Купил себе дядя авто
Купил себе дядя авто,
Подумал: «А видел ли кто?»
Как резко умело рулил,
Где надо, он там тормозил
И часто сигналил, ругался,
Сумев обогнать, так смеялся…
Заехал к хорошему другу,
А тот аж подпрыгнул с испугу:
«Ух ты! На машине? Давно?
Вот вам смешное кино!
Тебе же нельзя, всех задавишь,
Как только ты газу прибавишь.
Давно ль ты забыл в первый раз,
Как ты из неё сделал таз!
Вторую ловили в пруду
Тебя заодно, ни гу-гу!
Тогда ты сказать нам не смог
Весь мокрый, до нитки промок.
А в третий летел ты на взлёт!
Так вверх и повёл вертолёт.
Красиво вертушкой пошёл
На дереве место нашёл.
Чуть двери открыл выпадая
Кричал: «Я орёл! Эй, вы стая!»
— Да ладно тебе вспоминать,
Не будем мы время терять.
Садись, прокачу с ветерком!
— С тобой? Нет уж, я за рулём.
Я еду спокойней, по тише
Иначе мы будем на крыше…
Сметана порошковая
Дед Агап гармошку взял,
Хотел сыграть и вдруг упал,
Вот такой вам анекдот,
У него болит живот.
Покупал в ларьке сметану,
Там ему лишь по карману,
Вот она и подвела,
Порошковая была.
Дед Агап — как блудный кот.
Лишнего хватил он в рот,
Так случилось, облажался,
Перед всеми оправлялся.
Если б он имел корову,
Надоил себе б тогда с бидону,
Или милочку козу,
Хоть бы бабку-егозу.
И бегом бежал Агап
Через мостик, ап да ап.
Ох, сметаночка бурлит,
Дед бородку теребит.
Ох, ты люди, ух ты люди!
Быстрое же там на блюде,
Быстрый спеленький продукт,
Не один такой он фрукт!..
Все истории из жизни,
И она даёт капризны,
Всякое случается,
А жизнь-то продолжается…
Похмелье с утра
Утром, солнечным обычным
Муж с женой уже привычно
Похмеляются и ругаются.
«Похмелись, Севуша, пивом
И не хмурься в потолок,
А вчера ты был игривым,
Трогал ласково чулок».
«Отцепись, Галюша, рыбка,
Пей сама свой порошок,
И гляди, что после смеси
Побежишь ты на горшок.
Дай же денежку на водку».
«На! Купи же пирожки,
Да, ещё колготочки
И ещё картошечки».
«Ого-го! Загнула, мать,
На пятисоточку гулять!
И того ей, и сего,
Кукиш, выкусишь его!»
А Галюша закричала:
«У меня денежек мало,
Водка нынче дорогая,
Просто, просто золотая!»
«Замолчи! Япона мать!
Завываешь ты опять.
Ничего, засеем всходы,
Будут нам большие роды».
«Ох, ты дурень, что засеем?
На балконе, что ль, сажать?
Мурьху сеять, что ль собрался,
Одурел, япона мать!»
«Мать японскую не трогай,
И мать китайская не в счёт,
Та раскосая с утробы,
Но везде у ней почёт.
Мурьху тоже уважают
И прикуривают вмиг,
Знают, где они сажают,
Кайф давно ко всем проник.
А Галюша: «На, залейся!
Купи белую на все!
Будем сидеть, потом посмейся,
Это знаешь прожопансье!»
«Ху! Карконья, испугала,
Посидим, впервые, что ль?»
«Мне гадалка нагадала»…
«Так. Гони пятак, изволь».
«Одурел, последний рубль
Так пропить — легко и просто».
«Рубль, он всегда последний,
Не имеет такого роста!»
«А-а, отстань, политик хренов!
Всё ты умничать, читать!
Мы без денег, как обычно,
Как же жить, япона мать?»
«Ладно, мать моя японка,
Я ушёл, ты не скучай!
Я саке куплю с курёнком,
Завари китайский чай».
Он вернулся, весь довольный:
«Ой, Галюша, вот и я,
Глянь, купил, и всё хватило,
А курёнок как свинья.
Жирный, пахнет, гриль-то чудо».
«А, налей и мне, а то тошнит,
Не свинья, купил верблюда»,
Уже и водочка журчит;
Так семейка похмелялась
И мечтала разбогатеть.
Через пять минут смеялась
Та карконья: «Ох, умереть!..»
Дед-динозавр
Дед — крутячий динозавр,
Тачку новую купил,
Взял мобилу, навигатор,
А на бабку он забил.
Сел, поехал покутить,
Девочек других любить.
Про года свои забыл
Старый хрыч, дед-крокодил!
Ехал он крутой в дороге,
Вдруг тут отказали ноги.
Глаз слезился и косил,
Как зубами тормозил.
Речь кидает в один миг вмиг,
Он издал последний крик:
«Бабка, ты ж меня прости!
В небеса хоть отпусти!»
Бабке ёкнулось так вдруг,
Где ж сердечный милый друг!
Боже правый, мне верни,
Милостивый, сохрани!
Деда тукнуло в ребро
И куда-то повело,
Кувырком влетел в кусты
Вверх в бетонные мосты.
И тащили старика,
Мяли нежные бока.
А костюм весь в лоскуты,
Виноваты те мосты.
Привезли его домой,
Бабка лишь кричала: «Ой!
Ах, куда ты собирался?
Там навек бы и остался!»
«Нет, милашечка моя!
Ты лишь только, ты одна,
Никого ведь не хочу,
С тобой лишь в небо полечу!»
Дед-динозавр весь помятый
На диванчике примятом.
Чмокнет бабка его в лоб,
И ворчит: «Кобель и жлоб!..»
Большое хозяйство
От безделья мужичок
Сочинил себе стишок,
А в стишке он написал,
В нём хозяйство описал:
«У меня живёт ежиха,
Толстая, ну впрямь слониха.
Каждый вечер в «кушири»,
Хоть кричи ей, хоть ори.
А ещё живёт барбос,
По ночам даёт он кросс,
По деревне так и сяк,
Там проведает собак.
Есть ещё коток пушистый,
Трётся, мяукает, ершится,
А ленивый, как сосед,
Мяукает такой же бред.
Крыса прячется в углу
Молча юркнет — и ни гу-гу.
Лишь хвостом яйцо сворует
Там, где курица квохтует.
