Бесплатный фрагмент - Посмотри, как далеко я зашла

⠀

⠀

⠀

⠀

⠀

⠀

⠀

Папе
Я тебя очень люблю

Сейчас. Сентябрь

Nothing’s gonna change my love for you.

— Боже, как банально, — едва слышно произношу я скорее самой себе и закатываю привычно глаза.

Впрочем, даже если бы я крикнула это на весь зал, вряд ли кто-то услышал бы меня, потому что все взгляды сейчас устремлены на лестницу, по которой спускались, сияя своими голливудскими улыбками, мой брат со своей невестой. Нет, не так. Спускалась девушка, которая не вызывала во мне никаких теплых чувств, потому что ни на один процент не соответствовала моему представлению о том, что нужно моему брату, и собственно мой младший брат, который влюбился и потерял голову, а вместе с ней и неприлично большую сумму денег, результат чего теперь красовался на безымянном пальце этой девицы.

Наши родители, стоящие внизу лестницы вместе с родителями Элины (для семьи — Эл), улыбались примерно так же лицемерно, как и парочка, держащаяся за руки и идущая будто в замедленной съемке, являя себя взорам всех собравшихся, а их, к слову, было немало.

Стоит отметить, что со стороны невесты здесь присутствовало лишь несколько ее близких подруг и коллег, которые, понимая свое место на этой вечеринке, удачно отстранились от более привилегированного общества и хихикали в самом углу зала. Остальные чувствовали себя здесь в своей стихии, и стоит признать ― я была и всегда буду одной из них. Итак, тут у нас собрались спортсмены — друзья брата по команде, все приближенные к команде и спорту, а также друзья семьи, которые считаются аристократией. Все это благодаря нашим родителям, которым посчастливилось родиться богатыми и титулованными, а потом они лишь приумножили и без того немалое количество денег.

Мой младший брат Дани, наконец спустившийся по лестнице и теперь принимающий поздравления, — настоящая звезда футбола, которая купается в лучах славы и безумных гонорарах. И вот этот молодой, двадцатисемилетний красавец из миллиона своих поклонниц выбирает самую невзрачную, самую глупую девицу, с которой я не могу общаться, поскольку между нами нет ничего общего, и, конечно же, разница в возрасте в восемь лет, очевидно, является целым провалом между поколениями.

— Ты меня даже не поздравишь?

Я оборачиваюсь на любимый голос брата и пытаюсь изобразить на своем лице самую лучезарную улыбку, которую могу выдавить после трех бокалов шампанского.

— Конечно, с помолвкой, братишка.

Я обнимаю его за плечи, это тот редкий случай, когда мне не надо привставать на носочки, а каблуки помогают мне, а не только служат орудием пытки.

— Почти искренне. Хвалю! — Он улыбается и привычно толкает кулаком в плечо.

Я надеюсь, что наши отношения с братом не изменятся, несмотря на его женитьбу, хотя и понимаю, что это практически нереально. Его девица — а, нет, невеста — хочет детей как можно быстрее, видимо для того, чтобы привязать к себе самого красивого, умного и талантливого мужчину Португалии или хотя бы в случае чего иметь достаточное количество алиментов.

Одним словом, мое доверие к этой особе болтается где-то на уровне нуля, грозясь упасть в пропасть мелких пакостей, а если что-то пойдет не по плану, то я могу и опозорить ее на всю страну, всего лишь упомянув в своем утреннем шоу, просмотры которого приближаются к отметке в десять миллионов.

— Не думал, что ты вырвешься, — доносится до меня голос Дани.

Внутри все опускается, а по спине пробегает холодок. Я прекрасно знаю, что в этом зале не хватает только одного человека, без которого мой брат не захотел бы праздновать помолвку. Резко оборачиваюсь на того, к кому обращены его слова, и ощущаю, как бешено начинает биться сердце.

Передо мной, будто в дешевом фильме, расступаются люди, пропуская к нам с братом того человека, которого я не хотела бы видеть на этом вечере. Хотя нет, я вообще не хочу его видеть больше никогда в жизни, только если в списке самых главных ошибок моей жизни, который я буду составлять на смертном одре.

— Для тебя я всегда найду время.

Я наблюдаю за тем, как мой брат обнимает мою ошибку номер один, смеясь, приподнимает его и опускает на землю, похлопывая по спине.

— Что это у тебя на лице? — Дани смеется и щекочет отросшую бороду своего лучшего друга, хотя мне не нравится даже мысль о том, что он может значить для брата больше, чем я.

— Убери руки, — смеется он и наконец смотрит на меня своими синими глазами, в которых раньше я тонула. — Марианна!

Он кивает, будто при официальной встрече, и я совсем этому не удивляюсь. Он хотел бы встречаться со мной ничуть не больше, чем я с ним.

— Ники! — подношу к губам свой полупустой бокал шампанского.

— Ник, теперь меня называют так.

Я не могу удержаться и поднимаю на него глаза, которые мгновенно закатываю, как делала это миллион раз перед ним.

— Пусть называют. Ты всегда будешь малышом Ники, другом моего младшего братишки.

Уверена, он запросто читает в моем взгляде злорадство, с которым я произношу каждое слово.

— А ты ничуть не постарела, Марианна, — усмехается он, прислоняется к барной стойке, возле которой мы стоим, и осматривает зал.

— Как мило, давно ли ты обрел голос? — Я допиваю одним глотком шампанское и ставлю бокал позади него.

— Как только избавился от тебя в своей жизни. — Он снова усмехается, что крайне злит меня, хотя я и не планировала злиться вдвое больше сегодня, достаточно мне Элины.

— Поменьше сомнения в голосе, и я поверю. — Я точно так же откидываюсь на стойку позади нас, стараясь сохранить целомудренное расстояние между этим человеком и собой, слишком хорошо зная, чем заканчивается наше тесное общение.

Он осматривает меня с ног до головы, и я стараюсь выдержать этот взгляд.

— Сносно выглядишь для своего возраста, — в очередной раз усмехается он и переводит взгляд на зал, видимо, в поисках очередной жертвы.

Не могу не отметить лживость его замечания, ведь то, что я выгляжу прекрасно, неоспоримо, хотя и не собиралась наряжаться для этого мероприятия, а это его «сносно» лишь красноречиво говорит о том, что мой внешний вид не ускользнул от него. На мне платье цвета слоновой кости с зелеными и синими вставками, у него открытый верх, обнажающий живот, а спина перекрыта лишь парой тесемок. Мои каштановые волосы завиты и рассыпаются по плечам и спине, легкий макияж — ничего яркого, это все осталось в моей юности.

— Ники, мне всего тридцать два. В этом возрасте женщина только расцветает и узнает все о своей сексуальности.

Я оборачиваюсь к нему на последних словах и облизываю губы, слишком явно демонстрируя подтверждение своим словам. И я добиваюсь той реакции, которую хотела. Маленький друг моего брата, которым он всегда будет, напряженно сглатывает и выпрямляется под моим взглядом.

— Не играй с огнем, Марианна. — Он оказывается рядом, так что я чувствую жар его тела даже под одеждой. — Я уже не тот мальчишка, с которым ты забавлялась. В этот раз одной лишь ненавистью может не закончиться.

Он непозволительно приближается к моим губам, и мое сердце неожиданно для меня совершает сальто. Я практически подчиняюсь своим странным желаниям и готова сделать шаг в его сторону.

— Николауш, милый, ты приехал! — раздается громкий голос моей матери прямо возле меня.

Я чувствую, как губы Ники касаются моей щеки, и до меня долетает его шепот, предназначенный лишь мне одной:

— Люди меняются, и не в лучшую сторону.

Уверена, он заметил хищную улыбку на моем лице, потому что я слишком люблю эти игры, люблю борьбу, и когда жертва сама просится на стол, чтобы быть разделанной и поданной, я не могу отказать себе в удовольствии, даже если это и будет слишком просто. Хотя с Ники никогда не было достаточно просто.

— Милый, как я рада тебя видеть!

Моя мать, высокая брюнетка с точно такими же разбросанными по плечам волнистыми волосами, как у меня, прижимает Ники к своей пышной груди, целует в обе щеки ярко-алой помадой и передает моему отцу — седому мужчине одного роста с малышом и шире его в плечах, с доброй улыбкой и хитрыми зелеными глазами. Он по-отечески обнимает его и отпускает, чтобы получше разглядеть.

— Когда же мы виделись в последний раз, Николауш?

Мы смотрим друг на друга, и я знаю, что подумали об одном и том же: мы точно знаем, как долго не виделись и когда была та самая последняя наша встреча.

Пять лет два месяца и восемнадцать дней назад. Я бы сказала и количество минут, чтобы быть точной, но мое сердце и без того знает, когда стало черствым и перестало понимать значение слова «любовь».

— Да, много времени прошло, сеньор Инфернати. Рад снова быть в кругу семьи. — Его щеки становятся чуть розовее от этого слова, и я против своей воли чувствую нежность к нему.

Итак, вот он, лучший друг моего брата, самая удачная инвестиция моего отца, предмет обсуждений с подругами моей матери — Николауш Параисо, мужчина в самом расцвете своих двадцати семи лет. Молод, холост, чертовски красив: высокий, мускулистый, с идеальными кубиками и косыми мышцами, от которых захватывает дыхание, — и я знаю это не только потому, что видела своими глазами, но и потому, что его тело не пропадает с экранов телевизоров. Безумные синие глаза, в которых виден океан, черные волосы, выбритые на висках и более длинные посередине, падающие на глаза, и отросшая борода, которая отчего-то не делает его старше, а лишь придает мужественности. На нем отлично сидящий синий костюм и белая рубашка, расстегнутая на две пуговицы.

Малыш Ники — именно так я называла его с первого дня, когда он пришел с Дани после тренировки и остался на обед, а после практически поселился у нас дома. И он навсегда остался для меня малышом, несмотря на то что теперь его лицо и тело мелькают в рекламе, на билбордах, а периодически его все-таки можно заметить на матчах. Но это я преуменьшаю, ведь мне нисколько не нравится признаваться в том, что без меня его жизнь стала именно такой, как он и мечтал. Ники не менее популярен, чем мой брат, а может, и больше, потому что ему удалось заполучить-таки контракт с английским клубом и вырваться из Лиссабона.

— Ты надолго к нам? Будешь на свадьбе?

— Конечно, Дани попросил меня быть шафером.

— Чудесно, просто замечательно! — Моя мать чуть ли не хлопает в ладоши от радости, чем вызывает скептическую гримасу на моем лице.

— Меня вызвали в сборную, так что я побуду дома какое-то время.

— Отличная новость! Это большая честь, тебя уже пару лет не вызывали. — Мой отец удовлетворенно кивает, так как всегда был футбольным фанатом, а с тех пор, как Дани и Ники занимаются этим профессионально, стал разбираться в футболе уже на другом уровне.

— Да, были проблемы со связками, но теперь все отлично, и я готов играть.

— Тебе есть где жить? Ты же знаешь, наш дом всегда в твоем распоряжении, милый.

Моя мама, как всегда, изображает само радушие, хотя мы знаем, что она за человек. А вот если бы еще узнала, что он за человек, то, наверное, не стала бы раздавать приглашения пожить в нашем доме.

— Все хорошо, я поживу в гостинице, а дальше посмотрим, как пойдут дела у команды. Спасибо, сеньора Инфернати.

Ники благодарно целует мою маму в обе щеки. Меня уже тошнит от этой семейной идиллии.

— Шампанское закончилось, вечер стал томным, и мне рано вставать. Передайте Дани, что я рада за него. — Я целую родителей на прощание и уже собираюсь удалиться с этой вечеринки, грозящей стать для меня вечером непрошеных воспоминаний, как знакомая тяжелая рука ложится на мое плечо в попытке остановить бегство.

— Я тоже уже поеду, провожу тебя.

И я против своего желания наблюдаю, как Ники прощается с моими родителями и в попытке быть учтивым и искренним одаривает улыбками, но в ответ получает привычную уже фальшь. Против воли мне становится его немного жаль, даже такой, как он, заслуживает хорошего отношения к себе, хотя мои родители в принципе не способны на глубокие чувства. Когда он снова оказывается возле меня, я осматриваю его с ног до головы, впитывая этот образ, и понимаю, что жизнь к нему более чем благосклонна, жалеть точно не о чем. И уже порядком устав от притворства вокруг, делаю попытку уйти, вырваться и наконец покинуть зал, но чувствую холодное прикосновение его пальцев к своему локтю, а уже через мгновение он практически тащит меня к выходу.

— Без рук! — Мне удается освободиться от его хватки, как только мы оказываемся на улице и холодный воздух касается моей обнаженной спины, но даже это не кажется таким болезненно холодным, как взгляд Ники, обращенный на меня.

— Я хотел предупредить тебя, Марианна.

Я хмыкаю и складываю руки на груди, отгораживаясь от любых слов, которые он способен адресовать мне.

— Я пробуду в городе достаточно долго, и, конечно, не обойдется без неловких встреч, я все еще лучший друг твоего брата. Поэтому ограничимся сухими приветствиями, постарайся не выводить меня из себя, и все останутся целы.

Наигранная улыбка на моем лице расползается так медленно, будто у Чеширского Кота, и я получаю безумное удовольствие, наблюдая за тем, как по мере ее появления его глаза загораются адским пламенем, а лицо становится мрачнее.

— Малыш, ты последнее, что меня интересует в этом городе. — Я разворачиваюсь на каблуках, чтобы позвать парковщика, затем на какую-то секунду снова обращаю взгляд своих накрашенных глаз на Ники. — Но рекомендую тебе здесь не задерживаться, жители этого города слишком легко могут сломать тебя. — Я улыбаюсь самой хищной улыбкой, на которую способна, и подзываю парковщика.

Мы стоим на прохладной улице в полной тишине, каждый погруженный в свои мысли. Так, наверное, смотрится со стороны. На самом деле я разглядываю Ники, стараясь впитать в себя его образ. Он хорош собой, стал гораздо лучше с тех пор, как мы виделись в последний раз, и тем более намного привлекательнее, чем тот мальчишка, что попал в нашу семью много лет назад.

Когда наконец подгоняют мой новенький Audi S8, я почти готова забыть все старые обиды и оставить в покое малыша, лишь бы наши встречи были редкими и непродолжительными. Уже сев в машину и пристегнув ремень безопасности, я бросаю прощальный взгляд на Ники.

— Удачи, малыш! Надеюсь, ты не провалишься сквозь землю и не сгоришь в адском пламени, — повторяю я его слова, сказанные мне в последнюю нашу встречу, лишь включив частичку «не», и трогаюсь с места, не разрешая себе услышать его ответ.

Привычная поездка по Ponte 25 de Abril меня не расслабляет и не радует как обычно, хотя я и выжимаю газ, стараясь как можно скорее оказаться у себя дома, в моей прекрасной квартире с видом на весь город. Единственное, что меня радует, — это то, что я уже давно не подросток и не влюбленная девушка, которая когда-то находилась рядом с Ники. Теперь мне уже далеко не двадцать два года, и я умею размышлять, и не совершаю неправильные, глупые поступки, и не бросаю слов на ветер. Хотя и вынуждена признать, что сегодня во мне воскресла та часть, которая умерла много лет назад, та, которая любит играть и провоцировать, которой нравится задевать его и показывать силу моего влияния на него. Его глаза горели точно так же, как и всегда рядом со мной. Но эта игра привела нас к неправильному концу, и мне пришлось собирать себя по кусочкам после Ники дьявола-младшего.

Когда я паркую машину на подземной стоянке своего кондоминиума, я более чем полна решимости не дать себе окунуться в этот омут снова. У меня волшебная жизнь, о такой люди могут только мечтать. А острые ощущения можно получить и другим способом, и, наверное, они будут примерно такими же, как были у меня когда-то рядом с моим дьяволом.

Я открываю дверь квартиры с единственным желанием поскорее избавиться от каблуков и оказаться в постели. Мой привычный график вряд ли можно назвать нормальным: подъем в четыре утра, душ и завтрак, поездка до работы, и в пять я уже сижу на гриме, чтобы через тридцать минут выйти в эфир и снова радовать всех своей улыбкой и колкими замечаниями. Поэтому единственное, что мне сейчас нужно, — забыть о неприятной встрече и не менее неприятных новостях.

Входя в квартиру, надеюсь наконец оставить мысли о прошлом, но резкий запах запеченного мяса ударяет в нос, и возникает ощущение, что я слишком близка к своим воспоминаниям, несмотря на все попытки это предотвратить. Пока я сижу на пуфе в коридоре, стараясь развязать ремешки на ужасно неудобных туфлях, из кухни медленно выходит герой, но не моей жизни, хотя, может, в какой-то степени без него моя жизнь не была бы такой, как сейчас.

Сам, как и всегда, выходит в коридор, чтобы встретить меня, и на нем неизменные низко сидящие джинсы, рубашка с закатанными до локтей рукавами — так, как мне нравится. Волосы взъерошены, а капельки пота стекают по его красивому загорелому лицу. Он вытирает руки полотенцем, которое тут же заправляет в задний карман, и наконец смотрит на меня своей чудесной, сладкой и заманчивой улыбкой, так что ямочка на левой щеке становится еще заметнее.

— Как провела время, красотка?

— Не говори как подросток, тебе не идет.

Сам хмыкает и опускается передо мной на колени, берет мою ногу в ладони и одним движением расстегивает ремешки, освобождая ступню от заточения, а затем проделывает то же самое со второй.

— Видимо, все прошло не так, как ты хотела?

— Твой брат явился, — выстреливаю я этим заявлением прямо в лицо Саму и наблюдаю, как на переносице появляется морщинка, губы перестают улыбаться и в глазах появляется странный блеск, хотя я прекрасно знаю, что он означает.

— Что он там делал?

— А ты как думаешь? Он все еще верит, что является лучшим другом моего брата, и, к несчастью, Дани тоже так считает и даже позвал Ники стать его шафером. Все должно было быть не так.

Сам, поднимаясь, возвышается надо мной, глядя покровительственно на совершенно ошеломленную меня, хотя чувствовать растерянность совсем не свойственно Марианне Инфернати.

— Он спрашивал обо мне?

— С чего это?

— Я как-никак его брат.

— Ни ты, ни тем более я не представляем собой ничего значимого в его жизни. Так что нет, он не спрашивал о тебе.

— Почему ты все еще веришь, что ничего не значишь для него? Полагаю, что таких, как ты, не вычеркивают просто так из памяти, Марианна.

— Действительно. Ты прав, разрушение его жизни — веский повод всегда хранить воспоминания обо мне в своем сердце.

— Во-первых, пойдем. — Он протягивает руку, так что у меня не остается никаких вариантов, кроме как схватиться за нее и быть поднятой одним движением с мягкого пуфа.

— А во-вторых? — я слышу в своем голосе толику надежды, хотя рассудительная часть меня и знает, что доводы Сама не смогут убедить меня в благородных чувствах его брата.

— Ты ничего не разрушила. Он на всех билбордах мира, о нем грезят все девочки, девушки и женщины вне зависимости от города, страны и возраста. Его лицо на всех экранах в этом ублюдском городе, и я не знаю, где спрятаться, чтобы не видеть его. Разве это не то, о чем все мечтают? Это разве разрушенная жизнь?

Я сажусь на барный стул, и тут же передо мной оказывается бокал моего любимого белого вина.

— Я его сломала. — Я выпиваю залпом вино и понимаю, что оно сегодня не способно заглушить то чувство, которое зародилось из-за возвращения Ники в Лиссабон.

— Чушь! — взрывается Сам, наливая себе бокал красного сухого вина и пристально разглядывая меня.

— Может быть. Но не кажется ли тебе, что его вряд ли обрадует новость о том, что мы живем вместе?

— Он не интересовался моей жизнью пять лет, вряд ли станет сейчас. К тому же какая разница, мы ведь просто друзья.

Сам ласково проводит ладонью по моей щеке, так что внутри зарождаются странные чувства, которым нельзя появляться, и я заставляю бабочек порхать подальше от меня.

— Друзья… Нам не верили ни десять, ни пять лет назад, вряд ли сейчас поверят.

— Какая разница? Мы свободные люди и делаем только то, что хотим. А мы хотим быть вместе.

Я не поняла, он спрашивает или утверждает, но в любом случае моя жизнь без него не будет полноценной. Однажды я уже сделала выбор в его пользу и еще ни разу не пожалела. Он стоит каждой слезинки, которую я пролила, и каждого ушедшего в эту или любую другую дверь мужчины. Сам — моя карма, моя половина, мой гештальт и просто мой.

— Делаем и продолжим во что бы то ни стало. Спасибо, мне легче. — Я с признательностью за все, что он делает для меня, улыбаюсь и встаю со стула. — Пойду спать. Это был длинный вечер.

— Я всегда буду рядом. Мы это выбрали, вредина.

Только когда хлопнула дверь моей спальни, я, кажется, снова начала дышать.

Оказавшись в темноте своей комнаты, я присела на корточки, чтобы вытащить из-под кровати старую, потертую коробку. Откинув крышку в сторону, достаю несколько толстых тетрадей, разбираю их в поисках той единственной. «Тот самый год» — написано на корочке, и я с трепетом открываю первую страницу своего прошлого, которое, я думаю, никогда до конца меня не отпустит и будет преследовать, пока один из нас не сдастся.

Именно тогда мы и встретились в первый раз и я в первый и последний раз сказала ему правду.

Пятнадцать лет назад

— Марианна, ты не могла бы вести себя прилично, у нас гости.

Голос моей матери останавливает меня перед распахнутыми дверьми нашей столовой и заставляет оторваться от телефона. Я медленно поднимаю голову и устремляю взгляд прямо на нашего гостя, как выразилась моя мать, хотя едва ли я назвала бы его именно так.

