Бесплатный фрагмент - Никому из них нет дела

НИКОМУ ИЗ НИХ НЕТ ДЕЛА
Сеймур Гурби

Москва, 2025

ЧАСТЬ 1

Жизнь вечно тянется. Как бесконечная игра в перетягивание каната. Одни в эту сторону тянут. Другие в ту. Что вы так долго? Перетяните уже куда-нибудь. А то наскучивает. И беспокоит. Тянется медленно. Детскими черепашьими шагами. Тихонечко. Спокойненько. Угрюмо. А я в это время прогоняю тысячу мыслей. Туда-сюда. Бегут мысли. Куда-то спешат. Наверное, так делают все. Типа, мысли гонят. Нам можно рассуждать обо всём. То, что вокруг. Пока мысли есть, их надо произнести. А то потом забуду. Выйдет стыдно и мрачно. Пускай. Такие вот мысли приходят. Я, что ли, их прошу прийти? Сами приходят. Без приглашений. Важно вот, что. Я бы хотел не работать. Заниматься своими делами. Писать. И гулять. Я люблю гулять. И читать книжки. Записывать музыку. Всегда мечтал об этом. Но так не получится. Надо работать. Я офисный раб. Я должен работать пять дней в неделю. Двадцать два дня в месяц. Интересно, кто это придумал? Если я не буду работать, то останусь без денег. Хозяйка квартиры выселит меня. Придется звонить отцу. Просить денег, чтобы купить еды и доехать до дома. Я раб. Не понимаю этого. Но я раб. Я должен работать. Я не могу не работать. Кто-то любит говорить: я никому ничего не должен. Нет, дружище, это не правда. Мы все должны. Работать. Получать деньги. Мы должны зарабатывать. Иначе мы не сможем жить. Станем бомжами, и будем просить милостыни в метро. Вряд ли кто-то хочет быть бомжом. Ты воняешь. Не моешься. Мёрзнешь. Люди пугаются тебя. В общем, ты рождаешься — уже должен. И будешь должен всегда. Пока не сдохнешь.

Смерть — это конец. Но, может, и нет. Мы не знаем, что будет после смерти. Какими будем мы. И каким будет мир, в котором мы окажемся. Будет ли он. Вдруг после смерти мы тоже будем кому-то должны? И снова придётся работать. И мучиться. И отчитываться. И кто-то будет орать. Говорить про дедлайны. Иногда материться. Вдруг, тот мир — такой же? Там есть такая же Россия. Только состоящая из мёртвых. Населения там в десять раз больше. И никому нет дела. Никому. Ни до кого. Прям, как в живом мире. В живом мире, если я сдохну — никому не будет дела. Это нормально. Так всегда. Человек рождается, его отдают медсёстрам, и помещают в какую-то коляску, где он лежит один. Человек умирает, его оплакивают, и суют в деревянную коробку. В гроб. Потом про него забывают. Это тоже нормально. Мы вечно где-то обитаем. Нас оставляют. Одиноких. Ненужных. Никому нет дела до нас. Кроме наших начальников. Они вечно заёбывают своими поручениями. И строят из себя умных. Но они не умные. На работе у меня три руководителя. Два директора. Один администратор. Один бухгалтер. Нахера мне три руководителя и два директора — я понятия не имею. Один из них ГАП. Главный архитектор проекта. Другой — руководитель проекта. Третья — баба, заместитель руководителя. Ей тридцать два. Но выглядит хорошо. Однажды я пытался подкатить к ней. Я делал это аккуратно. На обед мы всегда ходили с ГАПом. Но он ушёл в отпуск. Теперь я хожу один. И она тоже. У неё нет подружек в компании. Она изгой. Все говорят, что она полная мразь. Но мне она нравится. В столовой мы сидим, как одиночки. За разными столиками. Я решил, что нужно сделать первый шаг. Может, она этого ждёт? Ждёт, пока я сделаю первый шаг. Написал: я без компании остался, пойдём вместе на обед? Согласилась. На следующий день снова написал: повторим поход? Начались отмазки. Я обедаю одна. Мне так больше нравится. Что-то смотрю, что мне интересно. Или общаюсь с друзьями в этот момент. Или занимаюсь личными вопросами. В общем, это был отказ. Аккуратное предупреждение: дружище, подожди. Стопай. Останавливай всё, что ты себе надумал. Забудь все позы, в которых ты меня представил. Забыл? И хорошо. Потому что я не буду с тобой. Мне тридцать два. Тебе двадцать четыре. Я руководитель проекта. Ты подчинённый. Я королева. А ты чмо. Или лох. Может, и то, и другое. Я слышал стоны, которые должна была оставить она в моей маленькой квартире. Видел, как она наливает мне по утрам кофе, и бродит в футболке, на четыре размера больше её собственного. И тут говорят, что этого не будет. Расстройство длилось не долго. Может быть, день. Или два. Но я забыл о ней. Окончательно забыть не получается. Мы работаем в одной конторе. Хоть и в разных кабинетах. Видимся часто. Она ростом метр шестьдесят пять. У неё золотисто-каштановые волосы. Она напялила на себя белые очки. Её зовут Алёна. Помните эту песню? «Алёна даст…». Но Алёна не дала. Может, её зовут не Алёна? Алёна, которая не Алёна родилась в Казахстане. В 1991 году. Тогда СССР уже не было, она мне так сказала. Я ей поверил. Но меня мучают сомнения. СССР не распался. Он ещё существует, среди людей. Алёна ошибается. Она зря мне отказала. Я бы ей доказал. СССР жив. Он существует. Алёна, он живой. Он до сих пор дышит. И даже не прекращал. Никто об этом не знает? Пусть теперь знают. Два директора, как мне кажется, не помнят, как меня зовут. И словно не понимают, кто взял этого человека на работу. И зачем. Второй руководитель жмёт руку. Мы здороваемся. Рука его мягкая будто он прикасается к вагине. Как говорил бывший шеф с прошлой работы: «Надо крепко жать руку!» — сжимая старыми костяшками мою мягкую ладонь. В общем, что у него за манера здороваться — я не знаю. Почему он не прикладывает хотя бы один процент усилий? Наши руки почти не прикасаются. Вообще. Я не привык сжимать ладонь другого человека, будто это поручень в автобусе. Но и не привык вообще не прикладывать усилий. Меру надо знать. Я бы сказал, что по рукопожатиям можно определить глубину человека. Первый руководитель не умеет жать руку. Тянется вяло, усилий не прикладывает. Но дохера из себя строит. Ходит ровно, голову никогда не отпускает. Петух, одним словом. ГАП не такой. Он человек мягкий. Не высокомерный. И не петух. Он простой. Но руку жмёт крепко. Ответьте мне, кто из них настоящий мужик, а кто строит из себя мужика? Вы знаете? Я знаю. Зачем мне видеть эти рожи? Я бы хотел в Румынию. Я бы выучил румынский. Мне нравится Бухарест. Бетонные дома. Повсюду бетон. Мне это нравится. Я бы хотел туда. Ещё я бы хотел в Африку. В ЮАР. Я люблю всю африканскую колониальную архитектуру. Британцы умели проектировать. В Африке они создавали европейскую архитектуру из местных материалов. Получался африканский классицизм. Звучит, как русский классицизм. Но африканский был другим. Он мне нравится больше. Британцы считали: «Мы здесь навсегда. Мы покажем всему миру, что построили «Новую Европу» на краю света». Но всё изменилось. Британцы ушли из Африки. А советские войска из ГДР. Ничего в этом мире не вечно. Я хотел в Румынию, а оказался в Москве.

Один зевака в комментах в моей телеграмм группе начал было критиковать Германа Садулаева и Захара Прилепина. Мол, какие они смыслы создают? Создают ли? И такие уж глубокие их смыслы? Мне хотелось сказать: ты ублюдок. Ты сдохнешь, просидев свою задницу в сраном кресле. В убогом офисе или на дистанционных работах. Ты будешь пахать на разных работах. Будешь копить деньги. Экономить. Откладывать. Будешь критиковать власть, политиков, внешнюю политику, внутреннюю. Жизнь в России, дороги и прочую херню. Ты будешь недоволен. Отпахав сорок или пятьдесят лет своей жизни, ты уйдешь на пенсию. Будешь жрать чипсы, пить пиво, и смотреть свои говно-фильмы. Тебя никто и никогда не вспомнит. А их вспомнят. Их запомнят. Они останутся. Кто-то из них станет классиком. Кто-то не совсем классиком. Но они будут. А ты нет. Они останутся. А ты нет. Ты чмо. А они нет. И когда-нибудь, через пятьдесят лет, в википедии напишут, что эти люди одни из самых значительных и влиятельных российских писателей 21 века. Как написали это про Луи-Фердинанд Селина. Только он французский писатель. Но в душе будто русский. Теперь вы понимаете, о чем я. Писатели из слов создают смыслы. Они могут написать про говно, раскатав это на десять страниц. И вы, мои дорогие, будете искать в этом рассказе «особый смысл». Глубину. Вы будете рассуждать о том, что имел ввиду автор, когда говорил, что говно — необычайно важно для человечества. Говно надо ценить, уважать и не забывать. Писатели создают смыслы. А большинство из нас создают только проблемы, недовольства и грязь. Но, если уважаемый писатель напишет о грязи, что она тоже важна, как говно, то вы будете искать смысл в грязи. Но сначала в говне. Может быть, мне стоит написать о говне? Я бы написал. Персонаж какашка. Он ходит, гуляет, но все его не любят. Потому что он говно. Он воняет. Персонаж какашка мог бы стать главным героем моего романа. Помнится, как один товарищ рассказывал мне о книге про бомжа. Бомж ходит, бомжует, деньги просит. Я бы не стал читать эту книгу. Но про какашку прочитал бы. Поэтому, какие нахер смыслы? Смыслы могут быть не созданы вообще. Смыслы могут отсутствовать. Но, если людям сказать, что в книге про персонажа какашку есть очень такой «глубокий» смысл, и пиарить эту историю, то смыслы там найдутся. Смыслы для себя создают сами люди. Писатели всего лишь обращают внимания на какие-то вещи. Иногда важные. Иногда не совсем. Бывает, на всякую херню.

На кухне, в углу, висит табличка: «Дни рождения сотрудников».