Вот хозяйство, вот владенье,
Нравится стихотворенье?»
Обратился, читал людям,
Нёс бумагу на круглом блюде.
А народ его жалел:
«Видно сразу — много дел.
У тебя хозяйство во!
Трудно тебе, каково?»
Кинули ему деньжат.
«А может, сам ты виноват?
Ни женат, живёшь один,
Ну, зато ты господин!
Ни детей и ни плетей!
И живёшь так, без идей!»
Мужик громко закричал:
«Может, я и не идеал!
Но свободой дорожу,
Дольше всех всегда я сплю!
И лежу, когда хочу,
Я жужжанье не хочу.
Чтоб над ухом мне зудели,
«Иди работай!» мне твердили,
Чтобы сели мне на плечи,
Грустно слышать ваши речи!
«Живи так, если не шутишь,
Но зачем народ ты мутишь?
Иди общайся с той ежихой,
Пусть будет в доме поварихой,
Разведёте с ней ежат,
А те подкинут и деньжат!
Раз такой ты грамотей
И живёшь так без идей!..»
Котлетный конфуз
Работала в столовке тётя Груня,
И как– то раз случился с ней конфуз.
Пришёл к ним, как обычно,
Плешивый толстоватый карапуз.
Тот карапуз был пухлый, краснощёкий,
Годами ну где-то полтишок.
По внешности смотрелся одиноким,
Плешивый, да на лбу торчал пушок.
Себе он взял котлеточки с пюрешкой
И удалился в уголочек вблизи окна.
Потом вскочил и побежал да как-то в спешке,
Кричал: «Ох! Ты, кухарка, сатана!»
Он подбежал к той поварихе Груне
И высыпал на голову еду,
Она лишь покраснела и сказала:
«За что? Я вас, простите, не пойму».
Плешивый тот схватил компот —
И в рот. «А-а!» — кричит и им полощет рот,
А рот скривился набекрень, наоборот.
«Ой, жжёт!» — кричит. «Ой, жжёт!» — кричит,
А тётя Груня смотрит и пищит, пищит.
Все поварята быстро подбежали:
«Воды ему — кричат, — воды!»
Лишь только тётя Груня отбежала,
Отмахивалась от такой еды.
Затем все стали в той еде копаться,
И вилками, да ковыряться там,
Только один в углу сидел
И стал уж заикаться,
А главный кок сказал:
«А может, вам налить, а что?
100 грамм!»
Ну, карапуз весь алый раскраснелся
И стал похож на красный помидор,
Та Груня, вся в пюрешке, в винегрете,
Ворчала: «Ох, какой позор, какой позор!»
Тут из угла вдруг вылез поварёнок,
И, заикаясь, он признался всем,
Что сыпанул туда перца жгучего пакетик.
«Я нечаянно, хотите, все котлеты сам я съем?»
А Груня: «Не пакетик, пакет большущий,
И перец красный чили злющий».
Кок закричал: «Ты идиот!»
А карапуз кричит: «Ой, горло, ой, живот!»
Решили, что в больнице разберутся,
И отправили карапузика туда,
Промоют там кишочки они с травкой,
У них есть средства, есть специальная вода.
Потом та тётя Груня разрыдалась,
Ведь карапуз когда-то был ей по душе,
Теперь все чувства поломались,
Была она как в диком кураже.
Она была рассеяна и вся под впечатлением,
Такая вот ходила аж три дня,
«Какое ему дело, карапузу, ему сейчас не до меня».
Дней десять пролетело как пролётом,
И на пороге вот стоит опять,
Плешивенький стоял уже с букетом
Подумала, пришёл он ровно в пять.
Тот подошёл к румяной тёте Груне:
«Прости меня, прости!»
И протянул ей красные цветы.
И вот они гуляют уже в парке,
За ручку взявшись, весело идут,
А дома Груня делает котлетки,
Потом смеются, вместе их жуют.
Вот так и стали вместе жить те карапузы,
Похожие на круглые арбузы…
Балуется дед-мальчишка
Дед Федот налил компот,
Опрокинул быстро в рот.
Вдруг застряла вишня в горле,
Посинел, хрипел он в зле.
И руками замахал,
Занавесочки цеплял.
Тюль на голову, и как фата,
А шторка пониже живота.
С этим видом на крылечко,
Сам хватался за сердечко
И цветов сорвал букет,
Не кричит ни «да», ни «нет».
Люди мимо проезжают.
«Что ли свадьба?» — размышляют…
Баба Дуня ему кричит:
«Не дразнись ты, паразит!»
Дед присел уж на коленки,
«Ох, любовь — это не пенки! —
Засмеялся сосед Стёпа. —
Даже поглядеть охота».
Слава Богу, козёл Тишка,
От роду был он шалунишка.
Разбежался, в спину стук!
Выплюнул дед вишню — плюх.
Дед Федот: «Спасибо, Тишка!»
А тот на рог себе бельишко
Всё подвесил, побежал,
Фату козам показал.
Козы от него вприпрыжку,
«Балуется, дед-мальчишка!»
Две соседки обсуждали,
Суть да дело не узнали.
Одноквасники
Одноквасники сидели,
Соображали уж с утра,
Как бы это похмелиться,
Уж напиться им пора.
Скидывались у кого что есть:
Кто полтинник, кто червонец,
Кто пятак, и кидал Рябой пятак,
А Фитиль ему:
— Всего лишь?
Тот в ответ:
— Больше никак!
— Э-э, никак у тебя всегда, ты такой простак!
Разговор для них привычный: с матом,
С кличкой, в оскорблениях, не так, как
Пишут в школьных сочинениях,
— О! Костыль ползёт, он за нас двоих
Кинет на литрушку, — радостно так
Сообщил Рябой — сам сидел, как домовой.
Вечно взъерошенный, небритый,
Оспою разбросанный.
Тут Костыль и подтянулся,
Тот давно уже хромал.
Дело давнее забыто, неудачно так сломал.
— О, здорово! Соображаем мы опять?
Еле вырвался от жёнушки,
Надоело воевать… Вот украл, кидаю и за Рябого.
— Благодари хромого!
Что, Рябой, беги, купи и пожрать чего возьми!
Вот и сели, посиделки на обычном месте во дворе.
— А что, хорошо сидим мы, не мешаем детворе, —
Говорил Фитиль обычно и для всех уже привычно.
— Наливали водочку, под неё селёдочку! —
Голос вдруг там позади появился.