За нашим шикарным обеденным столом на двенадцать персон, рядом с моим братом, расположился мальчишка, едва ли старше моего брата. Он с любопытством рассматривает меня, вызывая странное желание показать ему, что я не похожа на моих родителей и брата и рядом со мной можно обрести только проблемы. Но его глаза блестят, вызывая во мне интерес, и, возможно, против своей воли я делаю шаг в столовую и убираю телефон в задний карман моих вызывающе коротких шорт.

— Мамочка, я всегда веду себя прилично.

Я изображаю самую лживую и лицемерную улыбку, которую только могу изобразить, и с шумом отодвигаю стул, стоящий напротив моего брата. Я хотела бы сказать, что не специально, но на самом деле я демонстративно и намеренно усаживаюсь на стул так, что мой и без того короткий топ задирается почти непозволительно высоко. Я замечаю еще более любопытный взгляд этого мальчика, и он заставляет меня искренне улыбнуться, что прежде мало кому удавалось.

В столовую входит мой отец и ставит на середину стола, прямо между нами, arroz de marisco, от которого исходит умопомрачительный запах.

— Выглядит потрясающе, вы настоящий шеф-повар, — голос нашего гостя кажется слишком взрослым для его возраста, и его хрипотца заставляет меня немного поморщиться от странного ощущения внизу живота.

— О нет, отец хотел бы, но осыпать похвалами надо нашу кухарку Марию. Она превзошла саму себя. — Я неестественно смеюсь и устраиваюсь на стуле удобнее, поставив ногу на его край и обнажая и без того почти голое бедро с татуировкой в виде цветов по линии чулок.

Отец садится на свое место во главе стола, бросает на меня взгляд и, как всегда, качает головой.

— Марианна, тебе стоило бы переодеться, — строго говорит он.

— Я не задержусь, — парирую я и протягиваю брату свою тарелку.

Отцу только и остается, что посмотреть на мою мать и сдержанно дернуть головой в знак неодобрения.

— Даниэль, расскажи нам, как твои тренировки. — Отец возвращает все свое внимание на моего тринадцатилетнего брата.

Они с матерью всегда называют нас только полными именами, будто мы в светском обществе каждый день, хотя едва ли подобный обед можно назвать частым явлением в нашем доме. Мне кажется, до этого я не видела родителей пару дней, а может, и больше. Они вообще не утруждают себя общением со своими детьми: с моим братом, который почти все свободное время уделяет футболу, и со мной, семнадцатилетней девчонкой, которая точно не оправдала их ожиданий, и мой бунтарский период, как им нравится говорить, усугубляет и без того сложные отношения между нами.

— Тренер нас очень хвалит. С тех пор как Николауш появился в нашей команде, он только и говорит о нашей блестящей карьере. Он уверен, что наша игра вдвоем будет замечена клубами. — Мой брат похлопывает своего приятеля по плечу и улыбается своей самой потрясающей улыбкой, которая заслуживает только глянцевых журналов, рекламных плакатов и роликов на телевидении.

Несмотря на то что родители уже давно определили для себя, кто именно будет их любимым ребенком, и делали все возможное, чтобы мы с братом недолюбливали друг друга из-за предписанных нам ролей в семье, мы с Дани предпочли выбрать для себя другой сценарий отношений и обожаем друг друга. Осмелюсь сказать, что он, скорее всего, единственный человек, которого я могу назвать близким, которому доверяю все свои секреты, а еще он единственный, кого я по-настоящему люблю.

— Значит, Ники, ты играешь с моим братом в одной команде?

Я закидываю в рот кальмара и устремляю взгляд прямо на малыша, который, кажется, не знает, куда деться от такого внимания к его персоне. Он делает глоток воды, держа стакан дрожащими руками. Я автоматически делаю вывод, что он никогда не обедал за таким столом, как этот, и не бывал в кругу таких людей, как мои родители. Впрочем, как я уже говорила, мы с братом тоже не часто удостаиваемся внимания своих родителей и тем более семейного обеда.

— Меня зовут Николауш. — Он откашливается и снова делает глоток воды. — Да, я пришел в команду пару месяцев назад, после того как мы переехали из Фолка.

— Господи, что за дыра! Это вообще где? — Я всем своим видом показываю презрение и достаю из кармана шорт свой телефон, отдавая теперь свое внимание ему одному.

— Марианна! — Моя мать бросает на меня взгляд, полный гнева, но она уже не способна вызвать во мне хоть какие-то чувства.

— Ничего, сеньора Инфернати. Фолка — небольшая деревня на побережье, недалеко от Назаре, — поясняет малыш, но я уже не слушаю ни его, ни своих родителей.

— Без разницы, Ники. Видимо, единственное, что было примечательного в этой деревне, — ты, а раз ты теперь здесь, значит, теперь и нам удастся повеселиться. — Я вскакиваю с стула, поправляя волосы, упавшие на плечи. — Как обещала, не буду больше обременять вас своим обществом. Увидимся, — больше обращаюсь я к брату, чем к любому из присутствующих, и выбегаю из дома, прежде чем моя семья успеет сказать что-нибудь мне вслед и тем самым попытается испортить мое неожиданно поднявшееся настроение.

Десять лет назад

11 сентября

Позади хлопнула дверь, но я даже не вздрогнула от этого знакомого звука, который всегда первым приветствовал меня в стенах этого огромного и, по сути, безлюдного дома. Несмотря на цветы, стоящие возле зеркал у самого входа, ковер на лестнице и фотографии, развешанные на стенах, этот дом всегда был пустым и холодным.

Мой дом. Хотя можно ли его так называть, ведь последние пять лет я провела в поисках себя в самых разных уголках земли. Пять лет я пыталась понять, кто я и зачем нужна в этом мире. И нужна ли вообще.

Чемодан упал возле меня, отчего пластиковая ручка разбилась и разлетелась осколками по полу. Но, кажется, это единственное, что может потревожить дом. Только громкие звуки способны вдохнуть в него хоть какую-то жизнь. Он был безмолвен, как и всегда.

Хотела бы я, чтобы мои родители встретили меня? Хотела бы, чтобы мой единственный брат приветствовал меня после долгой разлуки своей обезоруживающей улыбкой? Ответ: скорее да, чем нет. Но их здесь нет. Мои родители, как всегда, лишь прислали автомобиль в аэропорт, чтобы убедиться, что по дороге я опять не выкину какой-нибудь фокус. Их я могу винить в равнодушии. А вот брата не могу. Он наверняка занят на очередной тренировке. Мой маленький чемпион будет большой футбольной звездой и обязательно получит «Золотой мяч», завоюет Кубок УЕФА и будет на всех обложках глянцевых журналов улыбаться этой самой улыбкой, которая зарождает в твоем сердце надежду на светлое и самое безоблачное будущее.

Я перешагнула через упавший чемодан, убежденная в том, что, как только я поднимусь по лестнице и скроюсь в своей комнате, наша домработница уберет и разлетевшиеся кусочки ручки, и мой чемодан, скрыв его в чулане под лестницей, пока ей не представится возможность с помощью остальной прислуги поднять его в мою комнату и разложить вещи по своим местам в шкафу, наверняка ставшем воплощением желаний моей матери о дочери — нежной принцессе во всем розовом.

Мне хочется чувствовать мягкость персидского ковра, поэтому я скидываю кеды прямо возле лестницы и погружаю пальцы в его ворс, который мгновенно впитывает запах уставших от перелета длительностью в девятнадцать часов ног. Это вызывает на моем лице улыбку, потому что хотя бы так этот дом обретает немного жизни.

Это, наверное, нескромно, но я точно была самым ярким и светлым созданием в нашем доме в пригороде Лиссабона. Пусть мой брат и является самым добрым человеком во всем этом омерзительном мире, но я точно самая заводная в нашем семействе. Уверена, именно поэтому за пять лет здесь все будто покрылось пылью и паутиной.

Открывая дверь в свою комнату, я не рассчитываю обнаружить там ничего, что могло бы рассказать о том, какой я на самом деле человек или каким человеком я стала. Пять лет назад, в семнадцать лет, я уехала на поиски себя, находясь в эпицентре бури под названием «подростковый бунт» и ненавидя каждое слово, вылетающее изо рта моих родителей. Моя комната была жалкой пародией на комнату идеальной дочери, которую так хотели мои родители. Розовые стены, на кровати розовое постельное белье с оборками, будто мы в семидесятых. В моем шкафу преимущественно платья пастельных оттенков и десятки туфель на слишком высоких каблуках, чтобы я выглядела достаточно статной на вечерах, посвященных каким-то людям или событиям, которые стираются из памяти на следующий день.

Я падаю на кровать, раскидывая руки в стороны, и упираюсь взглядом в потолок, белый, словно новая страница моей жизни. Она еще не омрачена никакими событиями, и я могу написать или нарисовать что угодно. Вот только что я хочу там увидеть?

Глаза сами собой закрываются, хотя мне казалось, что я совсем не устала после перелета.

Черт, это был ужасно долгий день.

Слышу, как хлопает дверь, и нехотя открываю глаза. Свет такой яркий, что они сами закрываются, вновь не давая мне увидеть того, кто потревожил мой сон. Чувствую, как под чьим-то весом прогибается кровать, и предпринимаю очередную попытку разлепить глаза. На этот раз мне удается увидеть белый потолок. Я поворачиваюсь, и прямо передо мной, слишком близко даже для наших теплых отношений, оказывается красное, распаренное лицо моего брата, а капелька пота с его носа капает прямо на мой лоб, отчего лицо Дани озаряется улыбкой, и, несмотря на мой протест, он трясет влажными от пота волосами, и все мое лицо вмиг оказывается мокрым.

— Фу! — Я пытаюсь сбросить брата с кровати, но за эти годы он явно стал куда сильнее, и мне едва удается самой выползти из-под него и подняться на ноги.

— Иди сюда, красотка!

Дани так быстро оказывается возле меня, что я даже не успеваю оттолкнуть его и оказываюсь прижатой к мокрой насквозь футболке, но теперь не ощущаю отвращения, как всего мгновение назад, и сцепляю руки на его широкой спине.

Из всех своих путешествий я вынесла не так много уроков, но одно узнала точно: моя жизнь не будет полной, если мой брат будет слишком далеко от меня. Он тот, кто привносит в нее немного спокойствия, рациональности и остужает мой пыл. А рождение брата — единственное, за что я благодарна нашим родителям. За время, проведенное вдали от них, я поняла, что хотелось бы найти куда больше причин для теплых чувств, но, видимо, стоит радоваться хотя бы одному поводу.

— Ты стал такой большой, я едва достаю тебе до шеи.

Я отстраняюсь от брата, отхожу на пару шагов и разглядываю его. Он такой взрослый, красивый и возмужавший, темные волосы отросли и падают на глаза, а на щеках и скулах появилась юношеская щетина.

— Это ты еще не видела меня на поле, — усмехается он и отбрасывает волосы с лица. — Мне нужно принять душ, а потом ты расскажешь мне все о своих приключениях. — Он играет бровями и уходит из комнаты под мой громкий смех.

Иногда мне кажется, что старший из нас двоих именно он.

Дверь комнаты закрылась, и мне вдруг снова стало холодно и одиноко в стенах, казалось бы, моей комнаты. Оборачиваюсь к шкафу, который в мои более ранние годы был увешан розовыми платьями и кружевными юбками. Мать так хотела, чтобы я была похожа на нее, — идеальная, примерная девочка, которая каждый раз в обществе делает реверанс и улыбается самой искренней улыбкой, чуть ли не пукает сахарной ватой. Меня тошнило от этого образа и от того, что мать упорно навязывала мне его. Наверное, это было одной из причин того, почему я стала полной противоположностью этой девочки.

Из глубины шкафа достаю свои самые короткие шорты и едва прикрывающую грудь майку. Надевая их, вспоминаю, как несколько лет назад я решила уехать подальше отсюда и найти свое место в этом мире. Я была наивна и верила в свою исключительность. Вот только ты просто человек, а исключительным становишься со временем. Хорошо, что мне удалось осознать это и вступить на путь, благодаря которому я стану тем человеком, которым хочу быть.

Я выхожу из комнаты и прикрываю за собой дверь. Разглядываю появившиеся на стенах фотографии моего брата и его трофеи, испытывая одновременно гордость, зависть и странное ощущение одиночества. Но не успеваю разобраться в этом клубке чувств, как позади слышу звук открывающейся двери и оборачиваюсь, чтобы увидеть Дани.

Но передо мной совсем не мой брат.

В дверях ванной комнаты для гостей стоит молодой мужчина в одном полотенце, висящем на бедрах непозволительно низко и не оставляющем пространства для фантазии. Он будто слеплен итальянским скульптором, только глины оставалось слишком много, и скульптор решил уделить внимание тем частям тела, которые прикрывались листочком в «целомудренном» мире Древнего Рима.

Если бы я была той самой идеальной девочкой из фантазий моей матери, то покраснела бы и потупилась. Но я не из тех, кто стесняется и смущенно опускает взгляд в пол. Мои плечи расслабляются, а руки непроизвольно соединяются под грудью, я хотела бы скрыть свое отношение к этому подобию греческого бога. Прикусываю губу, продолжая разглядывать его. Он высокий, я едва достала бы до его плеч. Короткие волосы, с которых стекают капли. Идеально высеченный нос, губы как на картинах — алые и пухлые, только пробивающаяся щетина на щеках, кричащая о его юном возрасте, но нисколько меня не останавливающая. Мускулистая шея, острые ключицы, накачанные руки, плоский живот и поросль волос, ведущая прямо туда, где почти все это время находится мой взгляд. Я уверена, что этот мальчик — нечто во всех смыслах этого слова, несмотря на то что полотенце сейчас лишает меня возможности лицезреть наверняка его самую выдающуюся часть.

— Увидела что-то интересное? — слышу я.

Я резко отворачиваюсь от дьявола в дверном проеме и смотрю на брата, застывшего совсем рядом от меня.

— Ничего я не увидела, думала, вызывать ли полицию. К нам в дом пробрался какой-то… — И вот тут я поняла, что мои щеки полыхают, как в дешевом сериале.

— Ну конечно! — Дани громко смеется, отходит от меня в сторону лестницы и спускается по ступенькам. — Кстати, ты ведь помнишь Николауша, моего приятеля по команде? — слышу я уже удаляющейся голос брата.

Но, сказать честно, я совсем не помню никакого Николауша. Снова оборачиваюсь к парню.

— Ты собираешься одеваться или так и будешь ходить в одном полотенце? — зло спрашиваю я и удаляюсь вслед за братом.

Уже ночью я лежала в своей постели и в отчаянных попытках заснуть готова была перейти к подсчету овец в голове. Давно перевалило за полночь, а наши родители так и не появились дома. Я могла бы сделать вид, что меня это сильно беспокоит — отсутствие любви с их стороны и нежелание со мной видеться и разговаривать, но, по правде, я сама не горела желанием общаться с ними в первый день своего приезда. Мы никогда не были близки, и делать вид, что расстояние это изменило, бессмысленно. Мы были слишком непохожи и потому воспринимали как само собой разумеющееся свое холодное отношение друг к другу. Когда я была младше, мне казалось, что я из приемной семьи, потому что невозможно быть настолько разными, чтобы даже не уметь слышать друг друга, не говоря уж о том, чтобы слушать и понимать.

Дверь тихонько скрипнула, и я автоматически отодвигаюсь к краю кровати, отводя одеяло в сторону и освобождая место для брата. До моего отъезда мы часто вот так вместе лежали, смотрели в потолок и мечтали. В основном это касалось потрясающей карьеры Дани, но и моим мечтам находилось место, вот только они всегда были размытыми — я не представляла, чего хочу от этой жизни.

Кровать прогнулась, и я повернула голову в сторону брата.

— Какого?.. — Буря эмоций захлестнула меня, как только я поняла, что рядом со мной совсем не Дани.

— Не кричи, а то разбудишь брата. — Он приложил холодные пальцы к моим губам, отчего по спине пробежали мурашки.

Мне оставалось только кивнуть, глядя, как его рука спустилась вниз, замерев на его плоском животе. Вторую же он запрокинул за голову, даже не смотря на меня.

— Ты ничего не попутал? Вообще-то это моя комната. А ты кто вообще такой? — Мне показалось, что мой голос вот-вот сорвется на крик, но на самом деле я вовсе не была так возмущена, как подобало бы порядочной девушке в подобной ситуации.

Мне было интересно. Он был похож на моего брата, а с другой стороны — совершенно другой, и это подстегивало во мне желание узнать, что скрывается за этой картинкой.

— Пока тебя не было, я часто ночевал в этой комнате. Конечно, втайне от твоей семьи.

Он повернул голову, рассматривая меня в темноте комнаты. Не знаю, видел ли он что-то, но мне казалось, что его взгляд способен прожечь меня насквозь и увидеть то, что я старательно скрываю.

Наверное, меня должны были испугать его слова, но они не были столь отталкивающими. Хотя если подумать, это явно что-то нездоровое.

— Я должна узнать, зачем ты это делал? — Я поворачиваюсь на бок и заправляю за ухо выбившуюся прядь ярко-красных волос.

— Казалось, что только в этой комнате осталась жизнь. После твоего отъезда дом стал невыносимо холодным. — Он повторяет мои движения, и мы просто смотрим друг на друга.

В моей голове крутятся вопросы: много ли он времени проводит у нас дома? как долго они дружат с Дани? почему сейчас он лежит в моей постели и это кажется таким правильным и безумным одновременно?

— Есть еще одна причина, почему я сейчас здесь.

Моя бровь приподнимается в немом вопросе, но сомневаюсь, что он видит это.

— Поделишься?

Он молчит несколько секунд, прежде чем подать голос, и они кажутся мне вечностью.

У меня было достаточно мужчин в жизни, чтобы осознавать, что происходит, когда мужчина и женщина находятся в одной постели. Я не могу назвать себя шлюхой, так же как и девственницей. Я скорее имею опыт, о котором лучше никому не знать. Но сейчас, в этой постели, я чувствовала себя совсем неопытной маленькой девочкой. Под его взглядом я ощущала робость, которая мне не присуща, и эти ощущения заставляли меня нервничать.

— Помнишь, когда мы познакомились, ты сказала, что самое интересное, что было в моем городе, — это я. А потом ты уехала, и мне не удалось узнать, почему ты так сказала.

Я уже открыла было рот, чтобы сообщить ему, что не помню ничего такого. Ни нашего знакомства, ни своих слов. Как давно это вообще было? Мой несносный характер нередко провоцировал меня на необдуманные слова и поступки. Очень похоже на меня — сказать что-то подобное мальчику младше меня, когда бы это ни произошло. Но почему я его совсем не помню?

Он успевает вновь положить руку на мои губы, заставляя проглотить невысказанные слова.

— Можешь не отвечать. Я знаю ответ. Да и твой взгляд сегодня днем был куда красноречивее любых слов. — Я слышу улыбку в его голосе и сама непроизвольно улыбаюсь.

Давно ли мне стали нравиться маленькие мальчики? Я ведь старше его года на четыре или даже больше. Он еще учится в школе, как и мой брат, и это выглядит совсем уж дико.

— То, как ты смотрела на меня, это не то же самое, что девчонки в школе или на трибунах стадиона. Почему их взгляд отличается от твоего?

Его пальцы проходят по моей скуле, и спина непроизвольно выгибается под этими ласками. Глаза на мгновение прикрываются, и я обдумываю его слова всего секунду. Мне не нужно время, чтобы дать ответ. Он очевиден.

— Они хотят тебя как принца, идеализируя тебя и представляя ваш долгий счастливый роман. А я видела красивое тело и милое личико.

— Помоги избавиться от них, — выпаливает он так, что кажется, что его слова повисают в воздухе.

— Что ты имеешь в виду? Как избавиться? Убить?

— Боже, ты совсем чокнутая. Нет, конечно. — Он улыбается так, что я вижу его улыбку, и переворачивается на спину.

Мы молча лежим. Я разглядываю мужчину или, скорее, мальчика в моей постели, а он разглядывает потолок. Наше молчание, кажется, длится непозволительно долго, так что оно начинает напрягать меня. Но я вижу, как двигаются его глаза, будто он пытается прочитать что-то на потолке, как он сглатывает, будто делает сложное упражнение, как перекатываются мускулы на его руках от каждого непроизвольного движения и как размеренно опускается и поднимается его грудь, на которой нет ни единого волоска.

— Притворись моей девушкой, чтобы они больше не смотрели на меня. Это очень отвлекает от футбола, а я должен сконцентрироваться на нем. От этого зависит все.

Его голос почти дрожит, и на последних словах весь воздух покидает его легкие. Он опустошен, и мне кажется, его даже немного трясет после сказанных слов.

— И как ты себе это представляешь?

Я хотела бы, чтобы мой голос говорил о том, что это совершенно безумная просьба от человека, которого я вижу в первый раз в жизни. Но совсем не уверена, что мне это удалось. Скорее напротив, в нем будто зарождается семя надежды, и это нисколько меня не радует. Я не намерена притворяться девушкой какого-то школьника. Ни ради него, ни ради кого бы то ни было в этом мире.

— Ты только приехала, никто не знает, где ты была и чем занималась. Просто покажем, что у нас роман, хотя и не знаю, как это делается. Но они перестанут меня преследовать, а потом мы вернемся к нормальной жизни. Ты моя единственная надежда, я не знаю, что еще сделать, чтобы они не крутились рядом.

— Стой, не торопись. — Я сажусь на кровати, поджимая под себя ноги, и смотрю прямо на этого мальчика, который сейчас будто сжался до размера маленького испуганного кролика и смотрит на меня своими жалостными, светящимися в ночи глазами. — Ты славный мальчик, Ники. Уверена, что мой брат дружит с тобой за какие-то твои потрясающие внутренние качества. Но я не мой брат. Я вижу тебя чуть ли не в первый раз в жизни. С чего я буду помогать тебе?

— Дани говорил, что ты всегда поможешь.

