Бесплатный фрагмент - Сапфиры для принцессы, или Сказка о любви

«Никогда не теряй себя: в твоей уникальности и есть твоя сила»

Философская мудрость

Пролог

Утренняя улица спального района была почти безлюдна. Одинокая девушка в пушистой искусственной шубке и вязаной шапочке брела по тротуару и бросала взгляды то в одну, то в другую сторону, подмечая что-нибудь интересное: вот кряжистое дерево, вот прогалина на тающем весеннем снегу, а вон там — старое разрушенное крыльцо. Видимо, этим входом давно никто не пользуется. А вот в кустарнике обосновались воробьи. Девушка улыбнулась, глядя на их суетливую возню. Однако внезапные звуки заставили её отбросить свои наблюдения: какой-то странный глухой шум, а вслед за ним — громкие, режущие слух крики.

— Карр!.. — раздалось прямо над ней. — Карр!! Карр!!

Воро́ны! Она подняла голову. Птиц было несколько, чёрных, сильных и очень больших. В полёте они буквально прошивали воздух, а шум, настороживший её, был шумом их мощных хлопающих крыльев. В городе часто встречались и воро́ны, и галки, но эти выглядели как-то не так. Что-то в них было непривычным… Или даже необычным. Она не могла понять, что именно. Может, то, что они такие крупные? Появились они вовсе не просто так: несколько птиц преследовали одну свою соплеменницу. Внешне та не отличалась от остальных, но выглядела усталой, взмахи её крыльев не были такими резкими, как у остальных. Стая атаковала её со странной методичной жестокостью, будто продумывая каждый удар, каждую подсечку, что, в общем-то, было совсем не по-птичьи. Так могли бы вести себя люди, но вряд ли — птицы. Ни хаоса, ни бестолковой суеты, ни эмоциональных перепалок, свойственных птичьим дракам… Нет: казалось, то была организованная целенаправленная расправа.

Воро́ны атаковали свою жертву — и на талый грязный снег упало чёрное перо, за ним ещё одно. У девушки сжалось сердце. Она вскинула руку в попытке отогнать стаю:

— Кыш!

Попытка не удалась:

— Каррр! — прохрипел один из нападающих, проносясь перед лицом девушки. — Каррр!!

Этот крик прозвучал как совершенно очевидное и злое: «Убирайся!». И адресовала его ворона именно ей. Человеку. Девушка посмотрела на неё в растерянности и поразилась ещё больше: взгляд птицы, устремлённый на свою жертву, был преисполнен совершенно осознанной ненависти. Так вот что выглядело таким необычным! Птицы и правда были совсем не как птицы.

Девушке стало не по себе. Невольно она даже отступила на шаг и поёжилась под лёгкой шубкой. Ей хотелось уйти, скрыться, исчезнуть отсюда, но вороны нападали на преследуемую снова и снова, на этот раз вместе с блестящим пером на снег упала капелька крови. Гонимая птица взглянула на девушку, и ей на миг показалось, что та с мольбой просила о помощи. И она решилась, отогнав свой нелепый страх: ну как можно было испугаться каких-то птиц! Что они ей сделают? Не глаза же выклюют в самом деле! Днём, в пятистах метрах от центра мегаполиса! Они же не в какой-нибудь сказке, как бы нелепо всё не выглядело.

— Прочь, прочь отсюда! — закричала она настолько властно и громко, насколько могла, и даже топнула ногой. — Убирайтесь! Убирайтесь!

На этот раз стая спасовала под её натиском. А может быть, странные птицы просто не осмелились перейти за некую черту, нарушив тем самым неписаный существующий порядок вещей в этом мире — теперь уже девушка допускала и такое. Всё так же не по-птичьи организованно вороны быстро собрались вместе и прекратили атаку, хотя и не выпускали из виду загнанную жертву, державшуюся из последних сил. Неподалёку показались люди, пожилые мужчина и женщина. Их близость придала девушке уверенности, и она произнесла более спокойно и твёрдо, без прежней нотки истеричности:

— А ну, убирайтесь! Кыш отсюда, улетайте!

Мужчина и женщина уже подошли к месту сражения, и вороны, ворчливо выкрикнув что-то напоследок, исчезли, словно растворились в воздухе. Жертва их нападок, избавившись от преследователей, тяжело опустилась, почти рухнула, на снег.

— Что здесь такое? — поинтересовался мужчина. — Птицы дрались?

— Да. Воро́ны, — объяснила девушка.

— Это во́роны, — поправил он, рассмотрев сидящую одинокую птицу. — Не воро́ны. Они похожи, конечно, но всё же разные. Во́роны намного крупнее. Этот, видите, какой крупный? Это на него напали?

— Да.

— Любопытно! Я увлекаюсь птицами, но не видел ничего подобного.

«Я тоже», — подумала девушка, но промолчала о своих необычных наблюдениях.

— У воронов однотонное чёрное оперение, а у здешних ворон всегда есть серые перья, они будто в жилетках — чёрные у нас не водятся. Любопытно, что во́роны предпочитают одиночество, а здесь летали стаей. Да и в городе их практически не встретишь, не городские они жители. Очень любопытно. Загнали они его! Он отдышаться не может.

Одинокий ворон действительно выглядел неважно и с хриплым свистом дышал через открытый клюв. Его крылья бессильно свисали, глаза оставались полуприкрыты.

— Он ранен, — заметила женщина. — Смотрите, у него кровь.

И правда: на грязный снег упала алая капелька крови.

— Видно, ему здорово досталось.

— Бедняга! Он выживет? — встревожилась девушка.

— Думаю, да. Скорее всего, его просто хорошенько потрепали.

— Тебе нужна помощь? Не бойся, дружок. — Она подошла к птице и присела рядом. Птица не отодвинулась. — Не бойся, — повторила девушка, — я не причиню тебе вреда. Я хочу тебе помочь. Что если я возьму его с собой? — повернулась она к мужчине. — Вдруг он здесь замёрзнет, или на него ещё кто-нибудь нападёт.

— Конечно, вы можете его забрать. Ему не повредит покой. Отдохнёт — и восстановится, они сильные и выносливые.

Девушка протянула к ворону руку, всё же чуть-чуть опасаясь, что он может ударить своим мощным чёрным клювом, однако он не проявил агрессии. Да и вообще не проявлял никаких эмоций, но на то ведь он и ворон! Разве есть птицы, более сдержанные и отстранённые, чем эти? Ну, не считая улетевшей стаи, разумеется: те были совсем не сдержанные. Но стая вообще не укладывалась ни в какие рамки.

Она взяла ворона на руки, ощутив его тяжесть. На его лапе, пониже коленного сустава, что-то блеснуло. Кольцо. Из белого металла, похожее на серебряное, с изумительно прозрачным синим камнем. На птиц, конечно, надевают кольца с маркировкой, но с драгоценными камнями?.. Впрочем, вся эта история с воронами и без того была слишком странной, чтобы ещё чему-то удивляться. Вероятно, тот, кто надел ему это кольцо, — большой оригинал.

— Да ты, похоже, домашний! — сделала вывод девушка. — Может, поэтому на тебя и напали те, дикие? Ну что ж, мы попробуем отыскать твоего хозяина. Не так много людей держат воронов, я дам объявление о том, что ты нашёлся. Эх, знал бы ты, как мне влетит на работе за опоздание! Мои мегеры меня съедят. Но я не могу тебя бросить. Ты и так натерпелся. Ну, пойдём!

Действительно: какой ещё выход, кроме как забрать его домой? Ведь посреди улицы раненую птицу могут обидеть и кошки, и собаки, и другие люди.

Девушка подставила под свою не столь уж лёгкую ношу вторую руку и прижала птицу к себе.

Ворон терпеливо снёс весь путь до её дома, даже если и был не в восторге от этой идеи. Да и в самой квартире повёл себя на удивление спокойно, не демонстрируя ни страха, ни беспокойства, и лишь время от времени посматривал на свою спасительницу разумным, понимающим взглядом. Хотя, раз уж он домашний, стоит ли удивляться такому спокойствию? Ранка на голове уже не кровоточила, и дыхание выровнялось, но выглядел ворон по-прежнему уставшим и сидел почти неподвижно. Девушка осторожно погладила его по упругим жёстким перьям и в растерянности огляделась:

— Как же мне быть с тобой? Пожалуй, придётся пока устроить тебя на балконе. Сейчас там тепло, ты не замёрзнешь, а вечером я что-нибудь придумаю. Попытаюсь устроить тебе гнездышко.

Она приоткрыла балконное окно, впустив свежий воздух и шум улицы. Птицу стоило покормить, чтобы вернуть силы, но чем кормить ворона? Вероятно, они всеядны, но вряд ли ему сейчас нужен хлеб или каша. Тогда что? Сырое мясо? Мяса у неё в холодильнике не было, и она отрезала кусок вареной колбасы.

— Это твой обед, — объяснила она ворону, оставив ему колбасу и мисочку с водой. — Поешь, тебе это сейчас нужно.

Ворон сидел нахохлившись. Девушка вздохнула:

— Надеюсь, с тобой всё будет в порядке, и ты поправишься. А мне пора! Я и так уже опоздала в этот растреклятый офис, так что меня ждёт хорошая взбучка.

Она вышла, притворив балконную дверь.

Вечером, вернувшись домой после работы, девушка поспешила прямиком на балкон. Весь день она провела как на иголках, то и дело задаваясь вопросом: как же там ворон? Поел ли он? Насколько серьёзно он ранен? И вот теперь с тревогой и любопытством она распахнула дверь, но… на балконе никого не было. В открытое окно дул свежий и влажный ветер ранней весны. На полочке, рядом с водой, лежал нетронутый кусочек колбасы. Ворон улетел. Девушка почувствовала одновременно и разочарование, и облегчение: с одной стороны, за день она свыклась с мыслью о присутствии в доме птицы, ей даже хотелось, чтобы он остался жить у неё и был бы для неё компанией, с другой — слишком уж странно всё с этим вороном! И та стая, и схватка, и его кольцо с синим камнем на лапе… Возможно, это и к лучшему, что он её оставил. Значит, он пришёл в себя. И значит, он вернётся или уже вернулся домой!

Она закрыла распахнутое окно.

Часть 1

Глава 1

Это было первое занятие Эмы в школе иностранных языков «Полиглот», и она с интересом рассматривала тех, с кем ей предстояло изучать английский. Три парня, две девчонки. Девушки — похожие, как сёстры: на вид чуть за двадцать, обе высокие, яркие, беззаботные и ухоженные, словно выпорхнули из салона красоты. Разница только в том, что одна — темноволосая, с выразительными чертами и крупным ртом, а другая — блондинка, круглолицая, с губками «бантиком» и ямочками на щеках. На девушке-блондинке была игривая розовая кофточка с меховой оторочкой и светлая юбка, на тёмненькой — узкие синие джинсы, белый блейзер и много дорогущей бижутерии. И обе девчонки — в ботинках на платформе и высоченных каблуках. Красотки, на которых засматриваются на улице. Интересно, в учёбе они так же впечатляющи?

Эма перевела взгляд с девушек на парней. Один — скорее всего студент младших курсов, в модной спортивной куртке и со стереонаушниками, болтающимися на шее. Второй — старше, лет тридцати или около того: немного смуглый брюнет с резкими чертами, чёрными бровями вразлёт и жёстким подбородком. А вот третий… Она бросила на него взгляд, исполненный осторожного любопытства: слегка растрёпанные платиновые волосы вперемешку с чуть более тёмными пепельными прядями — будто выгоревшие на солнце, правильное лицо — высокие выразительные скулы, аккуратный нос, красивые губы. Эму смутило, что она столь беззастенчиво уставилась на него, и она поспешно уткнулась в тетрадку. Впрочем, парень вряд ли заметил её взгляд, поскольку сосредоточенно что-то писал на листке бумаги.

Студенты группы учились вместе уже почти два года и прекрасно друг друга знали, а Эме только предстояло вжиться в их маленький коллектив. И кажется, — она снова быстро обвела присутствующих глазами, — она старше всех здесь, кроме брюнета. Даже преподавательница на вид — недавняя выпускница какого-нибудь иняза. В пользу Эмы говорило лишь то, что в свои двадцать семь — месяц назад она отметила день рождения — она выглядит ровесницей других девушек. Если не сообщать всем, сколько ей на самом деле, никто и не догадается. Конечно, возраст — не что-то критичное, умом Эма это понимала, но всё равно испытывала неуверенность. Да и внешне она куда скромнее, чем девочки: минимум косметики, простая удобная одежда, ботинки на низком устойчивом каблуке, собранные в хвост на затылке волосы. Что, если эти наряженные девицы не примут её за свою? Она неслышно вздохнула: сходиться с людьми ей всегда было нелегко, а тут ещё и такая ситуация.

Урок тем временем набирал обороты. Группа трудилась над лексической лотереей: вытягиваешь бумажку с английским словом и объясняешь его смысл так, чтобы остальные отгадали, о чём речь. Отвечала одна из девушек, светленькая. Её подруга и парни наблюдали за ней не без лукавства, словно что-то замыслили.

— Что это? — закончив свой рассказ, спросила блондинка.

Отозвался один из парней — самый старший:

— Какое-то дерево? — Голос у него был низкий и чуть рокочущий, однако звучал при этом достаточно мягко.

Блондинка повела плечиком:

— Ты шутишь, Панов? Это вообще не дерево!

Дерево и впрямь никак не подходило под описание.

— Тогда не знаю, — деланно развёл он руками.

Студенты захихикали.

— Что, нет ответа? Тогда продолжайте, Люба, — констатировала преподавательница.

Блондинка вздохнула и начала рассказ повторно. Все, кроме светловолосого парня, поглядывали на неё с тем же лукавым видом. Эма догадалась, что студенты только изображают, будто не понимают, о чём говорит Люба. Та, похоже, тоже об этом догадывалась и, нервничая, подёргала брелок с ключами от машины. Брелок был девчачий — с меховым пушистым хвостиком.

— Ну что, вы догадались? — спросила Люба с надеждой.

Преподавательница повернулась к брюнетке:

— Вероника! Что скажете?

Брюнетка состроила гримаску крайней озабоченности, и, едва сдерживая смех, объявила:

— Это железная дорога.

Все расхохотались, кроме Любы.

— Да нет! Ну какая железная дорога?! Неужели вам не ясно?

Вероника и Виктор энергично замотали головами, давая понять, что нет — они в полном неведении. Паренёк с наушниками не удержался и фыркнул.

— Вы издеваетесь надо мной! — возмутилась Люба. — Оля! — В школе было принято обращаться к преподавателям без лишнего официоза, просто по имени. — Они издеваются.

Ольга сочувственно улыбнулась:

— Может быть. Но чем же я вам помогу? Ребята! Вы знаете ответ?

— Нет! — Вероника сделала круглые глаза. — Люба очень путано объясняет. Виктор подтвердит.

— Я не думаю, что вы объясняете путано, — не согласилась Ольга, взглянув на Любу, — но ваши товарищи настаивают, что вас не понимают.

— Какие они после этого товарищи! Совести у них нет… — обиженно надула губы блондинка.

Эма незаметно для себя прониклась царящей атмосферой расслабленности и веселья и с любопытством ожидала развязки.

— Ян! — повернулась преподавательница к парню с платиновыми волосами, который один не принимал участия в развлечении и вместо этого всё так же сосредоточенно что-то писал на листочке. — Может быть, вы поможете Любе и разрешите загадку?

Парень встрепенулся от неожиданности, на миг пришёл в замешательство, но затем смешно встряхнулся, чуть привстал со своего места, опираясь на локти, и с улыбкой повёл плечом:

— Загадку? Ну конечно! Я мастер по загадкам.

— В данный момент нас больше интересует отгадка.

— А! Ну, и по отгадкам тоже.

Эма не удержалась и вновь с интересом посмотрела на него. Всё в нём было такое эстетически правильное, что казалось ненатуральным, почти кукольным, — и вместе с тем он странным образом выглядел очень естественно: ни жеманства, ни самолюбования. Его тщательно подобранная одежда дополняла этот образ: джинсы, белая рубашка и тёмно-синий клубный пиджак, на шее — серебряный медальон на цепочке… А ещё — она на секунду поймала его взгляд — у него были удивительные прозрачные льдисто-голубые глаза.

— Отлично, — откликнулась на его реплику Ольга. — Тогда о чём говорила Люба? Какая у вас версия?

— Хм!.. — Конечно, он ничего не слышал из пояснений Любы, увлечённый чем-то своим, и сейчас только вопросительно повёл глазами, ища подсказки у одногруппников.

Виктор Панов на его просьбу только усмехнулся, Вероника беспомощно пожала плечами, а паренёк-студент начал делать какие-то энергичные жесты, сопровождая их не менее энергичной мимикой, пытаясь дать знак, что отгадывать не нужно. Ян хмыкнул, отвернулся от него и столкнулся взглядом с Эмой. До этого он, кажется, не придавал значения ею присутствию, даже когда её представили, едва ли обратил на неё внимание, но теперь, взглянув ей в лицо, вдруг совершенно очевидно опешил. Какое-то время он смотрел на неё пристально и вместе с тем недоверчиво, и она, недоумевая, смотрела на него тоже: «Со мной что-то не так? Или мы знакомы? Виделись с ним когда-то?». Но сама же и отвергла последнее предположение: вряд ли они виделись. Такие глаза, как у него, она бы точно не забыла.

Ян, между тем, повернулся к Ольге и бездумно брякнул:

— Ответ «будильник»?

Разогретая аудитория с готовностью взорвалась хохотом.

— Я не угадал?

— Нет! — Люба горестно заломила руки. — Ну что же такое?!

— Вы не угадали, Ян, — подтвердила и преподавательница. — Ответ вовсе не будильник. Я видела, вы были чем-то очень заняты… Отложите на время свои дела и вернитесь к уроку.

— Извините, Оля. — Растерянность уже сошла с его лица, и он мило улыбнулся. — Мне надо было записать кое-что важное.

— Это уже не в первый раз, — заметила Яну Ольга.

— Извините, — повторил он. — Это действительно было важно. Но я исправлюсь, — шутливо пообещал Ян и сообщил Любе: — Сегодня я слегка не в форме, прости.

На сей раз в его двусмысленной реплике Эме послышалось позёрство, и это привело её в раздражение. А может, и не только это, а ещё и то, как смотрел он на неё — будто увидел призрак. Почему? Этот вопрос терзал Эму, и она попыталась ещё раз встретиться с ним глазами в надежде получить какое-нибудь объяснение, однако Ян старательно избегал смотреть на неё. Это задело её. Может, он считает себя центром вселенной здесь, и просто игнорирует других?

— Я надеялась на тебя, — с наигранной обидой заметила ему Люба.

Ян подарил Любе самый тёплый взгляд, с улыбкой пожав плечами, и раздражение Эмы перешло в агрессию. Кажется, он игнорит только её.

— Вы действительно не помогли, так что, Люба, продолжайте, — подвела итог Ольга.

Но прежде чем Люба успела заговорить, Эма вдруг выпалила неожиданно даже для себя самой:

— Это фонарный столб!

Все уставились на неё с удивлением. И даже Ян на тот раз повернулся к ней. Она перехватила его взгляд: изумительные прозрачно-голубые глаза смотрели теперь уже совершенно спокойно, разве что с долей любопытства. Что ж, она добилась своего, и испытала удовлетворение. А он, скорее всего, просто с кем-то её перепутал. Да, не иначе.

— Ответ — фонарный столб, — повторила Эма.

— Ну наконец-то! Правильно! Спасибо! — от души поблагодарила Люба и выдохнула с облегчением. — Я уж думала, отвечать сегодня буду одна я! Ну, друзья, я вам тоже устрою!.. — не без обиды пообещала она.

— Мы же пошутили, — примирительно пояснила Вероника, — да и весело ведь было. Разве нет?

— Ага! Особенно мне. — Люба всё ещё дулась.

Но одногруппники принялись её успокаивать, и она сдалась, милостиво одарив всех улыбкой:

— Ладно уж! Живите, не буду вас трогать.

Дальше ничего особенного не было. Урок закончился, Ольга объявила домашнее задание, и едва только успела попрощаться, как студенты в один миг подхватились и с хохотом и болтовнёй стремительно вылетели из аудитории. Замешкавшаяся Эма осталась одна с преподавательницей

— Как вам урок? — спросила та с искренним дружелюбием. — Мне показалось, не вызвал сложностей?

Эма без сомнений подтвердила:

— Сложностей не возникло. Да и группа вроде ничего.

— Это правда! Группа у нас хорошая и дружная. С нашими ребятами может не всегда легко, но и не скучно. Думаю, вы освоитесь. А сейчас вам надо подойти к администратору. Она расскажет, какие учебные материалы понадобятся.

На улице уже совсем стемнело, когда Эма вышла из школы. Всех её одногруппников, само собой, давно и след простыл: девушки уехали на своих машинах, парни тоже разъехались или разбежались. Эма перешла через перекрёсток и повернула к трамвайной остановке. В голове у неё был сумбур, но сумбур весёлый. Всё произошло так внезапно! Ещё вчера она не была уверена, что будет здесь учиться — мало ли, как всё сложится! Хотя администратор ободряюще заверила её: «Вам понравится! У нас всем нравится». А сегодня ей действительно здесь понравилось: никакой скуки, строгости и шаблонов, как в обычной школе. Очень бодрая, заражающая всех своей энергией преподавательница, располагающая обстановка, дружеское обращение, веселая компания… Эме катастрофически не хватало сейчас общения — с тех пор, как пять месяцев назад она перебралась из родного городка в Никольск, этот большой, шумный, загазованный, вечно куда-то спешащий город. Одиночество давило на неё тяжким грузом, и языковые курсы могли помочь обзавестись знакомствами. Но то, конечно, была не единственная причина, по которой она пошла учиться.

Школу «Полиглот» Эма выбрала по нескольким причинам: близко от работы, удобно возвращаться домой — трамвайная остановка в двух шагах. А главное, здесь готовили к экзаменам на получение международных языковых сертификатов, и Эма как раз намеревалась получить такой. Получить и уехать за границу. Она задумывалась о новых странах, но не знала, с какой стороны подобраться к этой проблеме, пока не услышала случайно, что, оказывается, можно просто подать заявку на преподавание языка. Некоторые ездили преподавать даже в Китай — учили английскому китайцев. В Китай Эму не тянуло, но, наверное, есть же и другие варианты. Главное — наличие того самого сертификата. Ну, и визы. Однако о визе можно было подумать потом. А без сертификата и думать не о чем.

В родном захолустье работали только языковые курсы для школьников, поэтому встал вопрос о переезде туда, где можно привыкать к самостоятельной жизни и готовиться к экзамену — благо, она знала английский неплохо. И именно в этот момент, снова по счастливой случайности, Кристина, школьная подруга, предложила Эме перебраться на время в Никольск в свою пустующую квартиру. Само собой, Эма приняла внезапное предложение. Кристина уже несколько лет строила карьеру в столице и там же собиралась обосноваться — квартира здесь ей была не нужна. Так всё и случилось: в конце осени Эма оказалась в незнакомом ей Никольске. Работу, хоть и с трудом, она наконец нашла. А теперь нашла и курсы.

Условия обучения в «Полиглоте» Эму полностью устраивали: интенсивный график занятий, разговорный курс с иностранцем — носителем языка и при этом приемлемая стоимость. Правда, обратной стороной умеренной цены было то, что обучение проходило в группах из пяти-шести человек, а не в мини-группе. Однако именно в этом Эма нашла и значительный плюс: есть возможность бывать среди людей. Ей хотелось сойтись со своими одногруппниками ближе, пусть даже она и старше, чем они. Хотя, если уж на то пошло, такая ли она в реальности взрослая? — в ожидании запаздывающего трамвая Эма чертила носком ботинка на тротуаре изогнутые линии. Если поразмыслить, то она — одинокая немного наивная мечтательница, вечно витающая в облаках, несмотря на все набитые шишки, верящая в добро, справедливость и чуть-чуть — в чудеса. А уж последним качеством даже в юности отличается не каждый.

Она снова перебрала в уме новых знакомых, пытаясь сложить о них своё впечатление. Гламурные болтушки-подружки Вероника и Люба, самодовольный и самоуверенный Панов, скромный улыбчивый Женя… И Ян. На нем Эма запнулась, затрудняясь дать ему оценку. Поначалу он привлёк её внимание своей внешностью, да чего уж! — даже понравился ей сразу же. И ей тоже захотелось ему понравиться. А потом он бросил на неё тот взгляд, будто она — странный музейный экспонат. Ещё больше её обидело, когда затем он попросту отвернулся: будто экспонат не вызвал ровно никакого интереса. Да и держится он слишком уж беззастенчиво, особенно с Любой. «Прости, я сегодня не в форме», — Эма вспомнила ту его фразу и фыркнула. Может, Люба — его подружка? Она, похоже, тоже кокетничала с ним. Что ж, позже это станет понятно. Но кажется, этот Ян насколько красив, настолько же и непрост. Это умерило желание Эмы познакомиться с ним и понравиться ему. Впрочем, какое ей дело до этого выскочки Яна? Она сдаст экзамен, получит сертификат и уедет отсюда. Навсегда.

Резкий дребезжащий звонок приближающегося трамвая прервал размышления Эмы. Она устала за день, проголодалась, перенервничала из-за своего первого занятия и больше всего хотела сейчас одного: поужинать тем, что есть в холодильнике, и лечь спать. Сырость весеннего позднего вечера пробирала, просачиваясь под куртку. Механические двери трамвая разъехались, и Эма поспешно шагнула внутрь — в тепло полупустого вагона, показавшегося от этого особенно уютным.

***

Ян посмотрел на часы в своём телефоне: уже близилась ночь, а человека, которого он ждал, всё не было. Однако и не прийти вовсе этот человек тоже не мог — это исключалось. Значит, нужно просто набраться терпения. Ян прошёлся по пустынной улице, освещённой редкими фонарями. Но ему нравился этот район на краю города, спокойный и тихий, со старыми двухэтажными разноцветными домами и уютными двориками, с фруктовыми деревьями и цветочными клумбами. Кое-где жильцы обустроили овощные грядки и выращивали помидоры, укроп, картошку и большие оранжевые тыквы. В одном из дворов были даже куры: кто-то соорудил им сараюшку, и они кудахтали там в своей загородке. Такой почти деревенский пейзаж выглядел как насмешка по сравнению с фешенебельным современным центром — с бетоном, металлопластиком и тонированным стеклом, широкими проспектами и шикарными высотками. Но покой и уют напоминали о родном доме. Нет, он ни за что бы не сменил его на неоновые огни центральных улиц.

Немного побродив, Ян вернулся к своему дому. Одна его стена была почти сплошь увита плющом, пробуждая воспоминания: там, где он жил когда-то, по стенам тоже вился плющ. Становилось ощутимо прохладно, и Ян поглубже засунул руки в карманы своей бордовой куртки. Наконец, словно вынырнув из гущи темноты, на повороте появилась чья-то фигура и лёгким, но уверенным шагом направилась в его сторону. То была девушка, но понять это можно было только в свете фонаря: длинный тёмный плащ, в который она запахнулась, как в плед, и спадающие на плечи тёмные волосы делали её похожей на тень.

Ян шагнул ей навстречу.

— Привет, Мелинда!

— Привет! Давно ждёшь? Прости, не получилось освободиться быстрее.

— Всё нормально. Немного прогулялся, пока тебя не было. Как прошёл день?

— Как обычно. Занималась делами — их невпроворот, ты же знаешь.

— Знаю. — Он улыбнулся.

— А ты? Что делал?

— Я тоже занимался делами. А ещё сегодня у меня был урок английского.

— Всё делаешь вид, что учишь этот язык? — Она пожала плечами и усмехнулась. — Зачем тебе? Разве ты не учил его в детстве?

— Так это в детстве! — возразил он ей. — С тех пор прошло сколько времени и столько всего изменилось. А на занятия я хожу не только ради учебы — хотя учиться я тоже люблю. Ещё это способ получать информацию.

— А, ну понятно! — она снова усмехнулась. — И какую информацию ты получил?

— Полагаю, что важную.

— Неужели? — Она вскинула красиво прочерченные брови, и её взгляд стал напряжённым. — Так что произошло?

— Пока ничего. Может, мы всё же зайдём в дом? И там поговорим?

— В дом? Я думала, разговор не терпит отлагательств.

— Не настолько, чтобы мёрзнуть ночью на улице.

— Прости! Я не подумала об этом. Ты не очень продрог?

— Что? — Он удивлённо поднял на неё глаза и усмехнулся уголками губ. — Да ладно, Мэл! Всё со мной в порядке. Вообще-то я беспокоюсь о тебе: ты же плохо переносишь холод. Ну, и трепаться здесь реально некомфортно.

Они поднялись в его квартиру. То была скромная «однушка», как раз с той стороны дома, которую увивал плющ. Жилище встретило их приятным теплом. Ян сбросил куртку. Мелинда аккуратно сняла свой длинный плащ, полы которого соединялись на горловине крупной серебряной застёжкой, подошла к зеркалу и короткими, быстрыми движениями поправила волосы. Она была совершенно по-особенному хороша собой: светлая кожа, тёмно-рыжие волнистые волосы и пронзительные фиалковые глаза под очень длинными ресницами. Точёные скулы и острый подбородок придавали ей строгости. Косметикой девушка почти не пользовалась: никакого тонального крема и румян, никаких накрашенных бровей — только аккуратные чёрные «стрелки» и губы, тронутые вишнёвой помадой.

