Бесплатный фрагмент - Саня, я опять умерла

Пролог. Бизнес по знакомству

Рутина

Дорогая квартира в центре Москвы. Патриаршие пруды, седьмой этаж.

Саня стоит в коридоре. Напротив него — лощеный мужчина лет сорока пяти в костюме за полмиллиона. Глаза бегают.

— Он там, — кивает мужчина в сторону спальни.

Из приоткрытой гостиной доносятся голоса:

— …завещание еще можно оспорить, если докажем невменяемость…

— …квартиру на Остоженке сразу продадим…

— …швейцарские счета только через суд…

Саня проходит в спальню. На кровати труп. Восковое лицо, руки сложены на груди. Кто-то привел его в порядок — наверняка частный специалист.

Он подходит ближе, наклоняется. Нюхает воздух. Слабый запах одеколона. И что-то еще. То самое ощущение — как натянутая струна.

Возвращается в коридор.

— Полтора, — говорит он.

— Мы договаривались на миллион!

— Это было утром. Сейчас полтора.

— Но почему?!

— Двадцать часов прошло, — Саня пожимает плечами. — Еще четыре — и шансов не будет. Или ищите другого специалиста.

— Но вы же сказали, что можно!

— Можно. Но чем дольше лежит, тем дороже.

Мужчина мечется взглядом между Саней и дверью гостиной. Оттуда доносится:

— …дача в Барвихе минимум двести лимонов стоит…

— Хорошо! — выдыхает клиент. — Полтора.

Достает из внутреннего кармана три толстых конверта. Саня пересчитывает купюры прямо при нем. Медленно. Мужчина нервно постукивает ногой.

— Спасибо за сотрудничество, — Саня убирает деньги. — Теперь слушайте внимательно. После того, как я выйду из комнаты, ждете ровно пять минут. Потом заходите. Он будет в сознании. Что он скажет или сделает — ваши проблемы. Моя работа — оживить. Психотерапия в стоимость не входит.

Возвращается в спальню. Закрывает дверь на защелку. Подходит к трупу, морщится — запах сквозь одеколон бьет в ноздри, лезет прямо в мозг. Кладет руку на плечо.

Процесс пошел. Словно включили насос наоборот — энергия из него перетекает в мертвое тело. Колени подгибаются. Саня стискивает зубы, держится. Минута. Две. Три.

Труп дергается. Хрипит. Открывает глаза.

— Где… где я?

— Дома, — отвечает Саня, отходя к окну. — В своей постели.

— Какого… года?

— Две тысячи двадцать пятого. Вы проспали почти сутки.

Старик пытается сесть, не получается. Поворачивает голову к Сане.

— Они… думали, я умер?

— Думали.

— Сволочи… — в голосе появляется сила. — Где мой телефон? Где, черт возьми, телефон?!

Саня молча указывает на тумбочку. Старик хватает айфон трясущимися руками.

Набирает номер.

— Алло? Михалыч? Да, это я! Нет, сука, не умер! Заткнись и ко мне немедленно! С новыми бланками! Всё к херам меняю! На благотворительность! До копейки!

За дверью топот ног, крики.

— Папа?! ПАПА?!

— Это невозможно!

— Он же был мертв!

Дверь дергают. Колотят.

— Уберите их! — орет старик Сане. — Уберите этих гиен!

— Это не входит в мои обязанности.

— Я заплачу!

— Не интересно.

— Миллион!

— Всего доброго.

Саня направляется к двери. Старик за спиной надрывается в телефон:

— И охрану! Пришли охрану! Они меня убьют! Опять убьют!

Саня отодвигает защелку. В спальню врываются наследники.

— Папочка!

— Отец, как ты?!

— Мы так волновались!

Проходит мимо них к выходу. За спиной — вопль старика:

— ВОН! ВСЕ ВОН! МРАЗИ! МОГИЛЬЩИКИ!

Звук пощечины. Грохот упавшей вазы.

— Ты не имеешь права!

— Это наши деньги!

Саня выходит на лестничную площадку. В лифте — зеркало. Смотрит на свое отражение. Седина в висках стала заметнее. Новые морщины у глаз.

На улице прохладно. Он поднимает воротник.

Идет к метро. Мимо проносится Bentley — наверное, нотариус спешит. Или охрана. Или новые наследники.

В подземном переходе нищий с табличкой «Помогите на лечение». Саня бросает в банку пятитысячную купюру. Нищий изумленно смотрит вслед.

— Эй, мужик! Это ошибка?

Саня не оборачивается. Какая, к черту, разница.

Откат

Однушка в спальном районе. Бибирево, панельная девятиэтажка. Третий этаж.

Саня толкает дверь плечом — замок заедает. Квартира встречает его запахом табака и пыли. Не раздеваясь, проходит в комнату, падает на диван.

Откат накатывает волнами. Сначала озноб — мелкая дрожь, которую не остановить. Потом жар — будто изнутри жгут. Двадцать часов — это уже серьезно.

На журнальном столике — недопитая вчерашняя водка, пепельница с окурками, пульт от телевизора. Саня тянется к бутылке, но руки трясутся так, что он проливает половину мимо стакана.

Телевизор работает без звука. Новости. Пожар где-то. ДТП на МКАДе. Обычный день в Москве.

Саня закрывает глаза. Перед внутренним взором лицо старика в момент воскрешения. Этот первый вдох, когда душа возвращается в тело. Каждый раз одинаковый. Паника, непонимание, злость.

Пытается встать — ноги не держат. Ладно, полежит еще часок. Или два. Или до утра.

Засыпает прямо в куртке, свернувшись на диване. Во сне к нему никто не приходит. Мертвые являются, только когда еще можно что-то изменить.

Утро

Саня просыпается от того, что затекла рука. Пытается пошевелить пальцами — как чужие.

На груди — тяжесть.

Серый кот растянулся вдоль тела: хвост у ног, морда у носа. Желтые глаза смотрят в упор. Усы щекочут.

— Шеф, слезь.

Кот не двигается. Только медленно моргает.

Телефон показывает 11:23. Суббота.

Саня аккуратно сдвигает кота в сторону. Шеф недовольно урчит, но слезает. Идет на кухню, садится у пустой миски. Ждет.

— Да щас, я тока встал. Дай хоть рожу вымою.

Встает, идет в ванную. В зеркале — помятое лицо, щетина, мешки под глазами. Сорок три года, а выглядит на все пятьдесят. Шеф трется о ноги, напоминает о себе.

Холодильник встречает пустотой. Банка просроченного майонеза, полбатона черствого хлеба, пакет молока — открыл, понюхал, вылил в раковину. На нижней полке — последняя пачка кошачьего корма.

— Тебе осталось, мне — нет, — Саня высыпает корм в миску.

Шеф ест медленно. Мейн-кун — десять кило, метр от носа до хвоста. Серая шерсть с голубым отливом блестит даже в тусклом свете кухни. Движется неспешно.

Доел. Вылизал миску до блеска. Пошел в ванную. Саня слышит, как он залезает в свою будку — здоровенный закрытый домик занимает полванной. Скребет там, копает. Наполнитель шуршит, как галька на пляже.

Саня берет с холодильника пятилитровую баклажку, наливает холодненькую водичку в стакан. Пьет. Хорошо… Из ванной — усиленное копание, потом тишина.

БАМ!

Шеф вылетает из ванной, как ракета. Несется через кухню, заносит на повороте, когти скребут по линолеуму. Замирает посреди комнаты, смотрит на Саню дикими круглыми глазами — зрачки как блюдца.

— Че, попустило?

Кот срывается с места, делает круг по квартире — кухня, комната, коридор, снова кухня. На третьем круге запрыгивает на диван, спрыгивает, несется дальше.

— Старый псих…

Саня идет в ванную. В будке — свежие следы деятельности. Надо убрать, а то вонять будет. Берет совок, выгребает комки. Шеф уже успокоился, сидит в дверях, наблюдает.

— Доволен?

Кот медленно моргает. Уходит в комнату, запрыгивает на подоконник. Смотрит на улицу.

Надо в магаз. И корма взять. Шефу только премиум подавай.

Саня натягивает джинсы, свитер. Куртка еще пахнет вчерашним — он морщится, но другой нет.

Шеф провожает до двери, садится в прихожей. Будет ждать. Всегда ждет.

На улице серо. Московский сентябрь бывает разным. Сегодня — грязь, сырость и холод.

Пятерочка

В магазине тепло и людно. Субботнее утро — пенсионеры с тележками, мамаши с детьми, мужики за пивом.

Саня берет корзинку, идет к холодильникам. Телефон звонит — номер знакомый, это через Петровича.

— Да, — Саня прижимает телефон плечом, выбирает между пельменями «Цезарь» и «Сибирские».

— Здравствуйте, это… это по поводу услуги. Петрович дал ваш номер.

Женский голос. Молодой. Испуганный.

— Кто умер? — Саня берет «Сибирские», дешевле.

— Муж. Сегодня ночью.

— От чего?

— Авария. На Кутузовском. Машина всмятку, но тело… тело почти целое.

Саня идет к хлебному. Нюхает батон — вроде свежий.

— Голова?

— Что?

— Бошка целая? Череп не пробит?

— Нет… нет, голова целая. Сотрясение, сказали.

— Что сломано?

— Ребра… три или четыре. Ключица. Рука в двух местах. Но внутренние органы… врач сказал, что целы.

Саня берет батон в нарезке, дороже, но свежее.

— Тело вскрывали?

— Нет! Петрович предупредил меня про вас. Я сразу договорилась в больнице — сказала, что забираю в частную клинику, что вскрытие запрещено по религиозным причинам. Заплатила, они не стали спорить.

— Сколько часов прошло?