Меня тоже туда вписали. Рядом со всеми. Спросили: а когда у тебя день рождения? Говорю: летом, я в жару родился, в самое пекло. «А поконкретнее?». «27 июня» — говорю. Ладно, думаю. Пускай вписывают. Теперь и другие будут знать день моего рождения. Хотя, я его почти никогда не праздную. Для меня это не праздник. Просто день. Наливаю сегодня кофе. Кофемашина гудит, кряхтит. Будто сейчас прыснет во все стороны молотым, чёрным. Или ещё чего похуже. Взорвется, например. Ей лет сто. Может быть, сто пятьдесят. Возможно, она живет несколько веков. Мне её жалко. Пора бы кофемашине дать отдохнуть. А тут люди какие-то приходят. Кнопки жмут. Кофе им налей. Девушки рассказывали, что в кофемашине бегали тараканы. Внутри, где зёрна лежат. Бегали, бегали, и набегались. Больше не бегают. Я про это узнал. Думаю: ёбаный в рот! Почему мне никто сказал? Начал проклинать их за это. Я пил это кофе! А мне никто не сказал. Почему люди такие равнодушные? Теперь не буду пить. Но дошла до меня мысль, что эту историю с тараканами придумали наши же девушки. Чтобы другие кофе не пили. И не тратили вечно молоко. Забайтили, в общем. Вот хитрые какие. Но, может быть, они говорили правду. У нас очень маленькая кухня. Там вечно кто-то что-то проливает. Пол липкий. Мои кроссовки с хлюпаньем передвигаются, подошва их приклеивается. Здесь постоянно какие-то крошки. Какое-то говно. Что-то стоит. Пироги в открытом виде. Они вообще нормальные? Зачем оставили пирог в открытом виде, если здесь есть тараканы? Короче, это душное, маленькое помещение вполне может содержать в себе тараканов. Кофе я больше не пью. Вдруг в зёрнах действительно тараканы? Пусть я их не видел. Бога тоже не видели. Но все в него верят. Почему бы не верить? В офисе работает несколько девушек. Всем им за тридцать. Они, признаться, не выглядят тридцатилетними мамашами. Я бы не дал им больше двадцати шести. Но им тридцать. Мне двадцать четыре. До тридцати вроде далеко. Но какие далеко? Всего шесть лет. Быстро идёт время. Нет, иногда оно идёт медленно. Но вот этот период. С двадцати до тридцати. Его очень мало. Кажется, что это главный период в жизни. Это то время, когда ты можешь назвать себя молодым, найти себя, и не бояться ошибаться. И его так мало. Всего десять лет. Это очень мало. Мне казалось, что времени много. Нет, его мало. К тридцати надо успеть сделать кучу всего. Надо приобрести машину. Квартиру. Иметь высокооплачиваемую должность. Но у меня это вряд ли получится. Я не уверен, что смогу приобрести машину и квартиру до тридцати. Без кредитов и ипотек. Откуда у меня такие деньги? Я зарабатываю очень немного. В рамках Москвы — это не деньги. Когда-то я размышлял о себе. В шестнадцать. Восемнадцать. Я думал, что в двадцать шесть, или в двадцать восемь я буду иметь серьёзные деньги. Буду ходить в костюме и ездить на новой иномарке. Что я буду стройным и смогу купить своей жене всё, что она захочет. Женщины всегда хотят всякую херню. Но мне бы было не жалко. Сегодня мне двадцать четыре. Времени осталось немного. Надо быть реалистом. Не будет этого. Не будет машины и костюма. Не потому, что я слаб, и не смогу этого добиться. Дело в другом. Я рождён для других целей. Я мог бы стать отличным бизнесменом. Зарабатывать деньги и ни о чём больше не думать. Трахать стройную, красивую жену. Но я рождён не для этого. Вы понимаете? Мой путь — оказался другим. И я это осознал. Не сразу. Через время. Моё место другое. У меня никогда не будет той жизни, о которой я думал в шестнадцать, и семнадцать лет. Я никогда не буду беззаботным и богатым. Я буду среднестатистическим россиянином. Зарабатывающим какие-то деньги. Иногда неплохие. У меня будет какая-то жена. Своё дело. Но я буду другим. Вы думаете, что я выбирал это? Нет, оно само так вышло. Откуда-то пришли слова и появились на бумаге. Вы думаете, я хотел быть писателем? Нет, не хотел. Но я им буду. Не я так решил. Оно само. Лезет наружу, хочет оказаться на бумаге. Хочет, чтобы его написали, прочитали, озвучили, и перевели. Эти слова сами решают, что им делать. Они решили всё. Вплоть до того, какая у меня должна быть жизнь. Без роскоши и блёсток. Обычная жизнь. Как у Керуака. И Пушкина. Писатель Андрей Рубанов как-то рассказывал, что писательство можно назвать диагнозом. Я соглашусь. Это диагноз. И лечения у него нет. Точно так же, как лечения нет от внезапно появившихся воспоминаний. Я не люблю вспоминать. Я этого не делаю. Обычно, я вспоминаю, когда пишу. Типа, сейчас. Про женщин. Про себя. Про других. Я вспоминаю Екатерину и думаю о том, как могли сложиться наши отношения. Нет, я не собираюсь здесь грустить. Нахер эту грусть. Меня она бесит. Я счастливый человек. Но иногда такое бывает. Типа, всё было бы хорошо. Если бы не один мудак. Если бы люди не были такими. Даже слово не могу подобрать. Сволочами? Как-то мягко. Пусть будет сволочами. Другое не находится. Короче, сидишь, думаешь: мы бы могли быть хорошей парой. Или хорошими друзьями. Смотришь на людей, и появляется у тебя чувство сожаления. Сожаление, что они такие сволочи. А вы бы могли подружиться. Но не сможете. Ты же не сволочь. Хотя, мог бы быть. Быть сволочью — выгодно. Не надо иметь тактичность. Вежливость. Честность. Настоящее лицо. Надо всегда включать дурака. Чтобы за тебя платили. Чтобы жить за чужой счёт. Чтобы дурить других и жить в шоколаде. Чтобы не мучала совесть, потому что её нет. Не думать о близких, друзьях, родителях, Родине. Не думать вообще ни о чём, кроме как экономии и зарабатывании денег. Обмане других. Надо всего лишь иметь хитрость. Быть ловкачом. Пользоваться всеми. Если дают — бери. Если не дают — проси. Если просишь и не дают — играй на чувствах, манипулируй. Выставляй всех виноватыми. Строй из себя жертву и обиженного. Это работает. Так живут многие люди. Большинство на этой планете. Этих людей не настигнет никакая карма. Они будут жить в шоколадке. Кармы нет. Справедливости тоже. И вроде бы, тут вопрос: почему я не живу так же? Почему я не стану гадом и мерзавцем? Почему бы? Но это неправильно. Если стану гадом я, затем ещё один, и потом третий, разве останутся нормальные люди на этой планете? А они очень нужны. Каждое поколение верит в нормальных. Бывает, что встречаются и порядочные. Рубанов как-то говорил, что считал, что в мире порядочных, честных, не подкупных и настоящих людей тысяча, а их оказалось пять. Или три. И снова он прав. Как тут не согласиться? Да, Андрей Викторович, Вы абсолютно точно сказали. Только я считал, что их не тысяча, а пять тысяч. А их оказалось двое, и те куда-то исчезли. Потом я смотрел один российский фильм. Там играл известный актёр, Кирилл Полухин. Я очень люблю этого актёра. Он снимался во многих фильмах. В фильме «Иван» сыграл очень хорошо. Или в фильме «Дурак». Ещё я смотрел с ним фильм «Майор», тоже понравилось. Но этот фильм прямо-таки оставил след у меня в глубине. А я специально не буду писать названия. Вы сами догадаетесь. Это не сложно. В общем, Кирилл Полухин там сыграл замечательно (как и всегда, впрочем). Атмосфера фильма меня держала. Я тогда только с улицы пришёл. Холодно было в комнате. В тбилисских квартирах нет отопления. В моей квартире стояла газовая печь. Её надо всегда включать. Но в тот вечер я не включал. Не знаю почему. Просто. Я лежал под одеялом. Ноутбук на коленях. Фильм смотрел. Так вот. Было холодно, только с улицы пришёл. Как-то опять задумался. Не грустил. Нахер эту грусть. Задумался просто. Слишком долго думал. В фильме один из героев кричал, это был почти истерический крик: «Я бандитом стал, потому что всю жизнь честных людей искал! И нашёл их только среди бандитов!». Это не дословно, но он говорил что-то такое. А что я хотел этим сказать? Если честно, то забыл. Но что-то было в этих словах. Какая-то правда выглядывала. Может, просто показалось.

Честно сказать, я перестал верить, что в мире существует справедливость или карма. Мне кажется, что их нет. Чем больше я узнаю этот мир, тем меньше хочется узнавать. Каждый раз рассуждаю. Не то, чтобы я весь правильный. А все вокруг говно. Просто, теперь я понимаю. Я знаю, что в мире существует зло. Это зло легко может коснуться человека. И даже одолеть. Справедливость в мире существует среди людей. Когда кому-то надоест, что вокруг — всё не так, и он решит исправить. Изменить. Починить. Промыть грязный, нечестный мир от лжи и обмана. В остальном случае — нет никакой кармы, справедливости. Мир не состоит из правильных частиц. Частицы создают люди. Чаще всего — самые несправедливые. И это вроде правда. Я пришёл к этим мыслям в двадцать четыре года. А мог в сорок пять. До этого мне казалось, что не может быть. Со мной не может произойти ничего плохого. Никто не сможет меня покалечить, обмануть, избить, убить. Я защищён Богом. Ни у кого не получится. Меня защищают какие-то небесные силы. Оказалось, нет. Я уязвим. Меня легко обмануть, я слишком доверчив. Мошенники запросто могут ввести меня в заблуждение, я ведусь на всё. Всю жизнь я был спокоен за себя. Меня кто-то защищает. Меня охраняют. Оберегают. Никто не сможет причинить мне вред. Я так считал. И жил с этим двадцать четыре года. Значит ли это, что я перестал верить в Бога? Даже не знаю, что ответить. В глубине души я верующий. Я верю, что это не просто так. Это всё не может быть просто так. Это невозможно. А, если возможно? Если всё это исход случайных событий? И что тогда делать? Наверное, ничего. Просто, мужик, жить дальше. Вряд ли я перестану верить в свою идею. Я могу не верить людям. Происходящему вокруг. Но себе я верю. И я верю, что это должно быть написано. Кстати, в этой книге нет сюжета. Это, блядь, какая-то бессвязная хуйня. Просто мои наблюдения. Истории. Но это никакой не дневник. Меня бесит слово «дневник». Будто я 13-летняя мразь, которую обидели одноклассники, и я начал писать о них всякие «дневники». Всё не так. Я 24-летний мудила, который пишет о несправедливом мире. Это что-то, вроде, недоэссе и недорассказов. Я читал такую книгу у Германа Садулаева. Я подумал: блядь, хочу написать такую же книгу. Буду писать всякую чушь. Да, это чушь, и чуши за двадцать четыре года собралось не мало. Мне кажется, что за всю жизнь я не встретил своего человека. Такого, как я. Это должна быть литературная маньячка. Она должна интересоваться тем же, что и я. Мы должны вдохновлять друг друга. Но такого человека нет. Вдруг, его не будет никогда? Может, такой человек живёт где-то в Калифорнии или Бухаресте? В Австралии или Африке. Этот человек где-то ждёт. Он ждёт меня. А я не прихожу. Почему?

Этот человек такой же. Он знает то, что знаю я. Он слушает то, что слушаю я. Читает те же книги. Он любит тех же авторов. Он такой же. Как я. Но, есть вероятность, что мы не встретимся. Почему? Потому что так устроен этот ёбаный мир. Он сделан второпях, неправильно и криво. Всё кривое. Он говорит, чтобы его любили, и он полюбит тебя, но я не хочу его любить. Мне на него похер. В этом мире происходит много говна. Почему мы не можем избавиться от этого говна? Каждый. По кусочку говнеца. Скорее всего, мы не хотим избавляться. Иначе давно бы избавились. США, Россия, НАТО, ЕС, ООН. Да никто не хочет. Никому нет дела. Так же и с людьми. Разве хочет твой сосед, чтобы ты был богачом, и всё у тебя было неимоверно хорошо? Вряд ли он часами молится на то, чтобы не было. Вряд ли молится, чтобы было. Ему насрать. Просто вот наплевать. Если будет неимоверно хорошо — он не поздравит, у него натура такая. Ему станет неудобно, что его ноги до сих пор в говне, а ты уже вылез. И вы как-то неравны теперь, получается. Я не знаю. Может, это полная хуйня. И, скорее всего, да. Решать вам. Но я думаю, что вашему соседу нет дела. Как и остальным. Никому нет дела. Понимаете?

Катя лежала на кровати. Интересно то, что мы много общались. Но как будто есть ощущение, что мы столько всего не обсудили. Даже малую часть. Даже треть. Нет. Может быть, даже десятую. Интересно. Как бы она отреагировала на мои «недоэссе» и «недорассказы»? Ей всегда нравилась классическая проза. Она любила, типа, Дюму. И Бальзака. Ещё кого-то. Она их читала. Перечитывала. Интересно, она знает, что у Дюмы есть книга «Кавказ», где он путешествует по Грузии? Вот. Я бы спросил. Ничего мы не успели обсудить. И книга эта была переведена на грузинский. Она об этом знала? А кто ей теперь скажет? Я ей как-то принёс почитать книжку Буковски. Мы сидели у неё. Прогуливали школу. Встретились как обычно. То есть, сначала она выходила из дома, ждала, пока родители уйдут. Потом возвращалась домой. В это время я успевал приехать на маршрутке к ней. Книжку положил на кухне, сказал: «Почитай! Он там секс описывает!». Тогда я ещё не знал про Лимонова. Для меня первооткрывателем секса и мата в литературе был именно Буковски. Я советовал ей Буковски. Но она его не прочла. Прочла её мама. Она сказала: кто принёс эту книгу? Катя ответила: Нугзар. Видимо, она зачиталась им. Я уверен, что Буковски её маме понравился. Он всем нравился. Интересно, дошла ли она до сцен с сексом? Я бы спросил. Катя похожа на Маргарет Куолли. Ей было восемнадцать. Такие же коричневые волосы. Рост примерно сто семьдесят-сто семьдесят два. Возможно, сто семьдесят четыре. Мне не нравятся девушки ниже ста семидесяти сантиметров. Я сам сто восемьдесят два. Я хочу девушку, которая будет не ниже ста семидесяти. И такую же литературную маньячку. Как я. Где этот человек? Возможно, ждёт. Но мы никогда не встретимся. Потому что так устроен этот ёбаный мир. Забыли? Не забывайте.