— О, Чиряк, друг, обьявился!
Где пропал? Дружбан Чиряк!
Появляться ты мастак!
— Наливай ему, да, Чиряк,
Гляди, мордой будто бы мертвяк!
И Фитиль ему налил, тот петрушкой закусил.
И пошли тут разговоры, как живут
В законе воры, чем политика живёт,
Кому кто-то там даёт.
И т. д., и т. п., было где-то там ДП.
Слюни влёт, и маты влёт, и Рябой орёт:
— Вот! Гляди вот!
Вдруг, из подъезда выплывает
Маша, местная звезда,
Тачка круто подкатила,
Те рты открыли:
— Вот это да!
И Червяк сказал с улыбкой,
А Фитиль добавил просто:
— Только тёмная душа!
Машка сразу улыбнулась, подошла к ним.
— Что мужики? — те аж водкой поперхнулись,
Проглотили языки.
— Нате вот, гуляйте смело!
Выпить за здоровье — дело!
Кинула на стол:
— Вот деньжата, одарили медвежата!
Угощайтесь! — засмеялась и укатила.
— Никогда не подходила,
Стороною обходила, — хмыкнул тот Фитиль.
— Ого-го, — сказал Рябой и рот открыл.
— Вот те Маша, во, крутая!
А когда-то бегала босая.
— Маша, Машка недавно ела кашку,
А теперь гляди, как одета,
При деньгах и сигарета!
Мужики и разгулялись,
По литрушке, по литрушке,
Глазки видят только кружки,
Да стаканчики — и те не держат пальчики.
Первый тот Фитиль угас,
Слышно лишь мычит «Атас!».
Длинный тот Фитиль прилёг,
Вроде как перетрудился и петрушкою прикрылся.
Нос в селёдочку упал и гудел, как самосвал.
А Рябой мочился с краю
И шептал:
— Я угасаю.
Костыль кубиночку курил,
Пепел в ухо лишь трусил,
В то, что Рябенький на лавке примостил.
Вот туда Костыль трусил.
Да Костыль, Чиряк сидели,
Но через раз уже глядели.
Вдруг Костыль как закричит:
— Ты кто?
— Я Чиряк!
— Исчезни! — и рычит. Другой в ответ:
— Замолкни, хряк!
Потом Костыль ему в пятак,
Получи же, раз я хряк!
И Чиряк скатился с лавки, шлёп!
Костыль по столу кулаком хлоп!
Но, вставая, зацепился кривой ногой,
Будешь знать, как танцевать с моей женой.
— Шац вмажу! Э, Чирячина,
Дряхлая твоя зубина!
Вылезал, ногой цеплялся и упал,
Там и лежать остался.
Колотил рукою по траве,
Дрался с кем-то на земле.
А Чиряк лежал под лавкой,
Обнял там одно бревно,
Что-то бормотал под нос:
— Идите все! Мне всё равно!
Кот Пушок сидел на ветке,
Молча там он наблюдал.
Очень же любил колбаску
И терпеливо поджидал.
Прыгнул с ветки прямо на стол,
Когда стих уж разговор.
Начал там колбаску есть,
Ну всего не перечесть.
Тут и Тузик прибежал:
Мол, я тоже ожидал.
Прыгнул с лавки, затем на стол,
Стол для них как будто пол.
Кушают они, нечаянно
И зацепили пол-литрушку,
Пролилась водка на колбаску и на петрушку.
Тузик хапнул и ещё, что-то жжёт, аж горячо.
И Пушок уж съел кружок,
Вот такой у них пирок!
Пировали кот и пёс,
Ели жадно на авось.
И Пушка тут повело,
Очень быстро развезло.
Завилял он, зашатался,
Бух — упал и распластался.
Хлопая хвостом по Фитилю,
Тот кричал:
— Уйди! Убью!
Но Пушок не унимался,
На закате развлекался,
С пьяным видом, очень важным,
Бил хвостом сильней, отважно!
Бедолага Фитилёк, под носом селёдки хвост
И ещё кошачий вот.
Вышли бабки из подъезда,
Баба Галя:
— О, алкаши уже нажрались!
Вот, гляди, в прошлый раз так облажались.
— Ещё погоди, вся ночь впереди!
Вечер плыл, закат красивый,
А Тузик стал невыносимый,
Бабок начал донимать,
Начал башмачки им рвать.
Он с улыбкой так игрался,
Хоть немного и шатался.
Лаял со зубным оскалом:
— Не пойму, что с Тузом вдруг стало? —
Говорила баба Саша. — Не по нраву юбки наши!
— Фу, пошёл, уйди, местный бродяга!
— Да ты пьян, ох, доходяга!
И бабульки убегать:
— Отцепись, едрёна мать!
Но Туз не унимался, дёргал за юбку и цеплялся.
Так и юбочку стянул и бабулечек спугнул.
Молодёжь уж собиралась:
— Гляди, бабка разголялась!
Да, хохотали и смеялись и за животы держались.
А рыжий Туз так развлекался, прыгал, лаял.
Он так игрался; за кроссовки и штаны,
Кинулся он на мальчишек,
Развесёлых тех парнишек.
Падал пёс, но подымался
И опять кусал, игрался.
Пёсик-то немалый был,
Один крикнул:
— Пошёл, дебил!
И мальчишки в рассыпную,
— Вот и бабушку достал больную!
Один бросил на него кота,
У кота прошла и дремота.
Пушок взъерошился, вцепился в спину.
А пацан:
— Что ты делаешь, скотина!
И верхом, как всадник, скачки,
А с балконов уж кричат:
— Глядите, ржачки!
Вот кто-то с балкона бросил тут шапку,
Та ловко упала на уши Пушку.
— Смотрите, — кричат. — Там скачет кот-всадник!
Ой, ой, умора! Смешно — не могу!
Затем рыжий пёс убежал в гаражи,
Лохматые звери — совсем как ежи…
А одноквасники проспались,
Кто, где и как, утром вспоминали;
Каждый говорил: «Ну и дурак!»
— Это Машка виновата! И, конечно же, деньжата!
— А ещё чего там есть?
— Нужно похмелиться сесть!
И опять, и всё сначала, квасят,
Квасят, квасят — всё им мало…
Ревнивая бабка
Бабка замуж собиралась
И с соседками ругалась.
Недовольная во всём,
Но она как ни причём.
Забежит тайно до соседки
Приоткроет ей все клетки,
Пошли кролики гулять,
Пошли грядки поедать.
