Бесплатный фрагмент - Последняя цель

Пролог

Ночь — это бархатное полотно, усеянное бриллиантами звёзд, когда шум дневной суеты затихает, как отступающий прибой, уступая место тишине, нашёптывающей древние тайны. Это час, когда мысли, подобно полуночным мотылькам, высвобождаются из укромных уголков сознания, чтобы кружиться в лунном сиянии, обнажая сокровенную суть бытия.

Ночь — исповедальня души, где можно безбоязненно взглянуть в тёмное зеркало собственных сомнений и робких надежд, обрести кристальную ясность в запутанном лабиринте переживаний и расслышать едва уловимый голос интуиции, направляющий к неизведанным открытиям.

Ночь — моё заветное убежище, время, когда можно укрыться от чужих взглядов, раствориться в тени, стать невидимкой. Для моей работы — это благословенная пора, когда можно действовать незаметно, словно тень, скользящая по стенам.

Меня зовут Светлова Елена Владимировна. Днем я библиотекарь, окружаю юных читателей мирами книг, а ночью… Ночью я становлюсь «Тайпаном», наёмным убийцей, орудием возмездия в руках тех, кто ищет справедливости за пределами закона. Это не просто работа, это призвание. Моя миссия — очищать мир от скверны. Но есть одно нерушимое правило: я никогда не подниму руку на невинного. Дети и женщины — неприкасаемы. Мой моральный кодекс выкован в пламени личной трагедии.

Все заказы поступают через Фила, моего агента. Он знает мои принципы. Прежде чем привести приговор в исполнение, я три дня наблюдаю за целью, изучаю ее сущность. Я должна быть уверена: этот человек заслужил свой конец. Когда решение принято, я действую быстро и безупречно, словно тень. Мой верный союзник — снайперская винтовка M2010. Она никогда не подводила меня. Ее приклад испещрён зарубками — метками отмщения. Каждая из них — история, вычеркнутая из книги жизни.

Имею ли я право вершить судьбы? Наверное, нет. Но кажется, Бог слишком занят, чтобы замечать зло, пропитавшее нашу землю. Я лишь помогаю ему. Этот путь помог выбрать меня отец. Он был легендарным военным снайпером, человеком из стали. С детства он закалял меня в огне лишений, учил выживать, не бояться боли, идти до конца, стиснув зубы. Его убил такой же наёмник, как и я. Отец отказался помогать грязному дельцу, и за это поплатился жизнью. После его смерти я поклялась, что буду преследовать и уничтожать подобных чудовищ — тех, для кого не существует ни божьих, ни человеческих законов.

Военный снайпер из меня, увы, не вышел, прости, отец! Я знаю, как ты мечтал увидеть во мне одинокую тень, скользящую по полю брани, призрака, чья винтовка станет последним, неотвратимым аргументом войны. Мне не суждено стать властелином расстояний, чьи выстрелы решают исход сражений, чье присутствие вселяет ужас в сердца врагов Родины.

Я всегда буду Тайпаном — змеёй, крадущейся сквозь шёпот увядающей листвы, обжигающей прикосновением языка, словно раскалённое клеймо. Я стану воплощённым кошмаром для отъявленных мерзавцев, смертоносным призраком, скользящим в тени обречённых. Мой выпад — концентрированная тьма, способная остановить трепещущее сердце в мгновение ока. Я — безмолвный хищник, чьё появление — предвестник неминуемой гибели. Тайпан. Сама Смерть, облачённая в человеческую плоть.

Итак, позвольте же мне начать свой рассказ…

Очередная цель

За окном лениво нежился выходной, а в детской библиотеке, как будто в сокровищнице гномов, царила своя, особенная тишина. За столом, в уютном коконе мягкого света настольной лампы, я совершала священнодействие. Пальцы, помнившие шершавость старых переплетов, порхали над карточками, внося свежие имена в летопись каталога. В воздухе витал тонкий аромат состарившейся бумаги и пыли, приправленный горьковатой ноткой свежесваренного кофе. Лишь изредка тишину рассекал шелест перелистываемых страниц или приглушенный щелчок печати. Я бережно лелеяла свое царство, готовя его к новому нашествию любознательных варваров.

— Леночка, голубушка, — прошептала мне на ухо моя напарница по воскресной ссылке, — отпустишь сегодня после обеда на волю? — я взглянула на Марину, чье лицо вмиг исказила гримаса неземного страдания. — Ну, умоляю, такой мужчина зовет в кафе, ах!

Мариша закатила глаза, уносясь в грезы. Она была вечной кокеткой, чья жизнь превратилась в бесконечный ритуал свиданий, в запутанный хоровод поклонников, кружащихся вокруг увядающей красоты. Каждый ее вечер был тщательно срежиссированным спектаклем, где морщины припудривались надеждой, а потускневший взгляд тщетно пытался разжечь искру былого огня. Она порхала между кафе и театрами, напоминая мотылька, плененного фальшивым светом фонарей, неспособным отыскать истинный источник тепла. В каждом Маринином слове звучало обещание, в каждом жесте — заигрывание, но сердце оставалось неприступной крепостью, запертой на сотни замков, ключи от которых давно утеряны. Она металась, преследуемая призраком утраченного счастья, в вечной погоне за несбыточной мечтой, так и не решившись, с кем же станцевать свой последний танец под закатным солнцем жизни.

— Марина, — усмехнулась я из-под очков, — когда ты угомонишься? Опять ведь будешь плакать и проклинать всех мужиков. Давай найду тебе подходящую партию?

Напарница отмахнулась, подкрашивая губы вызывающе алой помадой.

— Лена, ну что ты, я не хочу скуки и банальности, мне нужен такой мачо, чтобы искры из глаз летели! Понимаешь?

— Как знаешь, — пожала я плечами, вновь погружаясь в картотеку. — Иди, я одна доработаю. Все равно сегодня никого не будет, кто ж в воскресенье в библиотеку ходит.

— Ты — золото, Леночка, — Мариша чмокнула меня в щеку, оставив алый след, — тогда я, пожалуй, упорхну?

— Лети, — спокойно ответила я, про себя же подумав, что наглость — ее второе имя.

Не прошло и пяти минут, как книгохранилище опустело, оставив меня наедине с собой. Я вновь нырнула в омут книг. Высокие стеллажи, каменные стражи знаний, уходили в полумрак, исчезая под сводами библиотеки. Кожаные переплеты, потускневшие от времени, шептали безмолвные истории. В воздухе витал густой аромат старины, бумаги и ванили, словно эссенция веков, заключенная между страниц. Кое-где, в лабиринтах полок, пробивались тонкие лучи света, выхватывая из темноты золотое тиснение названий. Здесь, среди этого безмолвного великолепия, стояла я, переставляя книги, расставленные нерадивыми читателями не по алфавиту.

Внезапно, прямо за спиной, раздался приглушенный вздох, и чье-то дыхание коснулось затылка. По коже пробежал предательский холодок. В мгновение ока я перешла в состояние полной боевой готовности, хищно присев, выхватывая из-за пояса небольшой клинок. Глаза вспыхнули сталью, отражая приближающуюся угрозу, как два осколка льда. Каждая мышца налилась пружинистой силой, готовая обрушиться сокрушительным ударом или уклониться от смертоносного лезвия.

— Эй, спокойно, Тайпан, тише, тише, — Фил поднял руки вверх, сдаваясь.

— Совсем сдурел? — выдохнула я, приводя нервную систему в норму. — Сколько раз просила не подкрадываться, или в один прекрасный момент ужалю, — щелкнула зубами перед лицом друга.

— Напугала, — улыбнулся Филипп, демонстрируя идеальные зубы. — Работенка есть.

Фил был моим самым близким человеком, лучшим другом отца, моим соратником и помощником. Мы работали в связке. Он — агент, я — исполнитель. Молодой, красивый, амбициозный, не обремененный семьей, обожающий женщин. При взгляде на него дамы теряли голову. Высокий, с шикарными черными волосами, контрастирующими с пронзительной голубизной глаз, в которых плескалось море обольщения. Вокруг него витал флер роскоши, притягивающий взгляды и разбивающий сердца. Он был воплощением мужской красоты, баловнем судьбы и неутолимой страстью множества девушек.

— Почему явился именно сюда? — я внимательно изучала друга, пытаясь разгадать его намерения.

— Ты так смотришь, будто душу вынимаешь, — Фил отвернулся и направился к моему столу, плюхаясь в кресло. — Расслабься, малыш, все чисто, периметр проверил, комар не пролетит.

— Лишний риск ни к чему, — я сняла ненавистные очки и потерла переносицу.

— Какая же ты красотка, — подмигнул Филипп, оглядывая меня с головы до ног. — Как же тебе удается прятать такую прелесть за этим пучком на голове, толстыми линзами и мешковатой одеждой?

— На меня твои чары не действуют, — я похлопала друга по плечу. — Давай к делу, пока в этот храм знаний никто не заявился. Неужели настолько срочное дело, что ты лично пришел, мог бы и по устройству связаться?

— Да, — коротко ответил Фил, протягивая листок бумаги. — У тебя три дня, Тайпан. Здесь все указано. Как ознакомишься, уничтожь.

— А то я не знаю, — я выгнула бровь. — Ты еще скажи, сожрать его у тебя на глазах, — усмехнулась и вперилась в текст, исписанный на белом клочке бумаги.

Очередной клиент, мечтающий избавиться от врага. Причина — убийство брата. Внимательно изучив сведения об объекте, я подняла глаза, но Фила, как обычно, уже и след простыл. Исчез так же внезапно, как и появился.

— Ничего не меняется, — чиркнула зажигалкой над листком, и он мгновенно истлел прямо в моих пальцах, пепел я стряхнула в горшок с цветком. Из сумки достала небольшой наушник и вставила в ухо.

— Понеслось, Тайпан, — прозвучало в ушной раковине. — Я прикрываю, ты делаешь дело.

Я кивнула, зная, что Фил за мной наблюдает. Достала мобильный, и пальцы забегали по экрану, вводя инициалы и фамилию будущей жертвы: Беглов Яков Леонидович. О, этого субъекта не знал разве что ленивый. Бизнесмен, один из самых богатых людей в мире. Человек, у которого, казалось, было все. Вся сеть пестрела заголовками о его махинациях и бандитских делах. Пресса только успевала писать о бесчисленных исчезновениях людей, хоть как-то связанных с Бегловым. Он не был молод, около шестидесяти, пять жен за плечами, любитель путешествий и экстремальных видов спорта. Лицо, смотревшее с экрана телефона, не вызывало положительных эмоций. Взгляд этого человека был полон вседозволенности и наглости.

— Ну и рожа… — не выдержала я.

— Ага, полностью согласен, та еще сволочь, — отозвался в наушнике голос напарника. — Сегодня около восьми он приглашен на званый ужин с новым партнером в ресторан «Поднебесье». Там сможешь его прощупать, — не унимался Фил.

— Отлично, опять идти на больничный. Чуть-чуть до отпуска не дотянула, три дня оставалось, — вспомнила о законном отдыхе и закатила глаза в предвкушении. — Я очень надеюсь, ты помнишь, что две недели никакой работы. Это дело пока последнее, все остальное только после каникул, — напомнила я напарнику.

— Я помню, Тайпан, — даже через слуховую связь я почувствовала, как Филипп усмехнулся. — Заказчик настаивает, чтобы объект был наказан на Васюганских болотах. Именно там был убит его брат.

— Ого, Сибирь. Вот же людям не лень так заморачиваться, да еще и с такими деньгами, — я внимательнее всмотрелась в неприятное, полное лицо мужчины, которого предстояло убрать. — Все, Фил, отключаюсь, до встречи, — сняла наушник и спрятала его в потайной карман платья, как раз вовремя.

Колокольчик над входной дверью брякнул, являя собой первого и, думаю, последнего читателя на сегодня. Забрав у нерадивого мальчика просроченные книги, отправила его восвояси, напомнив о сроках сдачи литературы, и взялась за стационарный телефон.

— Марина Петровна, добрый день, — поздоровалась я с начальницей, слегка фыркающей на другом конце провода. — Чувствую себя неважно, хочу заранее предупредить, возможно, уйду на больничный, — набрала побольше воздуха в легкие, но шеф не дала договорить, начав свою тираду.