Я был у себя дома. В Калуге. Не у себя в квартире. У Кати. Мы лежали. Разговариваем о чем-то. У нас происходят забавные моменты. Мы просто смеёмся. А потом становимся серьёзными. Губы наши соприкоснулись. Она закрывает глаза. Я тоже закрываю. И тут я слышу: «Тук-тук! Фыр-фыр!». Кто-то в дверь стучит. Ручки дёргает. Кто это? Катя живёт одна. Может, гости? Или родители. Идёт смотреть — там никого. Кто-то шутит. Я найду этого шутника, и мы вместе пошутим. Я с ним долго буду шутить. Ну ладно. Мы давай снова в кровать ложиться. Катя по-новому начнёт: «Хи-хи! Ха-ха!». Снова губы наши соприкасаются. Рука у меня опять тянется куда-то в её джинсы, как я слышу: «Тук-тук! Фыр-фыр!». Нервы не выдерживают. Хочется крикнуть: «Чтоб вас всех!» Но кого? Там разве есть кто-то? Если есть, Вы дадите нам нормально делом заняться? Ладно, идём смотреть. Теперь уже я выхожу на лестничную клетку. Повторю, нервы не выдерживают: «Ну, и кто ты? Выходи! Выйди!». Он не выходит. Даже сквозняк куда-то спрятался. Третий раз — все тоже самое. Рука моя медленно тянется, и Катюша опять: «Хи-хи! Ха-ха!». И ручки начнут. И дверь. В неё снова стучат. Я не выдержал. Вышел на лестничную клетку. Бегу на последний этаж — никого. Бегу вниз — никого. На улицу выбежал — никого. А мы в четвертый раз уже в кровати. В четвертый раз я слышу: «Хи-хи! Ха-ха!». Ветер, что ли, игрался с этими ручками. Соседи, может, прикалываются? Не узнали. И незачем было. Вот и сижу теперь. Ночь на дворе. Тбилиси. В квартире я один. И ручки начинают, как в старые добрые: Фыр-фыр! Тук-тук! Вышел в подъезд — никого, конечно. Я не уверен, что кто-то мог бы потревожить меня. Вряд ли я кому-то интересен. Люди мне, как и я им, тоже неинтересны. Я замкнулся в себе. Часто я смотрю в окно, и размышляю обо всём. Напротив меня стоит дом. Там иногда выходит женщина. Я не вижу её лица. Просто вижу женщину. Может быть, она смотрит на меня. Может, нет. Надо сходить в магазин. Но у нас это сделать сложно. На улице бродят собаки. Их очень много. Целая стая. Они агрессивные, готовы сожрать. Собаки считают, что это их территория. Но с какого хуя? Я плачу за эту дыру огромные деньги. За уборку мусора. За коммуналку, хуялку. За всё плачу я. А они? Только рычат. Псы. Я любил собак. Но этих не люблю. Они злые. Я не хочу, чтобы собаки кусали меня. Как-то раз я приходил домой с одной девушкой из универа. Я привёл её в свой район. Она увидела одну из собак, и сказала: «Какая милашка!». И начала гладить. Пёс сидел спокойно. Он не рычал, не скалился. Вика гладила его по башке. На ухо собаки прикрепили пластинку. Такие есть у всех. Сейчас я снимаю квартиру на окраине Москвы. Район мне не особо нравится. Здесь везде стройка. Везде временные вагоны-жилища строителей из средней Азии. Пока не ощущается, что это Москва. Выходишь из метро и видишь какую-то трассу. Дороги. Ещё трассы. И где-то недалеко выглядывает жилой комплекс. Все люди идут туда, он тут единственный. По дороге ты смотришь на эту неразбериху. На вагончики, грязь, пустоту, и большие плакаты: МОСИНЖПРОЕКТ. Люди что-то строят. Чинят. Сверлят. Они строят новые дома. Магазины. Может быть, школы. Я точно не знаю. Квартиру в этом ЖК я бы точно не купил. Ни за какие деньги. Даже за говно. Мне не нравится этот район. Но есть вероятность, что всё изменится через пять-десять лет. Тут будут хорошие парки. Ещё больше новых домов. Трасса наконец-то станет другой. Может, они поставят магазинчики. И парки. Надо много скверов. Надо привести сюда музыкантов из самых заполненных станций, пусть они играют. Оживляют эту местность. Иначе она будет такой же мёртвой. Здесь не хочется находиться. Я повторюсь: нет ощущения, что это Москва. Но, знаете, что? От ЖК до станции не больше десяти минут. Совсем немного. Но это не Москва. Это отдельная республика строителей и мигрантов. Каким-то чудом здесь оказались русские. Они понакупили квартиры в новом ЖК, и теперь ошиваются здесь. Кстати, в этом районе живу и я. Москва холодная, без души. Она не притягивает. Почему она такая? Это город без души. Словно все забыли, как использовать обычные человеческие чувства. Почему в подъезде никто не здоровается? Все смотрят на меня, как на кусок говна. Будто я им перед дверью насрал. В целом, Москва удобный город. Недавно я подключил своё лицо к банковской карте. За долю секунды турникет опознаёт меня, и узнает, есть ли на моей карте деньги для списания. Затем открывает ворота. Это хорошо, такое мне нравится. Чаще всего, мне в падлу доставать карту. Иногда она вылетает из моих рук куда-то под ноги прохожим. Никто не поднимет её. Всем похуй. Я оттирал с неё всю навалившуюся пыль и прикладывал снова. Это было неудобно. Теперь мне удобно. Россия — первая страна в мире, кто смог разработать и установить «фейс пей» в метро. Давайте будем первыми везде? Давайте снова полетим в космос? Построим новые ЖК на другой планете? Разработаем летающую машину? Внедрим ЧИП в голову человека? Почему мы этого не делаем? Мы можем всё. Но почему-то не делаем. А я хочу летающую машину. И жить на Марсе. Кто организует мне это? Россия? Я не сомневаюсь. Я лишь надеюсь, что это случится до моей смерти. И чипы, и машины, и ЖК на Марсе. И что-то ещё. Что-то ещё нужно. Пока не знаю. Мне хочется спать. Меня вообще заебал этот мир. Такое бывает. Просто он вечно что-то хочет. А я не хочу. Сейчас я устал. Может показаться, что я вечно недоволен. Это не так. Я счастливый человек. Куда счастливее, чем был в подростковом возрасте. Просто устал. Такое бывает.

Есть у меня одна знакомая из Киева. Мы с ней учились вместе в университете. В Грузию она приехала, потому что её мама нашла себе нового мужика, а для дочери нового батю: грузина. Рассказывает: новый батя, приехав в Киев, удивился. Все здесь оголённые, красивые, раскрепощённые. Новый батя уже подумывал о том, что зря он выбрал себе именно эту женщину. Погорячился. Поспешил. Здесь, оказывается, есть версии намного лучше. Помоложе. Но было поздно. Раз взял эту — бери уже. Жили они какое-то время в Киеве. Новый батя удивлялся всё больше. Всё-таки он кавказец. Не важно, что его страна активно направлена в сторону Запада, и ей вот всё близко такое европейское и цивилизованное. Это вообще не важно. Он кавказец. Горячий парень. Ревнует (в меру), но всё-таки. Ему порой неприятно, что некоторые киевляне засматриваются на его новую украинскую жену. Почему все должны смотреть? Эта женщина принадлежит новому бате. Не смотрите. Иначе я увезу её. Он и увёз. К себе. В европейско-кавказскую Грузию. Там не смотрят. Но Грузия давно не традиционная кавказская страна. Тридцать лет как. Там полно хипстеров. Они накручивают на руки браслеты, колют носы и красят ресницы. Одеваются в широченные штаны, и короткие майки до пупка. Потом накидывают на себя отстойные сумки через плечо. На их башке висят наушники. Для многих такие хипстеры уже норма. Хотя, эти девочки довольно красивые. Но они хипстеры. У них хипстерская жизнь. Они могут ходить босиком и не брить подмышки. Кричать, что Грузия — это Европа. Рисовать европейские флаги на советских зданиях. Стирать отовсюду серп и молот. Залезать на полицейские машины и орать про демократию. Иногда кажется, что они вряд ли понимают, что делают. Просто так модно. Так надо. Кто-то сказал, что так нужно. Кому? Даже не знаю. Поэтому они делают. Потому что надо. Мой товарищ из Грузии рассказывал мне про молодёжь. Они не хотят работать. Сидят на шее у родителей. Родители едут в европейские страны, и ишачат на заводах, и фабриках. Затем возвращаются на Родину. Обеспечивают своих детей-хипстеров, пока те разгуливают по митингам. Ишачить приходится по несколько месяцев. В основном, они едут в Польшу и Германию. Иногда в Австрию, Болгарию или Прибалтику. Но чаще всего в Польшу. Там им не нужно разрешение на работу. Бывает, что короткие поездки затягиваются на несколько лет. Я помню, как один мой знакомый говорил, что поедет работать в Россию. Он сказал: Россия — это моя страна. Но русского он не знает. В России никогда не был. Потом он сказал, что поедет на Украину. Я спросил: ты же собирался в Россию. Он сказал: «А Украина — это разве не Россия?». Кто-то говорит, что многие в мире не знают где находится Украина. Мне иногда казалось, что они преувеличивают. Всё они знают. Но, если не знают в бывшей советской республике, откуда знать европейцам и американцам?

Писатель Герман Садулаев как-то говорил: «Пока мы живы — мир справедлив». Я с ним согласен. Потом думаю, что не согласен. Это сложный вопрос. Если взять меня, то я никакой не лентяй. Я просыпаюсь в семь утра, делаю зарядку, принимаю душ, пью кофе, и выхожу на улицу. Примерно, за полтора часа я добираюсь в офис. Я делаю это каждый день, пять раз в неделю. Какой же я лентяй? На работе я не люблю просто сидеть, меня это утомляет. Я постоянно пишу своему руководителю: дайте мне заданий, дайте мне ещё заданий. Я люблю своё дело. Я учился на него пять лет. Я стараюсь работать хорошо. Выполнять быстро. В срок. Развиваться. Я хочу развиваться. Я хочу завала бумаг и чертежей. Чтобы я приходил домой и думал: надо сделать так! Чтобы я шёл с напарником в столовую, и мы что-то обсуждали. Что-то говорили и думали. Чтобы у нас рождались идеи. Я хочу этого. Я обожаю, когда работы много. Той работы, которую я обожаю. Я не могу просто сидеть дома. Я говорил, что я хотел бы не работать? Да это враньё. Я бы так не смог. Мне хочется заниматься чем-то. Если я в деле, то вкладываюсь. Насколько сильно это даёт отдачу? Насколько сильно я получаю справедливое вознаграждение? Насколько? Я не знаю. Есть ли справедливость, пока мы живы? Я не знаю, Герман.

Тут важно вот, что. Многие верят в Бога, но почему-то забывают о нём. Они воруют, обманывают, и предают. Но говорят: мы верим в Бога. В какого же Бога вы верите? Такого Бога не существует. Бог за справедливость, честность и правду. Какая правда у вас? Где справедливость ваша? Где искренность и совесть? Говорите правду. Вы не верите в Бога.

А что касается меня, то я верующий. Я не потерял совесть и мораль. Стараюсь жить честно и не лицемерить. Я верю в Бога. Но ещё я верю в себя. В дело, которым занимаюсь. Я верю в культурных и образованных людей. В человеческую миссию, превосходящую удовольствия и развлечения. А так, конечно, я верю в Бога. И вроде всё понятно. Вроде, всё просто. Живи правильно — и всё будет нормально. Только уйдешь на пенсию. Может быть, справедливо. Может, нет. Живи неправильно — и тоже, возможно, всё будет нормально. Уйдешь на пенсию. Возможно, справедливо, и расплатишься за свои плохие дела. Может быть, несправедливо, и останешься жить в шоколаде. Справедливость штука такая. Иногда она работает. Но бывает, негодяев она обходит стороной, и не касается. Как ей верить? Что сделать, чтобы работала всегда? Блядь, это сложно. Всё-таки, негодяем я не могу быть. Я уже говорил об этом. У меня нет зловещего смеха. А он нужен. Я не могу притворяться. Это не получается.

У меня есть один товарищ. Он учится на мента. Или на юриста. Работает в автосервисе своего бати. График пять два. С десяти до шести. До этого он полтора года работал ещё на другой работе. Что-то, типа, логистом. Там его работа начиналась в пять утра и до девяти утра. Он вставал в четыре, ехал в центр, на место. И так он жил полтора года. Он не жил. Разве можно это назвать жизнью? Мы собирались выйти погулять вечером. Заранее он говорил: я буду гулять до десяти, иначе не высплюсь. Меня это напрягало. Хотелось дольше гулять, но не получалось. Ну, в общем, это всё чепуха. Если сравнивать меня и этого паренька, то я по сравнению с ним не работал. Но у меня тоже есть трудность. Это время, потраченное на дорогу. Полтора часа туда, полтора часа обратно. В десять я начинаю работать. Заканчиваю в семь. Это немножко заёбанно. Когда другие типы в бизнес-центре уходят в шесть, мы сидим до семи. Полтора часа на дорогу. Домой я добирался в половину девятого. Иногда в девять, когда задерживался в офисе. Иногда я кушаю и вырубаюсь спать. Иногда кушаю, смотрю какое-то интервью. Каких-то людей. Умеющих говорить. Затем снова вырубаюсь спать. Порой бывало, что я чем-то ещё занимался. Редко, но иногда было. После восьмичасового смотрения в экран офисного компьютера, глаза не могут ничего. Они хотят отдыхать. Хотя бы пару часов. И я им даю.

Алёна как-то спрашивала: «Ты живёшь один?». Я ответил: да. Я знал, что нравлюсь ей. Она мне тоже. Она явно думала о том, что я приведу её в свою квартирку, и мы с ней что-нибудь устроим. Ей, наверняка, хотелось, чтобы я это сделал. Но соглашаться она не станет. Вы подумайте. Ей тридцать два года. Она взрослая женщина. А тут я. Молодой, неопытный. Ей нужен взрослый мужик, который будет её ебать. И обеспечивать. Кормить, одевать, содержать. Ей пришло время стать содержанкой. Она из тех, кто гордится, что у неё никого нет, что она сама себя «сделала». Но сделать самой себя не значит затем работать на кого-то в найме. Вообще, найм — это дерьмо. Я хочу свободы, а не пахать на кого-то. В найме тобой всегда недовольны. Тебя всегда воспринимают, как раба. Но ты не раб. И можешь уйти, когда захочешь. Но не уйдёшь. Тебе нужны какие-то деньги. И какая-то работа. Что ты будешь делать? Может, всё-таки ты раб? Так думают некоторые «руководилы». Те, которые не директора, а в найме. Они руководят другими работниками из найма. Наш «руководила» так думает. Я уверен. Он странный человек. Когда я устроился в эту контору, то этот «руководила» был в отпуске. На работу меня взяла Алёна, его заместитель. Руководила вышел из отпуска, но пять дней ходил мимо меня. Как будто меня не существует. Он тихим, немного настороженным голосом здоровался, когда заходил в наш кабинет: «Всем привет». Но ничего не говорил. Руки мне не жал. Я подошёл к нему сам. В один из вечеров буднего дня мне нужно было уйти с работы пораньше. Я собирался на книжную ярмарку. Я спросил у коллег из кабинета: у кого мне отпроситься? Все сказали: у руководилы. Я говорю: может, у Алёны? Они ответили: нет, руководила старше Алёны. Тогда я пошёл к руководиле. Постучался в кабинет, хотя он был открыт, и зашёл. Я сказал:

— Мы ещё не знакомы. Меня зовут Нугзар.

Руководила потянул руку. Я продолжил.

— Я бы хотел отпроситься. Мне сегодня нужно уйти пораньше.

— Вот это начало знакомства! — удивился руководила.

Типа, я наглею. Он это имел ввиду. Но мне было плевать. Я пришёл с конкретной целью — отпроситься. Мне нужно было ехать.

— Когда? — спросил руководила, не дождавшись от меня реакции.

— Сегодня.

— Хорошо.

В тот день я ушёл раньше. Но говном его за эту любезность не перестал считать. Он говно. Каких ещё поискать. Настоящее дерьмо. «Но он же руководитель, его выбрали! Он не может ошибаться!». Что за хуйню вы несёте? Не надо такое говорить. Это полная ерунда. Его выбрало такое же говно, как и он сам. Всё очень просто. В системе не нужны люди задающие вопросы. Думающие, анализирующие, ищущие смыслы. Нужны те, кто будет ходить на работу и не думать. Это разве сложно? Не сложно. Но я так не могу. Не получается.