Другой ночью при луне
В старом ветхом зипуне
Потоптала ей тюльпаны,
Ей сказала, что хлопцы пьяны,
Видела, как там валялись
И ещё над ней смеялись.
Третьей кинула перо,
Закричала: «Це ж моё!
Знать, мово ты петуха
Свистнула, и нет греха!
Это мой, красный был петух,
Вижу вон перо и пух!»
Знала, для чего ругалась,
Так ведь замуж собиралась.
Чтоб подружки не ходили,
Юбочками не водили.
Был один дедок-моряк,
Славно танцевал гопак.
Бабка Фёкла ревновала
И одна лишь с ним плясала.
Так соседок разогнала,
Потому что ревновала.
Ревность в ней давно играла,
Злобной ссорой отгоняла.
Грызня хвостатых
Как-то раз с утра пораньше
Старший брат ушёл подальше,
Он из дома уходил, чуть, немного побродил.
Смотрит: на пеньках три волка
В карты режутся без толку.
«О, привет, Косой, бродяга!
Куда чешешь, доходяга?
На работу? Трудоголик,
Лучше к нам присядь за столик.
И партеечку сыграй, на картишки помешай.
Тот Косой к ним и подсел,
Сам под нос он что-то пел.
Так мычал, как та коровка,
Что паслась там, где метёлка
Густым веником росла,
Травочка уж проросла.
«Что, Косой, молчишь без толку,
Видел там жирную коровку?
Может, ножичком пырнём?
А потом жевать начнём,
А, ну да, Косой же это — не ест мясо
Ни зимой, ни летом,
Как его, вегетарианец,
Да к тому же иностранец!
Другой волк: «Косоглазый он от роду,
Вот дала глаза природа!
Эй, ты, заяц! Чуешь, что глаголю я?
Да ты и без мяса, как свинья!»
«Ха-ха», — смеются звери,
А Косой им: «Вы обалдели?
Опустить меня решили, хамы!
Ржёте, как гиппопотамы!»
Волк с окурком: «Что ж, партеечку сыграем,
Проиграешь — мы тебя кидаем,
Кинем прямо на рога будешь завлекать,
Толстую коровку будешь отвлекать.
Коли выиграешь, беги! Свои уши береги!»
И на этом порешили:
«Так и ладно! Раз решили», —
Твёрдо заяц им сказал и раздавал,
А потом с зверьём играл.
В это время в заячьей семье уж проснулись,
Ласково так потянулись.
Мать-зайчиха: «Нет старшого!»
Самый мелкий: «Иду искать большого!»
«Нет! — кричит ему мамаша. —
Иди ешь, остынет каша!»
Мелкий зайчик кашку съел
Между маминых всех дел,
Проскочил в кусты тихонько
И ушёл искать вдогонку.
Старшего пошёл искать
Да по лесочку погулять.
А за столик ещё прибавка,
Пришёл старый волк с заправкой.
«Эй, хвостишки! Что сидите?
Вот литруха, поглядите —
Ещё много в сумке, наливаю, я добряк!
Я хозяин, серяк!»
«Хм, серяк же, серяк!
Ты уже с утра синяк!» —
Сам сказал и потянулся,
«Смотри, чтоб ты, — икнул, — не поперхнулся», —
Старый волк так отвечал
И постоянно лишь икал.
А прищуренный: «Что для рывка,
Ну для резвости наверняка».
А с окурком: «Перед делом и не грех,
Чтобы был такой успех!
Заяц-то ведь проиграл!»
Заяц лишь сидел молчал,
Думал он, кидал умишко:
«Выгляжу просто мальчишкой».
А они ему стакан:
«Пей, не будешь сильно пьян».
«То для храбрости, Косой,
Вот, закуси враз колбасой!»
«Ха-ха! Прищуренный, ему б морковку!
И ещё лису-плутовку!»
«Ха-ха!» — они смеялись и над зайцем потешались.
У Косого глаза в кучу, уж кричит он:
«Взбаламучу я коровку, наша будет,
Уж Косого не забудет!»
Старый перестал икать,
Начал в разговор вступать.
«Фу, черты! Дурноголовки!
Что там резать? Носы-морковки!
Нужно лишь себе прибрать!
Никому не отдавать!
И я пойду, мы толстушку украдём
И дела свои начнём.
Хватит им её доить, молочко парное пить!»
Бил себя он в грудь худую,
Серую, костлявую такую.
«Всё, идём! — кричит с окурком. —
Мы же сила, мы не придурки!»
Подымались уж шатаясь,
Шли — орали, спотыкаясь.
В это время лезла банда оголодавших диких псов,
Шли они искать добычу из далёких чужих лесов.
Осторожно, так с оглядкой,
Словно бы играли в прятки.
И почуяли жирнинку,
Крупную коровушку Рябинку.
Вдруг услышали смешок
И хрипатый голосок.
«Эй, там волки, просто жуть!»
Пёс сказал: «Они там ржут,
Словно б лошади, кобылки,
Глянь, в руках у них бутылки».
«Нет! Не отдадим наживку,
Будем драться!» — кричал рыжий,
Весь в прожилках.
Стали серых окружать,
Стали быстро нападать.
Тут и драка завязалась,
Та коровка испугалась,
Прыгнула, рвалась и отвязалась.
И бегом в деревню, аж в припрыжку,
А в прыжке чуть не наступила
На Косого, на парнишку.
Он валялся в той траве,
Прятался в густющей мураве.
У коровы хвост трубою вверх торчал,
На дороге и аж сбила самосвал.
Выпучив глаза, влетела в свой двор,
Да в загончик хлоп, защёлк скорей затвор.
Псы волков уж рвали, да на части,
Им с волками драться просто счастье.
Уж волки позорные завыли:
«Отпустите, дикие дебилы!» —
Так прищуренный кричал, орал,
Убегая, он штаны свои терял.
Тот, с окурком, волк: «Ой, яйца не грызите!
Отпустите, свиньи, ой, не рвите!»
Дырки уже на его штанах,
Был блатной в кожаных же сапогах,
Те сапог с него стащили,
Пёс рычал: «Убью! Так мы дебилы?»
Волки резались, но было их поменьше,
Не побьют числом наименьшем.
Старый тот костлявенький волчишко
Бросил рваное своё пальтишко.
Кто из псов поддал ему пинка,
Кувырком летел, замяв бока.
«Разбежались волки, им позор!»
