Бесплатный фрагмент - Сеть узлов

Пролог Ⅰ

Последний протокол

Они не хотели становиться богами.

Они хотели стать безопасными.

Их последний протокол рождался не из жажды величия, а из чистого, медленного ужаса перед собственным будущим. Они слишком хорошо знали математику катастрофы. Знали, как выглядит конец, если его разложить на уравнения, графики и кривые вероятностей. И потому выбирали не власть — они выбирали укрытие.

Город лежал в глубине материка, там, где будущее человечество будет рисовать на картах просто пятно древних пород. Сейчас эта каменная толща была их щитом и их тюрьмой одновременно. Миллионы тонн спрессованной породы держали давление планеты, экранировали излучения, гасили волны неизвестных энергий, которые раньше сами же Предтечи и научились высвобождать. Здесь не было неба. Здесь не было горизонта. Только огромные пространства, выточенные внутри самой планеты, как если бы разум раздвинул скалы изнутри.

Стены залов были гладкими, без швов, словно расплавленный камень тут же застыл в нужной форме, подчиняясь не гравитации, а алгоритму. Ни следа инструмента. Ни следа соединений. Материя здесь вела себя как программируемая среда. Свет не падал сверху — он просачивался из самих материалов, живыми прожилками в полу и колоннах, тек по ним, как застывший электрический ток, пульсировал в такт энергетическим контурам города. Это был не свет в человеческом смысле. Это было излучение, преобразованное в видимый диапазон лишь для удобства глаз тех, кто ещё оставался биологическим.

Караэн остановилась на краю обзорного зала, тяжело дыша. Воздух тут был плотным, слишком чистым, почти стерильным, и от этого казался мёртвым. Город, казалось, ещё не рухнул, но уже перестал быть стабильным. Это чувствовалось не по приборам — телом. Пол под ногами отдавался мягкой, вязкой дрожью, будто под ним ходила не порода, а жидкость, удерживаемая лишь полями компенсации. В этих микроколебаниях ощущался сбой: едва заметный, но нарастающий, как предсмертный тремор.

— Покажи сеть, — сказала она.

Голос прозвучал ровно, но внутри у неё всё было натянуто, как перед ударом.

Стена перед ней вспыхнула и растворилась, будто реальность на этом участке получила команду «отключить текстуру». В воздухе над площадкой поднялась карта: не голограмма в привычном смысле, а объёмная трёхмерная проекция, вырастающая прямо из поля. Десятки узлов, соединённых тонкими, пульсирующими линиями переходов. Почти сферическая структура, обхватывающая планету и уходящая дальше — к другим мирам, в глубины чужих пространств, где действовали другие законы, другие масштабы энергий.

Сеть.

Их главное достижение.

И их главная ошибка.

На схеме один из узлов зажёгся ярче, чем остальные, словно система отчаянно пыталась удержать его в фазе. Потом он вспыхнул тревожно-красным и исчез. Не погас. Не разрушился. Именно исчез — как если бы из уравнения вырвали переменную. Линии, тянувшиеся от него, дрогнули и лопнули, как струны под чрезмерным натяжением.

Ещё один.

И ещё.

Каждое исчезновение сопровождалось коротким импульсом по всей сети — микроскопическим «отдачей», улавливаемой лишь приборами и инстинктом тех, кто слишком долго жил внутри этих систем.

Караэн стиснула зубы.

— Темп? — спросила она.

— Потеря стабильности двух узлов в минуту, — ответил безличный голос Системы. Он не повышал интонацию. Он не знал страха. Он лишь считал. — Прогноз полного распада сетевой целостности: сто тридцать семь минут.

Чуть больше двух часов.

Внутри неё холодно и пусто щёлкнуло. Она знала эту цифру ещё до того, как услышала её вслух. Но услышанное всегда тяжелее расчёта.

Она обернулась.

На противоположной стороне зала стоял Тэл’ир, опираясь ладонями о консоль, будто та была единственным твёрдым предметом в мире, который начинал терять своё согласие быть материальным. Когда-то он был высоким, сильным, привычным к физическим перенапряжениям — одним из первых, кто проходил по порталам без защитных оболочек, проверяя пределы допуска собственного тела. Тогда это считалось смелостью. Позже — безрассудством. Сейчас от прежнего оставались только глаза. Тело, хоть и сохраняло форму, казалось выцветшим контуром, как неправильно сфокусированное изображение. Даже воздух вокруг него искрился — признак того, что его материальность держится за счёт сети, как за костыль, как за внешнюю подпорку, без которой он просто рассыпался бы в шум.

— Ты всё видел, — сказала Караэн.

Это не был вопрос.

— Я видел хуже, — тихо ответил он. — Я был в узле Краевого моря, когда у людей на глазах начинали «плыть» руки. Когда кожа теряла сцепление с телом и превращалась в шумовые артефакты. Когда поле больше не различало, где заканчивается материя и где начинается пространство.

Пока он говорил, в его голосе не было драматизма. Только холодная фиксация фактов. Как у того, кто уже прожил кошмар и не считает нужным приукрашивать его эмоциями. Караэн видела эти отчёты. Снимки. Фазовые срезы тел, на которых кости уже не имели привычной кристаллической решётки, а ткани «размывались» в вероятностных контурах.

Она поморщилась.

— И всё из-за порталов.

— Не из-за порталов, — поправил Тэл’ир. Его взгляд скользнул по умирающей карте сети, будто он видел в ней не схему, а живой организм с разорванными сосудами. — Из-за нас. Мы решили, что можем прыгать между мирами столько, сколько захотим. Что миры — это коридор. Транспортный туннель. А потом оказалось, что каждая дверь оставляет на нас след. И что эти следы не исчезают. Они накапливаются.

Они знали про накопление шума давно.

Сначала никто не придал значения. Лёгкое головокружение у операторов после серийных переходов. Нестабильные всплески в анализах крови. Единичные случаи «сбоев тела», когда пальцы на секунду казались полупрозрачными, будто реальность на мгновение забывала их дорисовать. Тогда это списывали на перегрузку нервной системы.

Потом начали фиксировать нестабильность на уровне молекул. Потом — на уровне кристаллических решёток костей. Потом обнаружили первые необратимые зоны декогеренции, где материя больше не возвращалась в исходное состояние после стабилизации полем.

Материя, проходя через слишком многие переходы, переставала быть надёжной. Как металл, уставший от многократных сгибов.

Обычные горожане ещё жили относительно спокойно. Они пользовались сетью как инфраструктурой, не задумываясь о том, какой ценой она поддерживается. Их тела ещё держали форму. Их дети ещё рождались без дефектов поля. Те, кто служил сети, — нет. Их перегоняли через узлы всё чаще. Их тела становились расходным материалом эксперимента, растянутого во времени.

И чем дальше, тем хуже были прогнозы.

Потом пришёл последний отчёт:

через три–четыре поколения любой контакт с сетью будет смертелен для материального тела.

Эта строка легла в архив как приговор целой цивилизации.

Именно тогда в научных залах впервые произнесли слово «Арка». Не как мечту. Как необходимость. Как последний допустимый манёвр перед неизбежным каскадом разрушения.

— Арка готова? — спросила Караэн.

— Готова настолько, насколько может быть, — ответил Тэл’ир. — Вычислительные ядра запущены. Биоконтейнеры стабилизированы. Квантово-кристаллические матрицы удерживают паттерны сознаний в устойчивом состоянии. Каналы переноса тестировали ещё вчера.

— На ком?

— На добровольцах.

Она знала, что он лжёт.

Просто потому, что сама подписывала приказы. Они тестировали на тех, кто уже был обречён: на операторах, чьи тела почти рассыпались, на тех, кого уже не смогли бы удержать в материальной фазе даже самые жёсткие компенсирующие контуры.

— Результат? — спросила она, хотя уже читала сводку.

Лицо Тэл’ира дрогнуло. Лишь на долю секунды. Этого хватило.

— Сознание сохраняется, — сказал он. — Память, реакции, идентичность. В кристалле. Всё — как и рассчитывали. Нейронный рисунок удерживается в фазовой матрице без распада. А вот обратная загрузка…

— Не удалась, — закончила за него Караэн.

Он кивнул.

— Переход в биоконтейнер оказался нестабилен. Мы получили сознательного носителя на короткий интервал. Он даже заговорил. Ответил на вопросы. А потом начался тот же процесс: шум, размывание, декогеренция. Тело не выдержало.

То есть: путь туда есть.

Путь обратно — нет.

На этом месте логический узел закрыт полностью, дальше по твоему тексту идёт:

— И всё равно ты настаиваешь, — сказала она.

Тэл’ир посмотрел на карту. Пока ещё смотрел как на схему. Но в глубине взгляда уже читалось другое — как врач смотрит на монитор пациента, по которому бегут последние устойчивые кривые.

Ещё один узел погас.

Красная точка вспыхнула — и исчезла. Линии переходов, связанные с ней, оборвались почти беззвучно, но даже без звука Карэн физически почувствовала этот разрыв. Как короткий толчок где-то под рёбрами.

— Либо так, — сказал он, — либо мы исчезаем полностью. Материя не выдержит. Сети не станет. Мы станем теми, кто оставил после себя только странные геологические аномалии.

Он говорил спокойно. Слишком спокойно. Как человек, давно принявший решение, от которого уже невозможно отступить.

Караэн молчала.

Она знала: он прав. Все расчёты сходились именно в эту точку. Все ветви вероятностей сходились к одному и тому же исходу. Но её бесило то, как легко это звучит в его устах. «Либо так, либо исчезаем». Будто они выбирают маршрут прогулки, а не судьбу вида. Будто речь идёт не о триллионах судеб, не о тысячелетиях развития, не о памяти цивилизации, растянутой на эпохи.

Они могли бы сделать иначе.

Могли бы попытаться колонизировать другие миры — уйти на планеты, где сеть работала слабее, бросить порталы и начать сначала, в грубой материи, без фазовых стабилизаторов, без расслоений реальности. Строить города руками, а не полями. Терять поколения, но сохранять тела.

Но расчёты показывали другое.

Шум уже встроился в их ткани. Они сами стали носителями дефекта. Уйдут — унесут с собой болезнь. Придут в новые экосистемы — разорвут их на уровне базовой физики. Разъедят сами законы, на которых держатся новые миры.

Тогда Совет и сказал своё:

«Мы не имеем права выносить свою трещину в другие миры».

Это решение звучало как приговор. И как акт милосердия одновременно.

Оставался один честный выход:

уйти из материи, забрав с собой максимум знаний.

Спрятать себя не в других планетах, а в другой форме.

Арка была именно этим.

Не кораблём.

Не убежищем.

Не крепостью.

Хранилищем цифровых сознаний.

Каждый кристалл — одна личность.

Каждый биоконтейнер — когда-нибудь возможное тело.

Если будущее разумное существо сможет восстановить стабильную материю и сеть — оно сможет их выпустить.

Если нет — они будут просто спать.

Навсегда.

Они не знали, придёт ли когда-либо такое будущее, но расчёты оставляли тонкую щель в невозможном:

если кто-то научится удерживать поля материи от шума, путь обратно станет не самоубийством, а шансом.

— Нам нужно оставить карту, — сказала Караэн, заставляя себя оторвать взгляд от умирающей сети. — И ключ. И предупреждение хотя бы для тех, кто будет после.

— Карта уже готова, — ответил Тэл’ир. — Твои художники сделали своё.

Она скривилась.

— Они инженеры, а не художники.

— Тем лучше, — усмехнулся он. — Их рисунки будут точнее.

Он провёл рукой по контуру ближайшей колонны.

Материал под его ладонью изменился не сразу — будто сопротивлялся. Прозрачная структура, напитанная полем, потемнела, уплотнилась, словно по ней прокатили слой реальности. Свет внутри неё погас. Поверхность стала глухой, матовой. Поле отступило, обнажая грубый, настоящий камень — тот, который не переписывали алгоритмы, не насыщали энергией, не делали послушным.

Настоящая порода.

Тяжёлая.

Неподатливая.

Честная.

На камне был рисунок.

Караэн сразу узнала его: она сама руководила его созданием.

Сначала рисунок ничего не говорил.

Просто сцена: несколько вытянутых фигур вокруг овала, из которого расходятся дуги; над ними — дугообразные линии, под ними — волнообразные; сбоку — повторяющийся символ: круг в круге, внутри — спираль.

Можно принять за миф.

За ритуальную сцену.

За старинный «календарь».

Можно — если ты не знаешь, что это на самом деле.

Фигуры — узлы.

Овалы — порталы.

Дуги — маршруты.

Спираль — центральная база Арки.

Волнистые линии — контуры поля планеты.

И если у тебя нет легенды к этой карте — расшифровать её можно только, если твой разум уже умеет видеть во всём схемы. Если ты привык читать не формы, а функции. Не образы, а связи.

— Мы оставляем её на виду, — сказала Караэн. — Там, где будущие существа будут смотреть на неё каждый день и не понимать.

— Пока один из них не задаст неправильный вопрос, — сказал Тэл’ир. — «А что, если это не боги, а схема?»

Она кивнула.

В этот момент где-то далеко в глубине сети произошёл ещё один микросбой. Нечувствительный для большинства. Но не для них.

Пол под ногами слегка дрогнул.

Свет в прожилках на секунду стал тусклее.

— А если задаст правильный, — добавил он, — найдёт и ключ.

Ключ лежал в глубинной лаборатории — там, где строили и тестировали первые кристаллы для переноса сознаний.

Лаборатория была уже наполовину выключена: многие приборы погасли, полупрозрачные панели превратились в обычные стены. Часть терминалов работала от резервных контуров, остальные были обесточены навсегда. Энергия уходила в Сеть, пытаясь удержать её от окончательного распада — как кровь уходит из конечностей к сердцу перед последним ударом.

Караэн вошла внутрь.

Воздух здесь был холоднее. Не из-за температуры — из-за отсутствия поля. Здесь чувствовалась настоящая физика. Настоящая инерция. Настоящее сопротивление материи.

На центральном столе лежали десятки кристаллов. Каждый — своей формы, своего оттенка. Внутри каждого мягко переливались структуры — как замёрзшие молнии, как пойманные грозы, застывшие в идеальном объёме.

Но только один камень светился изнутри устойчивым, ровным, зелёным светом.

Не ярким.

Не слепящим.

Упрямым.

Он тянул взгляд не интенсивностью, а стабильностью.

Он отличался от остальных — не цветом, не формой, а тем, как от него отзывался воздух.

Словно он не просто хранил данные, а слушал.

— Он уже кого-то содержит? — спросила Караэн.

— Нет, — ответил вошедший следом Тэл’ир. — Это пустой контейнер. Но особый. Его структура связана с ядром Арки. Через него можно будет не только войти, но и… изменить правила.

— Освободить всех? — уточнила она.

— Или никого, — сказал он. — В зависимости от того, кто будет держать его в руках.

Это был главный ключ.

Не просто кристалл-сознание, а управляющий камень, связанный с самой глубокой частью цифрового слоя, где будут «сидеть» их люди — если эксперимент удастся.

— Мы правда оставляем его здесь? — спросила Караэн.

— Мы оставляем его планете, — поправил Тэл’ир. — Не конкретному месту. Контур поля сожмётся, породы поднимутся, опустятся… Через много циклов он окажется там, где его найдут не случайностью, а жадностью и любопытством.

Она взяла камень в руку.

Ощущения были странными.

Не тепло.

Не холод.

Скорее, как если бы на ладонь легла напряжённая тишина. Плотная. Сжатая. Такая, в которой каждый микроскопический зазор заполнен ожиданием. Даже шум города — тот фоновый гул полей, вибрация структур, скольжение энергии по магистралям — на секунду ушёл в глубину, будто кто-то нажал на невидимую кнопку приглушения.

У Караэн на мгновение возникло глупое, детское чувство: будто этот камень смотрит на неё.

Не как объект.

Как свидетель.

— Если кто-то поднимет его, — сказала она, не отрывая взгляда от зелёного света, — он сможет открыть Арку. Освободить нас.

— Если к тому моменту мы ещё захотим быть освобождёнными, — тихо добавил Тэл’ир.

В этот же миг трубы в потолке взвыли. Глухо. Надсадно. Как дыхание существа, которому не хватает воздуха. Где-то далеко, в глубинных структурах сети, один из магистральных порталов отказался от синхронизации. Оттуда, где должен был быть пустой маршрут, пришёл только белый шум — плотный, слепящий, неуправляемый.

— Распад центрального контура, — сообщил голос Системы. — Переход на аварийные протоколы. Миграция сознаний разрешена. Рекомендовано немедленно.

Это означало одно:

они больше не контролируют сеть.

Дальше — только автоматика. Только последний алгоритм.

— Нам пора, — сказала Караэн. Она прижала ключ к груди. Камень отозвался не пульсацией — откликом поля, почти незаметным. — Куда?

— В Арку, — ответил Тэл’ир. — В нижний сектор. Там уже собирают остальных.

— А ключ? — спросила она.

Он посмотрел на неё. Долго. В этот взгляд вдруг прорвалась та самая старая человеческая усталость, которая не поддаётся ни сетям, ни перезаписям.

— Ты сама сказала: его нужно спрятать. Не в машине. В мире.

Она кивнула.

— Я отнесу его.

И дальше всё стало бегством.

Город, привыкший к идеально выверенным полям и плавному течению энергии, начал ломаться. Не обрушиваться — именно ломаться, трескаться внутренней логикой. В коридорах гас свет. Секции перекрывались. В некоторых проходах воздух искривлялся так, что вдалеке стены казались жидкими, будто пространство теряло право быть прямым.

Люди бежали мимо.

Кто-то уже неуверенно, держась за стены.

Кто-то, наоборот, двигался слишком легко, словно тело стало для него лишь предложением, а не обязательством.

Над уровнем города находился технический ярус — зона, которую почти никто не считал важной. Там шли силовые магистрали, проверочные шахты, прослойки натуральной породы. Именно туда сейчас и поднималась Караэн, выбирая путь, где поле ещё было стабильным.

Одной рукой она держалась за поручень.

Другой — сжимала камень.

Иногда ей казалось, что камень подсказывает направление: на развилках пальцы сами тянулись к тем коридорам, где дрожь пола была чуть меньше. Возможно, это была иллюзия. Возможно — уже работа связки кристалла с сетью.

Она вышла в камеру, где когда-то закладывали фундамент седьмого узла.

Здесь было меньше технологий.

И больше настоящей породы.

Стены тёмные, местами шероховатые. В одном месте камень был мягче, тронут древней трещиной. Старой даже по меркам этой геологии.

Караэн встала перед ней.

— Сможешь? — спросила она Систему.

— Могу нарушить структуру, — ответил голос. — Но восстановить уже не получится. Через некоторое время разлом станет частью естественной геологии.

— То, что нужно, — сказала она.

Она прижала ладонь с камнем к стене.

Порода под пальцами сначала была холодной и сухой. Безжизненной. Камень, каким он был миллионы лет до их прихода. Но уже через долю секунды ощущение изменилось. Глубоко внутри что-то дрогнуло. Не отклик — подготовка. Как если бы вся толща скалы настраивалась на один-единственный импульс.

Караэн встретила это спокойно.

Без страха.

Без колебаний.

Холод сменился мягкостью. Не физической — структурной. Сопротивление материи начало ослабевать не сразу, а слоями, словно сама порода вспоминала, что может быть переписана.

Вторая ладонь Системы — не голос, не машина, а чистое поле — толкнула изнутри.

Камень не разошёлся с грохотом.

Он уступил.

Трещина раскрылась медленно, без рывка, словно её не ломали, а аккуратно раздвигали изнутри. Внутри не было света. Только глубина. Настоящая. Природная. Та, которую не трогали ни поля, ни расчёты, ни перепрошивки материи.

Караэн заглянула внутрь.

Никаких механизмов.

Никаких конструкций.

Только живая трещина, уходящая вниз, в темноту, в будущие слои планеты, в те зоны, где не будет ни памяти, ни сигналов, ни контроля.

Тэл’ир появился в проходе.

Он не бежал. Он просто был там — как человек, который понял, куда она пойдёт, ещё до того, как она туда повернула.

— Ты уверена? — спросил он.

В его голосе не было приказа. Не было логики. Только вопрос, который можно задать один раз.

— Да, — сказала Караэн.

Она наклонилась и положила ключ в трещину.

Не бросила.

Именно положила.

Так, как кладут не предмет, а спящего.

На миг зелёный свет внутри кристалла вспыхнул чуть ярче. Почти незаметно. И в глубине города откликнулось поле — короткой дрожью, как если бы Сеть сделала последний вдох.

Потом Караэн отняла руку.

Порода сомкнулась.

Без щелчка.

Без шва.

Без следа.

— Ты только что спрятала всё, что может нас когда-нибудь освободить, — спокойно сказал Тэл’ир. — Для тех, кого мы не знаем. И не сможем контролировать.

— Да, — так же спокойно ответила она. — Потому что если спрятать ключ в Арке — мы сами откроем себе дверь при первой же возможности. Не успев понять, кем стали.

Он молчал.

— Пусть нас решают выпускать те, кто придут после, — сказала Караэн. — Если они дотянутся. Если научатся читать картины на камнях. Если будут достаточно… людьми.

Слово «люди» в их языке означало не биологию.

Оно означало способность понимать цену выбора.

Город содрогнулся.

На этот раз — уже не как дрожь.

Как удар.

По перекрытиям пошла волна. Где-то далеко осыпались элементы конструкций. Системы аварийной стабилизации захлебнулись в резких пиках. Сеть больше не пыталась чинить — она начала сворачивать себя.

— Пора, — сказал Тэл’ир. — Сеть загоняет нас в Арку.

Караэн кивнула.

И пошла вниз.

К тем же порталам, которые столько лет связывали их с другими мирами.

Теперь эти порталы вели только в одно место.

В то, откуда они уже не выйдут сами.

Когда она исчезла в коридоре, глубинные уровни сети содрогнулись ещё раз.

Системы, переходящие в автономный режим, зафиксировали: управляющий кристалл выведен из города. «Последний протокол» активировался автоматически — тонкая волна поля прошла через трещину, ухватила зелёное ядро и утянула его дальше, сквозь скалу, в один из периферийных узлов сети, спрятанных в самой коре планеты.

Там, далеко от умирающего города, кристалл должен был однажды всплыть в новом контексте.

В мире, где над ним будут уже другие леса.

Другие моря.

Другие существа.

Но когда-нибудь, спустя тысячи лет, чей-то любопытный палец коснётся стены с кудрявыми рисунками. Чей-то инструмент ударит в правильную трещину.

И зелёный кристалл на секунду вспыхнет в темноте.

Сеть поймёт:

снаружи снова есть носители материи, способные быть телами.

И кто-то из Предтеч впервые за бесконечно долгий цифровой миг почувствует — не сигнал, не данные, не поле.

Запах настоящего воздуха.

Пролог II

Керала, Индия. 1993

Лес шумел так, будто не хотел отпускать людей, которые пришли в него без приглашения. Мокрый воздух давил на плечи. Земля под ногами пружинила, словно скрывала что-то живое — или кого-то.

Раджеш Патан, крупный мужчина с седыми висками и лицом, вечно блестящим от пота, вытер шею тыльной стороной ладони и оглянулся.

— Быстрее, — бросил он. — Шум здесь гуляет так, будто джунгли нас слушают.

Пятеро мужчин за его спиной, с кирками, ржавыми ломами, старым генератором, верёвками и дешёвыми китайскими фонарями, нервно переглянулись. Они уже целый день шли по координатам, которые не существовали ни на одной нормальной карте.

Отправной точкой была бумага.

Старая, хрупкая, из сундука деревенского деда. Линии, царапанные каменным резцом: странные фигуры, окружённые дугами и спиралями, и знак — место в джунглях, где, по слухам, когда-то находились ритуальные пещеры исчезнувших племён.

Бумагу никто прочитать не смог. Но Раджеш купил её сразу.

Не за рисунок.

За то, что лежало за рисунком.

Он знал цену легендам. То, что местные называют «ритуальным», часто означало одно: «запечатанное».

А запечатанное — значит ценное.

Он вырос среди таких историй, а потом долгое время разминировал старые боеприпасы в армии. Научился: то, что закопано и забыто, почти всегда стоит дороже, чем то, что выставлено напоказ.

Сейчас его привёл сюда смесью инстинкта сапёра и жадности перекупщика.

— Стоп, — сказал он.

Перед ними поднималась влажная склонная стена, сплошь затянутая корнями и лианами. Между корней виднелся тёмный, слишком правильный на вид шов.

— Отсюда, — коротко бросил Раджеш.

Двое сразу принялись работать мачете. Корни, как живые, раздвигались и падали в стороны. Под ними проступила поверхность — странно ровная, не похожая на обычный скальный пласт.

Гладь.

Отполированная.

Тёплая.

— Шеф… — позвал один из рабочих, — это не скала.

Раджеш наклонился. Пальцы коснулись поверхности. Он ожидал шероховатости — но подушечки пальцев едва не соскользнули.

Почти стекло. Только стекло не… пульсирует.

Слабый толчок прошёл через кончики пальцев — не тепло, не ток. Скорее, как отголосок чужого пульса.

Будто под этой корой билось сердце.

Он сжал челюсти.

— Значит, нашли. Генератор сюда. Болгарки — к шву.

Генератор загудел с надрывом, выбрасывая синеватый дизельный дым. Болгарки взвыли. Искры, как мелкие ракеты, рикошетили от неестественно гладкой поверхности. Запах жжёного металла смешался с сыростью джунглей.

Материал вёл себя неправильно.

Первые миллиметры не крошились — они как будто испарялись, оставляя тонкую мутную кромку, пахнущую озоном.

— Это не камень, — пробормотал один из мужчин. — И не бетон.

— Нас давно уже не удивляет, что здесь не камень, — отрезал Раджеш. — Режь по линии.

Он видел такое поведение материала только однажды — когда сапёрная команда подрывала старый бункер времён конфликта, построенный по экспериментальным схемам. Плотность, резонанс, странная теплопроводность.

Но даже тогда бетон не отвечал на прикосновения.

Здесь — отвечал.

По мере того как болгарка вгрызалась в гладь, диск то и дело дёргало, будто его тянуло внутрь. Уголёк металла, попав на поверхность, не оставлял следа: мгновенно гас.

Потом появилась трещина. Узкая, как волосок. Из неё дохнуло теплом — сухим и чужим, не джунглевым.

— Осторожно! — рявкнул Раджеш.

В ту же секунду, когда трещина расширилась, из темноты вырвался мягкий зеленоватый отсвет — как свет глубоководных рыб, всплывших слишком близко к поверхности. Он прошёлся по лицам людей, отразился в глазах.

Один рабочий дёрнулся назад, едва не уронив болгарку.

— Шеф… здесь что-то не то. Плохое место.

— Плохие места — самые прибыльные, — жёстко сказал Раджеш. — Продолжать.

Рабочие вооружились ломами. Корка неестественной породы отлетала внутрь, срываясь с глухим, ненормально звонким звуком — будто они стучали не по камню, а по толстому металлу.

— Там пустота, — сказал один. — Большая.

— Тогда идём, — отрезал Раджеш.

Он проверил мачете, поправил кобуру с револьвером, кое-как спрятанную под рубашкой, и первым пролез в разрыв.

Внутри их встретила тишина.

Не та, что бывает в пещерах: с каплями воды, шорохами, шепотом воздуха.

Эта была… плоской. Мёртвой. Как будто здесь вырезали сам звук.

— Включить весь свет, — приказал он.

Фонари вспыхнули. Лучи ударили по стенам — и, казалось, захлебнулись.

Поверхности были такими же гладкими, как внешняя плита. Но не каменными. Слишком ровные. Ни стыков, ни швов, ни трещин. Материал поглощал свет и в то же время отдавал его, странно искажая отражения — как если бы стену смотрели через слой плотной воды.

Пол казался отлитым из того же вещества. Потолок уходил в идеальный полукруг.

Зал.

И в центре — высокий пьедестал. Гладкий, без украшений, чуть наклонённый, будто технологический стол, а не культовый.

На его поверхности лежал камень.

Зелёный.

Правильной формы.

Слишком правильной.

Грани были настолько ровными, что глаз инстинктивно отказывался верить в природное происхождение.

Раджеш остановился.

— Святые боги… — прошептал кто-то за спиной.

— Тихо, — резко сказал он.

Он подошёл ближе. Луч фонаря скользнул по кристаллу. В глубине мелькнуло движение — не отражение, не отблеск. Будто внутри камня прошла волна света.

Где-то на нечеловеческой глубине остаточные поля станции ещё тлели. Тысячи лет крошечный запас энергии держал в фокусе один-единственный объект — этот кристалл. Этого едва хватало, чтобы не дать ему распасться на мёртвую структуру.

