Бесплатный фрагмент - Сердце севера

Глава 1

Нина загадала желание.

Чистое, глубокое, уже по-осеннему стылое небо сияло миллионами звезд. Самые яркие подмигивали друг другу, как заговорщики, а потом застывали в ожидании очередной падающей звезды. И тогда где-нибудь на чернильном полотне срывалась в пропасть и тотчас сгорала хвостатая Персеида, оставляя за собой тонкий след надежды на чудо.

Нина усмехнулась. Подумать только! Две недели назад она подшучивала над членами экипажа моторной лодки, когда те прыгали под мостом в ледяную воду, чтобы загадать желание.

«Наивные, — думала она тогда, глядя на их ошарашенные лица, — столько страданий ради глупой приметы».

И вот теперь она сама сидит и мерзнет посреди соснового леса, задрав голову к звездному небу.

Кажется, это свойство человеческой природы: ты иронично смотришь на других мечтателей, но при этом сам никогда не упустишь возможность заказать у Вселенной быструю доставку своего самого сокровенного желания. Разница только в том, во что сам веришь.

Нина слегка надавила на педаль велосипеда и тронулась вглубь леса. Сосновый бор начинался сразу за воротами дачного поселка. С утра до самого вечера по разбитой, изъезженной лесной колее медленно ползали автомобили, днем бродили дачники с корзинами или деревенские псы с печальными глазами, бывало, пробегали дети с пляжными полотенцами и надувными кругами. Ночью же дорога принадлежала сверчкам.

Наконец, показался «Треугольник». Так в народе называли участок леса, разделенный клинышком двумя дорогами: одна вела к дачам, другая — к оздоровительному лагерю. Нина приехала сюда по грязной лесной грунтовке, чтобы попрощаться с любимым местом до следующего лета.

Когда она была маленькой, папа часто брал ее с собой за грибами. И каждый раз это был приключенческий поход. Отец, как лесной чародей, умел удивить: то отыщет среди пожухлой листвы ежа, то покажет диковинную птичку на дереве, то смастерит игрушку из шишек и прутиков. Он всегда знал, что через четыре дня на этой полянке пойдут лисички, а вон там созреет лужайка с земляникой. И никогда не ошибался, поскольку чувствовал природу. Нина наблюдала, как вечно угрюмый, уставший от ругани отец, оживал в лесу, как начинал мурлыкать под нос песенку, шутил, как расходились тонкие лучики от уголков его смеющихся глаз.

По привычному маршруту они обходили грибные места в сосновом бору, а потом возвращались на дачу через «Треугольник» и непременно делали остановку, чтобы передохнуть и попить горячего чайку из термоса. И вот тут-то начиналось самое интересное. Пока Нина раскладывала на газетке бутерброды и разливала чай, папа усаживался на сруб у кострища, разжигал огонь и, глядя на нее через прищуренный глаз, спрашивал:

— Ну что, Нинок, какую историю тебе сегодня рассказать?

— Про приключения! — выкрикивала девочка и усаживалась напротив отца.

Отец рассказывал истории о своих путешествиях в далекую Карелию, о белых кудрявых бурунах на суровой Ладоге, о высоких шхерах, напоминающих огромных чудовищ, притаившихся в воде; а Нина жевала бутерброд и представляла, как папа мчит на лодке по волнам, его глаза горят, а руки крепко сжимают кантеле, волшебный инструмент, способный усыпить водяных монстров. И вот он пересек озеро, преодолел скалы и сошел на берег маленького необитаемого острова посреди большой воды. Сильный и всемогущий, как герой народных сказок.

В последний раз, когда они обедали на «Треугольнике», папа набрал целую корзину белых грибов, и пока хлеб жарился над угольками, он довольно поглядывал то на дочь, то на лукошко.

— Смотри, дочка, — сказал он тогда, кивая на корзину, — всю зиму будем есть. Без тебя ничего бы не собрал, разве что поганок принес. Ты — мой талисман!

Через неделю его не стало. Это было двадцать пять лет назад.

Нина посветила фонариком на то место, где когда-то было кострище, но все заросло бурьяном. Нет больше «Треугольника». Живы только воспоминания.

Она села на велосипед и поехала в сторону дачи. Снова зашуршал под колесами грунт, запели сверчки, над головой зашелестели и зашептали деревья: «Ты — мой талисман».

Близилась полночь, но дачный поселок не спал. В домах горел свет, во двориках играла музыка. Обычно участки к этому часу погружались в тишину, соседи желали друг другу доброй ночи, закрывали теплицы и шлепали уличными тапочками в теплый дом. Но в тот вечер было шумно. Люди пели и гуляли. Уже с самого утра накрывали на стол, жарили шашлыки и пили вино: дачники прощались с летом. Это был пятничный вечер одного из последних дней августа.

Когда Нина подъехала к воротам своего дома, на нее выскочила обеспокоенная мама, с подбитыми кудряшками с одной стороны и всклокоченными с другой. Она теребила в руках фонарик, пытаясь его включить.

— Мам, ты чего не спишь? — спросила Нина, слезая с велосипеда. Она не ожидала увидеть маму в столь поздний час, да еще и на улице.

— Нинок, наконец-то, — сказала женщина. Она продолжила стучать фонариком о ладонь, на тот случай, если батарейки вдруг передумают и оживут.

— Свет пропал во всем доме! Опять пробки выбило.

Нина вздохнула.

— Мам, ты, наверно, включила чайник одновременно со стиральной машиной. Помнишь, я просила не делать так? Дом же старый.