У псов вожак был чёрный Дозор:
«А-а! — кричал. — Бежите, господа!
Крысы, вы не волки, о, глянь туда,
Где ж она, Бурёнка? Убежала,
Её драка сильно испугала».
И вздохнули, где искать коровку,
Что бродить им здесь без толку.
Повернули и ушли в леса,
Носы поникли, и в грусти голоса.
А Рябинка в щёлки лишь смотрела,
И дрожала, и вздыхала то и дело.
Тот Косой нырнул в кусты, там, в кустах, скрывался,
Выпучив, страшась, глаза, очень испугался.
Уши лапами прижал и за дракой наблюдал.
Как прошло всё, он сказал: «Хи, хи,
Вот вам за все, за подлые грехи!»
Вылез из кустов, и хмель прошёл,
«Ой, идти домой, там мать с ума сошла,
Целый день я пропадал!»
Он не знал, что мелкий-то, его искал.
Шёл, глядит: вон ушки чьи-то торчат.
«Может, это диких поросят,
Нет, не то, уж ушки подлинней.
«Тр! Косой! — сказал себе. — Будь умней!»
«Ой, что ты делаешь в лесу? Эй, братишка!»
«Видел я лису! — ему мелкий отвечал. —
Я тебя всё бегал и искал,
А она за мной вдогонку,
Забежал я в чью-то там избёнку
Здесь потом и спрятался, сижу,
И выглядываю, вот, кругом гляжу».
«Пойдём, мелкий, уж домой,
Пошли, ух ты, мой герой!»
И пошли они домой, их встречали
И кормили, чай им подали.
А Косой всем хвастался, как дрался,
Весь царапался и ещё кусался.
Сам с тех пор оглядывался и скрывался.
Радовался, что живой и целенький остался.
Коварные озорницы
Как-то встретились подружки,
Две подружки-хохотушки,
Начали всё вспоминать,
Женихов перечислять:
— Помнишь, Ладка? У меня тот рыжий,
Был ещё такой бесстыжий,
А ещё был тот брюнет, о-о-о!
Ах, блондин! Ты помнишь?
Был единственный, такой один!
— А у меня, вспомни коротышку, ха-ха,
В ромбик те его штанишки! Ха-ха!
— А теперь вот я одна!
— Одна? Не поверю, как одна?
— Да, уже и не жена! Да ну их, эти мужики!
Все сплошные слизняки!
— Разошлись? Давно, подруга, потеряла такого друга?
— Ой, друг! Скорее враг, да, короче, и он слизняк!
Скупердяй несчастный, а казался классный.
— Сколько вы прожили?
— Ах, два месяца дружили и лишь месяц были в браке,
Вспомню — так сплошные драки.
Он кольцо мне подарил, брюлик мелкий, как горох.
Я ему: что это такое? Он мне: оно очень дорогое!
Да, подруга! Я что, дешёвка? Что, такая я, бичёвка?
Дальше слушай, не скучай!
Кстати, что у тебя с деньгами? Слушай, выручай,
Займи мне парочку десяток.
Мол, не бери там всяких взяток…
Козёл оставил без гроша!
Нет ни копейки, ни шиша!
А я что, меня знаешь, смеёшься, просто угораешь!
— Ладно, — Ладушка сказала, —
Денежек тебе подкину, телефончик запишу.
— Ты не бойся, я не сгину, своё мерси преподнесу!
И девчонки обменялись номерами наконец,
Диана:
— Ой, ты жизнь моя шальная!
Думала, всё, пришёл капец!
Я без денег, без работы, просто выть было охота!
Диана враз повеселела, ведь подруга выручала,
Дружба, значит, не ржавела,
— Всё, начнём дружить сначала!
И подруги подружились, вместе ели, вместе пили.
Мальчиков они цепляли, денежки там занимали,
А потом и исчезали;
То райончик поменяют и квартирку заодно,
Разводили всех на деньги — вот такое, вот кино.
И однажды повезло им, да по-крупному сыграть,
Познакомиться с бандитом, любил он девочек менять.
Звали его, того повесу, Яшка, погоняло — Лысый Чебурашка.
Диана с ним и закрутила,
Свою нежность распушила.
Он её и на Мальдивы, он её и на Канары,
А сам под кайфом почти всегда в угаре.
Был когда-то вышибалой,
Потом его всё так достало.
И он женился на золотой старушке,
Которая дарила побрякушки.
Ну, это так он назвал, когда хвастал и просто воображал.
И не стеснялся своих успехов,
В подробностях показывал доспехи;
Машины, кабаки и дачи,
И крокодил достался там в придачу.
И так попёрло лысому пройдохе,
Живётся, скажем, в общем-то неплохо.
Шёл бизнес, просто сам катился,
А Лысый Чебурашка пил и веселился.
Он толпами девчат на дачу привозил,
Утром после пирушки его водитель развозил.
Жена-старушка давно коньки сложила,
А может, замочил её тот лысенький верзила.
Никто не знал той истины всей грешной,
Живёт и радуется Чебурон потешный!
На одной даче выстроил вольер для крокодила,
Кормил его, и тот уже верзила.
Длиннющий, огромное бревно,
В пруду купался, залегал на дно.
И лысый назвал его Зубач:
— На, жри, Зубач-проглот, на, мясо жуй!
Проглот, ты бородач!
Туда возил и Ладу, и Диану,
При них кормил он Зубача, бывало, сдуру, спьяну.
И фокусы устраивал для шутниц,
Для девочек-красавиц-озорниц.
А как-то раз он взял и кинул Ладу в пруд,
Диану следом, те громко там орут.
Плывут быстрее, чтоб Зубач не съел,
А он-то сытый был и есть-то не хотел.
Дремал на бережку, и медленно полез,
Лысый закрыл вольер, ушёл куда-то в лес.
Девчонки с перепугу дали кросс,
Через вольер прыжок,
Зубач уткнул в забор свой нос.
Зубатый нос уткнул в забор железный,
Вольер тот оказался им полезный.
— Ох, где же он, придурок, чёрт возьми!
Скормить ведь нас решил!
— Ой, Ладка, отпусти!
А Лада, чуть дыша, за руку её хваталась,
— Диана, я там в пруду ну чуть не облажалась!
Дурак какой! Ну шуточки, скотина!
Твой Чебурон — тупая образина!
— Ну ничего, попомнит он ещё и пожалеет!
Умеем и мы шутить, у меня уж план мести зреет!
