Бесплатный фрагмент - Псы улиц

Псы улиц

Вымышленная история, основанная на реальных событиях.

На берегу реки, на широких просторах степей раскинулись несколько деревень. Так было веками. Но в какой-то момент правительство решило построить здесь завод. Были привлечены огромные средства и ресурсы всей страны, и в рекордно короткий срок возник огромный промышленный комплекс площадью несколько гектаров. Одновременно со строительством завода создавался город: на месте деревень возводились высотные панельные дома, широкие проспекты, школы, садики, поликлиники, магазины. Вокруг завода обустраивалась промышленная зона, на которой по плану должны были работать дочерние предприятия.

Когда завод заработал в полную мощность, из деревень в город стали стекаться люди. При заводе открывались техникумы и училища. Люди обзаводились семьями, получали комнаты в общежитии и коммунальных квартирах. Затем, когда рождались дети, семьи получали квартиры от завода. Город, построенный в чистом поле, наполняла жизнь. На заводе работало несколько десятков тысяч человек, столько же на дочерних предприятиях. Город процветал.

Затем новое правительство, уже по факту другой страны, посчитало, что продукция завода экономике не нужна — и за короткий период численность работающих на заводе людей сократилась в десятки раз. Дочерние предприятия развалились на сотни частных фирм. Тысячи людей, которые ушли с завода, искали работу у частников. А те, кто остался, не получали зарплату по полгода.

Огромное количество молодёжи, второе поколение жителей города — дети тех, кто приехал сюда из деревень, оказалось никому не нужно. Без перспектив, без стабильной работы, без надежды на образование они сбивались в уличные банды, называемые группировками, управляемые криминальными авторитетами. В основную задачу таких группировок входили разборки с конкурентами.

Через какое-то время борьба за сферы влияния сошла на нет. Выжившие в этой борьбе поделили между собой контроль над бизнесом и властью. Необходимость в силе кулаков отпала, молодёжь была предоставлена сама себе и вышла на улицы.

События, описанные в книге, относятся к самому началу миллениума, с 2000 по 2004 годы.

Часть 1

1

Я смотрю на себя в зеркало, стоя в ванной комнате в одних трусах. У меня разбита нижняя губа с левой стороны, на переносице и на скуле справа глубокие ссадины, такая же на лбу. Под левым глазом чёрный фингал. Худощавое тело тоже в ссадинах и кровоподтёках. Я чувствую, как болят ребра, и мне тяжело дышать. Я провожу руками по волосам и чувствую болезненные шишки на макушке и затылке. Костяшки правой руки у меня сбиты и опухли, большой палец левой руки тоже распух и им трудно шевелить. Опираюсь на левую ногу, стараясь не нагружать правую — в районе щиколотки сильное растяжение, это место опухло и болит.

На голове у меня пышная шевелюра, которая отросла с того момента, как я вернулся домой из армии. Я мечтал о причёске, какую носил до службы, когда волосы опускались на плечи, а чёлка закрывала лицо. Такие прически носили мои кумиры из мира рок-музыки.

Но это время романтики безвозвратно прошло. Теперь нужно выживать и приспосабливаться. Нужно становиться таким же уличным псом, как эта толпа, которая запинала меня на дискотеке.

Я взял старую электрическую машинку для стрижки волос, воткнул вилку в розетку и включил. Машинка завибрировала у меня в руке, издавая громкий лязгающий звук, неприятно бьющий по ушам, и добавляя страдания моей больной от ушибов голове. Я провёл машинкой прямо от середины лба к макушке, и первый густой локон каштановых волос упал в раковину. Я продолжил дальше работать машинкой, время от времени вздрагивая, когда она наезжала на синяк. Через несколько минут раковина заполнилась волосами, волосы лежали у меня на плечах и валялись на полу, а в зеркало на меня смотрел парень двадцати лет с правильной лысой головой в ссадинах и шишках, с кустами нестриженных волос и лицом в синяках и кровоподтёках. Но он мне теперь нравился больше прежнего: под круглой лысой головой — покатый лоб, густые брови, длинные ресницы, прямой нос, овальное лицо и упрямый подбородок. И теперь к нему добавились кривая ухмылка на ровных прямых губах и злой блеск в карих глазах.

Из армии я не стал возвращаться в деревню, где жил до призыва в армию, а приехал в город, в квартиру, где мы жили с отцом, когда я учился в последних классах средней школы. Отец сам там не жил, но она была нужна ему, чтобы приезжать туда с любовницами. Сам он жил в соседнем городе со своей семьёй и поначалу наотрез отказался меня туда пускать. Но когда я ему сказал, что если он меня не пустит, то никогда меня больше не увидит, он, скрепя сердце, отдал мне ключи, поручив при этом платить квартплату.

На второй день как я вернулся, отец отвёз меня на рынок и купил мне штаны, рубашку и обувь на мои же деньги, которые я заработал на заводе в деревне до призыва в армию. Он сказал, что это все деньги, которые я заработал за полтора года работы; я не стал с ним спорить. И в этот же день, возвращаясь ночью пьяным от друзей, подрался на улице, и одежда превратилась в лохмотья. Утром я посмотрел на одежду, понял, что брюки и рубашку уже не восстановить, и просто выкинул их в мусоропровод.

Следующий месяц прошёл примерно в таком же ритме — я ходил по своим знакомым — одноклассникам, но кого-то посадили, кто-то был в бегах, а кто-то просто начал избегать со мной общаться из-за моего неадекватного поведения. Это произошло в первую же нашу совместную вечеринку.

Как-то мы с компанией, с которой я общался, учась в школе, собрались у Дэна и Рыжего на даче. Мы с Рыжим учились в одном классе. Он был небольшого роста с рыжими волосами и с очень уравновешенным, но твёрдым характером; он обычно не ввязывался в неприятности и вёл себя спокойно.

Его старший брат Дэн был человеком немного другого склада. Широкоплечий и крепкий, с широкой грудью и развитой мускулатурой, такой же спокойный и уверенный в себе, он, как и брат, был неконфликтным человеком. Все уважали его за физическую силу, но главное — за смелость и уверенность. Находясь вместе с ним в передрягах, можно было ничего не бояться. Ещё он умел находить возможности заработка, чаще всего — незаконного.

Но у него была другая черта, за которую его не любили, и по большей части он оставался одиночкой — его желание показать своё превосходство над остальными. Он любил насмехаться над слабостями других, демонстрируя свои таланты делового человека как преимущество. Простыми словами, он считал себя умнее других и постоянно это подчёркивал, зачастую не замечая, как сам становился объектом насмешек.

С нами на вечеринке были ещё мои одноклассники — Лёха, Дима и Илья. Все, кроме меня, Дэна и Лёхи, были со своими подружками. В тот вечер я, напившись, стал кричать и петь песни. Потом со всего размаху воткнул железную вилку в середину стола и ударом кулака разбил лампочку, висевшую над столом. После этого случая все, кроме Дэна и Лёхи, меня избегали.

В первое время я общался с Лёхой чаще всего. Он нигде не работал и часто ввязывался во всякие мутные дела, связанные с карточными играми — играл на деньги, и у него это хорошо получалось, хотя по-крупному играть он дрейфил.

Он был невысокого роста, худой, со светлыми волосами и бледным узким лицом. Имел напористый и наглый характер, хотя никогда не лез на рожон первый и никогда не дрался, но часто первый отхватывал в драках и потасовках. Он очень любил выпить, покурить травку и пошуметь и никогда не отказывался от хорошей гулянки.

Как-то я и Лёха сидели у Илюхи дома и пили водку. Илья был нашим одноклассником, но ушёл из школы после девятого класса, и его брат, имевший связи с бандитами, устроил его работать на рынке. Илюха продавал куриные окорочка и зарабатывал за месяц столько, сколько наши отцы за полгода. В то время как мы стреляли сигареты на улице и соображали на бутылку палёной водки, Илюха ни в чём себе не отказывал и ел и пил, что душа пожелает. Но он был жлобом и никогда никого не угощал.

За то время, пока меня не было в городе, он купил машину, продолжал работать на рынке и постоянно общался с жуликами и бандитами.

— Все наши приблатнённые ровесники, с которыми мы учились в школе и кто лазил по конторам, мертвы, сидят, в бегах или работают пушечным мясом у жуликов, — рассказывает мне Илюха.

«Лазить» — в то время, когда я учился в школе, означало состоять в группировке, а «контора» — это как раз та самая преступная молодёжная группировка и есть. В нашем районе их было несколько, и вступить в контору мог любой желающий, и это обеспечивало тебе защиту — если тебя кто-то обидит, контора обязана была за тебя вписаться. Правда, для вступления нужно было принести деньги в общак или снять с кого-то куртку.

— Конторы теперь никому не нужны, — продолжает Илья, — всё решается более-менее мирным путём. Сейчас всё просто: жулики работают, бандиты бухают, а бритоголовые отморозки сами по себе.

Позже мы отправились на местную дискотеку познакомиться с девчонками. И почти сразу же нарвались на толпу парней лет восемнадцати, которые увидели в нас потенциальных жертв.

Я хорошо запомнил этот момент. Мы втроём танцуем в общей куче, время от времени подкатывая к девушкам. Вдруг вокруг нас начинает формироваться толпа бритоголовых подростков. Они теснят меня и окружают со всех сторон. Я уже понимаю, что будет драка, но продолжаю танцевать. Звучит Prodigy «Smack my bitch up», работает довольно скудная светомузыка, и висящий в центре зала зеркальный шар отражает во все стороны направленные на него разноцветные огни.

Толпа малолеток обступает меня теснее. Я смотрю, как там Лёха и Илья. Илья уже стоит и не танцует, а с кем-то спорит. Вокруг него собралась толпа, Лёха трётся возле него.

Вдруг кто-то бодает меня плечом. Я оборачиваюсь и чувствую толчок с другой стороны — резко разворачиваюсь и толкаю в ответ. В этот момент меня уже грубо толкают в спину. Я разворачиваюсь и со всего размаху бью кулаком в лицо первого попавшегося. Сразу же на меня со всех сторон обрушиваются удары. Я опускаю голову и начинаю работать руками во все стороны, куда попало. Толпа, окружавшая меня, отходит, и бритоголовые просто начинают запинывать меня, не подходя близко. В какой-то момент я не выдерживаю и падаю на пол; пытаюсь встать, но десятки ног не дают мне подняться. Музыка по-прежнему играет, а все вокруг продолжают танцевать, как ни в чём не бывало. Краем глаза я вижу, как Илья с кем-то кричат друг на друга, Лёха прижался к Илье, и их окружает толпа. Потом я теряю сознание.

Начинаю помнить себя уже на улице, когда, оперевшись на Лёху, хромая на одну ногу, пытаюсь идти. Мы дошли до Лёхи, потому что он жил недалеко, и я остался у него дома, а утром, ковыляя, ушёл домой.

Отлежавшись дома две недели, я решил устроиться работать на завод. Зарплата была маленькая, но платили без задержек плюс можно было ничего не делать. Фактически это было главное преимущество работы на заводе — можно было приходить без опоздания, отмечаясь на проходной, и потом весь рабочий день просто валять дурака. В основном я ходил всё время по разным цехам и общался с парнями. Чтобы не вызывать подозрения, я всегда носил с собой ведро, и когда мне навстречу попадался мастер, прораб или начальник цеха, то я прибавлял шагу и на вопрос: «Куда идешь?» отвечал: «На склад» или «Со склада».

В основном я ходил в соседний цех к парням, которые работали токарями по металлу. Они тоже отлынивали от работы, так как, в основном, всем вокруг было наплевать. Мы бродили по катакомбам под заводом, курили анашу или делали поджиг и испытывали его. Парней звали Макар и Витёк. Они оба отсидели в СИЗО по малолетке несколько месяцев. Витёк был небольшого роста, коренастый, с чёрными глазами и кудрявыми чёрными волосами. Макар — высокий и долговязый, с длинными оттопыренными ушами, большим носом и длинными руками. Его родной брат в двадцать два года стал практически овощем после плотного сидения на героине и лечения после него. Сам он, как и его друг Витёк, любил покурить травки или сварить манягу. Часто, пока было тепло, мы ездили на планы за город, собирали дичку и потом у меня дома варили коноплю с молоком. Иногда приносили на работу и пили во время рабочей смены, а потом шли гулять по катакомбам.

Ещё один плюс работы на заводе — это то, что можно было воровать. Я работал в цехе покраски и выносил оттуда через проходную краску, растворители, скотч и наждачную бумагу, а потом сдавал всё это оптом на местном рынке. Каждую неделю в субботу я сдавал вынесенные за неделю материалы на сумму, равную месячной зарплате.

Но жирный минус был в том, что я совершенно не высыпался. Утром на проходной нужно было появиться не позднее 7:50, и если опоздал, то выговор, объяснительная, штраф и прочее. А если утром поймают с перегаром, то ещё хуже. И часто, когда, проснувшись утром, я понимал, что моё состояние не соответствует, приходилось звонить и говорить, что заболел зуб, а потом идти и искать врача, который за деньги выпишет справку.

Не высыпался я ещё по причине того, что в это же время познакомился с Олей и Марго. Оля была подружкой Дэна; где и при каких обстоятельствах они познакомились, я даже не мог представить. Оля была совершенно сумасшедшей и неадекватной в обычных обывательских представлениях натурой, вела себя как парень — курила, бухала, материлась и иногда дралась. Она носила распущенные прямые тёмные волосы ниже плеч, челка всегда закрывала её лицо наполовину. Круглое лицо, большие и чуть раскосые глаза, маленький ровный нос, ровные тонкие губы, очень выразительный рот. Она никогда не улыбалась — выражение её лица было или серьёзное и даже какое-то злое, или же она смеялась, широко открыв рот, показывая ровные зубы. Кажется, она никогда не придавала значения макияжу.

Её нельзя было назвать ни красивой, ни даже симпатичной. В её лице было что-то азиатское. Рост был у неё выше среднего, маленькая грудь и выдающаяся упругая задница. И когда она шла впереди тебя в штанах (юбки и платья она никогда не носила), то невозможно было отвести взгляд. Это была не мягкая женская походка со слегка покачивающимися бедрами, а наоборот с резкими, настойчивыми движениями — как будто её задница жила своей жизнью. Со стороны казалось когда ты наблюдаешь за Олей — вот Оля, а вот задница Оли сама по себе.

Но больше всего меня привлекали в ней её характер и живой ум. С ней можно было похулиганить, поспорить, подурачиться и от души посмеяться, но также можно было поговорить про литературу и историю, про культовые фильмы или музыку. Она умело вставляла нужные крылатые выражения и цитаты и хорошо шутила и подшучивала над всеми из нашей компании, особенно над Дэном. Но и над собой могла пошутить. Оля тщательно скрывала своё прошлое: мы не знали, кто её родители, какая у неё национальность, где она училась и прочее. Она любила хорошо поесть и выпить, и часто не знала меры.

Её отношения с Дэном тоже были странными Он показывал холодность в эмоциях, а она — грубость и наглость, но при этом налицо была её эмоциональная зависимость от него. Оле, при всей её вычурной беспечности и развязности, Дэн был нужен больше, чем она ему.

В первый же вечер нашего знакомства Оля сказала мне, что у неё для меня есть подруга. Рита была полной её противоположностью — высокая, слегка полноватая девушка, старше меня на год или два, она выглядела как с обложек старых плакатов пятидесятых годов. Светлые волосы, завитые и уложенные, большая высокая грудь, длинные ноги, тонкая талия, но при этом полные руки и плечи. Большие голубые глаза с длинными ресницами, высокие широкие скулы на круглом лице и полные чувственные губы, и как фишка — две маленькие сексуальные родинки под обоими глазами на щеках делали её лицо особенно драматичным. Она много улыбалась и говорила всегда глубоким голосом, как будто просящим всегда об одном: утоли мою страстную натуру, возьми меня и делай со мной всё что хочешь.

И у нас с первого вечера начались отношения, завязанные только на сексе. Она загоралась от одного прикосновения, от одного слова, и остановить этот пожар уже было невозможно. Марго погрузила меня в пучины секса, позволяя мне делать с ней всё что хочешь. Её ненасытная страстная натура не знала усталости и стыда — я буквально мог делать с ней всё что захочу.

Но мы встречались только ради секса. Я приходил к ней вечером и отводил к себе домой. Или же мы встречались компанией — Дэн, Оля и я с Ритой — и ехали к Дэну на дачу. Там мы пили пиво, играли в карты, часто на раздевание, и потом Дэн с Олей уходили спать в соседний домик, а мы с Ритой трахались всю ночь.

Естественно, я не высыпался и на работе пытался в обеденный перерыв поспать на узкой скамейке в раздевалке. В конце концов меня вызвал к себе начальник цеха и сказал, что они вынуждены меня уволить. Я этого давно ждал, и ответ у меня уже был готов:

— Вы не можете меня уволить…

Начальник цеха через опущенные очки с изумлением посмотрел на меня.

— Я сам увольняюсь — добавил я.

Я был рад, что отделался наконец от этой проклятой работы. Теперь не нужно будет вставать рано утром и тащиться на остановку, откуда переполненный автобус везет работяг на завод. Теперь, наконец, я почувствовал настоящую свободу.

2

Стоит поздняя осень. На улице холодно, сыро, рано темнеет и вообще неприятно. Обычно я не выхожу из квартиры без особой причины. Сижу дома и читаю книги, делаю зарисовки или пытаюсь писать стихи. Денег нет, еды тоже нет, но главное — чтобы было курево. Бывает, что пару дней сижу без еды, но это не причина идти и устраиваться на работу — меня вообще это не беспокоит. Не сегодня так завтра кто-нибудь придет, и будут и еда, и бухло, и трава, и сигареты. За полгода, как я пришел из армии, я обзавелся большим кругом знакомых. И так как я живу один, у меня можно потусить, побухать, сварить траву, и вообще часто у меня собирается куча народу и мы устраиваем пьянки на несколько дней.

Сегодня я должен был встретиться с друзьями, которые работали в столярной фирме — Антоном и Саней. Мы познакомились на заводе, где вместе работали. Они уволились после меня и всё время искали себе место получше, переходя из одной частной фирмы в другую. Там, где они работали сейчас, я уже бывал — заходил просто так поболтать. Сегодня они получали зарплату, и по традиции мы встречались, чтобы это отметить. Я просто «падал на хвост», чтобы бухнуть на халяву, а парни знали, что у меня всегда можно зависнуть дома.

Я приехал на промзону на попутке. Зашёл в большое промышленное здание и направлялся в сторону раздевалки мимо цехов. В раздевалке напротив входной двери стояли металлические шкафы для переодевания, и парни как-то показали мне один прикол. Когда все сидели и обедали за большим столом, который стоял прямо в раздевалке, Антон или Саня забегали и со всей дури пинали шкаф, отчего раздавался сильный грохот. Естественно, кто-то из работяг пропускал ложку мимо рта, а кто-то мог и подавиться, но это было весело.

Я решил разыграть такую же шутку. Вот они испугаются и удивятся, увидев меня! Подойдя к двери я прислушался — слышны были голоса Сани и Антона и ещё кого-то. Я отошел назад, чтобы появилась дистанция для разгона, и, разбежавшись, планировал влететь ногой в шкаф, но, подпрыгнув слишком высоко, со всего маху ударился лбом в бетонную перемычку. Эта картина, естественно, их тоже порадовала и удивила. Они стояли и ржали надо мной, пока я пытался прийти в себя. От сильного удара у меня потемнело в глазах. Потирая лоб, я поднялся.

— Чёрт, пацаны, чувствую это был недобрый знак, — голова у меня гудела, а парни продолжали ржать. Я поздоровался с Антоном и Саней.

Парни были моего возраста. Саня крепкого спортивного телосложения с круглым лицом и светло-рыжими волосами, такого же роста — метр восемьдесят — и такой же комплекции как и я, только шире в плечах. Антон был немного выше, с вытянутым лицом, узкими плечами и длинными ногами. На лице у него всегда присутствовало слегка удивлённое выражение с широко открытыми глазами. И только когда он выпивал, то делал серьёзное лицо и выпячивал вперед квадратный подбородок, из-за чего лицо становилось каким-то карикатурным и ещё более вытянутым из-за прически «под площадку».

В раздевалке меня познакомили с ещё одним парнем, который работал вместе с ними. Его звали Коля, он был из области, сухопарого телосложения со светлыми волосами.

Дальше всё пошло как в пьяном сне. Мы вышли на улицу и, добравшись до ближайшего киоска, взяли пиво. Пили прямо на улице, пока шли в сторону города. Дошли до ближайшей забегаловки, набрав пива и чипсов, сели за стол и начали громко шуметь, кричать, смеяться, пугать продавщицу и покупателей. В итоге она нас прогнала с криками, когда мы, положив пакеты с чипсами на стол, стали взрывать их ударами ладоней, отчего раздавался громкий хлопок и чипсы разлетались в разные стороны.

Мы дошли до остановки и сели в переполненный автобус. Там, стоя в проходе, мы продолжили шуметь и смеяться, несмотря на протесты и поучения пассажиров. Это был один из таких случаев, когда, разгулявшись, на взводе, очень трудно остановиться, и только какая-то внешняя сила может остановить этот табун, несущийся на полной скорости. Саня вышел на своей остановке, а мы втроём продолжили галдеть. В какой-то момент я посмотрел на часы и удивился — стрелки часов шли в обратном направлении.

— Вот ещё один знак, — сказал я вслух, но никто не слышал. Антон с Колей что-то доказывали, жестикулируя стоящей в проходе женщине.

Наконец мы вышли на нужной остановке. Было темно, около девяти часов вечера, и людей на улице было много. В нас было столько пива и столько нетерпения, что мы все трое, не отходя далеко от остановки, начали мочиться на газон.

Вдруг я услышал за спиной громкое покашливание и почувствовал, как кто-то хлопает меня по плечу.

— Сейчас, — сказал я и дёрнул плечом, продолжая начатое дело.

— Молодые люди, — послышался строгий и громкий голос.

Я спокойно застегнул ширинку джинсов и развернулся. Каково же было моё удивление, когда я увидел перед собой трёх сотрудников милиции. Это были молодые и высокие парни на несколько лет старше нас.

— О, ничего себе, — воскликнул я, почему-то обрадовавшись.

Коля и Антон и тоже обернулись и засмеялись.

— Молодые люди, нехорошо так делать, — начал поучать один из них.

— Что нехорошо? Что? Ты кого учить будешь? — вдруг моментально взорвался я и начал кричать на того, кто сделал замечание.

Коля последовал моему примеру и тоже начал возмущаться.

— Что не так? Какое твоё дело? Идите куда шли… — кричал он.