Вика девушка легкодоступная. Она не видела ничего плохого в том, что каждый в офисе мог шлёпнуть её по попе. Кстати, я её тоже шлёпал. Или, что почти каждый к ней клеится. Ей это казалось нормальным. Среди мужиков из офиса, больше всего она нравилась старому инженеру. Ему было за шестьдесят. Бывало, что он подходил к ней сзади. Пристраивался, и резко дёргал за талию костлявыми пальцами. Вика вздрагивала, и говорила: «Больше так не делайте!». Я уверен, что старик ей не был симпатичен. Ей был симпатичен я. Но дала бы она любому (кроме старпёра), кто за ней начнёт ухаживать, и бегать. Я бегать не стал. Зачем мне бегать? Для меня это было неправильным. Если у девушки и мужчины есть симпатия к друг другу, то у них, естественным образом, возникает союз. Никто не бегает. Не унижается. Но она хотела унижений и, чтобы бегали. В нашем кабинете был ещё один парень. Он ей не то, чтобы нравился, хотя тоже клеился. Но не бегал. Если бы бегал — Вика бы не отказала. Есть такой типаж женщин, которым без разницы с кем быть. Достаточно лишь поухаживать за ними. Сводить пару раз в ресторан. В парк. Потом в свою квартиру. С такими девушками не о чем говорить. Они будто не интересуются жизнью, и тем, что происходит в мире. У них нет интересов, нет хобби. Они не знакомы ни с одним видом творчества. Книги не читают. Ничем не увлекаются. Музыка для них — просто звуки из динамиоков. Они идут по инерции. Я говорю. Достаточно уделить внимание, и они твои. Но разве нужны такие девушки? Нет, мне нужен такой же человек, как я. Такой же псих. Но вы будто забыли. Где сейчас этот человек? Встретимся ли мы? Нет. Почему? Потому что так устроен этот ёбаный мир. Я не знаю, каким бы был Советский Союз сейчас. Даже представить не могу. Я не жил в СССР ни дня. В Союзе жил мой отец. Моя мать. Бабушки, дедушки. Отец служил в советско-грузинской армии. Затем в советско-грузинской милиции. Он служил в Тбилиси. Их там много было. Все разного происхождения. Батя ничего не рассказывает о своей службе. А я и не спрашиваю. Так у нас принято в семье. Никто никому не говорит, что любит. Вслух такое нельзя произносить. Не знаю, с чем это связано. Но у нас в семье есть определённые правила. Во-первых, родитель никакой не «друг», и не «подруга». Родитель консервативный, советский. Родитель привык, что дети — это дети. С ними можно говорить о учёбе, друзьях, работе, но не о смысле жизни, литературе, кино, и о чём-то подобном. При этом, советский родитель понимает, что ребёнка надо воспитывать. Он и воспитывает. Писатель Герман Садулаев размышлял, что сложно быть чеченцем. Это правда. Но я бы сказал, что сложно быть грузином, азербайджанцем, армянином, сваном, мегрелом, лезгином, аварцем, лакцем, осетином, абхазом, ингушом, кабардинцем, балкаром, курдом, карачаевцем, черкесом, туркменом, даргинцем. Я не всех перечислил. Народов, проживающих на территории Кавказа, больше шестидесяти. Я не вспомню всех. Многих даже не знаю. Но мысль моя такая, что сложно быть кавказцем. Не важно каким. Кавказцы имеют сильные традиции. Все. У них родитель, особенно советский, имеет важный статус. Так было всегда. Именно поэтому — так будет всегда. Десять лет назад мы собрались у дедушки и бабушки. Летом. Тогда приехали все родственники из России, Украины и Европы. Наша семья живёт в России. Двоюродные братья моей матери на Украине. Часть из них в Европе. Австрия, Германия, Польша. В то лето собрались все. Места всем хватило. Дед знал, что у него будет большая семья, поэтому построил огромный двухэтажный дом. На первом этаже пять комнат. На втором ещё пять. Ночью, когда взрослые засыпали, мы устраивали армрестлинг. Не все мои двоюродные братья, которые жили в Европе или Грузии, знали русский. Они в России-то никогда не были. Что-то мы переводили. Тогда была жара. Сорок градусов за окном. Мы открывали окна. Распахивали их вовсю. А дедушка с бабушкой жили в деревне, в отдалении от города. В спальню, где мы спали, с легкостью могли забраться сороконожки или другие твари. Руслан сказал:

— Отодвинем кровати! Так мы будем уверены, что они по стенам не залезут на нас.

Кто-то ему возразил:

— Ты долбаёб! Они все равно залезут! По ножкам кровати!

Руслан сказал:

— Похуй, безопасность превыше всего.

Все отодвинули кровати. Так не безопаснее, но спокойнее. Я очень сильно боялся, что сороконожки залезут в уши. А они могли. С лёгкостью. Но не закрывать же окно? Тогда мы задохнёмся. А как спят родители? Они спали на первом. Кто-то на втором. Дедушка и бабушка свою спальню не отдали бы никому. Было весело. Мы ездили купаться. Вечером Руслан приготовил шашлык. Мы все поели. Почему он готовил? Просто решил. Дедушка, когда мы остались одни, сказал, что любит меня больше всех. Но он был рассержен тогда. В те годы я заканчивал седьмой класс. Я очень херово учился. У меня были одни тройки. Дедушку это огорчало. Он не ругался, просто о чем-то говорил, я не помню о чем. Через год его не стало. Я думаю, что он бы гордился мной, узнав, что я отучился в тбилисском государственном университете. У дедушки была голубая копейка. После его смерти, они сдали её в металлолом. А зря. Надо было хранить. Это была прекраснейшая советская копейка, напоминающая о Советском Союзе. Впрочем, её больше нет. Как и Союза.

Обедать мы ходим в столовую. Она внизу. На первом этаже. Мы приходим за пять минут до начала обеда, то есть в двенадцать пятьдесят пять. Так у нас получается не попасть в огромную очередь. Стоим не долго. Я стал замечать страшную тайну. Никто из женщин не берёт суп. Они берут салат, гарнир, и горячее. Но без супа. Я начал дёргать Славу, ГАПА. Ты знаешь, почему никто из них не берёт суп? Он ответил: знаю. Я спросил: и почему же? Потому что многие из них следят за фигурой. И вот тут меня насторожило: то есть, жрать салат с кучей майонеза не вредит фигуре, а суп, значит, вредит? Мне кажется, что девушки сами себя обманывают. Они берут салат, затем гарнир, рис или макароны, иногда гречку, и на горячее котлеты. Иногда две, иногда одну. Но салат! Он майонезный! Там куча жиров. Почему не взять суп? Мы со Славой рассуждаем на разные вещи. Я рассматриваю мужиков. Все берут полный обед. Бизнес-ланч. Суп, салат, гарнир, горячее. И компот. Но я компот не пью. Он не вкусный. Там куча химии. Он мерзкий. Я беру чай. Проблема в том, что кружки для чая стоят за кассиршей. Это молодая девушка. Блондинка. Ей не больше двадцати пяти. Красивая. Мне кажется, что каждый идиот, обедающий здесь, к ней подкатывает. По любому. Я не подкатывал. Она меня уже запомнила. Она знает, что я единственный, кто пьёт чай. Только мне стоит подойти к кассе, набрав полный поднос, как она тянет мне кружку. Очень мило. У неё нежная рука. Белый маникюр. Я обожаю белый маникюр у девушек. Не слишком длинные ногти. Не слишком короткие. В зале столовки много девушек. Очень симпатичных. Слава что-то рассказывает. Иногда он меня бесит. Но я все равно слушаю. Кроме него мне не с кем общаться в компании. У нас все имеют друзей. Кроме Алёны. Она изгой, с ней никто не дружит. Слава рассказал, что он работал в какой-то конторе. Там была и Алёна. Он уволился, устроился сюда, а через несколько месяцев сюда устроилась Алёна. Только не обычным чертежником, а руководителем. Она сильно изменилась. Стала высокомерной мразью. А раньше была такой милой. А сейчас мразь. Почему она стала мразью? Я уже говорил об этом. У неё никого нет. Никто не ухаживает за ней. Я не знаю, когда у неё в последний раз был парень. Может быть, она долгое время одна. И к тому же, на работе её считают мразью. Почему же ей не стать высокомерной? Слава опять что-то рассказывает. Я понимаю, что за пределами офиса, и работы, не стал бы с ним общаться. Мне не нравится слушать его кретинские истории. Он говорит, что снимает тик-ток на свои рэперские песни. Он мне показал. Но лучше бы не показывал. Мне стало стыдно. Он стоял возле зеркала и неестественным образом плясал под меланхоличный трек. Это всё его дело. Я сказал: нормально. Зачем мне обижать человека? У людей есть привычка стараться не обижать. Многие нам говорят: ну, как тебе? Ты скажешь: хорошо, неплохо. Но на деле это полное говно. Просто не хочется обижать.

Иногда на выходные я еду в регион. Это двести километров от Москвы. Моя маленькая московская квартира порой смущает. Я не ощущаю, что это квартира. Люди придумавшие студии, рассчитывали продать их по цене однокомнатной. Но они меньше однокомнатной в два раза. Это не квартира, это пространство, где находится кухня, диван и стол. Ещё телевизор висит. Есть мини прихожая. Но она вряд ли что-то меняет. Это настоящая собачья будка. Нет разделения. Всё в куче. Когда ты готовишь, воняет вся квартира. Запах идёт в коридор. Залезает в гардеробную. Потом в туалет. Не покупайте студию. Это не квартира, это чёртова тюрьма. За эту тюрьму я отдаю пятьдесят тысяч рублей. Я живу на окраине, в самой заднице. Но не всё так плохо. Ремонт здесь хороший. Кухня современная. Телевизор работает, я иногда смотрю его. Ванна новая. Унитаз тоже. Всё чистое. Стиралка не советская, российская. Современная. В целом, это нормально, но ради такой квартиры жалко пятьдесят тысяч. К тому же, наш ЖК имеет огромные минусы. В подъезде невыносимо душно. На лестничной клетке нет окон. Лифт вечно ломается. Вечно выключают горячую воду (за три месяца уже несколько раз по несколько недель). Мне жалко молодые семьи, которые берут ипотеки и покупают такие собачьи будки. Они впахивают на своих неинтересных работах, получают зарплату, и половину отдают за будку. У них рождаются дети, будки становится мало. Но у них нет денег, чтобы купить новую квартиру. Они вынуждены жить в будке, платить за кредит. Они будут платить её до сорока, пятидесяти, шестидесяти лет. Их дети вырастут, они съедут. А они будут платить. И так по кругу. Есть ещё другой вариант. Молодая семья разведётся, и поделит деньги за будку между собой. Они получат по два или три миллиона. Может быть, чуть больше. Этого не хватит, чтобы купить новую будку. Каждому по будке. Придётся снова впахивать. Но что делать? Как быть? Может, не стоит покупать будку? Лично мне насрать. Я заработаю денег. Я постараюсь создать независимость, и не быть привязанным к офису или работодателю. Я уеду на Южный Кавказ и буду жить в квартире своих родителей. В Тбилиси. Или в доме. За городом. Это всё досталось моим родителям. Но сперва их родителям. А ещё первее, родителям родителей. Всё получилось при социализме. В советские годы. Тогда была возможность заработать и получить квартиру в городе. Земельный участок. Короче, плевать. Пусть каждый живёт, как знает. И делает, что считает нужным. Мы ведь живём при капитализме.

У меня есть сосед. Это брат хозяйки квартиры. Иногда я обращаюсь к нему, когда нужна какая-то помощь. Когда снова выключают горячую воду. Или ещё какая-нибудь неполадка случается. Он отзывчивый чувак. Но порой мне кажется, что он гей. Он приглашает меня в гости. Говорит: «Приходи ко мне на ужин, посмотрим сериал, выпьем вина…». Какой, блядь, сериал? И какое, блядь, вино? Это звучит, как романтический ужин. Вы хоть раз приглашали мужчин на ужин, выпить вина и посмотреть сериал? Соглашусь, ко мне приходят друзья. Но я им говорю: «Го пить вино!». Да и знаю я их сто лет. Но проблема в другом. Чёрт бы с этим вином. Но он пишет мне каждый день. Вечно интересуется, как у меня настроение, и что я делаю сегодня вечером. Это стрёмно. Он постоянно пишет. Типа: «А чем ты увлекаешься? Как у тебя дела? Поехали со мной в Испанию?» Какую, блядь, Испанию? Что мне там делать? Он собрался в Испанию. В Барселону. Хочет перезимовать там. В России зима суровая. За окном вечно снег, иногда грязь, и ещё минус тридцать. Настроение зимой всегда хреновое. Многие люди в это время улетают в тёплые страны. И Сергей тоже. Он рассказал, что побывал в шестидесяти странах. Я ответил, что тоже был заграницей. В Европе и на Кавказе. Всё-таки, я решился пойти к нему в гости. Я приехал после офиса. Он сказал, что приготовит стейк. Мне хотелось выпить. Думал зайти в магазин, взять вина, но потом передумал. Вдруг он решит, что я алкаш? Или скажет своей сестре, что её квартирант бухает? Нет, для начала нужно было узнать, что он за человек. Я пришёл. Постучался. Он встретил: «Привет, заходи!». Я зашёл. В доме пахло каким-то отвратительным парфюмом. Будто кто-то пердел, а потом набрызгал духами, чтобы не воняло. Квартира была в разы круче моей. Она отремонтирована. Штукатурка, подсветка. Новейшая кухня. Огромный телевизор. Кофемашина и рабочий стол. Эта квартира намного лучше, чем будка, в которой живу я. Здесь больше места. В свою после этой возвращаться не хотелось. Я спросил: а сколько тут квадратных метров? Он сказал, что столько, сколько и у меня. Просто квартира не забита всяким хламом. Надо подробнее рассказать про хлам. В моей квартире он в каждом углу. Во-первых, там стоит два дивана. Тумбочки. Гардеробный шкаф. Всё забито шмотками этой дуры. Хозяйки. Она сдаёт мне собачью будку, забитую своим говном. Везде одежда. Трусы, майки, носки. Стринги. Колготки. Одеяла, наволочки. Кучу всего. И в комнате тоже. Там стоит тумбочка. Она полностью забита её хламом. Там лежит всякая херня. Типа, карты, старые кошельки, тетради, книжки, одежда. В общем, барахло, которое адекватные люди выбрасывают. Я бы выбросил всё к чертовой дедушке, но не стану. Я ей говорил: не могли бы вы вывезти свои вещи? Она: я в другом городе, пока вывезти не могу. В общем, не дождёшься. А я плачу деньги. За что я плачу? За её барахло? Такое ощущение, что ей наплевать на меня. Зачем что-то увозить? Он и так живёт. Он живёт так не первый день. Проживёт ещё. Но я, нахрен, съеду отсюда. Тогда-то она опомнится. Не делайте так. Не будьте мудаками. Ваши жильцы такие же люди. Им хочется удобства. Не сдавайте свою собачью будку, забитую вашим говном. Подумайте о себе. Вам бы тоже было не приятно жить в такой квартире. Ещё она мне говорит: ну, ведь вещи не мешают вам. Да твою мать. Конечно, мешают. Мне мешает всё. В квартире нечем дышать. Меня бесят её женские, хозяйственные вещи. Тряпочки, сувениры, висящие деревянные ложки. Искусственные цветы. Свечи. Детские игрушки. Вазочки. Картины. Даже чёртовы фотографии. Когда я заехал, здесь висели фотографии. Её семьи. Её самой. Некрасивых дочерей. Зачем мне всё это видеть? Мне неприятно. Я всё убрал. Сложил в коробки, и убрал в шкаф. Но они, итак, были забиты. Я снял эту квартиру через интернет-сервис. Не буду говорить какой, я не стану рекламировать этих мудаков. Снял не глядя. Видел лишь фотографии. Откуда мне знать, что фотки соответствуют реальности? Что здесь будет всё, что было на фото? Что они мудаки, и не увезли чужие вещи? Я думал, это всё прошлых жильцов. Я заеду, и квартира будет абсолютно пустой. Даже тупорылая сушилка. На ней висели её трусы и лифчики. Носки, джинсы, кофты. Я убирал это. Кто сдаёт квартиру в таком виде? Не будьте мудаками, не сдавайте квартиру в таком состоянии. Освободите холодильник от ваших просроченных соусов, и молока. Выбросьте ёршик, обмазанный говном. Уберите из морозилки просроченные пельмени и сгнившие овощи. Не будьте мудаками. В этом мире полно мудаков. Зачем вам вступать в их ряды? Зачем становиться сволочью и уродом? Да, то, что я снял такую квартиру — это моя вина. Мне стоило отказаться. Тогда вариантов не было. Времени тоже. Я снял собачью будку с кучей хлама. Это моя осознанная вина. Ничья больше. Но не будьте мудаками. Их хватает в этом мире.

