Бесплатный фрагмент - Печать Лисы: от восхищения до отвращения — лишь миг скольжения по лезвию тщеславия

Печать Лисы: от восхищения до отвращения — лишь миг скольжения по лезвию тщеславия

В когтях «Печати Лисьей», в лабиринтах зеркал кривых,

Где восторг — бушующее море, отвращение — взрыв стихий.

Тщеславия клинок, отточенный до боли,

Скользнул — и ты актер, в безжалостной трагедии невольник.

Здесь каждый жест — предлог, за каждым словом — яд.

Сверкает позолота, но сердце стынет в ад.

Продажные улыбки скрывают острые клыки,

И правила игры диктуют эти злые лики.

В хрустальных люстрах пляшет свет, искажая суть,

И каждый шепот здесь — лишь повод утонуть.

В объятьях шелков прячутся скелеты прошлых лет,

И новый день сулит лишь новый мучительный сюжет.

А за кулисами царит холодный, липкий страх,

Где маски падают, являя истину в стихах.

Разбитые надежды, как осколки, жалят плоть,

И каждый здесь готов предать, чтобы другим помочь.

Здесь верность — лишь мираж, иллюзия обмана,

И дружба — компромисс, что рвется неустанно.

Стремление к вершине застилает белый свет,

И каждый сам себе палач, и жертвы рядом нет.

И в этой клетке золотой, где слава — бремя тяжкое,

Душа кричит в безмолвии, осознавая крах ужасный.

Мечты, как бабочки, сгорают в пламени кулис,

И эхо аплодисментов — лишь отголосок злых реприз.

И вот финальный акт, где бьется сердце в такт

С последним вздохом роли, что сыграна не так.

Занавес падает, скрывая грим и пот,

Но боль внутри — реальна, и счет ее не в счет.

Аплодисменты стихли, оставив пустоту,

В которой эхом бродят призраки, что на лету

Ловили взгляды, славу, лесть и пыль.

Теперь лишь тишина, могильная как быль.

Сорвав одежды сцены, возвращаешься в себя,

Но отражение в зеркале — не ты уже, скорбя,

А маска, что прилипла намертво к лицу,

И с ней теперь жить вечно, обреченному страдальцу.

Ведь, вырвавшись из круга, ты вновь вернешься в него,

Где «Браво!» — это яд, а верность — ничего.

И снова свет софитов, и лисы хитрый взгляд,

И снова в эту клетку — назад, назад, назад…

Вся наша жизнь — игра, эхом разносится повсюду, и мало кто вспомнит имя того, кто впервые обронил эти слова в бездну времён. Каждый из нас — актёр на подмостках бытия, или же скромный зритель, неприметный суфлёр, чей голос тонет в шёпоте кулис, а может, и вовсе — уборщик, чья душа сияет ярче всех самоцветов мира.

Ты, ослеплённый гордыней и мнимой исключительностью, тонешь в зловонном болоте презрения, возвышаясь над толпой и изрыгая пламя ненависти на тех, кто, по твоему мнению, недостоин и взгляда. Ты — в бархате первого ряда, утопаешь в роскоши лож, а я — на галёрке, в тени последнего яруса. Но разве это меняет суть? Мы смотрим одну и ту же пьесу жизни.

И отчего-то именно мне, с этой высоты, весь этот балаган открывается в своей неприглядной полноте. Тебе же, из партера, видны лишь криво напудренные лица актеров, да штопанные чулки, кочующие из трагедии в фарс. А мне здесь, в вышине, мишура не застит глаз. И в голове, словно проклятие, пульсирует одна и та же мысль: из грязи… нет, не в князи… из грязи — в мрази…

И вот уже слышится сдавленный шепот, шуршание платьев, нервное перелистывание программки — предвестники начала действия. Занавес взмывает вверх, открывая взору искусно созданный мир, где каждый предмет, каждая деталь не случайна, а наполнена скрытым смыслом. Актеры выходят на сцену, облаченные в пышные наряды, и начинают свою игру. Реплики отточены, жесты выверены, эмоции преувеличены. Они проживают чужую жизнь, стараются убедить зрителя в ее подлинности, но в глазах их нет огня, лишь холодный блеск профессионализма.

И ты, с первого ряда, аплодируешь, восхищаешься, веришь. Тебе нравится эта иллюзия, этот мир, где все так красиво и правильно. Ты не видишь фальши, не слышишь скрипа подмостков, не чувствуешь запаха дешевой пудры. Ты погружен в спектакль, в действие, в блеск и мишуру. Тебе хорошо в этой ложе, в окружении таких же ценителей прекрасного.

А я смотрю сверху, и мне видна вся эта машинерия обмана. Я вижу, как актеры устают, как забывают слова, как спотыкаются в танце. Я вижу, как рушатся декорации, как гаснет свет, как расходятся зрители. Я вижу другую реальность, скрытую за кулисами этого театра. Реальность, где нет места красоте, где царит лишь грязь, лицемерие и отчаяние.

И мне противно от этого спектакля, от этой лжи, от этих актеров, что так старательно играют свои роли. Мне хочется кричать, чтобы все проснулись, чтобы увидели правду, чтобы перестали верить в этот обман. Но мой голос тонет в гуле аплодисментов, в шепоте восхищения, в звоне бокалов.

Я остаюсь одинок на своей галерке, в тишине старого театра, наблюдая за бесконечным представлением человеческой комедии. «Из грязи — в мрази…» — эти слова, словно клеймо, выжигают мою душу. И я осознаю, что это не просто фраза, это приговор. Приговор всем нам, играющим свои роли на этой сцене жизни, на этих прогнивших подмостках тщеславия.

Осень несмело, но властно вступает в свои права, окутывая землю моросящими дождями и долгожданной прохладой, словно целебным бальзамом, исцеляющим измученную зноем плоть земли. В эти первые, чуть тронутые золотом дни, лето, словно озорная девчонка, тайком возвращается, чтобы охладиться, дразня степенную осень прощальными солнечными зайчиками, играющими в листве. Ушло и не ушло, оставив после себя тончайшую паутину — изящные кружева, сотканные ветром и временем, повисшие на оголенных ветвях деревьев. Кажется, словно незримая рука раскинула эти серебряные сети. Возможно, это сама багряная Осень раскинула свои сети, позволяя кокетливому лету мимолетно промелькнуть, наслаждаясь обманчивой прохладой, а паучихе — погреть свои уставшие косточки в ускользающих лучах. Она и есть судьба, она и есть завершающий аккорд колеса года. Наступает время волшебства, время перемен, время, когда сказка становится ближе, чем когда-либо.