— Семь… может, восемь. Я не сразу узнала, полиция долго искала документы…

— Где тело сейчас?

— В Склифе, в отдельной палате. К нему никого не пускали.

— Миллион, — Саня кидает в корзину растворимый кофе. — Наличными. И мне нужен доступ к телу без свидетелей.

— У меня есть деньги. Петрович сказал, вы… вы правда можете?

— Если он еще тут — верну. Буду в Склифе в течение часа, у морга. Деньги с собой.

— Спасибо! Спасибо вам!

Саня вешает трубку. Идет к молочному отделу, хватает первый попавшийся кефир. Добавляет в корзину пачку сигарет, банку тушенки.

На кассе его узнают.

— Сан Саныч, давно не заходили, — улыбается молодая кассирша. — Как здоровье?

— Нормально, — Саня протягивает пятитысячную.

— Ой, у меня сдачи не будет с такой…

— Нин, сдачи не надо. За прошлые разы должен.

Выходит, не дожидаясь ответа. Восемь часов после ДТП — еще можно успеть. Если повезет.

Беха

Саня обходит девятиэтажку, во дворе — его BMW X5. Черная, 2018 года. Не новая, но еще злая. Тонировка по кругу — полный ноль. Номера блатные, три семерки.

Обходит машину. Привычка. Проверяет колеса — давление норм. Приседает, заглядывает под днище — сухо, не течет. Все чисто.

Открывает дверь — из салона валит запах табака и кожи. На торпедо — пачка Winston, зажигалка с гравировкой «Без шума», освежитель воздуха давно сдох. На заднем сиденье — спортивная сумка, всегда готова. Там сменная одежда, аптечка и кое-что еще. На всякий случай.

Бросает пакет с продуктами на пассажирское. Достает из пакета бутылку кефира. Смотрит на дату — вчера истек. Нюхает горлышко.

— Похер.

Пьет. Половину, залпом.

Садится, поправляет зеркало. Ключ в замок, поворот — мотор взревел, 3.0 дизель. Включается музыка — «Сектор Газа», громко. Делает тише, но не выключает.

— Склиф, палата, миллион, — бормочет себе под нос, выруливая со двора.

Двадцать минут по пустым субботним улицам — и он уже на Третьем кольце. Еще пять — и Склиф. Паркуется нагло, прямо у входа.

Достает телефон, пишет СМС: «На месте. Жду у входа».

Закуривает, откидывается на спинку. Достает бутылку кефира, допивает остатки. Морщится — теплый. Бросает пустую на заднее сиденье. В салоне тепло, музыка играет тихо.

За окном мимо идут люди — кто с цветами в главный корпус, кто с опущенной головой от морга. Обычный день. Кого-то спасают, кого-то хоронят.

А кого-то воскрешают. За миллион.

Пустота

Женщина появляется через пять минут. Молодая, лет тридцать. Дорогое пальто, сумочка. Глаза красные, макияж поплыл.

Подходит к машине неуверенно. Саня опускает стекло.

— Это вы?

— Деньги?

Она достает из сумочки пакет. Саня, не выходя из машины, пересчитывает. Все на месте.

— Как его зовут?

— Андрей. Андрей Беляев.

— Где лежит?

— В подвале. Комната 3. Я договорилась с санитаром, он уйдет на перекур.

Саня выходит из машины. Достает из багажника медицинский халат — всегда возит с собой. Накидывает поверх куртки.

— Ждите здесь.

— А если… если не получится?

— Верну деньги.

Идет к служебному входу. Толкает дверь — не заперто. Коридор пустой, пахнет хлоркой и формалином.

Спускается в подвал. Комната 3. На двери табличка «Временное хранение».

Внутри — три каталки. На средней — тело под простыней. Саня подходит, откидывает ткань.

Мужик лет тридцати пяти. Лицо в ссадинах, но череп цел. Грудная клетка деформирована — ребра точно сломаны. Левая рука под неестественным углом.

Саня кладет руку на грудь. Закрывает глаза. Ищет ту самую струну.

Пусто.

Открывает глаза. Снова закрывает. Концентрируется.

Ничего. Абсолютная пустота.

— Твою мать…

Проверяет пульс на шее — разумеется, нет. Холодный труп.

Саня отходит от каталки. Достает телефон, пишет: «Выходите. Нужно поговорить».

Поднимается наверх. Женщина уже стоит у входа, вцепилась в сумочку.

— Ну что? Получилось? Он жив?

— Нет.

— Как нет? Но вы же… Петрович сказал…

— Не могу.

— Что значит не могу? Я не понимаю!

Саня достает из кармана пачку денег. Протягивает женщине.

— Но как же… Может, попробуете еще раз? Я заплачу больше!

— Он ушел. Нет его. Не хочет обратно. Деньги не помогут.

— Не хочет? К нам? Ко мне?

В ее голосе — растерянность, обида, непонимание.

— У него дочка! Маленькая! Три года!

Саня сжимает зубы. Отводит взгляд.

— Так бывает. Простите.

Саня разворачивается, идет к машине. За спиной всхлипы.

— Подождите! А может… может, есть кто-то еще? Кто сможет?

Не оборачивается. Садится в машину, заводит мотор.

В зеркале заднего вида: женщина стоит под фонарем. Убитая горем одинокая фигура с пачкой денег в руках.

Выруливает на дорогу.

Надо домой. Выпить.

Глава 1. Сделка

Подсчет

Однушка в Бибирево. Понедельник, 22 сентября 2025, 11:30.

Саня сидит за кухонным столом. На клеенке в горошек пачки пятитысячных. Аккуратные кирпичи по сто купюр, перетянутые банковскими резинками.

Считает вслух, перелистывая купюры в стопке:

— Пятьдесят шесть… Пятьдесят семь… Пятьдесят… твою мать, сбился.

Купюра выскальзывает из пачки, планирует на пол. Шеф спрыгивает с подоконника, обнюхивает.

Саня поднимает купюру, начинает заново.

— …двадцать три… двадцать четыре… двадцать пять.

Откидывается на спинку.

— Надо было купить считалку, — бормочет себе под нос.

13:30

Два часа спустя. Деньги пересчитаны трижды.

Саня сидит на кухне, пьет растворимый кофе. На столе листок со скриншотом с «Циана». Однушка в ЖК на Калужской. 46 квадратов, 14 этаж. 24 миллиона 700 тысяч.

Шеф лежит рядом на стуле, свернувшись калачиком.

— Через час выезжаем, — говорит Саня коту. — Скоро новая хата, новая жизнь.

Кот спрыгивает, подходит к столу. Трется о ногу.

— Там подоконники низкие, широкие. Тебе понравится.

Встает, идет в комнату. Из-под дивана достает спортивную сумку — черная Nike, потертая на углах. Возвращается на кухню, достает из-под раковины рулон мусорных мешков.

Разворачивает мешок. Большой, 240 литров. Складывает туда пачки — аккуратно, слоями.

Завязывает мешок на два узла. Запихивает в сумку — еле влезает. Застегивает молнию.

Идет в ванную. В зеркале — небритая рожа, мешки под глазами.

Берет станок, пену для бритья.

Десять минут спустя выглядит почти прилично. Надевает чистую рубашку — белую, из тех, что покупаешь раз в год и не носишь. Джинсы без дыр. Даже ботинки протирает влажной тряпкой.

Шеф провожает до двери. Садится в прихожей, смотрит.

— Ну что. Пожелай мне удачи. Вернусь через пару часов.

Кот медленно моргает.

Саня закидывает сумку на плечо. Тяжелая, зараза. Проверяет карманы — телефон, ключи, сигареты.

Выходит. Замок щелкает.

На улице холодно, но солнечно. Редкий для сентября день. Может, это знак.

Спускается в метро. До «Калужской» час, две пересадки. Встреча в банке в 15:00. Времени в самый раз.

Метро

Вагон полупустой — будний день, не час пик. Саня садится в конце, сумку ставит между ног, придерживает коленями.

В кармане вибрирует телефон — сообщение от риелтора:

«Александр, продавец приедет пораньше. У вас получится раньше?»

Набирает ответ:

«Да. Постараюсь».

Отправляет, убирает телефон. Достает листок с квартирой, разглядывает фотки. Кухня-гостиная 25 метров. Спальня с панорамными окнами. Шефу можно прям лежак на подоконнике сделать.

Поезд тормозит на «Тимирязевской». Двери открываются. Никто не выходит, никто не заходит.

Двери закрываются.

И в этот момент напротив него, на пустом сиденье, материализуется Трейси.

Розовое пальто распахнуто, под ним черное кружевное белье. Туфли-лодочки на шпильке. Волосы идеально уложены, макияж — как с обложки. Сидит, закинув ногу на ногу, улыбается.

— Привет, Сань.

Он поднимает глаза от листка. Смотрит на нее. Молчит.

— Не рад меня видеть? — она надувает губки. — А я так старалась, оделась красиво…

— Какого хера, Трейси?

— Ну… — она рассматривает свои ногти. — Кажется, я немножко утонула. Упс…

Саня закрывает глаза. Считает до пяти. Открывает.

— Когда?

— Часа четыре назад? Может, пять? После рассвета точно. Я не очень слежу за временем, когда… ну, ты понимаешь.

— Где ты была все это время!?

— Лежала на дне, — с легкой усмешкой ответила Трейси.

— Как смешно, блять, — Саня сжимает челюсти. — Где тело?

— У Крымской набережной. Меня вытащили возле Третьяковской галереи.

— Как ты в воде оказалась?

— Упала с яхты. Или меня скинули? Там было столько шампанского… — она поправляет бретельку. — Ой, Сань, а ты куда-то собрался? Так официально выглядишь.

