Бесплатный фрагмент - Перед рассветом

Глава первая

КРАСНАЯ ОРХИДЕЯ

«На ложь твою уповаю, ибо правда неприятна, отвратительна, зла. Занимаю разум речами твоими, ибо рот мой грязен, запятнан истиной. Уповаю на волю твою, ибо сам я слаб, никчёмен, а тело осквернено грехом сознания. Жертвую свободой своей, дабы провёл меня, слугу твоего, путём мученика да показал закулисье, сокрытое от праведников. Ибо, став куклой твоею, сумею я узреть истинное лицо мира».

Откровения Единого. Молитва о Вестнике

Колёса старой телеги скользили по мшистому тракту. Кобыла махала хвостом, отгоняя мух, искоса поглядывала на извозчика, жующего сочное яблоко.

В этом году весна наступила рано. Равнины примерили зелёные одеяния, разрумянились цветами, подставили солнцу горбы волнистых холмов. Вдоль извилистых лент сельских троп раскрылись синие бутоны гиацинтов, распустились белые лепестки птицемлечников. Сладкий запах нектара разлился над дорогами, кружа головы пчёлам и пятнистым бабочкам.

Тэн прищурился, глядя на голубое небо, мелькавшее за пышными ветвями глициний. Розовые кисти набрали цвет и, тронутые тёплым ветерком, покачивались, словно языки безмолвных колокольчиков.

«Я сдаюсь, — простонал Дух. — Это невыносимо. Поговори со мной, иначе, клянусь Единым, я сойду с ума от скуки».

Тэн прикрыл глаза. Минуло два дня с тех пор, как маниту вернул ему контроль над телом, и за это время с губ не сорвалось ни слова.

«Я раскаялся, сотню раз извинился, трижды помолился о прощении, но ты упрямо продолжаешь изводить меня молчанием. Пожалей старую грешную душу. Я полгода ни с кем не общался, не смей лишать друга простых мирских удовольствий».

Полгода. Со стычки на перевале в Сонных горах прошло полгода.

Последнее, что Тэн помнил — пылающий меч в руке и кровь Хейна на снегу. Ярость и отчаяние, а после океан воспоминаний — холодных, точно пучина, пустых, словно бездна. Он утонул, потерялся среди видений на долгие шесть месяцев.

Тэн вспомнил детство. Мать сидела на скамье у крыльца, спицы порхали над мотком пряжи. Отец, посмеиваясь, сматывал рыболовную леску. Потом Тэн играл с деревянной лошадкой на заднем дворе чужого особняка, мать в бедном одеянии прислуги развешивала бельё. Запах мыла щекотал нос, заставляя чихать и щуриться. Ещё был зелёный воздушный змей и песок. Много песка под ногами. Отец накрывал лицо плотным шарфом и крепко сжимал детскую ладонь. Вместе они шли навстречу песчаной буре. Тэн помнил чувства, которые испытывал в каждый из моментов, но не мог сказать, где и когда это было. И сколько бы ни пытался, ни вглядывался, никогда не видел лиц. Его окружали куклы — декорации без пламени и души. Словно все они были ничтожны, не важны, не достойны памяти.

Отчасти то было правдой. Данте любил повторять, что нашёл Тэна в сточной канаве, подобрал шестилетнего ребёнка в лохмотьях, с головы до ног перепачканного тиной и помоями. В Син-Ата таких было множество. Но Данте заинтересовался не мальчиком, а маниту, скрывавшимся в щуплом теле. Тэна отвезли на маяк, и за шестнадцать лет его никто не искал.

Тэн не помнил их первую встречу, как не помнил родителей и грязные улицы города. Самое раннее воспоминание из детства — пустая, похожая на тюрьму, комната на маяке.

Он лежал на полу. За окном шумело море, так близко, что казалось, волна вот-вот разобьёт стёкла и хлынет дождём солёных брызг. Тэна знобило. Он упрямо пытался встать, но на спине будто лежало что-то тяжёлое, неподъёмное для ребёнка. Тогда он впервые услышал, а после увидел её. Шанкриа, правительницу Эсадры — в то время ещё молодую, облачённую в синее платье с серебряной вышивкой на рукавах.

Золочёный гребешок в волосах, который Тэн принял за украшение, змейкой юркнул в ладонь, вытянулся в ярко-жёлтый кнут. Для ребёнка, раньше не видевшего магии, это стало потрясением. Он опёрся на локти. Капельки пота заскользили по лицу, упали на сжатые кулаки. Издалека донёсся голос — громкий и уверенный, слышимый ему одному. Маниту заговорил с ним тогда и не смолкал по сей день.

«Прошу, давай поболтаем, — хныкал Дух. — Я ничего больше не сделаю без твоего согласия, обещаю. Готов поклясться на наших общих кулачках».

Тэн не ответил; не потому что не хотел, а попросту не услышал. Мысли возвращались к воспоминаниям, уносили в даль, сквозь метель, в мёртвый ледяной мир.

Он стоял посреди застывшего озера. Ночная вьюга пела звонкими голосами, шептала обрывки фраз, хрипела и хохотала, то отдаляясь, то касаясь лица колкими снежинками. В пелене снегопада чудились фигуры людей, силуэты маниту и порченных. Они перемещались вместе с ветром и рассыпались, когда Тэн проходил мимо. Звуки, голоса, имена — всё было так знакомо и в то же время совершенно ново. Воспоминания переплелись, смешались, и в бесконечном круговороте событий неизменными оставались только он и алый огонёк, маячивший впереди.

Сколько бы раз Тэн не оказывался в ледяных пустошах, всегда шёл к свету. Тянулся к пламени, будто в мерцании крохотного огонька заключался смысл жизни. Смысл существования давно прогнившей вселенной. И Тэн желал одного — коснуться яркого пламени и никогда не выпускать из рук.

Но огонёк ускользал. Приводил к башне в снегах и неизменно ускользал. Полгода Тэн искал его, пробираясь сквозь вьюгу, пока не вышел к храму, по крышу вмёрзшему в лёд. В затопленном зале, среди колоннад и опрокинутых скамей ждало ещё одно видение. Событие, к которому Тэн не хотел возвращаться. Но хуже было другое — алого пламени в холодном мире больше не было. Огонёк исчез, и сон превратился в сущий кошмар.

Лёд под ногами треснул, и Тэн наконец проснулся. Сугробы сменились зелёными лугами, ледяные скалы — цветочными полянами, развалины крепости на перевале обратились стайкой пёстрых бабочек. Всё превратилось в воспоминания.

— Останови, — окликнул Тэн извозчика.

Тракт уходил севернее, огибая рощу и устремляясь вдоль русла заболоченной реки. Дальше каменистая дорога соединялась с главным торговым путём, и повозок, как и любопытных глаз, становилось больше. В Лирмеоне, не тронутом Гранью, где каждый прохожий мог оказаться ткачом, порченным надлежало держаться в тени.

Тэн спрыгнул с телеги, махнул извозчику. Колёса покатились по пыльной дороге.

«Пешком, — проворчал Дух. — Опять пешком. Медленно, скучно. Знаешь, сколько времени я потратил, чтобы найти этого добряка? А вот и не знаешь! Но, если спросишь, я, так и быть, скажу».

Узкая тропа ныряла в рощу, под сень акаций и пурпурных глициний. Длинные кисти цветов раскачивались душистыми гирляндами, маня пчёл и дурманя ависор. Синие птички скакали по веткам, прятались в листве и надрывно пищали, сражаясь за место среди лепестков.

«Много, очень много времени, — не выдержал маниту. — Воспитанные люди благодарят за подобное».

Тропа петляла между деревьями, сбитыми каменными ступенями поднималась на холм. Со смотровой площадки, заросшей диким можжевельником, открывался вид на озеро и храм в низине.

«Обещаю, больше никаких легенд, — взмолился Дух. — Никаких древних историй и даже снежных пауков, гори они в адском пламени».

Тэн вздохнул и, отодвинув ветви, вышел на тропу.

Маниту контролировал его слишком долго. Это не должно было повториться. Тэн не знал, кем был, когда создание погружалось в ледяной мир, а тело подчинялось капризам Духа. Человеком, порченным, монстром? Маниту не рассказывал. По его просьбе. Ведь всё, чего Тэн с детства желал — быть свободным, жить как обычный человек.

Кусты гортензии впереди шелохнулись. На тропу, запыхавшись, выбежала девушка.

— Помогите! Прошу, помогите мне. — Высвободив из ветвей подол голубого сарафана, бросилась к Тэну: — Скорее!

«Вот только девиц в беде нам не хватало», — забрюзжал Дух.

— Ну же, идём. — Она схватила Тэна за руку и утянула в рощу.

Вдали от тропы солнце не проникало через листву, от земли веяло приятной прохладой и свежестью трав. На бледно-сиреневых, ещё не распустившихся бутонах глицинии, блестели капли росы. Девушка задела пушистую кисть, прикрылась широким рукавом, защищая лицо от воды.

«Прежде я не видел, чтобы так настойчиво просили о помощи, — заметил маниту. — Но мы, кажется, движемся к храму».

— Здесь недалеко, — сказала девушка, поправив спавшую с плеча голубую бретель. — Слышишь?

Лесное эхо принесло отголоски звенящего бубна и пения флейты. Спустя сотню шагов звуки сложились в мелодию — ритмичную и задорную, в тон щебетанию ависор и стрёкоту древесных сверчков. Тэн различил множество голосов, но прежде чем успел воспротивиться, девушка уперлась ладонями в его спину и подтолкнула к кустам гортензии.

За ширмой пышных зарослей купалась в лучах солнца лесная поляна. Между столбов, украшенных белыми и красными лентами, теснились деревянные столы. Девушки в белых шёлковых платьях расставляли корзины с цветами, нарезали фрукты, разливали по чаркам вино и мёд. У сцены подбадривали артистов мужчины, попутно опустошая подносы с закусками. Музыка и смех звучали отовсюду, очаровывая и оглушая, нарушая покой дремавшего на опушке храма.

«Свадьба, — протянул Дух. — Нас притащили на свадьбу».

— Я ухожу, — сказал Тэн.

— Что? Нет, нельзя! — Девушка удержала его за руку. — Это плохая примета. Если кто-то из гостей уйдет, союз не будет счастливым. Вон там есть свободное место. — Она указала на стол в тени высокой акации. — Как раз недалеко от алтаря, увидим всю церемонию.

«Я бы подсказал насчёт примет, но ты ведь не хочешь со мной разговаривать», — съехидничал маниту.

Тэн исподлобья оглядел толпу, спросил:

— Как долго это продлится?

— До утра, — удивившись, ответила девушка. — Не бывал на свадьбах? — Она потянула Тэна за собой. — Пойдём, я всё тебе расскажу.

«Не получится, девонька, — запричитал Дух. — Он не любит слушать старые байки. Я перепробовал сотни вариантов от легенд Преисподней до нарантских обрядов. Тебе нечем нас удивить. Кроме того, у него уже есть всеведущий лучший друг. И Тэн ни за что не променяет меня на женщину. — Дух замолчал, наблюдая, как девушка бросила в кружку щепоть ароматной травы и села на скамейку рядом с Тэном. — Правда ведь?»

Добавив мёд, разлила кипяток по чаркам.

«Правда?» — пискнул маниту.

— Это старая традиция, — пояснила девушка, когда оба сделали по глотку. — Перед началом церемонии жених и невеста отправляются на поиски незнакомцев. Каждый должен привести на праздник по гостю. Потом то же самое должен сделать гость. И так до тех пор, пока не закончится песок в стеклянном сосуде. — Она указала на пузатый графин, стоявший на трибуне близ алтаря. Из вставленной в узкое горло бумажной воронки сыпались золотые песчинки. Сосуд был почти полон. — Потом распорядитель церемонии посчитает количество приведённых гостей и определит, родится у пары мальчик или девочка. Видишь того парня в белой рубахе? Он привёл меня. — Девушка привстала, помахала человеку у сцены. — Рейз! Сюда, здесь ещё есть места.

Смуглый парень со светлыми, взлохмаченными, будто от быстрой скачки, волосами подошёл к столу. Серые глаза озорно блестели, на губах играла беспечная, по-детски наивная улыбка.

— Успела-таки? — Рейз устроился напротив, подперев кулаком левую щёку.

— Не люблю проигрывать, — с вызовом сказала девушка. — Но мы не успели толком познакомиться. Меня зовут Лика. Его — Рейз. А тебя?

— Тэн.

— Куда направляетесь? — Рейз вытянул шею, высматривая на столе кувшин с вином. — Мы все здесь по воле случая, случайные прохожие, которых затащили на праздник. Если по пути, завтра можем отправиться вместе.

— Отличная идея! — просияла Лика. — Я иду в Эрзас.

— А ты? — обратился он к Тэну.

— Мне нужно добраться до порта. — Тэн опустошил чарку. — И я не ищу компании.

— Но в одиночку дорога кажется долгой, — возразила девушка. — К тому же Эрзас всего в трёх днях пути от Катафа. Это портовый город на берегу пролива. Небольшой, но корабли там бывают часто.

Тэн раздумывал об отказе, когда Рейз лениво добавил:

— Катаф ещё стоит? Слышал, город облюбовали пираты. Переправляют контрабанду в Наранту.

Среди пиратов не водится ни ткачей, ни чести. Одинокий наёмник, моряк, беженец — контрабандистам нет дела до судьбы попутчиков, покуда в кармане звенят монеты. Если Дух будет вести себя смирно, никто не сможет разглядеть в Тэне порченного. И ему, наконец, удастся сбежать на острова.

— Куда ж он денется? — посмеялась Лика, затем обратилась к Тэну. — Я могу проводить тебя до Катафа и купить место на корабле, если по дороге мы заглянем в Эрзас.

— Хочешь его нанять? — хмыкнул Рейз.

Девушка смутилась:

— Это делается как-то иначе? Мне не доводилось предлагать людям работу.

— Зачем тебе наёмник? — спросил Тэн.

Под его хмурым взглядом девушка совсем стушевалась:

— Разве в пути с вами не безопаснее? Ткачи следят за порядком, но они не вездесущи. Кто защитит от разбойников, бандитов, крестьян и пьяниц? Трактирщиков. Злых рыбаков.

Рейз расхохотался:

— Да тебе нужна нянька, а не наёмник.

— Называй как угодно, — обиделась Лика. — Нам по пути, и я готова заплатить. Столько, сколько попросишь.

Тэн скрестил руки на груди, ответил:

— Проезд до Наранты в один конец.