Осенние дни коротки, сумерки сгущались рано. Воскресенье клонилось к закату, и я решила пораньше укрыться в тишине с книгой. Неизвестный автор, театр, жизнь, игра — сюжет, ухвативший меня чем-то неуловимым. Находка субботнего утра с блошиного рынка. Книга, купленная у букинистов за смешные деньги, обещала странное, запутанное повествование. Лишь бегло пролистав ее вчера, я решила посвятить ей сегодняшний вечер. И вот, погрузившись в чтение, я ощущала тепло мурлыкающего под боком Вайта. Рыжий кот с глазами, словно осколки сапфира. Холеный, с редкой кровью ред-поинта от матери и хулиганской рыжей удалью от отца-проходимца. Четыре года назад он появился в нашей жизни по объявлению и с тех пор щедро делил с нами свою кошачью благодать. Вайт… Как можно было назвать рыжего кота белым? Возможно, в роду затесалась белоснежная дворовая аристократка… Кто знает эти кошачьи тайны? Я же просто любовно звала его Тосиком.

Страницы шелестели под пальцами, словно осенние листья, унося меня всё дальше, в зыбкий мир чужих страстей и терзаний. Автор, словно кукловод, искусно сплетал слова в кружево таинственности и обречённости. Текст, словно паутина, нежно, но цепко опутывал сознание, заставляя забыть о времени, о себе. Я ощущала себя затерявшейся зрительницей на галёрке, с замиранием сердца наблюдающей за разворачивающейся драмой чужой судьбы.

Вайт, почуяв мою поглощённость, бесшумно перетёк с дивана ко мне на колени и заурчал, требуя толику внимания, словно маленький моторчик, спрятанный в мягкой шубке. Я оторвалась от книги, ласково провела рукой по его шелковистой шерсти, ощущая, как тепло его тела нежным якорем удерживало ум от бурных волн повествования. В его сапфировых глазах плескалась нежность и какое-то странное, почти человеческое понимание, словно он читал мои мысли, разделял переживания. В его молчаливом присутствии ощущалась магия, способная рассеять любую тревогу, словно тень на рассвете.

Вновь нырнув в мир книги, я обнаружила, что сюжет закручивается в тугой узел. Новые персонажи возникали из ниоткуда, словно тени на стене, неожиданные повороты судьбы переплетались, образуя сложную вязь, и все они были связаны тонкими, почти невидимыми нитями рока. Театр жизни, как и театр на сцене, оказался полон интриг, предательств, горьких разочарований. Каждый актёр играл свою роль, самозабвенно и страстно, зачастую не подозревая, что за кулисами скрывается истинный режиссёр, плетущий кружева судеб.

Ночь густой тенью опустилась на город, за окном тихо моросил дождь, словно оплакивая чью-то утрату, а я всё не могла оторваться от книги, прикованная к ней невидимой, но ощутимой цепью. Последние страницы читались на одном дыхании, развязка приближалась неумолимо, как приговор. И вот, когда казалось, что всё уже ясно и понятно, автор, словно фокусник, вытащил из рукава неожиданный сюрприз, перевернув с ног на голову всю картину, словно карточный домик. Финал оказался трагичным и неизбежным, как сама жизнь — горький, но правдивый. Книга оставила после себя тягостное послевкусие, словно пепел на языке, и множество вопросов, повисших в тишине без ответа.

Закрыв книгу, я еще долго сидела в тишине, словно оглушенная, переваривая прочитанное, пытаясь собрать осколки эмоций в единое целое. Вайт продолжал мурлыкать на моих коленях, словно чувствуя моё состояние, словно сочувствуя моей печали. Я посмотрела на него и слабо улыбнулась. Может быть, он и прав: не стоит так серьёзно относиться к этой пьесе под названием «Жизнь», не стоит принимать всё близко к сердцу. Ведь в конце концов, все мы всего лишь актеры на этой огромной сцене, и рано или поздно занавес опустится для каждого из нас, остановив мгновение. Главное — сыграть свою роль достойно, с огоньком, не забывая о любви, сострадании и милосердии, ведь именно они придают смысл нашему мимолетному существованию.

Вайт, почуяв моё напряжение, словно магнит, прижался ко мне ещё теснее, словно пытаясь своим теплом разогнать сгущающиеся внутренние тучи. Его ровное, тихое мурлыканье умиротворяло, возвращая меня к простым радостям жизни, к дому, к уюту, словно колыбельная, нашептанная на ухо. Я погладила его мягкую, шелковистую шёрстку, благодарная за его молчаливое присутствие, за его преданность. В такие моменты, когда мир вокруг кажется хрупким и непредсказуемым, когда почва уходит из-под ног, его верность и тепло были для меня настоящим сокровищем, спасательным кругом в бушующем море.

Внезапно тишину комнаты пронзил резкий телефонный звонок, грубо вторгшись в хрупкий мир, сотканный из тишины и кошачьего мурлыканья.

Меня словно пронзило разрядом, и я, инстинктивно прижав Вайта к груди, искала в нем защиты от нахлынувшего страха. Сердце отбивало безумную чечетку, предчувствуя беду. С неохотой протянув руку к телефону, я увидела на дисплее незнакомый номер, высвеченный зловещим светом. Слабая надежда на ошибку тут же разбилась о стену интуиции. Собрав волю в кулак, я нажала кнопку ответа и поднесла трубку к уху.

— Алло? — прошептала я дрожащим голосом, тщетно пытаясь усмирить дрожь.

В ответ раздался незнакомый мужской голос, глухой и зловещий, словно доносящийся из самой преисподней.

— Здравствуйте, это… — он запнулся, словно подбирая слова, — …я звоню по поводу вашей книги.

Меня словно парализовало. Какой книги? Откуда ему известно о ней? Вопросы, словно стая летучих мышей, заметались в голове, обжигая крыльями сознание.

— Какой книги? — переспросила я, чувствуя, как по спине пробегает ледяная волна.

— Той, что вы приобрели вчера на блошином рынке, — ответил голос, пропитанный тревогой. — Она… особенная. И я должен вас предупредить… она опасна.

Она ко мне пришла, вся пылью старой тронута,

Та книга в ней хранится тайна темная, глубокая.

Скрыта от глаз людских в переплете кожанном, потрёпанном,

Судьба нашла меня с подарком этим скромным.

Найдена средь сокровищ ветхих и забытых,

На торжище людском, за гроши обретенная дивно.

