. Я же остановил свой выбор на пневмопистолете, который стрелял тонкой сеткой и мгновенно замораживал жертву.

Когда я вышел из «Альфа-Томагавка», солнце уже стояло в зените — огромный бело-голубой диск, сияющий так ярко, что казалось, ещё секунда — и он прожжёт в небе дыру. Тени лежали коротко и резко, словно их ножом отрезали, а воздух дрожал от жары и прокручивающегося времени. Охота началась. Зарядив пистолет, я, не прицеливаясь, выстрелил в море. Клубок сети, на лету раскрываясь, исчез в синеве. В воде плавало столько трилобитов, что я был полностью уверен в удачной ловле. Но удостовериться в этом не успел, так как что-то мерзкое и влажное (это я почувствовал даже сквозь комбинезон) схватило меня за ногу. Рывок неизвестного был не только неожиданным, но и сильным, как у борца сумо. Я совершил красивый полёт носом к земле, при этом обронив пневмопистолет. Честно говоря, мешок с картошкой и то лучше упал бы — меня перевернуло в воздухе так, что на миг мир стал смесью песка, неба и бегущих геологических эпох, а приземление вышло таким звонким, что, кажется, даже камни сочувственно вздохнули.

От удара об землю у меня искры посыпались из глаз так, что чуть не расплавили песок. Но кто бы там ни был, он не мог рассчитывать на лёгкую победу, так как Буба всегда отличался умением постоять за себя. Вы, ребята, знаете, что я никогда не отказывался от участия в любой потасовке, особенно если нужно какому-нибудь пирату дать по ушам или скрутить ему нос в морской узел.

Вот и сейчас я резко вскочил и вскинул бластер. Мои глаза стали искать противника, а пальцы приготовились нажать на гашетку. Ядерная пуля, братцы, — это сила, ничто не устоит против неё.

Но едва я узрел противника, то чуть не расхохотался. Ведь это были безобидные создания — псилофиты (если я не ошибаюсь), первые растения, вышедшие на сушу — крохотные кустики-ниточки, тонкие, как жилки на старой карте, колыхающиеся в ускоренном времени, будто кто-то перематывает их рост на бешеной скорости: вот они прорастают, вот тянутся вверх, вот осыпаются спорами, вот размазываются в пыль, и всё это — за секунды. По их появлению мне стало ясно, что наступил силурийский период.

Хмыкнув, я сунул бластер обратно в кобуру, а пневмопистолет поднял с земли. Бог с этими трилобитами, решил я, порадую учёных псилофитами. В моём воображении почему-то возникла довольная морда инопланетянина-поросунка Хряки (который известен всей галактике как специалист по земной палеонтологии), когда он получит настоящих псилофитов. Ведь об этих растениях известно только благодаря отпечаткам на известняках, но их самих обнаружить не удалось, несмотря на то, что Хряка, будучи червяком, прополз пол-Земли.

Но это видение быстро исчезло, едва я увидел, как псилофиты завяли и растворились как дым на ветру — они будто рассыпались на светящиеся пылинки, которые увлекал стремительный поток времени, таща их прочь, как песок в урагане. На месте ещё секунду назад живых ростков остались только круги, дрожащие на раскалённой почве.

— Нет! — крикнул я и прыгнул на землю в надежде схватить хотя бы последний экземпляр. Ведь Хряка никогда не простит мне такой неудачи (если, конечно, я сам ему об этом не расскажу). Только по планете уже вовсю шагал девонский период, при котором, как известно, псилофиты исчезли.

— Вот невезуха, — с горечью подумал я. Но, немного поразмыслив, пришёл к выводу: а чего расстраиваться? Ведь на псилофитах не остановилась жизнь на Земле. Вокруг существ значительно больше, чем можно представить.

Тут впереди меня раздался всплеск, и мощная рыбина выскочила из воды, пролетела несколько метров и исчезла в синеве — тёмно-бронзовая туша с лопастными плавниками блеснула под солнцем, раздув жабры, словно паровые меха, и, описав тяжёлую дугу, рухнула обратно с таким плеском, что на секунду заглушила даже ревущие эпохи. Ого! Я сразу узнал кистепёрную рыбу — одно из древних существ, доживших аж до кайнозоя. И, честно признаться, при виде её у меня заурчал желудок, словно мотор. Моя пищеварительная система намекала: мол, Буба, ты не запускал для переработки ничего съестного аж с Чёрной Дыры.