— Договорились! — Хлопнула в ладоши она. — Ты с нами?

— Не думаю, что мне позволит настоятель, — растягивая слова, отозвался Рейз. — Я человек подневольный, служу Единому и несу слово Его в сердца верующих. Могу прочитать предсказание по дощечкам или подбодрить напутствием.

— Служишь в здешнем храме? — полюбопытствовала Лика.

— В Лоссере.

Мимо, разбрасывая алые лепестки, вприпрыжку пробежала девочка. Пышный красный бант на затылке подрагивал в такт шагам.

Лика понизила голос:

— Я слышала, лоссерский храм недавно сожгли.

— Беспорядки на улицах, — отмахнулся Рейз. — Какой-то умалишённый исказил текст Откровений и выкрикивал еретический вздор с крыши храма. Что-то про похожий на гнездо небесный трон и златокрылого петуха.

— Что за нелепица?

— Местные сказали, что звучало очень убедительно, — улыбнулся он. — Но всё в порядке, ткачи с ним разберутся. Моё дело — направлять грешные души на истинный путь. Так что, если понадобится совет или внимание Единого, милости прошу.

— Не стоит, — выпалила Лика.

— Нет, — одновременно с ней ответил Тэн.

Рейз округлил глаза.

— Да вам обоим не помешает возложить цветы к алтарю, — пожурил он. — Устыдились бы в присутствии священнослужителя отвергать Его благодать.

За разговорами и едой время подошло к полудню. Ветер играл с колокольчиками на деревьях, теребил бело-красные ленты. Под свист и аплодисменты отворились двери храма, и свадебная процессия проследовала к украшенному цветами алтарю. Невеста в пышном алом платье опустилась на колени перед статуей Единого, попросила благословения Небес и, не смея поднять глаз, подвязала на запястье жениха красную ленту. Затем на колени опустился облачённый в белые одежды жених. На запястье девушки вскоре появился белый бант.

— Это тоже традиция, — шепнула Лика на ухо Тэну. — Белый цвет символизирует чистоту намерений, которые движут мужчиной. Красный — любовь и жертвенность, которые дарует женщина. По поверьям, обмениваясь лентами, супруги передают друг другу частичку души. Отныне их судьбы связаны. — Она плеснула в чарку грушевого вина. — На закате будет возложение цветов на алтарь и проводы влюблённых на брачное ложе. А пока предлагаю повеселиться.

До наступления сумерек Тэн трижды намеревался уйти, но Лика каждый раз убеждала остаться. Поначалу угрожала приметами, затем настаивала на отдыхе и в итоге вспомнила о договорённости. Наёмник должен следовать за нанимателем — осознание простой истины окончательно развязало девушке руки. Сделка превратилась в бесстыжую манипуляцию с доверчивым взглядом и невинной улыбкой.

Когда солнце скрылось за деревьями, а поляну окутал свет фонарей, девушка уволокла Тэна танцевать. Однако от идеи быстро пришлось отказаться. Он не был знатоком развлечений и не мог взять в толк причины всеобщего веселья, поэтому хмурил брови, не попадал в такт и постоянно наступал девушке на ноги. С грустью поглядывая на испорченный подол сарафана, Лика вернулась к столу.

Рейз сидел на скамье, подбрасывая игральную кость. Кубик с глухим стуком падал в пустую тарелку.

— Не хочешь потанцевать? — спросила Лика, выудив голубую гортензию из растрепавшихся волос.

— Приглашаешь? — пробормотал Рейз. — Мне сегодня настолько везёт? — Кубик снова ударился о тарелку, перевернулся, замерев гранью с шестью точками вверх. — Сотню раз бросил проклятую кость, и ни разу не увидел единицу, — выругался он.

— Я могу попробовать, — предложила девушка.

— О, нет, эта игрушка только для меня. — Кубик исчез в рукаве. — Но я с радостью нашёл бы другую. — Рейз подмигнул Лике, протянул раскрытую ладонь.

Пара быстро затерялась в хороводе гостей.

Тэн устроился под акацией.

У костров вдоль поляны стучали в бубны одетые в кружево танцовщицы. Шёлковые юбки порхали у огня, точно крылья ночных мотыльков. На лицах, раскрашенных белой краской, проступил румянец, губы алели в мягком свете пламени. Музыканты, скинув верхние одежды, пустились в пляс вместе с гостями — среди песен и смеха стонали струны лютни, и надрывал голос хмельной менестрель. По другую сторону, за аллеей из цветочных арок собирались священнослужители. Мужчины в серых рясах зажигали свечи, выстраивались в две колонны, окружая новобрачных. Седой настоятель, бормоча молитву, готовился возглавить шествие к алтарю.

Уличное святилище Единого ожидало подношений. На каменном пьедестале дрожали огни десятков свечей, колыхались края кружевного покрывала. Статуя Михаэля, обвешанная венками и красными лентами, с высоты взирала на лежавший в центре алтаря томик Откровений.

К пьедесталу подошёл мужчина. На худой обнажённой спине белели шрамы — вырезанный на коже треугольник с вершинами у шеи и лопаток. Человек с почтением поклонился Единому и положил поверх книги цветок.

Тэн пригляделся к лепесткам. На алтаре лежала красная орхидея.

Музыка стихла. Всколыхнулись огни в свечах. Тронутые рукой холодного ветра, качнулись на столбах атласные ленты и, извиваясь, замерли в воздухе, словно застыли вне времени. У Тэна перехватило дыхание. Все цветы на поляне в миг обратились красными орхидеями, только что срезанными, с каплями росы на лепестках. Нет, не росы. Крови.

Тэн вскочил из-за стола, повалив скамью. Мужчина у алтаря медленно повернул голову. Мрак окутал лицо, и в следующее мгновение звуки вернулись. Музыка и голоса обрушились нестройным хором, зазвенели колокольчики на деревьях, зашелестели листвой акации. Бело-красные ленты мерно покачивались на ветру.

Праздник продолжался, процессия приближалась к пьедесталу, где рядом с Откровениями лежал букет белых гортензий.

— Дух, — позвал Тэн, потирая глаза, — твои проделки?

Маниту не отозвался.

Держась в стороне от людей, Тэн обошёл поляну, по пологой тропе спустился к озеру.

Берег порос камышом, маленький пирс вдавался в воду на пару ярдов. Тэн сел на краю, сдвинул листья кувшинки, зачерпнул воды. Прохладные капли скользнули за воротник, остудив кожу. Позади раздались шаги.

— Ты ушёл прямо перед церемонией, — пожаловалась Лика, ступая по шатким доскам.

— Бессмысленный ритуал, — ответил Тэн, снова наклонившись к воде. — Какой прок Единому от подношений? Не слышал, чтобы Михаэль хоть раз спускался за ними.

— Он и не должен. Цветы лишь знак внимания. Традиция, к которой привыкли люди.

— Если ритуал для людей, что мешает им отказаться? — Тэн смочил лицо. — И зачем тогда нужен Единый?

— Хорошо, что Рейз тебя не слышит. — Девушка присела рядом, обхватив руками колени. — Привычки зачастую сильнее здравого смысла. Как и вера. Для чего толковать Откровения и искать способ предотвратить гибель, если можно попросить Единого о спасении? Не ответит, значит не все уверовали. Не спасёт — не достойны. Иначе как ещё объяснить предсказанный восход второго солнца?

— Ты в это веришь?

— Я верю, что мы могли бы изменить судьбу. В Откровениях сказано, что второе солнце взойдёт на западе. Слышала, страны по ту сторону гор укрывал чёрный купол, не пропускавший солнечный свет. Грань защищала наш мир. Говорят, теперь её нет. И с каждым новым восходом мы рискуем увидеть два солнца. — Лика посмотрела на бледный шар луны, висевший над озером. — Ночью спокойнее. Пока над миром властвует тьма, у нас есть время до рассвета. Есть шанс что-то изменить.

— Я знал человека, который рассуждал также.

Шанкриа. Тэн не решился произнести имя. Правительница Эсадры выступала против писаний Единого, отвергала Откровения и всячески старалась предотвратить события, предшествующие Эсхатону. Она бредила знамениями, точно сумасшедшая твердила о циклах и способах разрыва бесконечной цепи. Ненавидела предсказания и боялась того, что следовало за строками о чёрном змее.

Дух рассказывал, что гибель миров всегда начиналась с прибытия белого всадника. Раздора. Ангела, лишённого крыльев и запертого в клетке над Бездной. С его появлением у людей почти не было шансов остановить Эсхатон.

Шанкриа не искала Раздора и не препятствовала пришествию. Верила, что Грани будет достаточно. Купол мешал второму солнцу родиться и скрывал Эсадру от взора Единого. Шанкриа не сомневалась в существовании Михаэля, и страшилась его гнева куда сильнее, чем девяти кругов Ада. Её пугала сила, способная отправить душу в небытие.

И всё же трепет перед Небесами не мешал истязать Тэна и ещё сотни детей, которые по глупости заключили контракт с маниту. За совершённые преступления душу Шанкриа следовало сослать в самый тёмный уголок Преисподней.

— Надеюсь, этот человек был хорошим, — сказала Лика.

— Нет. Но теперь это не имеет значения.

— Всё вокруг имеет значение. Случайная встреча, неосторожное слово, даже брошенный украдкой взгляд. Каждое действие отзывается во вселенной, словно круги на воде. От одних исходит мелкая рябь, другие создают волну. И, если деяния не заметны, это не значит, что они лишены смысла. Как пузырьки, что поднимаются со дна и исчезают на поверхности. — Девушка встала. — А порою события привлекают столько внимания, что за их ширмой мы не замечаем важных мелочей. Забываем о бдительности. — Лика наклонилась, прошептала Тэну на ухо: — И слепо окунаемся в пучину судьбы.

Хохотнув, она столкнула Тэна с пирса.

Мокрая одежда и прилипшая к лицу ряска окончательно испортили настроение. Тэн стянул с плеча стебель кувшинки, сплюнув, спросил:

— Зачем?

— Ты увяз слишком глубоко, — ответила Лика с улыбкой. — Похож на улитку. Забился в панцирь и спрятал усики. Пора выбираться наружу и познавать мир. — Она протянула Тэну руку.

Он оставил жест без внимания, путаясь в водорослях, добрался до берега. Тёмно-синяя рубаха, которую Дух раздобыл у кого-то из местных, пестрела усами липкой тины.

— В храме можно переодеться, — предложила девушка, наблюдая, как Тэн выжимает воротник и стряхивает водоросли с рукавов. — Прости. Но у тебя был такой потерянный вид, будто ты позабыл, где находишься.

— Стало лучше? — огрызнулся он.

— Определённо, — кивнула Лика. — Теперь ты хотя бы замечаешь мир вокруг. А злость скоро пройдёт.

За дверями храма властвовали тишина и покой. Умиротворение, навеянное благовониями и вязким ароматом жжёного воска. Служители возжигали свечи у главного алтаря, раскладывали на скамьях дощечки для предсказаний. У статуи Единого читал вечернюю молитву настоятель. Тихий голос блуждал по залу, сливаясь в протяжную монотонную песнь.

Для гостей, прибывших на свадьбу, выделили кельи в восточном крыле. Послушник выдал храмовое одеяние и проводил до комнаты.

Дюжина низких кроватей с соломенными матрасами были гладко заправлены и составлены друг к другу почти вплотную. На единственном столике плавилась в глиняной чаше витая свеча.

Тэн разместился у окна. Лунный свет проникал сквозь витраж, рисуя на покрывале листья винограда и тёмные, налитые соком, грозди. Развесив вещи на изголовье кровати, Тэн прислушался. Вскоре в дверь постучали.

— Я принесла кипятка. — Лика поставила на стол железный таз. От воды поднимался душистый пар. — Жаль, поблизости нет источников. С удовольствием окунулась бы в горячий бассейн. — Она села на соседнюю кровать, потянувшись, спросила: — Ты всегда такой молчаливый?

— Нам не о чем говорить, — ответил Тэн, сполоснув лицо водой.

— Расскажи о себе. — Девушка подала ему полотенце. — Чем занимаешься? Помимо наёмничества.

— Путешествую.

— Это одно и то же. У тебя есть семья? Друзья?

— Нет. — Тэн смочил полотенце, взъерошил мокрые волосы.

— Совсем никого?

— Ты, верно, плохо знаешь наёмников, — фыркнул он, но, заметив, как Лика с обидой поджала губы, добавил: — А сама-то как здесь оказалась?

Девушка смутилась:

— Шла в Эрзас.

— Одна?

— Так получилось. — Она провела рукой по покрывалу, очерчивая пальцем границу виноградной лозы. — Мой отец влиятельный человек в Валькаре. Зимой мы немного повздорили, и в наказание меня сослали в усадьбу под Лоссером. Дружба с охраной тоже как-то не задалась.

Сначала пленница, потом беглянка. Её история была похожа на жизнь Тэна в Эсадре, и он не смог остаться равнодушным. Позабыв о торжестве, они проболтали до полуночи, пока Лика, зевая, не ушла в женскую келью.

Под окном пищали ависоры. Птицы скакали по подоконнику, стучали клювами в стёкла. Круглые тени прыгали по кроватям, чистили хвосты на нетронутых покрывалах.

До рассвета ни один гость не посетил келью. Тэн не слышал шагов и эха голосов в коридоре, не различал за щебетом ависор унылых текстов молитв. Храм пребывал в покое и сонной, необычайно ленивой безмятежности.

У порога кружился сквозняк. Цепочка на засове чуть слышно позвякивала, будто озорник-ветер играл языком хрустального колокольчика. Ночью проказник погасил свечу, и теперь носился над кроватями, шелестя соломой и беспокоя края простыней. За ним в келью пробиралась зыбкая белая дымка.

— Кто-то приходил? — спросил Тэн, накинув одежду. — Дух?

Маниту не ответил. Не то хотел отплатить за два дня молчания, не то — потешить самолюбие, оставив Тэна без внимания. Он редко опускался до мелких пакостей, однако был в них весьма изобретателен.

По коридорам стелился туман, пахло гарью и дымом. Тэн миновал переходы восточного крыла, толкнул дверь в главный зал.

В центре просторного холла полыхал костёр. Сотни сваленных в кучу книг пожирало пламя. Корешки трещали, плавились кожаные обложки, тлела бумага, оседая на скамьях хлопьями серого пепла. Дым поднимался к потолку, заволакивал витражи и сгущался над алтарём, возле которого, заложив руки за спину, стоял Рейз.

