Бесплатный фрагмент - Переплетение

Здравствуй, дорогой читатель!

Вот и вышла в свет вторая книга цикла «Переплетение», на которую ушло гораздо меньше времени, чем на первую. Были обстоятельства, которые помогали мне уделять больше времени этому произведению.

Как и в первой книге, тебе предстоит пережить парадоксальные моменты. Время действия сместилось, и теперь наши герои продолжают связывать и переплетать нити в 1852 году. В этот период многие изобретения человечества появляются здесь раньше, чем их аналоги в нашем реальном мире. А по ходу истории будет понятно, что эти достижения будут приравнены к предметам непозволительной роскоши, недоступной в использовании обычному человеку.

Вторая часть цикла Книги «Переплетение» собрала в себе множество приключений, резко контрастирующих друг с другом: любовная и эротическая лирика вошла в диссонанс с пороками, безжалостными и неимоверно жестокими поступками. Признаюсь, когда я описывала внушающие ужас события, то и меня саму пронизывал невольный, тревожащий сердце холодок… Проживание подобных кошмаров не пожелаешь никому, и пусть они навсегда останутся только на страницах романа, придавая ему остроту переживаний и раскрывая характеры воображаемых героев в будущих частях цикла. Писательская стезя предполагает полное погружение в судьбу своих героев, поэтому беспокойные сны во время написания определённых глав были моими извечными спутниками.

Помимо жестокости на страницах романа, ты, дорогой читатель, можешь столкнуться и с более откровенными постельными сценами. Вероятно, сделать их раскованнее удалось благодаря тому, что две части Книги писались в разные этапы моего переосмысления.

Я даю своё напутствие к прочтению для того, чтобы это произведение воспринималось как эмоциональный творческий порыв, но читалось с особой душевной осторожностью, ведь многое из написанного может не совпадать с моральными ценностями читателя.

Очень надеюсь, что ты проникнешься переплетением судеб героев второй части Книги «Переплетение. Связующие нити» и умело, с интересом, вплетёшь в повествование свои нити чувств и переживаний, а главное — осознанную переоценку мироощущения. Уверена, что ты сможешь сопереживать и поддерживать героев так же, как это делала я на протяжении этих полутора лет.

Полезного тебе чтения!

Глава 1. Мой дом там, где ты

Октябрь. 1852 год.

Жаркий климат Азмира изнурял неподготовленного человека, что уж говорить о тех, кто живёт в этой процветающей, на первый взгляд, стране… Но несмотря на жаркие дни, за ними шли и холодные ночи, раз за разом бросая и погружая население в чувство страшнейшей неопределённости. Дождливые дни было особенно приятны не только для тех, кто занимался сельским хозяйством, но и для тех, кто совсем не вёл никаких дел.

Воздух становился более лёгким, а жар сбивался прохладными каплями дождя, давая жителям азмирского Шекабада передышку от изнурительной жары. Многие мужчины выходили на улицы охладиться, в то время как из-за указов паши Шекабада Беркера Аль-Марида женщины были вынуждены прятаться за большим количеством одежды, скрывающей полностью их тела, снимая головные платки и абайи только дома. Детвора выбегала на улицы, и за стенами дворца были слышны радостные и безмятежные крики. Выбегали не только мальчики, но и девочки, которых пока не касались жестокие законы, принятые шакабадским пашой.

Задний двор Малого дворца Аль-Марида сейчас можно было бы назвать пустующим из-за непогоды, но кто-то всё же находился там… Наслаждаясь блаженной прохладой и моментом полного единения, не покрытая платком жена паши Амелия и главный янычар Марк стояли напротив друг друга посреди небольшого сада Малого дворца, подставляя лица холодным каплям. Их чувства были чисты, они заворожённо улыбались, напоминая пару безнадёжно влюблённых подростков, которые ловили быстротечные, мимолётные мгновения, чтобы как можно дольше побыть рядом. Возлюбленные не ощущали времени и того, что дождь становился всё сильнее, мелкой дробью ударяясь о песок под их ногами.

Открыв наконец свои голубые глаза и взглянув на девушку, Марк нежно убрал непослушные мокрые пряди светлых волос, потяжелевшие от влаги, прилипнувшие к лицу, тонкой шее и плечам Амелии. Желанные черты лица, такие хрупкие и родные, заставляли юношу задавать себе один и тот же вопрос, на который он искал и не находил ответ каждый раз, когда видел её так близко:

«Как я жил без неё?».

Твёрдая рука романтика коснулась подбородка Амелии, а она, встрепенувшись, открыла веки с сомкнутыми от дождя ресницами и взглянула на него, засияв такой теплотой, с которой могла смотреть только на него. Их губы слились в поцелуе… Замещая холод мокрой одежды внутренним жаром, разливающимся по телу, она не сопротивлялась, сильнее прижимаясь к желанному другу, несмотря на строгие условности, ограничивающие их общение, знала, что объятия воина станут ещё сильнее греть её. Его пальцы вплелись в длинные мокрые пряди волос, а она сжала в горстях влажную ткань суконного кафтана. Очарованные внезапным порывом, влюблённые ничего не замечали вокруг. Но мир жил по своим правилам, и чувственный полёт двух сердец был прерван.

Внезапно возникшая рядом с Амелией и янычаром встревоженная служанка-калфа Алсу, призывая их к осторожности, указала в сторону главных ворот. Влюблённые вынуждены были остановиться. Всё ещё страстно обнимая жену правителя города, янычар обернулся в сторону ворот, но стремительно повернувшись, сквозь сжатые до боли зубы, легко коснувшись губ своей медноволосой возлюбленной, отстранился, разорвав горячее прикосновение, словно они и не стояли рядом в постыдной близости.

— Беркер… Так не вовремя, — с досадой произнёс он. — Амелия, поспеши к себе, прошу тебя. Я встречу его.

— А если заподозрит? — со страхом произнесла девушка, ведь мокрыми они были вдвоём…

— Действуйте так, как в прошлый раз. Прошу тебя, быстрее! Не сносить нам головы, если он достигнет ворот!

Беспокоясь за Амелию даже больше, чем она сама, Алсу крепко сжала руку хозяйки, потянув её в дом. Они скрылись в дверях дворца.

Алсу… Такая тихая и преданная, с которой они быстро нашли общий язык, стала для Амелии подругой, которой могла рассказать обо всём, что тревожило юную душу. Годом ранее она не могла бы даже представить, что найдёт в этой стране настоящую преданность служанки-калфы, которая отважится прикрывать её, рискуя быть наказанной самыми изощрёнными способами. А самое главное, что Алсу могла хранить самую сокровенную тайну о двух влюблённых, встретившихся в среде фундаментальной веры и жёсткого соблюдения традиций, которые предусматривали чудовищные наказания за неверность и карали прелюбодеев.

Алсу быстро набрала ванну для Амелии, кажется, они так часто скрывали следы преступления, что даже не понимая слов друг друга, действовали как единое целое. Амелия не жаловалась на то, что вода ледяная, ведь для неё было важным не это. Когда-то она не могла и подумать о том, что эгоизм станет её направляющей силой. Ведь нередко калфа брала на себя удар, но жену паши успокаивало то, что её служанка полностью отдаёт отчёт тому, что делает. Ведь если рассматривать этот случай, то жена паши сейчас принимает ледяную ванну. И они обе понимали, чем это грозит. Нередко Амелия старалась встать на защиту подруги, когда паша был слишком к ней строг, но в большинстве случаев это не помогало.

Она слышала приближающиеся за дверью шаги, слышала голос ненавистного ей мужа и своего возлюбленного, который давал хозяину отчёт о происходящем в Малом дворце. Но сейчас Амелия знала, что Беркер зайдёт один. Если бы на его месте был Марк, она была бы самой счастливой женщиной на всём белом свете. Она перевела взгляд к двери, которая в этот момент распахнулась, и зажмурила глаза, чтобы на долю секунды фигура мужа преобразилась в янычара.

— Здравствуй, Амелия, — услышала она голос Аль-Марида.

Задрожав всем телом, девушка откинулась на спинку бадьи, прикрыв руками оголённую грудь. Она стрельнула взглядом в сторону, туда, где сбрасывала с себя влажную от дождя одежду. Такая милая и заботливая Алсу: она даже забрала с собой одежду, чтобы не вызвать лишних подозрений. Мягкая улыбка тронула её губы, и это оказалось как раз кстати.

— Здравствуй, Беркер, — с тяжёлым вздохом произнесла она.

Служанка быстро вернулась, неся ванные принадлежности. Поклонившись паше, она шагнула к бадье и мягко коснулась плеча Амелии. Комнату наполнил приятный цветочный аромат. Взмахнув своими медными локонами, молодая женщина приказала калфе заняться ими, и руки Алсу принялись за дело.

Какое-то время Беркер и Амелия переглядывались, пока ей это не надоело. Не дожидаясь, когда Алсу закончит мыть её волосы, девушка опустилась под воду, чтобы смыть с себя тяжёлое наваждение и тревожные мысли, а вместе с ними и пену, как нелёгкий груз накопившихся дум. Вынырнув, она снова встретилась взглядом с пашой, который в этот момент поднимался от бадьи.

— Снова холодная… — безразличным голосом произнёс Беркер и, поднимая рукава, двинулся на Алсу.

Прислуга заметила гневный взгляд господина и отстранилась. Осознавая, к чему всё идёт, Амелия спешно поднялась из бадьи и поймала мужа за плечо. Если вовремя не остановить Аль-Марида, он изобьёт бедную служанку до полусмерти, как это было не единожды, и даже не подумает, заслуживает ли она такого сурового наказания. Как и в прошлые разы, когда Амелия не успевала вмешаться, после чего ей приходилось залечивать побои прислуги и ругать себя за то, что не может сделать решительный шаг, обрекая её на страдания.

— Прекрати, Беркер! Она не виновата, что я заснула в ванной.

Задав Алсу наводящий вопрос на азмирском, который Амелия, к сожалению, так и не смогла изучить, паша отступил. Если бы Амелия знала хотя бы слово, то смогла бы понять, какие выражения сыпятся в сторону бедняжки, а без языкознания приходилось ориентироваться только на интонацию. Конечно, у неё был Марк, который мог подсказать ей перевод сказанного мужем, но, когда она оставалась с ним наедине, вспоминать о супруге совершенно не хотелось. Сильные руки Беркера обхватили талию Амелии и одним рывком вытянули её из воды. Повелительно указав прислуге на дверь, чтобы та удалилась, второй рукой он снял полотенце с тумбы, накрывая им плечи жены.

— Мне не нравится, что ты так часто засыпаешь в ванной. Так и до соплей недалеко. Поверить не могу, что ты так халатно относишься к своему здоровью, а ведь сама — врач!

Вытираясь, Амелия вымучила улыбку. Ей самой было не по себе от того, сколько было вложено фальши в эту эмоцию. Лишь в его отсутствие она улыбалась искренне. Если бы Аль-Марид не открывал свой рот, её мечты о нахождении рядом с Марком продолжали бы витать в подсознании. Амелии было приятнее думать о янычаре в присутствии паши, лишь бы только не окунаться в постылое уныние. В очередной раз, свыкнувшись с мыслью о том, что перед ней стоит ненавистный муж, молодая женщина изменила своему убеждению, что её тело должен видеть только возлюбленный, напомнив себе о том, что образование врача не располагает к закомплексованности. Нет, она очень давно потеряла стыд, находясь перед пашой обнажённой, но он был не тем, перед кем она бы хотела открывать душу. Однако, давнее решение вести себя как преданная жена напомнило о себе. А потому, даже если и были какие-то стеснения, о них придётся забыть и постараться сделать всё возможное, чтобы они не возникали вновь.

— Прости, Беркер. Хотя Азиз уже подрос, он всё равно отнимает много сил, — произнесла Амелия, надевая домашнее платье, заботливо подготовленное Алсу. — У него прекрасный брикоинский. Жаль, конечно, что я не могу научить его азмирскому, но с этим справляется Марк. И всё равно, он не может постоянно заниматься обучением, у него и своих дел достаточно.

— Я переговорю с наставниками…

Земля ушла из-под ног Амелии. Она представила, как во дворце появится ещё кто-то, помимо часовых янычаров, которых Марк каждый день расставлял на посты таким образом, чтобы они никоим образом не пересекались на пути самого главного янычара. Появится кто-то, не считая Марка и Алсу, кому нельзя будет доверять и кого будет невозможно проконтролировать… И, конечно, их роман всё равно был под угрозой раскрытия, ведь на постах и ситуации были разными, а иногда требовалась пересменка, на тот случай, когда Марк планировал пути отхода во дворец или временную паузу в их встрече. До сих пор влюблённым удавалось не попасться никому на глаза, и Амелия была благодарна за это. Но сказанное Беркером сейчас повергло её в ужас. Встречи с Марком в отсутствии паши станут ещё реже, и каждая встреча станет более осторожной. Амелия подавила в себе желание мотнуть головой, уйти в отрицание, но здравый смысл, что ребёнок должен знать язык собственной страны, преобладал над собственными желаниями.

«Если здесь будет кто-то посторонний, я не смогу видеться с Марком… Мне всегда придётся быть настороже», — загрустила Амелия.

Как же сильно ей хотелось отвести от мужа взгляд, чтобы не встречаться с ненавистными ей глазами. Как безмерно ей хотелось провалиться сейчас сквозь землю, ненавидя и презирая свою жизнь… Поборов свои желания и отринув губительные мысли, она произнесла:

— Это прекрасная мысль, Беркер. Так, он хотя бы будет говорить на родном языке, а не…

— Ох, Амелия… Он должен привыкать, что ты, как его мать, с Брикоина. А значит, должен разговаривать на двух языках.

— Рада, что ты понимаешь.

Ненадолго между ними воцарилось молчание и Амелии показалось, что она может покинуть ванную комнату, но Беркер перехватил её руку.

— Я кое-что привёз тебе.

— Опять какие-то подарки? Я же говорила тебе, что мне это всё не нужно. Мне достаточно того, что есть.

— Я надеюсь, что этот тебе понравится.

Крепко сжимая руку жены, он вывел её за двери ванной и повёл сквозь длинные коридоры дворца. В бешеном ритме Амелия прокручивала возможные варианты того, что он мог привезти. Беркер уже задарил её подарками, начиная с заколок с драгоценными камнями и заканчивая обувью из разных материалов и мастей. Она устала от навязчивого, не желанного ей внимания Беркера. Ненужного, жалкого… Как будто каждым подарком он старался купить её доверие, приобрести расположение, словно видел и понимал, как он ненавистен своей молодой супруге. Платьев в шкафу было настолько много, что Амелия и не знала, когда, а главное, куда следует их надевать. Она почти не покидала Малого дворца, а потому все эти наряды просто пропадали без дела. А надевать такие роскошные наряды можно было бы лишь в Брикоине, потому что всё, что привозил Аль-Марид, должно было бы служить только для удовлетворения его ненасытного взора. Даже если бы Амелии вдруг было бы позволено покинуть Малый дворец, на ней бы красовалось бесформенное платье из чёрной плотной ткани и такой же грубый платок, закрывающий волосы и лицо.

Дорогие ткани, украшенные золотыми нитками, жемчугом и бисером, считались в Азмире для женщины дурным тоном, так же как открытые плечи, шея, кисти или щиколотки. Такие вольности наказывались слишком жестоко, и всё, под влиянием Аль-Марида, прикрывалось добродетелями. Так паша Шекабада защищал слабую женщину, грозясь убить её за провинность. Было бы радостно подарить половину богатого гардероба служанке Алсу, которая, с позволения хозяйки иногда щеголяла в великолепных платьях, зная, что присутствия Беркера долго не предвидится. Но она боялась навлечь на Амелию гнев, ведь это его подарки для любимой жены, а не для презираемой им прислуги. К тому же, она бы тоже не смогла бы выйти в этом платье в шекабадский свет.

Дверь в зал «вручения подарков», как называла его Амелия, открылась. В самом центре стоял деревянный мольберт, на котором красовался чей-то портрет. Подойдя ближе, Амелия вгляделась в него, ожидая увидеть на нём кого угодно, но не себя… Она была изображена на нём именно так, как помнила себя год назад в Фестоне: то же серое пальто, что было на ней, тот же уставший взгляд. Юная медсестра всегда оказывается «козлом отпущения», на которого взваливают уход за сложными пациентами, ссылаясь на проблематичность лечения или элементарные «приступы лени». Но даже в этих случаях Амелия не роптала и свою работу исполняла с большой ответственностью, потому что лечение и выздоровление пациента считала своим долгом.

В тот судьбоносный день Амелия возвращалась с ночной смены, а потому ей очень хотелось скорее добраться до дома. Сейчас, как и тогда, она ощутила неконтролируемую усталость. И если бы в то время ей кто-то сказал, что она видит родной город в последний раз, то не поверила бы… И здесь её осенило.

«Я… была целью.» — пронеслось у неё в голове.

Да, верно, она была целью. Той самой, на которую объявлена охота, как на особо ценный товар, за которой следили, какой бы шаг она не сделала. Только здесь её выбрали для того, чтобы сделать одной из претенденток в жёны. И если бы у Беркера вышло подчинить её себе, то вряд ли сейчас она стояла бы перед своим же портретом, ведь единственная оставшаяся брикоинка, помимо неё, была убита по распоряжению Аль-Марида. Сколько ещё противоречий в себе скрывает этот человек? Амелия обернулась к мужу, украдкой заглянув в его глаза. Он оберегает женщин, ставя им запреты, но сам позволяет себе отдавать указания уничтожать их. Ведь в своей стране они — без вести пропавшие, ничего страшного не случится, если одна из них умрёт… Столько времени Амелия думала, что попала в Азмир только потому, что оказалась в ненужном месте и не в тот час, и теперь всё встало на свои места.

— Я не видела тогда фотографа, — смущённо произнесла она. — Я очень сомневаюсь, что художник изобразил бы меня с такой точностью, учитывая, что ехала сюда я уже в балахоне.

— Ты и не могла его видеть, он скрывался в повозке. А потом предоставил мне фотографии.

— И ты решил, что этот подарок мне понравится?

Душа разрывалась на части от осознания того, что весь этот спектакль был спланирован. За ней несомненно велось наблюдение. И стоило ей выйти за порог тем же вечером, как наступила темнота… Она словно пережила этот момент вновь. Момент, когда привычная ей жизнь превратилась в заточение. Ком подкатил к горлу, и она, закрыв рот, подавила невольный всхлип.

— Ты ошибся. Лучше бы это было очередное платье, — с трудом произнесла Амелия, покидая комнату.

А ведь Беркеру лишь хотелось приблизить жену к родному дому, чтобы ей не было одиноко и тоскливо в его дворце. Но, как и отметила Амелия, паша ошибся. Он, никогда не ставивший мнение и чувства женщины выше своих, даже и подумать не мог, что может так ошибиться. Настроение жены передалось и ему, но он знал, как побороть это скверное чувство, — путём, без которого уже не умел жить.

Надолго уединившись в зале переговоров, Беркер размышлял, что именно сделал не так. Марк прошёл к нему и, заняв место напротив, с жалостью взглянул на Аль-Марида. Эта жалость была вызвана вовсе не отторжением общества паши собственной женой, а его зависимостью. Из-за того, что тот при первой же возможности бежал к своей трубке, словно она была основным источником жизненных сил. Противоречить и взывать к его воспалённому рассудку было бесполезно. И янычар понимал, что любая информация, переданная сейчас паше, будет исковеркана его состоянием. Марк напряжённо наблюдал, как Беркер травит себя. Долг перед господином заставлял его вновь и вновь делать то, что он так сильно презирал.

Уже через четверть часа Марк тащил на себе Аль-Марида к его кабинету. Он не мог доверить это кому-то ещё, потому что ясно осознавал, какие слухи могут пойти по дворцу в их недружелюбном обществе. Паша нёс немыслимый бред, словно нечистоты стекали из кувшина. Он даже стал посвящать Марка в свои великие планы о подкупе травников, которые могли бы поставлять наркотики в виде лекарств. Янычару хотелось переубедить его, встрять в спор, отстоять свою точку зрения, но он понимал, что Синь Мао не успокоится, пока не превратит в свою кормушку весь город, за который ответственен Беркер.

— Почему ты не видишь этого, мой друг, — с грустью произнёс верный подданный, когда паша мёртвым грузом рухнул на мягкие подушки.

Утром, уже со свежей головой, Беркер прошёл в комнату жены. Амелия с Азизом играли в кубики и проговаривали звуки. Для ребёнка подобные занятия были игрой, в которой он мог ахать и охать, не ловя на себе осуждающий взгляд. Увидев Беркера, сын устремился к нему.

— Папа, папа! — закричал он, вытягивая к отцу руки.

— Привет, будущий правитель, — произнёс паша, подняв наследника на руки.

Подслушав вчерашний бред мужа, Амелия скептически подняла бровь. Она уже не могла убеждать себя в том, что всё будет хорошо. Она ясно видела, что его город приходит в упадок. Оттого и будущее правление Азиза для неё ставилось под сомнение. Если их семья вообще сможет выжить с таким родом деятельности Аль-Марида. Амелии было не по себе от мыслей о том, что Азиз из-за деятельности своего дяди может закончить свою жизнь слишком рано, ещё страшнее была мысль, что город, который перейдёт к нему по праву наследования, будет разорён и населён зависимыми от наркотических веществ гражданами. В конце концов и само население будет лишено долгожителей, потому что Нега убивает раньше, чем сам человек доживёт до старости.

— Папе нужно будет уехать на пару недель, но он обещает скоро вернуться, — произнёс Беркер.

— Опя-ять?! — расстроенно протянул наследник.

Азиз говорил на прекрасном брикоинском, даже несмотря на свой малый возраст и то, что почти все вокруг него были носителями азмирского языка. Он не путал слова, так как всё его общество состояло из Амелии и Марка, которые в основном использовали в своей речи язык Брикоина, а когда Марк тихо ругался про себя, мальчик спрашивал маму о природе неизвестного ему слова. В такие моменты Марк виновато глядел на Амелию, показывая всем своим видом, что это не то, что нужно знать ребенку из азмирского языка, но дети впитывают пагубные слова как губки, и это вызывало затруднения.

— Да, но я обещаю привезти тебе много заморских лакомств, — заискивающе пропел Беркер, погладив сына по голове.

— Главное, чтобы «лакомства» были без сюрпризов, — произнесла Амелия, поднимаясь с пола. — Ты снова плывёшь в Ляоцинь?

— Да, нужно пополнить запасы.

— Ясно, — кивнула молодая женщины, забирая Азиза с рук паши. — Не будем задерживать папу, сынок. У него очень много дел.

Тонкие ручки мальчика потянулись к отцу. Взгляд ребёнка всегда говорит о многом, особенно когда не хочется отдавать любимую игрушку, делиться сладостями, а тем более отпускать любимого члена семьи. Эта любовь не была вызвана тем, что паша уделял сыну много внимания, напротив, Азизу не хватало отцовской любви. Ему приходилось общаться с ограниченным кругом лиц, в который входили мама, няня и янычар Марк.

В один из вечеров, когда Беркер в очередной раз прибыл с визитом в Малый дворец, Азиз назвал Марка отцом. Слепая ярость захлестнула пашу, ведь это же он был отцом! Но нет… и отцом-то он не был, да только Азизу об этом не известно. Аль-Марид был тем, кто заменял ему отца. И он ожидал, что ребёнок его сестры, его племянник, будет называть его соответствующе. Но… прибыв сюда, чтобы увидеть его и проведать возлюбленную, он не ожидал столкнуться с подобным казусом.

Марк в тот момент побледнел так, что Амелии показалось, что и не было в нём азмирской крови. В контрасте с багровым от ярости пашой, он смотрелся белым как полотно. И тогда Амелии пришлось объяснять Азизу, что папа только что приехал, а Марк — не папа, а помощник в постижении азов его второго языка.

Ох уж этот возраст, эта детская наивность. Именно она тогда сделала ночь Амелии бессонной, потому что ребёнок заявил, что теперь у него будут два папы. Ярость Беркера заиграла ревностными нотками. Ослепнув от гнева, паша долго и не стесняясь в выражениях, кричал на жену, в то время как Марк увёл Азиза далеко в сад, где не было слышно скандала. Чёрные ходы Малого дворца были прекрасным приспособлением, поэтому, когда Амелия в ночной тьме потушила и вновь зажгла свечу, Марк понял, что пришла пора отвести мальчика в его комнату.

А после у янычара был тяжёлый разговор со своим другом… пашой. Тяжёлым, потому что отчасти Беркер был вправе злиться на него и на Амелию. Но если он узнает про их любовную связь, то, Марк был уверен, что Аль-Марид убьёт её. У ревнивца не дрогнет и мускул, чтобы привести смертный приговор в исполнение. Марк не думал о себе, его больше занимала судьба возлюбленной. Амелия не пропадёт. Дворцы, деньги, наряды… У неё есть всё, а уж их отношения она сохранит. Он уверен в этом, ибо знает, что у этой девушки холодная голова. И даже отдаваясь их любви, она ни разу не показала её перед пашой.

В те моменты душа Марка разрывалась на мелкие осколки, когда его прекрасная Амелия шла под руку со своим мужем и видела его стенания. Но когда тот отлучался, всё время вселенной было в их распоряжении, и они дарили его друг на другу. Это время они проводили в пылких поцелуях и жарких объятиях, передвигались по дворцу так, чтобы их не увидел ни один часовой, не способный держать свой склочный язык за зубами, читали книги и рассказывали друг другу множество забавных историй. Ему казалось, что он знает о любимой всё! И только она являлась эпицентром его мира.

Солнце поднялось высоко над землёй, разогревая и без того горячий песок Азмира. Удаляющаяся фигура паши становилась всё меньше до тех пор, пока не превратилась в едва различимую точку и не исчезла вовсе. Взгляд Амелии упал на спящего на руках Азиза, пока смотрела вслед Беркеру. И она ощутила спокойствие… Моменты, когда он приезжал, были самыми тягостными, ведь она думала лишь о том, чтобы он пропал безвозвратно. Маленькие проблески радости посещали её и тогда, когда он уходил в переговорный зал, где бросался в омут наркотического опьянения. Молодая жена паши знала, что оттуда он не выйдет самостоятельно, и поэтому могла посвятить это время себе. Но когда он уезжал, Амелия вдыхала полной грудью, предчувствуя новые встречи с янычаром.

Уложив мальчика в кроватку, она позвала Алсу, чтобы та последила за ним, а сама спешно спустилась вниз, к кабинету Марка. По пути, быстро перебирая ногами по ступенькам, она предвкушала, как распахнёт дверь и бросится к нему, и как он крепкой хваткой прижмёт её к себе и закружит в блаженном поцелуе. На протяжении всего года каждый раз после отъезда паши они встречались именно так, растворяясь в объятиях и нежности друг друга. Именно с подобного момента начинались их совместные будни вплоть до следующего возвращения Беркера Аль-Марида, не забывая о том, что Марку нужно выполнять свою работу. Но сейчас она распахнула дверь и застыла… Перед столом Марка стоял мужчина…

— … на почве этого, в столице усиливаются недовольства. Всё больше горожан начинают осознавать, что их пичкают… — мужчина замолчал, обернувшись к двери, в которой стояла Амелия.

— Продолжай, Кадим, прошу тебя, она знает о беспорядках в городе и желает способствовать скорейшему урегулированию ситуации, — произнёс Марк на азмирском.

— Ох, — вздохнул Кадим. — Как я рад, что хотя бы жена паши не стремится разрушить наш город.

Хоть знаний азмирского у неё было недостаточно, но по напряжённому лицу главного янычара и некоторым словам, которые всё же отложились в её голове, она поняла суть разговора. Марк встретился глазами с Амелией, и хоть не мог позволить сейчас себе улыбки, она увидела свет в его голубых глазах. Учтивым движением руки он указал девушке на софу.

— Присаживайтесь, мисс, мы почти закончили, — произнёс он.

Как и прежде, в отсутствие Беркера, главный янычар умело пользовался незнанием брикоинского языка своими подчиненными. Он знал, что для них нет разницы, как именно он обратится к Амелии: мисс или миссис. Но тем самым, для неё, называя её титулом незамужней женщины, он показывал, что не признаёт заключённого в Азмире брака. Приняв приглашение возлюбленного, Амелия осталась в кабинете, последовав к софе, на которой янычар попросил её подождать окончания разговора. Марк жестом позволил Кадиму продолжить доклад, и тот, вытянувшись по струнке, рапортовал.

— Первые, кто возмутился, — начал Кадим. — Те, к кому паша обратился с предложением добавить наркотики в их продукцию: производители мяса и соков. Садоводам он предлагал определённые удобрения, — Кадим положил листок перед Марком. — Здесь список предприятий-изготовителей, которые согласились на условия. Конечно, те, кто не стал отравлять свои удобрения, завысили цены, потому что спрос на них вырос. Развитие садоводства застопорилось. Если так пойдёт и дальше, мы рискуем потерять огромную долю садовой продукции, что приведёт к голоду населения. Рано или поздно они будут вынуждены покупать более дешёвый продукт, но содержащей вредные примеси, которую мы называем заразой. Если наш паша после вытеснения рынка качественной продукции поднимет цены и на него, что является самым ожидаемым исходом в этой ситуации, рано или поздно это приведёт ещё и к бедности.

На всякий случай Марк перевёл сказанное Кадимом на брикоинский, чтобы Амелии была яснее суть происходящего. Кадим терпеливо дождался перевода для девушки и вновь продолжил:

— Отцы, жёны которых не могут кормить младенцев, оказались в трудном положении, не зная, где теперь покупать хорошее молоко. Они возмутились вторыми. Чтобы купить необходимое, приходится выезжать за пределы нашего города, причём делают мужчины это в целях экономии. В дороге молоко портится. Брикоинские заменители детского питания тоже им не подходят. Мало того, что закупка происходит через пашу, люди опасаются, что в них могли что-то подсыпать в порту или по пути сюда. Среди многих семей сейчас происходит паника.

Ужаснувшись в очередной раз, Амелия представила, сколько детей будет умирать с голоду из-за любви её мужа к нечистым деньгам. Он готов травить всех, только бы пополнить золотом свои сокровищницы. А ведь у неё даже нет идей, чтобы этого избежать. Самым неприятным было и то, что она не понимала, сколько с этого будет получать ляоцинец Синь Мао. Сколько подобных городов уничтожил ляоциньский делец по всему миру, чтобы набить свои карманы? Или он нашёл слабое звено в Беркере? Но каким образом ляоцинец взял его в оборот, когда во всех историях, которые Марк рассказывал о своём друге, тот казался сильным лидером, а не наркозависимым, ведомым на деньги слабаком. Отвлекшись от своих мыслей, Амелия подняла взгляд на мужчин как раз тогда, когда Кадим вновь заговорил.

— Также, — продолжил Кадим, — на улицах разгуливают горожане в наркотическом опьянении. Это не нравится тем, кто подобным не увлекается. Уже есть несколько случаев самосуда с двух сторон. В угаре один пристал к жене уважаемого господина Туафика в присутствии самого господина. Как и полагается мужчине, защищающему своё имущество, господин Тауфик зарезал его. Так же как и мужчины под действием веществ сожгли девственницу за отказ им. И это не единичные случаи за год. И я уверен, и в прошлые годы было подобное, но в значительно меньших масштабах. О чём-то мы можем просто не знать… Посему, на сегодня вынужден закончить вот чем: жители собираются в группировки, некоторые уже планируют покушения на семью Аль-Марид. Пламя вспыхнет уже скоро, боюсь, наше предприятие по спасению ситуации идёт коту под хвост, и мы попросту не успеем.

Изменение выражения лица Марка говорило само за себя. Амелия поняла, что речь идёт её семье — о Азизе, о ней… Сложив всё сказанное — объект разговора и настроение главного янычара, — она всё поняла. Их взгляды встретились лишь ненадолго, когда он отвёл глаза в сторону и крепче сцепил пальцы до побеления ногтей.

— Спасибо, Кадим. Вы проделали прекрасную работу. Пожалуй, мне нужно ещё многое и в кратчайшие сроки обдумать. По возвращении паши я попытаюсь вновь поднять этот вопрос.

— Рад служить, — отрапортовал Кадим и покинул кабинет.

Закрыв лицо ладонями, Марк откинулся на спинку стула и потёр переносицу средними пальцами. Почувствовав ладонь Амелии на своём плече, он отогнал прочь все мысли, которые сейчас его тяготили. Посадив любимую на колени, мужчина окунулся в её медные волосы. Они молчали, пытаясь осмыслить полученную информацию. Понимали, что это не закончится хорошо, потому что до разума паши не могла достучаться даже его любимая жена.

Дни шли своим чередом. Марк и Амелия всё так же проводили много времени вместе. Конечно, никто не забывал про осторожность, но у них было несколько недель, чтобы наслаждаться обществом друг друга. Марк, уезжая в город, узнавал информацию и делился ею с девушкой. Дела шли из рук вон плохо, поскольку недобросовестные производители не позволяли остановить уже запущенное производство.

В какой-то продукт стали добавлять больше отравляющего вещества, чем в предыдущий период, что привело к учащению смертельных исходов среди населения. Город был близок к полному разграблению, люди искали у себя, у соседей и купцов то, что было пригодно в пищу и не могло испортиться со временем. Но этого было мало. На окраинах города собирались группировки, занимавшиеся грабежом повозок с провизией. Это были отчаянные преступные попытки прокормить свои семьи.

Боль главного янычара передавалась Амелии. Её сердце словно сдавливало тисками, когда она видела, как гасли его глаза. Но с ней Марк оживал. Они, как и прежде, занимались с Азизом, читали книги, он помогал им подтянуть знания азмирского. И вот когда Амелия вновь уложила мальчика, они встретились в библиотеке. Марк лежал на подушках неподалёку от книжного шкафа и увлечённо читал что-то из художественной литературы, чтобы хоть немного отвлечься. Он и сам не заметил того, насколько увлекательным оказалось чтение, не обратив внимания, что Амелия прошла в библиотеку.

Она двигалась медленными и тихими шагами, убедившись, насколько он увлечён. Пригнувшись, чтобы Марк не увидел её из-за книжной обложки, девушка аккуратно забралась на него. И лишь тогда его яркие голубые глаза оторвались от книги. Он почувствовал приятную тяжесть возлюбленной, ощутил, как её нежные тонкие ноги обвивают его бёдра. Амелия с радостной улыбкой смотрела на него, а он ловил её взгляд, глядя поверх книги. Взгляд голубых глаз, обычно таких строгих с другими людьми, но нежных, когда они устремлены на неё, привлекал своей понятной притягательностью и загадочной неопределённостью. Амелия сильнее сжала его бёдра, а её руки легли на его гладкий живот, мягкими пальцами поднимаясь по хлопковой ткани рубашки.

— Здравствуй, — с лёгкой хрипотцой произнёс он.

Длительное молчание, соприкосновение взглядов. Амелия не нашлась, что ему ответить. Так много времени, проведённого вместе, а они так и не сдвинулись ни на дюйм… Ей хотелось почувствовать его, быть с ним и для него. Она понимала, что замужем, понимала, что если неверность вскроется, то она встретится со смертью. Но как же она изнемогала от желания к нему… Ей хотелось больше, особенно сейчас, когда паши не будет ещё неопределённое время. Если кто-то когда-нибудь сказал бы ей, что она потеряет голову от мысли о мужчине, она бы никогда не поверила. Амелия считала себя чёрствой, неспособной к любви, но это оказалось не так. Главный янычар занял все её мысли, и когда она не могла даже просто сжать его руку, то чувствовала себя неполноценной, потухшей.

Марк отложил книгу в сторону и, присев, крепко обнял её тонкую талию. Как и всегда, Амелия почувствовала себя маленькой и беззащитной в его руках, сама не понимя, почему их объятия вселяют в неё подобную ассоциацию. Их губы слились в поцелуе, который не был похож ни на один из тех, которые были до этого. Их языки слились в страстном танце, в котором они не успевали друг за другом. Им казалось, что они вечность не целовали друг друга, и своим нетерпением компенсировали провал во времени. Руки мужчины поднимались по спине Амелии, отчего она вздрогнула: насколько приятны были эти прикосновения, которые сейчас заставили кровь в её венах течь быстрее. Грубые, шершавые кисти, привыкшие держать рукоять скимитара, с нерастраченной нежностью касались спины, что невольно заставляли выгибаться под безудержным напором. Дурманящий туман окутал разум, Амелия уже не хотела ничего, кроме того, чтобы Марк овладел ею, здесь и сейчас, на мягких подушках в библиотеке.

Воображение рисовало горячие картины переплетения их тел, как он вожделенно и властно овладевает ею, шепчет ласковые слова, которые она так много слышала за этой чертой, как её стоны наслаждения разрывают тишину библиотеки. Амелия почувствовала его возбуждение на уровне бёдер, на которых она сидела как последняя бесстыдница… Обхватив крепче его шею, девушка легко двинулась вперёд и назад, плотно упираясь в разгорячённую мужскую плоть, скрытую под одеждой — кровь прихлынула к голове, и ей не хотелось останавливаться, повторяя соблазнительные движения, ещё раз и ещё. Дыхание Марка участилось, казалось, что воздуха всё меньше. Их губы разомкнулись, а взгляды встретились. Дерзкие и игривые глаза брикоинки, раскрасневшиеся от желания щёки и обольстительные скольжения заставили вспыхнуть ярким огнём его скрытые желания.

Как же долго он желал её! Как долго они были рядом, но не могли себе позволить нечто подобное под страхом, что рано или поздно Беркер появится в дверях дворца. Амелия плавным движением скинула с плеч лёгкую ткань платья, и открывшиеся женские прелести заставили мужчину потерять всякую способность дышать. Он никогда не видел её без одежды, довольствуясь только красотой лица, прикосновением ладоней и нежностью поцелуев, но сейчас чувствовал, как барьеры между ними рухнули вместе с шелковистой тканью платья.

Шершавые руки янычара накрыли грудь Амелии, а горячие губы прильнули к её шее, оставляя на коже едва прослеживаемую дорожку из аккуратных поцелуев. Спина девушки выгнулась, и она глубоко вобрала в лёгкие воздух. Губы возлюбленного опустились до белоснежной груди, Амелия обхватила его голову. Она продолжала двигаться, издеваясь и дразня. Марк не выдержал: крепко прижав любимую к своему телу и развернув так, что она оказалась под ним, заглянул в глаза… Он видел в них всепоглощающую безумную страсть, которая сейчас обуревала и его. Распущенные золотистые локоны рассыпались по подушке: Марк глядел на неё словно заворожённый, гонимый своими желаниями вперёд. Но застыл в нерешительности, ведь несмотря крик чувств, здравый смысл всё равно руководил его подсознанием.

«Она жена твоего друга, Марк! Что ты делаешь?!» — пытался он докричаться до себя, наслаждаясь красотой девушки. Столько сил ему понадобилось для того, чтобы воззвать к своим желаниям. Но теперь стояла другая задача, а именно, успокоить разгорячённую вожделением возлюбленную.

— Амелия, остановись, прошу тебя, — прохрипел Марк, но противореча себе, обхватил ладонями её лицо, заглядывая в изумрудные глаза.

— В чём дело? — игриво, с придыханием спросила она, положив ладони на его кисти.

— Я не могу. Это противоречит законам, по которым я живу уже много лет. Это… поверить не могу! Я влюблён в жену своего друга, и едва не совершил один из самых страшных грехов! Я не могу предать его доверие, моя любовь. Прости меня.

К удивлению янычара, они отстранились друг от друга и ненадолго замолчали, сидя почти рядом и подавляя в себе желание прикосновений.

— Я понимаю, — нарушила молчание Амелия. — Я просто женщина из другой страны, которая не может диктовать тебе, как поступать. Но… я люблю тебя, Марк. И я не знаю, что было бы со мной здесь без этой любви. Я бы пропала без тебя, — прошептала девушка, положив голову на его плечо.

— Ты не просто женщина из другой страны, Амелия. Люблю тебя, не оставлю. Мой дом там, где ты. Но и предать друга я тоже не могу, каким бы он ни был.

— Прошу тебя, просто будь со мной. Не бросай меня! — взмолилась девушка.

— Буду, — успел произнести он…

Они вновь соприкоснулись губами, вложив в свой поцелуй всю нежность, на которую были только способны. Влюблённый воин ощущал её обнажённую грудь на своём теле и старался отогнать от себя навязчивые мысли, понимая, что до конца не смог успокоиться после её страстной атаки. Дверь в библиотеку с шумом распахнулась, и Амелия вздрогнула, оторвавшись от губ возлюбленного… Во взгляде Марка она увидела такой же страх, который в долю секунды охватил и её. Моментально Амелия представила, как Беркер стоит в дверях и видит их целующимися, а её — полуобнажённой в объятиях янычара, своего давнего друга. Как он, быстрым шагом, рассекая воздух, движется к центру читального зала, где они сейчас сидят. Как набрасывается на Марка с диким воплем… Дыхание замерло. И ей показалось, что и её возлюбленный перестал дышать.

— Беркер здесь! — спешно заявила вбежавшая в библиотеку Алсу, переводя дыхание.

Глава 2. Опьянение…

Наспех поправив одежду, Амелия скрылась за книжными полками, делая вид, что выбирает очередную книгу для чтения. Марк также, не теряя времени, привёл себя в порядок и пятернёй зачесав волосы назад, дотянулся до книги, которую читал, положив её на колени так, чтобы Аль-Марид не заметил эмоционального возбуждения своего янычара. Показавшись на пороге, Беркер окинул взглядом библиотеку и устремил его на Алсу, которая тоже стояла в проходе.