Саня смотрит на сумку между ног. На телефон: 13:50. На Трейси. Снова на сумку.

— Сука! Трейси, ну почему именно сегодня?! — орет на весь вагон.

Пассажиры с другого конца вагона оборачиваются. Бабка с авоськой смотрит с осуждением. Парень в наушниках приподнимает голову от телефона.

— Сань! — она всплескивает руками. — Я не специально!

— Каждый гребаный раз. Яхты, клубы, непонятные типы… Почему ты не можешь жить нормально?

— Сань, ну не будь таким… — она наклоняется вперед, демонстрируя декольте. — Я правда умру, если ты не придешь. Насовсем умру.

Телефон вибрирует. Риелтор: «Продавец уже в банке. Ждем вас».

Саня набирает ответ: «Прошу прощения, форс-мажор. Придется перенести».

Отправляет. Трейси расплывается в улыбке.

— Я знала, что ты не бросишь меня!

— Иди в жопу.

Встает, закидывает сумку на плечо. Тяжеленная. Двадцать пять миллионов его мечты.

— Где именно на набережной?

— Где есть спуск к воде. Там полиция уже, кажется. Я лежу такая красивая…

Поезд подъезжает к «Менделеевской». Саня двигается к дверям.

— Спасибо, милый! Я буду должна!

— Ты мне уже два ляма должна.

— Три! — она посылает воздушный поцелуй. — Но кто считает?

Двери открываются. Саня выходит. В отражении стекла Трейси исчезает.

Телефон звонит — риелтор.

— Александр, что случилось? Продавец…

— Семейные обстоятельства. Перенесем на завтра.

— Но он специально из Питера приехал! Александр, это непрофессионально!

— Завтра или никак.

Вешает трубку.

— Сука.

Переход на кольцевую. До «Октябрьской» минут двадцать. Потом пешком до набережной.

Набережная

Саня выходит из метро на «Октябрьской». Сумка оттягивает плечо. Каждый шаг — напоминание о сорванной сделке.

Идет к набережной быстрым шагом. Злость накатывает волнами. Квартира. Новая жизнь. Шеф на широком подоконнике. Все летит к чертям из-за этой…

— Сука, — бормочет он себе под нос. — Сука, Трейси.

Крымская набережная. Мигалки уже видно издалека. Толпа зевак. Желтая лента оцепления.

Саня останавливается в нескольких метрах. Оценивает обстановку. Два патрульных. Сержант. Следователь в штатском. Криминалисты возятся с чем-то на асфальте.

А посередине — черный мешок.

Глубокий вдох. Выдох. Лицо принимает выражение ужаса и отчаяния.

Саня прорывается к телу.

— Настенька! Настя! — голос срывается идеально. — Это же моя племянница, господи, пустите! Пустите к ней!

Сержант неохотно приоткрывает мешок для опознания. Саня падает на колени, сумка с глухим стуком валится рядом. Хватается за край мешка.

— Настенька… солнышко мое… деточка… — он наклоняется к ней, обнимает, целует в холодный лоб.

Сжимает пальцы. Глубокий вдох.

Ладонь ложится на плечо — и его пробирает, как током. Мерзкое ощущение, будто тебя выворачивают наизнанку.

— Как же так… кто тебя… за что…

Дрожь усиливается, пот выступает на лбу.

Ладонь срывается, он почти падает лицом ей в грудь.

— Черт… — выдыхает.

— Я же говорил… — он всхлипывает громче, прижимается к ней крепче, раскачиваясь. — Я же просил быть осторожной… я же предупреждал… особенно на набережной…

— Господи, прости меня, не уберег…

Сержант отворачивается — неловко смотреть на чужое горе.

Следователь подходит ближе. Ботинок останавливается в сантиметрах от сумки.

— Молодой человек, — голос сухой, официальный. — Вы родственник?

Твою мать.

Саня кивает, не отрываясь от Трейси. Руки на ее плечах. Процесс идет, нельзя прерывать.

— Как вы узнали?

— Мне… позвонили… — всхлип. — Друзья ее… увидели здесь…

Следователь делает шаг. Носок ботинка касается сумки.

Отвали, мужик.

— Что в сумке?

Сердце проваливается.

— Спортзал… — Саня давится словами. — Я… я с тренировки ехал… когда узнал…

— Мамочке что скажу… — голос срывается уже по-настоящему. Страх, паника — всё это помогает игре. — Как я ей в глаза посмотрю… Единственная дочка… любимица наша…

Следователь отворачивается. Делает пару шагов в сторону. Достает телефон.

Вот дерьмо.

Еще минута. Жизнь почти полностью вернулась в тело под его руками. Чуть-чуть. Еще совсем чуть-чуть.

— Такая молодая… — он немного выпрямляется, все еще на коленях, всхлипывает. — Двадцать пять лет всего… Вся жизнь впереди была… Замуж собиралась… детей хотела… На кого ты нас оставила, глупенькая…

Он замирает.

И тут краем глаза ловит: губы «трупа» дрогнули в нахальной улыбке.

Саня мгновенно падает обратно в «приступ горя», утыкаясь лицом ей в шею.

— Настенька, Настенька, прости меня! — рыдает он, а рука больно впивается в ее плечо. — Прости меня, прости! — еще сильнее сжимает. — Убью! — выдыхает в самое ухо между всхлипами. — Господи, прости за грешные мысли!

Улыбка мгновенно исчезает. И в этот момент, изображая рыдания, он замечает их. Едва видные, но безошибочные. Темнеющие пятна на шее. И крошечные красные точки на веках. «Задушили, — холодно отмечает он про себя, видя следы. — А потом скинули».

— Мне… дурно… — он наконец отпускает ее, встает, покачиваясь. Бледный, мокрый от пота.

Хватает сумку, закидывает на плечо. Рукой держится за голову.

— Воздух… мне нужен воздух…

Идет к парапету. Согнутый пополам, шатается.

Следователь делает шаг навстречу, поднимает руку:

— Молодой человек, у меня к вам пара вопро…

Саня изображает позывы — давится, хватается за рот, почти сгибается вдвое. Свободной рукой отпихивает следователя в сторону.

— Простите… извините… сейчас…

Следователь отшатывается, морщится.

Саня добирается до парапета. Опирается на него одной рукой. Достает сигарету трясущимися пальцами.

Чиркает спичкой о бетон. Огонь гаснет от ветра. Вторая спичка. Третья. Наконец, затягивается.

Лоб мокрый. Воздух режет легкие.

Через минуту за спиной раздаются крики. «Она жива! Господи, она дышит! Врача сюда, быстро!»

— Что? Где я? — доносится знакомый голос, картинно дрожащий. — Что со мной произошло? Я ничего не помню!

— Спокойно, девушка, вы в безопасности…

— Моя сумочка! — голос Трейси мгновенно становится требовательным. — Где моя сумочка?! Вы что, ограбить меня решили?!

— Девушка, успокойтесь, вас только что…

— Не трогайте меня! Я требую адвоката! И сумочку! Немедленно!

Саня затягивается, не оборачиваясь. Слышит шум, суету, крики медиков.

Все столпились вокруг нее. Медики суетятся, сержант говорит по рации, следователь записывает. Криминалисты сворачивают оборудование.

Саня неспешно отходит к краю оцепления. Спокойно, уверенно. Просто обычный человек, который отошел от стресса.

За спиной доносится голос следователя:

— Девушка, нам нужно записать ваши показания. Что вы помните?

— Ой… — Трейси делает паузу, голос слабый, дрожащий. — Мы были на яхте… Шампанское… Много людей… А потом… потом я не помню…

Саня делает еще несколько шагов. Медленно. Ноги ватные от отката, но он держится.

— У вас есть документы? — спрашивает сержант.

— Моя сумочка! — голос Трейси становится истеричным. — Там всё было! Паспорт, деньги, телефон! Где моя сумочка?!

— Девушка, успокойтесь. Ее, вероятно, украли. Мы сейчас оформим протокол…

— Как украли?! — Трейси изображает возмущение. — У меня там документы! Кредитки! Мне нужно домой! Я плохо себя чувствую!

— Вас нужно отвезти в больницу, — вмешивается медик. — Обследовать…

— Не надо никакой больницы! — Трейси повышает голос. — Я хочу домой! Немедленно! У меня голова кружится, меня тошнит! Отвезите меня домой!

Саня уже у края оцепления. Перешагивает через ленту. Никто не обращает внимания — все заняты капризной девицей.

— Девушка, нам нужен ваш адрес хотя бы…

— Фрунзенская набережная, 46! — выпаливает Трейси. — Отвезите меня туда! Я не могу идти! Меня ноги не держат!

Саня сворачивает за угол.

Шум, голоса, суета — всё остается позади.

— Мыльная опера, мать ее, — бормочет.

Достает телефон проверить время. На экране — пропущенные от риелтора и push-уведомление от РБК:

«СРОЧНО: На яхте олигарха Воронцова обнаружен труп мужчины с огнестрельным ранением. Второй пассажир — молодая женщина — упала за борт. Тело ищут водолазы».

Саня останавливается.

Смотрит на уведомление. Перечитывает.

Труп мужчины.

Огнестрельное.

Оборачивается на шум у набережной. Там Трейси капризничает перед полицейскими.

— Твою мать…

Глава 2. Перехват

Каршеринг

Саня идет от набережной, оглядывается через плечо. Еще раз. Патрульная машина проезжает мимо — он отворачивается к витрине.

Достает телефон. Открывает приложение каршеринга. Ближайшая тачка в трех минутах — серый «Солярис» во дворе.

Открывает. Салон воняет освежителем и старыми сигаретами. На сиденье — крошки от чипсов. Саня кидает сумку на заднее сиденье, садится за руль.