— Предвосхищая вопрос, отвечу, — произнёс он, не отрывая взгляда от изукрашенного сажей изваяния Единого. — Нет. Это сделал не я.

На лбу Михаэля неровный символ солнца с тремя острыми углами. Художник пытался очертить рисунок, но палец соскользнул, и вместо ровного круга на каменном лице появилась полоса от глаза до скулы.

— Даже если ты, мне плевать, — отозвался Тэн.

— «И в пламени святом утратим мы слова, затем в огне пожнём колосья веры. Ведь праведник не убоится зла, покуда зло поёт священные напевы». — Рейз взял книгу с алтаря, покрутил в руке, рассматривая ветхий переплёт. — Так говорится в Откровениях. Часть первая, послание о начале. — Он бросил книгу через плечо. Фолиант упал в костёр, подняв сноп искр. — Но я здесь не для того, чтобы делать чужую работу. — Рейз повернулся, сел на край постамента. Развязно, будто это было привычкой, которая совсем не вязалась с образом проповедника.

Тэн положил ладонь на рукоять меча.

— Ты из Эсадры?

— Нет, — промурлыкал Рейз, словно ему удалось провернуть давно задуманную шалость.

— Тогда зачем представился священнослужителем?

— Видишь ли, я ищу кое-кого. — Рейз прищурил глаза. Левая половина лица исказилась, и Тэну показалось, что щека изуродована паутиной шрамов. — Куклу, что говорит с мёртвыми, хозяина белой птицы и немого глашатая. Этим людям суждено встретить второй рассвет на старом пепелище. Как раз следом за явлением чёрного змея. И, если моё толкование верно, один из них должен вернуться в горящий храм. — В раздумьях он потёр подбородок. — У нас есть пожар в храме, «театр мертвецов» и двое выживших. Четверо, если считать маниту. Кукла или птица? — Рейз посмотрел на статую Михаэля, процедил с раздражением: — Почему нельзя оставлять более очевидные подсказки, пернатый ты гад?

— Я не тот, кто тебе нужен. — Не убирая руки с оружия, Тэн направился мимо длинных скамей.

— Пока нет, — согласился Рейз, — и, может быть, не станешь. Но с нашей первой встречи ты всегда следовал Откровениям. «Каменная твердыня, погребённая в ледяной могиле», «факел, что открывает ворота в метели», «яблоко раздора на эшафоте». О, или ещё раньше. — Он повысил голос, перекрикивая треск костра. — Помощь слепому фермеру на равнинах Зари.

Услышав о слепце, Тэн остановился. Крепость на перевале — каменная твердыня Лирмеона — после плетения Хейна была уничтожена сошедшей с гор лавиной. Погребена в снежной могиле. При побеге из королевской тюрьмы факел, брошенный с дворцовых стен, послужил сигналом для начала штурма. Нападение отвлекло стражу и позволило Тэну и Кердену затеряться в толпе. Немногим ранее на городской площади Тесона яблоко, прилетевшее в палача, спасло Тэна от казни. И, наконец, похлёбка с иссопом, которой угостил благодарный фермер. Все эти события объединял человек с белыми волосами. Женщина, укравшая келифос, молодой стражник, бросивший факел, юнец, дразнивший палача, потерявший зрение старик в ветхом домике на равнинах. У хитреца было множество лиц, и каждый раз он примерял новую, подходящую к ситуации маску.

— Ты — порченный? — спросил Тэн.

Рейз рассмеялся:

— Не угадал. Будут ли ещё варианты?

— Я не играю в эти игры. — Он подошёл к дверям.

— Не каждый участник понимает смысл партии. Но лучше быть игроком, а не разменной фигурой. — Рейз спрыгнул с алтаря, крикнул вслед Тэну: — Захочешь вернуться, милости прошу. Двери храмов всегда открыты для праведников.

Солнечный свет разгонял туман, блуждавший по роще. Белёсая пелена поднималась над поляной, взбиралась по стенам храма, цеплялась за шпили и, сливаясь с дымом, расползалась над крышей полупрозрачным облаком. Его невесомая тень укрывала крыльцо и дремавшего на ступенях менестреля. Красный берет с гусиным пером сполз на лицо, локоть упирался в струны пузатой лютни, пальцы сжимали треснувший пополам бубен. Металлические пластинки рассыпались, раскатились по влажной земле и увязли в густых багровых пятнах. От крыльца вглубь поляны тянулся рваный кровавый след.

Тэн обнажил клинок, медленно двинулся к аркам, где накануне проходила свадебная процессия. В центре украшенного цветами коридора появилась фигура. Тёмный силуэт с воздетыми к небу руками замер под розовыми кистями глициний. Позади раздался шорох, Тэн обернулся на звук. Менестрель завалился набок и, соскользнув с крыльца, упал на траву. Из-под берета с жужжанием вылетел рой мух. Лицо человека было покрыто рваными ранами, в пустые глазницы кто-то заботливо вложил по бутону гортензии. Обломки бубна скатились по ступеням, и когда звон стих, поляну снова окутало траурное молчание.

Фигура под арками не шевелилась. Приблизившись, Тэн сумел разглядеть подвешенного среди цветов человека. На жемчужных нитях, опутывающих запястья, играли солнечные блики, в ладонях, поднятых к небу, лежали розовые лепестки. Под разорванной одеждой на обнажённой спине был вырезан такой же рисунок, как и на статуе Единого — символ солнца, заключённый в кольцо. Убийца использовал человеческое тело, как холст, а кровь — как изысканную краску. Что бы ни пытался он здесь сотворить, Тэн надеялся, что ничего не вышло.

За арками туман становился тоньше и совсем исчезал над поляной. Утреннее солнце освещало сцену и замерших на ней танцовщиц. Девушки держали шёлковые подолы, гнули спины в изящных поклонах. Танец давно завершился, но они не спешили уходить. Не могли. Те же жемчужные нити опутывали тела, удерживая людей, словно кукол. У стола мужчина в мятом красном колпаке наливал вино в чарку. Ёмкость давно переполнилась, но человек не выпускал посуду из рук, будто ждал разрешения. Или приказа. Рядом, прислонившись к столбу, обвитому цветными лентами, стояла девочка. В руках она сжимала ручку плетённой корзины, на бледных пальцах мерцали полупрозрачные нити.

Каждого человека на поляне опутывала тонкая паутина. Казалось, стоило потянуть за нить, и гости оживут, продолжат веселиться и танцевать. Не по своей воле, а по команде кукловода, создателя безумного «театра мертвецов».

Из-за завесы редеющего тумана донёсся плеск воды. Осторожно ступая по мокрой траве, Тэн спустился к озеру.

На пирсе, яростно оттирая рукава, сидела Лика. Она обернулась на оклик, взвизгнула, подскочила и, схватив столовый нож, завертелась из стороны в сторону. Рука, сжимавшая оружие, сильно дрожала.

— Не подходи! — крикнула Лика. — Ты тоже не настоящий. Не живой. Как они.

Тэн остановился у пирса.

— Что здесь случилось?

— Докажи, что ты не марионетка.

— Каким образом?

Девушка опустила нож, а потом вовсе уронила. Её била крупная дрожь, но слёз не было. Голос прозвучал ровно, почти мягко:

— Ночью я долго не могла уснуть. Никто из гостей не приходил, поэтому я забеспокоилась и пошла искать настоятеля. В коридоре встретила Рейза. Мы разговорились о Едином и, похоже, сон всё-таки сморил меня. Проснулась я уже в келье, а когда вышла из храма, увидела всё это. — Лика поймала взгляд Тэна, задержавшийся на испачканных кровью рукавах сарафана. — Это не моя, — поспешила заверить она. — Я пыталась помочь мужчине… который там… висит. — Девушка сглотнула и, глубоко вздохнув, добавила: — Это… Это было ужасно. Он ещё дышал. А потом вдруг захрипел, и из его тела вырвалось что-то. Я различила только бледно-серую кожу, чёрные глаза и рога. И много белых бабочках. Тогда я схватила нож и убежала сюда. Но, кажется, за мной не гнались. — Лика опустилась на колени и снова окунула рукава в воду. — Это какое-то безумие. Сущий кошмар.

Над театром на поляне потрудился маниту. Дикий, не пожелавший заключать контракт с человеком. Превращая людей в куклы, он лишал души огня, хотел насытиться, прежде чем вернуться в водоворот. Но в смерти душа человека выделяла мало пламени, со всех гостей маниту получил меньше, чем мог бы извлечь из одного контракта. Слишком недальновидная расточительность.

— Ты выходила ночью из храма? — спросил Тэн.

Лика с усердием выжала рукав.

— Нет. Мы с Рейзом до рассвета просидели в комнате для молитв. И я не знаю, жив ли он.

— А священнослужители?

Поджав губы, девушка покачала головой.

— Маниту может рыскать где-то поблизости, — произнёс Тэн. — Знаешь короткий путь до тракта?

— Только через рощу, — ответила она.

— Веди.

Подобрав юбку, Лика направилась к берегу. Под ноги попал обронённый нож.

— Мы не можем просто так уйти, — опомнилась девушка. — Мои вещи. Всё осталось в храме.

— Забудь, — отрезал Тэн. — Никакое барахло не стоит того, чтобы за него умирать.

— Но там все мои сбережения. Без серебра я не смогу с тобой рассчитаться.

Тэн проглотил вертевшееся на языке ругательство, бросил:

— Жди здесь.

Маниту будто наскучило безмолвное представление, и он, побросав кукол, растворился вместе с утренним туманом. На залитой солнцем поляне в беспорядке лежали человеческие тела. Столь же неподвижные, как и прежде, но теперь свободные от жемчужных пут. Гости были мертвы и старательно укрыты саваном из белых лепестков.

Над храмом поднимался столб дыма, главный зал был объят пламенем.

Рейз стоял на крыльце и, спрятав руки в карманы, цинично улыбался.

— Надумал вернуться? Лика попросила? Для девчонки нет ничего ценнее безделушек. — Он снял с плеча дорожный мешок, бросил на ступени. — Её тряпьё.

Вразвалку Рейз спустился с крыльца, показал Тэну зажатый между пальцами кубик.

— Спектакль окончен. Кукловод ушёл со сцены. Как думаешь, мне теперь тоже повезёт? — Он бросил на землю игральную кость. Кубик прокатился по дорожке и, ударившись о бубен, остановился одной чёрной точкой кверху. В голос расхохотавшись, Рейз задрал голову и прокричал, глядя в небо: — Как же опостылели твои насмешки. Или считаешь, что после Планарии я пристрастился сжигать аббатства? Пятьдесят четвёртый храм за три года, и всё без толку. — Он указал пальцем в небеса. — А я ведь уничтожаю твои святилища! Да только ни один глупец добровольно не идёт в пылающий храм.

Тэн поднял мешок. Когда обернулся, Рейза поблизости уже не было.

«Клянусь Хрустальным градом и сонмом поющих ангелов, я не обознался, — пробормотал Дух и истошно заголосил: — Тэн, не говори с ним! Не слушай его! Да как же мне до тебя докричаться. Тэн! — Маниту заорал так, что у Тэна зазвенело в ушах. — Ох, что ж за напасть. Сейчас. Вот только соберусь с силами».

— Ещё раз заорёшь, и я попрошу какого-нибудь ткача упрятать тебя в келифос, — прорычал Тэн, схватившись за голову.

«Ты услышал? Услышал! — взвизгнул Дух. — Святые бубенцы, как же я рад! Со вчерашнего дня пытаюсь до тебя докричаться. Сначала-то думал, ты нарочно меня не замечаешь. Всё внимание этой девушке. Да я же глазам твоим не поверил. Столько советов дал, а ты не прислушался. Ни к одному. Тогда-то я и понял, что тут что-то не так, — затараторил маниту. — Над поляной ведь витал дурман. И создал его маниту. Вот уж не знаю, с какого круга он прибыл, но работа искусная. Да и не слабый — сумел меня подавить. Ночью я даже пытался взять твоё тело под контроль, чтобы увести из этого проклятого места. И ничего! Ничего не вышло», — сокрушался Дух.

Шаг Тэна сбился.

«А теперь посмотри, что этот маниту сотворил, — самозабвенно продолжал кудахтать Дух. — Благо, он сам убрался. Один ты бы с ним не справился. Так что самое время поблагодарить Небеса за наше чудесное воссоединение. Твой лучший друг снова рядом и готов поддержать как словом, так и делом. А! — вскрикнул маниту, заставив Тэна скривить губы. — Я так обрадовался, что чуть не забыл. Белый всадник! Это был белый всадник».

— Ты про маниту, убившего гостей?

«В пекло гостей. И того маниту тоже, — выпалил Дух. — Рейз никакой не проповедник, не ткач и даже не порченный. Это Раздор! Первый всадник Эсхатона. И если он здесь, значит предсказания Единого сбываются».

Пока Дух говорил, Тэн миновал поляну и вернулся к озеру. Лика ждала у пирса.

— Что-то случилось в храме? — спросила она. — Почему над рощей поднимается дым?

— Книги горят. — Тэн показал висевший на плече дорожный мешок. — Ты сказала, что знаешь дорогу, — напомнил он.

Лика рассеянно кивнула:

— Да. Да, и нам лучше поторопиться, — едва не срываясь на бег, девушка пошла к роще. — И держаться подальше от оживлённых трактов. Дым виден издалека. Сюда сбегутся ткачи. Вряд ли они поверят, что мы не причастны к случившемуся.

Она придержала ветвь, протиснулась между кустами.

«Это не важно. Всё, что не касается Откровений, теперь не важно, — хныкал Дух. — Раздор явился в Рэвилт. Эсхатон грядет. Мы все умрём!».

Тэн нырнул в заросли следом за девушкой.

Глава вторая

БАЛЛАДА О БЕЛЫХ ЖУРАВЛЯХ

— Почти пришли, — сказала Лика, когда вдалеке показались остроконечные крыши домов из тёмно-красной черепицы.

Закат догорал, золотистой патокой разливался по плантациям, стекая с листьев винограда, точно мёд с деревянной ложки. Зелёная изгородь молодых кустов тянулась вдоль тракта, отбрасывая на дорогу густые синие тени, среди которых, покачивая хвостом, разгуливал одинокий ворон. Подобно лавочнику, осматривающему запасы, птица проходила мимо ровных рядов и, сложив крылья, вертела клювом, выказывая крайнюю степень недовольства. За городом воронью нечем было поживиться, разве что уподобиться ворам да стащить из проезжающих телег побитые овощи или ломоть хлеба. И в кражах птицы были куда смелее местных жителей.

