Бесплатный фрагмент - Привет, папа

Привет, папа! (v2).

Пролог

В 2039 человечество, так и не ставшее единым, но ещё не успевшее перессориться вдребезги, как соседи по коммуналке, решило выяснить, сможет ли оно родиться среди звёзд.

Они называли это проект «Ковчег».

Глава 1. Небо

Станция «Генезис» висела на геостационарной орбите, кольцевой модуль медленно вращался, создавая 0.8g — ровно столько, чтобы кости не теряли кальций, а кровь не застаивалась в сосудах.

Здесь, вдали от политических бурь, десять стран: США, Россия, Белоруссия, Индия, Китай, Пакистан, Япония, Иран, Южная и Северная Корея, пытались ответить на этот вопрос. А заодно приглядывали друг за другом.

Сначала вырастили пшеницу и хлореллу в гидропонных чанах. Потом — мышей. Потом из криохранилища достали капсулу с кодом Х-23-Омега. Первые двадцать две попытки были неудачными. Но потом они всё-таки создали его. Клон. Идеальный геном, лишённый наследственных болезней, адаптированный к космической радиации и невесомости. И поместили в модуль «Колыбель».

— Не ребёнок, — поправляла доктор Ли, биолог из Шанхая, — образец. Но кормила его грудью: — Даже образцу нужна мать!

Они назвали его Адам.

Когда мальчик впервые засмеялся, даже корейские инженеры, северянин Пак и южанин Ким, неловко обнялись и смахнули слезу.

Он учился ходить на беговой дорожке. Летать от стены к стене в невесомости. Смотрел фильмы о лесах и горах, пустынях и океанах, которые никогда не видел. Слушал записи птичьих и звериных голосов. Обыгрывал бортовой ИИ в шашки, шахматы и го.

Он собирал планетарный ховер вместе с Джексоном Элдером, искал в эфире голоса далёких галактик и планет вместе с Еленой Корбут. Поливал вместе с угрюмым Накамурой генномодифицированный бонсай («однажды мы заставим его цвести на Марсе!»). Изучал звёздные карты под присмотром Реза Фархани («пока они не превратили галактику в мишень!»). Помогал задумчивому Авинашу Капуру («это не баг, это фича!») просматривать код и перезагружал вместе с угрюмым Харисом Ахмедом («никаких мегаватт на вас не напасёшься!») реактор.

В 2050 страны по одной стали выходить из проекта. Первыми ушли американцы, за ними Индия и Пакистан, потом Япония и обе Кореи. Дольше всех, как ни странно, продержались Иран и Белоруссия. Доктор Ли из Шанхая и капитан Комаров из Воронежа отказались возвращаться. По личным причинам. И ещё они хотели довести эксперимент до конца. К тому же, ребёнку нужны родители.

Мир, как коммунальная квартира, торговал, ругался, мирился, дрался, интриговал и всё ещё пытался договариваться. Трещал по швам, но пока держался. ЕС давно превратился в марионетку Вашингтона, Россия, ослабленная бесконечными реформами, приватизациями, санкциями и стычками на границах, всё больше зависела от Поднебесной, Ирана и КНДР. ООН тихо умирала, но закопать стюардессу было некому — всем было не до неё.

Когда Землю залихорадило от локальных конфликтов, они перевели станцию на более высокую орбиту.

Как в воду глядели — война пришла на восемнадцатый день рождения Адама. Связь оборвалась как раз в тот момент, когда бывшие члены экипажа зачитывали ему свои поздравления по видео. Картинка расплылась рябью артефактов и помех, динамики зашипели, потом защёлкали непонятной последовательностью цифровых кодов, а потом в прямом эфире на всех частотах синтезированный голос произнёс всего два слова: «Нуклеархия» и «Калашмат».

Война вспыхнула не из-за того, о чём десятилетиями шептались аналитики. Тайвань давно отказался от статуса «незаконной провинции». Украина, отдавшая недра США, тихой сапой размещала на своей территории истребители пятого поколения, загоризонтные радары, комплексы «THAAD» и «Patriot».

Всем было плевать.

Никто не хотел воевать.

Но война была неизбежна.

Никто не знал откуда прилетели первые рои дронов — невидимок, а следом за ними — стаи крылатых ракет. Но прилетели они после того, как Китай и Штаты одновременно наложили вето на резолюцию о запрете боевых ИИ.

Война никогда не меняется, но в этот раз дроны и ракеты целились не в города. Целились в стационарные и передвижные радары, в комплексы ПВО, в аэродромы, в командные центры и центры связи, в мобильные пусковые, и в последнюю очередь — в подземные шахты. Города просто попали под раздачу.

Война никогда не меняется, но в этот раз она пришла и в космос.

— Смотрите, — Адам показал в иллюминатор, где выхлопы маневровых двигателей нанизываясь на вспышки противоракетных лазеров, сверкали, как новогодние гирлянды, — это же красиво!

На орбите творился сущий ад. Спутники ракетоносцы и спутники шпионы, спутники связи и спутники перехватчики роями стальных ос кружили вокруг Земли, сбрасывая боеголовки, отстреливая ложные цели и прошивая друг друга лазерами и высококинетической картечью. Сотни тонн металла, сгорая, рушились в атмосферу.

Станцию трясло отдалёнными, но мощными взрывами.

— В криокамеры! Все! — орал капитан Комаров, передавая в ЦУП последние данные о залпе подлодок с Индийского океана. — Пока Земля не перестанет гореть!