Откуда-то из глубины комнаты возник чёрный кот и посмотрел на пришедших зелёными немигающими глазами.

— Привет, Ричард. Скучал? — Ян наклонился и почесал кота за ухом. — Я уже дома. Видишь, меня не было совсем недолго.

Ричард потёрся о ноги Яна, но покосился на Мелинду, и та фыркнула.

— Показывает характер, — улыбнулся Ян.

— Он просто осторожничает, потому что чувствует мою силу, — деловито заметила она. — Коты весьма чувствительны к магии и ко всяким таким вещам, это всем известно.

— Известно-то известно. Но он знает, что тоже не лыком шит. Коты, да ещё и черные, и сами не чужды магии. Думаю, ему не нравится, что ты вторгаешься в его пространство. Он нервничает. Никак не привыкнешь к моей подруге? — Ян подхватил кота на руки и прижал к себе. — Ей ты можешь доверять: она на нашей стороне. Нам она не сделает ничего дурного. Может, ты погладишь его, чтобы он не беспокоился?

Мелинда протянула руку, но кот напрягся и предостерегающе зашипел.

— Ну вот видишь, — она пожала плечами и убрала руку, — нет смысла мне его гладить. Он меня не любит. И никогда не любил.

— У него просто своё мнение на этот счёт. Извини, Ричард. Я хотел вас подружить, но согласен: дружба так не работает. Хочешь чаю? — повернулся Ян к своей рыжеволосой гостье.

— Нет, спасибо, — отказалась она и уселась в кресло с клетчатой обивкой, — давай лучше сначала обсудим твои дела, а потом уже будем пить чай. Ты заинтриговал меня.

Ян посмотрел ей в лицо:

— Я видел девушку, которая спасла ворона.

— Не может быть!

— Я видел девушку, — повторил он.

— Но… Как? — Теперь Мелинда растерялась. — Ты уверен, что это именно она?

— Конечно, я уверен. Это она — уж я-то могу её узнать, поверь.

— Ты где-то встретился с ней?

— Вот как раз-таки в школе. Она будет учить английский в моей группе.

— Не может быть! — снова воскликнула Мелинда. На какое-то время она ушла в глубокое раздумье и обхватила голову руками. — Я не понимаю… — наконец, она подняла лицо и заговорила снова. — В школе? В твоей группе? Невероятно! Что, если её отправили следить за тобой?

— Кто?

— Ты знаешь. Рыцари Белого Города. Стражи Эль.

— Чушь. Какое отношение она имеет к Белому городу? И к Эль? Она из этого мира, Мелинда. Она местная. Не впадай в паранойю.

— Откуда мы знаем, что она местная?

— А разве нет? Тогда кто она, по-твоему?

— Ну, я не знаю! И потом, её могли подкупить. Уговорить пойти в эту школу. Могли зачаровать, — упорствовала гостья.

Однако Ян решительно качнул головой:

— Нет. В том, что ты говоришь, нет смысла. Она спасла ворона. — Он выделил слово «спасла». — Помнишь? Так зачем рыцарям Белого города использовать её в своих интересах? Или зачаровывать? Они предпочли исчезнуть, а не идти с ней на контакт или на конфликт.

— Возможно, ты и прав. — Мелинда снова уткнулась лицом в ладони и замолчала. Ян не мешал ей. Прошло довольно много времени, прежде чем она в растерянности воззрилась на него и не менее растерянно уронила: — Но как такое могло быть?.. Вы не должны были встречаться. Вообще! Никогда!

— Но мы встретились. И что из этого?

— Я не знаю! Я уже ничего не знаю! Заклинание основывалось на том, чтобы исключить вашу встречу — я ведь сверялась с гримуаром госпожи Мередит! Но наверное что-то напутала… Я никудышная ученица!

— Успокойся. Не нужно убиваться из-за этого. Ну, немного пошло не так, что из того? — попытался успокоить он её. — Ты накладывала заклинание на меня: это я не должен был с ней встретиться. И я бы не встретился. Это же она пришла в школу, а не я. Твоё заклинание на неё не распространяется — в этом всё дело.

— Ну конечно! Ты прав! — Она с облегчением подхватила его объяснение. — Скорее всего, дело именно в этом! Как же всё сложно, когда доходит до разных миров! Естественно, я не могу магически воздействовать на неё. Может, Эль бы и смогла, а я нет: я чту закон. И всё-таки какая я глупая!.. — Она схватила себя за волосы в порыве досады. — Надо было придумать что-то другое. Вечно у меня что-нибудь идет не так!

— Ты не глупая. И у тебя всё идет так. Ты же предложила идею с вороном. Помнишь? И это сработало.

— Сработало… почти. Не утешай меня. — Мелинда махнула рукой. — Я понимаю, что чуть всё не провалила.

— Но идея была хорошая.

Мелинда подняла на него глаза, увидела, что он улыбается ей с добродушной насмешкой, и тоже не удержалась от улыбки.

— Ну… я старалась.

— Я знаю. У меня нет к тебе претензий, если ты об этом.

— Нет, не об этом! — Она тряхнула головой, и темные волосы упали ей на лицо. Она убрала их быстрым движением. — У меня претензии только к себе. Это была моя недоработка. Но я же не думала, что Эль пошлёт сюда своих стражников!

— Всё обошлось.

— Благодаря какой-то девчонке, а не мне!

— Ну, не ревнуй.

— Я не ревную! Просто теперь я не знаю последствий, — горестно объявила Мелинда. — Всё так усложнилось! Чего нам ждать?

— Мы попытаемся держать события под контролем. Я знаю, что ты сможешь. Ты сильная ведьма.

— Спасибо! — поблагодарила Мелинда от души. — Но я уже один раз ошиблась. Даже нет: два. И нам надо принять меры предосторожности сейчас. Ян! Уходи из этой своей школы!

— Что? Ещё чего! Мэл, ты это всерьёз? Уйти из-за девушки? Без всяких разумных причин? Никуда я не уйду.

— Причина в том, что находиться в одной плоскости вам может быть опасно.

— Мир не плоский, Мелинда. Он, как минимум, трехмерный. А по сути, даже и нет. Ты знаешь это лучше меня.

— Ах, не надо острот! Сейчас я не в состоянии их оценить.

— Зато ты слишком переоцениваешь мелочи. Та девушка меня спасла, а не убила.

— Тьфу! Что ты говоришь? Возможно, ты прав: угроза вовсе не в девушке. Но я всё же опасаюсь, что её могли использовать.

— Что ж, вот и посмотрим, — спокойно объявил он. — Со временем станет понятно. Мы будем начеку. А теперь пойдём пить чай! — Мелинда снова попыталась что-то возразить, однако Ян пресёк эту её попытку. — Ты собираешься меня ослушаться?

Он заметил это шутливо, но его слова произвели почти волшебный эффект. Она как-то виновато сжалась и мотнула головой.

— Нет, конечно.

— Тогда никаких больше разговоров на эту тему. О том, чтобы я уходил из школы или куда-нибудь бежал. И вот что: я верю, что в случае чего ты справишься. Мы справимся. В конце концов, — он посмотрел ей в глаза, — значит, так надо.

— Только не нарывайся на неприятности! — попросила она почти умоляюще. — Будь осторожен! И пожалуйста, обходи стороной эту девушку! Ради всего святого, не связывайся с ней!

— Ну, я думаю, всё обойдётся! У меня же есть ты. Чего мне боятся какой-то обычной девчонки? Давай, возьми себя в руки. А я пока поставлю чайник.

Ян отправился на кухню, но расстроенная Мелинда осталась в своём кресле. Чёрный кот сидел рядом устремив на неё строгий взгляд больших круглых глаз. Она тоже посмотрела на него в упор. Обычно её взгляд заставлял отворачиваться, но на кота это не возымело воздействия. Мелинда чуть сощурилась, сконцентрировав больше энергии. Кот ощетинился — шерсть на холке приподнялась — и зашипел, тихо, но яростно. В его шипении прозвучало совершенно явственно: «Я не сдамся!».

Она выдохнула, расслабилась и пробормотала беззлобно:

— Ладно, ладно. Коль уж ты такой своенравный котяра, охраняй своего человека. Я тоже буду его охранять, но я далеко, а ты рядом с ним. Смотри, будь бдительным!

Кот скользнул зелёными глазами по её лицу, будто сканируя на искренность, поднялся, принял горделивую позу и с достоинством удалился, его тень мелькнула в коридорчике. Мелинде осталось только усмехнуться и признать: в этот раз исход поединка остался за котом, но в данном случае она не была против.

Глава 2

Эма проснулась и повернулась к светящемуся циферблату будильника. Ещё пять минут можно было спать, но что уж теперь делать, раз проснулась! Она повертелась под одеялом, устраиваясь поуютнее, чтобы хоть эти пять минут провести с удовольствием. Вставать совсем не хотелось.

Вчера она допоздна разбирала уже подзабытую английскую грамматику. Домашнее задание оказалось сложновато, и в некоторых своих ответах Эма не была уверена. Интересно, как справились с упражнениями её одногруппники? Что ж, завтра будет известно. Но то завтра, до него ещё надо дожить, а сегодня всё, что её ждёт, — это работа. Приятные воспоминания о вчерашнем дне и ожидания дня завтрашнего тут же улетучились. Впрочем, и неудивительно: каждое утро у неё безнадёжно пропадало настроение, стоило только подумать о работе. Дождавшись звонка будильника, Эма встала, уныло проковыляла в ванную и в том же унынии умылась. Надо было поспешить, чтобы не опоздать, и она спешно проглотила пару бутербродов, хлебая из кружки горячий кофе. Торопливо оделась, накрасила губы и ресницы и собрала в хвост волосы, проверила сумку… Бросив на себя дежурный взгляд в зеркало, Эма вышла из квартиры. Хотя как же хотелось остаться!

На улице светило апрельское солнце, но оно не радовало, а раздражало. Зима, мрачная и серая, как её настроение, устраивала Эму куда больше, чем этот наглый солнечный апрель. Но весна набирала обороты, и солнце становилось только наглее. Это такое безрассудство с его стороны: зачем столько света, когда в их офисе темно, как в гробу? И так же, как в гробу, весело.

Выбравшись из переполненного трамвая, Эма одёрнула съехавшую набок куртку и побрела через сквер. Она специально выходила на одну остановку раньше, чтобы лишних десять минут провести на свободе, прежде чем запереться в офисном склепе. А ещё использовала эти прогулки, чтобы обратиться ко вселенной и зарядиться положительной энергией. Если уж земные силы ей не помогают, то может, помогут небесные? На этот способ она наткнулась в интернете. Получалось не очень: то ли она недостаточно старалась, то ли что-то делала неправильно. Но как бы то ни было, другими средствами защиты от коллег-«вампиров» Эма не располагала, а потому прикрыла глаза и сделала пару глубоких вздохов. «Я в оболочке, в непроницаемой оболочке. Ничто не может навредить мне — я защищена. Светлая энергия космоса входит в меня и заряжает силой», — мысленно заговорила она речитативом. В этот момент нужно было представить зелёный столб энергии, льющейся с неба и пронизывающий с головы до пят, и она представила. «Я сильная и неуязвимая». Да уж! Сильнее некуда. Но тому театру абсурда, в который она попала, сложно противостоять. Впереди показался поворот, а за поворотом — крыльцо офиса. Эма сникла, и воображаемый зелёный столбик энергии над её головой иссяк.

В фирму «Люкс» она попала случайно и поначалу сочла это огромным везением. По приезду в Никольск она искала работу, любую — всё, что связано с офисом. В основном на резюме не отвечали. Реже — отказывали, сославшись на формальности. Пару раз работа находилась на других концах города и совсем копеечная. И вдруг ей перезвонили из «Люкса», куда требовался помощник руководителя — как раз тогда, когда она уже была близка к отчаянию. Офис без вывески и опознавательных знаков она нашла не сразу. «Мы не афишируем себя», — объяснили ей. Это было странно: ведь обычно торговые фирмы не прячутся, а стараются всячески привлечь к себе внимание! Впрочем, прятать всё-таки было что: за неприметным фасадом и пластиковой дверью размещался не то салон, не то музей. Мраморный пол, гипсовые панели, лепные потолки, хрустальные люстры, кожаные диваны и десятки безвкусных аляповатых картин в позолоченных рамах. Даже в туалетной комнате повесили какой-то натюрморт.

Собеседование проводила женщина лет пятидесяти, заместитель директора Лохвицкая Виолетта Юрьевна. «Понимаете, у нас своя специфика: коллектив маленький, вместе мы уже много лет, живём почти как семья, — вежливо и сдержанно сообщила она. — Это создаёт некоторые особенности в отношениях: закрытость, доверительность, свои традиции. Понимаете?». Эма утвердительно кивнула: что здесь непонятного? Болтливостью она не отличалась, как и открытостью. Лохвицкая, между тем, продолжила: «Мы занимаемся сбытом химической продукции. Но не переживайте, никакие специальные знания вам не требуются. Ваши обязанности — сугубо секретарские: работа на телефоне и ведение документов. Иногда — готовить некоторую информацию для руководителя. Командировок нет, корреспонденции мало. Посетители к нам не ходят, директор часто в разъездах, в данный момент тоже. При любых трудностях мы всегда придём на выручку, тем более в первое время. Что для нас важно — это поведение: вежливость, порядочность, дисциплина. Все распоряжения надо выполнять. Плюсом будет знание делового этикета и владение английским. У вас, как я вижу, это всё есть. Предварительно могу сказать, что вы нам подходите. Но решать буду не я — директор. Мы свяжемся с вами, когда решение примут».

Эма была уверена, что произвела хорошее впечатление: эта замдиректора держалась с ней так любезно. Да и работа обычная: вести документы. Именно этим она занималась последние четыре года. Ей так хотелось попасть в крутой офис в самом центре большого города — прямо как в кино. И мечта неожиданно сбылась. Спустя две недели ей снова позвонила Лохвицкая и поинтересовалась: «Ваши планы насчёт работы не поменялись? С понедельника можете приступить к своим обязанностям, руководство утвердило вашу кандидатуру». Тогда Эма полагала, что двери «Люкса» распахнулись к счастью для неё, сейчас сочла бы за счастье, если бы эти двери не открылись ей никогда.

«Люксом» владели брат и сестра, Ирина и Илья Каракис: он — официально по документам, она — по факту. Семейство немало потрудилось над оформлением офиса в духе странного микса техно и барокко: с картинами, мрамором, позолотой, современной электроникой и металлопластиком. Однако моральная атмосфера здесь больше всего соответствовала протухшей затхлости средневековья. Виолетта не преувеличивала, когда говорила об особых внутренних «правилах», которые, впрочем, относились только к младшему персоналу. Все наложенные запреты пришлось бы перечислять долго, проще было сказать, что разрешалось: дышать и исполнять указания свыше, без возражений и любой степени недовольства. Не переговариваться, не отвлекаться ни на что постороннее, не ходить по комнатам, не есть и не пить могло бы быть оправдано, если бы расхлябанность, досужие разговоры и бесцельные блуждания по офису мешали работе. Но вся штука состояла в том, что в «Люксе» в действительности никто ничего не делал! Рабочий месяц всех сотрудников можно было уместить в одну неделю не семи человек, а двух. И даже в этом случае те двое не умерли бы от перенапряжения.

Чем занималась сама Ирина Каракис, за несколько месяцев работы Эма так толком и не поняла: до полудня она проводила время, запершись у себя в кабинете. Потом ехала обедать — как правило, в какой-нибудь ресторан, а после обеда снова запиралась у себя. Её брат целыми днями играл в игрушки на компьютере или смотрел какие-то видео. Приближенные к Ирине — Лохвицкая и бухгалтер — также проводили время в основном в интернете. Водитель ждал распоряжений и решал кроссворды. Уборщица драила полы не менее трёх раз в день, а также двери, окна, панели и чистила тротуар, и она была единственным человеком в офисе, кто пахал как лошадь. Эме, к её радости, помимо почты и телефонных звонков, милостиво разрешили заниматься английским.

Как она со временем догадалась, «Люкс» представлял собой, по сути, фиктивную фирму по перегонке денег, и весь тот штат, который держала Ирина, был ей нужен исключительно для статуса и удовлетворения собственного тщеславия. В жизнь фирмы она вникала минимально, а всеми текущими мелкими делами ведала Лохвицкая. Ирину Каракис не смущало, а возможно даже и устраивало, что ее замдиректора оказалась психически неуравновешенным человеком, легко впадающим в истерику по любому поводу. Именно из-за психопатки Лохвицкой Эма рисовала перед собой то защитный крепостной вал, то зеленый столб космической энергии.

Она поднялась по скользким гранитным ступенькам к тонированной двери и нажала на звонок. С минуту ей пришлось ждать: уборщица Светлана, как обычно в это время, спешно домывала полы. Наконец, дверь распахнулась, и перед Эмой возникло широкое добродушное лицо Светланы:

— Здрась-те! Это вы? А я уже думаю, неужели наша лошадь прискакала?

«Лошадью» уборщица именовала Виолетту из-за чуть подпрыгивающей походки и смеха, похожего на ржание.

— Сейчас прискачет. Здравствуйте, Света.

— Может, она сегодня опоздает? — с надеждой предположила уборщица.

— Вы же знаете, она не опаздывает.

— Знаю. Поэтому и спешу: в два автобуса не влезла сегодня! Представляете? С охраны офис сняла позже положенного… Ох, хоть бы успеть помыть коридор до её прихода!

Светлана яростно заработала шваброй, однако же не успела: Виолетта появилась спустя минуту и раздраженно фыркнула в ответ на приветствие. Значит, не в духе, и день ожидается тяжёлым — Светлана и Эма незаметно переглянулись. Лохвицкая, тем временем, придирчиво осмотрела помещение, поджала губы и выпятила подбородок, уставившись на уборщицу.

— Вы что, до сих пор не закончили уборку?

— Уже заканчиваю! — поспешила заверить Светлана. — У вас я убрала, Виолетта Юрьевна… У Ирины Борисовны тоже! Осталось только немножко в коридоре и на кухне.

— А в туалете?

— В туалете чисто.

— Что значит «чисто»? Я спросила, вымыли ли вы туалет, а не чисто там или грязно! Вы что, в туалете не помыли?! — Тонкие брови замдиректорши стремительно поднялись.

— Нет, нет, Виолетта Юрьевна! Я имела в виду, что я там уже убрала.

— Так выражайтесь яснее!

Эма искоса взглянула на бушевавшую Лохвицкую. Какая она уродливая, когда злится! И так не писаная красавица — хотя и считает себя таковой. А когда злится — щурит свои рыбьи глаза и выдвигает утюгом острый подбородок.

— Вы мало сделали за утро. Вы ведь опоздали? — догадалась замдиректорша и вперила в уборщицу тяжёлый взгляд.

— Нет. — Светлана ниже склонилась над шваброй.

— Ну-ну. Только не забывайте, что это легко проверить. Вы же знаете, что я всегда могу позвонить в службу охраны и узнать, во сколько вы сняли сигнализацию.

— Я помню… — пробормотала уборщица совсем тихо, но Лохвицкая на время потеряла к ней интерес. Подойдя к гардеробу, она принялась любовно развешивать свой плащик. «Парижский крой», — как на днях кокетливо объяснила она бухгалтеру и Ирине. Закончив с плащом, Виолетта резко повернулась к Эме:

— Эмилия, вы как всегда не включили в холле свет!

Другие сотрудники «Люкса» не считали зазорным, если нужно, щёлкнуть выключателем, но не Виолетта. Она неизменно звала секретаря и с выражением издевательской надменности распоряжалась: «Включите свет». Такие унизительные моменты приводили Эму в бешенство, но не делали её более исполнительной. Возможно, то было бессознательное, но упорное выражение протеста.

Усилием воли Эма постаралась подавить злость и откликнулась:

— Сейчас включу.

Однако как раз её спокойствие вывело Лохвицкую из себя. Хрипловатый голос начал стремительно набирать истеричные обороты:

— Когда вы уже запомните?! Вы что, не слышите меня?! Почему вы сидите?! Да включайте же свет, наконец!

Происходящее выглядело глупо и уродливо: немолодая женщина, визжащая, то ли как чокнутая барыня, то ли — как избалованный ребёнок. Выйдя из-за стола, Эма подошла и в сердцах ткнула в кнопку выключателя.

— Вы, кажется, чем-то недовольны? — Лохвицкая перестала орать, но сжала в ниточку тонкие губы.

— Нет.

— Вот и прекрасно! Исправляйте свои ошибки!

Всё так же, со сжатыми губами, Лохвицкая развернулась и, стуча каблуками, метнулась в кабинет. Дверь за ней захлопнулась.

— Уф!.. — Уборщица с шумом выдохнула и покачала головой. — Как будто ураган пронёсся.

— Ага. Смерч под названием «Виолетта».

Светлана хохотнула, но тут же испуганно зажала руками рот:

— Ой, что это я?.. Ещё убьёт, если услышит.

— Сегодня да: может и убить. Там правда порядок? — Эма кивнула на кабинет хозяйки.

— Да, я убрала. И пыль вытерла, и стол протёрла, и часы проверила. Не переживайте.

— Спасибо вам.

— Да не за что! — Уборщица махнула рукой. — «Лошадь» сегодня совсем бешеная… Вон как орёт! Но ей можно. Она же своя. Обедает в ресторанах с Ириной Борисовной, по магазинам с ней вместе ходит.

— И что с того? Из-за этого она как-то стала лучше — что ест в ресторанах?

На столь сложный вопрос уборщица не нашла ответа и просто повторила:

— Ну-у, ей можно… Вы не злитесь, ладно? Не обращайте на неё внимание, — благодушно посоветовала Светлана. — Тогда вас не уволят. А если будете перечить, то уволят. Как ту девочку, что работала до вас.

«Я сама уволюсь, — подумала Эма. — Что, кто-то всерьёз полагает, что я стану всю жизнь это терпеть? Чушь собачья!»

Уборщица всмотрелась в монитор камеры наблюдения возле двери.

— О, кажется, бухгалтер. Пойду открою.

— Ладно. А я сделаю себе чаю.

Эма отправилась на кухню — просто чтобы никого не видеть. А чтобы ещё и никого не слышать, включила электрочайник. Света, конечно, неплохой человек… Да и бухгалтер в сравнении с Лохвицкой почти душка. Но после истерики Виолетты Эму тошнило здесь от всех и от всего. Она села и в бессилии уронила голову на руки. Идиотское утро… Идиотский день… Идиотская работа… Спасаться оставалось только одним способом: заняться учёбой. Выждав немного, пока все разошлись по кабинетам, она тоже вернулась на своё место, открыла тетрадь, пробежала глазами записи и закрыла. В голову ничего не лезло. «Мне нужно продержаться полгода, — сказала себе Эма. — Ещё каких-то полгода! Я сдам экзамен, получу сертификат, уволюсь из этой тюрьмы и уеду. Но ближайшее время мне нужно как-то пережить. Другого выбора просто нет». Она снова открыла тетрадь и, собрав все силы, чтобы сконцентрироваться, погрузилась в урок.

Глава 3

От центральной синей мощёной дороги, нагретой солнцем, шло тепло. Воздух тоже был теплым, и ветер — ласкающе приятный. Не то что у Яна. Как он там вообще живёт?! Она вспомнила стылый ночной воздух и ветер, пробирающий до костей даже через плащ, и поёжилась. И вообще этот его город!.. Который забрал у неё его. Она снова передёрнула плечами, теперь сердито. Если бы можно было вернуть его назад! Она бы всё отдала за это! Сколько раз она думала о такой возможности и ничего не могла придумать: кто она такая, чтобы диктовать ему? Подобное Мелинда даже не рассматривала. А здесь, в Синем Городе, в Разноцветном Мире, так хорошо! И ночами тоже: в саду столько светлячков, они светят, как маленькие звёзды. А свежий кристально чистый воздух пропитан ароматом ночных фиалок…

— Ах, Ян, если бы ты вернулся!

Увлёкшись, она не заметила, что произнесла это вслух, и поняла это, когда к ней почтительно наклонилась сопровождавшая её маленькая пикси с взъерошенными розовыми волосами:

— Вы что-то сказали, леди?

— А… Нет, нет!.. Просто немного задумалась. — Мелинда встрепенулась и улыбнулась по-королевски величественно и милостиво. И сама порадовалась себе: как хорошо у неё выходит держаться! Все это говорят. И говорят, что у неё королевские не только манеры, но и осанка, и голову она держит так, будто носит корону. — Не беспокойся, Рози, — войдя в роль, дружелюбно добавила она.

Маленькая пикси расцвела смущённой и счастливой улыбкой.

Мелинда незаметно улыбнулась тоже: да, хорошо одаривать других. Ей нравилось быть такой, хотя чаще она была другой — собой настоящей. Мелиндой, которой некогда натягивать на себя манеры, как торжественный наряд: у неё столько забот, что бывают дни, когда головы поднять некогда, не то что придавать себе какой-то вид. На самом деле ей нравилось помогать другим, особенно тем, кто действительно нуждался в помощи, а не обращался за удовлетворением своих капризов: типа зелья красоты, чтобы стать ещё чуть-чуть красивее, или аромата, чтобы вскружить голову избраннику. То была такая ерунда! Но Мелинда бралась и за такие дела — потому что за них щедро платили. А плата — это то, что можно использовать на благо тех, кто платить не может. Особенно животные: значительную часть своего дохода от услуг она направляла именно на помощь больным и несчастным животным.

Сегодня, впрочем, ей выпали другие заботы, не менее важные и приятные: посещение монастырской школы для девочек сирот, которую она опекала. Они демонстрировали свои умения и подготовили целую программу! Её растрогало, как они старались, особенно самые младшие. Многие были отмечены Даром, но не у всех он был сильным, чаще вполне обычным: девочки настраивались на силы природы, предсказывали погоду, творили несложные заклинания, помогающие вырастить растения в оранжерее, добавить влажности воздуху или наоборот сделать его суше, чтобы не развивалась гниль. Некоторые предсказывали погоду. Некоторые умели заряжать синие камни и в будущем смогут делать амулеты и талисманы родов. Это ценный Дар: наделённых им — не так много, а вот работы для них — хоть отбавляй. Из этой категории одарённых она потом наберёт себе помощниц. А однажды и выберет преемницу… Точно так, как когда-то выбрали её. Ей было всего 12 тогда, но леди Мередит, прошлая верховная ведьма, увидела в ней особый Дар — настоящий, сильный и всесторонний, и не ошиблась. С тех пор Мелинда и не жила больше в монастыре, а обитала в поместье леди Мередит, теперь уже сама в статусе верховной и со всеми вытекающими привилегиями. Вот даже одна из пикси служит у неё — Мелинда покосилась на маленькую старательную Рози, которая исполнительна, предупредительна и максимально заботлива. Как хорошо, что она есть у неё.

Верховной ведьме позволялось поддерживать отношения с другими кругами магии — представителями культур фейри, фей, пикси, магов разных уровней и мастей… И ещё многими. В Большом Мире по своему невежеству и из-за потери всех знаний о магии считают, что таковых вовсе не существует. Странно, конечно, что там так глупы! Истина осталась только в сказках, но кто к ним всерьёз относится? В Разноцветном Мире прекрасно знали, что существует много магических рас, принадлежащих к разным кругам магии. Однако собственно людьми считались только представители высших кругов магии — ведьмы и маги. Всех остальных по Закону относили к нижестоящим, не вполне человеческим существам. На самом деле нет: большинство из них — люди, только наделённые тем или иным качеством Дара. Как верховная ведьма, посвящённая в мудрость, Мелинда знала это. И лишь некоторые магические расы действительно не вполне люди: гномы, например. Но для них тоже есть свой круг магии, просто они… действительно другие. Так что и в Разноцветном Мире не всё идеально, следовало признать: круги магии разобщены, им не дозволено иметь контакты, чтобы они не попытались объединиться и применять силу в обход Кодекса по применению магии. Ведьмы и маги первых трёх кругов не попали под ограничения и жили свободно — если не считать ограничения на контакты. А вот другие круги не имели права смешиваться ни с магами, ни тем более с обычным человеческим сообществом и вынуждены были селиться собственными анклавами, поддерживая только деловые и торговые отношения. Конечно, это очень неудобно. И вызывает много недовольства и обид. А однажды может вызвать и бунты. Но на многие запреты иногда закрывают глаза — если всё это не выходит наружу. Все же знают, что тайком и люди, и представители магии контактируют между собой: невозможно соблюдать полную изоляцию, если можно прикрыться торговлей или посредничеством. Особенно часто этим грешит молодежь, заводя интрижки с кем-нибудь из одарённых. Да и сами одарённые отнюдь не против вступить в связь с тем, с кем нельзя.

Эта проблема взаимоотношений и их регулирования требует решения, — Мелинда вздохнула. А может даже, стоило бы пересмотреть некоторые устои, которым уже больше двухсот лет. Но никто не решается брать на себя такую ответственность, прослыть разрушителем порядка и традиций: нет, за традиции все стоят железно. Даже разговоры о любом смягчении правил не приветствуются, а могут быть и опасны. Значит, так оно и будет, пока не появится какой-нибудь радикал-реформатор, не боящийся заговорить во весь голос о том, о чём только шепчутся, и то лишь некоторые. Остальные просто принимают как данность и смиряются. А наверное не произошло было ничего настолько страшного, если бы правила изменили!