В Лирмеоне за порядком следили ткачи, исполняя роль и стражников, и судей. За день пути Тэн повстречал четверых человек с книгами на поясе, путешествующих по стране в компании фермеров и крестьян. Ткачи с улыбкой поддерживали разговоры, радовали детей яркими узорами плетений и, если не повезло, расспрашивали прохожих о маршруте и целях передвижения. Люди отвечали охотно, с доверием, будто незнакомцы с келифосами на самом деле радели об их безопасности. Всё-таки за драки и хулиганство по эту сторону гор наказывали чаще, чем уничтожали порченных.

И виной тому были сами ткачи. В Лирмеоне их водилось даже больше, чем в Эсадре, и потому за каждым маниту разворачивалась настоящая охота. Чаще всего существо оказывалось в келифосе до того, как успевало заключить контракт с человеком. Вот и сейчас ткачи торопились к сгоревшему храму в надежде пополнить коллекции.

— Я знаю прекрасный постоялый двор в паре кварталов от центра города, — добавила Лика. — Небольшой, но уютный. Раньше мы с отцом там часто бывали. Тебе понравится. — Она просияла и, взяв Тэна за руку, прижалась щекой к плечу.

«Ты только посмотри, — зажужжал Дух. — Да она же как ребёнок. Не умолкает ни на минуту и вечно тащит тебя за собой. Нашла мать-гусыню. Почему мы вообще разрешили девчонке пойти с нами?»

Скромный городок, названия которого Тэн не знал, размерами не превышал тернортовскую деревню — шумную и оживлённую, без мрачного кольца стен и залитых помоями переулков. Серые домики с цветочными горшками на широких балконах соседствовали с фруктовыми садами и аллеями пышных каштанов. На перекрёстках румяные торговцы угощали прохожих пряным вином, под звуки флейты носились по дорогам босоногие ребятишки. Из пекарни на углу расползался запах свежей выпечки, маняще-сладкий, с нотками мёда и магии.

В Лирмеоне всё было пропитано магией. Тэн не успевал уловить один аромат, как его сменяли десятки других. И это раздражало в той же степени, как болтовня Духа.

«Девчонка обещала заплатить за корабль в Наранту, поэтому мы с ней? — не унимался маниту. — Право, это единственная достойная причина. Иначе зачем терпеть её присутствие? Она ведь пытается забить твою голову совершенно бесполезными вещами. А ты не потрудился сказать, что место занято, и твоей голове, то есть мне, известно больше, нежели обычному смертному. Да кому вообще интересно, что зима нынче была холодной, а ависоры пушат хвосты перед дождём? — передразнил он. — Тьфу!»

Постоялый двор ютился в тупике узкой улочки. Мощёная мелкими камнями дорога спускалась с пригорка и упиралась в деревянное крыльцо, опутанное стеблями дикого винограда.

«Если не хватает серебра, ты мог поискать работу в порту или попроситься матросом на тот же корабль, — рассуждал Дух. — Сколько она нам заплатит? Вдруг эта сумма не стоит моих мучений?»

Лика взбежала по ступеням, потянула за резную ручку и, заглянув за порог, крикнула:

— Дядюшка Оттен!

Старик за стойкой оторвал взгляд от учётной книги и, шмыгнув носом с горбинкой, приподнял чёрные брови.

— Госпожа Лика?

— Ох, да какая же госпожа, — хихикнула девушка. — Столько лет меня знаете, а всё как знатную величаете.

— Как же иначе? — Оттен отложил перо, которым выводил на бумаге имена гостей. — Вы прибыли с отцом?

— Он остался в столице, а меня отправил присмотреть за имением в Эрзасе. — Лика подбежала к стойке, положила локти на высокую столешницу, едва не опрокинув флакон с чернилами. — Не могла же я проехать мимо и не повидаться с вами.

«У этого ребёнка точно водится серебро? — продолжал ворчать Дух. — Проверь её карманы. И сумку. Впрочем, сумка слишком уж лёгкая, там поди и кошелька не найдётся. Давай ночью сбежим, Небесами молю. Если не можешь решиться, только скажи. Я возьму тело под контроль, и завтра мы будем в каком-нибудь портовом городишке. Дважды моргни, если согласен».

— У вас найдутся комнаты, где могли бы разместиться я и мой охранник? — спросила Лика. — Его зовут Тэн. Отец поручил ему заботу о моей безопасности. О, и он — ткач, хоть и вынужден прятать келифос. — Девушка вздохнула и смиренно добавила: — Вы же знаете отца с его причудами.

«Теперь, вдобавок ко всему, тебе придётся притворяться ткачом, — взмолился Дух. — За это нам точно не заплатят».

Мягкий голос, услужливые слова и улыбка помогли Лике заполучить ключи от соседних комнат на верхнем этаже. Тэн зажёг свечу на прикроватном столике, подошёл к окну. За стеклом, украшенным голубой и оранжевой мозаикой, утопал в лунном свете вишнёвый сад. В доме напротив, опираясь на кованые перила широкого балкона, разглядывал прохожих пышнотелый купец, в кустах дикой розы орудовал ножами садовник.

«Но, раз уж мы решили помочь бедной девочке, не будем нарушать обещание», — проворковал Дух.

Комнаты, которые владелец пожаловал гостям, были не по карману фермерам и уличным торгашам. Одна перина на гусином пуху стоила больше, чем небольшая мельница на границе равнин Зари. Прежде Тэн не бывал в столь роскошных местах и потому старался не прикасаться к посуде и деревянным статуэткам, расставленным по подоконникам. Он обошёл даже шёлковый ковер, лежавший у входа, и перенёс медвежью шкуру с кровати на стол. Однако Духу расточительство пришлось по душе. Маниту долго нахваливал владельца, а после сменил гнев на милость и в отношении Лики. Нищий ребёнок вдруг превратился в великодушную девушку с добрым сердцем.

— Алчность тоже один из твоих пороков? — спросил Тэн, прикрыв окно ситцевой занавеской и наконец сняв меч с пояса.

За ним не следили. С момента пробуждения он перестал замечать движения теней и ощущать сладкий запах эсадровской магии. Где бы ни блуждал Дух, за минувшие шесть месяцев он сумел скрыться от слуг Шанкриа и ускользнуть от лирмеоновских ткачей.

«Я не жаден, — ответил маниту, — но мир никогда не был к нам щедр. Почему бы не насладиться моментом? А поутру наведаемся в местный храм».

— Решил исповедаться?

«Ещё чего. Хочу почитать Откровения».

— Ты знаешь их наизусть.

«Не дословно. Многое уже запамятовал, временами что-то приукрашивал. Самую малость, — заверил Дух. — Не больше половины».

Тэн положил меч у изголовья кровати.

— Почему сейчас?

«Меня беспокоит случившееся в храме, — признался маниту. — Я бы назвал это дурным знамением, ниспосланным Небесами, но всё куда хуже. Мы ведь встретили всадника Эсхатона. Настоящего. Во плоти».

— Откуда такая уверенность?

«В Откровениях говорится о белокуром юноше, который, следуя учениям Единого, заставит людей отринуть веру. Звучит как сущая нелепица, но, если предположить, что обещанным пророком может стать Раздор, всё обретает смысл».

— Ты будто собираешься рассказать очередную невыдуманную легенду, — поморщился Тэн. — Каждый светловолосый юнец теперь мессия Михаэля?

«Я знал, что ты не поверишь, и целый день размышлял над ответом», — сказал Дух со всей серьёзностью.

— Ту дюжину минут, когда молчал?

Маниту, погружённый в раздумья, не услышал иронии:

«Раздор — это конфликт, каждый участник которого по-своему трактует события. Вспомни, что случилось на перевале. Мы не собирались сражаться и уж тем более разрушать крепость, а потому не представляли угрозы. Но ткачи рассудили иначе. Для них ты был шпионом, от которого следовало избавиться. И ещё Хейн, задавшийся целью вернуть любимую игрушку Шанкриа. Три взгляда на одно событие — три лица для Раздора. Всадник видит людские пороки и принимает облик того, кому ты охотнее доверишься. Это воистину дьявольская сила. А с его умением убеждать, Раздору не составит труда вложить ложные истины в сердца верующих».

Тэн откинул покрывало из густо-синего бархата, устроился на краю кровати.

«Раздор перехитрил даже нас, когда представился фермером на равнинах, — продолжал рассуждать Дух. — По его милости ты оказался в тюрьме. Знаешь, что это означает?»

— Что для маниту ты слишком доверчив, — буркнул Тэн.

«А ты недостаточно бдителен, — бросил Дух с обидой. — Раздор следил за нами. Не просто наблюдал, а вмешивался в события, чтобы направить по нужному ему пути. Зачем сдавать нас ткачам, а после срывать казнь и помогать с побегом? В этом нет никакого смысла. Но ведь сущность Раздора состоит из противоречий. Как и большинство строк в Откровениях».

— Постарайся тратить меньше времени на размышления. Твои догадки превращаются в небылицы.

«Вовсе нет! Мы повстречали его пять раз. Это не может быть совпадением. И Раздор явно хотел, чтобы мы узнали о его истинной природе, поэтому в каждом облике оставлял подсказку. А в храме вообще перестал скрываться. Во вселенной не так много душ, владеющих побрякушками из Хрустального града, знаешь ли. Игральная кость Раздора — одна из таких».

Тэн хмыкнул.

— И ты узнал его по кубику, а не по связи с Откровениями?

«Я всего-навсего сложил воедино частицы мозаики, — насупился Дух. — Всадники Эсхатона –существа известные. Достаточно, чтобы не желать вести с ними дел. А мы привлекли внимание Раздора. Это скверно. Очень скверно».

— Или его интересовал только келифос.

«Не думаю, что дело в книге. Раздор обокрал нас полгода назад. Зачем теперь заявлять о себе и напоминать о случившемся?»

Тэн нахмурился, погасил свечу на прикроватном столике. Он до сих пор не свыкся с мыслью, что провёл месяцы, блуждая во снах, пока Дух, управляя телом, мерил шагами земли чужой страны. Будто крепость на перевале рухнула только вчера, а зимние ветра не успели смениться теплом весенней ночи.

«Всё, что произошло с нами по эту сторону Грани, не было чередой случайностей, — пробормотал маниту. — Раздор всегда действует продуманно и последовательно. И если увязался за нами, жди беды. Он либо ищет Вестника, либо готовится развязать войну».

— Рейз заверил, что непричастен к случившемуся, — напомнил Тэн.

«А я уверял, что раньше был ангелом, — прыснул Дух. — Раздору нельзя верить. Он будет врать, говорить полуправду, но никогда не произнесёт ни слова истины. „Это сделал не я“ — так он сказал? Под „этим“ Раздор мог подразумевать всё, что угодно. Не он сжёг храм? Не его рукой были начертаны символы солнца? Или „театр мертвецов“ создал маниту могущественнее и хитрее его самого? Всадник произнёс много слов, но на деле не сказал ничего. В этом вся его суть».

Тэн ответил шёпотом, будто догадка могла спугнуть искренность в голосе маниту:

— Ты боишься.

«Конечно, я боюсь, — пропищал Дух. — „Театр мертвецов“ — это плетение, которое используют в Преисподней, для получения контроля над чужим разумом. Ритуал опасен, и практикуется только на двух кругах. В Мортууме и Анмейе. Плетение на теле человека собирало пламя с жертв, чтобы питать маниту, который управлял „театром“. А рисунок на статуе Единого не что иное, как попытка связаться с адской столицей. С торговцем. Определённым. Кто-то стёр часть символов, поэтому я не смог разобрать имя».

— И решил, что виноват Рейз?

«Поверь, будет лучше, если я ошибаюсь. Всадникам запрещено заключать контракты, и я не знаю существа, которое решилось бы нарушить закон. — Маниту издал звук, похожий на долгий человеческий вздох. — Но в Откровениях говорится, что такой контракт будет предложен. И если это свершится, Эсхатон станет неизбежным».

— Для Эсхатона нужен Вестник, — сказал Тэн, — и ещё три всадника. Твои слова.

«Поэтому нам и нужно попасть в храм, — согласился Дух. — Узнать, кто станет Вестником в этом мире, и нашёл ли его Раздор».

Тэн поправил подушку, проворчал в полголоса:

— А ещё нужна причина, по которой всё это должно меня беспокоить.

Будь у Духа тело, он поперхнулся бы воздухом.

«Всадники превратят мир в пепелище! — взвизгнул маниту. — Как это может не беспокоить?»

— С ангелами пусть разбираются ангелы.

«Михаэль? Да ему нет дела до смертных».

Тэн изогнул бровь.

«То есть, я имел ввиду, что Единый предпочитает не вмешиваться, — поправился Дух. — Михаэль не навязывает людям волю Небес».

— И потому угрожает Эсхатоном? — Губы Тэна скривились в усмешке. — Откровения созданы, чтобы держать смертных в узде. С помощью страха заставлять людей избрать путь, угодный Единому. Поэтому бороться со всадниками, всё равно что бросить вызов творцу. Вряд ли в мире найдётся сила, способная попрать Его волю.

«Но что нам остаётся? Смиренно ждать гибели?»

— У меня есть цель.

Дух запричитал, словно капризная девица:

«На путешествии в Наранту жизнь не заканчивается. Стыдно признать, но слова Раздора о персиковом дереве недалеки от истины. Вдруг ты пересечёшь море, но не найдёшь того, что искал?»

Тэн задавался этим вопросом с детства, с заточения на маяке. Картина далёких земель, принесённая Данте, стала не просто украшением замшелых стен подвала. Домик в цветущем саду подарил мальчику мечту, надежду однажды стать свободным. Тэн верил, что под знойным солнцем Наранты сумеет сбросить оковы прошлого и обретёт жизнь, которой лишила его Шанкриа. Даже Раздору не удалось поколебать этой веры. И если позже мир исчезнет в пламени Эсхатона, Тэн не будет сожалеть. Всем воздаётся за грехи, а Рэвилт увяз в них по горло.

В дверь тихо постучали.

«Да что ж она никак не отстанет», — взмолился Дух, услышав голос Лики.

— Не могу уснуть. — Девушка проскользнула в комнату. — Боюсь, что утром открою глаза и снова увижу мёртвых.

Шёлковая сорочка скрывала ноги по щиколотку. Лика потопталась у входа и, всё же шагнув на ковёр, поджала пальцы. Несмотря на тёплую погоду, земля не успела прогреться и вечерами от пола веяло холодом. Тэн подал девушке покрывало, потянулся к свече.