— Ему да, но тебя-то я совсем не знаю. Почему ты хочешь отпугнуть девчонок? Может, ты из этих?.. Тогда просто скажи, и они сами сбегут.

— Я не из этих. — Он откидывает в сторону одеяло и резко вскакивает с кровати, оставаясь стоять возле нее во весь свой рост, видимо, надеясь меня запугать своими габаритами. — Прямо сейчас могу тебе доказать, — с какой-то яростью в голосе говорит он и окидывает меня взглядом.

Я сплю в одной футболке, так что бедра без одеяла оказываются перед ним совершенно обнажены.

— Ты не отдаешь себе отчета в том, о чем просишь. Встречаться — это не ходить за руки. Придется целоваться, и кто знает, что еще. Ты на такое готов? И ты подумал о Дани, что он скажет?

— Я все понимаю. Дани знает, он и предложил попросить тебя. Сказал, что ты всегда помогаешь в безвыходной ситуации.

Я слушаю его и не верю своим ушам. Хотя что еще могли придумать два малолетних дебила, которые только и делают, что играют в футбол или смотрят его.

— Ох, малыш Ники, вы совсем плохо подумали. — Я мотаю головой, словно пытаясь отмахнуться от этой идиотской просьбы. — Мы же не в дешевом американском фильме о школе.

Я встаю с кровати и медленно подхожу к мальчику, который кажется таким ранимым и маленьким. Ему нужна помощь, вот только я не тот человек, который может ее оказать. Хотя…

— Иди сюда.

Я беру его за руку и кладу ее на оголенную ягодицу, заставляя немного сжать, отчего по телу пробегает дрожь. Чувствую, как он нервничает от моих прикосновений, и на губах появляется зловредная улыбка моего превосходства. Привстаю на носочки, вдыхаю аромат его мыла, «морской бриз» или что-то подобное, невинное и свежее. Он наклоняется ко мне, так что я ощущаю его дыхание на своем лице. Он совсем близко, и, как бы ни было сложно это признать, я собираюсь сделать то, о чем думала с того момента, как увидела его в ванной комнате, и то, о чем обязательно пожалею.

Мои губы находят его так быстро, решительно, я будто сама набрасываюсь на него и требую ласки. Губы впиваются в него, стремясь к сладости удовлетворения острого желания. Он медлит, кажется, целую вечность, но я чувствую животом, что дело точно не во мне. Я делаю шаг к нему, подталкивая к действиям, и наконец ощущаю, как приоткрываются его губы в поисках наслаждения. Мы изучаем друг друга, узнаем в самый первый раз, и мне не хочется в этом признаваться, но это был лучший первый поцелуй в моей жизни.

Совсем не хочу отрываться от него, но, зная себя, понимаю, что последствия затягивания этого сладкого поцелуя могут стать для меня неприемлемыми. И разрываю наш поцелуй, делая шаг назад.

— Ты все очень усложнил только что, малыш. Но обещаю тебе, я подумаю над твоими словами. А теперь проваливай из моей спальни и не говори ни слова.

Дверь позади меня хлопнула, и я рухнула в постель.

Да, вот тебе и первый день дома после долгого отсутствия. Этот Ники принесет в мою жизнь большие проблемы или большую удачу.

---

17 сентября

Мне казалось, что каждый мой шаг находится под пристальным вниманием окружающих. Они все следят за тем, как правая нога приподнимается, чтобы опуститься и коснуться неровной плитки, и как потом ее движение повторяет левая нога. Мои шаги громко отдаются в ушах, и, кроме этого, я не слышу почти ничего, разве что слишком громко кричащие в моей голове мысли. Короткая юбка шуршит, и ветер может заставить ее приподняться непозволительно высоко, обнажая мои бедра, на которых от прохлады выступили мурашки. Волосы колышутся от каждого движения, и я воображаю себя чудесной нимфой с ужасными намерениями. Но я уже ступила на эту дорожку и сделать шаг назад — значит перестать быть собой.

Я вижу, как люди поворачивают головы в мою сторону, и понимаю, что они думают про меня.

Школа Святого Луки — частная элитная школа только для избалованных детей из богатых семей или выдающихся учеников, чьи таланты легко компенсируют отсутствие у них денег. Ведь пройдет всего каких-то несколько лет, и они станут жертвовать школе миллионы в благодарность за то, что здесь позаботились о них и сделали верхушкой общества.

Мы с Дани относились к первой категории, и меня в этой школе терпели только ради денег родителей и с радостью выпустили пять лет назад с надеждой, что я больше никогда не появлюсь в ее стенах. А вот Дани оказался талантлив и скорее по счастливой случайности еще и сыном богатых родителей, чьи деньги являются приятным бонусом к его будущему величию на футбольном поле, я в этом не сомневаюсь.

И вот пять лет спустя я снова на этой дорожке, под плитками которой я прятала травку и презервативы. И черт, эта школа помнит меня. Ученики заинтересованно поворачивают головы в мою стороны, а учителя переглядываются, наверное, ожидая от меня чего-то похуже того, что я творила в стенах этой школы. Они себе даже не представляют, что я собираюсь сделать.

Моя уверенность и решительность постепенно утихают, по мере того как я приближаюсь к футбольному полю нашей школы. Я вижу, как Дани передает мяч маленькому Ники, и тот, обходя защитника, вырывается к воротам и забивает гол, как мне кажется, даже не прикладывая слишком много усилий. Он улыбается и наскакивает на Дани, скандируя их имена и будто не замечая никого вокруг. Они такие юные и талантливые, впереди целый мир, и надеюсь, ни одного из них не разочарует их будущее. Вот только за Дани я уверена, а Ники сделал неверный выбор, оказавшись в моей спальне. Его будущее и перспективы еще под большим вопросом.

Я останавливаюсь у трибуны, на которой сидят несколько болельщиц, наблюдая за происходящим, а чуть выше на скамейках расположилась группа поклонниц, и я назвала бы их немного сумасшедшими. Пять девчонок, наблюдающих за моим братом и его другом с нескрываемым желанием. И если Дани, поворачиваясь к ним, улыбается, подмигивает и чуть приподнимает футболку, демонстрируя идеальный торс, то милый Ники соединяет брови на переносице, сжимает челюсть так сильно, что выступают желваки, и, сложив руки на груди, пихает Дани в плечо. Они слишком по-разному относятся к этому спорту и происходящему вокруг них.

Хотя не мне винить Ники за реакцию. Да, можно было бы наслаждаться происходящим, как мой брат. Ведь он знает, что интрижка, даже если и испортит его игру, не скажется на его состоянии и перспективах. Он все так же будет сыном своих родителей, и они найдут, как применять его таланты за пределами футбольного поля. Конечно, при худшем развитии ситуации. А вот для Ники это слишком серьезно. Он не может пожертвовать карьерой и перспективами ради девчонки, которая через пару месяцев скажет ему, что беременна, ради того чтобы навсегда обеспечить себе алименты и фамилию звезды футбола.

Я правда все понимаю, вот только не уверена, что он выбрал правильный путь решения проблемы. Но это его выбор, даже если я и считаю, что лучше было бы продолжать игнорировать девчонок, которые рано или поздно сами потеряют интерес к неприступной крепости, но кто я такая, чтобы подсказывать ему, как лучше поступить. И вполне очевидно, что его выбор был ошибочен хотя бы потому, что я совсем не хороший человек, и я воспользуюсь им, каким бы чудесным другом он ни был моему брату.

Я продолжаю наблюдать за братом и Ники, прислонившись к перилам, отделяющим трибуны от поля. Наконец Дани замечает меня и, сбавив темп, приближается ко мне, хотя взгляд его устремлен поверх меня.

— Что ты тут делаешь? И не ври, что решила посмотреть на мою игру, не поверю. — Он прижимает свои губы к моей щеке, и я чувствую запах его пота.

— Фу, отодвинься. От тебя воняет.

Я отпихиваю брата, касаясь его насквозь мокрой футболки, и морщусь от неприятного ощущения. Дани смеется и не делает и попытки отстраниться от меня, вызывая на моем лице ответную улыбку.

— Так зачем ты здесь?

— Я не к тебе пришла, — отвечаю я и киваю в сторону бегающего по кромке поля Ники дьявола-младшего.

Дани недоверчиво ухмыляется и делает шаг ко мне, будто боясь, что нас могут услышать.

— Только не сделай хуже. Я сказал, что ты поможешь, а не испортишь все, Марианна.

— Как пойдет, — пожимаю я плечами. — Надеюсь, вы не слишком близки.

Я заглядываю в глаза брата и вижу в них предостережение. Но если он так боится за своего друга, не стоило его отправлять ко мне.

— Мы очень близки. — Дани бросает взгляд на Ники, роящегося в своей спортивной сумке, видимо, в поисках полотенца, потому что пот струится с него и капает даже с носа. — После того как ты свалила и оставила меня одного, он был единственным, кто хоть как-то помогал справиться со всем этим дерьмом дома.

Только Дани мог заставить меня чувствовать себя виноватой настолько, что лицемерная улыбка сползает с моего лица, а глаза устремляются в пол.

— Прости, но я должна была уехать, находиться рядом с ними было уже невыносимо.

— Не извиняйся, ты все сделала правильно. Но Николауш помог мне, и я буду всегда ему благодарен. Поэтому ради меня постарайся помочь, а не сделать хуже.

Дани берет меня за подбородок и заставляет поднять на него глаза. Моя идея больше не кажется такой уж гениальной, если на кону стоят любовь и признательность моего брата. Но если мне удастся сыграть эту роль безупречно, то никто не останется с разбитым сердцем. По моему, как мне нескромно представлялось, идеальному плану, в конце я оказываюсь в выигрыше, Дани — звездой футбола, Ники — там же, на пьедестале, с Кубком УЕФА — и, возможно, оба с приятными на вид и умными девушками, но это необязательно.

— Марианна, пообещай мне, что не будешь собой.

Хватка Дани была достаточно сильной, чтобы у меня не возникало желания соврать ему. Хотя я и так старалась никогда этого не делать.

— Я сделаю все, что смогу, чтобы ты не был во мне разочарован.

Кажется, его вполне удовлетворил мой ответ, хватка ослабла, и я ощутила на щеке приятное прикосновение его мокрых губ.

— Спасибо.

Это простое слово как-то неприятно отозвалось у меня в желудке и поселило ощущение того, что я все же предаю брата, если хочу не только помочь Ники, но и получить свою долю радости от этого глупого, по-киношному ненормального плана.

Дани отходит от меня, и мне остается только наблюдать за тем, как он медленно подходит к Ники, что-то ему говорит и, наконец, Ники оборачивается ко мне и бросает взгляд, тот, который я не хотела бы видеть, но его глаза полны надежды. Нервно сглатываю и считаю количество шагов, которые он делает, приближаясь ко мне.

Десять. Девять. Восемь.

У меня еще есть шанс спасти его от себя, спасти себя от праведного гнева Дани, спасти брата от разочарования во мне.

Семь. Шесть. Пять.

Это не просто игра, которую затеяли дети, это чувства, страсть. Отдавать часть себя другому человеку — больше, чем просто играть в пару.

Четыре. Три. Два.

Он такой молодой, даже маленький. Но безумно привлекательный, я не виню девчонок, сидящих на самом верху и разглядывающих его, пытаясь запечатлеть в памяти каждую его часть. Он слеплен очень талантливым создателем. Черные волосы, такие типичные для португальцев, влажные от пота, светятся на солнце, создавая непередаваемый свет, исходящий от него. Красивая линия скул и подбородка — через несколько лет он сможет быть идеальным лицом какого-нибудь парфюма и красоваться на обложках. Его синие глаза смотрят прямо на меня, и мне кажется, он даже не моргает, отчего мое ненормальное сердце делает странный трюк в груди, а может, предупреждает, что эта «не игра» будет для меня более опасной, чем я представляю себе.

Один.

Я выдыхаю, когда Ники оказывается рядом, и поднимаю взгляд к его лицу. Он близко так, что мне приходится смотреть на него снизу. Даже и не верится, что он младше меня. Четыре года — разве это много? Если бы нам было за тридцать, такая разница была бы не столь значима, а сейчас я не могу даже подумать о том, чтобы прикоснуться к нему, — непозволительно, ведь за это и посадить могут.

— Привет, — говорит он робко и переминается с ноги на ногу, будто это не он только что забил мяч в ворота и не на него все смотрели с восхищением и капелькой зависти.

— Ну привет! — Я тяну его за кромку шорт, чтобы оказаться достаточно близко и ощутить, как в воздухе повис этот запах мужественности, силы и тестостерона.

Я не очень хороший человек. Это мне и говорили не раз, и я сама пришла к такому неутешительному выводу достаточно быстро. А этот мальчик кажется таким невинным и милым, что мне практически жаль, что он впутывается во все это.

— Я помогу тебе чем смогу. — Мои губы находят щеку Ники, и я чувствую, как по его телу пробегает дрожь. — Но будет несколько условий, малыш. — Руки уверенно ложатся на его плечи. — Ты слушаешься меня и делаешь, как я скажу, не задавая вопросов. — Прохожусь ногтями по его шее, отчего дрожь его усиливается. — Мы появляемся на важных событиях в этой дурацкой школе вместе. Всегда. — Пальцы касаются гладкого подбородка, и я тяну его голову вниз, чтобы окунуться в глубину глаз. — Как только с тебя будет достаточно, ты скажешь прямо, и мы устроим большой финал, так, как я скажу. — Я привстаю на носочки, не моргая смотрю на Ники. — Согласен?

Он только кивает в ответ, что меня, безусловно, радует — первое правило он точно усвоил. Мои губы касаются уголка его губ, но со стороны наверняка всем кажется, что мы не можем оторваться друг от друга. Я отдаляюсь от малыша и смотрю в его глаза в надежде не увидеть там никаких чувств.

— А теперь иди и порви их всех, но не забудь снять майку, чтобы эти девчонки осознавали, что никогда не будет принадлежать им.

Ники покорно кивает и уже собирается двинуться в сторону своей команды, особенно услышав свисток тренера, но я не могу упустить такую возможность и шлепаю его по заднице, заставляя его обернуться на меня. Всего на мгновение лицо его выражает недоумение, сменившееся так же быстро чем-то напоминающим улыбку, но он тут же снова становится серьезным.

Когда Ники уже приближается к команде, я кричу так громко, чтобы меня могли слышать все девицы, что присутствуют на этой первой тренировке, как самая настоящая фанатка:

— Задай им жару, красавчик!

Если я начала эту игру, то доведу ее до конца, а потому заставляю себя двинуться по трибунам вверх, хотя больше всего мне хотелось бы сейчас оказаться в бассейне у нашего дома. Медленно поднимаясь по ступенькам, я успеваю разглядеть каждую из присутствующих здесь девушек.

Вот команда поддержки сидит в ожидании начала своей тренировки, и пусть на лицах девчонок написано нетерпение в предвкушении собственных занятий, но я замечаю, как у парочки горит во взгляде вожделение, адресованное парням, играющим на поле и выкладывающимся на все сто.

Чуть дальше сидят фанатки, эти даже не скрывают причин своего нахождения на трибуне. Они рассматривают каждого игрока так, будто это не мальчишки, многим из которых даже нет восемнадцати, а профи, и если один из них удостоит их хотя бы взглядом, то ни одна из них точно не упустит своего шанса. Я смотрю, как они следят за моим братом, но знаю точно, что ни одна из них никогда не окажется рядом с ним. Только если сначала убьют меня. Легкомысленные дешевки, которых научили получать свое исключительно через слезы или постель. Я слишком хорошо знаю подобных им. На каждом званом ужине, на котором присутствует моя семья, всегда можно увидеть таких девиц, которые ничего из себя не представляют, а являются лишь дополнением к богатому, успешному и, если повезет, красивому мужу.

Оказавшись на самом верху, я рассматриваю группу учениц, сидящих чуть дальше остальных, их взгляды, как и у всех присутствующих, направлены на поле. Но среди них я замечаю одну, которая представляет собой совершенно иной вид девушек.

Предполагаю, что она небольшого роста, хотя сложно делать такой вывод издалека и по отношению к сидящему человеку. Она, как и все, в форме нашей обожаемой школы, вот только, в отличие от остальных, ее форма полностью соответствует правилам. Никакой слишком низкой юбки, обнажающей бедра, никакого выдающегося декольте, а пуговицы застегнуты почти полностью. Обувь без каблука, а волосы, ярко-рыжие, совершенно нетипичные для португальцев, собраны в косу. У нее большие глаза, направленные прямо на Ники, и милая скромная улыбка, причем ее розовые губы не накрашены и не увеличены с помощью косметолога, что тоже отличает ее от прочих присутствующих.

Я точно знаю только одно: она создаст проблемы. С такими девчонками не развлекаются, их не бросают и не используют, на таких женятся и чувствуют себя самыми счастливыми до конца своих дней. Я замечаю, как Ники бросает взгляд на трибуну, прямо на эту рыжую, и понимаю, что она точно создаст мне проблемы.

Стараясь сделать безмятежный вид, я решительно спускаюсь на пару ступеней и двигаюсь вдоль лавок прямо к ней. Опускаюсь рядом и поворачиваю голову, изображая на лице самую милую из улыбок, на которую вообще способна.

— Привет!

Самое простое, что можно сказать, зато сколько интриги в одном слове. Отворачиваюсь и считаю про себя, знаю, что она не удержится от того, чтобы не задать все интересующие вопросы.

— Ты Марианна Инфернати?

Злорадствую про себя, занимая все внимание этой совсем молодой девушки. Ее больше не интересует Ники, игра или что-либо еще. Теперь она моя.

— Да. А мы что, знакомы?

— Вовсе нет! Но Даниэль столько о тебе рассказывал, что, кажется, мы знаем о тебе все. Я Ленора.

Она совершенно мило и наивно тянется, чтобы поцеловать меня в щеку, как это принято, и я с горечью понимаю, что мне придется разрушить все ее мечты, несмотря на то что она кажется очень приятной девушкой.

— Надеюсь, мой братишка не говорил про меня плохого.

— Ничего подобного. Мы все твои фанаты благодаря Даниэлю.

— Ну это уже слишком, не стоит делать из меня кумира. — Я улыбаюсь, хотя мое эго кричит от удовольствия. Мой братишка знает, как превознести меня, несмотря на огромное количество моих недостатков.

— Ты здесь, чтобы посмотреть игру брата? — с какой-то надеждой в голосе спрашивает Ленора, и я всего на секунду задумываюсь о том, чтобы бросить все и сделать жизнь малыша Ники приятной и безмятежной до конца его дней. Ведь с такой девушкой она именно такой и будет. Преданная и верная Ленора будет терпеть все тяготы жизни с профессиональным спортсменом и никогда не будет возражать и не скажет ничего лишнего.

Но я не такой человек, чтобы отказаться от того, что само идет мне в руки. Я сделаю то, о чем меня попросил Ники, получу свой приз за лучшую игру на публику, и мы каждый останемся с тем, чего желали вначале. Он — отсутствие личной жизни, а я — доступ туда, где хранятся секреты всех учеников этой потрясающей школы для избранных.

— И ради него тоже. Но скажу тебе по секрету, — я наклоняюсь ниже, делая вид, что хочу, чтобы меня слышала только она, хотя на самом деле надеюсь, что информация у семнадцатилетней девушки задержится ненадолго, — после моего возвращения Николауш проявлял ко мне некоторое внимание, и я хотела бы показать, что он, возможно, то, что мне надо сейчас. — Я заговорщицки улыбаюсь и перевожу взгляд обратно на поле, давая возможность моей новой подруге переварить эту информацию.

— Правда? — прошло чуть больше минуты, прежде чем она задала тот самый вопрос, который я так хотела, чтобы она озвучила.

— А что-то не так? Я думала, подобные взгляды на разницу в возрасте уже устарели. — Я улыбаюсь, даже не поворачивая головы в сторону Леноры, потому что слишком хорошо представляю недоумение на ее лице и ту гамму чувств, что я породила в ее влюбленном сердце.

— Да нет, дело не в этом. Просто Николауш ни с кем не встречается. Все знают, что он вроде как ждет чего-то особенного, — выпаливает Ленора, и мне очень жаль, что ее воздушный замок только что рухнул благодаря мне. Но лучше сейчас это сделаю я, чем через несколько месяцев он лично разобьет ей сердце.

— Кажется, он уже нашел, — ставлю я точку в приговоре ей.

— Ну да, — невнятно бормочет она, и я замечаю, как она пихает свою подругу, подгоняя встать, — приятно было познакомиться. Мы пойдем, еще же задания делать.

Ленора вместе с подругами спешно покидает трибуну, позволяя мне почувствовать себя победительницей в этой маленькой битве. Я расслабляюсь и прикрываю глаза, наслаждаясь сентябрьским солнцем. Кажется, этот год будет куда лучше, чем я ожидала.

---

21 сентября. 19:00

— Ты пойдешь в этом? — слышу тонкий голос позади себя и закатываю глаза, как делаю это каждый раз при появлении матери в моей комнате.

Да, я полная противоположность ее мечте о милой принцессе, которая будет наряжаться в розовое и улыбаться. Но в этом ей стоит винить только себя. Какая мать отдаст своих детей на воспитание няням, гувернанткам и репетиторам, чтобы проводить время в обществе и озарять его своей лживой улыбкой, демонстрирующей оскал неестественно белых зубов? Теперь она получает то, чего добивалась двадцать два года.

— Что конкретно тебе не нравится в моем виде?

Я поправляю и без того отлично сидящее на мне короткое платье, открывающее край моей татуировки на бедре. Оно сильно напоминает ночное белье, и, если быть откровенной, еще пару лет назад я в нем и спала, но сейчас мне показалось, что оно как нельзя кстати.

На платье накинут пуловер крупной вязки, дополняющий образ отвязной девушки, а на самом деле соответствующий моему тайному желанию не показывать миру всю себя. Пока что не показывать. Вместо обожаемых моей матерью туфель на шпильке на мне обычные кеды. На шее длинная золотая подвеска, подаренная братом на восемнадцатилетие. В отличие от родителей, он преподнес подарок от чистого сердца, и сейчас она красуется на мне в виде кулона.