Недостаточно для пробуждения.

Пока к нему не прикоснулось что-то живое.

Раджеш протянул руку.

— Шеф, не надо! — выкрикнул один из рабочих.

Пальцы коснулись холодной глади.

Ударило.

Не как от розетки — иначе. Вспышка боли, как если бы кто-то на долю секунды сжал кость изнутри. Руку свело до локтя, пальцы не слушались.

Фонарь в его другой руке вспыхнул, выдал короткую перегрузку и треском взорвался, рассыпавшись стеклом.

Затем дрогнул мир.

Не громко. Не как землетрясение.

Сначала — ощущение, будто кто-то сдвинул пространство на толщину бумаги. Зубы свело, уши заложило, в груди возникла пустота, как в самолёте при резком снижении.

По стенам побежал зелёный импульс — узкий, затем шире. Он обежал зал кольцом, словно сканируя его содержимое.

Остальные фонари одновременно моргнули и погасли. Генератор в проходе взвыл, обороты упали, звук заглох, как если бы кто-то перерезал ему горло.

— Что случилось?! — заорал кто-то в темноте.

— Генератор! Быстро! — откликнулся другой, но в голосе не было уверенности.

Не помогло. Тьма сомкнулась окончательно.

Раджеш стоял, сжимая камень. Пальцы кристалл уже не отпускали — будто кожа приросла к поверхности.

Камень стал тёплым. Слишком тёплым для минерала.

И вдруг…

Внутри головы что-то щёлкнуло.

Это был не звук.

Не мысль.

Скорее, переключение режима.

Как будто чей-то взгляд, невидимый и бесконечно далёкий, развернулся к нему изнутри.

— Шеф?.. — голос рядом дрожал. — Шеф, вы это чувствуете?..

Раджеш попытался ответить — но горло не слушалось.

А в глубине зала раздался низкий, глухой гул.

Он шёл не по воздуху — по камню. По полу, по колоннам, по костям. Частота попадала в резонанс с его собственным скелетом; казалось, что вибрирует позвоночник.

Станция просыпалась.

Напротив, там, где ещё секунду назад была ровная стена, поверхность сначала чуть вздулась, как от слабой волны, а потом… просто разошлась.

Не с треском.

Не со скрежетом.

Слой материала ушёл внутрь себя, как дверца лифта, не оставив ни одной крошки.

За ним была ещё одна комната. Больше. Выше.

В глубине неё, под толстым слоем вековой пыли, что-то светилось.

— Шеф… — голос рабочего сорвался. — Нам… нам надо уходить.

Но Раджеш не слушал.

Голос внутри камня стал чётче.

Не слова — структуры.

Тёплое, медленное, забытое сознание пыталось нащупать его, как слепой — контуры комнаты.

Словно кто-то, спавший тысячи лет, пытался вспомнить собственное имя. И чужое.

Раджеш медленно поднял камень. Зелёный отсвет пробежал по его лицу, обозначил резкие, упрямые черты.

Внутренний голос усилился.

— Отключите генератор, — тихо сказал он.

— Что?..

— Отключите. Всё.

Он смотрел в глубину камня.

Камень — смотрел на него.

Пока люди в панике дергали выключатели, в недрах Земли, под морями, под горами, под тектоническими плитами — там, где когда-то вырастили сеть Арки, — вспыхнул слабый сигнал.

Он был такой древний, что любые современные приборы приняли бы его за шум.

Но несколько устройств в орбите, созданные для отслеживания совсем других аномалий, уловили знакомый рисунок волны.

Они уже видели его.

Десять лет назад — под пустыней.

Три года назад — над горами.

Теперь — под джунглями Кералы.

Где-то далеко, на высоте сотен километров, один спутник зафиксировал короткий всплеск, очень похожий на остаточный эффект от портальной системы.

А в нескольких закрытых центрах на разных концах планеты загорелись красные индикаторы.

Аномалия.

Неизвестный источник.

Возможная внеземная технология.

Там, внизу, Раджеш ещё не знал, что превратился в маяк.

Но камень — знал.

Темнота вокруг изменилась. Она больше не была пустой: ощутимо «слушала». Следила за тем, как они дышат, как сглатывают.

Камень в руке начал пульсировать.

Медленно.

Ровно.

Как сердце.

Каждое биение отзывалось у него в груди, сбивая собственный ритм.

Внутренний голос был слаб, как сигнал сквозь помехи, и явно держался на минимально возможной мощности — словно тот, кто говорил, опасался повредить его мозг.

— Шеф, бросьте его… бросьте, прошу… — прошептал Мадху, самый молодой. Он прижался спиной к стене, как будто гладкая поверхность могла его защитить.

— Нет, — сказал Раджеш. Голос звучал неожиданно спокойным и тяжёлым. — Он не опасен.

И сам удивился. Эта уверенность не была его.

Она пришла из камня.

Из соседней комнаты донёсся низкий механический рык — длинный, вибрирующий. Не звериный. Мелко-моторный, как запуск гигантского агрегата.

— Мы тут не одни, — сказал один из мужчин, поднимая фонарь. Фонарь послушно вспыхнул — и тут же лопнул, плюнув осколками и дымком.

— Одни, — негромко поправил Раджеш. — Мы просто не понимаем, что слышим.

Он шагнул вперёд — туда, где стена разошлась.

Второй зал был огромным. Лучи фонарей, которые кое-как удалось перезапустить от переносных батарей, выхватывали фрагменты: гладкие колонны, высотой в три человеческих роста; линии на полу, похожие на дорожки для каких-то платформ; куполообразный потолок, теряющийся в темноте.

У дальней стены стоял не пьедестал.

Силовой шкаф.

Плавный, тёмный, будто отлитый из единого материала. Несколько глубоких ниш.

В одной нише медленно зажёгся зелёный огонёк.

— Это что… — прошептал кто-то.

Раджешу не нужно было объяснять. Его рука сама вынесла камень вперёд.

Огонёк во внутренней нише вспыхнул ярче и ответил импульсом.

Устройство узнало ключ.

Когда-то этот зал был периферийным узлом Арки — станцией переселения. Планета успела перекроить собственные континенты, но глубинные структуры остались там, где их вырастили.

Теперь над ними сыро шевелились лианы Кералы.

— Сэр… — голос рабочего дрогнул, — может, уйдём?

— Поздно, — сказал Раджеш. — Мы уже его разбудили.

В этот момент голос в голове обрёл форму.

Не звук — смысл.

Открытие подтверждено.

Носитель: активен.

Возврат к ядру требуется.

Он зажмурился, пальцы разжались сами — но камень не упал.

Он завис в воздухе, в нескольких сантиметрах от пола, медленно вращаясь.

Мадху закричал. Один из мужчин бросился назад, к выходу, который они пробивали. Через секунду раздался панический крик:

— ВЫХОДА НЕТ! СТЕНА ЗАКРЫТА!

Паника мгновенно сжалась вокруг них, как удавка.

— Стоять! — рявкнул Раджеш, голосом сержанта, который когда-то командовал сапёрным взводом. — Всем на месте!

Но никто не слушал. Люди метались между колоннами, натыкались друг на друга. Влажный воздух густел, словно сам зал начал дышать им в лицо.

Потом изменился звук.

Гул, до этого фоновый, вдруг стал структурированным. К нему добавился тонкий треск, будто кто-то разрывал невидимую ткань на волокна.

Колонны одна за другой начали светиться.

По каждой прошла вертикальная полоса зелёного — ровная, как лазер.

Воздух между ними искривился.

Сначала чуть-чуть, на уровне ощущения: прямые линии «поплыли» на периферии зрения. Потом стало видно: пространство словно подсдулось к невидимому центру.

— Что это?! — охнул один из рабочих.

Раджеш уже понимал.

Гравитационная линза. Не в учебнике — здесь и сейчас. Воздух дрожал не от тепла, а от локального нарушения гравитационного поля.

Портал.

Не просто дверь в соседнее помещение.

Выход в сеть.

Когда искривление достигло максимума, из самого центра разрезанного пространства прорезался звук.

Сначала — низкий рык, перекатами. Потом — шепот.

Нечеловеческий.

И не цифровой.

Тёплый, но давно забывший слова.

— Кто… вы…? — прошелестело в воздухе.

Пятеро мужчин замерли, как статуи.

— Мы… — Мадху сглотнул так, что было слышно. — Мы не трогали… мы не…

Камень ответил вместо них.

Он поднялся выше, его ядро вспыхнуло. Раджеш почувствовал, как внутри него что-то раскрывается — как дверь, которую он всю жизнь обходил стороной.

Невидимая волна прошла по залу, облизнула кожу. Один рабочий рухнул на колени, зажимая уши.

— Господи… что это?..

— Тихо, — выдавил Раджеш. — Это контакт.

Голос стал чётче, как радио, которое поймало частоту:

— Носитель… перемещён. Статус: чужой. Материя: нестабильна.

Требуется… доставка к ядру.

К Основанию.

Он чувствовал, как чужой разум скользит по краю его сознания. Не вгрызается — осторожно обходит глубинные зоны, как специалист, который отлично помнит, чем заканчиваются прямые вторжения в биологический носитель.

— Сэр, — прошептал один из людей, — оно говорит. Камень говорит.

— Не камень, — сказал Раджеш. — Кто-то внутри.

Панель на стене ожила. По её краю побежала тонкая линия света, намечая прямоугольник. Металл бесшумно отошёл, открывая небольшую нишу.

Внутри лежала пластина — тонкая, металлическая, покрытая узорами, напоминающими одновременно дорожки микросхем и древние письмена.

Кристалл сместился и «указал» на пластину, повиснув напротив неё.

— Вставить… — прошелестел голос.

— НЕ ДЕЛАЙТЕ! — заорал Мадху.

Раджеш подошёл ближе.

Он не понимал, зачем.

Его сознание словно распалось на два пласта: один паниковал, другой — холодный, аналитический — двигался вперёд.

Бывший сапёр, который привык доводить процедуру до конца, даже если всё внутри кричит «стоп».

Он взял пластину.

По её поверхности побежали светлые узоры, как если бы в неё вливалось тепло.

Зал изменился.

Воздух стал плотнее, словно давление выросло на несколько десятков миллиметров ртутного столба. Стены на миг «наклонились» внутрь.

Резонанс прокатился от пола до купола.

Камень в воздухе сказал:

— Протокол восстановления… запущен.

— НЕТ! — Мадху бросился к нему.

Ответом стала ударная волна.

Она не отбросила — вырезала. Молодого парня просто смело в сторону, как бумажного. Он ударился о колонну, сполз, оставляя на гладкой поверхности кровавый след.

Колонны начали вращаться.

Каждая — вокруг своей оси, в свою сторону. Тонны материала двигались без звука, как лёгкие игрушки.

Из оснований колонн вверх ударили потоки света.

Пол под ногами стал прозрачным.

Под ними открывалась бездна: ещё один уровень, ещё один зал, ещё один слой станции, прорезанный теми же дорожками и гнёздами.

Один из рабочих, отшатнувшись, поскользнулся на собственной крови и едва не ушёл в глубину — его в последний момент схватили за воротник.

— ДЕРЖИ ЕГО! — заорал кто-то.

Радужная рябь пробежала по «стеклу» пола. Это не был настоящий материал — скорее, стабилизированный силовой слой, тонкая сеть гравитационных полей. Если он отключится, падение будет долгим.

— ШЕФ, НАДО ВАЛИТЬ! — завопил один из мужчин. — ЭТО ВСЁ ВЗОРВЁТСЯ!

Но зал не собирался взрываться.

Он просыпался.

Голос из камня стал громче:

— Носитель, идентифицируйтесь. Цель перемещения?

Режим активации: неполный.

Внешние субъекты: несовместимы.

Инициация протокола защиты.

— Протокола чего?! — выкрикнул рабочий, у которого из носа уже текла кровь.

Колонны одновременно застопорились.

Они повернулись внутрь плоскими гранями — и раскрылись.

Внутри каждой скрывалась полость.

Гнездо.

Пустое.

Форма явно предназначалась под что-то органическое. Крепления, крепёжные кольца, остатки высохшей, окаменевшей материи.

— Они… здесь ждали кого-то, — севшим голосом сказал Мадху. — Здесь… жили.

Камень ответил:

— Гнёзда пусты. Материя: отсутствует. Биоконтейнеры: разрушены.

Переход невозможен.

Запрос к носителю: вернуть сознание к ядру вручную.

Пауза.

— Найти Главный Портал.

В этот момент до Раджеша дошло.

Это не храм.

Не сокровищница.

Не база.

Это вокзал.

Станция переселения.

И камень в его руке — не вещь.

Чей-то блок сознания. Застрявший между мирами.

— Шеф… — шёпот рядом дрогнул, — что теперь?..

Раджеш сжал камень.

— Теперь мы делаем то, что должны, — сказал он.

И снова понял: это были не его слова.

Потолок вспыхнул.

Не огнём. Не плазмой.

Чистым белым светом, как вспышка сварки, умноженная в тысячу раз.

Генератор в коридоре вздрогнул и разорвался в клочья — что-то внутри перегорело от электромагнитного удара. В зале воздух стал на секунду плотным, как вода.

Все инстинктивно закрыли глаза.

Камень вытянулся к свету, словно пытался вырваться.

Свет ударил вниз.

Когда он погас, Раджеш стоял на коленях.

В ушах звенело. Мир расплывался.

Трое его людей лежали неподвижно. Один — с кровью из носа и ушей, другой судорожно дёргался, третий лежал на спине с широко раскрытыми глазами, ничего не видя.

Мадху дышал — рвано, с хрипами.

А камня… в руках уже не было.

Он лежал на полу у самой кромки пьедестала и тихо светился.

Как будто ждал.

Воздух в зале едва слышно прошептал:

— Верни меня… домой.

Звук оборвался.

Остался только гул крови в висках.

— Всё, — сипло сказал выживший рабочий. — Я ухожу. Мне плевать на деньги. Это… не для людей.

Он поднялся, пошатываясь, и кинулся к выходу. Там, где должен был быть лаз, теперь была идеальная, целая стена.

Никаких швов. Никаких трещин.

Он ударил кулаком. Потом ещё. Кожа лопнула, кровь размазалась по гладкой поверхности.

— ОТКРОЙСЯ! — заорал он.

Стена не ответила.

— Сядь, — сказал Раджеш. Голос был ровным, как линия на экране кардиографа.

Мужчина обернулся, глаза безумные:

— Что «сядь»?! Ты видел, шеф?! Оно говорит! Камень… стены… это…

— Сядь, — повторил он. — Иначе ты подорвёшь всё, что ещё живо. Нам ещё отсюда выбираться. Паника — плохой инструмент.

Он ощущал собственный страх — липкий, животный.

Поверх него лежал другой слой.

Холодный. Логичный. Чужой.

Носитель: нестабилен, но пригоден.

Субъекты вокруг: неопасны.

Приоритет: сохранение ключа. Поиск узла доступа…

Он резко мотнул головой, будто пытался вытряхнуть этот голос.

Камень всё ещё лежал у пьедестала. Свет внутри стал ровным, мягким.

Ждущим.

Раджеш подошёл и поднял его.

На этот раз голоса не было — только лёгкий толчок где-то на границе сознания, словно кто-то изнутри коснулся стекла.

— Мы уйдём и забудем, — хрипло сказал Мадху, поднявшись. — Сожжём карту, сожжём всё. Сделаем вид, что…

— Ты так правда думаешь? — спросил Раджеш, не оборачиваясь.

Ответа не потребовалось.

Он знал этих людей. День, два — и кто-то заговорит.

Пьяный базарный разговор. Желание похвастаться. Страх, вытесняемый шуткой.

Слух поползёт.

А за слухами придут те, кто умеет задавать вопросы.

Он знал и другое: сигнал уже ушёл наверх. И где-то там люди, у которых в руках есть деньги, армия и спутники, уже ставят галочки в колонках.

Они выбирались почти час.

Архитектура сама сопротивлялась.

Коридоры «дрожали», стены на периферии зрения порой раздвигались, будто их было больше, чем две. Потолок то давил, то уходил выше, чем позволяла геология.

Камень в руке указывал путь: когда он шёл не туда, становился ледяным, пока боль не простреливала пальцы. Стоило поменять направление — тепло возвращалось.

На третьем таком развороте Раджеш перестал считать это совпадением.

В одном из проходов он увидел тонкий просвет: знакомую трещину.

В неё втягивался холодный воздух джунглей.

— Вот, — выдохнул Мадху. — Снаружи.

Они выбрались один за другим. Жар обрушился сверху, шум леса показался оглушительным.

Снаружи уже клонилось к вечеру.

Раджеш обернулся.

Стена, которую они резали, выглядела иссечённой: следы диска, сколы, трещины. Но под этим, если знать, куда смотреть, ощущался другой слой — ровный, как маска. Он уже затягивал пробитый лаз изнутри.

— Замаскировать, — приказал Раджеш. — Сейчас же. Корни, грязь, всё.

— Зачем? — дерзко спросил один из рабочих. — Чтобы сюда ещё кто-то пришёл?

— Чтобы сюда не пришли без нас, — жёстко сказал он. — Быстро.

Они работали молча. Через полчаса стена снова выглядела обычным куском породы, затянутым мхом и лианами.

Только ровная линия под зеленью выдавалась тем, кто умел смотреть.

Генератор разобрали, инструменты спрятали.

Раджеш сел в кабину старого грузовичка и, не заводя двигатель, уставился на руль.

Камень лежал на коленях.

Свет внутри почти исчез, но не погас.

Как ночник в комнате у того, кто боится темноты.

Мадху постучал в стекло.

— Шеф?..

— Поедем, — коротко сказал Раджеш.

Он завёл двигатель, и машина, кашляя, поползла вниз по размытой дороге.

Минут через десять Мадху тихо спросил:

— Вы… никому его не отдадите?

— А кому я его должен отдать? — не глядя, отозвался Раджеш.

— Ну… тем, с кем вы иногда говорите по телефону. Или… Коллекционеру.

«Те люди» имели много названий — Комитет, Управление, Служба. Для таких, как Раджеш, — просто «они».

И был ещё Коллекционер.

Человек без имён и должностей. Часть сети, куда стекалось всё, что нельзя было продать музейщикам.

В голове стало странно тихо.

Камень в кармане нагревался и остывал, как будто дышал.

Контакт с внешними структурами: возможен.

Вероятность извлечения пользы: высокая.

Риск преждевременного доступа к ядру: непредсказуем.

— Пока — никому, — сказал Раджеш. — Сначала разберёмся сами.

К полуночи они добрались до города.

Генератор и железо отправились в сарай. Люди разошлись, унося с собой страх и клятвы «никогда больше».

Раджеш знал: через неделю половина вернётся.

Деньги сильнее страха.

Он поднялся в свою маленькую квартиру над дешёвым магазином, запер все замки, опустил жалюзи и только потом положил камень на стол.

Зелёный свет в глубине едва заметно усилился.

— Кто ты? — спросил он.

Ответ пришёл не словом.

Сначала — тяжесть, как если бы на плечи опустили плащ из лет. Не человеческих — геологических.

Потом — рваные образы:

огромный зал, залитый белым светом;

ряды капсул с чёрной, вязкой жидкостью;

фигуры, погружающиеся внутрь;

ощущение падения сквозь лёд;

команды: «протокол переноса… критическая ошибка… удержание сознания в буфере…».

А затем — пустота.

Долгая, как само молчание пород.

Пока кто-то снаружи не коснулся камня.

Раджеш опёрся руками о стол.

— Значит, вы пытались спасти себя, — пробормотал он. — И зависли.

Он не был учёным, но понимал: сознание живёт дольше тела, если у него есть, где держаться.

Камень поднялся над столом на пару сантиметров — неуверенно.

Потом опустился.

Согласие.

— Ты хочешь домой, — сказал Раджеш. — В тот зал. В те капсулы. В… тела.

В голове мелькнул ещё один образ: капсула, человеческая фигура внутри, выемка в груди под форму кристалла.

Тела-ждущие.

— Охотники за сокровищами, — усмехнулся он безрадостно. — Нашли сокровищницу, в которой сами станут добычей.

Если он продаст камень тем, с кем иногда работал, они найдут путь к станции.

И не остановятся.

Камень дрогнул.

Носитель, — прошептал голос. — Найди портал. Там — ответ. Там — выход…

— И вход, — мрачно добавил Раджеш.

Он выключил свет и лег на узкую кровать, глядя в темноту.

Камень на столе дышал мягким светом.

Впервые за много лет он чувствовал не азарт, не жадность — ответственность.

И это чувство ему не нравилось.

На следующий день о пещере узнали те, о ком он думал.

Но не от его людей — от приборов.

Далеко за океаном, в подземном центре, где кондиционеры работали не для людей, а для серверных стоек, молодой аналитик наклонился над мониторами.

— Шеф, посмотрите, — сказал он, не отрывая взгляда.

На экране — кривая. Нервы графика прыгали пиками.

— Гроза? — буркнул начальник, подходя.

— Нет, сэр. Электрика так не шумит. Это… — парень прищурился. — Это напоминает ту штуку из Гоби и Анды.

Он вывел на экран несколько старых логов. Три графика легли почти идеально друг на друга.

Форма сигнала.

Уникальный «почерк».

Начальник на секунду задержал дыхание.

— Координаты?

— Южная Индия. Керала. Глубокие джунгли. На карте ничего.

— Ошибаешься, — тихо сказал начальник.

Он открыл закрытый архив, защищённый двумя паролями и ключевой картой. На экране всплыли размытые спутниковые снимки, томографические разрезы недр, строки отчётов:

«…аномальный импульс…

…предполагаемая глубинная структура…

…совпадение формы сигнала на 97,3%…»

— Это уже третий, — сказал он. — Если источники связаны, мы имеем дело не с природой.

— Вы думаете… это техногенно?

Начальник усмехнулся уголком рта.

— Я думаю, кто-то включил что-то, что было выключено десятки тысяч лет. И мы должны быть первыми, кто туда доберётся.

Он нажал пару клавиш.

На верхнем экране вспыхнуло:

ПРИОРИТЕТ: АЛЬФА.

ПРОГРАММА: «GATEWATCH».

ЗОНА: КЕРАЛА, ИНДИЯ.

Список получателей немедленного оповещения включал несколько аббревиатур, которые не существовали ни в одном открытом бюджете.

Почти одновременно, на другом конце планеты, в сером здании без вывески мужчина в мятом пиджаке убрал от лица сигаретный дым, посмотрел на распечатку и произнёс:

— Опять их спутники что-то поймали. И опять не поделятся.

Он поставил подпись под внутренней телеграммой:

ПРИОРИТЕТ: ВЫСШИЙ.

ОТДЕЛ: «СИГМА».

ОБЪЕКТ: АНОМАЛИЯ КЕРАЛА.

— Значит, наш интерес — там же, — тихо добавил он.

Через сорок восемь часов после того, как зелёный кристалл вспыхнул в подземном зале,

вертолёт с эмблемами индийской армии

и неприметным серым контейнером без маркировки

сел недалеко от той самой деревни.

Из контейнера вышли люди.

Не крестьяне.

Не археологи.

Не туристы.

Одинаковые крепкие ботинки, одинаковые рюкзаки, одинаковые лица тех, кто привык работать там, где официально ничего не происходит.

С ними — трое в гражданском:

мужчина с потёртым кожаным портфелем,

высокий хмурый специалист с чемоданом приборов,

женщина с холодными глазами, которые отмечали всё.

Официально они числились «геофизической группой».

Неофициально — частью чужой игры.

Среди них был Сергей Волков.

Первая мысль, когда он ступил на липкую от влажности землю: «Опять тропики».

Вторая: «Здесь что-то не так».

Гравиметр показал аномалию ещё в полёте.

Тонкий, но устойчивый пик, который не вписывался ни в одну известную модель.

Как если бы глубоко под ними была полость — и одновременно материал плотнее любого сплава.

Волков включил второй режим. Показания на экране прыгнули.

— Вон там, — сказал сопровождающий офицер, указывая на склон, сплошь затянутый лианами. — Самый сильный сигнал с того хребта.

Сергей поднял взгляд.

Обычная зелёная стена джунглей.

— По сводкам, — добавил офицер, — там пусто. Местные говорят о «духах горы». Несколько лет назад парень пытался туда залезть. Пропал.

Волков усмехнулся:

— Духи любят такие истории.

Он видел за легендами реальные вещи: ямы, нестабильные породы, неразорвавшиеся боеприпасы.

Но здесь…

Кривая гравитационного поля не соответствовала ни одному геологическому профилю.

Словно кто-то спрятал под горой чужой город.

Женщина в гражданском, стоявшая чуть поодаль, взглянула на свой крошечный прибор — аккуратная чёрная коробочка без маркировки.

Он тихо запищал, поймав то, чего не видел гравиметр.

— Вы же говорили, — ровно сказала она, — что это просто аномалия пород.

— А вы — что здесь только наблюдаете, — так же ровно ответил Сергей.

Они оба знали, что лгут.

Первым делом они вышли к стене, которую вчера так

старательно маскировали люди Раджеша.

Маскировка была хорошей. Не для тех, кто знает, что искать.

Сергей приложил ладонь к камню.

Сырой холод. Шероховатость породы.

А под ним — кое-что ещё.

Холоднее. Ровнее.

— Здесь работали недавно, — сказал он.

Он вытащил складной нож, поддел мох, отодвинул корень. Под зеленью блеснул знакомый рисунок реза — ровная линия от алмазного диска.

— Кто-то уже нашёл этот вход, — добавил он. — И очень не хотел, чтобы об этом узнали.

— Но спутник был внимательнее, — тихо сказала женщина.

Волков ничего не ответил.

Он думал о другом: о глубине под ногами, где алгоритмы строили модель плотности породы — и каждый раз выходило что-то невозможное.

Где-то там, внизу, уже пульсировал знакомый сигнал.

И те, кто сидел по ту сторону океана, и те, кто в сером здании без вывески, уже начали считать время.

В душной комнатке над магазином седой Раджеш Патан сидел, глядя на зелёный камень в руке, и понимал: его маленький чёрный бизнес только что стал частью чужой большой игры.

Игры, где одна ошибка стоила не только жизни его людей, а куда больше.

Камень лежал на столе — идеально гладкий, нелепо красивый на фоне облезлой мебели.

Иногда внутри пробегал мягкий импульс.

Как вдох.

К утру он задремал.

И сразу увидел зал.

Белый свет. Ряды капсул, уходящих в даль. В каждой — силуэт. Ожидающий.

На груди каждой капсулы — выемка, как раз под форму кристалла.

Он подошёл к одной.

Механизм с шипящим вздохом открылся.

Внутри — высокий человек, слишком правильный, словно отредактированный.

Глаза открылись.

— Ты принесёшь мне тело, — сказал он. — Ты — дорога. Не бойся.

Раджеш отшатнулся. Капсула захлопнулась. Голос оборвался.

Он проснулся рывком.

Пот на лбу, во рту — металлический привкус.

Камень на столе светился ровно.

Словно ждал.

На рассвете он принял решение.

Правильное или нет — он не знал.

Он вынул из кладовки старый железный сейф, вывалил содержимое: паспорта, пакеты с деньгами, пару старых перстней, серебряную чашу, маленькую статуэтку.

Он умел отличать подделку от оригинала.

И точно знал: камень не был ни тем, ни другим.

Он положил его в сейф, захлопнул дверь, провернул ключ, трижды ударил кулаком по корпусу, убеждаясь, что замок встал.

Потом передумал.

Сейф можно вынести.

Он разобрал пол, открыл узкий тайник между балками. Туда обычно прятал самое ценное до сделки.

Теперь сделал иначе:

Поставил в нишу пустой сейф.

А камень завернул в плотную ткань, пропитанную жиром и воском, чтобы скрыть тепло, и уложил в самый угол, под сейф.

Сейф — приманка.

Камень — глубже.

Работа человека, который слишком долго занимался опасными вещами.

Он вернул доски на место, накрыл старым ковриком.

— Никто тебя не найдёт, — сказал он.

Но сам понимал: такие вещи находят сами.

Через два дня в дверь постучали так, как стучат те, кто уверен, что их впустят:

три удара, пауза, два удара, длинная пауза, один.

Раджеш открыл.

На пороге стоял мужчина в белой рубашке, с аккуратным металлическим чемоданчиком. Лицо мягкое, улыбчивое. Глаза — холодные.

— Раджеш, друг мой, — сказал он. — Давненько ты не приносил мне ничего интересного.

Коллекционер.

Не имя. Функция.

Часть сети, тянущей щупальца во все «чёрные» сделки от Мумбаи до Стамбула.