— Ты что тут делаешь? — поинтересовался он.

Находящиеся в этот момент в библиотеке по голосу Беркера отметили его странное поведение: он говорил слишком медленно, как будто был заторможен. Марк увидел, насколько паша побледнел с их последней встречи. Нездоровый цвет лица и залегающие круги под глазами делали его больше похожим на голодающего оборванца, чем на главу прославленного семейства.

«Прославленного… Который всё бросает в чертоги шайтана», — подумал Марк.

— Я пришла за госпожой, — парировала Алсу. — Азиз проснулся, — смиренно добавила она.

Медноволосая Амелия вышла из-за книжных полок и слегка улыбнулась прибывшему мужу.

— С возвращением!

— Почему ты такая… — начал было паша, но осёкся.

Его взгляд впился в служанку, которая с привычным для неё страхом смотрела на него, предчувствуя очередные побои. Марк оставался невозмутим, но уже досадовал на друга за его дурной нрав, который становился безумным под действием Неги. Несмотря на внешнее спокойствие, в его душе поднималась буря: ему было жаль бедную Алсу, которая постоянно со смирением принимала наказания из-за их романа с Амелией, но вместе с тем он понимал, что если вмешается в их спор, то подведёт любимую, и тогда наказаны будут обе девушки. Осознание своей беспомощности связывало янычару руки, и оттого происходящие события были ему ненавистны ещё сильнее. Догадливая Амелия поборола в себе желание посмотреть в сторону Марка, чтобы не вызвать подозрений.

— Я только проснулась. Решила взять книгу и вернуться в кровать до пробуждения Азиза. Пожалуйста, не пугай Алсу, она слишком часто рыдает от твоих кулаков.

— Она не смотрит за тобой, как полагается! — рыкнул паша.

— Если я собираюсь вернуться в кровать, то зачем калфе чесать мои волосы? — вздохнула Амелия.

Взяв за руку Алсу, она повела её по коридору, подальше от гнева своего мужа.

«Пусть сначала успокоится, потом с ним можно будет говорить», — подумала Амелия.

Как бы Амелии хотелось отплатить девушке той же самоотверженностью, с которой та относится к ней, но даже не могла предположить, как именно это сделать. Ей оставалось лишь сглаживать углы, уводя Алсу от гнева Беркера своим влиянием на него. Но, видя благодарный блеск в глазах служанки, Амелия понимала, что и того ей достаточно, хотя сама была с этим не согласна.

Небо утонуло в тёмных оттенках, яркие звёзды стали загораться одна за другой, окрашивая не успевший остыть песок в серебристый цвет, от чего казалось, что маленькие песчинки переливаются и поблёскивают на ветру. Амелия грустно улыбнулась своим мыслям: когда-то она не любила зиму, а сейчас она скучала по ней… Давящие душу ассоциации уже которую ночь заставляли её закрывать окна портьерами. Ей было спокойнее, когда интерьер дворца напоминал ей, что Брикоин остался для неё только в прекрасных снах.

Маленький Азиз оторвался от игрушек, разбросанных по полу. Амелия каждый раз задумывалась, для чего Беркер покупает их мальчику в таком огромном количестве. В их числе были машинки, копирующие модели проезжающих по улицам Фестона автомобилей, и разномастные лошади с повозками, рыцари и янычары, железная дорога, первое время приводившая малыша в восторг. Если вспомнить игрушки любого другого ребёнка из средней семьи Брикоина, то такого количества она не видела ни у кого. Приехав в Азмир, Амелия стала сомневаться в том, что живущие в городе дети видели что-то радостное и удивительное, помимо палки и крышки маминой кастрюли, заменяющих им щит и меч.

Мальчик поднялся на маленькие ножки и решительным, даже горделивым шагом направился к ней. В эти моменты он казался таким важным, будто не шёл по детской комнате, а шествовал по Шекабаду, похваляясь перед народом своим высоким статусом наследника. Тепло улыбнувшись этому сравнению, видя такого маленького, но настолько величавого мальчишку, Амелия протянула к нему руку.

— Мама, пойдём спать?

Со всей нежностью, которую была готова дать этому ребёнку, она погладила его по голове, присаживаясь напротив.

— Ты же знаешь правила, Азиз? Прежде чем ложиться спать, нужно поужинать. А потом мы попросим папу прочитать тебе сказку.

— Не хочу, чтобы он читал…

— Милый, ты очень хорошо говоришь на брикоинском. Но мы живём в Азмире, тебе нужно изучить этот язык. Ты всё-таки сын паши, поэтому должен очень хорошо знать родной язык.

— Да, мама! И тут будут говорить на том языке, который я скажу! Ведь когда я вырасту, этот город будет моим, а значит и правила будут мои!

— Ох, Азиз… Не всё так просто, — вздохнула Амелия.

Если бы она могла, то рассказала бы, что перед правителем стоит задача не только присутствовать в городе и управлять им, но и встречаться с другими лидерами населённых пунктов, давать отчёт перед правителем Азмира и принимать важные решения. Если бы она могла всё это сейчас поведать маленькому мальчику, возомнившему себя правителем, это поубавило бы его незрелые фантазии. Но, вполне возможно, что он бы ничего и не понял.

Подняв мальчика на руки, жена паши вышла из комнаты. Вместе они прошли по длинному коридору и поднялись по лестнице. Она уже видела, как сын засыпает, а значит ждать сейчас ужина было бы неразумно. В противном случае мальчик может вовсе перегулять сон, и тогда и она его не увидит. Краем глаза Амелия наблюдала, как малыш засыпает на её руках, радуясь тому, что сможет лечь пораньше, но это значило, что и еды ей нужно будет приготовить посытнее, что очень осложняло задачу в такую жару. Амелия уже начала ругать себя за то, что могла бы привыкнуть к подобному, но…

— Ты совершенно не видишь того, что происходит?!

Яростный вопль Марка заставил Азиза вздрогнуть, он посмотрел на маму напуганными глазами. Амелия испугалась не меньше мальчика и остановилась… в этот момент они проходили мимо гостевого зала, в котором сидели паша со своим верным янычаром. Всего в долю секунды кулак Марка встретился с челюстью Беркера с характерным звуком. Он пошатнулся, трубка, набитая дурманом, выпала из его рук и надломилась. Марк стоял над пашой в таком же ожидании ответной реакции, но её не последовало… Аль-Марида совершенно не тронул выпад янычара, он согнулся над полом и дрожащими руками стал собирать части разломанной трубки. Как побитая собака, паша бросил взгляд на стоявшего над ним Марка, словно моля о помощи, но янычар остался непреклонен. Он сумел подметить, что Беркер больше был обеспокоен целостностью трубки, чем уязвлённой гордостью.

— Ты жалок, Беркер… — презрительно бросил янычар.

Обогнув друга, он двинулся к двери, на пороге которой увидел Амелию с Азизом на руках. Ему захотелось сорваться к ним, взять в охапку, водрузить на лошадь и бежать без оглядки из этого дворца, подальше от паши, как можно дальше от Азмира. Туда, где они могли бы жить, не беспокоясь о проблемах Шекабада, где были бы счастливы и жили, позабыв, что в их жизни были дикие законы и наркотики, погружающие во мрак весь город.

Честолюбивый романтик, он в очередной раз обругал себя за необходимую преданность тому, кто сейчас остался за его спиной, как малое дитя, собирающее курительную трубку, которая из раза в раз распадалась в его слабых руках. Амелия хотела было открыть рот, но Марк мотнул головой, жестом руки показав, что ситуация под контролем.

Обогнув любимую, Марк тяжёлым шагом пошёл по коридору к своему кабинету, а девушке оставалось лишь наблюдать, как он удаляется. Его осанка выдавала напряжение, которое ей хотелось снять, но интуитивно она понимала, что не может сейчас позволить себе быть рядом.

Когда Марк скрылся за дверью кабинета, Амелия обратила внимание на мужа, у которого всё же получилось собрать трубку, и сейчас он закладывал в неё очередной шарик, не обращая ни на кого внимания. Амелия опомнилась не сразу, ведь за всем этим наблюдал Азиз. Отвернувшись, закрывая мальчику обзор, она пошла на второй этаж, где находилась детская комната.

Стараясь найти ответы на вопросы Азиза, Амелия уже сбилась со счёта, сколько раз уже солгала ему. Вопросов у мальчика было так много, что она уже не знала, как не потерять связующую нить между своими утверждениями, чтобы ответы казались достаточно убедительными и не тревожными для ребенка. Наконец, устав задавать вопросы, мальчик уснул. Молодая женщина уже собиралась покинуть его комнату, но ощутила на своей талии крепкие мужские руки, грубой хваткой сжавшие бёдра. Повернув голову, она встретилась со взглядом Беркера. Ах, эти пустые, лишённые жизненного блеска глаза… Она видела супруга всё чаще, и сейчас отметила, насколько он слаб, словно сейчас он находился в мороке. И нечто, более сильное и беспощадное медленно убивало его.

Одним рывком он развернул Амелию к себе и подхватил под бёдра. Поясницей она ощутила холод лакированного дерева, перекладина которого больно впилась в кожу. Подавив в себе желание вскрикнуть, девушка стиснула зубы.

— Беркер, я только уложила Азиза. Пожалуйста, давай не здесь… — она упёрлась руками в его плечи, пытаясь оттолкнуть его от себя.

Мужчина был непоколебим. Так же легко, как и поднял её, прижав к детской кроватке, он повернулся к окну, ведя её за собой. Амелия слабо понимала, что он задумал, когда вновь оказалась развёрнута спиной к нему. Его властная рука с силой прижала её голову к уже остывшему за ночь стеклу, заставив всхлипнуть от боли. Может быть, в других обстоятельствах она обрадовалась бы открывшемуся виду за стеклянной гладью, если бы наркозависимый муж не требовал опостылевшего ей внимания.

— Я прошу тебя, — попыталась дозваться до него молодая жена.

Безуспешно. Мужчина уже перекинул подол халата в сторону, чтобы прикрывавшая её ноги ткань не мешала ему. Попытавшись оттолкнуться от подоконника, Амелия потерпела неудачу, что сильнее раззадорило Аль-Марида. Он перехватил её руки и заломил в локтях так, чтобы кисти соприкоснулись друг с другом, а пальцы достали до лопаток. Зажмурившись от боли, Амелия приглушённо вскрикнула от того, с какой резкостью Беркер настойчиво формировал её позу, не заботясь о состоянии рук и спины супруги. Под звериным напором грудь девушки вдавилась в оконное стекло. Сильным толчком, внезапно ударившим в сухое лоно, нежеланная мужская плоть проникла в неё. Бёдра сильно ударились о подоконник. Зажмурившись и закусив губу, Амелия едва нашла в себе силы подавить стон боли. Она уже не понимала, чем была вызвана боль: ударом или грубостью. За время пребывания в Малом дворце, когда паша окутывал её небывалой нежностью и любовью, она отвыкла от его звериного обращения, а сейчас, к недоумению и возмущению, добавилось чувство нежелания этой близости.

— Беркер, пожалуйста… — сдавленно произнесла она.

Но ответом ей были ритмичные и быстрые толчки, к которым её тело в данный момент было совершенно не подготовлено: ощущения сухого трения не приносили ни единого удовольствия, Амелия чувствовала, что муж разрывает её. Хотелось кричать и вырываться, но она понимала, что может разбудить Азиза, который был уже достаточно взрослым, чтобы понять, что что-то не так. Но не только пробуждение ребёнка беспокоило Амелию, но и то, что при любом неудачном движении локтевые суставы могли не выдержать. Насильник тяжело дышал над ухом своей жертвы, и это не могло её не раздражать. Неумолимое желание прервать вынужденное соитие возрастало в ней с каждым толчком, напоминающим, кто именно владеет ею. Душа Амелии металась: в отчаянии вырваться, ей хотелось кричать, призвать кого-нибудь на помощь и найти пути выхода. И она была уверена, что её истошный крик услышит настоящий возлюбленный, её воин, янычар, самый лучший из мужчин, милый Марк, придёт на помощь. Но пострадает… Амелия не могла этого допустить, и потому ей оставалось только перетерпеть эту пытку.

«Выхода нет…» — с глубокой тоской уговаривала себя она.

— Сухая, — сквозь зубы выругался Беркер.

Это замечание вызвало в ней бурю эмоций, и в основном они были наполнены ненавистью. Свободная рука мужчины коснулась её живота и проскользнула вниз, к маленькому бугорку между тонкими складками лона. И тогда она ухватилась за единственную спасительную мысль.

«Марк… Марк!» — мысленно крикнула она.

От боли и отчаяния Амелия подумала, что, вдруг, проявив неосторожность, выкрикнула это спасительное имя, но не заметив изменений в поведении паши, ещё раз про себя повторила его. Утренние воспоминания о взгляде голубых глаз возлюбленного и обоюдном желании соединения тел вдохновили её. Незаметно для себя самой девушка выгнулась навстречу движущимся бёдрам Беркера, замечая, как её недавняя пытка превращается во что-то более приятное… Конечно, травмированной трением коже нужно восстановление временем, но становилось уже не так больно. С каждым движением она возвращалась к мысли о янычаре, в подсознании пытаясь преобразовать все ощущения… Зажмуренные глаза позволяли ей рисовать в воображении фантастические картины, которые она только пожелает. И это удавалось! По уверенным движениям паши она догадалась, что он удовлетворился своими успехами и, казалось, не собирается останавливаться.

За окном светало… Время для неё остановилось, трудно было определить, сколько она стоит в неудобном положении… Ноги ослабли, тело обмякло. И продолжать делать вид, что ничего не происходит, она устала, тем более…

Освобождение не заставило ждать! Вот оно! Наперсница ощутила тёплую вязкую жидкость, наполнившую её изнутри. Затёкшие руки обрели свободу: Беркер Аль-Марид отступил. Надрывно дыша, Амелия оперлась руками о подоконник и взглянула вдаль: скудные лучи солнца пробивались сквозь ночную тьму. Комок подступил к горлу, но она не могла себе позволить плакать. Не при нём… Всё так же, ничего не спрашивая, Беркер поднял её на руки. Она на мгновение закрыла глаза, чтобы не встречаться с ним взглядом, и через некоторое время оказалась на мягкой постели. И, вероятно, обрадовалась бы, если бы не вытерпела, по её ощущениям, нескольких часов нестерпимой пытки. Довольный муж лёг рядом. Всё такой же молчаливый и слишком спокойный, словно произошедшее между ними интимное взаимодействие совсем его не одухотворило. И только когда он начал засыпать, наконец, подал голос:

— Я развожусь со всеми своими жёнами. Ты будешь моей единственной и самой любимой.

Зная, что он её не видит, молодая женщина закрыла лицо руками, чтобы не дать крику и горьким слезам вырваться наружу.

«Всё так просто… Как же у него всё просто!» — кричала душа Амелии, и она сдерживалась из последних сил, чтобы не зарыдать.

Мысль вечно быть его женой настолько удручала, что заставляла усомниться в себе, признавая, насколько теперь ничтожно мало ценится её жизнь и желания. Разве она так много просила от судьбы? Она мечтала когда-то только о признании в своей родной стране… Она не хотела почестей и славы, но желала быть нужной людям, помогать им, лечить их болезни и облегчать страдания, но что получила на самом деле? Она стала невольной пленницей в чужой стране, где, если бы не встреча с человеком, которого полюбила, то совсем потеряла бы себя.

Путаясь в полах тонкого шёлкового халата, не разбирая дороги и двигаясь по памяти, она в слезах бежала по коридору босыми ногами, давая волю рыданиям. Ворвавшись в комнату, она упала на постель, продолжая голосить в мягкую, расшитую золотыми нитями, подушку. Роскошь комнаты не окупала того, что творилось в её душе.

— Амелия… — услышала она спокойный знакомый тембр.

Девушка оторвалась от подушки, подняв воспалённые, заплаканные глаза. Ручейки слёз продолжали бежать по лицу, мешая рассмотреть позвавшего её. Но она уже знала, что потревожила сон возлюбленного, безмолвно желая, чтобы он стал её утешителем. Она бросилась в его объятия, а он сжал её хрупкое измученное тело крепкими руками. Марк ощущал девичьи слёзы, падающие на его обнажённые плечи, и вместе с каждым её всхлипом разрывалось и его сердце. Влюблённый янычар знал, что ничем не может помочь безутешному горю, и вместе с тем, понимал, сколько боли это приносит ей. Сердце молодого мужчины было закалено в самых жестоких битвах и дерзновенных походах. Он видел оскал смерти в багровых реках крови, как человеческие внутренности выпадают из вспоротых животов, наблюдал пробитые пулями и ядрами головы когда-то счастливых людей… Но, несмотря на всё пережитое за свою короткую жизнь, не мог спокойно смотреть на слёзы любимой женщины.

Марк нежно обнимал Амелию до тех пор, пока её плечи не перестали вздрагивать от каждого всхлипа. Когда их взгляды встретились, он увидел измученное лицо возлюбленной, и тогда, осторожно прижавшись к её щеке, стал губами осушать жемчужины слёз. Амелия, собравшись с силами, обняла Марка так крепко, насколько могла. Только находясь в его объятиях, девушка ощущала себя в безопасности.

— Давай убежим, — прошептала она. — Я устала жить в напряжении и страхе, не могу больше. Пожалуйста… давай убежим!

Мысли о побеге посещали и его. Марк много раз воображал, как, спеленав возлюбленную в неприглядное тряпьё, скрыв её от чужих глаз, сядет вместе с ней на корабль и уплывёт за дальний горизонт, назвав Амелию своей супругой. Уплыть! Не в Брикоин, не в места, подобные Ляоциню, где есть свои сети коммуникации с Азмиром. В неведомые страны! Но его останавливали мысли о неудаче в исполнении мечты. Страшно было подумать, если Беркер обнаружит их побег, пошлёт вдогонку за ними специально подготовленных янычар, которые могут нагнать их в порту, в море или на конечной точке их прибежища.

— Ты же знаешь, что мы не можем, — печально вздохнул Марк.

— Да, знаю… — тихо произнесла она. — Знаю! — её голос перешёл на крик. — Законы, верность, честь, традиции! Узы дружбы, которые нельзя нарушать! Казни, честь и законы! — её голос истерически задрожал.

Амелия снова зарыдала. Боль, обида… И — нарастающая злость… на себя и на сложившуюся беспросветную ситуацию. Да, она злилась на Марка за то, что он так поступает с ней. За то, что заставляет страдать её духовно и физически, потому что мнимая честь ему важнее её состояния. Но ведь Марк любит её, ведь так? И она это видит. Тогда почему он не может переступить через себя. Марк хотел ещё что-то сказать, пытался успокоить, но теперь это было безуспешно. Амелия уже не слышала его, сильные эмоции заглушили голос разума до такой степени, что дышать становилось всё тяжелее…

Глава 3. Прощай

Жаркое солнце поднялось над Азмиром, заглядывая в окна дворца. Яркие лучи проникли в комнату недальновидного янычара, который вчера днём слишком вымотался. Сквозь сон он попытался отмахнуться от надоедливого солнца и скрыться под одеялом, которое не поддавалось лёгкому движению. Марк нехотя поднял голову с подушки и обернулся. Воспоминания прошлой ночи завертелись в быстром хороводе. Осторожно, кончиками пальцев, он скинул прядь с лица спящей Амелии и, любуясь грациозной красотой, вновь и вновь мысленно повторял её упрёки.

Все высказанные обвинения сильно задели его гордость и честолюбие: любимая женщина то сетовала на несправедливость законов Азмира, то вновь рыдала, называя янычара бесхребетным трусом. Но, вопреки справедливым обвинениям, Марк не терял присутствия духа; при этом горькая, лишённая счастья улыбка проявилась на его лице.

Ведь он действительно был таким. Потому что боялся за неё. Не стань Амелия женой Беркера, Марк бросил бы всё ещё тогда, в Брикоине, где начал бы всё сначала. Там не было бы службы, которой Марк был обязан лишь Беркеру, там не было бы настолько суровых правил чести, к каким привыкли азмирцы. Напротив, если бы он заметил её тогда первым, то следовать законам чести пришлось бы паше. Он забыл бы обо всём: о высоком чине в азмирской армии, о жаловании, о Шекабаде. Но сейчас не мог себе этого позволить… Страх за любимую женщину сковывал рассудок, заставляя действовать по всем канонам несправедливых законов государства. Если бы тогда Беркер женился на Авроре Прескотт, Марк, не сомневаясь ни минуты, взял бы в жёны брикоинку Амелию Оберлайн. Но теперь в его душу закралось сомнение…

Ведь он не сразу разглядел в ней женщину всей своей жизни. Смог бы он увидеть в ней свою судьбу, если бы Беркер огласил указ казнить невостребованных брикоинок? Девушек, которые повинны лишь в том, что стали целью для избалованного паши… Ведь Амелия покорила его сердце тогда, когда была возможность сбежать — она осталась, чтобы подлечить раны его солдат. Она покорила его тогда, когда стойко перенесла первую брачную ночь и с гордо поднятой головой вынесла насмешки других жён Беркера. Когда она чистосердечно согласилась взять под свою опеку ребёнка, который, не успев родиться, остался без матери. Тогда, когда она ворвалась в библиотеку после разговора с Беркером и Синь Мао о распространении Неги и первым делом переживала за народ, а не за себя…

Обняв Амелию, Марк носом зарылся в её медные волосы, вдохнув приятный аромат. Нет, он не смог бы увидеть в ней провидение судьбы в то время, тогда, когда Беркер только определялся. Амелия начала показывать себя позже… Во всех прекрасных ярких красках, которые подарил белый свет. Если бы Беркер дал указание убить её вместе с оставшимися брикоинками, он бы, скрепя сердце, отдал бы это распоряжение, чтобы голодные до жестокости янычары в его подчинении исполнили приказ. И потом корил бы себя не только за то, что рано или поздно бы опомнился, но и за то, что вновь позволил ни в чём не повинным девушкам так легко умереть.

Он так глубоко погрузился в эти мысли, что только потом опомнился… паша здесь. Ему не стоит видеть их вместе. Гнев, при воспоминании о прошлой ночи, никак нельзя выпускать. И, хотя в городе были большие беспорядки, убийство паши ему не простят… Но могут сделать вид, что не прощают, а на деле лишь свободно выдохнут. Марк был тесно приближен к Беркеру, но политика до сих пор вызывала в нём смешанные чувства, и сталкивался он с ней не только будучи главным янычаром Аль-Марида.

Наспех накинув одежду, Марк поднял почти невесомую девушку на руки, покинув комнату. Он шёл по коридору и осматривался, чтобы никто не заметил его с женой Аль-Марида на руках. Едва янычар опустил на неё взгляд, как со столовой донёсся оклик Беркера… Это прозвучало так, словно боевой горн оглушил округу, вызвав в нём, словно в солдате-новобранце, чувство ужаса. Марк почувствовал, как сердце забилось быстрее, кровь потекла по венам с бешеной скоростью, отбивая свой ритм. Остановившись в дверном проёме, он покрепче перехватил Амелию, беспокоясь, что может уронить бесценную ношу, нарушив и без того беспокойный сон.

На столе перед Беркером стояла полупустая тарелка с утренней трапезой. Но от завтрака ему пришлось оторваться, когда увидел несущего его жену янычара. Их взгляды встретились… Стоящая рядом Алсу побледнела от страха, и теперь настала её очередь показывать всю свою невозмутимость. Марк понял, что теперь им придётся включить всю свою смекалку, чтобы выбраться из этой сложной ситуации.

— Я объясню позже, — нарушил тишину воин.

Поднявшись со стула, Беркер хотел было догнать верного янычара, который поспешно скрылся за дверью. Алсу бросилась в его сторону, но вовремя остановилась, паша заметил этот порыв. Лицо ревнивца залилось гневной краской, и непрошеные подозрительные мысли засвербели в голове: Аль-Марид потерял контроль над ситуацией — насмешка! Остановившись на полпути, Беркер резко обернулся к служанке.

— Ты побежала за мной, Алсу? — холодно спросил Беркер.

— Н-нет, господин, — неуверенно произнесла девушка. — Я… Я должна…

— Что ты должна? — брызгая от негодования слюной, как ядом, поинтересовался паша. — У моей жены роман с янычаром, а ты их покрываешь, верно, дрянь? — шипел он.

Грубой хваткой Беркер сцепил пальцы на шее девушки, глядя в её испуганные глаза. Алсу задрожала всем телом и, чтобы не видеть его бесчувственных ледяных глаз, отвела взгляд в сторону. От нехватки дыхания ноги подогнулись, перестав держать её. Аль-Марид обычно применял один и тот же трюк, лишая её воздуха и заставляя падать к своим ногам, а потом наносил сильнейший удар по голове. Алсу привыкла к таким побоям, знала, что её госпожа поможет ей излечиться, чтобы больше не чувствовать боли. Закрыв глаза в ожидании удара или, что менее вероятно, потери сознания, калфа смирилась с тем, что в любом случае снова пострадает… Кулак Аль-Марида, рассекая воздух, поднялся вверх — служанка почувствовала движение, но удара не последовало…

— Беркер, разберись с ситуацией сначала. А потом будешь кулаками махать, — устало произнёс Марк.

Униженный паша отпустил девушку, и шея несчастной Алсу оказалась свободной от цепкой хватки хозяина. Девушка открыла слезящиеся от нехватки воздуха глаза и потёрла шею, благодарно глядя на своего спасителя. Марк замечал, что последние несколько месяцев паша преобразился, и это не было изменением в лучшую сторону. Беркер перестал разделять людей на слабых и сильных, перестал видеть границы, через которые не стоит переходить. За этот период Алсу страдала от него всё больше и больше.

Янычар уже и забыл, когда они с хозяином и другом говорили в последний раз по душам, устраивая шуточные спарринги. Как это было давно! Но теперь паша не гнушался использовать женщин в качестве груши для битья. Нонсенс. У Марка возник вопрос:

«А касается ли это только женщин, или он способен сейчас ударить любого, кто только попадётся под горячую руку, когда его настроение не самое лучшее?».

— У тебя что-то есть с моей женой, Марк? А эта, — он кивнул на Алсу. — Что-то знает?

— По-моему, тебе достаточно принимать наркотики, Беркер. Ты становишься совсем плохим, — холодно произнёс Марк.

— Ты заговариваешь мне зубы, янычар! — рявкнул Беркер, схватив того за грудки.

Как же давно его не тыкали в звание… Марк успел уже позабыть об этом, ровно так же, как и о той дружбе, которая когда-то была между ними, до появления в жизни Беркера ляоциньца. Сейчас, в этой ситуации, Марк почувствовал, как в нём самом поднимается гнев. Схватив пашу за воротник, янычар легко встряхнул его, грозным взглядом заглянув в пустые глаза своего друга.

— Шайтан! — выругался Марк. — Очнись, Беркер! Ты везде ищешь какой-то подвох. Что с тобой?!

— Я оставил тебя здесь охранять мою жену и сына, а не спать с ней!

— Что за мысли?! — возмутился Марк. — Я просто обходил дом и увидел её в библиотеке за книгами. Неужели ты думаешь, Беркер, что я способен предать нашу дружбу?

Верный янычар откровенно лгал в лицо своему другу и господину… Как же совестно он чувствует себя перед ним. Но может ли он иначе? Взгляд паши прояснился. Марк не посмеет предать после всего, что они вместе прошли и испытали. Он знал об этом, был уверен. Слишком много благодеяний совершил Аль-Марид для своего янычара, особенно при его незаконном повышении в должности, которую уж точно не должен занимать сын обанкротившегося и позорно изгнанного шейха Аль-Фархана.

Паша миролюбиво взглянул на Алсу, и впервые за долгое время Марк заметил в его глазах жалость. Интересно, когда в последний раз Беркер испытывал это чувство? Впервые за долгое время своих помутнений паша подошёл к напуганной девушке спокойным, умеренным шагом. И когда Алсу увидела его руку, протянутую, чтобы помочь ей подняться, не сразу поняла, что от неё хочет господин. Взгляд её был рассеян, но, встретившись с глазами Марка, который медленно закрыл глаза, подавая знак к тому, чтобы девушка приняла жест доброй воли от паши, и она поспешила ответить на волеизъявление господина. Аккуратно взяв руку Беркера, она почувствовала, как он поднимает её. Едва ей стоило уверенно встать на ноги, как тяжелая кисть Аль-Марида легла на её плечо, Алсу вздрогнула.

— Не бойся, я был не прав перед тобой, — произнёс он слова, которые девушка ожидала меньше всего услышать. — Прости, Алсу. Я буду стараться держать себя в руках, чтобы подобного больше не повторялось. Хорошо?

Всё ещё не веря тому, что слышит, девушка быстрым шагом отошла назад и склонилась в глубоком поклоне, соблюдая традиционное обращение служанки к хозяину: не поднимая головы, принимая его волю и признавая тем самым, что он стоит выше неё по иерархической лестнице.

— Господин, я всего лишь служанка… Вы не обязаны просить прощения за то, что делаете, — тихо произнесла она.

— Если я не прав, то должен принести свои извинения. Неважно, кто ты.

Марк и Алсу с удивлением взглянули на Беркера. И если для Алсу эти слова были чем-то новым от господина, ведь её взяли в услужение паше не так давно, то для Марка его слова стали сродни тёплому мёду, разливающемуся по коже.

— Ты можешь идти, Алсу. Проследи, чтобы твоя госпожа проснулась в хорошем настроении, — с непривычной для себя улыбкой сказал Беркер.

Удивившись, Алсу ещё раз поклонилась и поспешно вышла из столовой, а сам Аль-Марид обернулся к янычару. Посмотрев друг на друга, они тотчас отвели взгляды, находясь в состоянии заложников недавней неловкой ситуации, которую нужно было разрешить. После нескольких волнительных вздохов Беркер заговорил:

— Я знаю, что ты не поступишь так со мной, мой дорогой друг. Прости за эти подозрения… Ведь ты никогда не желал зла ни мне, ни моей семье, а я…

— Беркер, я настаиваю на том, чтобы ты перестал принимать… галлюциногенные вещества, — то, что ты принимаешь, ведь твоё состояние не похоже на симптомы Неги, и я переживаю за тебя. Ты сам не свой, заторможен, а если примешь слишком много — становишься вовсе неуправляемым.

В эти слова Марк вложил не только то, что было вчера в гостевой комнате, отведённой для курительных смесей, но и то, что произошло этой ночью с Амелией. Марк был уверен, что Беркер даже не помнит о том, что происходило, ведь в ходе наблюдения он замечал за другом потерю памяти о прошедшем дне, если он принимал новый препарат.

— Ты прав, мой друг. Я привёз из Ляоциня новый вид. Синь Мао хочет, чтобы именно я дал ему название, а потому должен понять, что именно он несёт в себе…

— Дурь, — спокойно произнёс Марк, прерывая пашу. — Ты дурным становишься, так что это название подойдёт больше всего.

— Пожалуй, я подумаю над этим. Но пока я… Пришёл в себя, а время Неги для организма ещё не наступило, я хочу съездить в город. Надеюсь, Марк, ты согласишься помочь мне в этом?

— Только если это не касается твоих дел с Мао. На остальное я согласен.

— Нет-нет, Марк, это не касается моих дел. Азиз очень много времени проводит с Амелией, и у него замечательный брикоинский. Мне иногда кажется, что он не лопочет на своём детском, как должен, а говорит чётко и вразумительно. А на азмирском скажет только пару слов, да и сомневаюсь, что с пониманием их значений. Я хочу съездить к своему учителю, чтобы договориться с ним об уроках.

Сдержав желание раздражённо цыкнуть, Марк постарался сделать всё возможное, чтобы кивок его головы был максимально убедительным. Опасения Амелии коснулись и его. Но что же ему мешает пользоваться скрытыми ходами, которые, в отличие от матери Азиза, он знал слишком хорошо? Да, это будет проблематично, и видеться они смогут лишь в определённых местах, и только ночью. Марк согласился с Беркером, и вскоре они покинули Малый дворец, направившись в город.

Всю дорогу Марк смотрел в спину Беркера. Его воображение рисовало всё то, что рассказала Амелия прошлой ночью. Он сжимал узду с такой мощью, что ему казалось, она врезалась в ладони. Янычар был уверен, что должен сделать всё, что в его силах, для обеспечения безопасности любимой женщины, но видел только единственный вариант, которым можно было бы воспользоваться.

«Она его жена, да… Но он не вправе подвергать её постоянному насилию, от кого бы оно ни исходило», — размышлял янычар.

Они въехали в город, в котором сразу же почувствовалось напряжение, созданное самим Беркером Аль-Маридом. Едва конь ступил на территорию города, люди, находящиеся неподалёку, стали озираться на него. Марк наблюдал за всем со стороны и подмечал недовольство, а на некоторых лицах даже читалось омерзение, которым люди оценивали своего правителя. Паша, намеренно или на самом деле, не замечал реакции подданных и улыбался, приветствуя каждого, кто попадался на их пути, а Марку, верному янычару, оставалось ехать следом за Беркером, следя за тем, чтобы горожане не кинулись на него, чтобы разорвать на мелкие куски. Прислушавшись, Марк разобрал, как люди награждали правителя нелицеприятными эпитетами: душегуб, мерзавец, предатель.

Выехав на площадь, они не заметили ничего, что могло бы вызвать подозрения. Жизнь продолжала кипеть здесь, как и обычно, если не считать общего настроения народа. Завидев пашу Аль-Марида, многие лавочники закрывали свои шатры, женщины прятали детей, прохожие прижимались к стенам домов. Но взгляд каждого из них сливался в одно целое, и думали они об одном и том же. Марк тихо шикнул, борясь с напряжённым состоянием, ненавидя себя за то, что не может сейчас как по волшебству исправить ситуацию в городе… Но если сделает то, что хочет…

— Марк, — позвал его паша.

Янычар подвёл коня ближе.

— Не мог бы ты договориться с учителем, а я пока осмотрюсь. Не нравится мне настроение в городе.

При этих словах Марк подавил саркастическую ухмылку. Он пока не мог понять, действительно ли Беркер ничего не замечает или окончательно принял позицию правителя-тирана? Может ли это новое, принимаемое им вещество так сильно повлиять на его восприятие, что теперь паша Шекабада не может выявить причинно-следственную связь и задать себе простой вопрос: «Почему?». Почему его народ недоволен? Почему его народ смотрит на него с ненавистью и злобой? Отчего пропало доверие? Марк метался между убеждениями дружбы и ненависти и уже не понимал, какому чувству стоит отдаться без остатка, а какому не стоит и пытаться доверять. В одном он был уверен: чувство долга и благодарности были его извечными спутниками, из-за которых он не мог себе позволить оступиться. Или, по крайней мере, сделать ошибку, забыв об осторожности.

— Хорошо, я договорюсь, — согласился он.

Сдержанно кивнув друг другу, мужчины разошлись. Но Марк не поехал к учителю. По дороге сюда он принял решение, от которого не собирался отступать. Всё, что его сейчас заботило, это Амелия и ребёнок, которого она называла своим сыном.

Янычар знал, что ни сегодня, ни завтра Азизу азмирский не понадобится. Уже сегодня он сделает всё, чтобы Амелия с мальчиком оказались в безопасности, даже если этот выбор разлучит его с любимой и малышом.

Конь Марка завернул в переулок, обедневший первым, стоило Аль-Мариду вернуться из своего путешествия для налаживания международных связей. Быть может, тогда он желал сделать что-то хорошее для своей страны, но встал на скользкую дорожку… Вокруг бегали беспризорные дети, и даже в их игре слышались разговоры о свержении тирана. Вероятно, они уже наслушались родителей. Какая неосторожность поднимать такие темы при детях… Особенно сейчас, когда паша находился не в своём уме и мог совершить достаточно опасные действия, полностью позабыв о том, что такое свобода слова и выражения мнения.

Сколько станет беспризорных детей? Таких, каким когда-то был он сам. И всё это происходит теперь из-за недальновидности паши, который посчитал себя вершителем чужих судеб. Спешившись, янычар погладил коня по морде и привязал уздечку к столбу водопоя. Он огляделся по сторонам: не ехал ли кто за ним, не следят ли? Но станет ли кто-то преследовать его, зная, что Марк на очень хорошем счету у паши? Разве что только те, в чью дверь он собирается войти… Он постучал в одну из них причудливой комбинацией, повторив её через несколько секунд, и только тогда ему отворили.

— Я думала, это твой окончательный ответ, — послышался женский голос в стороне.

И, его ответ и был окончательным, если бы не то, что случилось этой ночью. Сейчас он был полон решимости обезопасить единственное, что любит. Лишь бы всё это не коснулось Амелии, и он бы успел перенаправить её туда, где будет безопасно.

— До сегодняшнего дня и я так считал.

— И что же изменилось, раз ты вернулся?

— Ты и так знала, Камилла, что меня это тяготило. Но я надеялся достучаться до него, однако мои надежды пошли прахом. Ты и сама видишь, что он с каждым днём ведёт себя всё хуже и хуже.

— Я вижу, да. Но ты долго держался, мне даже начало казаться, что твои слова любви к этой брикоинке — пустой звук. Марк, Марк… Неужели твоя преданность ему настолько крепка, что ты закрываешь глаза на то, как живёт твоя возлюбленная?

— Нет, — отрезал он. — Уже нет. И потому я пришёл, чтобы сказать тебе: хватит сдерживаться. Он сейчас в городе, из охраны — только я.

— Да и ты сейчас в стане врага, не находишь? — она подошла ближе, мягко улыбнувшись.

Мужчина взглянул в давно знакомое лицо девушки, которая преобразилась в его глазах около полугода назад, когда он поставил себе задачу выяснить, откуда происходит утечка дворцовых тайн. Во дворце она была тихой и кроткой, но не за его стенами. Камилла была одной из первых, кто начал замечать изменения в Беркере, именно она стала собирать людей по всему Шекабаду, действуя из подполья чужими руками, потому что её руки были связаны. Но когда Беркер женился на Амелии, она начала сама выходить из дворца, и оппозиция стала ей доверять полностью, стоило ей открыться. Она смогла стать глашатаем недовольства властью по всему городу, основываясь при этом на доказательствах и фактах, с которыми народ не решался спорить.

Но Беркер был заметно ослеплён своим делом и деньгами, а особенно веществами, что не замечал двойной жизни Камиллы. Взявшая решительность от Сорраи и кротость от Нуры, девушка стала восхитительным лидером восстания против правления своего мужа. Каким же неосторожным был Аль-Марид, рассказывая этой девушке всё, что происходило на собраниях с Синь Мао. Возможно, он даже представить себе не мог, что она окажется его же погибелью, ведь как хорошо она справлялась с ролью послушной жены.

Камилла прижалась к Марку почти вплотную, взмахнув длинными, чёрными, густыми ресницами.

— Знаешь, когда вы зашли тогда в дом, я молила Аллаха, чтобы пашой, за которого выдают меня родители, оказался ты. Каково было моё разочарование, что я обозналась! И, чем ближе мы к освобождению, тем сильнее мне хочется сказать это тебе.

— Мне льстит это, Камилла, но я не думаю…

— О, прекрати. Как только мы запустим этот процесс, Беркер Аль-Марид больше не мой муж.

Камилла грудью прижалась к нему. Янычар сжал её плечи, надеясь мягко оттолкнуть, но девушка взглянула в его глаза, мягко улыбнувшись. Поднявшись на мыски, она впилась в его губы жадным поцелуем. Она действовала как умелая обольстительница: её мягкие руки блуждали по его телу и пробирались под одежду. Марку не пришлось долго сопротивляться, ведь он вспомнил вчерашний день, библиотеку и… Амелию. И если за неё боялся, как за себя, то Камилла выбрала свой путь… и после начала восстания она действительно больше не будет считаться женой паши Шекабада, напротив, сделает всё, чтобы прибрать правление в свои руки. Либо управлять из тени… Так или иначе, ему было не жаль её. Он видел несколько исходов этого сценария, но один из них показался ему несбыточным, ведь Беркер не в состоянии принимать обдуманные решения. Но если он, всё же, решит вмешаться во всё это предприятие, то смерть настигнет Камиллу, а не его. И вряд ли законы Шекабада найдут послабление, скорее, только сильнее ожесточатся. А уж какое отношение будет у Беркера к оставшимся жёнам после этого…

Прогнав от себя эти мысли, янычар заглянул в глаза соблазнительнице Камилле. Они пылали необузданной страстью… Что же, если она горит желанием, то он будет не против удовлетворить его. Воспоминания о встрече в библиотеке также напомнили ему о не высвобожденной энергии, которую он так боялся направить на Амелию.

Янычар поднял прелестницу за ягодицы и, развернувшись, прижал её к стене… Ими овладела дикая, животная страсть, которую они негласно решили укротить. Их губы нашли друг друга, без всякой нежности и аккуратных прелюдий, их языки сплелись подобно клубку гремучих змей. Руки Камиллы нетерпеливо расправлялись с его кафтаном и рубахой, а его руки бесстыдно забрались под джильбаб, платье, сшитое по фигуре владелицы. Одной рукой Камилла захватила подол, прижав к своей груди, открывая Марку доступ ко всем желаемым частям молодого тела.

Янычар никогда бы не подумал, что может так бесстыдно прикасаться к жене своего друга. Он оторвался от её губ, а она, игриво улыбнувшись, подцепила пальцами другой руки пояс на его шельварах и потянула. Оказавшись совершенно обнажёнными, пара любовников была настолько разгорячена желанием, что ни один из них даже не подумал о неловкости своего положения.