У антиквара ли, иль рока проводника слепого,

Что в ней таится? Тайна, быть может, беспощадная?

Там жизнь — театр теней, игра лукавых масок,

И мы — актеры в ней, кружимся в вихре страстном.

Не всем открыт кулис волшебный, неземной свет,

Лишь избранным сердцам тот мир безумно люб.

И буквы пляшут в полумраке кабинета,

Как тени прошлого, дарящие ответы.

Начертаны не кровью, но чернильной мукой,

Они ведут меня тропой, где дремлет лукавый дух.

И вот, страницы шепчут мне истории давно минувших дней,

О рыцарях и дамах, о любви и злой вражде.

О тайнах королевских, о заговорах и мечах,

И о проклятиях древних, что спят в подземных погребах.

Я погружаюсь в мир, где правит магия и ложь,

Где каждый шаг — проверка, где трудно правду различишь.

Где демоны и ангелы ведут войну в душе моей,

И где лишь сила воли помогает устоять на ней.

Но с каждой новой строчкой, я чувствую, как меняюсь,

Как старые оковы с души моей снимаются.

Как истина сквозь ложь, как солнце сквозь туман,

Пробивается ко мне, залечивая раны.

И книга эта — ключ, что двери открывает,

В мир, где нет границ, где время замирает.

Где я — не просто зритель, но и участник сцены,

Где прошлое и будущее сплетены мгновенно.

Я чувствую, как нити судеб переплелись,

И я — лишь марионетка, но стремлюсь ввысь.

Взлететь над сумраком хаоса, в сердце познать тот смысл глубокий,

Что в древней книге сокрыт, что мне упала с небес, как дар высокий.

Но знание — бремя, и чем больше я узнаю,

Тем больше появляется вопросов, что меня терзают.

Искушение познать все тайны мироздания,

Ведет меня к пропасти отчаянного знания.

И каждая страница — словно лабиринт без края,

Где истина и ложь играют, мир искривляя.

Чем дальше я иду, тем глубже погружаюсь,

В безумный мир, где я уже не возвращаюсь.

Я вижу отражения в зеркалах судьбы,

Лица тех, кто книгу эту трогал до меня.

Отчаяние, надежда, жажда власти, боль,

В их глазах читаю я всю историю с иным концом.

Но что-то шепчет мне, что книга не случайна,

Что я — лишь инструмент в чьей-то игре печальной.

Что каждый шаг мой предопределен давно,

И выйти из игры мне просто не дано.

И вот я, пленница слов и тайн старинных,

Стою на перепутье двух миров пустынных.

Реальность тает, словно дым в ночи,

А книга манит в бездну, где ключи

Открыты лишь безумцам и пророкам.

Я вижу, как мерцают жизни строки,

Переплетаясь в сложный гобелен,

Где я — лишь нить, что сплетена взамен

И вот я чувствую, что грань стирается,

И книга — не рассказ, а мир, где правит грёза.

В нём прошлое с грядущим — суть едина,

И в этой книге я живу, как в царстве сна, неотвратимо.

Она пульсирует, как сердце древней магии,

Даря мне знание, что разум мой развяжет.

Но знание то — змеиный яд, что душу ранит,

И грань меж явью и сном легко стирает.

В бездонной пропасти одна теперь стою,

Забытая средь книжных лабиринтов, грез картин.

Теней минувших дней полет ловлю,

И понимаю: в прошлое пути уж нет отныне.

Но я приму свой жребий, свой путь определю,

И в этой книге новую главу я создаю.

Ведь в каждой тайне есть свой смысл сокрытый,

И я найду его, пусть даже и забытый.

Мои пальцы судорожно сжали трубку. «Опасна»? Что за чушь? Книга, просто книга, пусть и странная, купленная у старичка-букиниста за пару монет. Но тревожный голос в телефоне, его неуверенность, проскальзывающая тревога, все это заставляло поверить в абсурдность сказанного. Вайт, почувствовав мое состояние, замер на руках, напрягся, словно статуя, и пристально уставился на телефон, словно пытаясь уловить смысл исходящих из него звуков.

— В чем же опасность? — прозвучал мой голос, тщетно пытающийся сохранить твердость, в то время как ледяные пальцы страха уже сжимали сердце.

— Не могу говорить по телефону, — прошелестел в ответ голос, почти растворяясь в эфире. — Мы должны встретиться. Завтра, ровно в полдень, в кафе «Старая Родня», на углу Тщеславного переулка. И, молю, ни единому живому существу об этом звонке — ни слова.

И связь оборвалась, оставив после себя лишь зловещую пустоту, гулким эхом бьющуюся в висках.

Я сидела, словно громом сраженная, все еще сжимая в руке безжизненную трубку. Вайт беспокойно мяукал, тыкаясь мордочкой в мое лицо, требуя объяснений. Что это было? Чья-то жестокая шутка? Больной розыгрыш? Но что-то внутри, древнее и инстинктивное, кричало, что это не так. В словах незнакомца звучала не наигранная тревога, даже отчаяние, прорывающееся сквозь маску сдержанности. И этот вопрос о книге… Откуда? Кто мог знать о моей мимолетной прихоти, о случайной находке на пыльном развале блошиного рынка?

Медленно, словно против воли, я опустила взгляд на книгу, одиноко лежащую на журнальном столике. На ее обложке, по-прежнему, тускло блестело выцветшее название, отпечатанное готическим шрифтом: «Из грязи — в мрази…». Слова, которые преследовали меня весь вечер, словно наложенное заклятие. Я протянула руку, намереваясь взять ее, но тут же отдернула, словно коснулась раскаленного железа. Что, если незнакомец был прав? Что, если в этих исписанных страницах действительно таится некая зловещая сила? Что, если она способна перекроить всю мою жизнь, обратить ее в пепел? В этот миг я всем нутром ощутила, как холодный, липкий ужас начинает сковывать меня своими обжигающе-ледяными объятиями.

Нужно действовать. Бежать — безумие. Прятаться — тщетно. Если кто-то вышел на след книги, он знает и обо мне. Единственный шанс — вырвать правду из пасти надвигающейся бури. Завтра, в полдень. В «Старой Родне». А Вайт? Не могу же я бросить его на произвол судьбы…

Бессонная ночь терзала сознание обрывками воспоминаний, словно мотыльками, бьющимися о стекло. Я отчаянно пыталась нащупать хоть какую-то нить, связывающую меня с проклятой книгой, но в голове зияла пустота. Лишь зловещий образ старика-букиниста, его пронзительный, лисий взгляд, сверкающий из-под косматых бровей, неотступно преследовал меня, словно тень. Кто он? Безвредный торговец пылью и забвением или зловещая пешка в чужой, дьявольской игре?

