Бесплатный фрагмент - Отель 29,5 Шаманов

Глава 1. Любовь — это материя

В комнате, где пыль лежала на полках, как застывшие воспоминания, тускло мерцала старая настольная лампа. Её свет дрожал, будто боялся того, кто сидел за столом. Мужчина в тёмном халате, с сединой в волосах и упрямым огоньком в глазах, медленно листал потрёпанную кожаную книгу.

Страницы хрустели, словно сопротивляясь прикосновениям.

На одном из разворотов — почти завершённая формула.

Память. Гнев. Привязанность… Всего 29 компонентов, собранных в порядке, известном лишь немногим.

Это была шаманская алхимия: не просто смесь, а древний язык, где каждое слово — вещество.

Но… чего-то не хватало.

На полях, аккуратной рукой, было приписано: «Чистый Демон».

«Чистый Демон» — единственное, что не поддаётся синтезу. Либо её не существует. Либо он её утратил.

И ниже — как итог, как приговор: «Истинное чувство нельзя победить без жертвы».

Он протянул руку к старому диктофону, щёлкнул тумблер записи. Голос прозвучал глухо, почти шёпотом — не то для себя, не то для тех, кто придёт потом:

— Эксперимент тридцать пятый. Формула стабильна. Все компоненты синтезированы… кроме одного.

Он пролистал записи. Руки слегка подрагивали.

— Он сжал кулаки. Бумага смялась между пальцев. Всё та же пустота. Всё тот же пробел…, которого нет ни в одном справочнике. Я смотрю на тебя каждый день… и всё равно не нахожу.

Он задержал взгляд на пустой строке между компонентами.

— Без него реакция не завершается. Катализатор активен, но формула распадается через три часа сорок семь минут. Это не зелье. Это — лишь имитация. А мне нужна моя любовь. Настоящая.

Он сделал паузу, провёл пальцем по краю страницы.

— Привязанность вспыхивает быстро… но гаснет.

Окситоцин греет — но не держит.

Серотонин путает любовь с привычкой.

Он поднял взгляд на сосуд, где густая ало-кровяная жидкость дымилась паром.

На стенах за его спиной — выжженные руны.

На полу — круг: старые зубы, пахнущие пеплом травы, и двадцать девять связок. Каждая — с каплей засохшей крови. Как будто кто-то собирал их не один год…

Но тридцатой не было.

— Но тридцатая… — прошептал он. — Она не из мира веществ. Она — в центре круга. Она — свет, без которого всё остальное рассыпается.

Он взглянул в зеркало.

Отражение запоздало на мгновение.

Мужчина усмехнулся. Щёлкнул диктофоном:

— Цель подтверждена. Объект: женщина средних лет. Номер — 28.

Переход к стадии наблюдения.

Он выключил диктофон. Пальцы на мгновение задержались на кнопке.

Он потянулся убрать диктофон — и замер.

Щёлк. Всё-таки снова включил. Одним коротким, решительным движением.

И почти шёпотом добавил:

P.S.

— Любовь… Настоящая?..

Выдувается, как мыльный пузырь: красивая, хрупкая, обречённая.

Гаснет от взгляда, в котором стало слишком спокойно.

Но моя любовь — не пузырь.

Она — формула. Материя. Капля за каплей. Без колебаний. Без ошибок.

Без предательства. В ней нет свободы. Есть только суть.

Вечная. Моё создание. Оно почти готово.

Он щёлкнул тумблер.

Звук ушёл в тишину.

И замолчал — не только он, но и вся комната.

***

Они ехали всю ночь. Колёса шуршали по мокрому асфальту, сквозь туман, что стелился от океана, как дыхание чего-то древнего.

Раннее утро было тусклым: серое небо, лужи на дороге, отражающие свет фар, будто осколки разбитых зеркал.

Мир казался зыбким, нереальным, как сон, в котором нельзя повернуть назад. Оставался только один путь — вперёд.

Лили сидела за рулём. Из стареньких динамиков неуверенно билась кантри-музыка.

На заднем сиденье Лукас и спереди Генри дремали: первый развалился, растянувшись, как на старом диване; второй прижимался лбом к запотевшему стеклу, будто в полусне искал выход из тумана.

Со стоном Лукас зашевелился, потянулся, схватился за икры и простонал: — Боже… я больше не двадцатилетний. И давно.

Приоткрыв глаза, он огляделся, ткнул пальцем в мутное окно, где проплывали тени деревьев и фонари, растворяясь в мареве. — Где мы? — спросил он сипло, будто всё ещё во сне.

Лили, не отрывая взгляда от дороги: — Почти на месте.

В окне мелькнул дорожный указатель: «Мыс Проклятых» — чёрная стрелка на фоне блеклого рассвета.

— Мыс Проклятых?! — вскинулся Лукас, подпрыгивая на сиденье как будто на кочке. Его голос был таким громким, что Генри со стоном распахнул глаза: — И чего так орать… Люди вообще-то спят, — пробормотал он, сворачиваясь обратно клубком.

— Ну… мыс Проклятых. И что? — пробурчал он сквозь зевок.

— Как что?! — Лукас оживлённо заговорил. — Да про него писали в газетах! Не помню, когда… Возле этого мыса был какой-то забытый городишко… Странное место. Его, вроде, даже собирались использовать для съёмок мистического фильма. Журналисты туда толпами бегали!

— И что там было такого? — спросил Генри спросонья, не открывая глаз.

