Бесплатный фрагмент - По следам Бажовских сказов

Детские годы Бажова

Должен вам оговориться,

Рассказать, как на духу:

Хоть пришлось мне здесь родиться,

Ну, а также и креститься,

Не работал я в цеху.

Почему и сам не знаю,

Отклонилась часть стиха.

Расскажу, что вспоминаю:

Жизнь рабочего лиха.

С детства слышал разговоры,

Жалобы на тяжкий труд,

Да к начальству все укоры,

Но и смех слыхали тут.

В доме горе — вновь изгнанье,

У старших переполох:

— Надзиратель на прощанье

Объявил к расчёту! Ох!

— Что случилось? Отказали?

— Не реви, не умерли!

На Абаканские вон звали,

Руду железную нашли. —

Мать теряется в догадках,

Мокрый нос, бежит слеза.

Сникли плечи, в серых складках

Дрожат заплаканы глаза.

Отец, вскочивший с табурета,

К печке быстро подошёл,

Достал махорку из кисета

И, с трубкой, взбешенный, ушёл:

«Вот поживи-ка здесь, с такими!»

Захлопнул за собою дверь.

А те, со слёзками благими,

Считают перечень потерь.

И я реву, вторя мамане,

Пришла и бабка вмиг на голоса.

Ворчит на всех, она на грани,

И тоже трёт свои глаза.

А днём соседки посудачить

Заходят, новость услыхав:

— Ну разве можно так чудачить,

Такое надзирателю сказав? —

Припомнив все отцовские остроты

И то, на ушко только лишь шепча:

— На кричном Балаболку до икоты

Довёл. Хоть стой, хоть падай, хохоча.

— Мне Михаил тогда ещё судачил:

Откажут твоему в работе вновь.

Сам виноват, и сам он напортачил.

Куда полез? Молчи, не прекословь. —

Мать за отца, конечно, заступалась:

— Ну что такого он сказал? —

Хоть горячилась, мне казалось,

Держалась, будто кто-то их связал.

Отец под вечер воротился,

Его изгнанье не пугало.

Глаза опухшие — напился,

И на ногах стоял устало,

Но рассуждал уверенно и громко,

Что только дураки к горе пришиты:

— Уедем в Абакан — сторонка,

Где все возможности открыты.

А что у нас? Попетан разъезжает,

И Балаболка крутит, словно царь.

А ты молчи — вот так бывает,

Иначе будешь ты бунтарь.

Терпи, раз пуп здесь перерезан,

И от судьбы здесь не уйдёшь.

Иначе будешь ты растерзан,

А правды так и не найдёшь. —

Отцу никто не возражает,

Попробуй только возрази.

Хоть Абакан собой пугает,

Но с пьяным лучше не дерзи.

Мне, малышу, отцовские те планы

Приятны кажутся в мечтах.

Те земли сказочны, желанны,

И вижу их уже я в сладких снах:

«Далёкий, древний край,

Где не по-нашему всё сшито.

Блаженный парню рай,

Где всё тебе открыто.»

А утром — тяжкое раздумье:

«Покос, домишко, огород.

Кому продать? Одно безумье,

А в Абакане что нас ждёт?»

Пугает Абакан старушку,

И мать страшит тот переезд.

Отец сдаёт, набив себе понюшку:

— Поближе поискать уезд?

— Поближе? В Белоносихе, на спичках?

— Туда никак не подступить,

И платят мало в Половичках,

Народу много. Что ходить?

Остался город.

Там пытает счастья

Со всей округи брошенный народ.

Отец вернулся, а в глазах ненастье:

Никто работу не даёт.

А мать, усталая в работе,

И днём, и ночью что-то шьёт.

Для барынь заводских, к субботе,

Чулочки вяжет, кружева плетёт.

Ручной работе не сравниться

С машинным, грубым кружевом,

И матушка могла гордиться

Узором с редким естеством.

Не столько прибыль, сколько взятка

По женской линии простой,

А разве лучше без достатка

Ходить с протянутой рукой?

Отец угрюмый: «Нет работы.»

Про Абакан уже забыл:

Для переезда нет охоты,

Нет денег, нет желанья, сил.

Ему внушает мать-старушка:

— Хоть к управителю сходи.

— Придётся, мать. Одна полушка

Осталась с денег, погляди.

Идёт уныло он к управе:

— На той неделе приходи, —

Поиздеваться нынче вправе, —

«Ты без работы посиди».

Отцом в конторе дорожили

За ценное умение в литье,

Но только ту обиду не забыли

И вот держали на узде.

Одни лишь только обещания:

— Посля Успенья заходи, —

И долги, муки ожиданья,

Но всё ж с надеждой впереди.

Вот так, на выдержке держали,

Пока опять не забунчит,

А после слов его все ржали,

И лишь начальство зло глядит.

Бунченье вроде и невинно,

Но очень хлёсткое словцо

Пред всеми ставило картинно

На осмеяние лицо.

А этого своё начальство

Уж не потерпит никогда:

«Припомним мы тебе нахальство.

К расчёту. Вон, и навсегда.

Иди, проветрись на свободе,

Посмотрим, кто из нас смешон.

Так оконфузить при народе —

Иди, работы ты лишён».

И каждый год одно и то же,

Уж сколько поменяли мест!