Подсыпем-ка ему мы порошка,
Пошутим так для слёз его слегка.
— Нет, подожди, он познакомить обещал,
— Ну ладно, познакомимся сначала,
Потом я сделаю то, что сказала.
Проходит время, Чебурашка позвонил,
Смеялся:
— Ну простите, я такой дебил!
Давай тебя с Ладой заберу,
Её со Стасом, как обещал, сведу.
Весёлый парень, просто весельчак!
Диана думала: «Такой, как ты, слизняк!»
— Пусть пообщаются, узнают друг друга
Думаю, понравится красавица подруга!
И вот они уже на той же даче,
Где по ночам там сыч протяжно плачет.
Сидят на воздухе и пьют текилу,
Тот Стас пониже ростом, не такой верзила.
Но страшный тоже, и ещё носач,
Как обезьяна, а с виду — ну палач.
Те глазки злые, хитрые, сидит, стреляет,
Надменен, а тупой их юмор не воспринимает.
Девчата отошли:
— Да, Ладочка, вот это женихи!
Один ушастый, лысина блестит и придурочный,
Другой носатый, ой носач!
Ага, ещё и третий там в пруду сидит Зубач,
Да, весь зоопарк собрался!
— Гляди-ка, Носач вдруг рассмеялся,
Ну что, мы действуем? Потом бежим!
Там борсетка, возьмём ещё что захотим!
— Нет, рано, будем по-другому
Хочу я в дом к нему попасть, узнать такое…
Чего имеет он, чего нажил,
Как раз сейчас вот это предложил
Поехать к нему домой,
Да, хвастануть хотел, какой герой.
Ты не спеши, узнай, где сейф его,
А я займусь другим.
— И что с того?
— Узнай и шифр подсмотри.
— Ага, слюнки-то утри!
Не сможем мы открыть!
— Попробуй! Покумекай, науку эту грызть!
Подруги начали следить, в домах их поселились,
В свой план коварный с головою опустились.
Проходит уж неделя и другая,
Встречаются они:
— Ой, Ладка, не нравится затея вот такая…
— Ты мне, Диана, по айфону и ни слова,
Жучок поставят, проследят — и всё, готово!
Мы попадёмся на крючок.
— Да знаю!
— Терпи, подруга, меж собой молчок!
Узнала, где тот сейф?
— Узнала, но рано ликовать,
Свой сейф, ты представляешь, вмастерил в кровать.
В стенах искала я, в шкафах, не знала,
Что лежу да на богатстве, как на парах!
— Ого, хитёр твой Чебурон!
Гляди, чтоб не догадался он.
— Что толку, как открыть его?
Охранники повсюду у него.
Следят ищейки, чуть не в туалет за мной,
Ты думаешь, он простофиленька простой?
— Продуманный, не дрейфь, придумала я план,
Поставим камеры, поставь, как будет пьян!
И так напротив, чтобы рассмотреть там код.
— А Носач где?
— Тот за картиной, ох урод!
Сложнее будет, не укроешься халатом,
Попробуем рискнуть упасть без ваты!
И каждая по-своему мудрила,
Пошёл кормить уж точно крокодила.
Диана смотрит в окно,
Тот кормит сыто, пьяно.
Быстрее камеру напротив сейфа —
И прикрыла икебаной.
Так выследила шифр замудрённый,
Да, он любил деньжата и был лишь в них влюблённый.
А Лада в светильник боковой там умудрилась,
Чтоб камера висюльками прикрылась.
И вот, как в сказке, чудо из чудес,
Уехали друзья охотничать в тот чудный лес.
Девчат не взяли, оставайтесь, мол, не бабье это дело!
Те созвонились, кодовое слово —
«Делай маску смело!».
Придумали такие партизанки,
По ощущениям ну просто куртизанки.
Охранники внизу расслабились без шефа, уж обед.
«Ой! — думала Диана. — Ох план, влипну, ой бред!»
Бегом засовывала в халат и нижнее бельё.
«Получится ли смыться? О, будет ли моё?»
Купюры пачками и брюлики-кругляшки.
«Не дай же Боже! Сдохнуть за бумажки!»
Халат широкий был куплен специально,
Напичкала богатством она себя нахально.
И в туалет туда с сумкой да шмыгнула,
Потом одетая уже водителю лукаво подмигнула.
— Куда поедем?
— Шопингом займусь!
— Шеф знает?
— Да, в курсе, немного обновлюсь!
Они поехали, остановка «Торговый дом»,
Диана вышла из машины, сказала:
— Жди меня, Бом-телебом!
Звонит ей Лада:
— Получилась маска?
И у меня прекрасно, без всяческой опаски!
У Ладки просто уехал тот Носач
Охраннику слабительного сыпанула в туалете Бородач.
И дело сделано, уже в машине.
«А он охотится, носатая дубина!
Гляди, награбил, ручки не замарал,
Рассказывает: бизнес, умный — просто идеал!»
— Алло! Ты там, в торговом?
— Да.
— И я уж выезжаю.
— Жду в туалете, там тебя встречаю!
Уж две подружки в туалете:
— Быстрей!
— Уходим! Другой выход!
— На, надень парик уже скорей.
— Меняем платья.
— А телефоны здесь оставь, возьмём другие.
Выбираемся мы вплавь!
— Да, туда, за кордон!
— Вот паспорта, пусть хнычут Носач и Чебурон!
— Не обеднеют, ещё богатства наживут,
Поменьше пусть едят и пьют!
Красотки вышли и ушли выходом другим,
Уже в такси летят, и Лада шепчет:
— Всё хорошо, спокойно! Едем, спокойно так сидим!
Уехали дорогой длинной те девицы,
Красивые и наглые, словно две-жар птицы!
Охотники ж, когда вернулись,
Не раз, не два, а много раз лишь матюкнулись!
— Искать чертовок! — гончим псам орали,
Разводят те руками:
Уже везде искали…
Как правда жизни — женщины умны,
В коварных планах женщины страшны!
А умным клетка золотая не нужна —
Свобода ведь послаще,
Свобода и любовь лишь для таких важна!..
Фифочка и бомж
В одном городочке, где воздух отличный,
Жил-был мужичок очень даже приличный.
Учился, трудился и вскоре женился,
Затем даже бизнес открыл, но вдруг разленился.
Мол, бизнес идёт, чего ещё надо?
Ведь больше ему работать не надо!