Утро встретило меня лихорадочной суетой. Я, как одержимая, намывала окна, тщетно пытаясь смыть с них липкую тьму, сгустившуюся за ночь. Бессмысленно перебирала документы, словно клочки бумаги могли иметь хоть какое-то значение в этом хаосе. Проверяла заряд телефона, словно от этого зависела моя жизнь. Глупые, судорожные действия, призванные хоть как-то заполнить время, тянувшееся с мучительной медлительностью агонии. Вайт, чутко улавливая мое напряжение, неотступно следовал за мной, тихонько мяукая и робко касаясь пальцев теплыми лапами, словно предостерегая от неминуемой опасности.

Когда стрелки часов неумолимо приблизились к полудню, я, словно обреченная, направилась в «Старую Родню». Тщеславный переулок оказался мрачной, грязной щелью, зажатой в тиски обветшалых, покосившихся домов. Кафе, больше напоминавшее заброшенный сарай, встретило меня удушливым запахом затхлости и дешевого, переваренного кофе. В самом темном углу, за одним из обшарпанных столиков, меня ждал мужчина. Незнакомец. Изможденный, с землистым лицом и лихорадочно бегающими глазами, он нервно теребил в руках истрепанную бумажную салфетку.

Едва я приблизилась, он встрепенулся, словно ужаленный, и нервным жестом указал на стул напротив. «Спасибо, что пришли», — прохрипел он, его голос звучал хрипло и надломлено, словно он долго хранил молчание. «У меня мало времени. Эта книга… она не должна была попасть к вам в руки».

«Кто вы? И что вам известно об этой книге?» — спросила я, отчаянно пытаясь сохранить видимость спокойствия, хотя внутри все дрожало от страха и предчувствия неминуемой беды.

Мужчина судорожно сглотнул, словно ком застрял в горле, ища опору в воздухе. «Это история длиною в вечность, и боюсь, у меня нет времени на излишние детали. Назовем меня просто — хранителем. Наша… организация, словно незримая стража, веками оберегает мир от подобных артефактов, отголосков тьмы, способных поглотить наш мир. „Из грязи — в мрази…“ — это не просто книга, это портал в бездну. Она не просто содержит темные знания, она высвобождает их, словно ядовитые испарения, отравляя реальность, искажая ее до неузнаваемости».

Я недоверчиво вскинула бровь, скептически изогнув губы. «По-вашему, я должна поверить в сказки на ночь о темных силах и хранителях артефактов? Это больше похоже на дешевый роман».

Незнакомец в отчаянии покачал головой, словно моля о понимании. «Я знаю, это звучит как бред сумасшедшего. Но поверьте, цена неверия — это не просто ошибка, это билет в один конец в кромешный ад. Эта книга — не просто ключ, это отмычка ко вратам, которые лучше навечно оставить запечатанными. Она словно маяк, притягивает к себе сущности из иных, кошмарных измерений, питается страхом и отчаянием, как вампир кровью, и способна подчинить себе волю слабаков, превращая их в марионеток. Тот, кто осмелится владеть ею, получит иллюзорную власть, почувствует себя богом, но в итоге будет поглощен той тьмой, что сам же и выпустит на волю».

Он замолчал, прерывисто дыша, словно после долгого забега, и впился в меня взглядом, пытаясь прожечь дыру в моем неверии, достучаться до инстинкта самосохранения. «Вы должны отдать мне эту книгу. Прямо сейчас. И забудьте о ее существовании. Сотрите из памяти, словно кошмарный сон. Иначе… иначе последствия будут катастрофическими не только для вас, но и для всего мира, какой мы его знаем».

Он перевел дыхание, собираясь с силами, словно для решающего прыжка в пропасть. «Меня зовут Кондрат. Я… я один из тех безумцев, что когда-то пытались постичь ее секреты. Мы думали, что сможем понять ее, использовать во благо… как же мы ошибались! Она сломала нас, свела с ума, превратила в тени самих себя, погубила жизни. Эта книга — портал, дверь в иной мир, в мир, где царят лишь кошмары, где само безумие обрело плоть».

Я с трудом сдерживала саркастическую усмешку, готовую сорваться с губ. «Портал? Кошмары? Не слишком ли много фантастики для одной пыльной книжонки?». Но в его глазах плескался неподдельный, животный ужас, не наигранный, не притворный. Он боялся. До дрожи в коленях, до леденящего душу отчаяния!

«Не смейтесь, — прошептал Кондрат, впиваясь в меня взглядом, полным мольбы и отчаяния. — Вы еще не понимаете, в какой сети паутины оказались. Эта книга — приманка, она притягивает существа… вещи, настолько чудовищные, что ваш разум не сможет даже представить их. Они чувствуют ее силу, ее зов, как голодные звери — запах крови. И они идут». Он нервно обвел взглядом затхлое кафе, словно ожидая, что из каждого темного угла, из-под каждой пыльной скатерти на нас набросится нечто невообразимое, сотканное из кошмаров и тьмы. «Вы должны уничтожить ее. Сжечь дотла, превратить в пепел, разорвать на мельчайшие кусочки, закопать глубоко в землю… Главное, чтобы от нее не осталось и следа. Ни единого символа, ни обрывка страницы».

«Почему вы сами этого не сделаете?» — спросила я, подозревая неладное, чувствуя подвох нутром. Его глаза забегали, он замялся, словно загнанный в угол зверь. «Я… я пытался. Неоднократно. Но она… она не дает себя уничтожить. Она ускользает, исчезает, словно дым, а потом снова появляется, насмехаясь над моими попытками. Она словно живая, дышит, чувствует. Но, возможно, у вас получится. Вы — случайный человек, незапятнанный ее тьмой, не связанный с ней. У вас есть шанс, которого нет у меня, шанс разорвать этот порочный круг». Он вдруг схватил меня за руку, его пальцы были ледяными и влажными, словно он только что вынырнул из могилы. «Умоляю, сделайте это. Ради всего святого, уничтожьте ее! Спасите нас всех!».