Мать говорит: «Уймись, негоже…»

— Так я молчу, пока не надоест.

Забрезжил свет в конце туннеля,

Рассыльный вскоре приходил:

«Иди в контору, не наглей-ка,

Молчи и слушай, что есть сил».

Отец, в парадное одетый,

Уходит молча, второпях.

Назад вернулся он, согретый,

С улыбкой ясной на устах:

— Посылают в Полевскую,

Очень нужен нынче там,

Волю выполнить барскую.

Ишь, другим не по зубам! —

Начинаются вмиг сборы.

На попутных, напрямки,

Через лес и косогоры

Лошадь тащит кузовки.

А кончалось всё возвратом

После крепкого словца

От отца, с ядрёным матом,

У конторского крыльца.

Хозяйка медной горы

За рекой, за Северушкой,

На далёкие луга,

Два мужика лесной опушкой

Шли посмотреть свои стога.

Оба робили в Гумёшках,

В той горе, на рудниках.

Малахит везли в тележках,

Проводя все дни в трудах.

Лазорёвку добывали,

А когда и королёк.

Самоцвет с виточком брали,

Да и прочий камень впрок.

Первый парень неженатый,

Хоть ещё и молодой,

Уж в глазах зеленоватый,

В рудниках-то не впервой.

А другой постарше, бледен,

Весь изроблен, селянин.

Взгляд какой-то весь изъеден,

Из груди кашель один.

День был праздничный и жаркий,

От земли парок идёт.

Солнце в небе светит ярко —

Страсть-парун вовсю печёт.

А в лесу-то благодать!

Птички радуют, поют.

Разморило — аж не встать,

Дух лесной создал уют.

Под рябинкой на пригорке,

Обустроившись в тени,

У подножья Красногорки

Прикемарили они.

Вдруг молоденький парнишка

Встрепенулся и моргнул,

Словно сверху пала шишка,

Будто кто его толкнул.

На бугре руды замшелой,

Повернувшись к ним спиной,

Образ девы очень смелой

Отливал чуть синевой.

По косе видать, что девка.

Чёрная коса одна

По спине, как будто змейка,

Опускалась вниз она.

С той косой сплетались тонко

Ленты в красочный узор,

А подвески меди звонкой

Чаровали слух и взор.

Девка роста небольшого

И на месте не сидит.

Про такую молвят слово:

«Артуть-девка, как магнит».

То на ножки вскочит бойко,

То наклонится вперёд.

Колесом пройдёт легонько

И навстречу завернёт.

А одёжка не простая,

В целом свете не найдёшь:

Малахитом расписная,

На груди большая брошь.

Парень хочет молвить слово,

Но не может — рот свело.

По затылку, стопудово,

Будто хряснули его:

«Мать моя, сама Хозяйка!

Отвела глаза косой!», —

А за нею мчится стайка

Серых ящериц трусцой.

Паренёк застыл от страха,

Даже с места не шагнёт.

Пятнами пошла рубаха,

Проступает липкий пот,

Но притом от страха зябко.

Говорили старики:

«Быть беде, коль эта бабка

Повстречается в пути».

Лишь подумал, а Хозяйка

Повернулась и глядит,

Тут с улыбкой молодайка

В полушутку говорит:

— Ты почто, Степан Петрович,

На девичью красоту

Загляделся, как попович?

За погляд возьму я мзду.

Да не бойся, подойди-ка,

Надо нам поговорить.

Я живая, посмотри-ка,

Не обижу, так и быть.

Парень крепится пугливо,

Хоть и чудо — девка всё ж:

— Не досуг, — сказал стыдливо, —

Без травы скоту падёж. —

Но Хозяйка машет ручкой:

— Будет наигрыш вести, —

Ящерки сновали кучкой, —

Их смотри не затопчи!

Парень боком, осторожно,

Продвигается вперёд,

А по камням придорожным

Змейки водят хоровод.

И всё, слышь-ка, расписные,

Как слюда, блестят глаза,

И изящные такие,

Голубые, как слеза.

Разразилась девка смехом:

— Не дави моё войско!

Ты, Степан, пройдёшь с успехом,

Обойти его легко.

Звонко хлопнули ручонки,

Служки мчатся кто куда.

Из травы глядят глазёнки,

И моргают иногда.

Тут опасливым шажочком

Парень к девке подошёл,

Ну а ящерки кружочком

Расступились, чтоб прошёл:

— Ну, теперь признал, Степашка?

Не пугайся, худа нет. —

Парню забедно, промашка.

Он и гаркнул ей в ответ:

— А кого же мне бояться,

Коль работаю в горе?

— Вот и ладно, чем брыкаться,

Сослужи-ка службу мне.

Завтра, как в гору спускаться,

Будет ваш приказчик здесь.

Должен ты его дождаться

И поведать всё как есть.

Я — Хозяйка горы Медной,

Ему, душному козлу,

С Красногорки той конкретной

Убраться всё же велю.

Если дальше будет шапку

На горе моей ломать,

Соберу всю медь в охапку,

Вниз запрячу — не достать. —

И добавила, прищурясь:

— Понял ли, Степанушко?

Коли сделаешь не жмурясь,

Дам тебе я камушка.

Если замуж позовёшь,

Выйду, не побрезгую.