— В джунглях, — начал Раджеш, — ничего…

— Ты плохой лжец, — мягко перебил его Коллекционер. Он прошёл внутрь, не дожидаясь приглашения, огляделся. — Пахнет сырой землёй. И страхом.

Он опустил взгляд на ботинки Раджеша, покрытые засохшей красноватой глиной.

— Ты был там, — констатировал он. — Где поворачивает река и начинаются старые террасы.

Раджеш почувствовал, как под кожей стынет кровь.

— Ничего стоящего, — сказал он.

— Ты дрожишь, — спокойно продолжил Коллекционер. — И это не от того, что мало спишь.

Он обвёл взглядом комнату, задержался на ковре.

— Я дам тебе день, — сказал он наконец. — Завтра приду снова. Если ты солжёшь ещё раз — я возьму то, что ты нашёл, силой.

Он уже стоял в дверях, когда добавил, не поворачиваясь:

— И, Раджеш… не тебе решать судьбу вещей, которые были здесь задолго до твоего мира.

Дверь захлопнулась.

Тишина стала тяжёлой, как бетон.

Через час камень начал светиться тревожно.

Пульсация стала частой, неравномерной.

Воздух над полом дрожал.

Раджеш вскрыл тайник.

Камень сам выкатился ему на ладонь — словно ждал.

Голос внутри окреп.

— Опасность. Несовместимый субъект рядом. Скрытие невозможно.

Передвижение требуется.

Ищи… выход.

— Куда? — прошептал он. — Куда тебя нести?

Перед его глазами вспыхнуло видение:

горная гряда;

узкий проход;

каменные ступени;

арка, вся в выщербленных символах;

белый свет портала.

Другая дверь Арки.

Не под тем склоном. В том же регионе — но глубже, дальше.

— Ты хочешь, чтобы я отвёл тебя туда, — понял вслух Раджеш.

Ответ был чувствами, не словами.

Да.

Он посмотрел в окно.

Гроза надвигалась быстро, стягивая над городом тяжёлые облака.

Он забросил в рюкзак фонарь, мачете, воду, немного еды.

Камень завернул отдельно. На плечо повесил старое ружьё.

И ушёл в ночь.

По той же тропе, но дальше.

Дождь быстро превратил землю в кашу. Лягушки орали, обезьяны метались в кронах.

Иногда казалось, что весь лес смотрит ему в спину.

Через пару часов он увидел её.

Арку.

С первого взгляда — природную.

Но трещины были слишком правильными.

Внутри камня, в местах сколов, пробивались едва заметные линии, похожие на те, что были на древней карте.

Камень в мешке обжёг ладонь.

— Это она? — спросил он.

Ответ пришёл сразу — волной образов:

активный портал;

протокол восстановления;

доступ к ядру;

тела, ожидающие носителей.

Жажда.

Не его.

Камня.

Раджеш положил ладонь на каменную плоскость.

Гул прошёл по пальцам, по рукам, ударил в грудь.

Земля едва заметно дрогнула. Лианы над аркой качнулись, как от ветра.

По выщербленным символам прошёл струящийся зелёный отсвет.

Мир вокруг на секунду стал чётче, чем должен.

В этот момент он понял главное.

Если он активирует портал — мир станет другим.

Без возможности откатить назад.

Он видел в чужих обрывках памяти: ряды капсул, голоса, говорящие о «протоколе восстановления», голод тех, кто застрял в кристаллах и ищет тела.

— Нет, — сказал он. — Пока нет. Я не знаю, кто ты. И не знаю, что вы сделаете, когда вернётесь.

Он посмотрел в глубину зелёного света.

— И ты не знаешь, что такое мы.

Камень поблёк.

Не полностью.

Скорее, как зверь, который отступил в тень, но не ушёл.

И тогда он услышал:

— Я подожду.

Раджеш вернулся в город под утро.

Мокрый, выжатый, с пустым взглядом.

Камень спрятал снова — ещё глубже.

Под доски положил металлический оберег, чтобы любой прибор видел только дешёвый сплав.

Коллекционер пришёл утром.

Раджеш открыл дверь.

— У меня ничего нет, — сказал он. — И ты знаешь: если бы было — я бы уже продал.

Коллекционер смотрел долго.

Слишком долго.

— Ты изменился, — тихо сказал он. — И мне это не нравится.

— Устал, — пожал плечами Раджеш.

Коллекционер ушёл.

Раджеш закрыл дверь, прислонился к ней лбом, выдохнул.

Утро было душным. Солнце ещё не поднялось, а воздух уже лип к коже.

Камень в ладони почти не светился.

Будто прислушивался.

— Ты хочешь домой, — сказал он. — Но если я верну тебя туда, я открою дверь тем, кто…

Он не договорил.

Решение пришло резко.

Избавиться.

Сделать вид, что ничего не было.

Вернуть себе старую жизнь перекупщика, который просто таскает из джунглей железки и старьё.

Если он активирует портал — это будет его выбор, его вина.

Если продаст камень — ответственность можно будет списать на других.

Подлая логика. Но живая.

Он сунул камень в карман, вышел, запер дверь и двинулся к лавке.

Ювелирная лавка на старой улице пахла специями, чаем и гарью.

Ювелир — низенький мужчина с круглыми очками — поднял взгляд:

— О, патан-сахиб. Давно не видались.

— У меня камень, — сказал Раджеш. — Особенный.

Ювелир вытянул руку.

— Покажите.

Камень лёг на бархат, как будто место ему было именно там.

Ювелир наклонился, прищурился.

— Не кварц, не берилл, не нефрит… — пробормотал он. — Внутренний свет, без включений.

Он повернул кристалл пинцетом.

Камень тонко дрогнул.

Раджеш почувствовал это всем телом, как иглу под кожу.

— Я хочу избавиться от него, — сказал он. — Быстро.

Ювелир поднял глаза.

В них впервые мелькнуло уважение.

— Понимаю, — тихо сказал он.

Он ушёл в заднюю комнату, вернулся с пачкой купюр.

— Это за камень. И ещё — за то, что вы не называете источник.

Раджеш взял деньги, не считая.

Вышел на улицу.

Вдохнул глубоко, как человек, который долго держал воздух под водой.

Камня в кармане больше не было.

Стало легче.

Но не свободнее.

Ювелир ещё долго смотрел на кристалл.

Что-то в нём притягивало взгляд.

— Надо сделать кулон, — пробормотал он. — Таких любят богатые гости.

Он примерил серебряную оправу. Камень вписался идеально.

— Красавец, — сказал он. — Тебе повезёт с хозяйкой.

Если бы он видел, как в тот момент, когда холод металла сомкнулся вокруг кристалла, в нескольких тысячах километров внутренняя система одной очень древней станции зафиксировала событие.

Где-то в глубине Арки вспыхнул давно погасший интерфейс.

На языке, которого больше никто не знал, всплыла строка:

КЛЮЧ АКТИВИРОВАН.

ПРОТОКОЛ ВОССТАНОВЛЕНИЯ: ЭТАП 1.

ПОИСК ДОСТУПНЫХ НОСИТЕЛЕЙ.

И миллионы спящих структур, что когда-то были сознаниями,

слабо дрогнули. Голод. Той же ночью Раджеш уехал.

Снял деньги с тайного счёта, купил билет до Мумбаи, пересел на поезд, потом на другой.

Он всегда исчезал легко. Теперь — ещё легче. Он был уверен:

камень остался просто чужой игрушкой.

Через неделю его след потерялся.

В дешёвой гостинице нашли оставленную сумку, пустую бутылку, квитанцию на билет дальше на север. И всё.

Ни тела. Ни свидетелей. Сначала полиция пожала плечами.

Потом папка с его именем перекочевала на другой стол — к людям

без формы и удостоверений.

Но их интересовал не он. Камень.

Камень висел в витрине маленькой лавки.

На серебряной цепочке. Ровный. Спокойный. Молчаливый. Ждал.

Годы шли.

Туристы приходили и уходили.

Кто-то спрашивал цену — она была слишком высокой. Кто-то

задерживал взгляд, но шёл дальше.

Сущность внутри кристалла терпеливо лежала в цепи событий. Её

сознание было слабым, фрагментарным, но одно она понимала ясно:

всё повторяется,

всё вновь открывается. Сюда придёт тот, кто нужен.

Не Раджеш. Не ювелир. Не охотники за редкостями.

Женщина, которая через много лет зайдёт сюда случайно — после

дождя, после долгой прогулки по старому городу —

остановится перед витриной, и скажет:

— А этот кулон? Можно посмотреть?

Ювелир улыбнётся, потянется к витрине. А камень — загорится вновь.

И в этот момент, за тысячи километров отсюда, в одном закрытом

центре несколько экранов одновременно вспыхнут красным.

Новый импульс. Тот же рисунок волны.

.

Глава 1. Наследство ювелира

Самолёт провалился в тёплую воздушную яму, крыло дрогнуло, и в проходе дружно зазвенели пряжки ремней. Марина автоматически сжала подлокотник, потом разжала пальцы и заставила себя выдохнуть. За иллюминатором под ватной пеленой облаков на секунду мелькнула зелень, как разорванный рукав джунглей, тонкая блестящая нитка реки и полоска побережья.

— Всё, садимся, — пробормотал рядом Алексей, снимая наушники. Голос у него был спокойный, но глаза уже работали: скользнули по салону, задержались на стюардессе у выхода, на мужчине в кожаной куртке через проход, на паре шумных туристов с немецкой речью.

«Как на объекте», — привычно отметила Марина.

Гул двигателей изменился, самолёт наклонился носом вниз. Влажная мутная белизна за стеклом стала светлее, и вдруг провалилась — под ними раскрылась Керала: бесконечный ковёр пальм, красные крыши, мутные канавы, блеск моря вдалеке. Воздух снаружи казался густым уже по одному только цвету неба: выгоревший голубой, размазанный, как акварель.

«Просто отпуск, — сказала она себе. — Нормальный, человеческий отпуск. Без сроков, дедлайнов и юрских слоёв под ногами».

А где-то в глубине, там, где она не любила копаться, шевельнулась другая мысль: «И без твоих отцовских призраков, ага».

Самолёт мягко качнулся, коснулся полосы. Салон заполнился привычным шорохом: щёлкнули ремни, захлопали крышки багажных полок, кто-то уже встал раньше команды и получил вежливое, но жёсткое замечание стюардессы. Алексей потянулся, провёл ладонью по лицу, взъерошил короткие, чуть тронутые сединой волосы. При этом, не глядя, привычно прощупал карман — телефон на месте.

— Добро пожаловать в тропики, — сказал он. — Подмосковные лужи уже скучают.

— Лужи подождут, — ответила Марина, всматриваясь в размытый через стекло край полосы. Ей казалось, что она уже чувствует запах — влажной земли, горячего асфальта, чего-то прелого и сладкого одновременно.

Когда очередь наконец доползла до трапа, первый удар пришёл сразу: влажное тепло накрыло, как мокрым одеялом. Воздух был плотнее привычного, им буквально приходилось проталкиваться к автобусу. Пот мгновенно выступил у корней волос, прилипла к плечам хлопковая рубашка.

Алексей, соскакивая по ступенькам, по-мальчишески прищурился на солнце, потянулся всем корпусом. И всё равно взгляд у него был не отпускной: отмечал расположение камер на фасаде, расположение выходов, стоянку техники.

— Зато зима далеко, — сказал он, когда они оказались в автобусе. — Ты же хотела «чтобы кости прогрелись». Это вот оно.

— Угу, — Марина машинально провела пальцами по вороту, открывая шею. Влажность вползала под кожу, но в этом было что-то… правильное. Земля, напитанная водой, тяжело дышащая — как в тех тропических разрезах, которые она год назад видела на конференции. Только теперь — живьём.

В зале паспортного контроля кондиционер, казалось, гнал не холод, а переработанную, уставшую прохладу. Очередь двигалась медленно. На стенах — облупившаяся краска и по-детски наивные плакаты «Welcome to Kerala».

Пограничник, когда очередь наконец подвинула их к окошку, взял их паспорта длинными пальцами. Светлая синеватая форма висела на нём как-то не по размеру, но глаза были внимательные, цепкие.

— Туризм? — спросил он, глядя на Алексея.

— Туризм, — легко ответил тот по-английски. — Two weeks. Sea, sun, fish curry — all inclusive.

Пограничник вежливо улыбнулся, но задержал взгляд на странице с визой Марининого паспорта. Перелистал. Затем снова вернулся к фото. Марина поймала своё отражение в стекле и на миг отметила, насколько оно отличается от фотографии пятилетней давности: резче. Большее число ночей без сна, больше тонких линий у глаз.

— Doctor? — неожиданно спросил пограничник, заметив визитку, положенную между страниц. — Geology?

— Да, геолог, — кивнула она. Английское слово выскользнуло автоматически: «geologist». — Conference, field work… потом отпуск. Сейчас только отпуск.

Он кивнул, поставил штамп с тяжёлым чпоком. Что-то набрал в компьютере чуть дольше, чем требовалось. Алексей всё это время почти незаметно наблюдал: ленивый взгляд, но мышцы на челюсти были напряжённы.

— Welcome, — сказал пограничник, возвращая паспорта. — Enjoy our state.

— Very beautiful already, — вежливо отозвался Алексей и взял Марину под локоть, проводя к выходу.

— Ты видел, как он на тебя смотрел? — спросила она уже в коридоре выдачи багажа, поправляя ремень сумки. — Как на потенциального террориста.

— Это ты на себя так смотришь, когда студент приносит тебе диплом за неделю до защиты, — отмахнулся Алексей. — У человека просто скучная работа. Любой живой взгляд кажется подозрительным.

Он сказал это лениво, но Марина отметила, как он чуть повернул голову к одной из камер под потолком и будто запомнил её расположение.

Багаж выполз из нутра аэропорта на ленте: чемоданы, коробки, чужие жизни, собранные в тканевые и пластиковые оболочки. Их поношенный синий чемодан с наклейкой «Fragile» — привычно забитый не сувенирами, а полуразобранными полевыми сапогами, складными молотками и сорока тюбиками крема от загара — выглядел здесь почти домашним.

На выходе их моментально окружил полукруг таксистов. Голоса сливались в вязкий фон: «Taxi, sir, madam, very good price… hotel, where you from, Russia? Moscow? Very cold there now, yes?»

Марина едва удержалась от того, чтобы не оттолкнуть всех руками. Алексей спокойно поднял ладонь; не грубо, но так, что напор сломался.

— Нам в Ковалам, — сказал он ближайшему мужчине в белой рубашке. — Сколько?

Тот назвал цену, тут же сам сбил её вдвое, подмигнул. Марина, привычная к рынкам Средней Азии, уже развернула в голове схему торга, но Алексей неожиданно кивнул.

— Сойдёт, — сказал он. — Пойдём.

— Ты что, с ума сошёл? — шепнула она, когда они вышли под бьющий по глазам солнечный свет. — Можно было ещё минимум треть сбросить.

— Не хочу торговаться за пару сотен рупий, — ответил он. — Хочу быстрее доехать и наконец выпить чего-нибудь с льдом. Лекции о капитализме в тропиках перенесём на потом.

Она хотела возразить, но тут в лицо ударил новый запах — смесь прогретого дизеля, прелых листьев, просыпанных на землю специй и солёной влаги от моря. Внутри всё разом провалилось в какое-то странное спокойствие.

Такси тряслось по дырявой дороге, уворачиваясь от мопедов и коров с одинаковым достоинством. На обочинах мелькали лавки, обматывающие пояса сари, забитые людьми автобусы. Из кузова грузовика рядом свисали блики серебристой рыбы, прикрытой тряпкой.

Марина поймала себя на том, что смотрит на этот грузовик слишком пристально.

На старой фотографии, которую она много лет держала в ящике письменного стола, отец стоял на фоне почти такого же кузова: облезлая надпись на незнакомом языке, брезент, тяжёлая, влажная тень от тропического неба. Она тогда, в десять лет, долго пыталась прочитать ярко-красные буквы и не смогла. Мать сказала: «Индонезия» — и тема была закрыта. Снимок — один из тех немногих, что остались от последней экспедиции.

«А что, если это была не Индонезия», — внезапно подумала она. Эта мысль вспыхнула коротко, но обожгла.

Алексей, сидя рядом, это как-то почувствовал. Повернул голову:

— О чём задумалась?

— Просто… — она усмехнулась. — Дежавю. Кажется, я где-то уже видела этот рыбацкий грузовик.

— У тебя половина памяти забита чужими камнями и слоями осадочных пород, — спокойно сказал он. — Не удивительно, что всё кажется знакомым.

Он сказал это нарочито легко. А потом — так же легко сменил тему, ткнув пальцем в вывеску roadside-кафе: «Смотри, там написано „Best coffee in town“. Первое враньё, которое мы видим в Индии».

Отель в Коваламе оказался таким, какими бывают курортные отели в странах третьего мира: смесью дешёвого глянца и честной обшарпанности. Белёные стены, чуть облупившиеся на углах; вылизанный до блеска холл с искусственными пальмами; улыбчивый администратор, который минут пять изучал их паспорта чуть пристальнее, чем требовалось для галочки.

— Вы из России? — переспросил он, хотя это было написано чёрным по белому.

— Да, — кивнула Марина, протягивая кредитку.

— Already many Russians here, — сообщил он, улыбаясь. — Но вы… не такие. Not tourists? Business?

— Honeymoon, — неожиданно вставил Алексей. — Late, but still honeymoon.

Марина чуть не поперхнулась воздухом, но администратор радостно закивал:

— О, congratulations! If you need something, any help, you ask me. Name is Ramesh.

Он выдал ключ-карту, показал в сторону лифта. Алексей, забрав паспорта, почти незаметно задержал их на секунду у себя в руках, прикрыв от постороннего взгляда. Марина видела этот жест до тошноты: так он прикрывал таблицы перед студентами-практикантами, когда не хотел, чтобы они подглядывали в ответы.

В номере первым делом он проверил не мини-бар, а балконную дверь. Дёрнул ручку, посмотрел вверх — есть ли над козырьком какой-то доступ. Заглянул в ванную, приподнял крышку бачка, посмотрел под раковину. Всё это делалось быстро, отработанно, без комментариев.

— Ты что, тараканов ищешь? — не выдержала Марина, присаживаясь на край кровати. С простыней взлетело облако мелкой пыли, смешанной с ароматизатором.

— Выходы, — ответил он. — Привычка.

— Какая ужасная профессия — «привычка», — буркнула она. — Ты хоть раз был где-нибудь, где тебе не надо считать выходы?

— Был, — сказал он. — В твой первый полевой сезон. Как-то надо было за тобой смотреть, когда ты пыталась свалиться во все овраги подряд.

Она фыркнула. В той экспедиции он действительно был «наставником от кафедры», а не тем, кем оказался потом. По крайней мере, она так думала тогда. И думать иначе было удобно.

Вечером они сидели в пляжном кафе — столики прямо на песке, пластиковые стулья, лампочки под бумажными абажурами, темнота океана за тонкой полосой прибоя. Звук волн перекрывал музыку, запах жареной рыбы смешивался с сладким ароматом дешёвого ромового коктейля.

Марина держала в руках бутылку холодного пива, но почти не пила. Она смотрела на тёмную, движущуюся массу воды и думала о том, что где-то за линией горизонта — Африка. Или Мадагаскар. Или просто пустота.

— Думаю, сюда бы отцу понравилось, — сказала она вслух, не глядя на Алексея. — Он любил такую влажную жару. Говорил, в ней «память земли дышит».

Алексей сделал вид, что закусывает, хотя на самом деле просто выиграл пару секунд. Потом спросил:

— Ты всё ещё… — он помолчал, подбирая слово. — Веришь, что он жив?

Она некоторое время молчала, всматриваясь в белёсые полосы прибоя.

— Нет, — наконец сказала Марина. — Жив — нет. Но… — она повела плечами. — Я не верю, что он просто ушёл в запой с папуасами и растворился. Слишком много… странностей. Письма, которые обрываются на полуслове. Фотографии без геометок. Вопросы без ответов. Это не похоже на него.

Она услышала, как Алексей выдохнул. Краем глаза увидела, как он отставил стакан, сцепил пальцы в замок.

— Странности — это то, чем ты кормишь себя двадцать лет, — мягко сказал он. — Как любой геолог: видишь линию в камне, и тебе обязательно надо придумать катастрофу. Иногда камень — просто камень, Марин.

— Нет, — отрезала она. — Камень — это всегда история. Просто ты либо умеешь её читать, либо нет.

Она сказала это слишком резко и тут же пожалела — не потому, что не была права, а потому, что в его глазах мелькнуло что-то усталое.

— Ладно, — примирительно сказал Алексей. — Давай хотя бы сегодня без историй. Мы здесь двое, а не трое. Отец — пусть остаётся там, где он решил остаться. На фото.

Она хотела возразить, что отец не выбирал, где остаться, но промолчала. Слова всё равно ничего бы не изменили.

Ночью жар не отступил. Кондиционер гудел где-то над головой, но воздух казался пережёванным. Марина несколько раз просыпалась от собственного пота и от того, что тело не находило удобного положения на мягком, чужом матрасе.

В один из таких разов она открыла глаза и увидела, что Алексей не спит. Он сидел у маленького столика у окна, ноутбук был развернут к нему экраном, из-под крышки пробивался синеватый свет. Его лицо в этом свете казалось чужим, более резким, почти усталым. Пальцы бегали по клавиатуре быстро, без пауз.

— Ты опять работаешь? — прохрипела она, едва шевеля губами.

Он вздрогнул, захлопнул крышку почти рефлекторно, как школьник, пойманный за игрой.

— Почта, — быстро сказал он. — Там сервак лёг, надо было глянуть. Спи.

«Сервак лёг». Она скривилась, но глаза уже снова слипались. Тело требовало сон.

Сон пришёл не сразу, но когда накрыл, оказался слишком ярким.

Ей было десять. Комната — маленькая, забитая книжными полками. Отец сидел за столом, склонившись над дневником. На столе лежал камень — зелёный, плотный, чуть овальной формы. В ламповом свете внутри него что-то мерцало, как замороженный дым.

— Это не просто камень, Маришка, — сказал он тогда, не поднимая глаз. — Это письмо. Только языком, который мы пока не знаем.

— От кого? — спросила она, с трудом отрывая взгляд от странных прожилок внутри.

Он улыбнулся только уголком губ.

— Вот это как раз самое интересное, — ответил он. — Иногда сначала находишь письмо, а потом уже понимаешь, кто его писал.

Она потянулась к камню, и в этот момент что-то провалилось.

Сцена изменилась рывком.

Теперь вокруг была не комнатка с книжными полками, а тёмный зал. Стены — гладкие, уходящие вверх в густую, светящуюся тень. Где-то вдали зеленели тонкие вертикальные полосы. Воздух был густой, пахнул камнем и чем-то металлическим.

Перед ней стоял мужчина, которого она не знала, — крупный, в замызганной рубашке, с блестящей от пота шеей. В его руках был тот же зелёный камень. Он держал его так, будто боялся и уронить, и отпустить. Лицо было искажено — страхом, отчаянием.

Он протянул ей камень. Губы шевельнулись, но она не услышала слов — только гул, будто отдалённый, как через воду.

В следующий миг всё опять переменилось.

Снова отец. Уже не в комнате, а перед гладкой каменной стеной, покрытой странными, спиральными рисунками. Он стоял вполоборота, что-то записывал в блокнот. Лампа на штативе отбрасывала жёсткий свет. Камень — тот же, зелёный — лежал у него под рукой на ящике с аппаратурой.

Он вдруг поднял голову — не на неё, а куда-то в сторону, словно услышал невидимый звук.

— Ты нашла ключ, — сказал он, не глядя на неё. — Теперь найди дверь.

Эти слова отозвались глухо, как удар по внутренней стенке черепа.

Марина вздрогнула и проснулась.

Темнота в номере была не полной — зелёный свет от дежурной лампочки в коридоре просачивался под дверь, рисуя на ковре полосу. Кондиционер шипел, Алексей дышал ровно, повернувшись к ней спиной.

Она почувствовала жжение на запястье. Подняла руку — на коже, чуть ниже кисти, красовалась тонкая, ровная, как проведённая раскалённой проволокой полоска. Словно кто-то обмотал её ниткой и резко рванул.

— Чёрт… — прошептала она.

Боли почти не было, только странный зуд. Она провела пальцем — кожа горячая. Повернула голову, глядя на прикроватную тумбочку — и только тогда вспомнила, что никакого камня у неё нет. Камень был там, в детской, двадцать пять лет назад. И на фото.

Она с усилием сбросила эту мысль. «Просто сон. Слишком жарко, слишком много думала о нём вечером».

Она не знала, что в это время Алексей лежит с открытыми глазами, выжидая, пока её дыхание снова станет ровным.

Утро получилось липким.

За окном орали птицы. Это не было весёлое щебетание — скорее, визг, крик, хриплые трели. Небо было затянуто белёсой дымкой, солнце просвечивало сквозь неё, как лампочка в старом плафоне. Марина сидела на балконе с чашкой кофе, который отчаянно пытался быть крепким, и смотрела, как по дорожке к пляжу ползут туристы с полотенцами на плечах.

— Сегодня старый город, — сказал Алексей, выходя с мокрым полотенцем на шее. — Пока ещё не всё плавится. Потом мы выполним священный долг россиянина — поваляемся на песочке и будем обгорать.

— Я не обгораю, я ровно зажариваюсь, — буркнула Марина. — Геологи не сгорают, они превращаются в чёрные глыбы.

Она попыталась шутить, но мысли всё ещё возвращались к ночному сну. Полоска на запястье побледнела, но не исчезла. Она с какой-то детской суеверностью не стала мазать её кремом.

Рикша петлял по улицам Ковалама, уворачиваясь от мотоциклов, коров и детей. И старый город — с его колониальными фасадами, обшарпанными церквями, влажной тенью под арками — ударил Марине в голову, как второй кофе.

Она ловила детали: блеклые картины святых на потрескавшихся стенах, чёрные от времени балки, вытащенные из португальского века. Это была другая геология — геология человеческих слоёв.

Телефон у Алексея тихо завибрировал в кармане. Он достал его, глянул на экран и тут же сунул обратно.

— Мне надо на короткий звонок, — сказал он. — Там с сервером беда. Я вон туда, — он кивнул на вывеску «Internet & STD/ISD calls». — Встретимся у церкви через час?

— Конечно, — Марина помахала рукой. — Иди спасай мир. Я пока исследую местную кору.

Он усмехнулся и исчез в человеческом потоке.

Оставшись одна, Марина почувствовала себя легче. Алексей был хорошим спутником, но рядом с ним всегда было ощущение невидимой рамки — как будто кто-то держит полупрозрачное оргстекло между тобой и миром.

Сейчас стекло исчезло.

Она шла по узким улочкам, где дома нависали друг над другом так близко, что можно было бы легко перепрыгнуть с балкона на балкон. На верёвках сохло бельё, на порогах сидели женщины, чистили рис, щёлкали семечки, следили за детьми.

Запахи били волнами: жареный лук, карри, рыба, благовония, пыль. Иногда к этому примешивался лёгкий запах сырости от открытых водостоков.

Уличные торговцы пытались усадить её в свои магазины: шали, сувениры, статуэтки богов, вырезанные из дешёвого дерева.

Она несколько раз ловила себя на том, что хотела бы видеть этот город глазами отца. Что бы он здесь искал? Не заурядный ресторан с правильной остротой карри — точно. Скорее, древнюю кладку в основании какой-нибудь церкви, намёк на старый водоотвод, не вписанный в современные схемы.

И как будто в ответ на эту мысль, шум вокруг стал чуть тише.

Она свернула в более узкий переулок почти не задумываясь. Здесь было темнее: дома стояли близко, солнце просачивалось лишь полосами. В воздухе повисла прохлада — не кондиционерная, настоящая, каменная. Шум рынка отодвинулся, стал фоном.

Марина остановилась на секунду, вслушиваясь.

Ей показалось, что она слышит слабый металлический звук. Такой, как если бы кто-то неспешно перебирал цепочки, раз за разом пропуская звенья через пальцы.

Она шагнула дальше.

Переулок делал лёгкий поворот, и там, чуть в глубине, пряталась лавка. Не броская, не яркая — наоборот, будто бы прячащаяся. Вывеска выгорела до жёлто-серого цвета, буквы на английском и малайялам были почти неразличимы. За мутным стеклом витрины тускло поблёскивало серебро.

Над дверью висел маленький колокольчик.

Марина не собиралась заходить в магазины — тем более в ювелирные. Она вообще плохо переносила «сувенирные» ритуалы. Но сейчас почувствовала, как что-то внутри буквально тянет её вперёд — не руками, не ногами, а где-то под грудной клеткой.