— Ну включила чайник, — призналась мама и посмотрела на Нину озорными глазами. Этот взгляд молодил маму на десяток лет, отчего она стала похожа на лесную разбойницу. С растрепанными волосами и цыганским платком на талии.

Фонарик, наконец, включился. Мама направила свет на Нину, потом на велосипед и спросила:

— А ты где была?

— Каталась по лесу, — отмахнулась Нина. Ей не хотелось тревожить маму воспоминаниями, потому она поспешила перевести тему.

— Пошли в дом, на улице холодно! Я сейчас на чердак заберусь проверю счетчик.

Мама потерла поясницу, обернутую платком, и пошлепала за дочкой в дом.

На чердаке пахло сыростью. Нина посветила фонариком на телефоне и осторожно пробралась к счетчику на стене. Автоматический выключатель, понятное дело, был отщелкнут. Достаточно было движения одного пальца, чтобы в мгновение вернуть к жизни свет во всем доме, электрический чайник, стиральную машину, телевизор, наружное освещение, пару зарядных устройств, холодильник и электронагреватель в каждой комнате — словом, все, на что советская проводка явно не была рассчитана.

Когда-то на чердаке отец обустроил детскую игровую комнату с кукольным городком и большой железной дорогой. Но когда Нина и ее двоюродные сестренки подросли, игровую завалили и стали использовать, как сарай. Сюда почти не поднимались, разве что кто-то раз в две-три недели заглядывал, чтобы — как говорит мама — вернуть свет.

Вдоль стен стояла старая мебель. Трехногие стулья, как цирковые акробаты, взгромоздились друг на друга и повисли в воздухе. Рядом примостилось прикрытое ветошью зеркало в богатой раме. У другой стены стояла швейная машинка Zinger с деревянным основанием и красивой кованой педалью. Дальше шли коробки с советским сервизом, и бог еще знает с чем. В самом дальнем углу лежали стопки книг, заботливо перевязанные бечевкой.

Нина села на корточки и принялась осматривать корешки книг. Большую часть коллекции составляла русская классическая литература. По слухам, бабушке, работающей в перестройку на полиграфическом комбинате, выдавали часть зарплаты книгами. Вроде несправедливо, но и жаловаться не станешь, ведь, как считалось тогда в самой читающей стране мира, книга — лучший подарок.

Среди советского самиздата и постперестроечных детективов стояли сборники фантастики. Нина выбрала себе роман братьев Стругацких на вечер и уже собралась спускаться, как вдруг среди старых школьных учебников она заметила любопытную книгу. Ее привлекла кирпично-красная обложка с голубыми разводами и желтыми узорами.

«Калевала», год издания 1933, финский народный эпос.

Книга выглядела настолько ветхой, что казалось, рассыплется прямо в руках. Верхний слой краски потускнел, треснул и разошелся тонкой паутинкой по всей поверхности. Уголки смялись и обнажили под цветной оклейкой бахрому картона. Хотя даже в таком побитом состоянии угадывалось, что когда-то «Калевала» была нарядным подарочным изданием.

Нина осторожно раскрыла книгу — корешок хрустнул, как французский багет, а в нос ударил горький землистый запах страниц. От старости и ненадлежащего хранения бумага пожелтела и пошла волнами, буквы потеряли прежний контраст и как будто немного расфокусировались.

Никогда прежде она не видела эту книгу, хотя много о ней слышала. В памяти ожили картинки о том, как она, будучи ребенком, пыталась выговорить имя главного героя, о котором знала из папиных рассказов. Отец смеялся и раз за разом повторял по слогам.

«Вяй-ня-мей-нен», — прошептала Нина вслед за голосом отца в своих воспоминаниях.

Все-таки случайности не случайны. Последние несколько дней Нина много думала об отце, о его странной судьбе и внезапном уходе. И вот теперь она нашла на чердаке его книгу. То, что книга принадлежала ему, не было никаких сомнений. Именно оттуда он доставал, как из расписного сундука, свои сказочные истории о подвигах жителей Калевы.

Было в этой книге еще кое-что любопытное. На форзаце между переплетом и книжным блоком проходил жесткий стык, как будто книга была собрана вручную. Возможно, ее ремонтировали. Все-таки изданию много лет, да и судя по изношенности, книгой часто пользовались.

Нина поднесла поближе фонарик, чтобы рассмотреть шов, и увидела выцветшую надпись карандашом, которую не заметила сразу. Раньше именно так люди подписывали книги в подарок: кому, от кого, по какому поводу и обязательно теплые слова «на добрую память», «с наилучшими пожеланиями». Но это не было поздравлением.

На ванильного цвета бумаге мелкими прописными буквами кто-то написал:

Нина, найди Сердце севера. Остров Ильматар.

А на строке ниже — цифры 310 — 336.

Нина всматривалась в каждое слово, не веря своим глазам. Зачем отец (а то, что именно он автор послания она не сомневалась) оставил эту записку внутри книги? Что он хотел этим сказать?

Первая мысль была о том, что отец в конце жизни утратил связь с реальностью. Он часто пропадал из дома, а мама объясняла его отсутствие двумя фразами «уехал» и «запил». Возможно, эта надпись — послание из хмельного забытья, а, может, последняя воля любящего отца.

Нина сунула подмышку «Калевалу» и спустилась вниз, чтобы расспросить маму. Но мама уже спала. В ее комнате горел ночник, и тихо бубнил телевизор. С тех пор как Нина переехала в Москву, она засыпала под звуки ночных передач. Возможно, эта дурная привычка избавила ее от вязких мыслей об одиночестве.