— Как так, Леночка, ведь у тебя скоро отпуск, могла бы и доработать… — недовольная Марина Петровна умолкла, переводя дух.

— Я редко прошу об одолжении, — пролепетала я, заиграв привычную жалобную мелодию. — Голова чугунная, глаза словно песком насыпали. А к нам, между прочим, дети ходят. Не дай бог заразятся, лишимся последних читателей, — бросила свой главный, как мне казалось, козырь.

— Может, ты и права, — согласилась начальница. — Иди, Лена, ты и так у нас постоянно на подхвате, совсем заездили тебя, девочка. — Марина положила трубку, а я потерла ладони в предвкушении долгожданного законного отдыха, естественно, после одного небольшого дела.

Рабочий день промелькнул на удивление быстро. В субботу библиотека работала до трех. У меня оставалось достаточно времени, чтобы перекусить, выпить пару чашек чаю, переодеться и приступить к своей настоящей работе.

Выскочив на улицу, я вставила в ухо наушник, вдохнула полной грудью теплый воздух уходящего лета и зажмурилась от яркого света. Легкий ветерок ласково коснулся волос, унося прочь спертый запах книжных страниц. Небо, бездонное и лазурное, усыпанное невесомыми облаками, будто клочками ваты, радовало глаз. Лучи солнца, пробиваясь сквозь листву, играли на земле золотыми зайчиками. Мир замер в звенящей тишине, наполненной предчувствием летней неги. Улыбка счастья расцвела на моем лице, и я зажмурилась, подставляя кожу теплым лучам.

— Давно не видел на твоем лице безумия, граничащего с помешательством, — раздался довольный голос Фила, моментально отрезвляя и приводя в боевую готовность.

— И не увидишь больше, — отозвалась я, поправляя привычный рюкзак за спиной и направляясь к остановке.

— Не злись, Тайпан, просто залюбовался твоей милой мордашкой, — расхохотался Филипп. — Отключаюсь, до скорой встречи…

Я молча кивнула, зная, что Фил это увидит, и побежала к автобусу, как раз подъехавшему к остановке. Окно общественного транспорта — это живая картина, обрамленная металлом. Пейзаж за стеклом замелькал красками. Деревья, проносящиеся мимо, оставляли за собой лишь размытые мазки зелени и охры. Солнечные зайчики скакали по стеклу, играя в прятки с тенями пролетающих облаков. Городские огни вспыхивали вдали редкими искрами, обещая скорую встречу с цивилизацией.

— Остановка Павлика Морозова, — послышалось из громкоговорителя, и, не теряя ни минуты, я выскочила из автобуса.

Именно здесь, в этом микрорайоне, не было камер наблюдения. Райончик так себе, криминальный, но зато идеальное место, чтобы укрыться, переодеться и затаиться. Как обычно, возле спиртных магазинов толпились личности, не обезображенные интеллектом. Осталось пройти мимо этих субъектов, выслушать пару сальных комплиментов, свернуть за угол и юркнуть в угловой подъезд, где проживало всего пять семей, да и те практически не бывали дома до позднего вечера. А там — укромный чердак, смена одежды, грим и — снова в путь, к будущей жертве.

— Тайпан, — послышалось вдруг в наушнике, слава богу, когда я уже находилась на месте и готова была наносить макияж на предстоящий вечер. — Заказ от Беглова: севиче, сисиг, ореол halo, жареный молочный поросенок, курьер под колпаком. Блюда будут у меня через десять минут. Жду тебя возле Парковой. Шустрее, Тайпан, этот человек не любит ждать.

— Приняла, — ответила я, вынимая наушник из уха и начиная колдовать над своим обликом.

Искусство преображения, тайный ритуал сокрытия — вот что такое грим, призванный обмануть взгляд, исказить реальность. Кисть в моей руке превратилась в волшебную палочку, тени и свет стали верными союзниками. Началось таинство: лицо, как чистый холст, ждало прикосновения красок. Контуры менялись, очертания плыли, прежнее «я» постепенно растворялось в виртуозных мазках. Под слоем тона прежние черты становились лишь призрачным воспоминанием. Брови, эти выразительные дуги характера, послушно меняли форму, толщину, цвет, рождая совершенно новый взгляд. Скулы, выделенные тенью, проступали резче, властно, создавая впечатление неузнаваемой структуры лица. Нос, этот выдающийся бастион индивидуальности, поддался также коррекции, укорачиваясь, удлиняясь, меняя форму до неузнаваемости. И вот в зеркале уже отражалась незнакомка, чужая и в то же время знакомая, сотканная тенями и светом, мастерски скрывающая правду под маской. Последний штрих — и иллюзия завершена. Никто не узнает.

— Ну все, Тайпан, ты готова, — проговорила сама себе в зеркало, затем убрала обратно инструменты в сумку и спрятала все в полу.

Скинув свою одежду, я переоделась в легкие шорты и майку, натянула на глаза кепку, взяла другой рюкзак и, пройдя по чердаку до конца дома, вышла уже из другого подъезда. Нажав на наручных часах секундомер, я рванула к месту, назначенному Филом.

— Ого, идешь на рекорд, — присвистнул напарник, протягивая мне ключи от ресторанного фургончика на колесах. — Шуруй к Беглову. Нам повезло, ближайшие два дня он осел в доме, куда ты отправишься. — Филипп протянул листок с адресом и мгновенно испарился, пока я вчитывалась в буквы.

— Яков Леонидович, Первая Банковская, пять, — пробормотала про себя, усаживаясь за руль и вдавливая педаль газа в пол.

Дом Беглова оказался не просто жилищем, а манифестом достатка, каменной одой успеху. Отполированные до блеска ступени, словно застывшие волны богатства, вели к дверям, обитым кожей цвета зрелого вина. Тяжелые портьеры скрывали за собой мир, где золото перекликалось с отблесками хрустальных люстр, рождая зыбкий, обманчивый свет. Антикварная мебель, каждая деталь которой шептала о былом величии, была расставлена с расчетливой небрежностью, создавая иллюзию уюта, хотя истинное тепло, казалось, давно покинуло эти стены, уступив место холодному блеску наживы.

— Что встала, курица? Опоздала на минуту. Еще и стоит, глаза свои наглые таращит, — прошипела моя будущая цель, как только я переступила порог его владений. — Давай за мной на кухню. И, кстати, можешь даже не рассчитывать на чаевые, — припечатал Яков Леонидович, растягивая рот в злорадной усмешке.

Молча поплелась за ним, не поднимая глаз. Здесь меня ждала совсем другая работа, а не отстаивание прав обиженных сотрудников. Охрана потеряла ко мне интерес, как только просканировала мой внешний вид, а это было очень кстати. Случайно оступившись, я машинально схватилась за шкаф, чтобы не упасть, и в этот момент молниеносно закрепила на нем крохотную камеру, незаметную глазу.

— Еще и убогая, — пробормотал Беглов и, обойдя меня, больно толкнул в спину. — Давай уже.

Стиснув зубы и собрав волю в кулак, я дошла до кухни, не проронив ни слова. Вытащив заказ на стол, я развернулась, намереваясь покинуть это пристанище запахов и звуков, как вдруг чья-то грубая хватка больно сдавила мою руку.

— Стой, — кисть дернули на себя с такой силой, что я кубарем влетела в сальные объятия Беглова. — А ты ничего, люблю молчаливых, — его взгляд, липкий, как патока, скользнул по моему лицу, а кепка оказалась в его ладонях. — Пожалуй, заплачу тебе чаевые, когда отработаешь…

Его губы потянулись к моим, и волна ледяного ужаса окатила меня. Нет, этого я не позволю. Никогда.

Какое счастье, со стороны входа послышался шум торопливых шагов, и в трапезную ворвалась изящная брюнетка, похожая на испуганную птичку.

— Яков, ты опять за свое? — ее голос взвился до ультразвука. — Обещал же, никаких больше девок!

— Советую тебе, милая, придержать свой тон, иначе… — Беглов выпустил меня из своих цепких пальцев, и желваки заходили на его щеках.

— Иначе что? — она вызывающе вскинула подбородок, прожигая его взглядом.

Хлесткий удар обрушился на ее щеку, словно гром среди ясного неба. Голова девушки дернулась, как у марионетки, и она, потеряв равновесие, стала заваливаться назад, прямо на холодный бетонный пол.

Не зря мой позывной — Тайпан. Тайпан — это квинтэссенция молнии, смертоносный сгусток энергии, готовый сорваться с места в мгновение ока. Бросок этой змеи — не просто движение, а телепортация, стирающая грань между жизнью и смертью. Кажется, будто она не ползет, а возникает из ниоткуда, воплощение кошмара. Ее скорость реакции настолько велика, что человеческий глаз не успевает уследить, лишь леденящий душу сквозняк свидетельствует о появлении этого кошмара. Тайпан — совершенный инструмент убийства, отточенный эволюцией, и скорость — ее главный аргумент в споре с жизнью.

Я метнулась вперед, перехватывая брюнетку в падении, не позволяя ее красивой голове разбиться, будто грецкому ореху.

— Пошла отсюда, — недовольно пробурчал Беглов. — Какого хрена ты здесь прыгаешь, как лягушка? Каждый должен нести наказание, кто осмелился возомнить себя выше меня. — Яков Леонидович перевел взгляд на свою женщину. — Собрала вещи и свалила, или сдохнешь на болотах.

С этими словами он удалился. Появился охранник, схватил меня за руку и вывел из дома.

Я села за руль, и мысли закружились в голове, смахивая на потревоженный улей. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что передо мной редкостная скотина, опьяненная вседозволенностью. Думаю, следующие три дня слежки окончательно вскроют этот гнойник, возомнивший себя пупом земли. Оставалось понять, как заманить жертву на болота, ведь именно там заказчик требовал расплаты.

На часах приближалось пять, в животе предательски заурчало, поэтому, отбросив мысли о Беглове, я решила, что пора перекусить, а потом — снова смена имиджа, ресторан, и наблюдение по камерам, которые мне удалось установить во время мимолетного пребывания в доме жертвы.

— Молодец, Тайпан, — прошептал Фил по связи. — Не дала себя спровоцировать, да и девчонку было жалко. Кстати, она покинула дом, с ней все в порядке.

— Рада, а то не простила бы себе, если бы не вмешалась, — я вспомнила перекошенное злобой лицо бизнесмена, и меня передернуло. — Вот скажи мне, Филипп, как таких земля носит, и почему высшие силы не накажут подобную гадину? Где справедливость?

— Не знаю, — вздохнул напарник. — Может, мы с тобой созданы для этого, убирать подобный мусор, о который не хотят пачкаться даже небеса.

— Я устала, Фил, — призналась я, прислушиваясь к себе. — Чувствую, пора уходить на покой и заняться своей личной жизнью.

— Варить борщи, получать подзатыльники от мужа, вечно плачущий ребенок? — друг рассмеялся. — Прости, Тайпан, мне кажется, эти вещи и ты — понятия несовместимые.

— Вредный ты, — в животе снова заурчало. — Ладно, может, ты и прав. Мне просто нужно немного отвлечься, отдохнуть. Думаю, две недели приведут меня в норму. А пока — еда, пара часов отдыха, а затем — ресторан, в котором состоится встреча у Беглова.

— Вот и умница, Леночка, теперь узнаю мою шуструю змейку, — поддразнил Филипп. — Ровно в восемь в «Поднебесье». И помни, я всегда рядом, и твоя спина под неусыпной охраной моей верности.

— Я помню это, Филя, спасибо. Отбой, — я вытащила наушник из уха, потянулась, щелкая позвонками. — А теперь — еда…

Одной ногой в могиле

Я вдавила педаль газа в пол, до восьми оставалось пятнадцать минут. Бросив мимолетный взгляд в водительское зеркало, я еще раз критически оценила свой новый внешний вид. Из отражения на меня смотрела жгучая брюнетка с высоким хвостом, карие линзы хищно меняли разрез глаз, а искусно наложенный макияж завершал полную трансформацию скромной библиотекарши Леночки.

— Тайпан, — раздалось в наушнике, и я снова сосредоточилась на дороге, — я на месте. Официантка, что должна была выйти сегодня, внезапно слегла, агентство прислало ей замену, Подгорную Кристину. Малышка великодушно уступает тебе роль вечернего лакея, — Филипп расхохотался.