Руководила отпустил меня раньше, поэтому я успел сесть на электричку в 18:33. Я еду в свой город. Доберусь через три часа. Взял с собой книжку, чтобы почитать в дороге. Мне не хочется залипать в телефон, он меня раздражает. Там много ненужной информации. Я лучше почитаю. И подумаю. Я снова размышляю про персонажа какашку. Мне кажется, что это мог бы быть интересный рассказ. Персонаж какашка появился в самом центре города. Его главная цель — найти своих друзей, и доказать этому миру, что он не говно. Но как это сделать? Он родился какашкой. Он маленький, и ужасный. Его все боятся. Никто его не слышит, все издеваются над ним. Они говорят: «Ты дерьмо! Всем насрать на тебя!». Его это оскорбляет. Почему какашка не может быть, как все? Зачем ему что-то доказывать? Он появился на свет. Имеет право, как и все в этом мире. Но его не ценят. Он вызывает смехотворные чувства. Его поливают говном, и оскорбляют разными обзывательствами. Но он таким родился. Разве можно судить его за это? Он какашка. Никому не желает зла. Он хочет помочь этому миру. Избавить его от всего говна. Но он какашка. Его ненавидят. Мог бы этот персонаж завоевать сердца людей? Кто напишет драму про персонажа какашку? Какая у него могла быть судьба? И почему он не сможет быть, как другие? Людей в электричке полно. Мест многим не хватило многим. Не хватившим места стоят в тамбуре поезда. Все во что-то упёрлись. Смотрят в телефоны. Кто-то гоняет сериал. А я читаю книгу. И никому ведь нет дела до другого. Люди привыкли быть такими. Не может никто подойти к другому, и спросить: как у тебя дела? Так не делают. Но почему не делают? Это было бы хорошо. И чтобы другой человек без удивления сказал: нормально, у тебя? Так нельзя. У нас общество такое, что ты подойдешь дорогу спросить, скажешь: извините! А не подскаж-те, где тут улица Пушкина? Они с вытаращенными глазами сначала поглядят на тебя. Оценят твои волосы. Улыбку. Всё остальное. Потом скажут: туда! Люди не доверяют друг другу. И это правильно. Я тоже им не доверяю. Есть поводы. Жизнь так научила. Жизнь злая. Это вряд ли что-то меняет. Ты по утрам всё равно встаёшь. Идешь на работу. Стоишь в метро. Едешь. Потом идёшь пешком. Ты принимаешь злую жизнь. Соглашаешься с тем, что она злая. Потому что другой нет. И не дадут. Значит, в злом мире предстоит жить. Но почему все злые? Потому что у всех есть проблемы. Как сделать, чтобы проблем не было? Увеличить зарплату людям. А решит ли это все проблемы? Не решит. Тогда как быть? Это сложно. Никто не знает. Все просто живут, и делают всё ради себя. Преследуют только свои интересы. Живут, как могут. Как умеют. Просто, иногда кажется, что наша «добросердечность», и наша «совесть» никому не нужны. Зачем они кому-то? С годами становится всё ясно с этим миром. Он не ужасный. Он не отвратительный. Он прекрасный. Он яркий. Он замечательный. Но в жизни много говна. И много персонажей какашек. Почему они какашки? Потому что им так удобно. Есть еще те, которые даже не осознают, что их действия неверные. Они просто делают. Был у меня такой сосед, это было в Грузии. Мы снимали квартиру на четверых. Так вот, он говорил: «Если мой образ жизни даёт мне возможность двигаться, значит, я все делаю правильно!». Этот парень был конченым ублюдком. Он не тратил ни копейки. Мы покупали продукты, покупали хозяйственные товары для дома, и он этим пользовался. Он жрал всю нашу еду, и считал, что так правильно. Объяснить ему не получилось. Он вечно обижался, когда мы его упрекали. Манипулировал и строил из себя жертву. Я покупал продукты на триста лари (сто долларов), и делился со всеми. Я понимал: неправильно ты поступаешь. Неправильно. Потом говорил себе: «Пусть. Пусть поедят колбаски. И чайку попьют». Мы не дрались. Хотя, все шло к этому. Я себя сдерживал. Драться — не моё. Решать вопросы кулаками — это дикость. Но иногда такое бывает. Вы оба орёте. Человек тебя не понимает. Как донести до него? Неужели он не может засунуть в свою башку простую мысль: все должны вкладываться. Неужели так сложно? Люди любят пользоваться другими. Такие люди есть. Хотя, я не осуждаю никого. Я вообще стараюсь не судить людей. И не обижаться. Бывает, что после небольшой неудачи ты решаешь: «Всё, теперь я обижен на весь мир! теперь я — обижен! Слышали?». Да. Слышали. Только всем на это поровну. Хочешь — обижайся. Сиди в углу, скрючившись, как ёжик. Коль всех, кто приблизится иголками. Ты можешь. Да. Просто, себе только хуже делаешь. Другим-то от этого что? И не вознаградит тебя ничем Вселенная, чтоб ты перестал обижаться. Не надейся. И не жди. Так устроен этот мир. Я же говорил. Мир сам по себе прекрасный. Столько растений. Деревья. Солнце. Но жизнь злая. В ней никому нет дела.

Часто я изучаю древнего человека. Я смотрел фотографии неандертальцев, живших сто тысяч лет назад. Они выглядели, как мы. Только заросшие. Неухоженные. Но такие же. Меня поражает другое. Человек существует уже более двух миллионов лет. Но задумываться про смысл жизни он начал только сорок тысяч лет назад. Несколько миллионов лет он не думал про смысл. Он жил инстинктами. Ему хотелось кушать — он охотился. Хотелось согреться — он разводил костёр. Укрывался в пещерах. Неандерталец вечно испытывал стресс, что его могут сожрать дикие звери. Мужчина начал охотиться на дичь миллионы лет назад. Если мужчина мог с копьём охотиться на мамонта, оленя или медведя, то чего стоит современному мужчине забить молотком полку? Ничего. Просто кто-то стал своими обязанностями пренебрегать. Предки людей так не могли. Либо охотишься — и сыт. Либо не охотишься — и умрёшь от голода. Как только у мужчин появилась возможность не заниматься вещами, которые не приносят в их дом хлеб, они сразу этим воспользовались. Полка шатается? Ну, пусть шатается. Чего ей не шататься? Потом сделаем. У неандертальцев было по-другому. Древнему мужчине не требовалось что-то объяснять. Не требовалось мычать, кивать, или указывать жестами на что-то. Они понимали — надо охотиться. У современного человека появилась культура, язык, психология, но понимание куда-то пропало. Вообще, человеку стоило оставаться вечно испытывающим стресс, не философствующим животным. Так ему было лучше. У него не было депрессий. Расстройств. И плохого настроения. Если и было, то он не мог об этом сказать. Так куда приятнее, правда? Не нужно было слушать всякое нытьё. Оправдываться. Доказывать. Спорить. Зачем это. Я пойду охотиться. Поймаю оленя, и моя женщина будет сыта. И дети тоже. Сейчас у человека появилась работа, личная жизнь, семья. Нельзя просто жить, и не иметь конфликтов. Вечно приходится что-то доказывать. Женщинам говорить, что мы их любим. Без это никак. Если мы не будем говорить, то кто скажет? Для них это важно. Надо уделять им время. Слушать их бесконечные разговоры. И всё-таки, мне интересно вот что: почему женщины так много разговаривают? И долго, и бесконечно. Откуда у них эта функция? Вообще, я удивляюсь с современных женщин. Они успевают быть домохозяйками и строить карьеру. Мужики бы так не смогли. Взять меня. Я прихожу с работы в девять вечера. У меня нет сил. Их очень мало. Я работал восемь часов. Потом ехал полтора часа домой. Откуда силы? Единственное, на что хватает сил — сходить умыться. Открыть холодильник, и достать вчерашнюю недоеденную еду. Разогреть. Съесть. Лечь на кровать. Я не хочу что-то готовить. Убираться. Даже вещи в стиралку закинуть впадлу. Но всё-таки, что-то из этого приходится делать. Так вот, женщины. Откуда у них силы? Где они их берут? Почему, как мужчины, не могут просто забить? Потом сделаю. Потом постираю. Есть в женщинах какая-то особенность. Их невозможно понять. И не нужно. Как-то раз один алкаш в баре сказал мне: что ты хочешь от женщин? Я говорю: откровения. Он ответил: не получишь никогда. И этот алкаш был прав. Я не буду цитировать Буковски. Вообще, любовь между мужчиной и женщиной слишком сложная. Бывает такое, что ты любишь человека. Но он тебя душит. Он вечно пишет. Вечно интересуется. Вы постоянно вдвоём. У нас так было с Екатериной. Мы встречались почти каждый день. Иногда было такое, что я обедал, а она в это время пишет мне целые сочинения в мессенджере. Я отвечал: блядь, да можно мне нормально поесть? Она сказала: извини. И перестала писать. Но она вечно обижается, если я не хочу с ней гулять. Я говорю: я устал. А я ведь имею право уставать? Я работаю пять дней в неделю. Три часа у меня занимает дорога. Восемь часов работа. Я говорю: сегодня устал. Но она обижается. Она идёт гулять с подружками, и игнорирует мои сообщения. Я ей пишу: ты обиделась? Иногда она отвечает: нет. Больше ничего. Просто: «Нет». Само слово это вызывает настоящий конфликт. Если бы она написала: «Не-а», то я бы понял. Но она бы не написала «не-а». Если бы она не обижалась, я бы не спрашивал, а она бы не отвечала. Если я спрашиваю, то, значит, обиделась. Я же говорю. Это очень сложно. Люди говорят, что за всю жизнь можно любить только одного человека. Но это враньё. Я любил всех своих женщин. Всех до единой. Они мне все нравились. Наверное, Екатерина самая красивая из всех девушек. Иногда я думаю о том, сколько ещё женщин у меня могло быть. То есть, ко мне иногда клеятся женщины. Иногда я к ним. Чаще, я не клеюсь, просто уделяю внимание. Но чтобы напрямую. Нет, это не мой метод. И всё-таки. Допустим, секретарша моего бывшего шефа. Её звали Полина. Эх, Полина. Ей тогда было, по-моему, тридцать четыре. Мне двадцать один. Она вечно любезничала со мной. На корпоративе пожирала взглядом. Это было 23 февраля. Женщины поздравляли мужчин. Нас собрали в роскошном зале, это был фуршет. На столе была закуска. Бутерброды, икра, колбасы, сыры, оливки, шампанское, вино. По залу ходили официанты и подливали всем бухлишка. Я пил во всю. Я не стеснялся. Я пил, и пил. Мне наливали, и наливали. У меня было несколько начальников. Для начала, мой шеф. Непосредственный руководитель. Это был Хлынин Сергей Иванович. Серьёзный мужик. Ему было шестьдесят пять. Но он очень активный. Его бицепс в тысячу раз тверже и больше моего. Пресс, как настоящий камень. Кулак, как кувалда. Он не был огромным, в два метра вширь. Он был высокий, примерно сто восемьдесят два. Прям, как я. Но он был крепкого телосложения. Я удивлялся. Многие в этом возрасте настоящие дедушки. Он был мужиком способным набить морду молодому. У нас с Хлыниным были ровные отношения. Он не доёбывал меня, а я выполнял всё в срок. Хлынин занимал должность главного инженера, и потом его сделали руководителем проекта. Сергей Иванович обзавёлся собственным кабинетом. Помимо него был ещё Шаров Дмитрий Александрович. Он тоже был инженером, только по другой части. У нас было ещё куча всяких людей и должностей, потому что контора большая. Здесь всякие люди есть. Всех нас объединял самый главный шеф. Это Канов Олег Владимирович. Он был главным. Миллиардером. И хозяином нашей строительный конторы, в которой работал я. У шефа была секретарша. Полина. Я уверен, что они с шефом трахались. Не может такая красотка быть лишь «секретарём». Я ей тоже нравился. Она вечно поглядывала на меня. Вечно смущалась, когда заходила в наш кабинет. Корпоратив подходил к концу. Почти все взрослые ушли. Остались лишь немногие. Я тоже сидел. Фуршет перешёл в обычный банкет. Столики размещались по краям помещения. Я сел в скучной компании. Там сидели молодые менеджеры, юристы, и экономисты. Полина сидела слева, рядом с какими-то старпёрами. Мы переглядывались. Она как-то подмигивала мне. Словно говорила: «Тебе тоже надоели эти идиоты? Ах, сбежать бы от этой скучной массы…» Я смотрел на неё, отвечал глазами: «Конечно, надоели. Я думаю только про то, как буду любить тебя, если мы сбежим. Но мы ведь не сбежим?». Я проработал там больше года. Всё это время мы с ней виделись. В один день я решил найти её в социальных сетях. Начал искать. Нашёл страничку ВК. Там были её старые фотографии. Оказалось, что она была блондинкой. Типичной блондинкой из мемов. Красивой, смазливой. Это сейчас она уже девушка. Взрослая. Шатенка. На каблуках. А была блондинкой. Её старые фотографии напомнили мне мою молодость. Такие фотки я видел у всех взрослых, которым было по семнадцать. Мне было в те годы десять. Мы живем свои жизни. Любим других людей. Не вспоминаем про друг друга. Разве это правильно? А что неправильного? Мы бывшие коллеги. Больше ничего. Это в нашем с ней сознании мы были страстными любовниками, скрывающимися от шефа, её мужа, моей девушки. Творящие чудеса в кабинете Хлынина, когда он уходил в шесть вечера. Это там мы разговаривали по душам и обсуждали других сотрудников. В этом кабинете были сказаны ею слова о Канове, о его миллиардах, и том, как они катались по Европе, Америке, Азии. Где они отдыхали в роскошных отелях, и он тратил на неё баснословные суммы. Мы обсуждали наше невозможное будущее, но реальное настоящее. Там она закидывала ноги на мои колени, а я их гладил. В том мире она сделала бы всё, чтобы продвинуть меня. Убедить Хлынина пойти к Канову, и увеличить мою зарплату. Выделить мне отдельный кабинет. Сделать меня правой рукой Хлынина. Помощником главного руководителя. Она рассказывала о своём прошлом, о юности, подростковом возрасте. Она была простой студенткой какого-нибудь юр или журфака. Жизнь распорядилась иначе. Подарила ей невероятную судьбу. Она стала секретарём Канова. Обзавелась собственным роскошным автомобилем. Поездками заграницу. Походами в самые дорогие и красивые рестораны. А я ей рассказывал про то, как на стройке мужики обсуждают визит Канова на объект. Где он смотрит за процессом, как его новый торговый центр возводят в настоящее здание. Это была реальность из какого-то кинофильма. Или современной прозы. Но жизнь не кинофильм. Скорее, суровая, и угрюмая проза. В которой всё идёт не так, как хочется. А так, как нужно. Как решил Господь. А мы просто идём этой тропой. Куда-то. Своей дорогой. Не вспоминаем друг друга. Никому нет дела. Это нормально.