Нина заварила чай с листочками мелиссы и устроилась на диване под пледом. Через открытое окно на нее смотрело звездное небо. Тысячи маленьких огоньков мигали и блестели, обещая новую встречу через год. Но в следующем августе Нина уже не увидит эти звезды, как и саму дачу.

И виной тому найденная на чердаке папина книга.

Глава 2

Утром ее разбудило суетное шлепанье садовых тапочек: топ-топ, туда-сюда. Нина накинула махровый халат (настолько просторный, что вместил бы в себя еще одного человека) и вышла на веранду, которая служила и кухней, и гостиной. На столе стояли банки с заготовками всех цветов и размеров, выстроенные по росту, как школьники на линейке.

— Привет, дочь, — поздоровалась мама, — начала тебя в дорогу собирать. Огурчики соленые возьмешь? Варенье?

— Спасибо, мам, — ответила еще не проснувшаяся Нина, — я к вечеру поеду, успеем собраться.

Она еще раз посмотрела на разноцветные пузатые заготовки и неуверенным тоном, боясь обидеть маму обесцениванием ее труда, произнесла:

— Ты помнишь, что я своим ходом приехала? Мне все это не утащить.

— Помню-помню. Иди завтракай!

Нине не терпелось поговорить про найденную на чердаке книгу, но она никак не могла подобрать удобный момент, чтобы заговорить об отце. Для ее мамы не существовало такого понятия, как «удобный момент, чтобы поговорить об отце», все разговоры заканчивались одинаково — ссорой.

На завтрак была яичница с тонким брусочком вареной колбаски и бутерброды с сыром. Нина разлила по чашкам кофе и начала, как ей казалось, самым непринужденным тоном:

— Мам, я вчера на чердаке нашла книгу. Она очень старая, 1933 года. Называется «Калевала». Ты помнишь, откуда она у нас?

— Нет!

Мама сделала вид, что увлеченно жует яичницу.

— Мам? — не унималась Нина, — это же папина книга? Там есть любопытная надпись про остров и сердце. А именно: «Нина, найди Сердце севера. Остров Ильматар». Что это значит, как ты думаешь?

Мама ничего не ответила, она старательно жевала.

— Я знаю, что ты не хочешь говорить про папу, — сдалась Нина и сменила тактику, — но я тебе обещаю забрать столько банок огурцов, сколько ты пожелаешь, если расскажешь про книгу. Возьму малину, смородину, варенья, соленья, и, если хочешь, захвачу всех дачных пауков, только поговори со мной.

Мама усмехнулась и, наконец, отвлеклась от завтрака.

— Дочь! Ну что ты пристала? Ты же знаешь, папа твой был необычным человеком. Это если, мягко выражаясь. А если сказать прямо, то ку-ку, понимаешь?

— Это я уже слышала. Про ку-ку. Но он же не всегда был странным. Я его помню нормальным человеком.

Мама хмыкнула и продолжила жевать.

— Так это он оставил надпись? — спросила Нина и впилась глазами в мать. — Расскажи, пожалуйста, все, что знаешь.

Мама шумно вздохнула, отпила кофе и начала говорить.

— Ладно! Как я сказала, папа твой всегда был не от мира сего, а последние годы просто свихнулся. Была одна история… Она, по сути, и разрушила семью.

Женщина сделала еще один глоток кофе и замолчала. Нина заметила, как она нервно потирает пальцы.

— Он любил Карелию, — продолжила мама свой рассказ, — и постоянно туда ездил. В тех краях когда-то очень давно жили его прадед и прабабка. Они были финны. Собственно, до войны это была их земля. А когда война закончилась, их эвакуировали в Финляндию, потому что эти земли перешли Советскому союзу. Так вот папа твой ездил туда за сокровищем.

Нина выронила из рук вилку. Та громко звякнула о фарфоровую тарелочку с нетронутым завтраком и упала на пол.

— За сокровищем? — переспросила Нина.

В ее воображении всплыл образ отца. Она представила, как простой советский инженер бежит по лабиринту пещер, словно Индиана Джонс, унося с собой несметные сокровища.

— Ну о чем я и говорю, ку-ку!

Мама в доказательство покрутила пальцем у виска.

— Эта книга, что ты нашла на чердаке, якобы (якобы!!!) является дорогой к этому сокровищу.

— Ну допустим. А что за сокровище?

— У них в роду был шаман. Лечил всю деревню, духов леса призывал… ну все как положено. Работал, короче.

Мама иронично улыбнулась.

— А когда шаман умер, то заковал свою душу в камень в форме сердца. Ходила легенда, что этот камень умеет исполнять желание.

— Это и есть «Сердце севера» — камень, исполняющий желание? — спросила Нина.

— Угу, — кивнула мама.

Она сделала глоток кофе и добавила:

— Но желание может загадать не любой человек, а обладающий, как и сам шаман, некой природной силой. Отец твой колдуном не был, как ты знаешь, но камень искал.

Мама резким движением смела в ладонь крошки со стола и выбросила их в открытое окно.

— Получается, папа верил в это предание?

— Еще как верил! — с жаром ответила мама, театрально взмахнув рукой. — Всю жизнь носился с «Калевалой», катался на историческую родину и много пил.

— Это я знаю, к сожалению.

— Я тебя одна поднимала, пока он камень искал. А вокруг 90-е. Даже трусов не купить, все доставать надо было.

Мама собрала со стола посуду и отошла к мойке в знак того, что разговор пора заканчивать.

— Подожди, — сказала Нина после недолгого раздумья. — Если семья, которая хранила камень, уехала из Карелии после войны, то как отец про него узнал?