Где такую ты найдёшь —

Красивую и дерзкую?

Парень плюнул с горяча:

— Фу ты, погань серая, —

Прошептал под нос, бурча:

— Ящерка замшелая.

Малахитница хохочет:

— Не желаешь — так и быть.

Сотворю, что сам захочешь,

Будешь век благодарить.

Тут же юркнула за горку,

Только хвостик и мелькнул.

Ускользнула дымкой в норку,

Парень ёкнул и моргнул.

Как-то сразу стало тихо,

Только друг поодаль спит

Да похрапывает лихо

И болезненно храпит.

Разбудил его тихонько:

«На покос пора идти.

Травка сочная, долгонько

Нам потом домой брести».

Наш Степан назавтра утром,

Как собрался весь народ,

Думал, как бы сделать мудро,

А не лезть башкою в брод.

Об одном у парня мысли,

Как же быть и как сказать?

Ведь на гнев приказчик быстрый,

А Хозяйке не солгать.

Говорят, что та девица

Камень может отвести,

И тогда хоть век трудиться,

Вряд ли сможешь что найти.

И решил Степан: «Ну что же,

Эх, была как не была…»

Тут ослушаться негоже,

Выйдут скверные дела:

— Вот что мне вечор Хозяйка

Для тебя передала:

Здесь, мол, видеть не желает

Тебя, душного козла.

И не тронь железну шапку,

Ведь Хозяйка так легко

Соберёт всю медь в охапку

И отправит далеко.

А приказчик от такого

Онемел, как столб, застыл.

Как в себя пришел, так снова

Пасть разинул, завопил:

«Пьяный, аль ума лишился?

Мне ль Хозяйка та указ?

Чтобы впредь дерзить страшился,

Приковать к горе тотчас».

В общем, выпороли парня,

И в гору, в забой глухой,

Да на цепь, как будто псарня,

А не каменный забой.

Надзиратель злой, собака:

«Прохладись-ка здесь с лихвой».

Норму выделил, однако,

Что не выполнить гурьбой.

Делать нечего, каёлкой

Наш Степан пошёл махать.

Малахит ложится горкой,

Крупный, даже не поднять.

Видно, вспомнила Хозяйка

И явилась тут как тут.

Звосияла молодайка,

Даже камушки цветут:

— Молодец, Степан Петрович,

Можно чести приписать.

Не спужал тебя козлович,

Надо помощь оказать. —

Громко хлопнула в ладошки,

Служки-ящерки пришли.

Цепи сняли, как сапожки,

И на камушки взошли. —

Норму вдвое наломайте,

Самый лучший малахит.

Шелковистый выбирайте,

Пусть в нем жилочка горит.

Ну, а ты, Степан Петрович,

Женишок мой дорогой,

Не смущайся, как попович,

А иди-ка вниз за мной.

Там дары тебе готовы

За хорошие дела. —

Громко звякнули засовы

И тихонько повела.

Свод туннеля расступился,

Комнат виден переплёт.

Сверху вниз по ним спустился

Жёлтых жилок хоровод.

Лазорёвка с синевою,

Меди блёстки так ярки,

В переливах меж собою,

Будто блещут светлячки.

И ни слова тут не скажешь,

Изукрашенный наряд

На Хозяйке, платье пляшет,

Цвет меняет, тешит взгляд.

То оно блестит, то тает

Мутной дымкой каждый раз,

То алмазом засверкает,

То зеленым шелком глаз.

Посредине Красногорки,

Под железною рудой,

Добрались и до затворки

Перед комнатой большой.

Стены — малахит с алмазом.

Потолок весь расписной,

Цветом медным и топазом

Отражает желтизной.

И из меди там скамейки,

Корольковой, не простой.

Спинка в виде витой змейки

Да с короной золотой:

— Не стесняйся, ты присядь-ка.

Вот приданое моё.

Как насчёт женитьбы? Глянь-ка,

Не откажешь — всё твоё, —

А Степан молчит, не знает,

И тревожно на душе:

Вдруг Хозяйка распознает,

Что невеста есть уже.

Небогатая сиротка,

Хороша зато собой,

И вдобавок с нравом кротким,

Не найдёшь другой такой.

А приданое такое

Только царь прибрать бы мог:

— Мне ж богатство неземное

Будет в гибель, а не впрок.

— Друг любезный, не вихляйся,

Говори. Ну, будешь брать?

Ну, а нет — не обижайся, —

Вмиг нахмурилась опять.

— Не могу, другой дал слово, —

Отвечает напрямик.

Тело стало стопудово,

Встали в горлышке комки.

— Молодец, не отвернулся

От Настёнки от своей, —

А Степан лишь поперхнулся,

Удивлённый речью сей. —

Ты, Степан, не удивляйся,

Все я знаю про тебя.

Вот возьми и не стесняйся,

Я дарю тебе любя.

И за то, что не спужался

Прежде душного козла,

И за то, что отказался

От богатства и от зла. —

Подаёт ему шкатулку,

Вся в узорах, малахит.

С ней не выйти на прогулку,

Там сокровище лежит.

Серьги, кольца — да и прочих

Драгоценностей под стать.

Для невесты Насти прочат

Счастье, горе… Как сказать?

А шкатулка-то большая:

— Как наверх я поднимусь?