Он отпустил мою руку и, словно под действием невидимого импульса, вскочил со стула. «Они идут… Я чувствую их…». Он огляделся по сторонам с безумным, запавшим взглядом, затем стремительно выбежал из кафе, оставив меня в полном оцепенении, в вакууме молчания. Я сидела одна в затхлой, прокуренной «Старой Родне», с каждой секундой все больше осознавая, что моя скучная, предсказуемая жизнь только что перевернулась с ног на голову, грозя похоронить под обломками безумия. В сумке лежал спокойно телефон, в голове — безумные слова незнакомца, а в уютной квартире — проклятая книга, источник невообразимого ужаса. И один, мучительный вопрос — что, черт возьми, делать дальше?

Я спешно вернулась домой, словно спасаясь от назойливых теней дня. Кот Вайт, разбуженный моим внезапным появлением, встретил меня сонным мурлыканьем. Наполнив его миску, я заметила, что он сохраняет невозмутимое спокойствие. Этот безмятежный взгляд был для меня хорошим предзнаменованием. Заглянув в электронную почту, я обнаружила несколько рабочих писем и внимательно их просмотрела. Все шло своим чередом. Много лет я трудилась на фрилансе, создавая статьи на заказ, сценарии для праздников и даже видеоролики из нейросети для тех, кто тонет в бескрайних просторах социальных сетей. Эта работа приносила стабильный доход, и мне нравилось создавать праздничное настроение для людей. Кот был упитан и сыт, а это самое главное. Закончив с делами, я открыла домашний сейф, где со вчерашнего дня покоилась книга, приобретенная на блошином рынке и наделавшая столько шума за последние сутки. Раз эта книга попала ко мне в руки, решила я, значит, это не случайность. Мне непременно нужно разгадать ее тайну как можно скорее. А если потребуется, вернуть ее на место. Интересно, где она на самом деле должна быть? У меня в сейфе? Или, может, в стенах древней библиотеки, скрытой за семью печатями от глупых и эгоистичных людей? Эта мысль вызвала у меня неприятный осадок. Хоть и встречались в моей жизни кретины, добрых и интересных людей все же гораздо больше. И вообще, чтобы не испытывать неприятных ощущений от общения с таковыми, их нужно просто отпустить в свободное плавание из своей жизни и непременно встретить… Не успела я додумать, как кто-то озвучил мою мысль: «Подбирайте людей под себя».

Подбирайте людей под стать себе,

Не сетуйте на тех, чья совесть спит и разум омрачён.

Пусть в вашу жизнь войдут лишь те, чьи души светлы,

Где мудрость — книга, кот — уют, а чувства — без границ простор.

Избавьтесь от притворства и лицемерия, от унылых масок,

Что прячут истинные лица за завесой лжи и фальши.

Пусть рядом будут те, кто искренен, кто смел и честен в помыслах,

Кто смотрит вглубь, а не на блеск обертки, кто в словах не мелочен.

Ищите родственные души, кто разделяет ваши ценности и идеалы,

Кто видит мир в той же гамме красок, что и вы, без искажений.

Кто не боится идти против течения, кто в правде ищет пристанище,

Кто ценит дружбу и любовь, как высшие дары судьбы, бесценные творения.

Стремитесь к тем, чьи сердца открыты и щедры,

Кто делится теплом души, не требуя наград взамен.

Кто вдохновляет вас на подвиги, кто верит в ваши силы,

Кто видит в вас не только друга, но и отражение себя средь перемен.

И пусть ваш круг растет не вширь, а вглубь, корнями прорастая,

Где каждый друг — как дерево, дающее плоды добра и света.

Не тратьте время на случайных путников, на тех, кто лишь играет,

Но берегите тех, кто в трудный час подставит вам плечо от бед и скверны.

Не бойтесь одиночества, оно порой целительно и нужно,

Чтоб разобраться в себе, свои желания понять и осознать.

Оно отсеет лишнее, искусственное, наносное и чуждое,

И приведет к тем, кто станет вам опорой, кто поможет устоять.

Ведь жизнь — это река, в которой каждый — лодка бренная,

И важно знать, кто рядом с вами держит курс и направляет.

Пусть будут компасы их чисты, а помыслы бесценными,

Тогда и буря вам не страшна, и шторм не остановит, не сломает.

Ищите тех, с кем можно помолчать, не чувствуя неловкости и бремени,

Кто понимает вас без слов, кто слышит ваше сердце через расстояния.

Кто видит красоту в простых вещах, кто ценит каждый миг, как знамение,

Кто наполняет жизнь смыслом и радостью, даря вам ощущение постоянства и признания.

Голос возник из ниоткуда, шепот, словно бархатное прикосновение, проникающее в самое сознание, и оттого пугающее до дрожи. Я резко обернулась, ожидая увидеть кого угодно, — может, материализовавшийся кошмар, одну из тех чудовищных сущностей, о которых бормотал встреченный в кафе незнакомец. Но в квартире, кроме лениво потягивающегося Вайта, никого не было. «Похоже, я схожу с ума», — промелькнуло в голове, но липкое ощущение чужого присутствия не отпускало.

Я извлекла книгу из сейфа, ощущая тяжесть веков в ее переплете. Потертая обложка, выцветшие буквы… но в ней пульсировала некая сила, словно она дышала. Обложку необходимо срочно спасать. Ведь содержание — театр, игра, маскарад, а значит, и одежка должна быть под стать: помпезная, кричащая, яркая, теплая, озорная… Самая прекрасная из всех, что я видела. Вчера, погрузившись в чтение, я отметила, как беспощадно правдиво отображены человеческие пороки, но это лишь подчеркивало величие самой истории. Каждая страница открывала новые грани, заставляя задуматься о собственном пути. Я никого не осуждаю, просто больше не позволю себе совершать те же ошибки. Вслух ли я рассуждала, обращалась ли к Вайту, или кто-то другой подсказал мне сейчас: «Подбирайте людей под себя», — но совет оказался на удивление мудрым и своевременным. А тот чудак из кафе, с его мрачными пророчествами… Наверняка, это всего лишь плод его больного воображения, искаженное отражение мира в кривом зеркале. Посеешь страх — пожнешь ужас, посеешь улыбку — получишь комплимент… Эх, Юлька, давно ли ты слышала искренние комплименты в свой адрес? Комментарии в соцсетях — это другое, там полно фальши и зависти… Такова жизнь: день и ночь, свет и тьма, и люди — такие разные. А хочется живого тепла, настоящего восхищения. Хотя, признаться, сама виновата. Вечно прячешься в этих джинсах. А ведь ты еще такая молодая, хорошенькая барышня. Вздернутый носик, ямочки на щеках и глаза — хитрющие искорки. Настоящая лисичка.