— Я открою, леди. — Они подошли к воротам поместья верховной ведьмы Синего Города, и Рози, вежливо поклонившись, достала из кармана своего белого крахмального передника ключ с инкрустированным сапфиром. Собственно, ключом и был сам сапфир.

— Да, конечно, Рози, — великодушно позволила Мелинда, не демонстрируя того, о чем только что думала. Верховная ведьма — не та личность, кому с руки внедрять новшества.

Мелинда вошла, ворота за ней закрылись. Рози снова спрятала ключ под передник. И верховная ведьма порадовалась, как хорошо всё же складывается ее жизнь! Почти идеально! Почти.

***

Прошло несколько недель, и Эма незаметно для себя привыкла и к учёбе, и к школе. Ей нравилась Ольга — требовательная, но живая и позитивная. Нравились уроки, где можно было не только заниматься английским, но и общаться. Одногруппники, к которым поначалу она отнеслась с настороженностью, оказались весёлыми, легкомысленными, но по-своему интересными. Ей нравилось, что они поддерживают приятельские отношения: поздравляют друг друга с праздниками, обмениваются сувенирами, устраивают совместные посиделки… Это было так мило! К её появлению они отнеслись вполне благосклонно. Даже девочки, хотя и имели вид «мажорок», в действительности оказались нормальными — без заносчивости и высокомерия. Оказалось, что они вместе учатся не только в школе «Полиглот», но ещё и на юрфаке. Хотя, похоже, «учатся» — это было громко сказано: девчонки предпочитали веселиться и проводить время в своё удовольствие, а вот как-либо напрягаться совсем не входило в их интересы. Спустя всего пару занятий они болтали с Эмой, как со своей, посвящая её в курс жизни школы и их группы. Заодно девочки предложили обменяться телефонами и подружиться в соцсетях — правда, больше для того, чтобы спрашивать ответы на домашние задания, чем общаться, но и это для начала было не так уж плохо.

Между делом Люба сообщила Эме, что Женя — студент второго курса и у него какая-то сложная техническая специальность, но если что, с ним можно проконсультироваться по части компьютеров: в этой теме он неплохо разбирается. Панов, как правильно догадалась Эма, был самым старшим и предпочитал вести себя также — как взрослый с ребятишками. Люба сказала, что он «выделывается», Вероника хмыкнула в ответ на это и сказала, что «флаг ему в руки». Панов и правда отличался самомнением, а ещё больше — самолюбованием: даже в мелочах он настолько рисовался, что, казалось, будто он при этом восхищается собой в зеркале. Панов держался вальяжно и степенно, любил иронизировать, а порой и пошловато шутил, и всё это — с выверенной лёгкой небрежностью на лице и в голосе. Эти его манеры не особо нравились Эме. Однако непосредственно с ней он почему-то держался несколько иначе, чем с другими: более ровно и дружелюбно, без обидной снисходительной иронии. К её удивлению, он подсел к ней уже на втором уроке, завёл ни к чему не обязывающий разговор и предложил свою помощь, если ей что-нибудь вдруг понадобится. В общем, так сложилось, что на занятиях они теперь сидели рядом. Он интересовался, чем она занимается, давно ли в городе и какие у неё планы насчёт английского, и ему явно понравилось то, что она о себе рассказала. Сам же Панов со значением ей сообщил, что работает в крутом представительстве какой-то фирмы (название ей ни о чём не говорило), и ещё состоит в одной местной политической организации, и он там — очень нужный человек. Видимо, после этого она должна была упасть в обморок от восхищения — во всяком случае подобное ожидание читалось на его лице. Но в итоге Панов удовлетворился её кивком головы в ответ.

— Английский мне нужен в том числе для загранкомандировок. Я и сейчас часто общаюсь с иностранными партнерами, — кинул он нарочито небрежно. — Переговоры, корреспонденция, звонки…

Эме стало смешно, и она решила подыграть ему, заметив почти также небрежно:

— Я тоже веду переговоры с иностранными партнёрами нашей фирмы.

Самое забавное, что это было чистой правдой: вот уже несколько недель в «Люкс» приходили письма от одного немца: почему-то он прямо-таки жаждал купить именно у них какую-то продукцию. Он был так настойчив и так добивался их положительного ответа, как будто других продавцов не существовало! Однако вся его настойчивость и старания имели нулевой эффект: Лохвицкая читала перевод его очередного письма, выполненного Эмой, раздражённо кривилась и так же раздражённо бросала:

— Ну, напишите ему там что-нибудь… Что в настоящее время у нас подписаны договоры на поставки и нет свободной продукции. Только как-нибудь повежливее, хорошо? Вот же достал! Интересный какой-то товарищ.

Эма кивала, соглашаясь, что товарищ и правда интересный и шла облекать очередной отказ в очередной вежливый ответ, напоследок неизменно добавляя: «Вы можете связаться с нами позднее». Немец понимал это буквально и спустя неделю снова им писал.

Естественно, она не сообщила Панову всех деталей этой переписки, но добавила, что однажды ей пришлось переводить приглашение в английский клуб для сына Ирины, студента достаточно престижного лондонского учебного заведения. На Панова её рассказ произвел сильное впечатление: если он и до того выказывал ей расположение, то теперь позволил ей быть почти что на одной с собой высоте.

— Мы же с тобой серьёзные люди, — к слову со значением заметил он ей, — в отличие от кое-кого, не будем называть имена. Нам английский нужен для дела. А то некоторые ходят сюда чисто развлекаться.

— Это их право, — улыбнулась она.

— Безусловно. — Он картинно развёл руками. — Но всё же я предпочитаю тратить своё время на то, что даёт эффект. Хотя, — теперь Панов вперился в неё красноречивым взглядом, — развлечения я тоже люблю. И от них не отказываюсь.

На этот раз она пожала плечами, не вполне понимая, почему ей должно быть это интересно.

Но если с Пановым в принципе всё было ясно, то Ян, ещё один участник их маленького коллектива, пока что по-прежнему оставался для неё белым пятном на карте. Открыто интересоваться им у девочек Эма не решалась, а они почему-то не считали нужным о нём рассказывать. Иногда ей казалось, что у него отношения с Любой — она делала это предположение из того, как они перешучиваются и переглядываются, — а иногда казалось, что нет: ведь он так же весело и беззаботно болтал и с Вероникой, и с Женей, и вся компания заливалась дружным хохотом. Только с Пановым Ян, похоже, не слишком ладил. Впрочем, это не удивляло: Панов претендовал на лидерство, Яну же, судя по всему, было плевать на его претензии и заявки, а сам он пользовался куда большей популярностью у одногруппников, чем Панов.

Эма не знала, на чьей стороне она в этом завуалированном конфликте: Панов при всём своём нарочитом дружелюбии не особо ей нравился, а Яну, кажется, не нравилась она сама. Во всяком случае он ею не интересовался и едва ли отличал от стенки. И это её почему-то чертовски задевало: неужели она самая никчёмная и посредственная среди всех? Или это из-за её общения с Пановым? Можно было предположить и это, но Ян отвернулся от неё ещё на первом занятии. Нет, видимо, всё же причина была в ней самой. И вот эта-то вероятность её и злила — как злил и сам Ян со своим очевидным игнором. Ей хотелось задеть его, чтобы он хотя бы увидел её, но потом она напоминала себе, что он того не стоит, и искать его внимания унизительно — тем более из-за одних только его красивых глаз. Но глаза — чего уж там! — правда были красивые: их прозрачная льдистая голубизна буквально врезалась ей в память. И если быть совсем уж честной, ей всё также хотелось нравиться ему и чтобы он смотрел на неё с такой же улыбкой, как на Любу, но он на неё не смотрел.

То было бесконечно глупо — увлечься им, просто потому что он красивый и потому что не смотрит на неё. Но её всегда влекло к красивым людям, которые, к тому же, или сторонились её или не отвечали ей взаимностью.

Раскладывая по полочкам причины и следствия, Эма сама понимала, как мало может быть интересна Яну: наверняка у него есть своя компания, где его обожают и буквально заглядывают ему в рот, и наверняка есть девушка, которая — Люба это или не Люба — тоже обожает его не меньше: с такими, как он, не бывает иначе. А может быть, и он от неё без ума — мало ли, что там за королева! И что же она сама? Не самая юная, пусть даже и выглядит не на свои двадцать шесть, не самая красивая, хотя и не лишённая привлекательности, неброско одетая, пусть даже и неплохо, правильная, сдержанная, закрытая, старательная… Чем она может выделиться настолько, чтобы захватить его внимание? Наверное, разумнее было бы довольствоваться Пановым — вон он и сам старательно выражает свои симпатию. Что же тогда она? Крутит носом, просто потому что завышает себе цену? Но нужен ли ей этот Панов? Её подружка — та самая, которая одолжила ей квартиру, Кристина — сразу бы сказала, что Панов — без вариантов! Сейчас, пока от него есть толк. А в уме держать Яна: разменять фигуры всегда можно. Но сама Эма была совсем другая, не как Кристина, и вариант подруги ей уж точно не подходил… Может, и есть смысл узнать Панова получше, однако нужен ли он ей? Она не искала близких отношений — найти бы просто друга, чтобы не чувствовать себя такой одинокой! «А нужен ли тебе Ян?» — тут же подкидывал ей вопрос внутренний голос. И она — Яну? После этого оставалось только вздыхать и браться за уроки.

***

Часы на компьютере показывали 18:10, но Ирина Каракис не объявила «отбой», а это означало, что все остаются на своих местах, хотя рабочий день и закончился в шесть. Зачем они сидят ещё и вечером, если и днём ничем не занимались, было неясно. Возможно, Ирина напоминала тем самым, что она — хозяйка. А возможно, просто забыла отпустить сотрудников. Сегодня в офисе гостил Никифор, одиннадцатилетний племянник Ирины и сын Ильи, и тётушка проводила время с ним.

Никифор был не таким уж редким гостем в «Люксе»: время от времени отец привозил его после школы и отдавал на попечение сестры, пока сам он сидел, уткнувшись близорукими глазами за толстыми стёклами очков в экран компьютера. В своём юном возрасте Никифор был избалован, заносчив и испорчен вседозволенностью. С работниками «Люкса» он держался по-свойски, как хозяин, и не считал нужным выбросить фантики от конфет, вымыть чашку или вытереть ботинки о коврик на входе, чтобы не оставлять на полу лужи и грязь. К урокам Никифор не проявлял рвения, но Ирина старалась заниматься с ним, перемежая занятия чаепитиями и болтовнёй. В этот вечер события развивались именно по такому сценарию.

— Вот же чёрт! — Эма тихо выругалась. Если через пять минут у неё не получится уйти, она опоздает на английский, а этого она желала меньше всего: сегодня они пишут контрольную.

Эма напряжённо вслушалась в звуки за дверью кабинета хозяйки: нет ли признаков, что там собираются домой? Но нет, ничего похожего на это не было — только невнятное бормотание, смех и звон посуды. Из «большого кабинета», где обитали сам директор, Лохвицкая и бухгалтер, вышел Илья и присоединился к остальному семейству. Эма проводила его взглядом. Может, он заберёт сына и отправится домой? Тогда и все остальные отправятся тоже. А если они решат ещё задержаться, то появляется риск «пролететь» с контрольной.

В хозяйском кабинете к укоризненному голосу Ирины добавился нудящий голос Ильи: он что-то выговаривал сыну. Дальше всё затихло. Чтобы сэкономить хотя бы пару минут, Эма решила выключить компьютер. Так делать не разрешалось, пока хозяева на работе: предполагалось, что им может что-нибудь срочно от неё понадобиться. Но ведь на самом деле им нет дела ни до неё, ни до её компьютера! Экран мигнул и погас, и она осталась сидеть, зажав руки между коленями. Время текло неспешно, как густой мёд, а ничего не менялось. Эму охватило отчаяние. Но отчаяние заставило её также отбросить привычную скромную незаметность. Она встала и подошла к тяжелой тонированной двери кабинета Ирины. Какая разница, что для «Люкса» такой поступок — нечто невероятное! Почти сродни извержению вулкана. Сделав глубокий вдох, Эма постучалась и приоткрыла дверь.

Ирина сидела за своим столом, чуть подавшись вперёд к монитору компьютера с изображением надкушенного яблока на белоснежной задней панели. Напротив неё на вращающемся кресле вертелся Никифор. Илья разместился на диване в другом конце кабинета — без тени улыбки, ссутулившийся и будто нахохленный. Эма вторглась в их семейную обстановку и почувствовала себя неловко. Они, кажется, тоже — судя по их удивлённым и чуть растерянным лицам.

— Вы что-то хотели, Эмилия? — поинтересовалась хозяйка.

— Да… Извините за беспокойство, Ирина Борисовна. — Эма заставила себя говорить уверенно, ведь с точки зрения здравого смысла ничего недопустимого в её действиях не было. — Я по личному вопросу.

— Слушаю вас.

— На курсах английского у меня сегодня контрольная, и мне надо на ней присутствовать.

Никифор, видя, что тётушка отвлеклась, воспользовался благоприятной ситуацией, сорвался с кресла и в два прыжка преодолел расстояние до дивана.

— Папа, папа! А мы пойдём сегодня в бассейн?

— Сегодня — нет. Мы заберём с работы маму и поедем домой.

— У-у-у… А завтра? Мы пойдём завтра? Ну, пожа-а-а-луйста!

— Завтра может быть, — пронудил Илья и остался сидеть, сложив руки на груди.

— Папа, папа! — захваченный новой идеей, Никифор снова оживился. — А в субботу? Мы пойдём в субботу на футбол? Давай пойдём! Ты говорил, что с абонементом мы можем ходить на все матчи!

— Может быть, пойдём, может быть, нет. Посмотрим.

— Папа отведёт тебя на футбол, когда у него будет время, — объяснила Ирина племяннику и повернулась к Эме. — Да, так на чём мы остановились? Никифор отвлёк нас. — Её губы тронула снисходительная улыбка, и сложно было сказать, кому в большей степени адресовалось снисхождение — Никифору, Эме, Илье или всем сразу.

— У меня сегодня занятие, — повторила Эма, — через десять минут. Контрольная. Мне бы не хотелось пропускать, а время… — она красноречиво указала глазами на каминные часы, — уже поджимает… Вы отпустите меня?

Ирина тоже перевела взгляд на часы и согласилась:

— Да, действительно… Время уже позднее. Вы можете быть свободны, нам сейчас не понадобятся ваши услуги. Так что вы вполне успеваете.

Она не успевала, но сочла за лучшее не спорить:

— Почти.

— Тогда не задерживайтесь. Только предупредите Виолетту Юрьевну, что сегодня сдать офис под охрану нужно будет ей.

— Конечно, я предупрежу. Спасибо! — поблагодарила Эма хозяйку и попрощалась со всем семейством: — До свиданья!

— До свиданья. — Ирина ответила ей с величавостью знатной дамы, Никифор что-то буркнул, Илья невыразительно пробубнил себе под нос.

Эма вышла из кабинета, едва сдерживая торжество. Она не ошиблась в расчётах: если хозяйка к чему-то и относилась с уважением, так это к учёбе и карьере. Даже сам факт, что Эма начала посещать курсы, вызвал у неё неподдельное одобрение. Странно только, что Лохвицкая не знала ни одного языка, гордилась своим незнанием, но это не помешало ей стать заместителем директора с диктаторскими полномочиями. Вспомнив о Лохвицкой, Эма почувствовала, как у неё заныло в животе: теперь ведь надо сообщить Виолетте, чтобы она сдала офис! Почему хозяйка сама не сказала ей это?.. А возложила на никчёмную в общем представлении секретаршу? Лохвицкой же, видимо, подсказало шестое чувство, что под боком что-то произошло. Иначе почему она сама вдруг приоткрыла дверь и высунулась, по-крысиному поведя носом:

— Всё в порядке?

— Да. — Эма постаралась не терять самообладания.

— А что руководство?

— У себя.

— Вы выключили компьютер? — заметила Лохвицкая и тут же скривилась.

— Я выключила компьютер, потому что Ирина Борисовна отпустила меня. У меня английский, и я опаздываю.

— Вы что, ходили к Ирине Борисовне? — Недовольное выражение сначала застыло на лице Виолетты, а потом медленно сползло, сменяясь растерянностью.

— Да, — подтвердила Эма и осторожно добавила. — Ирина Борисовна сказала, чтобы вы сдали офис под охрану.

Лохвицкая пожевала губами. Возразить она не могла, возмутиться решением Ирины — тоже. Ей оставалось только смириться. Но несложно было догадаться, что случившееся она восприняла как страшное унижение. И за это, само собой, последует месть. Естественно, не хозяйке — секретарше. Эма прочла предвкушение расправы в её глазах и невольно поёжилась.

— Конечно, — криво изобразив улыбку, Лохвицкая кивнула, но вдруг спохватилась. — А почему вы не уведомили меня, что вам нужно уйти? И сразу отправились к Ирине Борисовне?

Эма придала своему лицу наивность, а голосу — простодушие:

— Так ведь решения принимает Ирина Борисовна?

То был ещё один гвоздь в крышку гроба — Эма понимала, что за всё придётся заплатить, — и всё же не смогла удержаться от внутреннего торжества.

— Я ведь — секретарь руководителя? Только она может сказать, нужна ли я ей ещё сегодня.

Лохвицкой осталось только бессильно проронить:

— Конечно…

— Я пойду, Виолетта Юрьевна. До свиданья!

Кажется, Лохвицкая тоже пробурчала что-то на прощание, но Эма уже не расслышала. Она сбежала по гранитным ступенькам и выскочила из переулка на соседнюю улицу. Вне всяких сомнений, она опоздала, но хотя бы попадёт на урок! И что-то успеет написать. По тротуару пришлось тоже пробежаться — благо, школа совсем рядом. Взмыленная и запыхавшаяся, Эма влетела в класс. Все дружно уставились на неё, оторвавшись от листочков с заданиями.

— Добрый вечер… Извините, я опоздала… — пробормотала она по-английски, заодно стараясь отдышаться.

— Да-да, здравствуйте, — прервала её объяснения Ольга, — проходите, Эмилия, и садитесь. Я выдам вам тест. Контрольная уже началась.

Она осмотрелась: где же ей сесть? Рядом с Пановым уже сел Женя, девочки тоже уселись парой. Свободное место было рядом с Яном. Эма внутренне усмехнулась: ну вот, кажется, и то, чего она так ждала! Но вместе с тем испытывала неловкость: вот так просто завалиться к нему за стол? С другой стороны, она ведь не домой к нему заваливается! И сидеть ей тоже где-то надо. Она пробралась к нему, стараясь никого не задеть, и на всякий случай тихо спросила:

— Можно?

— Конечно. — Он кивнул и убрал со стула синий джинсовый рюкзак.

— Спасибо.

Она села, достала ручку, взяла листки с заданиями и постаралась сосредоточиться. Первое задание было несложным, и она справилась с ним быстро. Второе сложнее, и над ним пришлось подумать. А вот третье привело её в ступор. То были вопросы на знание устойчивых выражений. Эма помнила страницу учебника, где разбиралась эта тема, помнила, какая на той странице была картинка, но больше — ничего. Почему-то она не придала значения этому разделу. Просто перелистнула его. И вот теперь она понятия не имеет, что ей писать. Это был провал: она не знала ничего. Повертев ручку, она нерешительно вписала пропущенное в предложении слово — наугад. Потом точно так же вписала следующее. Дальше вариантов у неё не было. Эма подпёрла голову и в отчаянии прикрыла глаза.

— Здесь надо не так, — услышала она тихий голос Яна и даже не сразу поняла, о чём он.

— Что?..

Она в растерянности подняла на него лицо. Ян смотрел на неё с искренним дружелюбием. Похоже, он правда хотел ей помочь.

— Я говорю, что в первом предложении нужен другой оборот. Вот этот. — Он карандашом написал на полях листочка правильное словосочетание.

— Спасибо, — поблагодарила она, исправила написанное и снова посмотрела на него, теперь вопросительно. — А здесь?

— Вот так. — Он написал ещё одну фразу.

Эма вписала нужные слова и призналась:

— Я пропустила эту страницу в учебнике.

— Бывает! Я сам терпеть не могу все эти словосочетания, но Оля несколько раз гоняла меня по этой теме, что пришлось запомнить.

— Ей нужно было и меня погонять, — вздохнула она.

— Ещё успеется! — Он весело подмигнул ей и написал следующее выражение. — Дальше вот…

— Ребята! — окликнула их Ольга. — Пожалуйста, не переговаривайтесь! Каждый работает сам.

Эма склонилась над листочком, но всё же шепнула ещё раз:

— Спасибо!

— Не за что. Не забудь стереть подсказки, — ответил Ян тоже шёпотом.

Она улыбнулась себе под нос.

С остальными заданиями Эма уже справилась. Урок закончился, но не все успели закончить работу. Люба и Вероника дописывали, упрашивая дать им ещё пять минут, Панов тоже строчил на листочке и попутно рылся в учебнике, пользуясь суматохой.

Эма только складывала вещи в сумку, когда Ян подхватил свой рюкзак, кивнул ей и улыбнулся:

— Пока! Прочти на всякий случай ту страницу, вдруг потом ещё попадётся?

— Прочту, — пообещала она. — Пока!

Она проводила его взглядом, лишь тогда сообразив, что до сих пор улыбается. Ну и ну! Неужели лёд тронулся? И Ян всё-таки, наконец, заметил её? Или замечал и раньше, но просто не подавал вида? Как бы ни было, то было приятно, и Эма почувствовала себя почти счастливой. Должно же и на её долю достаться хоть немножечко наивного девчачьего счастья! Давно уже не случалось, чтобы кто-нибудь вызывал у неё такую искреннюю улыбку — даже на душе стало светлее. Выходит, есть на свете люди, которые помогают улыбаться, а не заставляют плакать, как всё то время, как она перебралась в этот большой чужой город. Сегодня Ян помог ей не только с контрольной — он помог ей с хорошим настроением в такой, казалось бы, безнадёжно поломанный вечер. И она подумала о нём с теплотой и благодарностью.

Глава 4

Быть в хорошем настроении Эме довелось недолго. Она ждала ответного шага от Лохвицкой — и дождалась. Собираясь на перерыв, Виолетта вышла из большого кабинета, придирчиво осмотрела себя в зеркале и, удовлетворившись увиденным, подобралась к Эме. Вид у неё был фальшиво вкрадчивый, голос тоже:

— Хотела поговорить с вами по поводу вчерашнего. Вы, конечно, правы, когда говорите, что выполняете распоряжения непосредственно Ирины Борисовны: она — хозяйка фирмы, и вы — её личный помощник. Но не всеми делами она занимается сама. Текущие вопросы персонала находятся в моей компетенции. Когда у вас возникла затруднительная ситуация, вам следовало сначала обратиться ко мне, а не беспокоить хозяйку. Вы же знали, что она занята.

«Да уж, занята! Почти что заседала в Генеральной Ассамблее ООН», — саркастически подумала Эма и заметила вслух, стараясь чтобы её слова прозвучали как можно менее вызывающе:

— Но ведь всё равно решение было бы за ней. Поэтому я и обратилась непосредственно к Ирине Борисовне…

— А я вам объясняю, что вы поступили не очень разумно, — прервала её Лохвицкая. — Вы не настолько хорошо знаете внутренние традиции и не настолько разбираетесь в существующих взаимоотношениях. У нас принято, чтобы руководитель обращался к секретарю, а не наоборот. Если бы вы поделились своей проблемой со мной, я бы дала вам совет, как следует поступить. Или сама переговорила бы с Ириной Борисовной. Поэтому в следующий раз в первую очередь ставьте в известность меня. Кстати, — добавила Лохвицкая уже с торжествующим злорадством, — это распоряжение Ирины Борисовны!

От последнего замечания Эма пришла в растерянность: значит, даже так?.. Виолетта жаловалась хозяйке, что её обошла секретарша, и в ответ получила вожделенную широту полномочий? Или хозяйка пожаловалась Виолетте, что к ней в кабинет вдруг ворвалась секретарша? Смешно. И настолько же глупо.

— Я поняла, — кивнула Эма, кажется, всё же не сумев полностью скрыть своё недоумение.

Лохвицкая скользнула по ней колючим взглядом и уже открыла рот, чтобы сказать какую-нибудь гадость, но её отвлекло появление Ирины Каракис. Хозяйка «Люкса» выплыла из кабинета и по обыкновению натянула дежурную улыбку — ту, которую адресовала сотрудникам.

— О, вы наверное обговариваете с Эмилией вчерашнюю ситуацию?

Замдиректорша с готовностью подтвердила:

— Да, мы обсуждаем именно это!

— Хорошо. — Ирина кивнула и перевела взгляд с Лохвицкой на Эму. — Виолетта Юрьевна объяснила вам, что у нас есть свои нюансы? Сказала, что вам удобнее в случае необходимости обращаться к ней? Это нормальная практика: она всегда на месте, осведомлена по всем делам компании… Всегда готова помочь. Будет вполне уместно с вашей стороны, да и проще: вам незачем дожидаться меня, если вы можете решить вопрос с ней.

— Конечно. — Эма кивнула.

— Вот и отлично. — Ирина развернулась, давая понять, что разговор исчерпан, и бодро скомандовала. — Собираемся на обед! Быстренько, быстренько, девочки!

Бухгалтер и Лохвицкая суетливо просеменили вслед за дородной и величавой Ириной. Все трое выкатились на крыльцо и скрылись за входной дверью. Эма проводила их всё тем же растерянно-недоумевающим взглядом. Вот это да!.. Ирина Каракис, эта раздувшаяся от самомнения барыня, с напыщенной величавостью носившая себя, оказалась настолько уязвлена такой мелочью, как разговор с собственной секретаршей? Уму непостижимо! Она посчитала, что упадет при этом с пьедестала, опустится до уровня черни? Насколько же она на самом деле зажата в рамках этих своих шаблонов и комплексов! Насколько мелкая и незначительная в действительности! А так хочет казаться масштабной и мощной, этакой глыбой, случайно отколовшейся от настоящего большого бизнеса. Но видимо, не так уж и случайно. Ну и, само собой, и Ирина, и Лохвицкая не преминули лишний раз указать самой Эме, где её место служанки: в углу за печкой.

От унижения у Эмы защипало глаза. Да, наверное, не стоило придавать этим людям такого значения. И то, что они сказали, никак не сказывается на ней самой… И вообще она попросту не привыкла к подобному обращению, а между тем, оно считается вполне обычным и на него даже не обращают внимания. Но её колола обида. Она была лучшего мнения о хозяйке и испытывала к ней долю уважения — до этого момента. А теперь? И этот песочный за́мок её иллюзий и заблуждений рухнул? Ей захотелось уволиться ещё сильнее, чем обычно. А значит, и сил, чтобы выдержать всё это, потребуется ещё больше…

***

Мелинда отбросила со лба прядь тёмно-рыжих волос и заправила за ухо. Сегодня выдался трудный день, и она устала. Лучше было бы никого не принимать, и она бы так и поступила, но для Веры Миллен, дочери начальника городской стражи, пришлось сделать исключение. Вера считалась её подругой и частенько обращалась за разными услугами, которые щедро оплачивала. Да и стоило узнать, какие сплетни гуляют по Синему Городу: она и так живёт, как затворница, погруженная в собственные дела и заботы, а между тем, верховной ведьме нужно быть в курсе всего. И Вера — это просто кладезь информации. Поэтому, когда молоденькая горничная сообщила, что госпожа Миллен пришла с визитом, Мелинда вздохнула, отложила свои дела и вышла к гостье. А теперь, выпроводив, наконец, Веру, вздохнула ещё раз: болтовня подруги утомила её ещё больше.

— Да, верно говорила леди Мередит! — заметила она сама себе. — От безделья устаёшь больше, чем от работы.

Но и снова браться за работу не хотелось, и она вышла на задний двор, сразу за которым начинался полузаброшенный парк. В этом парке она гуляла ещё подростком, когда только попала к леди Мередит. Он и тогда уже увядал, хотя и выглядел более нарядно и строго — с белыми статуями, пышными кустами мирта и розмарина и аккуратными дорожками. И постепенно всё ветшал и ветшал, переходя в это своё состояние дикости. Конечно, сейчас, когда владения верховной ведьмы по наследству перешли уже ей самой, его можно было привести в порядок, но Мелинде нравилась его дикость, близость к природе. Как ни странно, в этом было что-то живое, само ощущение цикличности жизни: после буйства и расцвета всегда наступает упадок и увядание. Ей нравилось бродить по осыпающимся дорожкам с выщербленным камнями, гладить старые потрескавшиеся статуи, нагретые солнцем, сидеть у тронутой следами разрушения ажурной беседки, слушать, как по капле капает вода из замшелого фонтана в виде головы дракона и думать, приводя в порядок свои мысли. Такие же места любил Ян, и ей грело душу, что у них столько общего.