— Говорят, там орудовал серийный убийца. Но он был не обычный. Ему даже прозвище дали… Кажется, Химик?.. Нет… — он поморщился. — Алхимик. Да, точно. Всё завязано на какой-то мистике, жертвах, формулах… брр.

Профессор, сонно приподнявшись, поправил очки и с надеждой спросил:

— Мы ведь туда не едем, да? Просто мимо?

Лили, не отрывая взгляда от дороги, бросила через плечо:

— Тут вы не угадали, профессор. Наша цель — именно этот городишко.

— О, боже… — простонал Лукас, откидываясь назад. — Мы же только-только вырвались из той психушки… Там ведь полный дурдом творился! Я, между прочим, сам себя загипнотизировал… Ужас. И всё пошло к чёртям!

Лили повернула голову и с лёгкой ухмылкой ответила:

— Так в этом и был план. К чёрту план — сработал идеально.

— Всё нормально, профессор, не паникуйте, — уже спокойнее добавила она. — Я всё узнала от мужа, что необходимо. Мы почти на месте.

Она сжала руль крепче, взглянула в зеркало заднего вида и усмехнулась:

— Ну, если нас и встретит местный маньяк — надеюсь, он хотя бы делает лучший кофе в городе.

— С корицей, но без сахара, — подал голос Генри. — Перед казнью хочется по-человечески.

— А мне, если можно, — без маньяков. И без кофе. И вообще — без сюрпризов, — буркнул Лукас, кутаясь в плед.

***

Машина медленно въехала в пределы города. Туман, густой, как молоко, ложился на фары, гасил их свет, превращая всё вокруг в зыбкое, полусонное марево. На въезде висела старая табличка с выцветшей надписью:

«Добро пожаловать в Крейвен-Бэй. Население…» — дальше цифры были сорваны ветром.

И тут они его увидели.

Прямо посреди дороги, в окружении тумана, стоял человек — в изношенном плаще, с ржавым копьём на груди с тяжёлым, пузатым чайником, словно приросшим к груди кожаным ремнём. Вместо глаз — повязка из старого платка, когда-то бывшего белым, но давно пропитанного пылью.

Он стоял, будто прирос к земле, и растворялся в тумане. Издалека — просто силуэт. Вблизи — человек без времени на лице.

— Тормози… — прошептал Лукас, и Лили резко нажала на тормоз.

Машина остановилась в двух метрах от странного старика. Тот поднял копьё не угрожающе, а как бы по-ритуальному, перекрестив им дорогу.

— Вы пересекли черту, — прохрипел он. Голос был как ржавчина. — Назад — поздно. Вперёд — ещё будет хуже. Он всё ещё ищет…

Он склонился к окну, лицо почти вплотную к стеклу, и хотя глаз не было видно, Генри почувствовал, будто взгляд пробрался внутрь.

— Он заметил вас, — прошептал старик. Теперь он тебя видит.

И в этот момент чайник у него на груди зашипел, будто одобряя сказанное.

— Господи, — заскулил Лукас, съёживаясь на заднем сиденье. — Я же говорил, что не надо ехать сюда! Я все же думал в моей подворотне страшнее, а нет тут прям жуть берет!

Он замолчал, мельком взглянув на старика, всё ещё стоявшего посреди дороги, как памятник чьей-то безумию.

— Ну что ж, — пробормотал Лукас, — если это и не сам серийный убийца, то за его подельника он вполне сойдёт.

— Я бы не хотел встретить его больше вообще…

Лили молча объехала странного старика. Тот даже не шелохнулся.

Она лишь на миг задержала взгляд.

В этом силуэте — сутулом, с копьём, с чайником на груди — было что-то… слишком знакомое.

Словно из воспоминания, затертого годами.

Но Лили ничего не сказала. Ни слова. Только крутанула руль чуть резче.

— ОК, — бросила она. — Двигаемся дальше. Не отрывая взгляда от дороги.

На обочине торчал перекошенный дорожный знак: «Мыс Проклятых — 2 км»

Чуть дальше — старый киоск с выцветшими газетами за запотевшим стеклом. Последний выпуск — 2009 год.

Лили выключила радио. Музыка стихла, и в салоне стало по-настоящему тихо.

Они свернули на главную улицу. Здесь было ещё мертвее. Ни одной машины. Ни души. Только редкие жёлтые фонари, мигающие, как лампочки в забытом подвале.

— Нам сюда, — тихо сказала Лили, поворачивая на узкую дорогу.

— Я помню эту улицу. Я уже была здесь… кажется. Она говорила это вслух, но больше — самой себе. Словно пытаясь убедить, что знает где они.

Дом, к которому они подъехали, был двухэтажным, с облупившейся вывеской, покосившейся на один гвоздь: «Гостиница „29,5 шаманов“».

Генри молча выглянул из окна. Щёлкнул пальцами — привычно, когда что-то не складывалось.

Сдвинул брови, глядя на кривую вывеску.

— Мда. Отель уровня «Смотри случайно не вселись».

Фасад давно не видел краски. Пара окон были заколочены, в одном — занавеска шевельнулась от сквозняка, наверное.

Сам дом был странной формы — не прямоугольный, как все обычные строения, а почти правильным кругом, будто кто-то строил его не для людей, а для ритуала. Стены шли плавно, замыкаясь в кольцо, словно обводя невидимый центр.

Дверь слегка приоткрыта, как если бы кто-то ушёл… но не вернулся.