«Вы не сможете понять ее. Она говорит на языке, который давно забыт», — шепот проник в сознание, обволакивая холодом, и Юлька отчетливо почувствовала чье-то присутствие за спиной. Медленно обернувшись, в зеркале она увидела отражение фигуры, сотканной из теней и полумрака. Очертания размыты, но чувствовалось, как этот некто смотрит, изучает, сканирует душу.

Страх сковал движения, парализовал волю. Невозможность пошевелиться, вымолвить хоть слово. Но в то же мгновение пришло осознание: бояться не стоит. Достаточно просто посмотреть страху в глаза. Фигура в зеркале протянула руку, и сквозь замутненную амальгаму потянулась холодная, костлявая ладонь. Прикосновение к щеке отозвалось ознобом, пронзившим все тело. «Не бойтесь, — прошептала тень. — Я помогу вам разгадать ее секрет. Вместе мы откроем врата в новый мир».

Ого, ущипните меня! Ты кто такой, негодник? А я-то иногда думаю, кто за мной наблюдает, пока я работаю за своими гаджетами… Говори живо! Тень, ты же добрый… или добрая… Нет, ты добрый, чуткий, с прекрасным чувством юмора, но при этом капризный, вредный и даже ревнивый. Только виду не подаешь, тщательно скрываешь эту самую ревность, а вместо этого съедаешь килограмм пломбира и потом мучаешься от колик. И Юлька рассмеялась. Тень, видевшая на своем веку всякое, явно не ожидала подобной реакции. Тень… Ну, давай для начала познакомимся. Я — Юлька. А тебя как зовут? И давай договоримся: никаких костлявых рук, но байки из склепа и черный юмор я обожаю. Думаю, мы с тобой подружимся. Обожаю всяких бук и ворчунов! — продолжала Юлька.

— Помолчи! — вдруг прошипела Тень.

Протяжный кошачий вой разорвал тишину комнаты, словно треснувшее стекло. Вайт, до того блаженно дремавший на мягкой подушке дивана, взмыл вверх, словно подброшенный пружиной, выгнул спину зловещей дугой и зашипел на свое отражение в зеркале. Юльку знобило не столько от осенней прохлады, сколько от леденящего прикосновения нехорошего предчувствия, что скользким холодком обуял душу, словно первый заморозок на запоздалом цветке. «Ну всё, началось…» — прошептала она. Шутки, казалось, остались в прошлом.

Тень молчала, словно взвешивала каждое слово, которое собиралась произнести. Пауза затягивалась, обволакивая комнату липким нетерпением. «Ну что, обиделся?» — первой нарушила молчание Юлька.

— «Ладно, про пломбир я погорячилась. Но насчет ревности… Может, тебе просто не хватает уверенности?» Вайт продолжал яростно плеваться шипением в сторону зеркала, каждым своим движением демонстрируя безграничное негодование происходящим. Юлька вздохнула и машинально потрепала его по шелковистой голове. «Тихо, Вайт, все хорошо. Просто… новый знакомый».

Наконец, Тень заговорила. Голос, приглушенный и гулкий, казалось, поднимался откуда-то из-под земли, обволакивая Юльку зловещей прохладой: «Зови меня Тень. И я не нуждаюсь в твоих наивных советах относительно уверенности. Тебе не понять моих мотивов, Юлька. Книга… точнее, тайны, что она в себе хранит, откроются лишь избранным. Ты ближе, чем тебе кажется». Слова Тени заставили Юльку замереть, словно громом пораженную. Избранная? Она? Обычная девчонка, помешанная на пыльных старинных книгах и своенравных кошках. Хотя… этот голос, эта Тень, эта таинственная книга… Все это странным образом складывалось в какой-то безумный, завораживающий своей сложностью пазл. И Юлька вдруг почувствовала непреодолимое желание собрать его до конца, чего бы это ни стоило.

«Ладно, Тень, давай без этих загадок, а? Я прочла её вчера от корки до корки, на одном дыхании, да она поучительная, но никак не пойму, что в ней такого особенного? И почему именно я?» — Юлька запнулась, а затем, отбросив колебания, добавила: «И знаешь, Тень, я буду звать тебя Найл. Мне почему-то кажется, что ты благородных кровей, и дело не только в титуле, но и в твоём воспитании, в твоих манерах». Юлька вопросительно посмотрела на свое отражение, затаив дыхание в ожидании ответа. Тень усмехнулась, и в зеркале на мгновение мелькнула красивая, завораживающая улыбка. «Терпение, Юлька. Всему свое время. Но помни: любое знание имеет свою цену. И иногда эта цена оказывается непомерно высока».

— Найл, можно тебя кое о чем спросить? — Юлька выжидающе взглянула на него. — Раз уж книга теперь моя, и я ее купила, хочу не просто обложку сменить. Да и автор этот… будто и не существовал вовсе. Нигде ни единого упоминания о нем. А раз автора нет, значит, я, Юлька, полноправная хозяйка… И знаешь, это название, «Из грязи в мрази»… терпеть его не могу! Переименую в «Из грязи в князи», или, может, в «Княжну»… Я вообще считаю, что человек несет в мир то, чем сам наполнен.

Она задумалась на мгновение, словно примеряя слова.

— А этот предыдущий хозяин, Кондрат… Он какой-то одержимый. Только чем? Властью над миром? Ну это уж слишком! Творец — он один такой. Скорее, одержим славой, тщеславием, обладанием какими-то способностями… Или, может, он не один в этой одержимости погряз?

Юлька снова обратилась к Найлу, ее голос стал тише, словно она делилась секретом.

— Слушай, Найл, мне кажется, Кондрат неплохой парень, просто он под чьим-то влиянием — матери, может, или властной жены. И они им вертят, как хотят… Мне он показался хорошим человеком.

Юлька вновь посмотрела на Тень в зеркале.

— Знаешь, Зануда, а ведь я никогда не ошибаюсь… Чуйка, интуиция — меня редко подводят.

Она вернулась к своей мысли.

— Обложка, название… и еще несколько пунктиков у меня есть, чего бы хотелось изменить.

— Замолчи, болтливая девчонка! — перебила ее Тень из зеркала. — Голова кругом от тебя!

Юлька залилась смехом.

— Это ты чего это раскомандовался в моей квартире? — парировала она.

— Пожалуйста, помолчи и выслушай меня, — тихо попросил Найл.