Сегодня мыслей было немного, и как раз-таки о Яне. Вера жаловалась, что он якобы обошёлся с ней грубо, и это не нравилось Мелинде: теперь будет трепаться со всеми своими знакомыми! Она пнула камешек, попавшийся под ноги. Ей вроде бы удалось задобрить Веру, пообещав той эликсир красоты для праздника Начала лета («Этим парням с короной всё позволено», — как заметила та со слащаво-приторной улыбкой, заполучив вожделенный хрустальный флакончик с прозрачной золотистой жидкостью). Но поможет ли подарок закрыть Вере рот? В этом Мелинда отнюдь не была уверена. То, что шло не по плану, задевало её, как личное оскорбление. Здесь же не по плану шло всё: вороны Эль, опасность вокруг Яна, какая-то девчонка, которая теперь очутилась возле него, эта его дурацкая школа… А теперь ещё и невесть откуда взявшаяся проблема с Верой! Почему всё так? Разве она не верховная ведьма, разве не в её руках ход событий? Но, видимо, нет: даже у Эль не всё выходит так, как хочется, а ведь Эль — и старше, и опытнее, а может, и сильнее. Но вот случился же у неё просчёт с воронами!

Мелинда едва только подумала о воронах, как услышала шум мощных крыльев и хриплое карканье. Она подняла голову. Прямо перед ней на высокий столбик каменной ограды приземлилась крупная черная птица, вторая пристроилась поодаль. Ворон — тот, что ближе — уставился на неё человеческим пристальным холодным взглядом. Это было так необычно, неестественно и оттого так жутко, что Мелинде стало не по себе — по позвоночнику пробежал противный холодок, заставив поёжиться.

«Ты что?! Ты же ведьма! — одёрнула она себя. — Наследница леди Мередит! И ты боишься каких-то птиц?! Они просто зачарованные, а в тебе течёт настоящая сила». Это сработало: теперь в ней проснулось желание показать, кто чего на самом деле стоит. Что позволяет себе эта ведьма Белого Города? Она вконец обнаглела! Либо же хочет показать, насколько низко ставит для себя саму Мелинду.

В воздухе вибрировала магия. Чужая магия. Но это только подстёгивало. Она попробовала снять с птиц магическое воздействие, однако это не сработало: само собой, Эль запечатала своё заклинание. Хотя попытаться стоило. Уже почувствовав вкус борьбы, Мелинда и сама обратилась вороном — ещё более крупным, чем рыцари Эль, а бушевавшая в ней ярость сделала её безжалостной. Она стремительно налетела на своих врагов, хлестая их мощными размашистыми крыльями и стараясь ударить клювом. Уворачивалась она ловко, а набрасывалась стремительно, но их было двое, а она одна, и это почти не оставляло ей шансов на победу. К тому же дрались они тоже отменно. Что ж, сражаться в полёте — это захватывающе, но изматывающе и непродуктивно. Сделав ещё один круг и быстро уклонившись, она приземлилась на дорожку и вернула себе собственный облик. Придётся действовать по-другому. Мелинда выпростала вперёд тонкую изящную руку. От плеча до кончиков пальцев искрящейся серебристой змейкой пробежала молния, раздвоилась и устремилась к птицам. Вороны взметнулись, один — к дереву, прячась в ветвях, другой просто ввысь. Разряд всё же настиг его: запахло палёными перьями. Сам ворон с криком страха и боли и припадая на крыло, отлетел в сторону, его нагнал другой, который, видимо, меньше пострадал, и оба они панически ретировались.

Мелинда посмотрела им вслед, отслеживая направление полёта. Но само по себе оно ничего не говорило: они могли направиться в любое безопасное место, просто чтобы отсидеться, прийти в себя и зализать раны. Хотя последнее было проблематично: вряд ли они сами снимут заклинание. Значит, просто отдышатся и отсидятся. Эль не очень-то щадила своих стражей. Впрочем, они же служаки, это их работа — рисковать собой, нападать и защищаться: беспомощными и беззащитными их уж точно никак не назовёшь! И драться они умеют получше, чем она. Несмотря на финальную победу, Мелинда чувствовала острое недовольство собой, что не расправилась с ними в воздушном сражении. Да, спокойные времена, которые выпали на её жизнь, вытеснили навыки ведения боя из повседневной жизни. Двести лет, за которые не было настоящих войн и носители магии не применяли силу в отношении друг друга, сказались на мироустройстве, ценностях, умениях и привычках. И прожив свои двадцать с «хвостиком», Мелинде пока не доводилось бывать в подобных переделках. Понятно, что она в первый момент испугалась. Но всё же, всё же…

— Придётся брать дополнительные уроки по атаке и обороне у Романа, — растерянно пробормотал она, поправила свою бордовую юбку с несколькими ярусами оборок, одёрнула чёрный плотный корсаж и села на серую каменную ограду. — Не хватало ещё так бледно выглядеть в сравнении с Белым Городом! Просто ужасно! И кажется, к любым войнам и стычкам они готовы заметно лучше нас.

Надо было как-то к слову сказать об этом Роману, старшему принцу и командующему армией домена, но так, чтобы не слишком углубляться в подробности. Мелинда чувствовала собственную вину за то, что приняла несколько не лучших решений, чем, собственно, и вызвала продолжение всей этой игры с Эль, и не хотела, чтобы информация о её проколах всплыла на поверхность. Значит, надо обдумать, как лучше сообщить о сегодняшнем инциденте. И срочно заняться боевым искусством!

— Держись, Мэл, — с задором ободрила она себя, откинув волосы, — кажется, и на твою долю выпало что-то интересное!

Глава 5

На следующем занятии Эма снова села рядом с Яном. Не намеренно — так уж получилось. В этот вечер она ушла с работы вовремя, но спешить не хотелось — хотелось чуть-чуть подышать воздухом после затхлой атмосферы «Люкса». Погода стояла прекрасная: не холодно и не жарко, тёплый ветерок, небо в лёгких перышках облаков, окрашенных в розовый цвет мягким вечерним солнцем. Эма с удовольствием прогулялась по аллее, съела мороженое и только потом пошла в школу. Сегодня днём она тайком слушала музыку через наушники, и бодрая танцевальная мелодия все ещё звучала у неё в голове. Наверное, поэтому и сама Эма чувствовала себя бодро. Она вошла в класс и огляделась. Её обычного напарника по урокам, Панова, ещё не было. Женя в стереонаушниках покачивался в такт музыке и одновременно листал учебник. Вероника и Люба что-то оживлённо обсуждали, перебивая друг друга, и смеялись. Ян сидел рядом с ними в беззаботной позе, откинувшись на спинку стула. Эма чуть помедлила, прежде чем вклиниться в их компанию, но всё же решилась.

— Привет! Я не помешаю? Можно к вам присоединиться? — спросила она не очень уверенно: она никогда не любила навязываться, а сейчас ощущала себя именно в такой роли.

Девочки ей кивнули и продолжили болтать. Ян повернулся к ней и пододвинул ей соседний пустующий стул.

— Привет. Не помешаешь, конечно! Располагайся.

— Спасибо.

Эма села, достала из сумки тетрадь и учебник и прислушалась к разговору девочек. Вероника рассказывала, как её машину вчера вечером подрезал какой-то бестолковый водитель и оцарапал «крыло». Она возмутилась тогда и возмущалась теперь. Люба вторила подруге, добавляя описанию ещё больше красок и эмоций.

— Ну что, прочла пропущенную страницу? — поинтересовался у Эмы Ян.

Она взглянула на него — он улыбался.

— Да, я же обещала, — улыбнулась она тоже. — Надо выполнять свои обещания.

Люба, услышав её, тут же встрепенулась:

— Ты ему что-то обещала? Это зря! Будь осторожнее в таких делах.

— Я вроде бы всегда осторожна.

— Парням вообще ничего обещать не надо, поверь мне! Тем более этому: у него плохая репутация!

— Точно! И ты даже не представляешь себе, насколько! — шутливо заметил Ян.

— Вот видишь! — торжествующе объявила Люба Эме. — Я права.

Наверняка этот обмен игривыми репликами продолжился бы и дальше, но пришла Ольга, а вслед за ней и задержавшийся Панов. Эма подумала, что он сядет рядом с ней — с другой стороны от Яна. Но он, пристальным взглядом окинув аудиторию, выбрал Женю. Урок начался с разбора контрольной. Эма получила хорошую оценку. Высшая была у Яна, но и готов он был очевидно лучше других. Девочки остались довольны тем, что справились, Женя, как обычно, скромно промолчал, зато Панов снисходительно заметил, что ему достался самый сложный вариант, иначе он точно бы написал на «отлично».

— Ты меня выручил, — сказала Эма Яну, пока все были заняты разбором ошибок. — Спасибо!

— Не благодари, то вообще пустяк.

— Может, я тоже смогу тебе когда-нибудь помочь? — зачем-то спросила она, не зная, зачем.

— Разберёмся! — Он улыбнулся ей прозрачными голубыми глазами и уголками губ — теперь она решилась посмотреть на него открыто: прямо в лицо. Хотя прозрачные глаза были холодного, даже льдистого оттенка, они странным образом излучали тепло.

В нём было что-то неподдельно располагающее — такое, что не создашь искусственно и не сыграешь, такое, что сложно объяснить словами, но можно почувствовать. Сейчас, оказавшись к нему чуть ближе, она это чувствовала и её мнение о нём ещё раз поменялось: нет, вряд ли он надменный и безразличный, как ей показалось. Может быть, просто у него не было повода перед ней раскрыться? Хорошо бы познакомиться с ним получше. Но как? Она так плохо умеет заводить непринуждённые беседы!.. А может, как девочки, тоже предложить ему подружиться в соцсетях? Это проще. Или пока что не сто́ит? Как же быть? Урок закончился, а она так ничего и не решила.

Студенты по своему обыкновению дружно, с шумом и гамом устремились на выход. Эма попыталась не слишком отставать, но как обычно отстала. Она вздохнула: как они только успевают собраться за секунду? Даже начиная загодя засовывать вещи в сумку, она всё равно оказывается в числе последних. Наконец, Эма тоже вышла из класса.

— А я уже подумал, ты решила здесь остаться! — услышала она позади себя и растерянно обернулась. В нескольких шагах от двери стоял Ян и улыбался точно так, как на уроке. — Жду тебя, жду… Ты куда сейчас?

Она несколько раз растерянно хлопнула ресницами: это он? Правда? И он её ждёт?

— Я — на площадь. — Эма мотнула головой, чтобы вернуть мыслям стройность. — То есть на трамвай.

— Да? Я тоже. Тогда, может, пойдём вместе?

Эма взглянула на него в удивлении: он что, шутит? Вроде бы нет. Но с чего тогда такая перемена? То вообще её не замечал, а теперь что произошло, чтобы он ею заинтересовался? Хотя… Разве она сама не интересовалась им? И не собиралась вызвать его на разговор? Ну вот, он всё сделал за неё — остаётся только порадоваться, вместо того чтобы создавать проблему.

— Ну… Если закрыть глаза на твою плохую репутацию, о которой говорила Люба, то, пожалуй, да. Пойдём, — ответила Эма и сама поразилась своей шутке. Обычно язык у неё развязывался не так быстро.

Ян весело рассмеялся:

— Моя репутация не пойдёт тебе во вред — это точно. Я не Серый Волк — не ем Красных Шапочек.

— Да и я не Красная Шапочка, — рассмеялась Эма тоже.

— Кто же ты? Надеюсь, не Белоснежка и не Золушка? Не хотелось бы! У них тяжёлые судьбы.

— Наверное, всё же Золушка. — Она вздохнула. — С некоторых пор. На работе. У меня там почти сказочная мачеха.

— Ого! Не повезло! — посочувствовал Ян. — Но может, тогда ты в скором времени получишь хрустальную туфельку и встретишь своего принца?

— Сомневаюсь: у меня нет доброй феи.

— Кто знает! Иногда помощь может прийти и от злой феи. Случайно.

Она взглянула на него с любопытством и ответила:

— Более реально просто сменить работу.

— В расчёте встретить принца?

— В расчёте избавиться от мачехи.

— Это самый доступный вариант! — согласился Ян. — Скажи: Эма — это твоё настоящее имя? Оно довольно редкое.

— Настоящее. Хотя полное моё имя — Эмилия, но друзья зовут меня Эма. И я сама себя так называю.

— Понятно. Я подумал, что, может, ты взяла его себе, потому что оно тебе нравится.

— А твоё имя настоящее? Оно ещё более редкое.

— Это? Да, настоящее.

— А есть ещё какое-то? — не поняла она.

— Ну-у, — улыбнулся он, — возможны варианты.

— Так ты живёшь двойной жизнью?

— А кто не живёт двойной жизнью? — рассмеялся Ян. — Все мы в разных ситуациях играем разные роли. Почему бы и не называться по-разному?

— Мне не приходило это в голову, — призналась Эма и подняла на него глаза. — Слушай, Ян! А какой сказочный персонаж подходит тебе? Мы определились, что я — Золушка, а кто — ты?

— Подозреваю, я — то Чудовище, которое растит в саду свои розы и в глубине души надеется на спасительное чудо.

— Ты совсем не похож на чудовище. Скорее наоборот, — возразила она и почувствовала, как лицо заливает краска смущения от своей откровенности.

Он усмехнулся.

— Не обязательно быть похожим. Чтобы прослыть чудовищем, иногда достаточно всего лишь быть не таким, каким хотят тебя видеть другие. Будь не таким, как остальные, и тебя не поймут, отвергнут, не примут… В общем, наказание последует незамедлительно.

«Видимо, в его жизни было что-то такое, что принесло ему боль, — подумала Эма. — Хотя он кажется таким весёлым и беспечным. Но наверняка есть что-то ещё. Что-то, что он прячет от всех посторонних, потому и вспомнил про Чудовище. Может быть, это неразделённая любовь? Он же сказал, что его отвергли».

— К сожалению, здесь ты прав, — грустно согласилась она. — Когда ты не такой, как большинство, сложно рассчитывать на понимание. Но я желаю тебе, чтобы твои розы непременно выросли! И чудо свершилось.

— Ты добрая, — сказал он, и в его тоне больше ничего не было от шутки.

— Да вроде бы обычная… — Эма снова смутилась и поспешно спросила: — Тебе в какую сторону ехать? Мне туда, — она махнула рукой, указывая направление.

— Мне тоже. Может, погуляем ещё немного? Если ты не спешишь.

— Можно и погулять. Мне не к кому спешить, — почему-то призналась Эма. Наверное, потому что хотела получить сочувствие. Ей так давно никто не сочувствовал! Она старалась меньше жаловаться родителям: они скажут, бросай всё и приезжай, раз это так трудно. Но она не позволяла себе думать об этом, чтобы не соблазниться возможностью и правда всё бросить. Если она бросит — что тогда? Она вернётся в свой городок, униженная и раздавленная ещё одной неудачей, просто главная неудачница! И что потом? Что делать дальше? Нет, это невозможно! Гордость не позволяла ей принять поражение, и она тянула свой воз, боясь дать слабину.

— Ты живёшь одна? — спросил Ян.

— Да. Здесь — одна. Я недавно приехала.

— Ещё не привыкла?

— Нет. — Она качнула головой и опустила лицо: на глаза сами собой навернулись слёзы. Какой кошмар: расплакаться перед ним! Господи, только не это! Эма сглотнула комок в горле и, помолчав несколько секунд, добавила: — Здесь всё чужое для меня. И я здесь чужая.

— Мне знакомо это, — внезапно сказал Ян. — Я проходил через такое.

— Ты тоже откуда-то приехал?

— Да, — он кивнул. — Издалека. И здесь тоже всё было чужое для меня, чужое и непонятное… Я чувствовал себя, как вышвырнутый на берег обломок.

— Я чувствую себя так же, — призналась она искренне. В глазах было горячо и влажно, но она уже не таила отчаяния.

— Ничего, — произнёс он ободряюще. — Это проходит. Поверь. Посмотри на меня: видишь, я уже не такой, как был поначалу. И ты не будешь — будешь в полном порядке.

— Даже сложно в это поверить. Неужели это когда-то произойдёт? — Она всхлипнула через улыбку.

— Конечно. Обязательно произойдёт! Я бы не стал тебе врать.

В его голубых и прозрачных, словно льдинки, глазах появилась улыбка.

— Спасибо, — поблагодарила она. — Мне было бы легче, если бы не работа.

— Что это за работа, где тебя заставляют чувствовать себя Золушкой? — спросил Ян.

Они прошли по аллее со старыми елями и вышли на центральную городскую площадь. Иногда Эма приходила сюда днём в обеденный перерыв. Но днём на площади гуляли в основном мамаши с детьми, а сейчас — молодёжные компании и парочки. И вообще здесь было оживлённо: фонтаны только что включили после зимы.

— А!.. — Эма махнула рукой. — Работа, которую я долго искала, и вот, наконец, нашла. Тогда я не знала, что она окажется настолько ужасной. Ну, то есть, просто у нас там тупые порядки и произвол хозяев. Есть владелица фирмы и её брат…

— Это она типа мачеха?

— Да. И есть её подружки, такие себе «любимые дочки»… Те, кому всё позволено. Особенно одной из них, замдиректорше: она просто вьёт из других верёвки и издевается на все лады. Другие — обслуживающий персонал. Я, водитель и уборщица. Вышестоящие живут в своё удовольствие. У нас подставная фирма по перегонке денег, поэтому работы особо нет, просто приходи и проводи день в заточении, выполняя идиотские прихоти элиты, раз уж ты обслуга. И ещё у нас куча всяких правил, почти как в тюрьме: нам ничего нельзя.

— Фирма по перегонке денег? — Ян удивлённо вскинул брови. — Ты не боишься сообщать мне об этом? Ведь это наверное не очень законно, как минимум?

— Незаконно. Но, во-первых, я думаю, у них там всё шито-крыто, и на горячем их не поймаешь. А во-вторых… — Эма пожала плечами и хмыкнула, — это же их фирма, а не моя. Я всего лишь наёмный работник, принятый вполне официально. Я даже не посвящена в их дела — только догадываюсь. Так что лично мне бояться нечего. Мы торгуем одним-единственным видом химической продукции, оформляем его постоянным клиентам и больше ничего не делаем. Я отвечаю на звонки, завариваю чай для хозяйки да открываю двери, когда приходит кто-нибудь нужный. Это бывает очень, очень редко. При мне было буквально несколько раз. Смешно, да?

— Ну… С одной стороны — да. С другой — нет. Почему ты не уйдёшь оттуда?

— Куда? Ян, не так много хорошей работы, на которую тебя готовы взять. Большой город, большая конкуренция.

— Это да. Извини, я не подумал об этом.

— Я долго не могла никуда устроиться, и начинать всё сначала?.. К тому же я и так не собираюсь работать у них до старости. Я планирую уехать — за границу. Куда-нибудь. Для этого я и учу язык…

— Ого! У нас мало кто учится, чтобы как-то это использовать. В основном — просто чтобы провести время.

— Я это поняла. Но я правда хочу получить сертификат! Хочу попытаться устроиться заново в другой стране, попробовать преподавать: мне говорили, что, если будет знание языка, вроде бы это возможно… Но мне необходимо содействие фирмы, чтобы получить визу. А в своей фирме теоретически я могу на это рассчитывать: хозяйка лояльна к тем, кто хочет чего-то добиться по работе или по учёбе, так что, я надеюсь, мне удастся с ней договориться. Поэтому ничего не остаётся, кроме как держаться.

— Видимо, ты ещё и упорная.

— Скорее, у меня просто нет другого выбора.

— Я, конечно, желаю тебе удачи, но не стоит относиться к ситуации с таким самоотречением: жизнь — это же не только работа. Тем более, такая гадкая. Ты уж постарайся не доводить до крайности, а то ты загонишь себя раньше, чем уволишься.

— Я стараюсь. Насколько могу. А что привело тебя в этот город? — полюбопытствовала она.

— Желание свободы, — усмехнулся он. — И независимости.

— И как? Получилось?

— Ну… в общем, да. Наверное. Это был побег, если честно. И он удался: я сбежал от того, от чего хотел сбежать. Моя жизнь теперь в Никольске. Я здесь учился, а теперь работаю…

— Где, если не секрет?

Они снова вышли на аллею и сели на одну из широких скамеек. Вечер был тёплый, хотя в воздухе уже начала развиваться лёгкая свежесть.

— В издательстве. У нас несколько развлекательных изданий и местный глянцевый журнал, «Пять звёзд». Не видела?

— Нет ещё. Но я посмотрю. Так ты, значит, журналист? — Эма посмотрела на него с весёлым удивлением.

— Не совсем. — Ян улыбнулся. — Точнее, совсем нет. Я помощник редактора по визуальному контенту. Планирую съёмки, разрабатываю их концепции, редактирую фотографии и видео, занимаюсь эстетикой журнала и сайта.

— Ничего себе! — восхитилась Эма. — Очень интересно!

Но зато теперь понятно, откуда у него такой стиль и вкус. Конечно: если ты работаешь в глянцевом журнале, разве может быть иначе?

— Я точно должна это увидеть! — заявила она.

— Думаю, ты несколько преувеличиваешь мою значимость: мне больше приходится выполнять конкретные задачи, а не заниматься непосредственно творчеством. Но я стараюсь.

— Тебе нравится то, чем ты занимаешься?

— Да. Я долго искал себя, много всего перепробовал и порой это были… весьма неожиданные варианты. Я бы хотел продолжить учиться фотографии и попасть в какую-нибудь крутую иностранную школу. Но это даже не цель, — он качнул головой, — это мечта.

— Ну… Что ж, это прекрасная мечта, — оценила она. — И я, конечно, тоже желаю тебе удачи! Пусть всё будет так, как ты хочешь.

— Спасибо, — поблагодарил он. — И у тебя тоже! Ну что? Домой? Уже поздновато.

— Да, — согласилась Эма и, поборов неловкость, спросила: — Тебя кто-то ждёт дома?

— Кот.

— Кот?

— Да, — произнёс Ян с очень тёплой улыбкой. — Он чёрный, и его зовут Ричард. Считается, что коты — сами по себе и не привязаны к людям, но это неправда. Ричард — мой друг. Настоящий друг. Я люблю его.

Он правда любил своего кота — выслушав его, Эма не сомневалась. Может быть, даже больше, чем кот любил его. А может быть, они оба любили друг друга. Это глубоко тронуло её: и искренность его чувств, и доверчивость, с которой он этим поделился.

— Животные — самые лучшие друзья! У меня собака, и я тоже её очень люблю. И скучаю: она дома, с родителями, и это то, что добавляет мне причин для грусти. — Эма и правда грустно вздохнула, вспомнив своего пса — кремового спаниеля Фантика с очаровательными ушами, по которым волнами струилась длинная мягкая шерсть. Раньше они с Фантиком ходили в лес на прогулки, играли в мяч и в догонялки. И, когда она уходила, он всегда её ждал — это она могла заняться своими делами и не вспоминать о нём весь день. А теперь вспоминает, но его нет рядом. — Вообще трудно оставлять тех, кого любишь.

Так тяжело уезжать от близких и Фантика в Никольск! Пёс каждый раз смотрел на неё с тоской и плакал при прощании, а она чувствовала себя перед ним безумно виноватой: что уходит и оставляет его. Как жаль, что ему невозможно этого объяснить! Что иногда жизнь заставляет делать совсем не то, что хочется!..

— Но к сожалению, приходится, — словно в ответ на её мысли заметил Ян и тоже вздохнул. — И с этим ничего не поделаешь. Но нам пора идти. Я и так тебя заболтал.

— Вот и хорошо. Да и это… я сама заболталась. — Эма улыбнулась, умолчав о том, что и собеседников у неё сейчас совсем не много. А приятных — и того меньше. — Ну, пойдём! Нам же ещё добираться.

***

Как и обычно, Ян ждал Мелинду во дворе своего дома, только на этот раз она пришла вовремя, вынырнув из сумерек, и негромко его окликнула. Он обернулся к ней и улыбнулся:

— Привет, Мэл! Давно не виделись. Как у тебя дела?

— Спасибо, у меня всё в порядке.

— Рад этому. Сообщать, что у меня тоже всё в порядке, думаю, не стоит? Ты и так в курсе моих дел.

— Ну, не настолько я и в курсе. Лишь в общих чертах: знаю, что ты жив и вроде бы здоров.

— На здоровье не жалуюсь.

— Надеюсь, на остальное тоже нет причин жаловаться?

— Пока нет.

— Прекрасно! Если честно, я переживала. Почему ты хотел меня видеть? — Она вскинула на него фиалковые глаза. — Что-то произошло, да?

Уже совсем стемнело. И хотя с улицы иногда доносились то приглушённые голоса запоздалых прохожих, то шум проезжающего автомобиля, старый дворик, по своему обыкновению, погрузился в сон. Никто не мешал их встрече, никто не слышал их разговор. Мелинда уселась на старые качели в дальнем углу двора и слегка оттолкнулась ногами. Качели тихо скрипнули.

— Ничего особенного. — Ян сел на соседние качели и тоже качнулся. — Ты напрасно волновалась.

— Ты же знаешь, что я… — начала объяснять она, но он остановил её.

— Знаю, знаю. Ты беспокоишься за меня, и за меня мало кто беспокоится… Спасибо. У меня для тебя есть новости. — Она подняла на него фиалковые глаза, в которых любопытство смешалось с нетерпением и напряжением. — Я познакомился с Эмой. Девушкой, которая спасла ворона.

— Но… зачем? — растерялась она. — Разве мы не договорились обо всём? Не пришли к тому, что тебе лучше держаться в стороне от неё?

— Я так решил. Я наблюдал за ней. Ничего страшного в ней нет. Это только твои излишние предостережения.

— Излишние? Ян, если б не я…

— Да, я знаю: если б не ты, со мной бы точно уже сто раз случился ужас и кошмар.

Она уловила иронию в его голосе и упрекнула:

— Ян!

— Но ты же это хотела сказать?

На самом деле она хотела сказать и другое — что вчера сражалась с этими жуткими разбойниками Эль, что ситуация, похоже, куда серьёзнее, чем им казалось. И ирония в этом вопросе становится неуместной. Но удержалась: чего доброго, Ян заставит её рассказать всё Роману, а это не то, что ей надо. Она контролирует ситуацию. И всё сделает, чтобы сохранить безопасность и их самих, и всего Синего Города. Но по-другому.

— Я правда спасала тебя, разве нет? — заметила она не без обиды.

— Правда. Но в основном я обходился своими силами. И это не упрёк, — сказал он достаточно мягко, но посмотрел так, чтобы она поняла: возражать бессмысленно. — Я могу разобраться со своими проблемами. Хорошо, с большинством своих проблем. Так что, Мэл, не нагнетай.

— Может, это всё-таки ты бываешь излишне легкомысленным, а не я — чересчур серьёзной?

— Может быть. — Он пожал плечами. — И что теперь?

— Ну-у… — протянула она и не нашлась, что ответить.

— Тогда, я думаю, вопрос исчерпан.

— Познакомился с ней — это как? — помолчав, спросила Мелинда.

— Обычно: мы погуляли и немного поговорили. Я тоже хотел узнать о ней чуть больше: кто она и зачем здесь. К тому же было бы глупо, если бы я прятался от неё: мы учимся в одной группе.

— Именно это мне и не нравится! — Мелинда, чуть успокоившись, завелась снова.

Однако Ян на этот раз оборвал её:

— Я сказал тебе, чтобы поставить в известность, а не чтобы обсуждать это.

Несколько секунд она молчала, справляясь с эмоциями, потом сказала:

— Извини.

— Не за что извиняться.

— Я только хотела убедиться, что опасности нет.

— Нет. — Он качнул головой. — Не с этой стороны. Она обычная девушка. В городе недавно, приехала откуда-то. Хочет начать новую жизнь.

— Я не исключаю, что её могли использовать втемную.

— Мэл.

— Я не могу не предупредить тебя!

— Ну вот, я уже предупреждён. Теперь мы можем закрыть тему?

— Как хочешь. И у меня тоже есть, что тебе рассказать! Я тоже кое с кем разговаривала.

— С кем же?

— С Верой Миллен!

— О боже! — Он усмехнулся и посмотрел на Мелинду, ожидая продолжения.

— И она говорила о тебе, — заявила Мелинда почти торжествующе. — Сказала, что была у тебя, и ты… Ты ей нагрубил. Вроде ты сказал ей что-то, и она обиделась…

— Я сказал ей, чтобы она убиралась к чёрту.

— Ты так ей и сказал?!

— Ну, почти. Смысл был примерно такой.

— Но как ты мог, Ян?! — Мелинда была искренне возмущена и не скрывала этого. — Вы знакомы с детства… Вместе играли и учились… Она так хорошо к тебе относится… А теперь она будет ходить и всем трепаться, как ты с ней обошёлся!

— И что? От этого станет хуже, чем есть сейчас? — Ян безрадостно усмехнулся. — Мы были знакомы с Верой сто лет назад и почти столько же потом практически не общались. С какой стати мы вдруг должны начать общаться особенно тесно?

— Да это был шанс, Ян! Мог быть твой шанс что-нибудь исправить!

— Что исправить, Мэл?

— Ты знаешь, о чём я, — сказала она тихо и опустила голову.

— Исправлять нечего. И никакого шанса у меня не было. Не сейчас, не вот так, не с Верой. Забудь об этом.

— Ты злишься на меня.

— Ну вот! — Он грустно вздохнул. — Я нагрубил ещё и тебе. Прости.

— Всё нормально. И я не обиделась. Ты сказал то, что думаешь, но… Я просто очень хочу тебе помочь.

— Знаю, Мэл. И я тебе благодарен — это правда. Ты, наверное, мой единственный бескорыстный и преданный друг в обоих мирах. Другого такого у меня нет: для кого моя жизнь бы хоть что-то значила.