Марк, придерживая Камиллу одной рукой, второй сорвал одежду, прикрывающую её грудь, резким движением пальцев обхватив её шею. Запрокинув голову назад, Камилла тихо и удовлетворенно засмеялась, дав ему понять, что он на верном пути. Этот смех… Такой жадный, хриплый и призывающий к действию. Она нарочно дразнила его, бросая томные взгляды и используя свой голос для большего обольщения. Губы янычара впились в шею девушки, которую она выгнула, подставляя жадным ласкам.

Но можно ли было называть их нежными? Там, где покоритель женского сердца касался кожи, чувствовалось натяжение и слабое тянущее ощущение, указывающее Камилле на образование кровоподтёка, который обязательно превратится в заметный синяк. Но это ощущение ещё больше приводило девушку в восторг, от которого её ноги крепче сжимались на его бёдрах. Камилла намеренно, хитростью завлекала Марка в свои сети, и теперь он начинал понимать, почему именно она до путешествия Беркера по миру была его постоянной гостьей в спальне. Она так легко заводила мужчину своей непринуждённой похотью, что казалось, он сходит с ума, желая её. И всё же, хоть и была сейчас близость с Камиллой, Марк видел перед собой медноволосую Амелию, к которой не смел прикоснуться даже в самых смелых мечтах.

Но вела ли бы она себя с ним так же раскованно и смело, как сейчас Камилла? Позволяла ли бы она делать с собой такие непристойные «па», которые сейчас казались Марку грубыми по отношению к возлюбленной, но приемлемыми для Камиллы? Они и сами не заметили, как их тела слились воедино, и если до этого момента янычар ещё надеялся избежать порочного соития, потому что его разум отказывался принимать Камиллу или другую партнёршу вместо Амелии Оберлайн, то Камилла воспользовалась моментом его слабости и сильнейшего возбуждения, не дав пути к отступлению. Когда она в очередной раз двинула бёдрами, впуская в сочное лоно его чресла, он уже ничего не смог поделать.

Зачем же поддался её поцелуям, почему дал волю страсти? Если минутами ранее он ещё мог дать себе ответ, ровно так же, как был полон уверенности, что ничего подобного не произойдёт, то теперь злость на самого себя помешала ему. Он постоянно ругает себя за многие вещи, происходящие в Шекабаде, что и сейчас был готов смиренно принять произошедшее. Скрытые вчера чувства вышли наружу с бьющим через край возбуждением и появившейся возможностью его выплеснуть.

С тех самых пор, как он понял, что влюблён в Амелию, он не позволял себе оставаться с женщиной один на один. Он старался быть равнодушным к тому, что она, пусть и без желания, делит ложе с Беркером. Для Марка было важнее то, что происходит с их душами… Почувствовал ли он в этот момент, что предал Амелию? Да, но был уверен, что любимая и единственная отнесётся к его поступку с пониманием. Он не уставал напоминать себе, что Амелия — девушка с холодной головой. Но готов ли он простить сам себя? Нет, определённо не готов. Ни за один из случаев, что игнорировал мольбы Амелии о побеге, ни за то, что происходит сейчас. Досада на самого себя возросла, и он, прижав Камиллу всем телом к стене, сжал её ягодицы в широких ладонях с необычайной силой. Эта девушка так желала обладать Марком долгое время, что вряд ли будет против принять в себя всю его ярость.

Не церемонясь, Марк стал направлять её бёдра, так, чтобы при сильном толчке они вплотную прижимались к его. Каждый такой рывок позволял его чреслам погружаться в тёплую влагу до упора. Чувствительная преграда в лоне девушки отзывалась приятной вибрацией, срывающейся с её губ томным стоном. Камилла, словно змея, извиваясь в руках янычара, целовала его плечи и врезалась ногтями в кожу на его спине. Она попыталась вновь завладеть губами Марка, но он с необычайной грубостью вновь сжал её шею сильными пальцами, не давая пошевелиться. Её ногти соскользнули с его лопаток по плечам, оставляя глубокие и грубые царапины. С губ Марка сорвалось едва слышное шипение, он крепче стиснул её шею, став двигаться быстрее. Камилла выгибалась и, несмотря на удушье, сладко постанывала, одной рукой держась за его шею, насколько могла дотянуться, а второй инстинктивно водя по стене, в поисках того, за что можно ухватиться.

Перехватив Камиллу за талию двумя руками, Марк шагнул от стены и направился в небольшую комнатку с задёрнутыми лёгкими, почти прозрачными, шторами. Пока он шёл, Камилла, крепко прижимаясь к нему грудью и обнимая за шею, продолжала двигаться, крепко сжимая ногами бёдра любовника. Янычару казалось, что он оступится, так и не достигнув комнаты, но в этом было что-то необычное, страстное и даже животное. Она не хотела отрываться от него ни на миг, не хотела давать ему передышки на простое действие и проявление заботы. Спина Камиллы выгнулась, когда он сделал неосторожное движение, с её губ сорвался громкий стон, смешанный одновременно с болью и удовольствием, и опасения Марка подтвердились. На его счастье, это случилось у матраса, поэтому он придержал ладони у головы и поясницы девушки, чтобы удар не пришёлся по этим местам. Камилла лишь крепче прижала его к себе и звонко засмеялась, проведя носом по его щеке. Их взгляды встретились лишь на мгновение.

Марку было не до смеха, ведь сейчас, помимо удовлетворения плоти, он погряз в мыслях о ненависти к себе. Поднявшись над девушкой, янычар приподнял её бёдра на уровне пояса и вновь вошёл во влажное лоно резким движением. Девушка сладко вскрикнула, сжав в ладонях простыню и потянув её на себя. Каждый толчок сопровождался то сладкими стонами, то томными вскриками. Не выдерживая напора Марка, Камилла то выгибалась ещё сильнее, давая его чреслам войти ещё глубже в своё тело, то хваталась за груди, эротично играя с ними. Она не могла найти места своим рукам, сходя с ума от нахлынувшего нескончаемого наслаждения.

Но настал момент, когда ей это надоело, и она, отпрянув от него, не теряя времени, толкнула Марка в грудь с неожиданной для такой хрупкой девушки силой. Поднявшись на локтях, Камилла сбросила с себя платье и, перекинув ногу через его бедро, позволила своему лону пропустить в себя его чресла. Выгнувшись в спине, она издала хриплый стон, подавшись назад, положив левую руку на его колено. Марк поднялся и обхватил пальцами бёдра девушки, заставив её двигаться качающимся маятником, туда и обратно, иногда позволяя её телу приподняться, чтобы потом со всей грубостью опустить её обратно. Каждое такое движение вызывало в ней восторг, о чём говорили её громкие стоны. Они чувствовали, как им не хватает дыхания, но продолжали двигаться так, словно это было последнее соитие в их жизни.

Не спрашивая разрешения и не имея привычки бездельничать, Марк приподнял девушку с себя и сбросил на матрас. Он никогда не чувствовал себя расслабленно, когда женщина брала на себя управляющую роль. Встретив непонимающий взгляд Камиллы, он мог улыбнуться, но такого желания у него не возникло. Направив девушку так, чтобы она встала на колени и нагнулась вперёд, Марк вновь взял на себя роль управляющего. И с грубым ритмом продолжил… Он видел, как на её спине проступала испарина, и сам замечал за собой, как его тело всё сильнее лоснилось от липкого пота. В сладостной неге Камилла выгибалась, словно кошка, принимая его в себя. Она почувствовала, как её длинная коса, разлохматившаяся после долгих часов праздника плоти, начинает натягиваться. Марк медленно накручивал её волосы на руку и с каждым толчком всё сильнее тянул косу на себя.

Девушка, понимая, что партнёр не собирается отпускать её, оттолкнулась руками от матраса, и теперь её единственной опорой были только колени и крепко сжимающая волосы рука мужчины, причинявшая томительную боль. Ещё несколько сильнейших рывков, и Марк отпустил девушку, дав ей упасть перед ним. Тёплое семя окропило её ягодицу, и янычар, осев на матрасе, облокотился о него рукой. Ему казалось, что воздуха не хватало, и он пытался вобрать его в себя как можно больше, интенсивно и часто дыша, так, что лёгкие стали болеть. Сладострастная мучительница повернулась на бок и удовлетворённо осматривала своего победителя. Взглянув на неё, Марк встретился со счастливой улыбкой насытившейся львицы. Но сам ощутил омерзение…

«Во что превратился Шекабад?» — с грустью подумал он.

Возможно, будь на месте Камиллы Амелия, он бросился бы извиняться за эту животную страсть. Он бы прижал её к себе и неспешно шептал слова любви, не стремясь немедленно уйти. Но сейчас он хотел, во что бы то ни стало, сбежать из этого маленького штаба оппозиции. И главное, навсегда оставить за спиной произошедшее здесь.

Продолжит ли он винить себя за свою слабость, как только переступит порог? А если увидит Амелию, сгорит ли он со стыда за свою измену? Но будет ли время думать об этом? Камилла не упустит удобной возможности заманить в ловушку свободно гуляющего по Шекабаду тирана, довольствующегося своим одиночеством.

Пытаясь выровнять дыхание, Марк поднялся с матраса и двинулся в зал, где была сброшена его одежда. Одевшись, янычар стал поправлять каждую складку на ткани, смахивая любую пылинку, которая могла налипнуть с пола. Камилла обняла его со спины, проведя рукой по его груди, пальцем поиграв с завязками на жилете, словно намекая на продолжение их близости. Вместе с тем слова, которые она сказала, не имели никакой связи с её поведением.

— Это наша последняя встреча, Марк? Если он сбежит, ты можешь остаться. Стать, например, новым пашой. Мы наведём порядок и больше никогда не позволим тиранам порабощать наш город.

— Нет. Камилла… Я верен ему как другу, брату и государю. Я…

— Не продолжай. Будь бы ты верен, сейчас бы не стоял в моих объятиях и уж тем более, не стал бы передавать оппозиции его планы. Я привыкла терять друзей, — усмехнулась она. — Учти, как только всё начнётся, это столкнёт нас лбами, остановиться не сможет ни одна сторона: либо победа, либо поражение.

— Если твои люди должны будут убить его и меня вместе с ним, то так тому и быть. Я не допущу его смерти.

— Это мы ещё посмотрим, паша Аль-Фархан, — со смехом произнесла она. — Как многое в нашей жизни решает любовь, верно?

Улыбнувшись ей, Марк вышел. Камилла была права… Он никогда бы не пошёл на этот шаг, если бы не полюбил. Он так и продолжил бы жить в тени наркозависимого паши, нарушающего те же слова, которые говорил когда-то. А лишнее напоминание о том, кем он был от рождения, резко усугубило те чувства, которые разрывали его изнутри. Из мести он пошёл на предательство. Из вожделения к одной женщине — на порок с другой. Он подошёл к коню и бережно прошёлся рукой по его гриве.

— Ну что, мой друг, придётся ехать быстро… — прошептал он коню, будто посчитал нужным поставить его в известность о предстоящем путешествии.

Запрыгнув в седло, Марк ещё раз потрепал коня по гриве и, ударив ногами по плотному телу животного, погнал его галопом к центру Шекабада. Он не знал, где искать Беркера, но точно знал то, что теперь на него объявлена охота по всему Шекабаду. И пусть многие посчитают его связь с оппозицией предательством, но решение было принято только ради спасения родных ему людей. Будучи до глубины души благодарным Беркеру и всё ещё считая его своим другом, он не мог позволить паше сгинуть вот так просто. И пусть Марк не смог бы спасти его от зависимости, но это не значило, что он достоин смерти.

«Был бы он со мной так же великодушен?» — смеясь сам над собой, подумал янычар.

Погнав коня чуть быстрее, Марк пригнулся к его шее, надеясь найти Беркера быстрее, чем его настигнут мятежники. Он должен это сделать…

Амелия открыла глаза, когда солнце взошло высоко над дворцом. Желания подниматься с постели не было. Заметив у себя признаки лёгкой депрессии, девушка обрадовалась тому, что задолго до того, как ей пришлось вынужденно покинуть Брикоин, изучила несколько трудов известных психотерапевтов, недовольных тем, как обстоят дела в психиатрии в нынешнее время. И хотя глаза Амелии были открыты, она всё равно ещё не понимала, где находится, лишь голоса в стороне от кровати понемногу возвращали в реальность.

Устроившись на ковре, неподалёку играли Алсу и Азиз, который показывал калфе кубики и просил называть буквы, написанные на них. Алсу и сама изучила алфавит, используемый в Брикоине. Она хотела, чтобы госпожа была свободна в своих действиях во время отсутствия Аль-Марида, но не только это было причиной интереса служанки к брикоинскому, а то, что Алсу хотелось знать язык и свободно говорить со своей госпожой, чтобы они понимали друг друга намного лучше, чем сейчас. Амелия и сама не совсем понимала, зачем азмирке, которая никогда не увидит белого света за пределами родной страны, нужен язык брикоина, но старалась поддерживать девушку в её начинаниях. В обычный день Амелия бы улыбнулась картине, открывшейся перед ней, но не сейчас, когда на душе скребли кошки: она ещё помнила произошедшее ночью. Но не понимала, за что эти испытания выпали на её долю. Алсу подняла глаза на госпожу и встала на ноги.

— Ты куда?! — требовательно спросил мальчик.

— У Алсу есть некоторые дела по дому, Азиз. Не будем её задерживать, — отозвалась Амелия. — А вот юному паше пришло время отправляться в кровать.

С радостным криком Азиз поднялся на ноги и забрался на кровать, обвив её шею руками со всей своей детской силой. Амелия обняла мальчика и взглядом показала Алсу идти.

Недолгая игра с ребёнком, приём пищи, и Азиз уже спал в своей кроватке, обнимая плюшевую игрушку, которую Беркер привёз ему из Брикоина. Наконец Амелия позволила себе расслабиться. Как бы она ни любила мальчика, то, что он ей не родной, отражалось на её состоянии. Она исполняла свои обязанности добросовестно, но без удовольствия. Во всяком случае, она старалась сделать для него всё, чтобы он не чувствовал себя чужим для неё. С пиалой зелёного чая она вышла на балкон и вдохнула тяжёлый, раскалённый жаром воздух, пытаясь не думать о произошедшем ночью, отогнать эти мысли прочь, забыть… Сделав глоток, Амелия посмотрела на простирающуюся пустыню, заметив вдалеке небольшую движущуюся точку. Она приближалась всё быстрее ко дворцу, и когда стала совсем близко, разделилась на две. А когда две точки приблизились, то смогла определить в них Беркера и Марка. Они гнали лошадей без жалости. От этого тревога закралась в её сердце ещё сильнее…

Кони почти доставили всадников к Малому дворцу, песок поднимался из-под копыт. Чем ближе они становились, тем отчётливее Амелия видела, как тело её мужа, словно маятник, кренится то в одну, то в другую сторону. Присмотревшись, она увидела огромную кровоточащую рану на его боку.

«Странно…» — подумала она. — «В Брикоине никогда бы не позволили себе напасть на безоружного. Только если это не разбой. Беркер ведь безоружен…».

Амелия посмотрела на Марка: он был вооружён, но без должной амуниции, способной защитить его от удара лезвия. В душе девушки закралась тревога… Да, она переживала за Беркера как за человека, но испугалась куда больше за Марка, который в отличие от паши увереннее сидел в седле. Но эта уверенная посадка воина не отменяла и его возможного ранения.

— Беркер! — услышала она крик Марка. — Не время спать, дружище!

Паша встрепенулся от окрика янычара и выпрямился, сев в седле, пришпорил коня. Усталость животного как будто передалась и самой Амелии, словно это её сейчас гонят сквозь жаркую пустыню… Быстро отставив пиалу, девушка бросилась прочь из комнаты, полы домашнего платья мешали, и ей пришлось подобрать их, чтобы ненароком не споткнуться. Выбежав из дворца, она стремглав помчалась к воротам, размахивая янычарам, стоящим на постах, чтобы те их открыли. Завидев бегущую к ним женщину, они лишь непонимающе переглянулись.

— Чёрт возьми! — выругалась Амелия. — Быстрее открывайте ворота! — крикнула она.

Янычары засмеялись, не тронувшись с места. Их лица выражали превосходство над женщиной, приказам которой они не намерены подчиняться, кем бы она ни была. Ощутив себя оскорблённой, Амелия, полная решимости, достигла ворот и плечом привалилась к тяжёлому засову, приподнимая его, чтобы он сошёл с поддерживающих крюков. Тяжесть засова заставила её вскрикнуть от натуги, но там, за воротами, был тот, ради которого можно было и напрячься… Особенно тогда, когда за ним явно кто-то гонится, и этот кто-то недостаточно дружелюбен. Охваченные возмущением янычары бросились к ней, пытаясь остановить, но засов упал на землю, и Амелия, ухватив одно из колец массивных ворот, потянула его на себя.

Едва она открыла одну из тяжелейших дверей, мимо промчались два всадника, один из которых вновь привалился к шее коня. Янычары обратили внимание на тех, кто так быстро промчался мимо них вглубь двора, и с восхищением взглянули на Амелию. Решительная в действиях, она подумала, что мужчины чужой для неё страны сами запрещают своим женщинам свободно мыслить, из-за чего в крайних случаях оставались без помощи, но в большинстве своём сейчас её это мало заботило. Девушка смотрела на спешивающегося Марка, который, бросив мимолётный взгляд на возлюбленную, сразу понял, кто же именно открыл для них ворота в Малый дворец. Он хотел было броситься к ней, кричать об опасности и о том, чтобы она как можно скорее собирала вещи, но не мог этого себе позволить.

— Мятежники приближаются! — рявкнул он, взглянув на часовых. — Немедленно закрыть ворота! Стрелкам подняться на стены, остальным — оборонять ворота. Гафур!

Из небольшого отряда солдат вышел паренёк, недавно заступивший на службу. Амелия с горечью подумала о том, как он молод… И сейчас ему предстояло попасть в самое пекло этого конфликта. По взгляду Марка она увидела, что и он думает также, но понимала, что начальник янычар не мог позволить себе дать слабину лишь из-за того, что кто-то моложе него, и пожалеть за это.

— Отбери людей, обойдите территорию. Не пропускайте ничего из виду. Обращайте внимание на уязвимые места, мы не знаем, что может быть известно оппозиции о Малом дворце! Где Анзор?! — дождавшись другого янычара, Марк обратил внимание на него. — Выберись через чёрный ход, но соблюдай осторожность. Доберись до главного дворца и приведи подкрепление! Остальным держаться до прихода подкрепления!

Он говорил так быстро, что Амелия не могла разобрать слов, чтобы перевести хотя бы часть из них, но суть она понимала чётко. Дворцовые ворота громко захлопнулись за её спиной, а отряды разделились. Марк кинулся к Беркеру, который уже полулежал на своём коне, хватаясь за его гриву, будто за спасательную соломинку. Когда Марк подошёл, паша повалился на бок, почувствовав, что сейчас он может ненадолго дать своему телу покой. Марк поймал друга с терпеливым пониманием, ведь знал, как на человека может подействовать потеря крови. Он перекинул его руку через плечо и направился в тень деревьев. Амелия стремительно подбежала к ним.

— Что… произошло? — обеспокоенно спросила она.

— Началось, — произнёс Марк, не глядя на неё.

После проведённого времени с Камиллой он боялся посмотреть в родные изумрудные глаза возлюбленной. Он боялся увидеть в них осуждение, хоть ничего не говорил о сегодняшнем дне. Делиться последними новостями вошло у них в привычку, но посмел бы он сказать об этом? Марк устал напоминать себе, что Амелия поймёт, но не мог принять этот факт сам… Его останавливали не только сегодняшние приключения, которые не приносили гордости, но и Беркер… При Беркере он не смел даже заговорить с ней напрямую, хотя частенько нарушал эти установки. Он легко похлопал пашу по щеке, и тот с трудом разлепил глаза.

— Будто как лимон выжали, — хрипло произнёс Беркер.

— Да, друг мой, потрепало тебя, — попытался отшутиться Марк.

Но шутки шутками, а времени оставалось совсем мало, и он понимал это. Те малочисленные отряды, бывшие в Малом дворце, явно погибнут сегодня. Он не надеялся на благосклонность Камиллы, потому что знал, что она не пощадит никого, кто сейчас стоит на стороне действующего паши. Даже если кто-то из них выживет сегодня, то плен их сломает или уничтожит.

— Слабо сказано… Если бы не тот мальчишка с кинжалом, боюсь, уже бы умер.

— Тебе просто повезло, Беркер, — ответил Марк, повернув голову вправо, где стояла Амелия. — Ему нельзя закрывать глаза, а в твоих склянках я ничего не понимаю, — солгал он. — Принеси то, что сможет его привести в чувства, я это сделаю, пока ты будешь собирать свои вещи.

— Вещи?..

— Да, — подтвердил слова Марка Беркер. — Ты отправляешься в Брикоин. Здесь становится опасно.

— Но… Разве я не должна быть здесь?

— Амелия, — грубо одёрнул её Марк, хотя не имел на это права.

Янычар не мог воззвать к ней иначе. Ему, как никому другому, безумно хотелось, чтобы девушка была в безопасности, и единственный вариант обеспечить её — отправить домой. Она посмотрела на мужчин, и если взгляд Беркера, хоть и слабый, но показывал, что возражения не принимаются, то глаза Марка не требовали переводчика. Они словно кричали, что желают как можно скорее обезопасить её от всего мира. От того, что происходит здесь. Но и там Амелия увидела тоску… И она передалась и ей, ведь любимый останется здесь. Беркер не позволит янычару уплыть вместе с ней, но и сам не поплывёт, ведь он так держался за свою хрупкую власть…

— Я… принесу.

Пока Марк обрабатывал раны паши и приводил его в чувство, Амелия и Алсу собирали необходимые в дорогу вещи. Помимо всего прочего, Амелия забрала свои травы, оставив лишь изготовленные мази для мужчин, понимая, что рано или поздно Шекабад станет для них настоящей мясорубкой, их жизням будет грозить опасность. К сожалению, обучать их навыку смешивания лекарств не было времени, а слушать её никто бы не стал. Кроме Марка, который хоть и говорил о том, что ничего не смыслит в травах, на деле очень много времени проводил с ней, узнавая секреты лекарств, которые могут спасти не только его жизнь, но и здоровье окружающих.

Марк поднялся в комнату к Амелии, чтобы девушки не несли тяжёлые чемоданы. Но лишь усмехнулся своему, уже привычному, убеждению о рациональности Амелии: она взяла в дорогу только самые необходимые вещи… Несколько сменных платьев и тёплая шаль поместились в один узелок, небольшая сумочка с целебными травами и чемоданчик с уже готовыми лекарствами, на случай, если кто-то из них заболеет в дороге. Алсу, поймав их встретившиеся взгляды, вышла из комнаты, взяв с собой всё, что Амелия собрала в дорогу.

— Алсу едет с тобой, она поможет тебе там. Беркер сейчас немногословен.

— Разве нужно уезжать?

— Да, Амелия. Здесь будет неспокойно, я боюсь, как бы не коснулось тебя, — он сжал её руки в своих. — Беркер хотел оставить тебя и Азиза, но это бред. От ранений, я надеюсь, а не его собственный.

— А если я больше не увижу тебя? — прошептала девушка, поднеся его руки к губам.

— Значит, на то воля Аллаха, моя милая Амелия… Я не буду давать тебе громких обещаний, потому что не знаю, где мне придётся склонить голову.

— Я буду верить в тебя.

Прощальный поцелуй был лёгким, в одно касание губ: знали, что паша здесь. Понимали, что и сейчас, держась за руки, ставят себя под удар. Две маленькие рыбки, бьющиеся о стекло аквариума, не имеющие возможности быть рядом друг с другом…

Грохот с улицы стал для них сигналом к началу побега. Мятежники стремились вынести ворота дворца с петель, но пока им этого не удавалось. С дворцовых стен слышались выстрелы, разрезающие тишину. Таран, пробивающий ворота, набатом бил по плотному дереву. Если бы Амелия стояла рядом, она была уверена, что услышала бы, как грубые полотна ворот растрескиваются со скрипом на маленькие щепки. Она видела в окно, как Марк, скача по территории дворца, раздаёт команды солдатам. По всему периметру разносился его громкий воодушевляющий голос, призывающий к смелости, доблести и отваге. Он призывал не сдаваться и держаться до конца, но вкладывал в эти слова свой смысл. Амелия знала, что он надеется спасти тем самым каждого из них, что они уловят посыл, который он хочет до них донести, но не могла поверить в то, как просто такие слова срываются с его губ. Сколько сил он вкладывает, чтобы так просто послать верных ему людей на неминуемую смерть…

Закончив объезд территории, Марк погнал коня ко дворцу. Времени оставалось не так много, и совсем скоро дворцовые ворота сдадутся под натиском тарана. Он спешно поднялся по лестнице, и Амелия услышала его шаги. Дверь с грохотом распахнулась, и вот он уже стоял на пороге. Тяжело дыша и трясясь всем телом от того, что ему приходится делать… Она до сих пор стояла у окна, в ожидании страшного, но оно не происходило, словно что-то оберегало её. Он сорвался с места к ней, а она ринулась навстречу. Они знали, что если покинут эту комнату, возможности побыть вместе у них больше не будет. Их губы нашли друг друга в мягком и полном тоски поцелуе. Амелия чувствовала, как он прижимает её к своей груди, ощущала тепло, исходящее от него. Их губы разомкнулись, и Марк, не теряя ни минуты, прильнул к её лицу, оставляя на нём тёплые поцелуи. Девушка подняла голову, наслаждаясь последними совместными минутами, купаясь в его поцелуях и объятиях, но всё хорошее и приятное быстро заканчивается. Простившись с любимой, Марк мягко сжал её ладонь и потянул за собой.

— Беркер готовит лошадей. Наше сопровождение ждёт на другой стороне дворцовой стены вместе с ним, мы пойдем потайными ходами.

— Милый… Неужели нам придётся идти на такие потери? — безысходно прошептала она.

Марк понял, о чём говорит любимая. В меньшей степени она беспокоилась о них самих, и куда в большей о том, что столько людей сейчас обречены погибнуть из-за Беркера и его верного янычара. Грустно улыбнувшись, подневольный воин посмотрел на неё через плечо. Амелия увидела боль в его улыбке, и ей этого было достаточно… Больше они не говорили…

В комнате Азиза, где Алсу отвлекала его от происходящего во дворе дворца, Марк с Амелией оказались быстрее, чем обычно. Их подгоняло время. Служанка взяла мальчика на руки, и они отправились вниз по лестнице, сбегая как можно дальше от происходящего… Их путь шёл через самую ненавистную для Амелии комнату — зал вручения подарков, где до сих пор в самом центре стоял мольберт с её портретом. С ненавистью она в последний раз взглянула на него, пока Марк спешно отодвигал картину величиной в человеческий рост и открывал дверь, ведущую в пропахший сыростью коридор.

Амелия пропустила Алсу с Азизом первыми, и когда сама проскочила внутрь, а Марк почти закрыл потайную дверь за ними, с улицы послышался громкий хлопок.

Дворцовые ворота наконец-то сдались под тараном и отворились, ударившись о городские стены. Словно одним голосом янычары паши и мятежники закричали боевым кличем. Даже здесь, под землёй, слышался лязг оружия. Солдаты что-то выкрикивали друг другу, но в шуме боя слов было не разобрать. Сидящий на руках у Алсу Азиз, не понимающий, что происходит, что за крик эхом отдаётся по мрачному сырому коридору, оглядывался по сторонам и искал утешения, переводя взгляд то на Амелию, то на Марка, видя их обеспокоенные лица. Ребёнок, ощущающий напряжение в лицах близких людей, сам становился грустным. Амелия, заметив изменения в его маленьком детском личике, подошла к Алсу и взяла его на руки. Марк остановился на разветвлении коридоров и, хотя путь был не таким долгим, облокотился о стену, став медленно скатываться по ней. И, как бы он не старался держаться бодро, ладонью он всё же закрыл один глаз, который можно было увидеть со стороны девушек.

— Дайте мне немного времени, — прошептал он.

Поставив Азиза на землю, Амелия показала взглядом Алсу следить за ним, а сама подошла к янычару и присела напротив него. Марк всегда держался так стойко и крепко, явно был уверен в том, что кровопролития получится избежать, но сейчас его надежды рухнули словно карточный домик, и ему приходится решаться на самые отчаянные шаги. Когда он поднял голову, девушка увидела горькие слёзы на его щеках. Беззвучные и такие сильные… Она аккуратно коснулась его щеки, и Марк накрыл её руку своей, запечатлев мягкий поцелуй на тыльной стороне её ладони.

— Я убил их… Убил их всех, Амелия, — дрожащим голосом прошептал он. — Почему я надеялся достучаться до него? Я до последнего считал, что смогу повлиять на Беркера и избежать этого. Я был терпелив… Я был верен… И я положил жизни своих солдат на доску войны. Почему я не ушёл раньше, родная? Почему не отвернулся от него до того, как смерть зашла так далеко?

— Я бы ответила тебе, но ты знаешь ответ, родной… — прошептала ему девушка.

Она не стала говорить о том, что по этой же причине и они сами не могут быть вместе. Его чрезмерная верность предписанным канонам разрушила всё и, как она видела, ломала его самого из-за неверных суждений. Подавшись порыву, не обращая внимания на то, что Азиз стоит рядом и смотрит, ловя каждое его слово, и рано или поздно может кому-то рассказать об этом, Марк крепко обнял Амелию, уткнувшись носом в её плечо. Девушка обвила его шею руками, с заботливой нежностью поглаживая его густые длинные волосы. Но это промедление было недолгим. Звуки боя наверху продолжались, но уже не были такими яростными. Никто из них не мог сказать, численность какой из сторон бесповоротно уменьшилась. Взяв себя в руки, Марк отстранился от Амелии и, поблагодарив кивком головы, поднялся с холодной земли, помогая подняться и ей.

— Нужно поспешить… Рано или поздно они найдут этот ход.

Кивнув ему, Амелия поднялась на ноги и, взяв Азиза на руки, показала Алсу взглядом идти за ними. Марк двигался впереди, изредка оборачиваясь. Каждый шорох казался ему подозрительным и устрашающим, ведь сейчас он вёл по этому мрачному коридору тех, кто ему так сильно дорог. Лёгкий просвет показался впереди, а звуки боя отдалились и затихли: либо наступил исход, либо же на расстоянии не было слышно даже отголосков. Марк хотел было взять руку Амелии и рвануться вперёд, но вовремя остановился, ведь там их ждал Беркер.

Они вышли к пустыне, где паша Аль-Марид, окружённый целым отрядом солдат, проверял амуницию на конях. К сожалению, тех пришлось оставить в конюшне Малого дворца, и один из них был любимым конём паши. Но сейчас стоило думать не об этом, а о спасении. Беркер обернулся к вышедшим из-за лиан и протянул руку Амелии. Из-за ранения он не мог помочь ей взобраться в седло, поэтому Марк помогал девушке разместиться в нём и усаживал ей на колени Азиза. Беркер занимался её провизией, укладывая в небольшую повозку. Забравшись позади неё, паша дождался, пока Марк поможет устроиться в седле Алсу и выйдет впереди военного отряда. Пока Марк продвигался вперёд, то встретился взглядом с Амелией: тревожная буря отражалась в глазах влюблённых.

— Отряд! — выкрикнул главный янычар. — Оборонительное построение! Не размыкаем строй, двигаемся в ногу! Семья паши должна добраться до места назначения целой и невредимой! По моей команде — трогай!

Военный отряд сомкнулся полукругом, закрыв собой тылы Беркера, Амелии и маленького Азиза. Амелия бережно прижала мальчика к себе, обняв его руками на случай, если в дороге произойдёт непредвиденное и опасное, и если прилетит вражеская стрела, то она сможет только напугать или легко ранить, но не причинит сильного вреда. На это рассчитывала Амелия. Но если стреляющий окажется метким стрелком? Испугавшись своих мыслей, девушка попыталась их отогнать. Сидящая на одном коне с Марком Алсу посмотрела через его плечо на госпожу, ей было страшно, и Амелия видела это. Их процессию могли нагнать где угодно…

Пустыня была необъятной. Могли бы и не найти. Иная напасть со стороны природы могла погубить их жизни: на их беду не было даже ветра, а солнце палило так, что были большие сомнения, не сморит ли их жажда в дороге. Жена паши следила за возлюбленным, ехавшим впереди, и ко всем остальным страхам, навеянным военным положением, добавился страх за его жизнь. Он единственный, кого никто не прикрывал, единственный, кто остался без защиты, но при этом защищал сам. Но он держался… Сколько же силы в этом человеке, раз он до последнего старался докричаться до друга, понёс столько потерь и теперь выносит ещё больше.

— Вперёд! — скомандовал Марк.

И конь Беркера тронулся вместе со всем отрядом. Сообща, синхронно, словно репетировали этот побег неоднократно. Амелия обернулась, чтобы взглянуть на дворец, который она считала своим временным, но домом. Хотя за строем солдат она и не различала всего дворца, но прекрасно видела разгоревшиеся языки пламени, поднимающиеся до самых шпилей. Чёрный дым, достигающий высоты неба, яркое солнце, которое скрылось за извивающимся полотном тьмы. Она отвернулась, не позволяя обернуться на это зрелище Азизу. Ей хотелось посмотреть на Беркера, который крепко держал её за талию, будто она собирается сбежать от него, но понимала, что если повернётся, то плюнет ему прямо в лицо за всё, что он сделал.

Отряд шёл спешно, уводя Амелию от безумного хаоса. Малый дворец был покинут. Жена паши и возлюбленная янычара надеялась, что больше не вернётся в эти края. Даже если дорога будет ухабистой и неспокойной, она уповала на благоприятные обстоятельства, которые навсегда отведут пути судьбы от укравшего её жизнь Азмира.

Они ехали по объездной дороге, которую Амелия совершенно не знала. Уж если быть совсем честной, она не знала в этой стране ничего, кроме двух дворцов, один из которых помнила смутно. Азиз, сидящий на коленях Амелии, смотрел на пустыню, воображая, какие опасности могут подстерегать солдат и его родных за неизвестностью песчаных барханов, фантазируя вслух. Амелия чувствовала, как от небылиц раззадоренного дорогой мальчика напрягаются нервы Беркера. Он крепко стискивал её неласковыми руками, как будто искал защиты и утешения, но с каждым словом ребёнка его мышцы судорожно сжимались.

— Я не был прекрасным мужем, — нарушил он молчание. — Уж тем более не был хорошим отцом.

— Мне кажется, ты прощаешься, Беркер, — с тревогой отозвалась Амелия.

— Нет, просто… я уже тоскую по тебе… Не знаю, сколько буду здесь, — он постарался не затрагивать тему смерти, так настойчиво зудящую в голове. И небезосновательно, потому что там, в городе, разъярённая толпа не хотела его запугать, а хотела убить своего владыку, совершив жестокое нападение. И паша до сих пор не мог оправиться от испуга, не переставая думать:

«Они хотели убить. Убить жестоко».

Если бы Марк не настоял на том, чтобы отправить Амелию в Брикоин, Аль-Марид желал, чтобы его последний вздох был на её руках. Эта девушка стала для него смыслом жизни. Почти… Он слышал Марка, понимал свою проблему, но ничего не мог поделать: зависимость, желание почувствовать сладкое наркотическое опьянение манили его. Прошедшая ночь осталась в его памяти незабываемой. Это чувство, обострённое наркотиками, дарило ему особенную изюминку, которую он хотел бы испытать вновь. Но насколько подло это было по отношению к жене… Что самое удивительное, он помнил лишь об удовольствиях, но никогда не мог вспомнить серьёзный разговор, хоть тысячу раз напомни ему об этом. Кажется, когда-то Синь Мао дал название «Нега» не тому препарату. Усмехнувшись своим мыслям, Беркер с ужасом начал только сейчас понимать, что сотворил.

Корабль паши уже был готов к отплытию и качался на волнах у причала. Это место было таким уединённым, специально оборудованным на подобные случаи ещё в далёком прошлом семьёй Аль-Марида: небольшой оазис, близ которого расстилалось море. Оборудованный по последней моде и ежегодно реставрируемый причал излучал флюиды своей помпезности, удовлетворяя ненасытное эго Беркера.

Морские волны бились о песчаный берег, а лёгкий морской бриз заигрывал с волосами. Амелия и не заметила того, что бежала из Малого дворца с непокрытой головой, нарушив устои Шекабада. Девушка с грустью вспомнила о своём прибытии в азмирский порт. Тогда у неё не было времени осмотреться: её и остальных девушек загнали в крытую плотными портьерами повозку, из которой она лишь изредка выглядывала на открывающиеся пустынные красоты. Тогда её обуревал страх за свою жизнь, но сейчас она ощущала жгучее воодушевление от того, что покидает это место.

Она невольно вспомнила Аврору Прескотт. Самая боевая из них, она изначально всех и вся осыпала проклятиями… И ведь действительно, её брат приехал за ней незадолго после их прибытия, как та и обещала. Сейчас Амелия жалела, что посвятила тогда своё время помощи раненым янычарам, вместо того, чтобы бросить их и уехать вместе с семьёй Прескотт из этого дьявольского места. Сейчас её сердце не разрывалось бы от любви, а душа не металась от возложенной на неё ответственности за невинного ребёнка, от тягот супружеской жизни, от присутствия навязанного мужа, которого приходится терпеть изо дня в день и играть роль послушной жены.

— Амелия, — услышала она голос мужа.

Обернувшись к нему, девушка притворно улыбнулась, не сумев скрыть грусть беспокойных мыслей. Как же ей был противен этот голос с азмирским акцентом. Она бы всё отдала, чтобы прямо здесь и сейчас оказаться в другом месте, забрав отсюда людей, которые стали для неё действительно дороги, но оставить этого человека здесь, на растерзание его же народу, не могла.

Только сейчас она заметила, как маленький Азиз плакал, сидя на руках Алсу. Почему она раньше не услышала его плача? Неужто шум прибоя заглушил все окружающие звуки, что даже плач, от которого она просыпалась во дворце едва ли не сразу же, сейчас был для неё не слышен? Она посмотрела в сторону, на стоящего к ней спиной Марка, который высматривал изменения на песчаных холмах, с которых ветер гнал лёгкие облака песка. Даже сейчас, когда они могут больше никогда не увидеться, он не забывал о собственном долге. Ей хотелось закричать, оттолкнуть от себя Беркера и ринуться к возлюбленному, но она удерживала себя от безрассудного поступка.

Когда Амелия повернулась к Беркеру, его ненавистные руки притянули её к себе, губы стали целовать лицо. Ей оставалось только смиренно терпеть. Надежда, что наконец-то всё это закончится, теплилась в ней.

— Корабль доставит тебя в Брикоин. Он покинет порт сразу же, как вы сойдёте с борта.

— Ты приедешь к нам?

В глубине души она не хотела его возвращения в Брикоин, но решила создать иллюзию обеспокоенности, дать маленькую надежду на то, что его будут ждать. Ей показалось это разумным решением для него, но таким глупым для себя.

— Как только разберусь с тем, что здесь творится, я приеду за вами.

— Значит, мы вернёмся в Азмир?

— Да. В трюме ты найдёшь деньги, их хватит на несколько лет безбедной жизни. Позаботься об Азизе. Алсу потребуется привыкнуть к Брикоину. Найди ей наставника, это поможет калфе лучше влиться в общество. Живите по законам Брикоина, чтобы вас не трогали.

— Я… поняла тебя.

Он в последний раз поцеловал её руки и подвёл к трапу корабля. Алсу направилась следом за своей госпожой, а маленький Азиз на её руках потянулся к Беркеру. Крупные слёзы из глаз мальчика полились с новой силой. Его прощальный вопль наверняка могла услышать вся округа, но ближайшее небольшое поселение было отсюда метрах в трёхстах.

— Папа, я не хочу плыть! — закричал Азиз, потянув к Беркеру маленькие ручки.

Беркер обернулся к сыну и прикоснулся к его мягкой ладони, сжав её пальцами.

— Тише, Азиз. Я скоро приеду к вам.

— Честно-честно?

— Честно…

Только отчасти он лгал. Он не мог давать себе гарантий, что сможет покинуть Азмир. Не исключено, что его головой, с большой вероятностью, украсят дворцовые ворота организаторы мятежа, которые впоследствии приберут власть к рукам. И ведь он знал, что в городе начинается восстание, но не предпринял никаких действий… А только постоянно добавлял недовольства в общую массу накапливающихся проблем. Обнимая за талию Амелию, Беркер взошёл на борт и спешно попрощался, понимая, что чем дольше церемония расставания, тем больше уходит времени, с которым Амелия и Азиз могли бы уже отплыть.

Бросив свой пост, Марк взошёл на причал, на краю которого стоял Беркер, провожавший корабль. Встав рядом, несмотря на расстояние, влюблённый янычар узнал хрупкую фигурку Амелии. Он почувствовал, как их взгляды встретились… Эта связь держалась между ними до тех пор, пока её образ не исчез на фоне громоздкого судна.

Посмотрев в сторону Беркера, Марк желал сейчас сделать то, что не мог позволить себе сделать никогда, — разорвать его за все дела, которые он сотворил. Если бы он прислушался хотя бы раз, то этой драматичной разлуки и народного восстания удалось бы избежать! Но, несмотря на поднимающееся негодование, верный янычар постарался сохранить хладнокровие.