— Как мило с твоей стороны, хотя я и сама бы справилась, — усмехнулась, резко подрезая унылого водителя, задремавшего за рулем.

— Ты в последнее время слишком напряжена, решил немного помочь, облегчить так сказать твои трудовые будни, дорогая напарница, — сквозь помехи в наушнике чувствовалась переполнявшая друга нежность.

— Фил, надеюсь, ты девочку устранил без физического насилия? — улыбнулась я, предвкушая неизбежную реакцию.

— Ты что, сдурела? Женщины и дети — святое! Хотя некоторые бабы — настоящие стервы… А самое невыносимое, знаешь что? — Филиппа понесло.

— Знаю, дамы любят поедать мужской мозг десертной ложечкой, — процитировала я его излюбленную фразу.

— Точно! — обрадовался Филя.

— Я на месте, — прервала я излияния агента, паркуясь на стоянке.

— Где ты эту красотку отжала? — донесся довольный голос Фила, когда я вышла из машины. Прикрыв дверцу, я машинально окинула взглядом окрестности, цепким взглядом подмечая каждую деталь.

— Один добрый человек поделился, он на две недели упорхнул в Европу с любовницей. Не переживай, верну в целости и сохранности, без единого следа использования, — я отдала честь и подмигнула в сторону невзрачного строения на парковке, уловив едва заметное движение на крыше.

— Да ёлки-палки, Тайпан! От тебя и в преисподней не схоронишься, ты и там меня из-под земли достанешь, — с досадой выдохнул Филипп.

— Обязательно, поэтому советую от меня не скрываться, Филя, — я направилась к ресторану «Поднебесье», точнее, к служебному входу.

Не возникло ни единой заминки, меня приняли с душой, словно я и была та самая Кристина Подгорная, которую здесь ждали. Едва облачившись в униформу, я тут же окунулась в привычную стихию официантской работы.

Я скользила между столиками, как тень, лавируя между оживленными разговорами и звоном хрусталя. В моих руках поднос напоминал хрупкий баланс надежды и ожидания, танцующий на грани гравитации. Я чувствовала себя невидимым дирижером, управляющим оркестром вкусов и желаний, угадывающим потребности гостей по мимолетному взгляду. Улыбка не сходила с моего лица, даря посетителям тепло солнца и обещание приятного вечера.

Стрелки часов неумолимо ползли к четверти девятого, а Якова Леонидовича все не было. Я уже собиралась отойти, перекинуться парой слов с Филом, как вдруг двери распахнулись, впуская в зал Беглова. Рядом с ним, как верный пес, прислуживающе семенил администратор, согнувшись в три погибели и выстилая путь до столика, укромно спрятанного от посторонних взглядов. Но сюрприз заключался не только в этом. Плечом к плечу с моей целью шел молодой человек весьма примечательной наружности, чей взгляд, прямой и смелый, казалось, пронзал Беглова насквозь, не выдавая ни тени страха. Словно привидение, я скользнула обратно на кухню, где меня тут же отправили обслуживать новоявленных VIP-гостей.

— Кристина, живо! Не заставляй ждать Якова Леонидовича, — ворковал шеф-повар, — такой человек, тебе и не снился! Он один обеспечивает выручку нашему заведению на полгода вперед, если доволен.

— Может, еще польку-бабочку перед ним сплясать? — пошутила я, но глаза всех сотрудников тут же вспыхнули недобрым огнем.

— Если потребуется — спляшешь! — меня подтолкнули к выходу, не забыв перекрестить. Не торопясь расправив белоснежное полотенце на руке, я направилась к гостям, неся с собой не только меню, но и ауру умиротворения и безупречного сервиса. Моё приближение было скорее нежным прикосновением ветра, чем наглым вторжением в личное пространство. Взгляд Беглова, полный презрения, скользнул по мне, словно по ничтожному насекомому. Он небрежно схватил меню, окончательно лишив меня своего драгоценного внимания. Карандаш предательски выскользнул из пальцев, с тихим звоном упав на пол. Пробормотав извинения, я наклонилась, подобрала его и, пользуясь моментом, незаметно прикрепила жучок к ножке стула второго объекта.

— Сервис измельчал, — Яков Леонидович пронзил меня взглядом, будто скальпелем, и, повернувшись к сидящему рядом, произнес чуть громче: — Александр Сергеевич, настоятельно рекомендую утку. Ее повар превращает в поэму. А пока она томится в ожидании, обсудим наши дела.

— С удовольствием попробую, — ответил молодой человек, без намека на надменность. Его улыбка, скользнув по мне, смягчила сухой тон Якова Леонидовича. — Примите, пожалуйста, наш заказ.

Учтивость Александра Сергеевича, казалось, царапнула Беглова, вызвав едва заметную гримасу недовольства.

Сжимая в руках блокнот с заказом, я проскользнула на кухню, передать его, и краем сознания поймала нужную волну в наушнике. Мое место у столика с важными персонами уже оккупировал сомелье. В ухе зазвучали бархатные рулады о волшебном урожае восемьдесят пятого, об уникальном винограде, что нежился на склонах горы… Нить повествования оборвалась, когда в руках возник поднос, нагруженный яствами. Будто призрак, я вновь материализовалась возле партнеров, которых услужливый старик с рубиновым нектаром все еще удерживал от деловых баталий.

— Достал! — прорычал Яков Леонидович, сверкнув глазами на пустой бокал. — Наливай и проваливай! Что-то сегодня все здесь как наждак по нервам, начиная от вертихвостки-официантки и заканчивая тобой, старый пень! — С шумом выпустив воздух через ноздри, смахивая при этом на взбешенного быка, он наблюдал, как пожилой сомелье, с дрожащими от страха руками, спешно наполняет бокал багряным вином.

Я расставила блюда на столе и, бросив украдкой полный жалости взгляд на старика, обернулась, чтобы вернуться на кухню. Его растерянность была столь велика, что горлышко бутылки, дрогнув, звякнуло о фужер Беглова, и крошечная алая капля предательски упала на безупречные брюки бизнесмена. Холодок ужаса пронзил меня, когда я увидела это багровое клеймо на ткани, предвещающее неминуемую бурю. И она разразилась. Громоподобный вопль потряс тишину ресторана. Взбешенный Яков Леонидович с грохотом отодвинул стул и, возвышаясь над несчастным пожилым винным экспертом, будто разгневанный черт, замер в ярости. Я заметила, как кулак Беглова побелел от сдерживаемой ярости, наливаясь гневом, как спелый гранат.

— Тайпан, не лезь! — прошипел в наушнике голос Фила. — Оставь его, с этим козлом мы еще расквитаемся.

Я отступила от ненавистного столика, крадучись, словно змея, и, одним незаметным движением сорвала пуговицу с рукава, превратив ее в орудие. Маленький перламутровый снаряд, выпущенный с грацией опытного снайпера, просвистел в воздухе, устремляясь к цели. Он должен был разорвать ткань надвигающейся катастрофы и подарить старику ускользающие секунды. Пуговица, будто запрограммированная на успех, врезалась Беглову прямо в лоб и, отскочив, бесследно исчезла. Лицо бизнесмена исказила гримаса ярости, в глазах вспыхнул недобрый огонь. Забыв о сомелье, он заметался взглядом, выискивая источник дерзкой выходки. Я этого уже не видела, растворяясь в лабиринте коридоров, ведущих на кухню.

— Тайпан, я же просил! — не унимался Фил. — Хотя, черт возьми, ты гений! Со спины, вслепую — трехочковый! Просто снимаю шляпу! — Напарник запнулся, как будто внезапно лишился дара речи.

Возмущение, поднявшееся в «Поднебесье», эхом отдавалось даже в укромном поварском царстве. Казалось, даже воздух здесь загустел от страха. Но буря, к счастью, быстро стихла, уступив место долгожданной тишине. Шефы, вздохнув с облегчением, вернулись к своим плитам, а я — к своему посту, к тихой, но такой важной прослушке.

— Ну вот, видите ли, Александр Сергеевич, с кем приходится иметь дело, — проворчал Беглов, давясь комком обиды и раздражения. — Нигде нормальных людей не сыщешь, одна шушера. — Он откашлялся и, вперив в собеседника тяжелый взгляд, продолжил: — Итак, давайте вернемся к делу. Я хочу, чтобы вы отказались от участия в тендере на особняк Орловых. У меня на этот счет… грандиозные планы. Можете не сомневаться, компенсация будет более чем достойной.

— Вынужден вас огорчить, Яков Леонидович, — ответил молодой человек, и в голосе его прорезались отчетливые нотки стали. — Я мечтал воссоздать этот особняк в его первозданной красе, вдохнуть новую жизнь в обветшалые пристройки, возродить даже церковь. Представляете, какое это чудо — вернуть историю, подарить ей второй шанс, рассказать будущим поколениям о величии прошлого?

— Да вам-то что с того? — взвился Беглов. — Ни семьи, ни кола, одна только старуха-мать. Живите в свое удовольствие! Пока молодой да горячий, а что потом, в шестьдесят? Люди? Да плевать им на вас! Это же падаль, только и умеют жрать да требовать, и все им мало!

— Я сказал как отрезал. От своего не отступлюсь, и тендер будет за мной. Я хочу оставить после себя хоть искру, эхо чего-то настоящего. А деньги… Тлен это все. С собой в могилу их не унесешь, — усмехнулся парень, и в глазах его мелькнул огонек одержимости.

— Понятно, — промурлыкал Беглов, сладко растягивая слова. — А знаете, Александр Сергеевич, у меня для вас есть совершенно неотразимое предложение. — Он выдержал многозначительную паузу, наслаждаясь моментом, и добавил: — Насколько мне известно, Орловы обожали украшать свое родовое гнездо шкурами диких зверей. Особенно медвежьи ценились. Так вот, как насчет завтрашней охоты? Слетать в одно местечко… Гарантирую, весь трофей — ваш. Представляете, какой восторг вызовет такой ковер у детишек?

— Заманчиво, — в голосе молодого человека прозвучала едва заметная дрожь, — но какова цена этой щедрости, вашего любезного жеста? Я ведь не отказывался от тендера, как вы знаете.

— Единственная просьба, — прозвучал голос, смахивая на шелест осенних листьев, — вы позволите мне навещать ваш отреставрированный дворец и иногда оставаться на ночь?

— Великолепно! Абсолютно не возражаю! — воскликнул Александр Сергеевич, его глаза загорелись азартом. — Давайте поохотимся! Куда же мы полетим? Во сколько?

— Завтра, на рассвете, мой личный самолет доставит нас в Томск. Около четырех часов полета. А затем вертолетом — еще полтора. Васюганские болота, слышали о таких? — сладкая патока голоса Беглова лилась непрестанно. — Там обитают лоси, и волки рыщут, и рыси крадутся, и дикие северные олени пасутся, белки скачут, соболи прячутся, норки плещутся, выдры ныряют… Настоящий Клондайк дикой природы!

— Не вижу ни единой причины отказывать вам, Яков Леонидович, — ответил юноша, в его голосе слышалась неподдельная наивность. — Я с радостью принимаю ваше предложение.

В душе моей отзвучало каждое слово, каждое интонационное зерно. Незаметно проскользнув через черный ход кухни, я вырвалась на волю уличной прохлады и с облегчением выпустила задержанное дыхание. Смысла больше не было красть чужие откровения, плестись в паутине чужого разговора. Необходимое… мгновенно вспыхнуло в памяти, и теперь его сияние вело меня вперед.

— Неужели ты совсем не веришь в высшие силы? — голос Фила прозвучал насмешливо. — Даже выдумывать ничего не нужно. Жертва сама, как овечка на заклание, завтра двинется в свой последний путь.

— Именно эта простота меня и настораживает. Когда всё складывается чересчур гладко — это дурной знак, — пробормотала я, вспоминая любимую присказку отца: — «Леночка, испытания нужны людям, как горн кузнецу. В шелках путь стелется — жди каменных завалов впереди».

— Да брось, детка, расслабься, я всегда подстрахую, — откликнулся Фил. — Не век же нам гранит грызть. Может, хоть раз удача нам улыбнулась? В конце концов, мы это заслужили.