Телефон показывает 15:47. До Фрунзенской минут пятнадцать, если без пробок. По прямой через мост.

— Сука, — бормочет он, выруливая на дорогу. — Это же надо…

На светофоре лезет в бардачок — вдруг там есть что полезное. Салфетки, СТС.

Зеленый. Газует.

— Ты бы еще код от сейфа сказала.

Проезжает по Крымскому мосту. Внизу — Москва-река, где несколько часов назад выловили Трейси.

16:02.

Сворачивает на 3-ю Фрунзенскую улицу. Узкая улочка между домами. Паркуется у обочины, метрах в пятидесяти от шлагбаума.

Глушит мотор. Откидывается на спинку.

Достает сигареты, прикуривает. Приоткрывает окно, выпускает дым.

16:15.

Докурил. Выкинул бычок в окно. Закурил следующую.

Смотрит на шлагбаум. Пусто.

16:28.

Третья сигарета. В горле першит. Достает из бардачка салфетку, сплевывает.

Белый Range Rover подъезжает к шлагбауму. Открылся. Заехал.

Солнце уже клонится к домам, тени длинные.

Саня достает телефон, листает новости. РБК, РИА — везде одно и то же. «Убийство на яхте Воронцова». «Девушка чудом выжила после падения за борт». «Полиция ищет свидетелей».

Черный «Мерседес Спринтер» сворачивает с набережной. Едет медленно, словно ищет место для парковки. Останавливается у бордюра напротив шлагбаума.

Двое выходят из машины, встают рядом. Курят, разговаривают. Взгляды бегают, контролируют улицу. Один поворачивается к шлагбауму, второй смотрит в сторону набережной.

Саня выпрямляется. Сигарету бросает в окно.

Из-за поворота показывается патрульная машина ДПС. Тормозит у шлагбаума. Задняя дверь открывается, оттуда выходит Трейси.

Розовое пальто нараспашку, туфли на шпильках. Сумочки нет. В руках пакет из аптеки.

— Спасибо, мальчики! — она посылает воздушный поцелуй полицейским. — Вы мои герои!

Патрулька уезжает.

Трейси поправляет волосы рукой, идет к арке, ведущей во двор. До подъезда еще метров тридцать через проходной двор.

Двое от «Спринтера» переглядываются. Начинают движение — спокойно, уверенно.

Саня выходит из машины.

Перехват

Трейси заходит в арку, ведущую во внутренний двор. Исчезает из вида.

Двое амбалов ускоряют шаг, заходят в арку следом.

Саня переходит на бег. Еще метров тридцать до арки.

— Эй! Что вы… — голос Трейси из-за арки, потом приглушенный вскрик.

Саня видит, как из арки выходят амбалы — волокут Трейси к «Спринтеру». Один зажимает ей рот ладонью, второй держит за руки. Она брыкается, пытается вырваться, но бесполезно.

— Мммм! — Трейси мычит сквозь ладонь, упирается каблуками.

Пятнадцать метров до «Спринтера».

Боковая дверь уже открыта.

Десять метров.

Амбалы подтаскивают Трейси к машине. Она брыкается, пытается бить пакетом из аптеки, но толку мало.

Пять метров.

Первый амбал, тот, что слева, наклоняется, чтобы запихнуть Трейси в салон.

Саня с разбега бьет ногой по двери.

БАМ!

Дверь захлопывается, край въезжает амбалу в висок. Он глухо падает на асфальт, как мешок.

Второй от неожиданности ослабляет хватку, поворачивает голову.

Саня бьет с разворота — кулак входит в челюсть с хрустом. Амбал отпускает Трейси, шатается, но успевает выхватить нож и полоснуть наотмашь.

Саня отшатывается. В тот же миг, не давая противнику опомниться, он бьет ногой с размаха между ног. Мужик сгибается пополам с утробным стоном.

Контрольный удар — ребром ладони по шее. Второй амбал валится рядом с первым.

Саня хватает застывшую Трейси за руку.

— Ты… ты их…

— Беги!

Тащит ее к машине. Трейси спотыкается на каблуках.

— Я не могу бежать в туфлях!

— Сними их нахрен!

Запихивает ее на пассажирское. Сам садится за руль, заводит мотор. В зеркале заднего вида видит: из арки выбегают жильцы, привлеченные шумом драки.

Выруливает на набережную, газует. Трейси вцепилась в ручку над дверью.

— Саня, что происходит?! Кто эти люди?!

— Заткнись, дай сосредоточиться.

Вливается в поток. В зеркале никого.

— Мы едем в полицию? — спрашивает Трейси.

Саня бросает на нее взгляд.

— Ага, конечно. «Здрасте, я некромант, это мой подопечный труп, на нас напали бандиты». Охренительный план.

— Тогда куда?

— Ко мне. Надо залечь на дно, пока не разберемся, что за херня.

— К тебе? — Трейси морщится.

Саня прибавляет газу.

Бибирево

Дорога до Бибирево занимает больше часа. Саня петляет, проверяет, нет ли хвоста. Дважды резко сворачивает, один раз проезжает на желтый.

Трейси сидит тихо. Смотрит в окно, иногда трогает шею.

— Сань…

— Что?

— Как ты узнал?

Саня бросает на нее быстрый взгляд.

— Ты орала свой адрес на всю улицу. Где твой мозг?

— Нет, как ты узнал, что на меня нападут?

— В новостях — девушка выжила после падения с яхты Воронцова. Там кого-то застрелили. Судя по всему, ты свидетель. А им не нужен свидетель.

— Воронцова? — Трейси бледнеет. — Витю убили?

— Ты не помнишь?

— Я… я помню яхту. Шампанское. Потом… темнота. Вода. Холод. И твой голос на берегу.

Саня барабанит пальцами по рулю.

— Так ты даже не знаешь, что там произошло?

— Нет. То есть… Может быть. Не знаю. В голове как туман.

— Хватит врать, Трейси. Ты не тонула.

Трейси замирает.

— С чего ты взял?

— Утопленники водой кашляют. И следы на шее.

Трейси отворачивается к окну и молчит.

Саня достает телефон на светофоре, гуглит. Первая же новость:

«Владелец сети ресторанов Виктор Воронцов убит на собственной яхте. Свидетельница Анастасия Белова чудом выжила после падения за борт».

Показывает Трейси.

— Твою мать… — она еще сильнее бледнеет. — Свидетельница… Значит, они знают, что я выжила.

— С добрым утром!

Сворачивает во двор своей девятиэтажки. Паркуется рядом с помойкой — единственное свободное место.

— Это здесь? — Трейси с сомнением смотрит на обшарпанный подъезд.

— Не Фрунзенская, зато тихо.

Выходят. Саня достает сумку с деньгами с заднего сиденья. Трейси идет за ним босиком — туфли держит в руках.

— Стремноватый райончик.

— Переживешь.

В подъезде воняет кошками и перегаром. На стенах — граффити.

Поднимаются на третий этаж. Саня открывает дверь.

— Добро пожаловать.

Шеф

Квартира встречает их запахом табака и пыли. Трейси останавливается в прихожей, озирается.

— Сань… ты тут правда живешь?

— А что не так?

— Да тут… тут как после бомбежки!

Из комнаты выходит Шеф. Останавливается, смотрит на гостью. Хвост медленно покачивается.

— О боже! — Трейси приседает. — Какой красавец! Иди ко мне, кися!

Шеф смотрит на нее. Разворачивается, уходит на кухню. Садится у миски, ждет.

— Он всегда такой? — спрашивает Трейси.

— Он нормальный. Это ты странная.

Саня идет на кухню, открывает шкафчик.

— Ты уже почти всё сожрал.

Высыпает корм в миску.

Шеф нюхает, смотрит на Саню.

— Ты думал, я тебе семгу достану? Ешь давай.

Кот лениво начинает есть.

— Как его зовут?

— Шеф.

— Шеф? Серьезно?

— А что не так?

Трейси проходит в комнату. Видит диван с продавленными пружинами, журнальный столик с пепельницей, древний телевизор.

— Сань, как ты так живешь?

— Трейси! Не начинай.

— Но ты же зарабатываешь! Я тебе только три ляма должна!

— Во-первых, четыре. Во-вторых, не твое дело.

Саня кидает сумку с деньгами в угол. Падает на диван, закрывает глаза. Массирует виски.

Трейси садится в кресло напротив. Смотрит на него: бледный, под глазами тени. На журнальном столике стакан с засохшими следами водки на дне. Под столиком — недопитая бутылка «Пять озер».

— Сань…

— Чего?

— Ты… зачем ты это сделал?

— Сделал что?

— Всё это. Ты мог просто позвонить мне, предупредить. Но ты приехал, сидел в машине столько времени. Ждал.

— Трейси, заткнись.

Она замолкает. Смотрит на него еще несколько секунд. На его руки: на костяшках засохшая кровь. На лицо: усталое, осунувшееся.

Шеф заходит в комнату, садится на проходе. Смотрит на Саню, на нее.

— Сань, я серьезно. Ты рисковал жизнью. Зачем?

Саня открывает глаза, садится.

— Какая ты неугомонная баба.

Снимает куртку, бросает на подлокотник дивана. Белая рубашка порвана под мышкой. Трейси замечает разрыв, кровавое пятно на ткани.

— Ты ранен?

— Царапина.

— Покажи.

— Отстань.

Трейси встает с кресла, подходит к нему. Саня пытается отмахнуться, но она уже рядом, осторожно отодвигает ткань рубашки. Под мышкой — царапина, края уже начали подсыхать.

— Это надо обработать.

— Само заживет.

— Саня, не дури. Где у тебя аптечка?