— А там такая история была…

Мама заговорила громче, чтобы звук воды из крана не заглушал ее рассказ.

— После войны, когда дело шло к эвакуации, они спрятали шаманский камень на маленьком острове, чтобы не увозить душу с родной земли. Они же надеялись вернуться! Сейчас вспомню… Катар… Как ты сказала? — она сморщила лоб, пытаясь вспомнить название острова.

— Ильматар!

— Да-да, остров Ильматар! И чтобы сохранить в памяти место тайника, переложили описание в знаки, в руны, я не знаю точно. В итоге их из деревни увезли, но младший сын прабабки — твой дед, получается — потерялся. На всех детей в эвакуации вешали ярлычки с именем родителей, но этот, наверно, сам снял, маленький был, и потерялся. Там же суета была, представь, зима холодная. У мамки четверо детей. Ну и не углядела, видать. Пацаненка пограничники нашли и вернули в деревню. Так и остался у дальних родственников, которые по крови — русские. Воспитали его, как родного. Дед там и прожил всю жизнь. Он и передал легенду твоему отцу.

— У меня аж мурашки от этой истории, — прошептала Нина. — Я слышала, что у нас предки финны, но впервые слышу о книге, о шамане, о сердце.

— Вот у тебя фамилия Ланкина. А они были Ланкинен. Дед твой в советское время переименовался в Ланкина. Ну времена такие были. Вчера шаман — сегодня партработник.

Мама домыла посуду и бросила на дочь опасливый взгляд.

— Только не говори, что будешь теперь ты за камнем гоняться, как твой отец?

— Погоди, мам, а цифры в книге что означают?

— Не знаю, дочь. Правда. Пойду за огурцами. Варенье, говоришь, возьмешь?

Глава 3

Вечером того же дня на вокзале города Тверь, как обычно, стояла суета.

Народ бегал взад-вперед в поисках нужной платформы, тревожно всматриваясь в проходящие составы. Не пропустить бы «Ласточку». Пути — два, а платформы — три.

На вокзале ни табло, ни обозначений, только вздыхающий женский голос из динамика: «Пассажирский состав номер семь-два-пять до конечной станции Москва Ленинградская отправится со второй платформы правая сторона».

Люди спрашивали друг у друга: «А где вторая платформа? Где правая сторона?» Кто поумней показывал, мол, там. Но по направлению «там» стоял забор, охраняемый работником РЖД.

Заборчик открыли за две минуты до отправления «Ласточки», и толпа ринулась разрушительным потоком занимать места. Женщины, мужчины, дети, собаки — все бежали и летели, теряя на ходу человеческое достоинство. В ход шли локти, ругань, оскорбления. И только когда вагон наполнился пассажирами, на человеческие лица спустилась благодать — успели.

Нина зашла одна из последних, оглядела вагон и выбрала сиденье у окна. Разумеется, свободных мест было достаточно.

У нее не выходила из головы история с камнем. Отец и правда, как говорила мама, был не от мира сего. Задумчивый, молчаливый, с грустными глазами. Но он не был сумасшедшим!

Папа занимал хорошую должность в проектном институте, конструировал мосты. У него были приятели, шахматная компания во дворе, он водил вишневую «пятерку» и выращивал на даче помидоры. Он вел образ жизни простого инженера, за одним исключением: у него было страстное увлечение пешими походами по Карелии, куда он ездил каждый отпуск. За последние пару лет поездки участились, а заодно участились их с мамой ссоры.

Неужели отец действительно искал шаманский камень? А что, если сердце севера и правда существует?

Нина достала папину книгу и принялась читать руны. Перед ней, как в детской книжке-панораме, развернулся мир Калевы и ее жителей.

Я собрал все эти речи,

Эти песни, что держали

И на чреслах Вяйнямейнен,

И в горниле Ильмаринен,

На секире Каукомъели,

И на стрелах Еукахайнен.

Поначалу было сложно привыкнуть к стихотворной форме, приходилось возвращаться к началу стиха, чтобы уловить суть, но уже через двадцать страниц Нина перестала замечать, что читает поэму.

Руна за руной плела книга свой неспешный рассказ о сотворении мира, рождении Вяйнямейнена и его приключениях; о молодой красавице Айно; о гениальном кузнеце Ильмаринене, сотворившим величайшее благо человечества волшебную Сампо; о северной земле Похьеле и похождениях беспечного ловеласа Лемминкяйнена.

Иногда Нина делала перерыв и смотрела в окно на пробегающие мимо подмосковные дачи. Она пыталась понять, как эпические рассказы о калевальских героях связаны с тайной ее отца. Как он пытался разыскать путь к «Сердцу севера» внутри мифологического сюжета, далекого от жизни простых смертных?

Размеренный стук колес и напевная речь «Калевалы» качали ее сознание на волнах и убаюкивали, как очаровывающая и усыпляющая игра Вяйнямейнена на кантеле. Веки стали тяжелыми, буквы расплылись, Нина положила голову на рюкзак и провалилась в глубокий сон.

Ей приснился лес, укрытый мягким влажным мхом. Она шла по зеленому ковру босыми ногами, стопы проваливались в мох, а земля уплывала вниз. Потом появился снег; ноги тотчас ощутили режущий холод вместо окутывающего тепла нагретого солнцем мха. Исчезли белоствольные березки, стали глубже снежные каньоны. Девушку окружили сухие безжизненные корявые стволы. Они встали под косым углом, будто их разом разметала неведомая сила. Деревья размахивали ветками в такт ветру, задевая Нину и мешая ей пройти. Ветер стал сильней. Ветки под его напором набирали силу и секли ее по лицу и рукам.