— Это точно хорошая идея? — пробормотал профессор, уставившись на здание. — Кажется, я уже жалею, что вообще проснулся.

— Ну всё… началось, — буркнул Генри, выглядывая из машины. — Только скажите честно: это же та самая гостиница? Где жил… или приносил жертвы этот ваш «Алхимик»?

Он махнул рукой в сторону странного дома и добавил:

— Ладно, только сразу скажу: я в это шаманство и прочую чушь не верю. — Генри хмыкнул и прищурился. — Но, судя по форме, кто-то тут явно переусердствовал с танцами вокруг костра.

Лили молча посмотрела на него.

И не ответила.

— Да ладно… — выдохнул Лукас, прищурившись. — Мы же не собираемся тут останавливаться, правда? Я точно помню — именно это здание было на главной странице той старой газетёнки. Та самая история! Где люди пропадали или сходили с ума!

Он махнул рукой, нервно хихикнув:

— Это как в тех фильмах, где герои знают, что там призраки… но всё равно идут внутрь. Только мы-то не киношные идиоты! Мы — интеллигентные, образованные люди! Найдём другую гостиницу… или вообще в машине заночуем!

В небе вспыхнула молния.

Через мгновение гром коротко взорвал небо, и с туч резко хлынул дождь.

Крупные капли забарабанили по крыше и капоту, будто торопя их с решением.

— Ну всё… отлично, — простонал Лукас. — Как всегда вовремя. Теперь у нас ещё и атмосферный аддон к хоррору. Скулёж включился по умолчанию.

— Выходим, — произнесла Лили. Голос — холодный, как щелчок замка.

Они подошли к гостинице, пригибаясь под воротниками. Лили толкнула дверь — та отозвалась лёгким, настороженным скрипом.

Внутри было темно. Пахло пылью и чем-то тёплым, пряным…

Будто дом долго спал.

И только недавно — снова кого-то впустил.

Глаза медленно привыкали к полумраку. И тогда они заметили женщину у стойки администратора.

Высокая. Волосы собраны в узел. Платье — строгое, старомодное. Она стояла спиной к ним, не шевелясь, словно ждала.

— Тётя Золя?! — воскликнула Лили.

Генри и Лукас переглянулись.

Женщина у стойки обернулась. Её лицо мгновенно вспыхнуло от радости.

— Боже мой! Лили! Какими судьбами?! — она выскочила вперёд с сияющей улыбкой. — Эй, народ! Посмотрите, кто к нам приехал! Мария! Майкл! Где вы там?!

Её голос разлетелся по всей гостинице.

На лестнице замерли две фигуры. Один из них сразу же бросился вниз, перескакивая через ступеньки, и, не сдержавшись, обхватил Лили в крепких объятиях.

— Лил! — выдохнул он так искренне, что даже у Генри что-то дрогнуло внутри.

Это был мужчина лет тридцати пяти: короткая стрижка, открытое лицо, лёгкая небритость и несвоевременная седина. Видно было — следит за собой, но без фанатизма.

— Я думал, ты уже никогда не вернёшься, — сказал он, всё ещё держа её за плечи. — С тех пор… многое изменилось.

— А ты всё такой же, Майкл, — мягко ответила Лили, чуть отстраняясь. — Только серьёзнее стал. И глаза у тебя… стали другими.

— Потому что я тебя ждал, — сказал он спокойно.

— Мария! — вдруг крикнула Золя куда-то наверх. — Спускайся тоже, не строй из себя привидение! Тут гости, между прочим!

Наверху что-то ворчливо зашевелилось. Затем раздался хриплый голос:

— О боже… опять эта беда приехала…

И фигура исчезла в полумраке.

Генри и Лукас стояли чуть в стороне, оба напряжённые и в лёгком замешательстве.

Генри наклонился к Лукасу и прошептал:

— Это… вообще нормально?

— Не уверен, — так же шёпотом ответил Лукас. — Ощущение такое, будто мы попали в сериал, где уже идёт третий сезон… а нам забыли показать первые два.

— Какими судьбами? — не отпускал Лили Майкл, засыпая её вопросами. — Ты надолго? Почему не писала? Что случилось?

— Ну… — Лили попыталась мягко вырваться, но Майкл держал её крепко, как будто боялся: стоит отпустить — и она снова исчезнет.

Генри и Лукас снова переглянулись.

В этот момент тётя Золя с лёгкой улыбкой вмешалась, разрезав неловкость:

— Дайте девочке хоть вдохнуть, — сказала она и, взяв Лили под руку, повела её к небольшому диванчику. — Ну что, рассказывай: с чем пожаловали?

Она села рядом и, бросив взгляд на спутников Лили, добавила:

— А это… твои?

— Да, — кивнула Лили. — Это Генри… и профессор Лукас.

— Профессор… — протянула тётя с прищуром. — Ну надо же. У нас таких гостей днём с огнём не сыщешь. Сочтём за честь.

Присаживайтесь, не стойте как в музее. У нас тут не приём у губернатора, а тёплый дом — пока не докажет обратное.

Профессор тут же слегка поклонился, как истинный джентльмен:

— Весьма польщён.

Его щёки при этом вспыхнули лёгким смущённым румянцем.

Все начали рассаживаться.

Генри и Лукас уселись напротив, на стулья.

Майкл всё ещё стоял рядом с Лили — напряжённый, словно боялся потерять её из виду.

И тут — заскрипела дверь.