В паше ещё присутствовали проблески сознания, но они отличались от ясного и трезвого ума, какой он проявлял раньше. Как и подозревал Марк, Беркера мало волновало восстание. Но сейчас паша Беркер Аль-Марид не только тосковал по расставанию с Амелией, но и осознавал, насколько бесчеловечно поступал с ней всё время их совместной жизни. Беркер пообещал себе измениться ради неё, если Азмир будет к нему благосклонен.

Когда фигуры двух близких мужчин превратились в мелкие точки, которые стало невозможно различить, Амелия почувствовала, как горькие слёзы потекли по щекам. Она закрыла лицо ладонями и подавила стон отчаяния. Ноги казались ватными, и она опустилась на деревянный пол палубы. Прислонившись спиной к борту, она рыдала, стараясь заглушить всхлипы в ладонях. Мысль, что она может никогда не увидеть своего янычара, разрывала ей сердце на мелкие осколки. Столько времени она старалась сдерживать чувства, но сейчас они бесконтрольно вырывались непрерывным потоком. Горестнее всего было осознавать, что теперь, когда она смогла полюбить, эту часть сердца безжалостно оторвали от неё… Амелия и представить не могла, что может чувствовать подобное.

«Он жив, будет жив…» — успокаивала она себя.

Но причитания не помогали ей отогнать мысль, насколько хрупка жизнь человека, и Марк может расстаться с ней из-за преданности паше Аль-Мариду, её ненавистному мужу, который имеет способность разрушать всё, к чему прикасается.

Глава 4. Ты не тот. Почему…

5 ноября 1852 года

Во время горя, отчаяния и предательства бывает так, что ощущаешь внутри пустоту, разрастающуюся в огромную дыру. Слёзы душат и, застилая глаза, лишают возможности видеть… Лишь серые бездушные очертания предметов и людей вьются вокруг, за стуком сердца не слышно ни голосов, ни собственных мыслей. Всё, на чём пытается сфокусироваться взгляд, это — серое надгробие, на котором каллиграфическим почерком выгравировано имя усопшего.

«Абелл Уайт. 1824 — 1852. Хорошему другу, преданному товарищу и прекрасному Командиру».

Когда Карен только ехала сюда, она думала, что все слёзы уже выплаканы по пути из Кёльдора. Лишь томящая грусть закралась в самые сокровенные уголки её подсознания. И, увидев эпитафию, она поняла, что ошибалась, и не всё ещё пережито. Она уже не билась в истерике, как на корабле, не грызла хлопковую ткань пододеяльника в надежде скрыть рыдания, — просто смотрела. Смотрела на результат своего отсутствия, на то, как её жизнь, которая начала поспешно налаживаться, в одно мгновение превратилась в пустоту.

«Серое надгробие…» — подумала она, в очередной раз утерев ладонью глаза.

На мгновение она увидела мужчину, сидящего напротив надгробия, и терзавшая её обида вновь комом поднялась к горлу. Он выглядел как Абелл, смотрел на неё как Абелл, говорил, как он. Но… это лишь игра умелого шпиона, которая наконец закончилась. Сейчас, если он обернётся, то покажет ей свою жалость, которую получить от него казалось унизительным. Его голос, такой спокойный и умиротворённый, звучал так близко и так далеко одновременно. Барон Мальком Фишер говорил со своим братом, и она не смела мешать ему. Она не могла. Не могла сказать и пары слов, потому что знала, что всё, что она сможет сказать, — короткий слог, после которого снова горько зарыдает.

— Как ты и просил, Абелл… Они в безопасности, вернулись домой, — произнёс он, поднимаясь.

Сколько раз она смотрела на его широкие плечи и видела своего мужа, который изменился для неё до неузнаваемости: курящий, пьющий, не замечающий её и чёрствый — не тот, за кого она выходила. Ей бы стоило догадаться раньше, хотя бы просто взглянув в глаза, которые он так долго прятал. Поймать его при использовании красителей. Поймать… Да на чём угодно!

«На чём угодно…» — с усмешкой повторила она. — «Разве Катерина не была поводом усомниться и начать задаваться вопросами? Нет, я просто успокаивала себя, что так живут многие. Закрывала глаза, потому что большинство мужей, получивших желаемое, отворачивались от своих жён, занявшись более интересным и неизведанным».

Месяцами ранее…

Глупая, думала, что Абеллу не интересен секс с ней. И однажды она пришла к нему. Будучи готовой ко всем его новым прихотям, она пробралась в его комнату. Там пахло лёгким запахом спиртного, мужским одеколоном и табаком. Мальком поднял взгляд от пуговицы, которая ещё днём оторвалась от его кожаного пальто, и, отложив своё занятие, устремил к ней вопрошающий взгляд.

— Ты мог попросить меня, — ненавязчиво произнесла Карен.

— В этом нет необходимости, у тебя полно забот с Крисом, — ответил он, кончиками пальцев затушив свечу.

Сейчас-то она понимает, что, погасив свечу, он уклонился от того, чтобы она смогла рассмотреть его поближе. Но тогда Карен это не смутило… Она принимала его действия за странные привычки, которых время от времени становилось больше.

— Ты… — начала она и запнулась, ей было нелегко начинать подобные разговоры.

— Карен, пожалуйста, давай без затягиваний разговора! Мы с тобой достаточно живём вместе, чтобы говорить без стеснений. Так в чём дело?

— Ты так и не коснулся меня, — неловко закончила она.

Ей показалось, что он хотел вздохнуть, но вовремя остановил себя. Он не мог. Хотя она вызывала у него страшное желание делать с ней всё то же, что мог позволить себе с Катериной. Сколько раз он представлял её подвязанной под потолком с кляпом во рту и в самых бесстыдных позах, на которые могло быть способно его извращённое воображение. Мужчина представлял, как горячий воск падает на бледную кожу Карен, как её хрупкое тело содрогается от его падения… Мальком рисовал в своём воображении, как будет грубо овладевать ею всеми возможными способами.

«О нет, Карен, я много раз касался тебя в своих мечтах», — с усмешкой подумал он.

Женщина подошла к нему ближе. Едкий запах алкоголя ударил в лицо, но это не остановило её. Она потянулась к губам Малькома, которого тогда считала своим мужем. Мальком закрыл глаза… И когда она была уже совсем близко, подхватил её на руки, закружив по комнате. Карен не ожидала этого, крепко вцепившись в его шею, она взглянула на очертания. Вмиг они оказались на постели, которая показалась ей куда твёрже той, что в её комнате. И вот, Карен подумала, вдруг, спустя столько времени, он должен одарить её поцелуем, которого она не чувствовала долгий, долгий год… Но он только обнял. Ей не хватает мужской ласки. А дружелюбных объятий недостаточно. Раньше он переживал за их ребёнка, но что же мешает ему теперь? Он даже не смотрит на неё, оставляя в полном одиночестве с малышом, вынуждая гулять по ещё не родным, но уже изученным улицам, но до сих пор со скудным знанием кёльдорского.

— Абелл?

— Карен, есть вещи, которые я не могу объяснить. И тебе, и мне будет легче, если мы больше не будем этого делать.

— Я не понимаю, объясни… Всё дело в ней, да? Чего в ней такого, чего нет во мне? Неужели… потому что вы спи…

— О, Карен, да нет же! И откуда у тебя так много информации? Ладно, несложно догадаться, что у нас с ней что-то есть. Но откуда ты знаешь, как именно это происходит? Чёрт!

— Я… на корабле застала вас. И теперь у меня вопрос: разве я чем-то отличаюсь от неё? Я ведь, я…

— Да-да, можешь так же, — отрезал он.

Из груди Малькома вырвался тяжёлый вздох, после которого он нежно поцеловал её в лоб и, посмотрев в глаза, легко коснулся большим пальцем нижней губы.

— Такой нежный цветок не должен стремиться к похоти, из которой больше никогда не сможет выбраться, Карен. Поверь, мне это известно. Тебе не нужно вникать во всё это только потому, что я такой…

После этих слов Мальком оставил желание сейчас же наброситься на неё, сорвать одежду и овладеть девичьим, почти невинным телом раз, другой, третий, пока она не сможет дышать. Пока не начнёт умолять его остановиться и прекратить эту сладостную истому.

Настоящее время…

Очнувшись от прикосновения холодной кожаной перчатки к руке, Карен вздрогнула и подняла глаза. Только сейчас, вернувшись из воспоминаний, она осознала, что слёзы высохли, и теперь она видит всё более чем чётко… Мальком Фишер стоял перед ней, и сейчас она не сомневалась, что это именно он. Выступившие рыжеватые корни отросли настолько, что уже поблёскивали в свете дарящего последние осенние лучи солнца. Подумать только, она когда-то набралась решимости отдаться этому человеку полностью и без остатка, но он проявил величайшее благородство, не коснувшись её. Карен ненавидела Малькома за тот обман, продолжительностью в год, который он и её покойный муж решили провернуть. Она ненавидела Питера, который сейчас стоял позади неё, чтобы проводить домой. Ненавидела Джозефа, который остался дома, чтобы приглядеть за Кристофером. Ненавидела всех, кто скрыл от неё правду и не попытался хоть как-то разрешить проблему.

— Если тебе что-то будет нужно, скажи мне, — мягко произнёс Мальком.

Ответом ему был короткий кивок, и больше ничего… Он хотел поцеловать её руку в своей обычной манере, но воздержался. Кивнув Питеру, мужчина развернулся и пошёл по дороге, в очередной раз прикурив ненавистную Карен сигару… Забавно, ведь целый год она считала, что Абелл, курящий лишь в редких случаях, после переезда в Кёльдор начал поглощать табачные изделия пачку за пачкой.

Несколькими неделями ранее…

И вновь воспоминания безумным вихрем ворвались в её мысли. Глубокая ночь, Кристофер долго не мог уснуть из-за боли в животе, и Карен всеми возможными способами пыталась унять его недуг. К тому моменту, когда ребёнок уснул, она уже выбилась из сил. Приняв ванну, девушка вышла и с облегчением вздохнула от того, что ничто не могло потревожить покой сына. К её счастью, мальчик с самого своего рождения спал так, что его не могли потревожить ни громкие звуки, ни копошения, происходящие где-то рядом. В тихие часы, когда девушка занималась уборкой, пока мальчик спал, она могла себе позволить спокойно убирать детскую, не опасаясь за его пробуждение. Но сейчас, когда сильный дождь крупными каплями бился в окна дома, и атмосфера на улице казалась слишком тяжёлой, Карен убедилась, что Кристофер может даже не проснуться от боя пушек, если они загудят прямо под окнами: настолько был измучен болью.

Уличная дверь захлопнулась сквозняком, залетевшим в дом неспокойным потоком. Карен почувствовала, как струя воздуха коснулась щиколоток, и невольно задрожала от лёгкого холодка, прошедшего по коже. Она догадалась, что муж вернулся домой. Это было таким редким явлением. А девушке приходилось только прощать его, как она делала это последний год. То, что здесь, в Кёльдоре, его единственным развлечением были выпивка, сигары и ненавистная ей Катерина, которой он снимал квартиру через пару улиц от них, стало словно само собой разумеющимся. Реже, отправляясь на прогулку с Кристофером, она замечала супруга в компании нескольких девушек, понимая, к чему всё идёт, и как именно сегодня они с Катериной проведут этот вечер.

И да, мужчина обеспечивал её всем необходимым, но как же его не хватало дома… Так Карен думала с самого начала, когда проливала горькие слёзы, сталкиваясь с его равнодушием, но постепенно сама стала равнодушной к происходящему. Она знала, что больше он не обратит на неё внимания. Временами ей хотелось забрать Кристофера и сбежать. Её останавливало только будущее безденежье и отсутствие собственного жилья. А в этой стране она не сможет даже объяснить, что ей нужен билет в Брикоин… И всё же она представляла, как садится на корабль и отправляется домой, как находит работу на полдня и старается найти няню, чтобы та помогала ей. Как же страшно было решиться на это! И вот сейчас, когда холодок сквозняка прополз по щиколоткам, она думала о том же самом: ведь супруга не было с ней чуть более полутора суток. Карен пребывала в растерянности, не понимая, радуется ли его возвращению или нет, но всё же вышла к нему навстречу.

— А, вот и ты, моя прекрасная жёнушка! — с порога громко заявил Мальком, стоило её фигуре появиться в дверях.

Он едва держался на ногах, опираясь на трость, которая в его руке тоже ходила из стороны в сторону. В зубах догорала тлеющая сигара. Пытаясь открыть флягу с ромом, он боролся с пальцами, которые раз за разом соскальзывали с липкой металлической крышки.

Карен подошла ближе, желая отчитать его, пусть и уже знала, что скандал ничем не поможет, и он продолжит жить так и дальше. Вместо этого девушка помогла в его потугах, а он, широко улыбнувшись и обнажив белые зубы, притянул её к себе, шумно поцеловав в макушку. Но дальше произошло то, чего она не ожидала за целый год… Мужчина не спешил отпускать её, а нагло и с вызовом заглянул в глаза. Пальцы обнимающей её руки неприятно впились в кожу, а вторая рука, держащая флягу, вытянулась в сторону… Его голос громом прошёлся по коридору.

— Не чокаясь. За Абелла Уайта, друга, брата, человека!

Карен вопросительно подняла глаза, не веря тому, что услышала. Её взгляд невольно забегал по мужчине, но она не могла предположить, что происходит. Он всё такой же, каким она привыкла его видеть в последнее время: холодный и отстранённый. Только сейчас сам обнимает и держит около себя, но по-прежнему не смотрит на неё, больше возясь с флягой. Запрокинув голову, муж делал огромные глотки, и Карен казалось, что его кожа краснела с каждым из них…

— Абелл, что-то произошло? — с опасением поинтересовалась Карен.

И хотя её тревоги выглядели наивными, сейчас она была почти уверена в том, что все подозрения, которыми она мучила себя так долго, оказались правдой. Как же она не хотела признавать этого! И едва мысль снова зацепилась за тревоги, как в следующее мгновение фляга вылетела из его рук, ударилась о стену и, упав на пол, выплеснула внушительную часть рома на пол. Карен не успела опомниться и понять, готова ли она испугаться или сохранить хладнокровие, как супруг упал перед ней на колени и, крепко сжав её запястья в своих руках, зарыдал так безутешно, с такой болью… Девушка, испугавшись, присела напротив, обхватив его лицо ладонями, и взглянула в эти… зелёные глаза, полные вселенской боли. Посчитав виновником миража тусклое освещение, отказываясь верить страхам, Карен хотела задать вопрос ещё раз, но не успела и рта открыть, как перед её глазами появилось скомканное ранее письмо с потёкшими от слёз чернилами.

— Просто читай, не задавай вопросов, — коротко произнёс он.

Девушка развернула письмо, но не узнала почерка; казалось, что писал человек, не часто пользующийся эпистолярными навыками.

«Дорогой Мальком!

Спешу тебе сообщить пренеприятнейшее известие о нашем командире, товарище и друге. К сожалению, он скончался через несколько недель после того, как узнал о рождении сына. Представляешь, будто ждал этого знаменательного дня! Держался за ниточки до последнего.

Как ты уже знаешь, последние письма писали тебе мы с Питером под диктовку. Мало ему было лишиться слуха… Зрение тоже стало стремительно пропадать, головные боли стали учащаться с каждым днём. Приходилось иной раз вскакивать с постелей по ночам, потому что было невозможно слушать его крики, ведь помощь ему была необходима. Слеп и глух, только тактильно мы могли показать ему, что рядом. Это немного успокаивало его. Иногда он звал Карен, просил привести её, но потом менял своё решение. Кричал, чтобы не смели, она разочаруется, испугается. Он хотел остаться в её памяти таким, каким был до потери слуха.

Мы общались с ним посредством рисования букв на ладони. Этот способ придумал для нас сам Абелл, поэтому вопросов для коммуникации у нас не возникало.

Последнее, о чём он просил: чтобы ты всё рассказал Карен. Как есть, без утайки. И привёз её домой. И мы очень ждём её. Надеемся, она сможет простить всех нас…

Твой друг, Джозеф».

Буря эмоций пронеслась через хрупкое сознание молодой вдовы. Она посмотрела на Малькома, на того, кто намеренно пошатнул веру в порядочность её настоящего мужа. И оказывается, Абелл Уайт всё это время страдал от болезни, пока она сама находилась здесь, в Кёльдоре.

Фишер сидел, прислонившись к стене, и смотрел в одну точку, ероша волосы на голове, в ожидании, когда она ознакомится с написанным. Ему не хотелось стоять у неё над душой, пока она читает письмо, понимая, что это известие станет таким же ударом для неё, как стало и для него. Сохранить трезвость рассудка в положении, в котором оказалась Карен, было невозможно. Её передали, словно вещь, человеку, которого она почти и не знала, встреча с которым оставила на ней омерзительный отпечаток. Мальком действительно хорошо играл свою роль, если бы ещё мог сдерживать свои звериные инстинкты. Она вспомнила момент, когда едва не решилась лечь с ним, отчего ей стало не по себе… Последствия от этой ситуации нарастали в огромный ком…

«Они знали… Они все всё знали!» — обречённо подумала несчастная.

Обида обжигала, смерть любимого мужчины ранила, жизнь с чужим мужчиной добивала чувством стыда. Она ощущала себя преданной, ненужной, полностью беззащитной перед миром.

— Ненавижу вас… Всех вас! — в отчаянии прокричала девушка.

Топот собственных ног заглушал барабанную дробь крови, приливающей к голове. Она взбегала по лестнице так быстро, что лёгкие казались ей тяжёлыми, почти неподъёмными. Дверь её комнаты громко хлопнула, и она, не сдерживая эмоций, упала на колени, скатившись плечом по дверному полотну. Чтобы заглушить громкие всхлипы, Карен плотно прижала ладони к лицу. Ей хотелось кричать от боли и несправедливости! Качаясь из стороны в сторону, чтобы найти в себе силы совладать с собой, она задавала себе множество сложных вопросов… Без надежды найти ответ. Едва она обнаружила спасительную нить, как услышала за дверью звук чиркающей спички, за которым в комнату проник удушающий запах табака.

— Мы можем отправиться сейчас же, если ты хочешь. Я распоряжусь, чтобы корабль подготовили к отплытию с максимальной скоростью, — ровным голосом произнёс Фишер.

Девушка чувствовала всем своим естеством, что сейчас он так же, как и она, прислонился спиной к её двери. Словно что-то тёплое передавалось сквозь плотное деревянное полотно. Голос Малькома был уже не таким отстранённым, каким она слышала его за последний год. Казалось бы, разница лишь в нескольких тонах звука, но грубость исчезла. Она невольно вспомнила голос Абелла, которым он говорил только с ней, мягкий и нежный, несмотря на низкую тональность. Вновь набежали слёзы.

— Ты всё знал? Вы часто переписывались? — дрожащим голосом спросила она, прижавшись щекой к двери.

Сжимая в руке злополучное письмо, она интуитивно желала отвлечься от тяжёлых мыслей. Сейчас ей хотелось больше говорить, чтобы не думать о произошедшем… И о том, какая ей была отведена роль всё это время.

— Да, каждые две недели от него приходили письма. Он очень переживал за тебя, отправлял деньги, чтобы ты могла жить, как хочется.

— Значит, вот откуда такие суммы…

— Я всё отдавал тебе.

— Скажи мне, Мальком, почему ты согласился на это? Разве оно того стоило?

— Спокойствие моего брата за твою жизнь? Да, оно того стоило.

— Когда ты хотел мне всё рассказать?..

На этом вопросе стало слышно, как он хмыкнул. Явно ухмыльнулся, что чувствовалось в манере его речи.

— Всё получилось так, как просил Абелл. Он знал, что ему осталось недолго, и поэтому, просил вернуть тебя после своей смерти.

— Но если бы это затянулось на годы… Вы не думали об этом? Вы не думали обо мне?

— Тогда мне пришлось бы привыкнуть к этой роли, — вздохнул он. — Возможно, ты бы когда-нибудь узнала правду. Признаться честно, Карен, я успел влюбиться. Но моя влюблённость отличается от тех, что пишут в книжках. Это больше влечение…

— Не продолжай… Пожалуйста, давай вернёмся в Брикоин. Верни меня домой.

Настоящее время…

Он отдалялся всё дальше, пока не затерялся среди невзрачного пейзажа кладбища. Ещё в дороге Карен поняла, что у самого Малькома после смерти Абелла не осталось никого. Она прочувствовала его горечь и стремление исполнить для брата любое сокровенное желание, которое бы могло помочь ему быть спокойным. Но теперь Абелла нет, и Мальком стал похож на бездушную марионетку, жизнь которой зависела от желания кукловода. Он словно сам умер вместе с братом…

Проводив Малькома взглядом, Карен обернулась к Питеру и увидела изящную девушку, которая ухаживала за одинокой могилкой с таким энтузиазмом, словно в смерти было что-то хорошее. Лицо незнакомки не было бесцветным и безрадостным, как многие лица в городе, оно, среди хмурой осенней серости, освещало окружающий мир. Девушка расставляла цветы рядом с надгробием и, подняв голову, встретилась со взглядом Карен, озарив его тёплой улыбкой, в которой было столько жизни, столько живой энергии, что это обескураживало.

«Мне бы немного этой жизни», — подумала вдова.

Каким же непривычным и пугающим было это чувство… Только что она хотела броситься на сырую землю могилы мужа и забыться в своём горе, как простая улыбка незнакомой девушки полностью изменила её настроение. Карен почувствовала, что надежда на будущее вновь возвращается к ней. Но стоит ли предпринимать какие-то шаги в то время, когда душа не определилась: она страдает или готова к переменам? Отведя взгляд от незнакомки, Карен снисходительно взглянула на Питера, сдерживая негативные эмоции, скрывая свою неприязнь за маской безразличия.

— Питер, — позвала его Карен. — Идём домой.

Глава 5. Немного волшебства…

6 ноября 1852 года

Нотариальная волокита не занимала слишком много времени, но этим миром давно правит звонкая монета. Тем более, ничего предосудительного Карен не сделала, а лишь заплатила за скорость работы. Абелл Уайт знал, что ему осталось недолго. Завещание было составлено вскоре после их брака. В распоряжении указывалось, что Карен, помимо дома, получает всё его имущество и счёт в банке, на котором хранилась непостижимая её уму сумма. Он думал о ней с самого начала… С того самого момента, когда явился в дом с безвольным пастором, вынужденным узаконить их брак. Карен вышла из кабинета нотариуса и прижала к себе папку документов, уткнувшись в них носом и пытаясь сдержать нахлынувшие слёзы. Так много произошло с ними, что казалось кошмарным сном… Минуты счастья годовой давности, повернувшиеся обратной стороной монеты, не хотели возвращаться к ней. И если бы это было возможно, она бы отдала всё.

Следующим шагом Карен был банк на окраине города. Помимо денег, которые они прятали дома, девушка и подумать не могла, что у Уайта окажется банковский счёт. Озвученная ранее нотариусом сумма казалась ей настолько огромной, что ей казалось, она в жизни не смогла бы скопить столько денег, если бы не её муж.

Остановившись перед крутой лестницей, она подняла глаза. Невольно сжавшись, слегка улыбнулась: у Абелла Уайта оказалось хорошее чувство юмора, потому что она увидела вывеску банка той же организации, у которой их свела судьба. Чтобы убедиться в том, что за ней не тот же самый пейзаж, обернулась. И снова улыбнулась:

«Если бы пейзажи ходили вслед за человеком»…

Раньше она никогда не заглядывала в подобные места. Ведь все деньги, какие у неё были, — это карманные от родителей или, если позже, небольшая зарплата из чайного ларька, в который она устроилась для того, чтобы сводить концы с концами.

Ступенька за ступенькой девушка поднималась к дверям из дорогого дерева с позолоченными ручками и не могла поверить в то, что сию минуту зайдёт в это заведение. Дверь ей легко поддалась: смазанные петли не издавали ни единого скрипа, не понадобилось даже прилагать усилий, чтобы для неё открылся совершенно новый мир… Дорогие гобелены и бронзовые статуи львов украшали каждый пролёт между колоннами и часто расположенными кабинетами. Карен старалась не глазеть вокруг, но это плохо получалось.

Отстояв очередь из толстосумов, которые проводили манипуляции с собственными средствами, девушка наконец прошла в кабинет банкира. Мужчина, высокомерный и уставший от людей, брезгливо оценил неброский наряд Карен, посмотрев на неё с пренебрежением. Но, достав журнал учёта денежных средств господина Уайта, немедленно преобразился: стал более обходительным и учтивым.

«Миром правят деньги», — мысленно утвердилась Карен. Согласно заверенным нотариусом документам, банк переоформил все счета на её имя, после чего она сверила суммы, написанные в журнале, и под подпись финансиста вписала эту сумму в личную книгу учёта. Яркая печать банкира красовалась теперь в её сберегательной книжке, и она даже сейчас не могла поверить в эту сверхъестественную, как ей казалось, историю.

7 ноября 1852 года.

На следующий день Карен уже сидела в кабинете, который напоминал ей о муже. Сколько времени Абелл Уайт провёл здесь, давясь спиртным, после смерти матушки и медленно умирая, пытаясь скрыть, что со дня на день сам отправится на тот свет! И сейчас за этим столом сидела она, разгребая накопившиеся бумаги.

Вдова оторвалась от них и огляделась вокруг. Книжные шкафы ручной работы стояли вдоль трёх стен кабинета, на высоких окнах висели тёмно-бордовые шторы. Над дверью нависали книжные полки. Богатый книжный архив когда-то мог заинтересовать её, но не сейчас, когда вкус жизни полностью потерян. Девушка вспомнила библиотеку в своём доме… Там, где провела беспечное детство. Там, где было столько литературных томов, что, казалось, не перечитать за всю жизнь, и где путь существования их прекратился.

Опустив глаза, Карен наткнулась на счёт, давно оплаченный Джозефом, и поняла: она хочет вернуться в тот дом, напоминающий о детской защите, в котором никогда не чувствовала себя одинокой, где можно было прийти к родителям и попросить помощи. Сняв с шеи шнурок с болтающимся на нём ключиком, Карен вставила его в замочную скважину одного из ящиков, подняла крышку дополнительного дна и достала из него книжку учёта финансов, вновь взглянув на указанную сумму.

«Я могу уехать отсюда… Могу!» — пронеслась восторженная мысль.

Пока день не начал подходить к концу, Карен поспешила покинуть дом, попросив Питера отвезти её с сыном в город. Вынув из повозки коляску, Питер помог Карен собрать её и отправился за покупками, обговорив место встречи и предоставив богатой вдове время на свои дела. В очередной раз услышав про кладбище, он уже не был удивлён. Больше всего молодого человека поражала мысль: насколько сильно нужно любить, чтобы изо дня в день, несмотря на усталость, навещать могилу мужа…

Заглянув в справочную, миссис Уайт уточнила адреса ближайших строительных фирм. Бездумно выбрасывать деньги на свои прихоти Карен не хотела. И если в первой конторе цена её совершенно не устроила, то во второй фирме молодую вдову ждал неприятный сюрприз. Едва она зашла, то почувствовала запах знакомого табака, который сидел у неё в печёнках за всё время, проведённое в Кёльдоре. Она подошла к небольшой стойке, за которой сидел мужчина, слишком молодой, чтобы быть профессионалом в сфере ремонта.

— Добрый день, мисс. Я могу быть вам чем-то полезен? — поинтересовался молодой человек.

— Была бы рада, если бы Вы открыли окна. Не думаю, что пассивное курение пойдёт на пользу моему ребёнку.

— Да, конечно, — вскочил молодой человек и, открыв одно из окон, занял место за стойкой. — Так чем могу быть полезен?

— Я бы хотела восстановить дом после пожара. Для начала — фасад и жилое крыло, с остальным можно повременить.

— Всё зависит от того, сколько Вы готовы заплатить, мисс?..

Поняв, что забыл спросить, как к ней обращаться, он сделал неловкую паузу.

— Миссис Уайт, сэр, — ответила она.

Молодой человек на мгновение потерялся, а после встал из-за стола, попросив немного подождать. Скрывшись на втором этаже офиса, он долго не возвращался. Карен подумала, что надо уходить. Ведь если бы она когда-нибудь могла позволить себе закрыться в подсобке, то пристыдила бы саму себя, а после выслушала бы недовольство своего руководства. Негодование за неэтичное обслуживание накрыло её, и едва она поднялась с кресла, потянувшись к коляске, в которой мило спал Кристофер, услышала шаги по лестнице. Приготовившись выплеснуть на нерадивого сотрудника нескрываемое раздражение, она обомлела…

— Здравствуй, Карен.

С коротким рыжим ёжиком, опираясь на трость, к ней спускался барон Мальком Фишер. Ожидала ли она, что увидит его так скоро, да ещё не в самом привычном для неё месте? В отличие от Карен, Мальком был рад увидеть её, в то время как молодая женщина была готова провалиться сквозь землю, лишь бы не видеть улыбку на его лице, да и его самого. Она не знала, как относиться к нему, ведь времени на раздумья было достаточно, чтобы сложить все «за» и «против». Но стоил ли того сговор между Фишером и Абеллом?

Проглотив ком обиды, собрав мысли воедино, Карен выпрямилась и сделала шаг навстречу. Мальком уже стоял напротив неё, застыв в ожидании, не предпринимая никаких действий.

— Здравствуйте, мистер Фишер, — неловко поприветствовала она.

— Пройдём ко мне в кабинет! Обсудим твоё желание по восстановлению дома?

— Я не…

— Карен, прекрати. Считай, что ты пришла за услугой и не более. Моя фирма готова взяться за этот заказ, плюсом ко всему, я уже знаю, о чём пойдёт речь.

— Хорошо, но если мне не понравятся твои условия, я…

Барон подошёл к коляске и, отложив трость, легко отсоединил люльку и выпрямился. Когда Кристофер только родился, Карен очень нездоровилось. Несмотря на хорошую акушерку и её помощниц, каждую из которых Мальком отблагодарил по-своему, роды Карен проходили тяжело — повлияли осложнения, полученные в ходе беременности, но, к счастью, Кристофер родился здоровым мальчиком, без каких-либо патологий. Мальком тогда радовался его рождению так, словно это был его родной сын. Часами проводил с ним время на улице, давая Карен время прийти в себя. И пусть они гуляли в основном с Катериной, время, проведённое с Кристофером, он не забудет никогда. Он тепло посмотрел на мальчика, мирно спящего в люльке, и перевёл прищуренный взгляд на Карен.

— Уверяю тебя, мои условия для тебя будут самыми выгодными во всём Фестоне.

Подняв с пола трость и держа в другой руке люльку, он стал подниматься по лестнице. Молодая мать двинулась следом, переживая, как бы Мальком не упал вместе с бесценным грузом, но он держался. Ведь этот груз и для него был по-своему бесценен. Когда они дошли до кабинета, Фишер галантно распахнул перед Карен дверь, и только когда она прошла внутрь, сам зашёл следом. Поставив люльку на диван, Мальком опустился в кресло и взял в руки одну из папок, в ожидании, когда Карен сядет перед ним.

— Что же, — начал он. — Поместье семьи Джонсон… Признаться, у меня есть небольшие наброски.

— Что?

Мальком протянул Карен лист с бережно очерченными схематичными линиями, изображающими её дом целиком. Глядя на чертёж, ей казалось, что она видит свой дом… таким, каким он был когда-то давно, и в котором она могла получить всё то, чего так желала душа. Каково же было удивление от увиденного…

— Когда…

— Когда впервые увидел тебя там, предположил, что рано или поздно ты захочешь вернуться. Это и натолкнуло меня на мысль о подобном прикрытии.

— Прикры…

— Шпионаж, Карен. Но сейчас это не имеет никакой связи с тем, с чем ты пришла сюда.

— Как шпионы отстроят мой дом, Мальком?

Он задорно и громко рассмеялся. Откинувшись в кресле и положив руки перед собой на стол, он устремил на неё взгляд своих лисьих зелёных глаз.

— А ты думаешь, мы не продумали все мелочи нашей работы? Поверь, помимо прекрасных шпионских качеств, у большинства ребят руки растут из правильного места. Фирма же негласно разделена на несколько отделов: шпионы и работники. Не стоит объяснять, чем занимается каждый отдел. Если в отделе работников ты сможешь увидеть шпиона, то работника в отделе шпионов ты не увидишь никогда. Они кормят семьи и не хотят рисковать своими жизнями.

— Неплохое прикрытие…

— Неплохое, соглашусь. Но существует оно слишком долго, так что, как и каждое прикрытие, его нужно будет сменить, учитывая, что за время моего путешествия ребята немного наворотили… Так что я рад, что ты решилась всё это сделать до того, как я сверну лавочку, — он открыл папку с перечнем услуг и ценами, после чего поднял на неё глаза. — Начнём?

Около часа они обсуждали детали перестройки, то, что хотела сделать Карен. А Мальком сверялся со списком и просчитывал. Они начали с фасада и закончили комнатами, при упоминании которых молодая женщина замолчала, посчитав, что этого ей будет вполне достаточно. Но барон не унимался. Она в очередной раз удивилась его терпению и умению внушить человеку то, чего тот сам бы предпочёл не говорить. Для Карен было важно отреставрировать мебель, вернуть дому прежний блеск, и Фишер заставлял её говорить об этом. Профессионально, как удачливый манипулятор, он вытягивал из неё информацию. А после озвучил сумму…

— Мальком, ты смеёшься? — не выдержала Карен. — Я… я одна с Крисом. Эти деньги мне понадобятся на его воспитание, обучение, да и просто на жизнь в конце концов. Ты не угадал, когда…

— Карен, это не конечная сумма, — произнёс он. — Сейчас вот тут вот ещё…

— Мальком, я не смогу заплатить такие деньги, что ты…

— Ты бы себя сейчас видела, — засмеялся он. — Пятьдесят процентов. Мы сделаем всё в полцены. Это выгоднее, чем в остальных фирмах. Плюс они возьмут такую сумму только за реставрацию дома и те комнаты, которые ты сказала. Я же тебе делаю весь дом с реставрацией мебели. Так что?

— Я… — потеряв дар речи, Карен смотрела на него широко распахнутыми глазами. — Почему я сейчас ищу подвох?..

— Сомневаться можно, Карен. Особенно после Кёльдора. И нет, это не жест доброй воли, — он достал из третьей папки договор подряда и, своей рукой прописав сумму, протянул ей. — Ознакомься! Если нет, я не расстроюсь.

Взяв в руки договор и углубившись в чтение, Карен действительно поняла, насколько всё прозрачно. В очередной раз она убедилась, насколько хитёр этот человек, раз смог открыть не только строительную компанию, но и скрыть в ней взвод шпионов. С таким подходом мало кто догадается искать здесь выведывающего чужие тайны проныру.

— Я хочу, чтобы работы начались уже завтра, — попросила Карен, подходя к столу.

— Мне очень интересно, почему тебе этого хочется, но оставлю интерес при себе, — спокойно произнёс Мальком. — Сделаем.

— И побыстрее, пожалуйста.

Забрав у неё документ, он поставил в нём дату начала работ и свою подпись, после чего дал подписать ей. Такой же документ они составили и для неё, для безопасности данной сделки. Единственным нюансом, который бы мог кого-то смутить, было то, что Мальком поставил дату заключения договора не текущего дня, а число их возвращения из Кёльдора. Но миссис Уайт не стала задаваться вопросами, ведь понимала, для чего это нужно…

— Как только освободятся остальные, я пошлю их на твой объект. Этим мы немного ускоримся. Если тебе не терпится переехать, дам указание полностью сделать жилое крыло. Согласна?

— Это будет…

Не успела Карен договорить, как её перебил детский плач. Они понимали, что это значит. Она со всех ног бросилась к сыну, расстёгивая пуговицы на воротнике платья, чтобы добраться до груди, но остановилась… Кормящая мать посмотрела на Малькома требовательным взглядом, а он, не поняв её, вопросительно приподнял бровь.

— Что? — поинтересовался он. — Я видел его приём пищи.

— Мальком… Ты невыносим! Отвернись хотя бы, ты смущаешь…

Издав тяжёлый вздох, барон развернул кресло к камину и слегка пошевелил угли, чтобы в кабинете стало чуть теплее. Карен же, освободив грудь, аккуратно приложила к ней Кристофера, с нежностью поглаживая его по маленькой головке. Мальчик обхватил губками сосок матери и тихо засопел. На какое-то время наступила тишина.

Не решаясь развернуться, Мальком смотрел, как языки пламени облизывают стенки камина, а маленькие искры, сгорая, отлетают от поленьев. В редкие дни, когда он возвращался домой, он позволял себе провести немного времени с Карен. Она не стеснялась его, принимая за Абелла, а он не смел перечить ей, чтобы не вызывать подозрений. Когда наступало время кормления, он старался не убегать в другую комнату или в кабинет, а вооружался книгой и делал вид, что не смотрит…

Но взгляд всё равно цеплялся за то, что видит. И в этом процессе Мальком не видел ничего из того, к чему привык. Для него, наоборот, происходящее между матерью и дитя было чем-то сакральным… В этот момент он представлял свою мать, которую не видел очень давно, вспоминая её тепло и заботу. С нежностью вспоминал он те моменты, когда со всей строгостью она поднимала его с постели и посылала в сельскую школу, как ставила перед ним миску горячей похлёбки. Память обнажала давно забытые картины детства: как лютой зимой, замерзая сама, мать укутывала его в одеяло и крепко обнимала, чтобы его сон был спокойным. Именно эти моменты представлял Мальком, когда Карен кормила Кристофера. Тогда она ничего не знала. Он видел и любовался ею в то время, и ему казалось странным её сегодняшнее смущение.

— Мы пойдём, Мальком. Спасибо тебе, — голос Карен пробудил его от воспоминаний.

Фишер понял, что может снова обернуться к ней. Прекрасная в своём материнстве, Карен уже стояла в пальто и держала в руках люльку, откуда довольный Кристофер издавал свои детские бурчания.

— Проводить?

— Нет, мы сами. У тебя нога…

— Я привык. Это твоё последнее решение?

— Да, ты и так много для меня сделал сегодня. Я благодарна.

Кивнув ей, он стал разбирать беспорядок на столе. Фишер осознавал, что Карен не будет рада находиться с ним под одной крышей ещё какое-то время, поэтому не настаивал на своей помощи. Усмехнувшись, Мальком поставил одну из папок на полку шкафа. Кто бы мог подумать, что идея такого прикрытия рано или поздно сработает на человека, из-за которого она зародилась. Осведомлённость в том, что Абеллу осталось немного, и он берёт в жёны молодую девушку с тяжёлым прошлым, не желая ей рассказывать о своём недуге, навела его на мысль, что рано или поздно она захочет вернуться домой. К сожалению или к счастью, Мальком превосходно разбирался в людях, чтобы предположить более вероятный исход их замысла, и, конечно же, эта девушка уже дважды попалась на его уловки, хотя первая была не совсем его идеей, а лишь тем, на что он согласился. В любом случае, он не желал причинить Карен неприятностей. Напротив, горел желанием помогать ей… Особенно сейчас, когда она думает, что весь мир встал против неё стеной.

Покинув строительно-шпионское агентство, Карен направилась к кладбищу, по пути к которому продолжала думать над тем, что только что произошло. Мальком, хоть и совершил отвратительный поступок, сейчас пытался помочь, и не стал интересоваться причинами, а просто работал. Её пронзила мысль:

«Разве он когда-нибудь спрашивал меня о чём-то? Нет!».

Фишер, хоть и был с ней, заботясь о её благополучии так, как позволяли ему возможности, никогда не задавал лишних вопросов. Она не интересовала его, или он боялся преждевременного разоблачения? Тем не менее, несмотря на отстранённость по отношению к ней, Мальком давал Кристоферу ту отцовскую любовь, которой у него больше никогда не будет. Всё, что осталось у него от отца, это холодная надгробная плита. Быть может, зря она решила разорвать отношения? Ведь Мальком, можно сказать, был единственным живым родственником Кристофера по отцовской линии, который относился к нему как к родному. Мысли путались, и Карен не могла найти для себя верного ответа, всё сильнее погружаясь в себя.

У входа на кладбище уже стоял экипаж их семьи. Такой неприметный, уже обшарпанный временем. Если бы Абелл был жив, и на её счету были бы те средства, которыми она располагает сейчас, то с радостью бы взяла на себя инициативу реставрации этой старой повозки… Но в данное время у неё совершенно иные планы на будущее, а экипажем пусть занимаются те, кто будет его чаще использовать.

Карен заглянула внутрь экипажа: не было ничего удивительного в том, что Питер дремал в нём. Она любила так же задерживаться, как и он приезжать пораньше. В доме все понимали, что после случившегося Карен не испытывает сильного желания возобновлять с ними прежние отношения, и относились с терпением к её стремлению больше проводить времени наедине.

Миновав экипаж, Карен прошла на территорию кладбища. Мрачная, отдающая холодом атмосфера давила на неё так сильно, что раньше она бы пожелала сбежать отсюда при первой же возможности. Она даже не посещала могилу родителей с такой периодичностью, с какой приходила к мужу. Почему всё происходит именно так, — она не находила ответа, ведь любила родителей не меньше, чем ныне покойного Абелла Уайта. Но Кристоферу здесь нравилось, словно кто-то невидимый играл с ним или, может быть, рассказывал истории. Ужаснувшись своей мысли, Карен поспешила одёрнуть себя. Вся суть кладбища и мрачных историй для неё были просто жуткими сказками, но даже они заставляли кровь быстрее бежать по венам.

