Бесплатный фрагмент - Пермский Стикс

В самом сердце Перми, словно шёпот из иного мира, течёт река Стикс — небольшая, почти незаметная, но хранящая в тёмных водах

прагматичных горожан.

Пролог. Река, которая помнит

Меня зовут Андрей, и я пишу очерки о Перми для местного альманаха «Камский край». Моя страсть — городские легенды, полустёртые следы прошлого, спрятанные в обыденности. Когда‐то я думал, что Пермь — это просто промышленный город с широкими улицами и хмурыми пятиэтажками. Но чем глубже я погружался в её историю, тем отчётливее видел: под асфальтом и бетоном бьётся пульс чего‐то древнего.

Всё началось с карты 1784 года, которую я нашёл в краеведческом музее. На ней тонкой синей линией была отмечена речка Стикс — та самая, что сейчас почти полностью упрятана под землю. Название резануло слух: почему в уральском городе — имя из греческих мифов?

Я стал копать. Разговоры со старожилами, архивные выписки, ночные прогулки вдоль заброшенных коллекторов. Постепенно передо мной вырисовывалась картина: Стикс — не просто водоток. Это граница. Между мирами. Между прошлым и настоящим.

И чем дальше я шёл по следу этой реки, тем чаще на моём пути появлялись люди — каждый со своей болью, своей правдой и своим особым отношением к Стиксу. Первым из них стал Василий — человек, который услышал голос реки, когда потерял всё.

Глава 1. У костра на краю мира

Тот вечер выдался промозглым — октябрьская Пермь тонула в сером тумане, пропитанном запахом сырых листьев и далёких котельных. Я шёл вдоль забора Егошихинского кладбища, сверяясь с набросками карты: где‐то здесь, за рядами старых могил, должен был находиться вход в коллектор Стикса.

У ржавого моста через узкое русло реки я заметил фигуру. Мужчина в форменной куртке, засунув руки в карманы, смотрел на мутную воду.

Это был Сергей Олоньев, участковый.

— Вы не из местных, да? — голос звучал ровно, с мягким пермским оканьем. — Тут обычно только Василий ошивается.

Я представился, объяснил, что пишу о городских легендах.

Сергей усмехнулся:

— Легенды, значит. А я вот каждый месяц отчёты пишу: «протечка в коллекторе №3», «засор ливнёвки у кладбища». — Он пнул носком ботинка камешек, тот плюхнулся в воду. — Только река‐то не слушает.

Мы поговорили о Стиксе — реке, которую в шестидесятых загнали под землю. Сергей вспоминал, как в детстве купался здесь, потом рыбачил. Как в семидесятых её заковали в бетон «из соображений эстетики и санитарных норм».

— Иногда мне кажется, что Василий прав, — неожиданно признался он. — Что она… живая.

Встреча у костра

На следующий вечер я вернулся к коллектору. Туман стал гуще, из‐под земли доносилось глухое бульканье. У ржавой лестницы, ведущей вниз, горел костёр.

Василий сидел на перевёрнутом ящике, кутаясь в залатанную телогрейку. На костре кипел закопчённый котелок, в руках он держал потрёпанную книгу — сборник мифов.

— Опять пришли? — прохрипел он, не поднимая глаз. — Она вас позвала.

Я присел рядом. Пламя отбрасывало на его лицо причудливые тени.

— Кто позвал? — спросил я, доставая блокнот.

— Река. Вчера показала парня с блокнотом. Сегодня ты.

Он замолчал, глядя в огонь, а потом неожиданно заговорил — тихо, словно сам с собой:

— Знаешь, а ведь я когда‐то другим был…

«Золотая пора»

— Работал на машиностроительном заводе, мастером участка. С утра до вечера гайки крутил, детали собирал. Жена Лена рядом была — бухгалтерша в магазине. Дочка Алиса родилась — самое дорогое, что у меня было.

Он достал из кармана выцветшую фотографию: молодая женщина с улыбкой, девочка в бантах, мужчина в рабочей робе — счастливые, уверенные в завтрашнем дне.

— Квартиру купили в ипотеку — хрущёвка на Крупской. Сам обои переклеил, сантехнику поменял. На выходных — рыбалка на Каме, грибы в Мотовилихе. Жизнь как у всех, но своя, правильная… Первый удар: потеря работы

— 2008‐й год всё сломал. Завод начал сокращать. Сначала отдел снабжения, потом наш цех. Мне говорят: «Реструктуризация». А я что? Всю жизнь тут проработал. Куда идти?

Он перечислял попытки найти новое место без эмоций, будто читал список:

собеседования на других заводах — «молодых берут, а мне уже за сорок»;

подработка грузчиком — «платят копейки, спина болит»;

попытка открыть ИП по ремонту сантехники — «денег не хватило, да и клиентов не было».

— Чувствовал себя сломанным механизмом. Всё, что умел, стало не нужно.

Разрыв с семьёй

— Лена ушла. Сказала: «Ты не можешь обеспечить нас. Алиса видит, как ты спиваешься. Это разрушает её». Суд дочку ей оставил. Я пытался видеться, но… — он сжал кулаки. — Однажды пришёл пьяный, начал кричать. После этого она перестала меня пускать.

В его голосе дрогнула нотка боли:

— Алиса тогда спросила: «Папа, ты вернёшься?» А я ответил: «Конечно, доченька. Я только… немного отдохну». Не вернулся.