Менты тоже перешли на крик и в итоге я не помню, кто начал первым, но завязалась драка. Я видел, как Коля махал руками, а Антон вдруг очухался и пытался нас успокоить. Через какое-то время потасовки меня и Колю скрутили, нацепили наручники и, заломав руки за спину, повели в опорный пункт, находящийся недалеко. Я кричал на всю улицу:

— Мусора — уроды, сволочи… отпусти, гад, а-а, б… — мент заламывал мне руки ещё больше, когда я кричал. Я слышал, как Коля где-то сзади тоже кричит в возмущении и только Антон идёт и пытается договориться с ментом, чтобы нас отпустили.

Наконец нас привели в участок и стали оформлять. Я уже довольно много провёл в общении с ментами, пока служил, и это был довольно горький опыт, но я хорошо выучил их психологию. Если вести себя тихо и послушно, то они поймут, что ты мышь и будут наглеть и щемить тебя. Если будешь просто барагозить и буянить, как отморозок, то тебя побьют и ещё могут повесить на тебя то, что ты не делал. Самое правильное поведение — давить на то, что у тебя есть знакомые в милиции, и если он превысит полномочия (что-то украдёт у тебя или у него возникнет комплекс Наполеона), то его легко турнут из органов. А каждый из них держится за свою работу и чаще всего за счёт того, что знает, кому можно и нужно лизать зад, а где нужно стукануть и подсидеть кого-то. И каждый боится, что кто-нибудь из коллег подсидит его или настучит начальству.

Но я точно знал, что хороших ментов не бывает, каждый из них — крыса и каждый — ссыкло. Но больше всего следует бояться того, кто пытается показать тебе, что ты его друг, пытается влезть в доверие — если у него это получится, то ты у него, считай, на крючке.

Нас завели в кабинет для оформления. В кабинете за столом сидел немолодой уже милиционер с погонами лейтенанта.

— Лицом к стене, — прикрикнул провожающий нас мент и освободил меня и Колю от наручников.

Когда с меня сняли наручники, я развернулся и сел на скамью перед столом, за которым сидел лейтенант.

— Товарищ лейтенант, — начал я, — если, не дай бог, у меня останется хоть одна маленькая ссадина или у меня из личных вещей пропадёт что-то, я запомнил и твою фамилию и звание. У меня достаточно знакомых в милиции, чтобы ты легко потерял эту работу.

— Фамилия, имя, отчество, адрес проживания, место работы — делая вид, что он не слышал, что я сказал, проговорил заученную фразу лейтенант, не глядя на меня.

Я продиктовал всё что нужно, и взглянул на Антона, который продолжал стоять у стены.

— А ты чё стоишь? — сядь, — бросил я ему.

Антон развернулся и сделал попытку сесть. Мент, который стоял возле двери, накинулся на него:

— А ну встать, — крикнул он, замахиваясь резиновой дубинкой.

Антон послушно встал обратно. Коля, с фингалом под глазом, глядя на меня, тоже попробовал качать права:

— Я имею право делать что хочу — крикнул он и попытался сесть, но мент у двери съездил ему дубинкой по корпусу.

— Ты чё творишь? Это беспредел, — начал кричать он махать руками. Мент ударил его дубинкой за коленной чашечкой, и Коля завалился на одну ногу. Лейтенант, сидевший за столом, встал, и они заломали руки ему за спиной и сцепили их наручниками. Он так и остался лежать на полу.

— Ценности, деньги, документы, часы, ремни, цепочки — всё выкладываем на стол, — по-казённому проговорил чуть запыхавшийся лейтенант, усаживаясь снова за стол.

Я снял часы с руки и продолжил фарс:

— Эти часы стоят полторы тысячи долларов, запиши, товарищ лейтенант, — говорю я ему наглым тоном, снимая часы с руки и бросая на стол, — и не дай бог они пропадут.

Затем я снова повернул голову к Антону, который продолжал стоять возле стены:

— Чё ты стоишь как чёрт? Сядь, я тебе говорю.

Антон посмотрел на меня и сказал, вытянув лицо:

— Ну ладно, хорошо, — и попытался сесть.

Мент стоявший возле двери опять подбежал к нему, замахнулся дубинкой и заорал:

— Куда сел? Ну-ка встать, я сказал!

Антон опять поднялся и встал лицом к стене. Вся эта картина меня забавляла.

— Ты кого слушаешь? — обратился я вновь к Антону. — Меня или мента? Сядь и сиди как пацан, я сказал.

Но ситуация вновь повторилась, и когда Антон пытался сесть, его тут же поднимал мент, угрожая дубинкой.

Время от времени, Коля, лежавший на полу, подавал голос и начинал кричать и возмущаться. Мент подбегал и бил его дубинкой по корпусу, и тот вновь замолкал.

Наконец нас с Колей оформили и собрали ценные вещи. Антона сразу отпустили домой, так как он в драке не участвовал, а меня с Колей посадили в обезьянник. Кроме нас, там сидел ещё какой-то нарк нашего возраста, по всей видимости, гашеный. Он в основном пытался спать на узкой лавке.

За решёткой, в метре от неё, дежурил усатый мент лет пятидесяти с погонами прапорщика. Мне было весело, и я продолжил глумиться теперь уже над этим ментом.

— Слышь, товарищ прапорщик, дай закурить, — просил я его.

— Не положено, сидим тихо, — отвечал он, не поднимая головы.

— Да ладно, будь человеком — дай покурить, — не унимался я.

— Я сказал — не положено, — говорил он, не поворачивая головы в мою сторону и заполняя бумаги.

У него на столе лежала пачка сигарет и сам он время от времени закуривал.

— Вот ты жадный какой, — продолжал я, — знаешь, что таких, как ты, ждёт после смерти? Ты будешь жариться на сковороде на рафинированном масле краснодарского производства по три рубля пятьдесят копеек за литр.

Прапорщик никак не реагировал, но усы у него начинали нервно шевелиться. Но зато нарк время от времени вёл себя неадекватно. Он сначала вставал и полушепотом говорил нам:

— Тиха, тиха, пацаны, давайте без кипиша.

Но буквально сразу же бросался на решётку, хватался за прутья и начинал трясти их и кричать:

— Сука, открой, б…, на дальняк хочу.

И почти сразу же успокаивался и снова ложился на скамейку.

Часа через два нас вывели, посадили в автозак и отвезли в КПЗ. Там нас завели в камеру, где вдоль серых оштукатуренных стен были устроены широкие бетонные лавки с уложенными сверху обычными досками. В камере было сыро, а под потолком висела тусклая лампочка. На нарах спал какой-то здоровый мужик лет под шестьдесят. Когда мы начали шутить и смеяться, он поднялся.

— Парни, ну давайте потише, — обратился он к нам зычным глухим голосом, — спать охота.

Я лёг на нары и прислушался к голосам. Было такое ощущение, что все соседние камеры заполнены людьми. Кто-то разговаривал, кто-то кричал и возмущался. Какие-то малолетки непрерывно ржали и пинали в железную дверь камеры. Тем не менее я закрыл глаза и сразу уснул.

Проснувшись, я поднялся и сел. Мужика в камере уже не было. Коля спал. Сколько было времени, я не знал. Вчерашнего беспечного и весёлого настроения уже не было — я только сейчас почувствовал груз и тяжесть всей этой ситуации. Что с нами будет дальше? Мне не хотелось об этом думать, да и голова гудела. Я вновь лёг, повернулся на другой бок и уснул.

Вскоре я проснулся от звука открывающейся двери. Послышался грубый голос:

— На выход.

Я поднялся, Коля поднялся тоже, и мы вышли из камеры. Милиционер вывел нас на улицу и куда-то повёл.

— Куда мы идём? — спросил я его.

— На суд, — коротко ответил он.

Я понял, что нам светит административка, вздохнул с облегчением и посмотрел на Колю. Его лицо, помятое и с фингалом, ничего не выражало. Мент привел нас в какое-то здание, мы поднялись на этаж, прошли по коридору и остановились возле двери кабинета.

— Стоим здесь, — сказал мент и вошёл в дверь.

Через минуту он вышел и, взглянув на меня, сказал:

— Заходим.

Я вошёл в кабинет. За большим столом сидел важный мужик в чёрном пиджаке с золотыми нашивками на лацканах. Как я догадался, это был судья. Рядом, за соседним столом, сидела девушка. Как только я вошел, судья сухо спросил:

— Фамилия, имя, отчество?

Я назвался.

— Что можете сказать в своё оправдание?

— Так получилось, — тут же ответил я. И он моментально, без паузы произнес следующую фразу таким тоном, как будто просил передать соль, сидя за семейным ужином:

— Пятнадцать суток.

— На выход, — тут же произнес мент, и я вышел из кабинета.

Тут же вошел Коля и через минуту тоже вышел из кабинета в сопровождении мента. Я посмотрел на него.

— Пятнадцать суток, — ответил он на мой вопросительный взгляд.

«Уроды», — выругался я про себя. Пока нас вели обратно, я подумал о том, как легко и просто этот важный индюк распоряжается чужими жизнями. Он видел меня меньше минуты и так легко и непринуждённо просто произнёс свой грёбаный приговор.

Милиционер отвёл нас обратно в камеру, и в этот же день нас отвезли в спецприёмник.

Через пятнадцать суток я вышел обросший, грязный, злой и подавленный. Эти пятнадцать суток мне показались бесконечными — как будто я провёл там пятнадцать лет. И если вначале мне было весело и интересно, то с каждым днём становилось всё грустнее. Длинная камера, метров десять в длину, с серыми штукатуренными стенами, длинными деревянными нарами вдоль стены на которых все спали поперёк. Скудная невкусная еда из алюминиевых помятых мисок. Люди — некоторые случайные, в основном попавшие сюда после семейных разборок, но были и такие, которые чувствовали себя там как дома. Они травили бесконечные байки, как кто где сидел реальные сроки за какую-то ерунду, но, казалось, это превратилось у них в норму жизни.

— Вот я второй срок мотал, считай, ни за что, — рассказывал один такой мужичок, маленький сухой, с живыми весёлыми глазками, — тогда ещё за тунеядство сажали. Я откинулся, а у меня ни ксивы, ни военного билета — на работу устроиться не могу. Иду в паспортный стол, мне говорят — принесите военный билет. Я иду в военкомат, там говорят — принесите паспорт. Так месяц походил туда-сюда, на работу не устроился — меня и закрыли на полтора года.

Я подумал о том, как хорошо, что сейчас нет таких законов: я могу не работать, и всем наплевать. Работа — это та же добровольная тюрьма. Ты даже света белого не видишь — зашёл на завод, когда ещё темно, и вышел из него, когда уже темно, а дневной свет видишь только в маленьких окнах под потолком цеха. Самое интересное, что те, кто из моих знакомых работает, зарабатывают такие копейки, на которые даже не проживешь. А тех, кто работает на частников, вообще могут кинуть — уволить через месяц и ничего не заплатить. И ничего ты не докажешь — начнешь права качать, приедут быки и ещё инвалидом сделают. Часто, когда я возвращался домой утром с гулянки, я видел этих работяг с унылыми заспанными лицами, несущих в пакетиках банки с борщом, который им приготовили жены. Некоторые ещё вкалывают по двенадцать часов, но все равно получают копейки и при этом ничего не видят, кроме работы.

Я вернулся домой с мрачным настроением, но с твёрдой уверенностью, что за такую ерунду я больше не сяду. Если уж присесть, то за что-то стоящее, там, где риск оправдан. И как хорошо вообще ничего не делать, и не искать работу, и не сидеть на этих унизительных собеседованиях, отвечая на вопросы.

Я подумал про Марго. Вот по кому я сильно соскучился. Я привёл себя в порядок — помылся, побрился — и вечером отправился к ней.

Минут через двадцать я уже звонил в звонок её квартиры. Дверь открыла её младшая сестра.

— Привет, — поздоровался я, — Рита дома?

— Сейчас позову, — растянуто сказала сестра и закрыла дверь.

Через пару минут вышла Рита с сигаретами и зажигалкой в руках. Видно было, что она прихорашивалась перед тем как выйти ко мне — от неё пахло духами.

— Привет, — она широко улыбалась и её глаза блестели.

— Привет, как оно, ничегошеньки? — спросил я с улыбкой. Рита подошла и облокотилась на лестницу.

— Ничегошеньки, а Вы как? — спросила она, закуривая сигарету.

— Спасибо, вашими молитвами, — ответил я и сделал шаг к ней.

— Что-то давно вас не было, — констатировала она, все так же улыбаясь и поглядывая на меня. В её глазах блестели искры. Я понимал, что эта игра может продолжаться долго, но спешить мне было некуда.

— Так всё дела, дела… — ответил я серьёзно со вздохом. Рита наконец не выдержала и рассмеялась:

— Да какие у тебя могут быть дела?

Я сделал серьёзное лицо, нахмурился и приблизился ещё на шаг к ней:

— Ну как, какие? Разные… — я подошёл к ней вплотную, взял из её руки сигарету, затянулся и, приблизившись к её волосам, выдохнул дым прямо в них.

— Артём, не надо в волосы, я же тебя просила, — тонким умоляющим голосом сказала Марго, но тут же взяла мою руку в свою, поднесла к своему рту и затянулась сигаретой.

Я вернул ей сигарету, взял правой рукой её за подбородок, приподнял лицо и посмотрел в глаза:

— Может быть пойдём ко мне?

— А что мы будем у тебя делать? — спросила она и тут же смущенно рассмеялась, повернув голову в сторону.

— Ну, придумаем что-нибудь, — я говорил всё так же преувеличенно томным голосом.

— Но мне нужно вернуться назад. Меня мама ругала за прошлый раз, когда я вернулась под утро. Говорит, что когда Вика проснется, я должна быть дома.

Так звали её дочку. Мать Риты постоянно терроризировала её за то, что она ночует не дома.

— Ну хорошо, если нужно, то вернешься, — сказал я спокойно.

— Обещай мне, что проводишь меня? — Рита пристально на меня посмотрела.

— Конечно, — сказал я, прикрыв глаза, как будто засыпаю.

— Ты меня обманываешь, ты уже делал так — обещал проводить и не провожал. И я уходила домой одна, — в голосе Марго звучала обида, она скрестила руки на груди и отвернула голову.

— Ну, возможно, тогда были обстоятельства, — ответил я всё таким же сонным, скучающим голосом.

— О, господи, ты сейчас уснёшь прямо в подъезде, — воскликнула Рита и, погасив окурок о перила и бросив его в лестничный пролёт, продолжила: — Всё, я пошла одеваться. Не усни тут.

Она рассмеялась и ушла собираться. Я присел на ступеньку и подумал: как хорошо, что всё так легко, без обязательств и взаимных претензий. Я вспомнил о том, как живут другие пары — постоянно нужно отчитываться, где был и что делал, везде нужно ходить вместе, а если пойдешь один на вечеринку, то тут же предъявы выслушивать. Тоже как вид тюрьмы. Вон Рыжий, брат Дэна, нашёл себе подружку, и теперь торчат каждый вечер с ней дома, как сиамские близнецы. А тут захотелось потрахаться, пришел: «Привет, пойдём?». А потом можно ещё неделю не появляться. И никаких обязательств.

Дверь открылась, и Марго вышла из квартиры. Мы спустились вниз и пошли ко мне домой. По пути зашли в магазин, Рита купила пива, а я уговорил её купить мне ещё чипсов и орешков и тут же, на выходе из магазина, открыл одну бутылку и начал пить и есть на ходу. Она знала, что я был вечно голодный, и покупала мне пиво и еду — думаю, это была плата за секс. Только платила она.

Пока мы дошли до дома, я уже успел немного опьянеть — на пустой желудок алкоголь быстро ударил в голову. И вообще с Ритой я мог общаться и заниматься сексом только по пьяни.

Как только мы вошли в квартиру тут же начали целоваться и раздеваться. Я повел её в комнату. Мы не спеша занялись сексом. Ведь я никуда не тороплюсь — мне не нужно утром к восьми на работу. Поэтому я не занимаюсь этим по-быстрому, как вы, в надежде выспаться перед работой. Но вы всё равно не выспитесь, и не натрахаетесь, и ничего не заработаете, кроме инвалидности на ваших грёбаных работах. И пока вы, забившись в свои норы, будете сопеть, храпеть и пердеть под одеялом, пока не зазвенит будильник, я буду трахать эту ненасытную бестию.

Она отдавалась со всей страстью. И она не притворялась, она наслаждалась, и её стоны не были стонами актрисы — ей действительно это нравилось. Она отдавалась не за подарок от любовника, не для того, чтобы поощрить мужа и не для того, чтобы начальник поднял зарплату. Он трахалась со мной честно, по-настоящему; она хотела меня, потому что я — голодный и безработный — трахну так, что она будет ещё долго это вспоминать.

И она стонет, она плачет, она кричит. Давай, кричи громче — разбуди этих грёбаных соседей! Пусть они проснутся и больше не смогут уснуть, слушая как ты орешь! Пусть они с завистью чувствуют, как их грёбаная жизнь, полная бессмысленных усилий, ничего им не приносит, кроме тупого чувства обречённости. Пусть жирные твари, которые не помнят, когда их трахали в последний раз, ненавидят тебя. Пусть вонючие педики, лежащие сейчас рядом со своими жирными женами, завидуют мне и вспоминают то время, когда они также могли отрываться всю ночь.

Когда мы закончили я лежу на кровати будто в тумане, и слышу, как она что-то шепчет мне. Чувствую, как она водит рукой по моему телу. Она хочет полежать и поговорить. Иди к чёрту, Марго, я сделал всё что мог для тебя, моя миссия выполнена.

Я проваливаюсь в состояние тихого экстаза, но не сплю — наблюдаю своё тело, как оно дышит и пульсирует в пространстве. Рита что-то бормочет про то, что ей нужно идти. Я молчу. Она просит проводить её — я бормочу что-то вроде: «Да, да, сейчас».

Потом я чувствую, как она встаёт с кровати и начинает одеваться. Слышу её голос:

— Артём, я уже оделась, вставай!

— Да, сейчас, конечно — бормочу я и продолжаю тонуть в приятном тумане расслабления. Я никуда отсюда не пойду. Нет, это не стоит того, чтобы покинуть эту обитель неги и удовольствия. Слышу вдалеке голос Риты:

— Я уже обулась, ты идешь?

— Да, иду… — тихо бормочу я и через минуту слышу, как открывается входная дверь, потом закрывается. В квартире наступает тишина.

Ещё через какое-то время я встаю и запираю входную дверь. Иду на кухню, беру стакан, наливаю из крана воду и пью. Закуриваю сигарету. Всё это время я продолжаю чувствовать сладкое приятное ощущение во всём теле. Открываю форточку и чувствую прохладный осенний воздух.

Думаю я о том, что я подлец? Нет, не думаю. Более того, я знаю, что в следующий раз она снова пойдёт со мной. Подуется немного и пойдёт.

Я бросаю окурок в форточку и ложусь спать.

3

Я никуда не выхожу из дома уже несколько дней. Просыпаюсь в обед, так как обычно зачитываюсь какой-нибудь книгой до поздней ночи. Чтение помогает мне отвлечься от голода. Чтение и рисование. Если у меня оказывались последние деньги, я покупал на них дешёвые сигареты и еду. Самая дешёвая и питательная еда — это перловка. Она ужасно невкусная, но с голодухи заходит, особенно если есть немного масла или маргарина — тогда её можно после того, как сварил, поджарить до корочки.

Вообще мне нужны были постоянно три вида пищи: еда, сигареты, книги. Если денег хватало на всё, я покупал макароны, консервы, сигареты с фильтром и новую книгу. Если денег было мало, я покупал перловку или пшёнку (тоже питательно и дёшево), консервы, сигареты без фильтра и книгу. Если денег совсем мало, то только сигареты и книгу. Если я мог наскрести последние копейки (сдать бутылки, например) — то сигареты без фильтра, и тогда я голодал. Если денег не было совсем, я ходил по этажам и собирал бычки.

Мне всегда было чем заняться — я изучаю творчество Гайто Газданова. Мне кажется, что в своих романах он оставляет некие ключи к пониманию сути. И его мистические и загадочные отсылки не просто так — за ними скрывается некая разгадка к пониманию картины.

Его язык прекрасен — слог как поэзия, наслаждаешься каждым предложением. Чем-то напоминает Набокова. И вообще у писателей и поэтов этой эпохи есть нечто общее — какое-то стремление заглянуть за занавес реальности. Гайто Газданов попался мне случайно, ещё в то время, когда я жил в деревне. В библиотеке, в одном из литературных журналов, прочитал его роман «Возвращение Будды». Недавно я нашёл ещё несколько его произведений. Его герои говорят таким языком — красивым, утончённым. Мне казалось, что это такое особое время, когда люди могли так разговаривать, так мыслить, совершать такие поступки. Может не всегда благородно, но зато изысканно и красиво.

Я думаю о том, что ты можешь быть преступником, обольстителем женщин, человеком, выпадающим из стандартных рамок, принятых в обществе, но никто не должен знать твоих мотивов. Во всех твоих действиях и поступках должна быть какая-то спрятанная мотивация, известная только тебе одному. И тогда ты будешь выше, чем те, кто тебя окружает и с кем тебе приходится делать эти грязные дела.

Очень хотелось жрать. Я открыл сахарницу и наскрёб сахара на одну чайную ложку. Налил полстакана кипячёной тёплой воды, размешал и выпил. Хотелось курить, а бычки я, кажется, уже все собрал в подъезде. Ладно, схожу к Лёне Болту.

С Болтом меня познакомил Комар, который сейчас сидел в тюрьме, с которым меня, в свою очередь, познакомил Макар. Он был невысокого роста, с коротко стриженной головой, на которой были набиты корявые зоновские татуировки. Маленькие бегающие глазки на круглом хитром лице. Так же, как и голова, его руки, ноги, шея и туловище были забиты татуировками. На плечах и на коленях были набиты звёзды, на стопах он сам себе набил корявыми буквами adidas, а на животе «А ну ка девушки». Когда он говорил, то непременно жестикулировал, демонстрируя свои колотые перстаки. Он имел несколько ходок, начиная с малолетки, никогда не работал — то барыжил наркотиками, то что-то воровал или они с компанией ходили ночью по улицам и грабили прохожих. Кроме всего прочего он имел обширные связи с разными босяками, барыгами, наркоманами и просто уголовниками.

Я постучал в дверь, так как звонка у него не было.

— Кто там? — через несколько секунд услышал я испуганный голос Лёни.

— Отдел по борьбе с незаконным оборотом наркотиков, открывай, — крикнул я.

Ещё через несколько секунд дверь открылась, я увидел испуганную физиономию Болта.

— А, Артём, это ты? — пробормотал он, впуская меня в квартиру.

— А ты кого ожидал увидеть, пресвятую Богородицу? — спросил я, и отправился на кухню следом за ним.

Лёня жил с матерью и отцом в двухкомнатной квартире. Мать работала посменно санитаркой в какой-то больнице, а отец просто бомжевал. Ходил по городу с такими же, как и он, бомжами и собирал бутылки и банки из-под пива. Пили исключительно одеколон или настойку боярышника. Домой он приходил редко.