— В ванной. Шкафчик над раковиной.

Трейси уходит. Слышно, как она роется в шкафчике, что-то роняет, ругается вполголоса. Возвращается с пузырьком перекиси и бинтом.

— Рубашку сними.

— Трейси…

— Сними, говорю.

Саня вздыхает, расстегивает пуговицы. Трейси осматривает. На торсе — старые шрамы. Много. След от пулевого ранения в боку — входное и выходное. Трейси замирает на секунду, потом садится рядом, начинает обрабатывать рану.

— Больно?

— Нормально.

Она аккуратно промывает царапину перекисью. Пена шипит на крови.

— Откуда шрамы?

— Из прошлой жизни.

— Это от… от тех, кого ты воскрешал?

— Это от тех, кого я убивал.

Трейси замирает. Бинт выпадает из рук, раскатывается по полу. Она смотрит на него — на шрамы, на усталое лицо, на разбитые костяшки.

— Ты был…

— Был, — перебивает.

— И ты… убивал людей?

— Это была работа.

— А теперь воскрешаешь.

Саня усмехается без веселья.

— Ирония судьбы.

Трейси поднимает бинт, снова садится рядом. Ее движения стали еще осторожнее, словно она боится причинить боль. Или боится его самого.

— И как ты… как ты с этим живешь?

Саня кивает на бутылку под столиком.

— Так и живу.

Бинт шуршит. Трейси заматывает его вокруг груди, под мышкой — медленно, осторожно. Пальцы касаются кожи, задерживаются на секунду. Дрожат.

— Готово.

— Спасибо.

Они сидят рядом. Близко. Трейси не отодвигается. Смотрит на него — растрепанного, уставшего, с голым перемотанным торсом.

— Сань… ты меня спас. Дважды за один день.

Голос дрожит. Саня это слышит.

— Бизнес. Мертвый клиент не платит долги.

— Врешь.

Она пытается улыбнуться, но губы предательски дрожат. Закусывает нижнюю губу, отворачивается. Плечи напряжены. Кулаки сжаты.

— Витю убили, Сань, — голос дрожит. — Прямо при мне убили. Кровь… столько крови…

Голос срывается. Она прижимает кулак ко рту.

— А потом меня схватили… за горло… прижали к перилам… — она задыхается от воспоминаний.

Голос обрывается. Губы дрожат, глаза наполняются слезами. Она пытается что-то сказать, но вместо слов — всхлип.

— Я думала, всё… конец… что меня…

Слезы хлынули по щекам, плечи трясутся. Тушь потекла черными дорожками — размазанная еще с утра, теперь окончательно превратилась в грязные разводы. Она пытается вытереть лицо, но только размазывает сильнее. Помада давно стерлась, остались только бледные дрожащие губы.

— Они не остановятся… — между всхлипами. — У меня никого… только ты…

Саня притягивает ее к себе, обнимает.

— Тихо, тихо.

— Ты всегда… всегда приходишь… — тело дрожит. — Даже когда не прошу… особенно когда не прошу…

Уткнулась лицом ему в плечо, плачет уже в голос.

— Я вляпалась по самые уши. Свидетель убийства, блять. А я даже не помню толком, что видела. Только Витины глаза… мертвые… И смех. Кто-то смеялся, когда меня душили.

Слезы текут по щекам, капают ему на грудь.

— Тише, тише. Всё уже.

— Мне так страшно. Я никто без тебя, понимаешь? Совсем никто. Даже умереть нормально не могу.

Саня молчит, держит ее в объятиях. Чувствует, как она дрожит. Гладит по спутанным волосам. Она постепенно затихает — всхлипы становятся реже, дыхание выравнивается.

Молчат.

Шеф подходит, трется о ноги — чувствует напряжение.

— Они найдут нас? — голос спокойнее, но всё еще дрожит.

— Нет. Никто не знает, что мы здесь.

Трейси поднимает голову, смотрит на него снизу вверх. Глаза красные. Отстраняется немного, вытирает лицо рукавом его рубашки.

— Сань…

— Насть, — он аккуратно убирает прилипшую к щеке прядь. — Я схожу куплю чего-нибудь поесть.

Он встает. Идет в ванную.

— Ты никогда меня не звал по имени, — доносится из комнаты.

Саня останавливается в дверях.

— А ты никогда не ревела у меня на плече.

— Это не считается. Я была в шоке.

— Ну, тогда с дебютом.

Включает воду, смотрит, как розовая струя стекает в раковину.

Трейси появляется в дверях ванной.

— Всегда была Трейси. Или дура. Или вообще никак.

— Потому что ты всегда была Трейси или дурой. В своем розовом пальто и на каблуках.

— А сегодня?

— А сегодня ты… — он задумался на миг. — Дура, которую чуть не убили.

— Ты неисправимый мудак, Саня.

— Знаю.

Она молчит, смотрит, как он моет руки. Потом тихо:

— Спасибо.

— За что?

— За то, что не дал убить.

Саня вытирает руки полотенцем, поворачивается к ней.

— «Пятерочка» внизу работает до десяти. Что взять?

— Всё равно. Есть не хочется.

— Надо поесть. И выпить тебе надо. После такого.

Надевает куртку прямо поверх бинтов, застегивает молнию.

— Дверь не открывай никому.

— А если ты?

— Я с ключами.

Выходит из ванной. Трейси идет за ним.

— Сань… а если они найдут?

— Не найдут.

— Но если?

Он останавливается у двери, оборачивается.

— Тогда залезай к Шефу в будку и сиди тихо.

— Серьезно?

— Нет, блин. Окно открой и кричи: «Помогите!»

Берёт ключи, сигареты.

— Двадцать минут максимум.

Шеф запрыгивает на подоконник, смотрит на улицу.

За окном уже темно.

***

Дверь закрылась. Замок щелкнул.

Трейси стоит в прихожей. Одна. Квартира тихая — только гул холодильника на кухне.

Шеф на подоконнике следит за улицей.

Она подходит к окну, смотрит вниз. Саня выходит из подъезда, идет к магазину. Исчезает за углом.

Трейси обнимает себя за плечи.

Возвращение

Саня возвращается через полчаса. В руках два пакета из «Пятерочки». Тяжелые.

Открывает дверь тихо. В прихожей темно. Из ванной слышен шум воды.

— Трейси?

— Я в душе! — доносится из-за двери.

Снимает куртку, вешает на крючок. Идет в комнату, роется в шкафу, натягивает первую попавшуюся футболку — серую, без надписей.

Возвращается на кухню. Шеф сидит на табуретке, смотрит.

— Я тебе «Шебу» взял. Радуйся.

Выкладывает на стол: бутылка водки, пельмени, хлеб, сыр, колбаса. Яйца, молоко, сметана. Помидоры, огурцы, зелень какая-то. Пачка сухого корма премиум-класса для Шефа, несколько упаковок влажного «Шеба». Сок апельсиновый. Печенье «Юбилейное», шоколадка. Сигареты себе, две пачки. Туалетная бумага.

Вода в ванной выключается. Через минуту дверь открывается.

Саня оборачивается и замирает.

Трейси стоит в дверном проеме. На ней его старая футболка — черная, с зеленым изображением летучей мыши в приборе ночного видения. Под мышью надпись: «We own the night». Футболка висит до середины бедра, как платье. Ноги босые. Волосы мокрые, зачесаны назад. Лицо чистое, без следа косметики.

Без макияжа она выглядит моложе. Веснушки на носу. Губы бледно-розовые. Глаза кажутся больше без туши и теней — серо-голубые, с красными прожилками от слез.

— Я взяла твою футболку, — говорит она неуверенно. — Мое всё… ну, в общем…

— Нормально.

Отводит взгляд.

— Давно не надевал.

Она проходит на кухню, садится на табуретку. Поджимает ноги под себя, натягивает футболку на колени.

— Что купил?

— Водка, закусь. Пельмени, если проголодаешься.

Достает стаканы. Наливает. Трейси смотрит на водку с сомнением.

— Я обычно шампанское…

— Сегодня водка.

Протягивает ей стакан. Она берёт, нюхает, морщится.

— За что пьем?

— За твой дебют.

Трейси фыркает.

— Ну и сука ты, конечно, — но губы расплываются в улыбке.

Чокаются. Саня выпивает залпом. Трейси делает маленький глоток, кашляет.

— Боже, ну и дрянь.

— Лекарства тоже дрянь. Это хоть от жизни помогает.

Нарезает колбасу, хлеб. Потом вспоминает про помидоры с огурцами. Достает, смотрит на них с сомнением.

— Салат сделать? — спрашивает неуверенно.

— Ты? Салат? — Трейси приподнимает бровь.

Саня быстро ополаскивает помидор под краном, стряхивает воду. Берёт нож, начинает резать — толстыми неровными кусками. Сок брызгает на стол. Огурец режет еще грубее — здоровенные куски, один — почти четверть огурца.

— Сань, это не на суп, — Трейси забирает у него нож. — Дай сюда.

— Есть же можно.

— Можно, но… — она быстро и ровно нарезает оставшиеся овощи тонкими кружками. — Так же вкуснее. Где соль?

— В шкафу.

Трейси находит соль, масло подсолнечное. Перемешивает салат в глубокой тарелке, которую откопала среди посуды. Ставит на стол.

— Вот. Почти как в ресторане.

— В столовке скорее.

— Не ной.

Берёт кусочек огурца, жует без аппетита.

— Сань… что теперь?

— Сейчас выпьем, поедим, спать ляжем. Завтра разберемся.

— Нет, я серьезно. Эти люди… они же не отстанут?

Саня наливает себе еще.

— Надо понять, что ты видела и что помнишь.