— Не нужно света, — предупредила Лика. — Я не задержусь.

Закутавшись в бархат, она умостилась у изножья кровати. Тэн отодвинулся к изголовью.

— Напрасно переживаешь, — сказал он. — Маниту, убивший гостей на свадьбе, уже наверняка в чьём-то келифосе.

— Почём тебе знать?

— К храму ушло много ткачей. Мы встретили четверых по дороге сюда.

— Я не обратила внимания, — в растерянности призналась Лика. — Но надеюсь, ты прав.

«Отправь девчонку спать, — сварливой бабкой забрюзжал Дух. — Она мешает нам разговаривать».

Лика заметила торчавший из-под подушки эфес меча, произнесла:

— Ты не расстаёшься с оружием. Прошлой ночью спал, вцепившись в рукоять.

«На ткачей она не смотрела, а с тебя, похоже, глаз не сводила», — возмутился маниту, когда девушка, поняв, что сболтнула лишнего, поспешила объясниться.

— Когда никто из гостей не пришел в келью, я испугалась, вдруг ты тоже исчез. Но ты спал, не убирая ладони с эфеса.

Дух продолжил ворчать:

«И зачем только заходила. Ещё и дверь прикрыть не удосужилась. Что за воспитание!»

— Привычка, — ответил Тэн.

— Через что нужно пройти, чтобы к привыкнуть к подобному? — удивилась девушка.

— Тебе не стоит об этом знать.

Лика обиженно фыркнула:

— Говоришь, как мой отец.

«Видишь! Мы для неё мамочка-наседка», — выпалил Дух и зашипел, точно рассерженный гусь.

— Твой отец — ткач? — спросил Тэн. — Поэтому соврала обо мне?

— Да. — Девушка стыдливо отвела взгляд. — Служит при королевском дворе. Путешествие без должного сопровождения вызвало бы подозрения.

— Тогда стоило поискать иное место для ночлега.

«Ну уж нет!» — запротестовал Дух.

— Это лучшее. — Лика, не сговариваясь, согласилась с маниту.

— Когда скрываешься, неразумно сорить серебром. — Тэн помрачнел и наконец озвучил терзавшую мысль. — В Эрзасе ты собираешься посетить семейное имение. Это рискованный шаг.

— Мы там не задержимся, — пообещала девушка. — Заберу кое-какие вещи и снова в дорогу.

— А потом? Один знакомый говорил мне, что всегда должно быть что-то после.

«Прислушался. Ты ко мне прислушался! — Дух едва не пустил скупую слезу. — Постой. Знакомый? Почему знакомый? Разве мы не самые верные друзья во вселенной?»

— Он цитировал Откровения, — ответила Лика. — «Ибо нет в мире большей мудрости, чем заветы Единого». В одном из посланий Михаэль призывает верующих задумываться о последствиях. За свою жизнь мы принимаем множество решений, но всё, что ждёт в конце пути, измеряется лишь сожалениями.

Холодный свет луны, пробиваясь сквозь витраж, падал на её лицо, освещая загорелую кожу и печальную улыбку на приоткрытых губах.

— Слышал историю о вознесении Единого? — спросила девушка. — О том, как ему пришлось заточить под землёй собственного брата. Последнего родного человека, который у него оставался. — Тэн коротко кивнул. Взгляд Лики ожесточился. — Разве за совершённые злодеяния Отверженного не следовало уничтожить? Михаэль смалодушничал. И за его ошибку расплачиваются люди. Мир терзают маниту — плоды пороков Самаэля.

«Что за еретический вздор? — с негодованием пропищал Дух. — Найти бы невежду, который распускает подобные слухи, и утопить в Стиксе. Уверен, что россказни о красных орхидеях тоже принадлежат ему».

У Тэна зашлось сердце.

— Красные орхидеи? — спросил он.

Маниту притих, притворившись, что у него нашлись срочные дела за пределами общего тела.

— Знаешь об этой легенде? — Лика поправила спавшее с плеч покрывало. — Мне говорили, что за пределами Лирмеона её считают отступнической.

— Расскажи, — обратился Тэн к Духу.

— В Валькаре красные орхидеи называют цветами смерти и почитают за символ утраты и скорби, — вместо маниту ответила девушка. — Михаэль сражался с Отверженным на острове, усеянном белыми цветами. Бой длился восемь дней, и каждый раз кровь братьев окропляла землю. А на девятый, когда Самаэль был пленён, цветы впитали его злобу и навсегда окрасились в алый. Тогда Единый счёл, что мир, погрязший в пороках, не заслуживает спасения. Он покинул нас. Оставил в одиночку бороться с порождениями грехов. — Лика снисходительно усмехнулась. — Иногда прихожане возлагают красные орхидеи на алтари. Но человек, принёсший их, не читает молитв. Он скорбит об утрате.

«Бесстыдная ложь, — огрызнулся Дух. — Клевета и ересь. Раздор надоумил, не иначе».

Тэн разделял мнение маниту. Остров Отверженного находился далеко на севере, за ледяными водами пролива Ассоза. На безжизненных вулканических землях не могли вырасти орхидеи. Но он был уверен, что видел на свадебном алтаре именно этот цветок. Кроваво-красные лепестки на белоснежном кружевном полотне.

— Не знаю, сколько правды в этой легенде, но так написано в Откровениях. В послании о былом. — Лика потянулась и, зевнув, посмотрела на дверь. — После появления в Эсадре чёрного купола эту часть писания сочли за предсказание Эсхатона и запретили распространять. Отец рассказывал, что в Тернорте сжигали и переписывали священные тексты. И даже строили новые храмы. Якобы, прошлый правитель видел в этом спасение от Грани. В Валькаре убеждены, что Тернорт проиграл две войны, потому что растратил казну на построение новой веры.

«Нам. Надо. В храм, — потребовал Дух. — И лучше найти полный текст Откровений. Со всеми посланиями».

— В этом городе есть храм? — спросил Тэн.

Девушка покачала головой:

— Только небольшое святилище за площадью.

— Хочу сходить туда.

— Службы проводят по вечерам. Если задержимся, сможем поговорить с настоятелем. — Лика хитро прищурилась. — А утром заглянем на ярмарку. Я прикупила бы новое платье и кое-какие припасы в дорогу.

Дух заверещал, точно объевшаяся ависора.

Тэн обречённо вздохнул. Он ненавидел праздники.

День ожидался жаркий. Торговцы, размахивая опахалами из жёстких перьев, отгоняли ос от прилавков, жгли благовония, что по поверьям сулило богатство и привлекало удачу. К несчастью, запах успеха виделся людям по-разному, и потому над лотками, заваленными овощами, витали горько-пряные ароматы. Однако торговле это ничуть не мешало. Под навесами, растянутыми вдоль улицы, ругалась и спорила разноликая публика. Гомон стоял такой, что Тэн с трудом разбирал слова. Даже грохот штормового прибоя в Син-Ата звучал тише и слаженнее. В волнах ощущалась ритмичность, на городской площади же царили суматоха и хаос. Здесь было легко затеряться и столь же легко встретить тех, кого встречать не желаешь.

Лика скользила между прилавками, точно угорь в морской воде. Разглядывала украшения из дымчатого стекла, ощупывала фрукты, проверяя на свежесть, торговалась, будто лично знала семью каждого захудалого лавочника. Плетёная корзинка наполнилась, и Тэн, по совету Духа, предложил помощь. Впрочем, у прилавка с душистым мылом в руках девушки появилась вторая корзина, и пытка, коей Тэн считал ярмарки, продолжилась.

На окраине площади торговые ряды теряли стройность. На смену ящикам и деревянным лоткам пришли цветастые шатры с бойкими зазывалами. Мальчишка в жёлтом кафтане вразлёт уговорил Лику присоединиться к состязанию по вылавливанию яблок из воды. Участникам связывали руки и предлагали ртом достать фрукт из железного таза. Первый, кто справится, объявлялся победителем. Лику опередил щуплый юноша с рыжим пушком над верхней губой. Румяная, она вытерла с ресниц капли воды и, отложив полотенце, спросила:

— Умеешь стрелять из лука?

— Немного, — ответил Тэн.

— Неподалёку проходят соревнования. Будет весело!

На самом деле с луком он обращался прекрасно. В подвале маяка Данте заставлял стрелять по мишеням в полной темноте, освещая помещение лишь на мгновение. За краткую вспышку Тэн должен был запомнить расположение целей и без промаха поразить каждую. Годы тренировок отточили мастерство, перед побегом он, не стесняясь, спустил весь колчан в тюремщиков.

Пятеро мужчин встали напротив набитых соломой чучел. Тэн натянул тетиву и, дождавшись команды, выпустил стрелу. Наконечник поразил сердце мишени. Вторая стрела вонзилась рядом, выбив первую.

Восхищенные крики зрителей разбавили вздохи разочарования. Тэн уловил настроение толпы и направил третью стрелу в крайнюю границу мишени. Он победил, даже если бы промахнулся — достойных соперников среди горожан не было.

В качестве награды Лике позволили выбрать шляпку. Пока девушка крутилась у зеркала, Тэн отошёл под навес ближайшей лавки. Над столом, залитым густым мёдом, жужжали пчёлы. Торговец, укрытый мелкой сетью, окунул деревянную ложку в пузатый горшок, протянул мужчине, стоявшему у прилавка. Тот попробовал мёд и, облизнув губы, указал на глиняный котелок.

— Разумный ход, — произнёс он, не отрывая взгляда от торгаша.

Несмотря на жару, у Тэна внутри похолодело.

«Что такое? Почему у нас вспотели ладошки? — всполошился Дух. — Зачем ты взялся за меч? Тут же полно ткачей, нельзя ввязываться в драку».

— А это не разумный ход. — Мужчина кивнул торговцу и улыбнулся кривой, самодовольной улыбкой.

Маниту заголосил ощипанным петухом:

«Данте! Здесь Данте! Прямо перед нами!»

— Я предпочёл бы не скрещивать клинки, — сказал Данте. — Пока.

В порченном ощущалась несвойственная ему небрежность. Чёрные волосы были сальными у висков, а в складках закатанных рукавов темнела дорожная пыль. На кожаном ремне, что он всегда носил на поясе, не доставало двух серебряных колец.

— С чего бы? — процедил Тэн.

— Меня интересует судьба Хейна. Старик отправился за тобой к Ирсу и не вернулся.

Тэн ответил с мрачным злорадством:

— Мёртв.

— Досадно. Твоя работа? — Данте взял у торговца пиалу с мёдом. — Мирская жизнь не для тебя, ты же знаешь. Я столько лет учил военному ремеслу не для того, чтобы развлекать крестьян. Благо, не все уроки ты пропустил мимо ушей. Первый усвоил. Помнишь, как звучит?

«Никому не раскрывать своих настоящих умений», — словно прилежный ученик, отчеканил Дух.

— Шанкриа, — прошептал Тэн. — Она мертва?

Данте раздумывал над ответом. Они не сводили взглядов друг с друга, пока тень под навесом не стала гуще, а воздух тяжелее, прохладнее. Покуда у прилавка не взметнулись широкие рукава и разрумяненное лицо не заслонило бледную физиономию Данте.

— Я готова. — Лика указала на соломенную шляпку с розовой атласной ленточкой. — Что скажешь?

Тэн стиснул зубы.

— Вы очаровательны и прекрасны, юная госпожа, — промурлыкал Данте за её спиной. — Признаюсь, я завидую вашему спутнику.

Лика повернулась к нему:

— Благодарю. Вы наблюдали за состязанием?

— Издалека. Но, судя по шуму, зрелище было… — Он угостил девушку мёдом. — Занятным.

— Я и подумать не могла, что Тэн такой меткий стрелок, — похвасталась Лика, окунув ложку в пиалу. — Сказал, что пару раз держал в руке лук, и дважды попал точно в цель.

— Полагаю, у каждого есть свой, — Данте помедлил, подбирая слова, — скрытый талант.

— Хотела бы я найти свой.

Он сузил глаза. Низкий голос прошелестел:

— Разве вы не нашли того, что искали?

— Удача пока не на моей стороне, — отшутилась девушка. — Думаю, нужно немного времени и терпения.

— Как будет угодно.

Данте расплатился с торговцем и, заложив руки за спину, шагнул под палящее солнце.

— Ты не ответил, — окликнул Тэн.

— Ох, вы разговаривали? — Лика обернулась, придержав шляпку. Рука заслонила обзор, и этого хватило, чтобы Данте исчез из вида. — Я помешала?

— Нет. — Он заставил себя отпустить рукоять меча, которую сжимал и, казалось, пытался сломать. — Мы здесь закончили?

— Почти. Осталось заглянуть к портному.

Дух не смолкал всю дорогу до лавки. Когда Лика нырнула в прохладу мастерской, Тэн остался ждать у крыльца. Поглядывал на крыши, балконы и тени под кронами деревьев, страшась увидеть знакомый, сотканный из мглы, силуэт. Солнечный свет лишал Данте магии, но даже без плетений эсадровец оставался опасным противником. Тэн наблюдал за окнами, озирался и прислушивался, в точности как во времена Второго Прилива. Окажись сейчас город во власти Грани, Тэн не отличил бы его от Соледры. Всё повторялось. Только теперь вместо верного друга его сопровождал докучающий маниту.

За три часа Дух умолк на пару минут, позволив Тэну поговорить с хромым мужичком, решившим справиться о его здоровье. Должно быть, вид у наёмника был взволнованный, а оружие, за которое Тэн иной раз хватался, привлекало внимание.

Духа он старался не слушать. Появление Данте беспокоило сильнее, нежели новость о скорой гибели мира. Откровения, всадники, маниту — всё это было частью игры, в которой Тэн не желал участвовать. Он искал тихой жизни в уединённом домике в Наранте. И своё персиковое дерево.

«Поэтому не стоит приближаться к горящим храмам, — рассуждал Дух. — И сжигать их. Даже случайно. Ещё Раздор упомянул говорящую с мёртвыми куклу. Так что не разговаривай с игрушками. Особенно с куклами».

Солнце лениво скатывалось к горизонту. Тэн отошёл от крыльца, чтобы тень от вывески держалась на расстоянии вытянутой руки.

— Сколько времени осталось до Эсхатона? — перебил он ворчащего маниту.

«Пара месяцев после восхода второго солнца. Но восход будет после змея. А змей — после рассвета. И до него кто-то принесёт сладкую жертву, чтобы разорвать порочные узы».

— И сколько это займёт?