— А почему бы мне не поймать рыбку? — решил я. Охотник я отличный, и поэтому для меня выудить какую-то рыбину, пусть даже древнюю, не составляло проблем. Особенно когда вместо удочки — пневмопистолет.

Я включил лазерный прицел, настроил на поиск объекта и поднял оружие. Как только кистеперка вновь появилась в поле зрения, я прицелился… но нажать на спусковой крючок не успел. Возле меня в одно мгновение вырос шершавый папоротник, который, зацепив меня веткой за воротник, поднял на высоту двадцатиэтажного дома — ветка выстрелила вверх стремительной пружиной, как гигантская зелёная катапульта; ствол под ногами вытягивался, бурлил, нарастал кольцами, словно его подкачивали насосом времени, а листья размером с парус хлопали по ветру, подгоняя меня всё выше и выше. У меня аж дыхание перехватило, когда земля ушла из-под ног и вскоре оказалась далеко внизу. Боже мой, что за идиотские шуточки? Как я спущусь? Ведь парашют я не прихватил…

Так и висел я минут пять, раскачиваясь на ветру подобно воздушному змею. В это время подо мной протекал каменноугольный период, который дал крупный эволюционный подъём в развитии наземной растительности. Ну, уж больно мощным был этот подъём, если меня закинуло на такую высоту.

— И долго мне висеть так?! — вскричал я, когда моё терпение лопнуло. Не сдерживая чувств, я пнул по стволу, и в ту же секунду каменноугольный период закончился, и папоротник вымер. Точнее, он рассыпался в прах, а я, потеряв опору, по закону тяготения последовал вниз. У моего тела плохая аэродинамика, поскольку природа не наделила человека крыльями и оперением, и поэтому моё планирование к земле не иначе как падением назвать нельзя.

Благо, песок оказался влажным, и серьёзных ушибов я не получил. Правда, носом я пропахал три метра и отдавил хвост какому-то крупному насекомому, которое, взвизгнув, исчезло в кустах — оно напоминало таракана на мотоцикле: длинные блестящие надкрылья, испуганные фасеточные глаза, вибрирящие усы, оставляющие за собой пыльный след, будто от мётелки для уборки.

— Фу ты, — сердито сказал я, поднимаясь. Кистеперая рыба ещё дразнила меня хвостом, мол, какой ты недотёпа, не можешь даже элементарную рыбку поймать. Это задело мою гордость.

— Ну уж нет, — разозлился я. — Всё равно тебя я съем!

И дело было не столько в принципе, сколько в усиливающемся бурчании желудка — он ворчал так, будто внутри поселился маленький циклоп, стучащий по кастрюлям и требующий жертвоприношений.

Пневмопистолет, который я обронил во время неожиданного «нападения» папоротника, за несколько десятков миллионов лет нахождения в песке немного проржавел, однако его механизмы ещё могли работать. Я только перезарядил батарейки и выстрелил в море, едва кистеперка вновь показалась из воды.

Сетка последовала вслед за ней и уже под водой стала дёргаться. Видимо, она успела зацепить эту наглую рыбёшку. Катушка со стальной леской закрутилась в обратную сторону, вытягивая жертву на берег. Но рыбка боролась отчаянно, прилагая все силы, чтобы вырваться на свободу. Иногда меня аж тянуло в море, но я продолжал удерживать пневмопистолет.

Едва сетка выволокла рыбу на берег, я кинулся к ней.

— Хрм! — из ячейки появилась странная морда. Это была явно не кистеперая рыба. Но что это? Я осторожно подполз и пригляделся.

Ух ты! Да ведь это стегоцефал — полурыба, полуземноводное, полупресмыкающееся — туловище широкое, плоское, как литой бронзовый щит, глаза — выпуклые, будто стеклянные шарики, готовые вывалиться; кожа вся в костяных бугорках, словно кто-то налепил на неё кнопку за кнопкой; пасть вытянутая, тяжёлая, с зубами, похожими на мелкие гвозди. Её изображение мне приходилось видеть на картинках школьного учебника биологии. Хотя на вид стегоцефал был далёк от совершенства и мог вызвать чувство омерзения у салонных дам, но мне приходилось есть в экстремальных ситуациях и не такую гадость. «Голод — не тётка, червячка всё равно заморю», — философски решил я, доставая из ножен кинжал.