С глубины коридора сверкнула молния, на миг разорвав небо пополам — словно кто-то приоткрыл занавес между мирами.

На пороге возник он.

Тот самый человек из тумана, видение, будто вырвавшееся из преисподней.

Мокрый с головы до пят, на груди у него покачивался пузатый чайник, весь блестящий от капель, из горлышка которого струился пар, будто чайник дышал. На лбу — бледный шрам, как память о знаке, стёртом временем или огнём.

В одной руке — ржавое копьё.

Двигая всем телом, он отряхивал воду с накидки, больше напоминавшей потёртую временем мантию, и издавал энергичное «брррр», словно мокрый пёс после бури.

Он медленно двинулся в холл. Половицы под его шагами скрипели.

На секунду остановился, провёл рукой за голову и подтянул повязку на затылке чуть туже, будто готовился к ритуалу.

Дойдя до центра комнаты, странник остановился, тяжело опёрся на тупое копьё, а затем постучал им по полу — коротко, резко, почти по-шамански.

— Луна вас видит, — глухо произнёс он. — И готова дать имена.

Лукас, сжавшийся в кресле, покосился на Золю и, наклонившись вперёд, зашептал: — Кто это вообще такой? Луна видит? Да ведь утро на дворе…

Тётя Золя, как ни в чём не бывало, спокойно сказала:

— Это хозяин отеля.

Лукас побледнел, зажал голову руками и прошептал:

— О боже… Нам конец.

Хозяин шагнул к Лили.

Он провёл пальцами от её лба к губам, будто считывая невидимую карту.

Голос его стал глубоким, с лёгкой песенной ноткой:

— Луна нарекает тебя Штормом на голове.

— Ты — Танцующая Коса Ветра, с вихрем в волосах и сердцем, которое всё время посылает все на четыре стороны.

Лили, едва сдерживая смешок, склонила голову, принимая «посвящение».

Хозяин повернулся к Генри.

Тот напрягся, взялся за край стула, будто за щит.

Хозяин легко коснулся его лба, щёк и сердца.

— Ты — Будешь, Бубен в Разукрашенной Маски.

— С юбкой, что помнит больше, чем ты сам, и бубном, который громче твоих мыслей.

— Ты хочешь быть кем-то.

Но каждый раз выбираешь — быть никем.

Потому что так… тише. Так — проще. Так — не больно.

Генри нахмурился, но промолчал, чувствуя в странных словах что-то болезненно верное.

И наконец хозяин повернулся к Лукасу.

Тот сжал кресло пальцами, будто хотел в нём раствориться.

— Я… я в порядке, правда, спасибо. Не беспокойтесь обо мне, — пробормотал он.

Хозяин склонил голову, печально улыбнулся и подошёл ближе.

Провёл рукой по его лбу и груди.

— Ты — Хвост Мудрости в очках.

— С глазами, которые видят дальше, чем нужно, и хвостом, который шевелится, когда душа хочет сказать правду. И твой хвост — теперь твой компас.

Лукас раскрыл рот, закрыл. Потом тихо спросил: — Простите, хвост что?

— Компас, — серьёзно ответил хозяин. — Только не всегда туда указывает.

Лили прыснула со смеху.

А хозяин, будто исполнив свой долг, отступил назад и растворился в полумраке холла.

Он отступил на шаг, и чайник у него на груди закипел и зашипел — как будто одобрил его слова.

Золя, не теряя привычной бодрости, махнула рукой:

— Ну, теперь вы свои. По крайней мере, по версии Луны.

— Боже, Майкл, у нас ведь гости! — всплеснула руками тётя Золя. — Чай? Кофе? Где наши манеры?

— Он у нас лучший кофе в городе варит, — с гордостью вставила она. — Пока не докажет обратное.

Чайник на его груди зашипел, издав пронзительный, почти электрический звук — будто воздух вокруг вскипел в одно мгновение.

— Да-да, я уже иду, — встрепенулся Майкл, поспешно поворачиваясь к выходу. — Сейчас всё исправлю, чайник поставлю…

— Етресните меня бубном, я же просил! — вдруг резко оборвал его Хозяин.

Он уже сидел рядом — будто вырос прямо из тумана, воткнув своё ржавое копьё в щель между половиц.

Голос его звучал не гневно, но тяжело — как глухой удар колокола в густом, душном воздухе.

Все обернулись.

— Не говорить этого, — добавил он тише, не поднимая головы.

Чайник на его груди вновь зашипел — тонко и злобно, словно живое существо, выражающее недовольство.

Хозяин поднял голову, криво усмехнулся и лениво бросил:

— Ну всё… Чай готов. Никуда ходить не нужно.

Из-под крышки чайника повеяло странным запахом — тяжёлым, густым, как от целого букета лесных трав, с примесью чего-то пряного, горьковатого и совершенно дикого.

Будто сам лес сварил своё варево… и теперь предлагал его попробовать.

— Кто хочет чая? — спросил Хозяин, глядя на них, будто предлагая сделку.

Майкл застыл, не зная, что делать дальше.

Но тётя Золя, спокойно, как будто ничего странного не происходило, махнула ему рукой:

— Иди, иди на кухню. Делай чай, кофе… что там у тебя.

Лукас со вздохом потёр лоб и буркнул:

— А мне, если можно кроме чая… всё же еще просто воды. Холодной.

Генри склонился к нему, прошептал, едва сдерживая улыбку:

— Ну вот. А ты боялся маньяков.