— Живы будем — не помрем, — отозвалась я в наушник, чувствуя, как усталость въедается в кости. — Долго еще ждать? Подгоняй уже свой тарантас.

— Откуда знаешь, что я на колесах? — удивился напарник. — Экстрасенс, не иначе?

— Польщена, прям румянцем сейчас покроюсь как девица деревенская, ты забыл, я сама прибыла на этой колымаге. Ее гидрокомпенсаторы вот-вот испустят дух. Услышала предсмертный хрип, — пожала я плечами.

В ту же секунду воздух прорезал визг тормозов, заставив меня вздрогнуть.

Я плюхнулась на сиденье, бросив взгляд на Фила. Его лицо озаряла улыбка, теплая и яркая, как летнее солнце.

— Перекусим, Тайпан? Угощаю, — он достал с заднего сиденья сумку и протянул мне. — И переоденься. Приглашаю в тихий, очаровательный городок на поздний ужин. Но сначала вернем машину на место и пересядем на мою.

Фил с силой втопил педаль газа, выжимая из мотора последние капли мощи.

Поздний ужин в крошечном кафе казался волшебством, сотканным из запахов кофе и свежей выпечки. За окном лениво плелась ночь, а в теплом свете одинокой лампы мир сузился до размеров столика, на котором застыли в немом диалоге наши с Филом чашки. Лучший друг сидел напротив, и его улыбка бросала отблески на старенькую столешницу, напоминая радугу, разгоняющую тени усталости. Глоток терпкого вина, реплика, прерванная смехом, казались сокровенными тайнами, доверенными лишь нам двоим, стражам этой тихой ночи. Время замерло. Суета мира осталась где-то далеко, за пределами уютной гавани, где царили дружба, тепло и аромат позднего ужина.

— Леночка, останемся здесь? Прямо напротив отель. А на рассвете — в полет, к Западной Сибири… — Фил был неузнаваем, как будто отпустил все свои заботы. Я давно не видела его таким расслабленным. — Я все устроил. Вертолет будет ждать в пяти километрах. Доставят до самой цели.

— Прекрасно, — я сладко потянулась, почувствовав, как хрустят позвонки. — А потом — море, ласковый пляж, обжигающее солнце, бронзовый загар… и, если улыбнется удача, приятная мужская компания.

Фил устало закатил глаза, его взгляд скользнул к окну.

Мы въехали во двор уютного отеля и, получив ключи, расположились в номерах напротив. У двери с табличкой «13» в голове всплыли отцовские слова, сказанные с неприязнью:

— Лена, держись подальше от этой чертовой дюжины. Она приносит одну лишь беду. Иуда был тринадцатым за столом на Тайной вечере — и чем все закончилось? — Совпадение или злой рок, но отца убили тринадцатого числа.

— Эй! — Фил легонько тряхнул меня за плечо. — Ну, очнись! Неужели ты и правда суеверна, как твой родитель Призрачный Глаз?

— Нет, просто… папа терпеть не мог эту цифру.

— Ты невероятна, — прошептал Фил, будто заново открывая меня. Его взгляд, блуждающий по моему лицу, был полон изумления. — Я совсем отвык видеть тебя без маски на лице… Забыл, какой шелк твои волосы… цвета первого снега. — Его пальцы коснулись пряди, нежно скользнули по щеке, оставив на коже легкий жар. — А глаза… в них целая вселенная, столько света, что можно заблудиться…

— Фил, ты чего? — Я легонько хлопнула его по руке, пытаясь разрядить повисшее в воздухе напряжение. — Остынь. Там, в баре, целый парад красоток… — Но он не дал мне закончить. Его губы обрушились на мои, в поцелуе, требующем всего и сразу.

Мои губы трепетно разомкнулись в безмолвном изумлении, когда его рот, властный и алчущий, настиг мой. Ни намека на ласку, ни тени вопроса — лишь дерзкое, обжигающее вторжение, напоминая удар хлыстом. Сердце взметнулось к горлу, бешено колотясь, как пленник, рвущий оковы груди. Филипп жадно пил мой воздух, не выпуская из своего цепкого плена. Во мне разгорелся вихрь противоречий: отчаянный протест, леденящий испуг и — предательская — робкая искра любопытства, змеящаяся в глубинах сознания. Поцелуй терзал, требовал сдачи без остатка, но я застыла, парализованная внезапностью, подобно маленькой пташке, застигнутой врасплох тенью хищной птицы.

— Фил! — Я оттолкнула его с силой, и, нашарив ключ, резко провернула его в замке. Дверь распахнулась, впуская меня в прохладную темноту номера. — У таких, как мы, Фил, любовь — это самоубийство. Табу. Если переступим черту — погибнем. Выпусти пар, мне тоже нужно, но после задания… и точно не с тобой.

Я протиснулась внутрь, чувствуя, как его взгляд прожигает спину.

— Прости, Тайпан, — донеслось приглушенное шепотом дыхание из коридора. — Не знаю, что на меня нашло. Больше… не повторится.

— Забыли, — прошептала я в ответ, прижав дрожащую ладонь к губам, пытаясь стереть не только вкус его поцелуя, но и саму память о нем.

— В пять утра будь готова. Я зайду, — его шаги затихли, а затем дверь напротив с глухим стуком захлопнулась, возводя между нами невидимую стену.

Смыв с себя пелену дня, я бережно разложила завтрашний наряд и рухнула в объятия кровати. Сон настиг мгновенно, чуткий, как натянутая тетива, — ведь до долгожданного отпуска меня отделял лишь один, идеально выверенный выстрел.

Cны таких, как я, — это не тихая гавань, а безжалостное поле брани, где невидимый враг дышит в затылок. Здесь каждое движение — выверенный алгоритм, каждый выстрел — предрешенная судьба. Даже в плену Морфея, мы, не смыкая глаз, ведем свою безмолвную войну, где поражение равносильно забвению. Пробуждение не приносит покоя, лишь перезагружает систему, готовит к новому погружению в ландшафт, к превращению в тень, в саму смерть, обретшую плоть.

— Солнышко, просыпайся, — прошелестело едва уловимо, как взмах крыла бабочки, коснувшись слуха.

Мгновенно пробудившись, я восстала не человеком — воплощением ярости, выброшенным на берег сознания из бездны кошмаров. Сон, словно пелена, спал с глаз, обнажив хищный, голодный огонь. Мышцы, до этого вялые, взорвались тугой пружиной нерастраченной силы, готовой покарать любого, кто попадется под руку. Рев, рожденный где-то в глубине утробы, вырвался наружу, сотрясая воздух. Движение — стремительное и безжалостное, как бросок кобры, — лишило равновесия того, кто посмел вырвать меня из царства Морфея. Встряхнув головой, я сфокусировала взгляд и увидела под собой Фила, а у его горла — отблеск стали моего клинка.

— Да чтоб тебя, Фил! — рыкнула я, отдергивая нож от его шеи и пряча клинок за поясницу. Лезвие опасно блеснуло в полумраке. — Какого демона ты крадешься к спящему, как вор? — Взгляд метнулся к часам. Четыре утра. — Ты издеваешься? У меня украден целый час драгоценного сна!

— График изменился. Выдвигаемся через полчаса, — Фил потер покрасневшее горло, где только что побывало острие ножа. — Прости, Тайпан, не хотел тебя напугать до смерти. Тебе бы отдохнуть, расслабиться, а то, чего доброго, друзей порежешь.

— Ни за что, — пробормотала я, отгоняя сонную муть. — В половине пятого буду внизу. — Фил молча кивнул и исчез за дверью, оставляя меня наедине с необходимостью проснуться.

Приведя себя в порядок, я обратила свой взор на мою верную спутницу. Сначала мой взгляд скользнул по стволу, отполированному до дьявольского блеска, — он, как всегда, был безупречен, ни единой царапинки, дабы не допустить малейшего искажения в смертельном танце пули. Легким и уверенным движением я ввела калибр, проверяя внутренние каналы на идеальную спираль нарезов — сердце точности, бьющееся в стальной груди. Ложа из закаленного ореха, как вторая кожа, крепко обнимала ствол и взводный механизм. Каждый болт и винт, затянутые с хирургической педантичностью, сидели как влитые, ни малейшего люфта, чтобы предательская вибрация не сорвала смертоносный аккорд. Прицел, монолитный и ледяной, напоминая взгляд хищника, был откалиброван под шепот дальней дистанции. Перекрестье выверено до долей миллиметра по азимуту и углу, где мир сжимался до размера пронзенной тестовой мишени. Магазин и затвор двигались в униссон, скользя плавно, как шелк по коже, без малейшего намека на заминку, обеспечивая безупречную подачу патрона. Я повторила ритуальный разбор и сборку, дабы в очередной раз убедиться в ее безотказной преданности.

Оружие упокоилось в сумке. На мне красовался темно-зеленый камуфляж, сотканный из пятен мха и коры, как вторая кожа, облегал точеный силуэт, выдавая грацию змеи. Плечи защищал легкий бронежилет, а в потайных карманах, ближе к сердцу, чем любая нежность, таились патроны и клинок. Штаны, укороченные для свободы движений, скрылись в объятиях высоких ботинок, чья рифленая подошва должна была жадно вгрызаться в корни и камни. Натянув кепку низко, стирая черты лица, я оставила миру лишь пронзительный, как лезвие, взгляд хищных глаз.

— Периметр чист, Тайпан. Можешь покинуть комнату, — прозвучал в наушнике сухой, как выстрел, голос Фила. — Давай, детка, покончим с этим делом, а дальше…

— Понеслись, — оборвала я его, и, тенью метнулась из номера, скользя вдоль стен.

Самоликвидация

Оказавшись в салоне автомобиля, я бросила сумку на пол и скользнула взглядом по самодовольному лицу напарника.

— Фил, нужно нырнуть в одно местечко и прилепить пару жучков к экипировке Беглова. Десять минут — и готово, — бросила взгляд на циферблат.

— Уже… — Филипп расплылся в улыбке. — Лови вторую волну.

— Ты же знаешь, Фил, мой принцип. Зачем это все? — Я терпеть не могла, когда кто-то лез в мою работу.

— Эй, крошка, да на тебе лица нет, — напарник вскинул руки, словно сдаваясь под натиском моего взгляда, сверкающего недобрым огнем. — Ладно, уговорила, первый и последний раз, — пробормотал он, вдавливая педаль газа до упора.

— Да на мне еще плуг сломается, — буркнула я, вслушиваясь в зловещую тишину эфира в наушнике. — Чуяла ведь, что-то пойдет наперекосяк. Сколько раз твердить: хочешь как лучше — сделай сам! Зачем лезешь, когда твоя задача совсем в другом…

— Да, Тайпан, шкуру свою и твою прикрывать — вот что главное, — прорычал Филипп, с трудом сдерживая гнев. — Так что застегнись на все пуговицы, собери волю в кулак, прожужжим эту операцию как надо и разлетимся, как тараканы из-под тапка, подальше друг от друга. — Фил резко замолчал, стараясь сосредоточиться на дороге, как будто от этого зависела не только наша миссия, но и дальнейшая судьба.

В небе царило безмолвие. Каждый из нас, погруженный в свой собственный мир, упивался полетом. Лишь спустя три томительных часа тишину разорвал голос Беглова, хриплый и зловещий, смахивая на воронье карканье. Он направлялся в аэропорт, плетя в голове сети коварных замыслов против своего конкурента. Слушая его, я все глубже погружалась в отвращение к человеческой алчности, к их ненасытной жажде наживы. Не выдержав, я с отвращением сплюнула в сторону, невольно привлекая внимание Филиппа.

— В верблюда переквалифицировалась? — усмехнулся он.

— Меня уже воротит от сплетен нашего дорогого знакомого, — процедила я, приставив два пальца ко лбу пистолетиком, давая понять без лишних слов, о ком пойдет речь в дальнейшем. — А парень, которого он собирается пустить в расход, на удивление приятный. Не знаю, что из него вырастет дальше, но пока гниль в нем не завелась. Даже жалко, если замыслы Якова Леонидовича воплотятся в жизнь и ему удастся убрать конкурента.

— Твоя задача — стереть его с лица земли. О мелочах не думай, сейчас это лишнее, — Фил ободряюще хлопнул меня по плечу, лукаво подмигнув.