Она потянула за ручку.

Колокольчик звякнул глухо, как давно не использованный. Внутри запах был другой, чем на улице: сухой, тяжёлый, сандаловый. Витрины вдоль стен, старый деревянный прилавок. Тишина.

За прилавком поднялся мужчина — лет шестидесяти, с седыми волосами, собранными в аккуратный пучок, в круглых очках. Лицо — усталое, но глаза живые, тёплые.

Он не улыбнулся «туристической» улыбкой.

Он просто посмотрел на неё внимательно, откуда-то из глубины.

— Namaste, madam, — сказал он тихо. — Welcome.

— Namaste, — ответила Марина, чувствуя себя немного неловко. — Я просто… смотрю.

— Конечно, — мужчина кивнул. — Здесь все «просто смотрят».

Его голос был без иронии. Скорее с лёгкой грустью — как у человека, который привык к тому, что девять из десяти заходящих ничего не купят, но каждый всё равно приносит в лавку кусочек своей истории.

Марина подошла к ближайшей витрине. Внутри — кольца, серьги, браслеты. Много туристического «индийского» — слоны, мандалы, дешёвые цветные стекляшки. Но между этим попадались вещи совсем другого типа: тяжёлые, с простой формой, с камнями неправильной огранки.

Она наклонилась ближе, рассматривая серебряный браслет с инкрустацией, похожей на фрагмент метеорита.

— Ваши работы? — спросила она.

— Мой отец, — ответил мужчина. — И его отец. Я только… охраняю.

Он говорил по-английски аккуратно, с хорошим акцентом. Марина уже собиралась спросить что-нибудь про историю лавки, когда взгляд её сам по себе ушёл правее.

В отдельной, маленькой витринке, не в центре, а как будто в стороне, висел кулон.

Он был очень простой. Тонкий серебряный обод, овальный камень. Цвет — зелёный, но не пластмассовый, не «драгоценный» с глянцем. Скорее густой, глубокий оттенок лесной тени. Казалось, что внутри камня — лёгкий туман, замерший в движении.

Марина почувствовала, как у неё пересохло в горле.

— Можно… его? — спросила она, сама не узнавая свой голос.

Мужчина посмотрел на витрину, потом на неё. И в этом взгляде было что-то — как узнавание, как облегчение. Он отпер замочек маленьким ключом, осторожно снял кулон, положил на бархатную подложку и протянул ей.

Камень лёг в её ладонь.

Он был прохладным. На секунду — слишком прохладным для тёплого помещения. Потом температура выровнялась. И вместе с этим ощущением пришло другое — мягкий толчок где-то в центре ладони, как если бы не её кожа касалась камня, а камень ощупывал её изнутри.

Марина сглотнула.

— Красивый, — сказала она, чтобы заполнить тишину.

— Он здесь тридцать лет, — тихо ответил мужчина. — Мой отец купил его у одного человека. Искателя. Black digger. Как вы говорите?

— Чёрный археолог, — автоматически подсказала Марина. Слова сами выскочили — привычные, профессиональные.

— Да, — мужчина кивнул. — Раджеш Патан. Тридцать лет назад он пришёл сюда с этим камнем. Был очень напуган. Говорил мало. Отец купил у него кулон. Через неделю Раджеш исчез. Полиция сказала: «мало ли, мигранты пропадают». Но потом пришли другие люди.

— Какие? — голос у неё стал слишком сухим.

— Мужчины в форме, — сказал он. — И ещё некоторые… без формы. Они спрашивали о Раджеше, о камне. Отец сказал, что камень продал туристу. Это была ложь. Он держал его здесь, — мужчина кивнул на витрину, — тридцать лет. И говорил мне: «Не продавай. Жди, пока придёт тот, кто посмотрит на него не с жадностью, а с вопросом».

Он снова посмотрел на Марину.

Она поняла, что сжимает кулон слишком сильно. На коже, наверно, уже отпечатываются края оправы.

— Тридцать лет, — механически повторила она. — С девяносто третьего.

У неё в голове щёлкнуло. Девяносто третий. Год, когда от отца пришло последнее письмо. Год, про который мать потом говорила только одно слово: «Катастрофа».

— У этого Раджеша был с собой кто-нибудь? — спросила она, стараясь, чтобы голос звучал как можно беззаботнее. — Партнёры? Напарники?

Мужчина задумался, нахмурившись.

— Был, — сказал он. — Один. Белый. Учёный, наверное. Русский. Смотрел не на деньги, а на камень. Очень долго. Отец сказал, что в его глазах было… — он поискал слово. — Тяжесть. Этот человек спросил о камне, обо всём очень подробно. Потом сказал: «Ещё рано». И ушёл. Больше я его не видел.

Марина почувствовала, как мир вокруг на секунду отклоняется от вертикали.

Русский. Учёный. Девяносто третий год. Слишком много совпадений. Слишком мало деталей. Лицо — она не знает, как оно выглядело. Мужчина перед ней не помнит имени. Но внутри всё уже сложило пазл без имени.

— Вы… не запомнили, как его зовут? — спросила она, хотя знала, какой услышит ответ.

— Время стирает имена, — мягко сказал Мохан. — Но лица я помню. Если бы он зашёл снова, я бы узнал.

Она сглотнула.

— А сейчас… вы хотите его продать? — спросила она, глядя на камень, а не на него.

— Отец говорил ждать, — Мохан посмотрел на неё пристально. — Тридцать лет он повторял одно и то же: не продавать первому встречному. Он говорил: придёт тот, кто захочет понять, прежде чем купить. Кто будет смотреть не как перекупщик, а как человек, ищущий ответ. Я думаю, он говорил про вас.

Он улыбнулся — едва заметно.

— Значит, время пришло.

Она поняла, что уже решила, ещё до того, как он произнёс эти слова.

— Сколько? — спросила Марина.

Он назвал сумму. Не туристическую грабительскую, но и не символическую. Она достала кошелёк, не торгуясь. Кирпичики «рациональности» внутри поднимали какой-то ленивый протест, но другой голос — тот, что проснулся ночью и всё ещё не до конца замолчал — просто сказал: «Бери».

Мохан завернул кулон в кусок старой газеты. На мгновение Марина увидела дату: «August 1993». Сердце дрогнуло, но она ничего не сказала.

— Теперь он ваш, — сказал Мохан, протягивая свёрток. — И вы — его. Будьте осторожны с ответами, которые он вам даст.

— А он — даёт ответы? — попыталась пошутить она.

— Любой хороший камень сначала задаёт вопросы, — спокойно ответил Мохан. — А потом уже — если вы выдержите — даст ответы.

На улице Марина чуть постояла в тени, прижимая к груди бумажный пакетик, как что-то хрупкое. Потом разорвала его, достала кулон. Свет на улице был белёсым, расплывчатым, но даже в нём камень казался плотным пятном зелени.

Она сняла цепочку, на которой носила маленький серебряный крестик, убрала крестик в карман и продела цепочку в ушко кулона.

Когда камень коснулся кожи у неё на груди, всё вокруг на секунду будто затихло.

Где-то вдали сбился на пол-ноты музыкант, игравший на флейте. В соседнем ларьке мигнула и погасла гирлянда из дешёвых лампочек. В сумке, у самого дна, телефон Марины коротко пискнул и выключился.

Она моргнула, пытаясь понять, что произошло.

Звук вернулся. Музыкальная фраза продолжилась. Торговец, ругаясь, ударил по блоку питания гирлянды — та снова вспыхнула. Марина потрогала камень — он был чуть тёплым.

«Совпадение», — сказала она себе.

К церкви, о которой говорил Алексей, она пришла на пять минут позже. Он уже ждал: прислонившись к стене, с пластиковым стаканом чая в руке. Выглядел он не как человек, который только что обсуждал «упавший сервер»: слишком сосредоточенным.

— О, вот и ты, — сказал он, выпрямляясь. — Я уже думал послать за тобой отряд спасения.

— Заблудилась в капитализме, — отшутилась Марина. — Купила сувенир. Один. Обещаю, больше не буду.

Он окинул её взглядом — быстро, но внимательно. Глаза на секунду задержались на её шее.

— Это и есть сувенир? — голос стал чуть более тугим.

— Да, — она коснулась кулона пальцами. — Видишь, я взрослая девочка — ни слоны, ни мандалы. Просто камень.

— Сними, — неожиданно сказал он.

Она моргнула.

— С чего вдруг? Тебе не нравится?

— Мне не нравится, что я уже видел такие, — сказал он, глядя не на неё, а на дорогу. — В отчётах. На фотографиях из досье. Сними, Марин.

Она фыркнула.

— В отчётах у тебя, может, и слоны с мандалами проходят по графе «подозрительно». Я же за свои деньги купила. Мне нравится.

— Я серьёзно, — сказал он тихо. — Сними. Потом вернёшься — наденешь. Давай просто… не сейчас.

Он говорил спокойно, почти ласково, но в каждой клетке его тела чувствовалось напряжение. Марина вдруг ощутила злость — не на него, не на камень, а на то, как легко он пытается забрать у неё что-то, что она только что выбрала. Как отец тогда, когда на её первое серьёзное решение сказал: «Ты ещё не понимаешь, куда лезешь».

— Нет, — отрезала она. — Сейчас — нет. Потом, может быть.

Они помолчали несколько секунд. Волна людей обтекала их, кто-то случайно задевал сумку, локоть, никто не обращал внимания на тонкую игру между двумя русскими туристами.

Алексей наконец отвёл взгляд.

— Ладно, — сказал он, будто сдаваясь. — Пошли к морю. На пляже тебе самому камню будет не до интриг.

Они вернулись в отель к вечеру. Солнце опускалось, небо налилось тяжёлым багрянцем. На балконе номер выглядел как кадр из туристической рекламы, но Марина смотрела не на море, а на своё отражение в стекле.

Кулон лежал на коже, чуть ниже ключиц. В обычном свете он казался просто красивым зелёным камнем. Но если присмотреться, в глубине что-то шевелилось, как дым.

— Ты всё ещё обижаешься, что я попросил тебя его снять? — спросил Алексей из ванной, где шумела вода.

— Нет, — ответила она. «Да», — сказала себе.

Ночью кондиционер снова не справился с влажностью, и сон пришёл тяжёлый, вязкий.

В этот раз он начался не с детства.

Она сразу оказалась в тёмном зале. Тот же, что и прошлой ночью. Только теперь она понимала, что это зал. Колонны уходили вверх, полосы зелёного света тянулись по их поверхности, как нервные волокна. Пол был слишком ровным, слишком гладким для естественной пещеры.

Перед ней — опять мужчина. Раджеш, она поняла это без слов. Лицо перекошено, глаза бегают. Он держит камень — тот самый — как гранату, у которой вот-вот оторвут чеку.

Он пытается что-то ей сказать, но звуки не доходят. Лишь гул, словно через воду.

Потом сцена смазывается. Вместо Раджеша — отец. Тот же, что в предыдущем сне. Молодой, сосредоточенный. За его спиной — гладкая стена с рисунками. Он что-то чертит в блокноте. Камень лежит рядом и светится мягким, ровным светом.

— Ты нашла ключ, — повторяет он, не глядя на неё. — Теперь найди дверь.

На этот раз он будто чуть поворачивает голову — как если бы чувствовал её присутствие. Но глаза всё равно смотрят мимо.

Марина дёрнулась и проснулась.

Сердце колотилось, простыня прилипла к спине. В номере было темно, только зелёная полоска света из коридора таяла под дверью.

Она почувствовала тяжесть на груди — кулон. Подняла руку и коснулась камня.

Он был тёплым. Не обжигающе, но явно теплее кожи. И — странно — чуть пульсировал. Едва уловимо. Будто под пальцами билось чужое сердце.

Она села, скинула ноги на пол.

На запястье снова красовалась полоска — на этот раз чуть шире, чем утром. Она выглядела как след от тонкой цепочки, слишком туго обмотанной вокруг руки.

— Что ты такое? — прошептала она, глядя на камень. Почему ты загорелся именно в моих руках? Потому что я — его дочь? Потому что когда-то другой зелёный камень уже лежал у меня на ладони? Мысль была абсурдной, но от неё по спине пробежал холодок.

Ответа, конечно, не было.

Из-за шторы в комнату просочился слабый отблеск — наверно, свет от далёких фонарей на набережной. Она поднялась, подошла к балконной двери. В стекле виднелось её отражение — бледное лицо, тёмные волосы, зелёное пятно кулона.

И — на секунду — что-то ещё.

За её плечом, чуть в стороне, в отражении проступил силуэт. Высокий. Чересчур вытянутые пропорции, будто кто-то чуть-чуть перетянул человеческую фигуру по вертикали. Лицо — неразличимо, только намёк на глаза.

Марина резко обернулась.

Комната была пустой. Алексей спал, отвернувшись к стене. Шторы шевелились от слабого движения воздуха. Разумеется, никого. Силуэт в стекле мог быть только игрой света и непроснувшегося до конца мозга.

Она стояла, пока дыхание не выровнялось. Потом вернулась к кровати, легла, притянула простыню.

Кулон жёг кожу, но она не сняла его.

Когда её дыхание окончательно стало ровным, Алексей приподнял голову.

Он лежал с закрытыми глазами, считая её вдохи и выдохи, пока не убедился, что она ушла глубоко. Потом медленно, чтобы не скрипнула пружина, выбрался из-под простыни.

Наощупь нашёл шорты, футболку. Тихо прошёл к балкону, прикрыл за собой дверь.

Ночь была влажной. Шум прибоя доносился снизу — плотный, тяжёлый. Липкий воздух прижался к коже.

Алексей вынул из внешнего кармана рюкзака небольшой, ничем не примечательный на вид телефон. Не смартфон — старый, грубый аппарат с толстым корпусом и короткой выдвижной антенной.

Спутниковая связь.

Он включил его, дождался, пока на маленьком экране появится надпись о найденном сигнале, набрал короткий, выученный до автоматизма номер.

На третьем гудке в динамике щёлкнуло.

— Да, — сказал мужской голос. Без приветствия, без представления.

Алексей на секунду прикрыл глаза, будто от солнечного света, которого не было.

— Объект «Ключ» активирован, — тихо сказал он. — Носитель — Марина Волкова. Повторяю: Марина Сергеевна Волкова. Локация — штат Керала, Индия. Подтверждаю визуально.

На той стороне повисла пауза. Её заполнил только далёкий гул прибоя.

— Ты уверен? — наконец спросил голос. — Не протечка? Не фоновый артефакт?

Алексей посмотрел через стекло в комнату.

Марина лежала, полубоком повернувшись к нему лицом. В тусклом свете от кондиционера зелёный камень на её груди был едва виден — но Алексей знал, как он выглядит. Видел такие на фотографиях из архивов. В досье, которым его кормили восемь лет.

— Уверен, — сказал он. — Цвет, форма, реакция на поле. И… — он помолчал. — Синхронный сбой электроники при первом контакте.

— Принял, — сказал голос. — С этого момента — протокол «Наследник». Обеспечь наблюдение. Никаких прямых воздействий, пока не будет команды. И, Алексей…

— Я здесь, — сказал он.

— Не забывай, кто она, — голос стал жёстче. — И кто её отец.

Алексей уголком губ скривился — невесёлой улыбкой.

— Я об этом никогда не забывал, — ответил он. — Именно поэтому я сейчас здесь.

Он отключил телефон, на секунду задержал палец на кнопке, словно хотел что-то ещё сказать — но линии уже не было.

Над морем медленно вспыхнула и погасла молния. Где-то далеко гремел грозовой фронт.

А в комнате, за стеклом, зелёный камень на груди Марины чуть-чуть светился в темноте — так слабо, что человеческий глаз мог этого не заметить. Но тот, кто ждал тридцать лет, — уже проснулся.

Марина снова проснулась — уже под утро, когда туман над морем был плотным, почти молочным. Серое рассеянное свечение заливало комнату, делая все предметы мягкими, нереальными. Сначала она подумала, что просто не выспалась. Потом — что Алексея нет рядом. Подушка холодная.

Она села, потёрла глаза. Кулон под ночной футболкой чуть вибрировал, словно реагировал на её пробуждение.

— Лёша? — позвала она тихо.

Ответа не было.

Марина поднялась, подошла к балкону. Дверь была закрыта изнутри, но шторы едва заметно колыхались, будто кто-то стоял за ними секунду назад. Она вышла — балкон был пуст. Лишь чашка с недопитым чаем и тонкая линия золы от сигареты на перилах.

Она замерла.

Алексей не курил. Вообще.

Странно.

Не тревожно — но странно. Его рабочие привычки иногда давали петли, появлялись новые, исчезали старые. Но сигареты… нет, такого точно не было.

Она тронула кулон — он был холодным, как ледышка. Что-то в ней сжалось. Не страх — скорее ощущение, будто мир чуть-чуть сместился в сторону, и она заметила щель в знакомых декорациях.

Марина вернулась внутрь, достала телефон — тот не включался. Экран пустой, чёрный, будто устройство сдохло.

Она нажала кнопку ещё раз. И ещё.

Тишина.

— Проклятье… — прошептала она.

Она попыталась подключить зарядку — ноль. Ни звука, ни вибрации. Полное отсутствие жизни.

И именно в этот момент где-то в глубине корпуса телефона щёлкнуло. Едва слышно, как миниатюрный импульс.

Кулон на груди стал тёплым.

Телефон — мёртвым.

Связь между событиями была настолько очевидной, что ей даже стало неловко перед собой: как будто она отказывалась признать простейший факт.

Она взяла кулон двумя пальцами, подняла к глазам.

Туман внутри кристалла медленно, лениво вращался, словно в него втягивалось утреннее светлое марево.

— Ты… это делаешь? — спросила она шёпотом.

Камень не ответил. Но внутри что-то дрогнуло, как лёгкая улыбка или почти дружелюбное дыхание.

И в этот момент дверь открылась.

Алексей вошёл, будто и не уходил, с мокрыми волосами — значит, был на пляже или у бассейна.

— Ты рано, — сказал он почти бодро. — Спала?

Марина резко повернулась:

— Ты выходил?

Он не моргнул, не смутился ни на секунду — просто улыбнулся:

— Да. Хотел встретить рассвет у воды. Воздух получше, чем в номере.

Обычная, простая, логичная фраза. Но внутри у неё скребануло.

Он говорил правдоподобно — слишком.

— Я проснулась, тебя не было, — осторожно сказала она.

— А я не хотел тебе мешать, — он подошёл, поцеловал её в висок. — Всё хорошо.

Марина держала кулон между пальцами, спрятав в ладони. Алексей заметил это краем глаза.

— Новый аксессуар? — спросил он более мягко, чем вчера.

— Да… — она смотрела прямо в него, будто пытаясь прочитать. — Понравился.

— Красивый. — Он коснулся оправы — едва, почти формально. Но Алексей убрал руку слишком быстро, чтобы это выглядело естественно.

Марина уловила это движение.

Алексей понял, что она уловила.

И между ними промелькнул жесткий, почти невидимый ток напряжения.

Он первым отвёл взгляд.

— У нас экскурсия сегодня, — сказал он. — Хочешь поехать в старую крепость? Там хорошие виды.

Тон был слишком правильным, слишком ровным. Как будто он играл роль.

Она хотела спросить: «Кому ты звонил ночью?», «Почему телефон у тебя другой?», «Что ты скрываешь?».

Но вместо этого сказала:

— Давай.

Потом добавила:

— Но сначала мне нужно в город.

— Зачем? — слишком быстро.

— Газету купить. Сувениры. Погулять.

Он смотрел на неё чуть дольше, чем следовало. Потом кивнул:

— Хорошо. Только не уходи далеко. Тут легко заблудиться.

Она улыбнулась, хотя внутри всё было напряжено.

— Знаю.

Если бы ты знал, как легко я теперь нахожу правильные места, — подумала она, чувствуя тепло камня.

На улице — продолжение аномалий

В старом городе прохожие толпились у лавок. Пахло жасмином, жареным рисом, влажной пылью. Марина шла быстро, чуть впереди Алексея. Она чувствовала, как кулон реагирует на некоторые места — лёгкие импульсы тянули её вправо, потом влево, будто внутри камня кто-то касался её изнутри, направляя.

У одного перекрёстка напротив храма вдруг замерла птица. Просто зависла в воздухе, словно время на секунду остановилось. Марина моргнула — и птица полетела дальше.

Но она видела, что это было не видение.

Алексей тоже это заметил — он резко повернул голову, но промолчал, сделал вид, что ничего не случилось.

Камень на груди становился чуть тяжелее.

И будто… внимательнее.

Короткая остановка в кафе

Они сели выпить ледяного чая в маленьком кафе у дороги. Марина достала блокнот, рисовала фасады старых домов. Алексей что-то печатал на телефоне. Не обычном телефоне — небольшом чёрном аппарате без логотипов.

Марина спросила:

— Это новый?

Алексей не поднял глаз:

— Служебный. Дешёвка. Тут плохо ловит сеть, так что это запасной вариант.

Она сделала вид, что поверила.

Но внутри всё сжималось.

Служебный телефон.

Служебный.

Какой «службы» — он не говорил.

Никогда.

Камень впервые показывает ей нечто большее

Когда они вышли обратно на улицу, Марина случайно коснулась пальцами кристалла. И на мгновение — короткое, как вспышка магния — перед глазами возникла картинка:

Колонна, уходящая в темноту, с зелёными, будто живыми линиями.

Человек, бегущий по залу.

Крик.

Вспышка света.

Тьма.

Она резко выдохнула, схватилась за стену.

— Тебе плохо? — Алексей сразу схватил её за плечи.

Она покачала головой:

— Просто… жара.

Хотя знала, что это был не сон, не головокружение.

Это было чей-то памятью.

А камень — каналом.

Когда они вернулись в отель, Алексей сказал, что ему нужно выйти ещё раз «проверить связь». Марина осталась в номере, закрыла дверь на защёлку и подошла к зеркалу.

Сняла кулон, положила на ладонь.

Внутри кристалла туман отозвался мягкой волной — почти ласковой.

Марина почувствовала… не слова, но ощущение приглашения.

Как будто камень ждал, когда она наконец перестанет бояться задавать вопросы.

Она провела пальцем по поверхности.

— Покажи мне ещё, — шепнула она.

На секунду камень вспыхнул.

Зелёный огонёк, глубокий, живой.

И тут же — погас.

Как будто сказал: «Ещё рано».

Марина вздрогнула.

За дверью послышался шаг.

Тот самый ритм, который она знала по походке мужа.

Но когда она резко открыла —

Коридор был пуст.

Совсем пустой.

И только где-то вдалеке — шаги.

Не спешащие.

Не тяжёлые.

Идущие точно туда, куда нужно.

Камень на её ладони стал тёплым.

Будто одобрял.

Марина вернулась в номер, чувствуя усталость, которая была не от жары — от мыслей. От непонимания. От того, что за последние сутки она поймала себя на том, что впервые за многие годы боится… не внешнего, а внутреннего.

Не случится ли так, что камень начнёт шептать ей чаще, чем собственная интуиция?

Она прошлась по номеру, словно пытаясь вернуть себя в материальный мир: открыла дверь шкафа, переставила косметичку, проверила воду в душе — бежит ли. Всё казалось слишком обычным, слишком обыденным рядом с тем, что оставалось у неё под кожей, как тайный узел.

Сев на кровать, она снова коснулась кулона. Теперь — без страха.

— Если ты что-то знаешь… покажи, — произнесла она едва слышно. — Я должна понимать, что со мной происходит.

Ей казалось, что это глупо — разговаривать с бездушным минералом. Но чем дольше она держала его в ладонях, тем сильнее ощущала: где-то там, внутри, что-то слушает.

Не человек.

Не голос.

Но намерение.

Она поднесла камень ближе к глазам. Внутри туман снова шевельнулся — не хаотично, а будто следуя едва уловимому узору, как дыхание спящего существа.

Никакого видения.

Никаких картинок.

Только ощущение присутствия, которое её не пугало — скорее настораживало, как встреча с животным, которое смотрит в упор, не решая, довериться или нет.

Она уже хотела надеть кулон обратно, когда услышала в коридоре тихий звук. Не шаг — скольжение. Будто кто-то провёл ладонью по стене вдоль двери.

Марина поднялась, подошла медленно. Прижала ухо к дверной панели.

Тишина.

Затем — лёгкий, едва различимый щелчок, как от крошечного замка или включившегося датчика.

У неё по спине прошёл холодок.

Она замерла.

Рука сама собой легла на кулон, пальцы обхватили его, будто это был талисман, защищающий от того, что стояло за дверью.

Марина осторожно повернула ручку и открыла дверь.

Коридор был пуст. Лишь тусклый свет и ровный ряд дверей с одинаковыми номерами. Где-то на дальнем конце промелькнула тень — или показалось? — и исчезла за поворотом.

— Алексей? — позвала она негромко.

Тишина.

Ни звука.

Она уже хотела вернуться в номер, когда заметила на полу у самой стены тонкий след, почти незаметный. Будто чья-то ладонь оставила влажный отпечаток, но не человеческой формы — вытянутый, будто пальцы длиннее обычных.

Господи…

Она моргнула — и след исчез.

Словно его никогда и не было.

Сердце ударило сильнее, но паники не было. Скорее удивление и странное — совсем неуместное — чувство, что она не одна, но опасности рядом нет.

Она закрыла дверь и вернулась в комнату.

Её внимание невольно упало на зеркало напротив кровати.

Отражение показывало её — усталую, задумчивую, но в одном месте что-то было странным. На мгновение ей показалось, что в глубине отражения, за её плечом, стоит высокий силуэт, вытянутый, напряжённый, наблюдающий.

Она резко обернулась.

Комната была пустой.

Но кулон на груди стал горячим — почти обжигающим.

Марина прижала ладонь к камню.

— Это… ты? — спросила она.

И на этот раз ощущение было чётким: тёплая, мягкая, но сильная волна отклика, будто кто-то осторожно коснулся её мысли и отступил. Не чтобы напугать — чтобы показать: связь установлена.

Внутри камня свет плавно шевельнулся, и ей на мгновение показалось, что в глубине зеленоватых прожилок проступает — не лицо, нет — намерение.

Она не могла объяснить. Но поняла: камень пытался общаться не образами, а эмоцией.

Очень старой, очень усталой и — почему-то — печальной.

Марина опустилась на кровать, положив камень на ладонь. Сердце наконец сбило обороты. Она закрыла глаза, пытаясь восстановить дыхание.

— Я не сошла с ума… — прошептала она. — Просто… устала.

Она услышала, как в замке снова щёлкнула дверь. Марина вздрогнула, подняла взгляд.

Это был Алексей.

Он вошёл тихо, но его движения были более резкими, чем обычно. На лице — не тревога, не раздражение, а что-то похожее на… напряжённую собранность. Как у человека, который получил информацию и теперь продумывает, как действовать.

— Ты опять ушёл? — спросила Марина, вставая.

— Да. — Он улыбнулся слишком быстро. — Связь была плохая, я вышел на улицу.

Марина кивнула. Она хотела показать кулон, рассказать об ощущениях, но когда увидела его глаза, что-то внутри подсказало — пока нет.

Он был здесь, но не полностью. Ум его был где-то ещё — в отчётах, совещаниях и протоколах, о которых он никогда не говорил.

Она спрятала кулон под футболку.

— Всё в порядке? — спросил он.

— Да… — она чуть улыбнулась. — Просто… туманно в голове.

— Отдохнёшь — пройдёт. — Алексей подошёл ближе, осторожно коснулся её плеча. — Завтра всё будет намного лучше.

Марина почувствовала, как его ладонь дрожит.

Очень слабо, но всё же дрожит.

Он тоже был напряжён.

Он тоже что-то скрывал.

А за спиной у него, на полу, мелькнуло слабое зелёное отражение — крошечный отблеск от кристалла, который висел у неё на груди, но отражение появилось там, где физически свет не мог упасть.

Она моргнула — отблеск исчез.

— Может… — Алексей вздохнул, будто собираясь сказать что-то очень важное. — Марина, если ты вдруг почувствуешь… что кулон ведёт себя странно…

Он запнулся.

— Просто скажи мне. Ладно?

Марина кивнула, хотя ощущение странности лишь усилилось.

Он посмотрел на неё внимательно, как агент, который оценивает ситуацию.

Но, наклонившись ближе, добавил уже другим тоном — человеческим:

— Мне важно знать, если с тобой что-то не так.

Она не отводила глаза.

— Тогда скажи и ты, — сказала она тихо. — Если со мной или… с этим местом связано что-то, о чём я должна знать.

Он замер.

На секунду.

На слишком долгую секунду.