— Ты скажи ей: «Стань меньшая»,

И она тебе: «Сожмусь».

Ну прощай, Степан Петрович,

Да смотри не вспоминай,

А иначе, как козлович,

Вмиг погибнешь, так и знай. —

Это третье испытанье.

У Хозяйки слёзки с глаз,

Тихо капают с блистаньем,

Превращаются в алмаз:

— На-ка вот, возьми в разживу,

Много денежек дадут, —

Пальцем щёлкнула, и к диву

Путь открылся, к штольне тут.

Вновь на месте оказался

Наш Степан, где был с кайлом.

Цепью быстро привязался,

Скрыли ящерки разлом.

Ну а вечером надсмотрщик

Посмеяться сам пришёл,

Сделал вид Степан-притворщик,

Будто жилу здесь нашёл.

А смотритель недоумевает:

«Малахит как на подбор», —

И надсмотрщик вмиг решает:

«Ты, племяш, сюда на сбор», —

А Степана в ново место,

Да поглубже, потемней.

У того опять, как тесто,

Малахит растёт быстрей.

У племянника же пусто,

Лишь обманка, ничего,

Наработал он не густо,

Всё напрасно у него.

И к приказчику с докладом

Надзиратель поспешил:

— Стёпка, связан с тёмным адом, —

А приказчик так решил:

— Волю дам Степану, коли

Глыбу в сто пудов найдёт.

Малахитову, доколе

Всех по весу превзойдёт.

Красногорку ту оставить,

Прекратить работы там.

Может, Стёпка не лукавит,

Будет порча нынче нам.

— Кто же волюшки не хочет,

Повезёт, авось найду.

Пусть Хозяйка похлопочет.

Обещала, к ней пойду.

И нашёл такую глыбу,

Кое-как подняли вверх.

Обманули, чуть на дыбу

Не отправили на грех.

Турчанинову писали,

Тот из дальних мест спешил.

Аж из Питера скакали,

Как приехал, порешил:

— Коль, Степан, добудешь глыбы

По пяти сажень в длину,

Будешь вольный, будто рыбы,

Не добудешь, так ко дну.

— Я учёный нынче, барин,

Раз на дыбе побывал.

Не серчай, я не татарин,

Лучше б вольную мне дал.

Да и Насте, моей жинке,

Ты прости, что дерзостной,

Как же быть в одной корзинке,

Коли кто-то крепостной?

Видит барин: парень битый,

Но с Хозяйкою в ладах.

Не отпустишь, камень скрытый

Век останется в недрах.

Так сыскали эти глыбы,

Обтесали малахит,

По воде, под вёсел скрипы,

В Петербург их путь лежит.

Там стоят колонны в зале,

В главной церкви на Неве,

Напоминая об Урале,

О Сысерти и горе.

Но Хозяйка осерчала:

Было это не по ней,

И на рудниках не стало

Даже махоньких камней.

В Гумешках руда пропала,

Затопило всё водой.

Видно, сильно осерчала,

Раз закончилось бедой.

Наш Степан женился вскоре,

Дом построили большой,

Но случилось всё же горе —

Потерял в душе покой.

Каждый день шёл на охоту,

К Красногорским рудникам,

По лесам да по болоту,

По нехоженым местам.

Без добычи возвращался,

Но с печалью и с тоской.

Леший знает, где он шлялся,

Лишь с берданочкой простой?

Как-то вовсе не вернулся,

Уже полночь, лунный свет

В небе тёмном встрепенулся,

А Степана нет и нет.

И куда исчез, не знают,

Весь посёлок на ногах.

Все надежды быстро тают,

Ведь погибель в двух шагах.

А он, слышь-ка, там, у камня,

Далеко на руднике.

Разморило, видно, парня,

Лёг с улыбкой, налегке.

Так и умер в наслажденье,

И ружьё тут в стороне.

На лице лишь умиленье,

Видно, радостно во сне.

Говорили как-то люди:

«Рядом с ним, на мшистом пне,

Облик ящерки как будто

Растворился на бревне.

Словно ящерка большая,

В человечий, в женский рост,

Парня крепко обвивая,

Проливала капли слёз».

Привезли домой Степана,

Стали в баньке обмывать,

А в руке, зажатой рьяно,

Камушки давай блистать.

Как из рук достали камни,

Те рассыпались все в пыль.

Эти слухи стародавны —

То ли сказка, то ли быль.

Были камни те алмазы!

Редкий камень, дорогой,

И с тех пор слагают сказы

О волшебной горке той.

Сколько после ни копали,

А подобных не нашли.

«Слёзки ящерки» прозвали

Те каменья, что дошли.

Малахитовая шкатулка

После похорон Степана

Настя в доме зажила,

Что оставил он так рано.

Вот такие вот дела.

Дом исправный и хозяйство:

Две коровы, лошадь есть.

Жили, в общем, без зазнайства,

Было что всегда поесть.

Настя, девка молодая,

Да с достатком, не бедна.

Новых сватов отвергая,

Говорила всем она:

«Ты, конечно, парень видный,

Но ребятам не родной.

Сможешь быть к ним безобидным,

Стать им первым — коль второй?»

Так отбила всю охоту

Женихам и сватам всем.

Настя всю свою заботу

Детям отдала совсем.

Год живут, второй проходит,

Там и третий наступил.