Полет тянулся уже более семи долгих часов. Затекшие мышцы молили о разрядке, а военный вертолет, любезно предоставивший нам возможность совершить этот полный перелет, неспешно кружил над Западной Сибирью, позволяя вдоволь налюбоваться открывающимися видами.

С высоты птичьего полета разворачивалась во всей красе Васюганская равнина. Бескрайнее, изумрудно-зеленое море болот и озер, усеянное серебристыми искрами извилистых рек, простиралось до самого горизонта. Казалось, сама природа, щедрой рукой, создала здесь дивную мозаику из сотен оттенков зеленого, синего и коричневого. Легкая дымка тумана, напоминая тонкую вуаль благородной дамы, окутывала дальние рубежи, придавая пейзажу оттенок волшебной загадочности. В этой дикой, первозданной красоте явственно ощущалось вечное дыхание земли, ее неукротимая сила и величие.

— На месте, Тайпан, — Фил поднялся, отряхнул несуществующую пыль и поправил лямки на спине. — Готова?

Я молча кивнула в ответ.

— Тогда вперед, — скомандовал Филипп, нырнув в разверзшуюся пасть летательного средства, словно в бездну.

Соленый ветер, плетью хлестнул по лицу в тот миг, когда парашют, взревев, распустился над головой. Высота уходила стремительно, являя взору зловещий пейзаж — бескрайнее, чавкающее болото, испещренное черными венами коварных проток. Земли было почти не видно, лишь обманчивая гладь стоячей воды, скрывающая в своих недрах ил, коряги и, возможно, нечто куда более зловещее. Приготовившись к худшему, я сгруппировалась. Удар. Холодная, зловонная жижа набросилась со всех сторон, моментально парализуя движения. Парашют безвольно поник, как подбитое крыло, накрывая липким, погребальным покрывалом. И началась отчаянная схватка: освободиться от цепких пут строп, пробиться сквозь тошнотворную толщу, вдохнуть живительный воздух, прежде чем болото поглотит меня целиком.

Но, как и всегда, я справилась. Каждое мое движение было отточенным, красивым, безупречным, выверенным танцем, исполненным знанием и расчетом. Я не боролась с трясиной, а подчиняла ее своей воле. Словно змея, ускользающая по барханам, я находила опору там, где ее, казалось, не существовало. И вот она — твердая земля, уже маячила спасением из этой вязкой, предательской ловушки. Фил выбрался следом, небрежно отряхивая травинки, застрявшие на пуговицах.

— Выдвигаемся. Пройдем километр, там нас ждет хижина. Переодеваемся, избавляемся от одежды, что на нас, и ждем твоего визитера, — Филипп двинулся в указанном направлении, слова его звучали как приговор.

— Прекрасно, — отозвалась я, следуя за ним. — Наши орлы вылетели из Томска, скоро прибудут. Нужно будет их встретить, — предупредила напарника, не прекращая прослушивать Беглова.

Бизнесмен, процедив сквозь зубы что-то злобное о конкуренте своим невозмутимым телохранителям, не потрудился даже понизить голос, словно ему было плевать, услышат ли его чужие уши. Александр Сергеевич, казалось, оставался вне зоны досягаемости этого змеиного шипения, либо, что вероятнее, беспробудно спал, оставив мир интриг и зависти далеко позади.

— Сегодня я освобожу себе дорогу к тендеру! Стану еще богаче, еще влиятельнее! — Яков Леонидович расхохотался, и в этом хохоте звучала неприкрытая злоба. — Александр Сергеевич закончит, как его тезка Пушкин, только с дырой… несколько в другом месте. Что ж, я уже приготовил ему достойную могилу: свежий воздух, пение птиц, пусть наслаждается напоследок.

Голос Беглова затих, и в ушах наконец воцарилась долгожданная, зловещая тишина.

Шаг за шагом, будто в замедленной съемке, мы погружались в царство безмолвной вечности. Под ногами призывно хлюпал податливый мох, а впереди, до самого горизонта, плескалось море изумрудной травы, усеянное редкими, словно драгоценные самоцветы, островками соснового бора. Ветер, озорной и невидимый, играл с серебристым ковылем, рождая причудливые волны. Каждый вдох здесь — пьянящий глоток первозданной свободы, каждый шаг — новое, волнующее откровение. В этой суровой, но дивной земле, где время течет по извечным, неведомым законам, мы с Филом, как перед зеркалом, встретились лицом к лицу с самими собой, сбрасывая наносную шелуху и обретая подлинную суть.

Вдали возникла она — забытая всеми, крохотная сторожка, приютившаяся на самом краю Васюганской топи, подобно грибу-паразиту, присосавшемуся к гнилому пню. Обветшалая, серая, с прохудившейся крышей, она хранила безмолвие и сырость минувших лет, пропитавшись запахом тлена и безнадежности. Окна, затянутые пеленой паутины, мутными глазницами взирали на бескрайнее море камыша и мха, оплакивая свою участь. Ветер, пронзая щели, завывал надрывную песню, вторя скорби умирающего леса.

— Море, солнце, пляж и бокал ледяного шампанского… — пробормотала я мечтательно, переступая порог домика, будто покидая райские кущи.

— Обязательно, Тайпан, — отозвался Фил, в голосе которого звучала усмешка, — но сперва мишень, пуля и танец смерти цели.

— Естественно, — ухмыльнулась ему в ответ, сбрасывая сумку на пол с беззаботной грацией хищника.

— Маяк Беглова возвещает о скорой встрече, поторопись, до жертвы еще надо добраться, — бросил Фил, выходя из избы и давая мне возможность переодеться.

Я сбросила с себя мокрые, грязные одежды, как змея сбрасывает старую кожу, освобождаясь от бремени прошлого. Движения, отточенные годами тренировок, дышали грацией хищника, каждое мое действие было воплощенной скоростью и бесшумностью. Новая форма облегала тело, будто вторая кожа, подчеркивая опасные изгибы. Оставалась боевая подруга. Я взяла ее в руки, как любовника, с нежностью и священным трепетом. Сухой щелчок затвора прозвучал тихим обещанием неминуемой смерти. Оптика вспыхнула, поймав слабый луч света, словно глаз ночного зверя, выслеживающего обреченную добычу. Это не просто оружие — это продолжение моей плоти и крови, продолжение моей воли, мой смертоносный взгляд, готовый обрушиться на цель. Закинув винтовку на плечо, я вышла, оставив Филиппу возможность привести себя в порядок. Он передал мне портативную станцию слежения, на которой отображалось передвижение Беглова, и удалился переодеться.

Голос Якова Леонидовича и так отдавался навязчивым эхом в моей голове: они приземлились и, не дав себе передышки, уже приступили к коварному плану по устранению конкурента, прикрываясь невинной охотой. Всего несколько километров отделяли нас друг от друга, и я знала: Беглов уведет своего спутника в самое сердце топей, чтобы надежно запутать следы. Что ж, его предусмотрительность играла мне на руку, ведь я плела ту же сеть, только уже для него самого.

— Готовность номер один, Тайпан, спина прикрыта, глаз не сомкну! — Фил хлестко указал направление и ветром унесся в противоположную сторону.

— Как всегда, — прошептала уже в пустоту, и тенью скользнула в направлении своей цели.

Липкая тишина болота дышала в спину, но это не мешало мне красться на ощупь, выслеживая свою дичь. Под саваном тумана я казалась призраком, сотканным из теней, скользящим меж зыбких кочек и колючей осоки. Ледяные пальцы холода сжимали кости, а сердце отбивало дикий ритм в унисон с мерным хлюпаньем топи под ногами. Каждый звук — будь то предательский хруст сухой ветки или шепот камыша — отзывался болезненным напряжением в каждой мышце, готовой сорваться в бросок. В спертом воздухе висел терпкий запах гнили и первобытного зверя. Глаза, голодные до малейшего движения, жадно всматривались в призрачные силуэты, пляшущие за пеленой тумана, вымаливая хотя бы мимолетный намек на присутствие добычи, чтобы завершить этот безмолвный, древний танец охотника и жертвы.

— Ребята, дайте нам с Александром Сергеевичем побыть наедине, не ходите по пятам, — взмолился Беглов в моем наушнике, в голосе нарочитой мольбы сквозила фальшь.

— Но, босс… — синхронно забормотали гориллы.

— Я сказал остаться здесь! — в голосе Якова Леонидовича прорезался металл.

— Есть… — отозвалась охрана.

Я находилась в пределах досягаемости, жалкие сотни метров отделяли меня от долгожданной цели.

И вот передо мной возникло то, ради чего был проделан столь долгий и мучительный путь. Мгновение отделяло меня от выстрела. Взгляд, прикованный невидимыми нитями напряжения, впился в цель. Мир сузился до узкого туннеля, где в центре пульсировал жизнью Беглов. Зрачки жадно расширились, вбирая последний кадр ускользающей реальности, словно перед прыжком в бездну. Время замерло, сжавшись в тугую, смертоносную пружину.

Змеей скользнув вниз, я по-пластунски вползла в вонючую жижу, медленно приближаясь к своей жертве. Мне нужен был идеальный обзор, и теперь он был у меня. Стоя по плечи в затхлой трясине, я вскинула винтовку и приняла боевую стойку. Но как по злой иронии судьбы, Беглов подался влево, укрывшись за деревом. Он будто что-то чувствовал! Стоило мне сменить позицию, как он делал то же самое, раз за разом скрываясь за этим проклятым стволом. В наушнике раздался щелчок снятого предохранителя, а затем зловещий голос Якова Леонидовича.

— Ну что, Александр Сергеевич, пришел твой черед плясать под мою дудку, дружок, — процедил Беглов, и его смех, зловещий и утробный, раскатился по лесу, смахивая на карканье ворона. — Я всегда получаю то, что хочу.

— Что вы творите, Яков Леонидович… — пролепетал парень, слова еле ворочались на заплетающемся языке. — Неужели… неужели вы собираетесь меня убить? Вас же посадят!

— Едва ли, — Беглов небрежно пожал плечами. — Нет тела — нет дела. Здесь места глухие, знаешь ли… идеально подходят, чтобы замести следы. Вот, например, где ты сейчас стоишь. Слева от тебя — топь. Как только пуля прошьет твою плоть, ты машинально дернешься… и болото примет тебя в свои объятия навеки. Поглотит целиком, вместе с костями.

— Пожалуйста, не надо! — взмолился юноша, выставив вперед дрожащие ладони и судорожно пятясь назад.

И тут удача мне подмигнула. Беглов наконец-то выбрался из-за укрытия, даруя желанную возможность для выстрела. Оставались лишь доли секунды, чтобы отправить цель в небытие. Мгновение мучительно растянулось, застыв навечно в перекрестье снайперского прицела. Яков Леонидович являл собой размытое пятно в окуляре, но смерть уже ощутимо касалась его спины, вырвавшись из безмолвной стальной утробы винтовки. Мой палец нежно коснулся спускового крючка, как последней надежды; секунда — и выстрел разорвет тишину, мрачным эхом отразившись в предсмертной агонии. Полагаю, нечто подобное испытывал и Беглов, держа на мушке своего противника.

А дальше все покатилось по наклонной, будто в кошмарном бреду. Моя цель надвигалась на парня, изрыгая проклятия и ядовитые насмешки, но вдруг нога мужчины предательски споткнулась о корягу. Он неловко взмахнул руками, словно раненый мотылек, винтовка, описав дугу, взлетела в воздух, а сам Беглов рухнул в мутную, зловонную жижу, которую минуту назад обещал Александру Сергеевичу.

Мой рот невольно распахнулся, не в силах вместить увиденное — подобного кошмара моя практика еще не знала. Зеленая, зияющая пасть болота, влажная и будто вечно голодная, затягивала пожилого мужчину в свои предательские объятия. Каждое его тщетное движение лишь приближало неминуемый конец, каждый хриплый вздох отдавался предсмертным удушьем. Багряные отсветы солнца зловеще поблескивали на поверхности топи, издеваясь над агонией жертвы. Зыбкая трясина, не торопясь, но с неумолимой жестокостью, пожирала Беглова, оставляя после себя лишь дрожащую рябь на мутной воде и горький привкус тлена в сгущающихся сумерках. В последний раз из смертельной бездны показалась голова несчастного бизнесмена, и в тот же миг болото сомкнулось над ней, без остатка поглотив свою добычу. Александр Сергеевич, совсем окаменев, стоял рядом, с таким же немым ужасом наблюдая за развернувшейся драмой, но вдруг встрепенулся и, оглашая лес отчаянными криками о помощи, бросился прочь.