«Просто ты ещё не понимаешь, малыш… Смерть здесь» — подумала она, остановившись рядом с могилой Абелла.

— Здравствуй, родной… Мы снова пришли, — произнесла Карен, поднимая Криса из коляски. — Я решила восстановить свой дом, мне без тебя совсем одиноко в лесу. Всё о тебе напоминает, о письме… — поджала губы Карен, стараясь сдержать слёзы при тяжёлых воспоминаниях. — Мне так неприятно от мысли о том, сколько боли ты испытал за то время, что меня не было рядом. Поэтому я решила, что перееду. Мальком поможет мне сделать всё быстро и недорого. Я только сейчас начала понимать, как важны связи и умение заводить друзей, когда тебе этого совершенно не хочется.

Горько улыбнувшись, она уткнулась носом в головку сына. Уложив мальчика в коляску, она вновь обратилась к надгробию.

— Я скучаю по тебе, родной… Мне… — шмыгнув носом, девушка прикрыла лицо ладонью. — Мне так тебя не хватает, Абелл.

— У Вас очень красивые волосы, — услышала она женский голос позади. — Переливаются так. Последние солнечные лучи в этом году особенно красивы.

Вздрогнув от неожиданности, Карен обернулась. За её спиной стояла та самая девушка, которая ухаживала за старыми могилками. Она улыбалась. Эта необычная и светлая улыбка словно развеяла густой туман, окружавший её, едва Карен заступила на территорию этого места. Почему-то стало так легко, даже не ощущалось тяжести навалившихся испытаний. Наспех вытерев слёзы с щёк, она попыталась улыбнуться в ответ, но даже с необычайным чувством лёгкости чувствовала, что получается очень скверно.

— Не стоит, миссис Уайт. Если вам доставляют неудобство какие-то эмоции, то не нужно заставлять их выходить наружу. Они сами придут, когда наступит время.

— Как вы догадались, что я миссис Уайт?.. Мы виделись с вами лишь раз, но не обмолвились и словом.

— О, а это совсем несложно. Вы приходите постоянно с младенцем, а Ваши глаза светятся влюблённым блеском сожаления.

— Признаться, я даже не знаю, что чувствую, — честно призналась Карен. — Мой муж… Нанёс мне сильную обиду. Но только после его смерти я узнала, что всё это время он думал обо мне. Когда я узнала правду о… — она замолкла, посчитав ненужным посвящать девушку во все тонкости. — Неважно. Просто, когда я всё узнала, мне казалось, что между нами не было любви. Но, вступая в наследство, бегая с бумажками туда и обратно, я осознала, что всё это было… И, пусть он обидел меня… но сделал это потому, что любил, хотя и своеобразно… Только сейчас я стала понимать…

— Миссис Уайт, — начала девушка. — Я, наверное, вмешиваюсь не в своё дело, но… Вы бы хотели вернуть его?

— Да! — в сердцах выпалила Карен. — Да, да! Если бы была такая возможность, я бы вернула его. Но, к сожалению, это невозможно.

Конечно, для страдающей души этот вопрос оказался равноценным тысячам игл, бьющим в самое сердце, но Карен выдержала. Она вновь взглянула на надгробие, воображая увидеть на месте серого камня силуэт Абелла. Но в очередной раз расстроилась, потому что появление воскресших мертвецов на кладбищах — несбыточная фантазия, внушённая большей части человечества. Жить нужно в реальном мире, в котором невозможное действительно невозможно.

— А что, если я скажу Вам, миссис Уайт, что такая возможность есть?

И она почувствовала новый укол… Да, только непохожий на предыдущий, а исполненный чистейшей ярости и негодования.

— Вам не кажется, что такие шутки неприемлемы? Я… Мне… — от возмущения Карен потеряла дар речи, а мысли крутились безудержным вихрем, который ей хотелось выпустить из себя. — Я недавно потеряла мужа, а вы шутите? Вы казались мне благоразумной, но я ошиблась.

Развернув коляску и прибавив шаг, Карен поспешила к выходу, пообещав себе больше не приходить сюда без сопровождения. От такого бестактного предложения ком удушья подкатил к горлу. Но это не было нелепой шуткой над скорбящими, скорее злым умыслом или блажью. Сколько раз эта девушка подходила к таким же, как она, людям, убитым и раздавленным горем, которые едва ли держатся за жизнь, чтобы не отправиться вслед за возлюбленными… Лишь Кристофер держал её сейчас, чтобы не свести счёты с жизнью.

— Миссис Уайт, — услышала она оклик девушки. Но не спешила оборачиваться. — Если Вы передумаете, приходите ночью. Я здесь каждую ночь!

Сильнее сжав ручку коляски, Карен неслась вдоль дорожек к главным воротам, словно за ней гнались бесы, жаждущие заполучить от неё самое дорогое. В этот момент она цеплялась за все хорошие воспоминания об Абелле Уайте и не понимала, как же так вышло, что ей посчастливилось встретить человека, готового их опорочить. Карен не сбавила шага, даже когда уже покинула территорию кладбища.

Ноябрьский мороз защипал ноздри от частого дыхания, а она всё разрезала собой ветер. Когда экипаж показался в поле видимости, Карен позволила себе немного замедлиться, но круговорот разъяренных мыслей не унимался. Питер, до её появления проверявший колёса на повозке, поднялся. От его взора не ушло возбуждённое состояние девушки, из-за чего он здорово распереживался: что же могло вызвать в ней такую бурю чувств.

— Всё ли хорошо? — аккуратно поинтересовался молодой человек, намереваясь разобраться в ситуации и, если потребуется, сгладить углы.

— Да… Пожалуйста, поедем скорее домой. Не спрашивай ничего, — бескомпромиссно ответила Карен, полностью закрывая тему разговора.

Не став дожидаться, когда шустрая вдова заберётся в экипаж самостоятельно, Питер всё-таки помог ей. Сложив коляску на задний багажник, он спешно занял козлы, пришпорив запряжённых коней. Карен воздала хвалу всем святым угодникам, что смогла сдержать свои эмоции до этого момента, наконец, оставшись наедине с сыном, она крепко прижала его к себе и беззвучно заплакала, чтобы ненароком никто не услышал. Ей не хотелось показывать домочадцам свою слабость, показавшись беспомощной, и поэтому сейчас оставалось обильно проливать слёзы от горя и обиды.

10 ноября 1852 года. Ночь

Чувство одиночества и внутренней пустоты томило Карен изнутри. Дом был наполнен людьми, но она не понимала, хочет ли быть с ними или спрятаться от них. Здесь многое напоминало о муже. И ей часто казалось, что можно сойти с ума от одной только мысли, что Абелл уже не скажет, что любит её… не прикоснётся к ней, не подарит надёжных и крепких объятий, в которых она сохраняла абсолютную защищённость. Измученная переживаниями Карен, жаждущим внимания призраком передвигалась по дому, но глаз, готовых ловить каждое её движение, уже не существовало… Она помнила, как Абелл, отдаляясь, не прекращал наблюдать за ней, как заботился, находясь на расстоянии.

Пожелав приятных снов пустоте, страдалица закрыла за собой дверь кабинета и прошла в комнату, где в безмятежном неведении спал ненаглядный Кристофер. Измотавшись за целый день от гнетущих мыслей, преследовавших её уже долгое время, Карен упала на подушки. Ей казалось, что она постепенно начала оправляться от потери возлюбленного, переживания становились не такими глубокими и постоянными. Но встреча на кладбище и двусмысленный разговор вновь растревожили воспоминания, вернув ей душевную тревогу, с которой она жила последний месяц. Несчастная уснула с гнетущими мыслями. Едва ей удалось погрузиться в темноту, как жуткие видения ворвались в беспокойные сновидения. Они сменяли друг друга в бешеном ритме, не останавливаясь ни на миг, показывая ей знакомые образы, но так страшно искажённые, что она желала скорее проснуться, но… не могла.

— Карен, — услышала она. Голос был искажён, но она знала, кому он принадлежит. — Как ты можешь вообще так говорить?! Как ты можешь так думать обо мне, Карен? В твоих глазах я предстаю дьяволом, который выставляет тебя?! Женщину, которую я люблю!

Это голос Абелла… Она узнала его, узнала его полный боли крик, и подсознание нарисовало ту ночь… Всё изменилось именно той ночью. Именно тогда он потерял слух. Из-за её слов. Обернувшись на голос, Карен увидела, как мрак рассеивается, уступая место тёплому огню камина. Она видела себя, уставшую, обессиленную, видела Абелла с обеспокоенным, нежным взглядом. И правда, как же она могла произнести тогда то, что всё-таки сказала? Сейчас казалось это немыслимым, но тогда она не понимала причины его отстранённости. Вот он кричит на неё и резко встаёт, бросая несколько колких фраз. Но едва ли смог уйти. Абеллу повезло, что, не успев покинуть постель, он упал сразу же, как почувствовал недомогание. Карен увидела, как задрожали его руки, его пустой взгляд, упёртый в подушку и напуганную себя, кинувшуюся к нему. И именно тогда, неуверенно и, впервые, испуганно он произнёс:

— Я не слышу…

Видение остановилось внезапно, как и началось. Застыло и распалось на мелкие фрагменты, а в глубинах подсознания до сих пор звучало единственное слово: «люблю», нашёптанное стеклянным перезвоном.

— Карен, — вновь услышала она.

Глаза забегали в темноте, Карен крутилась во все стороны, стараясь найти источник звука, но ощущала лишь пустоту и невесомость, в которых в нестабильности пульсировала паника. В какой-то момент ей стало так страшно, что она приложила усилия, чтобы представить Абелла, увидеть его… Будто именно он сможет спасти от ужаса сновидений. Карен протянула вперёд бледные руки, надеясь коснуться того, кого желала увидеть даже в моменты полного беспамятства. Неуверенно перебирая пальцами в воздухе до тех пор, она коснулась чего-то… Чего-то тёплого, но почему-то мертвецки холодного.

Как описать то, что она почувствовала? И как сильно она сомневалась в ответе… Руки ощутили пронизывающий холод, но внутреннее тепло, вызванное чувствами к тому, кого она ожидала, разбавило его. Карен попыталась всмотреться в кромешный мрак перед собой… Медленно, словно из-под кисти художника, стал вырисовываться желаемый и родной облик…

Абелл стоял перед своей женой в свободной домашней рубашке и брюках, простирая окровавленные руки, улыбаясь так ярко и радостно! Но… пустые глазницы пугали её! Вопль ужаса застыл в горле плотным комом. Обагрёнными руками фантом нежно и спокойно коснулся лица супруги. Его вид был таким страшным, что она не могла поверить в то, что стоящий перед ней образ мог одним касанием заставить трепетать её сердце. Почувствовав успокоение, Карен подалась вперёд, и в эти же секунды оказалась в его объятьях, почти медвежьих, как и раньше: Абелл Уайт обнимал её. И пусть страшен был его вид, Карен было важно совершенно иное: его тепло, нежность и ничего другого. Она зарылась носом в его рубашку и почувствовала, как по щекам покатились слёзы.

— Я так скучала по тебе… — прошептала она, опасаясь поднять глаза.

Не потому, что боялась испугаться… такого, словно он только вернулся с жесточайшей битвы не на жизнь, а на смерть, — переживала, что иллюзия растает, и образ любимого исчезнет навсегда. Едва Карен была готова полностью расслабиться в его руках, как услышала голос. Такой родной и тёплый, заставляющий сердце биться быстрее, а мысли останавливать свой непрерывный ход…

— Отпусти… — услышала его шёпот. — Я не вернусь.

Но слова вновь заставили крутиться непрерывные шестерёнки в её голове. Покидать сновидение не хотелось и, вопреки всем опасениям настоящего Абелла Уайта, его вид её не пугал, и она преисполнилась решимости остаться с ним в этом сне, несмотря ни на что.

— Я не могу… Я знаю, что возврата тебе нет, но… Я так сильно люблю тебя, Абелл, так сильно!

— Ты не сможешь держать меня вечно в своём подсознании. Ты должна идти вперёд.

— Но я не хочу… — на глаза девушки навернулись слёзы. — Мне нет жизни без тебя!

— Придётся, Карен. Я тоже тебя люблю…

Опора, которой служил силуэт Абелла Уайта, исчезла так же внезапно, как и появилась. Карен потеряла равновесие и едва не упала, всеми силами попытавшись сохранить самообладание. Признание мужчины эхом отдавалось в пустоте как гнетущее напоминание о её одиночестве. Внезапно покинутая, она кружилась на месте, в ожидании и желании вновь увидеть его, но все её надежды были тщетны.

А признание продолжало звучать, словно это место впитало его в себя и издевается над ней. Или теперь, изводя саму себя, мысленно, со всеми интонациями мужа, она повторяет его тихие слова? В гнетущей пустоте голос призрака становился всё невыносимее и тяжелее. Упав на колени, Карен согнулась над полом и закрыла уши, чтобы не слышать голос возлюбленного, но он просачивался между плотно сжатыми пальцами…

В переживаемом кошмаре Карен резко открыла глаза. Парадоксально было то, что молодой вдове хотелось бы остаться в приятной для неё галлюцинации, если бы не извечное напоминание о том, что Абелла с ней больше нет. С разбитым сердцем, сев на постели, мученица закрыла лицо ладонями. Стерев тонкими пальцами слёзы со щёк, огляделась, надеясь увидеть знакомую фигуру, но на стенах переплетающимися узорами двигались тени ветвей деревьев, озарённых светом полной луны. Серебристый диск парил высоко над землёй, любопытно заглядывая в окно спальни. В ночной тишине каминные часы неумолимо отсчитывали время, синхронизируясь с зыбким ритмом теней.

— Родной мой… — обречённо прошептала она.

Карен отдавала себе отчёт в том, что сновидение было игрой воображения. Ей показали всё, о чём она знала, но так боялась увидеть. И, возможно, из-за того же страха, её подсознание нарисовало столь жуткий образ. Слепой, с пустыми глазницами, руки по локоть в крови — ведь на деле так оно и было до её появления в его жизни. В той же одежде, в какой его видела в последний раз, когда её жизнь вновь круто перевернулась. Опустив ноги с постели, девушка бросила взгляд на часы… Тиканье действовало на нервы, и каждое постукивание подталкивало вперёд навязчивые мысли, которые она пыталась от себя отогнать. Но…

Дверь запасного хода дома громко хлопнула, и Карен выбежала на задний двор, путаясь в полах своего плаща. Ветер был таким сильным, что её густая коса, которую она заплела на ночь, развивалась от каждого порыва. Ноги несли в конюшню, где конь Абелла уже который день скучал в стойле. Никто не решался запрягать его в повозку, а прогулки стали таким редким явлением, что Карен показалось, что видит удивление на его морде.

Наспех накинув седло на спину коня, девушка, как могла, затянула ремни. Ей сейчас так хотелось запрыгнуть в седло и погнать лошадь в город, но, несмотря на это желание, Карен понимала, что должна закончить с амуницией. Перебросив через голову животного узду, наездница ласково похлопала его по шее, затем смело вскочила на скакуна, направив его бег лёгкой трусцой. Выехав за пределы участка, Карен посильнее ударила ногами в бока жеребца, погнав его быстрее. Холодный ветер бил в лицо, на скорости казалось, словно зима уже наступила, потому что жгучий ветер щипал щёки. Спасаясь от мороза, она натянула шарф на нос и пригнулась к шее коня.

«Если я воспользуюсь этим сомнительным предложением, то ничего не потеряю, я смогу в любой момент уйти или закончить всё это. И, пусть меня считают сумасшедшей… Я хочу вернуть своего мужа и сделаю для этого всё, пусть придётся встретиться с самим Дьяволом!» — думала она, пока конь Абелла Уайта нёс её к кладбищу.

Ночью, под ярким фонарём серебристого лунного диска, кладбище казалось ещё более зловещим. Днём можно было убедить себя, что все рассказы о ходячих мертвецах — выдумка, однако в это время суток подобные аргументы не успокаивали. Карен шагала по тёмным рядам могил, прижимая руки к груди то ли от страха, то ли просто пытаясь согреться. Оглядываясь по сторонам, она вслушивалась в тишину, пока не услышала знакомый возглас девушки, предложение которой оскорбило её несколько дней назад… Здравомыслящая часть Карен желала, чтобы этот голос принадлежал самому злейшему призраку на свете, но не этой девушке. И всё равно пошла на голос, ведь решение уже было принято.

— Пока ты работаешь, давай я тебе расскажу последние новости в городе, — щебетала девушка.

— Я бы предпочёл, чтобы ты копала, — вторил ей мужской голос.

— Я целый день бытом занималась, ты мог бы спасибо сказать, а не вручать мне ещё и лопату в руки, — фыркнула она.

— Ты и гулять не забываешь. Только мне нужна помощь, а ты настолько погрязла в быту и прогулках, что забываешь об этом.

— Я продаю цветы! Помимо всего прочего, это помогает нам питаться.

— Урсула, это дело всей моей жизни, а ты не можешь мне…

Карен подошла ближе, встретившись взглядом с Урсулой, которая слегка улыбнулась в ответ.

— Не могу тебе помочь, да-да. Только я тут нашла твоей ненаглядной прекрасную шевелюру, а ты бы так и снимал их с трупов.

Смуглый мужчина с лопатой стоял на глубине раскопанной могилы, в то время как девушка сидела на краю ямы и болтала ногами. Карен захотелось убежать. Ведь она пришла узнать, не шутят ли с ней… Но холод, пробежавший по телу от увиденного, был несравним с холодом, опустившимся на землю. Мужчина поднял взгляд на подошедшую, пронзив её так, что Карен показалось, словно она стоит перед ним совсем нагая. Обычно, таким взглядом выбирают товар или осматривают скот, но никак не человека. Сжав кулаки, она заскрипела зубами, предчувствуя что-то неприятное.

— Ну, сойдёт, — безразлично произнёс он, обозрев могилу.

— Сойдёт?! — возмутилась Урсула. — Ты можешь хоть иногда проявить дружелюбие?

— С этим и ты хорошо справляешься, — парировал он, в очередной раз воткнув лопату в землю.

— Простите, я, вероятно, не совсем вовремя… — неловко произнесла Карен. — И, уверена, это было не лучшей идеей…

Добравшись до дна могилы, мужчина отложил лопату в сторону и, тяжело вздохнув, закатал рукава посеревшей от времени и земли рубашки.

— Урсула сказала мне, что у Вас замечательные волосы, по её мнению… Я комплиментов делать не буду, — начал он, склонившись над крышкой гроба. — Урсула, подай мне лом!

Девушка протянула мужчине нужный инструмент, и тот, не теряя времени, воткнул его под гробовую крышку, вскрывая её со всех сторон и, вырывая из ящика длинные гвозди, продолжил:

— Эта девчонка предложила мне заключить с Вами небольшую сделку. Признаться, если бы Вы не пришли, мне пришлось бы ожидать кого-то ещё, чью шевелюру она бы посчитала красивой. Или пока я не снял бы её с какой-нибудь покойницы, если бы посчитал, что её волосы подходят. И нет, я буду действовать только с Вашего согласия.

— Что за сделка такая? И причем здесь мои волосы? — оторопела Карен, заметив, что он ушёл немного в сторону.

— Да, пока занимаешься делом, что-то может вылететь из головы… — он снял крышку с гроба, не особо переживая, что делает это при свидетелях. Сильный запах разлагающейся плоти ударил в нос Карен, что заставило её прикрыться шарфом.

— Сделка заключается в том, что Вы даёте мне часть волосяного покрова со своей головы, а я воскрешаю Вашего покойного мужа. И живёте Вы долго и счастливо.

В могиле лежал труп молодой девушки. На надгробии была выгравирована её дата смерти, указывающая, что скончалась она совсем недавно. Гробовщик протянул руку к Урсуле и пошевелил пальцами, та поняла его без лишних слов и протянула ему сумку с инструментами. Карен смотрела на его действия с ужасом: всё происходящее казалось постановочным театром в храме сектантской группы, подсознание кричало, что она не должна находиться тут. Сделав шаг назад, она всё же с осторожностью спросила:

— Воскресить? Я не поверила Вашей помощнице, думаете, поверю…

— Поверите, когда увидите.

— Это какой-то бред сумасшедшего… — возразила Карен. — Вы не сможете этого сделать, это даже ненаучно.

— Очень даже научно, — возразил ей мужчина. — Позвольте представиться, — вновь заговорил он, не поднимая головы от трупа, скальпелем разрезая мёртвую плоть. — Меня зовут Шанкар. Я некромант. И, не сочтите сказанное мною за хвастовство, на моём счету много воскрешённых.

— Я не верю…

— Хорошо, — произнёс он. — Урсула, дай мне пару пробирок. Я покажу нашей гостье чудо.

Напарница безоговорочно протянула ему пару небольших склянок со странной зелёной жидкостью непривлекательного вида. Открыв крышку зубами, он поднял пробирку над головой, чтобы рассмотреть, сколько там содержимого. Кивнув себе, некромант капнул пару капель в рот покойницы.

— Этого хватит на пару минут. Она даже ничего…

Не успел он договорить, как над кладбищем пронёсся девичий крик… Карен отшатнулась от ямы, глядя вниз, где сидела девушка со вспоротым животом и, громко крича, руками закрывала прорезанное тело. Она в панике смотрела вокруг, будто в поисках помощи, но единственное, что могла, — кричать от боли и ужаса. Но вскоре всё затихло… И воскрешённая на мгновение покойница уже вновь лежала бездыханной, словно и не просыпалась от своего вечного сна…

— Шанкар, когда ты хочешь доказать, что кто-то и что-то не поймёт, убедись, что ты верно рассчитал дозировку, — возмутилась Урсула.

— Да-да, — произнёс он, вернув ей пробирки. — Ночью при лунном свете, самое выгодное положение для расчёта дозировки.

Некромант по локоть влез под рёбра своей подопытной, лентой вытягивая из неё органы и передавая Урсуле. Карен с чувством омерзения наблюдала… Подкатила тошнота. Взглянув на Урсулу, которая мастерски складывала органы покойницы в стеклянные банки с прозрачной вязкой жидкостью, Карен сдалась и отвернулась так, чтобы можно было продолжить разговор, но не видеть происходящего. Либо она до сих пор спит и видит кошмары, либо действительность, какую привыкла видеть перед собой, рушилась, словно добротный карточный домик, годами выстраиваемый с большим терпением.

Непонятное чувство подгоняло её согласиться на предложенную сделку, какой бы безумной она ни казалась. И если до этих минут она сомневалась, стоит ли доверять своей новой знакомой с кладбища, то сейчас была готова поверить в воскрешение Абелла Уайта, — её мужа. Увиденное совершенно не вязалось с реальностью: только что мёртвая, лежащая в гробу, смердя разлагающимся телом, на мгновение открыла глаза, села и закричала. Карен запомнила этот взгляд… боли, отчаяния, страха… И жуткий крик вселенской боли, прорезавший мрачную тишину кладбища! И — вновь затишье… Вновь она упала в свой гроб, не издавая ни звука, пока некромант копался в её теле, словно выискивая что-то ценное в давно забытом мешке.

Впечатлённая увиденным, Карен стояла, погружённая в свои мысли, взвешивая «за» и «против», прикидывая, что смущает, а на что можно и согласиться… Стук забивающего гвоздь молотка вернул её в реальность:

— Я согласна попробовать. Но что, если ничего не получится?

— Как я уже говорил, — произнёс Шанкар, выпустив из плотно сжатых губ один из гвоздей, — это только Ваше решение, и никто не может Вас принудить. Если ничего не получится, мы разойдёмся, как в море корабли, и больше никогда не пересечёмся. Разве что по очень счастливой случайности, которую мне бы хотелось избежать.

— Когда мы сможем начать?..

— Обратитесь к Урсуле. В дневное время она продаёт цветы в центре Фестона. Не ошибётесь, в это время самые лучшие — только у неё.

Глава 6. Мой милый…

14 ноября 1852 года

Получить обещание от сомнительного мужчины, зовущего себя некромантом, и в собственной манере расхищающего могилы, не совсем успокоительно. Особенно, когда вера в людей пошатнулась донельзя. Прошла долгая неделя с тех пор, как она встретилась с этими людьми, и всё это время Карен ожидала письма от одного из самых дорогих ей людей из прошлого, оставшихся в живых. И вот — стук в дверь. Раньше за неё открывала Лотти, но из-за томящего ожидания она неосознанно взяла на себя эту роль.

Раскрыв дверь, Карен увидела запыхавшегося почтальона, сетовавшего на то, как далеко ему пришлось добираться, да ещё и в такой дремучий лес по немыслимому холоду. Миссис Уайт отнеслась к этому с пониманием: раньше и для неё это место казалось страшным… И не только из-за леса со своими особенностями, но и потому, что в нём жили самые настоящие разбойники.

«И ты стала женой главаря этой шайки…» — с теплотой подумала она, лелея надежду, что вскоре она сможет взять любимого за руку.

Предложив почтальону горячий чай и проводив его, Карен вернулась в кабинет, где и раскрыла письмо…

«О, мой маленький мышонок!

Прости меня, прошу тебя! Я думала, тебя, как и наших родителей, забрал пожар. Ох, какая я дура, что даже не додумалась приехать к тебе и проверить, так ли это! В газетах писали, что никто не выжил…

Милая моя сестрёнка, не понимаю, почему ты раньше не обратилась ко мне за помощью, ведь знала, где меня можно найти! Глупая, глупая ты, Карен. Я с радостью приму своего племянника у нас, тем более, ему не будет скучно! Не поверишь, но у него одновременно есть кузен и кузина. Они близнецы и немного постарше Криса. Не дадут в обиду твоего мальчика, не сомневайся!

Пожалуйста, Карен, приезжай как можно скорее! Мне так много хочется у тебя спросить и так много рассказать. Столько у нас времени потерялось… Я, Уолтер и наши маленькие детки с нетерпением ждём вас!

Офелия».

Всё это время Карен думала, что сестра просто забыла о ней. Только сейчас, вспоминая выдержки из газет, она начинала осознавать: там было написано, что вся семья сгорела в пожаре. Тогда Карен и не задумывалась о том, чтобы написать ей. Все мысли сконцентрировались на том, чтобы выжить в новом для себя мире, чем она и занялась сразу же после трагической кончины родителей. А потом… Жизнь приобрела совершенно иные, неожиданные краски. Карен стало стыдно от мысли, что она вспомнила о сестре лишь в период своей нужды. Но Кристофер… Он должен быть в безопасности, когда всё начнётся…

Графство Кемпбридж встретило их приветливо, так же, как и графская семья. В последний раз она приезжала в эти края, когда Офелия только вышла замуж за графа Кемпбриджского. Тогда эти места были ей незнакомы, и она с восторгом смотрела в окно, стараясь уловить каждую мелкую деталь. Но сейчас, несмотря на множество изменений, она не испытывала воодушевления и даже не поднимала головы, чтобы полюбоваться пейзажем.

Когда карета въехала в ворота поместья, Карен наконец отвлеклась от чтения детской книжки и подняла голову. У главной парадной, в ожидании её, стояли Офелия и Уолтер. И если граф вовсе не изменился, то сестру девушка не узнала: такая величественная, с прекрасной осанкой и высокой причёской. Она знала, куда едет, но не озаботилась тем, чтобы действительно выглядеть как сестра графини. Нашей путешественнице было удобно в простом платье и с туго собранной косой.

Питер помог девушке выбраться из повозки, которая также не имела подобающего статуса. Офелия, не скрывая радостного возгласа, нехарактерного для чопорной графини, бросилась к сестре. Графская семья предложила Карен остаться на чай, но надо было вернуться домой засветло, поэтому она, наскоро раскланявшись с четой, села обратно в экипаж. Не только желание скорейшего возвращения управляло ею, но и переживания за долгое расставание с сыном. Как же нелегко это давалось…

«А может быть, и навсегда?» — с горькой тревогой подумала Карен.

Улыбнувшись, она вспоминала, как Офелия долго восхищалась своей младшей сестрой, ведь сама бы она просто не смогла взвалить на свои плечи так много обязанностей. Если бы Карен могла рассказать больше о своей жизни, несомненно, Офелия поразилась бы ещё больше: пережить эмоциональные потрясения, преследовавшие её последний год, мало кому удаётся, просто потому, что не все могут себе позволить связаться с бандитами. Сжимая в руке маленький носовой платочек и сдерживаясь, чтобы не разрыдаться, Карен наблюдала в окно за Офелией, несущей крохотную люльку. Чем дольше она глядела, тем сильнее ей хотелось отказаться от своей сомнительной авантюры и остаться в графстве. Но назад пути нет, и что бы ни случилось, Офелия обязательно позаботится о её сыне. Карен верила в это.

Уже в городе Карен попросила Питера остановиться у цветочной лавки. Но в ней не было ничего, что могло бы заинтересовать её: все растения казались слабыми, едва живыми. Оно и неудивительно, ведь приближалась зима, и единственные цветы, которые сейчас могли красиво смотреться в вазе, — засушенные заранее.

— Ищете цветы для особого случая? — обратился к ней мужчина за прилавком уже в третьей лавке.

— Да, но ничего не могу подобрать, — слукавила она.

— Ничего удивительного, — ответил продавец. — Цветы в это время года растут плохо: постоят вечер и вянут… Действительно хорошие цветы сейчас только у Урсулы. Секретом своим она не делится, да и зачем ей это?! Прибыль идёт…

— У Урсулы? — Карен сделала вид, будто это имя ей не знакомо.

— Да. Её лавочка находится через несколько кварталов от сгоревшего дома Джонсонов. Только я Вам ничего не говорил. Владелец и так ругается на мой длинный язык, — неловко хихикнул мужчина. — Кстати, дом начал преображаться… Неужто кто-то выкупил? Впрочем… это не так важно.

— Я слышала, что кто-то решил его восстановить. Он был… красивым.

При упоминании её дома сердце невольно сжалось от воспоминаний. Карен постаралась отогнать от себя нехорошие мысли. Натянуто улыбнувшись, она признательно посмотрела на мужчину, положив на прилавок горсть монет в благодарность за подсказку:

— Спасибо Вам! Мне действительно было важно найти хорошие цветы.

Торговец просиял и, приличия ради, попытался вернуть деньги обратно, но Карен поспешила выйти из лавки, направившись к своему дому, полностью игнорируя Питера, который был вынужден медленно ехать за ней… Она была занята обдумыванием проекта Малькома, касающегося восстановления её будущего жилища.

Подойдя к фасаду, Карен изумилась большим изменениям во внешнем облике дома. Прошло совсем немного времени, а здание выглядело только что отстроенным, словно и не было того пожара, разрушившего дом вместе с её жизнью. Фишер сдержал своё слово: восстановление действительно шло полным ходом, и даже больше. Пробудившийся в ней интерес заставил войти внутрь. Она толкнула дверь дома и увидела в прихожей барона, дающего указания строителям. Он опирался двумя руками на трость, держа правую ногу носком на полу, что указывало на его долгое стояние на ногах. Приятно пахло стройматериалами: запахи дерева и краски, шпатлёвки и клея перемешались в ароматной феерии.

Задержавшись на пороге, Карен осматривала холл. Как и в прежние времена, его выполнили в светлых тонах. Деревянные карнизы выкрасили в белый цвет, а стены оклеили серебристым шёлком. Несмотря на детальные воспоминания о бывшем интерьере поместья, молодая наследница отметила, что нынешний, отреставрированный вид дома ей тоже нравится.

Мужчины отвлеклись от беседы, обернувшись к вошедшей хозяйке. Мальком подошёл к ней и, улыбнувшись, подал локоть.

— Как насчёт небольшой экскурсии, миссис Уайт?

— Буду признательна, мистер Фишер, — кокетливо парировала она, взяв его под локоть.

— Очень многое не сделано, чтобы ты понимала, — спокойно объяснял он. — Одна группа заканчивает коридоры, вторая — гостиную и кухню, а третья — спальню. Это всё я тебе покажу, а остальное посмотришь уже в следующий раз.

Они прошли вдоль коридора туда, где Карен помнила свою гостиную. Сейчас она была совмещена с кухней, а не так, как было раньше. Ей хотелось, чтобы это разделение сохранилось, но Мальком словно прочитал её мысли.

— Эта комната была самой близкой к пожару. Было сложно восстановить стену дома, а межкомнатную мы решили оставить как есть. Но это, опять же, более семейный вариант. Если ты захочешь себе гостиную для приёмов, то она у тебя будет вместо библиотеки.

— Не слишком ли много пространства для гостиной?

— Если соберётся слишком много приглашённых, то это будет в самый раз.

Они встретились глазами и смущённо улыбнулись друг другу. Видимо, вспомнили о чём-то приятном одновременно… Именно в той библиотеке Карен впервые увидела этого хамоватого мужчину с плохими манерами. Сейчас она задалась вопросом: что же случилось, если в данный момент она спокойно идёт с ним за руку и прислушивается к его речи? Обиженная когда-то выходкой Абелла и Малькома, новоиспечённая хозяйка дома почему-то уже не ощущала жгучей ненависти. Её состояние также не было похоже на то, что было в Кёльдоре, когда раскрылась вся правда об их поступке. Поняв, что они смотрят друг на друга непростительно долго и совсем не замечают дороги, Мальком первый отвёл глаза.

— Да, неловко вышло, — с иронией произнёс он. — Мы почти дошли до твоей спальни. Надеюсь, тебе нравится голубой.

— Только не говори мне, что ты…

Прищурившись, он раскрыл дверь её апартаментов… С ужасом Карен представила комнату нежно-голубого цвета, в которой вынуждена была жить в Кёльдоре. Этот цвет всего лишь за какое-то мгновение стал для неё самым ненавистным — с того самого момента, когда она прочитала письмо от Джозефа. Приготовившись ужаснуться и обвинить Малькома в том, что он использовал этот цвет, не посовещавшись с ней, она выдохнула.

Выдержанные цвета бежевого и коричневого полностью соответствовали спальне обычного брикоинского гражданина. Карен это нравилось. Комната была наполнена уже восстановленной, а также новой мебелью, очень похожей на ту, что стояла здесь раньше. Окна украшали светло-бежевые портьеры, расшитые золотыми нитями. Карен подошла ближе, коснувшись кончиками пальцев вертикальных складок плотной ткани.

— Ты делаешь слишком много за ту сумму, которую я плачу… — неловко произнесла она.

— Это неважно, — со знанием дела произнёс Мальком. — У меня неплохие поставщики, которые переживут небольшие издержки.

— Надеюсь, поставщики не жертвы твоей шпионской деятельности?

— Нет, только заказчики. Ты думаешь, что я позволю вещам какого-нибудь негодяя занимать место в твоём доме? Я способен на множество не самых хороших поступков, вот только подачки от мерзавцев не принимаю, и если что-то от них попадает ко мне, то куда выгоднее сдать ценности в ломбард. А принимать новое, неиспользованное и преподнести потом в качестве подарка — почему бы и нет?

Фишер прошёл поперёк комнаты и открыл смежную дверь. Стоя у окна, Карен обернулась и увидела в дверном проёме детскую. Она поспешила внутрь. Эта комната была чудесной: пеленальный столик, кроватка, небольшой шкафчик для хранения вещей. Мальком даже позаботился о покупке деревянного коня-качалки, хотя Карен понимала, что Кристоферу до такой игрушки ещё нужно подрасти. Увы, но сомнений в ней были огромны: она не знала, сможет ли попасть в этот дом после того, что задумала на нынешний вечер. Ведь если что-то пойдёт не по плану, то малыш будет воспитываться в семье Офелии… Или сам Мальком узнает, что его племянник сирота, и…

«Нет, Карен, не думай об этом…» — одёрнула она себя. — «Я… мало верю в воскрешение, но уверена, всё будет хорошо».

— Мальком, а можно спросить? — начала Карен, чтобы как-то отвлечься от гнетущих мыслей. — Те комнаты, что в Ферте, что в Глимбурге… Они нежно-голубого цвета. И парус на твоём корабле такой же. Почему так? Я не замечала, чтобы тебе нравились пастельные тона. Почему так?

Оторвавшись от покачивания деревянного коня, барон обернулся к Карен. И по его взгляду ей показалось, что она затронула не самую приятную для него тему. В последний раз столько боли в его глазах девушка видела, когда было получено известие о смерти Абелла.

— Десять лет назад, когда обучался в Глимбурге, я женился на своей сокурснице. Мы вместе вступили в ряды народного ополчения, где я выжил, а Вил нет, — он говорил безэмоционально, но его лицо выдавало волнение.

— Вил? Это сокращённо?

— Да… Её звали Виланда.

— И кем она была в ополчении? Ей было не страшно? — допытывалась Карен.

— Стряпухой, — коротко ответил Фишер. — Нет, страшно не было. И, прошу тебя, давай закончим на этом… я понимаю, что я стена, но не настолько, — попытался он отшутиться.

— Да, прости… Мне не стоило продолжать этот разговор.

— Когда-нибудь я расскажу, если на тот момент тебе будет интересно. Но сейчас я не готов говорить об этом.

— Д-да… — задумчиво произнесла Карен. — Мне нужно идти, спасибо тебе за всё.

— Идём, провожу…

Как шли они сюда под руку, так и возвращались обратно. Но уже молча. Он замкнулся в себе сразу, как только разговор зашёл об ушедшей Виланде… Однако Карен было что ему сказать. Точнее, попросить кое о чём.

— Мальком, — несмело позвала его Карен, когда они поравнялись с парадной дверью.

— Слушаю тебя.

— Можно попросить тебя на некоторое время остановить работы? Быть может, на несколько дней?

— Как понять тебя теперь, Уайт? То тебе скорее, то пару дней. В чём дело?

Его вопрос ввёл Карен в смятение. Ей хотелось рассказать ему, поделиться тем, на какой шаг она решилась, но… она не была уверена, что Мальком поймёт. Что может помешать ему после этих слов сдать её в лечебницу для психически больных? В какой-то степени хоть барон не принимал Абелла, Мальком со своими связями в обществе и подполье сможет доказать их родство. И тогда…

— Я хочу отдохнуть от общества Питера и Джозефа, и, раз основные комнаты уже готовы — подумала, быть может, смогу несколько дней пожить здесь?

— Могу послать своих парней в дальнее крыло, тебе не помешают.

— Мальком… Пожалуйста, — взмолилась Карен.

— Хорошо-хорошо. Уговорила. Твоя пара дней удачно совпала с некоторыми событиями, после которых мне бы хотелось как можно скорее вернуться к работе.

— Вот видишь, как совпало, — радостно улыбнулась молодая женщина, собираясь броситься к нему на шею, но встретив его непроницаемое лицо, остановилась на полпути.

— Это что-то не самое волнительное, верно?

— К сожалению. Тебе не стоит задумываться об этом. Я бы пригласил тебя и ребят, только, смею заверить это слишком унизительно, — усмехнулся Фишер, взявшись за ручку парадной двери.

Миссис Уайт шла вдоль улочек, осматриваясь в поисках цветочного ларька. Завернув за угол, она услышала приветливый голос Урсулы. Музыкально, словно гипнотизируя, она рассказывала молодой паре о цветах и рекомендовала юноше купить именно этот букет. Молодой человек долго и придирчиво, но с нарочитым безразличием осматривал цветы. Терпение цветочницы, стоявшей за прилавком, накалялось, готовое взорваться.

Карен заметила её негодование. Ровно так же, как заметила истинное отношение молодого человека к девушке, робко державшей его руку. Он был заинтересован умелыми речами Урсулы, а не стоявшей рядом пассией, оттого и взгляд его был до колкости противоречив.

Остановившись неподалёку, миссис Уайт кивнула цветочнице, обозначив своё прибытие. Урсула же, в свою очередь, прикрыла глаза в знак приветствия. Оценив нерешительность пары в покупке цветов, Урсула на скорую руку собрала нежный букет и протянула девушке, нарочно воткнув в центр букета три ярко-алых розы:

— Это за счёт заведения, мисс. Осмотритесь вокруг, у Вас может быть больше, чем сейчас. Всего доброго! — добродушно попрощалась она с незадачливыми покупателями.

Пара неловко взглянула друг на друга. Поблагодарив за цветы, они удалились. И тогда Карен смогла подойти…

— Это был хороший намёк… — отметила она.

— Я стараюсь, но не всегда получается достучаться до людей… Потом они сами начинают соображать, что совершили ошибку, — ответила помощница некроманта.

— Почему бы не говорить напрямую? Многие люди ценят правду.

— Многие, но не все. Я могу слегка намекнуть, чтобы люди начали думать. Сама знаешь, что это не всегда удаётся, — вздохнула девушка. — Ты пришла просто разведать обстановку или готова?

Не заметив, как Урсула перешла сразу же к делу, Карен на мгновение потерялась. Кивнув, она приблизилась, понимая, что эти разговоры не для простых людей, и будет куда лучше, если их никто не услышит.

— Когда мы можем это сделать? — вполголоса поинтересовалась испытательница судьбы.

— Сегодня. Но нам понадобится помощь. Шанкар не очень любит таскать на себе трупы, а марионетки износились. Люди начали что-то подозревать, поэтому для нас будет лучше соблюдать осторожность.

— Я… Я найду такую возможность. Но не знаю, как на это отреагируют парни… — засомневалась миссис Уайт.

— Не переживай, просто скажи, что хочешь перенести его в склеп в часовне. В таких местах мы и занимаемся воскрешением, если этого хочет кто-то из… простых людей. Так что они не должны ничего заподозрить.