Обстановка в квартире была очень бедная. Как и во всех квартирах, где сын или отец — наркоман или алкоголик, всё более-менее ценное давно продано, а что-то новое покупать не имело смысла. Мебель, посуда, занавески и скатерти, домашняя утварь были настолько старыми, что, казалось, это принесли сюда со свалки. Складывалось ощущение, что вещи, которые давно отслужили своё и должны уйти из мира людей в небытие, по какой-то причине продолжают жить на границе между двух миров, где время остановилось.

Он был не один, за кухонным столом сидел Костыль. Внешне он был похож на Лёню — тоже коротко стриженный, невысокого роста, из наколок я видел только перстни на пальцах. Впервые я его встретил их вместе, когда они с Болтом шли по улице и наводили ужас на прохожих. Косой тогда только освободился и набрасывался на каждого встречного, кто, не дай бог, посмотрит на него. Мне надолго запомнилась его фраза «Чё палишь, грач?», когда кто-то имел неосторожность посмотреть ему в глаза. Конечно, прохожие просто отворачивались в ужасе, стараясь побыстрее уйти подальше.

Сейчас Костыль и Болт вели себя спокойно и рассудительно. Но я знал по опыту, что как только они напьются, то звери внутри них выйдут наружу, подмяв под собой всё человеческое.

На столе стояла бутылка палёной водки и лежала пара кусков серого хлеба. Мне предложили выпить, и я не отказался. Выпив и закусив, я взял сигарету из пачки, лежащей на столе, и закурил.

— Ну, что интересного расскажете, бродяги? — спросил я, наслаждаясь долгожданной сигаретой.

— О, Артём, пойдём с нами? — предложил вдруг Костыль.

— Это куда это? — спросил я.

— Нужно одного барыгу кинуть, — продолжил за него Болт. — Короче, точка, где продают герыч. Там лаврухи жопой ешь.

— А ты откуда знаешь? — спросил я.

— Помнишь Саню Бурого? — спросил меня Лёня. — Его закрыли.

Саня Бурый — это, наверное, единственный из их компании, который умел держать себя в руках, даже будучи пьяным. По крайней мере, такое впечатление о нём у меня сложилось. Он в свои двадцать лет никогда нигде не работал, и у него уже было три ходки, начиная с четырнадцати лет. Он был крепкого телосложения, широкоплечий и всегда смотрел прямо, говорил без суеты и рассудительно. Вёл себя всегда уверенно, не понтовался, и не было у него любимой в этой среде «распальцовки». Но когда дело доходило до рамсов, он один разговором мог заткнуть любого гопника.

— Да ладно? Я же недавно его видел, — удивился я.

— Он пришел на точку за герычем, — начал рассказывать Костыль, — и на выходе оттуда его взяли. Ну и говорят, мол, за сотрудничество и помощь следствию типа можем скостить срок, ну как обычно. Короче, предложили сделать контрольную закупку.

— Ну и что дальше? — перебил я.

— Ну он, короче, берёт деньги у ментов, а дальше на эти деньги просто идёт бухать.

— Нихрена себе, молодец какой, — я рассмеялся, — а потом что?

— А потом, — продолжил Лёня, — его опять забирают и спрашивают: «Где деньги?», а он: «Извините, я не удержался и пропил их».

Я представил выражение их лиц и снова рассмеялся.

— Ему, короче, дают опять деньги и говорят: «Смотри, на этот раз не кинь нас», — продолжил Костыль, — и он идёт на точку, берёт героин и вмазывается.

— И после этого его закрывают, — закончил Лёня.

— Да, жалко пацана, — сказал я и спросил: — Ну а при чём тут барыга?

— Ну, короче, перед тем, как его закрыли, — начал опять Костыль, — он рассказал нам, что у барыги, у которого он брал герыч, видел кучу бабок.

— И чё, вы думаете, что придёте туда и там будет лежать эта куча бабок и ждать вас? — я не удержался от сарказма.

— Ну, на крайняк можно взять дурь, а потом толкнуть, — сказал Костыль.

— Хорошо, если мы возьмём деньги или дурь, — продолжал я высказывать своё недоверие, — то потом нас же найдут бандосы, которые держат эту точку.

— Да никто не найдёт, — включился в разговор Лёня. — Барыг много и торчков каждый день столько, что хрен там кто запомнит кого.

— Ну не знаю, — протянул я, — вы, конечно, парни отмороженные на всю голову и вам нечего терять, но я подумаю. Зайдите за мной, как соберетесь.

Мы выпили ещё по одной, я стрельнул пару сигарет и попрощался. План, конечно, мне казался диким — по факту мы кинем не барыгу, а бандитов. Но чем больше я об этом думал, тем сильнее мне хотелось в этом участвовать.

Вечером ко мне зашли Макар и Витёк.

— Артём, можно мы у тебя манягу сварим? — спросил Макар, когда я запустил их в квартиру. В руке он держал большой пакет, как я понял — с дикой коноплёй.

— Без проблем, — ответил я, — только где вы траву взяли? Уже почти зима на дворе.

— Вот именно, скоро зима — нужно последний раз перед зимой угарнуть как следует, — ответил Витёк. Парни разулись и прошли на кухню.

— Скажи, что просто хочется убиться, — сказал Макар, — нарик ты конченный.

— А что я? — возразил Витёк. — Ты сам не хочешь?

— Артём, прикинь, — начал рассказывать Макар, когда они с Витьком сели за стол и закурили, — вчера чувака на улице встретил, с которым в СИЗО сидели, у него шрам через всё лицо из-за меня.

— Как так? — спросил я.

— Короче на малолетке, как то я сидел внизу на нарах, а он сверху начал подначивать меня по поводу моего шнобеля, — начал рассказывать Макар.

— Ну, по поводу твоего шнобеля только ленивый на пошутит, — вставил Витёк и мы с ним рассмеялись.

— Да пошёл ты, на себя в зеркало давно смотрел? — огрызнулся Макар. — Ну, короче, он пошутил раз, два, и не успокаивается. Я думаю: нужно что-то делать. А у меня в руке большая металлическая кружка, где мы чифирь заваривали. Он лежит на верхних нарах, я встаю и этой кружкой, ободком со всей дури ему бью по лицу. У него лицо сразу кровью залило всё. Его потом увели в санчасть.

— Ничего ты свирепый, — сказал я.

— Тёма, а там никак по-другому, — вмешался Витёк. — Малолетки капец какие злые. Если ты пару раз стерпел, то потом тебя зачмырят обязательно.

— Ну слушайте дальше, — продолжил Макар. — Вчера иду по улице и встречаю этого пацана. У него от кругаля остался такой серьёзный шрам. И, получается, из-за меня всё.

— Ну, наверное, в тех условиях так нужно было, Макар. Не парься, — попробовал я успокоить его.

— Знаешь, как там прикалывались над только что заехавшими, — начал рассказывать Витёк. — Заплывает какой-нибудь пацан, он и так всего боится, а ему тут говорят: «А ты как сюда попал, это же хата для опущенных?». И некоторые теряются. Им говорят: «Ты что, п…р, раз сюда попал?», тот типа: «Нет, не п…р». Ему говорят: «Ну тогда тебя придется в жопу трахнуть, мы же здесь все такие». Некоторые начинают плакать и соглашаются.

— И остальные? — спросил я.

— Ну а кто соображает или его научили, сразу подходит к решке и начинает кричать: «Выпустите меня, я с п…и сидеть не буду».

— Да, там над новичками прикалываются жёстко, типа загадки разгадывать заставляют, — продолжил теперь Макар.

— Например, — опять спросил я.

— Ну, такие загадки, типа проверяют тебя, кто ты по жизни: «Х… сосал — селёдкой пахло?», нужно ответить: «Не сосал — не знаю, пососёшь — расскажешь».

— Да, или: «Заходишь ты в комнату, а там на одном стуле пики точёные, а на другом х… дрочёные. На какой стул мать посадишь, а на какой сам сядешь?» — сказал Витёк и спросил у меня: — Тёма, ну что там, варится?

— Да, всё нормально, — ответил я, — короче, весело у вас там было, я так понимаю.

— Как-то раз через продол вели баб-малолеток, — продолжил рассказывать Витёк, — а там две двери в камеру: одна наружная металлическая с окном, а вторая открывается внутрь с решетками — «решка» называется. Через окно схватили бабу одну за руку и затянули руку в камеру и привязали к решке. Дверь теперь не открыть. Начали требовать: «Вези сюда сгущёнки, конфет, курева». И когда всё привезли и все наелись, только тогда бабу отпустили.

— И что дальше было? — спросил я.

— Зашли в камеру и дубинками всех отмудохали и всё. Малолетки, что с них возьмешь, — закончил Витёк.

Когда маняга сварилась мы перелили её в кружки и поставили их остужаться в холодильник.

Перед тем как выпить, я спросил:

— А помните, на заводе, когда я работал, делали поджиг. Он у вас?

— Да, тебе нужен? Возьми, — ответил Макар.

— Только смотри, плотно не забивай, — продолжил Витёк, — а то у одного такой же в руке взорвался.

— Подожди, мы же испытывали его раз — нормально все было, — сказал я.

— Ну там нарик обдолбанный был, — вмешался Макар. — Он то ли забил плотно, то ли ствол из сырого металла был. Короче, тот хотел магазин выставить с поджигом, у него рука дрогнула и он зачем-то его запалил, но вместо выстрела поджиг взорвался прямо у него в руке. Он дал дёру — по кровавым следам так и нашли его.

— Хорошо, что не убил никого, — сказал я. — Мне только попугать, я надеюсь, стрелять не буду.

Мы достали манягу и выпили. Стали ждать приход. Через минут двадцать начало накрывать. Мы уселись в зале; Витёк и я сидели в креслах и смотрели на Макара. Он стоял посередине комнаты и рассказывал, как в первый раз участвовал в ограблении квартиры.

— Короче, дверь открывает бабка, Клык стоит и смотрит на неё. За ним стоит Витёк, а я самый последний. По наводке дома должна быть не бабка, а тётка. Короче, Клык, здоровый бугай, бьет бабку в торец. Бабка — брык и лежит, не двигается. Они вдвоем забегают в квартиру, а я стою на пороге. Одна нога в квартире, вторая в подъезде. Мне и страшно — бежать хочется, и нужно зайти в квартиру, потому что времени мало — нужно хватать что есть. Я стою и мечусь.

При этих словах Макар широко расставил ноги и показал, как он в растерянности качался то в одну сторону, то в другую и не мог решиться. Мы с Витьком держались за животы и смеялись до слёз.

— Ну чё в итоге? — спросил я сквозь смех. — Вынесли что-нибудь?

— Да видак впопыхах только и успели взять, — ответил Макар, тоже смеясь.

— Бабулька бедная, вообще офигела от такого… — я не мог говорить от смеха. Витёк и Макар тоже держались за животы и безудержно смеялись. Маняга действовала очень жёстко — всё вызывало смех, но мысли скакали очень быстро: как только ты обдумываешь одну мысль, и она тебе кажется смешной, как тут же ты забываешь о ней и начинаешь думать о другом, и оно тоже вызывает смех.

Каждый меялися над той картинкой, которую ему рисовало воображение — у каждого были свои ассоциации. Я подумал о том, что это похоже на сюжет из сказки, где каждый герой смеется над внешностью другого, не подозревая, что он — тоже объект для смеха.

Я вскочил с кресла, включил музыку и стал танцевать. Витёк с Макаром присоединились ко мне. Мне казалось, что мои движения очень плавные и пластичные, я наслаждался мелодией и представлял, что моё тело воспроизводит эту мелодию в танце, как будто музыка и мой танец — это одно целое, и если я остановлюсь, то и музыка остановится. Парни тоже выдумывали какие-то свои движения, и каждый представлял своё. Более того: каждый из нас в этот момент жил в каком-то своём воображаемом мире, и у каждого была своя картинка.

Как, например, кошка живет в мире кошек, и всё остальное для неё не важно. Собака обращает внимание на улице только на других собак, для неё люди — что-то второстепенное. Птицы живут в мире птиц, рыбы — в мире рыб. Детям интересны другие дети, подросткам — другие подростки, а взрослым интересны только взрослые, и что там у детей и подростков, им наплевать…

Через пару дней я как-то вечером зашёл к Дэну. Он только что вернулся с работы. Официально он где-то работал сварщиком, но помимо этого что-то ещё придумывал. Каждую встречу он рассказывал какую-то новую идею для легкого заработка. Чаще всего это был очередной бред, типа разместить в газете объявление: «Возьму в дар бытовую технику, телевизоры, видеомагнитофоны, магнитолы и т.д.», или найти на дороге дохлую собаку или убить бродячую, потом спрятать её в лесу и собирать опарышей, чтобы продавать рыбакам.

На этот раз у него родилась новая «гениальная» идея, он рассказывал мне её, пока мы шли к Диме, однокласснику Дэна:

— Вот смотри, Артём, ты не работаешь и у тебя двухкомнатная квартира. Можно выращивать грибы и потом оптом сдавать на рынок.

— Какие грибы, Дэн? — переспросил я. — Что за бред!

— А что, нормальные грибы — вешенку или шампиньоны, — ответил Дэн, нисколько не смутившись. — Или вот что ещё, смотри, — продолжал он сыпать своими идеями как из рога изобилия. — В большой комнате у тебя уберём мебель и поставим клетки в три ряда до потолка.

— Ничего себе, и что дальше? — мне стало интересно. — У нас работорговля запрещена, если что.

— Нет, ты не понял, будем разводить хомячков — знаешь, как они быстро плодятся? А потом сдавать в зоомагазины.

— Каких ещё хомячков? — спросил я.

— Джунгарских например. Или можно ещё белых крыс, — рассказывая всё это, Дэн то и дело посмеивался, — правда, вонь стоять будет.

— Вот именно что вонь, — подтвердил я.

Мы встретились с Димой. Это был высокий парень в очках, среднего телосложения. Он в основном был тихоней — мало разговаривал, но раньше всегда ходил с Дэном. Я его давно знал, ещё когда учился здесь, в школе мы вместе тусовались всей компанией. Дэну и Рыжему отец разрешал брать его «москвич», когда нам было 15—16 лет, и мы по ночам катались по городу всей толпой. Или брали бутылку водки, выпивали на всех и шатались по городу, часто попадая в милицию.

По пути я попросил немного изменить маршрут.

— Давайте в одно место зайдём. Мне буквально на минуту.

Мы подошли к подъезду, где жил Макар, и я оставил их стоять внизу, поднялся на пятый этаж и позвонил. Дверь открыл его брат. Он выглядел как душевнобольной, говорил с трудом и голова его всё время была наклонена как-то набок. Я попросил позвать брата. Макар подошёл к двери, сказал: «сейчас» и закрыл дверь. Через пару минут он вышел в подъезд с сигаретой и свёртком в руке. Протянул свёрток мне, и я его убрал в рукав куртки.

— Там ещё шомпол и дробь. Потом можешь оставить себе, — сказал Макар, закуривая сигарету.

— Чё, серьёзно? — я тоже закурил. — А что так?

— Да, мы с Витьком решили завязать с криминалом, — ответил Макар.

— Слушай, так, конечно, не спрашивают, — начал я, — я одобряю и всё такое, но всё-таки в чём причина?

— Короче, я тебе не говорил и ты никому, ладно? — Макар вопросительно посмотрел на меня.

— Да, конечно, — ответил я.

— Мы хотим эмигрировать.

— Что? — от смеха я чуть не поперхнулся. — Куда, в Израиль что ли?

— Ну да, — спокойно ответил Макар, — у нас с Витьком еврейские корни.

— Блин, ты серьёзно что ли? — я не верил его словам.

— Да, Тёма, серьёзно — готовим документы.

— Слушай, ну ладно, — сказал я, — в принципе нормально. Я только не понимаю: а чё там делать?

— А здесь чё делать? — вопросом на вопрос, ответил мне Макар.

— Тоже верно, но дело ваше, — я протянул руку и попрощался. Я не верил, что это серьёзно. Мне казалось, что это как-то нереально — взять и уехать куда-то. Тем более в другую страну.

Я спустился вниз, и мы продолжили шататься по городу. Дэн делился своими идеями, я спорил и смеялся, а Дима в основном молчал. Познакомились с тремя девушками. Посидели с ними на скамейке в аллее, посмеялись, потом пошли провожать их домой. Мне досталась девушка, которую звали Ксения. Ей было примерно столько же лет, сколько и мне. Она была невысокого роста, с волнистыми волосами каштанового цвета. Пока мы шли до её дома, говорили о разной ерунде. Она была довольно скромной и воспитанной, и я соврал ей, что учусь в университете на психолога. При знакомстве с порядочными девушками мне всегда как-то было стыдно говорить им, что я нигде не работаю и не учусь.

Мы договорились с ней встретиться завтра и погулять. На прощание она чмокнула меня в щеку и забежала в подъезд.

На следующий день вечером я серьёзно собирался на встречу с Ксенией, но неожиданно перед самим выходом в дверь позвонили. На пороге стоял Лёня Болт с Костылём. Я совсем забыл про них.

— Ну чё, Артём, идём сегодня? — спросил меня Болт, заходя в квартиру.

— Да, идём, — тут же согласился я, — но ещё рано же?

— А мы пока посидим, — улыбнулся Костыль и достал из рукава бутылку палёной водки.

Мы сели на кухне. Парни были на взводе, но когда мы выпили по паре рюмок, заметно успокоились. Главное, чтобы они не захотели догнаться — иначе я их потом не остановлю. Но, к сожалению, когда мы вышли из квартиры часов в одиннадцать вечера, они настояли зайти к «тете Маше», торгующей паленкой и взять ещё одну бутылку, которую мы выпили прямо в подъезде, недалеко от барыги.

— Слушайте, а вы с чем пошли вообще? — спросил я, решив не говорить им, что у меня в рукаве поджиг. Я ещё накануне зарядил его.

— С пером, — Лёня достал из кармана заточку.

Костыль показал охотничий нож. Мне вдруг стало жутко.

— Слушайте, парни, только без мокрухи, — предупредил я.

— Да ладно, не ссы, — начал успокаивать меня Костыль. — Зайдем технично, нож покажем — она сама всё отдаст.

— Подожди… — я немного ошалел. — Барыга — баба?

— Ну да, — ответил за него Лёня, — она там с дочерью живёт.

— Ещё и дочь? — вновь спросил я. Если я бы не был пьяный, я бы точно ушёл домой.

— Да ладно, Тёма, это всё херня, — продолжил Лёня. — У меня подруга когда-то тоже барыжила героином, пока не скололась.

Они оба по-идиотски заржали.

— Ладно, пошли, — я сделал большой глоток из горла и направился на выход из подъезда. Они допили бутылку и пошли за мной. Мне казалось, что я сам уже теряю рассудок, глядя на них — они были в кураже, громко разговаривали и смеялись, Костыль опять начал грубить прохожим, когда ему казалось, что кто-то на него не так посмотрел.

Наконец мы зашли в нужный подъезд. Квартира была на первом этаже. Дверь в квартиру была старая и обшарпанная, как и положено блат-хате. Мы с Костылём отошло подальше и прижались к стене, чтобы нас не было видно в дверной глазок. Лёня подошёл к двери и постучал условным стуком. За дверью молчали. Он постучал ещё раз. Наконец из-за двери послышался сиплый женский голос:

— Кто там?

— Открой, мне нужно срочно, — начал изображать из себя торчка Лёня. И у него это хорошо получалось.

— Нет ничего, уходи, — послышался ответ из-за двери.

— Открой, деньги есть — мне нужно срочно, — продолжал кривляться Лёня.

— Сказала: нет ничего, — вновь послышался грубый женский голос.

— Б…, меня ломает, я тебе сейчас дверь подожгу, — он начал импровизировать

За дверью поначалу стояла тишина, секунд через десять начал проворачиваться дверной замок. Мы с Костылём переглянулись и напряглись. Наконец дверь приоткрылась на цепочку, и в этот момент Лёня со всего размаху пнул ногой в районе замка. Раздался громкий удар, но дверь не открылась, подбежал Костыль и они синхронно ударили ногами, и только после этого дверь настежь распахнулась и мы втроём заскочили в квартиру. Я увидел, как Лёня и Костыль ломанулись в комнату налево, где горел свет и куда, по всей видимости, убежала барыга. Я закрыл входную дверь на замок. Справа находилась кухня, там горел свет. Заглянул туда. Там никого не было. Грязная старая мебель, какие-то пакеты на полу, все очень бедно, как в наркопритоне или на хате с алкашами. Услышал, как в комнате кричали одновременно Лёня и Костыль:

— Давай, гони лаве быстро сюда!

И бабский голос:

— Нет у меня ничего. Я сказала — я больше этим не занимаюсь…

Напротив входной двери была ещё одна дверь в комнату. Я резко распахнул её. Посреди комнаты стоял мужик с выпученными от страха глазами, в семейных трусах и грязной майке. В комнате так же было бедно. Мужик, видимо, только проснулся и встал с кровати. По лицу было понятно, что это обычный синяк.

— Ты кто такой? — грубо спросил я его.

Мужик вытянул вперед руки:

— И ничё… Я тут не при чём… — начал бормотать он.

— Сиди тут, не высовывайся, — сказал я, закрыл дверь и пошел в комнату, где продолжали орать.

Я зашёл в комнату и остолбенел. Напротив входа в инвалидной коляске сидела девочка лет четырнадцати с явными признаками ДЦП. Её искорёженное лицо выражало какую-то непонятную эмоцию. Она что-то невнятно бормотала и пускала слюни. Справа на стуле возле стола сидела толстая тётка и непрерывно кричала:

— Нет у меня ничего, я сказала же, что больше не торгую.

Лёня и Костыль бегали по комнате и открывали шкафы и полки. Выбрасывали всё на пол в поисках денег и наркоты. Я быстрыми шагами подошёл к тётке, вытащил поджиг из рукава, взял её одной рукой за волосы и приставил дуло к её башке.

— Чё ты тогда дверь открыла, тварь?

Тётка неожиданно замолкла, не зная, что сказать. Костыль набросился на неё:

— Давай гони сюда дурь быстро, — крикнул он, хватая её за шиворот.

Тётка заёрзала, поднялась и достала откуда-то из-за дивана маленький пакет.

— Это всё, что у меня есть, — завыла она.

Костыль выхватил пакет у неё из рук.

В этот момент в входную дверь громко постучались. Все резко замолкли. Баба залепетала:

— Ну всё, допрыгались, щас вам насуют х…

Я наклонился к ней и сказал:

— Закрой пасть.

Тётка замолкла. В дверь ещё раз настойчиво постучали. Я тихо подошёл к двери и посмотрел в дверной глазок. Перед дверью стояли два мужика лет тридцати в гражданской одежде. Я выдохнул с облегчением, засунул поджиг в рукав и открыл дверь.