— Твоя жизнь значит для меня больше, чем моя собственная, — сказала она без всякого пафоса, и оттого в правдивости её слов было бы трудно усомниться. — Госпожа Мередит поручила мне заботиться о твоей безопасности, и я выполняю то, что обещала и что должна.

— Она возложила на тебя слишком сложные обязанности.

— Вовсе нет. Это было правильно. И я этому рада.

— Госпожа Мередит столько для тебя значила! Ты рада её доверию, понимаю. Я думаю, нет, я не сомневаюсь, что она была бы тобой довольна. — Теперь он улыбнулся ей тепло и искренне. — Ну? Чего ты повесила нос?

— У меня ничего не получается.

— Чушь. Ты отлично справляешься! Никто бы не справился лучше тебя!

— Ладно, я поверю тебе. — Теперь и Мелинда улыбнулась. — Хотя…

— У тебя нет поводов мне не верить. А то, что не всё получается… Так тебе достался не самый простой объект, — указал он на себя.

— Да уж! Ты хотя бы самокритичен. — Она негромко рассмеялась. — Спасибо, что до сих пор доверяешь мне — несмотря ни на что. Я пойду, хорошо? Мне уже надо идти.

— Мы можем выпить чаю. С твоим вареньем — я держу его для таких моментов.

— Не сегодня. А варенье ты бери! Я принесу ещё. И… Ян!

— Да?

— Ты всё же не делай глупостей, ладно? Будь осторожен. Пожалуйста!

— Я постараюсь, раз ты просишь. Ничего страшного не случится.

— Надеюсь.

Мелинда шагнула в ночь. Ян тоже направился к дому, полагая, что она уже ушла. Но она ещё медлила и провожала его глазами, стоя под сенью дерева, скрытая надвигающейся полночью. Ей хотелось, чтобы он оглянулся. Просто так, подумав о ней и не желая её отпускать. Но он не оглядывался. Она горько поджала губы.

— «Я знаю, сколько она для тебя значила», — повторила Мелинда его слова и грустно усмехнулась. — Ах, Ян! Да, госпожа Мередит значила для меня очень много, и я ей всем обязана, но знал бы ты, сколько ты сам значишь для меня! Я с тобой — и это неизменно: я тебя не оставлю и не предам, и не только потому, что она мне велела!.. Потому что так должно быть для меня. И так будет.

Глава 6

По субботам в школе вместо обычного занятия заседал «разговорный клуб», который вёл «мистер Бен» — молодой американец из Южной Каролины, приехавший из любви к новым впечатлениям и с желанием попрактиковаться в преподавательстве. Бен занимался именно тем, чем планировала заняться Эма после получения сертификата по английскому. Бен был любознательным, болтливым и по-американски раскованным. Иногда он действовал слишком уж прямолинейно, но, кажется, даже понятия не имел, что можно иначе. В «плюс» ему шло то, что свои уроки он делал не книжными, а живыми и непосредственными — как посиделки приятелей на лавочке. Это приобщало к настоящей разговорной речи. Темы для беседы мог поддержать любой: кино, музыка, книги, семья и воспоминания из детства, колледж и университет, друзья и студенческая жизнь.

В клуб приходили все желающие из разных групп и занимались с интересом. Но ещё с большим интересом наблюдали за тем, как Бен аккуратно, но настойчиво обхаживает Любу: уделяет ей больше всего внимания и одновременно пытается обратить её внимание на себя. Это было немного смешно, а сам он напоминал павлина, распустившего хвост и ожидающего восхищения. Ну, или на худой конец, хотя бы отклика. Однако Бену не повезло — Люба была прирождённой кокеткой и отлично умела играть в подобные игры: застенчиво и смущённо опускать глаза в пол, хлопать ресницами, лукаво улыбаться, а потом сделать вид, что ровным счётом не в курсе никаких намёков, безразлично рассмеяться и уйти. Другой бы наверняка уже сдался, но Бен то ли был не из тех, кто легко сдаётся, то ли эта игра развлекала его, и отступать не собирался. Сегодня было то же самое: Бен осторожно клеился к Любе, однако та, будучи не в настроении, реагировала весьма прохладно.

Наконец, заседание клуба закончилось, и студенты повалили к выходу. Люба и Вероника с тетрадками в руках ускакали впереди всех. Кажется, Люба даже не попрощалась со своим поклонником. Он посмотрел ей вслед, тщетно пытаясь скрыть растерянность, и Эма невольно прониклась к нему сочувствием. Бен производил приятное впечатление, был неизменно вежлив и отличался широтой знаний — вопреки расхожему невысокому мнению насчёт американского образования и культуры. В родной Южной Каролине у него остался коттедж с зелёной лужайкой и внедорожник — он показывал фотографии в ноутбуке, — а также родители, сестра, два лабрадора и работа в гуманитарном проекте. Выглядел он тоже вполне приятно: чуть выше среднего роста, спортивный, светловолосый и сероглазый, с англо-саксонскими резкими чертами лица. Большинство девчонок с радостью бы поспешили ответить ему симпатией, но Любе он был не интересен и не нужен — это следовало признать. Красивая, яркая, ни в чём не нуждающаяся, избалованная обожанием и вниманием, живёт за пазухой у родителей, разъезжает на крутой «тойоте», проводит жизнь за шопингом и развлечениями, не собираясь ничего менять. Зачем ей Бен? Понимает ли он, что она смеётся над ним? И остальные тоже смеются. Этот флирт — только потеха для всех. Оставил бы он уже Любу в покое.

Видимо, подумала об этом не только Эма — словно вторя её мыслям, ей заметил Панов:

— Кажется, у мистера Бена сегодня натуральный облом. — Впрочем, заметил он это без сочувствия, в отличие от неё самой. — И перспектив у него нет.

— Перспектива только одна: доработать контракт и вернуться в свою Каролину. — Эма повернулась к Панову и пожала плечами.

Ян на занятие в клубе почему-то не пришёл, и Панов снова подсел к ней, как и раньше. Только теперь ещё и увязался за ней следом. Она надеялась, что на крыльце они разойдутся в разные стороны, но он спросил:

— Ты не торопишься? Если нет, может, пройдёмся до набережной?

Ей не очень хотелось гулять, но и причины для отказа она не нашла. Да и в конце концов, наверное, хватит уже жить дикаркой. Она никуда не ходит, ни с кем особо не общается, выходные проводит дома в одиночестве — потому что в принципе классический интроверт и ей вообще сложно вступать в отношения. Проще так: сидеть одной дома. Но не всё же время! Ей уже самой осточертело одиночество. Погода тоже стояла прекрасная: безоблачное небо, майское солнце. И Эма согласилась:

— Ну, можно и пройтись.

Набережная была здесь недалеко, минут десять ходьбы вниз по улице, а дальше — река, закованная в бетон, автомобильный мост и на берегу — зона для прогулок.

— Бедняга Бен! — продолжил начатую тему Панов. — Он просто не понял, с кем связался: Люба — та ещё вертихвостка. Я-то за два года знаю её достаточно. Ну, а Бену предстоит сделать для себя открытие.

— Я думаю, он всё понял — во всяком случае, сегодня. Сложно было бы не понять.

— Не знаю. — Панов пожал плечами. — Он какой-то странный. Как тебе его уроки, кстати?

— Да вроде ничего. Для того, чтобы поговорить, — нормально.

— Именно чтобы «поговорить», ты правильно заметила. Потому что учить он нас ничему не учит.

— Так он же вроде и не преподаватель, — возразила она. — Поэтому у него и такой формат: разговорный клуб.

— Да, но толку от этого! Я трачу время и хожу на занятия не для того, чтобы посмотреть на американца. Я же не Люба. — Панов сыронизировал и остался доволен собой. — Хотя, как я вижу, она уже тоже не в восторге.

— В общем, тебе уроки Бена не нравятся, — сделала вывод Эма.

— Нет, — подтвердил он. — Да это и не уроки, а так, ерунда. Диалоги как для детей. Ну что это? «Нравятся ли вам зоопарки?» или «интересная история из вашей школьной жизни». — Панов снова заговорил с оттенком насмешливого пренебрежения. — Да я уже и не помню свою школьную жизнь. Или ещё лучше: помнишь, он рассказывал, как они в Америке боялись войны с СССР? Тоже мне ещё, «интересная история».

— Мне кажется, ты просто к нему придираешься, — примирительно заметила Эма, не желая вступать в пререкания.

— Я просто ориентирован на более высокие стандарты, — объяснил он с лёгким оттенком снисхождения. — Я из простой и небогатой семьи, если что. И закидоны таких, как Люба и все прочие наши мажоры, мне чужды. Я привык ко всему идти сам и сам добиваться своих целей. Поэтому я ещё лет в семнадцать понял, что не стану размениваться и тратить себя на мелочи. Когда только поступил в училище — одно из двух в нашем городишке… Второе было кулинарное.

— Так ты сам не отсюда? — удивилась Эма. — Я думала, ты из Никольска.

— Нет, — он махнул рукой, — я из такой дыры, что лучше не вспоминать. И я понял тогда, что если закончу это грёбаное училище и найду работу по своей специальности — каким-то автослесарем в гаражах, то останусь в этой дыре навсегда, и буду убивать свою жизнь изо дня в день и тихо бухать, как почти все мужики у нас там, как мой отец. А может, стану дебоширить по пьяни и загремлю в тюрягу. Поэтому я бросил училище и засел дома за учебники. Я готовился как проклятый — слава богу, я не тупой и природа меня не обделила мозгами — и следующим летом поступил в универ на юридический. Я учился там, где сейчас Вероника и Люба, — он улыбнулся со своей привычной снисходительностью. — У меня язык не поворачивается сказать, что они тоже учатся, но, скажем так, проводят некоторое время. Это я учился, а они — нет. Я ещё в универе начал работать и хорошо зарабатывать, кстати! Ну, по тем своим меркам хорошо, сейчас-то я зарабатываю намного больше. Сам себя содержал, делал карьеру, нашёл успешных друзей, с которыми попал в местную политику. У меня престижная работа и статус. Вот об этом я могу рассказать, а не о том, как из моего класса половина пацанов спилась, а половина сидит за разбой и хулиганство, и началось это ещё в старших классах школы. Весёлая история, правда? — Он деланно хохотнул. — Интересно, такую хотел услышать Бен? Хотя, думаю, у них там в Америке хватает историй и похлеще. Просто сам он сытый и довольный, но вокруг полно и других.

Панов замолчал и взглянул на Эму. Кажется, он ждал или восторженных похвал в свой адрес — что он такой крутой и успешный, или её рассказа о своей жизни, но ей не хотелось ни того, ни другого. Личным она вообще делилась весьма неохотно, а уж с Пановым так и подавно.

— Мне кажется, ты меня лучше поймёшь, чем какая-нибудь Люба, — нарочито доверительно сообщил он ей, не дождавшись ответа. — Ты серьёзная, рассудительная и ответственная.

— Я всегда была такой, — пожала она плечами. — Может, было бы лучше, если бы я была не настолько серьёзной и ответственной: легче бы жилось.

— Ты просто не встретила того, кто это ценит, — безапелляционно заявил Панов — так, будто лучше неё знал, кого она встретила и кого — не встретила. — Я рад, что ты учишься у нас: внесла разнообразие в наше собрание пустозвонов.

Ей не понравилось его высказывание.

— Зачем ты так о них? Они вполне нормальные. А что не стараются учиться, так это их дело.

— Ну да, детки из богатеньких семей. Такие же, как Бен. — Он снова коротко хохотнул. — И ради бога. Я же говорю: у меня другая планка и другие запросы. Так что их дела мне в принципе не слишком интересны. Стараюсь держаться тех, кто мне ближе.

Видимо, то был комплимент, но Эма не почувствовала себя польщённой. Его самомнение и заносчивость, которые он тыкал ей в лицо, вызывали у неё тупое раздражение. Она провела с ним от силы десять минут, а уже от него устала. Они вышли на набережную, перешли через трассу на перекрёстке и остановились у парапета. Ветра не было, и внизу тихо плескалась речная вода.

— Хотя, — он усмехнулся и снова бросил на неё деланно доверительный взгляд, — иногда я тоже ошибаюсь и выбираю не тех людей. Свою бывшую я выбрал по ошибке. Я тогда ещё учился, и она тоже — в параллельной группе. Она была не то чтобы красивая, но яркая: мимо такой не пройдёшь. Ну, и я влюбился. Характер, правда, был… — Панов красноречиво поморщился. — Не мёд. Но я тогда об этом не думал. Вот так, не думая, и женился. Сам не мог поверить, что она согласилась: у неё была такая важная, напыщенная семья… Все с претензиями на высшие круги. Строили из себя чуть ли не потомственную знать. — Он говорил с презрением и насмешкой, и на этот раз чувства были вполне искренними. — Но я был перспективный и уже при деньгах, и она снизошла до меня. Так что женился я по любви и по глупости.

— А потом?

— А потом развёлся. Моя жена, — он бросил это слово как-то особенно презрительно, хотя и попытался спрятать за ироничной интонацией, — не вполне понимала правила семейной жизни.

— Как это? — не поняла Эма.

— Например, она считала, что домашние обязанности её не касаются. Что она не должна заниматься бытом, кухней, готовить и убирать. И считала, что выше этого, потому что она — современная женщина, а не какая-то домохозяйка.

— Ну, она же, наверное, работала? — Эме захотелось вступиться за ту девушку, о которой рассказывал Панов.

— Ага. Занималась всякой ерундой. С такими же, как она, типа проводила исследовательские работы. На свою излюбленную тему места женщины в современном мире. Короче, феминистский бред.

— Ты считаешь феминизм бредом? — На этот раз Эма почувствовала себя задетой, хотя и не считала себя оголтелой радикальной феминисткой. Но всё же это заявление Панова и этот его подчёркнуто небрежный тон указывали на его отношение к женщинам.

— Ну… — он натянул на лицо маску снисхождения, — может для вас, дамы, это и имеет какое-то значение, но мне как мужчине непонятны подобные ваши фантазии. Считаю их выдумкой от безделья, пример моей бывшей — как раз об этом. Короче, на работе она занималась теориями, а практиковалась на мне. Потом мне всё это надоело, и я подал на развод.

— Она согласилась?

— Да. Она сказала, что я ей тоже совершенно не подхожу. А уж как она мне не подходила! Знал бы я об этом раньше — до того, как женился! Повезло, что хоть обошлось без детей. Впрочем, детей она и не хотела: её интересовала только успешность, карьера и работа.

— Меня тоже интересует карьера и работа, — заметила ему Эма.

Панов окинул её взглядом и вынес свой вердикт:

— Ну, ты совсем не такая, как она!

— Почему ты так решил? — спросила она, несколько задетая: его оценка звучала довольно сомнительно. Как будто речь шла о какой-то простушке. — Ты же меня совсем не знаешь!

— Зато я вижу. А насчёт того, что я тебя не знаю… Так я и не против узнать тебя лучше! Предлагаю не откладывать это в долгий ящик и приглашаю тебя в ресторан сегодня вечером. Цветы, хороший ужин, приятная музыка, всё как надо. Например, «Элегия». Подойдёт?

«Элегия» была рестораном средней руки рядом с их школой: скучная пафосная обстановка и музыка, как на дорожном радио. Но дело даже не в обстановке и не в музыке: Эма в принципе не собиралась никуда идти с Пановым! И тем более — в ресторан. За эти пятнадцать минут разговора она уже поняла, насколько он ей не интересен. Да и она — такая, как есть в действительности, — тоже ничем не может быть ему интересной. Он просто клеит её на вечер, других причин нет. А если и есть, то ей всё равно с ним не по пути. Конечно, она умолчала обо всём этом и ответила, вежливо улыбнувшись:

— Спасибо, но у меня совсем нет желания идти в ресторан…

— Ладно. — Он даже не дослушал её. — Тогда что? Ночной клуб? Не вполне мой вариант, я предпочитаю что-нибудь посолиднее, но знаю несколько неплохих мест. Можно устроить!

— Подожди, я хотела сказать, что у меня другие планы. Была тяжёлая неделя, я устала и хочу отдохнуть. У меня нет желания идти куда-то.

— Понимаю! Тогда что, встретимся дома? В принципе, можно и так. У тебя или у меня? Или сходим развлечёмся в другой раз? Завтра, среди недели… Выбирай день.

Сдаваться Панов явно не собирался, и его бестактная навязчивость делала его ещё более неприятным для Эмы. Она что, единственный вариант для него и последняя надежда? В ней заговорило ожесточённое раздражение, и она уже не смогла его скрыть:

— Послушай, я правда не хочу никуда идти! И не пойду — ни сегодня, ни завтра, ни ещё когда. — «С тобой» — следовало бы добавить, но она тактично оставила это при себе. — Я не любитель подобных развлечений, это всё как-то не по мне. Меня полностью устраивает быть одной, и вечер я хочу провести дома, тоже одна!

— А! — Он в деланом удивлении приподнял брови. — Помнится, не так давно ты говорила, что скучаешь здесь, потому что не знаешь город и у тебя нет компании. Я предлагаю тебе нескучно провести время, причём по высшему разряду, нахожу клубы и рестораны, а ты отказываешься, потому что предпочитаешь одиночество и скуку?

— Ну, может, я люблю скучать? — попробовала отшутиться Эма. — Я не хочу ни с кем встречаться, я не «в активном поиске», если ты вдруг так это понял. Я вообще никого не ищу.

Однако Панов шутку не оценил.

— А! Ну, если так… Тогда конечно. Извини. — Его голос резко стал холодным.

Она немного опешила от этой внезапной холодности и уронила:

— Ничего.

— Не буду тебе мешать. Можешь начинать прямо сейчас. Ну, а у меня другие планы. В отличие от тебя, мне хватает чем заняться. — Он помолчал, после чего бросил: — Надеюсь, твой вечер будет достаточно скучным: как ты и хотела.

— Спасибо. Я тоже на это надеюсь, — ответила она уже так же холодно, в тон ему.

— Ну… Мечты сбываются. А мне пора. — Он коротко кивнул. — Оставляю тебя.

— Пока.

Панов развернулся и пошёл прочь, той же дорогой, которой они пришли сюда. Эма посмотрела ему вслед, растерянная, раздосадованная и сбитая с толку. Он разозлился на неё. Понятно, что никто не любит получать отказы. Но она что, обязана соглашаться на всё, лишь бы его не обидеть?! С чего он вообще решил, что она ответит ему взаимностью? Разве она давала повод этого ожидать? И какой назойливый! Если он сейчас так пристаёт, то после вечера от него вообще не отвертишься с его приставаниями! Она представила это и содрогнулась. Нет, как же хорошо всё-таки, что их ничего не связывает! А теперь, когда ему ничего не обломилось, он демонстрирует ей своё недовольство, как будто она ему должна! Наговорил гадостей. Испортил ей настроение, сначала своей дурацкой болтовнёй, потом — подкатами, потом — тем, что оторвался на неё… А ведь утро было вполне хорошим, и день мог быть неплохим. Мало ей, что ли плохих дней? Так нет же, вот ещё один! Эма посмотрела на плещущуюся внизу воду, но это её не трогало. Гулять по набережной тоже больше не хотелось. Действительно оставалось только идти домой. «Придурок! Какой же он придурок!» — Эма мысленно выругалась на Панова. Впереди показался автобус, и она, по-прежнему сердясь и досадуя, пошла на остановку.

Глава 7

Выходные Эмы прошли тихо и без неожиданностей — не считая той дурацкой стычки с Пановым. Она занималась домашними делами и отдыхала, стараясь не думать об опостылевшей работе, и даже сумку, с которой ходила в офис, убрала подальше, чтобы та не напоминала лишний раз о предстоящем понедельнике и офисе. Можно было бы вот так валяться с книжкой, пить кофе с пирожными, смотреть «Сплетницу» или какую-нибудь романтическую вампирскую сагу — она подсела на них с подачи девочек-одногруппниц, слушать музыку, сидеть на балконе и никуда не ходить, ни о чём не переживать! Можно было бы проводить так день за днём!.. Без нервов, без стрессов, без придирок и издёвок, идиотских заданий и правил! Просто жить и радоваться!

Но выходные всё же закончились, и начались будни — с правилами, придирками и стрессами. В понедельник Ян пришёл на английский, и уже привычно сел рядом с Эмой, а после урока протянул ей «Пять звёзд», тот самый журнал, над которым работал. Она искренне обрадовалась, что он не забыл, и спросила, можно ли взять на несколько дней. Ян сказал, что отдавать ничего не нужно, и журнал — это подарок. После урока они вместе пошли на трамвай, и по дороге Ян рассказывал ей истории со своей работы: про моделей, фотографов и редакторов, про то, что все фотографии всегда заранее продумываются концептуально, вплоть до мелочей, и что на съёмках иногда делают по полтысячи кадров ради одного — того, который и попадёт в публикацию. Иногда получается много хороших ровных снимков, и выбрать из них достаточно трудно, а иногда глаз сразу выделяет один — но шикарный, и ты понимаешь, что вот оно — то, что надо. Рассказывал он весело и увлекательно, и она от души смеялась над его шутками. То был такой классный вечер! Даже дома, потягивая чай из чашки с нарисованными розами, Эма витала в облаках, и, глядя в экран компьютера, где Дэймон пытался очаровать Елену, с пониманием улыбалась: да, бывает такое, когда тебя просто тянет к человеку — и всё тут!

В среду Эма по пути на занятия заглянула в супермаркет и, простояв на кассе в очереди, задержалась больше, чем предполагала. Наверняка все уже собрались в классе, и она неуклюже заспешила на каблуках: не самая удобная обувь для пробежки! Особенно когда каблуки ты носишь нечасто. Но Люба и Вероника постоянно ходили то на высоченной платформе, то на «шпильке», и ей тоже захотелось приобщиться к их «клубу крутых девчонок». В новых неразношенных «лодочках» за день у неё жутко устали ноги.

Возле школы Эма замедлила шаг и увидела прямо перед собой Панова: он держал в руке телефон, видимо, спустившись на крыльцо для разговора, но посмотрел на неё. Она тоже мельком на него взглянула. После субботы он вызывал у неё неприязнь. Но всё же она поздоровалась:

— Привет.

Он чуть заметно кивнул, глядя со ступенек сверху вниз, и убрал телефон.

— Привет. Как прошли выходные? По плану?

— Именно.

— Значит, скучный вечер в одиночестве?

— Да. Как я и хотела.

— Рад за тебя, — с обычной иронией ответил он. Она хотела пройти мимо, но Панов не собирался заканчивать разговор: — Кстати! Хорошо, что тебя встретил! Как раз хотел спросить. Так значит, со мной ты идти отказалась, а с Яником гуляешь?

— Что?.. — От неожиданности она даже сразу не поняла о чём он, и недоумевающе взглянула на него.

— Я имею в виду, что вижу тебя с ним, уже не первый раз. Сначала думал, что это случайность, не придал значения, но, видимо, всё же ошибся на ваш счёт. Вряд ли ты случайно каждый раз идёшь с ним из школы. И сидите вы теперь рядом.

— А что в этом такого? — спросила она как-то глупо.

— Ничего. — Он передёрнул плечами. — Просто смотрю, что ты с ним ходишь… Если бы я знал, что ты типа с ним, — Панов ухмыльнулся, — то я бы ничего тебе и не предлагал.

— Я думаю, — Эма начала злиться, — тебя это совершенно не касается: с кем я!

— Не касается — ты права. Это касается в первую очередь тебя саму… — Он упёрся в неё насмешливым взглядом. — Может, у тебя на него виды, или ты думаешь, что у него с тобой что-то серьезное… Так вот скажу тебе, что нет. Он найдёт себе любую красотку — кто ему откажет? Ты же понимаешь, сколько классных и богатых девчонок крутятся возле него? Да полно́! А про тебя он и думать забудет. В общем, зря ты на него повелась.

Она стояла, будто на неё выплеснули ведро холодной воды, и чувствовала себя так же.

— Я ни на кого не повелась, — наконец, огрызнулась Эма. — А если бы и повелась, тебе какое дело? Я могу гулять с кем хочу!

— Да ради бога! Только не надо тогда строить из себя такую всю правильную и такую недотрогу, если гуляешь с кем хочешь. А то «хочу быть одна», «люблю скучать», «вечер в одиночестве»… — Он презрительно скривился.

— Я не обязана отчитываться, — пробормотала она, злясь и не зная, что сказать ему такое, более хлёсткое, чтобы он сразу заткнулся. Но ничего подходящего в голову не приходило.

— Я думал, ты другая. — Панов оставил её замечание без внимания. — Думал, ты правда такая, какой кажешься: серьёзная и ответственная. А ты такая же, как все, — кажется, он вложил в эту фразу всю степень своего презрения. — Повелась на этого гламурного клоуна. Ну, твоё дело, конечно. Хотя… подумала бы сама, — Панов снисходительно усмехнулся, — чем ты можешь быть ему интересной? В тебе же ничего нет.

— Тебе же была интересна.

— Ну-у… У меня и намерения были другие: я бы предложил тебе серьёзные отношения. Поэтому я ищу порядочных, а не модных и статусных. А Яник тебе ничего не предложит, развлечется и пошлёт подальше, когда ты ему надоешь. А надоешь ты ему быстро.

— Дай пройти. — Она шагнула к двери и едва удержалась от желания заехать ему в морду.

— Да пожалуйста. Беги к своему Янику — ты же бегаешь за ним. Интересно будет только посмотреть, сколько ещё ты будешь бегать и когда у вас всё закончится.

— Пошёл ты… — бросила она, не глядя на него, и скользнула в дверь.

— Что?.. — теперь растерялся и он — по крайней мере, в первое мгновение, а потом взорвался, теряя обычную презрительную иронию. — Что ты сказала?! Да ты… Ты пожалеешь об этом!

Но Эма уже захлопнула за собой дверь. Ей захотелось просто припасть к стене и выдохнуть. Но потом она подумала, что он может зайти сейчас следом за ней, а сталкиваться с ним снова она совсем не хотела. И Эма рванулась вверх по лестнице. Только взлетев на второй этаж, она перевела дух и прижала ладони к лицу — щёки пылали. Как она войдёт в класс сейчас — всколоченная, красная, со сбитым дыханием и вся на взводе? Она несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула, пытаясь привести и себя, и мысли в порядок, получилось не очень.

Да уж, Панов был просто вне себя после её недавнего отказа, а не обижен или раздосадован, как она думала. Он вынашивал эти несколько дней план мести. И отомстил, мелко и глупо. Какой же он мерзкий! Эма почувствовала гадливость. Конечно, он постарался сказать ей то, что будет особенно унизительно и неприятно, она понимала это. Но некоторые слова запали ей в душу и саднили, как впившиеся колючки. «Ты ничего собой не представляешь», «посмотри на себя», «чем ты можешь быть интересной»… Но задело её и другое: «он бросит тебя», «развлечётся и пошлёт подальше». Понятно, что на самом у неё ничего нет с Яном и, скорее всего, и не будет, как ошибочно подумал Панов. Но сама эта оценка… Точнее, обесценивание — что она никчемность и дешёвка, — было очень болезненно. Тут Панов попал в цель: может, потому что она сама обесценивала себя после полосы личных неудач, и потому что её обесценивали на работе, настойчиво вбивая в голову, что она — никто, пустое место. Видимо, эти семена дали всходы. И вот сейчас Панов подтверждал ей те же самые доводы, причиняющие боль и навевающие безысходность. И ведь правда, зачем она Яну? Эма вспомнила, как он отвернулся, когда увидел её на первом уроке, и потом тоже игнорировал. А сейчас — что изменилось? Может, он и правда вдруг посмотрел на неё с другой стороны: как на простую доступную игрушку? «Он найдёт себе любую красотку». Это правда — следовало признать. Обидно, хотя ей и не нужен роман с Яном — ей нужно нормальное к себе отношение. Но что нужно от неё ему?

Эма посмотрела на часы — урок уже шёл, и она направилась в класс. Студенты слушали аудиозапись диалога. Ольга сделала ей знак не шуметь и садиться. Ян дружески махнул рукой, показывая, что ждёт её. Она осторожно прошла к его столу.

— Привет, — улыбнулся он ей.

— Привет, — кивнула она ему.

Эма села, стараясь вслушаться в диалог, но ничего не смогла понять: слова проходили мимо. Едва ей удалось кое-как собрать свои мысли, как в класс вошёл Панов. Она взглянула на него и испытала новый приступ отвращения, но следовало побороть себя, если она собирается продолжать учиться, а не бежать из школы. А учиться она собиралась. Эма постаралась думать о чём-нибудь постороннем, чтобы забыть о Панове, и покосилась краем глаза на Яна: интересно всё-таки, почему он оказывает ей внимание? Чего он хочет? Уйдя в свои размышления, она не сразу очнулась, когда до неё донёсся укоризненный голос Ольги:

— Эмилия! Вы витаете в облаках. Вы заразились невнимательностью от Яна?

Все рассмеялись, и она сама вымученно улыбнулась:

— Извините. Я немного отвлеклась.

— Вот и я о том же. У меня вопрос по диалогу, вы сможете ответить?

— Я… Боюсь, что нет, — честно ответила Эма. — Я прослушала.

— Ладно. — Ольга сделала жест рукой. — Всё же постарайтесь быть с нами на уроке.