— Я и сейчас боюсь. Правда, уже не их, — пробормотал профессор.

Золя хихикнула, как будто всё было в порядке, и тут же вернулась к Лили — уже с другой интонацией, тёплой, но внимательной:

— Ну что ж… Как вы там? Как твой муж, наш сынок? Всё у него хорошо?

Лили замялась. Бросила взгляд на Генри и Лукаса — и те уже всё поняли без слов.

В комнате повисла тишина.

Золя заметила это сразу. Её лицо стало серьёзным.

— Говори, не выбирай слов. Не тяни, Лили.

— Хорошо… — кивнула она. — Ваш сын в больнице.

Но не переживайте поспешила успокоить ее Лили. И она начала рассказывать. Спокойно, без лишней драмы. От начала и до конца — всё, что произошло. Как нашли его. Что с ним сделали. Как он оказался втянут в это.

Во время рассказа в комнату вернулся Майкл с подносом. Аромат, свежезаваренного кофе, который растёкся по гостинице. Он поставил поднос на стол, окинул взглядом собравшихся и нахмурился.

— Вот, пожалуйста, — раздал он чашки. — Кофе. Чай. Профессору — как просили, вода.

Лукас кивнул, взял стакан… и, не раздумывая, аккуратно вылил его в стоящий рядом горшок с цветком.

Майкл приподнял бровь. Генри тоже.

— А что? — пожал плечами профессор. — Я люблю цветы.

Он нагнулся, посмотрел на растение внимательнее.

— Судя по сухим краям листьев — хлорофитум. Страдает от пересушки. Вообще он выносливый, но обидчивый. У моей мамы в оранжерее было три таких — один и вовсе сбросил половину листвы, когда его забыли полить два дня подряд.

— Вы в этом разбираетесь? — удивилась Золя.

— Мама заведовала ботаническим садом, — пояснил Лукас. — С детства в теплицах рос. Я сам по с людьми не очень лажу, но вот с цветами да.

Он хлопнул по колену и снова сел прямо, будто вспомнил, где находится.

Майкл лишь покачал головой и присел на край кресла, всё ещё хмурый.

— Так что случилось? — спросил он. — Что с моим братом?

Наступила пауза. И они рассказали всё — снова, теперь уже для него.

Он слушал молча. Потом откинулся назад, сцепив пальцы, и хрипло сказал:

— Я же говорил ему: не лезь к этим. Бесполезно. Только себе хуже сделаешь…

Он вздохнул, покачал головой:

— Хотя… неудивительно. Он всегда лез, куда не надо. Всё хотел что-то доказать… кому-то… себе, наверное, — пробормотал Майкл, быстро, почти выдыхая.

— Главное, что он жив, — тихо сказал Генри. — Могло быть куда хуже.

— Да если бы не тот кристалл, — добавила Лили, глядя на Генри, — я думаю, он мог бы и не выжить.

Майкл кивнул, уставившись в чашку.

Пальцы на ручке дрогнули.

— Кристалл?.. — переспросил он уже тише, не поднимая глаз.

— Ну да, — Генри пожал плечами. — Тот, что он тронул в магазине.

Обжёгся, конечно… Но думаю, именно он его и спас.

В комнате повисла тишина.

Генри взглянул на Лукаса и сказал негромко:

— Вы его с собой взяли? Покажите.

Профессор кивнул, достал свёрток, развернул.

В тусклом свете лампы кристалл засиял. Внутри — мягкое, голубоватое свечение, неяркое, но цепкое.

Майкл смотрел на кристалл не мигая. Ни слова. Только взгляд — будто узнал что-то давно забытое.

Все молчали. Лишь профессор, держа кристалл двумя пальцами, чуть приблизил его к центру стола.

И в этот момент Хозяин, сидевший в стороне, медленно встал.

Повернул голову в сторону кристалла, будто чуял его, как зверь чует огонь.

Рука невольно потянулась вперёд — не коснуться, а просто быть ближе.

Он склонил голову в коротком, почти церемониальном поклоне и пробормотал:

— Ет чтоб я забыл, как варить мой чай… если это не чудо!

Хозяин медленно поднял руку, и прежде чем снова заговорить — провёл рукой за голову и подтянул повязку на затылке и затянул чуть туже, будто закрепляя что-то внутри себя.

На груди его тихо зашипел чайник, будто живое сердце подало голос.

Хозяин снова опустился на место, тяжело опираясь на копьё.

Майкл медленно поднял руку:

— Можно?.. — спросил он почти шёпотом.

Лукас не спешил отдавать.

— Только если он тебя «примет».

— Что?

— Если не понравишься — обожжёт. У нас один уже проверил, — заметил профессор, глядя пристально на Лили.

Майкл чуть улыбнулся, но руку отдёрнул.

— Не сегодня, — негромко сказал он и снова сел.

Лили переглянулась с Генри — в Майкле что-то едва заметно дрогнуло.

— Эээ… вы знаете, — пробормотал Генри, пытаясь разрядить обстановку, — я такой голодный, что мог бы съесть кабана целиком.

— Ой! — пискнул профессор, внезапно тря глаза. — Да что ж такое, опять!

Он зажмурился, схватился за нос — из глаз текло, из носа тоже. Шарил по карманам в поисках платка.

— Что-то у вас тут… шерстью пахнет. Вы, случайно, не держите кошек?