Она миновала склон, спотыкаясь и падая, укрывая руками лицо от прутьев. Показался берег. Гладкая зеркальная поверхность озера отражала небо, безмятежная вода спала. Ветер позади стих. У самой кромки воды Нина окунула руки в озеро, чтобы смыть кровь после схватки с жгучими, как плети, ветками деревьев.

Вдруг в глубине показался прямоугольный предмет, с красными узорами и синими разводами, он слегка покачивался из стороны в сторону, показывая то один бочок, то другой. Нина схватила куст на берегу одной рукой, другой потянулась в воду за предметом. Но дотянуться не удавалось. Предмет продолжал колыхаться и дразнить, уплывая все глубже. Куст больно проскользнул в сжатой ладони, и она отчаянно застонала. Вода уже почти коснулась лица, дальше пришлось бы только нырять, и, наконец — удача — поймала!

Нина села на берегу и положила перед собой предмет. Это была книга со знакомой обложкой.

По голубым руслам на всех парусах мчались калевальские челноки, ловко обходя на пути скалы и крутые берега. Чуть ниже бледными пятнышками стояли деревеньки, где простая человеческая жизнь кипела вокруг чудесной мельницы Сампо. Мельница вращала жернова и дарила людям неисчерпаемое благо.

Нина раскрыла книгу, но от воды страницы разбухли и слиплись. От резкого движения корешок хрустнул, размокший картон отошел и обнажил книжный блок. Что-то блеснуло. Нина осторожно смахнула рукой остатки тины и речного песка. Внутри разломанной книги, на алого цвета подложке лежал маленький ключик. С аккуратным прямоугольным выступом и кругленькой головкой.

Нина проснулась и посмотрела в окно — поезд мчался мимо деревеньки, окруженной бесхозными полями.

На мгновение ей показалось, что она в вагоне одна. Сон ушел, но сознание осталось затуманенным. Захотелось встряхнуться, чтобы развеять остатки видения.

На коленях лежала «Калевала».

Нина провела пальцами по корешку книги, затем открыла ее и внимательно присмотрелась к переплету, склеенному вручную. Потом достала из дорожной косметички большую металлическую пилку для ногтей, схватила книгу и вышла в тамбур.

Она постояла пару минут у окна, бессмысленно считая столбы вдоль путей. Потом еще раз провела по шву на форзаце и уверенным движением вонзила пилку под переплет. Обложка затрещала. Еще одно резкое движение, и книга разошлась по шву, оголив изнаночную сторону переплетной крышки.

Что-то звонкое брякнулось на пол. Нина присела на корточки и тупо уставилась на пол тамбура пригородного состава, пытаясь убедить себя, что это уже не сон.

На полу рядом с ее ногой лежал маленький ключик с аккуратным прямоугольным выступом и кругленькой головкой.

Точно такой же, как в ее сне.

Глава 4

Если есть ключик, значит он что-то открывает.

— А если есть то, что он открывает, значит внутри что-то спрятано, логично? — спросила Нина, прижимая к щеке телефон.

На том конце трубки усмехнулись.

— Я понимаю, это звучит неправдоподобно, но как еще объяснить спрятанный в книге ключ? Нина взяла в руку ключик и потерла пальцами круглую металлическую головку.

— Может, это чья-то шутка? — предположила Маша, подруга Нины. — У вас в семье есть комики?

Нина задумалась. Кто еще мог знать о книге, кроме мамы? Никто! А мама не стала бы так шутить.

— Нет, это не похоже на шутку.

— Тогда не забивай голову ерундой, — сказала Маша.

На пару секунд обе трубки притихли.

— Легко сказать «забудь», — Нина прервала затянувшееся молчание. — Представь, если бы ты случайно узнала какую-то интересную историю из жизни своей семьи…

— Но я не понимаю, — перебила ее подруга и заговорила чуть громче, — как можно спрятать путь к чему-то реально существующему в книге? Как это возможно?

— Я тоже пока не понимаю, — ответила Нина. — Для начала нужно прочитать поэму, потом покопаться в интернете и поискать информацию о переселенцах. Может найду что-то интересное. Вдруг где-то есть упоминание про каменное сердце.

— Кстати, про каменное сердце, — внезапно переключила тему Маша, — вы решили насчет собаки? С кем останется Пёся?

Пёся…

Пять лет назад Нина и ее муж Миша подобрали с улицы рыженького щенка. Одно ухо у него почти стояло, как у взрослой собаки, а второе сложилось пополам и, как тряпочка, болталось. Думали, со временем поднимется. Но нет — так и остался полтораухим.

Пёся много ел, мало спал и двигался каждую секунду. Даже во сне. Каждая часть рыженькой собаки ежесекундно двигалась: от острого кончика хвоста до стертого от любопытства розового носа. Миша шутил, что можно зарядить телефон, если положить его на собаку.

Пёся заменил Нине ребенка.

Однажды в лесопарке на собачку набросился бойцовский кабель, вцепился зубами в ошейник и потянул извивающееся рыжее тельце в кусты. Нина изо всех сил пыталась удержать в руках поводок и вырвать из зубастой пасти щенка, но тщетно, сделала только хуже. Тогда она подобрала с земли увесистый булыжник и пообещала хозяину ротвейлера размозжить собачью башку, если тот немедленно не отпустит малыша. Хозяин, осклабившись, приказал бойцу отпустить игрушку и тут же переключил внимание зверя на уток. А Нина взяла испуганного до смерти Пёсю на ручки и несла до самого дома, обнимая и приговаривая: «Все хорошо, мама рядом. Мама всегда будет рядом».