А затем ответил мягко, но неискренне:

— Это всего лишь отпуск, Мари. Ничего более.

Она поняла: он солгал.

Очень аккуратно, почти по-доброму.

Но солгал.

И в этот момент камень у неё на груди снова стал тёплым — будто предупреждал.

Где-то далеко загремел гром.

Лёгкий тропический дождь начал шуршать по крыше.

Марина легла на кровать, закрыла глаза, слушая дождь. Алексей сел рядом, но его мысли, казалось, были далеко. Он выглядел человеком, который уже живёт в следующем дне, в следующей операции, в следующем приказе.

Она чувствовала его рядом.

И одновременно — чувствовала, что он ускользает.

Но камень…

Камень был с ней.

И он ждал.

Ждал момента, когда покажет то, от чего невозможно будет отвернуться.

И когда Марина заснула, её последний сон был настолько ярким, что казался реальнее:

Огромная тёмная зала.

Круглый зал, уходящий вверх.

Гладкая стена с резьбой — та самая из воспоминаний.

И силуэт отца — снова молодой, как на старых фотографиях.

Он стоял к ней спиной и говорил кому-то невидимому:

— Она нашла ключ.

Теперь всё зависит от нее.

Он обернулся — но не к ней.

Не увидел.

Он смотрел как будто через неё, в пространство, где находился кто-то другой.

И Марина услышала не его голос — голос, похожий на неё саму, но старше, увереннее:

«Мы готовы. Открой дверь.»

Она проснулась, когда туман в камне вспыхнул изнутри.

И впервые — не страхом, а ожиданием.

Глава 2. Сигнал

Часть 1. Мир просыпается

Антарктида не любит свидетелей. Эта мысль давно прижилась в голове Кирилла Афанасьева — она приходила чаще всего в такие ночи, когда ветер бил по металлическим стенам так яростно, будто пытался сорвать станцию «Восток» с ледового плато. За окном бушевала белая пасть зимы, что-то лютое и слепое, ревущее над пустыней льда, простирающейся на сотни километров в любую сторону. В такие минуты станция казалась не научным объектом, а забытым кораблём на краю мира.

Внутри пахло пылью старых приборов, прогорклым дизелем и чем-то ещё — смесью озона и холода, будто сама земля дышала через щели.

Кирилл сидел, поджав ноги, в старом кресле с облупленной зелёной кожей. Перед ним — ряды мониторов, слабый свет которых рисовал на лице болезненные тени. На экранах — массивы данных, в которых он давно перестал видеть что-то кроме рутины. Антарктида превращала цифры в успокаивающий шум — до тех пор, пока этот шум внезапно не разрывался.

Он протёр глаза. Дежурство тянулось уже десятый час; по плану смена должна была прийти, но позвонили из соседнего модуля — дверь заклинило, они возятся.

Как всегда, подумал он.

График на центральном дисплее был идеальным, почти успокаивающим — ровные линии гравитационного фона. Кирилл знал их наизусть; каждая дрожь, каждая микроаномалия — всё было привычным, домашним.

И вдруг — щелчок.

Короткий резкий писк.

Один.

Второй.

Линия на графике дёрнулась — не дрогнула, не колебнулась, а именно дёрнулась, словно кто-то снизу резко потянул её вверх. Пик вспух, просекунду достигнув недопустимых значений, и такими же резкими ступенями осел вниз.

Кирилл остолбенел.

— Чего… — он наклонился ближе. — Подожди. Это не помеха.

Он уменьшил масштаб. Линия сглаживалась, но внутри сглаженной структуры возникали микро-метки — короткие пики, складывающиеся в рисунок.

Рисунок, который он видел один раз в жизни.

PATTERN–93.

Кирилл резко выдохнул, словно получил удар под рёбра. Он помнил этот шаблон. Он помнил каждый изгиб этой кривой, потому что старик Волков показывал им это как «призрак, который лучше не встречать снова».

Тогда, в университетской аудитории, этот паттерн казался чем-то вроде страшилки — байкой учёного, который слишком глубоко копнул не в ту сторону. Но в голосе Волкова было что-то такое, что не оставляло сомнений: он говорил о реальном.

Кирилл дрожащей рукой открыл архивный файл. На старой, выцветшей схеме — та же самая структура. И подпись:

«Керала, 1993. Источник не найден. Скорее всего — техногенный объект, не созданный человеком.»

Кириллу стало холодно, несмотря на обогреватели.

Он запустил самодиагностику.

Отлично работающая аппаратура.

Все сенсоры — в норме.

Метеопомехи исключены.

Землетрясений нет.

— Чёрт, — прошептал он. — Не может быть. Не может…

Он включил вторую станцию, расположенную в шестистах метрах. Она тоже зарегистрировала всплеск — но со сдвигом в миллисекунду. Это означало, что импульс был глобальным, не локальным.

Он включил спутниковый модуль.

Сеть работала медленно, каждая команда уходила с задержкой — пурга мешала.

Наконец терминал пробился к узлу передачи.

Кирилл передал зашифрованный экстренный пакет.

В конце он добавил фразу, которую не должен был писать:

«Это он. Паттерн Волкова. Источник — Керала.»

Когда сигнал ушёл, ему вдруг стало так тихо, что стало страшно. Пурга больше не казалась просто ветром. Она напоминала ему о словах Волкова:

«Если это повторится — это не случайность. Это попытка вернуться.»

Москва. Центр «Сферы». Подземный уровень — 3.

Аналитик дежурной смены, Илья Соколов, допивал остывший кофе, когда терминал заныл. Он на автомате нажал «принять», ожидая очередной отчёт по сейсмике.

Но когда на экране вспыхнула форма всплеска, он уронил чашку.

Звук разбитой керамики прозвучал почти неприлично громко в бетонном бункере.

Он увеличил диаграмму.

Его губы задрожали.

— Нет… нет, только не это.

Он открыл архив.

Надпись:

«КЛАССИФИКАЦИЯ «КРАСНЫЙ».

ИНЦИДЕНТ «ПРЕДТЕЧА–1».

ДОКЛАД: С. В. ВОЛКОВ.»

Фотографии:

— зелёное свечение в тёмной пещере;

— следы оплавления стен, будто от неведомой плазмы;

— странный металлический столб, разбитый у основания;

— и человек, смотрящий в объектив — Волков, живой, удивлённый.

Илья вздрогнул.

Он был его аспирантом.

Он был в той самой группе, когда Волков исчез.

Он бросился к двери начальника.

— Геннадий Петрович! Срочно!

В ответ — тяжёлый, раздражённый голос:

— Если опять спутники шалят, я тебя…

— Это Керала-93!

Дверь распахнулась мгновенно.

Седой, крепкий как старый дуб, начальник «Сферы» шагнул к монитору.

Он посмотрел на данные.

Сделал вдох.

И тихо сказал:

— Оно возвращается.

Вашингтон. DARPA–13.

Зал был полон мониторов, светящихся ночными диаграммами. Группа аналитиков работала над симуляцией атмосферных перегрузок экспериментального спутника, когда один экран внезапно стал красным.

— У нас сигнал с южного полушария, — сказал оператор.

Генерал Нил Дрэйк вошёл в помещение, не прекращая говорить по телефону.

— Если это китайцы — я…

Оператор перебил:

— Это не китайцы, сэр. Это… нечто.

Графики совпали с российскими данными, которые американцы перехватывали постоянно.

— Сигнатура абсолютно не антропогенная, — сказал учёный. — Никакая земная технология такого не даст.

Генерал Дрэйк нахмурился.

— Протокол «Внешний Контур». Сейчас же.

Секретарь побледнела.

— Но… это уровень контакта…

— Я знаю, какой это уровень, — отрезал Дрэйк. — И мне плевать. Поднять.*

Женева. Европейский центр «Атлас».

Доктор Иман Каддавани держала перед собой прозрачный планшет, на котором отображалась распадённая структура сигнала.

— Это не оружие, — сказала она, не отрывая взгляда. — Это коммуникация.

— Кому? — спросил ассистент.

Она слегка улыбнулась.

Улыбка была нерадостной — слишком умной.

— Тем, кто умеет слушать.

Керала. Раннее утро.

В это время в номере отеля «Sundown Bay» Марина перевернулась на другой бок.

Просыпалась медленно, словно через слой тёплой воды.

Море шумело, в окно шёл золотистый свет.

Алексей сидел на краю кровати.

На его лице не было ни тени отдыха — только сухая, сосредоточенная тревога.

Он посмотрел на её дыхание, убедился, что она не проснулась, и взял телефон.

Экран мигнул — уведомления с пометками «Критический».

Он вышел в ванную, включил воду, чтобы создать шум, и запустил шифрованный канал.

На экране — суровое лицо Геннадия Петровича.

— Получил сигнал? — спросил он.

— Да.

— Артефакт активирован.

Источник — в радиусе пятисот метров от вашего отеля.

Пятьсот метров, Алексей.

Это она?

Алексей закрыл глаза.

Он слышал океан, шум вентиляции, дыхание жены в соседней комнате.

И понимал: никакая подготовка не спасает, когда реальность догоняет тебя так быстро.

— Нет подтверждений, — сказал он, вложив в голос ровную пустоту. — Много помех. Туристы, электроника, влажность. Сигнал мог быть фальшивым.

Начальник медленно выдохнул.

— Сынок…

Ты же понимаешь, что она может быть носителем.

Это не игрушки.

Ты знаешь, что случилось с твоим отцом.

Алексей сжал кулаки.

— Разрешите работать в поле.

Пауза.

— Хорошо, — наконец сказал начальник. — Но если носитель подтвердится — времени почти не останется. Будь готов.

Экран погас.

Алексей смотрел на своё отражение.

На мужчину, который должен быть опорой для жены, а является её тенью по приказу.

Он провёл ладонью по лицу.

Постоял ещё секунду.

И вышел.

Марина лежала, всё такая же спокойная, такая человеческая.

Он вдруг почувствовал, насколько сильно он её любит.

И насколько сильно боится за неё.

Он сел рядом.

Её глаза дрогнули — вот-вот откроются.

И Алексей понял:

С сегодняшнего дня всё изменится.

Вода в кране ещё журчала, когда Алексей, выключив телефон, на мгновение замер, облокотившись руками о раковину. Он чувствовал, как поднимается знакомая тяжесть — то чувство, которое всегда приходило перед выполнением заданий, где цена ошибки была слишком высокой. Только сейчас эта тяжесть была другой. Личностной. Более близкой, чем когда-либо.

Он провёл пальцами по зеркалу, стирая запотевшие участки. Отражение казалось чужим — как будто он смотрел на своего двойника, человека, который живёт в двух мирах сразу. Один — тёмный, скрытый под кодовыми словами и ночными инструкциями. Второй — рядом, в соседней комнате, где спала женщина, которую он должен был защищать… и от которой должен был скрывать правду.

Он повернулся к двери, но не сразу открыл её.

Нужно было привести себя в порядок — по крайней мере внешне. Он умел оставаться спокойным под давлением, но сейчас любая дрожь выдаст всё: страх, подозрения, знание. И Марина это заметит — у неё глаз на такие вещи острый.

Он медленно выдохнул.

Соберись.

Когда он вышел, Марина уже проснулась. В окно лился мягкий свет раннего утра, золотой и нереально спокойный в контрасте с тем, что происходило по ту сторону мира. Она потянулась, на секунду превращаясь в ту самую женщину, с которой он просыпался дома — где нет приказов, нет скрытых каналов, нет протоколов.

— Ты рано, — сказала она сонным голосом, даже не подозревая, как странно эти слова звучали сейчас.

— Жара, — отозвался он, с усилием заставляя голос звучать естественно. — Хотел воду включить, освежиться.

Марина улыбнулась.

Ничего не подозревает. Пока что.

Он сел на край кровати. Несколько секунд молчали — редкая, почти хрупкая тишина между ними. И он вдруг вспомнил что-то забытое — как они в первый раз поехали в Анапу, и Марина проснулась так же, с такой же улыбкой. Тогда всё было проще.

Он поднял руку — хотел погладить её по волосам, привычный жест. Но остановил себя.

Слишком много слоёв теперь между ними.

В этот момент в Москве, на глубине двадцати метров под землёй, в бетонном коридоре с тяжелыми стальными дверями, продолжались срочные совещания. За массивным столом сидели пятеро: руководитель «Сферы», два аналитика, представитель военного сектора и человек, о котором обычно предпочитали не упоминать даже в узких кругах — куратор из «отдельного управления».

На стене мигал огромный монитор. Несколько диаграмм, спектров и тепловых карт были выведены на экран, поверх них — красная рамка с надписью:

«ПАТТЕРН–93. УРОВЕНЬ ОПАСНОСТИ: ЧЁРНЫЙ.»

— Какой радиус? — спросил куратор.

Аналитик прокрутил карту.

— Пятьсот тридцать метров. Район расположения отеля «Sundown Bay».

Куратор поднял глаза.

— Там наш агент?

— Да, — ответил руководитель «Сферы». — Алексей Романов.

— Уверен, что он контролирует ситуацию?

Начальник «Сферы» слегка помедлил.

Это была опасная пауза.

— Он самый подготовленный, — в итоге ответил он. — И… у него есть мотивация.

— Личная? — куратор прищурился.

— Да.

Куратор вздохнул, откинулся на спинку кресла.

— Личная мотивация — это всегда риск. Но… — он постучал пальцами по столу. — Это может сыграть нам на руку. Он будет действовать быстро. Потому что НАМ нужно действовать быстро.

Руководитель «Сферы» кивнул, понимая подтекст.

Если носитель будет найден — нужно будет локализовать её моментально. Пока другие государства не вмешались.

В Женеве доктор Иман Каддавани сидела в просторном стеклянном кабинете, окружённая голографическими панелями. На одной панели — карта мира, рябящая сетью тонких линий, как нервных импульсов. На другой — структура сигнала: сложная, многослойная, состоящая из повторяющихся элементов, будто узор на древней этажерке. На третьей — сводка спутниковых наблюдений.

Она не сводила глаз с центрального голографического куба, внутри которого вращалась трёхмерная структура импульса.

В ней было что-то… живое.

Как будто это не просто физическая аномалия, а сообщение.

— Доктор, — робко подошёл ассистент, — службы хотят обновление. Им нужно понимание, к чему готовиться.

Каддавани медленно подняла глаза.

— Готовиться? — она чуть улыбнулась. — Они думают, что можно подготовиться?

Ассистент замолчал.

— Это сообщение, — продолжила она, вновь глядя на голограмму. — Это очень древний, очень сложный способ сказать «здравствуйте». Или «я здесь». Или «я возвращаюсь».

— Вы уверены?

— Да.

Она не произнесла этого вслух, но подумала:

«Это то, что приходит только один раз. И если мир не услышит — он всё равно будет вынужден ответить.»

В Вашингтоне генерал Дрэйк стоял у большого окна штаба DARPA-13. Перед ним город просыпался — огни машин, пар от крыш, гул дорог.

Ему отчётливо казалось, что мир дрожит.

Чуть-чуть.

Словно перед бурей.

Один из аналитиков подошёл, держа планшет.

— Сэр… данные совпадают с российскими. И с европейскими. Импульс глобальный.

Дрэйк медленно выдохнул.

— Значит, они тоже уже знают.

— Да, сэр.

— Тогда времени почти нет.

Он взял планшет, глядя на график.

Та самая кривая.

Та самая сигнатура.

— Приведите план «Внешний Контур» в действие.

А в Керале, в номере маленького отеля, мир выглядел таким же мирным, как в любой другой отпускной день.

Марина подошла к окну и распахнула шторы.

Ослепительный свет залил комнату — яркий, влажный, тропический.

Пахло морем, йодом, специями с уличных лавок, цветами жасмина.

Она вдохнула полной грудью.

Если бы она могла увидеть карты аналитиков по всему миру…

Если бы могла увидеть данные со спутников…

Если бы могла услышать разговоры генералов, учёных и кураторов…

Она бы поняла, что весь мир сейчас смотрит на неё.

Но она знала только одно:

кулон, который она купила вчера, лежал на тумбочке — и казался странно тяжёлым для такого маленького камня. Будто внутри него что-то было. Не физическое. Состоящее не из материи.

Она взяла кулон в ладонь.

Камень был холодным, но в то же время где-то глубоко внутри, почти неощутимо, будто пульсировал.

— Опять кажется? — тихо сказала она себе. — Просто переутомление, жар…

Но что-то в этом холодке было неправильным.

И тихо, совсем тихо — будто где-то в глубине сознания — ей показалось, что она слышит шёпот. Не слова. Интонацию.

Словно кто-то только что сказал её имя.

Алексей наблюдал за ней.

Причём не просто глазами — всем нутром.

Он видел, как она касается камня.

Как чуть приподнимает бровь — признак теперь уже знакомый: что-то почувствовала.

Он подошёл ближе.

Слишком быстро.

Она бросила взгляд — внимательный, короткий, пронизывающий.

И он понял: она начинает замечать.

Он почти улыбнулся, но внутри всё сжалось.

Потому что момент, которого он боялся десять лет, теперь был неизбежен.

И именно в этот момент, на другом конце планеты, на станции «Восток» приборы снова запищали.

Второй импульс.

Меньше, тоньше.

Но структурно — часть того же.

Как будто кто-то вдалеке… пробует связь.

Утро в Керале разворачивалось так неторопливо, будто тропическое солнце не торопилось заявить о себе. Воздух ещё не успел стать вязким, но уже намекал на дневную жару. На улице слышались голоса продавцов — ленивые, протяжные, с мягкими переливами интонаций. Город начинал жить своей обычной жизнью. Но Марина чувствовала, что эта «обычность» обманчива.

Она налила себе воду из бутылки, сделала несколько глотков. На секунду ей показалось, что вода отдает металлическим привкусом, но когда она облизала губы — уже ничего необычного не чувствовала. Она пожала плечами, списав это на утреннюю сухость в горле.

Алексей включил кондиционер и сел на стул у окна. Движения — точные, экономные. Все его жесты сейчас были такими — будто он проверяет пространство вокруг: изучает, оценивает, определяет уровни риска. Марина смотрела на него украдкой, как будто пыталась уловить тот самый момент, когда «муж, с которым она приехала на море» переключается в того, кем он был ДО неё.

Того, о ком она знала только намёки.

— Ты нормально спала? — спросил он, будто это могло сгладить напряжение.

— Да. Кажется, да. — Она прижала кулон к коже. — А ты?

— Есть немного работа… — Он замолчал, словно осознав, что чуть не проговорился лишнего. — Сны какие-то странные.

Марина оторвалась от кулона.

— Какие?

Он едва заметно напрягся — так, что обычный человек не заметил бы. Но она — заметила.

— Не помню, — отрезал он слишком быстро.

Лжёт, подумала она. Не со зла. Инстинктивно. Как дышит.

Тем временем на противоположной стороне земного шара, на станции «Восток», геофизик Андрей снова склонился над прибором. После второго импульса он получил доступ к глубокой архивной структуре, куда обычные сотрудники станции даже не заглядывали.

В архиве было немного: три файла.

Помечены как:

Сигнатура R-1 (Гоби, 1983)

Сигнатура R-2 (Анды, 1990)

Сигнатура R-3 (Керала, 1993)

Он открыл первый.

Жёлтые цифры, старые графики, короткие заметки: «аномалия локализована, корреляции не установлены».

Второй — почти то же, но с одной фразой:

«Структура напоминает попытку передачи данных. Возможно, не нам.»

А вот третий…

Третий был длиннее.

Андрей читал, и холод, не антарктический, а другой — внутренний — поднимался вдоль позвоночника.

«Сигнатура указывает на структурированную последовательность.

Предположительно: вызов.»

И самое главное:

«Если сигнал повторится через 20–40 лет, значит, процесс был запущен намеренно.»

— Двадцать… — прошептал Андрей. — Тридцать… Сорок…

Он посмотрел на экран.

1993 → сейчас.

«Процесс был запущен».

Он поднял глаза на стальное перекрытие станции, будто оттуда мог прийти ответ.

— И что нам теперь делать?

Но никто ему не ответил.

В Москве, в центре «Сферы», начальник смены поднял голову, когда в коридор вошёл человек, которого он не ожидал увидеть столь рано.

Геннадий Петрович.

Куратор.

Ходячая легенда.

Он редко появлялся лично. Если уж появился — значит, ставки максимальны.

— Где анализ? — спросил он, не теряя времени.

— Уже готовится. Мы опрашиваем все станции… Сутки — максимум.

— У вас — два часа.

— Но—

— Два часа, — повторил он, глядя так, что спорить не хотелось.

Работа зашумела быстрее.

Сразу.

Как в улье, куда кто-то кинул горящий углей.

И всё же даже в этом хаосе прозвучала фраза, от которой начальник смены побледнел:

— Где Романов?

Алексей в этот момент смотрел на Марину, которая одевалась, расправляла волосы, привычным жестом поправляла очки, вычитывая что-то в своём рабочем блокноте.

Он подумал о том, как обманчиво можно воспринимать обычность.

Можно жить с человеком, пить с ним кофе, смотреть фильмы, ездить в магазины…

И всё равно не знать, что в нём скрыто.

Он привык думать, что он — тот, кто скрывает.

Тот, кто несёт в себе тайну.

Но теперь он смотрел на Марину — обычную, настоящую, земную — и понимал:

Она — носитель того, что может изменить мир.

Он потер виски.

Это не просто задание.

Не просто миссия.

Не просто долг.

Если он отдаст её структуре — он потеряет её навсегда.

Её изучат, запрут, закроют.

Он знал, как это работает.

Особенно с рисками уровня «Чёрный».

Он закрыл глаза на секунду.

Что делать?

Ответа не было.

Но каждый прожитый с ней год кричал внутри: не сдавать.

Марина чувствовала растущее напряжение, как чувствуют утреннюю грозу, когда воздух ещё спокойно висит над землёй, но на горизонте уже собираются облака.

Она стояла перед зеркалом, поправляя цепочку. Металл чуть холодил кожу.

— Ты сегодня какой-то… странный, — сказала она тихо.

— Просто жарко.

— Да ну. Ты так говоришь всегда, когда что-то скрываешь.

Он замер.

Полсекунды.

Но она заметила.

Он попытался улыбнуться.

— Ты всё замечаешь.

— Конечно. — Она посмотрела ему в глаза. — Мы же… вместе.

Он отвернулся.

Очень медленно.

Слишком медленно.

В Женеве доктор Каддавани увеличила сигнатуру на голографическом дисплее.

Кроме явных пиков, кроме математической регулярности…

В структуре импульса было ещё кое-что.

Паузы.

Три длинные, три короткие.

Пауза.

Три короткие.

Она прищурилась.

Морзе?

Нет.

Но похоже.

Паузы были «вибрационные», как повтор одного и того же короткого жеста.

Как будто кто-то… стучит по стене.

У неё задрожали пальцы.

Она закрыла глаза и прошептала:

— Это… не всплеск. Это… ответ.

В Вашингтоне генерал Дрэйк вышел на балкон штаба. Холодный утренний воздух бил в лицо. Он был достаточно стар, чтобы доверять инстинктам — и очень умён, чтобы доверять только им.

Он смотрел на город и думал.

За последние сорок лет человечество научилось бояться собственных изобретений, собственных ошибок, собственных прорывов.

Но сегодня…

Сегодня он впервые почувствовал, что боится чего-то другого.

Чего-то древнего.

Чего-то, что ждёт очень долго.

Чего-то, что способно дождаться.

Он поднял телефон.

— Готовить «Орбитальную Сеть». Мы должны видеть всё.

Алексей подошёл к столу, взял бутылку воды, открыл. Простое движение. Но Марина увидела, что руки у него дрожат.

— Лёш… — тихо сказала она. — Что ты мне не договариваешь?

Он поставил бутылку, будто на весах.

— Марина… — голос сорвался. — Если я тебе сейчас скажу правду — всё изменится.

— Уже меняется.

Он закрыл глаза.

Правда уже стояла на пороге.

Но если он скажет всё — цепь событий станет необратимой.

Он открыл глаза.

Посмотрел на неё.

И эта секунда была вечностью.

Но он сказал:

— Дай мне немного времени. Я всё объясню. Просто… не сейчас.

Она молчала.

Но в её взгляде горел не гнев — понимание.

И лёгкая, болезненная обида.

Где-то глубоко под их гостиницей, в тянущихся под землёй слоях пород, что-то шевельнулось.

Не физически.

Не материально.

А в том пространстве, которое невозможно измерить приборами.

Камень на Марининой шее дрогнул — едва ощутимо, но он отозвался на этот «толчок».

Как живое существо, услышавшее зов.

Марина взяла кулон в руку и вдруг почувствовала не холод, не тепло, а что-то вроде лёгкого… давления на ладонь. Как будто камень «садится» поудобнее.

Она нахмурилась.

— Странный ты…

И услышала — или ей показалось? — тихий отклик.

Не звук.

Не мысль.

Да.

В это же мгновение, по всему миру, синхронно, в разных странах, в разных кабинетах, на разных приборах…

…появился третий импульс.

Короткий.

Едва заметный.

Но разнесшийся по всему глобальному сенсорному контуру.

И все те, кто знали, что ищут…

…все поняли:

Это не случайность.

Это последовательность.

Это прогрессия.

И самое главное:

Это кто-то пытается установить связь.

И именно в этот момент, когда мир слушал…

Марина посмотрела в окно.

Тропическое солнце поднялось.

Над морем взошёл лёгкий пар.

Птицы взвились над пляжем.

И ей вдруг стало тревожно.

Без причины.

Она не знала, что это — не её тревога.

Камень реагировал.

И если бы она могла его услышать, она бы поняла:

Он понял, что его нашли.

Марина опустила занавеску, но ощущение, что за ней кто-то наблюдает, не исчезло. Она попыталась отмахнуться — туристическая паранойя, жара, непривычный климат. Но что-то в груди неприятно сжалось, как перед экзаменом, о котором забыл, но внезапно вспомнил ночью.

Она села на край кровати, держа кулон двумя пальцами. Камень был неподвижен, как обычный минерал, который можно купить на любом рынке. Но стоило ей на секунду закрыть глаза, как под кожей прошёл лёгкий разряд — будто электрический импульс скользнул по нервам.

Она резко распахнула глаза.

Комната та же.

Тишина та же.

Только воздух стал плотнее — как перед давлением, которое ещё не обрушилось, но уже тянет небо вниз.

Марина глубоко вдохнула.

Словно что-то внутри камня ждало её решения.

А далеко — в недрах планеты — невидимая сеть древних узлов отвечала ей едва ощутимой вибрацией, нависая над миром, ещё не знающим, что он уже проснулся от тридцатилетнего сна.

Часть 2. Сети сходятся

Марина вышла на балкон, будто спасаясь от духоты комнаты. Воздух пах морской солью и влажной древесиной — ночью здесь часто топили маленькие мангалы прямо на улицах. Но сегодня запах был другим: будто туман смешали с пеплом от далёкого пожара. Ветер приносил его порциями, осторожно, словно проверяя, почувствует ли человек хоть что-то необычное.

Кулон под тонкой тканью футболки казался слишком тяжёлым. Не физически — ощущением. Как будто его присутствие меняло центр тяжести её тела, вынуждая держать корпус иначе. Марина старалась не думать о ночных странностях, о вспышке, о силуэте в отражении. Утро — лучший доктор. Утром мозг всё расставляет по полочкам. Она повторяла эту мысль, словно мантру.

Алексей стоял у окна, пряча телефон в карман. Движение привычное, отработанное. И слишком резкое.

— Опять работа? — спросила Марина, не оборачиваясь.

— Да так… — он сделал вид, что растирает шею. — Сбой в системе. Пытаются починить. Мне написал один коллега.

Она знала: если Алексей начинает говорить неопределённо, значит, либо соврал, либо собирается соврать. Они были вместе девять лет — достаточно, чтобы понимать эти микрореакции. Но сейчас у неё не было сил вытягивать правду.

— Пойдём позавтракаем, — сказала она.

Они спустились в ресторан на первом этаже. Официант улыбался, но в глазах не было обычной кералинской радости. Скорее — холодное внимание, будто он видел перед собой не туристов, а подозрительных незнакомцев.

Марина почувствовала, как что-то внутри кулона тихо толкнулось. Не больно. Скорее — как если бы кто-то приложил ладонь к внутренней стороне камня и слегка постучал изнутри.

Она вздрогнула.

— Всё хорошо? — Алексей наклонился к ней.

— Просто жарко, — выдавила она. — Тут утром всегда так душно?

Алексей мельком глянул в сторону выхода. Там стояли двое — туристами они не выглядели. Слишком плотные ткани, закрытые шеи, одинаковые тёмные очки. Марина ещё не обратила на них внимания, но он — да.