— Хорошо, значит… Где мы встретимся?

— Уже в часовне. Шанкар не любит рисковать, ему важна полная конфиденциальность. Он и так слишком рискует, согласившись встретиться с тобой.

— Встретиться?.. То есть, когда ты увидела меня тогда…

— Да, я сразу же заметила твои волосы и договорилась с ним, что поговорю с тобой. Он согласился, конечно, не сразу. Но я настойчивая, — широко улыбнулась Урсула, но потом её лицо резко изменилось, словно она что-то вспомнила. — Кстати, о волосах… Если твой муж сделает свой первый вздох, только тогда Шанкар проведёт тебе операцию по линии роста волос. Ему нужно совсем немного, но ты должна понимать, что это место вряд ли восстановится. Шрам мы уберём, но волосы в том месте вряд ли будут расти… Это уже отдельное вмешательство нужно. И, он не будет травить тебя сонными настоями, но обезболивающие даст… Но они не снимут боль от процедуры полностью. Будет неприятно, очень… Я хотела предупредить тебя, и если ты боишься или не уверена, можешь сейчас уйти, а я найду, что ему сказать.

Слишком много сомнений в последнее время навалилось на Карен Уайт. И это её пугало. Отсутствие уверенности влекло за собой сомнения, а сомнения рождали страх. Представив, как будет происходить операция, у неё задрожали коленки. Но стоит ли думать об этом, когда на кону стоит её счастье?

«Как эгоистично…» — вторила она себе.

Но в этом поступке было не только её счастье. Рискнув сейчас, она могла бы вновь обрести мужа. Видеть его, прикасаться, наслаждаться его обществом. У их сына будет отец, с которым они станут проводить свободное время, учась фехтованию, стрельбе, а самое главное — ответственности, мужеству, добропорядочности. Да, да. Именно добропорядочности, ведь если не смотреть на его род деятельности при жизни, то Абелл всегда был человеком слова. По крайней мере, всё то время, что Карен знала его. Последние события заставили его так с ней поступить. Он был в отчаянии… Она понимала. И…

— Урсула, что стоит какая-то прядь моих волос, когда я могу быть счастлива в своей семье?..

Приводя своё соглашение в действие, женщины посмотрели друг другу в глаза, как бы закрепляя сказанное. Отправившись домой, Карен всё ещё ругала себя за безрассудную авантюру, но… словно потеряв рассудок, она стремилась к манящему огню, способному причинить ей адскую боль, с полным пониманием задуманного.

«И если эта идея реализуется, то пусть мой сын будет счастлив…» — заключила для себя Карен.

15 ноября 1852 года. Ночь.

Луна серебристым светом озарила кладбище, наполнив его давящую серость мистическим блеском. Карен, глядя, как тяжёлая, влажная земля слетает с лопат, задумалась:

«Если возможно воскрешение, значит, есть и всё остальное — призраки, оборотни, полтергейст. По древним поверьям, нечисть обитала именно на кладбищах и ближайших к ним территориях. Они напитывались отражённым лунным светом, купаясь в нём, издавая разные звуки, пугающие простых людей…»

Улыбнувшись своим мыслям, Карен встряхнула головой:

«Если бы так и было, то в жизни мне бы обязательно встретился хотя бы один представитель потустороннего мира. И всё-таки, в противном случае, как тогда некромант проворачивает свои дела? Неужели в телах людей нет души, чему так рьяно учат в церкви? Просто достаточно сказать человеку: „Живи“, и он будет жить, главное — знать, на какую именно точку нажать».

Всё это не укладывалось в голове… Из-за идеи воскрешения она была готова поставить на кон многое, но всё ещё сомневалась. Хотела дождаться момента, когда её Абелл сделает первый вздох, но не верила в это. И всё же, она здесь, готовая к тому, чтобы сделать уверенные шаги к неизвестности.

— Карен, я не понимаю, зачем тебе эта часовня. Покоится он здесь и покоится. Не просто же так он себе это место купил, — причитал Джозеф, вытирая пот со лба.

— Я купила место в часовне, Джо, — ответила ему Карен. — Я хочу, чтобы… он покоился там.

— И почему этим не занимаются могильщики? — встрял в разговор Питер.

— Так… — начала Карен и осеклась. То, что она хотела сказать, могло прозвучать меркантильно. Но с другой стороны, они ведь тоже утаили от неё кое-что важное. — Дешевле, Питер.

Джозеф посмотрел на вдову Уайта и вопросительно приподнял бровь, воткнув лопату в землю и сложив руки на груди.

— А мы для тебя бесплатная рабочая сила, получается? — вспылил он. — Тебе мало тех миллионов, которые он тебе оставил, и ты пожалела малую часть на могильщика?

Не найдя, что сказать на этот вызов, Карен встретилась с твёрдым взглядом Джозефа. Он был прав, полностью. Если бы она действительно хотела перенести тело мужа в часовню, то не поскупилась бы на могильщика. Ей бы не пришлось просить их, и тем более, этот вопрос был бы поднят между ними всеми. Но перед ней стояла задача полной конфиденциальности. От его тона в душе поднялась обида — знакомое ей чувство, которому она дала выход…

— А вы пожалели меня, Джозеф, зная, что меня, как вещь, передают малознакомому человеку? Должна ли я пожалеть вас и ваши чувства, когда год назад о моих никто даже не задумался? — в сердцах произнесла Карен. — Сейчас моя прихоть — похоронить мужа в хорошем и приятном месте, и от вас я хочу её выполнения. Радуйтесь, Джозеф, что я вообще простила всех вас!

Всё это время Питер, склонившись над землёй, активно работал лопатой, слушая её. Ему не хотелось встревать, не хотелось портить вновь выстроенные между ними отношения. Он взглянул на Джозефа исподлобья и произнёс:

— Она имеет право злиться, Джо. Мы действительно поступили тогда, как свиньи…

— Это мягко сказано, — перебила его Карен.

— …Да, да… — кивнул головой Питер, продолжая копать. — Поэтому, Джо, давай просто сделаем это.

Взяв лопату, Джозеф вновь присоединился к Питеру.

— Чтоб тебя черти драли, Пит, — выругался он. — Если она с нас больше не слезет…

— Не волнуйся, Джо, — снисходительно произнесла Карен. — Это моя единственная просьба…

Раскопав могилу, Джозеф выпрыгнул из ямы и подал трос Питеру. Поддев гроб, они начали подъём. От тяжести деревянного ящика, вместе с его содержимым, лица мужчин побагровели. Только когда гроб коснулся поверхности земли, Карен легко толкнула бок ящика, и тогда Питер и Джозеф смогли отпустить верёвку. Оперевшись о крышку гроба, Джозеф достал из кармана брюк портсигар и, чиркнув спичкой, закурил. Заметив взгляд Питера, он протянул портсигар и спичечный коробок ему. С трудом дыша, они смотрели в небо и молчали, в то время как Карен озиралась вокруг, беспокоясь о случайных свидетелях происходящего. Минуты сладостного спокойствия под порывами леденящего ветра…

Перекур закончен, мужчины потушили бычки и взялись за низ гроба. Часовня, в которую они держали путь, возвышалась на небольшом холме неподалёку от кладбища. Вся компания была заметно напряжена: мужчины — потому что несли нелёгкий груз на себе, а Карен — потому что боялась попасться смотрителю кладбища, проводящему обход.

Около часовни их ждала Урсула. Она уже знала Питера и Джозефа в лицо, но никогда не общалась с ними. Более старшего, Джозефа, она увидела на похоронах самого Абелла Уайта. Он был подавлен, разбит, не видел ничего из-за обильных слёз, застилавших глаза. Урсула за долгое время, которое прожила у кладбища, научилась отличать искренность от лжи, и она порадовалась за усопшего — вокруг него собрались люди, которые действительно любили его.

«Полюбят и теперь», — пронеслось в голове вдовы.

Дойдя до дверей часовни, друзья опустили гроб на землю. Цветочница приветливо улыбнулась им.

— Добрый вечер, — ласково произнесла она.

— Ночь уже, — пробурчал Джозеф. — Нам нести дальше или что?

— Нет, — ответила Урсула. — Дальше мы всё сделаем самостоятельно.

— Вы можете возвращаться домой, я буду немного позже, — сообщила мужчинам Карен.

— А ты что, останешься здесь? — поинтересовался Питер.

— Да, я хочу посмотреть, как Абелла расположат. Мне это важно, — отозвалась находчивая миссис Уайт. — Я… чтобы не нанимать частный транспорт, отправлюсь в своё поместье. Потом вернусь.

Окинув её недоверчивым взглядом, друзья развернулись и пошли прочь. Когда дверь за их спинами захлопнулась, Питер остановился и взялся за плечо товарища. Джозеф был ещё зол на Карен, поэтому хотел скорее вернуться домой, выпить пару кружек домашнего вина и устроиться в тёплой постели до самого утра. Взглянув на белого как полотно Питера, он кивнул в сторону ворот.

— Ну же, идём. Скоро светать начнёт, ничего с ней не случится. Ты уже испереживался весь.

— Нет, Джо… Это как-то странно. Она последние несколько недель ведёт себя подозрительно, что и говорить, — замямлил Питер.

— Может, она всегда такой была, мы-то откуда знаем? Она нам на головы свалилась…

— Да, она появилась у нас внезапно, и Абелл сразу же женился на ней, мы и слова не имели, а он и не спрашивал. Она всё-таки стала нам не чужой, — он тяжело вздохнул. — Она раньше избегала эту могильную цветочницу, а сейчас та уже встречает её. И где? На кладбище, Джо! Она отвезла ребёнка к сестре, с которой никогда не общалась при нас. Будто что-то планировала, а вдруг опасность? Она же заявила, что Абелла нужно выкопать и оттащить к часовне. А как она нервничала, когда ты заявил ей про могильщиков? Она явно что-то скрывает, и это «что-то» явно не является чем-то положительным…

После долгой тирады Питера Джозеф ненадолго задумался… Девушка, ребёнок, сестра, Абелл, кладбище, часовня. Ворох мыслей закружился ураганом в его голове, и он, наконец, остановился. Обернувшись вполоборота к часовне, несколько секунд сверлил её взглядом.

— Секта… Эта дура с горя подалась в секту! — подытожил Джозеф. — Только причём тут Абелл, зачем он ей там. Чёрт! Питер, какого хрена мы ничего не заподозрили сразу?!

Сорвавшись с места, Джозеф побежал к часовне. На бегу он причитал без остановки про захоронение в часовне, которое его ни разу не смутило. Мужчина ругал себя за то, что сразу же не обнаружил неладное. Он бежал… Питер бежал следом. Одновременно они взялись за дверные ручки часовни, которые уже не поддавались их усилиям… Если бы их мысли мог кто-то слышать, то это были два голоса, кричащие в унисон:

«Глупая девчонка, не делай того, что собираешься! Не смей, Карен! Назад пути не будет! Не смей!»

Дёрнулась дверь, и послышался голос Джозефа, зовущего Карен. Она, было, обернулась, но тяжёлая потаённая стена закрылась прямо перед её носом. Тьма заполнила всё вокруг, кровь похолодела… В этот момент сомнение овладело заговорщицей ещё сильнее, чем до этого:

«Если я больше не выйду отсюда? Что, если это не добрые, милые люди, как я пыталась внушить себе последние несколько дней. Что… если»…

Очень много «если» крутилось в её голове за короткое время. Вместе с сомнением пришёл страх… Но пространство озарилось светом факела, и в конце длинного коридора показалась фигура мужчины. Он не проявлял признаков беспокойства, был расслаблен, что не вызывало чувства опасности.

— Урсула, миссис Уайт, я не могу ждать долго, — подал он голос.

«Нет-нет, Карен, не будет убийца обращаться к своей жертве „миссис“», — пронеслось в её голове. Конечно, она успокаивала себя и отдавала в этом отчёт. Но куда приятнее было думать именно так:

«По крайней мере, не всё…».

— Идём, тут очень темно… — произнесла Урсула, сжав руку Карен. — Аккуратнее, пожалуйста!

Действительно, под ногами попадались разного вида камни. Об один Карен даже споткнулась, и, если бы не крепкая хватка спутницы, упала бы на холодную землю. Полное успокоение пришло, когда они прошли в полностью закрытое подвальное помещение, в которое не проникал ни свет, ни сквозняк, как будто оно самим провидением было создано для нужд некроманта. Сам он вскрывал гроб монтировкой, и когда оставалось вырвать последний гвоздь. Как же это странно… Они оставили гроб у входа в часовню, на улице. Но он оказался здесь, будто по мановению волшебной палочки. Некромант взглянул на девушек.

— Миссис Уайт, Вам лучше заткнуть нос. Можете даже отвернуться, если не хотите увидеть своего мужа обезображенным вурдалаком.

Шанкар не стал ожидать от вдовы никаких действий, наскоро полностью сняв крышку с гроба. Помещение наполнилось нестерпимым смрадом гниющей плоти. Карен удивлённо скользнула взглядом по Урсуле, которая даже не поморщилась от мерзкого запаха. Затем взглянула на Шанкара, слишком придирчиво разглядывающего трупные останки. Холодное тело Абелла Уайта приобрело синий оттенок, местами почти чёрное, — там, где процесс разложения шёл быстрее. Зрелище было чудовищным: тело поедали опарыши, переползая с одного участка на другой, выползая из-под кожи и прячась там вновь…

Прикрыв рот ладонями, Карен отвернулась, обругав себя за то, что не сделала этого сразу после предупреждения Шанкара. Теперь она видела, что это был тот же самый гроб, который несли Джозеф и Питер. Но всё же не понимала, как получилось, что оставленный на улице гроб оказался здесь. Не представляла, что это за невиданная сила, позволившая исполнить такое волшебство. Весь её мир рушился на глазах, открывая что-то новое и неизведанное. Вместе с тошнотой Карен чувствовала и головокружение от новой информации, не зная, как переварить всё увиденное и разложить по полочкам… Урсула подошла к ней со спины и аккуратно коснулась плеча.

— Тише-тише, мы поправим это… Выбрось из головы.

— Я не понимаю, ты так говоришь, будто это действительно возможно, — отозвалась Карен.

— Это возможно…

На стене Карен видела тень некроманта, который то склонялся над раскрытым гробом, то вновь поднимался. Изредка он издавал задумчивое «хм» себе под нос, но продолжал привередливо осматривать тело.

— Какое счастье. Прошло около пары месяцев, а глаза ещё можно восстановить, — заговорил Шанкар, спустя какое-то время. — Урсула, мне нужна помощь. Наведи, пока миссис Уайт какой-нибудь чай из своих травок и отведи в соседнюю комнату. Не думаю, что ей захочется смотреть на весь процесс воскрешения.

— Да, я думаю… Мне лучше не смотреть на это, — согласилась Карен.

— Разумно, — ответил Шанкар. — Рад, что Вы, в отличие от многих, способны здраво оценить свои возможности.

Недовольно шикнув на некроманта, Урсула увела Карен в соседнюю комнату. К удивлению миссис Уайт, эта комната была оборудована камином, а напротив него стояло кресло, обитое красной дорогой тканью, словно на нём восседал знающий себе цену дворянин. Урсула учтиво пригласила Карен присесть, пошевелила угли в камине, чтобы гостье было тепло, а после удалилась в дальний угол комнаты, где на небольшом столике стояла горелка со вскипающим чайником. Урсула едва успела заварить согревающий чай, как из соседней комнаты послышался голос Шанкара.

— Ты сиди, — произнесла девушка, протягивая Карен кружку. — Я помогу ему, а после мы придём к тебе.

— Как долго мне ждать вас?

— Всё зависит от сложности… Несколько месяцев в земле не могли пройти бесследно, сначала нам придётся побороться с этим.

Оставшись одна, Карен обхватила онемевшими пальцами кружку, вытянув замёрзшие ноги поближе к камину. Зачем за ней вернулись Питер и Джозеф? Она задумалась, но тут же её привели в чувство голоса за портьерой, разделяющей две комнаты. Некромант и его помощница говорили слишком жуткие вещи, а что более удручающе: богатое воображение рисовало всё сказанное ими. Карен вновь засомневалась в том, на что решилась. Но пути назад уже нет…

— Нужно выгнать гостей, вскрой ему конечности, я на органы его взгляну, — услышала Карен.

— От опарышей — второй бутылёк слева? — уточнила Урсула.

— Второй бутылёк слева, — подтвердил некромант.

Поверить, что подобные разговоры проходят в паре шагов от тебя, Карен не могла. Но спорить с реальностью не было сил. Едва сдерживаясь, чтобы не подглядеть за плотную портьеру, понимала, что ей воспрещено. Богатое воображение справлялось и без подглядывания… Карен представляла, будто стояла в той самой комнате, наблюдая, как каждую частичку кожи её Абелла вскрывают по ногам и рукам, как мерзкие бледные черви выглядывают из разрезов, чтобы попытаться спрятаться вновь в недрах тлеющих мышц.

— Подъели хорошо, — прокомментировал некромант. — Заливай.

Представить действие жидкости в том самом «бутыльке слева», Карен не могла. Что делает жидкость? Выгоняет или расщепляет? Если черви будут расщеплены, то не приведёт ли это к отравлению организма, если всё же воскрешение удастся? А если выгоняет, то где же гарантии, что они не вернутся в тело, поселившись уже в живом человеке? Все эти мысли казались ей за гранью чего-то фантастического… Как бы ей ни хотелось вернуть его, разум даже сейчас твердил, что это невозможно.

— С таким мозгом он долго не проживёт… Принеси мне тот самый, который мы достали несколько дней назад.

— Это не повлияет на его память, Шанкар?

— Отвечающая за память часть мозга не повреждена, нам нужно наладить его работоспособность. Я просто заменю некоторые части, — произнёс он. — Урсула, я долго буду ждать?!

— Ты его только достал, а я едва успела обработать разрезы! Что ты такой нетерпеливый? — возмутилась напарница.

Карен услышала её шаги, портьера на миг открыла фигуру некроманта, стоящего над раскрытым гробом и держащего человеческий мозг. Видимо, мозг её любимого мужа. Скривившись, молодая вдова поспешила отвести взгляд к камину. Урсула молча прошла вдоль комнаты и задвинула портьеру, скрывшись в темноте. Через несколько минут она уже шла обратно с закрытой прозрачной банкой, в которой находился человеческий мозг в мутной вязкой жидкости. Карен вновь передёрнуло.

Несколько долгих часов она слушала, как некромант и его помощница обсуждают смену органов, какие манипуляции предпринимают для того, чтобы избежать появления шрамов. И вот, после того как Шанкар произнёс, что некое снадобье, наконец, восстановит тело, портьера открылась. Некромант стоял на пороге, приглашающе протягивая руку заждавшейся миссис Уайт.

— Пройдёмте, всё готово.

С опаской, на деревянных от переживаний ногах, Карен подошла к врачевателю и робко взяла его руку. Шанкар подвёл её к раскрытому гробу. Если часами ранее вид покойного мужа напугал молодую женщину, то теперь ей казалось, будто он спит. На руках под засученными рукавами виднелись продолговатые, небрежно заштопанные шрамы. Но они, как по волшебству, регенерировали прямо на глазах. А когда последний шрам на щеке исчез, Карен приблизилась и обнаружила: он дышит.

— Мне не показалось?.. — с трепетом спросила она, дрожащей рукой потянувшись к покойнику.

— Проверьте, миссис Уайт, — усмехнулся некромант, наблюдая за ней со стороны.

Урсула, стоящая за Шанкаром, подошла чуть ближе, чтобы наблюдать за эмоциями уже не вдовствующей женщины. Прикоснувшись к шее мужа, Карен нащупала уверенный пульс, отбивающий привычный ритм. Каждый вдох Абелла Уайта был шумным, будто он пытается надышаться за всё время своего сна, и… сомнения ушли… Ухватившись тонкими пальцами за борт дорогого гроба, Карен улыбаясь, смотрела на крепко спящего мужа, и по её щекам бежали стремительные дорожки радостных слёз.

— Это невозможно… — вторила она себе, смотря то на мужа, то поднимая глаза к некроманту. — Как такое возможно? Я не понимаю…

— Как видите, возможно всё. А теперь предлагаю перейти к следующему шагу нашей сделки, миссис Уайт.

— Шанкар, она только…

— Всё в порядке, — произнесла Карен, поднимаясь. — Я тоже дала вам обещание.

— Люблю честных людей, — ухмыльнулся некромант. — Ваш суженый будет в часовне. Восстанавливаться. К тому моменту, как мы закончим, он уже пробудится.

Жестом он пригласил миссис Уайт обратно, в ту же комнату с камином, но на этот раз не предложил дорогое кресло, а посадил на деревянный стул с твёрдыми подлокотниками. Урсула поднесла подопытной невольнице небольшую чашу. Запах эвкалипта и лаванды она узнала, но в растворе было добавлено что-то необычное, явно медицинское, но незнакомое.

— Обезболивающее? — принимая чашу, робко спросила Карен.

— Да, выпей до дна. Дозировка полностью рассчитана под тебя, — ответила Урсула, заходя ей за спину.

Плечи Карен накрыли тяжёлым покрывалом. Глоток за глотком она выпивала обезболивающий напиток, пока Урсула занималась её волосами. Локоны падали на хрупкие плечи, а после были собраны в высокий пучок. Карен почувствовала, как тонкая прядь на затылке осталась свободной. Помощница некроманта вновь обогнула стул, чтобы посмотреть на страдалицу. Их глаза встретились. Забрав чашу и поставив её на столик рядом, Урсула взяла с него две верёвки, привязав руки Карен к подлокотникам.

— Миссис Уайт, будет больно… Но Вам нельзя двигаться. Если будете дёргаться, можете напороться на скальпель, а это чревато последствиями, — заботливо предупредила Урсула.

Не успев кивнуть, Карен ощутила, как крепкий ремень притянул её плечи к спинке стула. Затянув крепче, Шанкар отошёл к столу и тщательно вымыл руки, обработав их спиртовым раствором, взял со стола скальпель.

— Надеюсь, вы готовы, миссис Уайт. Урсула, неси сосуд.

— Да, минуту, — произнесла девушка, скручивая в жгут небольшое чистое полотенце и поднося его к губам Карен. — Сожмите зубами… Я буду рядом.

Послушно прикусив жгут, Карен кивнула, и тут же ощутила грубую руку некроманта на своей голове. Шанкар, зафиксировав её положение так, чтобы ему было удобнее работать, вонзил острый кончик скальпеля в нежную кожу головы. Пока его рука проводила линию вдоль её затылка, Карен боролась с жуткой, неописуемой болью, словно он бурит её голову. Как бы она ни старалась не двигаться, это не удавалось. Из глаз невольно хлынули слёзы, а из горла вырывался крик, заглушаемый жгутом. Её тело напряглось сильнее, ноги ёрзали по полу в поисках опоры.

Только сейчас она поняла, почему Урсула предупредила её тогда: обезболивающее не помогало так, как ей бы хотелось, — если это вообще было оно. Но если это была анестезия, то представить невозможно, какую боль она бы ощутила без неё? На мгновение ей показалось, что всё закончилось, но скальпель вновь пошёл по тому же пути, отступив лишь на сантиметр… Некромант держал её голову, поэтому попытки вырваться не мешали ему. И если бы не нестерпимая боль, Карен заметила бы в нём нечеловеческую силу.

Но сейчас, именно сейчас, она вынуждена смиренно терпеть эту пытку. Пытку, на которую она решила пойти самостоятельно. Когда экзекуция, казалось, завершилась, Карен почувствовала, как что-то холодное стягивает нанесённую рану. Боль сменилась чувством умиротворения: некромант окровавленным скальпелем срезал путы, стягивающие её руки, сковывающий ремень упал на колени. Поставив сосуд, в котором лежала снятая с Карен окровавленная тонкая лента волосяного покрова, Урсула аккуратно вытащила жгут из её рта.

Высокие, мрачные потолки, витражные стёкла, пропускающие лунный свет, разбудили мёртвого… Абелл Уайт открыл глаза. Он ощутил вселенскую слабость во всём теле, но всё же смог подняться. Тело затекло, голову разрывало от нестерпимой боли. Оглядевшись, он не узнал места, в котором находится. И… он видел! Дрожащими от слабости пальцами воскресший коснулся своих глаз, а после взглянул на руки.

Быстрым движением он опёрся о борт гроба и поднялся на ноги, которые подкосились сразу же, едва подумал, что стоит твёрдо. Упав на холодный пол часовни, Уайт вновь поднялся… На непослушных ногах он двинулся в даль часовни. До своей смерти мужчина настолько привык к кромешной тьме, что теперь каждая тень была для него пугающей… Он перешёл на бег, в попытке спастись от каждой, что хотела поглотить его. Метался из стороны в сторону, словно тени играли с ним в кошки-мышки. Каким же слабым себя ощущал Абелл… Откуда эта слабость? Он увидел, как открылся дверной проём в стене, и в надежде на спасение побежал к нему, но вновь не смог устоять на ногах… Упав, он увидел маленькие ступни… Медленно поднимая голову, Абелл поднялся на коленях, встретившись глазами с девушкой, с той самой, что когда-то покорила его…

— Карен…

— Мой милый Абелл, — прошептала она, упав перед ним на колени.

Оба, стоя на коленях, навзрыд заплакали, стиснув друг друга в крепких объятиях. Уайт жадно целовал лицо возлюбленной, перебирая каждый миллиметр её волос и шеи. Карен не смела прерывать его, тонкими пальцами запутавшись в его длинных волосах.

— Не думал, что когда-то увижу тебя… Милая моя Карен, — шептал Уайт между поцелуями.

— И я считала, что потеряла тебя.

Дверь, скрывающая потайной ход часовни, медленно закрылась. Шанкар безразлично пожал плечами, взглянув на восторженную Урсулу. Она вновь соединила сердца влюблённых… А некроманту было всё равно, что происходило в сердцах этих двоих: ведь теперь ему оставался всего лишь небольшой шаг к тому, чтобы воплотить свою мечту в реальность. Только это его волновало.

Ранее Карен договорилась с Малькомом на время приостановить работы в особняке, поэтому она наконец-то смогла вернуться туда с ожившим мужем. Она была удивлена, что в это время года Абелл не подал виду, что замерзает. Он словно не ощущал леденящего кожу ветра и холодной земли под босыми ногами. Зайдя за порог поместья, Уайт был поражён его преображению.

Сколько он спал? Было ли это сном? Воодушевлённая жена приготовила ему ванну и удалилась тогда, когда он сам, опустившись в воду, вооружился мочалкой… От его одежды исходил мерзкий запах разложившейся плоти, который впитало его тело. Заботливая супруга сразу выбросила старую одежду и положила на тумбу рядом с бадьёй новую, какой он никогда раньше не носил.

Абелл никогда не любил роскошную жизнь. Его одежда была всегда опрятной, но обычной, в соответствии с его статусом. Даже когда он был приближен к своему отцу-барону, то позволял себе одеваться во что-то помпезное, когда выходил в свет.

Он так яростно тёр тело мочалкой, что лишь теперь заметил огромный, единственный, выжженный на плече шрам, похожий на дьявольскую пентаграмму, вмещающую в себя инициалы хорошо известных ему имён. Тяжёлые воспоминания ворвались в его подсознание, и теперь мужчина потерялся вдвойне: он спал или спит до сих пор? А если откроет глаза вновь, то что произойдёт? Не играет ли с ним подсознание?

В ванную, с подносом в руках, прошла Карен. Взглянув на неё, Уайт постарался скрыть волнение, которое не ушло от её внимания. Стрельнув взглядом на окно, Абелл поднялся из бадьи и, наспех вытеревшись полотенцем, подошёл к нему.

— Уже рассвело… Ты, наверное, не спала. Мне нужно найти ответы на некоторые вопросы, я вернусь к обеду.

— Всё в порядке? — нервно поинтересовалась Карен.

Её душа затрепетала в неуверенности: вдруг теперь он уйдёт от неё сам… Тонкими пальцами она крепко сжала края подноса. Ведь столько труда было вложено, чтобы приготовить ему завтрак… Он увидел её реакцию и, подойдя к ней, отставил поднос на комод. Затем нежно притянул Карен к себе и сжал её в крепких объятиях.

— Я уверен, что знаю, о чём ты думаешь. Поверь мне, любовь моя, я не уйду. Никогда не уйду. Я вернусь к обеду и всё расскажу тебе…

— Если я вновь потеряю тебя, я не вынесу… Прошу, возвращайся скорее. У тебя появился второй шанс и…

— Третьего не будет, — закончил её мысль Уайт. — Я скоро вернусь, родная.

Отпустив мужа, она смотрела на закрытую за ним дверь, боясь, что она больше не откроется по его воле. И даже подумала: а что, если он сослал её с Малькомом не из-за потери слуха, не из-за прогрессирующей болезни, а потому, что никогда не любил её.

Глава 7. Сон, реальность или чья-то игра?

15 ноября 1852 год. Раннее утро

Абелл Уайт блуждал по улицам Фестона уже несколько часов, наблюдая за падающими на землю дождевыми каплями. Редкие прохожие уже носили тёплую верхнюю одежду, недоумённо смотря на его лёгкий для этого времени года наряд. Он даже не взял пальто, бережно подготовленное Карен для него. Но… он не ощущал холода. Сама погода кричала о скором приближении зимы. Значит ли это, что он проспал несколько месяцев?

Но… Абелл ведь помнил последние минуты своей жизни. В его памяти до сих пор остались ощущения, как кровь холодеет по всему телу, как становится тяжело дышать, как сердце с каждым разом замедляет свой ритм, как из-за слабости пропадает возможность говорить, и приходится мычать, чтобы привлечь к себе внимание. Помнил свою последнюю инъекцию обезболивающего, принёсшую ему умиротворение. И вот он снова видит и слышит, но не чувствует. Что это? Что же является правдой: долгий сон или то, что кажется нереальным и с такой издёвкой внедрилось в память?

Когда они ехали в экипаже в дом Карен, она поведала о сделке с некромантом. Но и это казалось ему чем-то запредельным. Но ведь… Абелл Уайт так долго пробыл в тишине и темноте, что теперь возможность созерцать мир и слышать каждый звук стала для него стимулом поверить… И не только в своё нереальное воскрешение, но и в то, что он побывал там, откуда не возвращаются. На том свете. Подсознание издевательски отказывалось принимать эти факты.

Когда-то он спас дочь цыганского барона, и та в благодарность научила его гаданию на ладонях. Несомненно, барон наградил спасителя, но и девушке самой хотелось одарить его. Так Абелл научился тому, что по своей сути было для него пустым звуком. Цыгане давно покинули место стоянки, уехав в неизвестном направлении. Абеллу хотелось ворваться в табор и потребовать помощи: он не был уверен в том, о чём говорит его разорванная линия жизни. Точно ли она разорвана? Теперь никто не сможет подсказать, насколько верно он понял знаки на своих ладонях. Шрам на плече был какой-то издёвкой. Словно этот самый «некромант» воспользовался некими секретами и заставил его заговорить сквозь сон, запечатлев тот бред на его теле. И если всё то, что он видел на том свете — лишь сон, то и способности некроманта такие же неестественные.

«Как же всё это противоречиво, чёрт побери!» — подумал он, когда ноги сами привели к городской больнице.

Светало медленно, часов с собой не было, и всё же Уайт помнил, что большинство больниц работают круглосуточно. Он неосознанно пришёл к лечебнице, будто именно там сможет найти ответы на свои вопросы. В окнах коридора ярко горел искусственный свет, в некоторых палатах замечалось тусклое мерцание свечей.

Абелл скользил глазами по зданию, удивляясь, с какой чёткостью видит каждую деталь. Подобного не наблюдалось со времён юности. Зрение не всегда было сильной стороной Уайта. И если Карен действительно связалась с некромантом, то какова цена этой услуги? Он отбросил эти мысли. Дёрнул ручку входной двери и шагнул за порог больницы, в стерильно-белые коридоры. В нос ударил резкий запах лекарств. Атмосфера этого заведения не внушала твёрдого жизнеутверждения, и Уайту захотелось покинуть это место незамедлительно.

Столько противоречий за одну ночь, которая казалась нескончаемой. В коридоре пахло одновременно жизнью и смертью, горечью и радостью. И такое странное ощущение обуревало его. Уайт не мог описать, почему это происходит. Он прошёл к регистрационному столу, за которым никого не было: видимо, медсёстры решили сделать себе перерыв, или кому-то из больных требовалась помощь, — Абелл не смел в это вмешиваться… Со стороны лестницы послышались шаги, и через несколько мгновений молодая медсестра вышла из дверей, ведущих к лестнице.

— Здравствуйте, чем могу Вам помочь? — поинтересовалась она, шагнув навстречу.

Абелла поразила её внешность: ярко-изумрудные глаза, собранные в пучок бронзовые волосы и загорелая кожа, такая нехарактерная для осеннего Брикоина.

— Доброго утра, девушка. Мне бы хотелось обследоваться, — произнёс он.

Девушка прошла за стойку и поискала журнал пациентов в стопке бумаг, а после, опустившись на стул, подняла глаза на стоящего перед стойкой мужчину.

— Хорошо, как скоро хотите провести обследование?

— Немедленно.

— Я боюсь, что сейчас это невозможно. Врачи будут только через несколько часов. Я могу записа…

— Девушка… У Вас в любом случае есть медицинские навыки, иначе даже на ставку дежурной медсестры Вас бы не приняли. У меня же совсем нет времени на ожидание. И что-то мне подсказывает, что вам будет достаточно простых манипуляций, чтобы помочь мне.

— Простите, сэр. Но я не думаю, что…

Уайт перегнулся через стойку и угрожающе посмотрел ей в глаза. Мурашки побежали по её телу: ей показалось, что он может навредить. А в больнице в это время, кроме неё, больных и напившегося охранника никого не было.

— Ваш страх настолько вязкий, что заполняет холл до потолка… У Вас был тяжёлый период, и Вы боитесь не только за потерю своего рабочего места, но и за другие обязательства, — начал Абелл, крепко стиснув кулак, явно не ожидая от себя именно таких угрожающих слов. Ему хотелось начать умолять её прибегнуть к своим знаниям и помочь, но он, неосознанно, выбрал совершенно иной путь.

— Я не знаю, что произошло у Вас. И какие именно обязательства Вас сковывают, но готов помочь материально, если Вы поможете мне.

Она остолбенела от слов незнакомца. Он был прав: её сковывали обязательства, страх. И сейчас она ощущала страх перед ним.

— Вы меня словно открытую книгу прочитали… — неуверенно призналась медсестра.

— Вероятно, это один из моих талантов, — неловко произнёс Абелл, вырвавшись из безудержного потока мыслей.

— Я действительно обладаю медицинскими навыками, но… в силу некоторых событий у меня отобрали множество привилегий. Я могу осмотреть Вас, если Вы пообещаете не распространяться об этом.

— Буду премного благодарен.

Девушка вышла из-за стойки и направилась вглубь коридора, жестом позвав мужчину следовать за собой. Они вошли в процедурный кабинет, располагавшийся в конце, где она щёлкнула выключателем.

— Присаживайтесь на кушетку, — произнесла она, взяв со стола стетоскоп. — Снимите рубашку, пожалуйста.

Уайт расстегнул пуговицы на рубашке и отложил её в сторону. Фельдшерица приблизилась к нему. Она с опаской оценивала поведение мужчины, не замечая ничего более подозрительного. Мужчина казался расслабленным и смотрел на неё с ожиданием. Девушка приложила головку стетоскопа к его груди и, едва хотела сказать, что всё в порядке, на мгновение потерялась…

— Вы хорошо себя чувствуете в последнее время?

— Ничего не могу сказать, буду честен. Я пережил клиническую смерть, — соврал Абелл. А на деле — была ли это ложь? Быть сейчас уверенным в чём-либо Уайт не мог.

— А в данный момент? — уточнила она.

— Чувствую себя отлично.

Не теряя времени, девушка отошла от него и позже вернулась с упаковкой шприцов и градусником, который вручила ему. Придвинув к нему небольшой столик на колёсиках, она достала из ящика жгут. Наложив жгут на руку выше локтя, она вскрыла шприц.

— Как переносите вид крови?

— Спокойно.

— Хорошо. Тогда поработайте кулаком.

Найдя вену, девушка нацелила на неё иглу. Абелл приготовился к уколу, но вопреки ожиданиям послышался тихий лязг. Шприц остался в руке медсестры, а игла, отломившись, подлетела в воздух и упала на пол. Глаза девушки встретились со взглядом пациента.

— Вы выглядите напуганной. В чём дело? Бракованная партия?

— Нет… — прошептала она. — Только вчера брали кровь этими шприцами. Я лично присутствовала при процедурах.

— Давайте ещё раз…

И в этот раз последовала неудача. Игла проследовала за первой, почти повторяя траекторию. В этот момент подошло время посмотреть температуру, и когда градусник попал в руку медсестре, её взгляд стал ещё более напуганным.

— Ваша температура несовместима с жизнью…

— Слишком низкая?

— Наоборот… Вы точно чувствуете себя хорошо? У вас очень странные показатели…

— Боюсь, я не дошёл бы сюда, ощущая недомогание.

Абелл говорил это, пока медсестра рассматривала градусник. Воспользовавшись моментом её замешательства, мужчина вскрыл новый шприц и ввёл иглу себе в вену. Заметив движение со стороны, девушка подняла на него глаза и изумилась… Он сделал это так легко, в то время как множество её пациентов трепетали от одного вида толстенной иглы. Подойдя ближе, она заметила, что шприц стремительно наполняет почти чёрная жидкость. Медсестре эта процедура могла показаться дурной шуткой, если бы она действительно не видела иглу под кожей пациента. Вытащив из вены шприц, Уайт протянул его фельдшерице. Они глядели друг на друга с удивлением. Она видела в нём что-то необычное, то, с чем никогда не сталкивалась за время обучения и работы. А он не понимал, почему лишь сам смог взять у себя кровь.

— Мне бы хотелось, чтобы вы…

— Мне кажется, или место прокола зажило? — с ужасом произнесла девушка. — Я сейчас же проверю вашу кровь. Я… впервые сталкиваюсь с подобным. Вы сможете подождать?

— Сколько?

— Я постараюсь как можно скорее. Меня не должны поймать перед микроскопом.

— Тогда я подожду у выхода, чтобы этого действительно не случилось.

Прошло не так много времени, девушка успела проанализировать полученные от Уайта данные. Прихватив с собой использованные материалы, она спрятала их в нижний ящик стола у стойки. Абелл ждал, когда она закончит убирать улики её маленького преступления. Выпрямившись, девушка взглянула на него, поджав губы.

— Я сожалею, мистер… Ваши показатели для меня в новинку. Вы не жалуетесь ни на что, что могло бы натолкнуть меня на какие-то мысли? Но Ваш пульс, температура и анализы… Здесь только больше вопросов, чем ответов. Ваша кровь… она не сворачивается до сих пор и будто продолжает жить вне тела носителя. А клетки под микроскопом кажутся совсем новыми. Ни у одного человека ранее я не видела ничего подобного. Будто какой-то новый вирус, но… тогда бы у нас была переполнена вся больница. И Вы сами ощущали бы себя неважно. Мне… нужно изучить это.

Сказанное девушкой сложило мозаику в голове Уайта. Он убедился в том, что произошло с ним. Уроки того света не прошли зря, и теперь он — представитель низшей касты. Его прекрасная жена действительно связалась с некромантом для того, чтобы вернуть его к жизни. А брат…

«Мальком…» — с болью подумал Абелл. — «Если перед тобой вскроется вся правда моего существования теперь, то ты вовсе отвернёшься от меня. Шансов было и так маловато. А я тогда назвал его контуженным… Кто же знал».

— Я понял, что со мной… — произнёс он встревоженно.

— Без исследований? Мы с вами могли бы продолжить.

— Они не требуются. Благодарю за помощь, мисс?

— Амелия Оберлайн. Сможете найти меня здесь, если я понадоблюсь. Мне бы хотелось изучить этот феномен. Это…

— Тогда я найду Вас здесь, мисс Оберлайн, когда мне будет что рассказать. Будем считать это платой за то, что не отказали, когда мне требовалась помощь.

Он двинулся к выходу из больницы…

— Мистер? Вы забыли своё пальто, — позвала его девушка.

— Я пришёл без него, — улыбнулся Уайт около двери, дёрнув ручку. — Вряд ли оно мне когда-нибудь понадобится.

На этих словах он быстро покинул стены больницы, плотно захлопнув за собой дверь. Осмотревшись по сторонам, Абелл стал спускаться по ступенькам. Теперь, когда воскресший убедился, что его действительно вернули с того света, стало появляться всё больше сомнений: вдруг всё это наваждение? Одно из многих, которые он видел на той стороне… Его жена вовсе не жена, происходящее — жестокая игра. Где-то должен быть подвох, но он не видел к нему даже предпосылок. И теперь Абеллу хотелось убедиться лишь в том, что есть его реальность.

Глава 8. Жить сначала

15 ноября 1852 год

Фирма Джастина Чендлера вернулась на рынок несколько месяцев назад. Дион Прескотт вложил достаточно сил и финансов для того, чтобы скрыть результаты произошедшего здесь год назад. В кабинете он изменил всё до неузнаваемости. Стены обшили стеновыми панелями, выкрасив в тёмно-коричневый цвет; в центре кабинета стоял стол: он был того же цвета, но совершенно иного дизайна. Мягкую мебель из дорогого бархата сменили кожаные диваны и кресла. Освещение давала позолоченная люстра и несколько канделябров: между диваном и креслом и рядом со столом. Не изменился лишь шкаф, скрывающий потайной ход. Конечно, ему поменяли дизайн, но не более. Новый вид кабинета отвлекал. И, конечно, иной раз всплывали воспоминания о том, что произошло здесь.