Обеднели, горе бродит,

И Настёна уж без сил.

Тут родня даёт советы:

«Есть шкатулка, так продай.

Денег нет, семья раздета,

Ты детей своих спасай.»

А шкатулка — непростая,

Сам Степан её дарил,

Вырастает вмиг большая,

Коль на кнопку надавил.

От самой Медной Хозяйки

Получил её Степан,

И об этом слухи, байки

Расходились средь крестьян.

Настенька, сиротка с детства,

Не знавала пышных слов,

Шла по жизни без кокетства,

Без прикрас и без даров.

Первый год кольцо носила —

Ровно в пору и не жмёт,

А как в церковь приходила —

Было всё наоборот:

Жмёт, пока не посинеет,

От серёжек же — беда!

Ушко полностью немеет

И болит, как никогда.

Бусы тоже примеряла —

Шея словно вся во льду,

В люди их не одевала —

Будет видно за версту.

И Степан сказал однажды:

— От греха их убери.

Не пытай судьбу ты дважды,

Впрочем, ты сама смотри.

А когда нашли Степана

С бриллиантами в руке,

Настя вынесла с чулана

Ту шкатулку налегке.

Посмотрел один учёный,

Что из вольных, в щегорях,

Горный мастер прирождённый —

Раньше был он в писарях.

Отстранили за ослабу,

Что народу он давал.

Не похож он на растяпу,

Но стаканчик выпивал.

Хоть «кабацкая затычка»,

Так-то правильный мужик.

Хоть и вредная привычка,

Но в делах он просто шик.

Глянул он на ту шкатулку

И на то, что в ней внутри,

Взял блестящую бирюльку:

— На, подальше прибери.

Много тысяч она стоит,

По дешёвке не отдай.

Лучше спрячь. Бог всё устроит,

Но её не продавай.

— Ладно, — Настя отвечала, —

Сберегу на чёрный день, —

И шкатулочку сначала

Убрала подальше в тень.

Настя помнила дословно,

Что советовал щегарь,

И, придя домой, покорно

Спрятала её в сарай.

Память всё же о Степане,

Что бы кто ни говорил.

Вся надежда в талисмане,

Что Степан ей подарил.

У Настёны от Степана

Двое было сыновей,

Да дочурочка Татьяна,

В мире нет её милей.

Черноброва и красива,

С зеленью в больших глазах,

И походочка игрива,

Словно лебедь на прудах.

Сам Степан шутил, бывало:

«То не диво, что черна.

От меня взяла немало,

От Настёны — дополна.

А что глазки-то зелёны,

Так дивиться не пришлось.

Словно изумруд гранёный,

Неспроста так повелось.»

Вот и памятка осталась

От Хозяйки Медных гор,

И Танюшкой величалась

С самых ранних детских пор.

Так росла девчонка звонкой

На виду у всех людей,

С талией изящной, тонкой

И с косою всех длинней.

Завидущие бабёнки

Говорили: «Красота!

Цвета зелени глазёнки», —

Восхищались неспроста.

Лишь Танюшка повздыхает,

Всё не веря в красоту:

«Отчего меня так хвалят?

Может быть, за простоту?»

Сильно дочка по Степану

Убивалась с ранних пор.

Мать подумала: «Достану

Ей шкатулку на обзор».

Хоть и малая девчонка —

Нравилось всё надевать,

И, смеясь, малышка звонко

Не хотела их снимать.

Так с рожденья будто знает,

Что сейчас надеть, куда.

Камень алый побуждает

Взять его бы навсегда.

На себя что ни примерит —

Всё идёт ей! Красота!

И глазам своим не верит,

В зеркалах стоит — мечта!

Всё к лицу ей, всё подходит,

На Танюшке всё блестит.

Будто ангел рядом ходит,

За девчонкою следит,

По головке словно гладит,

От камней тепло идёт.

Славно Таня с ними ладит,

Когда в руки их берёт.

«Неспроста, вот незадача», —

Так Настёна говорит,

И шкатулку снова пряча,

Что-то шепчет и ворчит.

Парни быстро подрастали,

Подрабатывать взялись.

Денежки вестись вмиг стали

На одежду и каприз.

И Танюшка не сидела,

Сложив руки, не ждала,

Новым делом овладела —

Бисером строчить могла.

Вышло это всё случайно:

Как-то женщина зашла,

Что-то в ней необычайно

Было с виду, как пришла.

Небольшого она роста,

Вся чернява, молода,

За плечом котомка просто

Опускалась вниз тогда.

С виду — странница простая,

Старый батожок в руке,

И, порог переступая,

В дом попала налегке.

Вслух спросила у Настасьи:

— Можно пару дней пожить? —

Та дала своё согласье:

— Только нечем угостить.

Утром квас с лучком поели,

Вечером кваском запьём.

— Что ж, нам вместе, неужели,

Не прожить здесь впятером?

Тётка села на скамейку,

Батожок свой положив,

Зачерпнув ковшом в бадейку,

Ключевой воды испив.

Встретить гостью не успели,

А она уже как дома.

С ног обуточки слетели,

Кажется ей всё знакомым:

— Подойди, дитятко, смело,

Показать кой-что хочу,

Коль понравится, так делу

Я тебя и научу.