Видно было, что оба мужика сильно поддатые. На бандитов они не были похожи.

— Ты кто такой? — сходу наехал на меня один из них.

— А ты кто такой? — спросил я в ответ.

— Уголовный розыск, — выпалил он, — ты чё здесь делаешь?

— Да ну нафиг, — не стал я отвечать на его вопрос. — Вот ты что тут делаешь?

— Тебе что, документы показать? — продолжал кричать он. — На, смотри: майор милиции Смирнов.

Он вытащил корочку, на секунду открыл её передо мной и вновь спрятал.

— Чё ты мне машешь ксивой, я тебе сам такую могу нарисовать, — ответил я ему.

Пока шёл этот диалог, в комнате все притихло. «Майор» вдруг толкнул меня в грудь и зашёл в квартиру со словами:

— Так, что это у вас тут происходит? Серега, не выпускай никого и вызывай наряд.

Он прямиком прошёл в комнату. Второй остался стоять в подъезде. Он блефует — если даже он мент, то точно по каким-то тёмным делишкам. Какой наряд мог вызвать Серега из подъезда? «Майор» зашёл в комнату и заорал:

— А ну всем лежать, не двигаться!

Я зашёл за ним и увидел, как Лёня и Костыль забились за дверь и, сидя на кортах, прикрыли руками головы.

— Ты чё тут орешь, начальник? — повысил голос я. — Ты вообще при исполнении или где?

— Щас наряд приедет, ты узнаешь, — продолжал кричать «майор».

— Парни, всё, пошли отсюда, — рявкнул я на Костыля и Лёню, — подъём, уходим.

Тётка, сидя, тоже непрерывно кричала, кричал «майор», кричал я, Костыль с Лёней тряслись от страха и тоже что-то буробили, девочка-инвалид что-то бубнила — всё это было похоже на дурдом.

Я подошёл к Лёне, пнул его ногой и взял за шиворот Костыля:

— Херли вы расселись, пошли отсюда.

— Они забрали дозу и не заплатили, — верещала тётка-барыга.

— Серёга, не выпускай их, — орал «майор».

Я шёл к двери и вытаскивал на ходу поджиг и заготовленный заранее спичечный коробок. Выйдя из квартиры, я вытянул в правой руке поджиг и крикнул:

— Ложись, с…а, — и провёл спичечным коробком по спичечной головке рядом с фитилём, подумав про себя: «Только, падла, не взорвись».

Мужик в подъезде, увидев направленный в его сторону ствол, ломанулся наверх по лестнице. Я отвернул голову и зажмурил глаза, и в этот момент раздался, как мне показалось, взрыв. У меня сразу же загудело в правом ухе, дым окутал весь этаж. Я, продолжая слышать только громкий гул в ухе и больше ничего, зашёл в квартиру и взял за шиворот Лёню, который, прикрыв уши, прижался к стене, и поволок за собой. Костыль опомнился и тоже побежал за нами. Мы вышли на улицу и быстрым шагом стали уходить.

Стараясь не выходить на широкие улицы и проспекты, в основном дворами мы добрались до дома Лёни. По пути я выкинул поджиг в мусорный контейнер в одном из подъездов многоэтажного дома. Мы вошли к нему домой, матери и отца не было дома.

— Ну чё, урки, — обратился я к ним, когда мы вошли в квартиру, — штаны не обмочили?

— Б…, Тёма, ты там гранату взорвал что ли? — спросил Костыль, глядя на меня круглыми глазами.

— Ага, гранату, — ответил я, — атомную бомбу. Скажите спасибо, что ваши жопы вытащил оттуда.

— В натуре, откуда там мусора взялись? — спросил Лёня. — Чуть не повязали.

— Не знаю, может это и не мусора были, а вы уже приготовились сухари сушить? — ответил я и рассмеялся. — Ты чек скинул или с собой приволок?

Я посмотрел на Костыля.

— С собой, — улыбнулся Костыль и достал из кармана пакет.

— А если бы это реально мусора были и потом шмонать стали?

— Артём, я чё-то тупанул по дехе, — начал оправдываться Костыль.

— Ты не по дехе тупанул, Костыль, а на хорошую такую статью, лет на пять, — пошутил я. — Ну-ка, Лёня, у тебя с арифметикой хорошо вроде, посчитай-ка.

У меня до сих пор гудело в ухе и колотилось сердце. Лёня и Костыль сидели за столом на кухне, я стоял и не мог успокоиться, адреналин продолжал бурлить во всём теле. Лёня раскрыл пакет. Там было немного белого порошка.

— Скорее всего, метадон, — сказал Лёня и, смочив мизинец, коснулся им порошка и попробовал на язык, — да, точно метадон, тут как раз на троих хватит.

— У тебя баян есть? — спросил его Костыль.

— Конечно, у меня же мать в больничке работает, — сказал Лёня и убежал из кухни. Через пару минут он принес целую коробку со шприцами, бинтами, ватой и прочими медицинскими причиндалами.

— Ну чё, Тёма, давай? — Лёня и Костыль начали быстро, по-хозяйски готовиться для инъекций.

— Хрен знает, я эту байду ещё не пробовал, — я засомневался.

— Да ладно, ты чё? — начал настаивать Костыль, — это, конечно, не герыч, но хоть что-то.

— Ладно, хер с вами, — я сел за стол, снял куртку и закатал рукав на правой руке.

Через двадцать минут, выйдя из подъезда Лёньки, я пошёл домой. Чувствовал себя легко и расслабленно. Гул из правого уха исчез, сердце билось ровно, громко. В теле всё ещё чувствовалось тепло от прихода. Не спеша дошёл до своего подъезда, поднялся на свой этаж, вошел в квартиру. Только теперь я понял, что всё это время слышу музыку — она приятная и спокойная, звучит у меня в голове. Зайдя на кухню, налил себе в стакан воды и большими глотками выпил всё до дна. Закурил сигарету и, взяв со стола пепельницу, пошел в комнату. Включил бра на стене, лёг в одежде на диван и, куря сигарету и слушая музыку внутри головы, начал смотреть в потолок.

Я стоял перед входом в старое заброшенное здание, похожее на большой магазин типа универмага или универсама. Но только давно пустое — нет ни оконных рам, ни дверей. Вокруг тоже ничего нет — только густой туман.

Я начинаю подниматься по широким ступеням, ведущим в здание. Вхожу в дверной проём и попадаю в большой зал. Через пустые оконные проёмы падает тусклый свет. Весь пол в зале усыпан обломками бетона, кирпичей и стёкол. Стоят голые бетонные колонны. Я вижу справа от себя проём в стене. Подхожу к нему, слыша свои шаги и то, как хрустит стекло под ногами и эхо раздаётся по всему залу.

Я иду по длинному и широкому коридору и заглядываю в дверные проёмы слева и справа. За ними просторные комнаты с высокими окнами, в которые падает свет, и на полу комнат отчётливо видны квадратные пятна света. Иду дальше и в конце коридора вновь попадаю в просторный зал. Всё те же бетонные колонны, тот же разбросанный на полу строительный мусор и стёкла. В противоположном конце зала вижу ещё один проём в стене, но отсюда видно, что там начинается спуск вниз.

Я делаю несколько шагов и оказываюсь в середине зала. Пытаюсь всмотреться в темноту проёма. Чувствую сырой холодный воздух, которым веет оттуда. Разворачиваюсь и смотрю в коридор, из которого я только что пришёл, и думаю куда мне идти — обратно или всё-таки туда, вниз по лестнице? Я вновь всматриваюсь в темноту. Какое-то необъяснимое любопытство манит меня туда, но другое чувство, чувство самосохранения, говорит обратное — уходи.

Я поворачиваю голову в сторону коридора и вдруг слышу резкий голос, идущий из темноты и зовущий меня:

— Артём!

Я просыпаюсь, открываю глаза и сажусь. Я в одежде, в комнате, на стене горит бра. Пепельница стоит на полу рядом с диваном, в ней — давно погашенный окурок. У меня в голове голос, что меня звал; пытаюсь вспомнить, кто ещё есть в квартире. Потом встаю, иду на кухню, понимаю, что никого нет, пью воду, раздеваюсь и ложусь спать.

4

Прошло несколько месяцев, наступила весна. Я всю зиму нигде не работал, правда, несколько раз Дэн брал меня помогать ему на его шабашках — подготавливать машины к покраске или варить какие-то конструкции типа ферм. Платил он немного, но на пару недель хватало, если я не пропивал всё за раз. Иногда заработки были получше — когда мы воровали какие-то электродвигатели со старых производств или рубили кабели и сдавали их в цветмет.

Сбытом всегда занимался Дэн, мне он просто давал деньги. Я даже не интересовался, что и почём. И эти лёгкие деньги я чаще всего пропивал. У меня дома собирались компании, и мы, бывало, пили по несколько дней.

Время от времени появлялся Лёха, один или с Ромой, своим корешем, с которым они играли на пару в карты на деньги. Когда они много выигрывали, то мы покупали дорогой алкоголь, дорогие сигареты и хорошую закуску и, конечно, заказывали проституток. Иногда ездили в сауну, и проститутки там уже обычно были. Мы много курили травы, много пили и трахали проституток по кругу, если они были не против. Но когда пьянка заканчивалась, то опять переходили на дешёвое пойло и дешёвые сигареты. Иногда на пьянку мы брали Ларису и Марину, с ними бухать было даже веселее.

С Ларисой я познакомился у Лёни Болта. Как-то я зашёл к нему днём, он открыл мне дверь не сразу:

— А, привет! Чё хотел? — по его бегающим глазам я понял, что он не один.

Мне стало интересно, что он скрывает. Я протолкнул его в квартиру и направился на кухню. Он пошел за мной следом. На кухонном столе стояла бутылка палёной водки, два гранёных стакана, пепельница и лежала пачка сигарет. За столом сидела девушка в кожаном плаще и курила. Это была блондинка старше меня на пару лет с ярко-голубыми глазами, ямочками на щеках и очаровательной улыбкой. Но на её симпатичном лице читалось сразу, что это дворовая б…ь.

По бутылке на столе и по тому, как Лёня не хотел меня пускать, я понял, что он пытался затащить её в постель. По тому, как она сидела в верхней одежде и не сняла плащ, я понял, что шансов у Лёни мало. А теперь, когда появился я, то практически никаких.

— А что это вы делаете? — спросил я с наигранным удивлением и сел за стол.

— А мы немного выпиваем, разве не видно? — с улыбкой кокетливо ответила девушка, глядя пристально мне прямо в глаза. У неё был сильный, немного скрипучий голос, в котором присутствовал некий шарм.

— Лёня, что же ты, гад, не говорил мне, что у тебя есть такая красивая знакомая?

При этих словах Лариса, продолжая улыбаться, опустила голову и поправила волосы. Лёня сел за стол с глупым выражением лица, не зная, что ответить.

— Ну давай, наливай и знакомь нас, — продолжил я.

Оказалось, что они практически соседи — живут в одном подъезде. Лариса зашла к нему похмелиться и, как я понял, Лёня решил воспользоваться ситуацией, чтобы затащить её в постель.

Мы выпили, покурили, поболтали о всякой ерунде, потом опять выпили, и, когда бутылка закончилась, я предложил Ларисе сходить ещё за одной.

— Лёня, ты оставайся, а мы с Ларой быстренько сходим за бутылкой, — сказал я, глядя на неё. По её лицу я понял, что она не против. Лёня пытался что-то возразить, но мы уже встали и пошли в коридор.

— Ну вы придёте? — спросил он с отчаянием.

— Лёня, сиди дома и жди, у меня к тебе дело есть. Если не сегодня, то завтра я к тебе приду, — и мы с Ларисой вышли в подъезд.

У меня было немного денег, и у Ларисы тоже. Мы сходили за бутылкой палёной водки, зашли в магазин, купили что-то закусить и отправились ко мне домой. Дома мы выпили немного, поговорили, потом начали целоваться. Целовалась она очень хорошо — большие плотные губы страстно впивались в мои. Я повел её в комнату и мы занялись сексом. Как и большинство девушек из этого окружения, трахалась она плохо. Минет не делала, поза только одна — миссионерская, уставала быстро. Несмотря на всё это было в ней что-то притягивающее. Даже после довольно убогого секса она не вызывала отвращения к себе.

После секса мы сидели на кухне и разговаривали. Она рассказала мне про свою жизнь. Лариса жила в однокомнатной квартире с четырёхлетним сыном и матерью. Мать убила своего мужа, отца Ларисы, и отсидела за это пять лет. Мужа Лары тоже убили в уличной драке пару лет назад. По её словам, он был «бешеным», постоянно попадал в передряги и, как она выразилась, «сам копал себе могилу». Как я понял по её рассказу, она его сильно любила, не смотря на то, что он перетрахал всех её подруг, пропадал по несколько дней и, придя домой, требовал секса. Лариса была не из боязливых и отказывала ему даже под угрозой побоев. Однажды он, вернувшись после таких гуляний, потребовал секса, и когда она ему отказала, он поднял тогда ещё грудного ребенка из кроватки и, взяв за ногу, вытащил руку в окно. Они жили на шестом этаже, и как она ни умоляла его, плача и рыдая, он успокоился только после того как она согласилась на секс.

После этого знакомства мы начали дружить, и так как она жила недалеко от меня, мы часто заходили к друг другу просто попить пивка или стрельнуть сигарет. Иногда, если у меня были деньги, то я приносил ей продукты — они жили очень бедно.

Лара отличалась от своих подружек тем, что не давала во время гулянки всем подряд. Чаще всего она выбирала себе одного из компании и спала с ним всю вечеринку. Но в следующий раз она могла выбрать другого из этой же компании и опять спала только с ним. Если это был новый человек, и он ей нравился, то она сразу же начинала флиртовать с ним и строить глазки, и все понимали, кого на этот раз выбрала Лариса. Она имела довольно сильный характер и жёстко отказывала тем, кто ей не подходил. Иногда это приводило к конфликтам.

Лариса имела очень живой ум — с ней было интересно поговорить обо всём. И я дружил с ней не из-за секса — он у нас бывал довольно редко, мне нравилось общаться с ней. Когда-то она была довольно талантливой исполнительницей, училась в музыкальной школе по классу вокала и даже выступала в местной городской музыкальной группе, но эти времена давно прошли.

У Лары была подруга, жившая в соседнем подъезде. Её звали Марина и практически во всех, за исключением пьянках и гулянках она участвовала вместе с ней. Марина была одного возраста с Ларисой. У неё были длинные прямые волосы, симпатичное правильное лицо, при этом большой рот и огромные глаза. И когда она была пьяной, казалось, что рот никогда не закрывается: он то широко улыбался, обнажая большие правильные зубы, то смеялся, то выкрикивал что-то.

Она была доброй и весёлой девушкой. У неё была дочь. Её муж покончил с собой. Как-то, пьяная в стельку, гогоча, она рассказала, как он пришел домой пьяный, позанимался с ней сексом и вышел из спальни. А наутро она нашла его висящим в соседней комнате, абсолютно голым с презервативом на члене.

Она была неразборчива и давала всем подряд, относясь к этому с лёгкостью. Обычно с ней занимались сексом все участники кутежа, если, конечно, были на это способны.

На второй или третий день пьянки утро выглядело примерно одинаково: я просыпался и, пока шёл на кухню, чтобы попить воды, заглядывал в разные комнаты. Все спали кто как — на диване, на кровати, на полу. Пацаны, девчонки — все вперемешку. Я выходил на кухню с распухшей головой и пытался пробраться через бардак до заветного крана с водой. Обычно пол был завален бутылками, стеклянными или пластиковыми. Они стояли в углу или лежали под столом и просто на полу, стояли на столах и плите, валялись под кухонным уголком. На полу также обязательно что-то было разлито и уже засохло. Это могли быть пиво, томатный сок, какая-нибудь килька в томатном соусе, раздавленные пельмени или селёдка. Обязательно везде валялись окурки — в переполненной пепельнице на столе, в тарелках, рюмках, стаканах или на полу. На столе, на котором был такой же бардак, как и на полу, по центру могла стоять кастрюля с запаренными в них бомж-пакетами, куда добавили для вкуса ещё майонез, кетчуп и успели бросить пару окурков.

Сначала ты ищешь чистый стакан, чтобы налить в него воды. Потом ищешь остатки какого-нибудь алкоголя, чтобы похмелиться. Затем сигарету или жирный бычок, чтобы закурить. Потом все постепенно просыпаются и тянутся на кухню. После опохмела пьянка продолжается или сходит на нет, все уходят по домам. Мне помогают убраться девчонки или я убираюсь сам. Часто после таких пьянок я сдаю бутылки и денег хватает, чтобы купить продуктов и сигарет на несколько дней.

5

— Короче, слушай: сейчас эти гаражи никому не нужны. Они все были давно брошены. Гаражный кооператив закрыт. Ворот нет, охраны нет — приезжай и забирай.

Мы быстро шли по вечерней улице. Дэн с жаром жестикулировал, рассказывая свой великолепный план. Он был таким же безумным, как и великолепным.

— И ты хочешь сказать, что мы можем просто приехать среди бела дня, разобрать и увезти? — спросил я и спустя секунду добавил: — Слушай, Дэн, мне в общем-то всё равно, но я подумаю.

— Но там нужно будет помахать ломом, чтобы отбить от бетона крюки. Ты вообще готов поработать? Мне просто некого позвать — все остальные зассали.

В вопросе Дэна чувствовалось пренебрежение. Я понял, на что он намекал — на то, что я не люблю работать.

На этот раз ему пришла идея снять с заброшенных гаражей плиты перекрытия. Он уже дал объявление в местной газете о продаже бывших в употреблении плит, покупатель нашёлся; Дэн, в свою очередь, нашёл кран и грузовик-длинномер, осталось поехать и забрать. Но ему нужен был помощник, и я знал, что среди наших знакомых таких безумцев он не найдёт. Все просто струсят или просто не захотят долбить бетон целый день и ковырять плиты –- тут нужно было напрячься. Мне, конечно, тоже не помешали бы деньги, да и сама идея мне показалась интересной. А работать физически я не боялся — видимо, деревенская жизнь заложила во мне некую потребность к физическому труду.

Но мне хотелось ещё немного подразнить Дэна. Он был человеком простым и открытым, без задних мыслей, но относился к другим с неким высокомерием.

— Короче, надо подумать, — ещё раз повторил я, позволив Дэну ещё немного пораспинаться и поуговаривать меня, просто чтобы поиграть с ним.

— Да ты же всё равно не работаешь и ничем не занимаешься. За пару дней я тебе дам столько денег, сколько ты нигде за месяц не заработаешь.

Он продолжал объяснять мне все преимущества этого мероприятия, пока мы быстрыми шагами спешили на встречу. Я его не видел уже около месяца, он вместе с Димой познакомился на улице с девушками и спешил сейчас на свидание с ними. Дима уже должен быть там. Ему пришлось зайти ко мне на разговор, и так как он опаздывал на свидание, то прихватил меня с собой, чтобы рассказать всё по пути.

Когда мы подходили к месту встречи, Дэн резко замедлился и рукой притормозил меня:

— Слушай, только Диме про это ни слова.

— А в чём дело? — удивился я.

— Он какой-то странный в последнее время, и у него появились какие-то знакомые среди ментов, — ответил Дэн, улыбаясь.

— Ни хрена себе…

— И он тут меня недавно уговаривал пойти в милицию работать, расписывал какие там преимущества и прочее… Ну ладно, потом. Мы пришли.

Мы подошли к детской площадке внутри двора многоэтажки. Возле старых развалившихся качелей стояли Дима и две девушки. Одна из них была с собачкой.

— Ну где ты ходишь? — Дима накинулся на Дэна с претензией, но он обрадовался, что мы пришли, так как по их зажатым фигурам было видно, что разговор не клеился. На меня он посмотрел как-то косо, видно было, что не ожидал меня здесь увидеть, и холодно поздоровался за руку. Девушки с любопытством посмотрели на меня.

— Артём, — я представился и с вопрошающим видом посмотрел на девушек.

Девушку с собачкой звали Софией, а её подругу Ириной. Ирина показалась мне слишком серьёзной и строгой, она меня совершенно не заинтересовала, а вот от Софии я уже не мог отвести взгляда. Она была выше среднего роста, под лёгким плащом угадывалась стройная, но с небольшими признаками полноты фигура. Длинные волнистые светлые волосы и круглое бледноватое лицо, чуть вздёрнутый носик, твёрдый, но при этом очень добрый и умный взгляд больших карих глаз из-под длинных ресниц. Она смотрела как-то не прямо, а чуть опустив подбородок и широко открыв глаза. От этого взгляд казался вопросительным, но не строгим, как у школьной учительницы, а с распахнутыми глазами, выражающими искреннюю заинтересованность в том, что говорит собеседник. Она говорила спокойным мелодичным голосом, с улыбкой, моментально располагая к себе. Её лицо, глаза, голос поразили меня с первой минуты — я не мог оторвать взгляда и пытался понять, что так притягивало меня к ней как магнитом.

По позам, жестам моих друзей и девушек я понял, что Дэн ухаживает за Софией, а Диме досталась Ирина. Разговор шёл в весёлой беспечной атмосфере, но разговаривали в основном мы с Софией. Она оказалась довольно начитанной, мы с ней слушали примерно одну и ту же музыку, и остроумные шутки легко сочетались с серьёзными пережитыми выводами о прочитанной книге или о творчестве кого-то из музыкантов. В то время как остальные пытались участвовать в беседе, вставляя зачастую неуместные фразы, мы с Софией как будто не могли наговориться. Было такое чувство, будто мы оба так соскучились по беседе с человеком «своих» взглядов и интересов, поэтому жадно пытались высказать всё то, что до сих пор не могло быть высказано по причине отсутствия человека, который тебя понимает.

Дэн стоял с серьёзным видом и изредка вставлял неуместную шутку, а по лицу Димы видно было, что эта ситуация его напрягала. С некой шутливостью в голосе, за которой скрывалось раздражение, выбрав паузу в нашей с Софией беседе, он обратился ко мне:

— Артём, а ты никуда не торопишься?

Я лишь мельком взглянул на Диму и, посмотрев прямо в глаза Софии, с улыбкой сказал:

— Дима, ты же знаешь меня, я человек свободный и ничем не занятый, куда я могу торопиться? Тем более когда тут такие красивые девушки.

В то время, как я произносил эту фразу, София смотрела мне прямо в глаза, не отрываясь. И её взгляд говорил мне о том, что она понимает, что этот комплимент относится к ней. Я чувствовал спиной злобный взгляд Димы, а Дэн в своей обычной манере стоял и криво улыбался.

Ещё немного поболтав, девушки заявили, что им пора домой. Дима ушёл провожать Ирину, а София жила в доме рядом. Дэн пошел провожать её до подъезда, я сказал, что подожду его здесь. София, уходя, посмотрела прямо на меня и весело, с многозначительной интонацией в голосе сказала:

— Рада была познакомиться.