— Пойдём потом в номер, — сказал он. — Чуть позже, когда полегче станет.

Марина машинально кивнула, хотя её уже охватывало странное беспокойство. Она пыталась слушать себя — не телом, не мозгом, а чем-то более глубоким. Звуки вокруг будто перекосились: она стала отчётливее слышать щелчки вилок, гул вентиляторов, разговоры за соседними столами. Всё разрозненное вдруг сплеталось в один поток, и этот поток будто слегка дребезжал.

— Ты не заболела? — Алексей коснулся её руки.

Марина хотела ответить, но взгляд снова упал на тех двоих у входа. Они делали вид, что смотрят меню. Но то, как стояли — чуть боком, сохраняя широкий угол обзора, — выдавало тренированную повадку.

Она отвела взгляд.

Камень нагрелся.

Секунду — и снова стал холодным.

Её охватило ощущение, что вокруг что-то медленно, но очень уверенно смещается. Как будто бы линии, которые она не видела глазами, но чувствовала кожей, начинают сходиться. Не вокруг них с Алексеем… а вокруг неё. Центр тяжести мира сдвигался к ней — и она это осознавала.

После завтрака Алексей сказал, что ему нужно сделать пару дел. Марина решила пройтись по пляжу — возможно, жара притупит тревожные мысли.

Песок был горячим, но ветер с моря приносил прохладу. Она сняла сандалии, попыталась почувствовать землю. Иногда простое соприкосновение с природой помогало вернуть внутреннее равновесие. Но сегодня не помогало ничего. Кулон снова стал тяжёлым, будто проваливался в грудь.

Она остановилась возле навеса, где туристам продавали кокосы. Мужчина с ножом ловко обрубал верхушки плодов. Когда Марина подошла, он поднял глаза. И тут же отвёл взгляд — слишком быстро, будто испугался.

— Один, пожалуйста, — сказала она.

Он протянул ей кокос, но рука дрогнула. И пока она расплачивалась, Марина увидела, как мужчина бросает тревожный взгляд куда-то за её спину. Она медленно повернулась.

Те двое в плотной одежде шли по пляжу в её сторону.

Не спеша. Но без сомнений.

Камень снова нагрелся.

Внезапно резко.

Боль прошла через ключицу, будто холодная волна. Марина сжала пальцами цепочку под одеждой и сделала вид, что просто идёт дальше, к воде. Она ускорила шаг, но не слишком сильно — не хотелось давать повод думать, что она почувствовала преследователей.

Они шли за ней.

С расстояния двадцати метров. Широко. Скоординированно.

Марина догадалась: они не туристы. И не полицейские.

Она повернула в сторону деревянного настила, ведущего к отелю. Двигаясь быстрее, чем просто гуляющая отдыхающая, но не бегом. Сердце билось так, будто хотело выбить клетку изнутри.

Когда она вошла в холл, мужчина у стойки администратора скользнул по ней взглядом. Не как работник отеля. Как наблюдатель.

Ей захотелось закричать: «Алексей!»

Но она сдержалась.

Поднимаясь на лифте, Марина смотрела на стены кабины — металлические, зеркальные. И казалось, что отражения чуть дрожат, как поверхность воды при лёгком касании. Она даже провела ладонью по зеркалу — холодно, твёрдо. Но дрожание не исчезало.

Наверное, нервы.

Наверное.

Когда она вошла в номер, Алексея не было. Зато на столе лежал его телефон — второй, маленький, старый, без приложений. Тот, который он всегда брал в поездки.

Марина взяла его.

Разблокирован.

На экране — одно непрочитанное сообщение:

17:00. Старый порт. Ты и твой отчёт.

Она выронила телефон на стол.

Руки стали холодными.

— Алексей… — прошептала она. — Что ты делаешь?

Марина прошлась по комнате. Потом подошла к окну — пляж был виден частично, и она увидела тех двоих. Они больше не скрывались. Стояли у дороги, переговариваясь с кем-то по рации.

Кулон излучал тёплый, медленный пульс.

Раз.

Пауза.

Раз.

Пауза.

Будто он подстраивался под дыхание.

Она закрыла глаза, коснулась камня. Внутри, под гладкой поверхностью, проносились едва различимые тени. Не картинки, не звуки — скорее ощущения. Направления. Векторы.

Будто кто-то или что-то пыталось ей указать путь.

«Зачем?» — хотела спросить она.

Ответа не было.

Время тянулось. Марина ходила по комнате, стараясь не смотреть на телефон Алексея. Он лгал ей. Много раз. Но что-то в этом сообщении было иначе — не просто тайна, а опасность. Для неё. Для них обоих.

Когда часы показали без десяти пять, она начала нервно ходить по коридору номера. Ливень мог бы начаться — такое чувство в воздухе бывает только перед штормом. Но небо оставалось ясным.

Она услышала шаги в коридоре — быстрые, отрывистые. Мелькнула мысль: «Пришли за мной». Она закрыла дверь на замок.

Потом поняла — это Алексей.

Он вошёл, закрыв дверь на ключ, и опёрся на неё спиной. Лицо бледное, глаза покрасневшие от напряжения.

— Нам нужно уезжать, — сказал он.

— Сейчас? Куда?

— Всё равно куда. Любая другая гостиница, другой район. Просто… уехать.

— Алексей, что происходит?

Он прошёл в центр комнаты, сжал голову руками.

— Всё, что ты видела. Всё, что чувствуешь. Это… — он искал слова. — Это не совпадение, Мари. Не просто чёрный рынок или криминал. Я думал… я надеялся, что это никогда не вернётся.

Марина шагнула к нему.

— Вернётся что?

Он не успел ответить.

Телефон на столе завибрировал. Сразу два. Один за другим.

Марина подошла. На экране высветились три уведомления:

СФЕРА: «Подтверди статус.»

D-13: «Мы знаем, что она у тебя.»

ATLAS: «Выведите объект к дороге.»

Её сердце замерло.

Алексей закрыл лицо руками.

— Они знают, Мари. Все.

Все трое.

Она медленно опустилась на край кровати.

— Я не понимаю…

— И не должна. Чем меньше понимаешь — тем лучше.

— Алексей. Ты можешь перестать меня защищать? Объясни!

Он сел рядом. На секунду стал тем самым человеком, которого она когда-то выбрала.

— Камень. Этот кулон. Он… не просто минерал. Он объект. Переменная. Угроза. Они называют его по-разному. Но все хотят одно — контроль. И все думают, что ты — ключ к нему.

Марина не почувствовала страха. Только странное тепло — от кулона, от груди, от воспоминаний.

— И ты тоже? — тихо спросила она.

Он не ответил.

Вечер наступил почти незаметно. Солнце утонуло в море, воздух стал густым. В номере зажёгся свет, но Марина его почти не видела — будто всё пространство заливали невидимые тени.

Она подошла к окну. Во дворе отеля копошились люди. Тени. Фигуры. Силуэты. Трое стояли у ворот. Двое — у парковки. Ещё один — на крыше. Она не знала, кто из них чей — но они все были здесь.

— Они приходят за нами, — сказала она.

Алексей подошёл к ней.

— Они приходят за тобой.

Кулон снова вспыхнул, но не ярко — мягко. Как дыхание.

Марина дотронулась до него и впервые не отпрянула.

Она закрыла глаза.

Стены номера исчезли. Пляж исчез. Город исчез.

Перед ней — каменная арка. Чёрный проход. Стены, покрытые линиями, похожими на схемы и карты одновременно. Силуэт мужчины — молодой, худощавый, лоб высокий — чертил что-то на стене, а потом оборачивался.

Сергей Волков.

Её отец.

Он смотрел прямо на неё — не мимо, не через, а точно в глаза.

— Дверь рядом, Маришка, — сказал он. — Дверь уже отозвалась. Найди её.

Марина открыла глаза. В комнате было темно — свет мигнул и погас. Алексей замер рядом. За окном тоже всё погасло. Во всём квартале исчезло электричество.

Она услышала в коридоре шаги. Уверенные. Синхронные. Без спешки.

Камень светился из-под её футболки мягким зелёным сиянием.

— Алексей, — сказала она очень тихо. — Я не хочу к ним.

— Я знаю.

— И куда мы пойдём?

Он посмотрел на кулон.

— Туда, куда ведёт он.

Марина кивнула.

Снаружи — всё ближе — шаги.

И снова голос.

Не отца.

Старше. Глубже.

Словно говорящий сквозь тысячи лет и миллионы километров.

«Дверь открыта.

Иди.»

Часть 3. Кто -то отетил

Темнота легла на квартал мгновенно, как будто кто-то выключил не электричество, а солнце. Ни одного огонька, ни одного неонового блика — ничего. Отель погрузился в густую, вязкую тьму, словно вокруг растеклось не отсутствие света, а сама ночь решила спуститься в этот дом.

Марина стояла у окна, едва касаясь стекла кончиками пальцев. Снаружи тени сгущались, словно оживали. Но самое странное — кулон. Он светился. Не ярко, не как фонарик. Скорее — как дыхание: мягкое, тёплое, живое.

Алексей сделал шаг назад, словно этот мягкий свет был ударом. Он уже видел такое… очень давно. На другом объекте. Там, где после вспышки погибло шестнадцать человек.

Марина не знала этого.

Но она видела его лицо и поняла: он испугался не темноты. И не людей снаружи.

— Алексей… — прошептала она. — Что происходит?

Он почти не дышал.

— Это импульс. Он глушит всё. Вообще всё.

— Камень?

Он не ответил.

В коридоре — шаги. Ровные. Синхронные. Тяжёлые.

Марина схватила Алексея за руку. Камень пульсировал чуть сильнее.

— Они идут сюда, — сказал он.

— Кто? — её голос дрогнул.

Алексей выглянул в щель между занавесками. Марина подошла рядом. Внизу, у ворот отеля, стояли три группы. Ни одна не скрывалась.

Справа — люди «Сферы»: короткие бороды, лёгкое российское снаряжение, узнаваемые силуэты.

Слева — тактическая группа DARPA-13: бронекостюмы, шлемы с камерой, лазерные дальномеры на автоматах.

В центре — европейцы, «Атлас»: без оружия, но с научными установками и блоками анализа.

Они не знали друг о друге.

Пока не знали.

— Алексей… — Марина почувствовала холод под рёбрами. — Почему они здесь?

— Из-за камня, — наконец сказал он. — Из-за тебя.

Она отшатнулась.

— Нет! Я никому ничего…

— Не важно. Они уже здесь. И не уйдут без тебя.

Марина сделала шаг назад. Её пальцы сами легли на кулон. Он был горячим — впервые за всё время. Словно жил своей жизнью.

И в этот момент произошёл импульс.

Невидимый, но ощутимый.

Как если бы воздух внезапно ударил во все стороны сразу.

Окна дрогнули.

Стены будто на секунду стали мягче.

Металл в лампе издал тонкий вой.

Телефон Алексея на столе мигнул — и потух полностью.

Марина едва успела вдохнуть — и увидела, как все три группы внизу одновременно поднимают головы, оглядываются. Их приборы погасли.

Абсолютно всё: фонари, рации, инфракрасные камеры.

Техника умерла.

— Это он, — сказал Алексей. — Камень. Он… отключил всё.

Марина прошептала:

— Сам.

Камень вспыхнул почти ободряюще, будто слышал её.

И тогда началось.

Первыми среагировали американцы. Один из них, пытаясь восстановить связь, ударил по шлему ладонью. В этот же момент российский стрелок заметил движение. Послышался короткий окрик:

— Стоять!

Американец повернулся — рефлекторно, чуть слишком резко.

— Не двигаться! — повторил российский командир.

— Назад! — отозвался американец.

И всё сорвалось.

Один неверный жест.

Одна ошибка.

И отель превратился в эпицентр войны.

Выстрел.

Ответный выстрел.

Крик.

Люди «Атласа» бросились в рассыпную, их аппаратура грохнулась на землю. DARPA укрылись за грузовиком. «Сфера» заняла позиции у колонн. Звук выстрелов отражался от стен отеля, будто внутри здания тоже стреляли.

Алексей рванулся к Марине:

— Нам надо уходить. Сейчас.

— Куда?! — она не отрывала глаз от охваченного огнём двора.

— Вниз. Через холл. Потом — через кухню, через задний выход. Там узкие улочки — они все не помнят про них. Старый город — как лабиринт.

Кулон вспыхнул сильнее, почти обжигающе.

— Он хочет… чтобы мы ушли, — прошептала Марина. — Отсюда.

— Прекрасно, — процедил Алексей. — Потому что оставаться — смерть.

Он схватил её за руку — и в этот момент дверь номера содрогнулась.

Один удар.

Ещё один.

Снаружи кто-то пытался выбить её плечом.

— Быстрее! — Алексей потащил её к балкону. — Там лестница.

Но Марина остановилась.

На столе лежал телефон.

Мёртвый.

И маленькая записка, которую она не замечала раньше — Алексей положил, наверное, давно.

«Если что-то пойдёт не так — беги за мной.»

Она взяла записку, сунула в карман.

Дверь выгибалась под ударом.

Доски жалобно скрипели.

Кто-то снаружи крикнул:

— Открой! Быстро!

Но это был не голос Алексея.

Не голос спецслужб.

Тонкий.

Едва человеческий.

Как будто тот, кто звал, не был полностью… здесь.

Марина побледнела.

— Это не люди, — прошептала она.

— Не думай, — сказал Алексей. — Двигайся.

Они выбежали на балкон. Внизу — другой марш-балкон, лестница, ведущая к внутреннему двору. Алексей первым спрыгнул, потом помог Марине. Камень вспыхнул, когда её ноги коснулись бетонного пола — будто подтверждал направление.

— Влево, — сказала она неожиданно уверенно. — Не направо.

Алексей хотел возразить, но увидел: кулон светит ровно влево. Он не знал, что это значит — но Марина знала.

Они побежали.

Через внутренний двор, где валялись перевёрнутые стулья и растения в глиняных горшках. Кухня была через стеклянную дверь. Алексей разбил стекло локтем — слишком поздно для осторожности. Внутри пахло специями и жаром.

Повар лежал на полу — живой, но без сознания. Сбит током от импульса.

— Быстрее! — Алексей указал на чёрный ход.

Марина толкнула тяжелую металлическую дверь. Снаружи был узкий переулок — темнота там была ещё плотнее, чем внутри. Камень светил так ярко, что отчётливо виднелись стены, облупившиеся штукатуркой.

Они вышли и сразу услышали:

ПЛЮХ.

Пуля ударила в стену рядом с дверью.

— Бегом! — Алексей толкнул Марину вперёд.

Они бросились по тёмному переулку. Узкая щель между домами вела к старому кварталу — туда никто из трёх групп не пошёл. Там слишком тесно, слишком запутанно. Местные знают эти проходы, а спецслужбы — нет.

Но камень знал.

Марина чувствовала это: каждый раз, когда она поворачивала не туда, свет становился слабее. Когда правильно — ярче.

Алексей заметил это уже спустя несколько минут.

— Ты его чувствуешь? — спросил он сквозь тяжёлое дыхание.

— Да, — она не успела подумать. — И… кажется, он показывает путь.

Выстрелы позади стали глуше — значит, они уходили дальше, к морю. Но сверху — на крышах — пробегали тени. DARPA использовали тепловизоры — но сейчас они были слепы. От этого они стали ещё опаснее.

Один из них запрыгнул на край крыши и посмотрел вниз. Марина едва не вскрикнула, но камень вспыхнул — и мужчина словно ослеп: он тряхнул головой, приложил руку к шлему и исчез.

— Он… — Алексей не поверил своим глазам. — Камень и на них влияет?

— Здесь… у него преимущество, — сказала Марина. — Он… сильнее.

Тени на крышах исчезали, когда свет кулона становился ярче.

Они выбежали на площадь старого города — пустую, заброшенную ночью. Древний храм отбрасывал длинные тени. Никаких людей. Никаких машин. Только тишина, да стук их шагов.

И вдруг камень стал отдавать длинные, медленные волны тепла.

Вперёд.

Не направо.

Не в храм.

А в переулок между старыми домами.

— Нам туда, — сказала Марина.

— Там тупик.

— Нет. Там… дверь.

Алексей хотел спросить, но не успел.

Сзади, на площади, появились три группы.

«Сфера» слева.

DARPA справа.

«Атлас» позади.

Все одновременно.

Все увидели Марину.

Все замерли.

И тут камень взорвался светом.

Не ослепительным — но густым, как туман. Он накрыл площадь мягким зелёным куполом. Приборы всех групп вспыхнули, искры сыпались на землю. Чей-то рация взорвалась. Шлем DARPA треснул. Научный сканер «Атласа» загудел и раскалился в руках учёного.

Все бросились в стороны.

— БЕГИ! — закричал Алексей.

И Марина побежала.

Кулон светил, как маяк.

Переулок вёл вглубь.

За ним — узкие ступени вниз.

Потом туннель, старая канализация, забытая местными.

Путь, который мог бы найти только тот, кто здесь не человек.

Они бежали, пока воздух не стал прохладнее, пока шум выстрелов не исчез за толщей камня.

Пока тьма не стала светлее — только благодаря кулону.

И только когда они остановились, Марина впервые посмотрела на Алексея и сказала:

— Теперь ты расскажешь мне всё.

Алексей тяжело выдохнул.

В темноте его лицо было старше, чем утром.

Гораздо старше.

— Хорошо, Мари.

— С чего начнёшь?

Он закрыл глаза.

— С твоего отца.

Он сидел какое-то время молча, уткнувшись плечами в сырой бетон. Только дыхание выдавало, что он не статуя.

В темноте пахло плесенью, старой водой и чем-то ещё — железом, камнем, глубиной. Камень на груди у Марины потихоньку остывал, свет стал мягче, уже не слепил, а просто обозначал тонкий круг вокруг них — как костёр в лагере, которого нет.

— Ты же говорил… — голос у неё дрогнул, и она разозлилась на себя за это. — Говорил, что почти ничего о нём не знаешь. Что он был просто «учёным, которого ты уважал».

Алексей усмехнулся коротко, без радости.

— Я много чего говорил. Это тоже было правдой. Просто не всей.

Он потер лицо ладонями, будто хотел стереть усталость, но стёр только пот.

— Ты когда-нибудь задумывалась, почему на тебя так легко выходят? — спросил он. — Почему любая странная тема — пещеры, аномалии, древние структуры — рано или поздно оказывалась в твоём поле зрения?

— Потому что я этим занимаюсь, — автоматически сказала Марина. — Профессия такая.

— Не только. Тебя… мягко подталкивали. С самого начала.

Она посмотрела на него так, словно он только что сказал, что всё её детство снято в павильоне.

— Кто «подталкивал», Лёша?

Он встретил её взгляд, не отводя глаз.

— Твой отец. И те, кто с ним работал.

Пауза.

— Он не просто «исчез в экспедиции», Мари, — тихо добавил Алексей. — Он ушёл туда же, куда ты сейчас только что заглянула. В Сеть. Только… другим маршрутом.

У неё пересохло во рту.

— Ты… видел его? — спросила она, еле выговаривая.

— Живого — нет. Уже нет. — Алексей отвёл взгляд. — Но я видел его записи. Его расчёты. Его протоколы. В «Сфере» целый раздел по его имени. Официально его там нет. Но любой, кто служит достаточно долго, слышит: «метод Волкова», «подход Волкова», «ошибка Волкова».

Он криво усмехнулся.

— А я ещё и был его курсантом. Десять лет назад. На одной закрытой программе. Читал его конспекты, слушал лекции по записи. Потом… меня привязали к тебе.

— Привязали? — она с каждой фразой ощущала, как внутри растёт тугой, металлический ком.

— Да. — Он не стал уходить от прямого взгляда. — Тебя пометили как «вероятного наследника». Не только генетически. Мышление, специализация, характер. «Если где-то всплывёт то, что искал Волков, — первым к нему потянется его ребёнок», — это не я придумал. Это из отчёта.

Камень на её груди тихо отозвался теплом — как будто соглашаясь. Или просто реагируя на эмоции.

— Так что ты… что? — спросила Марина. — Меня охранял? Следил? Докладывал?

— Всё сразу, — сказал он честно. — И пытался при этом оставаться твоим мужем. Не всегда получалось.

Он отвернулся, упёрся лбом в стену на несколько секунд.

— Марина, — тихо сказал он, — я не знал, что камень выберет тебя. У нас были только теоретические модели. «Ключ», «носитель», «паттерн». Сигналы. Предположения. Никто не верил, что это реально сработает. Пока ты не надела этот чёртов кулон.

Она смотрела на него, и внутри одновременно поднимались две волны: знакомая, старая — доверие, которое он годами зарабатывал маленькими, обычными вещами; и новая, холодная — понимание, что он всё это время был не только её.

— Скажи, — медленно произнесла она, — если бы не камень… ты рассказал бы мне хоть что-нибудь из этого?

Он долго молчал. Довольно долго, чтобы ответ стало понятно почти до того, как он прозвучал.

— Не знаю, — сказал он наконец. — Наверное, нет. Слишком много людей делают карьеру на твоём незнании.

В темноте шорохнуло. Где-то по трубам прошла волна воздуха. Вода зашептала глубже, под ногами. Сетка старых коммуникаций жила своей жизнью, и теперь к этой жизни подключилось ещё кое-что.

Марина чувствовала, как кулон иногда пульсирует в такт… чему-то под ними. Не людям, не технике. Чему-то большему. Глухому. Древнему. Как сердце подземного зверя.

— Они пойдут за нами, — сказала она. — Все трое. «Сфера», американцы, эти европейские типы. И, похоже, не только они.

Алексей кивнул.

— Пойдут. По камерам, по дронам, по слухам. Но прямо сейчас у нас есть небольшое преимущество. — Он кивнул на кулон. — Их приборы ничего не видят. А он — да.

— Он ведёт не только вперёд, — тихо сказала Марина. — Слышишь?

Алексей прислушался.

Сначала — только их дыхание.

Потом… другой ритм. Тонкий, почти неуловимый: будто далёкие шаги, но не по бетону — по чему-то более… мягкому.

— Что это? — спросил он.

— Не знаю, — честно ответила она. — Но я чувствую, что он ждёт, когда мы двинемся дальше. То, что было наверху… это только первое касание. Ответ. Теперь… — она стиснула кулон пальцами, — теперь он хочет разговор.

— Он? — Алексей скептически вскинул бровь, но тут же сбился: в темноте, при зелёном свете, её глаза казались другими. Слишком сосредоточенными. Слишком спокойными.

— Назовём его «они», — поправилась Марина. — Предтечи. Или то, что от них осталось.

Алексей тяжело поднялся.

— Тогда выбора нет. Сядем — нас рано или поздно найдут. Пойдём — возможно, найдём ответы раньше них. Или сдохнем раньше них. — Он пожал плечами. — Вариант всё равно лучше.

— Вариант больше похож на моего отца, — сказала она. — Он бы пошёл.

Она сама удивилась спокойствию, с которым это сказала. Тот Сергей, которого она помнила, мог годами ковыряться в одном заброшенном карьере, лишь бы раскопать свою правду. Исчез он точно так же — ушёл туда, куда остальные идти не хотели.

Может, она и вправду его дочь.

Марина поднялась, облокотившись рукой о стену. Ноги дрожали, но уже не от паники — от усталости.

— Ладно, Лёша, — выдохнула она. — Рассказ про отца ты продолжишь потом. Сейчас нам нужно что-то попроще. Например — не умереть в ближайшие два часа.

— Согласен, — хрипло усмехнулся он. — Это звучит как вполне достижимый план.

Она шагнула вперёд, туда, где свет кулона казался ярче, и туннель под углом уходил вниз, в сторону отеля, от моря, от всех известных ей ориентиров. От привычного мира вообще.

Кулон отозвался теплом, почти одобрением.

Наверху, на площади старого города, зелёный купол исчез так же внезапно, как появился.

Воющий сигнал в наушниках американцев оборвался. Индикаторы на приборах «Атласа» погасли, оставив после себя запах сгоревшего пластика. Люди «Сферы» стояли, прижавшись спинами к колоннам храма, оружие — опущено: стрелять было не в кого.

— Цель ушла, — коротко сказал кто-то по-русски.

— Куда? — спросил командир DARPA, снимая треснувший шлем. Лицо было красным от напряжения. — У нас всё поле перекрыто. Вверх, вниз, по периметру…

— Вниз, — ответил мужчина из «Сферы», глядя на карту в своей голове, не на планшет. — Здесь старый водоотвод. Канализация ещё колониальная. Никто её толком не чертил.

Где-то в стороне, за машинами, представитель «Атласа» — женщина в очках с тонкой оправой — дотронулась до стены храма. Камень был тёплым.

— Он не просто глушил наши приборы, — сказала она тихо, больше себе, чем кому-то. — Он… выбирал, куда смотреть.

Ей никто не ответил. Каждый думал о своём.

Над ними, в ночном небе, спутники продолжали слать вниз пустые, «чистые» кадры. Никаких следов зелёного свечения. Никаких аномалий. Лишь обычные, влажные, тропические ночи.

Только один малый сенсор на старом, полузабытом метеоспутнике, запущенном ещё в девяностые, записал в лог строчку:

ПАТТЕРН-93: ПОДТВЕРЖДЁН.

СОСТОЯНИЕ: АКТИВЕН.

МЕСТОПОЛОЖЕНИЕ: НЕОПРЕДЕЛЁН.

КТО-ТО ОТВЕТИЛ.

И эта запись пока никому не была нужна.

Внизу туннель постепенно выпрямлялся. Дышать стало легче. Стены сменили грубый бетон на старый, почти чёрный камень. Марина провела пальцами — камень был странно гладким, как будто его терли тысячами рук.

Кулон светил ровно, без вспышек.

Как если бы он наконец оказался на знакомой ему территории.

— Знаешь, чего я боюсь больше всего? — неожиданно спросила она.

Алексей фыркнул.

— Я сейчас смогу составить примерно список из ста пунктов, но давай, удиви.

— Что он окажется прав, — сказала Марина. — Отец. Что мы не просто «нашли что-то старое». Что мы — ответ на их вопрос.

— На чей? — не понял Алексей.

Она сжала кулон.

— На вопрос Предтеч: «Есть ли кто-то ещё, достаточно… люди, чтобы открыть нам дверь?»

В темноте эхо повторило слово «люди» так, будто подхватило его не воздух, а сама Сеть.

А камень на груди у Марины стал чуть тяжелее.

Словно с ним вместе на её плечи легло ещё что-то.

Не только память отца.

Но и чужая, слишком древняя надежда.

И от этого стало страшнее, чем от всех винтовок наверху.

Глава 3. Первый контакт

Часть 1. Переход

Тьма под землёй была не просто отсутствием света.

Она была плотной, будто вылепленной из веков, из камня, из забытой воды. В ней не было движения, не было сквозняка — но было ощущение присутствия. Тишина здесь не лежала, а стояла, как стена, упираясь в грудь и мешая дышать.

Марина остановилась, удерживая пальцами цепочку под одеждой. Кулон был прохладным, почти обычным. Почти.

Алексей шёл за ней, держась на расстоянии вытянутой руки. Когда они спустились в старую сеть водоотводных туннелей, он перестал говорить вообще. В его движениях появилась точность, отточенность — тот режим, который Марина видела редко. Только когда на карту выходила угроза.

Шаги отдавались гулко, но эхо возвращалось странно — не просто опаздывая, а как будто размножаясь на несколько источников. Иногда казалось, что позади идут ещё двое. Иногда — трое. Она оборачивалась, луч фонарика резал темноту. Но сзади всегда было только сырое пустое пространство.

— Впереди развилка, — тихо сказал Алексей, подсвечивая стены.

Они подошли к месту, где грубый туннель раздваивался. Левый коридор был широким: балки, ржавая арматура, мелкие осыпи. Правый — узкий, почти щель, словно кто-то когда-то вырезал его не для людей, а для чего-то меньшего.

Марина сделала шаг вправо — и камень у груди едва заметно нагрелся. На долю секунды воздух вокруг пальцев стал гуще, плотнее.

Она остановилась.

— Алексей…

— Чувствуешь? — он уже смотрел на неё.

— Он ведёт туда.

— Значит, туда, — сказал он без сомнений.

Его голос был сдержан. Слишком сдержан. Марина знала: так он говорит, когда внутренне готов к худшему.

Туннель не был бесконечным, но в нём время тянулось иначе. Стены по-прежнему были колониальными — голландская кладка, характерный рисунок. Но через несколько метров структура начала меняться. Камни становились чище. Никакой ржавчины, никакой органики, даже запах сырости исчез.

Будто они переходили из человеческой зоны в ту, что не строили люди.

Марина провела пальцами по стене. Поверхность была странно гладкой, словно обработана чем-то, чего здесь не могло быть.