— Да, решили, — ответила Нина, — Миша его забрал себе.

Она вздохнула и посмотрела в угол комнаты, где раньше располагалась собачья лежанка. В пустой квартире царила давящая тишина. Ни клацанья когтистых лап о паркет, ни забавных вздохов и поскуливаний во сне — теперь только белый шум автомагистрали за окном и тиканье часов на стене.

Маша в знак поддержки тоже вздохнула в трубку и безрадостно пообещала, что все будет хорошо.

Может будет, а может, и нет.

Утром следующего дня Нина продела серебряную цепочку в маленький ключик, что нашла в книге, и повесила на шею. Глядя на себя в зеркало, она не смогла сдержать смех, поскольку самодельная подвеска с найденным черти-где ключиком очень уж напоминала известное на весь мир украшение фирмы Tiffany.

Потом она заварила кофе и погрузилась в жизнь послевоенной Карелии. Ей открылись черно-белые картинки простого человеческого быта на фоне масштабного потрясения — эвакуации населения.

Лошади, собаки, люди, стулья, сено, повозки. Все куда-то шло и ехало. Попались фотографии детишек в смешных шапочках, у каждого на шее висела бумажка — видимо, так выглядел ярлычок с данными, о котором рассказывала мама.

Нина подумала, что где-то там среди темных силуэтов идут Ланкинены, потерявшие в деревнях своего младшего ребенка. Подумать только, какой сложный путь преодолел этот мальчуган! Как он, замерзший и потерянный, переходил из одного села в другое, брел по заснеженным дорогам и непроходимым сугробам, прижимая к груди мешочек с вещичками. Представлял ли он себя героем народных песен, который смело и бесстрашно возвращался домой в родную Калеву?

Нина оторвалась от экрана уже в сумерках, когда уличные фонари зажглись и склонили над прохожими свои покорные головы. Она зажмурилась, потом широко раскрыла глаза и медленно осмотрела комнату, как бы осознавая пространство. Часы показывали шесть вечера.

«Куда подевался целый день? — спросила она у часов. — Я как будто провалилась в кроличью нору и улетела к центру Земли».

Кажется, никогда раньше она не чувствовала себя такой уставшей.

В голове поселились стихотворные ритмы на манер древних рун; мысли цеплялись за них и превращались в четырехтактный напев:

Скоро будет дома ужин,

Где медовые лепешки?

Не пора ли нам покушать,

Дочка матери любимой?

На кухонном столе, как верный друг Хатико, ждал утренний кофе. Он напомнил о том, что отпуск подошел к концу, и завтра начнется новый цикл рабочих преодолений, когда некогда есть, пить и дышать.

Нина рисовала шкафы ПТК.

Чтобы не утомлять новых знакомых подробностями своей профессии, она хранила под рукой простой (если не сказать примитивный) ответ на вопрос «чем ты занимаешься»: она создавала технические комплексы для управления энергоблоком электростанции. Обычно после этого люди молча кивали и переключали тему разговора.

Для нее работа была скорее безупречно продуманным нотным строем, нежели вынутой из самого сердца музыкой. Она с точностью композитора выстраивала гармонию модулей и трасс проводов, вычищала до идеала концертную симфонию контроллеров и клемм, так, что в результате с предприятия уходило настоящее произведение искусства. Но не было в этом ремесле и капельки души.

Единственное, за что она любила свою работу — это этап монтажа шкафов на станции. Ей нравилось смотреть, как спроектированная ею программная модель встраивалась в жизнь реального объекта. Она не без удовольствия наблюдала, как инженеры станции, удовлетворительно переглядываются и рассматривают ее продукт. Их реакция значила намного больше, чем соответствие техническим требованиям — это означало, что ее шкафами будет удобно пользоваться людям.

Нина открыла календарь и нырнула в разноцветные волны. Зеленым и синим помечены рабочие встречи, оранжевым и желтым — текущие задачи, розовым — личные дела.

Ярко-красным пламенем горела среда — консультация репродуктолога в 19:00. Запись, сделанная восемнадцать месяцев назад, когда она еще была замужем, когда горел огонек надежды. Нина поставила курсор на красную полоску и одним движением стерла встречу из своей жизни.

Красная полоска исчезла навсегда.

Глава 5

Осень выдалась неудачная. Холода наступили так резко, что казалось, будто горожане надели пуховые пальто прямо на летние майки. С мокрых улиц в один день пропали мотоциклы и самокаты. За нудными дождями прошла незамеченной золотая пора. Дело шло к ноябрю.

Чем ближе подступала зима, тем глубже в сознании Нины укоренялась мысль о том, что шаманский камень существует.

Этой осенью она много читала, пожалуй, как никогда в жизни. Привычку к чтению сформировал в ней отец. Однажды, заметив, как дочка впилась глазами в экран телевизора, отец сказал ей такую фразу: «Жизнь похожа на булочную: вокруг много быстрых сиюминутных удовольствий, не приносящих пользу. Питаться этим нельзя, иначе мышление станет рыхлым и вялым, как тело без спорта. Поэтому если твоя цель — длинный забег, а не короткая дистанция, тебе нужны мышцы, а не жир. Читай, дочка! Много читай! Это сделает тебя сильнее!»

Сложно сказать, был ли прав отец, но благодаря ему Нина с раннего детства не выпускала из рук книгу. И те книги, что она впустила внутрь себя, развили у нее широкий кругозор и привычку учиться.