Ответ не заставил себя ждать — из коридора шмыгнула кошка, а за ней пробежал мальчик лет шести–восьми. Лохматый, в свитере на два размера больше, он гнался за кошкой, вопя:

— Не уедешь! Ты у меня сейчас получишь!

Золя быстро подалась вперёд и остановила его почти на лету, придержав за ворот свитера.

— Осторожно, разбойник. Дай ей спокойно пройти.

Мальчик насупился, но остановился. В его взгляде не было ни капли раскаяния…

Он бросил быстрый взгляд на Генри и, сжав губы, буркнул:

— Простите, сэр, она просто всё время сбегает… я хотел догнать.

— Один из наших, — негромко пояснила Золя, как будто говорила о погоде. — Сын Майкла. Иногда слишком… энергичный.

Она повернулась к Лукасу:

— Да, кошки у нас есть. Их тут любят. Старые стены — старые привычки.

— А у меня, между прочим, аллергия, — прохрипел профессор, вытирая глаза.

— Подожди, — нахмурился Генри. — У тебя же был попугай.

— И он тоже мне жизнь портил! — всхлипнул Лукас.

Лукас, гордо, сквозь слёзы:

— На кошек у меня аллергия. Кошки — это коварные, пушистые, биохимические бомбы.

А вот Семён… он был благородный. Не линял, не царапался…

Просто иногда выкрикивал лекции по квантовой механике в четыре утра, у него был бывший хозяин академик.

— Ты уверен, что именно на кошек? — прищурилась Лили.

— Уверен, — буркнул профессор. — Как-то уснул у знакомой на кресле. Проснулся — всё лицо в шерсти, дышать — чуть не задохнулся тогда.

— А потом начались сопли, таблетки… кошмары про кошек. Не спал недели три.

Он уставился в потолок:

— Блин… и как назло, таблетки дома забыл. Хотя… какой, к чёрту, дом? Я уже не помню, когда последний раз вообще там был.

Майкл всё это время стоял у стены — с лёгкой улыбкой, в которой что-то едва уловимо дрогнуло.

— Ну, профессор… у нас тут всё есть. Это же не дыра какая-то.

Он кивнул и, не дожидаясь ответа, развернулся и исчез за дверью.

Лукас продолжал размазывать платком под носом, шмыгая и ворча.

Когда Майкл вернулся, в руках у него была небольшая пластиковая баночка с мутной крышкой.

— Вот, — сказал он спокойно, ставя её перед Лукасом. — Антигистамин. Местного приготовления.

Сам Алхимик делал.

Повисла пауза.

Майкл поспешно добавил, отступив на шаг:

— Та нет, не тот Алхимик. Наш. Местный. У него лавка в центре.

Там у него… эээ… много всяких чудесных средств. Натуральных.

Правда, пропал куда-то недавно… Не видели его с месяц, наверное.

Профессор Лукас только крякнул, глядя на банку.

— Работает быстрее, чем реклама, — добавил Майкл, чуть улыбнувшись.

— У неё даже названия нет, — заметил Лукас, поворачивая баночку в руке.

— У нас названия не пишут, — мягко пояснил Майкл. — Всё просто. Мы по вкусу различаем.

Лукас продолжал изучать баночку. Таблетки внутри были тёмно-синие, чуть блестели, как лакированные.

— Хм… — буркнул профессор. — Ну, хуже уже вряд ли будет.

Он закинул таблетку за щёку, запил чаем.

Вкус был мятный. Но с каким-то странным металлическим оттенком, будто жевал медные монеты.

Глава 2. Полшамана

Стол был накрыт наспех, но выглядел как на старинной открытке: деревянные миски, тусклый свет лампы, дымящаяся миска с жареным мясом, пузатая бутылка вина. Жена Майкла мелькала на заднем плане — бесшумная, без эмоциональная, как будто просто часть интерьера. Привычная тень.

Прежде чем начать, хозяин наклонился вперёд, медленно провёл рукой за голову и затянул повязку на затылке туже, как будто собирался стянуть мысли в узел.

В центре стола стояла деревянная дощечка, на которую хозяин торжественно высыпал горсть маленьких, потемневших от времени костей. Рядом кто-то постукивал деревянными ложками — в размеренном, медитативном ритме. Над столом раздался глухой, странный гул — кто-то мычал, как будто в древнем ритуале. Постепенно к этому мычанию стали присоединяться и другие — сначала хозяйка, потом жена Майкла, даже тётя Золя. Хозяин раскачивался взад-вперёд, глаза, полузакрытые были.

Генри, нахмурившись, наклонился к Лукасу: — А… что они сейчас делают?

— Молятся, наверное — неуверенно сказала Лукас.

— Это молитва? — спросил Генри чуть громче, обращаясь к хозяину.

Ребёнок — сын Майкла — вдруг вскинул голову от своего рисунка: — Нет, — сказал он резко. — Это поминалка.

— Прекрасно. Только этого и не хватало: сидеть в ритуальном зале с мясом, картошкой и угрозой внезапной некромантии. Ребёнок поднял голову от рисунка, посмотрел прямо, с удивительной серьёзностью. — Сэр, — сказал он почти спокойно. — А вы как думаете?

Хозяин продолжал мычать, не открывая глаз, раскачиваясь всё сильнее. Жена Майкла подхватила ритм ложками. Ребёнок снова склонился над рисунком, где угадывались тени, вытянутые руки и человек в маске.

Генри только смотрел. Оцепенело. Как будто попал в сон, который кто-то выдумал заранее.