Не тут-то и было, он и вовсе накрылся,
Его обокрали, он и вовсе накрылся.
Вдруг наш мужичок остался бомжом,
А бывшая жёнка — она ни при чём.
Руками разводит: иди куда шёл…
Ну, в общем, послала, говорит: «Эй, ты! Фу, пошёл!»
Она с его другом бегом закрутила,
Смеётся себе про него: «Тот дебило!»
Наш скромный бомжара — уже он не плачет,
При лучших знакомых лицо своё прячет.
Гадал, разгадал он такую загадку,
Пить начал в подмостках вприсядку.
Кто мог разорить его? Верный лишь друг!
Его половинка? Конечно, отнюдь!
Гадай не гадай — на ум всё идёт,
Одно понимает, что так пропадёт.
Устроился как-то, он дворником стал,
Работать пошёл и пить перестал.
Живёт там в подвале, как крыса сидит,
В окошечко узкое на ноги глядит.
Идут пешеходы мимо стекла,
Одна зацепить его ногами смогла.
Идёт каблучками, стучит по дорожке,
А дворник вздыхает: «Вот эти, о ножки!»
Она цок да цок по утрам так стучит,
А он подметает, вздыхает, глядит.
«Ну фифочка модная! Очень красивая,
Наверно, конечно же, она горделивая!» —
Так думал, да часто, когда подметал,
И только украдкой за ней наблюдал.
Однажды зимой был такой гололёд,
Она поскользнулась, и он подхватил,
А фифа кричит: «Отпусти же, урод!»
«Да, брезгует, значит, — про себя так заметил, —
А пахнет она», — это тоже приметил.
Пришёл Новый год, все люди смеются.
У дворника нашего слёзы лишь льются.
«Что, как, зачем здесь буду сидеть?
Такой большой праздник,
Мне нечего даже надеть!
Что жизнь здесь в подвале, как крыса сижу,
На счастье, людское издалека лишь гляжу!»
Напился в отчаянье, упал, гололёд,
Лежит, замерзает часы напролёт.
Бежит чья-то собачка обнюхала сразу
И, ножку подняв, обмочила заразу.
Что, мол, лежишь, замерзаешь, придурок,
Давно догорел во рту и окурок.
Тут злая хозяйка собачья идёт,
Она лишь кивает, собаке орёт:
«Ко мне! Иди сюда, рядом!
Не трогай заразу! Не будь таким гадом!»
А бомжику нашему: «Что тут разлёгся? Ой, фу!
Ой, вонючка! Иди и помойся!»
Тут котик дворовый к нему подошёл,
Ведь бомж ещё тёплый, на нём место нашёл.
Залез и лежит не шее бочком,
Ты, мол, полежи, а я здесь кулачком.
Погреюсь маленько, уж потом и уйду,
Ты, мол, не умри, без тебя пропаду.
И вот наша фифочка шла очень быстро.
«О Боже, лежит! И сидит чья-то киска,
А этот лежит на земле, ох, лежит!
Вот-вот Новый год, а он не спешит!»
Зашла в свой подъезд, сумки домой отнесла.
Покупки поставив, обратно пришла.
«Эй, вы, подымайтесь! С ума, что ль, сошли?
Зима ведь, замёрзнете, постель здесь нашли!»
А дворник мычит, совсем ни гу-гу.
«Вы очень тяжёлый, я поднять не могу!»
Она лишь котёнка на руки взяла,
Затем быстрым взглядом вокруг повела.
Увидела двух ребят, они там смеялись,
Наверно, над сценой такой потешались.
«Эй, мальчики! Прошу, помогите!
Такого товарища в квартиру снесите,
Ведь праздник, а он здесь замёрзнет, умрёт,
Все мимо проходят, совсем пропадёт».
Тащили мальчишки его, улыбались,
Из подъезда уж вышли и долго смеялись.
«Не видела фифочка такую здесь ржачку!
Когда помочилась сверху собачка!»
Вдвоём те ребята так потешались,
Но чувства их жалости со смехом смешались.
Шла ночь новогодняя, прекрасная такая,
Лишь фифа сидела недовольная и злая.
«Вот, котик, ешь колбаску и пей молоко.
Поверишь, кисуля, быть интеллигенткой совсем не легко!
Накрыла стол кому я? Не скажу!
Наверно, вот этому пьяному бомжу!»
Тот бомж лежит в прихожей на диванчике,
А не в подвале на своём топчанчике.
Проспал всю ночь, а на рассвете открыл глаза
И смотрит, и не верит в чудеса.
Всё чисто, убрано, красиво, ну где же я?
Вот это диво!
Он встал, пошёл и в туалет зашёл,
Там снял с себя тряпьё, пошёл и в ванную залез,
Потом такое вот мытьё.
«О, хорошо! Как уж 100 лет я не купался
В шикарной ванне не плескался!
Всё в тазиках каких-то мылся,
Да в тазике так бы не отмылся!»
Из ванной вылез, полотенце мягкое чудесно,
И так почувствовал себя прелестно!
Вышел из ванной новым человеком:
«Простите милая, подумал я,
Что уж простился с этим миром да навеки!»
А фифочка на кухне уж была,
Им кофе приготовила и налила.
«Ну, здравствуйте, сосед, садитесь».
«Здравствуйте, простите, я не одет».
«Одежда ваша на помойке уж лежит.
Садитесь в полотенце, а там костюм висит,
Да, в шкафу костюмчик есть для вас.
Позавтракаем вместе — и в добрый путь и час!
Сегодня Новый год так начинается,
И жизнь вся в выкрутасах продолжается!
Да, да, так нынче молодёжь и выражается,
А наши жизни продолжаются…»
Сидел тот дворник, весь раскраснелся, он стеснялся
Слегка, он даже чуть-чуть аж заикался.
«Простите, я б оделся».
«Что ж, одевайтесь, пойдёмте,
Там в костюм переодевайтесь».
В костюме вышел статный и красивый,
И сразу голос стал его игривый.
— А вам идёт, и вы совсем другой,
Не старый вы, но и не молодой.
На фифочке красиво так сидел наряд,
И платье нежно-розовое — воланчик лёг так в ряд.
Затем так кушали вкусно и приятно,
Потом ей объяснялся доходчиво, понятно.
Как раньше жил, кого любил, и кто его так предал, разорил…
«Я вижу, да, приметила, что вы же интересный!
И голос, а профиль греческий чудесный!