— Я думала, ты выберешь что-то более скромное для первого появления после долгого отсутствия. — Она решительно проходит в комнату с вешалкой в руках.

Я заставляю себя посмотреть на нее и это розовое нечто в ее руках и заставляю себя не скривиться от вида того, что она мне предлагает.

— Нет, в жизни не надену ничего подобного.

Я подвожу контур губ бордовым карандашом и закрашиваю их идентичной по цвету помадой.

— Ты за чем-то важным или просто решила наконец увидеться с дочерью? Если так, твой поезд ушел, меня ждет Дани, и я опаздываю.

Я наблюдаю за тем, как мама укладывает на мою постель это розовое облако, и понимаю, что это единственное, из-за чего она пришла в мою комнату. Радостная родительская встреча была чем-то невозможным в стенах этого дома.

— Раз уж ты вернулась, мы с отцом решили, что тебе пора принять правила этого дома и начать делать то, что от тебя хотят, а не то, что хочешь ты.

Мне хотелось бы уметь лучше скрывать свои эмоции, но я улыбаюсь, будто сумасшедшая, и издаю странный истерический смешок.

— Каролина, ты же не серьезно? Мы совершенно не в тех отношениях, чтобы ты сейчас говорила, что мне делать. Поезд ушел, а твои пожелания можешь оставить тут, прямо возле моей кровати. У тебя нет рычагов. А если будешь хмуриться, то появятся морщинки, тебе ведь это не нужно.

Я непозволительно ехидно улыбаюсь, заставляя мать нахмуриться сильнее, что вызывает во мне еще больше желания ее разозлить. Но честное слово, сейчас они решили учить меня поведению! Надо было об этом думать раньше.

— Ладно, поговорим позже. Чао! — Я отправляю ей воздушный поцелуй в дверях, выбегаю и спрыгиваю по ступеням вниз.

У дверей меня ждет Дани, поглядывая на часы на запястье. На нем рваные черные джинсы, кеды такие же, как и на мне, и черная футболка. Мой брат слишком любит классику, к тому же ему кажется, что так он выглядит старше. Но, признаться честно, ему не нужно выглядеть старше и круче, и так все девчонки в школе и за ее пределами мечтают о нем, а если пока не мечтают, то скоро начнут.

— Я видел, мама шла к тебе. Ты опять с ней поругалась? — обеспокоенно спрашивает брат и распахивает дверь, впуская свежий воздух, а вместе с ним и надежду, что этот вечер не будет испорчен неожиданным решением моей матери вести себя, как это ни странно, как мать.

— Нет, я пыталась быть милой. — Вижу скептический взгляд брата, да, ему я не умею врать. — Ладно, я пыталась быть стервой не на все сто процентов.

— Вот это уже похоже на правду. — Он усмехается и, как истинный джентльмен, позволяет мне сесть в свой BMW M5 первой, придерживая для меня дверь.

— Я не виновата в том, что она решила потребовать от меня делать все, что они захотят. Это же бред какой-то.

Я разваливаюсь на пассажирском кресле, закидывая ноги на приборную панель. Достаю из сумки телефон, подключаю к блютусу машины и ищу музыку, которая сейчас как нельзя лучше поднимет мне настроение.

— Ты не можешь просто послушать их? Не хочу, чтобы ты снова оказалась на другом конце земли.

Дани водит очень внимательно и по всем правилам. Обе руки на руле, взгляд сосредоточен на дороге, он и расслаблен, и напряжен одновременно, и мне все время хочется его встряхнуть — невозможно же быть таким идеальным во всем.

— Не окажусь. Теперь все будет иначе, я изменилась и теперь знаю, как заставить их отстать навсегда. Мы будем вместе, — мой тон становится серьезным, а взгляд упирается в темноту за окном.

Наши родители не идеальны, во всяком случае для меня. Но для Дани они сделали все что могли, а главное — они подарили ему свободу от меня на, кажется, целую вечность. Да, сейчас уже сложно сказать, чья это была идея. Моя или их, но это точно позволило Дани вздохнуть полной грудью, почувствовать себя мужчиной, ответственным за собственную жизнь. И несмотря на то, что мне не хватало его каждую минуту в разлуке, сейчас я была рада видеть перед собой моего взрослого и самостоятельного брата.

— Ты, конечно, оделась не так, как обычно одеваются девчонки для такой вечеринки.

Я обернулась на него, затем осмотрела себя снизу вверх и, не заметив ничего плохого, снова повернулась к брату, заставляя его нервничать под действием моего взгляда.

— Почему это? Вроде как все школьницы, я так одевалась в школьные годы.

— Ну да, — рассмеялся он, — только сейчас никто не выставляет столько себя наружу. Девчонки типа хотят быть скромными, но развязными наедине. А ты транслируешь другой посыл своим видом.

— Ух, как мы заговорили! Еще скажи «в наше время», — рассмеялась я, но где-то внутри засела маленькая заноза: оказывается, мой брат считает, что я транслирую в мир не те ценности, которые, видимо, он считает нужным транслировать. — Да и вообще, я так оделась не для ваших школьниц, а для Ники.

— Кстати, об этом. — Дани снизил скорость перед поворотом, и я заметила, как между его бровей залегла небольшая морщинка. — Ты могла бы быть менее агрессивной? Девчонки на тренировке говорили о тебе не самые приятные вещи. Пришлось их заткнуть, но не хочу, чтобы о тебе так отзывались.

— Думаешь, меня интересует мнение семнадцатилетних девчонок? Свою оценку в отношении меня они могут оставить при себе. Я давно перестала хотеть казаться, а не быть, если ты понимаешь, о чем я. Твой друг попросил о помощи, и я сделаю все, чтобы он не пожалел о своей просьбе. Обещаю.

— Я тебе верю, Марианна.

— Хорошо, и позволь девчонкам посплетничать. Это и есть то, чего я хочу. — Я поигрываю бровями, но понимаю, что Дани не видит этого, и снова отворачиваюсь к окну.

Как вы себе представляете вечеринку по случаю начала учебного года в самой лучшей школе страны? Кучка школьников собирается в каком-нибудь лесу подальше от города и попивает втихаря пиво, пока взрослые не видят? А может, устраивают вечеринку дома у одной из самых популярных девчонок, пока ее родители любезно освободили свою тысячу квадратных метров и бассейн с подогревом, чтобы детишки порезвились?

Нет, все это слишком скучно и нормально для этого учебного заведения. Здесь не позволяют своим студентам просто веселиться, даже вечеринки проходят под тотальным контролем и только так, как должны проходить, с точки зрения родителей. А самое интересное в этой истории, что еще ни разу ни один студент не взбунтовался и не пошел против правил, устроив свое веселье в традициях американских комедий типа «Американский пирог». Здесь все свято верят в то, что если подчиняться правилам, то ты будешь тем человеком, о котором в худшем случае будет знать вся страна, а в лучшем (как бывает в девяноста процентах случаев) о тебе узнает весь мир. И если ради этого нужно всего лишь не нарушать правила, то каждый в этой школе готов пойти на такую жертву.

Но стоит отдать должное школе и родителям, еще ни одна вечеринка не вызывала во мне отвращение, а зачастую я развлекалась так же, как и все, не видя ничего плохого в том, чтобы по периметру стояли охранники.

Вот и сейчас мы подъезжаем к закрытому пляжу. Я вижу на входе охранников в костюмах и солнцезащитных очках, хотя близится закат и опускающееся солнце светит не слишком ярко. Видимо, такой странный стиль.

Пока мы выбираемся из машины, я осматриваю арендованную для сегодняшнего дня территорию. Пляж пару километров длиной, несколько шатров, видимо, с едой и напитками, установленная по центру танцевальная площадка, где уже разыгрывает свой сет знаменитый (ну а как иначе!) диджей. Я замечаю еще несколько охранников по периметру. Сюда нет доступа родителям и преподавателям, но всегда рады выпускникам, даже таким непутевым, как я.

— В этом году даже слишком круто. Вы какие-то особенные? — Я захлопываю дверь машины и подхожу к Дани, чтобы взглянуть на него и убедиться, что он выглядит идеально, как и всегда.

— Конечно. — Он усмехается и, нажав клавишу на брелоке, закрывает машину, отчего она издает пискливый звук и дважды мигает фарами. — В этом выпуске слишком много надежд. Как минимум двое. — Дани улыбается так широко, что не будь я его сестрой, тут же бы ударила по лицу, чтобы убрать эту улыбку самодовольства.

— Естественно, кто, если не ты.

Мы медленно двигаемся, вливаясь в поток подтягивающихся ко входу учеников. Дани здоровается с парой ребят и девчонок, но старается не выпускать меня из виду. И я думаю, он делает это из любви или боясь, что я тут же найду себе проблемы. Впрочем, одно совсем не отменяет другого.

— Тебе что-нибудь принести выпить? — вырывает меня Дани из размышлений, когда мы уже подходим к танцполу.

— Да, но не знаю, что у вас теперь подают. Пойдет пиво. Спасибо.

— Вернусь через минуту, постарайся не пропасть с радаров, — чуть серьезнее, чем того требует случай, говорит мой младший брат и скрывается в толпе.

Мне остается только рассматривать нынешнюю молодежь, надежду Лиссабона и Португалии в целом.

Девчонки ничем не отличаются от нас в выпускном классе, они точно так же танцуют, двигая бедрами, и не замечают жаждущие взгляды стоящих в стороне парней. Все как в обычной школе, разве что алкоголь здесь лимитированный и только из самых лучших магазинов и виноделен, еда не какие-то там чипсы и орешки, а дорогостоящий кейтеринг, конечно, с морепродуктами и изысканными сортами мяса и сыра. Все точно так же, как и пять лет назад. Те же наряды и драгоценности, та же роскошь и похотливые взгляды, и кто-то обязательно лишится невинности на первой вечеринке выпускного года. Им едва восемнадцать, и это только самое начало веселья. Впереди целый год вечеринок, встреч, матчей.

Честно сказать, я скучаю по ощущению себя в выпускном классе. Может, я и не была самой лучшей ученицей, и, наверное, многие выдохнули с облегчением, когда я покинула стены школы, но мне нравилась свобода, которую подарил последний учебный год. Я с радостью целовалась с футболистом на футбольном матче, с баскетболистом на баскетбольном, ну и так можно сказать про каждый вид спорта.

— Марианна, — окликает меня знакомый голос, и я оборачиваюсь на пытающегося пройти сквозь танцующих девчонок Ники.

Они стараются его увлечь в танец и трутся всем, чем могут, лишь бы привлечь его внимание к себе. Вот только для него все это лишь жалкие попытки сбить его с намеченного пути. Я вижу в его глазах эту решительность и не могу не восхититься тем, что он действительно не хочет отвлекаться ни на какие отношения, пока строит карьеру. Он полная противоположность мне в выпускном классе.

— Малыш, ты нашел меня. — Я привстаю на носочки, чтобы поцеловать Ники в уголок губ, как только он подходит достаточно близко ко мне.

— Да, — сухо отвечает он и убирает руки в карманы.

Все это со стороны выглядит достаточно подозрительно, и мне приходится заставить себя не закатить глаза, а выдавить влюбленную улыбку, пытаясь убедить окружающих в глубине нашей привязанности.

— Ты никогда не притворялся? Если тебе так сложно, может, стоит притормозить?

— Нет, прости. Просто… — он обрывает себя на полуслове и устремляет взгляд куда-то вдаль. — Прости.

Ники пытается сделать шаг в сторону, но останавливается и становится белым. Его реакция на вечеринку совершенно ненормальная, и я уже хочу заставить его обратить внимание на меня, как перед нами будто из ниоткуда вырастает фигура молодого мужчины.

Я застываю с неозвученными вопросами на языке, и единственное, что могу, — это просто рассматривать незнакомца.

Он выше меня на голову или даже чуть больше. Короткостриженые светлые волосы, так несвойственные португальцам, они и не рыжие, но и не коричневые. Цвета загустевшего меда. У него, кажется, карие глаза с примесью серого, в них будто какая-то тайна, когда он смотрит вот так на меня. Сверху вниз. На нем простая черная майка и джинсы, предоставляющие мне возможность включить воображение, потому что они возмутительно обтягивают его в тех самых местах. Я рассматриваю накачанные руки и бедра, замечаю цепочку на шее и то, как бьется жилка, а капелька пота стекает по лицу, хотя на улице абсолютно не жарко. Его кроссовки потертые, и это единственное, что кричит о том, что ему тут совсем не место. Он походил на бунтаря из нашей школы, вот только его взгляд и внешний вид говорили о том, что этот бунтарь из другого мира.

Я читала сотни раз о состоянии, которое возникает, когда ты видишь мужчину и понимаешь, что хочешь его. И вот оно, внутри моего живота, растекается ниже, даря странное ощущение покалывания там, где я не собиралась сегодня ничего ощущать. Я чувствую на своих щеках румянец.

— Сам, — жестко говорит Ники, чем отвлекает меня от поглощения образа этого мачо.

— Николауш, — серьезно говорит парень, хотя его взгляд и устремлен на меня.

— Марианна, — остается сказать мне, хоть я и понимаю, что, возможно, лучше было бы промолчать.

— Прости, — Ники переводит взгляд на меня, и я вижу странную смесь из стыда, жалости и обиды в его глазах, — это мой брат Самаэль.

— Сводный брат, — поправляет его мужчина и протягивает мне свою большую ладонь.

Мне не остается ничего, кроме как вложить в нее свою кажущуюся на его фоне миниатюрной ладошку и ощутить эти искры, что появились мгновение назад, когда я увидела его перед собой. И вот они снова здесь, прямо между нашими пальцами, нашими глазами. Я ощущаю покалывание там, где он меня касается, и отдергиваю руку. Мне слишком хорошо знакомы эти ощущения, и я знакома с такими парнями, как он. Лучше держаться подальше, ведь подобные типы способны выбить меня из равновесия, заставить чувствовать, поверить в любовь и забыть о своих планах на жизнь ради того, чтобы провести два месяца на берегу океана, наблюдая за тем, как он плавает и улыбается мне, отбрасывая назад мокрые волосы.

— Если бы я знал, что здесь такие красотки, то подвез бы братишку пораньше. — Он улыбается самой дьявольской из улыбок, и я была готова поклясться, у всех присутствующих девушек тут же намокли трусики от этого взгляда и улыбки на миллион евро.

— Подвез? — усмехается Ники, чем обращает на себя мое внимание. — Твой старый Chevrolet на машину-то едва похож. Подвез он. — Николауш качает недовольно головой и складывает руки на груди, отгораживаясь от брата.

Я хотела бы встать на сторону Ники, но мои отношения с братом совсем не похожи на то, что происходит в эту минуту между этими двумя. И я не могу поддерживать тех людей, которые не понимают, как важно сохранять братскую любовь.

— На Chevrolet? Надеюсь, Impala? — улыбаюсь я Ники, но он лишь сводит брови на переносице, не понимая, о чем я говорю.

— Конечно, ведь я извращениями не страдаю, я ими занимаюсь, — произносит самые возбуждающие слова парень с самыми сексуальными губами во всей вселенной.

Мое сердце начинает биться быстрее, и уголки губ приподнимаются в одобрительной улыбке.

— Надеюсь однажды прокатиться. — Я не могу перестать быть той, кем не хотела бы быть, но его голос, глаза и губы заставляют всего на мгновение забыться.

— Однажды.

Я чувствую, что он хочет сделать шаг ко мне, но видит неодобрительный взгляд Ники и останавливается, так и не решившись. Может, не все потеряно между этими братьями.

— Ладно, младший, я поехал. Доберешься до дома сам?

— Я его подвезу, — вставляю я, не дожидаясь ответа Ники.

— Вот и славненько.

Самаэль разворачивается и, не попрощавшись, уходит так, что невозможно оторвать взгляд от его походки. Энергия уверенности, что он излучает, способна заставить любую тут же скинуть трусики перед ним. Я непроизвольно закусываю губу, наслаждаясь видом его задницы, но вовремя возвращаю себя в реальность, слыша негромкое покашливание Ники рядом.

---

21 сентября 23:00

— Ты на него запала?

Голос Ники выводит меня из размышлений, и я поворачиваю голову, чтобы посмотреть на него.

Мы едем в машине моего брата по дороге, едва освещенной парой фонарей, находящихся слишком далеко друг от друга, чтобы действительно осветить путь проезжающим автомобилям. Они скорее для того, чтобы ты мог разглядеть лицо собеседника несколько раз в час и убедиться, что он в себе и не умер от страха, передвигаясь по, наверное, единственной такой темной дороге в Португалии. Я пользуюсь случаем и в свете еще одного фонаря бросаю взгляд на лицо Ники, немного грустное, хотя, может, и больше, чем мне хотелось бы. Я вижу, как напряжены его плечи, и это последнее, что я замечаю, прежде чем вернуться снова во тьму перед собой.

— Ты о чем?

— Я о Саме. Он понравился тебе? — чуть громче произносит Ники, видимо, думая, что я плохо разобрала его слова в первый раз или действительно так глупа, чтобы не понять, о ком идет речь. На самом деле я давала ему шанс изменить стратегию и откинуть этот вопрос на заднее кресло этой машины, чтобы он лежал там и никому не мешал. Но, видимо, Ники не понял моей попытки и решительно настроен сейчас выяснить какие-то отношения, хотя у меня их нет ни с кем из присутствующих в машине или за ее пределами. Впрочем…

— Это не твое дело, не думаешь?

— Нет.

Короткий ответ, чтобы я уяснила: не стоит рассчитывать, что все будет просто и каждый получит то, что хотел. Я никогда не скрываю, что чувствую, и не лишаю себя возможности развлечься, когда хочу этого. Все просто: хочу — беру. Но сейчас все осложнилось, хотя очевидно, что я совсем не этого хотела. Но кто вообще виноват в том, что брат Ники ошеломительно красив и воплощает все мои грешные фантазии о плохом парне. Мне очень трудно подавлять свои желания рядом с таким мужчиной.

Сам напоминал более взрослую версию Ники. Менее серьезную и более расслабленную, версию, которая не сдерживает себя, и это видно с первого взгляда. Он греховен, как то самое яблоко, и я просто не представляю, что может заставить меня не пытаться его надкусить.

— А я думаю, не твое. Ты меня знаешь едва ли пару дней. Твоя дружба с Дани не делает из тебя моего друга.

— А дело не в дружбе, Марианна. Сам не для тебя. Не потому, что я хочу лучшего для тебя, или потому, что не выношу его. Дело в том, что я попросил тебя о помощи и намерен ею воспользоваться, раз уж ты согласилась. И для этого мне надо, чтобы ты держалась подальше от моего брата.

Я совсем не ожидала такой эмоциональной речи от Ники, он настолько меня восхитил, что я даже сбросила газ, так что стрелка спидометра едва ли перевалила за сорок километров в час.

— Я постараюсь.

— Спасибо, Марианна.

Ники вновь отворачивается к окну, хотя за ним едва ли что-то видно, и в машине снова повисает тишина.

Я столько времени провела одна путешествуя, что осознала, что ненавижу тишину и ненавижу молчать. Это все пугает меня и заставляет думать, а самое меньшее, что я хочу делать наедине с собой, — это думать. Мне никогда не удавалось выстроить какую-то правильную линию своего поведения в голове или анализировать свои плохие поступки, чтобы их больше не совершать. Нет, я не делаю выводы и, наступив на грабли, ищу следующие. Одно из многого, что мне удалось познать, наслаждаясь свободой от родителей, — это чем я хочу заниматься и каким человек я должна стать. Необходимо отметить, что я совершенно точно не собираюсь становиться хорошим человеком.

— Почему ты не хочешь встречаться с девушкой типа Леноры? Она не из тех, кто охотится за спортсменами.

— Это не твое дело, — не поворачиваясь ко мне, бросает Ники.

— Если твое дело решать, спать ли мне с твоим братом, то, значит, мое дело — выяснить, почему ты не хочешь спать хоть с кем-то. Тебе восемнадцать, это ненормально.

— Откуда ты знаешь, что такое нормально, Марианна? Представляешь, что о тебе говорили и говорят в нашей школе? Ты олицетворение ненормальности.

Я усмехаюсь, и, честно признаться, мне нравятся эти слова Ники. А еще мне нравится, как он произносит мое имя. Твердое «м», мягкое «р». С его губ будто срывается самое нежное слово в этом мире. Хотя я твердо уверена, что мне не стоит чувствовать ничего теплого по отношению ко всему, что делает или будет делать Ники.

— Может быть, но это не отменяет того, что ты сам знаешь, — сейчас самое время развлекаться. В твоем возрасте я не упустила ни одного шанса.

— Это я тоже знаю, Марианна. Я знаю больше, чем ты думаешь. — Он замолкает, а вместе с ним и я.

Да, я использовала свои школьные годы на полную катушку. Деньги родителей, незаурядная внешность, свободные взгляды дали мне возможность попробовать все разрешенное и многое запрещенное. И, откровенно говоря, я не жалею и вряд ли уже пожалею о том, что сделала. Таков мой принцип: сделай, а потом разберемся с совестью, уж с ней я смогу договориться.

— Отвечая на твой вопрос, — нарушает тишину Ники, и я чувствую, как его взгляд блуждает по мне и изучает каждую деталь на лице, запоминая мои эмоции и то, как они могут меняться, — у меня есть мама и две младшие сестры. Отца я почти не помню. Сам никогда не стремился занять его место. Вы с ним похожи, он предпочитает жить свою жизнь, не заботясь о будущем или о своей семье. Да и мы ему сводные. Его отец давно бросил нашу маму, Саму едва исполнилось три года. И так как он не хотел становиться главой нашей семьи, пришлось мне. Я должен быть тем, кто вытащит маму и сестер. А для этого мне нужна карьера. Девушки лишнее, у меня уже есть трое.