— Тайпан, очнись, — голос друга в наушнике прозвучал ударом колокола. — Охренеть… — выдохнул он по слогам. — Зря ты, подруга, грешила на отсутствие высших сил. Видать, не дремлют, шельмы.

— Да чтоб тебя, Фил, — процедила я сквозь зубы, приходя в себя. Голова гудела, как улей. — Это дурной знак, чую нутром — теперь всё будет идти наперекосяк. Увидишь.

Осторожно выбравшись из воды, я, крадучись, будто тень меж деревьев, побежала прочь от места казни Беглова.

— Да ладно тебе драматизировать, — возмутился Филипп. — Подумаешь, кто-то за тебя грязную работу сделал! Радоваться надо — одной головной болью меньше.

— Деньги нужно вернуть, — проговорила я, выключая связь и опускаясь на траву у подножия вековой сосны. — Я не выполнила свой контракт.

Винтовка все еще лежала у меня на коленях. Я бережно положила ее, свою старую подругу, и вгляделась. Глаза сразу же наткнулись на первую зарубку — я, конечно, помнила, кому она обязана своим появлением. Тому самому, кто заказал моего отца, Гнидову Ивану Олеговичу. Его лицо, словно исписанное ветрами порока и днями бесчестия, навсегда врезалось в память. На нем — печать отъявленного негодяя. В его запавших глазах всегда плясали угрюмые тени, похожие на искры догорающего костра, готовые в любой момент вспыхнуть пламенем злобы. Резкие складки у рта складывались в циничную усмешку, за которой таилась бездонная пропасть коварства. Каждый шрам, каждая морщина на его мерзком лице вопили о совершенных предательствах и подлостях, сплетаясь в уродливую маску беспринципности. Тогда мне казалось, что сама тьма приложила к нему руку, превратив в живое воплощение гнусности.

Я не пряталась в тени, не извивалась гадюкой, чтобы ужалить эту мразь. Я встретила его взгляд, чтобы он увидел в моих глазах свою погибель и понял, за что. Месть за отца… Она выжглась в пламени моей души, застыла на сетчатке, откликнулась болью в каждом нерве. В тот день, когда я выследила убийцу, я увидела в его глазах не злобу — лишь жалкий, животный страх. Но это не поколебало меня. Нет. Моя рука была тверда и беспощадна. В тот миг меня не настигло облегчение, лишь холодная, всепоглощающая пустота. Месть… она оказалась горьким пеплом на губах, развеянным по ветру прахом надежд. Отец не вернулся. И вот — я стала тем, от чего он так отчаянно пытался меня заслонить, той тенью, что он пытался изгнать из моей души.

— Тайпан, ты спятила, — Фил с силой сжал плечо, пытаясь вернуть меня в реальность. — Очнись, куколка, кошмар позади. Впереди заслуженный рай: ты, море, песок под ногами… Уверяю, солнце и волны смоют все. Мы же не роботы, нам всем нужна передышка, как воздух.

— Верни деньги, они не мои. Я их не заслужила, — я поднялась, отряхивая с себя пыль и горечь.

— Ладно, — устало выдохнул Филипп. — А теперь домой, птичка.

Что ж, Фил оказался провидцем: мы не бездушные машины, а живые люди, и даже у нас наступает предел, когда необходимо остановиться, вдохнуть полной грудью и перезагрузиться. Именно об этом я размышляла, набирая высоту в самолете, уносящем меня к долгожданному отдыху. Я купалась в тишине, умиротворении и покое, наслаждаясь мыслью, что больше не нужно прятаться, скрываться, убивать — можно просто расслабиться и утонуть в удовольствии.

Филипп вернул деньги заказчику, но тот с негодованием отказался принять их обратно. Его слова звучали как приговор: ему было все равно, какой ценой была пролита кровь убийцы его брата. Главное — свершилось возмездие там, где Беглов отнял самое дорогое. В итоге, посовещавшись, мы решили передать гонорар за это дело в детский дом.

Впереди манило лазурное побережье, а Филя… о его планах я могла лишь гадать. Он никогда не утруждал себя посвящениями в свои отпускные замыслы. Но искренне надеялась, что и его отдых будет столь же безмятежным и полным радости, как и мой.

Я прикрыла глаза, и под убаюкивающий шепот авиационных моторов меня впервые за долгое время сморил глубокий, безмятежный сон.

Сквозь зыбкую пелену угасающего сознания проступил образ, выхваченный из глубин памяти, — мой отец, давно покинувший этот мир. Он восседал на самом краешке земли, у кромки моря, смахивая чем-то на древнего мудреца, погруженного в медитацию заката. Багряные лучи играли в его седине, превращая ореол волос в нимб. И вдруг, как будто почувствовав мой взгляд, он обернулся. Ветер донес до меня лишь шепот, тихий и ласковый, сотканный из воспоминаний и светлой грусти: — Леночка, берегись… Прошлое дышит тебе в затылок, не вздумай поворачиваться к нему спиной, будь всегда на страже. Держись за Фила, он заслонит от любой беды… Он твой последний…

Слова отца растаяли в разреженном воздухе, будто дымка, оставив после себя лишь давящую, звенящую пустоту.

Глаза распахнулись, как ставни в заброшенном доме, но мир вокруг остался неизменным. Та же обманчивая умиротворенность, словно зыбучий песок, обволакивала меня. С тихим, надтреснутым выдохом я прошептала в пустоту:

— Отец, мой взгляд будет острее клинка. Я обещаю быть начеку, даю слово…

НЕЗВАНЫЙ гость

Мое тело утопало в неге теплого песка, будто в ласковом коконе, сотканном самим солнцем. Золотой мед солнечных лучей нежно ласкал кожу, согревая каждую клеточку. Горячий луч казался нежным поцелуем щедрого лета. Шум прибоя смахивал на древнюю и успокаивающую мелодию, на шепот вечности убаюкивающий разум, услаждающий слух. Волны, набегая игриво на берег, целовали ноги прохладной пеной, а затем, с тихим шелестом, отступали, унося с собой тревоги и заботы, как ненужный сор. В этом завораживающем танце света и звука, тепла и прохлады я растворилась без остатка, погружаясь в блаженное состояние забытья, сотканное из солнца, песка и бесконечной мелодии морского прибоя.

Я отдыхала в поселке Крымского полуострова, месте, которое отец боготворил и где прошло мое детство. Новый Свет… уже в самом названии звучит обещание дивных открытий. Здесь, на лазурных берегах, где море шепчет древние предания, а солнце, словно расплавленное золото, плавит горизонт, раскинулись земли небывалой красоты. Изумрудные джунгли, похожие на спящих драконов, переплелись кронами в вечном танце, укрывая в своей глубине водопады, чьи каскады обрушивались с громоподобным ревом. Горные пики, облаченные в дымку вечных сновидений, пронзали небесную лазурь, бросая вызов земному притяжению и пленяя неземным великолепием. А в бескрайних степях, под куполом звездной ночи, царила тишина, лишь изредка нарушаемая вздохом ветра и далеким волчьим воем, напоминая о величии мироздания. Новый Свет дышал жизнью, полной ярких красок, чарующих звуков и пьянящих ароматов, навсегда покоряя сердце каждого, кто прикоснулся к этой благословенной земле.

Мне несказанно повезло: тихая деревушка приютила меня всего в десяти минутах неспешной ходьбы от моря. Вокруг — ни единой души, и эта уединённость пьянила. Первую неделю я планировала просто раствориться в покое и тишине, а уж после, возможно, и поискать пристанище поближе к людской суете.

— Ну как, водичка? — прозвучал голос вблизи, заставив меня чуть приоткрыть глаз, чтобы разглядеть незваного гостя, осмелившегося нарушить мою негу.

Передо мной возник юноша, сама воплощенная безмятежность солнечного дня. Темные, непокорные кудри обрамляли его лицо, а подтянутая фигура, одетая лишь в модные плавки, говорила о любви к спорту и солнцу. Небрежно перекинутое через плечо полотенце завершало этот непринужденный образ. В его улыбке сквозила искренняя открытость, а в глазах плясал любопытный огонек, будто он ждал новой встречи, нового приключения.

— Костя, — представился он, протягивая руку. В его глазах плясал озорной свет, когда он лукаво подмигнул. — Я только что с поезда. Видел, как вы направлялись к пляжу. Забавно, поселился в том же домике! Хозяйка, душа-человек, выделила мне комнату.

— Прелестно, — я грациозно привстала и вложила свою ладонь в крепкую мужскую руку. — Лена, — я внимательнее окинула взглядом своего нежданного соседа по деревенской избе. — Марина Михайловна уверяла, что не ждет постояльцев. Удивительно, что кого-то здесь вообще можно встретить.

— Это местечко когда-то в детстве показал мне отец, и с тех пор оно манило меня, как тихая гавань. Мечталось отдохнуть подальше от людской суеты, сбежать от нервной работы в объятия долгожданного одиночества.

В Константине я не заметила ничего настораживающего — ни единой искры, намекающей на скрытую опасность. Казалось, вся его невербалика, каждый жест, каждое слово убеждали в том, что передо мной — обычный, ничем не примечательный человек, ищущий уединения и покоя.

— Весьма занимательно, конечно, — пробормотала я, укладываясь на живот, — но прошу, позвольте мне утонуть в тишине и солнечных лучах. — блаженно прикрыв глаза, я отгородилась от мира.

— Да, конечно, — пробормотал растерянно Костя и, как зачарованный, двинулся навстречу зову моря.

Послышался звук уходящего под воду тела, энергичные гребки, плевки — парень уплывал вдаль. Мое тщательно выстроенное одиночество рухнуло, как карточный домик. Вздохнув, я поднялась с лежанки, стряхивая с ног приставучие песчинки, и бросила взгляд на тропу, змеящуюся вверх, к деревушке, где меня ждала комната.

Легкий стон ветра донесся с моря, предвестием беды. Сердце оборвалось, когда я увидела силуэт Константина, отчаянно борющегося с волнами. Еще мгновение назад он был уверенным пловцом, рассекающим лазурную гладь, а теперь — жалкий, барахтающийся комок, игрушка разбушевавшейся стихии. Каждое его движение становилось судорожным, отчаянным, словно он пытался вырваться из цепких объятий невидимого, безжалостного чудовища. Море, минуту назад ласковое и приветливое, обернулось алчным хищником, жадно затягивающим парня в свою пугающую бездну.

— Да хоть утопись, — закатила я глаза, лениво представляя сладостную перспективу вновь наслаждаться одиночеством.

Затем, выплюнув из головы эту мысль, с брезгливым отвращением рванулась в клокочущую пасть волн.

Соленый ветер, пропитанный брызгами, будто бичом хлестал по лицу, когда вдали, на горизонте бушующего моря, я заметила его — жалкую черную точку, отчаянно барахтающуюся в когтях разъяренной стихии. Волна за волной обрушивалась на беспомощного мужчину, грозя поглотить в пучине. Ледяной ужас сковал кровь, понимание, что каждая секунда — на вес золота, пронзило сознание. Мой взгляд стал полный решимости, и я рванула быстрее, превратившись в стремительного дельфина, рассекающего яростную пену. Каждое движение — отточенный ритуал, выверенный годами тренировок, — не давало сбиться с курса. Волны обрушивались, стремясь отбросить назад, но я, упрямо противостояла натиску, неумолимо приближаясь к тонущему. Сквозь хаос соленых брызг и клокочущей воды я увидела его лицо, искаженное животным ужасом, глаза, полные отчаяния. Мощным, отчаянным рывком я схватила Костю, обхватив леденеющей рукой под подбородок, и, презрев сопротивление обессиленного тела, потащила к берегу, сражаясь с каждой волной, как с разъяренным противником. Дыхание жгло легкие огнем, мышцы горели, протестуя, но я не сдавалась, движимая лишь безумным, всепоглощающим желанием спасти жизнь. С каждым метром, приближающим нас к спасительной суше, росла и крепла надежда, пока, наконец, ноги не ощутили твердость песка.