«Кто знает, — протянул Дух. — Может быть, год, может быть, десять лет. Зависит от Раздора и Вестника. Почему спрашиваешь?»

В Эсадре встречались ткачи, способные извлекать маниту из порченных. Люди получали свободу, пусть и недолгую. За год они либо сходили с ума, либо сводили счёты с жизнью. В последние дни возможность избавиться от Духа виделась Тэну всё заманчивее. Невзирая на цену.

— Если Шанкриа мертва, что Данте нужно от меня? — подумав, спросил он.

«Информация о судьбе Хейна».

— Они не были друзьями.

«Хейн много лет возглавлял эсадровских ткачей, в то время как Данте служил исключительно Госпоже. Со смертью Шанкриа страна лишилась правителя. Многие пророчили Хейна на её место, но бедняга не выжил. — Маниту хохотнул и добавил без сожаления: — Ходили слухи, что Грань ушла из Эсадры и теперь укрывает всего один город на равнинах Зари. В землях, некогда сокрытых куполом, царит смятение. Последователи Шанкриа разрозненны, сражаются с Тернортом, маниту, порченными и друг другом. Равнины нынче сплошное поле боя. На островах, должно быть, ещё хуже. Хейн мог бы исправить ситуацию».

— Данте никогда не заботило будущее Эсадры, — возразил Тэн.

«В отличие от Эсхатона, — парировал маниту. — За раздором следует война, а мир по ту сторону гор погряз в междоусобицах».

Мимо лавки, звеня колокольчиками, промчалась телега. За пегим осликом увязалась толпа ребятишек. Тэн проводил тени угрюмым взглядом.

— Какое дело маниту до Эсхатона? Вы ведь не умираете, а возвращаетесь в Ад.

«В этом-то и проблема. Не все хотят возвращаться, — посетовал Дух. — Точнее, не сразу. Незавершённый контракт не даёт пламени и, поспешив, демон рискует возродиться на первом круге. Фоэдо — суровое место даже для нас, а обернуться вислу или соллини — вот уж настоящее унижение. К тому же, всадники Эсхатона питаются грехами, и чем чище мир, тем меньше пламени для нас».

Тэн не сдержал ехидства:

— Чем чище мир или чем меньше в нём живых?

«Это одно и то же. Как бы то ни было, с пришествием всадников маниту захотят завершить контракты и покинуть Рэвилт».

— Что-то ты не торопишься.

«Я не желаю Эсхатона. Мне нравится быть среди смертных. Да и как я могу бросить своего единственного друга?»

Дверь лавки отворилась, и Лика, придерживая подол, медленно сошла по ступеням. Синяя юбка шлейфом проволочилась по крыльцу, коснувшись дороги, окружила девушку, точно бутон колокольчика. Белый корсаж, расшитый золотой нитью, стягивал талию и прятал загорелые плечи под слоем кружева.

«Дорогое платье, — присвистнул Дух. — Сам бы в таком походил».

Лика собрала волосы под шляпкой и улыбнулась, ожидая любезностей.

— Можем идти? — сухо спросил Тэн.

— До службы несколько часов. — Она не показала обиды. — Прогуляемся до Каштановой аллеи, ткачи устраивают там представления.

Сцена среди деревьев собрала множество зрителей. На подмостках, у ширмы с изображением водопада юноша в кожаных доспехах преклонял колено перед возлюбленной. Девушка теребила венок из водяных лилий и густо краснела, когда актёр, бурно жестикулируя, клялся оберегать красотку до конца своих дней.

Лика протиснулась в толпу и, выбрав место, откуда хорошо просматривалась сцена, прошептала Тэну на ухо:

— Это «Баллада о белых журавлях». — Ей пришлось встать на цыпочки, чтобы хоть немного сровняться в росте. — Девушку зовут Миана, отец выдал её замуж за деревенского торговца шкурами. Юноша в доспехах — Морус — охотник и деловой партнёр её мужа. Он долгое время скрывал чувства к Миане, но однажды, отправившись на охоту, увидел, как девушка у пруда кормит журавлей. Пара впервые оказалась наедине, и Морус решил признаться.

Юноша на сцене поднялся, повернулся к зрителям и громко запел. Голос звучал посредственно, но песня нашла отклик в сердцах горожан. Под аплодисменты актёр снял с плеча лук, порвал красную верёвку, заменявшую тетиву и, подхватив девушку на руки, унёс за водопад. Рисунок на ширме переменился. Теперь действие происходило внутри крестьянского дома, в окружении шкур и полосок дублёной кожи.

Тэн позволил себе расслабиться, только когда толпа обступила со всех сторон, а слабый аромат магии, исходивший от сцены, смешался с запахом пота и пряностей. К тому времени актёры не раз сменили друг друга. Охотник сумел-таки добиться расположения Мианы, но первой же ночью ревнивый супруг застукал пару на сеновале. Морус успел сбежать, прежде чем торговец узнал его. Девушке повезло меньше. На утро её во всеуслышание объявили распутницей и приговорили к десяти ударам палкой. Благо у воздыхателя достало смелости и чести, чтобы под покровом ночи выкрасть возлюбленную из тюрьмы. Пара сбежала из деревни и остановилась на ночлег около того же водопада.

Но будь то ирония судьбы или капризы зрителей, влюблённым не суждено было обрести счастье. Той ночью шайка разбойников готовила набег на деревню и наткнулась на ворковавших у пруда влюблённых. В короткой схватке Морус был ранен. Миана, понимая, какая участь ей уготована, взмолилась о быстрой смерти. Со слезами на глазах она опустилась на колени перед мужчинами, и, получив отказ, обратилась к охотнику.

Слушая стенания актёров, приносивших клятвы вечной любви, Тэн изредка поглядывал на сцену. Когда Морус, обливаясь слезами пуще девицы, пронзил её грудь игрушечным мечом, над аллеей уже витали сумерки. Вдоль дорог, следуя за патрулями ткачей, зажигались уличные фонари, и тени, лежавшие на брусчатке, жирными улитками расползались по подворотням.

Охотник прощался с возлюбленной долгой песнью, что даже Дух, молчавший всё представление, заскулил, а после горестно запричитал вместе с толпой. Едва Морус схватился за рану и, испустив дух, рухнул рядом с Мианой, над сценой закружились два белых журавля. Зрители восторженно зашумели.

Покидая Каштановую аллею, Тэн не сводил взгляда с крыш. Закат успел превратиться в оранжевую полосу над горизонтом, которая стремительно таяла в присутствии одноглазой луны.

Улицы по дороге к святилищу Единого по большей части были пустынны. Жители предпочитали проводить время в парках, глазея, как бездарно ткачи растрачивают пламя келифосов, поэтому насыщенный запах магии за площадью становился острее, чётче. За сладким ароматом цветущих садов легко угадывались кислые ноты гнили и свежесть бушующих гроз. С балконов домов, покачиваясь, свисали лозы дикого винограда, в карнизах крыш не доставало чешуек черепицы, догорала свеча в высоком фонаре на перекрёстке.

«Не угрожай миру Эсхатон, я бы сказал, что такая жизнь мне по нраву, — проворковал маниту. — Жизни смертных скоротечны, поэтому именно люди способны создать нечто прекрасное. Чем может похвастаться Ад, кроме пары постановок в амфитеатре Тиземпсиса? Суккубы в ангельских нарядах соблазняют смертных и выпивают души. Тысячелетиями одно и то же. У людей иначе. Из ваших чувств рождается много внутреннего огня. Гордость, ненависть, любовь — они способны не просто разжечь пламя души, а раскалить его добела. Научись смертные пользоваться огнём, они давно покорили бы Преисподнюю».

Мимо, посмеиваясь, прошла компания из пяти человек. Манера речи выдавала солдат, а грубые, медлительные голоса — людей, давеча пристрастившихся к выпивке. Лика уступила дорогу мужчинам и беззаботно продолжила говорить:

— Мы могли бы посетить театр в Эрзасе. Но тебе не понравилось представление.

Мужчина в лёгкой куртке поверх холщовой рубахи замедлил шаг. Приглядевшись, окликнул девушку:

— Леди Молдред?

Лика вздрогнула и, спрятав лицо под шляпкой, протараторила:

— Вы, верно, обознались.

— Не похоже. — Он остановился, и растянувшаяся было компания поспешила вернуться. — Вас обвиняют в преступлении и разыскивают после побега из-под стражи.

— Я ничего не крала, — выпалила Лика, скользнув Тэну за спину.

— Ваш отец обещал щедрое вознаграждение, если до суда кто-то приведёт его несносную дочурку домой.

Мужчина откинул край куртки, показав спрятанный за пазухой келифос.

«Впрочем, забудь, — с досадой произнёс Дух. — Когда я сказал, что мне нравится такая жизнь, я имел ввиду несколько другую».

— Эй, наёмник, — обратился ткач к Тэну. — Не вмешивайся, если жизнь дорога. — Он жестом приказал солдатам привести девушку и, подмигнув, добавил с насмешкой: — А будешь молчать, мы тебе ещё и заплатим.

Тэн сдвинул брови. Сделки с ткачами всегда заканчивались одинаково — люди, мнящие себя неприкосновенными, сохраняли маску высокомерия до тех пор, покуда касались келифоса. Они не чтили договорённости, но вспоминали о них, стоило книге покинуть хозяина.

— Я не виновна. — Лика вцепилась в руку Тэна, точно утопающий в обломки судна. — И никуда с вами не пойду. Тэн, скажи им!

— Без глупостей, наёмник, — пригрозил ткач, бросив ему мешочек с монетами. — Твоя жизнь стоит дороже капризов девчонки.

Тэн поймал бархатный кошель.

«Что ж, — Дух изобразил печальный вздох, — как не хотелось бы расставаться, но мы сделали всё, что могли».

— Нет, пожалуйста, — упираясь, вскрикнула Лика. — Мы же договаривались!

— У наёмников нет чести, юная леди, — оскалился ткач. — И в сердце только серебро.

— Я заплачу больше.

Тэн позволил солдатам оттащить девушку. Тот, что с раскосыми глазами, по-видимому недавно вернулся со службы. Двигался скованно, будто грудь сжимали тяжёлые доспехи, а на поясе покоился меч без ножен. Однако оружия при нём не было. Второй — лучник, опытный, с жёсткими, стёртыми от тренировок пальцами и чуть согнутым по привычке мизинцем. Левая сторона его кожаного жилета едва заметно провисала, словно в кармане лежал кинжал или нож с увесистой рукоятью. Тэн сомневался, что стрелок когда-либо использовал оружие в ближнем бою. Носил скорее для спокойствия, нежели обороны. В присутствии ткача все полагались на магию.

На ум пришла дюжина способов избавиться от всех пятерых, не обнажая меча, но Дух умолял не вмешиваться. В городе слишком много ткачей, которые слетятся на порченного, точно вороньё. Данте воспользуется суматохой, и после поединка Тэн снова очнётся в Эсадре. Эта мысль страшила его больше всего.

Лика противилась и продолжала вырываться:

— Отпустите. Отец вас накажет, когда узнает, как вы обращались с дочерью лорда. Я позабочусь, чтобы в Валькаре судили вас, а не меня. — Угрозы вызвали у солдат лишь смех. Отчаявшись, она обернулась к Тэну: — Ты же обещал защитить меня! Ты обещал. Обещал!

Тэн дёрнул щекой. Упрёк, словно пощёчина, вернул на свадьбу, к моменту, когда мужчина со шрамами на спине положил на алтарь красную орхидею. И в тишине мёртвой, пропахшей железом и кровью, слабый шёпот, что коснулся ушей, показался грохотом снежной лавины.

«Ты обещал».

Слова растеклись и увязли в воздухе, точно в смоле. Он дал обещание. И нарушил его. После столь тяжкого греха душа не смела рассчитывать ни на свободу, ни на прощение.

Тэн был быстр. Услышал, как хрустнула шея солдата, и тело, обмякнув, упало на дорогу. Увидел жёлтую вспышку магии, прежде чем выудил нож из кармана лучника и вонзил в грудь ткача. Перехватил кулак, метивший в челюсть, и, поднырнув под рукой, приложил солдата головой о каменный забор. Только потом кто-то сумел оказать сопротивление. Тэна схватили за рубаху, оттащили от поверженного товарища. Развернувшись, он удержал солдата за шею и воткнул в глаз сотканный из пламени кинжал.

— Порче…

Тэн обернулся на голос. Лучник — последний солдат, оставшийся стоять на ногах, не успел договорить. Разбрызгивая кровь, в шею вошёл кинжал с костяной рукоятью. Тень мелькнула за его спиной, задержалась за левым плечом Лики и, сместившись к домам, обрела черты дымного силуэта.

— Убивать ты научился, а вот защищать, — Данте цокнул языком. Кинжал исчез из шеи солдата и появился в ладони порченного. Тёмное лезвие вспороло вечерний воздух. — Упс, — произнёс он одновременно со взвывшим от боли ткачом. — Не рассчитал.

Кинжал пригвоздил руку ткача к келифосу.

Это было ошибкой. В небе тотчас распустился огненный цветок. Сигнал тревоги — Тэн видел десятки таких над Соледрой. Рванув к харкающему кровью ткачу, Тэн вынул нож из его груди и резким движением перерезал горло.

«Данте нарочно тебя подначивает», — запричитал Дух.

— Умолкни!

К плетению, окрасившему небеса, начинали сбегаться люди. Тэн посмотрел на место, где мгновение назад стоял довольный собой Данте, но различил лишь кусты роз под окном и тусклый свет в глубине дома. Гостеприимные поутру улицы стали враждебными.

Он вспомнил, что у Каштановой аллеи, за два квартала отсюда, видел зарево заката и макушки виноградников, мелькавшие между домами. Это был кратчайший путь из города. Если они вообще сумеют выбраться. Тэн тихо выругался. Теперь, помимо Духа, у него появилась ещё одна забота — девчонка. Благо в отличие от маниту она хотя бы не верещала.

— Ты ткач или порченный? — спросила Лика, отступив от лежавших на дороге тел.

— Потом, — отрезал он. — Сейчас ты либо идёшь со мной, либо возвращаешься к отцу.

Девушка раздумывала недолго. Вместе они промчались по укрытому тенями переулку, пронеслись мимо кабака и, сорвав удивлённые взгляды прохожих, юркнули в парк. Подростки, ворковавшие на скамейках, точно стая краснощёких попугаев, бросили вслед бесстыдно-циничную шутку.

За аллеей каштановых деревьев Тэн резко сменил направление.