Эма постаралась, но урок её сегодня мало волновал, а голова была занята совсем другим: почему она не осадила жёстко Панова, как могла бы? Почему вступила с ним разговоры и препирательства, когда могла бы сразу послать подальше? Зачем она его слушала? Наверное, быть такой её приучили в «Люксе»: безвольной, беспомощной, беззащитной. Ей не нравилась такая версия себя, очень не нравилась. И эта мысль терзала её больше всего, причиняя душевную муку. Хотелось вычеркнуть, забыть себя такой — как будто этих последних шести месяцев и вовсе не было!

Наконец, занятие закончилось. Ольга попрощалась с группой, студенты, как обычно, заторопились на выход. Может быть, и Ян сегодня спешит по своим делам и не станет её дожидаться? Эма снова незаметно покосилась на него, засовывая учебники в сумку. Она не знала, как с ним разговаривать и как держаться. Да и настроение отвратительное. Больше всего ей хотелось зарыться где-нибудь в одиночестве. Но тогда она будет копаться в своих душевных ранах. А это в действительности тоже плохой вариант. Наверное, поэтому Эма кивнула, когда Ян спросил, дождавшись, пока она закончит с вещами:

— Пойдём?

— Да. Пойдём. — Она согласилась, но чувствовала себя зажато и скованно.

Они вышли из класса и молча спустились по лестнице.

— Ты в порядке? — снова спросил он.

— Да, всё нормально, — ответила она сухо и не особо дружелюбно.

Он посмотрел на неё и предположил:

— Это ведь неправда? У тебя что-то произошло, какие-то неприятности, проблемы?

Она замялась, застигнутая врасплох:

— Ну… Как бы… Ничего страшного.

— А не страшного? — спросил он. — Что-то ведь случилось?

Эма не собиралась рассказывать, но в голосе Яна было такое искреннее участие, а ей так хотелось разделить с кем-нибудь свою боль, что она внезапно изменила своё решение и ответила:

— Панов. Я разговаривала с ним. И… Это был не самый удачный разговор.

— Он обидел тебя чем-то? Что-то тебе сказал?

— Да. Сказал. Хотя мне не следовало обижаться: на таких, как он, не обижаются.

— Из-за чего он обидел тебя?

Немного поколебавшись, она призналась:

— Он предложил мне провести с ним вечер в субботу. Я отказалась. Он разозлился и теперь вылил на меня ведро помоев. Тупо наговорил гадостей.

— Что? Он так сделал? — Ян в недоумении вскинул брови. — Я даже не думал, что он такой мудак!

Грубое слово, которое он произнёс, прозвучало так естественно, как будто на этом месте и не могло быть ничего другого.

— Ну… В принципе, да, — согласилась она и усмехнулась. — К сожалению. Я тоже была о нём лучшего мнения, но он его испортил.

— Хочешь, я дам ему в морду?

— Что? Нет! Нет, не надо. Не трогай его.

Конечно, чертовски приятно, когда кто-то готов поставить на место твоего обидчика, — Эма почувствовала себя польщённой. Но Ян не выглядел этаким уличным хулиганом. Может, конечно, он и знает нехитрые приемы драки, как все мальчишки и мужчины, но — она бросила на него быстрый взгляд, — Панов заметно крупнее него, хоть они и одного роста. Она не имеет права подставлять его и вообще как-то вмешивать.

— Разве он не заслужил? — не понял он её.

— Не в этом дело… Я не хочу тебя втягивать. Сказал и сказал — что теперь? К тому же, в таком случае он устроит ещё больший скандал. Будет только хуже.

— Может, ты и права: я не подумал об этом. Но если передумаешь, скажи.

— Ладно. — Она улыбнулась себе под нос.

Они как раз поднялись к перекрестку, и Ян спросил:

— Ты домой? Или хочешь пройтись немножко?

Весенний воздух был напитан нежным ароматом молодой зелени и сирени, а вечерняя влага ещё усиливала эти запахи. Эма вздохнула с удовольствием и сказала:

— Давай пройдёмся. Я не спешу.

— Я тоже. Тогда как обычно — к фонтану? — предложил он.

— Давай как обычно, — согласилась она и, чуть помявшись, сказала: — Я, может, не должна этого говорить… Но это касается и тебя, и я считаю, ты должен быть в курсе.

— Что ещё произошло? — Ян поднял на неё свои льдистые глаза.

— Ничего. Просто… Панов разозлился не только из-за того, что я ему отказала.

— Нет?

— Ещё из-за того, что мы с тобой общаемся. Сидим на занятиях рядом, и он видел, что мы вместе шли домой. Короче, он решил, что я предпочла ему тебя и… — «Это правда», — подумала она, но вслух произнесла: — …сказал, что ты, ну, ловелас.

— Что?! — воскликнул Ян в недоумении. — С чего он взял это?

— Не знаю. Наверное, придумал, чтобы мне отомстить. На самом деле это был камень больше в мой огород: что типа, ну, я не нужна тебе… Хотя между нами и нет ничего, но он же этого не знает. Вот и сказал.

— Не волнуйся, — Ян усмехнулся, — я не коллекционирую девушек. Правда.

— Я сказала, просто чтобы ты не был в неведении, — пробормотала она неловко, чувствуя укол совести, что на самом деле пусть хоть и немного, но усомнилась в нём и выболтала разговор с Пановым. А теперь её мучает стыд. — Мало ли, где Панов ещё об этом треплется.

— Да, в общем, мне без разницы, но он точно заслужил получить по морде. Ты до сих пор считаешь, что нет?

— Я считаю, что будет правильнее его проигнорировать. Пожалуйста.

— Если ты так хочешь. — Ян пожал плечами. — Но лично я не думаю, что подлость следует молча прощать. Не уверен, что это его последняя подлость, и новых не будет.

— Давай дадим ему ещё шанс, — попросила Эма. — Может, это глупо, но… Я правда не сторонник разборок. Может быть, всё просто уляжется.

— Может, хотя я не уверен. И в следующий раз я уже не смогу выполнить твою миролюбивую просьбу — не обижайся. — Он улыбнулся.

— Ладно. Считай, что просьба была только одна один раз. Потом ты поступишь, как посчитаешь нужным, — улыбнулась она тоже, от души надеясь, что продолжения этой истории не последует. Надо же было так вляпаться с этим Пановым!

— Отлично! Значит, договорились. Так это из-за Панова ты была сегодня сама не своя?

— Да, наверное, из-за всего сразу. Из-за работы, из-за этого города, в котором я чужая, из-за того, что всё не так, как я представляла… Только школа оставалась светлым пятном среди мрака, а тут вдруг и школа оказалась под вопросом. Но — уже нет, вопрос закрыт: благодаря тебе.

— Я пока ничем тебе не помог. Но я хотел бы помочь. Хотя бы потому, что вполне понимаю, каково это — быть на твоём месте.

— Как ты справился?

— Привык, наверное.

— К этому можно привыкнуть? — Эма грустно усмехнулась.

— Можно. — Он сел на бортик фонтана. — Я всегда напоминал себе, что другого выхода у меня нет, ведь оказаться здесь было моим выбором, и возвращаться мне особо некуда. В этом городе не так уж плохо, если присмотреться.

— Возможно. Но я так скучаю!.. — призналась она ему, неожиданно для себя. Но он почему-то вызывал у неё бессознательное доверие. — Я тоже говорю себе, что надо потерпеть, что всегда приходится преодолевать трудности, но мне бывает так тоскливо, что хочется всё бросить и сбежать. Недавно я ездила к родителям на выходные. И еле заставила себя вернуться обратно.

— Я тоже, бывает, скучаю, — помолчав, сказал он, — до сих пор, хотя живу здесь десять лет. Но порой мне хочется туда, где был мой дом, где прошло детство, где остались воспоминания: я так давно там не бывал. Поэтому я время от времени пишу истории. Не книги — это слишком серьёзно, но… Что-то подобное.

— Правда?! — Его сообщение прозвучало неожиданно. Почему-то Эма никогда бы не подумала рассматривать его с этой стороны. — Ничего себе!

— Это, скорее, мои фантазии вперемешку с воспоминаниями о прежней жизни. Они помогают избавиться от мыслей и выплеснуть эмоции.

— А! Понимаю: что-то вроде писательской терапии?

— Ну, по эффекту — наверное. Только я подхожу к этому более творчески.

— Ты выкладываешь где-нибудь то, что пишешь? — полюбопытствовала Эма. Она поймала себя на том, что хотела бы почитать.

— Нет. Я пишу для себя, — пожал он плечами. — Об этом даже почти никто не знает — только пару человек, самых близкие.

— Мне ты тоже рассказал. — Она посмотрела в его глаза, которые все так же, несмотря на свой холод, не казались холодными.

— Мне показалось, что ты сохранишь мой секрет. — Он тоже посмотрел ей в лицо.

— Сохраню, — подтвердила она и села с ним рядом.

— Я знаю. Спасибо. Мне нравится писать, — немного помолчав, заговорил Ян. — Иногда мысли приходят буквально на ходу. Тогда я по возможности стараюсь записать их, чтобы не забыть. Иногда это бывает на уроке, и Оля меня ругает за невнимательность.

— А! Я помню: это был мой первый день в школе, и ты тогда что-то писал и не смог ответить слово, которое загадала Люба.

— Ага. А ты ответила за меня. Я тогда увлёкся и всё прослушал. А ты не хочешь тоже заняться творчеством? Это реально помогает. Что бы ты написала? Какую историю?

— Хм!.. — на секунду она задумалась. — Я бы, наверное, написала, что Золушка стала принцессой, и теперь она свободная, уверенная и ни от кого не зависит. Не оригинально, да?

— Ну, почему? Это же твоя история. Она такая, как ты сама того хочешь.

— Я бы хотела, чтобы и со мной произошло такое превращение. Чтобы я ни на кого не оглядывалась, а чтобы оглядывались на меня. Но это несбыточно.

— Ну-у… — протянул он. — Кто знает. Иногда случается то, что мы считаем несбыточным.

— Да, но не в этом случае. И всё же классно представить!.. — Эма мечтательно закрыла глаза и вздохнула. — Что мне плевать на тёток в офисе, что я встречаю их — и просто прохожу мимо. И моя жизнь совершенно переменилась, как будто я уже встретила свою фею-крёстную.

— А знаешь, что? Давай создадим для тебя что-нибудь хорошее. Я побуду вместо феи.

— Ты? — Она посмотрела на него и весело рассмеялась.

— Что, совсем не похож? — рассмеялся он тоже и откинул от лица платиновые волосы. — Я буду стараться. Заодно и попробую искупить свою вину за то, что подставил тебя перед Пановым.

— Ты ни в чём не виноват!

— Ну как же? Это же из-за меня он оторвался на тебя. Значит, я должен исправить свою оплошность и возместить тебе моральный ущерб за испорченное настроение.

— Не выдумывай. — Эма мотнула головой, но не смогла не улыбнуться его шутке. Сколько раз он уже заставил её улыбнуться за вечер? Раз пять? Десять? — И ты уже возместил. Видишь: мне весело.

— И это хорошо. Но мне хочется, чтобы ты меньше грустила и тосковала. Давай я покажу тебе Никольск — не тот, который ты видишь, а тот, которого ещё не видела.

— А что, есть и такой?

— Есть. Хочешь посмотреть?

— Хочу.

— Тогда в субботу вечером. Я устрою тебе обзорную экскурсию, на какой ты ещё не была.

— Ты мастер интриги. Даже не представляю, к чему мне готовиться.

— Ничего необычного, но город таким ты точно пока не знаешь. Может быть, когда узнаешь, он понравится тебе.

— Я согласна. И уже жду вечер субботы! — заверила она его, и жизнь показалась ей совсем не такой пустой и скучной, и как прежде. Теперь в ней появился свет.

Глава 8

Странное дело! Когда хочешь, чтобы время тянулось помедленнее, оно летит так, что не успеваешь заметить. А когда торопишь его в ожидании чего-нибудь, оно еле ползет. Вот и Эма ждала субботний вечер и обещанную прогулку, а время шло с черепашьей скоростью. Подгоняя его, она хваталась то за одно, то за другое: попробовала почитать, но отвлекалась, и отложила книжку, включила сериал, но выключила после одной серии, так и не сосредоточившись на сюжете. Пошла на кухню и занялась обедом, но есть не особо хотелось. У неё всегда пропадал аппетит, когда она волновалась, а сегодня Эма была охвачена волнением. Последние года полтора она никуда ни с кем не выходила, и вот теперь ей выпал шанс выбраться. Вздохнув, Эма включила утюг и принялась гладить вещи на вечер, занятая своими мыслями. Итак, Ян. Абсолютно неожиданный персонаж в её жизни. Сближаться с ним — по-настоящему, в том самом смысле, — она не собиралась, хотя он и нравился ей. Но всякое сближение было для неё заходом на чужую неизведанную территорию, а соваться в неизвестность её уже давно не тянуло. Поэтому ни провоцировать Яна, ни поощрять на контакт Эма не собиралась. Но набраться эмоций — особенно таких, какие бывают в моменты с намёком на близость, ей не терпелось: подобные эмоции странным образом питали её энергией. А ещё, само собой, хотелось хотя бы ненадолго вынырнуть из надоевшей серости, и именно это он ей обещал.

Эма убрала утюг и взяла телефон, полистала журнал звонков и нашла нужную запись: «Кристина». Обычно подруга звонила ей сама — когда вспоминала о ней среди бесчисленных дел, забот, подружек, поклонников и приятелей. Они обменивались новостями, которые были, как правило, только у Кристины. Эма получала наставление «не киснуть» и «жить веселее» и обещала, что будет стараться, после чего разговор сам собой заканчивался. Но сегодня позвонить решила Эма: вдруг удастся выловить вечно занятую Кристину и вытащить на разговор? Это удалось:

— Да, — послышалось в трубке. Знакомый голос был то ли усталый, то ли томный.

— Привет. — Эме хотелось поделиться, а ещё хотелось совета и поддержки.

— Приветик, дорогая!

— Как дела? Я тебе не помешала?

— Нет, — ответила Кристина всё тем же слабым голосом. — Не очень. Я спала. Устала…

— Что случилось?

— Вчера у нас было что-то вроде корпоративной вечеринки. Руководство практикует такое, сводит «коммерсантов» с «технологами» и «производственниками»: чтобы все чувствовали единство. Ну, типа, знаешь, мы одна команда. — Кристина работала в коммерческом отделе.

— А на самом деле?

— На самом деле нет: у нас конкуренция. Работы было полно: у нас новые контракты. И на этой вечеринке не расслабиться: везде за тобой глаз да глаз. Даже дух не переведёшь! — пожаловалась подруга, уже взбодрившись. — Короче, я вымоталась за неделю, как лошадь.

— Ну вот! Много работы — плохо, мало — тоже плохо. — Эма засмеялась. — Я тоже вымоталась, хотя ничего особо не делала.

Она поняла, что уже ничем делиться не будет. Как обычно: говорить о себе хочется ровно до того момента, пока не надо начать говорить. Да и о чём? Нет ничего. Ну, вечер. Ну, прогулка — к тому же ещё не состоявшаяся. Что она собиралась обсуждать? Даже без лишних откровений она почувствовала себя свободной, будто сняла с себя груз ожидания.

— Ладно, давай, рассказывай, что интересного было на вашей вечеринке.

***

Ян ждал Эму на площади, в квартале от школы. Но в этот раз он повёл её не привычным маршрутом, а вниз через оживленный проспект. Все спешили куда-то. Проезжавшие мимо дорогие автомобили сверкали неоновыми фарами, нарядные, хорошо одетые люди шли и в одну, и в другую сторону, заполнив широкий тротуар. Вечерний город сейчас производил впечатление расслабленной холёной роскоши. Эма поймала себя на этой мысли и невольно удивилась: как и обещал Ян, это действительно было что-то новое. Она знала Никольск вечно озабоченный, скучный и невыразительный, с такими же скучными одинаковыми прохожими, пыльными машинами и обшарпанными автобусами и трамваями. Удивительно, что всего за каких-то пару часов он так преобразился!

Пройдя вниз по проспекту, они оказались у моста, сияющего огнями фонарей, своей формой напоминающие старинные «рожки». Эма не без интереса осмотрелась.

— Мы в самом сердце Никольска, — объяснил ей Ян. — Это центральная набережная.

Белая футболка с серо-розовым принтом, небрежно наброшенный пиджак оверсайз и светлые джинсы придавали ему беззаботный и задорный вид. Впрочем, разве он не был таким на самом деле? Его платиновые волосы с пепельными прядками рассыпались в беспорядке, что тоже делало его похожим на мальчишку. Однако он выглядел так естественно в этой своей небрежной растрёпанности, что было даже странно представить его тщательно причёсанным и строго одетым. Эма невольно залюбовалась его стройным силуэтом.

— Я не была здесь ночью, — отозвалась она.

Ночной город светился огнями по обоим берегам реки, и такие же дорожки огней прочерчивали на воде соединяющие их полосы мостов. Мерцали витрины роскошных магазинов, панорамные окна помпезных зданий, полыхали и вспыхивали вывески на фасадах, разливалась разноцветным потоком уличная иллюминация. Со стороны дороги доносился ровный шелест автомобильных шин. Внизу плескалась река. Эма заглянула за бетонный парапет. Тёмная вода тихо билась о каменное укрепление берега. Небо тоже потемнело, слившись с рекой.

Эма снова принялась сравнивать знакомые ей дневные городские пейзажи с теми, которые открывались перед ней сейчас, в поисках сходств и отличий. Днём город казался хищным, мощным и грубым — как огромная металлическая конструкция. Но сейчас, в опустившемся сумраке его черты будто смягчились, в них проступило что-то новое, живое и уязвимое.

— Красиво!.. — негромко заметила она.

— Мне тоже нравится, — откликнулся Ян, в задумчивости вглядываясь вдаль, но затем повернулся к Эме. — Ты легко оделась. Возле воды всегда тянет прохладой.

— Да, свежо. — Она зябко повела плечами и плотнее запахнула на груди лёгкую кофточку.

— Держи. — Он снял свой пиджак и накинул ей на плечи.

— О!.. Спасибо… — уронила Эма смущённо и опустила глаза, пряча смущение. То было так мило — этот его жест, и вместе с тем как-то очень искренне, впрочем, как и всё, что он делал. Пиджак хранил его тепло — она чувствовала через кофточку, — и осторожно повела плечами, как будто касалась его самого, а не ткани подкладки. — А как же ты? Здесь правда холодно.

— Всё нормально, не переживай. — Его губы тронула чуть заметная улыбка. — Пойдём на бульвар: там теплее. А пока идём, я буду рассказывать тебе, что здесь к чему.

— Хорошо.

Бутики, рестораны, ювелирные салоны, гостиницы — Эма только успевала переводить взгляд, следуя за рассказом Яна. Всё вокруг как будто соревновалось в роскоши. В одной из гостиниц расположилось самое крутое в городе казино и сразу три безумно дорогущих ресторана. Один из них вроде даже претендовал на звезду «мишлен»… Хотя это, как сказал Ян, было, скорее, для «понта». Услышав название, Эма вспомнила, что именно там работала жена Ильи Каракиса. Ян, тем временем, продолжал обзор городских достопримечательностей: крутой ночной клуб на месте старого планетария, ещё один клуб — пристанище байкеров и разных неформалов, ещё казино — в помещении кинотеатра и в гостинице.

— Это что, какой-то злачный квартал? — удивилась Эма.

— Скажем так, район, который приносит прибыль практически из воздуха, — объяснил Ян. — Здесь не экономят деньги. Это место для богатых и для тех, у кого на первом месте статус.

— Наша фирма тоже здесь неподалеку, — усмехнулась Эма. — Это точно про нас: пускать пыль в глаза.

— Поверь, вы в этом не одиноки.

— Охотно верю. Кстати, ты был прав, я не знала Никольск таким: у него словно два лица. Интересно, что я бываю в этом районе почти каждый день, и не видела его в этом облике.

— Ты бываешь не в то время. Ночь честнее дня. Она преображает всё и показывает в истинном свете. А день — это иллюзии, которые создают люди, чтобы казаться, а не быть. Я люблю ночь, люблю открывать для себя мир заново, когда он не прячется за показной добропорядочностью.

— А я не знаю ночь, — с ноткой сожаления призналась Эма. — Я всегда жила дневной жизнью.

— А хочешь узнать?

Она хотела ответить, что да, но остановила себя, постеснявшись быть слишком навязчивой.

— Не знаю даже, — сказала она вместо этого. — Как-то всё очень неожиданно для меня. — Странное дело: ответив так, она почему-то устыдилась своей лжи и, чуть замявшись, добавила: — Но, наверное, я бы попробовала по возможности.

Ян взглянул на неё, в его прозрачных глазах мелькнула тень улыбки, однако он ничего не ответил.

— Я посмотрела ваш журнал, — сказала Эма, внезапно понимая, что вместо дистанции, которую тщательно держит, хочет стать немного ближе к нему. Это пугало, настораживало и вместе с тем разжигало азарт. Она знала, что потом, дойдя до какой-то черты, сделает шаг назад, но получит выплеск необходимых эмоций. — Очень современное издание! И стильное.

— Я участвую в создании стиля, — ответил Ян. — Но это не только моя работа.

— В любом случае, это красиво. А я люблю всё красивое — и места, и вещи, и людей.

— Тогда тебе точно надо работать не в вашей фиктивной фирме.

— Только не говори об этом её хозяйке, — рассмеялась Эма. — Она считает, что наш офис — образец красоты. На самом деле — безвкусицы.

— У нас тоже бывают неудачные работы. Но иногда это запрос заказчика, а иногда — не самое лучшее решение. Если бы за визуал отвечал только я, то изменил бы некоторые моменты, а некоторых бы просто не допускал.

— Ну, однажды ты получишь повышение.

— Не настолько, — рассмеялся теперь уже он. — Для того, чтобы воплощать свои идеи, потребуется иметь собственный журнал. А пока это не так, остаётся отрабатывать чужие.

— Я всё равно желаю тебе, чтобы однажды ты получил простор для своих идей.

— Спасибо! Но конкретно сейчас я хочу перекусить в кафе и полагаю, это желание более осуществимое. Или нет? Ты ведь не откажешься?

— Не откажусь. — Эма улыбнулась. Игра продолжилась, но играя, она не осознавала, что это игра. К тому же чувства были вполне реальны: и удовольствие от общества Яна, и радость от его внимания. — Куда пойдём? Я смотрю, тут полно разных кафе.

— Да, много, — согласился Ян. — Зайдём вот в это?

Они остановились у отливающего позолотой сооружения, нагло перегородившего почти весь бульвар. «Кристалл» — гласила мерцающая вывеска.

— Зайдём, — согласилась она. — Выглядит с претензией!

— Даже интересно, что они предлагают.

Помещение внутри оказалось таким же пафосным, как и вид снаружи: стены украшали две огромных плазмы напротив друг друга, на которых показывали клипы, играла музыка. Пол, выложенный плиткой тоже с позолотой, столики с никелированной поверхностью, софиты в виде кристаллов — ну, хоть какая-то отсылка к названию! Гостей было мало — почти половина столов пустовала. Эма заказала тирамису, Ян — чайник цветочного чая на двоих и фруктовый микс со взбитыми сливками и ванильным соусом. «Экспериментальное сезонное блюдо», — сообщил официант.

— Не боишься эксперименты? — шутливо поддела его Эма.

Он также шутливо ответил:

— Иногда не отказываюсь.

— А я предпочитаю всё более проверенное. Я, наверное, не рисковый человек. И скучный. Та скучная девушка, которую в фильмах бросает герой ради безбашенной героини, и все этому рады.

— Ты не скучная, — качнул он головой. — Ты необычная, непохожая на других. Может, это не всем понятно, но ведь есть те, кто тебя принимает и любит? Есть же такие люди?

— Да, моя семья: родители и младшая сестра… Ещё — наша собака. Они меня любят, и я их. Но они сейчас далеко от меня. А твоя семья? Как у тебя с ними?

— После того, как умерла мама, в семье у меня было мало хорошего. А мать я потерял, когда мне было четырнадцать.

— О! Это ужасно. Мне очень жаль, прости, что я это спросила.

— Ничего страшного. Ты же не знала. И того, что было, не изменишь, — он пожал плечами. — Мама любила меня и всё позволяла. А когда её не стало, моя жизнь сильно изменилась.

— А отец?

— У меня нет отца, — ответил он с непривычной резкостью, однако добавил чуть мягче. — То есть формально есть, но не по факту. Мы давно не поддерживаем отношения. Раньше обо мне заботилась бабушка, сейчас её тоже уже нет. У меня остался мой старший брат, Роман. Он единственный из родных, кому я не безразличен.

— Он живёт здесь? В Никольске?

— Нет. Но мы видимся, он навещает меня.

— Мне казалось совсем иначе!.. — проронила Эма растерянно. — Что ты — беззаботный и счастливый баловень судьбы, которому всё даётся без особых усилий… Как английский. Мне даже неловко за себя и свою ошибку.

— Ты здесь не причем. Я же не вывесил на доску объявлений свою биографию, — пошутил он, но шутка получилась невеселой. — Почти для всех я — как раз такой, как ты думала, и так даже лучше. Я не люблю себя жалеть, и не хочу, чтобы жалели другие. Когда говоришь себе о том, как тяжело и плохо, становится только хуже, а когда запрещаешь себе думать об этом, то и чувствуешь себя лучше.

— Мне стоит поучиться у тебя, а то в последнее время мне только и кажется, что всё плохо.

— Что ж, могу пригласить тебя на свой курс, как выживать, когда всё хреново.

— Да уж! — Она усмехнулась. — Можно у тебя спросить?

— Спрашивай.

— А здесь у тебя есть кто-нибудь близкий?

— У меня есть Винсент. Вампир.

Она озадаченно посмотрела на него, от неожиданности не вполне понимая, и переспросила:

— Кто?.. Это как?

— На самом деле всё не настолько страшно, — засмеялся Ян. — Он мой друг, близкий друг. А Винсент — его любимый образ, классический персонаж вампирских вселенных.

— Он так любит быть в образе?

— Очень: он артист. Я имею в виду, правда артист: играет ведущие роли в драмтеатре.

— Ничего себе! — воскликнула Эма совершенно искренне. Такого поворота она никак не предполагала.

Ян улыбнулся:

— Да. А в личной жизни, в своём кругу он для всех именно Винсент. Его даже не зовут никак иначе — только этим именем. Хотя полагаю, что для него это и не совсем игра. Он перевоплощается в своего персонажа, — объяснил Ян, — и кажется, становится им. Быть вне роли, просто обычным человеком ему неинтересно, а так он находит выход.

— Ты тоже играешь какую-нибудь роль?

— Я бываю Зигфридом, — он снова улыбнулся, а Эма снова почувствовала себя сбитой с толку. — Зигфрид — принц из сказки, которую я пишу.

— А! Я помню: ты говорил про другое имя. Значит, Зигфрид? И какой ты тот, другой?

— Такой же. Это тоже я, просто в других обстоятельствах — если бы моя жизнь сложилась иначе. А ты? Не решила взять себе какой-нибудь образ? Представить себя не Эмой, которая скучает по дому и родным, ходит на нелюбимую работу и учит английский, а… Ну, к примеру, той самой принцессой из сказки, которой ты мечтаешь быть.

— Да, — сказала она чуть неуверенно. — Наверное, это интересно.

— Это способ уйти от реальности, которая тебя не устраивает. Придумать себе другую жизнь.

— Уйти от реальности — кажется, это то, что я пытаюсь сделать. Пока безуспешно.

— Возможно, выдуманный мир поможет тебе справиться. В нём ты можешь быть сильной, можешь наказать своих обидчиков, достичь любой вершины. Там у тебя нет ограничений — тебе подвластно всё.

— Ты давно придумал стать Зигфридом?

— Я всегда любил фантазировать. А потом Винсент предложил мне взять для себя образ и создавать свою собственную сказку, где всё так, как ты хочешь. Жить второй, тайной жизнью. И я стал Зигфридом. У нас… в нашей компании многие так делают. Это помогает.

Ужин закончился, Ян расплатился за двоих («ты моя гостья, помнишь?»), и они вышли из кафе в ночную прохладу. Время было позднее, и улицы почти опустели: полуночники разбрелись по своим уголкам, а не полуночники давно спали. Городской шум стих. Воздух, днём наполненный только пылью и выхлопным газом, теперь был пронизан тонким, еле слышным ароматом ночных фиалок. Фиолетовое небо отливало тёмным золотом уличного освещения.

— А знаешь, мне понравился город! — Эма окинула взглядом небо, пустой бульвар и повернулась к Яну. — Может, это и не любовь с первого взгляда, и даже не со второго, но в этом городе правда что-то есть… Такое, за что в него можно влюбиться. Наверное. Когда-нибудь.

— Кто знает? — Ян улыбнулся ей льдистыми глазами и уголками губ. — Может, однажды так и будет. Ты полюбишь его, а он — тебя.

Она сделала скептическую гримаску:

— Я здесь ненадолго. И не уверена, что мы успеем дойти до этой стадии.

— Во всяком случае, вы чуть лучше узнали друг друга, и я этому рад. Пойдём ещё куда-то? Или домой?

— Домой. Уже поздно, да и холодно. — Даже под его пиджаком она с трудом удерживала дрожь. Ночи пока совсем не радовали теплом.

— Ладно. — Он улыбнулся. — Я не хочу тебя заморозить.