Уверенный, что буря стихла, Вайт царственно восседал на подоконнике, скрупулёзно приглаживая свою ослепительно-рыжую шубку. Один сапфировый глаз, словно драгоценный камень, поблескивал, наблюдая за странной парой. Юлька же, разом позабыв о муках переименования книги и прочих творческих терзаниях, завороженно ждала продолжения этой мистической истории.

«История этой книги, Юлька, — лабиринт теней, полный обмана и интриг. Кондрат… он всего лишь искусно сплетённая марионетка в ловких руках кукловодов. Истинные же творцы этой зловещей пьесы, подобно паукам, плетут свои сети в непроглядной тьме, жаждущие не просто власти, но и перекройки самой ткани мироздания. Книга — не более чем зыбкий ключ, открывающий врата к древним знаниям, способным вывернуть реальность наизнанку, разрушить всё, что ты знаешь. И ты, Юлька… ты притянута к ней не случайно. В тебе дремлет сила, подобная уснувшему вулкану, о существовании которого ты и не подозреваешь.» Голос Тени достиг её, словно ледяное дыхание из самой преисподней, обволакивающее слух. От этого пронизывающего шепота по спине девушки пробежал целый табун мурашек.

— Говори, я внимательно слушаю тебя, мой новый друг, — промурлыкала Юлька.

— Хочешь, открою тебе секрет? Когда я без устали разговариваю, я боюсь.

— С чего такая откровенность? — проскрипела Тень из зеркала. — Зачем ты выкладываешь мне свои слабые стороны?

— Ну какие же это слабости? Это моя Сила — быть открытой перед своим собеседником. В тебе я не вижу опасности… эта твоя улыбка… Нееет, у злодея не может быть такой завораживающей улыбки.

— Юлька, я прибью тебя или закрою твой болтливый рот… — выпалила Тень, в голосе которой прорезалось раздражение.

— Не бойся меня.

Юлька присела в кресло и уставилась в зеркало, словно пытаясь разглядеть в темной глубине что-то еще.

— Я вас внимательно слушаю, Найл.

И Найл заговорил, его голос звучал приглушенно, словно из дальней комнаты:

— Я могу приходить к тебе только на несколько минут по вечерам. Я должен тебе многое поведать. Ты все правильно заметила, я давно за тобой наблюдаю, и книга попала в твои руки не случайно.

— Интригующе, — прошептала Юлька. — Скажите мне, мил человек, вы подглядываете за мной, когда я хожу по комнате в нижнем белье, выбирая футболку?

И вдруг Юлька пронзительно закричала. Тень покраснела… Как может Тень из зеркала покраснеть? В порыве гнева Юлька швырнула в зеркало полотенце, которое собиралась убрать.

— До завтра, — сказал Найл. — Приятно познакомиться. Ты еще та штучка.

Полотенце глухо шлепнулось о зеркальную гладь, сползло вниз, оставив мокрый след на потускневшем серебре. Юлька, тяжело дыша, уставилась на своё искажённое отражение. «Вот же… извращенец!» — пробормотала она, чувствуя, как к щекам приливает жар. Смесь любопытства, раздражения и… почему-то, смущения, бурлила в ней, как плохо перемешанный коктейль. Образ благородного Найла вмиг рассыпался, оставив горьковатый привкус разочарования.

Вайт, до этого момента невозмутимо наблюдавший за метаниями хозяйки, спрыгнул с подоконника и с грацией пантеры потёрся о её ноги, словно пытаясь успокоить. Юлька машинально опустилась на колени и прижала кота к себе. Мягкий мех и ритмичное мурлыканье немного уняли смятение. «Что же это творится…» — прошептала она в густую шерсть Вайта. Слова Найла о книге, об истинных творцах, перекраивающих мироздание, казались нелепой фантазией, но вот его наглое заявление о подглядывании… Это звучало слишком реально, слишком противно.

Вечер накрыл город тёмным полотном, погасив последние лучи заходящего солнца. Юлька сидела в кресле, всё ещё взбудораженная недавним разговором. Книга лежала на столе, маня своей таинственной обложкой. Теперь она видела в ней не просто старинный артефакт, а ключ к чему-то большему, опасному и завораживающему. Желание разгадать тайну книги пересиливало страх. Юлька протянула руку и открыла её на первой странице.

Не успела она углубиться в чтение, как в комнате снова стало зябко. Тень в зеркале сгустилась, приобретая более четкие очертания. «Прости меня за мою дерзость, Юлька, — прозвучал приглушенный голос Найла. — Я не хотел тебя обидеть. Это была глупая шутка, продиктованная… страхом.» Юлька, удивлённая его неожиданным появлением и извинениями, молча смотрела на свое отражение.

«Поверь мне, Юлька, ты ввязалась в игру, правила которой тебе пока неизвестны. Но я буду рядом, я помогу тебе разобраться во всем этом. Просто доверься мне.» Голос Найла звучал искренне, убедительно. Юлька, хоть и с опаской, почувствовала, что может ему поверить. В конце концов, что она теряет? Ведь её жизнь и так уже перевернулась с ног на голову.

— Хорошо, Найл, — промолвила она, вглядываясь в черную бездну зеркала. — Я тебе доверяю.

В ее голосе звучало предупреждение, едва уловимая угроза.

— Смотри мне, не зазнавайся, — добавила Юлька, — я мало кому говорю такие слова. Сладких снов, — съехидничала она, чувствуя, как по спине пробегает холодок.

«Вот дела… теперь нужно быть избирательнее в выборе нижнего белья», — промелькнуло в голове. Ходит тут она по собственной квартире, никому не мешает, а за ней исподтишка подглядывают. Уму непостижимо.

Найл, не слыша Юлькиных размышлений, растворился в мерцающей глубине зеркала, оставив ее наедине со своим удивлением и легким чувством тревоги.

Как мало человеку нужно, право,

Лишь «здравствуй» утром, краткий миг.

И «ночи доброй», тихо, величаво,

Чтоб сны укрыли, как старинный килим.

О ней, о нём, о них мечты летают,

Постой, душа, за мыслями успеть!

Страх шепчет, упреки вопрошают,

А нужно лишь тепла испить, согреть.

Общения глоток, простой и теплый,

И кофе аромат, что будит по утрам.

И ландышей фарфоровый, дрожащий в счастье,

Букет растопит зимней скорби окоём.

Забытые слова — в темнице тесной,

Мешают сердцу искренне дышать.

А нужно лишь открыть все нараспашку клетки,

И нежность в мир вокруг себя вещать.

Общения глоток, простой и теплый,

И кофе аромат, что будит по утрам.

И ландышей фарфоровый, дрожащий в счастье,

Букет растопит зимней скорби окоём.