Но разделать животное мне не дали насекомые, которые в этот период стали размножаться с огромной скоростью — они высыпали из кустов тучей, как живой песчаный смерч: длинноусые, крылатые, бронированные, размером с кулак и больше, они шумели, пищали, скрипели, накладывались друг на друга слоями, превращаясь в подвижную ораву, которая за секунды покрыла стегоцефала плотным шевелящимся ковром. Они за одно мгновение сожрали моего стегоцефала, оставив мне на память только скелет. Да и он развалился, едва я, ошеломлённый происшедшим, подошёл поближе.

Эта ситуация начала меня раздражать. Ведь мои пищевые запасы находились на корабле, а сам «Альфа-Томагавк» уже как сорок миллионов лет находился под толстым слоем песка. Разгребать его мне пришлось бы в два раза дольше.

Поэтому единственный способ утолить голод — поймать местную дичь. Тут я вспомнил, что эпоха трилобитов ещё не закончилась, и поэтому можно наловить этих штучек. К тому же я помнил один экзотический рецепт, где можно использовать в качестве основного компонента трилобитов.

Рецепт этот был прост как пинок по хвосту: главное — раздробить панцири до состояния хрустящей стружки, затем обжарить их в собственном выделяемом жиру (трилобиты, оказывается, довольно маслянистые ребята), добавить горсть местных водорослей и слегка подкоптить всё это на вулканическом газе. На вкус напоминало смесь чипсов, варёных ракушек и чего-то подозрительно химического, но по сравнению с голодом — просто деликатес.

Пока мой «котелок» обдумывал эту идею, время неумолимо шло. Но я не успел претворить её в жизнь, так как наступил девонский период, и тотчас, словно по взмаху волшебной палочки, все трилобиты на Земле исчезли.

Ничего сказать по этому поводу я не успел, так как из-за голосеменных растений раздалось грозное рычание. Судя по интонации, это был какой-то хищник. И точно — через секунду из листвы вылезла морда зверозубого ящера иностранцевия.

У него была голова размером с чемодан, усеянная острыми зубами, будто кто-то вбил в десны россыпь штыков; маленькие глаза сверкали хищным интеллектом; кожа серо-бурая, грубая, словно обтянутая наждачной бумагой; а ноздри так шевелились, что казалось — он вот-вот втянет меня внутрь как лапшу.

Его нос шмыгал так комично, что я расхохотался. Это, видимо, обидело представителя будущих динозавров, и он решил разделаться со мной. Рявкнув что-то оскорбительное, ящер иностранцевия прыгнул на песок. Он жаждал боя и мести за обиду.

Я пожал плечами. Чёрт с тобой, хочешь драться — так получай ядерную пулю меж глаз. Я откинул пневмопистолет и достал из кобуры бластер. Затем неторопливо поднял ствол и нажал на гашетку.

Оружие сухо щёлкнуло. Я с удивлением посмотрел на обойму и вдруг обнаружил, что патронов нет. Ах да… я вспомнил, как недавно, будучи в хорошем настроении, решил пересчитать арсенал. Пересчитать — пересчитал, а зарядить обратно забыл. Теперь мой бластер был похож на муляж: блестящий, солидный, а внутри пуст — хоть записки храни.

Ситуация резко менялась, причём не в мою пользу. Решение, которое пришло мне в этот момент, оказалось единственно верным — я прямо с места переключил свои ноги на третью космическую скорость и дал дёру.

Я так стартанул, что воздух свистнул у ушей, песок взвился позади серым факелом, а ноги сами собой превратились в два неразличимых размазанных следа, словно я нарисован на ускоренной перемотке. И вовремя, так как ящер дышал уже прямо над ухом.

От такого ускорения у меня задымилась подошва ботинок. Но и чудовище не хотело отпускать меня без хорошей трёпки. За двадцать минут мы проскакали триасовый, юрский и меловой период — это время мезозойской эры, в которой расцветали динозавры.

Преследовавший меня ящер иностранцевия прямо на ходу превращался то в стегозавра, то в тиранозавра, то в диплодока.

Стегозавр, догоняя меня, задевал боковыми пластинами кусты, и те разлетались как бумажные; тиранозавр мчался, топча всё подряд, и каждый его шаг отдавался землетрясением; а вот диплодок, хоть и был размером с несколько вагонов, шёл удивительно резво — длинная шея раскачивалась как гигантский кран, периодически пытаясь ухватить меня за воротник.

В конце двадцатой минуты за мной гнался уже птеродактиль. Крылья, как кожаные паруса, хлопали над головой, создавая вихри пыли; вытянутая морда тянулась вперёд, открыв пасть, полную иглообразных зубов; его тень скользила по земле, как тень боевого дирижабля.