Я вытащила Константина из цепких объятий волн на берег и, обессиленная, но переполненная счастьем, рухнула рядом на спину, чувствуя, как соленая вода смешивается со слезами облегчения. Море отступило, оставив позади лишь тихий, приглушенный шепот, будто в благодарность. Я повернула голову к парню… он лежал без движения, напоминая куклу, не подавая признаков жизни.

— Ну уж нет, если ты вздумаешь окочуриться после всего, что я сделала, после того, как вытащила тебя из передряги и потратила уйму сил, то хрен тебе, я не позволю просто так растратить свою драгоценную жизненную энергию. — Я перекатилась ближе к молодому человеку и, присев рядом на корточки, окинула его взглядом.

Он все еще лежал тихо, окутанный покрывалом синевы, губы помертвели, глаза затянулись пеленой небытия. Время будто застыло в траурном молчании, а каждая секунда отдавалась в ушах похоронным звоном. Но жизнь, как хрупкий огонек, едва теплилась в нем, и я чувствовала это. Началась отчаянная битва за возвращение души в остывающую оболочку.

Я, склонилась над Костей, с неистовой силой сжала его грудь, стремясь вытеснить воду, затопившую легкие. Искусственное дыхание, мой поцелуй жизни, вливал слабую надежду в посиневшие губы. Мгновения отсчитывали беспощадное время, каждый выдох и вдох давались с непомерным усилием. Безмолвная молитва сорвалась с моих губ, и вдруг… слабый кашель, хриплый стон. Он вернулся, вырванный из ледяных объятий смерти, унеся с собой лишь часть ее вечного холода и печать.

— Отлично, оклемался, — я по-дружески хлопнула парнишку по плечу и, обессиленная, опустилась на податливый песок, блаженно прикрывая глаза.

— Спасибо, — прохрипел он, хватая ртом воздух и снова закашливаясь. — Перед глазами до сих пор пляшут обрывки кошмара… Тёмная пучина, безжалостные волны, беспомощная борьба, тянущая на самое дно…

— Не за что, — я заставила себя выпрямиться и встать на ноги, — полежи минут пять, станет легче.

Я развернулась и пошла по тропе, змеившейся от пляжа, но, обернувшись через плечо, добавила с тенью мрачной иронии:

— Плохой знак, когда твой отдых начинается с катастрофы…

— Не верю я в эти знаки! — ликующе выкрикнул Константин, опускаясь на теплый песок. — И еще раз спасибо! Я у тебя в неоплатном долгу.

— Да упаси меня Боже, — отозвалась я, вскинув руки к небу, а затем, грациозно развернувшись, начала свой подъем по узкой тропинке, высеченной в скале, к виднеющейся вдали деревушке.

Хозяйки в избе не оказалось. Видимо, упорхнула к соседям, делиться радостью про нового жильца и предвкушать дополнительный заработок. Это давало мне карт-бланш на тайный осмотр вещей постояльца. Я подошла к соседней комнате и, затаив дыхание, легонько надавила на дверь. К моему изумлению, она оказалась не заперта.

— Когда прятать нечего, и страх — лишь тень на ветру, — пробормотала про себя, вступая на чужую территорию. — Что ж, посмотрим, так ли это на самом деле.

Взгляд мой, вышколенный годами слежки, будто кисть опытного маляра, скользила по комнате, вырисовывая портрет незнакомца на стене его жизни. Я не просто рассматривала вещи, нет, я вчитывалась в них, как в древние свитки, ища заветный ключ к тайне личности Константина. Каждая деталь, будь то книга с заломленными страницами, забытая на диване, или безупречно расставленные на полке безделушки, — все шептало свою историю, раскрывало пристрастия, выбалтывало привычки и даже намекало на потаённые страхи. Я искала не очевидные улики, а неуловимый отпечаток души, тень его характера, проступившую сквозь хаос вещей. Надежда вела меня сквозь лабиринт чужой жизни, обещая, что вот-вот я нащупаю ту самую нить правды.

— Константин Иванович Бережнов, — жена отсутствует, потомство не значится, — я изучала паспорт, безмятежно покоящийся на прикроватной тумбочке. — На первый взгляд, и впрямь, будто ангел во плоти, не иначе…

Возле дома шепнула брусчатка, и я, будто тень, проскользнула из апартаментов мужчины, тщательно заметая следы недавнего визита. Едва моя нога ступила на порог моего убежища, как в квартиру вошел Костя и, не удостоив своим взглядом ничего, прошествовал в свою комнату.

Я рухнула на диван, как мешок с картошкой, и тут же запустила пальцы в пляс по экрану телефона, лихорадочно набирая имя Бережнова. То, что я узнала, ошеломило. Словно персонаж из сказки, он купался в роскоши, владел несметными поместьями, а молва твердила о его неподкупной честности и несгибаемом характере. Большая часть баснословных доходов щедро утекала на благотворительные цели. И все это — плоды гения, выросшего на ниве информационных технологий.

— Не могу я поверить в святых богачей, хоть тресни, — пробормотала я, переваривая увиденное. — Почему нет ни единого упоминания о твоих родителях, Костя? И какого черта ты поехал отдыхать именно на Черное море? — Голова раскалывалась от вороха вопросов, когда в дверь вдруг постучали.

Будто призрак, я спрыгнула с кровати и, крадучись, приблизилась к шершавым деревянным створкам. Рывком распахнув их, я столкнулась с добродушным лицом хозяйки. В широко распахнутых глазах плеснулся испуг, и она, охнув, судорожно икнула.

— Леночка, девочка, да ты меня в гроб сведешь! Как тебе удается красться тенью, ни звука, ни шороха из твоей комнаты! Уж я, грешным делом, испугалась, что тебя там и вовсе нет, — причитала женщина, всплеснув руками.

— Простите, не хотела вас напугать, — произнесла я тихо, опуская взгляд. — Вам нужна помощь?

— Нет, девочка, я всего на пару дней отлучусь, не теряй меня, — дама подалась вперед и прошептала мне прямо в ухо, как будто делилась сокровенной тайной: — Нужно в собор святого благоверного князя Александра Невского попасть, завтра туда святые мощи привезут, приложиться бы…

— В Ялте? — будто из морской пучины, всплыл в памяти образ изящного строения, мелькнувшего в окне по пути из Ялты в Новый Свет.

— Да, в общем, мне пора, хозяйничай. И нового жильца не обижай, хороший паренек, — Марина Михайловна махнула рукой на прощание и тут же упорхнула, словно ее и не было.

— Счастливой дороги! — прокричала вслед удаляющейся фигуре.

Я приблизилась к прикроватной тумбочке, нащупала наушник связи и вставила в ухо. Мертвая тишина приемника констатировала отсутствие Фила.

— Кто бы мог подумать, что я буду скучать, — усмехнулась я, извлекла устройство и пряча его обратно в потайной карман.

Стрелка часов неумолимо приближалась к двум, возвещая о заслуженном праве на тихий час, дарованном после утренней круговерти, закрученной Константином. Едва голова коснулась подушки, веки сомкнулись сами собой, и тело, будто пушинка, провалилось в объятия покоя, где расслабленная нервная система жадно впитывала живительную энергию.

Я спала примерно часа два, как вдруг… Неуловимый шорох коснулся слуха, как и дыхание ускользающей тени у дверей. Он таял, уходя вглубь дома. Казалось, кто-то крался в коридоре, стараясь раствориться в полумраке. Инстинкт, как острый клинок, рассек тишину, заставляя чувства замереть в напряженном ожидании, а тело принять вертикальное положение. Движения мои стали тягучими, будто кисель. Крадучись, приблизилась к выходу и, прильнув к щели, осторожно приоткрыла дверь. Шорох замирал где-то в районе кухни, подобно зыбкому миражу.

Каждый мой шаг казался беззвучным прикосновением бриза, дыхание затаилось, как у хищника, готовящегося к броску. Глаза горели алчным огнем, выискивая малейшее движение, предательский отблеск чужой тени, укрывшейся в этот тихий час. Я подкралась к кухне с намерением стать невидимым свидетелем, застичь врасплох, пресечь неминуемое. Осторожно выглянув и окидывая взглядом сумрак, я обнаружила лишь накрытый стол, усыпанный лепестками роз. Недоумение сковало меня, когда я шагнула в дверной проем, не понимая, куда исчез тот, чьи шаги так уверенно вели меня сюда.

Чьи-то горячие ладони обвили мои плечи, прижимая к разгоряченному телу. Инстинкты, отточенные годами тренировок, взметнулись бурей. Чужое прикосновение отозвалось как посягательство на саму мою суть, на право дышать. Решимость вспыхнула, словно зарница в ночи. Ни тени паники, лишь звериная сосредоточенность. Движение — стремительное, как удар гадюки — подсекло ноги нападавшего, лишая опоры. Мгновение — и глухой крик разрезал воздух, эхом падения беспомощного тела на лопатки. Лезвие, уже покоившееся в моей ладони за спиной, опалило кожу ледяным прикосновением стали.

— Лена, ну что ты творишь? — простонал Костя, вцепившись в затылок. — Зачем было меня вытаскивать из морской пучины, чтобы потом добить? — Он истерически захохотал и, шатаясь, поднялся с пола.

— Чисто машинально, просто хожу на самооборону, — я пожала плечами, ловким движением пряча лезвие за пояс. — В следующий раз, любезный, попробуйте не подкрадываться к даме со спины, а просто окликнуть. Хозяйка предупредила об отъезде, мало ли, воры… — попыталась немного сгладить неловкость от своей чрезмерной реакции.

— Прости, прошу, раздели со мной этот ужин, — Костя шагнул к столу и отодвинул для меня стул. — Хочу хоть что-то приятное для тебя сделать.

В животе скрутился тугой узел, напоминая о мучительном голоде.

— Я совсем не откажусь перекусить, — с натянутой улыбкой проговорила я и, стараясь скрыть волнение, направилась к парню.

— Не зная твоих гастрономических предпочтений, я рискнул и собрал всего по чуточке, — произнес Костя, скользнув взглядом по скатерти, на которой причудливо сплетались дары моря — от румяных раков и сочных мидий до томных моллюсков, — перемежаясь с россыпью свежих салатов и соблазнительным запахом сдобных булочек.

Мы уселись, и в этот миг мои глаза встретились с глазами Бережнова. Его взгляд, чистый и любящий, как тихий свет, коснулся меня. В его глубине плескалась нежность, а сами очи обещали верность и преданность, подобно двум верным псам. Давно уже я не встречала такого откровения в мужском взоре.

— Ты невероятно прекрасна, похожа на прелестниц с полотен старых мастеров. Откуда ты родом? — произнес Костя, в его голосе сквозило легкое волнение. — Я сам из Питера, создал одну компьютерную программу, наделавшую немало шума. Сейчас, к счастью, не испытываю нужды, но не люблю бравировать деньгами. В конце концов, это всего лишь бумага, не более.

— Многие так говорят, да лиши их злата — в петлю полезут, — парировала я, щедро наполнив тарелку дарами моря и с удовольствием принялась за трапезу. — Из Москвы.

— Лена, ты мне безумно нравишься… Веришь ли ты в любовь с первого взгляда? — Костя улыбнулся, не отрывая от меня своего завораживающего взгляда. — Может, что-то подобное вспыхивало когда-то между твоими родителями?

— Мать ушла из жизни, когда мне едва исполнился год. С тех пор, сколько себя помню, я была неразрывно связана с отцом. Что же касается первого вопроса… как я могу отвергать то, чего никогда не знала?

— Кто ты, Леночка? Фотомодель? Актриса? — Бережнов, не отрываясь, изучал меня сквозь полумрак опущенных ресниц, потягивая вино из бокала.

В каждом его движении чувствовалась нарочитая небрежность, призванная скрыть неподдельный интерес.

— Библиотекарь, затаившийся в детском царстве книг, — напустила на себя невиннейший вид.

— Ого, ты даже чудеснее, чем казалось мне до этого, — прошептал юноша, и извлек из-под стола пылающий букет алых роз, поднося его мне как сокровище.

— Спасибо, — проговорила я, принимая цветы и с наслаждением вдыхая их аромат. — А кто твои родители, Костя?

— Мой отец пропал без вести, а матери не стало два года назад, — тень нескрываемой грусти омрачила лицо Константина.