— Я же сказала — почти ничего. Яхта, шампанское, музыка. Потом крики, выстрел. Кровь.

— Кто еще был на яхте?

Трейси трет виски.

— Витя… Какой-то его партнер, лысый такой. Две девочки молодые, модели, наверное. И… и еще несколько мужиков. Один шкаф прям.

— Лысого как звали?

— Не помню… Макс? Или Влад? Витя его «братан» называл.

— А охрана?

— Не знаю. Они молчали всё время. Стояли у выхода.

Трейси трет виски, закрывает глаза.

— Давай не сейчас? — голос усталый. — Голова раскалывается. И так всё…

— Ладно. Потом.

Саня наливает себе еще, закусывает хлебом с колбасой. Трейси тоже берёт кусочек, жует медленно.

Шеф подходит к ней, садится рядом с табуреткой. Смотрит снизу вверх своими желтыми глазами.

— Чего он хочет? — спрашивает Трейси.

— Ждет, когда ты его на ручки пригласишь.

— Правда? — она наклоняется к коту. — Иди ко мне, красавец.

Шеф грациозно запрыгивает к ней на колени, устраивается. Начинает мурлыкать — низко, довольно.

— Ой, какой тяжелый! — Трейси слегка приподнимает его, устраивая поудобнее. — И пушистый… Боже, сколько в нем килограммов?

— Десять. Ты бы поосторожней, он обидчивый.

— Да ладно, он же милашка… О, какие у него кисточки на ушах! — тянется коснуться.

— Только не трогай! Его это бесит.

Трейси отдергивает руку. Шеф поворачивает голову, смотрит на нее, потом снова устраивается.

— Характерный, — улыбается она.

— Весь в меня. К чужим не идет.

— Значит, я уже не чужая?

Саня пожимает плечами.

Она смотрит на него.

— Сань…

— Что?

— Можно я у тебя останусь? Пока всё не уляжется?

— А куда ты денешься.

— Нет, правда. Я буду тихо себя вести. Помогать по дому. Готовить даже могу.

Саня усмехается.

— Ты? Готовить?

— Могу яичницу. Салат — ты же видел, только что сделала. И… и чай заваривать.

— Впечатляет.

— Не смейся! Я правда могу быть полезной.

Аккуратно ссаживает Шефа с колен. Кот урчит, слезает, идет обратно на подоконник. Трейси встает, идет к плите. Включает конфорку под чайником.

— Я не буду мешать. Обещаю.

Саня смотрит на нее — босую, в его огромной футболке, с мокрыми волосами.

— Не выгоню же я тебя на улицу. Живи. Только не ной про бардак.

— Не буду! — она улыбается. — Спасибо, Сань.

Чайник засвистел. Трейси выключает газ, ищет чашки в шкафу.

— Где у тебя чай?

— Верхняя полка.

Она тянется, футболка задирается, открывая бедра. Саня смотрит секунду, потом резко переводит взгляд на стол. Хватает бутылку, наливает себе еще. Рука дрогнула — пролил мимо стакана.

— Блять, — вытирает лужу рукавом.

— Нашла! — она достает пачку дешевого чая в пакетиках. — Боже, Саня, это что?

— Нормальный чай.

— Это не чай, это опилки! Завтра куплю нормальный.

— На какие шиши? У тебя даже телефона теперь нет.

Трейси замирает с чайником в руках.

— Блин. Точно. У меня же ничего больше нет. А как я…

— Спокойно. Сидишь тут тихо, никуда не высовываешься.

— А жить на что?

— Это моя забота.

Заваривает чай, садится обратно. Обхватывает чашку ладонями, греется.

— Сань… а твой дар. Откуда он?

Он подносит стакан к губам. Замирает. Ставит обратно.

— Не знаю.

— Как не знаешь?

— Проснулся однажды — и могу. Лет пять назад.

— После того, как перестал… убивать?

— Не знаю.

— Может, это как… компенсация? За прошлое?

Саня хмыкает.

— Ага. Карма еще скажи. Убивал за бабки, воскрешаю за бабки. Что изменилось?

— Ты изменился.

— С чего ты взяла?

— Старый Саня не стал бы меня спасать. Не стал бы ждать в машине и драться с бандитами.

Он переводит взгляд на Шефа.

— Старый Саня вообще бы тебя не воскресил.

— Вот видишь.

Молчат. Шеф подходит к Трейси, трется о голую ногу.

— О, он меня признал!

— Просто ты теплая.

— Циник.

Снова берёт кота на руки. Шеф не сопротивляется, устраивается на коленях. Урчит.

— У него есть история?

— Подобрал котенком. Лет пять назад. Замерзал под машиной.

— И ты его взял?

— А что, бросить должен был? Уроды какие-то выкинули.

— Нет, просто… неожиданно. Для киллера.

— Не киллера. Военнослужащего. Бывшего.

— Для бывшего вояки с даром воскрешения, — она чешет Шефа за ушами. — Знаешь, вы похожи.

— Чем?

— Оба суровые снаружи, добрые внутри. И оба делаете вид, что всем пофиг.

— Нам действительно пофиг.

— Врешь. Иначе я бы сейчас валялась в морге, а Шеф — под машиной.

Саня встает, убирает со стола.

— Спать пора. Завтра разберемся, что делать.

— Где мне лечь?

— На диване. Где еще.

— А ты?

— В кресле посижу.

— Так не пойдет! — она качает головой. — Я тебя с дивана не выгоню!

— У меня только одно одеяло.

Трейси смотрит на него с ехидной улыбкой.

— Ну ты же меня не изнасилуешь?

Саня чуть не поперхнулся воздухом.

— Трейси, какого хера?

— Что? — она изображает невинность. — Диван раскладывается? Места хватит. Или ты боишься?

— Я не боюсь.

— Тогда в чем проблема? Мы же взрослые люди.

Саня смотрит на нее: стоит босая, в его футболке, улыбается.

— Ладно, — вздыхает. — Только если что…

— Сань, я тебя не съем. Наоборот, буду очень тихой мышкой.

Саня идет в комнату. Достает из шкафа одеяло и запасную подушку.

Оборачивается. Трейси стоит в дверях, обнимает себя за плечи.

— Сань…

— Ну что еще?

Она подходит к нему. Обнимает — осторожно, через бинты. Утыкается лбом в грудь.

Саня замирает с одеялом в одной руке, подушкой в другой. Стоит с растопыренными руками.

— Спасибо. За всё.

От нее пахнет его мылом. И чем-то своим.

Он неловко опускает руки, одеяло и подушка падают на диван.

— Иди спать, Насть.

— Второй раз за день назвал по имени. Прогресс.

Отпускает его. Трейси смотрит на диван.

— Как его разложить?

— Отойди, — Саня подходит к дивану.

Хватается за механизм сбоку, дергает вверх с усилием. Диван со скрипом и грохотом раскладывается. Трейси отскакивает.

Саня расправляет простыню — старая, но чистая. Местами истончилась до прозрачности. Трейси берет второй край, помогает натянуть.

— У тебя всё такое… винтажное, — говорит она, разглаживая складки.

— Это называется «старое говно».

— Не говно. Просто… с историей.

Кладут подушки: его — побольше, ее — поменьше. Одеяло одно на двоих, пододеяльник с выцветшими цветочками.

— Это с квартирой досталось, — говорит Саня, заправляя край. — От прошлых жильцов.

— И ты не поменял?

— А зачем? Целое же.

Трейси садится на край дивана.

— Ты храпишь?

— Шеф не жаловался.

Саня смотрит на себя. Джинсы грязные, пахнет потом и кровью.

— Я в душ, — говорит он.

— Конечно.

— Ложись, не жди.

— Сань…

— Что?

— Ты же не будешь в джинсах спать?

Он останавливается в дверях.

— Нет конечно.

— А пижама у тебя есть?

— Трейси, какая нахрен пижама? Я в трусах сплю.

— О, — она краснеет. — Ну… ладно. Мы же взрослые люди.

— Ты это уже говорила.

— И что?

— И то, что ты покраснела, как школьница.

— Иди уже в душ! — она кидает в него подушкой.

Саня уходит в ванную. Включает воду — ждет, пока из ледяной станет теплой. Бойлер гудит, прогревается медленно.

На трубе на стене кружевные черные трусики. Аккуратно расправленные, мокрые.

Саня замирает.

Смотрит на бинт.

— Бля.

Разматывает, осторожно снимает.

Смотрит на рану в зеркале. Чуть подсохла.

Залезает под душ.

Стоит под струями. Трет руки мылом. Еще раз. Смотрит на ладони — чистые.

Драка у «Спринтера». Морда того упыря, когда дверь въехала ему в висок.

И Трейси. В одной его футболке. С мокрыми волосами.

Трясет головой.

Выключает воду. Вытирается. В зеркале — щетина, синяк на скуле.

Промакивает царапину краем полотенца. Кровит чуть-чуть.

Надевает чистые боксеры, старую майку. Смотрит на себя.

— Похер.

Выходит из ванной. В комнате темно, только свет с улицы через занавеску.

Шеф проскакивает под ногами, чуть не сбивает с ног.

— Шеф, мать твою, — шипит Саня шепотом. — Иди спать.

— Я не сплю, — доносится с дивана голос Трейси.

Саня подходит к дивану. Трейси лежит с самого края у окна, спиной к нему, свернулась калачиком.

Он осторожно ложится. Пружины скрипят.

Она поворачивается, приподнимает край одеяла. Он залезает под него.

Трейси натягивает одеяло повыше, укрывает их обоих до плеч.

Пахнет стиральным порошком.

Лежат молча. Слышно, как она дышит. Шеф на кухне пьет воду.

Трейси внезапно говорит.