Их искали, преследовали. Он ощущал отголоски плетений, приближающиеся, будто гончие, взявшие след.

Лика его задерживала. Отставала на десяток ярдов, задыхалась и путалась в платье. Подол, испачканный чужой кровью, волочился по траве, цепляясь за шипы розовых кустов и мешая бежать.

Тэн вновь выругался. У ткачей были чирэ, на одежде девушки — пятна крови. Кристалл и плетение поиска — излюбленный способ ткачей для розыска непокорных. Им пользовались от мрачных берегов Эсадры до солнечных земель Нарантских островов. Всегда и везде ткачи действовали одинаково.

Остановившись, он обнажил меч и шагнул Лике навстречу.

— Что? — успела взвизгнуть она, когда Тэн наклонился и срезал длинный подол. Всё ниже колена.

Чирэ приведут ткачей к клочку ткани, и сумеречная охота завершится.

— Ищейки? — спросил Тэн, убрав клинок в ножны.

«Нет, не заметил», — отозвался Дух.

— Живее, — бросил он девушке.

В свете восходящей луны плантации, окружавшие город, походили на полуночное море. Холодный, мертвенно-бледный свет стекал по треугольным лепесткам, серебрился и таял, растворяясь в пустой, безжизненной темноте. Ровные ряды виноградников, подобно пенным волнам, вырастали над землёй и с мерным шелестом уносились к апельсиновой роще, тёмным пятном маячившей у горизонта.

Тэн пропустил Лику вперёд, закрыв собою белый корсаж. К тому моменту девушка кашляла и с трудом передвигала ногами. Люди не отличались выносливостью — он убедился в этом ещё в Тесоне, когда бежал из дворца вместе с Керденом.

«Пригнись», — вдруг вскрикнул Дух.

Без объяснений Тэн повалил Лику на землю, накрыв рукой плечи и придержав голову. Они упали под куст винограда, ободрав кожу и разбив колени.

«Не высовывайся», — добавил маниту.

— Заметили? — спросил Тэн, отпустив зашипевшую от боли девушку.

«Нет».

— Сможешь сбить их со следа?

«Обнаружат, — проворчал Дух. — Местные ткачи, похоже, умеют пользоваться головой».

— Данте?

«Не видел его».

Тэн помог Лике подняться. Не выпрямляя спин, они добрались до рощи.

Тенистый лес, издалека казавшийся густым и диким, на деле обернулся ухоженным апельсиновым садом. Среди деревьев с густыми, похожими на шары кронами, петляли заросшие тропки, едва различимые в тусклом свете. Лика прислонилась к стволу и, тяжело дыша, посмотрела на оставшийся позади город. Цветок в небе почти растаял, огненные лепестки оседали на землю дождём золотых искр.

«Ты убил ткача, — сказал Дух. — Теперь нас будут искать».

Тэн свернул с тропы, углубляясь в рощу. Лика посеменила следом.

— Знаю, — отмахнулся он.

«Если Данте не отыщет нас раньше».

— Знаю.

«И всё ради девчонки, с которой знаком пару дней. Найти корабль в Наранту проще, чем удрать от сотни ткачей. Да даже захватить корабль проще, чем выбраться из ямы, в которой мы только что оказались».

— Я. Знаю, — процедил Тэн в ответ.

Маниту не унимался:

«Для чего? Зачем нужно было так рисковать?»

Тэн поднырнул под ветвью с крохотными, набирающими цвет, бутонами, ответил:

— Я дал обещание.

«Обещание — не контракт, — простонал Дух. — За его нарушение душа не отправляется в Бездну».

— А я — не маниту, — рявкнул Тэн. — И не делю мир на контракты и сделки. — Не совладав со злостью, он остановился и прорычал в темноту: — И я не стану опускаться до твоей природы и предавать то, во что верю.

«Ты называешь меня предателем? — вскинулся Дух. — После всего, что я для тебя сделал?»

— Всё, что делал, ты делал для и ради себя.

«Не забывай, что ты согласился на контракт».

— И не было ни минуты, чтобы я не сожалел об этом.

Дух замолчал, и Тэн, сжав кулаки, прерывисто задышал. День выдался долгий, но оставался ещё один неразрешённый вопрос: девушка, из страха или по незнанию увязавшаяся за ним. Лика не проронила ни слова, пока он расправлялся с солдатами, не испугалась, увидев тела на мостовой и кровь на платье. Спросила лишь — порченный Тэн или ткач. Будто между контрактами была какая-то разница. И он не понимал, вело её слепое безрассудство или упрямое бесстрашие. Ответил прямо:

— Порченный. Да.

Тэн склонил голову, исподлобья взглянул на девушку. Растрёпанная, с разбитыми в кровь коленками Лика выглядела в точности, как описывал Дух. Ребёнок — неискушённый и чистый в своей безграничной наивности.

Она сжала рукав, спросила со смесью тревоги и любопытства:

— И вы с маниту общаетесь?

— Чаще всего я жду, когда он заткнётся.

Лика хохотнула, поравнявшись с Тэном, сказала:

— Отец всегда считал порченных чудовищами, не способными говорить и мыслить. — Он фыркнул, а девушка с благодарностью прошептала: — Спасибо, что не бросил. И что не задаёшь неудобных вопросов.

— Ты не лезешь в мою душу, я не лезу в твою.

— Похоже на честную сделку. — Лика приблизилась, сократив расстояние до раскрытой ладони. — И мне тоже следует быть откровенной. На самом деле мне нужно в Эрзас, потому что я кое-что взяла. Точнее, одолжила. Ткачам это не понравилось.

Она извлекла из-под корсажа украшенный сапфирами золотой гребешок.

Но то было не простое украшение. Это был келифос, некогда принадлежавший Шанкриа.

Глава третья

ГОРОД МЁРТВЫХ

В старом храме было тихо. Холодно, точно в могильнике. И тихо. Настолько, что было слышно, как оседает пыль на гладких камнях. Лёгким касанием песчинки ложились на пол и шелестели, перекатываясь в такт движениям. Движениям, которых здесь быть не должно.

Балаашир открыл глаза, и с тишиной, что наполняла зал, исчезла приятная темнота. Зажглись огни в стеклянных лампадах. Бледный бирюзовый свет протянул костлявые пальцы к витражам, оцарапал сводчатый потолок, паутиной повис на бронзовых канделябрах. Оттуда, огибая колонну, спрыгнул на череп скелета и замерцал в ритме биения магического сердца. Двенадцать немых стражей подняли головы. Позвонки захрустели, и Владыка Смерти, подпирая щёку кулаком, в мыслях издал вздох разочарования.

Магии в этом мире не хватало шарма, изящества. Марионетки были шумны и нерасторопны, и сколько бы пламени он ни вкладывал, плетения не могли заменить сознания смертных душ. Без команды игрушки не отличали порченного от смертного и гостя от нарушителя.

Вспомнив о нарушителе, Балаашир обвёл взглядом просторный зал. Одно существо — порченный — наблюдало из тени.

Данте.

Владыка Смерти ощутил присутствие сразу, как тот пересёк границу купола. Но, как всякий житель Преисподней, поддался азарту и, будучи опытным игроком, уступил гостю право первого хода. Балаашир погрузил город во тьму и утопил в тишине, а после принялся ждать, усевшись на каменный трон. И, кажется, задремал.

К своему бескрайнему сожалению из-за контракта Владыка Смерти по-прежнему зависел от нужд смертного тела. Он мог отсрочить потребность во сне, заглушить боль или насытить тело магией вместо пищи, но полностью избавиться — никогда. Пока не нашлось иного способа соблюдать условия контракта, Балаашир оставался прикованным к человеку. К мыслям, чувствам и душе ткача, который именовал себя Керденом.

За месяцы, проведённые в Эрлуне, они пришли к соглашению. Керден спал, и Балаашир позволял ему не вмешиваться в дела. Изредка, когда Владыку Смерти охватывала хандра, а пламя начинало тосковать по дому, он выпускал ткача на прогулку. Точно призрака на привязи или новорождённую гончую. Ужас охватывал смертного и, ведомый отчаянием, ткач силился сбежать из-за Грани, а то и вовсе разорвать контракт.

Дважды Балаашир пресекал попытки оборвать их жизни. В первый раз вместо падения с колокольни Керден мягко коснулся ногами колючего снега, второй — подхваченный мертвецами, поднялся со дна Элиры, порядком наглотавшись ила. Это произошло недавно, по весне, когда талые воды омыли прошлогодние льды, и обломки судов гниющим мусором расползлись по реке.

Поведение смертного забавляло Владыку Смерти в той же степени, как раздражала смена сезонов. Снег и промозглые ветра, тепло и проливные дожди — переменчивый климат Рэвилта не шёл ни в какое сравнение с постоянством Мортуума. Жизнь пребывала в движении, хаосе, смерти же требовался покой. В конце концов Балаашир сделал с Эрлуном то же, что тысячелетия назад сотворил с Тиземпсисом — соединил город с Гранью и своим огнём. Упразднив беспорядок, он словно разложил ингредиенты по полкам, что позволило изменять состав в зависимости от настроения. Владыка Смерти контролировал всё — погоду, запахи, звуки, каждую крупицу пыли в безмолвном городе.

И когда пыль шевельнулась без его ведома, Балаашир пробудился.

Развалившись на троне, возведённом на обломках алтаря, он прикрыл глаза и медленно, с ленцой зевнул. В жесте не было необходимости, но Данте тянул с предложением, а Владыка Смерти не мог говорить.

Проклятие, три столетия назад наложенное Самаэлем, жило по сей день и не ослабевало с годами. Свидание с Лилит обошлось слишком дорого. Однако, благодаря заключённому тогда контракту, Балаашир всё же смог договориться с творцом и теперь явился в Рэвилт, чтобы получить плату.

Данте наконец соизволил выйти на свет. Тень у основания колонны шевельнулась, и из клубов чёрного дыма вынырнул высокий силуэт.

В Преисподней он был единственным дьяволом, не имевшим тела. Дымка, что стелилась над городом, тени, ползущие по дорогам, туман и морок — Данте мог стать кем угодно, проникнуть в замочные скважины и просочиться в покои с вечерним сумраком. Идеальный шпион, убийца. Опасный враг.

Тело он получал в мире смертных. Плоть позволяла оставаться среди живых и не таять под солнцем. Будучи душой без облика и пламени, дьявол мог переместиться в любое сокрытое мраком место. Словно тень — безликая и вездесущая.

От Балаашира не укрылось, что тело Данте пребывало в беспорядке. За пылью, опадавшей с одежды, стелился запах тины, а два серебряных кольца, исчезнувших с пояса, поведали о том, что дьявол недавно побывал в Аду. И вернулся. Балаашир подозревал, что они оба находились в Рэвилте по одной причине, однако цели преследовали разные.

— Для дьявола, нарушившего контракт, ты выглядишь на удивление спокойным. — Данте вышел в центр зала, направился вдоль колоннады, мимо молчаливых костяных фигур.

Балаашир повёл указательным пальцем. Над троном поочерёдно зажглись бирюзовые символы:

«Условия соблюдены».

С плеч Данте заструилась чёрно-серая хмарь.

— Ты должен был прикончить Шанкриа, — с рыком прошелестел он. — Но вместо этого переместил её душу в Лирмеон, в тело смертной по имени Лика.

Владыка Смерти мысленно усмехнулся. Он ожидал, что Данте нагрянет с визитом. Раньше. Намного раньше. Полгода — долгий срок для раскрытия маленького предательства. Балаашир безмолвно пожурил себя и исправил оговорку: маленькой оплошности. Разумеется, речь шла о досадной, случайной оплошности.

Символы над троном изменились:

«Сроки контракта не оговаривались».

— Сроки? — Данте взревел так, что от эха задрожали витражи. — Я привёл тебя к Шанкриа. Убедил её потратить уйму сил на расширение Грани. Позаботился, чтобы она осталась без защиты. А ты подарил ей новую жизнь. — Голос опустился до низкого злобного шёпота. — Потрудись объясниться.

Сияние символов осветило храм утренним солнцем:

«Ты забыл о первом контракте».

Пламя в лампадах затрепетало, и в танце света и теней на теле Балаашира проступили очертания цепей.

Данте расхохотался громко, с дерзостью, свойственной победителям.

— Уговор был, что Тэн не вернётся под купол. Но Грань всё ещё в этом мире, и вероятность возвращения существует. Контракт не исполнен.

Вот она — истинная демоническая природа. Даже прожив сотни веков, Балаашир не смог выйти из игры. Тяга ко лжи и предательству въелась в кости и пропитала душу. В каждом контракте демоны оставляли лазейку, неточность, которой охотно пользовалась любая сторона. И теперь Владыка Смерти мог с уверенностью сказать, что партия завершилась вничью. Путь в Мортуум оставался закрыт, но и Данте не обрёл желанной свободы.

— Ты знатно меня подставил. — Данте остановился у крайней колонны. Дымка бархатным плащом окутала тело. — Душа Шанкриа не очистилась в водовороте, и контракты не утратили силу. Случись с ней что-то за эти полгода, меня проглотила бы Бездна. Изящно, признаю.

Поединок в хитрости остался за Владыкой Смерти.

— Но есть одна мелочь, которую ты не предусмотрел, — сказал Данте без тени улыбки. — Шанкриа нашла Тэна. Угадаешь, что она намерена сделать?

Догадки не приводили к победам. Балаашир молчал.

— У тебя осталось пять дней, чтобы убить её и завершить контракт. Иначе Шанкриа получит контроль над разумом Тэна и станет недосягаема. Как и Преисподняя — для тебя.

Теперь блуждавший по залу взгляд Владыки Смерти был прикован исключительно к Данте. Он даже забросил марионеток, которыми управлял последние пару минут. Кабак на окраине города давно следовало перестроить, у него как раз появилось время заняться ремонтом.

— Итак, вернёмся к мальчишке. — Голос Данте стал резким, колючим. — Тэн не был коренным жителем Эсадры и попал к Шанкриа во время Первого Прилива. Его и ещё сотню порченных доставили на острова из Тернорта. Для экспериментов над Гранью. — Покручивая в ладони тень кинжала, он зашагал между колоннами. — Шанкриа растратила пламя всех пленников, а с мальчиком не совладала. Не смогла разорвать его контракт с маниту. Любопытно, правда?

Данте срезал с лампады нить паутины.