Потеря дома

— Банк квартиру забрал. Дали 30 дней на выезд. Перевёз вещи на дачу — сарай в «Заре». Зимой ограбили: вынесли всё — фотоальбомы, книги, инструмент. Остался ни с чем.

Годы на улице

— Ночевал где придётся: подвалы, заброшенные гаражи, приют для бездомных. Работал за еду — разгружал фуры, копал огороды. Иногда в больницу попадал — обморожение, панкреатит. В пункте выдачи еды на Сибирской меня уже знали в лицо…

Он вспоминал эпизоды, будто перелистывал страницы:

драка за бутылку самогона — «лежал в снегу, думал: вот и конец»; неудачная попытка устроиться охранником — «медосмотр не прошёл, цирроз»;

Рождество 2014‐го — ночь в церкви: «Священник сказал: „Бог тебя не оставил“. А я ответил: „А я его, похоже, оставил“».

Пробуждение у Стикса

— Весной 2015‐го брёл вдоль кладбища. Холодно, похмелье, сил нет. Увидел лаз в коллектор — залез, чтобы от дождя укрыться. И тут… услышал голос.

Он замолчал, будто снова погружаясь в тот момент.

— Сначала подумал — бред. Алкоголь, усталость. Но голос повторялся. Он говорил о том, что потом случалось: пожар в заброшенном доме, пропавшая собака, прорыв трубы. В тот вечер я не выпил. Первый раз за годы.

Новая жизнь: служение реке

— Я понял — она меня выбрала. Обустроил тут всё: печку нашёл, полку для книг, икону Николая-угодника кто‐то оставил у кладбища — я принёс. Котелок, кружку, чай, травы…

Он говорил с тихой гордостью:

— Теперь я её хранитель. Она помнит всех, кто ушёл. Даже тех, кого забыли. Я служу ей. Не прошу денег — я не попрошайка. Помогаю тем, кто ищет. Слежу, чтобы тут чисто было — она не любит грязь.

Отношение мира

— Соседи считают сумасшедшим. Дети камни кидают, кричат: «Чудик!» Полиция — терпят, пока не буяню. Марина из цирка иногда еду приносит, слушает меня. Говорит, я «проводник между мирами». А остальные… либо игнорируют, либо мелочь дают.

Он посмотрел на реку, текущую в темноте, и тихо добавил: — Но она со мной. И это главное.

Я сидел молча, слушая, как где‐то в глубине коллектора шепчет вода, будто подтверждая его слова. Река текла. И помнила.

Глава 2. Тени прошлого и голоса реки

Я сидел у костра, слушая Василия, а за спиной шептала вода — будто подтверждала каждое его слово. Туман сгущался, обволакивая нас, и в какой‐то момент мне показалось, что мы не на окраине Перми, а где‐то на границе миров.

— Ты спрашиваешь, как я понял, что она меня выбрала? — Василий повертел в руках потрёпанную книгу, провёл пальцем по обложке. — Не сразу. Сначала думал — галлюцинации. Потом — совпадение. Но она… повторяла.

Он замолчал, будто прислушиваясь. Я тоже замер: из глубины коллектора доносился странный звук — не то шёпот, не то плеск воды о стены.

Первые знаки

— В первый раз она сказала: «Завтра в заброшенном доме на Заводской будет огонь». Я не поверил. Но на следующий день там действительно пожар. МЧС приехало, люди бегали, а я стоял и понимал: это не случайность.

Потом был случай с собакой. Какой‐то мужик ходил по району, искал пса — рыжего, с белым пятном на груди. Василий вспомнил, как река «показала» ему место: у старого люка, за кустами бузины. Он пошёл, нашёл собаку и вернул хозяину. Тот смотрел на него, как на чудотворца, а Василий только улыбался: «Это не я. Это она».

— А потом — прорыв трубы. За неделю до аварии она шептала: «Вода пойдёт там, где её не ждут». Я ходил, смотрел, пытался понять, где именно. В итоге просто позвонил в аварийку, сказал: «Проверьте участок у кладбища». Они посмеялись, но проверили. И правда — труба уже трещала.

Правила хранителя

Василий достал из кармана маленький блокнот — потрёпанный, с обгоревшими краями.

— Я записываю. Не всё, конечно. Только то, что потом сбывается.

Вот, смотри…

Он раскрыл страницу. Записи были краткие, будто шифр:

«23.06.24 — девочка в красном. Мост. Следить»;

«15.07.24 — мужчина с сумкой. Коллектор 3. Предупредить»; «02.08.24 — вода выше нормы. Подвал на Советской».

— Это не предсказания, — пояснил он. — Это… напоминания. Она помнит тех, кто ушёл. И тех, кто ещё может уйти.

Он рассказал о своих правилах — тех, что сам для себя установил: Не брать денег. «Я не попрошайка. Я служу». Помогать тем, кто ищет. «Если она показывает человека — надо вести». Следить за чистотой: «Она не любит грязь. Здесь должно быть аккуратно». Слушать. «Даже когда тихо — слушай. Она говорит шёпотом».

Люди, которые приходят

— Иногда ко мне заходят, — продолжил Василий. — Кто‐то из любопытства, кто‐то — потому что больше некуда.

Он вспомнил девушку, которая пришла прошлой зимой. Молчаливая, с синяками под глазами. Сидела у костра, смотрела в огонь.