— И я очень рад нашему знакомству, надеюсь, скоро увидимся.

Они медленно пошли в сторону дома, а я смотрел им вслед и чувствовал, что это знакомство не случайно и мне во что бы то ни стало необходимо продолжить общаться с Софией. Но Дэн, как быть с ним? И пока я его ждал, у меня созрела хитрая комбинация.

Вернулся Дэн:

— Слушай, мне нужно к Оле, и мы наверное поедем на дачу, можно взять ещё Риту с собой и всем вместе отдохнуть — пива попить, в карты поиграть, ну заодно и обсудим дело с гаражами.

— Погнали, — ответил я, не раздумывая. При мыслях о пиве я живо представил еду, и у меня заурчало в желудке; я вспомнил, что сегодня ничего не ел и можно было пожрать на халяву. Дэн, как обычно, выступал всегда спонсором в таких делах. Но виду я не показал.

Пока мы шли к Оле, я решил привести в действие свой коварный план:

— Слушай, Дэн. У тебя с Софией серьёзно?

— Не знаю, мы только познакомились. Она вроде классная девчонка.

Я решил не ходить вокруг да около и зайти с козырей:

— Ну ты что, жениться собираешься?

— Нет, ну нафиг, ближайшие несколько лет точно нет. Я хочу пока заработать денег, купить квартиру, машину.

— Ну ты же понимаешь, что такие как София — только для серьёзных отношений? А у тебя есть Оля.

— Да, но она прикольная, красивая, я бы хотел с ней…

— Дэн, давай так поступим, — я взял его за плечо, остановил и, повернувшись к нему лицом, посмотрел прямо в глаза, — отдай её мне.

Дэн вопросительно смотрел на меня и ничего не говорил. Переждав секунду, я продолжил:

— София — девушка не для потрахаться, она для серьёзных отношений. Смотри, что я предлагаю: ты уступаешь мне Софию, и я помогаю тебе с гаражами. По рукам?

— Ну, надо подумать… — начал мяться Дэн.

— Да нехер думать, давай решим сейчас.

Я смотрел на него в упор. На его лице читалось сомнение, как будто он взвешивал все за и против. Он частенько хотел выглядеть деловым человеком, и здесь как раз такая ситуация, где нужно было принимать решение, исходя из выгоды. Я понимал, что Дэн выберет сторону рассудка, а не эмоций, и чувствовал победу на своей стороне.

— Дэн, ты на это дело никого не найдешь, а один ты не справишься. С Софией вы только познакомились — между вами ещё ничего нет. А серьёзных отношений ты не хочешь, — я сделал паузу и продолжил: — И, смотри сюда, я пойду с тобой и денег не возьму.

— А тебе она зачем, у тебя вообще ничего нет? — на лице Дэна появилась его фирменная кривая усмешка. Я знал, к чему он клонит, но чувствовал, что он уже готов согласиться.

— Это не важно, по рукам? — спросил я и протянул ему руку, глядя прямо в глаза.

Переждав секунду, он наконец усмехнулся и протянул мне руку. Я резко её пожал, показывая этим, что разговор закончен:

— Договорились, Дэн, дашь мне потом её адрес или телефон, или что там у тебя есть.

Через пятнадцать минут мы заходили в подъезд, где жила Оля. Поднялись на лифте на её этаж и, выходя на лестничную площадку, встретили там курящих Олю и Риту. Увидев нас, Оля своим резким звонким голосом, с претензией в интонации крикнула Дэну:

— Ну и где ты ходишь? Сколько можно тебя ждать?

— У нас дела были, — спокойно ответил ей Дэн.

— Я тебе сказала, приходи пораньше, мне надо… — она подошла к нему вплотную и начала что-то шёпотом, но с раздражением рассказывать, размахивая руками.

Во время всей этой обыкновенной для Дэна и Оли перепалки я подошёл к Рите. Когда она увидела меня, выходящего из лифта, на её лице отразилась плохо скрываемая радость — глаза заблестели, она заулыбалась, но в тот же момент демонстративно отвернула голову, делая вид, что со мной она разговаривать не хочет.

— Ты не бойся меня, уркагана, я сегодня пришел без ножа,

Я сегодня пришел без нагана, не хочу никого убивать…

Напевая блатную песню и имитируя развязную походку, я начал медленно подходить к ней.

— Прекрати, — она рассмеялась, взглянув на меня, и снова отвернулась, скрестив руки на груди, держа перед собой дымящуюся сигарету.

— Мурка, ты мой мурёночек, Мурка, ты мой котёночек… — продолжал я напевать песенку, дразня её.

— Я говорила, не называй меня так, — сказала она заигрывающим тоном, в котором не было ни упрёка, ни обвинения.

— Девушка, а девушка, не угостите сигареткой? — я старался говорить преувеличенно развязно.

Она достала из сумочки, висящей на боку, пачку и подала мне; я вытащил из неё сигарету и вернул пачку обратно.

— Прикурить не найдется? — спросил я в том же тоне.

— А у тебя как всегда — ни говна ни ложки? — и, сказав это, она громко рассмеялась, как будто пытаясь сдержать смех, при этом её большая грудь высоко подпрыгивала.

Я приблизился к ней вплотную и ждал, когда она достанет зажигалку и даст мне прикурить. Через одежду я уже чувствовал тепло её тела, чувствовал её запах, который мне никогда не нравился, но который пробуждал во мне дикий сексуальный голод. А в её взглядах, которые она украдкой бросала на меня, читалось: «Бери и делай со мной всё что хочешь — я вся твоя».

Вдруг послышался звонкий голос Оли:

— Ну вы чё там зависли? Мы едем или нет?

— Да, только нужно в магазин зайти, купить пива и еды какой-нибудь, — ответила Рита.

— Только давайте не как в прошлый раз, когда мы играли на раздевание, — голос Оли был, как всегда, раздражительным и резким.

— А что было в прошлый раз? — спросила Рита и рассмеялась, видимо представив что-то.

— В прошлый раз, когда я пришла домой утром, — голос Оли стал потише, — мама собиралась на работу и спрашивает меня: «Ты где это была, дорогая?». Я её спрашиваю: «А что не так?» — «Может всё и так, но у тебя трусы поверх колготок надеты».

Мы все дружно рассмеялись, Оля зашла домой, взяла свои вещи, и мы спустившись на лифте вниз, вышли на улицу.

По пути в магазин Дэн заявил, что он больше не будет спонсировать вечеринку. Марго сказала, что у неё есть немного денег, Оля начала что-то с жаром доказывать Дэну.

Закупившись, мы пошли на остановку, сели в автобус и поехали в другой район города, где у Дэна была дача. Я решил, что пора накачиваться и начать пить пиво прямо в автобусе. Дэн отказался, а мы трое стали по очереди пить пиво прямо из полуторалитровой бутылки. Рита делала маленькие глотки, я, не стесняясь, прикладывался к горлышку бутылки и пил большими продолжительными глотками, Оля старалась не отставать от меня. Холодное пиво начало приятно заполнять мой пустой желудок и уже после первых глотков ударило в голову. Мне стало необычайно хорошо — радость и безудержное веселье наполняли меня. Все поддерживали моё состояние, и пока мы ехали в автобусе, а потом долго пешком добирались до дачи Дэна, весело шутили, смеялись и балагурили.

Добравшись до дачи, мы трое уже были навеселе. Девчонки начали готовить еду, а Дэн, выпив бокал пива, продолжил рассказывать про свой план. Я уже был в состоянии веселья, и слушать план Дэна ещё раз не хотелось:

— Короче, Дэн, я всё понял, давай мы просто сделаем это, как я тебе обещал. Оля, Рита давайте скорее играть в карты!

— Подожди, не видишь — мы еду готовим. И вы что вообще расселись? Давайте помогайте, — Оля заглянула к нам в комнату из кухни, — накрывайте на стол!

Через полчаса мы уже сидели за столом, ели, пили пиво и играли в дурака пара на пару: я с Ритой, а Дэн с Олей. Оля постоянно кричала на Дэна, если они проигрывали, а Дэн, уже изрядно накачавшись, пытался делать попытки мухлевать. Но его на этом ловили, он глупо смеялся, а Оля продолжала кричать на него. Но всем было весело.

Через два часа Дэн стал вырубаться. Он всегда пил мало, быстро напивался и его начинало клонить в сон. И в самом деле было уже очень поздно, и Оля, взяв Дэна под руку, со словами: «Артём сейчас будет трахать Марго, а я пойду трахать Дэна», увела его в соседний домик.

Мы с Ритой остались одни. Я был уже настолько пьян, что тот момент, как мы с Марго оказались в постели, я не заметил. Я начал помнить себя только тогда, когда лежал на ней и целовал взасос её пухлые жадные губы. Очнувшись, я остановился и, приподнявшись, посмотрел на неё. В полутьме комнаты её лицо мне показалась настолько сексуальным и красивым, что я невольно залюбовался ей.

— Что? — Марго вопросительно посмотрела на меня.

— Ничего, просто смотрю, — сказал я и мы продолжили заниматься любовью. Но в этом не было любви — только дикая безудержная страсть.

Наконец, когда я достиг апогея рухнул на постель и закрыл глаза.

Спустя пару минут Марго, прижавшись ко мне своим горячим телом, спросила:

— Тебе понравилось?

— Да, — ответил я, чувствуя, что проваливаюсь в сон.

— Хочешь, я тебе помурлыкаю? — спросила она, прижимаясь ещё сильнее ко мне.

— Да, — я все глубже уходил в небытие сна и услышал напоследок тонкий голос довольной кошки: «Мур, мур, мур…».

6

Спустя несколько дней, узнав номер телефона Софии у Дэна, я позвонил ей из телефона-автомата на улице.

— Алло, — послышался на другом конце голос взрослой женщины.

— Здравствуйте, а Софию можно к телефону?

— А кто её спрашивает? — голос был обеспокоен.

Я пару секунд подумал:

— Денис.

— Сейчас позову, — трубку положили, и я услышал, как голос позвал: — София, тебя к телефону.

Через минуту я услышал веселый звонкий голос Софии:

— Алло!

— Привет, — сказал я.

— А-а-а, — последовала небольшая пауза, — это кто?

— Это Артём, мы недавно познакомились на улице, я пришел с Денисом, а ты была с подругой…

— Это я уже поняла, — голос Софии был весёлым и игривым. — И часто вы в вашей компании звоните за друзей?

— Да нет… — я замялся, не зная, что сказать.

— Что, не часто? — я чувствовал, что ей было весело потешаться надо мной.

— Да нет, я не за него, я за себя звоню.

— Вот как. А где ты взял мой номер? — эта игра ей, видимо, нравилась, хотя я был уверен, что она всё понимает.

— Взял у Дэна.

— Понятно, значит всё-таки ты от его имени звонишь?

— Да нет. Я твой номер взял у него, но звоню не от него, а от себя…

— Как-то запутанно звучит, знаешь, -– она явно хотела подразнить меня.

— Короче, я всё объясню, но при встрече.

— А с чего ты взял, что я захочу встретиться с тобой? — этот вопрос мне уже показался издёвкой с её стороны. Голос звучал заигрывающе. Я понял, что она меня проверяет, и решил действовать напрямую:

— Слушай, София, я понимаю, что мой звонок для тебя был неожиданностью, но дай мне шанс, и при встрече я всё объясню.

Теперь её очередь пришла смущаться. После небольшой паузы я услышал:

— Хорошо, где и когда?

— Сегодня, время выбирай сама.

После небольшой тишины в трубке я услышал:

— Давай в семь вечера, я пойду гулять с собакой. На том же месте, где мы виделись в прошлый раз.

— Хорошо, буду ждать.

— До встречи.

Я подождал, когда она положит трубку. И, повесив свою трубку на рычаг таксофона, произнес про себя: «Получилось!»

Без пяти семь я уже был на месте встречи. Был хороший тёплый майский вечер, в воздухе чувствовалось приближение горячего лета — во всех хороших смыслах.

София появилась ровно в семь часов, она шла со своей маленькой собачкой на поводке; на ней было платье, чуть открывающее колени, а сверху легкая курточка. Как все красивые девушки, она была одета изысканно и небрежно: не так, как одеваются на свидание, но и не слишком повседневно. Длинные волосы были убраны наверх и только толстый локон спадал вдоль лица. Она быстрым шагом шла ко мне, и на её лице была милая улыбка, хитрый прищур глаз выдавал её весёлое игривое настроение.

— Тишка, сидеть! — добрым, но пытавшимся казаться строгим голосом сказала она собаке, норовившей сбежать куда-то в кусты, а потом добавила, глядя на меня, веселым тоном: — Привет!

— Привет! — ответил я. — Так это Тишка? Я думал, Вулкан или Боливар.

— Ага, конечно, не слишком он тянет на такие грозные имена, — она рассмеялась.

— Что за порода: мопс, бульдог, шпиц? — начал наобум перечислять я породы собак.

— Порода очень редкая, занесённая в Красную книгу — двортерьер называется.

Мы рассмеялись, глядя на пёсика, который сидел возле ног хозяйки, высунув язык. Я посмотрел ещё раз на её лицо, пытаясь разглядеть его внимательно. Оно выглядело счастливым, свежим и беспечным. В нём улыбалось всё — губы, глаза, щёки и подбородок. Оно выглядело прекрасным в своей наивности, радости, наполненности. Мне хотелось стать частью этого. Этого счастья от всего и ни от чего в частности. Этого счастья без причины, только от одной причины — самого факта жизни. Мне казалось, что всё, что я знал до этого — радость, счастье, наполненность, любовь — было лишь жалкой имитацией настоящей радости, настоящего счастья и любви. И вот оно передо мной — живое воплощение всего того, что ищет каждый человек, и я в том числе.

В этот момент она смотрела на своего пса и, взглянув на меня и увидев, что я пристально смотрю на неё, с улыбкой спросила:

— Что?

— Ничего, — ответил я после небольшой паузы, — просто стихотворение Гумилёва вспомнилось.

— Что за стихотворение?

— Да так, ничего необычного.

— Не-ет, — растянуто сказала она, улыбаясь, — давай рассказывай.

— Хорошо, а ты не будешь смеяться?

София заулыбалась ещё шире:

— А что, оно смешное?

— Нет, нисколько.

— Тогда рассказывай, — повторила она настойчиво.

Глядя ей прямо в глаза, понизив тон, стараясь придать нужную интонацию голосу, я начал:

— Надменный, как юноша, лирик

Вошёл, не стучася, в мой дом

И просто заметил, что в мире

Я должен грустить лишь о нём.

Я сделал небольшую паузу, София смотрела на меня, не отрывая взгляда, и вдруг продолжила:

— С капризной ужимкой захлопнул

Открытую книгу мою,

Туфлей лакированной топнул,

Едва проронив: «Не люблю».

Я сделал удивлённое лицо. Её, видимо, это позабавило: она заулыбалась.

— Ты знаешь это стихотворение? — спросил я.

— Да, оно одно из моих любимых.

— А ещё какие его стихи ты знаешь?

— Ещё мне нравится стихотворение про жирафа, но я его не помню.

— Сегодня особенно грустен твой взгляд

И руки особенно тонки,

Послушай: далеко, далеко на озере Чад

Изысканный бродит жираф, — проговорил я нараспев то, что помнил, и после небольшой паузы, сказал:

— Я не думал, что ты любишь поэзию.

— Почему бы и нет, — ответила она и добавила: — Ты не против пройтись, мне нужно с Тишкой погулять?

Мы медленно пошли гулять по дворам, время от времени останавливаясь, давая возможность пёсику сделать свои собачьи дела. Я расспрашивал её, что она ещё читала и какие её любимые писатели, поэты и книги. Рассказывал про своих любимых писателей, поэтов и книги, которые произвели на меня впечатление. Мы сделали большой круг по району и приближались к дому, где она жила. София посмотрела на часики на своей руке и сказала:

— Мне в девять нужно быть дома.

— Почему так рано? — спросил я.

— Мама будет беспокоиться.

— А сейчас сколько?

— Без пятнадцати девять.

— Как быстро время пролетело, я и не заметил.

— И я не заметила, — произнесла София и спросила: — Ну как так получилось, что ты пришел, Денис всё знает, и что вообще всё это значит? — она наклонила голову и вопросительно, продолжая улыбаться, посмотрела на меня.

— Дэн больше не придёт, мы договорились.

— И о чём же это вы договорились, интересно?

— Ну это наши мужские дела, и мы договорились, что тебе лучше со мной встречаться, а не с ним.

— Интересно получается, — голос Софии оживился и в нём послышались нотки возмущения, но при этом оставалась некая весёлая игривость, как будто она всё понимала, но хотела поиграть со мной. — Это, значит, ваши мужские дела, а я как неживой предмет? Меня кто-нибудь спросил?

София посмотрела на меня, слегка опустив голову, исподлобья, её глаза сверкали весёлыми искрами, а на щеках появился лёгкий румянец. В этот момент она казалась особенно красивой, я поймал себя на сильном желании подойти и поцеловать её. Я понимал, что от того, как я сейчас выкручусь из этой ситуации, зависит, будет у нас следующее свидание или нет. Но я решил действовать напрямую:

— София, — начал я. Она опустила взгляд и отвела его в сторону. После небольшой паузы я продолжил:

— Дэн — мой друг, и я давно его знаю — он хороший парень и надёжный товарищ. Прости за эту путаницу, и я понимаю, что это необычная ситуация… Но есть шанс, который выпадает раз в жизни, и чтобы не воспользоваться им, нужно быть полным болваном. Да, Дэн мой друг, — повторил я, — но я попросил его подвинуться.

— И что, он сразу согласился?

— Нет, не сразу, мне пришлось уговаривать его.

— И как же ты его уговорил? — она сделала особенное ударение на последнее слово.

— Тебе лучше этого не знать.

— Ах вот как? — в её голосе послышалось искреннее возмущение, но она по прежнему улыбалась — Это касается меня и мне лучше этого не знать?

Её глаза сверкали весёлым задором, щеки пылали и губы казались яркими. Видно было, как она сама себя распаляла:

— Так, меня мама ждёт, и мне пора домой, а ты, надеюсь, в следующий раз объяснишь мне всё, верно? — она подтянула скучающего пёсика к себе и развернулась в сторону дома.

— Когда мы увидимся ещё? — поспешил спросить я.

— Позвони, но только на этот раз представься своим настоящим именем, — она улыбнулась, посмотрев на меня, и добавила: — И спасибо за вечер.

Взглянув мне в глаза последний раз, София пошла быстрым шагом к подъезду. Тишка весело бежал впереди неё. Я проводил её взглядом, подождал, когда закроется дверь подъезда, и медленно пошёл в сторону дома.

На следующее утро меня разбудил звонок в дверь. На пороге стоял Дэн:

— Ну чё, собирайся, поехали. Я уже договорился с краном и машиной.

— Блин, Дэн, ты знаешь, что ты везунчик? — проворчал я спросонья, запуская его в квартиру. — Меня могло не быть дома.

Собираться мне было недолго, я умыл лицо, оделся, мы спустились вниз, сели в старый «москвич» его отца и поехали на место. Через полчаса мы были уже там. Вытащив из машины ломы, кирки, перчатки, мы залезли на крыши гаражей и начали отбивать бетон, залитый в те места, где должны быть крюки, чтобы поднять плиты краном. Я ещё раз убедился в наглости и смелости этого плана — мы были посреди жилого района, хоть и ущербного (вокруг стояли старые хрущёвки), но проходящие мимо люди с любопытством на нас поглядывали.

Мы работали весь день практически без остановок, но ближе к вечеру стало ясно, что придется возвращаться завтра. Начало смеркаться, когда сев в машину и бросив перчатки на заднее сиденье, я сказал Дэну:

— Короче, мне пофиг, но с тебя пиво.

— Не беспокойся — всё будет!

Дэн был доволен, я уже понимал, что на этих плитах он хорошо заработает. Но уговор был уговором.

— Слушай, завтра придется поработать хорошо весь день. Машина и кран приедут после обеда. — Дэн посмотрел на меня: — Артём, ты не подведешь?

В его голосе слышалось недоверие.

— Я же сказал тебе, что все будет тип-топ, насчёт меня не парься, — я откинул спинку сиденья назад и закурил сигарету. — Но ты будешь поить меня всё это время.

— Не вопрос, — Дэн выруливал со двора и выезжал на дорогу; по его голосу я понял, что он был доволен.

— Батя просил вернуть ему машину и потом идём к Рите.

Рита на этой неделе работала в круглосуточном киоске в ночную смену. Мы поставили машину и пошли к ней. Было уже темно, когда мы подошли; Оля, как нетрудно догадаться, была уже там.

— О, Рита, смотри кто припёрся, — закричала она, увидев нас.

Она стояла возле открытой двери в киоск и курила. По её виду было понятно, что она уже подвыпила. Рита, высунув голову в дверь и увидев нас, поздоровалась:

— Привет, — и мило улыбнулась.

— Ну чё, много денег заработали? Давайте проставляйтесь! — вновь закричала Оля.

Я вопросительно посмотрел на Дэна, он, взглянув на меня, покачал головой, показывая тем самым, что Оля ничего не знает.

— Чё ты качаешь головой, всё я знаю, — вновь завопила Оля. — Короче, Марго, они мутят какие-то дела, скоро срубят кучу бабла, потом мы все на Канары поедем, -– и громко расхохоталась.

— Что, Артём, правда? — Рита вопросительно посмотрела на меня.

— Нет никаких дел, успокойтесь. И вообще открывай пиво, я умираю от жажды. Дэн сегодня угощает.

При этих словах Оля подскочила к Дэну и начала что-то у него выпрашивать, переходя с шепота на крик и с жаром жестикулируя. Дэн стоял со спокойным лицом и что-то односложно отвечал ей. Рита подала мне холодного, уже открытого пива, я сделал несколько глотков, прохладная влага начала наполнять мой желудок и одновременно хмель ударил в голову. После долгого дня и физической усталости пиво подействовало моментально — через десять минут я уже говорил без умолку, шутил и подначивал Риту и Олю.

Краем глаза я увидел, как мимо проходил Макс: как обычно, своей развязной походкой, в стильной рубашке с расстёгнутым воротом, из-под которого виднелась дешёвая толстая цепь, с аккуратной причёской и с пакетом в руке.

С Максом мы учились в одном классе и в школе очень дружили. Мы с ним даже пробовали поступать в художественное училище и проучились год на подготовительных курсах. Вернувшись в город, я зашёл к нему в первую очередь. Мы пару раз пили пиво или курили шмаль.

Макс вообще нигде не работал больше двух недель, он был настоящим человеком-катастрофой. Куда бы он ни устроился на работу, его оттуда выгоняли с пинками или за систематическое опоздание на работу, или за серьёзное нарушение дисциплины, или за нечто совершенно неординарное. Как правило, он находился всё время в поиске работы.