Я смотрю на Ники и понимаю, что мой взгляд на него и его глупую просьбу изменился всего из-за нескольких слов. Я не представляла себе, зачем он все это делает, но теперь цель кажется куда более значительной, чем просто отпугнуть от себя пару девиц. В восемнадцать лет он старше, чем должен быть, и взял на себя ответственность, которая не под силу еще не ставшему мужчиной мальчику. Должна ли я быть той, кто ему поможет?

Мне кажется, я всего на секунду отворачиваю голову от вида передо мной и смотрю на такое красивое юное лицо Ники, приподнимаю руку, чтобы коснуться его лица — невинный или не очень жест близости, чтобы показать ему, что он не одинок и рядом всегда будут люди, способные позаботиться о нем. Но я не успеваю ничего сделать или сказать.

Я наблюдаю все будто на экране, не способная никак повлиять на происходящее.

Со встречной полосы, стараясь обогнать грузовик, вылетает MINI Cooper на скорости, которая едва ли поддается измерению. Вижу перед глазами яркий свет, который стремительно приближается, и в голове не укладывается, как он мог не увидеть приближавшиеся огни нашей машины на неосвещенной трассе. Как можно было быть беспечным и не осознавать опасность обгона многотонной фуры.

MINI Cooper задевает машину брата, стараясь уйти от лобового столкновения, нас разворачивает и ведет по скользкой после дождя дороге прямо в кювет.

Всего мгновение отделяет нас от вечности, но еще слишком рано.

Непристегнутая, как и всегда, я вырываюсь из своего кресла, чтобы уберечь от удара об отбойник Ники. Я стараюсь прикрыть его своим телом, обхватываю голову руками, чтобы ничто не причинило ему вред.

Мной руководит какой-то первобытный инстинкт защитницы, не представляю, откуда он взялся. Я никогда не была той, кто спасает других вопреки инстинкту самосохранения.

Слышу, как что-то взрывается, и из машины начинает валить дым.

Я стараюсь дышать глубже и не потерять сознание. И вижу перед собой лишь синие, как океан, глаза с серебряными, будто звезды, вкраплениями и чувствую только боль.

Снова.

                                                    * * *

— Черт! — вырывается откуда-то из глубин, и я слышу свой голос, кажущийся совсем не моим.

Пытаюсь открыть глаза, но они совершенно не подчиняются. Я скорее чувствую яркий свет перед собой. Испытываю боль, как будто внутри все сжато тисками, губы пересохли, и я точно ощущаю всем телом, что уже лежу не в машине. Снова предпринимаю попытку открыть глаза, но они слиплись и едва поддаются моим усилиям.

— Ужасно выглядишь, красотка, — слышу я отдаленно знакомый голос и еще сильнее стараюсь разлепить глаза.

Открывается один, следом второй, но веки такие тяжелые, что не дают мне возможности разглядеть человека, находящегося рядом. Слышу свои стоны, пока снова заставляю себя открыть глаза, и мне кажется, что я даже хватаюсь за то, что подо мной, чтобы держаться, но, возможно, это рисует мне лишь мой больной мозг. Наконец я заставляю свое тело подчиниться и настраиваю глаза, чтобы увидеть того, чей голос показался мне знакомым.

Передо мной вид обычной больничной палаты, я вижу свою ногу в гипсе, привязанную к чему-то, видимо, чтобы я не шевелилась. Какие-то приборы, мигающие и издающие неприятные звуки. Свет слишком яркий, и мне не нравится это ощущение от него. От окна тоже слишком светло, и я морщусь. Вижу на краю своей кровати чьи-то кроссовки. Переведя взгляд, вижу вытянутые ноги и их обладателя, сидящего на кресле возле моей кровати и рассматривающего комикс. Он отбрасывает его на пол, снимает ноги с моей кровати, садится на край кресла, подпирает голову руками и смотрит на меня своими янтарными глазами, будто так и должно быть. Мы молчим, и это почему-то кажется очень нормальным и одновременно странным и неприемлемым. Ямочки на его щеках становятся глубже, пока он рассматривает меня, и я понимаю, что вряд ли мой вид может вызывать что-то кроме жалости, поэтому его улыбка совершенно неуместна.

— Что ты тут делаешь? — заставляю себя сказать, и эти слова, кажется, выжимают из меня последние силы, так что я снова закрываю глаза и вижу перед собой звезды. Серебряные звезды.

— Слышал, ты спасла моего братишку. Решил убедиться, что и сама осталась жива. Он не стоит таких жертв. — Сам встает со стула и пересаживается на край моей койки так, что я могу касаться его своими дрожащими пальцами.

— Я ничего не помню, только яркий свет, и все.

— Может, это и хорошо, и в твою голову больше не придет такая гениальная мысль, как спасать моего младшего брата, наплевав на свое здоровье.

Он разговаривал со мной так, будто мы были знакомы много лет и у него есть какое-то право поучать меня. Если бы я не чувствовала, как болит каждая частичка моего тела, возможно, я бы нашла что сказать, но сейчас могла только смотреть на его красивое лицо и моргать, пытаясь унять сердцебиение, которое выдавало меня с помощью подключенной ко мне аппаратуры. Но, кажется, Сама совершенно не волновали звуки, исходящие от монитора рядом с нами, он смотрел прямо на меня, мне в глаза или, может быть, в душу, но вряд ли он сейчас мог бы ее разглядеть, я давно ее продала.

— Скажешь, что со мной?

— Вы попали в аварию, MINI Cooper влетел в вас на полной скорости. Повезло, что водитель, видимо, не первый раз за рулем и смог вовремя выкрутить руль и увести машину от лобового столкновения, поэтому основной ущерб от удара об отбойник и дерево. У тебя сломана нога, пара ребер. Лицо — скорее один синяк, как и руки с грудью. Но в целом ты ничего.

Он замолчал. Я лишь надеялась, что Сам не собирался сказать «в отличие от моего брата». Я затаила дыхание, чтобы услышать приговор, вспоминая, как закрыла собой Ники. В моей голове пронеслись мысли о том, что, возможно, аварию спровоцировала я, отвлекшись на Ники. Наверное, именно поэтому я инстинктивно ринулась его спасать, боясь, что моя ошибка может стать для него фатальной. Я совершала немало плохих поступков, но никогда не хотела, чтобы из-за меня кто-то пострадал. Особенно он, лучший друг моего брата, Ники, тот, к кому я испытываю неоднозначные чувства. Почти такие же, как те, что бушуют внутри меня сейчас, когда его брат сидит на моей кровати и пульс зашкаливает за сотню.

— С Николаушем все в порядке, он должен вот-вот прийти. Так что мне нужно убираться.

— Ты пришел сюда один?

— Мне нянька не нужна, малышка. Хожу куда хочу и к кому хочу. — Он улыбается еще шире и касается моей руки, и я ощущаю его прикосновение как ожог, но не могу себя заставить убрать руку или сказать что-то. Кажется, мне хочется сгореть в этом огне.

— Зачем? Мы же совсем не знакомы.

— Можно знать человека много лет и не знать его вовсе, а можно встретить красивую девушку, увидеть ее улыбку и глаза с миллионом осколков и знать, что видишь отражение себя в человеке.

Он сжимает мою руку, и внутри все сдавливает. Но я не чувствую боли, его слова отдаются где-то очень глубоко внутри меня. Но я ведь знаю, что так не бывает и его красивые слова останутся лишь словами. С такими парнями только так и бывает. Слова и улыбки, а дальше боль от расставания.

Я могу смотреть лишь на наши соединенные руки, но не имею возможности ничего сказать, я и думаю-то с трудом. Но я чувствую. Это все правильно в своей ненормальности, и от этого слишком хорошо. Или это говорят таблетки во мне. Мы слышим в коридоре чьи-то голоса, и взгляд Сама становится серьезным.

— Я сюда не очень легально попал — не мог тебя не увидеть. Но сейчас нужно бежать, пока не застукали. Скоро увидимся, малышка.

Он наклоняется и касается уголка моих губ своими, и это непередаваемое ощущение. Самый плохой парень сейчас в моей палате, чтобы узнать, как я. Будто мои девичьи грезы пятилетней давности сбылись. Вот только мы совсем не школьники, и совсем скоро придется осознавать реальность. Но пока я могу лишь сжать свои пальцы вокруг его запястья и постараться показать глазами все то, что не могу выразить словами.

— Я всегда найду тебя, — на выдохе говорит Сам, соскакивает с больничной койки, и мне кажется, что он готов уже уйти и оставить меня наедине с моей болью, но он поворачивается и наклоняется ко мне ближе, — всегда. — Его губы касаются моих решительно и настойчиво, будто мы делали это миллион раз до этого. Я чувствую вкус мятной жвачки и чего-то еще. Может, обещания?

Сам выпрямляется, окидывает меня взглядом так, что по телу пробегает дрожь, подмигивает, и я не успеваю моргнуть, как он пропадает из палаты, будто его и не было здесь. Только комикс на полу убеждает меня, что все это было реально.

---

5 октября

— Ты не собираешься за мной приехать? — кричу я в телефонную трубку, которую едва могу придерживать плечом из-за того, что руки держат костыли, которые почему-то еще пару недель должны быть со мной. И это несмотря на то, что меня выписывают из больницы и я больше не должна быть под постоянным присмотром врачей и медсестер. А самое печальное, что мне больше не дадут волшебных таблеток, от которых не бывает больно, а только видишь радугу и единорогов. Волшебные таблетки.

На той стороне провода Дани, говорящий мне, что не сможет приехать и забрать меня из больницы, потому что родители настояли на том, чтобы он поехал с ними на какое-то элитное мероприятие. Я почти не удивлена. Эти двое людей совершенно точно настроены делать вид, что меня не существует. Нормально ли это — не прийти в больницу к своей дочери, а только обеспечить ей лучшую палату и врачей? Не уверена, что нормальные родители поступают именно так.

— Ой, ладно, вызову такси. Все, проехали.

Я сбрасываю звонок и пытаюсь в акробатическом этюде убрать телефон в задний карман и при этом не уронить костыли, но безуспешно: костыль падает на землю, отзываясь болью в моей душе, потому что опуститься за ним мне придется, превозмогая себя.

— Я помогу, — слышу я прежде, чем делаю попытку поднять костыль, и чувствую прикосновение нежных пальцев к своей руке.

— Спасибо. — Я, не знаю почему, покрываюсь румянцем от такого простого жеста. Но черт, как же приятно, что мне не придется ехать домой на такси.

— Не думала же ты, что никого не будет рядом, когда тебя выпишут.

— Именно так я и думала, Ники.

— Ты вообще-то спасла мою жизнь и карьеру, самое меньшее, что я могу сделать, — это быть рядом с тобой.

— Не надо быть таким высокопарным. Никого я не спасала. Просто так было правильно.

— Ты недооцениваешь себя, Марианна.

И вновь мое имя в его устах звучит так нежно, сладко и вызывает во мне неправильные эмоции. Хотя, может, во мне говорит последняя принятая волшебная таблетка.

— Пойдем.

Ники подхватывает меня одной рукой и поддерживает, пока мы не доходим до машины, где он аккуратно помогает сесть на переднее кресло, отодвинутое достаточно далеко, чтобы я могла поместиться с моей все еще загипсованной ногой. Ники убирает костыли в багажник и через мгновение оказывается на сиденье возле меня.

— Эта совместная поездка, надеюсь, будет лучше предыдущей. — Он робко улыбается и заводит двигатель, оставляя мою остроту без комментариев. Мы погружаемся в тишину, нарушающуюся лишь стуком работающего мотора.

Я смотрю в окно, наслаждаясь осенним солнцем Лиссабона. Здесь почти не бывает пасмурно и облачно, солнце не забывает о том, что это самый лучший город на планете. И это не потому, что я тут родилась, а потому, что побывала в достаточном количестве городов, чтобы осознавать, что лучше места, чем дом, не бывает. Где бы он ни был. И пусть в Лиссабоне, в моем доме, в моей семье, все совсем не так, как, наверное, бывает в нормальных семьях, в домах, где царят взаимопонимание и любовь, но я рада, что есть хотя бы это. Да, мои родители — странные и непонятные люди, но зато мой брат — самый лучший и потрясающей мальчик на всей земле, его огромное сердце способно принимать меня такой, какая я есть, прощать наших родителей за равнодушие и при этом не терять веру в людей. Веру в меня.

— Это дорога не к моему дому. Куда ты меня везешь?

— Моя мама хотела, чтобы ты приехала к нам и она могла поблагодарить тебя лично. Так что мы едем ко мне, — как-то буднично сказал Ники, даже не поворачиваясь ко мне.

— Ты издеваешься? Я не готова к встрече с твоей мамой. Ты видел, что на мне надето? Это очень плохая идея. Давай, может, в другой раз?

Я вижу, как уголки его губ медленно ползут вверх и лицо озаряется улыбкой, такой юношеской и невинной.

— Да нормально ты выглядишь, — по-прежнему не глядя на меня, говорит он, — и моей маме невозможно отказать. Я не стану этого делать и тебе не советую. Расслабься, думаю, это ненадолго. — Он делает паузу, будто задумавшись, и наконец смотрит мне в глаза, остановившись на светофоре. — Надеюсь.

Пока я была в больнице, Дани навещал меня почти каждый день. И, конечно, я помню, как очнулась и увидела перед собой Сама, хотя не предполагала, что он может наведаться ко мне в палату. Это было однажды, больше он не приходил. Но то обещание, что он оставил на моих губах, еще было свежо. Конечно, я никому не сказала об этой встрече, оставила при себе и свои эмоции по отношению к этому плохому парню. Ники приходил вместе с Дани почти каждый раз и выглядел таким виноватым, что мне мучительно было смотреть на него. Представляю его лицо, если бы он приходил на мою могилу. Именно поэтому я ничего и не рассказала, мне не нравилось, как Ники теперь относится ко мне, ведь по факту я не сделала ничего сверхъестественного. Но он меня поставил на пьедестал, будто я Дева Мария и мне нужно поклоняться. Он был снисходителен, добр и ласков, а я хотела нормального общения, шуток и, возможно, сарказма. Я не особенная, и это нужно всем понимать, а не только Саму и, видимо, моим родителям.

— Мы скоро приедем, тебе надо приготовиться. Моя мама Мария — хорошая женщина, но порой ее слишком много, к этому надо привыкнуть. Мои сестры — Камилла, ей пятнадцать, и Франциска, ей двенадцать. Про брата я рассказывать не стану, да и он практически не живет с нами.

— Может, мне стоило что-то купить, цветы? — пытаюсь увести разговор подальше от Сама, потому что он явно является для нас ящиком Пандоры, который не стоит открывать и выпускать демонов: мое желание и ненависть Ники.

— Не думаю. Мама хочет, чтобы ты чувствовала себя комфортно, а не…

Ники не заканчивает фразу и останавливает машину на подъездной дорожке перед небольшим многоквартирным домом на окраине Лиссабона, а я не успеваю спросить, почему он не закончил фразу, как возле машины появляются две девушки, широко улыбающиеся и машущие руками, будто встречают какого-то очень желанного гостя.

Они похожи с Ники: такие же темные волосы, немного кудрявые, широкие глаза, обрамленные черными ресницами, вот только глаза у них больше похожи на глаза Сама, и я делаю вывод, что это глаза их матери, янтарные. На девчонках синие джинсы и разноцветные футболки, они точно не из высшего общества, к которому я привыкла, и от этого я немного расслабляюсь, поскольку выгляжу точно так же. Рваные на коленях джинсы, обычная белая футболка и кед на одной ноге, тогда как вторая затянута гипсом.

Ники выходит из машины, и его сестры тут же облепляют его, что-то спрашивая. Я даже не прислушиваюсь к их разговору, полностью сосредоточившись на том чувстве неуверенности, что поселилось внутри моего живота и не давало возможности расслабиться. Я совершенно не планировала знакомиться с семьей Ники и погружаться в отношения, подобные этим. Нет, это все слишком для меня, для моего плана и того будущего, которое было уготовано нам всем. Это чувство внутри почти было готово облечься в слова, я потянулась к ручке двери, чтобы попросить Ники отвезти меня домой, как она сама распахнулась передо мной и я увидела четыре янтарных глаза, направленных на меня.

— Привет! — одновременно сказали сестры Ники и Сама и рассмеялись.

— Ты красивая, — сказала младшая и потрогала мои волосы, так что я почувствовала себя еще более неловко.

— Давай мы поможем тебе дойти, Николауш должен помочь нашим соседям.

Я не успеваю ничего сказать, как сильные руки старшей сестры помогают мне выбраться из машины и поддерживают, в то время как младшая ловко вытаскивает костыли из багажника и семенит за нами, полностью готовая в случае чего помочь.

Мы идем медленно, но это почти не связано с моей ногой, я практически заставляю свои ноги двигаться, потому что не готова к знакомству с мамой Ники и Сама, совершенно не хочу, чтобы она мне нравилась и я привязалась к их семье. Они не должны стать частью моей жизни, потому что потом будет сложнее сделать то, что необходимо сделать.

Но вот дверь передо мной открывается, и в нос ударяет резкий и приятный запах свежей выпечки. Я втягиваю этот запах глубоко в себя и понимаю, что уже пропала, еще даже до того, как прошла в квартиру. Я слышу громкую музыку, разливающуюся по небольшой, но очень уютной квартире, обставленной со вкусом, но не слишком богато, что и следовало ожидать. Мы проходим длинный коридор с большим деревянным столом, на котором красуется множество ваз, статуэток и фотографий в рамках, но я даже не успеваю их рассмотреть, потому что девчонки тащат меня вперед, чтобы поскорее представить своей матери. Мы входим в просторную кухню-гостиную, и я впервые вижу мать этих четверых детей. Она танцует под музыку и подпевает, ее рыжие волосы, будто огонь, скачут в воздухе, и кажется, что она везде.

— Мам! — зовут ее сестры, и женщина на мгновение замирает, вытирает руки о фартук, который повязан вокруг ее талии, и медленно поворачивается к нам.

Я вижу ее улыбку, ее янтарные, как у детей, глаза, и мне становится одновременно и спокойно, и слишком напряженно, я счастлива и в то же время не хочу этого. Два чувства внутри меня переплетаются и не дают понять истину, хотя она очевидна.

— А вот и ты! — Женщина обходит обеденный стол, подходит ко мне, обнимает за плечи и несколько секунд, которые кажутся слишком долгими, смотрит на меня, а затем целует три раза в щеки и обнимает так крепко, что я едва могу дышать. Наконец она отпускает меня и дарит возможность вдохнуть.

— Добрый день, — неуверенно говорю я, — сеньора Параисо.

— Не надо церемоний, называй меня Мария, ты же теперь часть семьи. — Она снова меня обнимает, уже не так крепко, и мне не остается ничего, кроме как обнять ее в ответ.

— Приятно познакомиться, Мария.

— И мне, моя девочка. Ты такая красивая и смелая, мы никогда не забудем, что ты сделала для нашей семьи.

— Спасибо, но я ничего такого не делала.

— Еще как сделала, и мы всегда будем помнить это. Ну не стойте, идите мойте руки, скоро будет обед. Девочки, покажите Марианне, где у нас ванная.

Сестры хватают меня под руки прежде, чем я успеваю возразить. Мы проходим не больше десяти шагов и оказываемся в узком коридоре, который, видимо, разделяет квартиру на жилую зону и кухню. Они ведут меня по коридору, прикрывая двери спален, матери, свою, и наконец мы оказываемся в ванной.

— Если тебе понадобится помощь, позови. Мы тебя тут подождем, — говорит старшая, кажется, Камилла, и закрывает дверь, оставляя меня наконец одну в прохладе маленькой комнатки.

Мне удается опереться на раковину и замереть, не испытывая при этом адской боли. Перед глазами так и стояло красивое лицо Марии, ее большие глаза, алые губы, растянувшиеся в приветственной улыбке, ярко-рыжие волосы. Она небольшого роста, и от нее идет какое-то свечение, как и от всего этого дома. Он совсем не был похож на мой дом — холодный, огромный и таящий в себе нелюбовь. Здесь все было точно наоборот — маленький и уютный, пропитанный любовью и взаимопомощью. Я к такому не привыкла, и от этого становилось еще больше не по себе. Людям не нужно иметь много денег, чтобы быть счастливыми, гораздо важнее находиться с семьей и ценить любовь, которая есть в ней. Жаль, что мои родители никогда этого не понимали.

Я рассматриваю свое отражение в зеркале и серьезно задумываюсь о том, как мне незаметно сбежать. В окошко ванной я вряд ли пролезу, да и с моей ногой едва ли удастся хотя бы долезть до него.

Все это совсем мне не подходит. Нет, не потому что эти люди мне не ровня, совсем наоборот. Я чувствую себя такой же, как они, вот только никогда не смогу показать эту часть себя. Не в том мире, который создаю вокруг и в котором хочу жить в будущем. Они слишком хорошие, чтобы погрязнуть в моей тьме.

— У тебя все в порядке? Может, нужна помощь? — раздается из-за двери, и я понимаю, что и правда слишком задержалась. Поворачиваюсь и тихонько открываю дверь.

— Спасибо, все в порядке.

Девчонки снова берут меня под руки и помогают дойти до обеденного стола, который уже накрыт так, будто принимают высокопоставленного гостя, а не какую-то девчонку, которая на самом деле едва не лишила их сына и брата карьеры и будущего. От этого становится еще больше не по себе. Ведь это я виновата в аварии.

Как только мы рассаживаемся, в дверях появляется Ники, слегка запыхавшийся.

— Простите, нужно было помочь. Все в порядке?

Мне кажется, что он замечает мой потерянный, а возможно, даже испуганный взгляд.