В регионе я написал Андрюхе. Он сказал: давай встречу тебя. Я ответил, что не нужно. Сегодня я поеду домой. Мне хочется отдохнуть. Завтра увидимся. Я вечно в каких-то разъездах. В каких-то поездках. Мой путь не кончается. За последние четыре года я вечно в дороге. Я постоянно переезжаю. Живу то в одной стране, то в другой. Если честно, то мне нравится так жить. Я бы хотел путешествовать. Жить 3—4 месяца в одной стране, затем в другой, и потом возвращаться в Россию. Конечно, Россия — это моё место. Я себя без России не представляю. Я здесь родился и вырос. До восемнадцати лет я чувствовал себя отлично. Затем я начал о чём-то размышлять, и рефлексировать. Что мне надо куда-то уезжать. Что где-то у меня может быть лучшая жизнь, чем в России. Лучше бы я не думал. Я серьёзно. Раньше мне легче жилось. Не было осмысления всего происходящего. Я просто жил, и всё. По инерции. Так проще. Иногда лучше не думать, чтобы быть счастливым. Но это не про меня. Сейчас я намного счастливее, чем в подростковом возрасте. Я лучше понимаю мир. Я не знаю кто, но, в целом, насрать кто, но кто-то сказал, что смотреть за игрой в шахматы намного приятнее, когда ты знаешь правила игры. Так вот, у жизни тоже есть правила. И кто-то их нарушает. Ты думаешь: почему? Как же так? Его накажут! Но потом ты углубляешься в правила, и понимаешь, что они намного сложнее, чем ты думал. В них много нюансов. Многим на правила плевать, они нарушают всё. А ты идёшь строго по правилам, которые узнал, и которые выстроил себе сам, пожив эту жизнь. Я говорил, что те, кто нарушает правила — будут жить в шоколаде. Это так. Но всё-таки, я думаю, что каждому когда-то за всё придётся платить. За всё говно. И всё не говно. За всё подряд. Эта мысль верная. Когда-нибудь — это значит, возможно, завтра, или послезавтра. Может, через год, или тридцать лет. В последний день жизни. Может быть, тогда придётся платить. Цена будет очень высокой. Не стоит забывать. Я стараюсь помнить. Это ведь важно? Вообще, что важно сегодня? Какие вещи важны нам? Я думаю, что это однозначно семья. И Родина. Отечество. Язык. Культура. Кто-то говорит про искусственные государства. Я думаю, самая искусственно созданная страна — это США. У них нет этноса. Нет народа. Они собрались вокруг своей территории и сами себя придумали. Этнос, народ — это не только один язык, одна вера, одна территория. Это общая культура, история, происхождение, народные обычаи. У американцев этого нет в корнях. Сегодня не существует американского этноса. Есть американская нация. Это разные вещи. А нам повезло. Наш этнос существует. Он зародился давно. Примерно, десять веков назад. Может, чуть меньше. Теперь те люди, которые живут в России, это те, кто был сформирован уже в 10—11 веке. Главная достопримечательность США — это статуя свободы, которую американцам подарила Франция, в честь независимости. Хорошая такая независимость. Главную достопримечательность тебе проектируют и строят за рубежом, затем дарит какая-то европейская страна, и это становится твоим символом независимости. Это как так? Наверное, я что-то придираюсь. Или чего-то не понимаю. Да, я много чего не понимаю в этом мире. Не сдаюсь. Стараюсь понять. Пробую. Иногда — это бессмысленно. Я считаю, что у любого человека на этой планете есть право на существование. И каждый народ надо уважать. И каждое государство. Мы же родились людьми. Первый человек появился более двух миллионов лет назад. Вы же помните. За миллионы лет он так и не научился порядочности и культуре. Точнее, культура у него появилась. Правила поведения тоже. Но ими пользуются, когда удобно. Про них вспоминают, когда выгодно. Всё абсолютно смехотворное, нелепое. Дурное. За всё время написано десятки миллионов книг. Люди насчитывают почти две сотни миллионов. Сколько там всего сказано. Сколько опыта перенесено на бумагу. Разве нужна эта куча макулатуры кому-то? Вряд ли. Я не понимаю. Когда мы научимся быть людьми? Человек живёт миллионы лет. Почему за такой срок он не научился? Может, он никогда не научится? Потому что он человек. Он решает схитрить, сэкономить, обмануть, навредить, обогатиться. Разве можно с кучей соблазнов жить, так, как того хочет Господь Бог? Это невозможно. Этого не будет. К тому же, у нас появились телефоны и компьютеры. Теперь каждый с ума сходящий может открыть тик-токи и посмотреть на таких же с ума сходящих, и убедиться в своей правоте. Да, люди так и делают. Так как достичь полноценного понимания, и мира? Единственный вариант — избавиться от всех людей на планете. Но это нечеловечно. «Неправильно! Ужасно! Бесчувственно и аморально! Жестоко и несправедливо!». Хорошо, тогда больше не задавайте таких вопросов. Живите в том мире, какой есть. Другого не будет. Он огромен. В нём слишком много говна. Но давайте пробовать цепляться за хорошее. Хорошего достаточно. Просто будем меньше обращать внимания на говно. Хотя, не замечать его всё-таки не получится. А что делать? Вы знаете другие способы? Я их пока не обнаружил.

Андрюха написал, что гуляет в городе с сестрой. Говорит: «Приезжай, прогуляемся, поедем ко мне на район, посидим у родителей, батя недавно приехал». Я сказал: конечно, я приеду. Но сам никуда не торопился. Разлёгся на диване, налил кофе, и притащил чипсы. Врубил фильм, начал углубляться в атмосферу. В регионе мне хорошо. Это мой дом. Фильм продвигался дальше. Если честно, я даже не помню, что это был за фильм. Если вспомню, то скажу. Я не часто что-то смотрю. У меня на это нет времени. Иногда. Чтобы отвлечься. Это отдельный мир. Я люблю бытовые фильмы. С показом обычного человеческого досуга. Мне нравится наблюдать за людьми. Как они едят. Как спят. Как работают. Как ведут жизнь. Андрюха написал: ты скоро? Я ответил: да, скоро буду. А сам продолжил смотреть. Хотя, пора бы встать наконец. Пойти умыться. Привести лицо в порядок. Зубы почистить. Когда я встал, и сходил в туалет, то начал вспоминать как зовут его сестру. Неудобно как-то. Зашел в вк на страничку товарища. Посмотрел друзей. Вбил его фамилию. Выскочила сестра. Лиза. Так, значит, Лиза. Хорошо, Лиза. Пусть будет Лиза. Я её мало помню. Помню, что два года назад, на свадьбе Андрюхи, его мать мне сказала: ты мой зять. Я удивился. Какой такой зять? Потом она пошла с этими словами к своему отцу, и мужу. И им сказала: он зять. Я ответил: нет, я не ваш зять. Лизе шестнадцать лет. Я не стану ждать, когда ей будет восемнадцать. Ещё я чувствую, что жениться на сестре друга неправильно. У нас разница восемь лет. По современным меркам — это много. Это раньше наши родители могли жениться с разницей в десять или двенадцать лет. Сегодня люди женятся на одногодках. Некоторые женщины даже старше мужчин. И раньше тоже это было. Просто сейчас не принято так, понимаете? Жениться на тридцатилетней, когда тебе сорок. Хотя, в мире всё возможно. Многие говорят, что это моя вина, что у меня были какие-то ожидания от этого мира. Это правда. У меня были ожидания. Я ждал, что в мире полно здравых, и честных. Но их нет. Разве это моя вина? Я ждал, что совесть, хотя бы частичная, у людей существует. И ещё я верил, что любовь сильна. Почему-то я думал, что женщины не способны обманывать мужчин. Или они не могут их бросить. Я думал, что раз у меня появилась девушка, раз мы с ней так близки, что даже её мама меня знает, то куда же она от меня денется? Я знаю, что женщинам не важно, насколько ваши узлы завязались, и переплелись. Многие браки не спасают даже дети. Это не новость. Если ты думаешь, что кончишь в неё, и она родит тебе ребёнка, то ты, наверное, идиот. Ты кончишь, и она родит. И уйдёт от тебя, когда захочет. Да и нужно ли тебе всё держать на узлах? Что за отношения у вас, если ты делаешь всё, чтобы она не ушла? Делай, что хочешь. Если ей в голову придёт такая мысль, то ты её не остановишь. Женщины слишком другие существа. Я надеюсь, вы не стараетесь их понять. Невозможно объяснить почему женщины иногда меняют взгляды за короткий промежуток времени. Я не о том, что они быстро переобуваются. Мужчины ещё быстрее. Но мужчины всё-таки не могут любить вас сегодня, а завтра смотреть, как вас сбивает грузовая машина. Или могут. Я, блядь, запутался. Короче, я люблю женщин. Мне нравятся их капризы и детская наивность. Помню, как я сидел на одном сайте знакомств. Мне друг посоветовал. Он говорит: зарегистрируйся, там куча баб. А я не хотел. Я всегда думал, что эти сайты знакомств настоящее говно. Но он снова говорит: зарегистрируйся, их там куча! Я и решил. В общем, я зашёл. Выставил свои фотки с хинкали и вином. Девушки любят хинкали. И в один день, я сидел на своей ебучей работе, а мне пишет девушка с сайта: я хочу роллов. Я опешил. Не стал ничего отвечать. Думаю, да, мне бы тоже хотелось роллов сейчас. Хотя, я же их не люблю. Надо было ехать домой. Полтора часа в московском метро. Я достал книжку. Облокотился на поручень возле дверей, и стал читать. Люди входили, и выходили. Я ехал на бирюзовой ветке. Вниз, к югу. Это большая кольцевая линия. БКЛ. На «Новаторской» пересел на зелёную и стал ещё дальше углубляться на юг Москвы. В самую окраину. Телефон я в руки не беру. После офиса я вообще забываю, что такое телефон. Я иду умываться, закапываю глаза. Телефон где-то в кармане. Мне наплевать на него. Так вот, я ехал домой. Я уже забыл, что мне писала девушка. Как обычно, я приехал к девяти вечера. Достал вчерашнюю картошку с мясом, и разогрел в микроволновке. Было впадлу потом всё это мыть. Даже небольшой ужин на одного человека занимает кучу усилий. Еду надо разогреть. Вскипятить чайник. Заварить крепкий кофе. Включить какой-то ютуб или что-то ещё. Я люблю смотреть интервью умных людей. Всяких писателей. И творческих людей. Так мне кажется, что я тоже становлюсь умнее. Ум входит в мою башку целыми гигабайтами. Он впитывается. И вот я уже не тупой. Я стал умнее. Знаю очень много всего. В общем, случайно я взял телефон. Там было сообщения от той. Из сайта знакомств. «Я хочу роллов». Мне стало очень жаль её. Она же голодная. Может, она вообще ничего не ела. Я написал: «Куда тебе их отправить, милая?». Через несколько минут пришло сообщение: «Домой». И смайлик. Он выражал что-то вроде благодарности. В его глазах были слёзы счастья. Я ответил: конечно, ты проголодалась, моя хорошая? Она говорит: «Да. Я с работы. 12 часов работала». Про меня она ничего не узнавала. Кстати, я тоже работал. Где мои роллы? Я стал общаться дальше, и написал: «Ого, ты умница. И тебя никто не покормил?». Тут сразу же ответ: «Нет, я же одинокая дама…». Дальше мы о чем-то общались. Я заговаривал ей зубы, что сейчас отправлю к ней курьера, родом из Центральной Азии, чтобы он доставил ей роллы. Она сбросила мне свой адрес. Но неужели она не боится давать адрес кому попало? Таким, как я из сайтов знакомств. Может, я маньяк. Или извращенец. Ещё я ей сказал, что недалеко живу. Она из Бутово. Мне туда ехать тридцать минут. Она спросила: а где ты живёшь? Вечно женщины интересуются моей квартирой, но никак не дойдут до неё. Как Алёна. Но Алёна ещё дойдёт. Так вот. Мы пообщались ещё немного. Затем мне стало скучно. Она, правда, ещё писала мне по поводу роллов. Где они, долго ли едут. Я сказал, что их будут везти бесконечность. И удалил всю переписку. Вообще, это было не сегодня. Сегодня я ехал в город. встретиться с Андрюхой. И его сестрой. С Лизой. Ещё у него приехал Батя. Сегодня будут долгие разговоры. Вряд ли получится спать.