— Эй ты, уродливый дельтаплан, попробуй, догони! — крикнул я ему, чем вызвал новую вспышку ярости у преследователя. Но схватить меня он не успел, так как мы со всего хода врезались в кайнозойскую эру, и птеродактиль мгновенно вымер.

— То-то, — нравоучительно произнёс я, обращаясь к скелету ящера. — Человек — царь природы, и нечего прыгать на него, то есть на меня!

Что ни говори, а беготня по эпохам несколько утомила меня. Требовался небольшой отдых. Я прилёг на траву и блаженно растянулся. Мышцы приятно заныли, едва я расслабился. Конечно, космонавты должны быть готовы ко всем неожиданностям и передрягам, но это не значит, что я обязан бегать как сумасшедший от не менее сумасшедших динозавров!

Очень хотелось есть. Вздохнув, я стал шарить по своим бесчисленным карманам комбинезона, в надежде выискать что-нибудь для своего желудка. Логика проста: там, где был обнаружен дихлофос, можно по теории вероятностей найти и продукты питания. Логика не подвела — я действительно наткнулся на тюбик с жевательной пастой «Кузен анкл Бумса».

Это был продукт, от которого у любого диетолога случился бы инфаркт: густая оранжевая масса, пахнущая одновременно плавленым сыром, томатным соусом и странной сладковатой химией; по консистенции — как вязкое моторное масло; по послевкусию — как будто жуёшь пикантную изоляционную ленту. Но, черт побери, она была съедобной.

— О-о-о! — радостно вскричал я, вспомнив, что эту тубу мне сунула внучка «на всякий случай». Как же я был ей благодарен! Хотя… надо будет посоветовать ей в следующий раз не забыть положить в скафандр нормальный набор: шоколадку, сосиски, фанту, лепёшку, баночку чёрной икры и вообще хотя бы половину содержимого домашнего холодильника.

Не обольщайтесь — утолить голод мне так и не удалось. Желудок не получил даже молекулы пасты, а мои приключения не подумали прекращаться. Стоило мне лишь достать тюбик, как рядом промелькнула полосатая молния — хвостатый лемур.

Лемур выглядел так, словно его собрали из деталей разных животных: гибкое туловище, длиннющий хвост с кольцами, хваткие лапы и глаза — круглые, янтарные, светящиеся любопытством. Передвигался он, будто гравитация действовала на всех, кроме него: скачок, кульбит, прыжок — и нет зверька.

Он подхватил пасту прямо с моей ладони, даже не замедлив бега. Когда я осознал, что держу уже не тюбик, а воздух, во мне проснулся справедливый гнев ограбленного голодного космогатора.

— Эй, стой! — заорал я и рванул за ним. Предок человека вёл себя крайне недостойно моего предка, и это следовало исправить.

Но поймать его было непросто. На бегу лемур вытянулся, морда удлинилась, хвост укоротился — и через секунду перед мной бежал уже парапитек. Нечто между обезьянкой и карманным недоразумением эволюции: ростом с добрую кошку, с подвижными пальцами, длинными ступнями и выражением лица «схаваю всё, что блестит и не убежит».

Парапитек, радостно крича на древнем языке «йи-ки-ки-ки!», взлетел на дерево. Там, ухватившись за ветку ногами, как циркач, показал мне язык и стал раскачиваться, заливаясь смехом. Но Природа — хирург без лицензии — в этот момент решила провести срочную операцию. Парапитек дернулся, и на его месте появилось сразу три существа: гиббон и орангутанг умчались в зелёную чащу, а третий — дриопитек — остался.

Вот уж братец… Плечистый, с длинными руками, волосатый, как коврик у входа в пещеру. Лицо — почти человеческое, но с хитринкой и дуростью одновременно. Он тихонько хрюкнул, затем взял мой тюбик, взглянул на меня с выражением «смотри и завидуй» — и проглотил пасту вместе с упаковкой. Целиком.

Да, мозг у него был прост до потешности: защитная плёнка, тюбик, содержимое — всё в один приём. Никакой рефлексии, никакого анализа угроз желудку. Древние приматы не отличались утончённой диетологией.

А вот мой мозг как раз отличался. И он быстро довёл мысль: жрать мне нечего. Я взвыл. Меня так перекорёжило злостью, что я чуть не сгрыз ствол дерева, на котором сидел дриопитек.