И взгляд случайный, но такой глубокий,

В котором можно целый мир прочесть.

И тишина двоих, совсем не одинока,

Когда слова теряют свою спесь.

И вдруг понять, что счастье — здесь, в моменте,

В касании руки, в улыбке невзначай,

В простом «как день?» и в тихом комплименте,

Что сердце отогреет, словно книга, кофе, кот, участье друга.

И осознание приходит постепенно,

Что чудеса не где-то, а вокруг.

В дожде, что барабанит вдохновенно,

В листве, что шепчет сказки наугад.

И в благодарности за то, что дышишь, видишь,

За новый день, за солнце и за свет.

За тех, кто рядом и кого ты любишь,

За каждый миг, что сердцем обогрет.

И вот тогда, когда душа открыта,

Когда готов дарить себя другим,

В ответ приходит вера, не забыта,

В то, что любовь — не сказочный лишь миф.

Что каждый миг, наполненный вниманьем,

Окрашивает жизнь в пастель тонов.

И даже в самом горьком расставании

Есть отблеск исцеляющих шагов.

И даже если шторм бушует в сердце,

И кажется, что выхода уж нет,

Достаточно лишь маленькой надежды,

Что в темноте забрезжит лунный свет.

И в этой тишине, что наступает,

Когда утихнут страхи и сомненья,

Проснется сила, что легко прощает,

И дарит шанс на новое рожденье.

Общения глоток, простой и теплый,

И кофе аромат, что будит по утрам.

И ландышей фарфоровый, дрожащий в счастье,

Букет растопит зимней скорби окоём.

На следующий день, во вторник, пропитанный сыростью осени, Юльку словно магнитом потянуло из дома, прочь от сгущающейся тоски. До предела измотала эта странная история, в которую она невольно угодила: загадочная книга, безумный Кондрат и Тень, таившаяся за зеркалом… Впрочем, эта Тень, робко краснеющая от её колких замечаний, вызывала не только страх. В ней таилась нежность, отражённая в полуулыбке, и имя, которым она её окрестила — Найл… Этот рыцарь, чьи доспехи украшали колючие алые розы, и она рядом, в платье, сотканном из крови заката. Что это? Наваждение? Ах, этот дерзкий призрак, он подглядывает украдкой, когда она танцует в одиночестве!

Именно поэтому решимость расцвела в её душе, толкая в лучший магазин нижнего белья. Решено: обновить всё, до последнего кружевного вздоха. Переступив порог, она столкнулась с улыбающимся консультантом — юношей, явно ошеломленным подобным визитом. Юлька, вечная болтушка, когда на сердце скребли кошки, обрушила на него поток слов — своего рода щит от неуверенности.

— Та-ак, доброе утро, молодой человек! — выпалила она, не дав смущению и шанса. — Несите всё, что у вас есть… для такой ослепительной богини! — И, не дрогнув ни единым ресничным волоском, рассыпалась в дифирамбах собственной персоне. — И знаете что? У меня есть дерзкое желание… Предложите самый роскошный комплект, достойный… возлюбленной странствующего рыцаря из средневековых баллад. Этакого… закованного в блестящую сталь. Чтобы он, вернувшись с победами, мчался к ней на взмыленном коне, а она ждала, пылающая страстью и предвкушением, в этом… облачении!

Молодой человек застыл, словно пораженный громом, не в силах понять: то ли восторг, то ли смятение сковали его. На помощь поспешила администратор — женщина, словно выточенная из дорогого камня, лет сорока.

— Мы превзойдем все ваши ожидания, — заверила она, ослепительно улыбаясь.

И вот, словно по взмаху волшебной палочки, на столе расцвели комплекты белья из самых благородных тканей — от воздушных, почти невесомых кружевных узоров до лаконичных нитей хлопка, играющих оттенками и текстурами. И, словно апофеоз этой феерии, из большой плоской коробки администратор извлекла сокровище: набор, включавший трусики трёх видов, комбинацию, неглиже, бюстгальтер, чулки с подвязками, пояс и пеньюар. Всё это было цвета спелой вишни, или черешни, — винного и соблазнительного, словно хамелеон, переливающегося от рассветного до полуночного, манящего изголодавшегося по женской ласке рыцаря.

— Вау… — выдохнула Юлька. — Дайте мне, пожалуйста, стакан ледяной воды… Речь покинула её, а в горле пересохло от восторга.

В примерочной, утопающей в шелковых и кружевных волнах, Юлька ощущала себя героиней романа, страницы которого еще предстояло исписать. Каждый комплект белья, лаская кожу, нашептывал свою историю. Невинный, словно утренний туман над сонной рекой, белоснежный хлопок звал в объятия покоя и безмятежности. Дерзкий, как зарница в летнюю ночь, алый кружевной ансамбль дразнил, манил в омут безумств. Но взгляд, словно завороженный, вновь и вновь возвращался к вишневому искушению, к его бархатной глубине, сулящей запретные наслаждения.

Накинув его на себя, Юлька застыла перед зеркалом, словно зачарованная. Отражение смотрело с вызовом и кокетством, в глазах плясали чертенята. Цвет спелой вишни играл в полумраке тенями, выгодно подчеркивая каждый изгиб тела, а тончайшее, невесомое кружево льстиво обвивало кожу, словно желая укрыть от чужих глаз ее тайны. В зеркале была не просто женщина — богиня, воплощение страсти, готовая к дерзким приключениям и всепоглощающей любви. Внутри рождалось предчувствие чего-то нового, волнующего, как шепот на ухо, казалось, Найл уже где-то рядом, томится в ожидании, готовый сорвать этот налившийся вишневый плод.

Решение созрело мгновенно, как молния, пронзившая небо. Вишневый комплект станет ее маленьким секретом, пикантным напоминанием о смелых фантазиях и дерзких мечтах. Но она выбрала и другие, более приземленные, практичные варианты. Нельзя же зацикливаться лишь на одном рыцаре, пусть даже сотканном из грез и представлений. Вдруг судьба готовит ей встречу с прекрасным принцем в современной интерпретации — на ревущем мотоцикле или в элегантном спортивном авто?

В глубине души она понимала, что Найл — лишь эфемерный плод ее воображения, иллюзорное убежище от монотонной повседневности. Но в этот миг, с огромной коробкой вишневого счастья в руках, ей было все равно. Она была готова подарить Найлу эту ночь, пусть даже только в своем воображении, облачиться в латы страсти и чувственности, сотканные из шелка и искусного кружева.