— О, Макс, привет, подваливай сюда, — крикнул я ему.

Макс, увидев меня, медленно подошёл своей покачивающейся походкой. Он был фанатом рэп-музыки и поэтому одевался, ходил и разговаривал как черномазый гангстер.

— Здорова, чё как? — Макс поздоровался, как здороваются чернокожие из фильмов и музыкальных клипов.

— Макс, знакомься: Дэн, Рита, Оля, — все кивнули, Дэн пожал руку Максу с ухмылкой на лице.

Я протянул Максу свою бутылку пива:

— Рассказывай, откуда идешь?

— Да вот к Светке ходил, хотел её с днем рождения поздравить, — сказал он и глотнул из бутылки.

— И что, не поздравил?

— Она меня выгнала. Просила, чтобы я ей подарил бусы с агатами, а я что, откуда у меня деньги на бусы? — воскликнул он вопросительно, не обращаясь ни к кому конкретно.

Макс передал мне бутылку и достал из пакета какой-то свёрток:

— Вот, колготки ей принес, но, кажется, с размером ошибся, вот она меня и прогнала, — и с этими словами он бросил свёрток в пакет.

Рита с Олей захихикали. Я сказал:

— Макс, считаю, что она несправедлива к тебе, — мне не столько хотелось поддержать его, сколько просто поиграть в поддержку, зная его мнительность.

— Я тоже так считаю, ну что она до меня докопалась? Ставит мне условия: то на работу устройся, то подарок купи… Ну проспал пару раз на свидание, зачем из этого делать трагедию? Она не верит, что я люблю её.

Я знал про их отношения, и про все его невыполненные обещания, косяки, обман и его постоянное безденежье. Но они встречались довольно давно, и она его не бросала, но держала на дистанции. Он любил Светку, но при этом он не мог и дня прожить без того, чтобы не подвести её.

— Подожди, когда мы с тобой последний раз виделись, ты хвалился, что нашёл хорошую работу. Напомни, где ты работал?

— Да… — Макс махнул рукой, вздохнул и посмотрел в сторону, — оттуда меня выгнали, не заплатили, и ещё я, похоже, должен остался.

— А что случилось?

— Понимаешь, недоразумение. Я тебе рассказывал — это приём стеклотары, мы принимали бутылки и складывали в штабеля возле стены.

— И что могло пойти не так?

Макс достал из пакета пачку дешёвых сигарет без фильтра. Наверняка украл у отца, я знал, что он так делал. И продолжил рассказ:

— Ну, как-то мы с напарником остались вечером сидеть, ну чуть выпили пива и он пошел поссать, а я смотрю: одна бутылка снизу неправильно торчит, ну и решил её вытащить, — Макс прикурил сигарету и затянулся.

— И что дальше?

— А дальше, — он сделал паузу, — представь от пола до потолка весь этот штабель из бутылок. Ну и, короче, я бутылку снизу достал, и весь этот штабель рухнул, и сотни бутылок разбились. Напарник прибегает из туалета в шоке, кричит на меня: «Тебя нельзя на минуту одного оставить». Вот меня и выгнали.

Оля с Ритой больше не могли сдерживать смеха и расхохотались.

— Да ладно, я считаю, что это просто случайность, — на этот раз я пытался всерьёз поддержать его, — с каждым может произойти.

Макс только глубоко вздохнул.

— Кстати, давно хотел тебя спросить, почему ты всё время ходишь с пакетом? Что там у тебя?

— Ну что, воду дома набираю в бутылку и ношу с собой –- сушняк сбивать.

При этих словах он достал из пакета полуторалитровую бутылку с водой, открутил крышку и сделал глоток. Макс постоянно курил траву, и теперь я понял, почему он всё время таскал с собой пакет.

— Ладно, пойду я.

— Давай, пока, Макс, нужно будет как-нибудь сгонять на планы́.

— Да без проблем, зовите если что, я только за.

Не успел Макс сделать пару шагов, Оля громко с визгом спросила:

— Это что ещё за чудик?

— Оля, не важно, успокойся, давайте лучше возьмём пива и пойдём купаться на речку — ночь такая тёплая.

— А я? — воскликнула Рита с возмущением.

— А ты будешь работать или закрывай киоск и пойдём с нами, — пожал плечами я.

После недолгих препирательств, прихватив с собой пива, мы втроём ушли на пляж, а Рита, надувшись, осталась работать. Оля упокоила её тем, что у неё сегодня последняя смена, и завтра она может гулять с нами, сколько хочет.

Мы не спеша пошли на пляж через весь город. По пути часто останавливались, чтобы отлить. Мы с Олей кричали, смеялись и спорили, в общем вели себя как пьяные молодые люди без тормозов. Дэн просто шёл рядом — по его лицу было видно, что он смертельно хочет спать, но нас оставить он не может. Особенно меня — ведь я ему был завтра нужен.

Дошли до пляжа, когда начинало светать. Мы с Дэном разделись догола и зашли в воду, Оля сняла штаны и трусы, оставшись в длинной футболке. Искупавшись в прохладной воде, мы оделись и побрели обратно в город. Пиво давно закончилось и вода освежила меня. На улице было уже совсем светло и стали появляться первые прохожие. Дэн сказал мне:

— Давай поспим хотя бы пару часов. Нужно завтра, а нет, уже сегодня обязательно быть там. Нас вчера видело дохрена народу — могут или стукануть или прибрать себе то, что мы начали.

— Да без проблем, я буду! Во сколько встречаемся?

— В восемь нужно уже быть там.

— Ну значит есть примерно полтора часа поспать. Увидимся на месте.

И, оставив их, пошёл домой. Дома завёл все будильники на семь часов и вырубился прежде, чем моя голова коснулась подушки.

Как мне показалось, почти сразу зазвенел звонок будильника. Я встал как лунатик, вымыл лицо, оделся, вышел на улицу, закурил и пошёл к автобусной остановке.

Дэн был уже на месте. Увидев меня, он обрадовался — видимо, всё-таки сомневался, что я приеду. После бессонной ночи мне было тяжело, но через час активного махания ломом стало полегче. После обеда всё было готово — как раз приехали кран и длинномер. Но пока мы грузили всё это на машину, подошли двое каких-то парней, представились местными авторитетами и заявили, что они тут «всё держат» и без их одобрения отсюда ничего вывозить нельзя.

Это обстоятельство ломало все планы. Конечно, они не тянули на авторитетов — так, местная престарелая шпана. Им было уже давно за тридцать — шлёпки, спортивные костюмы и пивные животики. Может быть, когда-то они и имели здесь вес, но на данный момент это были обычные босяки, которые не работают и постоянно соображают на пузырь. Но, тем не менее, проблемы они могли устроить — позвонить настоящим авторитетам, и тогда мы бы всё отдали, а может и должны ещё остались. Поэтому лучше было откупиться и свалить побыстрее, забрав труды двухдневной работы.

Дэн это сразу понял и поэтому предложил деньги:

— Парни, понятно, это ваш район, и вы имеете право предъявить, мы как бы и ждали, когда вы сами подойдёте, поэтому давайте мы вам дадим на пиво и разойдёмся с миром.

— Ну ты, братан, понимаешь, когда тут твоё родное увозят прямо из-под носа, как-то огорчительно становится, — начал «качать» один из них, с круглым лицом, в кепке и синем спортивном костюме. — Тут пивом как бы не отделаешься, чё-то посерьёзнее нужно предложить как бы.

— Ребята, вещь лежит, никто её не трогает, я пришел и взял, и это мог быть любой, — Дэн, как всегда, говорил спокойно.

— Понимаешь, братан, мы как бы сами хотели их прибрать, но как-то руки не доходили, — не унимался первый.

— Да, тоже дел полно, за всем не уследишь, — поддакивал второй, стараясь говорить с деловой интонацией. Это был коротко стриженный уже начинающий лысеть и тоже с круглым лицом парень лет тридцати, тоже в спортивном костюме, на этот раз зелёном.

— На них не написано, чьи они, по факту ничьи, — гнул свою линию Дэн.

Я стоял в стороне и не вмешивался, чтобы разговор не походил на базар. Но опирался на лом, и разговаривающие «авторитеты» изредка поглядывали на меня. Я был спокоен за Дэна, я знал, что он «вывезет» разговор, нужно было только понять величину суммы откупа от этих жуликов на пенсии. Глядя на Дэна и «братков» со стороны, было понятно, кто тут главный, несмотря на то, что он был младше их как минимум на десять лет. Дэн стоял уверенно и прямо, разговаривал спокойно и не повышал тона, а эти двое крутили головами, засунув руки в карманы спортивных штанов, и то и дело сплёвывали в сторону.

Наконец Дэн спросил напрямую:

— Сколько вы хотите?

Эти двое не ожидали такого вопроса, они явно не представляли, сколько стоит это добро, и не могли оценить ситуацию, но отвечать нужно было быстро, чтобы не сломать образ «деловых» людей. Наконец, через несколько секунд раздумья и ёрзанья на месте первый назвал сумму. Сразу стало понятно, насколько мелко плавают эти двое. Дэн тут же достал деньги из кармана и отсчитал необходимую сумму. По тому, как он легко это сделал, не торгуясь, и по их лицам стало понятно, что сумму, которые они попросили, не стоит дальнейших препирательств. Но слово сказано и обратно не возьмешь.

Первый взял купюры, положил в карман, и, сказав на прощанье: «Удачи, пацаны», «авторитеты» медленно удалились, шаркая шлёпками по пыльному асфальту тротуара.

Мы с Дэном переглянулись. Видя мою улыбку, он сказал:

— Пусть пацаны пива попьют, — и потом добавил: — Пора валить отсюда.

Через полчаса мы погрузили все плиты. Дэн отправил водителя грузовика к покупателю, видимо, он уже обо всём договорился и взял деньги вперёд. Мы с ним на «москвиче» вернулись в свой район. Несмотря на усталость и коматозное состояние, в котором казалось, что глаза залиты песком и через голову пропускают малые разряды тока, спать не хотелось. Хотелось, как ни странно, продолжения праздника.

— Дэн, не знаю, как ты, но, мне кажется, нужно отметить дело.

По его лицу было видно, что он тоже смертельно устал и хочет отдохнуть. И он понимал, что хоть мне он больше ничего не должен по нашему уговору, но, как минимум, нужно проставиться.

— Давай поставим машину и пойдём к Оле с Ритой, погуляем немного.

Мы поставили машину, он из дома позвонил Оле, и через двадцать минут мы встретились во дворе её дома. Было уже темно, и прохлада вечера после жаркого дня действовала ободряюще. Но, тем не менее, увидев нас, девчонки рассмеялись:

— Вас как будто из стиральной машины только что вынули, — сказала Рита, и они ещё громче расхохотались. Сами же они были бодрые и свежие, за день отдохнувшие и приведшие себя в порядок.

— Идём за пивом, — предложил я, и мы пошли в ближайший круглосуточный магазин, закупились пивом и едой и пошли на скамейку в ближайший сквер. После пары бутылок пива стало бодрее, но всё равно веселились в основном только девушки. Я был в некой прострации, а Дэн после выпитой бутылки пива вообще, кажется, спал сидя, опустив подбородок.

Уже далеко за полночь стало понятно, что так больше продолжаться не может, нужно было расходиться. Дэну с Олей идти было особо некуда, у Дэна в квартире и так было полно народу, а у Оли была однокомнатная квартира, в которой она жила со своей мамой. Я предложил им идти ко мне, но они решили ехать на дачу к Дэну. Я не стал уговаривать, и мы, попрощавшись, пошли с Ритой ко мне домой.

Придя домой, мы сразу же разделись и бросились в постель. Но через десять минут занятия сексом, я начал буквально отключаться. Время от времени меня тормошила Рита:

— Ты чего, спишь? Просыпайся, Артём!

Я открывал глаза:

— Нет-нет, не сплю, — говорил я и глаза у меня закрывались, и я вновь засыпал прямо на ней. Через какое-то время ей, видимо, это надоело, и она оттолкнула меня в сторону. Я лёг на спину, и, меня уже ничего не удерживало от того, чтобы провалиться в глубокий сон.

Я проснулся от того, что она меня тормошила Рита. В комнате было светло, она была одета и собиралась уходить:

— Я пошла, закрой дверь.

— Хорошо, — ответил я, закрыл глаза и уснул.

7

Я проснулся уже ближе к вечеру. И первым, о чём я подумал, была София. Я лежал и думал о ней — она была каким-то лучом света в моей жизни, полной беспорядка. Я понимал, что живу легко, но это путь саморазрушения. Но я не мог ничего с этим поделать. Я ничего больше не хотел от жизни. Но теперь… Теперь у меня появилось нечто такое, к чему я готов стремиться, и, мне кажется, ради этого я готов был даже измениться, стать лучше. Мне кажется, она — мой спасательный круг. Я представил её красивое лицо, чистые глаза и добрую улыбку. Как она наклоняет голову и отводит взгляд в сторону, когда о чём-то задумывается. Как она смотрит прямо в глаза и задаёт прямой вопрос. Как она смеётся или говорит о чём-то серьёзном. Мне очень захотелось её увидеть.

Через какое-то время, на улице, прикурив сигарету, я подходил к телефону-автомату. Набрав номер Софии, я почти сразу услышал на другом конце провода её голос:

— Алло.

— Привет!

— Привет, — поздоровалась она. В её голосе были нотки грусти. Я понял, что она меня узнала.

— Ты долго не звонил, занят был? — спросила она после небольшой паузы.

— Да, дела были, — вспомнил эти два дня, и мне стало неприятно. — Хочешь, встретимся, погуляем?

— Можно, — ответила она, — я через час пойду гулять с Тишкой, приходи на то же место, как в прошлый раз.

— Хорошо, приду.

— Тогда до встречи!

— До встречи, — сказал я и повесил трубку.

Ровно через час я уже был на месте. София подошла вовремя, она приветливо улыбалась.

— Пройдёмся? — спросила она меня и тут же направилась в сторону со двора.

Я пошёл за ней следом. Мы шли какое-то время рядом и молчали, опустив головы. Мы молчали, но не было чувства неловкости, которая возникает в таких случаях в разговоре с малознакомым человеком, наоборот было комфортно. Казалось, что между нами уже существует прочная тесная связь. Но из-за формальностей, принятых в обществе (ведь мы виделись всего в третий раз), нужно было укрепить эту близость некими стандартными в таких случаях обычаями. Погулять, познакомиться с родителями и прочее. И всё только для того, чтобы можно было перейти к задушевным разговорам или взяться за руки, или просто встать и обняться, прижавшись друг к другу. Мне казалось, что она чувствовала то же, что и я.

— Я тут перечитывала Булгакова, — вдруг неожиданно начала разговор София, — как думаешь, у Маргариты и Мастера был шанс?

— В каком смысле? — спросил я.

— Ну, в смысле того, могли ли они жить вместе, завести семью, детей?

— Интересный вопрос, я не готов ответить — надо подумать.

Мне действительно трудно было ответить на этот вопрос.

— А ты как думаешь? — спросил я её.

— Я думаю… — София сделала паузу и неожиданно сменила тему: — Чем ты занимался эти дни? Выглядишь уставшим.

Она вдруг неожиданно вскинула глаза на меня, улыбаясь. В выражении её лица присутствовала грусть, но она не портила, а наоборот делала её лицо одухотворённым, сильным и необычайно красивым. Как будто тоска по чему-то так истрепала её душу и этим самым вызвала в ней новые, доселе неизвестные нотки сострадания и сочувствия. Как будто что-то долго томилось в её сердце, росло, жило, крепло и терзало её все это время, а потом наконец возродилось и застыло в чём-то таком прекрасном и великом.

— Да-а, были дела разные… — я не нашёл что ответить.

— Я думала, ты больше не позвонишь, — она вновь испытующе, но с улыбкой посмотрела на меня, как будто хотела прочесть ответ на моём лице. Я вновь не нашёл что сказать.

— А ведь ты мог не позвонить, правда? — её лицо улыбалось, но глаза были грустными.

Я отвернулся, я больше не мог выдерживать её взгляда. Да, она была права. Я делал так много раз с другими девушками. Но я неожиданно для себя сказал:

— Нет, я бы обязательно позвонил.

София ничего не ответила и продолжила идти, опустив голову.

— Я ждала твоего звонка, — неожиданно сказала она. Я уже не мог этого выдержать — необычайно чувство жалости наполнило мое сердце:

— София, — я остановился и взял её руку, она не отдернула её, но посмотрела куда-то в сторону.

— Ты мне нравишься, — продолжил я после небольшой паузы, — и мне хотелось бы встречаться с тобой, если ты, конечно, не против.

Она убрала руку, но осталась стоять прямо и смотреть в сторону. Я смотрел прямо на неё.

— Я до сих пор не знаю, о чём вы договорились с Денисом, где ты был три дня, и почему выглядишь таким уставшим, — вздохнула она.

— Я всё тебе расскажу, дай мне время.

— Хорошо, если ты мне обещаешь…

Она развернулась и пошла дальше. Я пошёл за ней следом. Пройдя немного, решил сменить тему и поговорить о другом:

— Ты любишь мистику? — спросил я её.

— Если только не страшную.

— У меня есть любимый рассказ одного писателя, он местами романтичный, а местами мистичный. Хочешь расскажу?

— Да, конечно, — голос Софии заметно приободрился, она мельком взглянула на меня, в глазах её вновь заиграли искры.

— Рассказ начинается с того, что герой истории находится в пустой квартире, в которой днем и ночью задёрнутые портьеры…

Мы долго гуляли, и я продолжал свой рассказ, стараясь сохранить таинственную атмосферу изложения. Я подробно рассказал ей эту историю, потом ещё одну. София внимательно меня слушала, её настроение заметно улучшилось. Мы так увлеклись, что не заметили, как быстро стемнело. Так как ей нужно было в девять быть дома, на обратном пути мы чуть ли не бежали.

Подойдя к подъезду, она на секунду остановилась и посмотрела на меня. Её глаза сверкали и от быстрой продолжительной ходьбы щеки покраснели. Она выглядела свежей, вдохновлённой и необычайно красивой.

— Большое спасибо за интересный рассказ и прогулку, — сказала София, открывая дверь подъезда.

— Когда мы увидимся ещё? — поспешил спросить я, пока она не ушла.

— Тогда, когда ты позвонишь в следующий раз, — ответила уже на лестнице она.

— Я позвоню завтра, — поспешил крикнуть вдогонку я и, постояв немного, развернулся и побрёл в сторону дома. Мне было очень хорошо на душе, так радостно, что хотелось петь и смеяться. И это всё из-за неё, как будто общение с ней меня очистило, сделало лучше и привнесло в мою жизнь что-то по-настоящему хорошее. Я шёл, окрыленный новыми, доселе неизведанными ощущениями — у меня как будто выросли крылья, хотелось летать.

Но, подходя к дому, я увидел, как навстречу мне шли Лёха и Рома, и моя радость моментально улетучилась. Они явно приходили ко мне и не застали меня дома. Увидев меня, они обрадовались, и Лёха громко, на всю улицу крикнул:

— Вот он, а мы его ищем, понимаешь, — они явно были навеселе.

Мы поздоровались за руку.

— Ну чё, рассказывай, — улыбаясь и глядя мне в глаза, сказал Лёха.

— Что рассказывать? — спросил я спокойно.

— Как что, слух прошёл, что вы с Дэном дело провернули.

— Ну и что? — так же, стараясь казаться невозмутимым, спросил я.

— Как что? — Лёха аж вскрикнул от изумления и посмотрел на Рому, этим самым как бы говоря «Что ещё за вопросы?». И, повернувшись ко мне, в воздухе руками нарисовал форму бутылки, — вот что!

И они оба громко расхохотались.

— А я тут при чём, это дела Дэна, я с этого вообще ничего не поимел.

— Как так? — тон Лёхи был грубым и настойчивым.

На этот раз у меня не было настроения спорить совсем:

— Короче, мне нечего добавить, на этом всё.

Такой резкости с моей стороны они не ожидали.

— Ты чё такой кислый? — обратился Рома ко мне с другой стороны. Рома был тоже невысокого роста, лет девятнадцати, очень любил покутить и выпить, много шутил и смеялся и был неконфликтным чуваком.

— Всё нормально, — мне хотелось перевести разговор в другое русло, — ну что предлагаете, идём ко мне?

— Чё у тебя делать? Ни бухла, ни баб! — вновь прокричал Лёха, и они расхохотались. Я понял, что они довольно сильно гашеные. Возможно даже, пьют уже со вчерашнего дня.

— Надо догнаться, короче! — Рома взглянул на Лёху и кивком головы в мою сторону продолжил: — С ним, похоже, нефиг ловить, денег у него нет, иначе он бы тоже бы уже бухал.

— Ладно, пойдём с нами, нужно толкнуть одну вещь, сейчас поднимем деньги и бухнем, — Рома положил мне руку на плечо, развернул и повёл за собой, Лёха положил мне руку на плечо с другой стороны.

— А то ты как в жопу трахнутый, нужно тебе выпить, — опять громко сказал Лёха своим зычным голосом и захохотал.

Мне не хотелось идти с ними, но я понял, что отвертеться не смогу, и молча побрёл за ними. Мне представилась София, и на душе стало очень погано. Я чувствовал к этой ситуации и к самому себе презрение, но ничего не мог этим поделать.

Через минут двадцать мы пришли по адресу. Рома зашёл в подъезд, а мы с Лёхой остались внизу.

— Ну как так получилось, что вы дело сделали, три дня херачили, а денег нет. Тебя Дэн кинул что ли? — не унимался Лёха.

— Нет, все нормально.

— Ну и где бабло?

— Слушай, отвали, я сказал, что все нормально, но денег у меня нет.

— Да я вижу, что нет! Иначе ты бы уже пьяный где-то валялся — я же тебя знаю. — пробурчал Лёха и добавил: — Может с ним нужно поговорить, разобраться?

— Он с вами разберётся, — проговорил я, закуривая сигарету. — Блин, давай закроем разговор.

— Ну как закроем? Чё ты такой замученный, грустный, в чём дело?

— Выпить нужно, вот что, — решил подыграть я, иначе мы бы долго ходили по кругу.

— Вот это другой разговор, — обрадовался Лёха.

В этот момент из подъезда вышел Рома с каким-то пакетом.

— Всё норм, — он показал Лёхе рукой жест о'кей, — пойдёмте, нужно зайти кое-куда.

Я так не хотел никуда с ними переться, но понимал, что меня просто так не отпустят, поэтому отправился с ними. Вскоре мы уже стояли возле двери какой-то квартиры. За дверью слышалась громкий шансон и пьяные голоса, — я понял, что мы пришли на блат-хату, где шёл кутёж. Дверь открыл парень с осоловелыми глазами и уставился на нас.