Надо было действовать. Бластера у меня не было — разрядил его, дурак. Пневмопистолет потерялся в песках. Оставалась палка.

Я сжал импровизированное оружие, метнул его, как копьё, и попал точно в цель… но назад рухнул уже австралопитек. Тот заверещал, схватил ветку, прыгнул вниз… и пока летел, успел эволюционировать в питекантропа.

Питекантроп, широкоплечий, косматый, с мощной нижней челюстью, встретил меня крайне «ласково» — как встретил бы каменный мужик любое раздражение. Он схватил свою «дубину», огрел меня по голове, и на глаза тотчас выпорхнули ангельские птицы, приветствуя меня небесной мелодией. Комары присоединились басом. А где-то на фоне заиграл марсианский рок из самых подозрительных баров Красной планеты.

Сознание унеслось гулять по Галактике, но я всё-таки смог вернуть его обратно в череп.

Открыв глаза, я увидел группу синантропов, которые оживлённо возились рядом. Они доедали питекантропа — того самого, что со всей душевной теплотой приложил меня дубиной.

— Спасители вы мои! — радостно вскричал я и попытался обнять своих избавителей. Но те мои эмоции не распознали. С диким визгом они набросились на меня, повалили на землю, связали лианами и, решив, что я — долгожданное блюдо, водрузили на шест, как добычу.

Беспокойство стало расползаться по спине, как холодная змея. Особенно когда они по дороге начали собирать коренья, травы и всякие ароматные приправы — причём бросали на меня такие взгляды, будто подбирали гарнир.

Когда мы приблизились к первобытному селению, оттуда выскочили юные синантропы. Они окружили меня, ощупывали руки, ноги, плечи, рассматривая мышцы и жирок, и горячо обсуждали, какие части «этого странного зверя» будут особенно вкусными. Судя по выразительной жестикуляции, самые аппетитные места моего тела уже распределялись в пользу молодежи.

И настроение у меня, скажем так, резко ухудшилось.

— Кыш, варвары! — крикнул я. — Как вы смеете трогать собственного потомка, да ещё известного космонавта! История не простит вам такого поступка!

Синантропы так не считали. Кажется, они вообще не подозревали о существовании истории. По крайней мере, в их глазах не дрогнуло ни намёка на знание хронологии.

Сначала они действительно шарахнулись назад, испугавшись моего окрика. Но быстро обнаглели, вновь подвалили ближе и начали тискать меня своими грязными, заскорузлыми пальцами. Один ковырял мне в ухе, второй пытался засунуть палец в глаз, третий проверял, насколько глубоко в рот помещается его лапа. Полнейшее неуважение к личным границам космогатора.

Особенно выделялась маленькая самка, по виду — дочь вождя. Она была похожа на слишком энергичную и слегка бешеную мартышку: ростом по колено, с растрёпанной шёрсткой, глаза — круглыми, как два гранитных камешка, полными дикого энтузиазма. На шее висел ожерелье из десятка клыков крупных хищников — признак высокого статуса. Эта миниатюрная особа сочетала в себе безрассудную смелость, территориальную ярость и абсолютное отсутствие тормозов.

Она пыталась укусить меня за то место, на котором уважающий себя человек сидит. Видимо, посчитала этот участок тела своим законным трофеем. Но её зубки бессильно скользили по пластиковому ремню. Это приводило её в такое бешенство, что она визжала громче мамонта, которому наступили на хвост. Даже взрослые самцы при этом бледнели, сбивались в кучку и боялись подходить ко мне.

И только появление вождя спасло ситуацию. Вождь — огромный, словно дряхлый медведь, заросший волосами так густо, будто носил шубу из самого себя — отогнал свою неугомонную дочь. Затем он созвал совет лучших воинов — тех самых, что поймали меня.

Совещание длилось недолго. Вождь сказал речь из трёх слов — нечто среднее между «Угх! Брум! Джа!». Совет ответил фразой из одной буквы — «Хрр!» И моя судьба стала ясна. По их жестам я понял: меня собирались принести в жертву великому духу Болотного Рая — имени которого я не смог бы произнести даже трезвым, а уж тем более в такой стрессовой ситуации. Женщины тем временем обсуждали куда более приземлённое: пустить меня на бульон или на жаркое.

Это крайне возмутило бы любого космолётчика. Совершить уникальный рейд к Чёрной Дыре, пережить динозавров, лавировать сквозь эпохи — и в итоге быть съеденным собственными предками? Да любой учебник истории вылетел бы из отдельных реальностей от возмущения!