Он понимал: возвращаться уже некуда, ни снабжения ни связи больше не будет. Их скудных запасов, которые они копили все эти годы, мухлюя с отчётностью, не хватит на тридцать лет — пересидеть заражение на орбите. Оставался только анабиоз.

Доктор Ли уже шла в отсек быстрым шагом. Она была на девятом месяце — их личный с капитаном эксперимент. Они мечтали. Они уже придумали имя для девочки — Ева. К тому же мальчику нужна младшая сестра.

Планета постепенно превращалась в ядовитую грушу, обмотанную огненными нитями ракетных трасс и распухающую грибовидными облаками взрывов.

И когда Кремль и Пентагон, почти ослепнув и оглохнув, запустили ответно — встречные удары на кого Бог пошлёт, а Пекин и Дели интерпретировали это как полномасштабное вторжение — загорелось наконец и небо.

Выжили немногие. Но всё-таки выжили. Где-то сработала ПРО. Где-то уцелевшие на орбите спутники покрошили гиперзвуковые боеголовки в капусту до того, как их снесло орбитальным ядерным взрывом. Где-то ракета, запущенная с уже поражённой подводными дронами АПЛ, так и не вышла на финальный участок траектории. А где-то на автономный пусковой контейнер так и не прошла команда активации и он остался ржаветь на дне Марианской впадины. В окружении полупрозрачных глубоководных тварей, слепых и безмолвных.

Потом наступила тишина. Та, что громче ядерной зимы.

Выжили немногие. Расчёты пусковых, которые почему-то сразу не попали под раздачу. Обитатели секретных убежищ, чьи координаты стёрли из всех баз данных ещё в 2000-х — ради дня, который все ждали и в который никто не верил. Жители глухих и отдалённых районов.

Выжили немногие. Те, кому повезло.

Через тридцать лет, после того как заражение немного спало, вокруг этих мест, выросли оазисы старой новой жизни. Как кораллы вокруг боевой рубки USS «Джон Ф. Кеннеди», навсегда уснувшего на дне Тайваньского пролива.

Люди селились там, где земля была менее отравлена. Из бронированных дверей демонтированных убежищ ковали плуги и мотыги. Переплавляли на серпы обшивку упавших ракет. В уцелевших капонирах для техники разводили двухголовых кур и шестиногих коз. А в пустующих ныне ракетных шахтах выращивали колонии чёрных грибов-мутантов. Собирали их, срезая прямо со стен. Говорили, что если спуститься до самого низа и приложить ухо к полу, можно услышать, как где-то глубоко под ногами до сих пор тикают изотопные часы систем наведения. Но никто не решался пховерить.

Днём работали в респираторах и ОЗК, засевая поля генномодифицированной пшеницей из уцелевших запасов. По ночам у костров, сложенных из архивных карт и инструкций к ядерным реакторам, учили детей читать по обугленным букварям. Собирали дождевую воду, затягивая крыши превращённых в руины небоскрёбов мутным полиэтиленом. Пропускали её через самодельные фильтры из радиоактивного угля и песка — так гласили памятки, найденные в довоенных аптечках.

Но даже среди выгнутых ржавыми кружевами металлических ферм бывших загоризонтных радаров, заросших лианами и диким виноградом, война не отпускала. Каждую весну ветер приносил с пустошей радиоактивную пыль. Старики, бывшие солдаты, тыкали пальцами в небо, бормоча о «второй волне». Их не слушали. Слишком много сил ушло на то, чтобы смешать пепел с надеждой.

Выжил и Адам.

— Где мама? — первым делом спросил он, выбираясь из камеры.

Капитан Комаров не ответил. Он смотрел пустыми глазами через заиндевевшее стекло на схватившиеся красным льдом губы доктора Ли. Камера была рассчитана только на одного человека. Камера ничего не знала о Еве и выдала критический сбой.

Если бы не транквилизаторы, которые автодок вколол капитану сразу после выхода из криосна, он бы, наверное, вышел без скафандра прямо в открытый космос. Но у него ещё оставался сын. И постепенно оживающая, но дышащая на ладан станция. Он так и не смог заставить себя открыть капсулу. Просто заклеил стекло серебристым металлизированным скотчем.

Адам понял, что плачет, впервые в жизни.

— Последняя топливная сборка, — голос бортового ИИ был ровным, как кардиограмма мертвеца, — уран 235, обогащение 92%. Расчётный ресурс тысяча дней при потреблении станции в половину от номинала. Пищи, воздуха и воды — на год. Рекомендую развернуть дополнительные солнечные батареи, запустить оранжерейный и гидропонный модули. Рекомендованные культуры: бобовые, пшеница, хлорелла.

— Без тебя знаю, — отмахнулся Комаров, — связь с Землёй? С ЦУП? Хоть с кем-то?!

— Активных каналов не обнаружено, — ответил ИИ, — Но… фиксирую хаотически меняющиеся кодированные цифровые последовательности. Частоты и пеленг сигнала также постоянно меняются.

— Сигнатуры, частоты, идентификация? — уточнил Адам.

— Отрицательно! — чётко, как на учениях доложил ИИ. — Редкие FHSS всплески на частотах 3.3 — 5.8 ГГц. Плавающие интервалы, пеленг +\- 12 градусов, мощность от 0.01 до 5Вт.

Комаров поморщился. Он примерно представлял, что это за последовательности.