— Да и я не хочу, чтобы ты мёрз из-за меня.

— Есть решение: подожди минутку, я возьму такси.

Чуть поодаль стояли машины с «шашечками», готовые оказать услуги ночным гулякам. Ян сходил к ним и вернулся спустя минуту вернулся, на ходу махнув рукой:

— Эма, пойдём! Машина нас ждёт.

Они сели в такси — довольно неплохую бюджетную иномарку. В салоне было тепло и стоял пряно-сладковатый запах ароматизатора, тихо играла музыка. «Почти романтика, — подумала Эма, усмехнувшись. — И парень рядом. У которого свой друг, своя компания, два имени, две жизни, и это был просто один случайный вечер». Однако Ян и впрямь был рядом с ней, сев сзади, а не впереди рядом с водителем, как сделали бы многие. Но возможно он был чуть лучше воспитан. Или чуть менее эгоистичен. Чуть иначе относился к ситуации: раз она его гостья — значит, он учтив и заботлив во всём, до момента прощания.

Машина тронулась и мягко выехала на широкий центральный проспект. Поездка по свободной от машин трассе не занимала много времени, и Эма поспешила сказать:

— Спасибо за вечер, Ян. Было здорово.

— Я ни с чем не ошибся?

— Нет. Это один из самых классных вечеров в моей жизни.

— Я надеюсь, что не последний. И будут ещё лучше.

— Я была бы рада.

— Эма, я говорил, что понимаю тебя и хочу как-то поддержать, скрасить твою жизнь здесь, насколько я смогу, — заговорил он после короткого молчания. — И это правда: я действительно хочу. Ты не откажешь мне в этом? В том, чтобы мы были друзьями?

Он удивил её снова — и, наверное, в этот раз сильнее всего: больше, чем сообщением о странном Винсенте, откровением про чудаковатые игры и грустным рассказом о своей семье. То всё тоже было неожиданно, необычно и оттого удивительно. Но, что после всего этого он предложит продолжить их внезапную непонятную связь, она уж никак не ждала и наоборот мысленно приняла, что этот вечер в её жизни был чистой случайностью — как и сам Ян. И вдруг услышать обратное?

Ян заметил удивление в её глазах и в чуть напряжённом ожидании вскинул брови. Но она улыбнулась, и он расслабился:

— Не откажу. Мне нравится твоя компания, и друзей у меня нет… Я буду рада дружбе с тобой.

— Спасибо! — поблагодарил он так, как будто она сняла камень с его души. — Я умею быть хорошим другом. Ну вот и твоя улица! Уточни, пожалуйста, где остановиться.

***

Распрощавшись с Эмой, Ян отправился домой. Время было позднее, но он привык ложиться поздно — или рано, с какой стороны смотреть. Спать не хотелось. Но и найти какое-нибудь занятие — почитать под торшером с зелёным абажуром или посмотреть кино — не хотелось тоже. Вообще то было какое-то странное состояние: словно волнами всколыхнуло песок, взбаламутив воду. Он ощущал себя так же: странно взбаламученным. Не то чтобы растерянным, но всколоченным. Он знал, что пройдёт немного времени — и всё внутри уляжется, как и должно лежать, но сейчас было так: поднялись волны, пустив беспокойную рябь по поверхности. Чёрный кот умостился на диване, подобрав под себя лапы, и смотрел на Яна понимающим пристальным немигающим взглядом. Так, как будто видел его насквозь и знал лучше, чем он сам.

Ян сел на диван рядом с котом и плеснул себе вина. Красное и терпкое, оно таило в себе нотки и горечи, и сладости.

— Как моя жизнь. — Он усмехнулся, сделав глоток.

Вино приготовила Мелинда, а она была знатным виноделом. Впрочем, чего она не умеет, если за что-то берётся? Кажется, такого нет: с её перфекционизмом она осваивает всё, что выбирает своим делом. Вино явно было не её заботой, но она любила порадовать Яна какими-нибудь своими изысками. Да и не только его: наверняка слава об этих её способностях давно расползалась по округе. Мелинда! Прочная и надёжная, как стена. Но сейчас мысли Яна поворачивались не в её сторону: другая девушка невольно подняла в нём слишком много воспоминаний. Тех самых, которые тянет топить в вине. Но нужно ли? Воспоминания — это всё, что у него осталось от прежней жизни. Начни им сопротивляться — и не останется вообще ничего. Этот вечер с Эмой… хороший вечер, внезапно пробудил то, что, казалось, уснуло навсегда. Она упоминала о своём одиночестве, о поиске себя в мире, где найти себя сложно, о каких-то нелепых требованиях, установках и правилах, с которыми сталкивается, и у него появлялось ощущение, что она говорит о нём самом. Это, помимо того, что она спасла ворона, сближало его с ней: словно они тени друг друга. И в силуэте её жизни он видел силуэт своей.

Ян медленно тянул вино из бокала, под боком дремал кот, а сам он вспоминал другой город, другой вечер другого дня. Вечер, который решил всё.

…На город опустился предзакатный туман и размыл краски. Всё вокруг подёрнулось сизоватой дымкой: синие крыши, башни и шпили, синие стрельчатые арки ворот, мосты и крепостные стены — не случайно же город назывался Синим. Синий цвет был его символом, также как сапфир был его хранителем. Сапфир считался королевским камнем. Истинным его властителем могла быть только правящая семья. Ян взглянул на своё кольцо с вправленным в него драгоценным камнем, настоящее произведение искусства. Но не только: кольцо обладало магической силой, а Ян любил всё магическое. Именно магия влекла его больше всего — к недовольству отца. Хотя… Чем в нём отец вообще бывал доволен? Такого даже не припомнишь! Он хмыкнул, отвернулся от окна и лёгким стремительным шагом направился к широкой лестнице. Ему едва исполнилось семнадцать, и он все делал стремительно: «Спешишь жить», — как замечала Мередит де Сен-Клэр, его достопочтенная бабушка.

Быстро сбежав по ступеням, устланным ковровой дорожкой, Ян влетел в пустой тронный зал. Пронёсся через него и ворвался в другую комнату, совсем маленькую по сравнению с огромным залом — с его позолотой колонн, вычурными вензелями, зеркальными стенами и цветными плитками на полу, выложенными в шахматном порядке: белая-синяя. Комнатка была тихой и уютной: ни позолоты, ни мрамора, ни вензелей, из роскоши — только сапфиры в обрамлении зеркала и на многочисленных шкатулках. То была личная комната его матери… когда-то была. Теперь она пустовала. Кроме того времени, когда здесь не оставался он сам. А оставался он здесь часто. За несколько лет после смерти матери он мало с кем не общался, но это его и не тяготило. Больше тяготило другое: правила и принуждение жить согласно этим правилам. Всё же он надеялся от них увильнуть.

Ян уселся за будуарный столик, открыл шкатулки и принялся «творить магию», как он это называл: ту единственную «магию», которая была ему подвластна. Он мазнул по скулам серебряной пудрой, оставив блестящие пятна, подчеркнул брови и подвёл чёрным контуром глаза. Маска рода де Сен-Клэр: магам разрешалось обозначать себя, и разные роды и круги магии брали себе свои собственные обозначения. Ян всмотрелся в зеркало. Он знал, что он красив: божественно совершенная внешность матери передалась ему почти без изменений. Он мог вскружить голову кому угодно — просто посмотрев. О нём мечтали и в него влюблялись без всякого колдовства. Но всё же он окинул себя придирчивым изучающим взглядом. Подчёркнутые краской черты стали резче, острее — скулы, нос и подбородок, чётче — линия бровей. Юное лицо преобразилось: теперь в нём было не только совершенство, но и сила, и власть. Но всё же чего-то не хватало, и он знал, чего. Не раздумывая, он открыл другую бархатную шкатулку и достал корону рода Сен-Клэр. Его ещё ею не короновали: в силу юного возраста, не проявившегося пока что Дара и потому что главной в роду была его бабушка. Однако формально корона матери принадлежала и ему тоже. Ян водрузил её на себя, повесил на шею массивную цепь из белого золота, дополненную крупным сапфиром, и теперь удовлетворился: он был тем, кем всегда хотел быть, пусть даже и украдкой. Но именно таким он ощущал себя настоящим. Было бы позволено оставаться таким всегда!

Он не успел об этом подумать, как услышал позади себя шум открываемой двери и механически обернулся в недоумении: брат в академии, отец проводит званый ужин, приучая придворных к присутствию рядом с собой своей новой жены. Но произошло худшее: перед ним действительно стоял отец, Август Ланс-де-Марк, правитель, «регис» Синего Города. Его величественная, крупная фигура темнела в дверном проеме. Ян невольно сжался, но, собрав силы, буквально заставил себя выпрямиться: у него же корона рода Сен-Клэр! Он не может сгибаться в страхе! Отец шагнул внутрь, и по его лицу было видно, что он в ярости.

— Так вот где ты болтаешься, дрянной мальчишка! — Ему показалось, что отец ударит его, и сжался, но тот обрушился только голосом. — Тебе же известно, что ты должен быть на уроках! Я ищу тебя по всему дворцу, а ты маешься дурью?

— Я уже сделал задание. — Ян огрызнулся, злясь не только на отца, раскрывшего его тайное прибежище, но и на себя, что предстал перед отцом в таком виде!.. От отчаяния ему захотелось плакать, и он закусил губу, чтобы сдержаться.

— Сделал?! — Голос отца продолжал греметь. — И что? Кто разрешал тебе сбегать с занятий?! Кто разрешал здесь болтаться?

— Тебе же всегда плевать, где я болтаюсь. — Ян криво усмехнулся в ответ.

— Мне не плевать на то, что из тебя получится! А пока всё, что я вижу, глядя на тебя, это твоё безделье и дурацкие игры в магию! Сними это! — потребовал Август Ланс-де-Марк, указав на корону.

Ян послушно потянулся, чтобы исполнить приказание отца, но вдруг остановился, натолкнувшись на внутреннее сопротивление:

— А если не сниму, то что?

— Тогда я сниму!

— Нет!

Рука отца нависла над ним, и он снова сжался, но отчаянно вцепился в корону:

— Ты не посмеешь! Это не твоё!

— А что, твоё?

Отец с силой потянул, и корона оказалась на полу, а вслед за ней — и серебряная цепь, безжалостно сдёрнутая с шеи. Кажется, цепь оцарапала кожу: Ян почувствовал саднящую боль. Но его больше беспокоило не царапина, а ярость отца. Что случилось, что вывело его из себя?

— Какого дьявола ты обвешался, как новогоднее дерево?! И разукрасился, как кукла? — Август грубо стёр серебряную пудру со щеки сына.

В ответ Ян тоже вздыбился:

— Ты знаешь, что это символ магов!

— А ты — маг?

Этот ядовитый вопрос всегда сбивал с ног, и Ян опустил голову, но тут же вздёрнул её:

— Во мне есть кровь магов! И ты ничего с этим не сможешь сделать!

— О, я могу сделать многое! Поверь! И для начала я хочу вправить тебе мозги!

— За этим ты меня искал? Ты же должен быть на приёме! Я стал важнее, чем твоя новая жена? — бросил он с издёвкой.

Дородная, пышная, чопорная, с пустым лицом и взглядом, как у курицы, мачеха была полной противоположностью матери Яна и не вызывала у него ничего, кроме презрения и отчаянной, бессильной ненависти. Август обручился с ней, едва истёк год траура по первой жене, и она вошла в дом так, будто он всегда принадлежал ей — незнатная, недалёкая и самоуверенная. Её не любили, а терпели, посмеиваясь за спиной. Город Асию не принял, но Август Ланс-де-Марк не оставлял попыток сделать новую жену «своей» в кругах элиты. Ян знал, что едкая фраза о мачехе только добавит масла в огонь конфликта, но не смог сдержаться: пусть отец не думает, что он боится. На самом деле он боялся: отец не любил его, но обычно или не замечал, или молча терпел, а не впадал в бешенство, как сейчас. Чего ждать от него? Ян был как напуганный лисёнок, загнанный в угол, но показывающий зубы.

— Зачем я тебя искал?! — рявкнул отец. — Чтобы ты получил по заслугам, неблагодарный негодяй! Я позволял тебе слишком много, и ты окончательно обнаглел! Что я узнаю от людей? Что ты за моей спиной водишь дружбу с нашими врагами!

— Что?..

— То, что ты слышал! Думал, я не узнаю? Про твоего дружка-эльфа, выходца из Северных земель? Думаешь, если там плюют на Великую реформу и нормы закона, то и тебе здесь можно?! Ты забываешься, малолетний глупец! И прежде всего, забываешь какого ты рода! Правителя могущественного домена!

Гаард! Сердце Яна оборвалось: отцу стало известно про Гаарда, одного из немногих, кроме бабушки и брата, кто был ему по-настоящему дорог, и кому был дорог он сам. С Гаардом он познакомился два года назад, но всё это время держал дружбу в тайне, зная, что её никто не одобрит и не позволит. Гаард был сыном торгового представителя из рода эльфов, его семья прибыла по роду службы с Севера. А в Северных землях Положения Великой реформы чтили весьма условно. Там не было такого жёсткого деления по кругам магии, как на Юге. Из-за этого — непочтения к Реформе — между Южными и Северными землями отношения сильно осложнились и уже давно пребывали в состоянии холодной войны. Торговля и некоторый бизнес были единственным, что их связывало. На жителей Севера принято было смотреть как на отступников и ренегатов, а также врагов — если не явных, то потенциальных. Врагов существующего порядка.

— Мы просто дружили… Правда, — слабо возразил Ян, понимая, что ему вряд ли удастся оправдаться.

— Как может член правящего двора, младший наследный принц водить дружбу с… вот этими? — Отец поморщился от отвращения, даже не рискнув осквернить рот самим упоминанием эльфов в привязке к собственному сыну. — С нечистыми отщепенцами, еретиками? С врагами короны?! Да они даже не люди!

— Почему они не люди?!

— Потому что! По Закону, по положениям Великой Реформы! Ты вообще в своём уме?! Ты позоришь честь семьи своими глупостями, своими связями, своим наплевательством на традиции и правила…

— А ты сам не позоришься своими связями? Не плюешь на правила? Не позоришь семью? Я дружу с кем попало, а ты на ком попало женился! На какой-то тупой курице, которая мнит себя региссой?..

На этот раз Ян не ожидал удара, но удар последовал: кулак отца разбил ему губы. Он вытерся и усмехнулся окровавленными губами:

— Ей всё равно никогда не занять место мамы. И ты никогда этого не изменишь.

…Ян закрыл глаза, будто ставя барьер. Это сработало: упала тёмная завеса — и воспоминания отступили, растворились в дальних коридорах памяти. В тот злосчастный вечер отец — ну, или тот, кто назывался отцом, — разбил ему не только рот — он разбил ему жизнь. Ту законную жизнь, на которую он мог рассчитывать, которая была его по праву. Теперь у него была другая жизнь, в другом городе, с другими людьми. В городе, где он тоже, подобно Эме, был когда-то одинок, беззащитен, потерян и не нужен. Он отвергал этот город — до тех пор, пока не принял. А когда принял, город принял его тоже. У Эмы будет так же. Но сейчас ей нужна помощь. Он знал, что поможет ей: не потому, что должен, а потому, что сам искренне этого хочет. И потому что под верхним слоем её слабости угадывалось что-то иное, что именно — его и тянуло узнать. Он, прищурившись, посмотрел на остаток вина на дне, словно хотел увидеть там ответ, сделал последний глоток и отставил пустой бокал.

Глава 9

Эма посмотрела в английский текст и в задумчивости прикусила колпачок ручки, но посидев так с минуту, ничего не придумала, убрала ручку и закрыла рабочую тетрадь. Кажется, сегодня — первый раз, когда она идёт неподготовленной на урок. А вчера был первый, когда она всё воскресенье — всё! — провела в беззаботном, приподнятом настроении. Она давно мечтала устроить что-то типа постели на подоконнике, и наконец осуществила свою мечту: постелила одеяло, положила подушку и устроилась сама — лежать и смотреть на город через окно, представляя себя какой-нибудь богатой беззаботной девчонкой в Нью-Йорке, у которой вечеринки следуют одна за одной, а поклонников — пруд пруди, и во дворе её ждёт собственная крутая «тачка», на которой она поедет на модный показ, а потом — ужинать в ресторан с подружками. Конечно, ни «тачки», ни показа, ни даже подружек у неё не было, но можно смотреть сериалы про безбедную и восхитительно яркую, насыщенную интригами и романами жизнь, чем Эма и занялась. И «забила» на домашнее задание. Она планировала сделать его на работе — что у неё, зря, что ли, целый день безделья? Но день прошёл впустую: то Лохвицкая отвлекала, то в голову ничего не лезло. Точнее, лезло, но не то, что нужно. Например, воспоминания о субботнем вечере. И предложение Яна: «Ты не откажешь мне в том, чтобы мы были друзьями?».

Наверное, многим оно не пришлось бы по душе: кому понравится френдзона? Но она, в таком случае, была исключением и, сказать по правде, в тот момент, когда он это предложил, выдохнула с облегчением: быть друзьями — это легко и понятно. Намного проще, чем романтика с её правилами, статусами и ожиданиями, с дежурными знаками внимания, с дурацкими букетами, с обязательными свиданиями, на которые ты должна приходить нарядной, хлопать ресницами и кокетливо улыбаться и вообще быть такой «девочкой-девочкой», а он — «крутым парнем». Став «парой», вы вроде как начинаете жить по каким-то схемам, шаблонам и расписаниям. Всё это так нелепо и странно! И, согласно, расписанию, на каком-то этапе вы должны поцеловаться, а на каком-то — ещё что-то, и тут уж Эма впадала в ступор. Хорошо, конечно, быть с кем-нибудь в паре, но это если смотреть со стороны и рассуждать теоретически. На себя она, даже с большим трудом, не могла проецировать эту модель. Настоящий надёжный друг — вот кто ей нужен и кого ей так не хватает. И вообще, дружба снимает все нелепые шаблонные обязательства, кроме одного — уважать и поддерживать того, кто рядом с тобой.

Эма почти поверила, что обрела Яна в таком качестве, и испугалась, что потеряла его, когда он сообщил, что у него уже имеется и свой близкий друг, и своя компания. Но он и сам почему-то не захотел её терять, и она почувствовала себя счастливой. К тому же она была совсем не уверена, что с романтикой у них бы что-то сложилось, хоть он ей и нравится. Сколько раз у неё с кем-то складывалось? Ни одного? Ну, вот и не стоит начинать, дожив в статусе одиночки до двадцати семи — когда у твоих ровесниц за спиной уже и браки, и разводы, и дети, или, как минимум, добрый десяток романов. Раньше она бы расстроилась, но сейчас нет: с некоторых пор она сложила о себе вполне чёткое представление и меняться, чтобы соответствовать общественным требованиям, не собиралась. Так что даже и лучше, что Ян не одинок, не ищет близости, и что на неё будет смотреть другими глазами: без претензий на что-либо.

В школе, к счастью, обошлось без сложностей: упражнения, заданные на дом, они разбирали всей группой, а с Пановым Эма старалась не пересекаться даже глазами. Правда, один раз она всё же поймала на себе его откровенно неприязненный взгляд, но сделала вид, что ей всё равно. Вероятно, теперь их отношения вошли в стадию молчаливой вражды, и она надеялась, что он продолжит игнорировать её и бросать косые взгляды, а не конфликтовать в открытую.

После занятия все, как обычно, дружно высыпали из класса, и даже Эме на этот раз удалось быстро затолкать вещи в сумку и выйти вместе с остальными. Студенты постояли на крыльце, обсуждая планы на вечер. Люба сообщила, что записались на пилатес. Панов в своём стиле снисходительно посмеялся над её новым увлечением и с деланной небрежностью заявил, что у него «важная деловая встреча». Вероника в свою очередь посмеялась уже над Пановым, съязвив, что встреча будет с бутылкой. Все дружно поддержали её остроту.

— Ну, а мы чем займёмся? — спросил Ян и у Эмы. — Ты домой или пока нет?

— Вообще, — она смутилась и замялась, — у меня есть к тебе предложение.

— Да? — Он поднял на неё льдистые глаза.

— Может, это неожиданно, но… Не отказывайся, пожалуйста. Я хочу пригласить тебя в гости. — Эта идея родилась у Эмы ещё днём, когда она вспоминала субботнюю ночную прогулку. В тот момент она даже не была уверена, что правда пригласит его, но сейчас он спросил, и она выпалила, не давая себе опомниться и передумать. — Ты устроил мне вечер, а я хочу устроить его тебе. Просто поужинаем. Если ты не занят, конечно.

— Я не занят. Ты зовёшь меня к себе?

Она кивнула.

Он удивился, но только на мгновение, а уже в следующее пожал плечами и улыбнулся:

— Хорошо! Почему нет?

— Спасибо! — Эма даже не ожидала, что всё получится так легко. Но сегодня, видимо, был тот день, когда обходится без препятствий. — Только не жди от меня многого: у меня пока ещё не было здесь гостей, да и хозяйка я так себе. Будет скромный ужин, хотя я постараюсь.

— Не надо заморачиваться. Сделаем бутерброды, попьём чаю. Это вообще не то, о чем стоит волноваться, — приободрил её он, и Эма сбросила с себя остатки тревоги.

В холодильнике у неё нашёлся рис, котлеты, пучок зелёного салата и помидоры, а Ян принёс из супермаркета напротив нарезку ветчины, нескольких сортов сыра, оливки и бутылку джин-тоника.

— Кажется, ты вложился даже больше, чем я, — смущённо заметила она, когда всё, наконец, было нарезано, разогрето и разложено по салатницам и тарелкам.

— Это же ужин на двоих, значит, и вклад должен быть общий, — откликнулся Ян, разливая джин-тоник по бокалам. — Давай выпьем за знакомство и дружбу!

— Да. За нас, — уточнила Эма и отпила из бокала. — И за тебя. Спасибо, что ты со мной. В моей жизни появились какие-то изменения, и все их принёс ты. Без тебя бы ничего не изменилось.

— Не стоит благодарности. Это мелочи — то, что я сделал. Но если тебе это помогает, я правда рад.

— Помогает. Ты помогаешь мне верить в себя, как ни странно это прозвучит. Потому что я сильно в себе разуверилась. Почему ты всё это делаешь для меня, Ян? — Она пытливо всмотрелась в его лицо, но увидела только то, что он безупречно красив какой-то утончённой, изысканной красотой. Никаких скрытых помыслов, «второго дна».

— Потому что мне хочется это делать, — ответил он, свободно выдерживая её взгляд, без тени смущения или фальши.

— Трудно поверить, что так бывает, но я тебе верю. Хотя всё равно не очень понимаю твоих причин. Знаешь, я ведь не всегда была такой, как сейчас. — Помолчав, заметила Эма. — Не той слабой, безвольной размазнёй, которую ты видишь. — Он собрался возразить, но она его остановила: — Нет-нет, я же знаю, какая я теперь. Не могу ни постоять за себя, ни дать отпор какой-то истеричке на работе, ни поставить на место Панова так, чтобы он в следующий раз побоялся со мной связываться. В это с трудом верится, но раньше меня считали крутой и жёсткой, от которой лучше держаться подальше — на всякий случай. А потом я стала вот такой.

— Что случилось у тебя?

— Много всего. Я хорошо училась в школе, многим увлекалась, любила читать и рисовать… После школы поступила в универ. Мне вообще всегда нравилось работать с информацией: анализировать, разбираться в причинах и следствиях, искать аналогии, и отец говорил, что мне надо заниматься наукой. Наверное, он был прав, но с наукой не получилось — я как-то не заинтересовалась, но зато совершенно неожиданно появилась возможность попасть в городскую администрацию. Всё складывалось успешно, за несколько лет я добилась повышения. Правда, ради этого я и пахала, как лошадь. Ставила себе задачи и добивалась их выполнения. Знаешь, бывает так, что ты заводишься, и тебя уже просто несёт, ты не можешь остановиться. Мне хотелось того самого пресловутого успешного успеха. Может, потому что я всегда была «правильной» девочкой в глазах окружающих, той, которая хорошая, но не лучше всех, и многого не добьётся: потому что успешны те, кто не соблюдает правила. А я хотела доказать, что я могу быть другой и что добьюсь больше, чем другие. — Эма ненадолго умолкла, собираясь с мыслями, а когда продолжила, голос внезапно дрогнул, заставив её опустить глаза. — Это был забег длиной в три года, где я была в каком-то помешательстве от карьеры. Я нагло мчалась вперёд на бешеной скорости под стук собственных каблуков, отталкивая тех, кто мешал, вызывая у кого зависть, у кого уважение, а у кого и ненависть. Поначалу у меня правда многое получалось, даже очень многое, но потом пошли сбои. Там неудача, там… — Она махнула рукой и вздохнула. — Это обычно для жизни, но меня это выбивало: я рвалась к победам и загонялась всё больше. И всё меньше продвигалась: возможно, на своём месте я просто достигла потолка, но не могла этого увидеть. В итоге я довела себя до полного выгорания. Очередная недостигнутая цель на этот раз развалила меня полностью. — Даже при одном упоминании этого её взгляд напрягся и погас, а голос стал таким, будто слова причиняют ей боль. — К своему позору и ужасу я столкнулась с тем, что больше не могла работать: стоило мне за что-нибудь взяться, как у меня отключалась голова. Я не могла ничего придумывать, не могла выполнять то, что нужно, даже элементарное: у меня в мозгах была абсолютная пустота. А ещё — полное отсутствие физических сил и ужас от происходящего.

Ян представил, слушая её, каково это — из «звёздочки» превратиться в груду невзрачных осколков, потеряв для окружающих весь свой ореол величия, всю свою ценность. О да! Это было ему знакомо, слишком хорошо. Ужас падения. Это правда ужас. Но всю его глубину понимаешь только тогда, когда уже упал. Он посмотрел на неё с сочувствием.

— Я понимала, что не способна ни на что, и боялась, что об этом догадаются, — продолжила она, — что меня высмеют те, кого я раньше обошла и отодвинула, боялась, что теперь задвинут уже меня, причем в самый низ. В итоге я возненавидела свою работу, людей вокруг и уволилась. — Она снова вздохнула и сжала руки на коленях. Голос всё так же дрожал. — Я не могла никого видеть и ни с кем общаться, потому что боялась расспросов и разоблачения своего полного провала. Поэтому я ушла в себя, и от меня все отвернулись. Год я была без сил и сломленная морально. Потом попыталась расшевелиться, но не могла вернуться туда, где меня знали, поскольку понимала, что не смогу работать как раньше, не смогу добиваться успеха. Максимум что я могу — просто копаться в бумажках. Но я была не готова предстать такой перед всеми своими знакомыми, бывшими коллегами и конкурентами. И я решила уехать из города, начать всё заново там, где никто меня не знает и ничего от меня не ждёт. В Никольске мне пришлось туго: работа быстро не находилась, я получала отказы — наверное, не внушала доверия своим убитым видом. И у меня не было сил бороться за себя. Неудачи, неудачи… Снова и снова. — Теперь она вскинула на Яна глаза. — Наверное, будь я в другом состоянии, всё складывалось бы иначе. Но складывалось вот так. Я была в отчаянии. И вдруг меня пригласили на собеседование в «Люкс»! Сказали, что я их устраиваю, что меня готовы принять. Это было, как… проблеск света! Как опровержение моей безнадёжности! Теперь-то я понимаю, чем я их устраивала, — Эма горько усмехнулась, — именно тем, чем не устраивала других: своей загнанностью, неспособностью сопротивляться. Они ищут именно таких: уборщица с двумя детьми и больной матерью… Водитель, у которого предпенсионный возраст и полнейшая неуверенность в себе… Я со своими проблемами… — она снова упёрлась взглядом в пол. — Им нужны те, будет терпеть и не огрызаться. Но тогда я этого не знала и согласилась. И вот я работаю у них, уже полгода. И снова мечтаю уехать, и начать всё заново. И надеюсь, что однажды у меня всё наладится.

Эма умолкла, закончив рассказ, и Ян негромко отозвался:

— Я сочувствую тебе! Искренне сочувствую. Я знаю, что такое быть сломленным и готовым на всё, знаю, что такое убегать и верить, что именно побег поможет. А потом столкнуться с тем, что ты убежал от обстоятельств, но не от себя. И начинать всё заново так трудно! Особенно когда ты привык к лёгкой жизни, а теперь она у тебя очень тяжёлая. Но могу сказать, что однажды действительно всё может наладиться — просто посмотри на меня. И верь в лучшее: оно возможно.

— Спасибо! — Его слова глубоко тронули её — так, что уже привычно захотелось плакать. Она не заплакала, но сглотнула слёзы. — Я верю в это. Всей душой верю! Иначе… как жить? Это будет слишком печально.

— Я бы хотел тебе помочь. Но боюсь, кроме слов поддержки мне нечего дать. Хотя я бы очень хотел дать больше!

— Ты и так мне помог: что выслушал, ободрил, что общаешься со мной, что стал моим другом… У меня нет здесь друзей, и вообще почти нет, так что это тем более ценно. Думаю, ты лучший друг из возможных! — воскликнула Эма горячо и искренне.

— Ну… — Ян смутился от её похвалы. — Я буду стараться быть таким. И не подвести тебя. Не обмануть тебя в том, что от меня зависит. Спасибо, что поделилась со мной.