— Конечно, все прекрасно, Николауш. Ты как раз вовремя, иди мой руки и присоединяйся к нам, — говорит Мария и так ласково улыбается сыну, который, прежде чем выйти из комнаты, подходит и целует ее в щеку, что мое сердце щемит от зависти. Мне никогда не узнать такого отношения матери к себе и тем более к людям, с которыми я близка.

— Милая, положи Марианне салат, а я пока открою бутылочку вина. Тебе же больше двадцати одного?

Я не успеваю ответить, но, кажется, она и не требует ответа, может, знает, что больше, а может, в этой семье не возбраняется употребление алкоголя раньше достижения установленного законом возраста. Впрочем, я никогда не ограничивала себя в выпивке со своих шестнадцати, и вряд ли в двадцать два что-то сможет меня остановить.

Мария успевает наполнить свой и мой бокалы, когда к нам возвращается Ники с мокрыми волосами, видимо, пытавшийся смыть грязь и пот после помощи соседям, в чем бы она ни заключалась. Он садится рядом со мной, и мне становится немного спокойнее от его присутствия, но в то же время странное новое чувство начинает прорастать внутри меня.

Обед проходит в той дружественной семейной обстановке, которую я представляла и боялась. Когда я была значительно младше и не понимала, что родители не сильно меня любят, самым болезненным было именно проводить обеды и завтраки в обществе пустого стула, ну или в самые лучшие дни в обществе моего любимого брата, но и это, к сожалению, было не часто. Моим единственным собеседником и другом было отражение в сверкающей мебели кухни, так как я терпеть не могла есть за огромным обеденным столом в одиночестве, лишь смотря на пустые места рядом с собой.

Одним из ярких моих воспоминаний было, как лет в одиннадцать меня затащила к себе домой одноклассница, которая была новенькой в классе и еще не понимала, что с такими, как я, не стоит дружить. И вот я сидела за их семейным обеденным столом, где едва помещались мы — семья, состоящая из четырех человек, и я, непрошеная, но, видимо, все равно гостья, которую необходимо принимать со всем радушием. Я смотрела, как они делятся за столом немногочисленной едой, от которой так вкусно пахло, что сразу возникало это свербящее чувство голода, как ее родители пили красное вино и смеялись, когда дети рассказывали о делах в школе. А я могла только смотреть и завидовать. В моей семье никогда такого не было. Вечером я пришла в наш пустой дом и всю ночь прорыдала, оплакивая ту семью, которой у меня никогда не будет. Больше с той девочкой я не общалась, мне было стыдно, что я не могу похвастаться такой семьей и людьми, которые бы меня поддерживали или хотя бы слушали.

И сейчас, сидя рядом с семьей Ники, я испытывала то же самое чувство. Только мне уже не было стыдно, и я не стану оплакивать семью, которой у меня никогда не было. Да и не будет, если честно. Когда вырос в доме моих родителей, то уже не стоит надеяться, что станешь другим человеком и будешь способен на какие-то глубокие «нормальные» чувства. Я стала очень похожа на отца и мать. Мне все еще грустно, но не настолько, чтобы не позволить себе расслабиться и даже искренне смеяться и улыбаться, хвалить Ники и его игру в футбол, восхищаться талантами младшей Параисо, особенно ее танцевальными способностями, которые были продемонстрированы перед подачей горячего. Старшая же, Камилла, обладала острым умом, проницательностью, и, по-моему, она замечала, как я меняюсь за столом, хотя, может, мне так только казалось, но ее взгляд был прикован ко мне и в зависимости от моих эмоций так же менялся. Видимо, одного человека в этой семье я не смогу обмануть.

Мы переместились в гостиную, где стоял раскладной диван, столик перед ним и висел телевизор на противоположной стене. Я заметила, что имеется выход еще куда-то, но не понимала куда, ведь в квартире не было балкона или дополнительной ванной комнаты. Мы удобно устроились все вместе на диване, Мария принесла из своей спальни альбом, разместила его на моих коленях и рассказывала про каждый фотоснимок. Вот Ники около четырех лет, он голый в ванной комнате, а это выпускной Франциски в детском саду, а вот Камилла идет в школу. Я замечаю, что нет ни одного снимка Сама и хочу задать вопрос про еще одного ребенка в этой семье, но язык не поворачивается — я боюсь нарушить семейную идиллию.

— Это Николауш забил свой первый гол в серьезной игре в школе. Я так им тогда гордилась и говорила, что он станет великой футбольной звездой.

Я заметила, как на глаза Марии навернулись слезы, и от этого сжалось сердце. Я бы тоже хотела, чтобы у Ники все сложилось и он стал звездой, но это будет зависеть только от него самого. И от того, смогу ли я реализовать свой план и при этом не причинить никому вред.

— Я так рада, что ты появилась в его жизни. Я чувствую, что теперь все будет лучше, он стал играть точнее после вашей встречи. Верю, что ты его муза.

Мария берет меня за руку и смотрит так искренне, что мне недостает воздуха в легких. Они такие неподдельные и честные, а я совсем не такой человек. Хотелось бы мне быть такой же открытой, как они, и ответить взаимностью, но почему-то я могу лишь кивнуть и попытаться не вырвать руку в приступе паники.

Мне не хватает воздуха, и я уже собираюсь сказать, что необходимо возвращаться домой, как все превращается в какую-то комедию. Где-то хлопает дверь. Наши пять голов поворачиваются в сторону входа, и наши десять глаз смотрят на вошедшего Сама. Он одет, как и всегда, насколько я могу судить, небрежно: рваные джинсы, белая футболка, испачканная каким-то маслом, кеды с разорванными шнурками. Его рыжие волосы всклокочены, а глаза загораются странным огнем, как только он видит меня, зажатую между его матерью и младшим братом. Я вижу, как улыбка трогает его губы, и он откидывается на дверной косяк, рассматривая нас, устремивших взгляд на него.

— Привет!

Его голос звучит немного глухо и с придыханием, и я чувствую, что это приветствие предназначается мне одной, и от него по спине пробегают мурашки. Как я могла забыть, какое он производит на меня впечатление. Если до этого момента все было странно, неоднозначно, но мило, то сейчас я чувствую неловкость, агрессию и любовь, исходящие от присутствующих в комнате.

— Привет! — подаю я единственная голос, и Сам подмигивает мне так, что это навсегда отпечатывается в моем сознании. Так естественно и одновременно интимно, только для меня одной.

— Вижу, я не вовремя?

— Милый! — Мария вскакивает с дивана, подходит к сыну и обнимает его. — Ты всегда вовремя. Ты же знаешь, что мы всегда тебе рады, это же твой дом.

Она что-то говорит, но ее слова, будто эхо, раздаются откуда-то издалека. Она хлопочет, усаживает его есть, отчитывает за то, что он пришел в таком виде.

— Мам, все хорошо. Я приехал оставить это. — Он достает конверт и кладет на стол. — Но раз уж здесь все, почему бы и мне не остаться.

Я стараюсь сконцентрироваться на альбоме, лежащем на моих коленках, но не могу не следить краем глаза за происходящим у обеденного стола. Мария на мгновение замешкалась, остановилась и обернулась ко мне, вспомнив, что я все еще нахожусь в ее квартире.

— Простите, совсем растерялась. Когда так редко видишь старшего сына, сразу забываешь обо всем. — Я слышу, как ее голос дрогнул в попытках скрыть сожаление от редких встреч. — Самаэль, хочу тебя познакомить со спасительницей твоего брата, — обращает она внимание сына на меня, хотя оно и так было ко мне приковано.

— Грозой ночных дорог? — подмигивает он мне и с самодовольным видом садится во главе обеденного стола, на то же самое место, на котором всего полчаса назад сидел Ники, и я чувствую, что атмосфера в комнате поменялась. Если раньше все внимание было приковано к Ники, то теперь фокус сместился на Сама. Я смотрела, как расцвели лица сестер, которые тотчас сели рядом с братом и принялись расспрашивать его о прошедшей неделе; смотрела на Марию, которая была озабочена тем, как бы еще угодить своему старшему сыну. И только Ники продолжал сидеть на диване и молча созерцать происходящее.

Он наблюдал за братом, а я наблюдала за ним и пыталась понять, что же между ними произошло такого, что теперь братья не могут выносить общество друг друга. Мы с Дани всегда были близки. С его рождения я понимала, что он единственный, кто будет рядом и кто будет любить меня так же, как я люблю его. С того дня, как я увидела Дани, моя любовь росла к нему в геометрической прогрессии. Поэтому так странно было видеть родных людей, которые испытывают целую гамму отрицательных чувств друг к другу. Я видела, как желваки Ники начинали ходить по мере того, как мать все больше угождала старшему сыну и теряла интерес к младшему. Его костяшки белели, когда сестры слишком громко смеялись над шутками старшего брата и млели от его братских ласк. А главное, чем чаще Сам смотрел на меня, тем яростнее становился взгляд Ники.

— Так, и зачем эта красотка посетила наш крысятник? Разве принцессам не нужно находиться в замке? — Сам усмехнулся, глядя на меня, и вернулся снова к порции мяса, лежащей перед ним.

Не знаю почему, но это стало последнее каплей. Ники вскочил с такой скоростью, что я едва успела схватить его за запястье, однако мои усилия были тщетны, малыш метнулся к старшему брата, видимо, не осознавая последствий.

— У нас не крысятник, и если ты так считаешь, то какого хрена вообще приперся сюда?! Тебе здесь не рады.

Лицо Ники побелело от ярости, и я видела, как он брызжет слюной, которая попадает на лицо Сама, сидевшего спокойно и ровно прямо перед младшим братом.

— И она, может, и принцесса, но мы пригласили ее, чтобы поблагодарить. А ты, наверное, даже такого слова не знаешь. Забери свои прогнившие деньги и сам убирайся из дома! Ты ушел и нам больше не нужен.

Сколько боли было в его словах, сколько отчаяния и обиды! Я не знала, что произошло у них в прошлом, но очевидно, что на душе Ники это отпечаталось большой болью и травмой.

Сам вырос перед ним как скала, непробиваемая мощь. Он был выше на полголовы или около того, чуть шире в плечах, крупнее из-за возраста, но все равно братья были так похожи. Разве что цвет волос и глаз различали их, а также то впечатление, которое они производили на меня, волнуя мое тело и душу.

— Николауш, я пришел не выяснять отношения, — его голос был ровным и спокойным, в отличие от брата, но безапелляционным, — поэтому успокойся. Я хотел увидеться с мамой и сестрами, а твои шлюшки меня не волнуют.

Он снова усмехнулся, глядя на меня. И совершенно точно не ожидал того, что произошло дальше. Кулак Ники врезался в скулу брата с такой силой, что все присутствующие услышали треск и увидели, как голова Сама крутанулась в сторону. Мне кажется, я вздрогнула и выдохнула одновременно с Марией и ее дочерями. Это все было неожиданно и точно неправильно. Хотя сказать честно, мне льстило то, как Ники решил защитить мою честь, учитывая, что защищать было совсем нечего.

— Не делай так больше, малыш. На первый раз прощаю. — Сам прощупал рукой скулу и попробовал вкус крови на губе, которая была разбита.

— Николауш, что ты творишь, это же твой брат! — вмешалась наконец Мария и подошла к старшему сыну осмотреть его.

— Он незаслуженно оскорбил близкого мне человека и должен был поплатиться. А теперь я прошу его покинуть наш дом и не приходить, пока я тут. Никогда!

— Николауш, пока я здесь хозяйка и буду сама решать, кому приходить, а кому нет. Самаэль — мой сын, такой же, как и ты, и я всегда рада своим детям. Пойдем, я обработаю губу. — Мария берет старшего сына за руку и ведет за собой в ванную.

Я могу лишь безмолвно смотреть на происходящее и осознавать, что стала свидетелем чего-то непривычного, агрессивного и почему-то в то же самое время невинного. В желании Ники меня защитить я ощущала что-то милое, новое, искреннее. Одного я пока не понимала: это мои чувства, его или наши.

— Я, наверное, лучше поеду, — наконец нарушаю я тишину, которая воцарилась в комнате после того, как ее покинули все, кроме нас с Ники. Его сердце громко стучало, отзываясь в стенах гостиной, а взгляд так и не упал на меня ни на мгновение, и мы просидели в молчании больше десяти минут.

— Да, прости, я тебя отвезу.

— Не стоит, я вызову такси. Тебе лучше остаться дома и попытаться замять эту историю, помириться с братом, например.

— Мы не можем помириться. Не сейчас. А может, и никогда.

Я встаю с дивана с помощью костылей и медленно двигаюсь к входной двери, стараясь переварить слова Ники. Он медленно идет за мной, наверное, пытаясь понять, что же произошло сейчас на самом деле. Возле входной двери поворачиваюсь к Ники, изучаю его еще юношескую внешность, хотя на самом деле он уже давно мужчина, даже если внешне во многом похож на мальчишку.

— Не знаю, что там у вас произошло, но братья должны поддерживать друг друга.

— Кто тебе это сказал, Марианна? Есть семьи, где такое просто невозможно. Ты же видела все сама. Он поедал тебя взглядом, а потом назвал шлюхой. Это все провокация, и он получил по заслугам.

— Если это провокация, почему ты на нее поддался?

— Как бы ни старался, просто не могу держать себя в руках, когда он рядом. В этом он весь, мир начинает крутиться только вокруг него, едва он появляется. Легче играть привычные нам роли, чем объяснить, что расстановка сил уже давно поменялась.

— Не понимаю, почему нельзя просто поговорить друг с другом.

— С ним невозможно разговаривать. Для него я маленький братик, витающий в облаках своих желаний и проглатывающий все его выходки. Видимо, сложно мириться с тем, что я стал вполне себе зрелым и могу и в морду дать. Особенно если оскорбляют девушку, даже ту, которой не подхожу.

— Но рукоприкладство не выход, неужели не понятно?

— Он получил то, за чем сюда пришел. Думаешь, случайно появился как раз, когда ты здесь? Как бы не так. Это к лучшему, теперь и ты знаешь, что я не такой уж и милый, каким ты меня представляешь.

— Ты рассуждаешь, наверное, логично, даже рационально, это меня впечатляет. И ты прав, я узнала тебя с другой стороны. Но уверяю, что решать, с кем быть, буду сама, и я уже сделала выбор в твою пользу. — Я медленно тянусь к Ники одной рукой и притягиваю его за рубашку к себе.

Даже если наш роман не настоящий, это не значит, что я не собираюсь получить от него удовольствие.

Мои губы слишком быстро накрывают его, так что он не успевает сообразить, что происходит между нами. Но я чувствую его вкус у себя на языке, чувствую его робость и то, как он становится уверенней и завладевает мной. Это не просто поцелуй. Он становится для меня отправной точкой, началом того, чего я страшусь и хочу. Началом конца.

---

17 октября

— Надеюсь, ты сменишь этот наряд на более подходящий случаю? — голос моей матери раздается у входной двери, и я даже не успеваю обернуться, как она оказывается возле меня.

Каролина Инфернати — воплощение элегантности, чистокровности, надменности и высокомерия. В этой женщине собралось все самое мерзкое, что есть в высшем обществе, и она гордилась каждым отрицательным качеством, каждой лживой улыбкой, лицемерными комплиментами и воистину гордилась тем, что принадлежит к высшему обществу Португалии. И сейчас эта женщина стояла возле меня, облаченная в белую юбку-карандаш, прикрывающую колени, с болотного цвета широким ремнем, в такого же цвета атласную блузку и в туфлях на каблуке, в которые ей удалось впихнуть ноги, но я точно знала, что ей невыносимо больно, потому что она всегда покупает туфли на размер меньше, стесняясь своего сорокового размера. Ее волосы, как всегда, уложены волнами, спадающими на плечи, а макияж яркий, с акцентом на глаза, так как ее губы всегда были предназначены лишь для едких комментариев и бокалов водки с мартини, а она не любила оставлять следы от помады на бокалах.

— Конечно, нет. Это школьная вечеринка.

— Это не вечеринка, Марианна, а осенний бал твоего брата, посвященный его последнему году в школе.

— Там помимо него есть еще ученики, и этот бал не посвящен одному Дани, мама.

Я специально называю ее мамой, так как она терпеть не может, когда я так к ней обращаюсь. У нее было время насладиться моим отсутствием и тем, что это слово не произносилось в стенах этого дома. Мой обожаемый брат предпочитает делать все, о чем его просят, поэтому с раннего детства называет родителей исключительно по именам.

— Я миллион раз просила не называть меня так, — сжав зубы, процедила она, отчего, видимо, по ее мнению, мне должно стать страшно, но, честно говоря, она никогда не внушала мне страх, точно так же, как и отец. Они не были лучшими родителями, но точно не занимались рукоприкладством в отношении своих детей, потому что Дани и так был самый лучший сын, а бить меня было выше их достоинства. Каролина надеялась, что я буду бояться ее тона, ее взгляда и сцепленных в замок рук, но на самом деле это уже даже перестало вселять жалость по отношению к ее попыткам быть матерью, не становясь ею.

— Тебе стоит переодеться, это непозволительный образ для подобного мероприятия. Я приготовила тебе чудесное платье персикового цвета, оно в шкафу.

Я осматриваю себя в зеркале и честно не представляю, как заменю мини-юбку черного цвета, белую футболку с принтом и пиджак с закатанными рукавами на платье, которое, по мнению моей матери, больше подходит для такого вечера. Надо отдать ей должное, предлагалось уже не просто розовое нечто, а персиковое. Бред.

— Ты не представляешь, как далека от правды. Я лучше знаю, что мне подходит, а тебе, наверное, пора уже идти на очередной званый ужин. Не утруждай себя общением со мной, мама.

— Марианна, почему ты не хочешь быть как все? Нормальной девушкой? В твоем возрасте уже пора понимать, что люди оценивают по одежде, а ты делаешь все, чтобы оттолкнуть людей.

— Нет, мама, я делаю все, чтобы люди считали меня нормальной, а не избалованной девицей, которая не понимает, как одеваться на школьную вечеринку, а как на очередной ужин в обществе аристократов. Из присутствующих в этом доме только двое могут называться нормальными. И я точно одна из них. Я прошу тебя, просто закрой дверь с другой стороны.

— Марианна! — повышает она голос, наверное, в первый раз за несколько лет и удивляется этому не меньше, чем я.

— Что? Что, Каролина? Ты хочешь, чтобы я была примерной девочкой и играла очередную роль в розовом платье? Этому не бывать после того, как вы сбагрили меня на пять лет подальше от дома и даже не навестили. Ни разу. Все, баста!

— Марианна, ты же знаешь, мы с твоим отцом были в Каннах и не могли отложить поездку.

— Конечно, не могли, ни разу за пять лет. Вот и я сейчас не собираюсь откладывать наше прощание. Прошу, Каролина, закрой дверь с другой стороны.

Она ошарашенно смотрит на меня, будто видит в первый раз, и я понимаю, что поставила мать в тупик. Она не ждала увидеть перед собой взрослого человека, который может говорить то, что думает и что хочет. Я никогда не лезла за словом в карман, но в восемнадцать лет было чуть страшнее отстаивать свои права, сейчас же я больше не нуждаюсь в их любви и могу с легкостью отвечать на их попытки воспитывать меня такой же холодностью, какую они подарили мне в детстве.

Дверь позади хлопнула, и я снова осталась одна в тишине своей розовой убогой комнаты. Посмотрела на свои белые кроссовки и поняла: единственное, в чем права моя мать, — не стоит забывать, кто я и откуда. Я села на кровать, выудила из-под нее свои любимые черные лаковые туфли Christian Louboutin и сменила кроссовки на них. Никогда не стоит забывать о том, зачем я здесь, чего хочу и что получу желаемое во что бы то ни стало.

Мы ехали в полной тишине. По радио звучали какие-то песни, но я даже не обращала внимания на слова, просто смотрела в окно, стараясь следить за дорогой. Хотя этого и не требовалось — мой брат был прекрасным водителем во всех отношениях. Я восхищаюсь, каким замечательным человеком он вырос, несмотря на семью, в которой рос и, к сожалению, в которой выросла и я. Говорю не только о наших родителях. При всем огромном количестве моих недостатков он верил в меня и видел лучшую часть, которой, может, совсем и не было. Но мой брат был убежден, что я способна быть хорошим человеком, помогать искренне и бескорыстно. Я бы хотела быть такой, какой он меня видит, и не разочаровать его, но предполагаю, что у меня это не получится. Если все пройдет так, как я задумала, то Дани никогда не узнает, что я за человек, и будет все так же любить меня и знать, что я всегда буду его любящей сестрой.

— Ты уверена, что готова сделать это?

Машина затормозила на подъездной дорожке возле школы, и Дани обернулся на меня, заглушив двигатель. Он был серьезен как никогда.

— Я пообещала тебе, я все сделаю, чтобы ты был счастлив. Если для этого нужно, чтобы твой друг избавился от внимания девушек, значит, так тому и быть.

— Марианна, он мой лучший друг. Второй человек после тебя, которому я доверяю. Пообещай, что ты не сделаешь ничего такого, о чем будешь жалеть.

Я посмотрела на брата и увидела в его юных глазах столько надежды. Как я могла его разочаровать? Как могла не оправдать его надежд? Он узнает, что мир суров и жесток, но только не от меня.

— Я обещаю, что ты не разочаруешься во мне.

— Ты же знаешь, что я люблю тебя и рад, что ты наконец вернулась?

— Конечно, знаю, и я тебя люблю.

Эта минутка сентиментальности останется на многие годы в моей памяти. Мы с братом всегда были искренни и поддерживали друг друга, но открыто говорить о чувствах было куда сложнее. Мы все и так знали, а слова порой могли все испортить. Но сейчас я была уверена: Дани подозревал, что я что-то задумала, и хотел обезопасить себя, сказав, что любит. Так я не смогу далеко зайти, зная, что он рядом. И, наверное, так и есть.