У древнего человека, у неандертальца не было депрессии. И отвести душу он мог мало чем. У него могло быть плохое самочувствие, не тот настрой. Но он не сидел, как мы, и не думал о том, что у него депрессия. У него не было душевной депрессии. Депрессия была другой. Он мог горевать из-за смерти близкого. Из-за страха, и тревожности. Но душу отвести неандерталец мог мало чем. Я читал, что они поджигали костёр, и грелись вокруг него. Могли устраивать ритуалы и танцы. Ещё они жрали растения. Это был своего рода алкоголь для них. Изменённое сознание. Кстати, секс у неандертальца тоже был частью отведения души. Но никаких книг тогда не существовало. Музыки и фильмов тоже. Развлечений, стендапа, дебатов, игр. Этого всего не было. Так, как они отводили душу? Современному человеку достаточно напиться до усрачки. Вот именно до усрачки. Чтобы он не мог ходить. Орал на всех. Звонил бывшей или приставал к прохожим. А потом проснулся в обезьяннике. Я не понимаю тех, кто глушит свои страдания алкоголем. У меня такого ещё не было. Хотя, порой бывает дерьмовое настроение. Например, когда я поругаюсь с девочкой. Сразу дерьмово. Или, когда меня поглощает одиночество. Тоже дерьмово. С одной стороны, я люблю одиночество. Но иногда не люблю. Целый день ты сидишь в офисе, а затем возвращаешься в пустую квартиру. Там тишина. Никого нет. Когда я съехал от родителей, то думал, что у меня будет весёлая жизнь. Но где веселье? Ты работаешь целыми днями. Тебе не до веселья. Ты устаёшь. На работе руководила начинает придираться. Ему всё не нравится. Он говорит, что ты сделал говно, но никогда не скажет почему. Нет никакой объективной критики. Ещё иногда тебя обвиняют в том, что ты мало, и недостаточно стараешься. Сами они, при этом, ничего не делают. Многие начальники просиживают свои жопы на мягких, удобных стульях. Потом бродят по офису. Наливают чай. Потом пьют его. Спустятся на первый этаж, чтобы ответить друзьям. Проболтают там полчаса. Вернутся, и скажут, что ты говно. В этом состоит их работа. Есть руководители, а есть руководилы. Себя они рядом с рядовыми сотрудниками возвышают. Они руководилы. Они старше тебя. Ты сидишь, и выполняешь указания, а они их не выполняют. Ты тупой, а они умные. У них большая зарплата, красивая жена, дети, и тачка. А ты должен ездить на метро, и греть ладони в карманах. Они видят тебя калекой, немощным, и недоразвитым. Руководилы часто ноют. Говорят про сроки. Про то, как все плохо работают. Руководила с моей работы не ходит в столовку. Как ему туда ходить? Туда ходят обычные сотрудники. Он не может там жрать. Он пойдёт в протухшую забегаловку через дорогу, где подогревают замороженную еду. Котлеты, макароны, супы. Но не будет есть в нормальной столовке. Потому что там сидишь ты. Ты можешь заметить его неловкое состояние, когда он носит поднос. Или засовывает котлету в рот. Ты этого видеть не должен. Но вернёмся к алкоголю. Когда у меня плохое настроение, я не пью алкоголь. Не покупаю вино, виски, пиво, или водку. Я вообще не пью алкоголь без компании. Алкоголь мне не помогает. Часто я замечал, что он, по правде говоря, не вкусный. Я лучше выпью сок. Съем шоколад. Но не стану пить водку. Она мне не поможет. Я не знаю, как люди приходят к этому. Когда они скупают весь винный прилавок, и затем наливают красное, сухое, и вливают этот яд в себя. О чём они думают в этот момент? Может, они насмотрелись американских фильмов? Где всё красиво и стильно. Долгое время я жил заграницей. У меня не было друзей. Я с кем-то общался в универе, но не более. Я мог не пить алкоголь месяцами. Мне было хорошо без него. Но в один день был какой-то праздник. Зачем-то я пошел в магазин и купил вино. Я решил, что устрою вечеринку. Я и квартира. Больше никого. Налил жидкость в стакан, и стал пить. На вкус оно было, как настоящее дерьмо. Я спросил себя: почему я пью дерьмо? Я не хочу пить дерьмо. Взял бутылку и вылил её в раковину. Выбросил пустую стекляшку в урну, и вынес мусор. Больше я не совершал таких ошибок. И потом я приехал в Россию, стал снова пить. Стал много гулять, и вливать в себя яд. Чаще всего, люди пьют, потому что хотят ощутить затуманенное сознание. Вкус алкоголя им не нравится. Они просто вливают в себя яд, чтобы опьянеть. Так будет веселее. И в чем же мотивация у алкоголиков? Они пьют, чтобы стало веселее? Или они пьют, чтобы разрушить себя? Уничтожить, стереть с этой земли? Потому что она недостойна их? Звучит слабовато. Если они хотят уничтожить себя, то почему не сделают этого в действительности? А так, лишь создают имитацию? И почему люди думают, что те, по кому они страдают, заслуживают, чтобы они причиняли себе вред? Разве стоит один человек того, чтобы ты вливал в себя яд? Я думаю, что кто-то просто не нашёл другого способа. Но способы есть. Можно посмотреть фильм. Сходить на выставку. Заняться спортом. Загрузить себя работой. Прочитать книгу. Изучить новый язык. Взять отпуск и уехать заграницу. Поработать над собой. Привести себя в порядок. Убраться в квартире. Прогуляться. Позвонить близким. Нарисовать картину. Заняться тем, до чего у тебя никогда не доходят руки. Но они выбирают влить в себя яд. Это проще. Так легче. И я не стану их судить. Кто я такой? Я просто хочу понять. Чем так привлекает отвратительный на вкус алкоголь? Как можно пить его ежедневно? Разве заслужил ты такого отношения к себе? Столько красивых людей. Они решают вливать яд. Давиться им. Тратить деньги на это дерьмо. Но легче не станет. Никогда не становится. Этим людям нужно тепло. Забота и внимание. Его нужно откуда-то взять. А откуда? Никому нет дела до твоей депрессии. Все живут свою жизнь. Никто не станет мотивировать тебя. Поэтому, ты заходишь в соцсеть, и проверяешь чьи-то страницы. Листаешь чужие фотографии. Следишь за ними. Читаешь комментарии и проверяешь, кто лайкнул фотографию. Я избавился от соцсетей три года назад. Появилось больше времени. Я вообще ненавижу телефон. Он маленький и неудобный. С телефоном вечно приходиться щуриться. Я не слежу ни за одним человеком. Не проверяю ничьи странички в ВК или где-то ещё. Мне нет дела до их жизни. У меня есть своя. Я её живу. У меня есть хобби. Дела, которые меня заряжают. Я могу записать музыку. Написать небольшие очерки. Сходить в спортзал. Заказать пиццу, и посмотреть фильм. Но я не вливаю в себя алкоголь. Мне он неинтересен.

Меня пугает эта картина жизни. Ипотека, семья, дети. Не то чтобы я не хочу детей. Я их хочу. Но картина пугает. Я уже говорил про собачью будку. Я не хочу покупать собачью будку. Я не хочу платить ипотеку тридцать лет. Но что делать? Есть ощущение, что собачья будка ожидает каждого россиянина. Со средней зарплатой заработать несколько миллионов — просто нереально. Вот я живу в Москве. Имею зарплату чуть больше ста тысяч рублей. За квартиру плачу почти шестьдесят. Надо покупать продукты. На работе ходить в столовку. Проезд. Какая-то мелочь. Вечные покупки книг. Так, откуда взяться миллионам? Что мне сделать, чтобы они появились? Спать два часа в сутки, а остальное время пахать? Почему нужно настолько изнашивать себя, чтобы просто купить квартиру? Это же не роскошь. Но превратилось в роскошь. Я хочу купить квартиру. Просто будку. Без отделки. Без межкомнатных перегородок. Без сантехники и мебели. Но это роскошь. Так вот, откуда взяться деньгам, когда батон стоит почти девяносто рублей? Зайти в магазин иногда стрёмно. Оставишь минимум тысячу-полторы. А то и две. Хотя, на деле — ничего не купил. Так, откуда взяться деньгам, если в столице сто сорокамиллионной страны ты получаешь сто двадцать тысяч рублей, и шестьдесят — отдаёшь сумасшедшей хозяйке, забившей все шкафы своими трусами? Почему ты не зарабатываешь триста или пятьсот? Ты учился в южнокавказской республике. Имеешь высшее техническое образование. Его признают в России, СНГ, ЕС, и ещё несколько десятков стран. Но ты никакой не востребованный специалист. Всем насрать на твоё образование. Поэтому у обычного россиянина с зарплатой чуть больше ста тысяч рублей не получится баловать московских девочек. Ну, куда тебе их баловать, если хлеб в магазине почти девяносто рублей? В глазах многих уже разбалованных ты автоматически становишься лохом. Ты не можешь купить машину. Квартиры у тебя нет. И вообще, ты занимаешься какими-то странными вещами. Лучше бы не чертежи чертил, а инвестициями занялся. Сейчас это актуально. Почему ты не следишь за трендами? Но не все такие. Где-то там живут и очень понимающие девушки. И твоё лоховское положение они от души понимают, и сочувствуют. Они такие же лохи. Лохушки. Им не везёт. Их никто не балует. Но они очень красивые. Почему их не балуют? Они думающие люди. Размышляющие. Рефлексирующие. Но если женщине простительно не иметь доходной профессии, приличных штанов и красивых туфлей, то мужчине не простительно. Мир мужчину воспринимает, как добытчика. Мир меняется. Женщины становятся равными с мужчинами. Это не меняет сегодняшней ситуации. Их воспринимают по-другому. Если честно, то и не нужно женщине доходной профессии. Не знаю, что вы думаете, но я готов обеспечивать женщину всем необходимым. Главное, чтобы в доме имелся горячий. И всё было чисто. Мне многого не надо. Мне не нужна служанка. Я делаю всё сам. Нет, я, конечно, люблю, когда за мной ухаживают. Но делаю всё сам. Я рассуждал про одиночество. Иногда мне кажется, что я не смогу жить с кем-то. Меня бесит чьё-то присутствие с утра. Когда кто-то возле плиты что-то готовит. Или занял ванную. Я хочу готовить сам. Чтобы мне никто не мешал. Чтобы квартира принадлежала только мне. Может быть, я эгоист. Хотя, мне всё-таки не хватает женского присутствия. Чтобы женщина наводила в доме атмосферу уюта. Они умеют это делать. Как они это делают? И, кстати, у меня когда-то была возможность разбогатеть. Я собирался заняться бизнесом. Мы думали про бизнес вместе с Андрюхой. Это было четыре года назад. И у меня, и у него была дерьмовая ситуация с работой. Я не мог найти нормальную работу. Я вечно натыкался на всякую ерунду. Андрюха тогда нигде не работал. Или работал? Я не помню, где он работал. По-моему, он занимался строительством вместе с отцом. Сначала мы с ним поехали на склад. Кто-то нам сказал, что на складе нехило платят. Пять штук в день. Мы поехали. Это было на окраине нашего провинциального города. В самой заднице Калуги. Какая-то пром-зона. Нас это не смутило. Мы пришли к огромному зданию. Там стоял шлагбаум и будка охранника. В будке было пусто. Мы прошли через шлагбаум. Через несколько секунд кто-то сзади нас крикнул: «А ну куда, суки!». Это был охранник. Мы сказали, что пришли по поводу работы. Он ответил: «Тогда идите». Мы пошли. Нашли вход в этот склад. Дверка была ободранной. На полу в тамбуре лежал грязный линолеум. Дальше была дверка. За ней сидел ещё один охранник. Мы говорим: «А где тут по поводу работы узнать можно?». Он презрительно оглядел нас. Больше всего меня. И сказал: «Читайте, блядь, что написано на двери!». Мы с Андрюхой вернулись в тамбур и прочли. На ободранной двери печатными буквами была приклеена на скотч бумажка: РАБОТНИКИ НА СКЛАД НЕ ТРЕБУЮТСЯ! ВАКАНСИЙ НЕТ! Андрюха пожал плечами: пошли, не нужны им люди. Я взбудоражился: а какого хера этот старпёр так с нами общается? Мог бы и нормально объяснить. Андрюха сказал: ну, видимо, часто приходят. Мы ушли. Тогда-то я ему сказал про свой бизнес. Я говорю: нам нужен бизнес. Он такой: какой такой бизнес? Что мы будем продавать? Я объяснил ему. Пора нам стать настоящими кавказцами. Мы будем продавать арбузы и фрукты. Он согласился. Андрюха сказал: а ты знаешь где продавать? Я предложил ему наш местный оптовый рынок. На следующий день мы пошли туда. На нас пялили местные мужики. Всем им было за сорок пять или пятьдесят. Молодых людей я не разглядел. Мы нашли точку. Спросили у мужиков, где тут администрация. Они дали нам номер телефона. Я позвонил. Ответил грубоватый мужчина. Спросил, что нам нужно и какого хуя мы решили взять точку. Я сказал, что это наше общее решение. Мы хотим заняться бизнесом. Он ответил, что нужно сделать депозит. Некий вклад. Пять тысяч долларов. И такую сумму нужно заносить каждый месяц. Все платят. И мы тоже должны платить. Если хотим продавать арбузы. Он сказал, что это не много. В месяц местные продавцы делают минимум тридцать, а то и сорок тысяч долларов. И мы столько будем делать. Но сначала — вклад. Я сказал, что мы подумаем. Мы так и не подумали. Мы просто забыли. И забили. Через некоторое время Андрюха подписал контракт с Минобороной. Он до сих пор служит. Уже четыре года. А я? Я сижу в Москве, и слушаю руководилу. Он опять недоволен.