Но мои попытки объяснить занимавшимся костром синантропам, что так делать нельзя, успехом не увенчались. Я снова пожалел о разряженном бластере. Однако Вселенная, как оказалось, иногда слушает молитвы. Синантропы ещё не успели меня развязать, когда на стоянку ворвалась банда гейдельбергских людей.

Гейдельбергцы выглядели так, будто их вылепили из базальта. Широкие плечи, мощные челюсти, тяжёлые надбровные дуги, глаза маленькие, но хитрые, как у вороватых ворон. Они носили шкуры, из которых торчали торчащие костяные иглы, и двигались слаженно, как охотничья стая. Они нападали молча — их удар заменял боевой клич.

Они смели синантропов, как песок ветром. Быстро, беспощадно и весьма аппетитно. Сожрав всех на костре самих синантропов, они не стали освобождать меня. Вместо этого, покряхтев и поплясав вокруг, решили, что я — божество. Особо странное, но полезное, поэтому меня взяли как реликвию.

Дальше началась настоящая археологическая гонка. Я переходил из рук в руки примерно каждые десять минут. Сначала к неандертальцам — крепким, массивным, с непробиваемыми мышцами и широкими лицами. Хоть они и были вегетарианцами (в эту эпоху — временно!), но оставались отменными каннибалами. Они смотрели на меня с уважением… и гастрономическим интересом.

Потом меня утащили кроманьонцы. Они были ближе всего к современному человеку: высокие, с выразительными лицами, гибкими руками, сообразительные, умевшие пользоваться примитивными украшениями и рассудком. С ними я почти нашёл общий язык, но тут у них стала бурно развиваться религия. Шаманы окружили меня, шептали мантры, тыкали в меня украшенными палками и пытались накормить личинками и пауками — мол, пища для высшего божества. Они присвоили мне почётное и жуткое имя: Ух-Дух-Буба-Мух.

Такое положение дел меня не устраивало. Я дождался ночи, развязал лианы, оставшиеся ещё от синантропов, и сбежал. И вовремя.

Потому что в этот момент на стоянку уже ворвались люди разумные. Первые Homo sapiens выглядели… ну, честно говоря, не слишком разумно. Худощавые, подвижные, с резко очерченными чертами лица, тёмными глазами, быстрыми руками. Но мозгов в них тогда было едва ли больше, чем у болотной лягушки, которой они с удовольствием закусывали.

Тем не менее это были мои самые близкие родственники за последние несколько миллионов лет — а значит, у меня появилась надежда, что наконец кто-то поймёт меня. Хотя, признаться, рассчитывать на это было очень оптимистично.

Кстати, именно тогда я понял, что теория развития человеческого общества по объективным законам прогресса — чистая выдумка ученых, у которых хронический недобор фантазии. Цивилизацию людям принес я. Именно с моей помощью они научились поддерживать огонь (не затушив его собственными шкурами), обрабатывать металлы (не ломая при этом зубы о руду), возделывать поля и строить жилища. А некоторые потом, ломая головы, удивлялись: мол, откуда взялись у первобытных такие глубокие знания в астрономии, архитектуре и искусстве? И выдвигали гипотезы, будто это дело рук каких-то там инопланетян.

Ха! Взлетно-посадочные полосы в пустыне Перу, гигантские рисунки на плоскогорье Наска, циклопические платформы Баальбека, египетские пирамиды — всё это творение ума и рук космогатора Бубы, а не невоспитанных космических проходимцев, которые тогда пролетали мимо Земли на скорости три парсека в минуту. Они только удивлённо таращили свои многоглазые морды, видя, как я машу сверху киркой, линейкой и лазерным уровнем, одновременно ругаясь на древних каменотёсов, которые умудрялись перепутать север с югом.

Именно я ускорил общественное развитие человечества. Мне довелось быть свидетелем гибели Атлантиды — где я, между прочим, успел побыть правителем: носил корону, ел ананасы и безуспешно объяснял придворным, что не стоит строить мегаполис на нестабильной тектонической плите. Потом я попал в плен и был продан в рабство в Древней Месопотамии — суровое место, где рабы пахали столько, что даже солнышко над Уруком уставало смотреть на это. Меня заставляли таскать кирпичи, рыть каналы и читать царю гороскопы, хотя я честно предупреждал: «Сегодня Марс в квадратуре — не начинай войну!» Но кто же слушает?