— Боже, какой треш… — вздыхает. — Ночь на яхте, не спала. Потом убийство это… утонула. Умерла, блять. Воскресла. На меня напали. Мы бежали. И вот теперь… теперь я лежу в постели с голым мужиком.

— Я не голый. На мне майка.

Она тихо фыркает.

— О да, это всё меняет.

— Спи давай.

— Не могу. Сил нет, но мозг не выключается.

Саня поворачивается на бок, смотрит на ее спину.

— Это нормально. После такого.

— Ты часто воскрешаешь утопленниц и прячешь их у себя?

— Первый раз.

— Я особенная?

— Ты проблемная.

Она поворачивается к нему. В темноте видно только силуэт и блеск ее глаз.

— Ты всегда такой прямолинейный?

— Нет. Но тебе об этом знать не обязательно.

Трейси тихо смеется.

— Зануда.

— Спи.

Она вдруг придвигается к нему. Не вплотную, но близко.

Тепло медленно пробирается под кожу. Пахнет шампунем.

— Холодно, — выдыхает.

Саня уставился в потолок. Дыхание сбилось.

— Расслабься, — говорит она. — Я же сказала, не съем. Ты всегда с женщинами так?

— Я не с женщинами. Я с тобой.

— Это комплимент или оскорбление?

— Еще не решил.

Снова смеется. Тихо, в подушку. Поворачивается к нему спиной.

— Спокойной ночи, Сань.

— Ага.

Через несколько минут дыхание ее выравнивается. Уснула.

Саня лежит, смотрит в потолок.

Еле слышны глухие легкие шаги — Шеф крадется по комнате. Мягкий стук — запрыгнул в кресло, устроился.

Свет от проезжающих машин иногда проносится по комнате — белая полоса скользит по стене, потолку, исчезает. Два пьяных что-то орут под окнами.

Ночь.

Тепло рядом.

Закрывает глаза. Завтра надо будет…

Засыпает под ее тихое дыхание.

Глава 3. Побег

План

Саня просыпается от запаха жареного. Рука тянется к соседней подушке — пусто. Холодно.

Приоткрывает глаза. Солнце бьет через щель в занавеске.

С кухни доносится шипение сковородки. Звук ножа по доске. Чей-то тихий голос.

— Нет, Шеф, это не тебе. У тебя свой корм есть. Не смотри так.

Саня садится. Голова тяжелая. Язык прилип к небу, горечь во рту. Натягивает джинсы, идет на кухню.

Замирает в дверях.

Трейси стоит у плиты спиной к нему. На ней его майка с летучей мышью.

Волосы собраны в небрежный пучок карандашом. Его карандашом.

На столе его кружка. Помытая.

На сковородке шипит яичница. Рядом на доске — нарезанные помидоры, колбаса.

— Три яйца или четыре? — спрашивает она, не оборачиваясь.

— Откуда знаешь, что я проснулся?

— Шеф на тебя смотрит.

Саня переводит взгляд. Шеф сидит на табуретке и смотрит на него, не отрываясь.

— Я в душ сначала.

Идет к ванной.

— Так сколько яиц-то?! — кричит она вслед.

— Четыре! — бросает он через плечо.

— Окей. Пять минут — и будет готово.

Саня заходит в ванную. Закрывает дверь на щеколду.

Унитаз в желтых разводах. Саня морщится.

Смотрит на себя в зеркале. Опухшее лицо, щетина, синяк на скуле.

Проводит ладонью по щетине — кожа шершавит. Пальцы задерживаются на скуле. Больно.

Чистит зубы — долго, тщательно.

Ставит в ванну пластиковое ведро, наполняет холодной водой. Ждет, пока наберется. Поднимает, выливает на себя одним движением.

— Ууффф.

Ледяная вода бьет по голове, стекает по спине. Трясет головой, вытирается полотенцем.

Майку надевать не стал.

Возвращается на кухню. Трейси выкладывает яичницу на тарелки — одну побольше, другую поменьше.

— Садись, — командует она.

Ставит перед ним тарелку. Яичница с колбасой и помидорами, сверху — порезанный зеленый лук.

— Откуда лук?

— В холодильнике нашла. В ящике для овощей. Ты про него забыл, наверное.

Рядом с тарелкой — кружка с растворимым кофе.

— Это не кофе, конечно, — говорит она, садясь напротив. — Но лучше, чем ничего.

Саня пробует яичницу. Вкусно. Соль, перец в меру. Желток жидкий.

— Где научилась?

— Работала в кафешке. Лет пять назад. До того, как… — машет рукой. — Неважно.

Едят молча. Шеф сидит между ними у стола, смотрит то на одного, то на другого.

— Не корми его со стола, — говорит Саня.

— Почему?

— Привыкнет попрошайничать.

— Он и так попрошайничает. Смотри, какие глаза делает.

Трейси тянется почесать Шефа за ухом, потом хочет дать кусочек колбасы.

— Не давай ему ничего, — останавливает Саня. — У мейн-кунов слабый желудок. От человеческой еды панкреатит может быть.

— Откуда знаешь?

— Книжку купил, когда подобрал. Про породу. У них еще сердце слабое бывает. И суставы к старости.

Трейси смотрит на него. Брови приподняты.

— Ты… ты правда книжку про котов читал?

— Я, по-твоему, абориген, что ли?

— Ладно, ладно.

Саня встает, достает из шкафчика тюбик с пастой.

— Что это? — спрашивает Трейси.

— Полизушка. Паста такая для выведения шерсти, — выдавливает сантиметра три на палец.

Шеф сразу оживляется, подходит, начинает слизывать с пальца.

— Он что, это любит?

— Еще как. Витамины заодно, — Саня вытирает палец о салфетку. — Через день надо.

Трейси смотрит, как Шеф интенсивно нализывает лапу.

— Кстати, мне нужна одежда. Это, — она показывает на себя, — мои последние чистые трусы. И вообще последние.

— Купим.

— На что? У меня ни копейки. Ни карточки, ни телефона.

Саня встает, уходит в комнату.

Из комнаты слышится шелест пакета. Саня возвращается с пачкой пятитысячных — банковская упаковка, перетянутая резинкой. Кладет на стол между ними. Пачка падает с глухим хлопком.

— Бери сколько надо.

Трейси смотрит на пачку. В такой обычно полмиллиона.

— Саня, это же…

— Деньги. Бери.

— Я не могу просто так…

— Можешь, — он пожимает плечами. — Мне без разницы. Лежат и лежат.

Трейси осторожно вытаскивает из пачки одну купюру.

— Эй, бери сколько надо, — говорит Саня. — Остальное положи куда-нибудь в шкафчик. Теперь это твои деньги.

Она смотрит на него.

— Ты серьезно?

— А что тут несерьезного? — он пожимает плечами. — Деньги должны где-то лежать.

Трейси берёт еще четыре купюры. Аккуратно складывает.

— Спасибо. Я запомню, сколько взяла.

— Да забей.

Трейси смотрит на него. На голый торс, на старые джинсы. На пачку денег перед ней.

— У тебя несколько футболок и двое джинс. Я вчера в шкафу видела.

— И что?

— Ничего. Просто… — она вздыхает. — Ладно проехали.

— Отвезу тебя в ТЦ. Закупишься.

Трейси допивает кофе, морщится.

— Боже, какая гадость. Первым делом куплю нормальный кофе.

— Трейси.

— Что?

— Нам надо поговорить.

Она замирает с кружкой в руках. В глазах — понимание.

— О вчерашнем?

— О том, что будет сегодня. И завтра.

Ставит кружку. Садится ровнее.

— Я слушаю.

Саня закуривает. Первая сигарета с утра.

— Те двое вчера — это только начало. Они найдут эту квартиру. Может, уже нашли.

— То есть нам надо уезжать?

— Надо исчезнуть. Совсем.

Трейси откидывается на спинку стула.

— Как?

— Пока не знаю. Сначала надо понять, кто и зачем тебя ищет. Что ты помнишь с яхты?

— Я же говорила — почти ничего.

— Давай еще раз. Детально. Забудь про картинку — что ты слышала? Запахи? Имена?

Трейси закрывает глаза. Трет виски.

— Музыка играла. Какой-то рэп русский. Пахло сигарами. Дорогими. И духами — приторными такими, женскими. Витя что-то говорил про бизнес, новый проект. Лысый смеялся, говорил: «Да они обосрутся, когда узнают».

— Лысый — это кто?

— Партнер Вити какой-то. Он его… — она морщится, вспоминая, — «Седой» называл. Точно! Седой.

Саня тушит сигарету.

— Седой. Это уже что-то.

— Поможет?

— Может быть.

Встает, идет к окну. Отодвигает занавеску: во дворе пусто.

— Сань…

— М?

— А как же Шеф?

Саня оборачивается. Шеф сидит возле стула.

— Возьмем с собой.

— Прямо так? В машину?

— А что? Переноску купим. Или сумку какую-нибудь.

— А жить где будем?

— Найдем. Главное — отсюда свалить. Сегодня.

— А моя квартира? Там же мои вещи, документы…

— Забудь.

— Но…

— Трейси, — Саня поворачивается к ней. — Твоя квартира — первое место, куда они придут. Наверняка уже были. Что там могут найти?

Она задумывается.

— Паспорт в тумбочке. Трудовая книжка. Документы на квартиру… — голос дрогнул. — Блять, квартира! Витя же ее мне подарил, оформил на меня. Это единственное, что у меня было свое…

— Теперь нет.

— Но там мои фотографии. Украшения от мамы. Вещи…

— Всё это теперь принадлежит девушке, которая утонула в реке, — Саня тушит сигарету. — У тебя новая жизнь. С нуля.

Трейси молчит. Смотрит в пустоту.