Слава, идущая за предприятием, до сих пор мешала привлекать рабочую силу. Кого-то он потерял ещё год назад, кто-то решил уйти за время простоя. Дион не осуждал этих людей: у них были семьи и обязательства.

Закончив очередное собеседование, он устало потёр переносицу. Отбор кандидатов был задачей не самой простой: он больше разбирался в оружии, чем в постройке судов; разбирался в проведении расследований по вопросам преступлений; разбирался в том, как убить, не замарав руки. Дион чувствовал себя не в своей тарелке. Ощущал, что занимается не тем, для чего был рождён. Вместе с тем сейчас именно на нём лежала ответственность за эту фирму, и ему приходилось учиться с нуля. Постигать бразды управления, узнавать новое, чтобы фирма вернулась к прежнему процветанию.

Месяцами ранее…

Несколько месяцев назад, понимая, что не потянет компанию и службу, Дион посетил Рейвенстрит. В кабинете тогда он встретил Геральта, который вновь занял отцовское кресло. Его цепкий взгляд впился в решительный силуэт брата, откладывающего в сторону ценные бумаги.

— Решил вернуться к службе, братец? — почти безразлично поинтересовался Геральт.

— Напротив, хочу освобождения: я не могу разрываться между семьёй, фирмой и Рейвенстрит.

— Интересно… Лучший кадр и хочет покинуть наше пристанище. Я мог бы за тебя порадоваться, Дион, но увы, искренне не понимаю, зачем тебе эта фирма. Я могу подобрать для тебя определённый режим службы, сможешь проводить больше времени с семьёй, — произнёс Геральт, уперев локти в поручни и сцепив пальцы в замок.

— Не мне объяснять тебе, Гер, что наша служба может быть губительна. А я хочу видеть, как растёт сын.

— Будет тебе освобождение, хотя мне этого совершенно не хочется.

Так Дион получил официальное, для Рейвенстрит, уведомление о том, что хоть он и является полноправным гражданином этого города, но полностью свободен от службы. Такая честь давалась не каждому, лишь за особые заслуги или по возрасту. Геральт смог сгладить углы недовольства граждан, обвинявших брата в поблажках из-за семейных уз. Это далось нелегко всем. Тем не менее свой путь Дион уже выбрал. Теперь он мог посвятить себя любимым…

Настоящее время…

Стук в дверь отвлёк от воспоминаний о Рейвенстрит, о том, что пришлось пройти за целый год, а в особенности за последние месяцы.

— Войдите, — твёрдо ответил он.

Дион поднял глаза на дверь. В отворившемся проёме показался неожиданный гость. Он не видел этого человека почти год и был счастлив встретить его вновь. Поднявшись из-за стола, Дион радушно улыбнулся ему.

— Мальком!

— Ну привет, большой начальник, — задорно ответил Фишер, входя в кабинет. — Смотрю, дела идут в гору?

Они пожали друг другу руки, и Дион указал Малькому на кресло.

— Да, не так хорошо, как при мистере Чендлере, но гораздо лучше, чем в нашу последнюю встречу, — произнёс Дион, отмечая колоссальные изменения в своём давнем знакомом. Если бы не эта уверенная осанка мужчины, опирающегося на трость, и высокая конусовидная шляпа, Прескотт ещё бы подумал, кто стоит перед ним.

— Присаживайся.

Гость опустился в кресло, Дион последовал его примеру. Откинувшись на спинку, спросил:

— Какими судьбами в наших краях? И главное, надолго ли?

— Как получится… Если говорить искренне, я с большой радостью уехал бы вновь, — произнёс он, отставляя трость в сторону, а свободной рукой потянувшись к шляпе. — Пожалуй, пока что я буду следовать дурному тону, — продолжал он, скорее для себя, чем для собеседника. Сейчас его на его голове был короткий рыжий ёжик, который он не желал показывать никому из тех, кто не знал о цели его годовалого отъезда. И нет, Мальком не боялся осуждения, он привык, что на него смотрят с неприязнью, а иногда даже с ненавистью.

— Мальком, здесь нет лишних глаз, так что можешь не переживать о манерах. И пока ты не уехал, как очень к тому стремишься, я хочу сделать то, чего не мог год назад: ты и твоя команда очень помогли моей семье в трудный период. Это было неоценимой поддержкой.

— Что ты, Дион, я не мог отказать семье Чендлер в помощи. Какими бы ни были у нас отношения с Глорией Чендлер, считающей меня невоспитанным мужланом, я всё равно всегда готов прийти на помощь — и теперь уже тебе.

— Тоже натянутые отношения с моей тёщей? — усмехнулся Дион.

— Не ценит барышня хорошего, чего уж тут говорить. Не ладите? — сверкнул глазами Фишер.

— После того, как я взял бразды правления фирмой, она стала относиться ко мне снисходительно. Возможно, не ожидала, что какой-то простолюдин сможет это сделать. А вот моя сестра страдает от аристократичных нападок, — без всякого удовольствия произнёс Дион. — Она и так достаточно настрадалась в том году. После произошедшего она сама не своя. Ещё и моя тёща подливает масла в огонь. Аврора иной раз либо просто не выходит из комнаты, либо старается не попадаться на глаза герцогине.

— Вероятно, я смог бы ей помочь, — задумался Фишер.

— Это чем же?

— Хм… Если ей не хватает личного пространства, то я бы мог его обеспечить. Так уж вышло, что мой младший брат оказался слишком избалованным, чтобы взять ответственность за семейное состояние. Не успел вернуться, как мне заявили, что всю ответственность должен забрать я, но если не женюсь в кратчайшие сроки, а именно — в установленные придурковатым бароном, то буду лишён титула и потеряю всякую возможность получить то, чем владеет он. И, если я ещё не определился, то могу вполне рассчитывать на брак с невестой Артемона. В общем, как ты понимаешь, я готов предложить твоей сестре фиктивный брак. Дома меня почти не бывает, из живых душ — только слуги.

Дион, услышав сказанное Малькомом, помрачнел. Он не мог делать выбор за неё. Тем более его напрягал тот факт, что семейство Фишера так легко переигрывает планы. Немного поразмыслив, он решил, что Аврора обрадуется такой перспективе: у неё будет муж с титулом, о котором она так долго грезила. Однако…

— Странные у вас порядки. Но если Аврора вдруг посчитает твоё предложение выгодным для себя, то пожалуйста. Но предупреждаю: характер у неё вздорный.

— Не ужаснее характера твоей жены, Дион. Она не рассказывала тебе, как на одном из балов отделала моего младшего брата?

— Серьёзно? — удивился Прескотт.

Такая нежная и беззащитная Вивьен всегда представала перед ним именно в этом свете. Неизвестно, что тогда произошло, и почему Вивьен Чендлер, а ныне Прескотт, стала такой кроткой и спокойной. Вероятно, после того бала девушка получила хороший нагоняй от консервативной матери. Неудивительно, что после их брака Вивьен стала чувствовать себя куда свободнее. Значит, в ней всегда было не просто наивное бунтарство. И если бы в какое-то время это не пресекли, Вивьен Чендлер видела бы мир не просто иначе, а научилась бы жить в нём так, как того требует нынешнее общество: быть хитрой, применять свой ум там, где это требуется, бить словом в самый подходящий момент. Но сейчас с ним она учится жить, и не только в обществе, но и для себя самой. Этим он был благодарен Рейвенстрит, не разделяющим людей на касты.

— Да… Тогда твоя жена дала жару, — усмехнулся Фишер.

— Ты словно открыл для меня новые страны, Мальком.

Они услышали, как открылась дверь. Дион поднял глаза, а Мальком обернулся на звук. На пороге стояла Вивьен. Испугавшись, что нарушила переговоры мужа, она, ойкнув, закрыла дверь, так и не пройдя в кабинет.

— Надо же, раньше она бы вынесла дверь с петель. Прескотт, что ты с ней сделал? — усмехнулся Мальком, поднимаясь с кресла и опираясь на трость.

— Совершенно ничего, — пожал тот плечами. — Вивьен, ты можешь зайти.

Неуверенно девушка открыла дверь и прошла мимо Малькома, не узнав его. Поставив люльку на стол, она наконец-то посмотрела на собеседника мужа.

— Мальком? Это ты? — удивилась она.

Он, взглянув на неё, вспомнил Карен… Как они жили в Кёльдоре, и она просила его помочь с коляской, чтобы они с Кристофером отправились на прогулку. Вспомнил, как она держала малыша на руках, успокаивая его во время колик. Вспомнил, как она пришла в его фирму для оформления заказа на восстановление дома. Невольно вспомнилось, как они проводили обход её восстановленных владений. Этой девушке нужна любая помощь, особенно сейчас… И единственное, что он может в настоящее время для неё сделать, — помочь с домом. А пока она дала ему лёгкую передышку, он должен как можно скорее закончить со своими внеплановыми делами.

— Да, это я. И, раз ты здесь, я не буду вам мешать, — произнёс Фишер, почтительно кивнув чете Прескотт. — Пойду изложу свои мысли Авроре Прескотт.

— Сильно не налегай, — пригрозил ему Дион.

— Не переживай, мы все имеем право на слово, — произнёс Мальком, выходя за порог кабинета.

Погрузившись на какое-то время в молчание, Дион наконец обратился к жене, широко ей улыбнувшись.

— А теперь расскажи мне, дорогая, что же такого произошло, если ты ввязалась в драку с братом Малькома?

Фишер действительно последовал к Авроре. Он видел её только раз, высокомерную гордячку, со вздёрнутым носом, словно те, кто был рядом с ней, не стоили и толики её драгоценного времени… Тогда мужчина не смог обмолвиться с ней и словом, да что уж говорить: только и успел передать дела Диону и поспешил удалиться. Игра на несколько фронтов отнимает силы, так и у него, помимо объекта Джастина Чендлера, было несколько заданий от заказчиков, которые, к сожалению, не удалось завершить. Его людям пришлось справляться с ними самостоятельно.

После короткого стука дверь дома отворилась, и Аврора, стоявшая на пороге в лёгком шёлковом халате и босыми ногами, окинула незваного гостя придирчивым взглядом.

— Какой джентльмен пожаловал на порог моего дома, да ещё прямо с утра! Прости, не успела даже косу сменить на высокую причёску, — потирая глаза, съязвила она. — Мальком, да?

— Верно. Хотел предложить тебе прогуляться, но теперь не совсем в этом уверен. Ты вряд ли готова к моему предложению, — с усмехнулся он.

— О, всё лучше, чем стены этого дома. Заходи, можешь подождать на кухне.

— Тебе удобно? — обеспокоенно поинтересовался Мальком. — Я могу подождать тебя в кафе, в нескольких кварталах отсюда, и приехать, когда ты скажешь.

Аврора вопросительно приподняла бровь и, схватив визави за воротник, затянула в дом. Для мужчины такой выпад от мисс Прескотт был неожиданностью; он едва устоял на ногах, выставив трость для устойчивости.

— А ты церемониться не любишь, — игриво произнёс Мальком.

— Ты прав, — безразлично махнула ладонью в сторону кухни Аврора. — Подожди меня там, я скоро. — И девушка удалилась в противоположную сторону, не дождавшись, когда гость пройдёт в указанном ею направлении.

Сбросив с себя пальто и обувь, Мальком прошёл в дом. Аврора действительно не заставила себя долго ждать, и уже через каких-то сорок минут она была готова. Конечно, между сборами она заглянула к нему, заварив крепкий кофе, потому его ожидание было скрашено терпким напитком.

А что уж говорить о том, что едва знакомая девушка щеголяет перед ним в укороченном шёлковом халате, едва прикрывающем колени? Бесспорно, другие бы посчитали такое поведение «mauvais ton», но не Мальком Фишер.

Сейчас, видя Аврору в тёплом облачении, он не мог отогнать от себя навязчивые мысли: ей неуютно.

«У неё слишком страстная натура, чтобы скрываться за таким слоем тряпок», — подумал Мальком, наблюдая, как она взбирается на своего вороного коня.

— Что же, мистер Фишер, приняв Ваше предложение, я ожидаю, что Вы сможете показать мне нечто эдакое, чего я могла не видеть в Брикоине. Надеюсь, у Вас будет достаточно фантазии, чтобы меня удивить.

— Сожалею, мисс Прескотт, чтобы я смог это сделать, мне потребуется забрать Вас не на один вечер.

— Это намёк на долгую дорогу или тёплую постель? — засмеялась Аврора, направив коня прочь с участка.

— Первое — да. Второе — только по Вашему желанию, — ответил ей Мальком, последовав за ней.

Они ехали по узким улочкам слабо заснеженного Фестона друг за другом, чтобы не расталкивать по пути прохожих и дать место лошадям. Достигнув городских ворот, Аврора на мгновение остановилась… Целый год она не покидала Фестон и сейчас смотрела далеко за горизонт. Ей было страшно: не только от того, что, выйдя из города, может не вернуться, но и потому, что тревожилась признавать свои опасения.

Мальком поравнялся с ней: он бесстрастно наблюдал, как эмоции, одна за другой, меняются на лице мисс Прескотт, не решаясь сразу же вмешаться в бурю её страстей. Фишер был тогда неподалёку, когда узнал о похищении. Как никто другой, он знал, как потрясения влияют на человека, и когда-то сам прошёл этот путь. Отогнав от себя воспоминания о событиях в Глимбурге, которые тронули его во времена его юности, он вдруг заметил, как руки девушки, крепко сжимающие узду, задрожали.

— Аврора… — тихо позвал Мальком, положив руку на её тонкие кисти. — Посмотри на меня.

Взглянув на его руку в чёрной перчатке, она не сразу отреагировала, поджав в смятении губы. Мальком заставил своего коня придвинуться ближе к её Шторму и заключил тонкую фигурку в объятия. В ответ Аврора Прескотт обвила торс мужчины дрожащими руками и зарылась носом в складки его пальто.

— Давай, дыши… — прошептал Мальком ей на ухо. — Длинный, глубокий вдох… Выдох…

Посмотрев на него, Аврора провела дрожащими руками по его щекам. Их глаза встретились. Мальком видел, как внезапно нахлынувший страх рассеивается с каждым вдохом, видел, как она старается бороться с ним.

— Умница… Я рядом, мисс Прескотт. Продолжай дышать. Тебе это по силам, не сдавайся.

Люди, проходящие мимо них, сетовали: мало того, что они стояли посреди дороги, так ещё и в самом центре ворот, из-за чего мешали проходу. Но двум наездникам было всё равно: Авроре — потому, что она вновь ощутила сильнейшую паническую атаку, как полгода назад, когда Дион хотел отвезти их с Вивьен в домик у озера; Малькому — потому, что его целью было успокоить её. Проходящий мимо обнимающейся пары мужчина остановился рядом с ними и сплюнул под копыта их лошадей.

— Знать совсем распустилась: балов с интригами вам мало, вы решили лобзаться прилюдно? Давно пора отдать власть народу!

Барон прервал зрительный контакт с Авророй, прижав её голову к своей груди, чтобы не оставлять её одну даже сейчас. Он не мог позволить этого ни ей, ни себе, зная, что может ей помочь.

— Иди отсюда, пока ноги не прострелил, — шикнул Фишер на мужчину.

— Нет, ну вы слышали, люди? — возмутился мужчина. — Этот дворянин угрожает мне!

Часовые, стоящие у ворот, подошли к кричащему мужчине. Тот громко возмущался вседозволенностью дворян и их аморальным поведением. Часовой взглянул на Фишера, всё ещё держащего Аврору в объятиях.

— Мистер, Вам нужна помощь?

— У нас всё прекрасно, начальник. Моей подруге стало дурно.

— Настолько, что стоит пренебрегать нормами поведения?

— Слушай, нормы поведения — ничто, по сравнению с человеческой жизнью. И если недуг можно побороть, преступив через нормы, значит это нужно сделать.

Ощутив, что Аврора пошевелилась и пыталась отстраниться, Мальком положил руку на её щёку, взглянув в глаза.

— Как ты? — с заботой поинтересовался он, уже не обращая внимания на остальных.

— Лучше… — кивнула девушка, выпрямившись в седле, мягким и благодарным жестом убирая его руку. — Спасибо за внимание, начальник, со мной всё в порядке, — произнесла девушка, обращаясь к часовому.

— Не за что, миледи. Но, пожалуйста, не устраивайте подобного на людях, — ответил тот, переключившись на всё ещё негодующего неподалёку крестьянина. — Доброго Вам пути! — успокаивая толпу, прокричал вслед солдат.

Взяв руку Авроры, Мальком направил коня вперёд. Девушка повела Шторма следом, всё ещё мелко дрожа после пережитой панической атаки. Фишер чувствовал это и понимал, как никто другой, что ей нужно иногда покидать привычные стены, иначе избавиться от недуга получится очень нескоро.

Кони шли копыто в копыто, не отходя друг от друга; своё недовольство непривычной поступью они выражали громким фырканьем. Аврора всё ещё держала руку Малькома до тех пор, пока они не оказались достаточно далеко от города. Всё это время Фишер сохранял молчание, давая девушке переосмыслить произошедшее. Она обернулась посмотреть на город, и лицо тронула мягкая улыбка.

— Ты чудесный, раз смог меня вывезти за черту города, — с благодарностью произнесла Аврора.

— Я знаю, с чем тебе приходится бороться… Это после похищения, я прав?

— Да, с тех пор это началось. Я боюсь покидать город: в голове будто сотни мыслей о том, что я больше не вернусь домой, если сделаю это.

— Слышал, что ты больше не посещаешь приёмы.

— И это тоже… Вдруг я снова приглянусь какому-нибудь наркоторговцу? А мужчина, которого я смогла полюбить, продаст меня ему? — с грустным вздохом произнесла Аврора. — Ведь пропала я из дома того, кого любила без памяти. О свадьбе мечтали… — хрипловато усмехнулась девушка и обернулась.

Как же давно перед ней не открывались красоты внешнего мира! Только начавший выпадать снег украсил пожелтевшую от холода траву и лес с почти опавшими листьями. Такое бесконечное, светлое небо, которое она видела, лишь выходя на задний двор своего дома.

— А как ты понял, что нужно делать? — спросила Аврора, поведя коня вдоль протоптанной тропинки.

Мальком держался рядом с ней, также наслаждаясь видами. Он вернулся в Брикоин не так давно. Дела, свалившиеся на него тяжёлым грузом, тянули вниз, и времени на то, чтобы дать себе передышку, не было. И вот сейчас он мог позволить себе расслабиться.

— Скажем так… после потери жены меня тоже настиг этот недуг.

— И как ты справился?

— У меня были хорошие друзья.

— И они также помогали тебе избавиться от него?

— Признаюсь, что я не совсем с этим справился. Но приступы теперь возникают реже и только во сне. Не скажу с уверенностью, почему у меня это работает именно так… Забудь. Давай мы не станем омрачать этот день разговорами о панических атаках.

Кивнув, Аврора устремила взгляд на длинную дорогу, простирающуюся впереди. Они ехали вдоль окраины леса, пока не свернули на протоптанную тропинку. В это время года лес казался безжизненным: не щебетали птицы, благостные солнечные лучи не проникали под обнажённые ветви, создавая уют, но и в этом была своя, необыкновенная красота. Взглянув на своего попутчика, девушка позвала его

— Абелл… — а потом, резко поджав губы, виновато отвела взгляд. — Прости, Мальком. Ты так похож на своего брата, что я…

— Мы сегодня с тобой решили затронуть все печальные темы, верно? — грустно усмехнулся Фишер. — Я не знаю, какие именно отношения у тебя были с моим братом, да и это не моё дело. Вероятно, мне не стоит говорить об этом, зная и без того твоё подавленное состояние, однако, как человек, который его хоть немного знал, ты должна услышать, что Абелл умер несколько месяцев назад. Я в этот момент был в Глимбурге и прибыл сразу же, как до меня дошли эти вести.

— Как? — обречённо воскликнула Аврора. — Как это произошло?

— А он не так уж много рассказывал. Или… Когда в последний раз ты виделась с ним?

— Я не уверена, но это было примерно пять лет назад.

— Значит, тогда он ещё не знал о своей болезни. Так уж вышло, что незадолго после этих известий он женился. Болезнь начала прогрессировать. Сейчас я, как могу, помогаю его вдове.

— Я же виделась с Алонсо примерно в это же время в том году… Неужели уже тогда?..

— Да, — коротко ответил мужчина, направляя коня в глубину леса.

Печальный разговор быстро забылся, хоть и оставил в душе Авроры неизгладимый след. Абелл Уайт был для неё не последним человеком, даже несмотря на то, что общение их почти сошло на нет тогда, когда тот вернул Шторма. Конечно, были короткие встречи: сначала пылкие, полные безудержной страсти, а после, когда Уайт нашёл другое утешение, они виделись лишь мельком.

Однажды Аврора уговорила его провести время вместе, и тогда, по обоюдному согласию, они посидели в кафетерии. Но с тех пор больше не виделись. Когда она отправляла ему письмо незадолго после возвращения из Азмира, то надеялась на встречу именно с ним: поделиться своей болью со старым другом, не забыв попросить об услуге. Эта утешительная мысль казалась Авроре спасительной. Но как же она была огорчена, когда на место их встречи пришёл Алонсо…

Мальком Фишер, хотя и был похож на своего брата, но стоило ли доверяться ему в полной мере? В чём была уверена Аврора, так только в том, что может чувствовать себя спокойно в его обществе. А о полном доверии можно подумать несколько позже.

Если бы кто-то мог сказать, что материнство — это не божественное благословение, Вивьен Прескотт ещё много раз подумала бы, прежде чем делить постель с мужем. Хоть Дион и предлагал нанять гувернантку для малыша Джастина, молодая мать отказалась от этой мысли, ей хотелось быть ближе к своему ребёнку. Конечно, иногда она жалела о своём отказе. Но потом успокаивала себя. Ведь у её родителей были совсем иные интересы, оттого проще было сдать её, маленькую девочку, на попечение нянечек и учителей, а самим заниматься делами насущными: фирмой, приёмами, балами, встречами, важными и не очень. Но даже вопреки их отстранённости Вивьен беззаветно любила родителей. Глядя на засыпающего в кроватке сына, миссис Прескотт с грустной улыбкой вспомнила своего отца, который так и не увидел внука. А ведь уже тогда, в тот день, она уже носила малыша под сердцем.

Месяцами ранее…

Воспоминания о минувших днях привели Вивьен ко дню появления на свет сына. Тогда она слабо понимала сигналы, посылаемые телом. В то время Аврора уже осела дома, не желая выходить в общество, и именно её присутствие спасло Вивьен от наивной глупости, что боль внизу живота — временное явление. Едва держась на ногах, девушка добралась до кухни, где Аврора наслаждалась крепким кофе. Она сразу же заметила болезненный вид подруги: как та, дрожа всем телом, держится за дверной косяк, стараясь сохранять равновесие.

— Рори… Мне так плохо, — едва слышно произнесла Вивьен.

— Боги… — встрепенулась Аврора. — Вив, я же оставляла тебе колокольчик!

Не теряя времени, девушка провела подругу в комнату и послала прислугу за врачом, миссис Чендлер и братом, а сама озаботилась приготовлениями к появлению на свет малыша. Поставив таз с водой на тумбочку, Аврора оглядела беременную страдалицу и подбила подушки под её головой.

— Врач скоро будет, а пока давай-ка не будем терять времени.

В этот момент Вивьен закричала, и она скорчилась, крепко зажмурив глаза. Аврора качнула головой и снова положила её на подушки.

— Вив, послушай. Понимаю, как это…

— Не понимаешь, ты не была в таком положении! — в сердцах простонала роженица.

— О, ты не представляешь, сколько родов я приняла, так что понимаю. Слушай меня! — громко призвала Аврора. — От того, как ты будешь себя сейчас вести, зависит здоровье не только ребёнка, но и твоё. Когда я говорю дышать, значит, дыши полной грудью, тужиться — тужься, выталкивая его. Не крутись и не делай резких движений, старайся оставаться в одном положении. Больно — сожми что-нибудь. Я буду рядом, слышишь? А сейчас — занимай удобное положение, и давай начнём…

Вивьен напугали слова подруги. Ей не хотелось принижать достоинства и умения Авроры, и всё же она считала, что врач будет иметь больше компетенции в этом вопросе, нежели нежданная помощница, не имеющая никакого образования в принципе. Не успела она подумать, как тело пронзила новая боль — тянущая, невыносимая. Невольно она вспомнила пулю, задевшую ногу, и боль тогда казалась куда терпимее этой.

Согнув ноги Вивьен в коленях, Аврора развела их в стороны. Герцогиня хотела было возразить, но, казалось, сил уже не было. Ей хотелось спрятаться от терзающих её ощущений, провалиться сквозь землю от стыда, от того, что сейчас находится перед золовкой в таком положении.

— Вспоминай, что я говорила тебе! — не своим голосом произнесла Аврора.

— Я… постараюсь, очень… постараюсь, — дрожащим голосом вторила Вивьен.

— Хорошо… Самое время немного постараться.

Дверь в комнату открылась: на пороге стоял доктор Бутман. Специалист сразу же бросился к девушкам.

— Мисс Прескотт, вы неугомонная девица! — возмутился доктор, впопыхах подходя к постели. — Вы не думали, что могли навредить ей?

— Пока Вас дождёшься, можно раза три родить, — съязвила Аврора.

В то время как доктор готовился к процедуре, а мисс Прескотт сетовала на его нерасторопность, в комнату вошла миссис Чендлер, не успев как следует прийти в себя после дороги. Из-за тупой, давящей боли Вивьен не смотрела по сторонам. И если минутами ранее она могла воспротивиться лежать в такой бесстыдной позе перед врачом и подругой, то теперь, с нетерпимыми болями, желала, чтобы процедура завершилась как можно скорее. Она даже не заметила, как матушка подошла к ней до тех пор, пока та не взяла её руку. Дрожащей от слабости кистью Вивьен сжала руку миссис Чендлер и подняла на неё взгляд.

— Мама… Так больно…

— Крепись, дочка. Скоро всё закончится, — ласково произнесла женщина, опустившись на постель рядом с ней.

И, конечно же, находящиеся в этой комнате понимали, что это ложь во благо, кроме Вивьен, для которой эти слова были спасительной соломинкой.

Так прошёл час с начала схваток. Доктор Бутман подсказывал каждый шаг, который нужно пройти роженице на этом нелёгком пути. Аврора и герцогиня, занявшие место по обе стороны от постели Вивьен, старались оказывать посильную поддержку: миссис Чендлер шептала дочери подбадривающие слова, а Аврора, ассистируя доктору, громко подсказывала будущей матери, как верно выполнить порученные ей указания.

На лбу роженицы появилась испарина, которую в очередной раз сняли прохладным полотенцем. Рыча, крича и плача, Вивьен металась по постели, и если бы роды принимал один доктор Бутман, то вряд ли они бы прошли удачно… Поддержка матери и подруги помогала не лишиться сил и вынести это испытание. Глория Чендлер воодушевлённо смотрела на Аврору Прескотт. Она считала эту девушку простолюдинкой, пробившейся в высший свет благодаря харизме и умению правильно подать себя.

В узком кругу, таком как семья, друзья и те, кому мисс Прескотт может доверять, она не скрывала своего истинного характера, недостойного женщины, купающейся в сливках общества. Но сейчас герцогиня отметила, что эта девушка не так проста: в ней есть решительность, самоотверженность и, самое главное, позволяющий быстро и верно действовать ум. Аврора была для неё дикаркой, которая сейчас преобразилась до неузнаваемости. В этой девушке открылся огромный потенциал, она могла бы стать профессионалом во всём, за что бы ни взялась.

Взгляды мисс Прескотт и герцогини встретились. Аврора была удивлена, что мать её невестки смотрит на неё с особенным воодушевлением. Но сейчас было некогда думать об этом, вот-вот на свет появится новый член семьи, и ей нужно сделать всё, чтобы это произошло без проблем.

— Дыши, Вив, ты молодец… — ободряюще произнесла Аврора, вновь промокнув испарину со лба мужественной невестки.

В очередной раз открылась дверь в комнату. И, казалось бы, Вивьен должна была обрадоваться появлению мужа на пороге, который, едва узнав о начавшихся родах, бросил все дела на предприятии и примчался к ней… Однако, подняв голову в очередной схватке, срывающимся на крик голосом и сквозь напряжённое дыхание, она громко закричала:

— Чёрт бы тебя побрал, Дион! Это всё из-за тебя! Видеть тебя не хочу! — истеричный крик сменился фазой усталости, уложив её голову на подушки. Но через мгновение очередной, наполненный болью вопль, снова сорвался с её губ.

Миссис Чендлер, поцеловав руку дочери, направилась к ошеломлённому зятю. Вивьен не знала, сколько матери не было и о чём они говорили в коридоре, но чувствовала, что на какое-то время её поддержка ослабла. После того, как роды благополучно завершились и на её грудь положили маленького Джастина, Вивьен, недолго отдохнув, тут же поспешила извиниться перед супругом. Прескотту не было нужды выслушивать извинения молодой матери, он в глубине сердца понимал, какие телесные и душевные муки она пережила в этот светлый для них обоих день.

Настоящее время…

От раздумий Вивьен Прескотт отвлёк звук поворачивающегося в замке ключа. Она уже который час сидела на преддверном пуфе в ожидании Авроры, чтобы удовлетворить свой чисто женский интерес о минувшем свидании. И вскоре дверь открылась и на пороге она увидела Диона, который вопросительно взглянул на жену: в такой час она обычно ложилась спать. Ребёнок отнимал у неё очень много сил, и когда Дион возвращался, то заставал супругу уже спящей.

— Ты что это здесь, на пороге? — спросил он, вешая пальто.

— Я думала, Аврора вернётся раньше, жду её.

— А где она?

— Ну, если Эшли мне не соврала, то за ней заехал Мальком.

— Так значит… — начал было Дион, но его прервали.

— Это тот рыжий в высокой шляпе? — послышался знакомый голос за спиной Диона. Вивьен взглянула на входящего в дом Геральта.

— Он не совсем рыжий теперь…

— Неважно, — произнёс Геральт, снимая пальто.

Как бы он ни старался выглядеть невозмутимо, казалось, что сейчас весь мир рухнул с большой высоты и разделился на миллиарды осколков. Откуда это гнетущее ощущение? Раньше все иные чувства, касающиеся Авроры, были для него блёклыми, не вызывающими ни малейшего всплеска эмоций. Но сейчас он понял, что оказался здесь не вовремя.

— Уже поздно, позволите мне переночевать у вас? Утром я уеду, — осторожно поинтересовался Геральт.

— Почему ты спрашиваешь? Это ведь и твой дом, — удивилась Вивьен.

— С этим ещё можно поспорить, — отрезал Геральт, посчитав сказанное Вивьен положительным ответом, и прошёл в гостиную.

Девушка проводила глазами деверя и перевела взгляд на мужа, как бы спрашивая его, не сболтнула ли она чего-то лишнего. Дион пожал плечами, прошествовав вслед за братом, который уже сидел в кресле и задумчиво рассматривал искусственный букет в расписной вазе, красующейся в центре журнального стола.

— Виски? — полушёпотом предложил Дион, стараясь не нарушать размышления Геральта.

— Двойной, будь любезен, — кивнул тот в ответ.

Вивьен прошмыгнула мимо мужчин на кухню, чтобы налить себе сок, с утра приготовленный для неё Эшли. Едва она шагнула за порог кухни, а Геральту сжал протянутый Дионом стакан, как все трое услышали звук открывающейся двери.

Прислуга чаще всего пользовалась чёрным ходом, а потому все сразу же догадались, кто вошёл с парадной… От взгляда Диона не ускользнуло то, как нервно Геральт сжал гладкое стекло стакана. Ему показалось, что сожми он ещё сильнее, то им бы пришлось убирать с пола осколки и кровь, перемешанную с виски. Из прихожей послышался кокетливый смех Авроры.

— …Мальком, я тебе не завидую, — произнесла девушка.

— О, Рори, если бы ты могла представить, как я себе не завидую. Поэтому у меня есть к тебе предложение, и я думаю, оно будет выгодно нам обоим.

— У-у! — восторженно воскликнула она. — Люблю выгодные предложения!

— Несомненно. Я тоже. Итак, я хочу тебе предложить выйти за меня. Мне нужна жена, чтобы не потерять титул барона. Тебе нужен покой и уединение. Наш брак будет фиктивным: я не буду посягать на твою свободу и на тебя в целом. Так как я часто в разъездах, ты получаешь в своё полное владение целый особняк. Этот брак не обяжет ни тебя, ни меня ни к чему, кроме законных формальностей.

На короткое мгновение повисла тишина. Аврора молчала, пробуя сказанное Фишером на вкус. И действительно, это предложение было для неё выгодным: давно пора остепениться, ведь теперь их жизнь с братом не была привычной.

— Мне нужно подумать, Мальком. Это слишком выгодное предложение. Когда твой отец планирует женить тебя?

— На днях, уже скоро.

— Тогда я дам ответ завтра. И, если он будет положительным, я с радостью уже завтра перевезу свои вещи, — засмеялась Аврора, хлопнув в ладоши.

— Не возражаю, Рори. Напиши мне письмо, если решишься. Если я не получу его, скажем, до десяти вечера, значит, буду расценивать как отрицательный ответ.

— Договорились.

— Тогда, раз мы всё обсудили, вынужден Вас оставить, миледи.

— Доброй ночи, мистер Фишер, — с иронией пропела Аврора.

— Добрых снов, мисс Прескотт.

Дверь закрылась, и Аврора, с шумом сбросив с себя обувь, двинулась в гостиную.

— Вивьен, ты слышала? — смеясь произнесла Аврора. — Это же такой ша…

Остановившись на полуслове, прелестница застыла, едва войдя в помещение. Встретившись с ледяными глазами Геральта, она осеклась, не продолжая своего монолога. Охваченная смятением, Вивьен с осуждением смотрела на подругу. Неловкость ситуации читалась не только в глазах Авроры; юная герцогиня видела её и в глазах Геральта. И не только её… Вивьен видела что-то ещё…

— Значит, выходишь замуж, Рори? — с напускным холодом произнёс заместитель главы совета. — И какие же удобные условия? Кажется, твои мечты о титуле сбудутся совсем скоро, на днях?

— Я ещё ничего не решила, Геральт, — стараясь скрыть дрожь в голосе, ответила девушка. — Тем более, какое тебе дело? Ты раньше никогда особо не заботился о происходящем в моей жизни.

— Конечно, Аврора. Мне было не до того, чтобы беспокоиться о личной жизни своей сестры, она лишь хороший агент, несущий Рейвенстрит благие вести, — сухо произнёс Геральт, сделав глоток обжигающего напитка.

Дион, заметивший резкие изменения в брате ещё в прихожей, когда Вивьен заговорила о свидании сестры, отметил, что с её возвращением обстановка в гостиной сильнее накалилась. Он проследил за взглядами… Больше всего Диону хотелось, чтобы происходящее в данные минуты было наваждением, но, наблюдая за Геральтом и Авророй, он убедился в том, что им есть что обсудить наедине. Аккуратно сжав руку апеллирующей в защиту Авроры супруги, Дион потянул её на кухню.

— Я так проголодался за день, Вив. Пойдём, поищем чего-нибудь съестного.

Широкими шагами он очень быстро достиг кухни, ведя за собой Вивьен, и закрыл дверь, оставив небольшую щель для обзора. Больше всего он боялся, что может случиться что-то непоправимое, и придётся вмешаться, если семейный разговор пойдёт в негативном ключе.

— Что ты..? — начала говорить Вивьен.

— Пусть поговорят… Уверен, у них есть много тем, требующих обсуждения, — прервал её Дион на полуслове. — Главное, чтобы никто из них не сорвался на скандал…

С их уходом Аврора почувствовала себя беззащитной. Сев на диван напротив кресла, в котором сидел Геральт, она обняла подушку, чтобы обеспечить себе хоть какую-то защиту, и посмотрела на него.

— То есть ты меня рассматриваешь только как инструмент Рейвенстрит? — начала она. — Помимо этого, я ещё и твоя сестра. Как ты можешь так легко говорить о том, что я лишь прекрасный ресурс?

Рассматривая содержимое стакана, покручивая его в пальцах, Геральт обдумывал, как отвести неприятную ему тему. Аврора начала сводить его с ума уже с прошлого года. И тогда в его голове поселилась мысль, что ответить на её чувства было бы вполне справедливо, ведь она столько его ждала… Но такая мысль казалась порочной, недостойной. Прескотт гнал её так сильно, не предполагая, что своими словами может ранить её. Но отказаться видеть предмет своего обожания, находясь с ней под одной крышей, когда в деловых поездках он бывал в Фестоне, не мог. И мысль, что вот-вот Аврору уведут прямо из-под носа, заберут из этого дома, и увидит он её не скоро, надломила былую стойкость Геральта Прескотта. Чувство собственничества вдруг возобладало в его душе с невероятной силой, вырвавшись огненным драконом из сочащейся кровью раны. Сейчас Геральту хотелось кричать о своих правах на неё, но он не смел.

— Нет, Аврора. Просто если ты так удачно выйдешь замуж, то Рейвенстрит тебя потеряет. Не думаю, что совету понравится факт потери такого прекрасного шпиона.

— Ну да… И Дион теперь дома чаще, я могу шпионить за знатью чаще и больше, — съязвила Аврора, крепче прижав к себе подушку. Девушку уязвили его слова. Ей захотелось броситься в такую пучину темноты, из которой не вытащил бы даже Мейсон Прескотт. Она решительно смотрела на Геральта, скрывая серьёзную обиду, от которой подступали слёзы.

Человек, которого она так сильно любит, сейчас ведёт себя как истинный потребитель рабочей силы, предоставленной ему во владение. Она так и не привыкла ставить его выше, чем сводный брат. Как-никак, он был заместителем главы совета… А значит, имел над ней власть в Рейвенстрите и за его пределами. Но как же ей хотелось, чтобы он признал и другую сторону проблемы!

— И так, какие у тебя всё же планы? Думаешь согласиться на предложение Фишера?

— Его предложение выгодно и ему, и мне. Так почему бы нет? — категорично ответила Аврора.

Ответ сестры вызвал бурю эмоций… Геральт так заигрался в сокрытии своих чувств, что не отдавал отчёта в том, насколько сильно ранят подобные слова. Только сейчас он начал осознавать, что игра затянулась, и он готов бросить к ногам любимой весь мир, и даже больше. Прескотт постарался отринуть все чувства, вызванные этим разговором. Взглянув на Аврору сквозь янтарное содержимое стакана, он сделал глоток горячительного напитка. Затем тяжело вздохнул, силясь сказать запланированное.

— Меня не будет на твоей свадьбе, Рори. Я вынужден уехать, — произнёс Геральт с необычайной тоской. Ему невыносимо было видеть её в подвенечном платье с кем-то другим, кроме него самого. И одно представление об этом вызывало в нём жгучее, неприятное чувство.

— С чего бы это? Ты ведь часть моей семьи, Гер. Если эта свадьба и будет, то мне бы хотелось видеть тебя на ней.

— Настало время отпустить тебя, верно? — усмехнулся Геральт, вложив в эти слова свой смысл.

— О-ох! Как же ты меня раздражаешь! Что с тобой такое?! — грозно произнесла девушка, вставая и откидывая подушку в сторону. — Даже если я покину Рейвенстрит, мы не перестанем быть семьёй! Мы продолжим общение, продолжим взаимопомощь. Куда ты денешься от нас? Или ты решил вовсе сжечь все мосты, едва я надену кольцо на палец?! — грозно спросила она, но за её дерзким поведением прятались сильнейшие чувства. Она провела ладонью по его волосам, невольно взъерошив их.

Геральт, проследив за движениями Авроры, отставил стакан в сторону и поймал её руку, рывком потянув на себя. Девушка упала ему на колени, а он так крепко и нежно сжал её в своих объятиях, что на какой-то момент ей показалось, что она знает причину его странного поведения.

— Скажи мне, в чём дело? — ласково прошептала Аврора, тонкими пальцами коснувшись щеки мужчины.

— Просто дай мне насладиться этими моментами, Рори. Быть может, я смогу принять сказанное нами сегодня, — так же тихо прошептал он, прижимая её ближе.

Ненадолго, совсем ненадолго Аврора положила голову ему на плечо. В очередной раз, за этот короткий промежуток времени, ей показалось что Геральт готов ответить взаимностью на её чувства.

Отстранившись от него и поймав на себе его взгляд, девушка едва заметно улыбнулась. Геральт хотел придержать её, вернуть обратно, но не ожидал того, что произойдёт дальше. Аврора подняла подол своего платья и, опершись изящным коленом о кресло, склонилась над ним, страстно поцеловав его в губы. Ей было волнительно от того, что ошиблась в своих суждениях, и Геральт оттолкнёт её, но… Он, поднимаясь, крепче стиснул девушку в объятиях, вслепую сделал шаг, направляя её. Аврора почувствовала падение. И другая бы отстранилась, вопрошая, что делает её партнёр, но она доверяла…

Доверие окупилось в полном объёме, когда Геральт мягко положил обольстительницу на диван, а сам наклонился над ней. Их поцелуй был жадным и горячим, что казалось, они прямо сейчас, в гостиной, сорвут друг с друга одежду. Любовники стали похожи на животных, так долго державшихся в стороне друг от друга и вновь встретившихся при неопределённых обстоятельствах.