Только после этого за столом снова зазвучали привычные голоса. — Ну и зачем ты сюда приперлась, Лили? Напомнить, кто испортил жизнь моему мужу? — прорезался ворчливый голос Марии.

— Дорогая, не нужно сейчас, — небрежно заметила мать. — А чего стесняться? Мы ж вроде как семья. — Была, — спокойно бросила Лили, без тени улыбки. — Теперь же у вас всё хорошо.

Золя тем временем разложила по тарелкам тушёное мясо и картошку, разлила вино. — Угощайтесь, — сказала она бодро. — Мясо свежее, картошка из своего погреба, вино — ароматное, домашнее… Она на миг задержала взгляд на гостях и добавила с фирменной усмешкой: — Пока не докажете обратное.

Мать Майкла вскинула брови: — А помните первую невесту? Как же её звали… Ах да. «Неваляшка». Все её так в школе и называли… Такая… круглая, простая. Но хотя была дерзкая.

— Мам, не начинай… — Майкл тихо опустил взгляд, не вмешиваясь.

— Не «мамкай», — фыркнула она. — Такую девочку, как Лили, упустил… — За братца твоего вышла — а зря. Хотя… какой он тебе брат, — пробормотала она почти себе под нос и тут же перешла на другое.

Правда, он вечно куда-то встревал. Искатель приключений, как и ты. Только проку от вас обоих — ноль. Лучше бы ты, доучился на химика. Толку было бы больше. А то — и учёбу, и всё остальное бросил… Пошёл бы, как отец, работать на «КАЛАЧ».

Генри приподнял бровь: — «Калач»?

— Ну да, — махнула рукой мать. — Там как-то переводится, я не помню… Не суть. Это наш местный химический завод. Там хорошо платят.

— А ты, Лилечка, — мягко сказала тётя Золя, неожиданно тепло, — была моей любимой невестой. Помнишь, как вы с Майклом в детстве свадьбу играли? Он кольцо сделал из фольги, ты губы маминым карандашом рисовала… А шторы вместо вуали — до сих пор вспоминаю, как смеялись.

— Да, помню, — тихо сказала она. — Было весело. — До поры, — буркнула Мария.

Вино налили. Щелчок пробки, лёгкий аромат, и бокал оказался у Лукаса. Жена Майкла, молча, долила ему. Профессор кивнул: — Благодарствую.

— Ммм. Неожиданно приятно. А из чего? — Яблоки, — спокойно ответил хозяин, не поднимая глаз. — С нашего сада. У самого мыса.

— Проклятых? — уточнил Лукас, бокал чуть дрогнул в руке.

— Кто как называет, — пожал плечами хозяин. — Я говорю просто «Мыс». А чужие всегда боялись того, чего не знают.

Профессор замолчал, кивнул и вернулся к тарелке. Несколько секунд он просто смотрел на неё, как будто ждал, что еда сама объяснит, что здесь происходит. А потом вдруг сказал: — Привет. Генри повернулся с полуулыбкой: — Ты с кем это? — С картошкой, — невозмутимо ответил Лукас. — Она поздоровалась. Я что, невежа? — Господи… — пробормотала Мария еле слышно. — Он серьёзно?

Профессор поднял вилку, как бы предлагая тост: — Вы только посмотрите на неё. Она улыбается. И пахнет… как будто с тайным умыслом.

Он ткнул картошку вилкой. — Смотрите! Она еще с характером — вилку кусает!

Повисла короткая пауза. А потом кто-то не выдержал и хрюкнул от смеха. Секунду спустя весь стол захлебнулся едва сдерживаемым весельем: кто-то закашлялся, кто-то закрыл лицо руками, кто-то беззвучно трясся от смеха.

— Простите, — добавил Лукас, смущённо глядя на свою тарелку. Он быстро, почти машинально, подтолкнул очки вверх пальцем, как самый настоящий ботаник. — Простите, у меня богатый внутренний мир. Иногда он… просачивается наружу.

Генри, воспользовавшись моментом, чтобы сменить тему, осмотрелся по комнате:

— А вообще… у вас тут уютно. Тепло. Всё деревянное, живое. Даже миски какие-то… родные.

Он повернулся к хозяину:

— Это у вас такая стилистика? Или что-то семейное? Я бы хотел узнать…

Хозяин задержал взгляд на Генри чуть дольше обычного, потом тихо ответил:

— Мы придерживаемся старого. Здесь всё — из прошлого. Потому что прошлое лучше помнит.

Он сложил салфетку, встал и, проходя мимо, бросил через плечо:

— Вы ведь хотели знать про дом? Зайдите ко мне после ужина. Истории лучше усваиваются, когда не голоден.

И ушёл. Без шума. Будто растворился в древесных узорах стен.

Тишина, что осталась после него, не была неловкой. Она была глубокой, как туман за окнами.

— Ну что ж, — сказала Золя, поднимаясь. — Всем пора отдыхать. День был долгий. А завтра будет… ещё длиннее.

Один за другим гости начали подниматься, растворяясь в мягком полумраке коридоров. Лили задержалась у окна, глядя в сад, где что-то будто двигалось в тенях. Генри, уже выходя, вдруг обернулся, будто чего-то не хватало. А профессор Лукас покрутил в руке бокал, наклонился к картошке и едва слышно сказал:

— Ты ведь тоже это почувствовала, да?

Картошка промолчала.

Они разошлись по комнатам.

Отель остался тихим. Но не спящим.