Я невольно накрыла его руку своей ладонью, чувствуя, как слова застревают в горле.

— Прости, я не хотела бередить рану…

— Все в порядке, раны затянулись, не стоит и думать, — Бережнов плеснул вина по бокалам, и багряный отблеск заиграл на его лице. — За самую лучезарную девушку этого побережья.

— Ого, какой удивительный комплимент, особенно учитывая, что я здесь одна, — и мы с Костей залились смехом.

Мы проговорили почти три часа на одном дыхании. Молодой человек оказался на редкость милым и приятным собеседником. Он открыл душу, рассказывая о себе без утайки, и в каждом его слове чувствовалась искренность. Я словно пролистала полную анкету его жизни: детство, учеба в университете, работа, он, с грустью в голосе, поведал об отсутствии настоящих друзей, объясняя это банальной завистью. В этот край он приехал по той же причине, что и я — зов сердца. Его отец боготворил эти места, и, выкроив немного времени, он решил прикоснуться к воспоминаниям детства. Пока он изливал душу, я погрузилась в собственные размышления о прошлом.

Детство мое было выкрашено в суровые тона хаки и пропитано терпким запахом оружейного масла. Отец, облаченный в военную форму, был для меня не просто родителем, а живым олицетворением дисциплины и непоколебимой чести. Мы скитались из гарнизона в гарнизон, подобно перелетным птицам, оставляя за собой шлейф пыльных дорог и щемящую память о друзьях, которых приходилось покидать. Каждый новый город разворачивался предо мной, будто свежая страница захватывающей книги, новая глава в летописи моей юной жизни. Подтянутый, немногословный, сдержанный — отец не часто осыпал меня изъявлениями нежности, но в глубине его стальных серых глаз я неизменно улавливала отблески любви и гордости. Он учил меня с малых лет метко поражать цели и находить грибные россыпи в лесной глуши, делился захватывающими преданиями о героизме и воинском долге, о небе, разрезаемом стальными птицами, и земле, которую необходимо оберегать. И пусть порой я тосковала по тихой гавани стабильности и домашнему уюту, в моем детстве таилась своя, особенная романтика — романтика неизведанных дорог, закаленной военной дружбы и отцовской гордости, которая согревала меня, как неугасимый огонь, даже в самые промозглые гарнизонные вечера.

— Ты словно в другом мире, — голос Кости долетел издалека, приглушенный пеленой отрешенности, — я тебе наскучил?

— Нет… — прошептала я, пробуждаясь от наваждения. — Вспомнила папу… — С трудом взяв себя в руки, поднялась из-за стола. — Уже поздно, пора укладываться на боковую.

— Давай прогуляемся к морю, — предложил Костя, сплетая ладони в молящем жесте, — я не хочу, чтобы ты сейчас уходила.

— Хорошо, — произнесла с улыбкой, не желая разочаровывать Бережнова, который оказался на редкость неплохим парнем. — Не больше часа… если только время не решит потечь в каком-то своём, неведомом русле.

— Ладно, — Константин довольно закивал, смакуя услышанное и предвкушая грядущее торжество задуманного.

Мы вышли из дома и побрели вниз, к морю, скалистой тропой, серебрившейся в лунном свете. Вино кружило голову, а тело, непривычно мне, слегка покачивалось. И вот, споткнувшись о предательский корень, я ощутила, как мир на мгновение накренился, готовый рухнуть в головокружительную бездну. Сердце замерло в ледяном предчувствии падения. Но прежде чем гравитация успела взять верх, сильные руки Кости подхватили меня, удержав на краю. Мгновение — и я в безопасности, в его крепких объятиях. Я чувствовала, как бешено колотится его сердце, словно отголосок моей собственной, едва избежавшей катастрофы.

— Я готов всю жизнь носить тебя на руках, ограждая от малейшей беды, ты такая хрупкая, как первый весенний цветок, — прошептал Костя, и его терпкий, обжигающий поцелуй накрыл мои губы, будто долгожданная волна.

Никогда прежде я не слышала таких слов. Они растопили меня, заставили растечься теплым воском в руках моего спасителя, подобно свече. Оказывается, есть невыразимая сладость в том, чтобы ощутить себя слабой рядом с рыцарем, готовым заслонить от любой бури.

Его губы были мягкими, как лепестки юной розы, и теплыми, будто впитавшими солнечное тепло летнего дня. Прикоснувшись к моим, они остановили мгновение. Это касание было нежным и робким, напоминая первый луч рассвета, крадущийся по сонной земле. В этой хрупкой нежности таилась сила, готовая взорвать вселенную чувств.

Взрыв. Не иначе. До этого момента страсть лишь дремала в глубинах, теперь же она вырвалась на свободу, словно вулкан, сметая пеплом сомнений все вокруг. Его губы обрели властную настойчивость, и я, плененная этим зовом, распахнула душу навстречу бушующей стихии чувств. Языки переплелись в опьяняющем танце, как два изголодавшихся путника, нашедших долгожданный оазис. Обжигающая волна прокатилась по телу, высекая на коже морозные узоры.

В этом поцелуе сплелось все: трепетная нежность и обжигающая страсть, робкое прикосновение и бездонное отчаяние, хрупкая надежда и леденящий страх. Первый, долгожданный, он ворвался в нашу жизнь вихрем, запечатлевшись в памяти огненным клеймом. Поцелуй, в одно мгновение перевернувший мир с ног на голову и заставивший его вращаться в ином ритме.

— Я отнесу тебя в комнату, — прошептал Костя, и в голосе его звучала нежность вечернего бриза. Не размыкая объятий, он добавил: — Поход к морю оставим на рассвет.

Будто драгоценную ношу, как хрупкую мечту, он бережно прижал меня к себе и понес в дом, окутывая теплом и заботой. Осторожно уложив меня в постель, он заботливо укутал меня теплым одеялом, защищая от беспощадной стужи мира, провел рукой по волосам, и в этой ласке чувствовалась бесконечная нежность, прежде чем прошептал…

— Спи, Леночка, ты самое прекрасное, что могло произойти со мной здесь. Спасибо тебе… — он легко коснулся моих губ и скользнул к выходу.

— Может, останешься? — спросила у Бережнова, изумляясь собственной смелости и внезапной торопливости.

— Нет, хочу, чтобы это произошло чуть позже… добиться тебя, чтобы ты сама приняла мое сердце и душу, — прошептал Костя, будто тайну открывая.

Он послал воздушный поцелуй, легкий и сладкий, как сахарная вата, и исчез за дверью, оставив меня наедине с вихрем растревоженных, непостижимых чувств.

Я уснула с улыбкой на устах, унося с собой мысли о невероятной удаче — встрече на черноморском берегу с Костей. Он казался воплощением чистоты, словно первый снег, и добродетели, достойной девицы из галантного восемнадцатого века.

— Черт, — пробормотала я сквозь сонное забытье, ускользающее, как песок сквозь пальцы. — Не думала, что доживу до дня, когда увижу человека, отказавшегося от легкого, ни к чему не обязывающего секса. Как жаль…

С этими словами я перевернулась на бок, проваливаясь в объятия Морфея.

Любовь-вспышка

Запах свежей выпечки разбудил меня ласковым прикосновением, окутав весь дом невидимым облаком уюта. Я повела носом, жадно ловя дразнящий аромат ванильных булочек, и распахнула глаза, навстречу новому дню. Давно я не ощущала такого умиротворения, такой кристальной чистоты в душе, где не было места даже самой мимолетной тревоге. Присев на кровати, я протёрла глаза, утопая в этом моменте, а затем сладко потянулась, приветствуя рождающееся утро.

Скинув одеяло, я ступила босыми ногами на холодный пол, ощущая его свежую прохладу. Безмолвно, как восход солнца, началась моя утренняя ритуальная пляска с гравитацией. Отжимания — земные поклоны, каждое касание пола — исповедь телу. Приседания — пружинистая готовность к новому дню. И планка… Пламенная планка — символ титанической, непоколебимой воли, где каждая секунда — вызов самому себе. Движения мои были выверены и отточены временем, как грани драгоценного камня. Каждый мускул — живое пламя, каждое усилие — песня силы.

Полотенце рывком сорвалось с крючка, и я направилась в ванную, как на эшафот. Ледяной душ по утрам — жестокий ритуал инициации. Каждая капля, смахивая на микроскопический кинжал, вонзалась в кожу, выбивая дыхание. Тело содрогалось в отчаянном протесте, но стальная хватка воли не ослабевала. Взрыв первозданной свежести пронзал сознание, смывая сонные грезы, пробуждая энергию древнего воина. Сомнения отступали во тьму, слабость обращалась в пепел. Оставалась лишь обжигающая решимость и ледяное пламя, пылающее в самой глубине.

В столовой находился Костя, напоминая алхимика у волшебного чана. Возвышаясь у плиты, красивый и гордый, он колдовал над сковородой, точно вершил таинство. Уверенные, неторопливые движения рук завораживали, и я не могла отвести взгляда. Аромат свежесваренного кофе сплетался с дразнящим запахом жареного бекона, создавая картину утреннего уюта. Легкий щелчок тостера, шепот шипящего масла, его сосредоточенное лицо, озаренное пляшущими отблесками пламени — все это было посвящено мне, безмолвным признанием, которое я чувствовала каждой клеточкой.

— Доброе утро, — промурлыкала я, подплывая к столу и грациозно опускаясь на стул. — От этих запахов голову теряешь. Ты просто чародей, Костя.

— Всё для тебя, Леночка, — Бережнов, будто опытный шеф-повар, ловко подхватил аппетитный, румяный завтрак и бережно уложил его в мою тарелку. — Кушай, моя радость, а после, если ничто не удерживает тебя, приглашаю на утреннюю прогулку, дышать свежестью нового дня.

— О нет, — расхохоталась, с нарочитой небрежностью накалывая на вилку лоснящийся кусочек мяса, — я совершенно свободна на целых две предстоящие недели.

Константин сидел напротив, и взгляд его обжигал меня обожанием. В каждом жесте, когда я подносила вилку ко рту, в каждом движении губ, когда жевала, он видел, казалось, чудо. В его глазах плескалась восторженная, почти благоговейная любовь, словно он смотрел не на меня, а на восходящее солнце, на сокровище, дарованное судьбой. Биение его сердца гулко отдавалось в тишине пустой кухни, пока я неспешно наслаждалась завтраком, а он — бесценным зрелищем меня.

— Такая рань, и где ты только умудрился раздобыть столько продуктов, да еще и наготовить столько восхитительных яств? — пробормотала я, с любопытством глядя на ломящийся от угощений стол.

Мой взгляд зацепился за румяную, аппетитную плюшку. Не удержавшись, я взяла ее, и, зажмурившись от предвкушения, откусила кусочек. Горячий шоколад, будто лава, затопил мой рот сладчайшим, неземным наслаждением.

— Чудесно… — выдохнула я, растворяясь в этом райском вкусе.

— Вызвал курьерскую службу, — хихикнул Константин, а заметив мою недоуменно взметнувшуюся бровь, добавил с лукавым блеском в глазах: — Деньги, моя милая Леночка, увы, диктуют свои правила. Чем туже набит кошелек, тем изощреннее становятся чудеса, им подвластные.

— Именно, — согласилась с Бережновым, не прерывая трапезу и увлеченно поглощая ароматную булку.

— Сейчас вернусь, — Костя встрепенулся, и выпорхнул из кухни, оставив меня наедине с колдовством приготовленных блюд и ароматами лучшего завтрака в моей жизни.

Он явился лишь через долгих тридцать минут, когда последняя капля кофе растворилась в утренней истоме. В руках Бережнов держал не букет — целый сад, необузданную феерию красок, ослепляющую и подавляющую. Розы, багряные, напоминая запёкшуюся кровь, пьяняще шептали о страсти, а лилии, белые и безмолвные, хранили тайны несбывшихся надежд. В глазах Кости, осколками утреннего солнца, плескалось не просто ожидание — в них пылал костер, способный согреть в самую лютую стужу. Этот безумный букет был настолько огромен, что вот-вот готов был поглотить Константина целиком, растворить в опьяняющем вихре лепестков, оставив лишь звенящую тишину и безмолвное обещание надвигающейся любви.

— Молю, леди, — Бережнов осыпал меня цветами с головы до пят.