— Чё вылупился, дай пройти, — прокричал Рома, и мы ввалились в квартиру. Это была однокомнатная квартира, в которой уже давно не делался ремонт и, кажется, давно не убирались: обшарпанные, местами рваные обои на стенах, лампочки без плафонов, грязные занавески. По полу, соответственно, ходили все в уличной обуви. Я прикинул: судя по обстановке, пьянка непрерывно шла уже день третий-четвёртый.

В комнате на диване спал какой-то человек в одежде. На кухне за столом сидели двое — один усатый мужик лет сорока, в засаленной майке и с тюремными татуировками. Другой помоложе, лет тридцати, в рубашке, с круглой большой головой и совершенно тупым выражением лица. Оба курили и стряхивали пепел прямо на пол.

На столе стояли пустые стаканы и бутылка с прозрачной жидкостью. Открытая банка кильки в томатном соусе, наполовину пустая, в которой кроме самой кильки валялась пара скрюченных окурков. Так же валялся засохший кусок хлеба и ещё одна банка из-под консервов, но уже заполненная окурками, которые не помещались и вываливались из неё. Некоторые из окурков дымились, и в воздухе чувствовалось, как плавятся фильтры, создавая угарный запах. Вообще в воздухе висел дым коромыслом, пахло кислым потом людей и перегаром.. На плите сковородка с засохшими макаронами, а в мойке — гора немытой посуды. На полу по углам возвышались горы стеклянных и пластиковых бутылок. На холодильнике стоял старый магнитофон и орал блатную песню:

— У павильона пиво-воды

Стоял советский часовой.

Он вышел родом из народа,

Как говорится, парень свой…

Усатый мужик, увидев Рому, спросил:

— Где водка, где бабы?

— Витёк, не кипиши, щас всё будет, — принялся он успокаивать усатого, — поднимите кто-нибудь Беса, он нам нужен.

Мужик с круглой головой вдруг вскочил на ноги и заорал:

— Беса? Где этот Бес? Дайте мне его!

Усатый мужик посмотрел на него:

— Иди, нахрен, буди его и приведи сюда!

— Щас сделаю, — ответил круглоголовый и побежал в комнату, откуда было слышно, как он орёт: — Бес, ё… твою мать, подъём!

Наконец усатый, увидев меня, повернулся к Роме:

— А это ещё кто?

— Это Артём, наш пацан, — успокоил его Рома.

— А херли он не пьёт с нами? — глядя по-прежнему на Рому, снова спросил усатый.

— А ты налей, я выпью, — сказал я, с вызовом глядя на него.

Усатый перевёл взгляд на меня, но его глаза как будто не могли сфокусироваться на моём лице. Через какое-то время он прорычал, глядя в пустоту:

— А мы и нальём, — и, подняв бутылку со стола, он налил полный гранёный стакан, — пей.

И он показал рукой на стакан, вопросительно глядя на меня.

Я подошёл и взял стакан:

— За нас с вами, за хер с ними, — сказал я и начал большими глотками пить. Это было отвратительное дешёвое пойло от «тети Маши». На пустой желудок я почувствовал, как меня начинает выворачивать, но усилием заставил себя остановить поднимающуюся рвоту, допил до дна, поставил пустой стакан на стол и, глядя прямо в глаза усатому, вынул из пепельницы дымящийся окурок и затянулся.

— Вот теперь видно — наш пацан, — заорал усатый, глядя куда-то сквозь меня.

В этот момент круглоголовый всё-таки поднял Беса и притащил его на кухню, его тут же окружили Лёха и Рома и, вручив ему какой-то свёрток, начали отправлять куда-то. В итоге он ушёл.

Молодой, который открывал нам дверь, завалился на место Беса. Рома вернулся на кухню и сказал усатому:

— Витёк, щас всё будет — и водка и бабы!

Витёк снова посмотрел на Рому осоловелыми глазами и заорал:

— Бабу мне, я сказал!

На этот раз на него никто не обратил внимания. Лёха уже разливал по стаканам себе и Роме. Они чокнулись и выпили, потом оба закурили.

После выпитого я чувствовал, как проваливаюсь в яму, и одновременно с этим у меня как будто стало что-то раскрываться внутри. Радость стала наполнять меня, но я понимал, что «проявляться» в незнакомом месте с таким контингентом нужно осторожно, поэтому взял табуретку, сел и закурил сигарету.

На кухне начался бессмысленный пьяный разговор между пьяным усатым и круглоголовым, Лёхой и Ромой, типа — «чё? — а ничё, а ты чё?» и так далее.

Через полчаса вернулся Бес с пакетами. Все обрадовались и начали оживлённо выставлять из пакетов на стол алкоголь и закуску. На столе, как на скатерти-самобранке, появились бутылки с магазинной водкой, полуторалитровые баклажки с пивом, колбаса, сыр, хлеб, консервы и пачки сигарет. Увидев еду, я ощутил, как слюни начали заполнять мой рот. Я подумал о том, что благодаря таким пьянкам я хоть иногда могу поесть.

Мы продолжили пить, закусывать и курить. Мне наливали больше, так как я был трезвее всех, и через час я уже чувствовал и вёл себя так же, как и остальные: громко говорил, смеялся и шутил грязные шутки про женщин, подпевал магнитофону и подъёбывал остальных. Большеголовый и усатый совсем спеклись, и их отвели спать в комнату — усатого положили на диван рядом с молодым, а большеголового прямо на пол.

Через час Лёха не выдержал и заговорил о главном:

— Артём, чё там насчет баб?

Я решил немного поиздеваться, и с выражением недоумения на лице громко спросил:

— О каких бабах идёт речь, я не понимаю?

— Хорош выделываться, у тебя всегда полно б…й. Думаешь, для чего тебя сюда позвали? — вмешался в разговор Рома.

— Ах вот как, уважаемые господа позволили войти в их высшее благородное общество? — прокричал я в ответ, и все загоготали.

— Да, ладно, Артём, — уже примирительно продолжил Лёха. — Ты же понимаешь, о чем мы? Давай сгоняем за бабами, — продолжил он уже совсем умоляющим голосом.

— За какими бабами? В красных трусах? — закричал я, и все расхохотались.

— Да хоть в зелёных! — закричал Рома, и все заржали ещё громче.

— Пофиг, — ответил я на это и добавил: — Наливайте и погнали. Но я ничего не обещаю.

Мы выпили по одной, закусили, подняли молодого, чтобы он закрыл дверь. Сказали, что вернёмся через час, и вышли на улицу. Я решил, что нужно идти к Ларисе.

Мы Лёхой и Ромой подошли к подъезду, где она жила, поднялись на её этаж и я позвонил в дверной звонок. Дверь открыл её сын Саша.

— Мамка дома? — спросил я его.

— Да, — Саша развернулся, заводя меня в квартиру, парни остались в подъезде.

Уже в квартире Лариса вышла мне навстречу из кухни. Судя по её лицу она тоже была слегка пьяна: её глаза блестели и на лице была довольная улыбка.

— О, привет! А я только что вернулась из гостей — у подруги бухали. Как дела?

— Лара, все хорошо. Давай собирайся, сейчас зайдем за Мариной и пойдём к пацанам.

— Это куда это? — удивлённо открыв глаза и уткнув руки в бока, громко, но с весёлой наигранностью воскликнула Лариса.

— Там в подъезде Лёха и Рома. Ты их знаешь, пойдём к их друзьям. Там море водки и пива.

В этом состоянии Лару не нужно было долго уговаривать. Мы спустились вниз и подошли к соседнему подъезду, куда зашла Лариса, а мы втроём остались внизу. Через пару минут она вышла с Мариной.

Спустя полчаса мы вернулись обратно на хату с девушками. Усатый уже проснулся и сидел на кухне с молодым. Большеголовый по-прежнему спал на полу. Видно было, что усатый и молодой заметно протрезвели. Увидев нас, они обрадовались, познакомились с девушками и тут же предложили им выпить. Водку разлили по стаканам, все дружно выпили. Я запил водку пивом — я хотел только одного: нажраться и вырубиться. Все вокруг галдели и смеялись, по-прежнему играл шансон. Разливали и пили — без тостов и пожеланий, просто и непринуждённо.

Через какое-то время Лёха увел Марину в комнату и закрыл дверь. Минут через десять они вернулись. Марина, как обычно, смеялась с широкой улыбкой. Я подумал о том, что никогда не видел её серьёзной. Лариса с усатым сидели рядом и он с довольным видом хозяина положил руку на плечо Ларисы, приобняв её. Она была не против — сидела, хлопала ресницами и улыбалась, глядя на усатого.

Вдруг всё внимание перешло на молодого. Молодой, как оказалось, был хозяином квартиры. Ему было лет восемнадцать, и он жил один, поэтому у него собирались покутить. Но выяснилось, что у него совершенно не было сексуального опыта. Все с шутками и приколами предлагали ему перестать «мять титьки» и пойти заняться сексом с Мариной. Она, естественно, была не против.

Наконец, после продолжительных уговоров, дав молодому выпить для храбрости, его с Мариной отправили в комнату, пошутив вдогонку:

— Если нужна будет помощь, ты кричи.

Через полчаса они вернулись. Все накинулись с вопросами: «Ну что, ну как?». Молодой глупо улыбался, а Марина воскликнула, не обращаясь ни к кому конкретно:

— Наливай давай, — и рассмеялась.

Усатый положил руку на плечо молодого и прокричал:

— Молодец, моя школа, — и все расхохотались.

Вскоре вернулся большеголовый, а в комнату ушли усатый и Марина. Мы продолжали пить, хохотать и громко разговаривать. Я пил водку и запивал пивом, непрерывно курил и с какого-то момента перестал понимать ход времени. Помню только, что в окне посветлело, и я чувствовал только одно безудержное веселье, — хотелось, кричать, петь песни, громко смеяться и танцевать. Мое состояние разделяли и остальные, мы врубили музыку на всю громкость и плясали посреди комнаты, кричали и хором подпевали словам песни. Как в тумане я помню безумные и радостные глаза Лёхи и Ромы, тупое возбуждённое лицо с вытаращенными глазами большеголового, бессмысленное лицо молодого и смеющийся огромный рот Марины. И в сигаретном дыму, как в тумане — сидящую на коленях усатого Ларису, что-то говорящую ему на ухо…

Я проснулся на диване. Кто-то спал рядом, прижавшись ко мне сзади. Я приподнялся и понял, что это Лёха. В комнате, кроме разложенного дивана, на котором спали мы с Лёхой, стоял большой шкаф и в углу ещё один диван, на котором тоже кто-то спал.

Ужасно раскалывалась голова. В ней что-то непрерывно гудело и с каждым малейшим поворотом в мозг как будто ударяла молния — неожиданная боль пронзала меня, и я кривил лицо. Во рту было ужасное мерзопакостное ощущение, очень сильно хотелось пить.

Я еле-еле поднялся с дивана и медленно, стараясь не делать резких движений, прошлёпал на кухню. За кухонным столом сидели усатый, Лариса и Рома. На столе стояла наполовину полная бутылка водки, пиво, несколько стаканов и пепельница из консервной банки. В кухне было прибрано — видимо, женщины занялись порядком: со стола было убрано всё лишнее, сам стол протёрт, на плите не было сковороды с засохшими макаронами, а в мойке не было посуды.

Обратив на это внимание, я всё же ничего не сказал — мне было не до этого:

— Есть что-нибудь попить? Сушняк п…ц — проговорил я хриплым голосом.

Это вызвало дружный смех остальных.

— Артём, выпей пива, похмелись, — сказала Лара и стала наливать мне пиво из полторашки в пустой стакан.

— Мне бы водички… — прохрипел я, но подумал, что для этого нужно искать чистый стакан, потом идти к крану, чтобы налить воды. — Ну нахер, давайте пиво.

Я залпом выпил весь стакан и почувствовал, как пиво, спускаясь по пищеводу, освежало его, как заполняло желудок и как одновременно с этим в голову ударил тупой стук молотом и резкая боль сменилась тупой постоянной болью. Закрыл глаза — гул в голове стал тише, стала появляться ясность. Я встал и сходил в туалет, потом зашёл в ванную комнату; открыв кран с холодной водой, вымыл лицо, и мне заметно полегчало. Я посмотрел на себя в зеркало и вдруг вспомнил Софию. Что она подумает, если увидит меня в таком состоянии? Сколько времени? Я обещал ей позвонить.

Я вернулся на кухню, сел на табурет, взял сигарету и закурил.

— Кто-нибудь знает, сколько времени? — спросил я.

— Что-то около трёх дня, а ты куда-то торопишься? — спросила Лариса и рассмеялась вместе со всеми.

— Да, тороплюсь — ответил я медленно, — мне нужно позвонить, кто-нибудь знает, где здесь есть телефон?

Никто не знал, это мог знать только молодой.

— Сейчас они с Мариной проснутся и узнаем у него.

— А, это они там спят не диване, — сказал я, — а где этот, ещё один тут был?

— Его домой отправили нахрен, — ответил Рома.

— Пацана надо похмелить нормально, а то он всё вчерашний день ищет, — с этими словами усатый стал разливать по стаканам. Мы все выпили. Стало ещё легче. Потом выпили ещё. Разговор стал оживлённее. Включили музыку, настроение заметно стало подниматься. В кухню вошел Лёха с помятым лицом, его встретили дружным хохотом. Стали заботиться — налили пива, потом налили водки, дали сигарету. Через какое-то время встали молодой и Марина. Их встретили ещё более радостно:

— Марина, ну что, ты затрахала молодого?

— Да его самого хоть трахай, — прокричала Марина, и все расхохотались ещё сильнее.

Всем заметно стало веселее, разговоры стали оживлённее, снова дым сигарет повис в комнате, музыку включили громче, стали подпевать и смеяться. Вскоре выяснилось, что алкоголь кончается — начали тормошить молодого, вроде как у него была где-то заначка с зарплаты. Он отнекивался, мол, деньги нужны на квартплату, но на него напирали Рома и усатый:

— Мы тебе бабу подогнали, давай проставляйся.

Наконец уговорили и, взяв у него деньги, мы втроём — я, Лёха и Рома — отправились в магазин. Заодно, выяснив, где телефон-автомат, я хотел позвонить Софии. Он оказался возле магазина, и пока парни ушли за водкой и пивом, я остановился, чтобы позвонить. Я был уже пьяным, но голова соображала. Набрал её номер. После нескольких гудков послышался её голос:

— Алло.

Услышав её, я моментально представил Софию перед собой. Почувствовал необычный прилив какой-то радости и нежности. Побыв секунду в этой эйфории, я спокойно, чуть растянуто, улыбаясь, поздоровался:

— Привет!

— Привет, — прозвучал её радостный и весёлый голос.

— Я же обещал, что позвоню.

— Молодец, это для тебя необычно — делать то, что обещал? — в её голосе не слышалось упрёка, а лишь весёлая игривость; чувствовалось, что она рада мне.

— София, — я прикрыл глаза от удовольствия, пока произносил её имя, — ты даже не представляешь, какая ты красивая! Послушай меня пожалуйста, ты слушаешь меня?

— Да, — послышался в трубке её голос.

Я сделал небольшую паузу, мне хотелось сказать что-то значительное, важное, но я не знал, как начать. И не знал, что сказать. Наконец, после небольшой паузы, прикрыв глаза, я начал читать стих:

— Любви моей далекая звезда,

Зажжённая от сотворенья мира,

От горьких снов, от грозных слов Шекспира,

От холодности тёмной, как вода,

Все станет безнадёжней и видней

Без признаков надежды перед встречей,

Кругами осыпающихся дней

Слетит листва на чёрный фон заречья…

Я сделал паузу. На том конце провода молчали. Наконец я услышал:

— Красивые стихи, чьи они?

— Одного моего любимого писателя, если хочешь, я тебе прочитаю их полностью.

— Да, хочу, мне ещё никто не читал стихи, особенно по телефону, — голос Софии был радостный и добрый, в нём чувствовался какой-то покой. Я закрыл глаза и представил её рядом с собой.

— Мы сможем увидеться сегодня? — спросил я спустя секунду.

— Думаю, да. Артём, у тебя всё хорошо?

— Да, у меня всё прекрасно, — ответил я, всё также с закрытыми глазами, представляя её.

— Просто ты какой-то странный, — в её голосе слышалось беспокойство.

— Я просто счастлив и буду ещё счастливее, если увижу тебя.

— Ну хорошо, в семь часов на том же месте?

— Да, мне нужно тебе сказать что-то очень важное.

— Что же это? Артём, ты меня пугаешь, с тобой точно все в порядке? — голос Софии был серьёзен и немного грустен. Я хотел сказать что-то ещё, но вдруг услышал громкий смех Лёхи и Ромы. Открыв глаза, увидел их перед собой. Они стояли с пакетами и, глядя на меня, громко ржали.

— Артём, ты чё завис? Морда такая довольная, ты там с телкой сексом по телефону занимаешься что ли? — и снова громкий смех.

— Артём, кто это? — София была удивлена и обеспокоена.

— София, мне нужно идти, давай, до встречи, в семь я буду на месте, — проговорил я быстро и повесил трубку.

Я смотрел на этих придурков, которые продолжали ржать.

— Чё за тёлка, нас возьмёшь с собой?

— Да, познакомь с пацанами, мы что тебе, не друзья?!

— Да пошли вы на хрен, — сказал я зло, — пошли, херли вы тут встали, это не ваше собачье дело!

Мы двинулись в сторону хаты. Лёха не унимался:

— Как это не наше дело, мы тебе по-дружески совет бы дали, посмотрели бы на тёлка?

— Да, ещё вдруг что-то не так пойдет, а пацаны подскажут, — вторил ему Рома.

— Отвалите нахрен, не ваше дело, придурки, — мне хотелось завершить этот разговор. Но мои слова и мое раздражение вызывали в них только насмешки и подколы.

Мы вернулись в квартиру. Все мгновенно обрадовались и оживлённо стали доставать из пакетов алкоголь, ставить на стол и разливать по стаканам. Мне хотелось выпить — я был взбешён всей этой ситуацией. Я был раздражён на самого себя, мне в этот момент хотелось быть трезвым и находиться рядом с Софией, а я был здесь, среди них, и пил со всеми. Мне хотелось гулять с ней и говорить о литературе, читать ей стихи, а я нахожусь здесь, в прокуренной кухне, в компании людей, которым нет никакого дела до литературы и поэзии.

Эти мысли меня удручали, злили, но я продолжал пить со всеми — потому что я был их неотъемлемой частью и сколько бы стихов ни выучил и сколько бы книг ни прочитал, мое место — среди них.

Музыка играла на всю, казалось, что все кричат одновременно и никто никого не слушает, все походило на какую-то какофонию, как будто разогревается большой симфонический оркестр. Весёлые крики, хохот, пьяные грубые ругательства, подпевание блатной песне, споры — всё это создавало атмосферу всеобщего помешательства.

Наконец я очнулся и вспомнил, что мне нужно в семь часов встретиться с Софией. Я вскочил и закричал:

— Сколько время, который час, алё?

Но меня никто не слышал. Я бросился искать часы. Вспомнил, что у Ромы на руке видел наручные часы. Схватил его за руку и посмотрел на циферблат. Пора идти.

— Всё, мне пора, я ухожу, — но казалось, что меня никто не слышал.

— Черт с вами, — проворчал я и направился в сторону выхода.

Возле самой двери меня догнали Лёха и Рома.

— Тёма, ты куда собрался? — Лёха вопросительно смотрел на меня, взгляд его был упрямым и абсолютно пьяным.

— Мне нужно идти.

— А, ну мы с тобой. Пойдём, Рома.

— Нет, я пойду один, вы мне нахрен не сдались там, — я понял, что в таком состоянии отшить их мне будет сложно. Но с ними я точно к Софии не пойду.

— Чё значит нет, — вклинился в разговор Рома, — мы тебе, чё, не друзья что ли?

Я начинал терять терпение, сбежать я не мог, но и опоздать не хотел тоже.

Наконец Лёха хлопнул меня по плечу:

— Да ладно, мы прикалываемся, проводим тебя немного. Нам тоже нужно идти. Во сколько мы Петровичу обещали прийти?

— Сегодня вечером. Можно уже идти, — сказал Рома, и, взяв с собой бутылку водки, мы вышли на улицу.

Мы шли втроем по улице и время от времени они останавливались, чтобы выпить прямо из бутылки и просто поболтать. Они стояли и спорили о чём-то, кричали друг на друга, потом с криками «братан, друган» обнимались. Я торопил их, говорил, что опаздываю.

— Тёма, хорош выделываться, на, выпей, — протягивал мне Лёха бутылку.

Я сделал глоток противной жидкости.

— Блин, пацаны, короче, я пойду, реально опаздываю.

— Стоять, куда? Вместе идём, — и мы вновь продолжали идти дальше.

На улице было полно людей: они возвращались с работы или просто гуляли. Видя трёх пьяных, старались обходить стороной. Увидев молодую симпатичную девушку, Лёха и Рома останавливали её и пытались заговорить с ней, но, видя таких упоротых парней, та торопилась сбежать.

Видя всю эту картину, я боялся только одного: нарваться на неприятности и пропустить свидание.

Рома был более-менее адекватен. Я взял его за руку и начал объяснять ему ситуацию, надеясь на понимание:

— Рома, прикинь меня девушка ждёт, а вы меня задерживаете, смотри Лёха вообще в ауте, — Лёха в этот момент шёл впереди нас с бутылкой в руке. — Давай я пойду уже, а вечером вы приходите ко мне!

— Ну, Артём, если тебе нужно, то, конечно, иди давай, а мы с Лёхой сходим к Петровичу, перетрём по делам и придём к тебе.

В этот момент мы переходили дорогу на пешеходном переходе. Как только я подумал о том, что наконец-то могу бежать к Софии, я увидел следующую картину как в замедленном кино: Лёха допивает бутылку и, не оглядываясь, кидает её через голову назад. Бутылка перелетает через нас и летит туда, где полно людей. У меня всё замирает внутри в один момент — я понимаю, что всё кончено. Я представил Софию, стоящую одиноко посреди двора с грустным лицом, какое было у неё, когда мы виделись последний раз.

И прежде чем бутылка упала куда-то, я прошептал вслух:

— Прости, София…

В этот момент я услышал женский крик. Но я уже был спокоен, у меня было состояние человека, который всё потерял. Я медленно повернулся, без эмоций, без страха. Лишь видел, как в немом кино: кричала какая-то баба — бутылка разбилась перед её ногами. Видел, как её жирная спутница бежит на нас с кулаками, вместе с ней какой-то мужик, как кричит третья баба: «Милиция, милиция!». Видел, как Лёхе жирная баба заехала авоськой, и как он упал на асфальт, как Рома стоял и что-то доказывал мужику. Как баба, которая кричала «Милиция!» тормошила меня за шкирку и кричала: «Хулиганы, безобразие!». Потом подъехал милицейский уазик, нас погрузили в него, привезли в отделение, оформили и посадили за решетку.