***

Тьма за окном была такой густой, что казалась жидкой — она не отражалась в стекле, а будто давила на него.

Профессор Лукас стоял у раковины, в пледе, с зубной щёткой во рту. Щурился в зеркало:

— Господи… выгляжу, как мысль без кофеина. Скучно, тускло и слегка пугающе. Похоже, просветление сегодня отменяется.

Он сплюнул, наклонился к крану, прополоскал рот… и замер.

В зеркале — женщина. Высокая. Бледная. В старинном платье, с собранными волосами. Стояла прямо за его спиной. Не двигалась.

Лукас не оборачивался.

— Да, ладно… ну конечно, — проворчал он. — Это же клише всех дешёвых ужастиков. Сейчас повернусь — и никого. Скука смертная. Сначала картошка, теперь ты… Боже, почему это всегда происходит именно со мной? Я же уже не такой симпатяга, как раньше…

Он поворачивается. Она стоит.

— ААААААА!! — заорал Лукас, отпрыгнул, врезался в полку, запутался в пледе и шлёпнулся на плитку.

— Она НАСТОЯЩАЯ! ЧЁРТ! ОНА НЕ ИСЧЕЗЛА!!

Женщина медленно подошла к зеркалу, провела по нему рукой — стекло покрылась инеем. На тонком морозном налёте проступили слова:

ОН ВИНОВЕН.

— Кто?! Я?! Ну с чего сразу я?! — всхлипывал профессор, подтягиваясь к стене. — Я вообще вегетарианец… почти… к чему я это вообще сказал?

Женщина подняла руку, медленно поманила пальцем… и растворилась в дверном проёме. Осталась только рука — торчащая из дверной рамы, как приглашение. Плавно пошевелила пальцем: сюда.

— Не-не-не… — затряс головой Лукас. — Этого не происходит. Это не я. Я даже картошку не доел… и вообще у меня плед.

Палец в проёме стал двигаться строже.

— Ладно-ладно, иду… — вздохнул профессор, закутался плотнее, встал, поправил очки и с обречённым видом пробурчал:

— Я же предупреждал… В газете писали: «Не ходите, дети, в гости к призракам». А я, как дурак, снова без шапки пошёл.

Он открыл дверь и вышел в коридор — замотанный в плед, босиком, побледневший, с видом человека, которого сама гостиница уже готова была записать в список «призраков».

***

Генри вздрогнул и сел на кровати. Тишина. Только старая батарея тихо постанывала в темноте. Но крик был. Он точно его слышал. Хриплый. Из ванной.

Он осторожно вышел в коридор. Свет почти не горел, лишь лампа у лестницы мигала с каким-то нервным ритмом.

— Лукас? — позвал он полушёпотом. — Ты чего орёшь?

И тут они столкнулись — в дверном проёме.

От Лукаса шёл пар, будто он только что вынырнул из кипящей ванны. Он тяжело дышал, прижимая к себе плед. Глаза красные, лицо белое как простыня.

— Ты чего… как привидение тут бродишь? — выдохнул Генри. — Я уж думал, у нас экскурсия в загробный мир началась.

— Я… я видел её, — прохрипел Лукас.

— Кого ты видел?

— Её.

— Её? Лукас, с тобой всё в порядке?

— Да всё со мной в порядке! — рявкнул он, прижимая плед сильнее. — Я не сумасшедший, ясно? Я знаю, что видел!

— Ну хорошо, — Генри слегка поднял брови. — Кто это была?

— Она. В зеркале. Сказала: «Иди за мной». Потом прошла сквозь стекло. И появилась надпись. Я хотел тебе показать… но она исчезла. Прямо у меня на глазах.

— Какая надпись?

— «Он виновен».

Генри замер. Взглянул на ванную, потом на Лукаса.

— А унитаз с тобой не разговаривал, случайно?

— Там унитаза нет, чтобы с ним говорить, — буркнул Лукас.

Генри чуть приподнял бровь. — Ну классно. А я, между прочим, ради этого и проснулся. Где он?

— В самом конце коридора. Отдельная дверь.

Генри кивнул, уже собираясь идти, но Лукас остановил его взглядом.

— Думаешь, мне это всё просто показалось? — спросил он тихо, почти с мольбой.

Генри пожал плечами: — Думаю, мы в городе, где «показалось» — это, возможно, самая честная реакция на происходящее.

Они помолчали. Потом Генри зевнул, потёр глаза и устало вздохнул: — Ну всё, я пошёл, — буркнул Генри, поднимаясь. — Ни каких ужастиков больше. Мне и своих тараканов хватает.

Он махнул рукой и пошёл вглубь коридора.

Лукас остался. Стоял, прислушиваясь.

«Иди за мной…»

Эти слова всё ещё звучали в голове — мягко, но неотступно, как зов из снов. Он подошёл к перилам. Заглянул вниз.

Внизу — зеркало. И в нём — она. Стояла, не шевелясь. Потом подняла руку и поманила пальцем.

Но теперь… не только она.

За её спиной, в глубине отражения, Лукас увидел Лили. Она лежала в саркофаге. Без движения. Лицо бледное, как фарфор. Глаза закрыты. На ней — ритуальное одеяние: ткань, исписанная символами, венок из засохших цветов, и ожерелье, которое он безошибочно узнал — такое же было на фото в той самой газетёнке, где писали про серийного убийцу. Изо рта торчал скомканный клочок бумаги — точно так же, как у жертв в вырезках.