— Я редко с кем делюсь чем бы то ни было, — пожала она плечами. — Да практически ничем личным. Мне это тяжело даётся. Но даже закрытым и молчаливым людям иногда надо выговориться. Спасибо, что послушал.

— Это меньшее, чем я могу ответить. Но, — помолчав и подумав о чем-то, задумчиво продолжил он, — наверное, я могу ответить и чуть большим: своей откровенностью. Ты доверилась и открылась мне, и я доверяюсь и откроюсь тебе тоже… Раз мы друзья, то друзьями нужно быть по-настоящему. С моей стороны будет нечестно хранить свои тайны в обмен на твою искренность.

— У тебя есть тайны? — Она улыбнулась.

— Увы, да. — Он улыбнулся тоже. — Только не пугайся, ладно?

— Это что, страшная тайна? — Эма рассмеялась, но ощутила внутри лёгкое покалывание беспокойства: что там у него за тайны? Вдруг они неприятные? — Ах да, ты же «чудовище»! Ты об этом?

— Вроде того.

— Ну, я думаю, я смогу это принять. Ты же не реальный злодей? — снова рассмеялась она, шуткой пытаясь навести его на опровержение её смутных подозрений.

Это сработало:

— Нет, конечно, — с улыбкой качнул он головой. — Я не злодей — совсем нет. Дело не в этом. В другом. В том, что… — он на миг запнулся, — мы с тобой уже встречались раньше.

— Встречались? Наверное, всё же нет, — с сомнением ответила она. — Я уже думала об этом.

— Когда? — удивился Ян.

— Когда первый раз увидела тебя в школе. Тогда ты тоже посмотрел на меня так, как будто уже видел раньше. Но Ян, ты ошибся. Мы не могли видеться с тобой: прости, но я бы тебя запомнила, — с улыбкой заметила Эма. — Ты именно тот, кто может о себе сказать: «меня трудно забыть». Иногда даже эти дурацкие расхожие фразы справедливы. Так что нет: мы не виделись.

— Мы виделись, и я не ошибся, — качнул он головой тоже. — Только ты этого не знаешь. Помнишь, несколько месяцев назад ты спасла на улице ворона?

Ничего не понимая, она утвердительно кивнула.

— Так вот, я и был тот ворон.

— Что? — Эма взглянула на него в полном недоумении и даже на секунду зажмурилась, пытаясь осмыслить только что услышанное. — Я, кажется, не совсем поняла. — Она снова открыла глаза. — Ты был?..

— Я был вороном, — повторил Ян спокойно с мягкой полуулыбкой.

— Это шутка? — тоже улыбнулась она. — Ты меня разыгрываешь?

— Я говорю правду. Подумай, откуда я вообще могу об этом знать, если я не был свидетелем.

А ведь действительно! Она не рассказывала ему про этот случай и вообще никому не рассказывала.

— Там никого не было… — начала припоминать Эма. — Безлюдная улица… Только я и…

— И пожилая пара, не так ли?

— Да. — Она напряжённо замерла.

— И мужчина рассказывал тебе про отличия воро́н от во́ронов.

— Да. Но… Я ничего не понимаю! Я совсем ничего не понимаю.

Она и впрямь оказалась в полном смятении: если увидеть он ещё как-то смог бы — скажем, стоя немного на отдалении и оставаясь незамеченным, — то услышать? Нет, это было невозможно! Решительно невозможно. И тем не менее, он говорил всё верно. Тогда что это? Действительно настолько дурацкий розыгрыш? Может, он сам запустил эту птицу, случайно угодившую к ней в руки? Ведь не нарочно он её к ней подослал! За вороном попросту погналась стая!

— Это ты выпустил птицу? В смысле, она была твоя и улетела, а ты наблюдал за ней?

— Нет. Птица не моя. Её даже не существует. То есть, она существует… Но в другом виде. Прости, это звучит как бред… Ты не веришь мне? — спросил Ян почти безнадёжно.

Ей захотелось ему поверить, как бы ни нелепо в действительности звучали его слова. В нём было что-то настолько трогательное — в его несчастном взгляде, в его голосе…

— Я не знаю, — честно призналась Эма. — Я пытаюсь, но… Ты сам бы поверил?

— Понимаю. Поверить в такое и правда сложно. Но я не обманываю тебя и не разыгрываю. Просто на свете есть много самого неожиданного! Того, к чему мы можем быть не готовы. Тот мужчина сказал тебе, что стая вела себя нетипично, так ведь? Потому что…

— Потому что они были вовсе не птицы? — спросила она скептически.

Ян вздохнул и сказал вместо ответа:

— На лапе у ворона было кольцо с синим камнем. Помнишь?

— Да… — Та штука на вороньей лапе. Конечно, она не могла её не помнить!

— Вот такое? — Ян расстегнул ворот бело-голубой спортивной рубашки-поло. На шее была изящная цепочка белого металла, а на ней… то самое кольцо с синим камнем. Ну или почти то же самое, идентичное на вид.

— Но… как? — Эма в растерянности похлопала ресницами и даже непроизвольно протянула руку к синему камню, тут же её отдернув.

— Это моё кольцо, — сказал Ян, снял цепочку вместе со своеобразным кулоном и протянул Эме. Она взглянула, но так и не взяла. — Обычно я не ношу его открыто, чтобы оно не вызывало излишнего интереса. Но вообще его место здесь. — Он надел его на указательный палец правой руки. — И оно всегда должно быть со мной.

— Очень красивое, — оценила она. Кольцо действительно было тонкой сложной работы — Эма даже не встречала ничего подобного. С прозрачным синим камнем, обрамлённым в белый металл. — Что это за камень?

— Сапфир.

— Оно серебряное?

— Белое золото.

— А почему… — она неловко запнулась, — кольцо должно быть с тобой?

— Это талисман. Так надо. В общем, ты спасла ворона, когда на него набросилась стая, и принесла домой. Ты посадила его на балконе. И оставила колбасы на обед, — улыбнулся Ян. — Это было мило. Спасибо. И потом ты ушла. Ты сказала, что уже и так опоздала на работу.

То, что он говорил, не получалось осознать, ведь он говорил всё верно! А кто, кто ещё мог знать эти детали, кроме ворона, который был с ней, в её руках, в её квартире? Что же тогда это означает? Невероятное совпадение, розыгрыш, пусть даже невольный? Или же за всем этим и впрямь крылась мистика? Колдовство? Люди… птицы… та странная стая… во́роны с по-человечески злыми глазами и желанием убивать… На миг у неё закружилась голова — так, что пришлось приложить пальцы к пылающему лбу, и она качнулась.

— Эма! — Ян поспешно подхватил её под локоть.

Она убрала руки от лица и посмотрела на него. У него был неподдельно обеспокоенный взгляд.

— Ты в порядке? — спросил он.

Она кивнула:

— Вроде бы… Насколько можно быть в порядке после… такого.

— Прости! Я не хотел тебя испугать. Я лишь хотел показать тебе, что не вру.

— Я не испугалась… — произнесла Эма всё ещё слабым голосом, — в смысле, не испугалась тебя.

Это так и было: почему-то его она не боялась даже теперь, после всего услышанного. Но пугалась реальности, которая крылась за его словами. Слишком уж фантастически всё выглядело. А если отбросить фантастику и попробовать поискать рациональный ответ, тоже приятного мало: выходит, он следил за ней? Через ворона или ещё как-то…

— Я даже хотела бы верить тебе, очень, — продолжила она. — Но поверить у меня не получается. Мне проще искать другие объяснения. Например, что это твоя птица, и на ней было кольцо… И какое-нибудь записывающее устройство. Пойми, я не обвиняю тебя, но такое предположение звучит более правдоподобно.

— Я понимаю тебя. Прекрасно понимаю, что поверить в подобное сложно. Но я клянусь, что не следил за тобой и уж тем более ничего не записывал ни через какие устройства.

— Птицу ранили. Рана была не опасна? Тот ворон… поправился, как я понимаю? — Эме пришлось сделать усилие, чтобы выговорить это.

— Да, — подтвердил Ян. Его взгляд вдруг посветлел, как будто на него внезапно сошло озарение. — Ворон полностью поправился, но след остался. Посмотри.

Он убрал со лба светлые волосы. На лбу, у самых корней волос, действительно виднелся шрам, короткий, но довольно широкий, как от удара мощного клюва.

— О боже!.. — Она выдохнула и отпрянула. — Неужели это… правда?

— Это правда.

— И то был ты?.. — Как не противился разум, вся совокупность подтверждений заставляла её принять его версию.

— То был я.

— Значит, ты можешь превращаться в ворона? И сейчас сможешь? Но как такое возможно?!

— Сейчас не смогу. Это делал не я сам: меня обратили на время, чтобы скрыть, хотя скрыться мне так и не удалось. Пожалуйста, не пугайся, но дело в том, что я из другого мира.

— Как это?.. Где он — этот твой мир?

— Он здесь же, — Ян обвёл рукой вокруг себя, — рядом. Другая реальность, другое измерение…

— Но я надеюсь, ты хотя бы не призрак? Не дух, обретший плоть?

— Нет, — рассмеялся он и протянул ей руку. — Ты можешь меня коснуться, я абсолютно реален. — Словно под гипнозом она и впрямь осторожно до него дотронулась. Его рука была тёплая и вовсе не бестелесная. Совершенно обычная на ощупь рука. — И я ничем не отличаюсь от тебя, от других обитателей вашего Большого Мира. Так мы зовём ваш мир. Наш мир мы называем Разноцветным. Мы, его обитатели, невидимы для вас и недоступны, потому что сосуществуем в разных пространствах. Мы занимаем лишь небольшие ареалы, этакие произвольно разбросанные обжитые пятна, поэтому наш мир маленький по сравнению с вашим. Мы знаем о вашем существовании, но живём обособленно, не давая о себе знать…

— И о вас правда никто здесь не знает?

— Нет. Разве что есть какие-то упоминания в ваших народных культурах, но в них же никто не верит.

— И вы живёте на два мира?

— В основном мы живём в своём. Но некоторые из нас живут с вами бок о бок — те, кто выбрал ваш мир.

— Как ты?

— Как я. Мы не несём вам вред — никогда: мы вообще не вмешиваемся в ход вашей жизни: наши законы нам это запрещают. Мы можем смешаться с вами, и нас никто от вас не отличит. Но мы не меняем и не определяем вашу историю, ваш прогресс, вашу цивилизацию, так же как и никогда не позволим вам напрямую менять нашу: поэтому мы и не пускаем вас к себе, ведь у вас, в отличие от нас, нет запретов вмешиваться в чужие дела, уничтожать чужое и навязывать свое. Наоборот: вы это любите. А если мы вас и пускаем в каких-то случаях, то ваши воспоминания о нас стираются. Они могут остаться в памяти как сон, как наваждение.

— И ты сотрёшь мне память? — спросила она, внутренне невольно вздрогнув.

— Я не сотру тебе память. Мне проще было бы ничего не рассказывать о себе, и ты оставалась бы в неведении, но я хочу, чтоб ты знала мою правду.

— Почему?

— Ты спасла меня, я хочу стать тебе другом. И хочу, чтобы в этом мире у меня был человек, которому я могу полностью доверять.

— Ты можешь мне доверять. Я обещаю это. Хотя мне пока сложно всё это понять!.. — в смятении качнула она головой. — Расскажи, пожалуйста, про свой мир! Может, если ты расскажешь, я смогу понять и поверить.

— Наш мир во многом не отличается от вашего. Кроме одного: у вас магия — это что-то такое, что кажется вам несуществующим, а у нас она — обычная сторона жизни.

— Ты тоже владеешь магией? — не удержалась от вопроса Эма, во все глаза глядя на Яна.

— Только колдуны и ведьмы, — улыбнулся он. — Магия — это Дар. Но те, кто обладает им, подчиняются установленным правилам. Долгое время в нашем мире правили союзы магов и семей, которые получили власть Божественным Провидением…

— Как сложно!

— Не особо. У вас ведь тоже считалось, что власть монарха — от бога? Точно так это было и у нас. А светские монархические рода объединялись с магическими. Это создавало некий баланс, чтобы наделённые Даром не имели полной власти. Такие союзы во главе с городами складывались на определённых территориях, и у каждой территории были свои покровители, своя магия. Но сила магов всегда создавала угрозу, а некоторые из них не оставляли попыток подчинить себе всех. Это вело к хаосу, а сам наш мир сдерживало от движения вперёд. Но двести лет назад самые носители Дара договорились взять магию под контроль. Они приняли свод правил, который с тех пор регулирует нашу жизнь, и главный её пункт — что магию нельзя творить просто так. Наш мир стал намного ближе к вашему и выбрался из Средневековья, в котором застрял на многие столетия. Светская власть стала у нас единственной законной, а ведьмы и маги поставлены ей на службу и сильно ограничены в возможностях.

— Ничего себе!.. — снова воскликнула она, растерянно качая головой. — Я как будто читаю волшебную сказку, — воскликнула Эма. — Или смотрю фильм. А почему ваш мир — Разноцветный?

— Потому что у каждого домена во главе с городом есть свой цвет и свой камень, покровитель этого цвета. Есть Голубой Город с камнем лазуритом, есть Фиолетовый с аметистом, Алый — с рубином, Зелёный — с изумрудом… Ну и так далее. Городов у нас много.

Эме снова пришлось покачать головой, пытаясь хоть как-то осознать услышанное. Но один вопрос волновал её больше всего:

— А почему ты оставил свой мир и выбрал наш?

— Это долгая история… — Ян вздохнул. — Ты правда готова её выслушать?

— Я готова. Если это не тайна, расскажи мне, пожалуйста. Никто от меня не узнает того, что ты мне расскажешь. Обещаю!

— Я и сам завёл этот разговор, потому что устал вечно носить маску — хотя да, я и выбрал этот мир. Я хочу, чтобы кто-то знал обо мне правду. Я боялся, что ты отвернёшься от меня, когда узнаешь…

— Нет! Конечно, нет! — горячо возразила она. — Почему же? Мне только нужно время, чтобы свыкнуться со всем, что я узнала. Но я не собираюсь тебя отталкивать из-за этого!

— Я расскажу тебе и остальное. Только перед тем давай запасёмся чаем! Думаю, рассказать быстро не получится.

Глава 10

— Я не совсем тот Ян, которого ты знаешь по школе, — начал он, когда они переместились из кухни в комнату и устроились на диване.

Журнальный столик был пододвинут сюда же, а на нём разместились чашки с ароматным чаем, изящный заварочный чайник, остатки бутербродов и бисквиты. Стемнело, и комнату освещал мягкий свет настольной лампы в углу, делая и без того необычную обстановку ещё более загадочной.

— В действительности меня зовут Яннис Ланс-де-Марк. Город, в котором я жил и откуда я родом, называется Синим, потому что его камень-покровитель — сапфир, а мой отец… — на миг Ян запнулся, — верховный правитель домена Синего города.

— Это вроде как мэр? — предположила Эма. — Или как губернатор?

— Не совсем. У нас этот титул называется «регис», и по сути это король. Правитель происходит из высшего знатного рода, а власть получает по наследству.

— Тогда, значит, ты — принц?.. — совершенно растерянно уронила она.

— По рождению я принадлежу к королевскому дому. Но по факту… — он пожал плечами, — это уже формальность. Поскольку я давно вычеркнут и из дома, и из домена. Мой отец, Август Ланс-де-Марк, решил, что в Синем Городе я — никто.

— Но почему?! — не поняла Эма.

— Наверное, так должно было случиться. — Ян пожал плечами. — Мы никогда не были близки с отцом: с раннего детства он считал меня своей ошибкой и разочарованием. С того времени, когда он понял, что я не оправдываю его ожиданий. Я — второй, младший сын в семье. Мой старший брат, Роман, унаследует корону, поэтому его воспитывали как будущего правителя, полководца, политика и стратега. Мне как младшему надлежало быть в первую очередь воином, стражем, чтобы стоять за троном и поддерживать, защищать законную власть. Поэтому отец имел на меня соответствующие виды и расписал мою жизнь на годы вперёд: учиться военному искусству, освоить разные виды боя, уметь обращаться со всеми видами оружия, а после провести пять лет в военной академии, чтобы стать щитом и мечом брата. Но меня никогда не интересовали ни войны, ни битвы. Я любил фантазировать и читать, слушать музыку, собирать картины из сухих цветов… Моя мать происходила из древнего рода магов де-Сен-Клэр, состоящего на службе у Короны, и сама обладала некоторыми способностями чувствовать природу, и эту любовь ко всему живому передала мне. Я не хотел охотиться, воевать и убивать — я хотел жить и наслаждаться жизнью, свободно дышать воздухом и любоваться всеми красками нашего мира. Но именно всего этого мне и не полагалось. Отцу не нравилось, каким я расту, но мама мне это позволяла. Мы проводили с ней много времени, и она обучала меня тому, что знала сама. Отец не мог перечить ей, но ко мне относился с нескрываемым отчуждением. Наверное, всё бы как-то обошлось, но, когда мне исполнилось четырнадцать, моя мать погибла.

— Как?! — Эма внутренне содрогнулась. Такие страшные события её всегда пугали.

— Всё было обставлено как несчастный случай: будто лошадь понесла, и мама рухнула с обрыва. Но она была не той, кого понесла бы лошадь. Её Даром было именно то, что она умела слушать и понимать и животных, и растения, и они тоже её слушали и никогда не причинили бы ей вреда. К тому же она была отличной наездницей. Её убили те, кто боялся усиления клана, кто пытался ослабить наш род и трон и втянуть в войну…

— Кто же это? — Эма в напряжённом ожидании взглянула на него. — Ты знаешь?

Рассказ Яна тёк мягко и плавно, как речная вода, и звучал, как волшебная сказка из детства, и Эма слушала, затаив дыхание, не задумываясь, насколько готова принять услышанное за реальность, чужую, но — реальность.

— Да, знаю, — отозвался он. — Но доказательств нет: все нити вели в никуда. Тот, кто это сделал, принял все меры предосторожности, и скрыл себя самым тщательным образом, не оставив видимых следов. Так что о виновнике можно лишь догадываться. И мы догадывались: это Эль, королева-регентша соседнего и конкурирующего с нами домена, Белого Города. Она тоже ведьма, жестокая, властолюбивая и беспринципная, ей не составило бы труда убить кого-либо, если это отвечало бы её целям. Но вину Эль невозможно было подтвердить. Спустя три дня после несчастного случая мама умерла, так и не придя в себя.

— А магия? Вы использовали её, чтобы помочь твоей маме?

— Нет, — Ян мотнул головой. — Для нас магия не игрушка, ею нельзя воспользоваться по своему усмотрению. Нельзя возвращать человека к жизни, если на нём уже стоит печать смерти: здесь начинается предел чёрной магии, а она вне закона. Его нельзя преступить, иначе наказан будет весь род, а не только сама оступившаяся ведьма. Ну, и в магии очень чётко действует закон равновесия. Если где-то прибыло, то где-то и убыло, если кто-то был возвращён к жизни неестественным путём, вмешательством посторонних сил, неважно каких именно, значит, вместо этого человека умер другой. Всегда происходит обмен, чтобы равновесие сохранилось. Так что ведьмы сами не решаются брать на себя эту ответственность, даже если отбросить наказание за запрет. Мама ушла от нас, а вместе с ней закончилась и часть моей жизни — самая счастливая её часть. Отец совсем отгородился от меня. Я неделями не получал от него никаких признаков внимания.

— Кто же был с тобой? Неужели совсем никого?.. — Эма прониклась острым и глубоким сочувствием к нему.

— Мой старший брат и бабушка заботились обо мне. Правда, брат тогда учился в академии, которую позднее надлежало пройти и мне, и виделись мы нечасто. А вот бабушка, леди Мередит де-Сен-Клэр, одна из сильнейших ведьм Разноцветья и верховная ведьма нашего двора, стала мне самым близким человеком. Она всегда жила уединённо и замкнуто, на всё имела свой взгляд, а по влиятельности не уступала моему отцу. И я в попросту сбегал к ней после уроков, а потом сидел, глядя как она работает, изучает громоздкие древние гримуары, делает амулеты, рассматривает истории в своём серебряном волшебном зеркале. Через год отец женился — и это нас окончательно разделило: за то, как он поступил с памятью матери, я его возненавидел. Наш конфликт долго тлел, но однажды всё же разгорелся. Это случилось как раз перед тем, когда я должен был отправиться в военную академию — мне только что исполнилось семнадцать. Но туда я уже не попал: мы с отцом рассорились настолько, что он меня выгнал — не только из дома, но и из города, из своей жизни.

— Как это возможно? — В голосе Эмы звучало недоумение. — Выгнать собственного сына?

Ян пожал плечами:

— Я всегда был для него разочарованием, ошибкой: я всё делал не так. Он считал, что тем самым я позорю его, всё во мне ему не нравилось. В конце концов он решил переиначить меня и расписал всю мою жизнь, какую я должен жить. Он решил лишить меня единственного настоящего друга, который у меня был, потому что он не моего круга, лишить магии, увлечений… Всего, что мне было важно и дорого. Его условием было, что я должен смириться и подчиниться. А ещё — примириться с мачехой и попросить у неё прощения. Но я не принял его условия.

— И? — Эма вскинула брови.

— И оказался на улице. — Ян снова невесело усмехнулся. — Мы плохо поговорили — то был наш последний разговор. Я брыкался и дерзил, он меня ударил. Он никогда не бил меня прежде. Может, я и вывел его из себя, но… — передёрнул он плечами, — то, что он сделал, это было чересчур для меня. Я не мог этого стерпеть: и его требования, и ту пощёчину… А он отказался от меня. Сказал, что отныне я ему никто — так это и есть до сих пор. Мой отец держит слово. — Насмешка тронула губы Яна.

— Это жестоко! — уронила Эма, качнув головой. — Очень… Что ты делал дальше?

— Ушёл к бабушке. Потом немного подумал и решил перебираться в ваш мир, доказать всем, что я в них не нуждаюсь. Я был полон азарта и жажды свободы.

— Но как же ты жил здесь?! Один, в чужом мире!..

— Ну… Несколько знакомых из нашей знати у меня тогда здесь нашлось. Брат тоже был на моей стороне в конфликте с отцом и помогал мне и документами, и деньгами. Но я не собирался сидеть у него на шее постоянно. Я хотел свободы и самостоятельности. Мне рассказали, что у вас можно учиться и получить жильё на время учебы. Искать работу я не мог, потому что даже не знал, чем могу заняться и что здесь нужно. Потом я освоился, конечно, и работал. Но это позже. А сначала с содействия брата меня приняли в колледж на курс по работе с архивами. Туда вообще никто не хотел идти, так что меня с радостью приняли без лишних вопросов. Мне даже понравилось: у бабушки я и раньше с удовольствием копался в древних книгах и рукописях. Оказалось, что это можно делать профессионально, — усмехнулся Ян. — Я прожил в Большом Мире год, и временами мне казалось, что ещё чуть-чуть и я сойду с ума. Я не думал, что буду скучать по дому, по Синему Городу, но я скучал, просто безумно. В конце концов я начал думать о возвращении. Наверное, я бы набрался смелости и действительно вернулся — попросить отца о прощении. Но именно тогда я узнал новость: оказывается, у него и его новой жены родился ребёнок, тоже мальчик, и отец сказал, что он — замена мне. Он не только не скучал по мне, не только не раскаивался — нет! Он постарался даже стереть обо мне любые упоминания — так, как будто я никогда не существовал. А если обо мне и упоминалось, то как о предателе своего города: так меня было проще вычеркнуть отовсюду. Я проплакал тогда полночи, пока не уснул, а утром собрал остатки сил и принял решение: значит, так и будет, как всем рассказывал отец — отныне мой дом в Большом Мире. И это так и есть.

— Ты справился, — даже не спросила, а поняла Эма.

— У меня не было выбора. Вариант был только один: справиться. Я освоился и свыкся здесь. А потом я и в самом деле стал ощущать ваш мир своим домом. Синий Город остался только в моих сказках и фантазиях.

— Ты больше не был там ни разу?

— Был однажды: когда умерла бабушка. Я приходил проститься с ней.

— А отца ты не видел?

— Нет. С ним мы не встречались.

— И он не интересуется тобой — где ты и как?

— Ну, может, иногда. — Его губы снова тронула кривая насмешка. — Спрашивает, жив ли я и не отдал ли концы из-за нищеты где-нибудь на помойке.

— Ну как же так?! Как такое возможно? — искренне не поняла Эма.

— В жизни возможно многое. Иногда хорошее, иногда плохое. Отцу я действительно не нужен. У него есть другой младший сын, а меня нет — даже Роману он так сказал. Хотя какой он мне отец? — Ян пожал плечами. — У меня тоже нет отца. Я научился жить без него и слишком привык к этому. Ты сказала, что я принц, — улыбнулся Ян, — но я самый обычный парень, без дворца, без денег, без статуса и без наследства.

— Грустно. Но знаешь, — тоже улыбнулась Эма, — это и не важно, есть ли у тебя дворец, статус и наследство, — улыбнулась она тоже. — Во-первых, по крови ты всё равно остаёшься принцем. А во-вторых, лично мне ты нравишься именно тем, каким я тебя знаю.

— Спасибо, — от души поблагодарил он. — Я не сомневался, что ты воспримешь это так. Ну, или… — он усмехнулся, дернув уголком губ, — почти не сомневался.

— Вот и напрасно, что почти: для меня важны люди, а не статусы. Но кто преследует тебя сейчас? От кого я тебя спасла?

— От той, что убила мою мать, Эль. Её город — один из самых влиятельных на Юге, и держится вызывающе. По сути, он подчинил себе родственные мелкие домены из своего окружения. Эль даже не постеснялась объявить себя региссой всех этих земель, и никто не удосужился её одернуть: все знают, что она так просто не отступит от своего, и предпочитают смотреть сквозь пальцы на её выходки, чем с ней связываться. Только Синий Город пытается давать ей отпор, поскольку мы граничим с ними. Вообще-то Эль правит как регентша после смерти мужа, всё, что она делает сейчас, незаконно: её дочь уже стала совершеннолетней и должна получить власть, но мать вовсе не жаждет расстаться с троном.

— Эль — это Элизабет?

— Нет. Эль — это по первой букве её имени, «Л». — Ян нарисовал рукой в воздухе букву. — На самом деле она то ли Лидия, то ли Ливия, я толком не знаю. Но она всегда называет себя так — как подписывается. Эль потомственная ведьма. В своих авантюрах она вовсю использует колдовство, хотя это запрещено. Но ей плевать: даже если учинить над ней суд, никто из судей не рискнет встать у неё на пути, все побоятся. Она сильна, но груба: говорят, в ней есть кровь северян, хотя она всячески скрывает это. И магия её такая же грубая. Эль орудует как мясник, размахивая топором. Раньше её сдерживала моя бабушка, которая не уступала ей по силам, а по мудрости далеко превосходила. А когда бабушки не стало, она окончательно почувствовала себя безнаказанной и объявила мне войну. Теперь я для неё главный враг, — сказал Ян почти весело, хотя звучало всё это достаточно зловеще.

— Ты? — непонимающе переспросила Эма. — Почему именно ты?

— Она считает, что я — наследник магии рода де Сен-Клэр. Якобы именно у меня есть Дар, который перейдёт от бабушки ко мне, когда её не станет. Так сказала сама бабушка, и этот слух разошёлся. Конечно, дошёл он и до Эль. Я не знал этого. Пришёл в Синий город на похороны бабушки — и вдруг оказывается, что на меня открыта охота. Пока я спасаюсь здесь, но как видишь, и здесь она меня достаёт.

— А у тебя в самом деле есть дар к магии?

Ян отрицательно качнул головой:

— У меня его нет. Прошло уже три года, как ушла бабушка, и никакого Дара у меня не появилось. Если честно, я думаю, что это просто её выдумка: она знала, как относится ко мне отец, и хотела придать мне значимости, если не в его глазах, то в глазах общества. Вот и придумала поддержать меня таким образом. Хотя Мелинда считает, что бабушка сказала правду.

— Кто такая Мелинда?

— Ученица бабушки. Сейчас уже сама Мелинда является верховной ведьмой Синего Города, хотя она совсем молода — на пару лет моложе меня.

— Но послушай! Раз у тебя нет этого Дара, почему Эль преследует тебя? Разве ты для неё опасен? Ведь ты даже не живёшь в её мире!

— В её представлении опасен. По закону я могу унаследовать трон. У меня в сто раз больше прав, чем у сына отца и мачехи: он самый младший из детей, а его мать не коронована. Если что-то случится с Романом, то первый законный претендент — именно я. А то, что я при этом и носитель крови рода ведьм с достоверно неизвестными способностями, делает меня просто супер опасным, — усмехнулся Ян. — Этот момент бабушка как раз-таки не учла: что для врагов и конкурентов я стану красной тряпкой.

— А эта Эль так боится конкуренции?

— Она хочет власти. Хочет быть самой сильной среди нынешних ведьм, которые не так сильны, как было в прежние времена, когда их статус сильно понизился. А её цель, как я вижу, подмять под себя и другие мелкие города и земли, взять их под протекторат, а фактически подчинить. И если она получит такую власть, она сможет даже попытаться переписать закон и снять регламентацию с магии и замкнуть её на себе. По той же причине она убила и маму: она боялась её возможной силы.

— Но это же ужасно! Значит, ты находишься в постоянной опасности?