Видит Таня поясочек,

Шёлком вышиты концы,

А узор на нём — цветочек,

Да цветные бубенцы.

— Приглянулось, вижу, дочка?

Вот, могу и научить.

— Не позволю я! И точка!

Дочь моя не станет шить! —

Так ответила Настёна. —

Соли не на что купить!

Это слишком замудрёно,

Чтоб шелками ещё шить!

— Ты про то не беспокойся:

Коль у доченьки пойдёт,

Будет денежка, не бойся,

На припас и оборот.

Ну, а там сама посмотришь,

Я же навыки ей дам.

С мастерством ты не поспоришь,

А припасы — так вот там. —

Показала на котомку,

Что в углу избы стоит.

Катя тянет вмиг ручонку,

Посмотреть всё норовит.

Тут уж Настя уступила:

— Коль припасы уделишь,

Обучай, раз нахвалила,

И спасибо, что сулишь.

Быстро Таня научилась

Мастерски шелками шить,

Будто раньше доводилось

Так искуссно мастерить.

Таня к тётке привязалась,

Так и льнёт, будто к своей.

Настя только удивлялась,

Наблюдая всё за ней.

Как-то раз, когда маманя

С братьями ушла на час,

Поделилась с тёткой Таня

Той шкатулкой без прикрас.

Драгоценности достала

И давай их надевать,

Снова всех прекрасней стала —

Просто глаз не оторвать!

«Прямо, доченька, ты встань-ка, —

Тётка Тане говорит. —

Повернись спиною, глянь-ка…»

Белый дым кругом парит.

Таня вскоре повернулась.

Мать честная! Перед ней

Дверь как будто распахнулась —

Зал, где тысячи людей.

Все столбы из малахита,

Потолок стремится ввысь.

А карнизы все обвиты

Росписью — и верх, и низ.

Перед ней стоит красава,

Что и в сказке не сказать.

Бровь черна, сама как пава,

Глазки зелёны — не встать!

Платье — бархат с переливом:

Цветом зелени блестит,

С малахитовым отливом

На красавице сидит.

А народу тьма честная,

Сразу всех не сосчитать!

Господа от люстр блистая,

Продолжают там стоять.

Дамы их стоят все тут же,

Как принцессы: все в камнях,

Никого здесь нет, кто хуже —

В дорогих, златых перстнях.

С нею рядом белобрысый,

Видно, тоже при деньгах,

Очень статен, круглолицый,

Он стоит в своих мечтах.

Чем-то смахивал на зайца:

Ярко вышитый камзол,

Лишь лицо как у страдальца,

А на вид совсем щегол.

Зайцу-франту показалось —

Мало золота на нём.

Два камня в глаза бросались,

Есть задуматься о чём.

Таня барыней дивится

Лишь слегка заметила:

— Тятин, камушек искрится.

— Поздно ты приметила.

Всё исчезло в дымке сизой.

Голбец темен стал слегка,

Будто кто-то за кулисой

Развязал нить узелка.

Таня смотрит с удивленьем:

— Это комнаты отца? —

Ну а тётка с умиленьем:

— То палаты из дворца.

Видишь, всё из малахита,

Разукрашено под стать,

Твоим батюшкой добыто,

Век такого не сыскать.

— А красавица лихая,

Та, что в тятиных дарах,

Рядом с зайцем, кто такая?

— Всё узнаешь на смотрах.

Ну а мне пора в дорогу.

На-ка, памятку возьми.

Как почувствуешь тревогу,

Ты в неё тогда взгляни.

Хоть и пуговка простая,

Неприглядная на вид,

На вопросы она знает

Все ответы, объяснит.

С той поры Танюшка стала

Мастерицей хоть куда,

В общем, быстро подрастала,

Не невестка, а мечта.

Парни ходят табунами

Под окошками избы,

Но боятся ближе сами

Подойти на шаг судьбы.

Кто ж пойдёт за крепостного,

Коли вольная сама?

Нет свободы от такого,

Кроме на плече клейма.

В барском доме услыхали

Про умелицу в краю,

Подсылать лакеев стали,

Испытать судьбу свою.

Их оденут по-господски,

Часики с собой дадут,

У Татьяны встречи жёстки,

Сладки речи не идут:

— Ты ступай, мой друг любезный,

Видно, дома очень ждут.

Да часы-то спрячь надёжней,

Потеряешь — изживут. —

Испугался парень очень,

Развернулся и — бежать:

— Что за девка? Правда, очи

От неё не оторвать! —

Чувства быстро захлестнули

Парня в омут с головой.

Ноги сами потянули

Снова к Тане по прямой.

Хоть глазком взглянуть в окошко,

Взгляд зелёненький узреть,

Протянулась вмиг дорожка

Под окошками и впредь.

Что ни праздник — холостые

Все у Танькиной избы,

Кто с гармошкой, молодые,

Целый день трясут чубы.

Лишь Татьяна — ноль вниманья,

И соседки тут как тут:

— Нет у Таньки пониманья,

Скоро годы-то пройдут!

Видно, ждёт она всё принца,

Иль монашкой до Христа

Быть невестою стремится

У распятого креста?

— Ой, бабёнки, и не знаю, —

Настя всем им говорит. —

Говорить ей начинаю,

А она стоит, молчит.

— Разговаривай с ней строго.