Покинув машину, мы двинулись по дорожке, которая еще помнила, как я шла по ней на свой последний осенний бал, смеялась и лицемерно улыбалась своему кавалеру, с которым переспала чуть позже вечером на заднем сиденье его Mercedes-Benz. Он, кстати, был совсем не плох.

Школьный зал для подобных мероприятий был, как всегда, вычурно украшен шарами и живыми цветами, здесь никогда не скупились на декорации, показывая, как сильно школа заботится о своих учениках. По кругу расставлены столы, а в центре, естественно, площадка для танцев. Все учителя, стоящие отдельной кучкой, были хорошо мне знакомы, как и директор, заметивший мое появление и тщательно следивший за каждым моим шагом. Да, я слишком запомнилась ему своими выходками и необходимостью защитить меня от тюрьмы, чтобы родители продолжали исправно платить за учебу. Все равно решали только деньги.

— Пойду найду свою девушку на сегодняшний вечер, а ты займись чем-нибудь. Только приличным, — усмехнулся Дани, щелкнув меня по подбородку и оставив в одиночестве возле одного из столов.

В моей руке незаметно оказался бокал с какой-то фруктовой дрянью, которая не могла меня спасти от головной боли, начинающейся где-то на затылке и двигающейся вверх. Мне придется как-то пережить этот вечер без алкоголя.

— Марианна! Знала, что встречу тебя здесь.

Ко мне радостно, будто паря на облаке, подошла Ленора со своим стаканом этой фруктовой дряни. На ней было сиреневое платье с пышной юбкой и облегающим лифом, лишь слегка обнажающим верхнюю часть груди, а в целом слишком целомудренное для ученицы последнего класса. Она не подходила этой школе.

— Ленора, рада тебя видеть. Как твой последний осенний бал? — Я сделала глоток этого напитка и снова поморщилась от сладкого вкуса на языке. Думаю, от нее не укрылась моя гримаса отвращения и как я поставила стакан обратно на стол.

— Прекрасно! Здесь все так красиво украшено. Обещали, что даже приедет музыкальная группа. Я слышала про осенние балы, но никогда на них не была. Это незабываемо.

Боже, столько оптимизма и счастья невозможно излучать, а я не способна поглотить.

— Да, здесь миленько. Конечно, не так шикарно, как было на моем весеннем балу, но тоже приемлемо.

— А ты помнишь свой весенний бал? Было так же здорово?

Она говорила так, будто мне уже далеко за семьдесят и я совсем не могу помнить свой такой же вечер. Но он же был всего года четыре или пять лет назад, да и как такое можно забыть! Вот директор тоже прекрасно его помнил, поэтому и следил сейчас за мной.

— Конечно, это было не так уж давно. Моим кавалером тогда был Аден Наньес. — Я знала, какое впечатление произведу, назвав это имя, поэтому дала Леноре пару секунд на то, чтобы она осознала, с кем я была.

Аден был восходящей звездой кино. Еще когда ему было пятнадцать, он снялся в популярном португальском сериале, а теперь, когда ему двадцать два, он, конечно, снимается чаще и знаком миллиону зрителей. Я даже слышала, что его пригласили в голливудское кино, что, наверное, говорит не только о его симпатичной мордашке, но и о таланте.

— Ничего себе! Аден Наньес! Ты с ним знакома?

Это прозвучало как вопрос, хотя ответ был очевиден. Я усмехнулась, глядя на Ленору и сознавая, какое произвожу сейчас на нее впечатление. Ей семнадцать, вся жизнь впереди. Не то чтобы моя жизнь закончилась, моя тоже вполне себе впереди. Вот только она еще стоит перед выбором, кем стать, не знает, какая жизнь ее ожидает. Я же уже знаю все о будущем и прекрасно понимаю, какие шаги предпринять, чтобы оно было долгим и счастливым, естественно, в моей интерпретации этих понятий.

— Ты не знаешь, а Николауш уже пришел? — отвлекла меня от мыслей лучезарно улыбающаяся Ленора.

А действительно, я ведь сюда пришла ради него, а он даже не удосужился поздороваться со мной, если пришел, ну или еще хуже — просто прийти сегодня.

— Нет, но мы договорились здесь встретиться. Странно, что его еще нет.

В это время на сцену поднимается директор и проверяет, как работает звук микрофона.

— Раз-раз, прошу всех собравшихся обеспечить немного тишины. — Он выжидает несколько секунд, прежде чем продолжить. — Спасибо! Вот и очередной осенний бал в стенах нашей выдающейся школы. Я рад, что в этом году будут готовиться к выпуску множество талантливых молодых людей. Уверен, этот год побьет рекорд и все из вас станут по-настоящему востребованными людьми в этом мире. Но я забегаю вперед. У нас впереди целый учебный год со множеством событий, первым из которых традиционно станет сегодняшний осенний бал. Дорогие ученики, учителя и все присутствующие, объявляю учебный год открытым!

Директор покидает площадку, возвращая внимание учеников и гостей школы друг к другу. Я лениво наблюдаю за тем, как присутствующие разбиваются на небольшие группы по интересам. Ленора осталась стоять недалеко от меня в окружении подоспевших подруг. Я прекрасно помню свой осенний бал, на котором я пробыла не так уж и долго. Директор произнес примерно такую же речь, заряжая, как ему казалось, всех на продуктивный год. Но на самом деле ученики этой школы и сами прекрасно знали, что им делать, чтобы стать популярными, знаменитыми и богатыми.

Я стою, переведя взгляд на опустевшую сцену, погрузившись в свои мысли, понимая, что причин для моего нахождения здесь больше нет. Дани где-то со своими друзьями, Ники так и не пришел, а значит, у меня есть маленький шанс, всего один шаг к тому, зачем я здесь действительно нахожусь. Я ловлю движения директора, занятого обсуждением чего-то крайне важного с нынешним президентом школы, поправляю свою немного задравшуюся юбку и уже собираюсь сделать шаг в сторону, как в колонках начинает играть старомодная мелодия. Первые аккорды, и я с легкостью узнала популярную когда-то песню.

— Let me be your hero, — слышится шепот из-за сцены.

Музыка начинает играть громче, на сцене появляется Николауш с микрофоном в руках, и я вижу, как он пытается разглядеть меня в зале сквозь ударяющие в глаза лучи прожекторов.

— Would you dance if I asked you to dance? Would you run and never look back? Would you cry if you saw me crying? And would you save my soul tonight? — его голос разносится на весь зал и приковывает половину взглядов к нему, а половину ко мне, покрывающейся румянцем.

Что мне остается делать — только смотреть на него и губами повторять текст песни, слишком хорошо мне знакомый. Наверное, несколько лет назад я мечтала бы, чтобы мужчина — вот так открыто, при всех, не стесняясь ничего, заявлял о своих чувствах ко мне. Мне бы хотелось верить в искренность происходящего. Вот только в этом не было ничего настоящего. Разве что мое бешено бьющееся сердце шептало, что здесь есть какая-то правда, какие-то чувства, идущие дальше игры и притворства.

— You can take my breath away. I can be your hero, — заканчивает он песню, смотря на меня одну.

Я хотела бы, чтобы сейчас никого не было вокруг, кроме него, и чтобы это обещание было настоящим. Николауш улыбается, ставит микрофон, я слышу аплодисменты и наблюдаю, затаив дыхание, как он спрыгивает со сцены и медленно, будто в каком-то кино, подходит ко мне. На нем костюм, расстегнутая голубая рубашка и взъерошенные волосы, которые он откидывает назад ладонью. Его глаза, такие красивые и искренние, горят необычным огнем. В это мгновение я чувствовала, что мы остались вдвоем во всем мире.

Честно признаться, никто никогда не делал ничего подобного для меня. Я всегда была девчонкой, недостойной подобных романтических жестов. Я скорее из тех, кого имеют в одном из классов и возвращаются к своей девушке в пышном розовом платье. Но сейчас, рядом с этим юным мальчиком, я чувствовала себя совсем девчонкой, лет пятнадцати, которая позволяет своему сердцу в первый раз распахнуться.

— Мы это не планировали, — произношу я одними губами, когда Николауш оказывается совсем рядом.

— Это импровизация от чистого сердца для той, кто была и будем моим героем. Может, однажды у тебя будет твой собственный, а пока позволь я попробую им стать, — улыбается он, и от этой улыбки мое сердце щемит где-то в таком месте, о котором я не догадывалась.

— А если ничего не получится? — Я не знаю, о чем он просит и на что я соглашаюсь, но все равно боюсь того, куда это может зайти. Игра ли это сейчас или уже что-то настоящее?

— Посмотрим, — смеется он возле моих губ.

Его руки бережно касаются моих плеч, поднимаются выше, и пальцы гладят щеки. Он всматривается куда-то глубоко, будто проникает под кожу.

— Просто попробуй, — шепчет он и касается моих губ в легком, почти невинном поцелуе, обещающем что-то необыкновенное, новое, непонятное и такое пугающее. Я совсем не это планировала и вовсе не собиралась быть рядом с мальчишкой. Но его слова, глаза, губы дарят такую гамму чувств, что я уже и сама не понимаю, чего хочу и куда стоит идти.

Реальность происходящего почти осязаема — десятки глаз смотрят на нас, перешептываются, и уже завтра вся школа будет знать, что мы вместе. Эту песню он посвятил мне, и это видели все присутствующие. Теперь каждый человек, кто был в этом зале и даже кто не был, будет знать, что я с ним, а он со мной. Он хотел этого и вот получил. Может, ему совсем не нужна моя помощь, только присутствие рядом.

Или я слишком много думаю и нужно просто попытаться насладиться этим моментом. Его губами, прикосновениями и обещаниями.

---

1 ноября

— Я рада, что ты это надела.

Голос моей матери слишком близко, и я против своего желания поворачиваю голову к ней, лишая себя возможности смотреть в окно на проезжающие мимо автомобили. За окном барабанит непривычный для Лиссабона дождь, создавая еще более гнетущую атмосферу, хотя, казалось бы, куда уж хуже. Я нахожусь в замкнутом пространстве представительской машины, внутри которой приятно пахнет кожей, вот только все, что могло бы порадовать меня, сейчас окрашивалось красками негатива из-за присутствия моей дорогой матери.

— Я так счастлива, что тебе нравится, — стараюсь придать голосу максимально саркастический окрас, надеясь, что мать оценит мои старания и обязательно отреагирует.

— Не обязательно быть такой, Марианна, можно проявить немного благодарности хотя бы за то, что на сегодняшнем вечере ты будешь выглядеть прилично, а не как всегда.

Бинго. Вот и реакция.

Да, я оделась сегодня максимально под стать вечеру, на который мы направляемся, но всему причиной совсем не моя семья и мое неутомимое желание их порадовать. Нет, черное облегающее платье на тонких бретелях с разрезом до середины бедра, черные босоножки на тонкой шпильке, украшенные небольшим алым пером сбоку, легкий макияж с моими потрясающими красными губами — все лишь потому, что этот вечер принадлежит обществу журналистов Португалии, а именно в этом обществе мне и хотелось бы оказаться в самое короткое время.

— Моя благодарность неиссякаема. Как можно не быть благодарной за такое количество денег, которое сыплется на вас просто за то, что вы дышите воздухом и появляетесь вот на таких встречах, как эта. — Я, как всегда, демонстративно закатываю глаза, не лишая мою мать возможности посмотреть на это.

— Боже, Марианна, почему ты стала такой? Я совсем не так тебя воспитывала. — Она потирает переносицу и страдальчески откидывает голову на подголовник, видимо, надеясь заставить меня чувствовать себя виноватой. Но моя дорогая мамочка забыла, что времена, когда я верила ее фантастической актерской игре, прошли.

— Смешно, мама. Ты — и воспитывала. Эти истории рассказывай своим друзьям, которые еще верят в подобные байки. А меня можешь не обманывать. Все мы прекрасно знаем причины, по которым я нахожусь сейчас в этой машине рядом с тобой.

— Я тысячу раз просила не называть меня мамой. — Она больно щиплет меня чуть выше разреза моего платья, как всегда, оставляя след там, где его никогда не увидят.

Да, моя мать никогда не била меня в прямом смысле этого слова. Я не летала с лестницы и не встречалась головой со стеной. Нет, она выбирала маленькие и очень болезненные уколы: щипки, тычки — очень взрослые способы показать, что ты главный и можешь делать все что заблагорассудится. Однажды это перестало приносить боль, и я каким-то чудом научилась чувствовать себя самостоятельной и способной не реагировать на садистские наклонности моей мамочки.

— Конечно, сеньора Инфернати. Как вам захочется. — Я отворачиваюсь к окну, считая минуты до того момента, когда двери машины распахнутся и я смогу вдохнуть свежего воздуха и сбежать от этой скрытой манипуляторши и мучительницы.

Дани и мой отец Виктор отправились на новом автомобиле брата, подаренном ему несколько дней назад просто потому, что он такой замечательный сын и предыдущий я разбила. Мне же пришлось оказаться в этой душной, пропитанной ненавистью машине.

— Так-то лучше. Не забывай, что мы с отцом позволили тебе вернуться и сейчас ты можешь присутствовать в высшем обществе, а не в компании привычных тебе отбросов. Ты должна быть благодарна. Надеюсь, это понятно, — цедит она сквозь зубы так, что ее бордовая помада практически не видна за этой гримасой, отражающей все презрение мира, которое всегда будет обращено ко мне.

— Вам, сеньора Инфернати, тоже не стоит забывать, почему вы позволили мне вернуться. Ваши с Виктором секреты, а именно желание оставить их таковыми, заставили вас вернуть свою нелюбимую дочь под крыло богатства и беззаботности. И будем честны, мы обе прекрасно знаем, что наше соседство выгодно для обеих сторон. Пора осознать, что власть уже давно не в твоих руках. Всегда считала, что ты более умная.

Она шевелит губами, будто рыба, видимо, пытаясь собрать мысли в своей голове и облечь их в какие-то слова, но все попытки тщетны. Ей, правда, в кои-то веки нечего сказать.

— Шантаж матери доставляет тебе удовольствие? Гордая, напыщенная девчонка, это не приведет тебя ни к чему хорошему.

— Ты только что сказала, что не мать мне. Признайся, то, что ты меня родила, что, кстати, все еще остается под большим вопросом, все же не делает тебя моей матерью. Не смеши ни себя, ни меня. С появлением Дани все поняли свою роль в этой семье. Ты сама отвела мне такую позицию, и не надо теперь разыгрывать удивление от того, что я прекрасно справляюсь с тем, что вы мне предназначали.

— И как Даниэль не видит твоего настоящего лица? Маленькая сучка.

Я видела в ее глазах желание ударить меня наконец и покончить с этим поедающим желанием применить силу в отношении меня, но ее руки оставались прикованы к подолу вечернего платья, хотя она и сжимала их до побелевших костяшек.

— Я для него всегда буду другой. Потому что он ценит людей, а не пользуется ими, как вы. Если тебя это успокоит, то я тоже удивлена, что в таком обществе, как мы, ему удалось остаться человеком, и при этот самым добрым и открытым. Наверное, это потому, что в его жизни было много хороших примеров, тренеры и друзья по команде с их семьями показывали достойный пример. А вот мне не повезло, ведь моей мамочке какое-то время еще хотелось сделать из меня принцессу и таскать в розовых платьях по званым вечерам. Не удивительно, что я стала таким монстром.

Машина резко затормозила, так что нас повело вперед и через секунду отбросило назад.

— Простите, сеньора. Здесь сегодня настоящий кошмар, — раздался голос с водительского кресла.

— Все хорошо, Хуан, — ласково произнесла моя мать и открыла пассажирскую дверь, не дожидаясь его помощи.

Я не успеваю ничего сказать, как перед матерью материализуется рука и в машину заглядывает мой отец. Виктор Инфернати — если не дьявол, то его первый заместитель. Моя мать вкладывает свою ладонь в его и, даже не оборачиваясь на меня, выходит из машины и под руку с отцом плавно поднимается по лестнице, устланной красной дорожкой, в торжественный зал.

Мне остается лишь менее пафосно покинуть машину, хлопнув дверью, почувствовать капли дождя на открытой спине и практически бегом взбежать по лестнице вверх.

Итак, почему я сейчас нахожусь в этом потрясающем зале (даже я могу признать этот факт) в ажурной черной маске на глазах с атласной лентой, завязанной на затылке? На самом деле ответ достаточно прост и одновременно слишком сложен. Я тут потому, что хочу того, что является самым ценным и желанным в этом мире, я хочу власти. Да, не денег, как может показаться, и я совсем не хочу нравиться всем и каждому, я хочу владеть душами людей и их сердцами, хочу, чтобы они все принадлежали мне.

Да, возможно, цель слишком амбициозна для двадцатидвухлетней девушки, которая совсем недавно сомневалась в возможности увидеть свое светлое и счастливое будущее. Уже давно я призналась себе в том, что уезжала не только, чтобы покурить травку где-то на пляже Бали или съесть лучшую пиццу в Неаполе, и точно не для того, чтобы увидеть цветущую сакуру и как в яблоневом саду делает предложение своей девушке каждый второй кореец. Мне необходимо было вырваться, чтобы стать взрослее и изучать окружающих. Но, помимо этого, благодаря длительному путешествию по миру мне удалось осознать, что самое ценное — это иметь власть над людьми, тогда у тебя будут и деньги, и поклонники, и все, что пожелаешь.

Поэтому я в первую очередь решила управлять своими родителями, ну вот этими людьми, которые меня произвели на свет двадцать два года назад, а сейчас танцуют в центре зала, облаченные в бальные костюмы и маски, как и я, и делающие вид, что их дочь не переиграла их в этой игре под названием «жизнь в высшем обществе».

Но теперь мне нужна рыбка покрупнее, именно поэтому я сейчас на вечере журналистского общества. Кто, как не журналисты, может проникнуть в самые грязные места и вынюхать все секреты, которые скрываются от публики, и в случае необходимости обнародовать раскрытые тайны. Полезные знакомства и неожиданные сенсации — то, что доктор прописал.

Я двигаюсь по залу, прислушиваясь к разговорам, стараясь уловить что-то интересное и запоминающееся, то, что может пригодиться в будущем или прямо сейчас. Не важно. Главное — обладать информацией, которая потом обеспечит власть.

— Что происходит в школе Святого Луки?

Я останавливаюсь возле нескольких дам среднего возраста, объединившихся в небольшой кружок и негромко переговаривающихся, стараясь не привлекать лишнего внимания к своей персоне.

— Слышала, на осеннем балу было что-то интересное.

— Да, дочь пришла вся в слезах. Пришлось выпытывать, что же заставило мою красавицу так переживать.

— Да вы что? Вся в слезах? Ужас какой!

— Надеюсь, ничего серьезного не произошло.

— Я сначала так испугалась, думала, случилось что-то непоправимое. Представляете, какие мысли у матери после всего, что прочитаешь в новостях!

— Так удалось узнать, что же произошло?

Я делаю глоток шампанского, все еще пытаясь делать вид, что стою просто так совсем близко и совсем не подслушиваю. Но, кажется, тем мамашам совершенно безразлично, кто рядом, главное — сплетни, и все внимание уже в центре круга, а не где-то в окрестностях. Так мне удается оставаться незамеченной и при этом запоминать информацию, собирать в свою картотеку сведения о нужных людях. Как говорится, осторожнее со словами, все, что вы скажете, рано или поздно будет использовано против вас теми, кто вас слышал.

— Хорошо, что она у меня совершенно не умеет хранить секреты и тут же позвонила своей подружке и все ей рассказала.

— Ты подслушивала разговор?

— Я просто стояла и поправляла картины в коридоре, а она слишком громко разговаривала.

Несколько дамочек рассмеялись, видимо, они тоже практикуют подобную слежку за своими детьми. Ужасно осознавать, на что способны матери, чтобы участвовать в жизни своих отпрысков. Хотя, зная, какова моя мать, полностью игнорирующая присутствие в ее жизни детей, возможно, не самое плохое осознавать, что твои родители за тебя переживают.

— И что тебе удалось выяснить?

Они прижались друг к другу еще плотнее, будто делятся самым важным секретом, так что мне пришлось еще немного приблизиться.

— Этот парнишка, стипендиат, — говорящая, видимо, сообразила, что не все понимают, о ком идет речь, и фыркает от их невежества, — они с Даниэлем Инфернати играют в паре.

Женщины закивали, видимо, наконец осознав, кого сейчас будут все вместе осуждать. Мне жаль, что о Николауше знают только из-за моего брата, надеюсь, что совсем скоро его имя будет у всех на устах потому, что он станет звездой футбола, а не потому, что помог сделать карьеру моему брату.

— В общем, я слышала, он громко признался в чувствах заплутавшей Марианне Инфернати, и она с радостью приняла его признание, а ведь она его старше, — с ужасом в голосе произнесла женщина, будто это самый страшный грех из всех возможных.

Не думала я, что стану главным поводом для сплетен в высшем обществе.

— Будто никто из нас таким не занимается, — пошутила одна из мамочек, и несколько пар глаз неодобрительно уставились на нее.

Я поняла, что именно эти дамочки и практикуют свидания с более молодыми кавалерами за спинами своих мужей. Во всяком случае, надеюсь на это. Мысленно помечаю, что нужно записать в ежедневник их имена и обязательно раздобыть необходимую информацию. Такие данные точно никогда не будут лишними.

— А что с твоей дочерью? Что ее так расстроило?

— Она же влюблена в него, хотя я ей миллион раз говорила, что мальчики из стипендиатов нам не подходят. Но разве ее переубедишь? Переходный возраст.

Все одобрительно закивали, будто понимая, что такое переходный возраст и равняя всех детей под одну гребенку. Хотя мы все разные и точно не у каждого бывает период буйства. Может быть просто подростковая влюбленность, но как это типично для высшего общества — презирать тех, у кого нет денег. Это отвратительно.

— Надеюсь, Леноре скоро станет лучше.