Вас жизнь сломала, а вы поддались,
Зачем же пить, как вы, простите, вчера нажрались!
О, неприлично улеглись, на видном месте разлеглись».
«Я был в отчаянье, подавлен, одинок».
«Да, понимаю, и я одна, такой вот жизненный пинок!
Как вас зовут?»
«Я Данил! А вас?»
«А я Соня! Спала я плохо и выгляжу так сонной!»
«Нет, вы чудесны, как небеса!
Такие голубые нежные глаза!»
И Соня опустила вниз ресницы,
Как ласточка, и клювик как у птицы.
Затем так нежно посмотрела,
Её душа уже любовью пела.
Был ясный день и небо, солнца
Лучи сверкали в её оконце,
А котик тот на кресле там лежал, мурчал,
Как будто чьё-то счастье понимал.
Ему понравилось в тепле, в уюте быть,
И с этой парой ему хотелось жить.
С тех пор Данил у Сонечки живёт,
И котик Тишка молочко там пьёт.
А хмурая та фифочка сплыла,
Ведь счастье Сонечка тем поступком обрела.
И Сонечка быть фифой перестала,
Она женой, счастливой мамой стала.
Под руку вместе ходит пара много лет,
Она — и он прекрасно так одет…
Разборки в кафе
В одном городе жили подруги,
Долго быть не могли друг без друга,
Вместе всюду — в учебе, в работе,
Друг без друга им жить неохота.
Были общие у них увлеченья,
И делились они впечатлениями.
Много лет так дружили подружки,
Но однажды случилась ловушка.
В сети злоба поймала подруг,
Виноват появившийся друг.
Он красивый, но лживый, опасный,
Покрывал обаянием властно.
Что с подругами случилось так сразу,
Всё смешали: влюблённость, заразу.
Та зараза ненавистью звалась,
В сердце каждой всей злобой взорвалась.
А он весёлый, такой ловелас
Да, хорошенький без всяких прикрас.
И шутил так, игрался ведь с каждой,
Как говорится, крутил с двумя, змей бумажный.
Не думая, что рвёт сердца тех подруг
Такой треугольник иль замкнутый круг.
Любовный треугольник точно же порочный,
Как правило, всегда непрочный.
Где каждый хочет разломать фигуру
Такая тонкая сия структура.
Случилось всё в один весенний вечер
В кафе при неожиданной такой вот встрече.
Туда зашла брюнетка на чашку кофе,
А там сидит блондинка, хорошо ей так знакома.
И с ней красавец её любимый,
Процесс пошёл, и он необратимый,
Процесс той ревности — вскипания мозгов,
Те ж голубки не наблюдали ходиков часов.
У них все нежные объятия, поцелуи,
Казалось, всё прекрасно, аллилуйя.
Но тут брюнеточка с разгоном
И бешеным жёстким всем жаргоном
Кричала так, что стены задрожали,
Наверно, роженицы так и не кричали, когда рожали.
— Ах, дрянь! Ты ж подлая такая!
И понеслась: такая… растакая…
Ну, в общем, сука, блондинка та большая,
А та недолго думала, вскочила
И так фужером метко замочила
Ей прямо в ухо, и потёк коктейль,
И начался весёлый водевиль.
Брюнетка ей в обратную, в гримасу
Не пожалела мороженого массу.
За волосы друг друга потянули,
Там официанта с подносом перевернули.
Который проходил мимо с заказом
И точным выполненным указом,
Чтоб блюда были не холодные,
А погорячее, их ждали посетители голодные.
Упал с подносом и кричит:
— Ой, ой, ё, горячо пустите!
Вы мне моё бельё же не мочите!
Брюнетка и слышать не хотела,
В той куче сверху ползала, пыхтела.
Тут администратор прибежал
На этот очень шумненький скандал.
Он закричал:
— Сейчас же прекратите!
Потом охранникам кричал:
— Меня спасайте!
Его в ту кучу закрутили,
Охранники администратора за ноги уж тащили…
Брюнетка в горячее, в люля-кебаб,
Охранник заорал:
— Уйми своих драчливых баб!
Блондинка в луке, с соусом в ушах,
Брюнетка с греческим салатом в волосах.
А ловелас сидит и ржёт, как идиот,
Лишь держится от смеха за живот.
— Во куклы! Не могу!
От смеха заливаясь,
На кресле он качается, весь извиваясь.
Охранники тут оттащили тех девчат.
Один кричит:
— Хорош! Хватит!
А те молчат, лишь ловелас весь хохотом покрылся
И с полным ртом омлетом подавился.
И брызги изо рта его летели врозь.
Сказал:
— Подрались, клоунадки!
Кряхтел он на авось.
— Что? Мы клоунадки? Мы куклы? Ты слыхала?
Кобель такой, таких я хамов не встречала.
Подруга, слышала? Любимец дорогой…
— Да слышала, кричал он «Бей ногой!», —
Ей отвечала блондинка встряхивала головой,
От всех приправ. — Стучал своей ногой.
И продолжала: — Хоть убьём друг друга,
Ему-то безразлично, кричит он «Тёлки»
И смеётся неприлично.
А он в ответ:
— Да, тупорылые вы тёлки!
Пол подметаете, как лучшие метёлки!
— Что! — те в один голос разом закричали
И с этим словом на него напали.
Подруги рвали волосы, ногтями по лицу.
— Дадим ему, подонку, подлецу!
Одна за ухо, брюнеточка зубами — и кусать,
Тот ловелас стал бешено кричать.
Блондинка та поднос схватила.
— Убью, — кричит, — тебя, урода, крокодила!
Подносом по хребту, потом в живот,
А ловелас сильнее лишь орёт.
Охранник к ним:
— Оттаскиваем!
Что смотрим и стоим, не нужен здесь такой экстрим!
Охранники всех растянули
И с облегчением аж как-то так вздохнули.
— Ох, девки всё тут у нас так разгромили.
Тот ловелас в разорванной рубахе
Так уходил — по сторонам весь в страхе
Оглядывался. «Вот влип! — себе шептал. —
Ну надо же, к таким прилип!»
Ухо его болело, аж кровило.
«Ну надо же, кусала крокодила,
Вот коза! Та за ухо, а та подносом в бок,
Чертовки! Вот побили, вот это шок!»
Ведь раньше он совсем не дрался
И бегством от всех драк спасался.
Охранники смеялись:
— Вот тебе и тёлки!
Вот как бывает! Отметелили его метёлки!
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.