— Алексей…

— Вижу. — Он остановился, подсвечивая поверхность. — Это… не просто камень.

И правда — белёсые прожилки шли по стенам, образуя едва заметный узор. Не рисунок. Не трещины. Линии, которые хотелось назвать схемой.

Марина подняла руку, и в тот же миг кулон нагрелся сильнее, будто отозвался на её движение.

— Подожди! — Алексей схватил её за запястье, но поздно.

Её ладонь зависла в сантиметре от стены — и зелёные прожилки вдруг вспыхнули. Тихо, едва слышно, как старые лампы, набирающие ток.

Марина отдёрнула руку, но пульсация не прекратилась.

Стена… жила.

Нет — не жила. Работала.

Нечеловеческий узор, до того словно спящий, проявился полностью. Каждая линия, каждая точка стали четче, словно кто-то подправил контраст. И в этот миг Марина увидела — нет, почувствовала — образ.

Мгновение.

Вспышка.

Коридор. Тёмный. Намного шире этого. Далёкий голубой свет. И фигура человека, идущего спиной. Уверенная походка. Руки в карманах. Высокий лоб, тёмные волосы.

Отец.

Но… нет. Образ исчез так быстро, что она не успела его схватить.

Марина отступила, хватая воздух ртом.

— Что было? — Алексей держал её за плечи.

— Я… не знаю. Кто-то… свет… идущий человек…

— Идущий? — он напрягся. — Человек?

— Да.

Он стиснул зубы.

— Это невозможно. Узлы не должны показывать образы. Они реагируют только на носитель…

Он оборвал себя. Марина почувствовала, как кулон дрогнул на цепочке — будто подтверждал его слова.

— Алексей, скажи нормально. Он — что?

Алексею пришлось отвести взгляд. Марина впервые увидела в его лице самый неприятный оттенок — не страх. Знание.

— Ключ, Мари. Это ключ. Он подключается к узлам Сети. Активирует то, что отключено. Даже архивы.

Снова вспышка в груди — лёгкое тепло камня.

Марина прижала кулон ладонью, чтобы унять дрожь.

— Это… отголоски? Память узла? Чей-то след?

Алексей помедлил.

— Или… — он выдохнул. — Или запись. Чья-то попытка пройти.

Марина почувствовала, как холод охватил позвоночник.

— Ты хочешь сказать…

— Что кто-то там уже был, — сказал Алексей глухо.

Они пошли дальше. Узор медленно гас, словно выключали питание.

На следующем повороте эхо вдруг изменилось — слишком резкий отклик на их шаги, будто звук отражался не от стен, а от чего-то живого. А потом — тихий шелест.

Марина остановилась.

— Слышал?

— Да, — Алексей поднял оружие, хотя старался делать это незаметно. — Назад.

Они сделали несколько шагов, замерли.

Шелест повторился. Не впереди. Сзади.

Как будто кто-то скользнул по стене в нескольких метрах позади.

Марина зажмурилась на долю секунды, чтобы сосредоточиться.

В этот миг кулон внезапно ударил жаром. Словно током.

Она вскрикнула.

Алексей бросился к ней:

— Что?!

— Он… тянет!

Он не видел этого, но она ощущала натяжение — не физическое, а как будто вектор внутри неё изменился. Кулон не просто грелся — он выбирал направление.

— Туда? — Алексей посветил в левый, заваленный проход.

— Нет. — Марина покачала головой. — Прямо.

Алексей прищурился.

— Прямо — тупик.

— Не для него.

И она пошла.

Тупик оказался не тупиком.

Когда они подошли ближе, Марина заметила: кладка не ровная, как казалось издалека. Между камнями — тончайшие щели. Слишком ровные, чтобы быть случайностью. И слишком чистые для старого туннеля.

Камень в груди нагрелся резко — будто что-то пульсировало внутри.

— Мари, отойди! Это может быть—

Но она положила ладонь на стену. Не думая. Не решая.

Стена дрогнула.

Реально дрогнула.

Секунда — и камни будто втянулись внутрь, как выдвижная панель. Перед ними открылся узкий коридор, идеально прямой, освещённый слабым голубым свечением.

Алексей не смог скрыть шока.

— Это… не человеческое.

— Да, — сказала Марина. — Но он этого хотел.

Она коснулась кулона, и на секунду ей показалось, что кто-то, что-то шепчет ей в глубине сознания. Не голос. Смысл. Намёк.

«Иди».

Коридор за «дверью» был другим. Стены гладкие, с синими прожилками, которые то мерцали, то затухали. Не электричество. Не фосфор. Что-то третье. Живое? Нет. Но работающее.

— Это узел, — прошептал Алексей. — Переходный.

Марина шла первой. Камень стал лёгким, как будто бы невесомым. Он словно резонировал с этим пространством.

И тут — снова.

Резкая вспышка света — не внешняя. Внутренняя.

Перед ней — тёмная пещера. Голубое свечение стен. И силуэт — тот же, что раньше. Человек, идущий прочь от неё, вглубь света.

Она хотела крикнуть, но видение рассыпалось.

Алексей удержал её.

— Видишь снова?

Марина кивнула, едва дыша.

Он сжал её плечи.

— Это не глюки, Мари. Это — данные. Архив. Возможно… — он сглотнул. — Следы тех, кто шёл до тебя.

Она прошептала:

— Отец?

Алексей не ответил. Но его взгляд сказал больше слов.

Коридор кончался.

Впереди — круглая камера, похожая на шлюз. Пол был странно тёплым под ногами. Потолок светился мягким белым светом, но источника света не было. Стены казались сделанными из цельного материала — как будто их вырастили, а не построили.

На полу — круг. Простой, ровный. Но внутри круга — линии, похожие на те, что Марина видела на стене.

Кулон вспыхнул так ярко, что ей пришлось закрыть глаза.

Свет не бил, а… пел.

И ей вдруг стало страшно — не от угрозы, а от понимания.

Она стояла именно там, где должна стоять.

— Что это место? — прошептала она.

Алексей сделал шаг вперёд, но его голос дрогнул:

— Порог.

— Какой порог?

— Между нашим миром… и их.

Марина подняла голову.

И узор под её ногами начал медленно загораться.

На поверхности, в старом городе, специалисты трёх стран замерли перед провалом в земле — входом в подземные коммуникации.

— Там следы, — сказал русский офицер. — Они ушли вниз.

— Наши спутники не видят ничего, — ответил американец. — Пустота. Глушение.

— Не глушение, — поправила женщина из «Атласа». — Это… закрытость. Защита.

Все трое подошли ближе.

И в этот момент земля под ногами чуть дрогнула.

Сеть просыпалась.

А внизу, в камере узла, Марина стояла на древнем круге, и узор под её ногами горел всё ярче.

Кулон был горячим, как сердце.

И впервые — она услышала не шёпот.

А фразу.

«Ты на Пороге».

Марина стояла на круге, и узор под её ногами пульсировал ровно, с мерными интервалами — как дыхание огромного механизма. С каждой секундой казалось, что стены вокруг вибрируют едва-едва, почти на уровне костей.

Алексей стоял позади, по-прежнему держа оружие направленным вниз, но готовым в любой момент подняться.

Он выглядел так, будто пытается одновременно просчитать выход, пути отхода и возможные ловушки — и всё это, зная, что реальность перед ним уже не подчиняется привычным правилам.

— Мари… — он с трудом сглотнул. — Нужно решить: мы остаёмся или уходим.

Она не слушала — вернее, слышала слова, но смысл уходил мимо. Камень на груди пульсировал в такт узору под ногами. Синхронно. Словно две части одного механизма.

И внезапно — как резкий вдох — поверхность круга под её ступнями сменила рисунок.

Линии перестали просто светиться — теперь они медленно поворачивались, будто вращались под прозрачным стеклом. Тихо, почти неслышно, но с чувством необратимости.

Алексей резко шагнул вперёд:

— Назад! Сойди с круга!

Марина хотела послушаться — но не смогла.

Ноги будто приросли к месту.

Не физически — психически. Внутри что-то шептало:

«Стой. Ты должна быть здесь. Сейчас».

— Алексей… я… не могу.

Он подошёл ближе, схватил её за плечи, потянул.

Марина смогла сделать шаг — но круг отреагировал.

Линии вспыхнули ярко, почти белым, и потолок в камере дрогнул. Звук — глубокий, низкий, не похожий ни на земной механизм, ни на атмосферный. Как будто где-то далеко что-то огромного размера включилось.

Алексей отпрянул, закрывая Марину собой.

— Это активация, — сказал он почти неслышно. — Он включает узел.

— Кто? — Марина подняла на него глаза. — Камень? Предтечи? Или… отец?

Алексей вдохнул медленно, ровно, как будто решился сказать то, что избегал два дня.

— Мари… твой отец… он… он был в таких местах.

Она застыла.

— Ты знал?

— Я подозревал. — Алексей отвёл взгляд. — Его последняя экспедиция — официально Индонезия. Но реальный маршрут проходил через Лех, через север Индии. И… — он замолчал. — Он спрашивал о сигнатурах. О порталах. О таких узлах.

Слова упали на неё, как холодная вода.

— Почему ты не сказал мне раньше?

— Потому что я не был уверен. И потому что… — он снова замолчал. — Потому что я не знал, что он искал. А теперь…

Он посмотрел на светящийся круг.

— Теперь я вижу — он тоже был тут. Или в таком же месте.

Марина вдруг почувствовала, как что-то внутри неё сжалось, стало маленьким-маленьким. Даже дыхание остановилось.

— Значит… он… мог пройти дальше? — прошептала она.

— Мог, — тихо сказал Алексей. — Мог — и, скорее всего, прошёл.

Камера чуть изменилась — это было тонкое, на уровне инстинкта. Она словно «закрылась». Воздух стал плотнее, теплее. Потолок светился ровнее. Линии на полу остановились.

И прямо перед Мариной возникла новая структура.

Она не появилась — всегда была там. Просто проявилась. Прожилки на стене сложились в картину — не схему, не геометрию, а… карту.

Марина сделала шаг вперёд.

На стене — сеть линий, узлов, кругов, похожая на карту метро, только многомерную. Некоторые узлы были ярче, другие почти погасли.

Она подняла руку — и один из узлов вспыхнул. Нечеловеческий. Правильной геометрии, как будто выведенный безрисковым лазером.

Марина почти не дышала.

— Алексей… я это видела. Во сне.

Он подошёл ближе, оглядывая рисунок с профессиональной внимательностью.

— Это не сон, Мари. Это… сеть переходов. Узлы связаны. Слои. Локации. Они… — он замолчал, пытаясь подобрать слово. — Они не в физическом мире. Или… не только в нём.

— Между мирами?

— Между состояниями материи, — поправил он. — Между… уровнями.

Марина не отвечала. Она смотрела на узел, который загорелся ярче всех. Он находился в нижней части структуры. И был связан тонкой линией с другим — слегка смещённым в сторону, почти выцветшим.

— Этот, — сказала Марина. — Вот он. Он… тянет.

Алексей нахмурился.

— Почему именно этот?

Марина прижала кулон ладонью.

— Потому что… его «слышит» камень.

Камень ответил пульсацией.

Алексей выдохнул.

— Значит, это настоящий узел. Не просто схема. Точка входа. Или выхода.

И спустя секунду добавил:

— И если твой отец проходил по узлу… он мог быть именно там.

Слова ударили в солнечное сплетение.

Марина закрыла глаза.

Перед ней вспыхнуло видение — то самое: тёмный коридор, голубой свет вдали, человек, идущий прочь. Не отец — тень отца. Отголосок. След.

Марина сделала шаг назад, чтобы отдышаться.

В этот момент камера вздрогнула — едва, но ощущаемо.

Алексей поднял голову, вслушиваясь.

— Ты это почувствовала?

— Да.

— Это было не внизу. — Он нахмурился. — Это было сверху.

Марина напряглась.

— Они идут?

— Уже, — сказал Алексей хрипло. — У нас минут десять. Максимум пятнадцать.

Но странное было в том, что камера реагировала не на приближение людей.

А на камень.

Линии на круге начали гаснуть — не полностью, а как будто ждут.

— Он… завис, — прошептала Марина. — Ждёт.

— Тебя, — сказал Алексей. — Ждёт решения.

Марина сжала цепочку в пальцах.

— Если я встану в центр…

— …возможно, узел активируется, — закончил Алексей. — Переход. Порог. Но…

Он повернулся к ней всем корпусом.

— Но я не знаю, смогу ли я пройти с тобой. Или наоборот — только я смогу, а ты нет. Это технология, которой никто не понимает.

Марина смотрела на круг.

На линии.

На камень у груди.

И тихо сказала:

— Он зовёт. Его мир зовёт.

Алексей подошёл вплотную, взял её за руку.

— Если войдём — назад дороги может не быть.

— Если не войдём… — Марина подняла на него глаза. — Мы уже здесь. И они идут за нами.

Он обернулся на вход.

Теперь было хорошо слышно — эхом из коридоров поднимались шаги. Не один человек. Несколько. Три группы? Или одна, но вооружённая?

Марина вздрогнула.

— Алексей…

— Я знаю.

Он разжал пальцы, поднял оружие и шагнул к выходу камеры — проверять позицию.

Марина осталась одна на круге.

Свет под её ногами мерцал ровно, как пульс огромного сердца. Камень на груди тихо, почти бережно толкался в ткань.

И в этот момент — когда она была одна — узел заговорил.

Не голосом. Образом.

Коридор.

Голубой свет.

Фигура.

На этот раз ближе. Чётче.

Человек оборачивается — не полностью, лишь на четверть.

Марина едва не вскрикнула.

Профиль.

Силуэт.

Проекция.

Оттенки лица — как у Сергея Волкова.

Молодого. Живого.

Она резко втянула воздух.

— Папа…

Фигура мигнула — и исчезла.

Алексей вернулся в камеру, лицо напряжённое:

— Они в двух коридорах. Минуты три.

Марина обернулась к кругу.

— Я должна идти.

Он знал это. Видел. Понимал.

И всё же на секунду закрыл глаза, будто борясь с тем, что должен сказать.

— Только вместе, Мари. Где ты — там и я. Она коснулась его

руки. Кулон вспыхнул.

Камера ответила. Пол под ногами загудел. Узел начал запускаться.

И в этот миг — когда пространство словно распахнулось — в коридорах за их спинами раздались первые голоса и

металлические шаги. Они достигли Порога. И он — откликнулся.

Часть 2. Переход

Марина стояла на круге, чувствуя, как пространство вокруг становится гуще, плотнее. Воздух будто превратился в вязкую материю — дышать стало труднее, но не от удушья, а от того, что сама среда менялась. Как если бы шаг в сторону стал шагом в воду.

Алексей стоял в шаге позади, слушая коридоры.

Шаги были уже близко — слишком близко. Сначала тяжёлые, уверенные — это «Сфера». Потом лёгкие, отрывистые — «Атлас». А за ними — чёткие, тактически выверенные — DARPA.

Они не стреляли. Пока.

Но голос, что раздался из-за угла, был однозначным:

— Объект в камере. Двое. Захватить быстро.

Алексей повернулся к Марине:

— Сейчас или никогда.

Она кивнула — не то чтобы она понимала, что нужно делать. Это решение не было выбором. Оно было неизбежностью. Как если бы все дороги, которыми она когда-либо шла — по жизни, по работе, по памяти — вели её именно сюда.

Кулон на груди вспыхнул.

Не мягким светом — настоящим, почти болезненным.

Линии круга ожили.

И в этот момент Алексей шагнул к ней:

— Если ты пойдёшь — я с тобой.

Она коснулась его руки. На секунду — тишина. Абсолютная. Даже шаги в коридорах исчезли. Даже дрожь подземного воздуха.

И потом круг распахнулся.

Не дверью — нет.

Даже не воронкой.

Пространство просто… ушло вниз.

Марина ощутила, как будто под ней исчез пол, но она не падает. Она стоит — но стоит на чём-то не материальном. Как если бы время держало её на руках. Камера свернулась, как туман, затягивающийся внутрь самого себя. Стены исчезали вглубь, как будто кто-то выключал их слоями.

Алексей схватил её сильнее:

— Мари, держись!

Она держалась. Но пространство уже не было привычным.

Оно дышало.

Да — именно дышало, как живое существо.

Стены камеры растворились первыми.

Потом потолок.

Потом круг под ногами стал прозрачным — как стекло, под которым бушевала бесконечность.

И только тогда Марина поняла, что происходит.

Они стоят на Пороге.

Там, где реальность заканчивается.

И начинается — Сеть.

Кулон пульсировал в такт линиям света, которые пробивались снизу. Марина сделала шаг — и круг словно втянул её внутрь. Не физически — скорее, информационно. Как будто сам камень уплотнял пространство вокруг неё.

Алексей шагнул следом, не отрывая руки.

— Марина, слушай. — Его голос стал глухим, как будто звучал сквозь воду. — Что бы ни происходило — не отпускай меня. Поняла?

— Поняла…

Но она едва успела произнести это — мир вокруг треснул.

Да — именно треснул.

Не воздух, не камень, а сама ткань пространства.

Как хрустальная поверхность, которую нарушили изнутри.

Перед ними возникла трещина — чёрная, как тень на снегу. Не плоская — объёмная, живая. Она пульсировала, словно сердце, пытающееся пробиться сквозь структуру.

Марина почувствовала:

Камень отвечает.

Трещина распахнулась.

И в тот же момент — позади — раздался крик:

— НЕ ДВИГАТЬСЯ!

Российский голос.

Слишком близко.

Алексей обернулся — и замер.

На пороге камеры стояли три группы, выстроившись клином.

«Сфера» — слева. Их оружие наготове.

«Атлас» — в центре, держащие оборудование и сканеры.

DARPA — справа, в тактических масках.

Все увидели круг.

Все увидели разлом.

И… камень на груди Марины.

Алексей поднял оружие в сторону «Сферы»:

— Назад! Не подходить!

— Алексей! — выкрикнул один из российских командиров. — Это приказ! Убери оружие!

— Попробуйте войти — и нас всех убьёт! — крикнул Алексей.

Но они не слушали.

Этого они ждали всю жизнь.

Сигнатура. Узел. Портал.

Объект-носитель.

И Марина — в центре.

Кто-то крикнул:

— Фиксирую нестабильность! Узел активен!

— Взять объект!

— Не подпускать его к разлому!

— Активировать протокол!

И тогда Марина поняла:

Они не хотят войти.

Они хотят её забрать.

И закрыть.

Навсегда.

Пока она живёт — портал открыт.

Если она исчезнет — он погаснет.

Все три структуры знали это.

И все три ринулись вперёд.

Алексей не колебался.

Не думал.

Не выбирал.

Он рванул к Марине, схватил её за руку — и потянул прямо в трещину.

Разлом вспыхнул.

И мир исчез.

Марина даже не кричала — звука не было.

Она падала — но не вниз, а куда-то вбок.

В реальности, которая не имела направления.

Кулон горел у груди, как маленькое солнце.

Алексей сжимал её руку так, что она чувствовала его пульс.

Но внезапно пульсация исчезла.

Он пропал?

Нет.

Она ощущала его рядом — но уже не рукой.

Словно их сознания стали ближе, чем тела.

Пространство вокруг было… другим.

Не тьмой.

Не светом.

Не туннелем.

Скорее — тканью.

Мягкой, гибкой, тёплой.

Как сплетение нитей из энергии и времени.

И в центре — узлы.

Огромные, глубокие, древние, мерцающие вдалеке.

Марина попыталась заговорить — но слова не существовали здесь.

Только ощущения.

И первое из них было:

«Я знаю это место.»

Память?

Нет — не память.

Предчувствие.

Она протянула руку — и узлы вспыхнули.

Один ярче других.

Тот самый, что она видела на стене.

Тот, где был отец.

Алексей попытался удержать её:

— Подожди! Не спеши!

Но она шла.

Точнее — двигалась, не двигаясь.

Скользила по пространству, как по воде.

И узел становился ближе.

Голубой.

Мягкий.

Внутри — что-то человеческое.

Силуэт.

Тень.

Марина замерла.

— Папа?.. — произнесла она не голосом, а мыслью.

Силуэт дрогнул.

И из узла вышло… нечто.

Да…

не человек.

Но и не машина.

Что-то между.

Тень, сделанная из света.

Сознание, оставленное в контуре памяти.

Оно приблизилось.

И Марина услышала — не ушами, не разумом, а всем собой:

«Поздно… но ты пришла. Наконец…»

Она закрыла глаза, чувствуя боль — не физическую, а ту, что бывает, когда находишь то, что потеряно навсегда.

Но голос — или тень голоса — продолжил:

«Ты — ключ не потому, что несёшь камень.

Ты — ключ, потому что можешь слышать нас.»

Марина сделала шаг — и в этот момент пространство взорвалось светом.

Алексей закричал — но звук исчез в белизне.

Разлом затянулся.

Узел открылся.

И они оказались — в другом мире.

Там, где время остановилось.

Там, где её отец остался навсегда.

Там, где Сеть ждала нового хранителя.

И Марина сделала свой первый шаг в этот мир.

Но за их спинами — в реальности — три группы спецслужб остались в пустой, разрушенной камере.

Разлом закрылся.

И теперь весь мир искал Марину.

А она — стояла перед тем, кто ждал её тридцать лет.

…Но тот «другой мир», куда они шагнули, оказался вовсе не миром.

Сначала — не было ничего. Ни цветов, ни линий, ни формы. Пространство вокруг словно очистили до состояния нулевого холста — не пустого, а ожидающего. Марина пыталась вдохнуть, и только тогда поняла, что дыхание здесь не связано с воздухом. Лёгкие двигались, но потребность в кислороде исчезла. Мир отбросил биологию как ненужный параметр.

Алексей дёрнулся, схватился за грудь:

— Чёрт… я… не чувствую вес.

— Это не гравитация, — прошептала Марина. — Это… интерфейс.

Она не знала, откуда это знание. Оно пришло вместе с этим пространством — как если бы каждый шаг вперёд записывал в неё новые структуры.

Окружающая тьма начала менять форму. Внутри неё появлялись слабые, вялые свечение — линии, похожие на горизонтальные дождевые струи. Они двигались медленно, как будто кто-то рисовал пространство прямо перед ними.

— Это… сеть? — Алексей огляделся, но его глаза не могли зацепиться ни за одну вещь. — Она… генерируется?

Марина шагнула вперёд — и пространство ответило.

Не светом — геометрией.

Перед ней проступил контур, гладкий и ровный. Затем — ещё один, в глубине, вертикальный. Потом — дуги. Потом — сходящиеся узоры.

Их окружала не комната, не зала — схема, живая, как организм, который встречает приходящих.

— Как это работает? — прошептал Алексей.

— По принципу спроса, — ответила Марина. — Оно строит то, что нам нужно, прежде чем мы успеваем это сформулировать.

Рядом что-то дрогнуло. Марина повернулась — и увидела, как из глубины схемы выходит фигура. Не человек. И не проекция. Что-то между. Силуэт, сотканный из линий.

Он был похож на мужчину.

Высокий. Плечистый. И — более всего — живой. Но контур был неправильным — чуть смещённым, словно через секунду фигура могла исчезнуть.

— Не подходи! — Алексей вытащил пистолет.

Фигура медленно подняла голову.

Свет из её глаз не бил — он мягко рассеивался.

И голос — не звук, а вибрация — произнёс:

«Алексей Романов. Стрелять здесь — бессмысленно.»

Алексей дернулся, как от пощёчины:

— Как… ты знаешь моё имя?

Фигура наклонила голову.

«Вы были отмечены… давно. До того, как сами узнали об этой роли.»

Марина шагнула ближе:

— Ты… это ты говорил мне? У узла? Это был ты?

Силуэт смягчился. Линии дрогнули.

«Нет. Это был другой. Тот, кто… создал вход. Ты называешь его „отцом“.»

Марина замерла.

Алексей выругался:

— То есть он… здесь?

«Он был здесь. Долгое время.»

— Жив?! — выдохнула Марина.

Фигура медленно опустила голову — и в этом жесте было столько печали, что Марина всё поняла.

— Нет… — прошептала она.

«Но он оставил след. Путь. Роль.»

Она шагнула ближе:

— Почему я?

Фигура подняла взгляд — и мир вокруг вспыхнул мягким голубым светом.

«Потому что он нашёл то, что искали мы. И то, что ищете вы.

Порог — не дверь наружу.

Порог — дверь внутрь.

В глубину того, что от нас осталось.

Ты — носитель.

Ты — интерфейс.

Ты — та, кто услышал нас первой.»

Алексей попытался снова приблизиться, но пространство перед ним дрогнуло — словно маленькая волна энергии мягко оттолкнула его.

— Я не дам её трогать! — выкрикнул он. — Не подходи к ней!

Силуэт медленно повернулся к нему.

«Твои намерения понятны. Но… бесполезны.

Ты — пользователь. Она — проводник.»

Марина почувствовала, как внутри что-то завибрировало — кулон пульсировал, как живой орган, а рука дрожала на цепочке.

— Что вы хотите? — спросила она. — Ответить? Вернуться? Вырваться?

Фигура на секунду будто задумалась.

«Мы хотим… быть услышанными.»

И почти сразу — структура мира за их спинами завибрировала.

Как если бы снаружи — в мире людей — кто-то бил по закрытой двери.

Гул проходил по стенам.

По линиям.

По самой ткани света.

Алексей вздрогнул:

— Это они.

Марина обернулась — и увидела за пределами узла слабую, но расширяющуюся тень. Как будто разлом, что привёл их сюда, пытались открыть снаружи. Пробить. Взорвать.

Фигура посмотрела на них обоих.

«Ваши преследователи… не понимают, куда они идут.

Им кажется, что это портал.

Это не портал.

Это… память.

И здесь чужие долго не живут.»

Марина открыла рот, чтобы спросить…

Но мир содрогнулся.

Сзади раздался резкий грохот — будто тысячи металлических игл ударились о стекло.

Алексей схватил Марину за плечо:

— Они ломают вход!

— Здесь?! — она побледнела.

Фигура подняла руку — и пространство вздохнуло.

«Вернуться к ним — значит погибнуть.

Остаться — значит стать частью нас.

Ты должна выбрать.»

Марина шагнула назад, как от удара.

— Как — выбрать?

— Она не выбирает! — Алексей закричал. — Мы оба выходим отсюда! Вместе!

«Выход есть. Но не для всех.»

— Чёрт… — Алексей почувствовал, что его ноги цепенеют. — Мари… не отпускай меня…

Марина сжала его руку.

Фигура смотрела на неё — только на неё.

«Ты не можешь взять его с собой.

Ты можешь выйти одна.

Или остаться с ним — навсегда.»

Снаружи разлом трещал быстрее — на пределе.

Алексей побелел:

— Марина… не слушай его. Мы уйдём. Найдём путь. Я обещаю.

Марина подняла глаза.

Она не плакала.

Просто стояла — с камнем, который светился сильнее, чем когда-либо.

И произнесла:

— Я не оставлю его. Ни их. Ни отца.

— Марина…

— Значит, я найду третий путь.

Фигура вздрогнула.

Впервые — как если бы её удивили.

«Третий… путь?»

— Да, — она подняла руку на уровень груди. — Вы говорите: вы — память. Мы — живые. Но разве память не может идти вперёд вместе с теми, кто живёт? Разве вы должны выбирать только одного?

Свет вокруг дрогнул.

Пространство — изменилось.

И фигура сказала:

«Это… не предусмотрено.»

Марина улыбнулась чуть-чуть.

— Тогда… мы создадим это сами. Вы и я. Вместе.

Фигура медленно наклонила голову.

Пауза — будто мир на секунду перестал строить себя.

И потом — впервые — прозвучало:

«Покажи.»

Марина шагнула вперёд — и протянула кулон.

Свет — не зелёный, а белый — взорвался по всему узлу.

Алексей закрыл глаза.

Разлом позади — кричал.

Спецслужбы — уже у границы.

Память — жила.

Ткань Сети — вибрировала.

И в центре — Марина — новая точка, новый ключ, новая переменная.

Фигура сказала:

«Хорошо.

Мы попробуем твой путь.»

Мир стал ярче.

Позади — разлом взорвался.

Снаружи — спецслужбы увидели вспышку и отпрянули.

DARPA потеряли два дрона.

«Сфера» подняла тревогу.

«Атлас» объявил уровень «Сингулярность».

А в самой глубине Сети…

Нечто проснулось.

Не память.

Не тень.

Не фигура.

А — реальность, которой не было тридцать лет.

Марина услышала голос отца — не ясный, не прямой — но достаточно настоящий, чтобы она улыбнулась:

«Ты всё-таки нашла дорогу, Маришка…»

И она шагнула глубже.