Дион, ожидавший более неприятного исхода от беседы сводного брата и сестры, отошёл от дверной щели. Вивьен последовала его примеру, мысленно переживая то же негодование, которое испытывал её супруг. Отойдя к раковине, Дион ополоснул лицо холодной водой и долго смотрел в отверстие для слива, пока Вивьен не протянула ему стакан воды. Они не говорили ни слова, так как понимали, что Аврора добилась своего… Но что же нашло на Геральта? Супруги договорились в безмолвии дождаться, когда любовники покинут гостиную. И, так как они не знали, когда это произойдёт, то решили не провоцировать встречу с ними в коридоре, в который вёл второй дверной проём из кухни.

Разорвав этот сладостный поцелуй, Геральт взглянул в глаза Авроры. Он любовался её лицом: выразительные и решительные тёмные глаза, пухлые, раскрасневшиеся от страстного поцелуя губы, утончённые черты. Видел это прекрасное лицо с самого детства, но никогда не был так близок к нему, как сейчас. Аврора наблюдала за ним, ловя воздух грудью. И он сам заметил, что забыл, как дышать. Коснувшись её щеки, он наслаждался внезапно открывшейся перед ним красотой.

— Скажи мне, Рори, что мы делаем? — прошептал Прескотт. — Я будто загнанный зверь, готовый на всё, чтобы быть с тобой. Это влечение сбивает меня с толку. Каждый раз, слыша, что ты бываешь с кем-то другим, я испытываю пожирающее чувство ревности.

— До этого момента мне казалось, что тебе всё равно. Я так стремилась обратить твоё внимание на себя, что теперь все попытки кажутся такими нелепыми. Но тогда… мне было невыносимо больно…

— Признаюсь, что до прошлого года смотрел на тебя как на младшую сестру. Но после нашей поездки в Азмир я словно потерял голову. Помню, как был счастлив, что нашёл тебя. И с тех пор, когда я вижу тебя, то ощущаю те же радостные чувства, пережитые в то время.

— Значит, твои чувства ко мне вспыхнули тогда, год назад?

— Возможно, они вспыхнули раньше… но осознавать их я стал именно тогда. Не уверен, правильно ли всё это… но чувствую, что, спустя долгое время, я наконец-то обрёл счастье. Но если ты вдруг решишь, что тебе этого не нужно, только скажи, и я больше не буду мелькать у тебя перед глазами.

— Геральт… — прошептала Аврора, приподнявшись на локте и положив руку на его шею. — Всё взаимно. Я не утратила своих чувств к тебе. И я тоже счастлива.

Они смотрели друг на друга так, словно только-только обрели спасение. Знали, что кровно не относятся друг к другу никоим образом, а потому ни у кого из влюблённых не было сомнений в их счастливом будущем. То, что связывало обоих родственными узами, — это документы об опекунстве над близнецами, подписанные Мейсоном Прескоттом.

Единственная малозначительная проблема была в том, что общество могло их не принять. Но заботило ли это каждого из них? Нет! Светское общество так устроено, что всегда будет осуждать кого-либо: неважно, за малый или большой проступок, обсуждаемый всегда будет под угрозой порицания. А семья Прескотт давно перестала обращать внимание на такие мелочи, как мнение общества.

— Геральт… — позвала Аврора возлюбленного. — Я устала, идём наверх…

Кивнув, мужчина согласился с её просьбой. Он помог ей подняться с дивана и, держась за руки, они покинули гостиную. Остановившись у комнаты Авроры, Геральт отпустил её тонкую кисть и, тепло улыбнувшись, прошёлся тыльной стороной ладони по её щеке.

— Доброй но…

— О, нет, родной… Сегодня ты никуда от меня не денешься, — томно прошептала она, схватив воротник его рубашки и привлекая к себе. Их губы слились в поцелуе, и Геральт отметил, сколько страсти она вложила в него. Искусительница, не прерываясь, тянула его за собой к двери и, почувствовав препятствие, одной рукой отпустила его воротник, нащупывая за спиной дверную ручку.

Они ввалились в комнату, едва удержав равновесие. Одной рукой Геральт поддерживал возлюбленную за талию, а второй он громко захлопнул дверь. И тогда Аврора с силой прижалась к нему, прислонив к двери. Её руки стали блуждать по его телу, прощупывая каждый уголок и каждую мышцу через плотную ткань рубашки. Он держал руки на её лице, в то время, углубляя поцелуй. Аврора лёгкой рукой расстёгивала пуговицу за пуговицей, а после, когда грудь Геральта открылась для неё, разорвала поцелуй, примкнув губами к его коже. Он не говорил ни слова, ощущая бурю чувств, вызванную её ласками.

Подхватив Аврору на руки, он отнёс её на постель и, склонившись, вновь накрыл страстным поцелуем. Она обвила его шею одной рукой, судорожно освобождаясь из оков своего платья. По мере того как раскрывалось её тело, Геральт, прервав поцелуй, стал спускаться по её шее всё ниже и ниже, пока не достиг полных желания грудей истомившейся спутницы. Она глубоко вдохнула, выгнувшись в пояснице, тем самым полностью и бесповоротно отдавая себя в его руки.

Аврора не могла поверить, что всё это происходит с ней сейчас. Как же она изводилась, когда, находясь в чужих и нежеланных руках, представляла, как Геральт может в эти моменты обладать другой женщиной. Она представляла себя в роли той женщины, а на месте своего партнёра — его. Как можно поверить в то, что так давно желаемое происходит на самом деле?

Вероятно, если бы не виски, ударивший в голову Геральту, он вряд ли бы решился на этот шаг. Сейчас для него существовала только Аврора… Но, не выпей бы он сегодня вечером, смог бы сдержать свои порывы и не поддаваться соблазну? Лаская её, чувствуя, как от удовольствия дрожит её тело, а с губ слетают сладкие стоны, мужчине вовсе не хотелось размышлять о том, чего могло бы не быть.

Сейчас они были так счастливы! В спешке Геральт принялся стягивать с себя рубашку. Аврора забросила ногу на его бедро и приподнялась, чтобы помочь ему. Поочередно они освобождали друг друга от одежды, но, когда дело дошло до корсета, у них просто не хватило сил больше сдерживаться. Аврора дразнила его каждым движением, каждым поцелуем и прикосновением. Целуя лицо, шею и грудь девушки, он приподнял её ноги в коленях и аккуратно вошёл вглубь нежного лона. Геральт знал, что Аврора полна опыта и готовности к любым изощрениям, на какие только в этом деле может быть способна голова человека, но для него этот вечер был особенным.

Геральту хотелось сохранить только хорошие воспоминания и для себя, и для неё. Лицо девушки счастливо озарилось, с губ сорвался тихий томный стон, а голова запрокинулась назад, когда он пришёл в движение. Их дыхание зазвучало в унисон. Но как же он ошибся…

— Гер… — прошептала она, обращая его внимание на себя. Не успел он отреагировать, как незаметно для себя оказался на спине, а Аврора склонялась над ним, упершись ладонью в изголовье кровати. Она решила взять инициативу в свои руки… Если Геральт хотел подарить ей нежность, сдерживая свои порывы, то девушке хотелось совершенно иного, точнее, она понимала его сдержанность.

Сладкая улыбка коснулась лица Авроры, когда она в очередной раз опустилась на его чресла. Геральт, повинуясь её власти, держал руки на тонкой талии, направляя там, где она в своей страсти могла ошибиться, а соблазнительница тонкими пальцами впивалась в его локти, желая сохранять равновесие. Она поднималась и опускалась достаточно быстро, чтобы вскоре потерять возможность дышать. Стоны, несмотря на то что она старалась быть тихой, стали перерастать в томные вскрики.

Геральт тоже не мог удержаться от шумного дыхания, но, понимая, что любимая старается из последних сил, сел на постели, сжав в руках ягодицы, чтобы помочь в её движениях. Аврора обвила шею возлюбленного руками и смотрела в его глаза опьянённым взглядом. Ей было страшно, что наутро Геральт посчитает всё происходящее огромной ошибкой и уйдёт, поэтому ей хотелось запечатлеть каждую морщинку и мелкую складочку на его блаженном и довольном лице. Он же был уверен, что возлюбленная не покинет его.

Так долго Геральт не замечал её, когда она этого желала, что теперь они оказались в одной раскачивающейся лодке… И теперь он не ощущал себя обречённым. Чувствовал, как новые ощущения опьяняют его.

Аврора ослабла и начала двигаться медленнее, но по сигналам её тела Геральт понял, что она близка к пику. Он разделял её желание продлить этот момент как можно дольше, но боялся, что и сам не вынесет этой сладострастной пытки. Уложив её на постель, он ускорился. Опираясь ладонью о матрас, мужчина впился в её губы пылким поцелуем. Её стоны невидимым касанием сталкивались с его губами, тонкие пальцы девушки скользили по его спине, ногти оставляли длинные царапины. Они достигли пика одновременно. Аврора, задрожав всем телом, упала на подушки тогда, когда тёплое семя мужчины окропило её живот.

Они легли рядом, растворившись в объятиях друг друга. Геральт молча обнимал её, зарываясь пальцами в растрёпанные волосы, а Аврора уткнулась носом в его грудь. Только недавно они называли друг друга сводными братом и сестрой, а сегодня оказались в одной постели в страстном соитии. Геральту хотелось сказать ей так много, но он не хотел разрушать моменты её счастья пустыми разговорами и сам не слишком желал вспоминать дни, проведённые без неё.

Этот год действительно был полон раздумий. Ни одна женщина, с которой он пытался отогнать от себя мысли об Авроре, за этот период не приносила ему удовлетворения. А сейчас чувствовал себя более чем счастливым. И, наконец-то, спустя столь долгое время, было невыносимо приятно видеть лежащее рядом с ним желанное создание — ненаглядную Аврору: уставшую, спящую, мирно уткнувшуюся носом в одеяло.

Вивьен и Дион покинули кухню сразу же, как услышали громко захлопнувшуюся дверь в комнате Авроры. Если подруге было ясно, чем закончится эта ночь, так как она знала характер Авроры, и та явно не захотела бы упускать предоставленной возможности, то Дион рассчитывал на то, что голубки одумаются и не решатся на большее.

Едва слышная возня насторожила мужчину, но он постарался не акцентировать на этом никакого внимания, в то время как его жена, лёжа под одеялом и сверля бесцветным взглядом потолок, сосредоточенно хлопала глазами. А когда послышался характерный звук стука деревянной кровати о стену, Дион побледнел… Вивьен встретилась с ним глазами, понимая, что для него эти обстоятельства неожиданны… Когда стоны Авроры уже нельзя было игнорировать, Вивьен натянула одеяло на нос, испуганно глядя на мужа, который с каждым разом казался ей всё белее.

Дион ходил вдоль комнаты взад и вперёд, но, когда наступила полнейшая тишина, он рухнул на постель, схватившись за голову и сжав волосы между пальцами. Вивьен не хотела даже затрагивать эту тему, но Дион заговорил сам:

— За это я бы набил ему морду, чёрт возьми! Только мы не кровные братья. Она всё детство мечтала о нём, как о своём муже, а он на неё даже внимания не обращал, говорил: «Перерастёт». Что его так переключило, Вивьен? Как мне на это реагировать? Я так свыкся с мыслью, что мы родственники, что не могу сейчас мыслить адекватно!

Приподнявшись на постели, Вивьен прижалась грудью к спине мужа, обвив руками его торс.

— Ведь была такая вероятность… Прими мысль, что сейчас они счастливы. Тем более, они могут ещё одуматься.

— Если бы так… Ты видела Гера, когда он только вошёл. У меня некоторые сомнения на этот счёт.

— Всё образуется, Дион. Дай им возможность самим решать свою жизнь, — произнесла она.

Слова жены его не успокоили, и тем более он не был уверен, что этой ночью уснёт. Поцеловав жену в лоб, он удалился из комнаты в кабинет, где решил посвятить себя делам настолько, насколько позволит бодрость.

Глава 9. Прескотт

16 ноября 1852 год

Перестраиваться под новые ритмы жизни всегда тяжело, особенно когда ты растёшь в золотой клетке, где тебя постоянно оберегают от каждого взгляда. Спустя год Вивьен начала понимать родителей, конечно, перенеся на своих плечах много лишений. Она надеялась, что после того, как выйдет замуж, жизнь станет легче, но едва перешагнула эту черту — судьба начала поворачиваться неожиданно резко и не самой приятной стороной. И, казалось бы, после самой большой потери и долгой реабилитации, девушка смогла вдохнуть полной грудью… Но родился Джастин, и теперь Вивьен, в прошлом Чендлер, а ныне Прескотт, не привыкшая к ранним подъёмам, вынуждена просыпаться под плач ребёнка для исполнения его жизненно необходимых потребностей.

Спустившись вниз, Вивьен увидела у зеркала Геральта, поправляющего галстук. Пробудившись, она и думать забыла о произошедшем вчера вечером, а увидев мужчину, залилась краской… Застёгивая пуговицы на своём пальто, Геральт заметил Вивьен и улыбнулся.

— Доброе утро, миссис Прескотт, — произнёс он, к удивлению, необычным для себя тоном.

«Значит, то, что произошло с Авророй, не было для него пустым звуком», –предположила Вивьен.

Из кухни вышла миссис Чендлер, вытирая руки кухонным полотенцем. Геральт, заметив её краем глаза в отражении зеркала, обернулся на пятках и, с такой же счастливой улыбкой поклонился.

— Тётушка Глория, премного признателен за чудесный завтрак.

— Не стоит, Геральт, — улыбнулась женщина, взглянув на недоумевающее лицо Вивьен.

— Вивьен, — обратился Геральт к молодой родственнице, — передай Авроре, что сегодня вечером я вернусь за ней. Пусть будет готова.

— Готова? К чему? — растерянно поинтересовалась она.

— К переезду в Рейвенстрит.

— Так скоро?..

Геральт лишь насмешливо приподнял бровь и повернулся на пятках, чтобы выйти из дома. Он не глупец, чтобы не понимать очевидного: об их связи с Авророй уже известно если не всему дому, то чете Прескотт бесспорно.

— До вечера! — произнёс он, выходя за порог.

Глядя вслед Геральту, Вивьен покрепче прижала к себе сына и закончила свой путь вниз по ступенькам. Миссис Чендлер уже ждала дочь на пороге кухни, жестом показав, чтобы та отдала внука ей. Пока Вивьен подготавливала детскую смесь, герцогиня села за стол, рукой играя с младенцем.

Из-за пережитого потрясения во время беременности Вивьен потеряла грудное молоко. На начальных этапах молодая мать, конечно, пыталась кормить Джастина как полагается, но это было недолго и не приносило ничего, кроме мучений для неё и недоедания для него. Надо было искать искусственный прикорм. И, само собой, Вивьен понимала, что это могут быть риски, ведь подобного не было даже на рынке Брикоина, а в стране, откуда поступала эта продукция, она только проходила проверочные мероприятия, чтобы выйти на рынок.

Хоть Рейвенстрит казался небольшим, но он раскинул свои сети достаточно далеко за пределы Брикоина, и благодаря связям Диона удалось найти изобретательного фармацевта за океаном. За эту договорённость Вивьен была благодарна мужу… Иначе кормление ничего бы не приносило, кроме мучений. Пока матушка Вивьен качала внука, она, глядя в спину дочери, заговорила:

— Никогда не думала, что меня когда-нибудь назовут тётушкой… Это так необычно.

— Геральт сегодня в принципе в приподнятом настроении… — ответила Вивьен.

— Несомненно, у него есть повод для радости, и у меня тоже. И для тебя это будет очень хорошей, а может быть, даже волнующей новостью, — произнесла женщина с улыбкой в голосе.

— Мама, можно без загадок, пожалуйста? — взмолилась Вивьен, оборачиваясь и закрывая бутылочку.

— Геральт — твой двоюродный брат.

Описать смятение от сказанного матерью Вивьен не смогла бы даже парой слов. То, что она сейчас ощутила, не было подвластно ни одному речевому обороту. Не это ли давало объяснение странным взглядам в сторону заместителя члена совета Рейвенстрита?

— Этого не может быть, мама. Ты сама говорила, что твой брат пропал без вести, и не исключено, что его и вовсе нет в живых, — произнесла Вивьен, воззвав к голосу разума.

— Рейвенстрит был основан тридцать один год назад. Геральту сейчас двадцать семь. Именно через четыре года после основания этого города Мейсон пропал. За завтраком он мне очень много рассказал, Вивьен. Это не может быть совпадением!

— А что же говорит сам Геральт? — поинтересовалась миссис Прескотт.

— Что у меня явные черты, которыми обладала его бабушка.

— Значит, ты хочешь сказать, матушка, что… Я и мой муж — кузены?

— Были бы. Но если помнишь, близнецы приёмные. Я только не понимаю, почему Мейсон взял их фамилию и сыну дал ту же?

— Ты не думала, что он как раз и хотел скрыться? А это было, как я предполагаю, прекрасной возможностью: не дать Диону и Авроре чувствовать себя брошенными, а самому залечь на дно, чтобы никто не нашёл. Истинной причины его поступка тебе никто не подскажет, мама. Только он сам.

— Твой кузен сказал, что дядя в отъезде, но скоро должен вернуться, — произнесла женщина. — Ты начала рассуждать как преступница. Ах, что стало с моей дочерью! — покачала головой миссис Чендлер.

— Она вышла замуж за лейтенанта Рейвенстрита, — отвечала Вивьен, забрав сына с колен матери и поднося бутылочку к его губам.

— Плюс ко всему, я решила покинуть вас. Ты уже хорошо справляешься и без моей помощи, а я соскучилась по родным стенам. Мне там одной, конечно, слишком много места будет, да и без твоего отца одиноко…

— Но… мне бы не хотелось, чтобы ты нас оставляла. Я чувствую себя полноценно, когда мы с тобой под одной крышей. Будто…

— Когда-то ты хотела от нас сбежать, — произнесла Глория Чендлер, вставая из-за стола. — Так что теперь моя очередь, — весело улыбнулась она. — Я пойду попрошу Эшли собрать мои вещи. Кстати, я настояла, чтобы она осталась с тобой. Вы были очень дружны дома, так что, подумала, ты сама бы этого захотела.

С этими словами герцогиня покинула кухню. Вивьен проводила её благодарной улыбкой. Покормив Джастина, девушка залила бутылочку водой, чтобы прислуге было легче её отмыть, и вернулась в комнату.

Мысль о том, что Геральт Прескотт является также и её родственником рождала недоумение. Как так вышло, что в таком большом городе, как Фестон, нашли друг друга люди, так тесно связанные друг с другом? И всё же верить в предположения матери Вивьен не хотелось. Слишком многого она не знала о своём потенциальном дяде и ещё меньше о Геральте, которого видела намного чаще, но не успела узнать должным образом. И теперь ей приносят такую странную для понимания информацию, переварить которую было бы слишком сложно, ведь такой исход событий, учитывая известные факты, маловероятен.

Дневной свет сочился в комнату через незанавешенные портьерой окна. Попытавшись прикрыть глаза рукой, Дион перевернулся на другой бок и заметил ложащуюся рядом с ним Вивьен. Пару раз моргнув и протерев глаза ладонью, он обхватил её за талию и притянул к себе. Уха девушки коснулось его тёплое дыхание.

— С добрым утром, — спросонок его голос казался грубым и хриплым.

Невольно Вивьен вспомнила и другое, более мрачное время, когда, даже если он и был дома, то после сна его голос казался таким слабым и безжизненным, что ей казалось, что он с большой радостью остался бы в стране сновидений. Они прижались друг к другу.

— С добрым, — едва слышно прошептала она, запрокинув руку и коснувшись его волос.

Подняв голову, мужчина губами коснулся её прохладных пальцев. Развернувшись к нему, Вивьен положила ладони на его щёки, и их глаза встретились. Вспомнив разговор с матерью и представив, что было бы, повернись их жизнь немного иначе, то она не могла бы и помыслить о том, чтобы лежать вот так с ним и смотреть в эти родные заспанные глаза… Но и догадки матушки ещё не подтверждены, и… даже от этого ей стало так скверно на душе, что она не удержалась от порыва крепко прижать его к себе. Удивленный, Дион, взяв в руку её локоны, пропустил их сквозь пальцы.

— Всё в порядке? — поинтересовался он, не спеша выбираться из её объятий.

— Мне мама такое сказала, что сейчас я в замешательстве… Как представлю, что мы могли быть близкими родственниками, так мне становится страшно от того, что всего этого, что есть между нами, могло бы не быть…

— О чём ты? В смысле «родственниками»? Сейчас мы разве не родные друг другу?

— Ты не понял… Я не это хотела сказать, — она резко отстранилась от него, опасаясь, что он может не понять её.

Вивьен пересказала мужу сведения, которые получила от матушки. Лицо Диона менялось на глазах: он пытался принять и переосмыслить услышанное, но так же как и супруга, не мог поверить в подобное. Он лёг на спину и растёр лицо ладонями, задержав их на лбу, пытаясь выстроить логические цепочки между фактами, которые ему были известны, с теми, о которых он только что узнал. И в какой-то степени признал, что такую вероятность нельзя исключить… Только возникшая ситуация походила скорее на модный роман, чем на сценарий реальной жизни, — настолько она была маловероятна.

— То есть, исходя из логики твоей матушки, я мог бы считаться твоим двоюродным братом. В таком случае наш брак был бы невозможен в тех реалиях, в которых мы сейчас находимся. И хоть кровной связи между нами нет, общество Фестона всё равно бы смотрело на нас косо…

— А если бы ваш отец, то есть, как предполагает мама, не пропал и не взял вашу фамилию, мы с тобой не смогли бы быть вместе.

— Вивьен, — обратился он к ней, отняв руки от лба и поднимаясь с постели. — Мы ещё ни в чём не уверены. И даже если это так, то просто представь, каково Геральту и Авроре.

— Но… Геральт, кажется, воспринял это не как предположение…

— Он мог тактично подыграть. Давай дождемся…

— Дион, также он сказал, что ваш отец скоро возвращается.

— Значит, мы узнаем ответ уже скоро, без построения теорий выдуманных фактов.

В тот день Дион решил, что на фирме справятся без его присутствия. Дела шли хорошо, и даже слишком, учитывая, что он только начал постигать азы судостроения, которые он постарался изучить за последний год. Поскольку он знал, что ему не только предстоит работать с теми, кто уже что-то понимает, но в будущем передать эти знания Джастину. Тем более Прескотт понимал, что прогресс на месте не стоит, а чтобы внедрить инновации, нужно было хорошо изучить старое. Когда-то ему казалось, что Рейвенстрит — это вся жизнь и злой рок, преследующий его, однако, что было большой неожиданностью, у него вышло сложить с себя полномочия и открыть для себя новую нишу.

Лёжа на постели с очередной книгой по судостроению, Дион придерживал бутылочку Джастина, изредка на него поглядывая. Немногим раньше он успел отвезти тёщу домой и помог ей с багажом, а по возвращении отпустил Вивьен в подмогу к Авроре.

Странно было принимать этот факт… Целый год Дион прожил в кругу семьи, со своими родными, и вдруг в один день все решили покинуть этот дом. Конечно, у каждого были на то свои причины, и он готов это принять, только к большому сожалению, без тёщи, которая за такой недолгий срок стала для него близким человеком, станет непривычно тихо. Их постоянные склоки с Авророй, хотя и не такие яркие, как на первых порах, создавали пикантную семейную атмосферу.

Иногда ему даже казалось, что Глория Чендлер преображалась из гордой герцогини в простую женщину, позволяющую себе ряд вольностей, на которые не могла решиться когда-то. Может быть, что вполне вероятно, женщина не всегда была такой чопорной, а со временем приняла нормы общества и пыталась привить их Вивьен. Так что отчасти он начинал понимать, чей несносный характер, от которого страдала сама же герцогиня, переняла дочь четы Чендлер.

А Аврора… Как же он привык, что она всегда рядом с ним, и временами казалось, что так оно и будет, и вот сегодня она уезжает. Да, Рейвенстрит, несмотря на сложенные с него полномочия, не закрыл своих дверей, и он сможет в любой момент повидать сестру, но даже эта мысль казалась ему чужой… Будто этого не должно было произойти никогда.

Собирая уже третий чемодан, Вивьен села в кресло и смотрела на радостную Аврору, пытаясь угадать, золовка радуется мысли, что переезжает к возлюбленному мужчине, или ей нравится сам процесс сборов. Но увы, свою усталость она скрыть не могла. Подперев голову кулаком, Вивьен прикрыла глаза, стараясь не свалиться без сил.

— Аврора, скажи мне честно, ты все эти платья носила или они пылились в шкафу на чёрный день?

— Большинство из того, что ты видишь, да, носила. Сама знаешь, я всё же… — она запнулась, вспомнив своё путешествие, разрушившее всю её жизнь всего за несколько недель. Ведь именно после него в душе что-то надломилось, но Аврора не могла понять, что именно. Но Геральт… вчерашняя ночь будто вдохнула в неё новую жизнь. — До Азмира я достаточно часто была на приёмах.

Заметив изменения в лице золовки, Вивьен поджала губы. Она видела, как тяжело Авроре бередить пережитое. Попытавшись вспомнить, сколько раз девушка смеялась за последний год, Вивьен не смогла назвать ни одного случая, когда эта улыбка была естественной. Глаза выдавали ту самую глубокую грусть, какую ей приходилось видеть в лицах, уставших от жизни и окружения людей.

— Прости… — прошептала Вивьен, подойдя к подруге.

— Это уже не так важно, Вив, — улыбнулась Аврора, аккуратно складывая корсет и укладывая его на дно чемодана. — Ты встала рано, иди отдыхай. Мне тут немного осталось.

— Ты уверена?

— Да. У тебя обязанностей сейчас куда больше, чем у меня. Спасибо, что помогла, — Аврора благодарно коснулась руки Вивьен.

Пройдя в комнату к Диону, Вивьен упала на постель рядом с мужем и сыном и, подложив руку под щёку, устало их оглядела. Потерев пальцем глаза, она выдохнула: Джастин уже крепко спал, мило посапывая.

— Сколько же у Авроры одежды… Я поверить не могу, что она всё это носила когда-то. Даже в моём шкафу столько платьев никогда не было.

— Ты права: уж в чём-чём, а в обновках Аврора себя никогда не обижала, — произнёс он, откладывая в сторону книгу. — Мы поели, и, как видишь, уже спим.

Кивнув, Вивьен поднялась с постели и аккуратно подняла на руки спящего малыша, переложив его в кроватку. Она обернулась к Диону и сложила руки на груди, замотав головой, словно отгоняя от себя дурные мысли.

— Не нравится мне эта идея, Дион. Да, вы с ней из Рейвенстрита, но ведь не все люди там такие же. Там же столько преступников, убийц, воров… Опасно… А она собирается туда в одиночку.

— Геральт заедет за ней, он ведь говорил тебе. Одна она туда не поедет, — спокойно проговорил Дион, сев на постели и устремив взгляд на жену. — Люди там не такие, как о них говорят при дворе. И, я надеюсь, со временем ты убедишься в этом и пересмотришь свои страхи, которые пугают неокрепших барышень, — он усмехнулся. — Ты ведь не испугалась выйти за меня, и почему-то никуда не ушла, когда я открылся. А почему там опасно? Потому что корона не имеет власти. Там своё правосудие. Аврора, так же как и я, — приёмыш Мейсона Прескотта, а он — один из основателей. Стало быть, в Совете он занимает высокий пост, как во всём Брикоине по иерархии. Герцоги — после принцев при дворе, так и Аврора считается герцогиней Рейвенстрита. Хоть и обязана работать на благо города наравне со всеми, потому что у нас нет деления на знать и нищих. Все равны перед законом. Если с ней что-то случится, Геральт этого так не оставит, и пожалеют все. Как второй после главы совета, он имеет достаточно власти, чтобы навести порядок, и пользуется этим, скажем так, достаточно умело. Отец вырастил себе прекрасную замену…

— Наверное, зря я всё это, да? Сама понимаю, что всё, что я знала о Рейвенстрит, нам рассказывали родители… Отец, конечно, со мной не говорил об этом никогда, я всё узнавала от подруг, а они — от своих. И, мы с тобой были год в браке, а я до сих пор так мало знаю о городе, в котором ты жил и вырос. Мне должно быть от этого стыдно.

— Нет, стыдно тебе не должно быть. От чего? Мы все отрицаем противоречивые сообщения, которые получали в детстве. Такая у нас человеческая натура, Вивьен.

Супруга подошла к нему и присела рядом, устремив взгляд в окно. Прикрыв рот ладонью, она положила голову на плечо мужа.

— Спасибо, что понимаешь меня.

— Я просто знаю, что говорят при дворе, и какие придумывают страшилки, чтобы запугать неокрепшие умы молодых парней и девушек. Поэтому я не вижу причины для осуждения.

Снизу послышался хлопок парадной двери. Посмотрев на каминные часы, Дион горько усмехнулся своим дневным мыслям, которые сразу же вернулись к нему, словно этот хлопок послужил беспощадным активатором. Он поднялся с постели и, коснувшись щеки жены, направился прочь из комнаты, пока Геральт не надоумил Аврору уехать как можно скорее.

Когда Геральт уже был на первой ступеньке второго этажа, Дион как раз подошёл к нему и, схватив за локоть, потянул обратно. Не ожидая увидеть брата в это время дома, да ещё в состоянии неприсущего ему нетерпения, он повиновался, поспешив следом.

— Поговорить нужно, — опережая негодование Геральта, произнёс Дион.

— Быть может, позже, Дион? Нам в Рейвенстрит ехать, сам понимаешь, что путь неблизкий.

— Да, понимаю, — отрезал Прескотт, заводя брата в гостиную и дождавшись, когда тот сядет в кресло и примет расслабленное положение. Дион опустился в кресло напротив и, откинувшись на спинку, потёр нос, не зная, с чего начать. Прислушавшись к потрескиванию поленьев в камине, он попытался поймать внутреннее успокоение через этот звук, чтобы настроиться на нужный лад, но получалось скверно.

— Дион, гражданская жизнь тебе не идёт, хватку теряешь, — начал Геральт, скучающе подперев голову кулаком. — Либо ты говоришь, либо будем ждать другого подходящего случая, который может подвернуться не очень-то и скоро.

— Вот не нужно здесь включать важную персону: я хочу поговорить с тобой как с братом, а не как с заместителем главы Рейвенстрита, — Дион подался вперёд к Геральту. — Я не стану говорить с тобой об Авроре, это ваше дело. И ты сам понимаешь, чем это может грозить.

— В Рейвенстрите, ты сам знаешь, закрывают на это глаза, если нет прямого родства. Что дальше?

— Когда-то тебя это заботило… — вздохнул Дион, мотнув головой с успевшей отрасти чёлкой. — Повторюсь, это уже ваши с ней дела. Я хочу поговорить с тобой совершенно о другом. Ты ведь уже знаешь о предположении моей тёщи?

— Да, мне об этом известно. И, признаться, подозрения не беспочвенны. Когда-то я уже слышал историю о том, что у нашего старика была сестра, но с твоей женой он это никак не связывал, хотя это произошло незадолго после вашей связи, перед его отбытием в Глимбург.

— Тогда он присутствовал на нашей свадьбе. Аврора позвала его для поддержки перед Джастином Чендлером.

— Отец долгое время считал, что его сестра мертва. Человек, который должен был стать её спасением, пропал на просторах Бенгонстрава, там, куда отвезли его сестру. Кстати, о Глории, — начал скучающе Геральт, положив ногу на ногу и задумчиво приложив пальцы к губам. — Это произошло именно тогда, когда не стало твоих родителей и моей матери. Отец пришёл в отчаяние, и когда он перестал получать весточки от посланного им человека, приняв это за очередную потерю. Знаешь, как звали человека, которого он послал на выручку своей сестры?

— Это было так давно, что у меня даже нет предположений. Тогда был тяжёлый период.

— Для нас всех… Честер Кингзман. Ты пробыл в архивах Рейвенстрита не меньше, чем я. Последняя пометка его личного дела: «пропал без вести в Осхейме при исполнении личного поручения главы совета Рейвенстрита». Эта пометка была поставлена через несколько месяцев после его последнего письма, когда он написал, что добрался до Бенгонстрава. И, отгадай, что сказал мне отец, когда собрался в очередной тур по Европе?

Дион смотрел на брата с непониманием и сожалением. Как бы он ни пытался быть для отца примерным сыном и исполнительным гражданином Рейвенстрита, никогда не стал бы ему ближе, чем родной сын. Хотя, как он, так и Аврора, прилагали все усилия, чтобы показать тому свою преданность. Нет, они не надеялись на высокий чин, но хотя бы на доверие… А вот с этим, как оказалось, проблемы, если о прошлой жизни отца знает только родной сын. Увидев озадаченный взгляд Диона, Геральт усмехнулся, закурив сигару и отбросив спичку в пепельницу.

— Джастин Чендлер был очень похож на Честера Кингзмана. И либо Чендлер очень хорошо умел скрывать свои эмоции, либо это были слишком похожие друг на друга люди. Конечно, возрастные изменения за столько лет коснулись и Чендлера, и отца. Но на лице герцога не дрогнул ни один мускул, когда он его увидел. А потом открылась дверь экипажа, и разве можно было не узнать в Глории Чендлер Глорию Хейг? Ведь они росли под одной крышей, проведя юность и часть молодости до основания Рейвенстрита? Отец не мог ошибиться и начал копать.

— То есть, ты намекаешь на то, что Честер и Глория скрылись где-то в Бенгонстраве, сменили имена и поженились? — ошарашенно произнёс Дион, разминая висок.

— Не совсем. Они уже с начала производства личного дела в Осхейме были мужем и женой. Нет ни одного документа, подтверждающего заключение брака. Однако, если теория Глории Чендлер верна, то так оно и есть. Учитывая временной интервал, именно в Бенгонстраве родилась твоя жена, а вернулись они в Брикоин, когда она была ещё малышкой. И когда из Бенгонстрава приехала новая знатная семья, решившая обосноваться в Брикоине, отец не обратил на этот эпизод никакого внимания. И тогда, очень быстро, эти Чендлеры открыли своё успешное дело, которым сейчас занимаешься ты, — из внутреннего кармана пиджака он достал письмо отца, взмахнув им на уровне своего лица, продемонстрировав его Диону. — Не так давно отец написал мне как раз из Бенгонстрава. Личные дела на аристократическую семью Чендлер в Осхейме начали вестись только через несколько лет после трагедии. Так что… Вы с Вивьен поспособствовали раскрытию этой информации. Подозрения Глории Чендлер о нашем с ней родстве имеют под собой основания, Дион. Конечно, эти факты не имеют стопроцентного подтверждения, но какие совпадения!

— Я хотел проинформировать тебя, а ты осведомлён гораздо больше меня, — вздохнул Дион и, облокотившись на колени, закрыл лицо ладонями, пытаясь систематизировать полученные известия. На какое-то время в гостиной воцарилась тишина: ни один из братьев не нашёлся, что сказать. Краем глаза Геральт заметил движение со стороны входа и встретился взглядом с Вивьен, поняв, что большую часть разговора она слышала.

— Значит, кузина, да? — усмехнулся Геральт, приглашая девушку присесть. — Здорово у нас переплетаются узы, а со вчерашнего дня они стали только туже.

Пройдя в гостиную, Вивьен села на край дивана и, сложив руки на коленях, осмотрела каждого из мужчин. От сведений, услышанных из-за двери, её мысли стали неспокойными. Девушка и раньше замечала некоторые странности своей семьи: у них никогда не было семейной галереи, в которой она могла бы познакомиться со своими родовыми корнями, родители аргументировали отсутствие картин тем, что нужно жить настоящим.

Но если брака не было, значит она — незаконнорождённая? А её родители всё это время играли назначенные себе роли, чтобы правда не открылась общественному мнению и родной дочери? Она встретилась со взглядом ледяных глаз Геральта, который буравил её в невысказанном ожидании. Потерев пальцами подбородок, он усмехнулся, отведя взгляд в сторону. Дион придерживал голову, по-прежнему стараясь сложить все элементы семейного пазла в полную картину.

— Значит, Бенгонстрав… — задумался Дион. Обычно он имел привычку наводить справки о своих новых знакомых, но с Вивьен решил этого не делать, так как его избранница была из знатной семьи, и это знакомство его совершенно не смущало.

— Да, правда, что родилась я именно там, но… Таких подробностей я не знала: родители никогда не говорили о том, откуда наши корни. И… если мама права, то мой отец — гражданин Рейвенстрита?

— Честер Кингзман участвовал в основании города и был приближен к отцу, так что да. Ты, кузина, ближе к Рейвенстриту, чем когда-либо думала, — с усмешкой произнёс Геральт, поднимаясь. — Сдаётся мне, вам есть о чём поговорить. Пойду посмотрю, что там у Авроры.

Почувствовав укол от этой фразы, Дион поднял глаза на брата, всё ещё не веря в то, что это происходит в реальности. Он утвердился в своих ранних мыслях о том, что все они стали заложниками романа, в котором страсти разгорались внутри семьи. И если в момент пробуждения он ещё мог сомневаться в словах Вивьен, то сейчас картина прояснялась.

Проследив путь брата до двери, он взглянул на не менее ошарашенную этими новостями Вивьен и ободряюще коснулся её руки. Как бы ему хотелось сейчас сказать ей, что всё будет хорошо, да только хитросплетения судьбы наносили такие неожиданные удары, что было нелегко предугадать, что будет завтра.

Доводы Геральта оказались весьма убедительными, такими, что не поверит в них лишь глупец. И Дион уже знал, что, когда отец приедет, то с уверенностью скажет, что всё выясненное этим вечером, — не догадки сумасшедшего, а чистая правда. И теперь у него появилось множество мыслей о том, что было бы, не скройся Мейсон от общества.

Но более всего его терзала мысль, что будет, если вскрывшиеся факты дойдут до общества… Про него скажут, что, выбравшись из своего гнезда, очередной «больной» молодой человек из Рейвенстрита начал устанавливать свои законы на территории Фестона, а Вивьен… Вивьен будет опозорена на всю жизнь не только из-за того, что заключила союз со своим кузеном, но и за то, что понесла от него.

А уж если подтвердится факт, что она рождена в незаконном браке, и семья Чендлер столько лет водила за нос всю знать… Их разлучат. И девушке придётся жить со своим позорным статусом, лишённой титула, с сыном от не кровного брата, но кузена.

Встретившись с женой взглядом, Дион сжал её руку и потянул к себе, аккуратно посадив себе на колени. Руки Вивьен обвили его шею, она молчала, не нарушая ни тишину, ни его мысли. По её закрытой позе Дион понял, что она также много думает… Эта молодая женщина стала ему так дорога, что теперь он даже не мыслил жизни без неё, а потому каждое потрясение, касающееся её, было равносильно тяжелейшему удару.

Как посчитал Геральт, теперь он может позволить себе входить в комнату Авроры без стука. Если раньше она была для него просто родным человеком, то сейчас он ощущал полную уверенность, что отныне он проведёт с возлюбленной всю жизнь. Последний раз, когда он видел Аврору, когда она крепко спала.

Остановившись в дверях, он увидел груду из пяти чемоданов и небольшой, ещё открытый саквояж. Поискав Аврору, он заметил её, сидящую у туалетного столика с зеленоватой маской на лице и небрежно собранными волосами, поглядывающую на него через отражение в зеркале.

— Я никогда не пойму, зачем вы это делаете, — вздохнул Геральт, подойдя к девушке со спины. — Даже не знаешь, куда лучше поцеловать тебя, — тихо произнёс он, коснувшись губами макушки девушки.

— Ну вот видишь, нашёл куда поцеловать, — усмехнулась Аврора, коснувшись пальчиками его кистей. — Знаешь, утром мне казалось, что всё это мне приснилось. Было бы обидно сейчас разбирать собранные вещи…

— Признаться, для меня тоже было неожиданностью проснуться сегодня здесь. Ты готова?

— Как видишь, да. Пять чемоданов собрала.

— И куда прикажешь мне всё это девать, Рори? Экипаж, к сожалению, не имеет свойства расширяться.

— Если ты решил связать со мной свою жизнь, значит будешь подчиняться мне! — озорно заявила Аврора, вставая с пуфа и хлопая его двумя ладошками по плечам.

— Вот оно как… Что ж, — Геральт задумчиво потёр подбородок, а после убрав руки Авроры со своих плеч, свёл их вместе и поднёс к губам, запечатлев лёгкий поцелуй. — Слушаюсь и повинуюсь, моя драгоценная госпожа. Мы увезём отсюда два чемодана, а остальные я заберу позже.

— Геральт! — засмеялась девушка, успев ущипнуть его за нос. — Я ведь почти поверила тебе.

— Возьми самые необходимые, ладно?

Девушка кивнула ему и снова опустилась на пуф, взяв влажное полотенце со столика и принявшись снимать маску с лица. Геральт, понимая, что сборы его пассии затянутся ещё на какое-то время, опустился в кресло у окна, откинувшись на спинку, стал наблюдать за ней.

— У меня новости…

— Какие? — поинтересовалась она, придирчиво рассматривая своё лицо в зеркале.

Геральт пересказал всё, о чём они с Дионом беседовали внизу полчаса назад.