— А за что? Идут дела.

Мастерица так от Бога,

Лучше нет и средь села.

У окошка? Так работа,

Там светлее, спору нет.

Ну а замуж неохота —

На распрос молчит в ответ —

Рукоделие Танюшки

В моду новую вошло.

Благородные девчушки

Полюбили ремесло.

Издалека шли заказы,

Из соседних городков,

Разлетались пересказы

Средь богатеньких купцов.

Всё б ничто, да вот несчастье:

Дом сгорел, а с ним и двор.

Лишь шкатулку наша Настя

Сберегла, потупив взор.

Видно, время так приспело

Продавать шкатулку враз.

Вмиг купцы поналетели,

И хотят купить тотчас.

Ну а Настя не сдаётся,

Цену держит молодцом:

— Дёшево не продаётся

Содержимое с ларцом! —

А купцы сбивают цену,

Хотят Настю обдурить,

Не сошлись, меняют схему,

Хотят бабу очернить.

Старый барин в это время

Совсем дряхлым уже был,

Тяжело тянуть всё бремя,

Еле ноги волочил.

Думал сына на графине

Поженить — соединить,

Ну а этому детине

Только по балам ходить.

Он влюблён в другую девку,

С ней любовь-то и крутил.

Ну а барин, на проверку,

Той другого предложил.

Был у барина в услужках

Чужестранный музыкант,

Расфуфыренный, весь в рюшках,

Подавал к игре талант.

Сговорил наш барин девку

Выйти замуж за него:

«Чем тут строить однодневку —

Будешь жить ты о-го-го!

Дам приданое, а мужа

Мы отправим в Полевской.

В Полевском приказчик нужен,

Будешь там ему женой».

В общем, девка согласилась

Музыканта окрутить,

То ли в парня так влюбилась,

То ли просто совратить.

Вскоре свадебку сыграли,

Всё по чину, как должно,

В Полевской жить умотали,

Как было предложено.

Стал приказчиком он вскоре

На заводах Полевских,

Весь изысканный, в камзоле,

Первый франт средь городских.

Он по роду чужестранец,

Непонятно говорит:

То ль британец, то ль германец,

Не поймёшь его на вид.

Лишь одно кричал отменно,

Выговаривая чётко:

— Всех пороть и непременно! —

Соглашались с ним все кротко.

А на деле тот мужчина

И не сильно был плохой.

Хоть кричал он очень сильно,

Не был он для всех бедой.

И поэтому Поротей

Средь народа нарекли,

А средь ближних, благородий,

Его звали, как могли.

По приезду увидали:

Настя клад свой продаёт.

Тут купцы поналетали,

Ну а та не отдаёт:

— Покажи, что там ты прячешь?

Камни, что ли, продаёшь? —

Настя вынула: — Оплатишь? —

И торопит: — Ну, берёшь?

У Поротиной бабёшки

Загорелись глазки вмиг:

«Погорельцы-то с Гумёшки

Ох, какой хранили шик!»

Этих штучек повидала,

Всё ж в столице-то росла,

За границей побывала

И деньжонок припасла.

У самой императрицы

Украшений таких нет,

Очень знатные вещицы,

Сделку б не сорвать в ответ:

— Сколько просишь? — Саму малость,

И шкатулочку продам.

— Не дави сейчас на жалость,

Дома деньги тебе дам.

Но Настасья не с пугливых,

На такое не пошла:

— Чтобы хлеб искал ленивых?

Лучше б ты сама зашла.

— Хорошо, смотаюсь мигом,

Принесу две тыщи враз.

Лишь не связывайся с лихом,

Не продай другим алмаз.

Как уехала бабёнка,

А купцы уж тут как тут:

— Продала почём, девчонка?

— За две тыщи. — Те ревут:

— Ты совсем ума лишилась?

Дёшево так отдаёшь!

Но она не расплатилась?

Три за это дам! Возьмёшь?

— Это вам, купцам, привычно

Торговаться и рядить.

Я ж сказала, и обычно

Словом нужно дорожить.

А Поротина бабёнка

Обернулась быстро вспять,

Воссияла вмиг душонка,

И домой, чтоб примерять.

Жинка Проти в авантаже,

Как приехала домой,

Заявила: — Всех я краше!

Разлюбезнейший ты мой!

И ни в чём я не нуждаюсь,

Но клянусь теперь собой:

За границу я смотаюсь! —

Вывод сделала такой.

Подбежала вновь к трельяжу

И надела наголовник.

Посмотрела… Страшно даже —

Будто кухонный половник.

Серьги на уши надела,

Так они всё тянут вниз.

Та уж сразу пожалела,

Что поддалась на каприз.

Муж смеётся и хохочет:

— Не тебе, видать, носить. —

Мчаться в город она хочет

К мастеру — он пособит.

Тройку утром снарядили,

Да и в город по прямой.

Хорошо, что рядом жили,

Быстро справились с ездой.

Лучший мастер, очень старый,

Видно, долго в ремесле,

И спросил мужик бывалый:

— Где купили вы сие?

Та, конечно, рассказала,

Дед шкатулку покрутил:

— Не возьмусь! Уменья мало.

Видно сразу, кто творил.

Тут уж барыня со злостью

Вмиг шкатулку забрала.