Ну естественно, это должна была быть мать Леноры, и именно о ней был рассказ. Как я сразу не догадалась. Мне приходится ретироваться сразу после того, как я услышала знакомое имя, и уединиться в темном углу зала, чтобы осмыслить сказанное и что можно сделать с этой информацией.

Ленора влюблена в Ники. Это для меня не сюрприз. Она ему не нужна, хотя я и считаю, что она была бы для него идеальной парой, в отличие от присутствующей в этом темном углу. Но в чувствах признавался он мне, хотя я все еще не поняла до конца, было ли это игрой или чем-то настоящим. Я точно что-то почувствовала и именно поэтому приняла ответственное решение сейчас максимально избегать встреч с Ники.

Так, вводные у меня есть. Значит, нужно продолжать выбранный путь, и пусть пока будет так, как будет. Может, и делать ничего не придется. Влюбленность Леноры может быть временной, и ее сердце не разобьется на миллион осколков из-за моего вмешательства. Она хорошая девушка, и мне не хотелось бы, чтобы она страдала из-за меня. Я где-то слышала, что разбитое сердце в пятнадцать сильно отличается от подобного явления ближе к двадцати пяти. В первый раз это будто сломал бедро, затем палец, а потом будто комарик укусил. Вот и буду надеяться, что для нее это только комарик и чувства не были настоящими. Отлично, хороший план.

Я решаю, что для этого вечера с меня достаточно информации, особенно учитывая, что сердце в моей груди бьется немного быстрее привычного, и бросаюсь к попавшемуся мне на глаза Дани, который разговаривал с какими-то джентльменами.

— Простите, — прерываю я их разговор и отвожу Дани в сторону. — Дай ключи от машины, хочу смотаться отсюда. — Я с мольбой смотрю в его красивые глаза, точно такие же, как у наших родителей. Но его смотрят на меня с теплотой и добротой.

— Серьезно, Марианна? Не хочу ехать с родителями.

— Не удивлена, но мне надо покататься, проветриться. Потому могу заехать за тобой позже.

— Ладно, только веди осторожно.

— Спасибо, ты лучший брат на свете.

Он вручает мне ключи от машины, я целую его в щеку и сбегаю по лестнице вниз, снимая по пути ненавистную маску. Только в таких обществах считают, что маскарад — это смешно, а по факту просто кучка людей в идиотских костюмах и масках.

Я подхожу к машине брата, не замечая ни проливного дождя, ни окрикивающего меня парковщика, потому что мне не нужно уже ничего, кроме ощущения скорости и мощи в моих руках. Едва я нажимаю на брелок машины и слышу звук открывающихся дверей, как хватаюсь за ручку со стороны водителя, чтобы наконец оказаться во власти запаха кожи, новизны и силы, которой обладает эта машина и хранит под своим капотом.

— Отойди от машины! — раздается рядом приказ, и от звука этого голоса, его тона и властности по спине пробегает дрожь.

Я оборачиваюсь, чтобы посмотреть в глаза его обладателя, и мне не составляет труда узнать его, ведь я сразу проваливаюсь в ад этих глаз.

Сам.

— Я повторять не стану, отойди от машины!

— Давно ты стал мне приказывать? Кажется, наши отношения далеки от подобной расстановки сил. — Я улыбаюсь и убираю с лица мокрые пряди.

Дождь усиливается, так что мое и без того не слишком скромное платье прилипает к телу, открывая возможность видеть все, чем меня наградила природа. Будь я скромницей, попыталась бы спрятаться или хотя бы прикрыться, чтобы он не видел мои выступающих сосков, не видел, что на мне нет нижнего белья и что мое тело слишком остро отреагировало на его приказ. Хотя я уверена, что это не скрылось от его взгляда и не станет моим секретом.

— Мы в тех отношениях, когда я не позволю тебе сесть за руль машины, потому что ты уже один раз чуть не убила себя, больше подобное никогда не повторится.

— Я отличный водитель, тебя даже не было рядом, чтобы судить. Я вообще-то спасла твоего брата.

— И сломала себе ногу, на которую продолжаешь прихрамывать, обзавелась парой шрамов, которые хоть и прячешь с помощью косметики, но тот, кто смотрит на тебя и видит, всегда узнает, где они.

— Ты много на себя берешь, Сам. Если ты еще не понял, я девушка твоего брата.

— Марианна!

Он выдыхает мое имя рядом с моими губами, так что я задерживаю дыхание. Он слишком близко, это большая ошибка, мне надо бежать, скрываться. Чувства, что сейчас внутри меня, совсем не те, что были рядом с Ники. Это страсть, желание, похоть, и это не поддается контролю, такие чувства обуздать мне не под силу.

— Да, — шепотом говорю я, совсем не понимая зачем.

— Марианна, — повторяет он, чуть наклоняясь ко мне, так что я чувствую запах соли и океана, пота и машинного масла, а еще дождя, что хлещет по нашим лицам, и только он способен потушить это пламя внутри меня и, судя по глазам Сама, внутри него, — ты можешь врать кому угодно. Семье, этим людям на вечеринке, всем учителям в школе какого-то там святого, но мне ты никогда не сможешь соврать. Ты такая же, как и я. Слишком просто прочесть, просто понять, просто получить. — Его пальцы касаются моего подбородка, и он заставляет смотреть ему прямо в глаза, и это причиняет почти физическую боль.

— Я не вру, я с твоим братом.

— Моя бедная овечка, совсем запуталась. Ничего, я прощаю тебя и даю тебе время, чтобы понять, кто на самом деле навсегда останется вот тут.

Его рука опускается с моего лица и, задевая затвердевший сосок, так что я слишком громко выдыхаю, чем вызываю улыбку на его лице, касается того места, где за броней хранится мое сердце. То самое, которое способно было бы его впустить, если бы я хотела любви, страсти и безудержного секса, а не власти. Но я хочу только ее. Однажды, возможно, он сможет меня понять.

— Сам, Сам! Ты слишком самоуверен. Тебе не понять меня. Не думай, что мы хоть немного похожи. — Я предпринимаю попытку открыть дверь машины, но чувствую, он отталкивает меня, применяя не так уж много силы, но впечатляя своей решительностью.

— Сядь на пассажирское сиденье или пойдешь пешком, — приказывает он.

Я не знаю, может, это несчастный бокал шампанского, а может, его чертовы феромоны заставляют меня сесть на пассажирское кресло. Я отдала ему ключи от машины, будто вручила акт о капитуляции. Сложно устоять перед своими гормонами, когда тебе двадцать два. Стоит признать, что пока что я слишком слаба, чтобы противостоять той силе, что есть в этом мужчине.

Он садится в машину и заполняет собой ее всю. Его запах полностью перекрывает запах кожи. Я чувствую его энергию и власть. Он заводит двигатель, и с рычанием мотора машина трогается с места, разгоняясь до сотни за несколько секунд.

Сам владеет ситуацией и, будь я более слабой, завладел бы и мной, если бы попросил. Но я лишь откидываюсь в кресле и, как и пару часов назад, смотрю в стекло, по которому разносятся капли дождя.

— Ты замолчала. Неужто больше нечего сказать?

— Есть много слов, но ты все равно меня не слушаешь.

Он усмехается, и его улыбка заставляет меня сжать бедра, что дарит непозволительные импульсы где-то в глубине меня.

— Я все вижу, Марианна. Ты очень милая, когда пытаешься делать вид, что я тебе безразличен. — Удерживая руль лишь одной рукой, он опускает вторую на мое оголенное колено. — К сожалению, притворство тебе плохо дается. Лучше возьми уроки актерского мастерства. Я вижу все твои мысли.

— Да? — Я резко выпрямляюсь в кресле, сбрасывая его ладонь. — И о чем же я думаю сейчас?

— Ты удивляешься, откуда я знаю, где ты живешь, а еще размышляешь, стоит ли целовать меня, когда уже все пообещала моему младшему братишке.

Он резко тормозит машину возле моего дома, и я действительно задумываюсь о том, откуда он знает, где я живу. Этот вопрос крутится на кончике языка, но задать его равносильно признанию, что я думала и о поцелуе, а сделать это немыслимо, даже если это правда.

— Вот и нет! Думаю, что ты мог бы одеваться поприличнее, чтобы довозить меня до дома.

— Ты такая маленькая обманщица, Марианна, может, поэтому так нравишься мне. — Сам проводит рукой по своим рыжим волосам, потирает щетину, и мне остро хочется понять, будет ли она под моими губами мягкой или оставит на коже неявные следы.

— Я все вижу, Марианна. — Он вытаскивает ключи из машины и вкладывает в мою дрожащую ладонь, хотя я совсем не помню, как начала дрожать.

— Что ты там видишь? — усмехаюсь я. — Спокойной ночи, Сам, надеюсь, найдешь дорогу домой из этого района.

Я выпрямляюсь, чтобы открыть дверь, но Сам перехватывает мою руку и резко тянет меня к себе. Я замираю всего в миллиметре от его губ и перестаю контролировать себя. Дыхание сбивается, капелька пота скатывается по щеке, и я издаю странный звук нетерпения и желания. Мне нужно освобождение.

— Спокойной ночи, Марианна.

Его губы опускаются к уголку моих губ, и я ощущаю его щетину, она мягкая, и мне нравится чувствовать ее. Всего пара миллиметров отделяет наши губы от непростительной близости. Он знает мои мысли, читает их, возможно, именно это останавливает его от того, чтобы коснуться моих губ и навсегда лишить меня возможности гордиться тем, что не изменяю. А может, он просто игрок, каким я его посчитала при первой встрече?

Мы одновременно выходим из машины, я оборачиваюсь, чтобы сказать что-то, но его уже нет рядом.

А был ли он вообще или это все мое больное воображение? Лишь запах на моей коже и немного покалывающая боль в щеке говорят, что все это было правдой. Признаться честно, это был самый желанный поцелуй в моей жизни, особенно учитывая то, что его на самом деле и не было.

                                                 * * *

— Ты так и не приехала за мной, — нарушает мои мысли голос брата, и я чувствую, как он ложится рядом со мной в кровати и кладет руки за голову.

— Прости, вечер пошел не по плану, — решила начать я издалека.

Дело в том, что я никогда, ни одного раза за всю свою недолгую жизнь, не врала брату и уж тем более не собиралась делать это сейчас из-за парней Параисо. Да, может, иногда я не договаривала Дани, может, скрывала какие-то вещи, даже многие вещи, но точно не врала.

— Пришлось ехать с родителями. Мать не унималась, все твердила, что ты теперь встречаешься с Николаушем, а отец пытался ее перебить и наставить меня на путь истинный. Это был настоящий ад.

— Прости, — более осмысленно говорю это слово, потому что теперь осознаю, через какой ужас пришлось пройти брату по моей вине.

— Ладно уж, лучше я, чем ты. Ты, несомненно, оттуда не вышла бы без очередной травмы.

Мне остается только хмыкнуть. Я понимаю, что брат говорит, конечно, о моих душевных ранах, которые родители уже не то чтобы наносят, скорее расковыривают те, что нанесли давно, но им не дает покоя тот факт, что я пытаюсь их как-то заживить. Он ничего не знает о том, что наша милая матушка любит наносить удары исподтишка и делать больно не только морально, но и оставляя незаметные следы. Нет, в десять лет это было больно, а в двадцать уже скорее интересно, почему она считает это способом меня наказать и доказать свою правоту. Я давно перестала испытывать физическую боль от ее слов и так называемых ударов.

— Они даже не пытаются скрывать, что любят тебя больше, — нарушаю я нашу тишину, сама не знаю зачем. Мне, наверное, стоило бы обижаться и недолюбливать брата, но рядом с Дани я всегда испытываю только спокойствие. Рядом с ним я становлюсь собой, маленькой девочкой, которая однажды потеряла любовь родителей, так и не поняв почему. Девочкой, которая очень хотела, чтобы ее любили. А когда она осознала, что не может быть любима просто так, решила, что тогда стоит быть той, кого будут бояться.

Бояться собственные родители. Именно поэтому я все еще нахожусь в этом доме. Мне нравится, как они реагирует на мое присутствие спустя столько лет, нравится, как они втайне друг от друга заискивающе смотрят на меня и думают, когда я нанесу следующий удар. А еще мне нравятся деньги. То, что их много и что я не ограничена в их тратах, — жаль, что у меня не так много потребностей. Да и на самом деле мне больше нравится само ощущение, что я могу оставить родителей без денег, чем по-настоящему транжирить их богатство. Пусть старики еще поживут в роскоши.

— Мне кажется, они вообще никого не любят. Даже друг друга, — выдает мой брат, и я с сожалением признаю, что он повзрослел и нашел определение отношениям наших родителей. И абсолютно точно: то, что между ними, — это не любовь.

— А ты стал совсем взрослым, раз рассуждаешь так. Надеюсь, ты найдешь любовь и узнаешь, что это такое на самом деле. Может, и мне расскажешь.

— Марианна! — Дани поворачивается ко мне и всматривается в мои глаза, точно такие же, как у него. Я хотела бы быть такой, как он. Открытой, наивной, верящей во что-то прекрасное и однажды обязательно получающей все. — Ты веришь в любовь? Думаешь, она существует?

— Конечно, что за глупые мысли в твоей голове? — Я легонько стучу пальцем по его лбу и улыбаюсь, вызывая ответную улыбку на его красивом лице.

— Почему тогда ты все еще не обрела ее?

— Любовь есть, Дани, но она дается не всем людям. Лучше быть честным и добрым, совершать хорошие поступки и быть открытым миру, и тогда любовь ворвется в твою жизнь. И ты захочешь быть с человеком рядом и будешь становиться лучше ради этого волшебного чувства. А я не то чтобы открыта таким вот цунами в своей жизни. И так нормально.

— Ты странная, — он снова отворачивается от меня, — говоришь так красиво, веришь в любовь, и я знаю, ты хочешь ее, но сама же и бежишь. Знаешь, я видел твой взгляд на балу в школе. Ты испытала что-то, когда Николауш пел для тебя. Я видел, что в тебе зародилось это чувство. Плевать, что к моему другу, я рад, что внутри тебя еще есть свет. Жаль, что его вижу только я и ты не хочешь его показать миру.

— Дани, — выдыхаю я имя брата, надеясь, что он поймет меня и без слов, ведь я знаю на самом деле, что поймет. — Да, у меня было много ошибок и много боли, и поэтому я не хочу, чтобы мне снова делали больно, снова разбивали сердце. Не сейчас, я точно не готова пережить это снова.

— Мне жаль, что я не мог быть рядом с тобой, когда тебе было больно. Но теперь мы вместе, и я буду рядом всегда. Марианна, я люблю тебя больше всего на свете.

— И я тебя люблю, рада, что ты у меня есть. Убью любого, кто посмеет сделать тебе больно. Я буду рядом всегда, малыш.

Я смотрю в потолок, пытаясь выровнять дыхание, и слышу, как Дани уснул, вижу, как медленно опускается и поднимается его грудь во сне. Все как в детстве. Я наблюдала за тем, как он спит, и знала, что не позволю никому потревожить его, сломить или сделать ему больно. Он самое ценное и дорогое, что есть у меня, я все сделаю ради брата и уверена, что он отвечает мне взаимностью. Мы всегда будем друг у друга.

---

2 ноября

— Доброе утро, — пугает меня голос отца позади, и я подпрыгиваю на месте, хлопая дверью холодильника.

— Доброе утро, дорогая, — пропевает моя мать, входя следом в нашу кухню-столовую и рассматривая, как всегда, мой наряд.

— Ага. — Я запихиваю в рот вчерашний сэндвич и усаживаюсь на барный стул, придвигая к себе заваренный кофе.

Наша экономка каждое утро уже на протяжении не одного десятка лет оставляет свежезаваренный черный кофе, пару бутербродов для меня и брата, конечно же, свежие фрукты для сеньоры Инфернати и тост с авокадо для его превосходительства сеньора Инфернати. Все как всегда, никаких исключений. Разве что сегодня в первый раз за бог знает сколько лет я вижу утром своих родителей слишком близко к себе, они улыбаются и делают странный вид, что обожают друг друга, судя по тому, как отец подвинул стул матери, налил ей кофе и бережно заправил локон ей за ухо.

— Тебе стоит переодеться, милая, — говорит, отрывая взгляд от утренней газеты, моя заботливая матушка, так что я чуть не выплевываю хлеб, погрузившийся в меня слишком быстро.

— Вы выпили мыла из своей ванны? Я говорила, что конопля там только в качестве дополнительного ингредиента, кайфа не будет.

— Мило, Марианна, — подает голос отец, но я улавливаю нотки совсем не презрения и сарказма, а чего-то, что мы в нашей жизни еще не практиковали. Это что, была попытка посмеяться над моим сарказмом? Нет, они явно поели чего-то неправильного вчера на вечере.

— Но тебе все еще стоит переодеться, день будет долгим и интересным, пижама не лучшая одежда и совсем не по случаю.

— Ты ударилась головой? Мой план сегодня не вылезать из постели дальше холодильника и наконец досмотреть новый сезон «Сверхъестественного». — Я, желая поскорее избавиться от общества обкуренных чем-то родителей, вливаю в себя кофе с такой скоростью, что обжигаю не́бо. Совершенно не собираюсь участвовать в этом нездоровом театральном выступлении явно затеявших что-то старших Инфернати.

— Доброе утро семье Параисо, — прерывает наше вербальное сражение голос Ники, а затем у задней двери нашего особняка появляется и он сам.

На нем джинсы и бело-голубой свитер, волосы еще мокрые после душа, видимо, он принял его после тренировки, а ласковая улыбка, ставшая для меня уже неотъемлемой частью встреч с Ники, не позволяет мне распознать надвигающуюся бурю, которая, скорее всего, не закончится для меня ничем хорошим.

— А вот и ты, дорогой, проходи. Кофе? — Мать любезно наливает в кружку кофе и подает Николаушу, занявшему стул рядом со мной.

Мой рот набит фруктами, чтобы не сказать ничего такого, о чем я пожалею. Разыгрывающееся передо мной представление всего на мгновение поселяет в голове мысль, что, возможно, я подавилась бананом, впала в кому и теперь мне снится сон об идеальной семье. Это ведь все нереально?

— Ну что, ты готов к прогулке?

— Конечно, отличный денек для выхода на воду.

— Простите, — нарушаю я эту идиллию, — я что-то пропустила? Кто куда идет?

— Глупышка, не даешь нам сделать сюрприз, — старается держать лицо моя мать, — тебя же попросили сменить пижаму на что-то более подходящее этому дню.

И только, видимо, я одна в этой комнате слышу, как она готова сорваться в легкую истерию из-за моей несообразительности.

— И что же за сюрприз вы для меня приготовили? — Я набираю побольше воздуха в легкие в ожидании приговора.

— Марианна! — Ники ласково опускает свою руку на мою и сжимает так, будто собирается сказать, что я смертельно больна. Признаться честно, лучше бы он сказал именно это, а не то, что я услышу секундой позже. — Твои родители предложили узнать друг друга поближе и провести время вместе. Думаю, поход на яхте поможет мне стать частью семьи.

Я могу только моргать и пытаться уложить в голове только что произнесенные слова, но они просто не хотят укладываться в правильном порядке, и я понимаю, что обречена провести время с двумя людьми, которых ненавижу, и еще одним, к которому испытываю такой непонятный спектр чувств, что вообще-то стараюсь держаться от него подальше. Но, видимо, эта ситуация выбивает из колеи только меня.

— Очаровательно, — только и могу произнести я, вливая в себя остатки кофе. Может, я еще сплю, и эта катастрофа мне снится. Хотя если это все происходит на самом деле, у меня еще остается шанс утопиться в океане. Кажется, я им воспользуюсь.

— Марианна, мы уже готовы. Переоденься побыстрее, мы ждем тебя в машине.

Я с воодушевлением выполняю эту просьбу родителей и срываюсь с места, чтобы побыстрее выбежать из кухни, взметнуться по лестнице на второй этаж и, тихо закрыв за собой дверь, упасть на кровать в надежде на спасение.

Но его не будет. Дани убежал с самого утра на тренировку, мои родители не те люди, которым можно доверять, а Ники очень хочется быть в привилегированном обществе, так что он ни за что не откажется от такого шанса.

Есть ли у меня выход? Сбежать через окно? Хороший, но неправильный вариант. Честно говоря, меня останавливает от этой в целом неплохой идеи только ждущий внизу мальчик, который не должен остаться с моими родителями наедине. Это точно ни к чему хорошему не приведет. А может, сделает ситуацию еще более безвыходной.

Стараясь делать все максимально быстро, я натягиваю на себя кружевной черный лифчик, черные джинсы в обтяжку, черные ботильоны и красный свитер со слишком глубоким вырезом, так что чуть-чуть моего белья остается видно. Собираю волосы в высокий небрежный хвост, кидаю в небольшой рюкзак телефон, помаду и еще какие-то мелочи и спускаюсь к входной двери как раз в тот момент, когда моя семейка выдвигается из кухни.

— Марианна…

Мать скептически осматривает мой наряд, и я знаю, что ей не нравится мой свитер, слишком обтягивающие меня джинсы и то, что я надела ботильоны вместо удобных ботинок для морских прогулок. Но я все еще остаюсь собой и не собираюсь напрягаться в этом незапланированном путешествии.

— Все в сборе, можем выдвигаться, — разбавляет тишину, повисшую в комнате, мой отец, и я, наверное, в первый раз за несколько недель благодарна ему за то, что он отвлекает внимание моей матери на себя, хотя бы на время. И мы оба это понимаем.

Николауш бережно берет меня за руку, и от его невинного, такого милого прикосновения по спине пробегает дрожь. Черт, этот мальчик может зародить во мне то, чего я так опасаюсь. Пусть Дани не против, но есть куда более значимый человек, которому все это не понравится. Это я. Никаких отношений, никаких мужчин, никакого желания. Это я сказала себе перед тем, как вернулась домой. И обязана придерживаться этого правила.