— Тогда, шестнадцать лет назад, она начала работать над плетением, которое разделило бы Тэна и его маниту. Не повреждая души. — Он подбросил кинжал и продолжил мерить шагами зал. — Но, чтобы плетение сработало, нужно полностью контролировать человека. Вера и слепое подчинение. А мальчишка не из тех, кто умеет доверять. Я позаботился об этом, пока учил его. — Данте выдержал паузу. — И всё же перед Вторым Приливом Шанкриа нашла способ сломить Тэна. Захватила маниту, способного провести «театр мертвецов», и с его помощью планировала подчинить душу мальчишки.

Владыка Смерти выпрямил спину.

«Театр мертвецов» — сложное и опасное плетение, сотворить которое под силу демонам третьего и восьмого кругов. Чтобы подчинить душу смертного, нужно контролировать её пламя. В этом особенно искусны демонессы Анмейи — приближённые или рабыни Лилит.

Балаашир посмотрел на кольца на поясе Данте.

— Догадался? — хмыкнул дьявол. — Недавно я посетил Анмейю. Когда армия Виарина атаковала дворец Тысячи Желаний, одна из любимиц Лилит погибла. Примерно в это же время Шанкриа резко продвинулась в исследованиях. — Данте задержался у колонны, спросил с издёвкой: — Насколько сильно Владыка Смерти верит в совпадения?

Начался новый поединок в вероломном соревновании.

Холод, сковавший храм, превращался в зимнюю стужу.

Заложив руки за спину, Данте прошествовал к скелету.

— Плетение, прозванное «театром мертвецов», запрещено, поскольку искажает демонические души. Жертва ритуала становится неспособной впитывать пламя извне. — Он встал напротив костей, связанных магией, точно старый манекен — пряжей. — Последний раз «театр» использовали на егере пару веков назад.

Балаашир слышал об инциденте. Более того — сам проводил ритуал. Только имя егеря запамятовал.

— Диинтас, кажется. — Данте постучал по рёбрам скелета, изобразив песнь костей, что порою звучала в кабаках Тиземпсиса. — Как и все егеря, он был связан контрактом с Самаэлем, но всё же присоединился к восстанию, а после бесследно исчез. — Данте соткал кинжал и, подцепив лезвием бирюзовую нить, потянул в сторону. Марионетка задрожала. — Но примечательно другое. Во время восстания егерь владел копьём Михаэля. Которое, к слову, считалось утерянным последние три столетия.

Он отпустил нить. Музыка костей смолкла.

— И объявилось оружие одновременно с возвращением Виарина из Бездны. — Голос Данте привычно зашелестел. — Не где-то, а именно на первом круге, у Содт. И в тот же день Владыка Смерти, известный постоянством и неприязнью к путешествиям, ненадолго покидал Мортуум. Вряд ли чтобы взглянуть на солнца Фоэдо. — Кинжал подцепил нить у позвонков под черепом. — Как думаешь, если Самаэль узнает, чья голова первой полетит с плеч?

Данте повернул рукоять. Жёлтая черепушка отскочила и, ударившись о рёбра, упала к ногам дьявола.

Двенадцать костяных стражей выставили копья. Безголовый скелет даже попал. Копьё прошло сквозь тень, рассеяв дымку по залу.

— Заключить контракт с Лилит с целью заполучить копьё, а после хранить его триста лет, чтобы с помощью егеря заставить оружие послужить мятежнику. — Данте возник рядом с троном и, положив череп на подлокотник, прошептал: — Я недооценил твою изобретательность.

Балаашир прислонился спиной к холодному камню и, снова подперев щёку кулаком, позволил себе вздох разочарования. Глупые медлительные марионетки годились на роль пугала в пшеничных полях. Для предстоящей войны требовалось нечто большее. Умнее, искуснее. Или стоило создать армию мертвецов и задавить врага числом. В конце концов кости были и у мёртвых, и у живых.

Он собирался влить в череп порцию пламени, когда вспомнил, что Данте до сих пор стоит рядом. На треснувшей жёлтой кости вспыхнули символы:

«Излагай суть».

— Пять дней, Балаашир, — раздалось над головой. — Если не хочешь, чтобы я поведал Самаэлю твою многовековую тайну, поднимай смертный зад и отправляйся в Грун.

Они словно обменялись невидимыми ударами, и оба остались ни с чем. За шесть месяцев ни один контракт не был исполнен в полной мере.

— Тэн учует твою магию за лигу и не позволит подступиться к Лике, — сказал Данте, отступив от трона. — Мне Госпожа приказала держаться подальше. Поэтому я нашёл человека, который возьмёт на себя основную задачу. Мы условились встретиться в Груне. — Он направился вдоль колоннады, бросил Балааширу через плечо: — Фрегат в порту на ходу?

Внимание к мелочам и умение просчитывать ходы наперёд — то, что отличало дьяволов от низших демонов, вроде сирен и псов. Помимо прожитых тысячелетий. Данте подготовил поле и расставил фигуры, Владыке Смерти оставалось понять, кем дьявол собирался пожертвовать.

Снаружи эрлунский храм почти не изменился. Балаашир приказал слугам убрать статую Михаэля и восстановить термы. В столкновении с порченными, случившемся полгода назад на заднем дворе, сводчатый купол над источником был разрушен. Вода долгое время бурлила в развалинах, размывала дорожки и топила главный зал храма. Журчание раздражало слух, и Владыка Смерти отправил сотню марионеток разбирать камни.

С прибытием скелетов стало только хуже. К звонкому чавканью воды добавились скрип костей и треск ломающейся плитки. Не минуло ночи, как Балаашир, отбросив гордость, сам занялся ремонтом. Пламя восстановило стены, вернуло стёкла в окна, расписало арки перевязью плетений. Едва журчание стихло, и густой пар повалил из-под купола, Владыка Смерти вернулся на трон, где наконец смог насладиться тишиной.

Первый месяц ушёл на сужение Грани. Шанкриа укрыла куполом третью часть мира, захватив моря, острова и западную часть континента. Контроль над обширными территориями зря пожирал пламя, и потому Балаашир сократил границы до одного города, остановив Грань у внешних стен.

Затем он попытался превратить Эрлун в Тиземпсис, и с глубочайшей досадой признал, что смертный мир с его непостоянством с трудом поддавался изменениям. Владыка Смерти перестраивал дома, расширял улицы, возводил верфь и углублял реку, но за фасадом адской столицы по-прежнему виднелся лик брошенного людского городка.

Каждый раз, разворачивая новую стройку, Балаашир испытывал лёгкое отвращение. Будто выловил беса в трущобах и силился его причесать, невзирая на язвы и вонь. Оборванец осмеливался спорить — стонал ледяными ветрами, плевался дождём и кидался грязью, покуда с весенней капелью Владыка Смерти не утратил терпение и не заткнул сорванца.

С той поры Эрлун признал хозяина.

У лестницы, ведущей к храму, тлели тела порченных. Бирюзовые пики сияли, по крупице вытягивая пламя из маниту. За полгода их стало больше. Четырежды храм подвергался нападению порченных, пока глупцы не осознали, кому на самом деле принадлежала Грань и всё, что находилось под куполом.

Данте сошёл со ступеней и, уступив дорогу призраку, волочившему за волосы собственную голову, присвистнул.

Город, окутанный мраком, ожил.

На площади, где раньше располагались шатры и сцена для музыкантов, ныне галдела листвой призрачная аллея. Деревья тянули ветви к прохожим и сыпали проклятиями, когда юркие зелёные огоньки с писком проскальзывали среди крон. Проказники спешили к главному городскому монументу — горе пылающих костей с черепом птицы на вершине.

Балаашир позволил слугам проявить изобретательность и принести любую безделушку, которая украсила бы памятник. К несчастью титул Владыки Смерти навевал маниту мысли о могильниках, поэтому негласным символом города стали груда костей и полированная птичья голова.

Балаашир удивился, узнав, что мёртвым жителям Эрлуна сия безвкусица пришлась по нраву. И огорчился, увидев, что мертвецы действительно пробуют монумент на вкус. За пару недель марионетки добела обглодали кости и, справедливости ради, выложили из останков грубое подобие алтаря. Владыка Смерти посмотрел на безобразие и порадовался, что не отправил в центр города бывших моряков, иначе на площади красовался бы остов корабля с парусами из рыбьих голов.

— Да ты истосковался по Тиземпсису, — хохотнул Данте, спугнув стаю костяных псов, деливших на дороге гнилую плоть. — Впрочем, Эрлун сейчас немногим отличается от столицы.

Балаашир ответил переплетением символов над раскрытой ладонью:

«Что с Мортуумом?»

— Совет уничтожен, Кашиир занял трон. Корабли доставляют души к водовороту, но их ничтожно мало. Грешники в оковах, а демоны пируют на пламени.

Они ступили на призрачную аллею. В жемчужно-серых переливающихся лепестках отразились задумчивое лицо Данте и бирюзовое пламя в глазах Балаашира. Завидев холодный блеск, деревья подняли кроны над брусчаткой и поспешили захлопнуть беззубые рты.

— Кашиир не следит за порядком, — добавил Данте. — И безопасностью. Я бы сказал, что меня проводили в твою лабораторию, если бы болваны сумели её найти.

Подземелья под башней Совета хранили множество тайн. В прошлом Владыка Смерти приложил немало усилий, чтобы слухи о его скрытом убежище непременно касались подвалов близ площади, в то время как настоящее логово располагалось в склепе на восточном кладбище. Огненная сеть Виарина разогнала туман и могла обнажить покрытый паутиной вход. После предательства Кашиира у Балаашира не было возможности проверить.

«Ты посещал порт Тиземпсиса», — сказал он с помощью клубка зелёных символов.

— О, вонь столичной тины может пропитать даже тени, — поморщился Данте. — Чем тебе полюбился Мортуум? Я слышал, в прошлом мысли Владыки Смерти занимали лишь корабли. — Он потянулся к призрачной ветви. Листва разразилась базарной бранью. — Если скучаешь по морю, лучше отправиться в Салту. На одном из островов живёт похожая роща. Души самоубийц пускают корни в песок, а листву заменяют души висельников. В шторм призрачный лес тихо поёт, и песня эта слаще поцелуя сирены.

Лицо Данте заволокла тень, и по дороге до порта с губ не сорвалось ни слова.

Дома вдоль побережья Элиры Балаашир разрушил весной. Оказавшись под куполом, старые рыбацкие постройки не приносили пользы, поэтому на месте отсыревших развалин выросли плотницкие мастерские и кузни. Сутками напролёт в руках порченных не смолкали молотки, раздували белое пламя призрачные меха, и полусгнившие трупы плавили в печах собранный в городе металл.

Марионетки ковали цепи, скелеты закапывали звенья в землю. Балаашир насыщал город магией. В Тиземпсисе он тайком вытягивал пламя из призрачных оков, удерживающих столицу наплаву, капля по капле заменяя яростный огонь Самаэля ледяным пламенем смерти. За века это стало привычкой и способом контролировать город. Даже оказавшись за лиги от Грани, Балаашир мог управлять Эрлуном, будто шагал по тёмным улицам и наслаждался сиянием купола.

Порт кишел марионетками. Брякали кости, скрипела сухая кожа, звенели цепи, развешанные вдоль мостовой. Мертвецы восстанавливали причал, размытый талой водой. Работы должны были завершиться месяц назад, но Балаашир предался унынию, и город заволокло непроглядным туманом. Ремонт пришлось отложить, пока у хозяина города не пройдёт весенняя хандра.

Мертвец с гарпуном вместо левой ноги заторопился навстречу. Из перекошенного рта вырвалось приветственное мычание.

Балаашир жестом приказал готовить фрегат к отплытию. Смотритель округлил впалые глаза и, размахивая закостенелыми руками, вприпрыжку помчался за призраками. Поразмыслив о «вприпрыжку» и «помчался», Владыка Смерти заменил слова на «неловко» и «поковылял».

Слугам требовалась доработка. Больше магии, меньше огня. В Рэвилте плетения нуждались в постоянной поддержке, и марионетки быстро привыкали к притоку пламени. Уподобляясь паразитам, теряли самостоятельность. Балаашир предпочёл бы наполнять куклы душами, однако для этого пришлось бы снова растянуть Грань над Тернортом.

— Приведи своё тело в порядок, — сказал Данте, проводив взглядом одноногого мертвеца. — Выглядишь чуть живее, чем этот покойник. — Он счёл молчание за протест, с нажимом добавил: — Тебе, может, это и не мешает, но смертным не стоит знать о твоей истинной природе. И, раз уж ты не подавил Кердена, дай ему волю. Ткач лучше знаком с миром. Пока не доберёмся до Шанкриа, он будет полезнее.

Балаашир нахмурился. Совсем по-людски, как делал Керден, когда пытался скрыть правду или уйти от ответа. Данте не знал о маленькой ссоре под куполом термов, из-за которой источник превратился в руины, а Балаашир оказался лицом к лицу с Бездной.

Когда потолок рухнул, и девочку с ткачом придавило обломками, Владыка Смерти услышал, как ломаются кости в хрупких телах. Почувствовал, как рвётся кожа, и кровь с пульсацией вытекает из ран.

Ощущения напомнили Балааширу о разрушении Каэрна, и событиях, что за этим последовали. Тогда его душу терзал водоворот, грызли мёртвые воды Мортуума, а после истязала Бездна. Но он сумел договориться с ненасытной утробой. У пустоты был глашатай в те времена. И он ответил на зов сейчас.

Фрегат расправлял паруса. Бирюзовое сияние наполняло порт.

Цепочка символов закружилась над ладонью Балаашира:

«Какой маниту находится в теле Тэна? И откуда Шанкриа о нём узнала?»

— У меня есть только догадки, — ответил Данте. — Но, если ей удастся разорвать их контракт, начнётся Эсхатон.

«Эсхатон — естественный исход любого смертного мира».

— Боюсь, речь идёт об Эсхатоне для Преисподней, а с ней — всего сущего. Для этого не нужны ни всадники, ни Откровения. Достаточно одной души. — Голос Данте слился со звоном цепей и грохотом молотков. — И мы оба знаем — какой.

Владыка Смерти и правда знал. Из-за неё он пришёл в Рэвилт.

Фрегат провожали скелеты змей и полуистлевшие, ощипанные тела ворон, скакавшие на берегу. Гальюнная фигура вторила птицам: раскрывала призрачные крылья и, скрипя, поворачивала клюв к востоку.

Вода у кормы забурлила. По вантам пробежала мелкая дрожь. Резьба на штурвале налилась изумрудным огнём, и Балаашир услышал, как застонали в нетерпении паруса. Корабль изнывал в ожидании первого плавания.