Всё это время я был спокоен, мне было грустно, мне было всё равно, что будет — я этого уже не боялся, потому что я потерял самое главное, самое дорогое, ценное, чистое. Я утратил последний шанс стать нормальным. Быть с ней рядом, идти по улице, взявшись за руки, и читать ей стихи.

Я сидел на скамье, откинув голову на грязную стену обезьянника, Рома и Лёха спали на скамейке рядом. Я сидел с открытыми глазами, представлял Софию и бормотал под нос:

— Любви моей осенний листопад,

Когда вдруг осень вспыхнет под ногами,

Бредущее по ветру наугад,

Шуршащее кругом живое пламя.

И нет надежды встретиться с тобой,

Замерзло всё, и ночь всего не скажет,

И дождь, последний дождь перед зимой,

Как на лету застывший, в землю ляжет…

8

Утром нас выпустили из обезьянника. Мелкое хулиганство ментам оформлять не хотелось и нас отпустили. Выйдя на улицу, я сразу пошел в сторону дома.

— Артём, ты куда? — закричал мне вслед Рома. Лёха был вообще не в состоянии чего-то говорить — с фингалом под глазом, он имел очень удручающий вид. Я же был просто зол:

— Да пошли вы, — бросил я через плечо и пошёл, не оглядываясь.

Я дошёл до ближайшего телефона-автомата. Набрал номер Софии и на другом конце провода услышал голос её мамы:

— Алло?

— Здравствуйте, а Софию можно к телефону?

— А её нет, она в институте. А кто её спрашивает?

Я немного замялся что ответить.

— Это Артём? — вновь спросила она.

— Да, это Артём. Не подскажете, когда София будет дома?

— Ну, она приезжает с учёбы примерно в три-четыре часа. Что ей передать?

— Ничего, спасибо! — и я повесил трубку.

Я пошёл домой. Мне хотелось сменить одежду, хотелось помыться и побриться. У меня был план, и я чувствовал в себе силы воплотить его в жизнь. Этот план созрел у меня в тот момент, как я сегодня вышел на свободу. Это ещё один шанс. Возможность быть с ней. Я чувствовал, что только она меня спасёт от меня самого. Мне нужно только доказать ей, что я честный, порядочный, что я достоин её — её чистоты и кротости, её доброты и сострадательности. Может быть, я даже устроюсь на работу.

С этими мыслями я пришёл домой. Привёл себя в порядок. Почитал книжку, поспал и к вечеру вышел из дома. На этот раз я решил не звонить больше Софии, а сразу идти к её дому к семи часам вечера. Мне казалось, что я встречу её там — она каждый день гуляет с собакой примерно в семь часов.

Я подошёл на то место, где мы встретились в последний раз, и стал ждать. С этого места я видел дверь её подъезда. Я сел на спинку лавки, ноги поставил на сиденье и закурил сигарету. Люди входили и выходили, но Софии не было видно. Минут через пятнадцать дверь неожиданно открылась и из неё сначала показалась её собака, а потом она сама и быстрым шагом направилась прямо ко мне.

Я встал со скамейки ей навстречу.

— Привет, ты случайно не меня ждёшь? — уточнила она, подходя ко мне. Голос Софии был приветливым, но сдержанным.

— Привет! Да, тебя, и не случайно, — ответил я.

— А я собиралась сегодня уроками заниматься — у меня сессия. Мама должна была идти гулять с собакой, но увидела тебя в окно и говорит: там тебя молодой человек, кажется, ждёт.

— Вон как, так мы всё время были под присмотром твоей мамы? — спросил я, помахал в сторону дома рукой и добавил: — Привет маме!

— Почему ты не позвонил?

— Я звонил, но тебя не было дома.

— Да, мама мне сказала.

— Так она всё время знала про меня? — я оглянулся на окна.

— Да, у меня от мамы нет секретов, — ответила София и добавила: — И она очень беспокоится за меня.

— Ясно, — я посмотрел ей в глаза и задержал взгляд, рассматривая её лицо. Оно было спокойным и приветливым. На этот раз оно не выражало отпечатка грусти, как в прошлый раз, а наоборот, казалось София была настроена решительно.

— Пойдём, прогуляемся, у меня не много времени, нужно готовиться к зачётам.

Мы медленно пошли по тротуару двора. Я молчал, не зная, как мне начать разговор.

— Где ты был, чем занимался? — неожиданно спросила она напрямую.

Я остановился и повернулся к ней.

— София, прости меня, пожалуйста. Я обещал вчера прийти, но не смог.

Она на секунду остановилась, но затем продолжила идти:

— Что же тебе помешало? Если это, конечно, не секрет? — в её голосе были нотки наигранного интереса и в тоже самое время сдержанности, как будто ей всё равно, отвечу я или нет.

— Когда-нибудь, я тебе всё расскажу, но не сейчас, — сделал я попытку её успокоить. Но вдруг серьёзным тоном она спросила, не глядя на меня:

— Где ты вообще работаешь и кем работаешь? Или учишься и на кого учишься? Какое у тебя образование и кто твои родители? Есть ли сестры, братья? — проговаривая все это, она смотрела куда-то вперёд перед собой.

— Я слышу голос твоей мамы, — спокойно сказал я.

София качнула головой:

— Да, моя мама беспокоится за меня. Она спрашивает меня, что это за молодой человек к тебе приходил, потом пропал, потом позвонил и не пришёл, — тон её голоса стал нарастать, она говорила всё громче, и видно было, как начинает волноваться. — А до него приходил ещё один молодой человек и тоже пропал. И что это, чёрт возьми, вообще происходит?

При этих последних словах, которые она почти выкрикнула, я увидел, как в её глазах блеснули слёзы. Она отвернула голову в сторону и замолчала.

Я почувствовал бесконечную жалость к ней. Мое сердце содрогнулось, и мне хотелось остановить её, повернуть к себе и крепко обнять. Но я не знал, что мне делать. Мне хотелось бесконечно просить прощения за всё: за мою беспорядочную жизнь, за этот жестокий мир, в который я пытаюсь зачем-то вовлечь её — такую чистую, добрую…

— София, — я взял её правую ладонь двумя руками и встал перед ней. Она остановилась. Взгляд её был направлен вниз и в сторону, глаза уже сухие, но бесконечно грустные.

— София, послушай меня, пожалуйста, — я понял, что в этот момент я не могу ничего придумать. У меня нет оправдания, нет шутки, чтобы сгладить ситуацию, нет умных или красивых слов. Я вдруг понял, что я не смогу удержать то, что никогда не принадлежало мне и, возможно, никогда не предназначалось для меня Богом. То, что всегда находилось за пределом моего мира и лишь по счастливой случайности слегка коснулось его. Мой мир — это мир грязи, жестокости, насилия и борьбы, и я не заслуживаю даже краешком своих грязных ботинок касаться его чистых отполированных парадных подъездов. Мое место на задворках, там, где снуют прокажённые, калеки, бездомные и убогие.

Я понял, что сейчас я могу сказать всё, что я думаю, и уйти. Выложить всё, что у меня на сердце, и исчезнуть навсегда из её жизни. Оставить её в своём счастье, в своей невинности, в своей чистоте и никогда не приближаться к ней.

Всё это промелькнуло в моих мыслях за долю секунды. Меня больше ничего не держало сказать ей всё как есть:

— Я скажу тебе всю правду, — сказал я и отпустил её ладонь, — а потом уйду и не буду больше тебя беспокоить.

София мельком взглянула мне в глаза и тут же опять опустила взгляд.

— Я нигде не работаю, — продолжал я, — я ворую, обманываю людей, делаю им больно, потом пропиваю все деньги или трачу их на наркотики.

София в испуге посмотрела на меня. Широко открыв глаза, она смотрела на меня прямо и не отводила взгляда.

— Я скажу тебе, почему Дэн не пришёл, а вместо него пришёл я. Я сделал для него кое-что, грязное дело, помог ему украсть кое-что и вместо денег попросил его отдать тебя мне. Мы два дня делали это, а по ночам…

Я замолчал, не в силах сказать всего остального.

— А вчера я не пришёл, потому что провёл ночь в милиции.

Пока я говорил всё это, София продолжала смотреть на меня с открытыми глазами, и в них было столько боли, столько сострадания, участия, жалости…

Я сделал шаг назад:

— София, прости, мне не нужно было с тобой встречаться. Я совершил ошибку.

Она сделала шаг мне навстречу:

— Артём, постой, — она прижала левую руку к груди, а правой держала поводок собаки. Она глубоко дышала, грудь её поднималась и опускалась. В её голосе было столько силы и страсти, — постой.

Левая рука потянусь ко мне:

— Скажи мне ещё что-то, расскажи мне про себя, — её голос был очень взволнован, глаза бегали в стороны, она прерывисто дышала, — расскажи мне стихотворение, которое ты читал по телефону.

Неожиданно она опустила голову и рассеянно посмотрела в никуда:

— Мне нужно идти, меня мама ждёт, — неожиданно она вскинула глаза на меня. — Ты придешь завтра?

— Завтра, не знаю, — забормотал несвязно я. — София, все хорошо?

— Да, мне нужно идти домой, пока, — она вдруг развернулась и быстрым шагом пошла в сторону подъезда. — Тишка, пойдём домой, — одёрнула она пёсика.

— Я провожу тебя, — я пошёл следом за ней.

Она быстрым шагом подходила к подъезду, смотря куда-то в землю. Затем открыла дверь и на секунду остановилась. Повернув слегка голову в мою сторону, спросила:

— Ты позвонишь мне завтра?

— Да, позвоню.

— Пока, — бросила она и побежала вверх по лестнице.

В недоумении я остался стоять внизу. Я жалел, что сказал ей всё это. Видимо, мои слова произвели на неё слишком сильное впечатление. В задумчивости я побрёл обратно домой. Я думал о Софии, о том, что я сказал, и мне было стыдно. Теперь она будет презирать меня. Зачем я обещал ей позвонить? Но она была в таком состоянии, что я должен был ей пообещать.

Мне очень не хотелось идти домой и оставаться одному, и я пошел к Касперу с Андреем. Это два брата, с которыми я познакомился через Антона. Они были плановые парни, то есть постоянно курили анашу. Каждый долго сидел на героине, но смог соскочить с иглы, правда Каспер соскочил с диагнозом ВИЧ. Он относился к этому философски: «Я умру или от того, что разрушится моя печень, — такой был побочный эффект лекарств, которые ему выдавали по программе реабилитации ВИЧ-инфицированных, — или я умру от простого гриппа. Немного раньше, чем вы».

Оба они любили выпить и иногда, когда появлялась возможность, ширнуться и понюхать что-нибудь. А траву они курили непрерывно.

Я позвонил в дверь. Мне открыла их мама.

— Каспер или Андрей дома?

— Да, у себя, — проворчала мама и показала рукой на дверь их комнаты. Это была высокая и худая женщина с тяжёлыми морщинами на лице.

За ней слышался громкий хард-рок. Я открыл дверь, Каспер и Андрей сидели на диванах, которые стояли напротив друг друга. На стенах висели постеры, плакаты рок-групп и книжные полки с книгами. В углу — письменный стол. На нём магнитофон, из которого играла музыка. Посреди комнаты лежал пёстрый ковер, а на нём между диванами стоял журнальный стол. На нём лежали огромная куча конопли, папиросы и пачки с «Беломором». Такая же куча травы на газетах находилась на письменном столе, подоконнике и книжных полках. В воздухе стоял тяжёлый сигаретный дым и сильный запах конопли.

Каспер сидел на диване и потрошил папиросы — высыпал из них табак на газету и забивал травой из кучи на столе. Напротив него сидел Андрей и, заложив руки за голову, просто глядел в стену. Увидев меня, Каспер протянул свою большую руку и поздоровался, то же самое сделал Андрей.

— Какими ветрами тебя занесло к нам в нашу обитель добродетели? — Каспер, как всегда, говорил высоким слогом, часто мне совершенно не понятным.

— Да так, решил проведать.

— Что-то ты, походу, в печали, мой друг… на, покури, успокой свой разум и очисти душу, — и он протянул мне забитую травой папиросу. — Не бог весть что, но и то хорошо.

Я сел на диван рядом с Каспером и прикурил. Это была местная дичка — чтобы с неё пропёрло, нужно было выкурить как минимум целую папиросу. Я молча курил, а Каспер и Андрей молча смотрели на меня.

Оба брата были долговязыми, с длинными руками и широкими ладонями. Каспер был постарше меня на пару лет, а Андрей был моего возраста или даже чуть младше. Каспер мог говорить без умолку, а его младший брат, наоборот, чаще всего молчал и редко улыбался.

— Залечи, залечи — не зли духов, — сказал громко Каспер, глядя на меня, когда папироса у меня начала стрелять и щелкать.

Я смочил слюной палец и промазал папиросу вокруг уголька. Мне стало как-то спокойно и радостно. Я оглядел комнату — в ней словно не убирались лет сто. При этом не было бардака и разбросанных вещей. Наоборот, казалось, что и вещей никаких не было — только мебель, ковер на полу и кучи травы. Но на всей мебели, обоях, тяжелых плотных занавесках, ковре лежал толстым слоем какой-то налёт, и мне представилось, что можно было поскрести в любом месте комнаты, потом скатать шарик и забить в сигарету, и он будет переть не хуже любого пластилина.

Я завис в этой мысли, и мне стало очень смешно от неё — я чувствовал, как мой рот растянулся в широкой улыбке, и я не мог ничего сделать, улыбка застыла на моём лице, и я не могу вернуть лицу прежнее выражение, как будто мышцы лица парализовало. Вдруг я догадался потрогать лицо рукой и оказалось, что я уже не улыбаюсь.

— Ну что, почувствовал силу? — спросил Каспер, глядя мне прямо в глаза.

— Да, сильная сила у тебя, — ответил я, стараясь сделать ему приятно.

Каспер широко заулыбался, довольный похвалой.

— Хорошо. Ну рассказывай, отчего ты в печали? — спросил он, отвернувшись и продолжив заниматься своим делом.

— Да, вот девушка одна нравится мне, а я не знаю, как к ней подступиться — она такая чистая, невинная, учится в институте, любит свою маму, а я раздолбай по жизни.

— Это потому что ты не нагваль, ты сталкер, тебе нужно практиковать искусство намерения. Вот мы с моей девочкой были нагвалями. Она женщина-нагваль, а я мужчина-нагваль. И мы вместе оттачивали безупречность.

Каспер имел в виду свою бывшую, которая давно его бросила и стала жить нормальной жизнью. Он часто вспоминал её, называл своей девочкой, особенно по пьяни, плакал и жаловался на то, что она его бросила.

— Не знаю, что ты несёшь, Каспер, но трава у тебя забористая, — сказал я. При этих словах Каспер важно закачал головой и предложил мне ещё одну только что забитую папиросу:

— Вот, возьми эту — она избавит тебя от печали и привнесёт порядок в твой разум. Я бы предложил тебе пейот, но твой дух ещё недостаточно окреп, чтобы увидеть орла.

Я решительно не понимал, о чём он говорит, но мне нравилось слушать Каспера. Он говорил всё время загадками и с очень важной интонацией в голосе, пытаясь придать какой-то только ему понятный смысл словам и выражениям.

— Чтобы укрепить дух воина, недостаточно одного созерцания бытия. Необходимо ещё иметь намерение. Накапливать силу, следить за тем, что тебя отождествляет с собой и миром. Дух травы помогает в этом — он ведёт твой разум неизведанными тропами знания, закаляет характер и показывает путь к свету. А что есть свет? Свет — это твоя безупречность и сила. Твоё начало мужское, но как одному? Никак. Нужно женское начало — тогда вдвоём вы замкнёте круг и сможете войти на территорию, где правят настоящие духи, — Каспер ненадолго замолчал и продолжил: — Как мы с моей девочкой. Мы с ней побывали в таких мирах…

Дальше я уже не слушал. Мне было необычайно легко и хорошо. Я не думал о Софии, о своей жизни. Я просто сидел и смотрел на происходящее вокруг. Каспер продолжал возиться с травой, Андрей сидел молча и смотрел на нас. В воздухе стоял дым и сильно пахло коноплёй. В углу играла музыка. И в этой атмосфере мне казалось, что время остановилось.

— … и вдруг в зарослях чаппараля я увидел тусклое свечение, которое испускала какая-то трава, — Каспер продолжал что-то вспоминать. — Я понял: это знак, и, приблизившись, увидел, что это одинокий куст конопли. Я позвал свою девочку, и мы забрали его домой. И он подарил нам столько силы и знания…

— Ладно, я пойду, — я встал и собрался уходить. — Каспер, Андрей, спасибо что накурили.

— Хорошо, давай, заходи как-нибудь, — спокойно, как ни в чём ни бывало, сказал Каспер и добавил: — На, почитай, может тут ты найдёшь ответы на свои вопросы, — и он, развернувшись, своей длинной рукой взял с полки книгу и подал мне. Я взглянул на обложку — там были нарисованы орёл и какой-то индеец. Взял книгу только чтобы не обидеть Каспера. Махнул рукой Андрею и пошёл домой.

9

На следующий день я позвонил Софии после четырёх. Как раз тогда, когда, по моим расчётам, она должна была приехать из института.

Трубку взяла её мама:

— Алло.

— Здравствуйте, а София дома?

После небольшой паузы я услышал:

— Да, она дома, но она нездорова.

— А что случилось? — я забеспокоился. — Это Артём, София Вам про меня говорила.

— Да, Артём, здравствуй! Софья вчера пришла с прогулки и у неё начался жар. — Голос мамы был тревожен и печален. — Всю ночь ей было плохо, она бредила и была высокая температура. Мы даже вызвали скорую.

Я не знал, что сказать. Я был в шоке от этой новости.

— А как она сейчас себя чувствует?

— Температура упала, но она весь день спит. Ничего не ест и не пьёт. Артём, что вчера произошло? — голос мамы был добрым и в нём чувствовались только участие и забота.

— Ничего, мы просто поговорили немного, — ответил я.

— Она ничего не рассказывает, пришла вчера, вся взволнованная, села делать уроки, а через полчаса говорит: «Мама, можно я прилягу, у меня что-то голова разболелась», я руку приложила к её лбу, а он как кипяток. Легла она в постель и всю ночь бредила и потела. Скорая приехала, сделала укол, и она уснула. А сегодня лежит, ничего не ест. Я ей: «София, поешь что-нибудь», а она: «Спасибо, мама, я ничего не хочу». Ой, я не знаю, что и делать, — голос мамы был очень беспокойным. Она была в расстроенных чувствах и растерянности.

Я не знал, что ответить, я сам был растерян. И видел вою вину в этом.

— А я могу её увидеть? — спросил я, хотя понимал, что надежды мало.

— Я даже не знаю, — в голосе мамы чувствовалось, что ей тоже неудобно. — Её лучше, наверное, не беспокоить пока, и я же тебя совсем не знаю. Вот что, Артём, позвони лучше завтра. Я надеюсь, ей станет полегче.

— Хорошо, спасибо, завтра я наберу. И… передайте, пожалуйста, что я звонил.

— Хорошо, Артём, передам. До свиданья!

Я ещё долго стоял и слушал гудки в трубке. Мне было грустно из-за того, что София заболела, но ещё мне было жалко самого себя. Я чувствовал, что стал причиной её болезни, но я понимал, что, поправившись, она скорее всего уже не захочет со мной дружить. И вообще не захочет даже знать меня.

По сути, я только сейчас осознал по-настоящему, какая большая между нами пропасть. Но завтра я обязательно ей позвоню, по крайней мере для того, чтобы поинтересоваться, как её здоровье.

Позвоню, спрошу, как дела, как здоровье — и всё. При этой мысли мне даже полегчало. Не нужно обманывать и подстраиваться, не нужно менять себя. Я вспомнил её лицо, её испуганные глаза, пылающие щёки и алые губы. И мне так сильно захотелось её увидеть.

На следующий день я проснулся после обеда. И сразу подумал о том, что нужно позвонить Софии и узнать, как дела. Я хотел, чтобы её мама сказала, что всё хорошо и она идёт на поправку, или уже выздоровела и уехала учиться. Тогда я скажу: «Хорошо, передавайте ей от меня большой привет», положу трубку и больше не буду звонить.

Мне было грустно от этой мысли, но мне казалось, что это был единственный правильный выход из этой ситуации. Между нами даже ничего нет — мы просто погуляли вместе несколько раз. Мы не целовались и даже не объяснялись. Это вообще даже не отношения, а просто знакомство. И раз не получилось сразу, то и потом, скорее всего, ничего не получится.

Но как было бы здорово идти по улице и говорить с ней о том, о чём я не мог говорить больше ни с кем. О литературе, поэзии, философии, жизни в целом. Рассуждать о судьбах героев книг. За всю жизнь я уже привык, что никто не разделял моих взглядов и не сочувствовал моим откровениям. Услышав пару раз насмешки в свою сторону, я закрыл эту дверь насовсем — никто не мог ничего узнать, что у меня на сердце.

А ещё она такая красивая… Я представил её улыбку и добрые глаза. Ну тут же я вспомнил её лицо в тот момент, когда я рассказал правду про себя. Её взгяд, полный какой-то страсти и сострадания.

Мне стало ужасно грустно от этого воспоминания. Мне казалась эта ситуация незавершённой, но я также понимал, что от меня зависит, будет ещё один контакт с ней или нет. Единственная нить, которая нас связывала, — этот тот факт, позвоню я или нет. Я могу просто выкинуть из памяти её номер телефона, и мы больше никогда не увидимся. От этой мысли я загрустил ещё больше. Я представил, как она идёт по аллее с собакой, опустив голову.

Через полчаса я подходил к телефону-автомату. Перед тем как набрать номер Софии, я задумался на минуту. Сейчас трубку возьмет её мама. Я спрошу, как здоровье Софии, и попрощаюсь. Я набрал её номер и после нескольких гудков услышал голос Софии:

— Алло?

Я не ожидал её услышать. Мое сердце взволнованно забилось и участилось дыхание. Я молчал.

— Алло, вас не слышно, — повторил её голос тихо и спокойно, внезапно я представил её лицо.

— Привет, София! — наконец промолвил я.

— Привет, Артём!

— Как ты себя чувствуешь?

— Уже лучше, спасибо!

— А где твоя мама?

— Мама на работе, она вернется через час.

— Я тебя не отвлекаю? Ты наверное ещё не очень хорошо чувствуешь себя?

— Нет, не отвлекаешь, — голос Софии был очень спокойным, — я читаю книгу.

— Что за книга?

— Маркес, рассказы.

— Ну как тебе?

— Очень грустные, — сказала она тоже грустно и, как мне показалось, задумчиво.

— Ты уже дошла до рассказа про парня и девушку, которые виделись во сне, а наяву не могли никак встретиться?

— Да-а… — сказала София растянуто, — ужасно грустный рассказ.

— А тебе бы как хотелось, чтобы он закончился?