В минувшем месяце она прочитала о саамских шаманах, живших когда-то на территории нынешней Карелии. Саамы поклонялись каменным сооружениям, гигантским валунам — сейдам. Ей удалось раскопать подробное описание сцены обращения колдуна в камень для спасения от внезапно настигнувшей бури, которое записал фольклорист со слов его потомка.

Она прочитала еще с десяток страниц свидетельств мистической нечеловеческой силы саамов, но, к сожалению, не нашла никаких документов о реально существующих переселенцах по фамилии Ланкинен; ни одной даже самой крохотной ниточки, за которую можно было бы потянуть и раскрутить клубок родственных связей.

Что касается самой «Калевалы», Нина давно прочитала поэму и начала заново, но более вдумчиво, пытаясь отыскать среди страниц хотя бы маленькую подсказку, связанную с ключом. Но книга молчала.

Все изменилось в один день.

Позвонила мама и, как обычно, бодренько затараторила: сходила в поликлинику, измерила давление, сбегала в магазин, когда приедешь, как дела с Мишей, запиши рецепт сырников. И так далее.

Но стоило Нине обмолвиться о том, что она ждет доставку книги о карело-финской мифологии, тон разговора резко переменился. Мама догадалась о том, что интерес дочки к «Сердцу севера» не только не угас, но и приумножился. Она принялась расплескивать ругательства на Нину и ее отца. Она обещала навсегда обидеться на дочь и не пустить ее на порог, пока разум к ней не вернется, и Нина не бросит идею отправиться на остров в поисках камня.

А потом, случайно, уже прощаясь, мама бросила ничего не значащую фразу, просто мысли вслух:

— Мне надо было с самого начала понять, что он за человек. Когда мы познакомились, в библиотеке, он первым делом рассказал мне о «Калевале». Ну ты подумай!

Нина прислушалась.

— Мы пошли в буфет перекусить, — продолжала ворчать мама, — а он все не унимался, рассказывал про карельские пирожки «калитки».

— Мам, где, говоришь, вы познакомились? — переспросила Нина и почувствовала, как внутри все замерло.

Примерно то же самое было с ней в кабинете врача перед тем, как она услышала вердикт, что поможет только ЭКО: она внутренне собралась в одну напряженную точку в ожидании судьбоносных слов — да или нет. Также и сейчас. Она знала, что дальнейший ответ или приоткроет тайну, или закроет ее навсегда.

— В библиотеке имени Ленина, — ответила мама, не догадываясь, насколько важны для дочери ее слова.

— Я стояла в алфавитном каталоге, выписывала требование на книгу, там он подошел знакомиться.

Алфавитный каталог… Требование на книгу…

Нина вспомнила, как выглядит это самое требование. По позвоночнику ледяной струей пробежал электрический ток.

Как она не догадалась раньше!

Цифры, написанные в книге карандашом, 310—336 — это мог быть шифр хранения в библиотеке. Каждый экземпляр в книгохранилище имеет свой уникальный код, как человеческий ДНК. Это цифры, по которым библиотекарь находит нужную книгу и выдает ее читателю.

Нина открыла сайт Российской государственной библиотеки, нашла электронный каталог и вбила в поиск цифры:

ТРИ-ОДИН-НОЛЬ дефис ТРИ-ТРИ-ШЕСТЬ

Секунда ожидания, растянувшаяся на вечность, и машина выдала результат:

Kalevala: Elias Lönnrot. 1887

Шифр хранения 310—336

Зал литературы на иностранном языке

Все-таки внутреннее чутье ее не подвело, и часть загадки приоткрылась. Это была еще одна «Калевала», но на финском языке.

Она снова вернулась к своей (а чьей же еще?) книге, найденной на чердаке, и прочитала надпись на обложке:

«Нина, найди Сердце севера. Остров Ильматар» 310—336

Получается, надпись в первой «Калевале» ведет к следующей подсказке, которая спрятана в библиотечной книге 1887 года. Возможно, там ее ждет еще одно послание на обложке. Но что, если карандашная надпись, сделанная два десятка лет назад, стерлась, ведь та книга не лежит нетронутая на дачном чердаке, она в открытом доступе в публичной библиотеке, которой пользуются миллионы читателей?

Вопросы возникали в голове один за другим, как бесконечные титры в конце фильма. Но чтобы на них ответить, нужно было ехать в библиотеку. Нина почувствовала себя персонажем приключенческой игры на PlayStation, когда после прохождения головоломки открывается другой мир, в котором предстоит отыскать артефакты.

Глава 6

Зал с изумрудными лампами к вечеру опустел.

Нина заняла место у окна и подняла голову в поисках света. Занавески пышно спускались волнами почти до самого подоконника, их складки напоминали мешки под глазами не выспавшегося человека, да и сам зал как будто бы спал, погруженный в дремотный полумрак.

«Калевала» 1887 года на финском языке лежала на середине стола.

Нина приподняла расслоившуюся от времени обложку и ощутила, насколько книга ветхая и, если можно так сказать, намоленная. На протяжении нескольких десятков лет филологи, литературоведы, фольклористы изучали поэму вдоль и поперек, разбирали текст на молекулы. На страницах остались тысячи черточек, точек, штрихов и потертостей, как свидетельства того, что с книгой много работали.

Полтора бессмысленных часа она осторожно листала рассыпающуюся книгу. Одна руна, вторая, десятая, восемнадцатая. Потом сравнила некоторые отрывки из своей книги с оригиналом, надеясь, что разгадка кроется в недобросовестном переводе на русский язык.

Ничего.