— Я же… я же просто пошла на вечеринку. Витя позвал, сказал, будет весело. Яхта, шампанское… — говорит тихо. — Как так получилось? Вчера утром у меня была работа. Квартира. Планы на выходные. А сейчас…

Она оглядывается по сторонам.

— Сейчас меня вообще нет.

— Дура ты. Живая.

— Но я же ничего не сделала! Просто оказалась не в то время не в том месте. Почему именно я?

Саня молчит.

Трейси встает, подходит к нему. Босиком по холодному полу. Встает рядом, смотрит во двор.

— Сань…

— Что?

— Ты же можешь остаться. Это я вляпалась, не ты. Просто дай мне денег, и я исчезну. Тебе-то зачем со мной…

Он пожимает плечами.

— Во-первых, они меня видели. Вчера, у твоего дома. А во-вторых… — он делает паузу.

Трейси напрягается.

— Что во-вторых?

— Одной тебе не выкрутиться.

Она моргает. Отводит взгляд.

— Но у тебя же тут… жизнь какая-никакая.

— Моя жизнь при мне. А ты теперь для них цель номер один.

Она вздрагивает. Прижимается к нему плечом.

— Ты меня защитишь?

— Постараюсь.

— Это не очень обнадеживает.

— Я не телохранитель.

Молчат. Во дворе появляется дворник с метлой. Медленно метет дорожку.

— Ладно, — говорит Трейси. — Когда поедем?

— Чем раньше, тем лучше.

Трейси отходит от окна.

— Я пойду оденусь. Розовое пальто придется оставить?

— Оставить? Выбросить. Купишь что-нибудь незаметное.

— А если они придут, пока нас нет?

— Не придут. Днем слишком палевно. Если придут — то ночью.

— Это должно меня успокоить?

— Это должно нас поторопить. Иди собирайся.

Она уходит. Через пару минут возвращается — в его джинсах, которые ей явно велики, и серой футболке. Сверху накинута толстовка с капюшоном. Волосы собраны в хвост.

— У тебя ремень есть? Джинсы сползают.

Саня достает из шкафа старый кожаный ремень, протягивает ей.

— А куртка? На улице же холодно.

Саня смотрит на нее секунду, потом идет к вешалке. Снимает свою куртку — старая кожанка, потертая на локтях.

— Держи.

— А ты?

— У меня свитер есть.

Трейси берёт куртку, нюхает.

— Прокуренная вся.

— Зато теплая.

Она надевает куртку. Рукава длинные, подворачивает. Затягивает ремень на талии. Джинсы мешковатые, но держатся.

— Готова.

— Погоди.

Саня идет в комнату, возвращается с той же пачкой денег. Подходит к ней, расстегивает куртку, засовывает пачку во внутренний карман. Карман некрасиво оттопыривается.

— Держи при себе.

Она смотрит сначала на оттопыренный карман, потом с немым укором на него.

— У меня некуда, — коротко бросает он.

Трейси смотрит на него: он в одном свитере, какая-то старая серая водолазка.

— А ты? Замерзнешь же.

— Нормально. В машине тепло.

Пауза.

Она кивает.

— Теперь поехали. Шеф, — обращается к коту, — мы ненадолго.

Шеф смотрит на них, остается сидеть на подоконнике.

Выходят.

Двор

Детская площадка с облупленными качелями, пара чахлых тополей, забитая мусорка.

— Где твоя машина? — спрашивает Трейси.

Саня идет в дальний угол двора, где между мусорными баками и детской площадкой притулилась его BMW. На капоте пыль и пара листьев от тополя.

Трейси замирает.

— Это… твоя?

— М.

— Но… — она оглядывается на подъезд, потом снова на машину. — Как?

— Что как?

— У тебя старая одежда и растворимый кофе. А тут…

Саня пожимает плечами.

— Приоритеты.

Открывает водительскую дверь. Внутри — черная кожа, алюминиевые вставки, большой экран мультимедиа.

— Садись.

Трейси обходит машину, проводит пальцем по капоту.

— Сколько ей лет?

— Семь.

— Не такая уж и старая.

— Слежу.

Садятся. Салон пахнет кожей и каким-то старым одеколоном. На зеркале заднего вида — четки.

Саня заводит. Мотор урчит ровно, без единого постороннего звука.

— X5 M50d? — спрашивает Трейси.

Саня смотрит на нее с поднятыми бровями.

— Бывший фанател. Всё время про движки говорил, — она проводит рукой по торпедо. — Трехлитровый дизель, четыре турбины. Зверь-машина.

— Ну не то чтобы…

Выруливают задним ходом с парковочного места.

— А что, если угонят? — спрашивает Трейси.

— Кто?

— Ну… местные. Или те, кто нас ищет.

— Местные знают, чья. А те… — он включает первую передачу, — им не до машин сейчас.

Выруливают со двора на улицу. Трейси откидывается на сиденье.

— Знаешь, это как-то… не вяжется. Ты и эта машина.

— Что не вяжется?

— Живешь, как бомж. А машина — как у коллекционера.

— Я не бомж.

— Я не то имела в виду. Просто… — она машет рукой. — Забей.

Едут молча. На светофоре рядом останавливается новый «Гелендваген». Водитель — молодой парень в золотых часах — оценивающе смотрит на BMW. Пытается разглядеть сквозь тонировку, кто за рулем.

Саня смотрит прямо.

— Интересуется твоей тачкой, — говорит Трейси.

— И что?

— Ничего. Просто… ты даже не посмотрел.

— Зачем?

Трейси смотрит на него. Потертая водолазка, старые джинсы. Руки на руле — уверенные, спокойные. Шрамы на костяшках.

— Сань, а откуда у тебя столько денег? Неужели так много народу воскрешаешь?

— Постоянные клиенты.

— Серьезно?

Он молчит, перестраивается в левый ряд.

— Не твое дело.

— Окей, — она поднимает руки в примирительном жесте. — Молчу.

Авиапарк

Подземная парковка. Саня петляет между рядами, паркуется в дальнем углу, рядом с колонной.

— Зачем так далеко? — спрашивает Трейси.

— Камер меньше.

В торговом центре толпа. Школьники, мамаши с колясками, пенсионеры на эскалаторах.

Магазин сумок на втором этаже. Саня выбирает быстро — два рюкзака черных, два чемодана на колесиках.

— Может, что-то поярче? — предлагает Трейси.

— Нет.

Платит наличкой.

— Теперь одежда, — Саня ведет ее в Befree.

Трейси оживляется. Хватает корзину, начинает метаться между вешалками. Джинсы, футболки, свитера. Белье — останавливается у стойки с трусиками, долго выбирает.

— Сань, какой цвет тебе больше нравится? Черный или красный?

— Мне пофиг.

— Ну скажи!

— Черный.

Она улыбается, кидает в корзину пачку черных.

Потом тащит его в Colin’s.

— Тебе тоже надо что-то купить.

— У меня есть одежда.

— Старые майки? Серьезно? — она снимает с вешалки рубашку. — Примерь вот эту.

— Не буду.

— Сань, ну пожалуйста! Хоть посмотрим, как на тебе будет.

— Нет.

Она вздыхает, но рубашку в корзину кладет. И еще пару футболок. И джинсы.

— Это тебе. Потом спасибо скажешь.

На кассе продавщица пробивает товары, улыбается.

— Может, носочки посмотрите? У нас сейчас акция.

Саня молчит, достает купюры.

Трейси наклоняется к кассирше, понизив голос:

— Давайте! Не обращайте внимания. Муж мой никогда не любит по магазинам ходить.

— Не надо носков, — обрезает Саня.

— Сань, ну возьмем пару! — Трейси тянется к стойке. — Смотри, какие классные, с оленями!

— Нет.

Она вздыхает театрально:

— Видите? Упрямый, как…

— Трейси.

— Ладно-ладно.

Выходят из магазина.

— Муж? — спрашивает Саня.

— А что? Правдоподобно же. Ты бы видел свое лицо у кассы.

— Какое лицо?

— Как будто тебя на казнь ведут.

Следующий час — верхняя одежда, обувь, еще белье. Саня мрачнеет с каждым магазином.

— Никаких пальто, — обрезает он в очередной примерочной. — Меняем имидж. Куртки и кроссовки.

Она дуется, но выбирает черную парку. Потом тянется к туфлям на каблуке.

— На шпильках от бандитов бегать собралась?

— Ну Са-а-аня! Пусть будут!

Он машет рукой.

— Хрен с тобой.

Саня смотрит на часы. Нервничает.

— Хватит. Надо торопиться.

— Еще одно платье! — Трейси тащит его в примерочную.

Исчезает минут на пять. Выходит в ярком летнем платье.

— Ну как?

— Нормально.

— Только нормально?

Саня смотрит на нее. Платье сидит идеально — подчеркивает фигуру. Рыжие волосы на ярких тонах.

— Сентябрь на дворе.

— Ну и что? На будущее возьму. Вдруг в теплые края поедем.

Он молчит секунду, смотрит в пустоту, хмурит брови.

Выдыхает.

Переводит взгляд на нее в ярком платье.

— Хорошо выглядишь.

Она улыбается.

— То-то же.

После кассы — с кучей пакетов — они останавливаются у аквариума.

Огромный цилиндр с водой от пола до потолка четвертого этажа. Внутри — тропические рыбы, скаты, даже небольшие акулы. Вокруг столпились дети, тычут пальцами в стекло.

— Красиво, — говорит Трейси.

— Угу.

— Знаешь, я всегда хотела такой дома. Маленький. С золотыми рыбками.

— Купи.

— Куда? У меня же теперь нет дома.

Молчат. Смотрят, как мимо проплывает скат, прижимается брюхом к стеклу.