Так вот, дорогая моя. Я бы рад побаловать тебя, но где мне взять деньги? Это не я жадный. Это жизнь жадная. Почему бы ей не дать мне побольше денег? Тогда бы я побаловал тебя. Я бы вообще купил тебе всё, что захочешь. А что бы ты хотела? Лучше молчи. У меня ведь нет денег. Половину своей зарплаты я отдаю за квартиру. А другой половины не хватит на твои развлечения. Чем интересуются сегодня девушки? Короче, забейте о чём я говорил. Я сегодня поехал в центр. Вообще, я должен бы рассказать о том, как мы погуляли на прошлой неделе с Андрюхой. Но я расскажу о том, как я погулял на этих выходных. Сегодня суббота. Уже воскресенье. Я планировал сидеть дома. Гулять тоже планировал. Потом подумал: посижу-ка дома, позанимаюсь делами. Нет, не получилось. Написал мой товарищ. Саша. Он сказал: «Я еду в город, ты во сколько будешь?». А ведь я не планировал ехать в город. Я думал, что сначала немного отмажусь, а под конец напишу, что не смогу. В итоге, стукнуло восемь часов. Меня резко что-то меняет. Надо ехать в город. Гулять. Но зачем ехать? Девять вечера. Там нечего делать. Мозг говорит: надо ехать. Я думаю: раз надо, значит, надо. Иду в душ. Собираться. Моюсь. Потом вспоминаю, что нужно побрить лицо. Господи, ещё же брить лицо. Может, не надо брить? Но с не побритым лицом я выгляжу, как мигрант. Всё-таки надо. Я беру одноразовый станок и иду бриться. Перед этим я сходил в душ. И вот я побрил лицо. Думаю: пора ехать. А я же ещё не готов. Иду собираться. Собираюсь. Надо высушить голову. Приодеться. Вызвать такси. Как же всё это долго. В итоге, проходит ещё полчаса. Или сорок минут. Короче. Было уже девять. Саня пишет: «Ты скоро?». Я ответил: «Уже еду». Саня знает, что я тот ещё врун. Я написал, что еду, но я только одеваюсь. Когда я напишу, что подъезжаю, то буду только садиться в такси. Откуда у меня взялась такая вредная привычка? Я и сам не знаю. Сане надо было сказать заранее прежде, чем ехать в центр. Но он не сказал. И что же? Пусть ждёт. Друзья должны ждать тебя, иначе, это не друзья. Он дождётся. Я знаю. Подъезжает серый «митсубиси», и я сажусь. Переднее кресло отодвинуто вперёд. Специально, чтобы пассажир сел сзади. Это правильно. Я и сам не люблю садиться спереди. Сядешь вперёд. Рядом человек сидит. Не знакомый тебе. Неловкость какая-то появляется. Я сажусь сзади. Так неловкости не будет. Вот мы уже едем. Внутри приятное чувство. Иногда хорошо сменить обстановку. Выйти из зоны компьютера, и оказаться на улице. Там тоже есть много чего интересного. Вот, например, это такси. Оно едет. Я смотрю в окно. Интересно? Таксист не разговаривает. Вообще, в последнее время, все таксисты, везущие меня домой, не разговорчивы. Даже не знаю почему. Просто не говорят ничего. Может, мне надо начать. А я молчу. Мне лучше послушать аудиокнигу. Или подкаст. Это интереснее. Так ты слушаешь того человека, которого осознанно выбрал. А не случайно попавшегося. Проехали речку. Мост пролетел, остался позади. Калуга маленький город. Это, честно говоря, какая-то задница. Провинция. Жопа, одним словом. До Москвы ехать три часа на электричке. А мы провинция. Мы же не в Сибири. И не на Севере. Или Юге. Мы в Центральной части России. А такое ощущение, что здесь вообще людей не существует. Я даже понятия не имею, как объяснить. Просто провинция. Москвичи думают, что Калуга — это Подмосковье. Какое нахер Подмосковье? Ничего подобного. Это отдельный регион. Калужский. Кто-то, помню, рассказывал, что Пушкин приезжал в Калугу, и шёл по улице. Уронил шляпу, и не стал её поднимать. Потом в своих произведениях писал, что Калуга — это грязь. Не знаю, правда ли это. Похоже на неправду. Хотя, всякое возможно. Может, Александр Сергеевич тоже не нашёл ничего интересного в этой тусклой провинции. Может быть. Таксист довёз до точки. Вообще, стоит ли рассказывать, что было вчера вечером? Это же уже было. Прошло. Ладно, я скажу вкратце. Я приехал. Саня сидел на лавочке и пил виски. Он сильно замёрз. Выглядел, как измученный сорокалетний алкаш. Он казался жалким и нищим. Мы поплели куда-то в сторону бара. Встретили там бывших одноклассников. Я их не видел шесть лет. Но они изменились. Один избавился от прыщей, привёл прическу в порядок. Другой тоже стал взрослее. Оба в школе были настоящие додики. Мне хотелось вспомнить выпускной. Спросить, видели ли они кого-то из наших после выпускного? Затем я вспомнил, что было на выпускном. Одному из них стало жутко не по себе. Он срал два часа в туалете. Потом его увезли домой. Кого-то стошнило прямо на праздничный стол. Были те, кто всё время куда-то отлучался. Оказалось, что они трахались в будке за верандой. Я в тот вечер в последний раз взял в рот сигарету. Я курил от души. Знал, что больше курить не придётся. Ад закончился. Но как же я ошибался тогда. Сигареты я и сейчас не курю, они противны мне. Ад после школы — только начался. Это не отменяет того, что я стал счастливее. Намного приятнее себя чувствовать. Начал понимать и думать. Мы зашли в этот говно-бар, в котором тусовались бывшие одноклассники. Там сидели типичные представители тридцатилетних. Их было куча. Даже встать негде. Не то, что сесть. Такое часто бывает в калужских барах. Все калужские бары отстойное дерьмо. Одни и те же лица. Алкаши, дебилы, шалавы и старпёры. Кто ещё будет ходить в наши бары? Контингент только такой. И почему я вечно удивляюсь? Одна поэтесса как-то сказала: «Какое общество — такая и культура. Мы стоим друг друга». Да, она права. Куча людей, которые вливают в себя яд. Вся эта картина вызывает лишь омерзение. Зачем я сюда приехал?

Человеку нужен покой. Я люблю его устраивать. Мы встречаемся с Катей в её квартире. Она хорошая девушка. Она впускает меня в свой дом. Могла бы не впускать. Мы о чём-то разговариваем. Я размышляю о том, насколько Катя искренна со мной. Порой я с неким изумительным интересом наблюдаю за ней. Как она укуталась в простыню и поджигает зажигалкой свечу. Мы сидим при свечах. Она говорит, что ей это нравится. Интересно, что происходит в этот момент на другом конце света? Может быть, кто-то идёт на работу. Кто-то спит. Кто-то кушает. У кого-то идёт скандал. Кто-то кого-то убивает. Почему я сижу при свечах, а кого-то убивают? На кухне слышен шорох. Катя говорит: там кто-то есть. Я говорю: там никого нет. Она верит в паранормальное. Я не верю. Там никого нет. Было у меня такое, что однажды я спал. Во сне я видел свою комнату. Посреди комнаты стоял седой мужчина. Я проснулся. Мужчина до сих пор стоял. А я был в каком-то полусонном состоянии. Я не мог пошевелиться. Что-то произнести. Поэтому я просто замычал. В этот момент башка мужчины повернулась на меня. Я жутко обосрался. Через секунду, или несколько секунд, мужчина исчез. Я освободился от парализованного состояния. Встал. Прошёлся по комнате. Я не мог поверить. Я видел его. Он стоял тут. Рядом с телевизором. И смотрел на меня. Где он сейчас? Залез в интернет. Там писали: это все чушь собачья, у вас просто было постсонное состояние. Когда вы вроде бы проснулись, но мозг ещё не проснулся. Ну да, я так и думал. Мужика тут не могло быть. Откуда ему взяться? Дверь я перед сном всегда проверяю. Хотя, как-то раз у меня гостили друзья. Мы немного засиделись, было уже поздно. Они остались у меня, и на следующий день должны были ехать в регион. Я сказал: «Если ночью будут стучаться в дверь — не открывайте, это бомжи». Они тогда обосрались не меньше, чем я во сне. Бомжи? Как? Такое нормально в Москве? Я немного затянул легенду о бомжах, потом сказал: шутка это, нет никаких бомжей. И вот. Ночью перед сном я всегда проверяю дверь. Заперта ли? Вдруг моя шутка обернется мне боком. Так часто бывает. Шутишь, шутишь. А потом это случается с тобой. Хотя, если бомжи окажутся в нашем подъезде, то я уверен, что им там понравится. Там очень тепло и комфортно. Теплее, чем в моей квартире. Там буквально жара. Можно спать в одних трусах. Настолько там душно. На кухне снова шорох. Катя повторяет: там кто-то есть. Нет, Катя, там никого нет. Мы для призраков неинтересны. Мы слишком скучные. Почему я на юге Москвы, а Катя в регионе? Выглядываешь в окно. Найти хочешь. Что? Даже не знаю. Найти ответ. Или подтверждение. Иногда человеку нужно какое-то подтверждение. Что всё он делает правильно. И путь его верный. Но подтверждений неоткуда взять. Их можно взять только от себя. Повторить себе: да, верно. Или так: нет, неверно. Я не знаю. Я бы подумал про судьбу персонажа какашки. Какова его дальнейшая судьба? Может быть, у него всё-таки появятся такие же друзья какашки? И почему я на юге Москвы? Я слышу, как едут поезда. Тащатся вагоны метро. Рядом с моим домом находится депо. Они едут медленно, длинной вереницей. Иногда я наблюдаю за ними. Поезда очень красивые. Современные. Отечественного производства. Моё любимое занятие — читать книгу в метро. Раньше я не понимал этого. Но это очень удобно. Ты едешь тридцать-сорок минут. Это свободное время. Я облокачиваюсь рядом с сидушками. И читаю. Иногда я встречаю таких же читак, как я. Это хорошо. За три-четыре дня я могу прочесть книгу. С утра читается лучше всего. Когда мозг не забит каким-то дерьмом. Когда ты встал в семь утра. Сейчас девять тридцать. Ты едешь. Читаешь. За всё время ты ни разу не брал телефон в руки. Даже уведомления не проверял. Обычно, я делаю это на работе. Первые три часа я даю своему мозгу отдохнуть от всякой херни. С чистым сознанием я даю ему энергию в виде книги. Выйдя на улицу, я иду пешком. Примерно, пятнадцать минут. Это тоже очень хорошо. В день я прохожу десять тысяч шагов. Надо много ходить. На работе ты сидишь восемь часов. Тебе нужна активность. Зарядка. После офиса — спорт. Или хотя бы домашний спорт. Хоть что-то. А прогулка пешком от метро и до работы — хорошее дополнение. Восемь часов сидишь. В метро я стою. Но каждый заходящий сразу же зверским взглядом оглядывает места: где свободно? Где мне сесть? Почему все сидят? Если он не находит места, то топчется в другой вагон. Там стоит такая же толпа народу. Ищущая место, приземлить свою задницу. Дорогие офисные клерки, пожалейте себя. Вы сидели восемь часов. Почему не можете постоять двадцать минут? У вас не онемеют ноги. Не развалятся кости. Кассиры в магазинах стоят по двенадцать часов. И им нормально. Мы стоим по двадцать минут в метро — и уже умираем. Самое главное, что они придут домой, и расскажут своим жёнам и мужьям: «Я устал! Я всю дорогу в метро стоял!». Их утешат: «О, Боже? Ты не умерла?». Они ответят: «Ещё как! Я очень устала!». Может быть, люди устают из-за того, что сидят восемь часов и нихера не делают? Встаньте, разомнитесь. Сделайте, блядь, что-то. Дайте костям отдохнуть. Им ещё завтра сидеть восемь часов. А потом в среду, четверг и пятницу. Дайте им отдохнуть. Постойте двадцать минут в метро.