К мастерам другим мчит в гости,

Те посмотрят: «Ну дела!»

Оглядят шкатулку в свете,

А на камни не глядят,

Узнают лишь по примете,

А вот браться не хотят:

— Не тягаться с ней всем нашим,

Даже больше не проси.

Не теряй ты время даже,

Забирай и уноси.

— Не везёт мне! Что же делать?

Может быть, продать кому?

Надо бы пойти разведать,

Да и сделать по уму.

Как вернулась — весть прислали:

«Старый барин умер в ночь».

Тут её врасплох застали:

«Как же мужу-то помочь?»

Барский сын стал вновь свободным

И письмо подруге шлёт:

«Женихом буду достойным», —

Скоро, мол, домой придёт.

А Пороте и обидно:

Ведь приказчиком стоит.

Заберёт же, очевидно.

Как он против устоит?

От обиды сильно запил

С теми, кто всегда при нём,

Те и рады: он же тратил,

Так и пили день за днём.

Собутыльник раз похвастал:

— На заводе есть одна,

Я б такую вот сосватал:

И красива, и скромна.

— Чья такая? Где живёт-то? —

Вслух Поротя говорит.

— Так от ваших же ворот-то,

В полверсты их дом стоит.

— Поглядеть бы не мешало.

— Так сейчас же и пойдём

И разведаем сначала,

Как построен там их дом.

Хоть семья-то и из вольных,

На заводе здесь живут. —

И пошли три самовольных,

Создавая свой маршрут.

Постучали громко в избу,

Дома Танечка одна.

У Пороти в сердце искры,

Как взглянул — лишился сна.

Отошёл немного парень

И чуть слышно говорит:

— Что ты делаешь? Расскажешь? —

Сам от страха весь дрожит.

— По заказу шью немного.

— А могу я заказать?

— Да, — ответила та строго.

— Можешь мне портрет создать?

Та на пуговку взглянула,

Видит знак — бери заказ.

Головой слегка мотнула

И ответила тотчас:

— Свой портрет я шить не буду.

Есть вот женщина одна,

В камнях, сродных изумруду,

В платье царственном она.

Только дорого то будет.

— Не волнуйтесь, заплачу.

Хоть сто рубликов убудет,

С вашим личиком хочу.

— Сходство будет — это точно,

А одёжка не моя.

Через месяц сдам досрочно, —

Так сказала, не тая.

Вот неделя пролетела,

Снова парень прибежал.

Вроде как зашёл без дела:

«Путь-дорогу вблизь держал».

Видно сразу, что влюбился,

А Танюшке всё равно.

Парень будто удивился:

«Не понравился, чудно».

Через месяц сшит портретик,

А Поротя: «Боже мой!»

Там Танюша, словно цветик,

Вся сияет красотой.

Подаёт он ей три сотни,

Таня лишь одну взяла:

«Лишни деньги не угодны», —

Остальное отдала.

А Поротя, дома пряча

От жены портретик тот,

Восхищался, чуть не плача,

И ни капли больше в рот.

По весне приехал барин

В Полевскую как-то раз,

Воскресенье, день базарный, —

Бочку водки напоказ.

Заманить людей, конечно,

Господа все мастера.

Выпьет малость друг извечный

И пропьёт всё, до утра.

А с утра опохмелится,

И пошли опять гулять:

Кто воды с ключа напиться,

Ну а кто в кабак опять.

Барин самых залихватских

Петухов Пороте дал,

Да таких, что хлеще братских,

Его водкой потчевал.

А Поротя хоть нетрезвый,

Знает, что и где сказать,

Отвечает чуть небрежно:

— Мою барин должен взять!

Мне такую и не надо,

У меня же вот кто есть! —

И достал портрет с подклада, —

Гляньте, краше нет окрест.

Удивились все, увидев,

А Поротина жена

Рот закрыть не может, сидя,

Будто это не она.

Барин тоже созерцает,

Любопытно же ему:

— Кто такая? — вопрошает. —

Что молчишь ты, не пойму?

Ну а как же тут не скажешь,

Коль другие доложат?

Как пред барином не спляшешь?

Ведь другие не смолчат.

Тут Поротинская баба

Завизжит, как не своя:

— Что вы! Что вы! Если б кабы,

Та картина не твоя!

Ты ж её из-за границы

Мне на свадьбу подарил.

Нет у нас такой девицы!

С пьяных глаз наговорил.

— Эх, жена! Тебе не стыдно?

Что за сплетни-то плетёшь?

Это ж Таня — та девица,

Что сбыла камней на грош.

Ты ж сама их покупала,

А надеть и не смогла,

И носить ты их не стала?

То тебя та вещь и жгла.

Барин, как узнал про камни:

— Ну-ка, мне их покажи!

Шкатулку вынесли из спальни,

Что купили за гроши.

Барин, как взглянул, и сразу:

— Сколько хочешь? Говори!

Та лишь вымолвила фразу.

Он в ответ ей: — Не шали!

Торговались, да рядились,

К половине и сошлись,

Но деньгой не расплатились,

На заёмной поклялись.

Барин смотрит на шкатулку:

— Хочу видеть девку ту!

Слуги, выбежав на у́лку,

Побежали все в поту.

Таня думала: заказы

Будут новые опять.

У конторы видно сразу:

Слуги барина стоят.