Тогда она принялась тщательно осматривать карандашные галочки, подчеркивания, заломы на страницах — все, что оставила человеческая рука. Вдруг и здесь отец оставил очередную пасхалку в виде надписи карандашом. Все интересные метки, которые, по ее мнению, не имели отношения к самому тексту, она выписывала в блокнот.

И, наконец, ближе к концу книги кое-что нашлось.

Почти стертые цифры 42, 17, 7, 18, 4, стоящие прямо под заголовком 42 руны. Любой другой читатель не обратил бы никакого внимания на эти числа, но только не Нина, поверившая в то, что цифры тоже умеют разговаривать.

Если это то, что она ищет, цифры могли значить что угодно: номер страницы в книге, номер строки в текущей руне, номер слова от начала — гадай-не перегадай! Но если посмотреть на «Калевалу» как на структуру, можно увидеть, что она состоит из определенного количества рун, и все они пронумерованы.

Самой вероятной показалась последняя версия: а именно то, что цифры 42, 17, 7, 18, 4 — это некая последовательность рун. И первой в этом перечне стоит как раз 42 руна, под которой и оставлена надпись. Вряд ли это просто совпадение.

Итак, первой идет 42 руна.

Если версия верна, то следующим шагом нужно найти какую-то подсказку внутри главы, но что именно искать непонятно: может секрет кроется в сюжете, а может в контексте. Или он зашит в метафору, которую предстоит расшифровать.

Нина зажгла зеленую лампу и принялась внимательно скользить по стихотворным строчкам. Ее взгляд перебегал с библиотечной книги на перевод. И обратно.

Долго искать не пришлось.

Напротив строки с номером стиха 180 бледнела еле заметная карандашная скобочка, а чуть ниже и вторая скобочка. Обычно так обозначают начало и конец отрывка.

Нина отыскала тот же самый отрывок в своей книге и прочитала:

Вот куда свезем мы Сампо,

Крышку пеструю упрячем:

На туманный мыс далекий,

На покрытый мглою остров,

Чтоб всегда там счастье было,

Чтоб оно там вечно жило.

Там ведь есть еще местечко,

Там клочок земли остался

Невредимый и спокойный

И мечом не посещенный.

«Покрытый мглою остров, — повторила она вслух. — Сампо везут на остров! Ильматар — это остров, на котором предположительно спрятан камень. Так написано в папиной подсказке, и о том же рассказывала мама. В 42 руне тоже упоминается остров, куда везут волшебный предмет, дарующий людям вечное счастье. Хорошо, запомним, — сказала она сама себе, — возможно это просто совпадение. Как бы там ни было ответ дадут следующие по списку руны».

Следующая в списке руна — 17.

Она открыла нужную главу и принялась искать уже знакомые скобочки. И нашла.

Пока все сходилось: уже во второй руне подряд выделен определенный отрывок, а значит, если и дальше скобочки продолжат появляться — она на правильном пути.

Читать русскоязычный текст и вникать в содержание уже не оставалось времени — библиотека закрывалась. Нужно было успеть просмотреть все отрывки, пока книга у нее на руках, и снять все на камеру, чтобы найденные кусочки были при ней.

В третьей, четвертой и пятой руне она также нашла маленькие скобочки, открывающие и закрывающие небольшой стихотворный отрывок.

Это уже не было совпадением! Отец оставил ей на пути хлебные крошки, как в детской сказке, по которым она набрела на след, ведущий к разгадке.

Почему он оставил метки именно в старой книге — навсегда останется загадкой. Нина никогда не узнает, в какую форму изначально люди облекли свою тайну, как передавали ее друг другу, что именно унес от родных маленький финский мальчик, оставленный в русской деревне. Все, что дошло до нее — это «Калевала», спрятанный в ней маленький ключик и папина надпись на обложке. Результат работы всей его жизни.

Теперь это ее точка отсчета, стартовая линия, откуда начнется ее собственный путь к мечте.

На улице приятно пахло городом.

Запах мокрого асфальта, метрополитена, табачного дыма, кофеен и пекарен смешался в одно дыхание ночного города. Нина остановилась у перекрестка и вдохнула полной грудью аромат Москвы. Она подняла лицо навстречу моросящему снегу и ощутила такой прилив эйфории, какой бывает только в период влюбленности.

Позади возвышалось величественное здание библиотеки. Впереди ее ждало множество интересных открытий. Ни сомнений, ни страхов, только клокочущая в груди надежда.

Надежда. Надежда. Надежда.

Глава 7

— Привет, — поздоровался бывший муж и протянул Нине пакет с собачьими вещами.

— Привет, — попробовала улыбнуться Нина и забрала мешок, случайно задев мизинцем его руку.

— Через неделю заберу, — сказал он так сухо, что, казалось, в спальне завяла драцена.

— Договорились, — ответила Нина.

Миша привез ей Песю погостить на недельку. По обрывкам фраз по телефону Нина догадалась, что он едет отдыхать.

— Куда поедешь? — спросила она.

Миша не ответил, присел на колено и потрепал Пёсю за уши.

«Хороший мальчик, хороший! Дай лапу!» Собака послушно бросила в воздух лапку.

— Так куда ты едешь? — повторила Нина, хотя почувствовала, что он отвечать не хочет.

— В горы, покататься, — небрежно, как бы между делом, ответил Миша и продолжил трепать собачьи уши.

Она стояла, опершись на стену в прихожей, и наблюдала за сценой прощания хозяина и пса. Пес, вероятно, вспомнил, что в этом доме под кроватью хранится его игрушечная рыба и норовил удрать из Мишиных объятий, а тот приподнимал его за подмышки на уровень своих глаз и пристально смотрел в мокренькие круглые собачьи маслинки.