Алексей — за ней.

И Сеть — открылась.

Часть 3. Слои реальности

1. Рождение пространства

Мир вокруг них изменился не рывком — плавно, как будто растворялся, слой за слоем. Марина чувствовала: то, что происходило, не было ни магией, ни технологией в человеческом понимании. Это было похоже на пробуждение огромного организма — Сети — который в течение тысячелетий дремал под толщей материи, под пещерами, под климата́ми, под человеческой историей.

И теперь — впервые — он открывал глаза.

Но не полностью.

Только частично. Осторожно. Через неё.

Алексей держал Марину за руку так крепко, будто боялся, что потеряет её в этой белой, переливающейся пустоте, где ни стены, ни пол не имели смысла.

— Мари… где мы? — его голос дрожал. Не страх. Инстинкт. Мозг, который цеплялся за законы физики и не находил их.

Марина моргнула. Вдохнула. Никакого воздуха — но дыхание происходило.

— Мы… в промежутке, — сказала она. — Между узлом и тем, что за ним.

— И что там?

Она посмотрела вперёд. Пространство было почти ровным, но под поверхностью чувствовалось движение — слабое, как дыхание спящего зверя.

— То, что осталось от них, — сказала она. — От Предтеч.

Алексей сжал зубы.

— Ты уверена, что нам туда?

Она повернула голову.

— Нет.

Но им — нужно, чтобы мы пошли.

Камень на её груди вспыхнул мягким белым светом, подтверждая сказанное.

2. Преследователи

Позади — в разорванном проёме, где ещё недавно был старый канализационный туннель, — мелькали тени. Люди в тяжёлом снаряжении. Лучи фонарей. Грохот ботинок.

Первые прорвались DARPA — самые быстрые, самые подготовленные. Трое мужчин с винтовками, целясь в белый проём.

Но когда они попытались войти — пространство отбросило их назад, как упругий барьер. Один отлетел так сильно, что ударился о стену туннеля и потерял сознание.

Марина наблюдала молча.

— Они… не могут пройти, — сказал Алексей.

— Не пока, — ответила фигура, стоящая рядом — та самая, сотканная из линий. Она выглядела более цельной — контур стал плотнее, взгляд — яснее. — Порог распознаёт только тех, кто допущен.

— А кто — допущен? — спросил Алексей.

Фигура повернулась к Марине.

«Она.

И те, кого она решит впустить.»

Алексей медленно повернул голову на Марию:

— Потрясающе. Значит, ты теперь решаешь, кто может войти в логово богов?

Марина не улыбнулась.

Она была слишком была погружена в происходящее.

Тонкие нити Сети стекались к ней, как струи света, и исчезали под кожей.

3. Первый слой — память

— Идём, — сказала фигура. — Время коротко. Ваш мир пытается взломать дверь. Это… нехорошо ни для вас, ни для них, ни для нас.

— Что случится, если они прорвутся?

Фигура посмотрела в сторону рвущихся спецслужб.

«Сеть воспримет их как угрозу. Она… обороняется резко.»

— Насколько резко? — Алексей нахмурился.

«Уровень поражения — от локального до континентального.»

Алексей выругался. Тихо, но с такой болью, что Марина посмотрела на него.

— Они даже не понимают, куда лезут…

— Они привыкли лезть туда, что не понимают, — сказала Марина.

Фигура развернулась — и пространство перед ними раскрылось.

Не свет. Не туман.

Картина.

Как голография, только живая — будто они стояли внутри чужой памяти.

Огромный холл — гладкий, каменный, тёмно-серый. Стены покрыты знакомыми узорами. В центре — высокий столб, обвитый линиями.

И человек.

Высокий. Худощавый. Чёрные волосы. Лицо усталое, но глаза…

Марина вскрикнула.

— Папа…

Алексей вздрогнул.

— Чёрт… это он?

— Да… — прошептала Марина.

Но фигура протянула руку.

«Это — не он.

Это — его след.

Запись.

Отпечаток в ткани узла.»

— Но он двигается… — Марина смотрела, как отец что-то пишет на стене, как чертит руны, как наклоняется ближе к столбу.

«Память.

Здесь она хранится иначе.»

Сергей Волков обернулся — прямо на них.

Марина шагнула к нему.

— Папа!

Алексей схватил её за руку.

— Мари, стой. Это не он. Это…

Фигура закончила за него:

«Эхо. Но эхо мощное. Он видит не вас, а того, кому оставлял послание.»

— Кому? — спросила Марина.

Фигура повернула к ней голову.

«Тебе.»

Сергей Волков поднял руку.

На стене появились слова — не буквами, а линиями, которые Марина неожиданно поняла так же ясно, как если бы читала их всю жизнь.

ПОРОГ — НЕ ВХОД.

ПОРОГ — ИСПЫТАНИЕ.

ЕСЛИ ТЫ ЗДЕСЬ — ЗНАЧИТ, ТЫ ВЫБРАЛА ПУТЬ.

НЕ ИЩИ МЕНЯ. ИЩИ ТО, ЧТО Я НАШЁЛ.

Марина повторила вслух:

— «Ищи то, что я нашёл…»

Алексей посмотрел на неё:

— Что он нашёл?

Марина не знала.

Но камень вспыхнул, будто подталкивая.

4. Второй слой — хранилище

Пространство снова изменилось. Мгновение — и они оказались в месте, которое Алексей не смог бы описать, даже если бы вся его подготовка была в десять раз лучше.

Огромная зала. Стены уходят вверх на сотни метров. Потолка нет — только невозможная высота. По стенам текут линии света — миллионы линий, как огромные реки, бурлящие в тишине.

— Это… база данных? — прошептал Алексей.

Фигура кивнула.

«Мы — цивилизация памяти.

Когда наше тело исчезло — мы перенесли сознание сюда.

Но доступ… закрыт.

Мы не можем выйти.

Мы — заперты в собственном архиве.»

Марина ощутила холод — не физический, а такой, словно кто-то в глубине груди зажёг ледяную лампу.

— И вы ждёте, чтобы мы… открыли вам дверь?

Фигура слегка наклонила голову.

«Мы ждали не вас.

Мы ждали — того, кто способен нас услышать.»

Алексей тихо фыркнул:

— Удивительно. Ты — проводник. А я — аксессуар.

Фигура посмотрела на него.

«Ты — необходим.

Она — может сделать выбор.

Но выбор невозможен без того, кто её удерживает в реальности.»

Марина посмотрела на Алексея.

Его лицо было в тени, но она видела всё, что скрыто — боль, тревогу, стыд, любовь.

То, что делало его человеком.

Камень стал тёплым.

Почти мягким.

5. Взлом снаружи

Раздался оглушительный треск.

Сеть содрогнулась — как будто кто-то огромный ударил по каркасу мира.

Фигура резко обернулась.

«Они… ломают порог.»

— Чёрта с два, — процедил Алексей. — Они что, пытаются пролезть сюда силой?!

Марина почувствовала, как мир снаружи ломается — не физически, а энергетически.

Сеть оборонялась.

Но люди давили.

Слишком сильно.

Фигура подняла руку — и вокруг них появилась сфера света.

«Нам нужно ускориться.

Если порог рухнет — часть памяти будет уничтожена.

Мы — исчезнем навсегда.»

Марина сглотнула.

— Что я должна делать?

Фигура протянула руку — и белая плоскость возникла перед ней, разделившись на тысячи символов.

«Ты должна выбрать — кого впустить.

Не всех. Только… одного.»

— Зачем? — Алексей нахмурился.

«Память Предтеч не может контактировать напрямую.

Ей нужен интерфейс.

Человек, который сможет стать… мостом.»

— И ты хочешь… — Алексей шагнул вперёд. — …чтобы Марина выбрала меня?

Фигура наклонила голову.

«Нет.»

Марина замерла.

Алексей побледнел.

— Тогда… кого?

Фигура медленно посмотрела на пространство за ними — туда, где в разорванном проёме стояли представители трёх сил.

«Она должна выбрать того, кто переживёт контакт.

Кто сможет вынести память.

И не разрушиться.»

Алексей хрипло выдохнул:

— Значит… не я.

Фигура не ответила.

6. Выбор

Марина закрыла глаза.

Лица всплыли мгновенно:

Алексей.

Геннадий Петрович.

Доктор Иман Каддавани.

Люди DARPA.

Люди «Сферы».

И — отец.

Его след.

Его память.

— Я не хочу выбирать, — сказала Марина. — Я не могу.

«Ты должна.»

— Нет.

Фигура отступила на шаг.

«Выбор — неизбежен.

Иначе — мы исчезнем.

И ты погибнешь.

И твой мир — тоже.»

Марина открыла глаза — и впервые за всё время почувствовала гнев.

— Так вот как? Давление? Угрозы?

Предтечи — всего лишь ещё одна цивилизация, которая хочет жить любой ценой?

Фигура замолчала.

Потом сказала:

«Нет.

Мы — хотим помнить.

Мы — не живы.

Мы — эхо.»

Марина шагнула вперёд:

— Тогда почему мы должны страдать?

Фигура посмотрела ей в глаза.

«Потому что мы — уже сделали выбор.

Мы выбрали вас.

Мы послали сигнал.

Мы оставили ключ.

Мы позволили твоему отцу войти.

Мы позволили ему уйти… не полностью.

И теперь ты — следующая.»

Марина замерла.

Ей казалось, что рядом стоит отец — не фигура, не память, а он. Что он смотрит на неё с той же мягкой, усталой улыбкой. Что он говорит:

«Ты справишься, Маришка. Ты — моя дочь.»

И тогда Марина сделала то, чего фигура не ожидала.

Она подошла к Алексею.

Взяла его руку.

Сжала.

— Я выбираю его.

Фигура вздрогнула — так, будто по ней прошёл ток.

«Это… невозможно.»

Марина подняла голову:

— Возможно.

— Мари… — Алексей задыхался. — Ты не понимаешь…

— Понимаю.

Ты говорил: мы найдём третий путь.

Так вот он.

Фигура произнесла медленно:

«Ты… хочешь разделить контакт?»

Марина кивнула.

— Да. Между мной и ним.

Тогда мы не разрушимся.

И ты получишь… двоих проводников.

Алексей побледнел:

— Марина… это…

Камень взорвался светом.

И Сеть — замерла.

Фигура прошептала:

«Это… не предусмотрено.

Но… это решает всё.»

Марина шагнула вперёд:

— Тогда принимай.

7. Слияние

Свет объял их обоих.

Алексей закричал — тело выгнулось, пальцы вцепились в руки Марины.

Марина тоже не могла дышать — боль была острой, но мгновенной, как если бы через неё прошёл ток, ломая границы между материей и светом.

И тогда она услышала звук — не голос, не эхо —

дух.

Поток.

Память Предтеч хлынула в неё — не картинками, а смыслами.

Знанием.

Целыми слоями цивилизации.

И параллельно — часть этого потока ушла в Алексея.

Он не выдержал бы один.

Но Марина держала его.

Она удерживала его сознание, не давая ему сорваться.

Они были как два берега реки, между которыми перенесли мост.

Мост из памяти.

Мост из света.

И тогда Марина увидела самое главное.

Она увидела… ядро.

Не место.

Сущность.

то, что осталось от Предтеч.

И оно сказала:

«Спасибо.»

8. Падение порога

Снаружи раздался взрыв.

Порог дрогнул — трещины пошли по световой структуре.

Фигура повернулась:

«Они прорвались!»

Дарпы, «Сфера» и «Атлас» ввалились в проём — и пространство начало рушиться вокруг них.

Алексей едва держался на ногах.

Марина держала его.

Фигура сказала:

«Вы должны уйти.

Сейчас же.

Контакт завершён.

Но порог… умирает.»

— Как уйти?! — Алексей посмотрел по сторонам. — Где здесь выход?!

Фигура произнесла:

«Через память.

Через то, что вы теперь несёте в себе.»

Марина поняла.

— Алексей… ты чувствуешь?

Он закрыл глаза.

И увидел — линию.

Дорогу.

Туннель.

И сказал:

— Да. Вижу.

— Тогда — иди.

Марина схватила его за руку — и они побежали.

Взрывы гремели позади.

Сеть рушилась.

Предтечи умирали — окончательно.

Но они успели.

Порог затянулся за ними в секунду до того, как мир рассыпался.

9. Выход

Марина упала на мокрый камень.

Алексей — рядом.

Они были… в пещере.

Настоящей, тёмной, влажной, пахнущей землёй.

Где-то далеко капала вода.

Гул океана был слышен через толщу камня.

Алексей лежал на спине, тяжело дышал.

— Мы… вышли? — прошептал он.

Марина кивнула.

— Да.

А потом — коснулась кулона.

Он был тёплым.

Живым.

Но не светился.

— Марина… — Алексей сел с усилием. — Что теперь?

Она посмотрела в темноту пещеры.

И сказала:

— Теперь мы — мост.

— Между кем и кем?

Она улыбнулась.

— Между теми, кто был до нас.

И теми… кто придут после.

Камень на мгновение вспыхнул.

И — затих.

Финал главы

Снаружи — мир был в хаосе.

«Сфера», DARPA и «Атлас» потеряли людей.

Порог исчез.

Запись спутников — чистая.

Данных — ноль.

А где-то глубоко под землёй Марина и Алексей сделали то, что не смог ни один человек за тысячи лет:

Они стали проводниками между человеком

и последними тенями Предтеч.

Но никто ещё не знал,

что это — только начало.

Марина сидела у стены пещеры, слушая, как вода капает где-то рядом, как тяжело дышит Алексей, как собственное сердце постепенно возвращает нормальный ритм. Физический мир ощущался странно — плотным, слишком медленным, почти вязким. Она осознала, что снова чувствует холод, сырость, запах камня. Живую реальность. После Сети это казалось откатом в первобытность.

Алексей поднял голову, провёл рукой по лицу.

— Ты… слышишь их сейчас? — спросил он, не глядя.

Марина закрыла глаза. Внутри — тишина. Но не пустота. Скорее… ожидание.

— Нет. Но чувствую след. Как будто они всё ещё здесь, — она коснулась кулона. — Внутри, на границе. Они замолчали… но не ушли.

Алексей кивнул, тяжело поднимаясь. Сел рядом, опёршись затылком о стену. Несколько секунд они просто молчали, слушая тьму.

— Это было неправильно, — сказал он наконец. — То, что они сделали. То, что сделали мы.

— Мы выбрали, — ответила Марина.

— Да. Но была ли у нас альтернатива?

Марина посмотрела в темноту.

— Они тоже не знали, когда делали свой выбор. И сейчас… это наша очередь. Мир редко спрашивает, готов ли ты.

Алексей вздохнул.

— Чёрт… как я объясню это начальству? «Извините, я не смог выполнить задачу, потому что древняя цифровая цивилизация попросила оставить её память у моей жены»?

Она рассмеялась — тихо, почти беззвучно. Смех стал внезапной разрядкой, и Алексей тоже хмыкнул, проведя рукой по её плечу.

— Мы должны выбраться, — сказал он. — Хотя бы понять, где мы.

— Мы под Кералой. Точнее… под тем, что было узлом, — Марина поднялась, чувствуя слабость в ногах. — Сеть выбросила нас туда, где была «ближайшая стабильная точка». То есть — наружу, но не слишком далеко.

Алексей осветил фонариком стены. В пещере действительно был наклонный ход — узкий, но заметный.

— Похоже… туда, — сказал он.

Марина уже хотела шагнуть, но остановилась.

Внутри — короткое дрожание.

— Подожди. Что-то идёт.

Алексей мгновенно вскинул фонарь. В узком проходе послышался звук — глухой, размеренный. Шаги. Но не человеческие. Слишком лёгкие, слишком ровные.

Из темноты вынырнуло… нечто круглое. Металлическое. Размером с ладонь. Оно двигалось по воздуху, как медленная пчела, не издавая ни шороха, ни жужжания. Его поверхность слегка светилась синим.

Алексей выругался:

— Дрон? Здесь?

— Не человеческий, — прошептала Марина.

Шар остановился в нескольких метрах, будто изучая их. Затем — развернулся к Марине и вспыхнул зелёным.

Марина ощутила тепло в кулоне.

— Он откликнулся, — сказала она почти шёпотом. — Он… узнал меня.

Шар приблизился. Внутри него промелькнули линии — похожие на те, что она видела в Сети, но более простые, адаптированные. Марина почувствовала ясный импульс — не мысль, но смысл:

«Следуй.»

Она обменялась взглядом с Алексеем.

— Похоже, у нас… гид, — сказала она.

— Потрясающе. Теперь и машины здесь думают, что ты их командир.

Шар медленно поплыл вверх по тоннелю. Марина и Алексей двинулись следом. Путь оказался длиннее, чем казалось: стены становились всё более природными, исчезали следы древней кладки, уступая место обычному камню. Наконец они оказались в большой каверне, где через щель в своде пробивался голубой свет — рассвет.

Марина вдохнула полной грудью — запах влажной земли, свежесть воздуха, далёкий шум океана.

Они выбрались.

Шар завис у выхода из пещеры, как будто ожидая подтверждения. Марина протянула к нему руку — и почувствовала лёгкий ответный импульс.

«Связь… установлена.»

— Он… останется с нами? — спросил Алексей.

Марина не знала, как ответить. Но шар вновь вспыхнул зелёным и медленно поднялся выше.

— Похоже… да, — сказала она. — Он… часть Сети. Но автономная. Возможно — резервный механизм эвакуации. Или… наблюдения.

Алексей нахмурился:

— Отлично. Теперь у нас есть собственный инопланетный спутник. Надеюсь, он не шлёт отчёты в какой-нибудь космический Центр Управления.

Марина улыбнулась — впервые за последние часы так, как улыбалась до всей этой истории. Свет снова лег на её лицо; кулон засиял чуть ярче.

— Пока что он просто ведёт.

Они выбрались наружу. Солнце поднималось над морем, золотя поверхность воды. Весь берег казался мирным, нормальным — как будто ничего не произошло. Как будто узел не рухнул. Как будто спецслужбы не штурмовали подземелье. Как будто они не были внутри чужой цивилизации всего лишь час назад.

Алексей отвернулся к морю:

— Смотри. Никаких патрулей. Никакой перехваченной зоны. Абсолютно чисто.

— Они потеряли нас, — тихо сказала Марина. — Порог схлопнулся, их приборы отключились, и они… потеряли нас.

Алексей подошёл ближе.

— Что теперь? Ты понимаешь… что мы теперь носим с собой?

— Да.

Она коснулась кулона.

— И я понимаю ещё кое-что.

— Что именно?

Марина посмотрела на горизонт.

— Мы — не единственные, кого Сеть отметила. Узлы по всему миру — они не мертвы. Не полностью. Некоторые уже пробуждаются. Камень… слышит их.

Алексей медленно кивнул.

— Значит, скоро всё начнётся по-настоящему.

Шар снова вспыхнул — свет стал направленным, как указатель. Он указывал вниз, к береговой линии.

— Кажется… у нас новое направление, — сказала Марина.

— И, скорее всего, ни паспорта, ни отдых там уже не пригодятся, — пробормотал Алексей. Она улыбнулась краем губ.

— Пошли. Пока Сеть не решила подождать кого-то ещё.

И они пошли — по влажному песку, за маленьким светящимся проводником, который тихо вел их туда, где начинался новый этап пути.

Где заканчивался один порог — и начинался другой.

Глава 4. Охота начинается

Часть 1. Из подземелья в ловушку

Туннель закончился не сразу. Сначала он просто стал уже — стены приблизились, запах усилился: сырость, камень, старая ржавчина, чужие жизни, давно прошедшие по этим ходам. Потом потолок начал подниматься. Шаги перестали отдавать глухо, звук стал выше, звонче — как в подъезде, а не в подземелье.

— Поднимаемся, — тихо сказал Алексей. — Слышишь?

Марина слышала. Не ушами — телом. Воздух становился свежее, холодный поток сверху щекотал кожу. Где-то вдалеке, очень приглушённо, звучал гудок — то ли машины, то ли корабля. Живой мир просачивался сюда сквозь щели.

Камень на груди был почти холодным, как обычный минерал. После вспышки в отеле, после бегства, после туннеля — ему будто тоже требовалась передышка.

Лестница нарисовалась из темноты так буднично, что это даже разозлило. Узкий бетонный марш, сырой, с облупившимися ступенями. Железный люк над головой — ржавый, но не до конца. По краям — тонкие полоски светлой пыли.

Алексей поднялся первым. Встал под люком, упёрся плечами, попробовал приподнять.

Люк шевельнулся, но неохотно, как человек, которого будят не в своё время.

Алексей чертыхнулся сквозь зубы, перехватил руки, толкнул сильнее.

Железо скрипнуло, пропуская дневной свет — резкий, неестественно яркий после зелёного сияния подземелья. Пахнуло чем-то влажным, тяжёлым — крыши, море, утренний дым.

— Сначала я, — сказал он. — Потом ты. Быстро.

Он выбрался наружу, пропал из поля зрения. Секунда, две. Тишина. Только глухие голоса где-то сбоку — далёкие, бытовые. Потом сверху протянулась рука.

Марина вдохнула поглубже. Схватилась за холодный бетон, подтянулась. Камень под футболкой чуть дрогнул, как будто ему не нравилось это направление, но и не возражало.

Свет ударил в глаза. Первым, что она увидела, были верёвки с бельём — цветные полотенца, рубашки, чьи-то детские шорты. Потом — низкий, облупленный дом, двор-колодец, открытое небо, в котором уже стояло солнце. Не агрессивное, ещё утреннее, но достаточно яркое, чтобы всё казалось слишком чётким.

Люк оказался спрятан в углу узкого внутреннего дворика, за кучей битого кирпича и старым кондиционером. Если не знать, что он здесь — не найдёшь.

— Быстро, — повторил Алексей, опуская люк и прикрывая его назад мусором. — Пока не заметили, что здесь кто-то шевелился.

Он выглядел старше, чем несколько часов назад. Глаза красные, губы сжаты. На щеке — тёмная полоса от какой-то трубы или стены, которой он задел в туннеле. На Марине, наоборот, всё выглядело почти нелепо чистым: выцветшая футболка, шорты, цепочка. Только взгляд предательски выдавал: отпуск закончился.

Город жил своей жизнью. Сквозь узкий проход во двор видно было кусочек улицы: мимо проезжали байки, кто-то тащил коробки с товаром, кричали торговцы. Вдалеке выл клаксон автобуса. Слышались чайки.

Марина почувствовала какой-то абсурдный диссонанс. Буквально под ногами — туннель, где стены светятся зелёным, где древняя Сеть шевелится после тридцатилетнего сна. А наверху — женщина из соседнего дома выжимает тряпку в ведро.

— Где мы? — спросила она шёпотом.

— Старый квартал, — так же тихо ответил Алексей. — Километр, полтора от отеля по прямой. По верху — дольше. По подземке — быстрее. — Он оглядел двор, оценивая точки выхода. — Нам нужна крыша. Или задний проход.

— Зачем? — спросила она.

— Чтобы понять, как быстро за нами придут, — сухо сказал он. — Они уже знают, что мы ушли вниз. Логичный вывод — вылезем где-нибудь в старом водоотводе. Этот район поднимут на уши минут через… — он посмотрел на часы, вспомнил, что они стоят, и чуть заметно дёрнул щекой, — скоро.

Он двинулся к двери, ведущей из двора в дом. Постучал костяшками, дождался, пока внутри зашуршат шаги.

— Лейди, сэр? — осторожный голос, из-за двери выглянул морщинистый мужчина в выцветшей майке. Окинул их взглядом. Остановился на Марине — на её лице, на цепочке, на мокрых от пота волосах. Слегка нахмурился, но не отвращённо — скорее, как человек, который видит что-то знакомое, но не хочет это признавать.

Алексей включил улыбку. Ту самую, «туристическую», которой можно было открыть половину бытовых дверей в мире.

— Номер, — сказал он на английском, поставив ладонь себе на грудь. — One night. Just… sleep. Cash. Хорошо?

Мужчина посмотрел на деньги, которые Алексей уже держал в руке, затем — на их лица. Усталость. Пыль. Нервы. Потом — на улицу через щель. И очень коротко кивнул.

— Третий этаж, — сказал он. — Room seven. No questions.

Это было лучшее условие, которое они могли получить сегодня.

Комната оказалась маленькой, с провисшей кроватью, облезлыми зелёными стенами и окном во внутренний двор, а не на улицу. То, что нужно. Кондиционер гудел слишком громко, но хотя бы работал.

Марина села на край кровати, почувствовав, как тело внезапно становится тяжёлым. До этого оно двигалось на чистом адреналине, на страхе и инерции. Сейчас всё навалилось разом: усталость, жажда, холодок от туннеля в костях.

Камень на груди был пассивен. Ни тепла, ни холода. Будто присматривался к новому месту.

Алексей загнал засов на двери, подошёл к окну, осторожно отодвинул угол шторы и выглянул. С третьего этажа было видно чуть больше: соседние крыши, просветы улицы, антенны, верёвки с одеждой. Над крышами — белые точки птиц, и куда как менее естественные — чёрные силуэты дронов, двигающихся медленно, по сетке.

— Уже работают, — тихо сказал он. — Сетка перекрытия. Грёбаная красота.

Он достал из рюкзака маленький чёрный прямоугольник, включил. Подумав, положил его на подоконник.

— Что это? — спросила Марина.

— Скромный вклад в информационную войну, — ответил он. — Глушилка на любителей ставить «уши» рядом. Если кто-то попытается нас подсвечивать прямо с крыши — картинка будет с артефактами.

Он сел на стул, вытащил телефон — тот самый, служебный, старый. Экран ожил, хотя сеть в углу мигала нестабильно.

Марина поднялась, прошла в крохотную ванную. Вода из крана шла тонкой струйкой, но была холодной, чистой. Она подставила руки, потом лицо, смыла туннельную пыль. В зеркале над раковиной отражалась женщина, которая очень слабо похожа на ту, что прилетела сюда неделю назад.

Под глазами — тёмные круги. Взгляд — острее, чем должен быть у человека в отпуске.

И цепочка. Тонкая, обычная. На ней — Камень. Чёрный, матовый. Если бы не знать, что он может делать — никто бы не обратил внимания.

Марина подняла его пальцами, разглядывая в отражении. В какой-то момент свет из окна лёг так, что ей показалось: не она держит Камень, а наоборот — он «держит» её руку, как точка крепления. Невидимая ось.

Она чуть наклонила голову, и в глубине зеркала, за её плечом, в мутном отражении стены, на секунду проступил силуэт.

Высокий мужчина, худой, в простой рубашке, слегка сутулящийся. Лоб высокий, волосы чуть растрёпаны, взгляд внимательный.

Сергей Волков смотрел не на её отражение — на неё. Прямо.

Марина дёрнулась, обернулась так резко, что брызги полетели с лица. В ванной никого не было. Только облупленная стена, полотенце на гвозде, пластиковый таз.

Сердце ухнуло куда-то вниз, потом поднялось обратно, стуча до боли.

Она медленно повернулась обратно к зеркалу. Там отражалась только она. Никаких теней за спиной. Никакого отца.

Камень был чуть тёплым.

— Отлично, — шепнула она. — Теперь ты показываешь мне галлюцинации. Прогресс.

Ответа, разумеется, не было. Но на мгновение тепло стало чуть более отчётливым.

Алексей нашёл сеть. Не сразу, не с первой попытки. Обычные протоколы связи в радиусе нескольких километров лежали — сочная, показательна смерть инфраструктуры. Но закрытые каналы «Сферы» шевелились. У них были свои маршруты.

Он включил защищённый вход, прогнал рутины, подождал, пока из-за океана пробьётся нужный маршрут. Пальцы работали автоматически, голова — нет.

На экране посыпались сообщения. Язык официальных каналов был сух, почти безэмоционален, но Алексей слышал под ним нерв.

«КАСКАДНЫЙ СБОЙ СЕТИ В СЕКТОРЕ 17–B. ПРЕДПРОГНОЗ: ИСКУССТВЕННОЕ ВОЗДЕЙСТВИЕ ИСКЛЮЧАТЬ НЕЛЬЗЯ.»

«ПАТТЕРН–93: ВТОРОЕ И ТРЕТЬЕ СОБЫТИЕ ПОДТВЕРЖДЕНЫ. ЛОКАЛИЗАЦИЯ: РАЙОН ГОРОДА N… СМ. ПРИЛОЖЕНИЕ».

Он открыл приложение. На карте вспыхнули три кружка: отель, площадка у старого храма, квадрат, накрывающий часть старого города.

Они находились как раз на краю этого квадрата.

«ВЕРСИЯ: ЦЕЛЬ СМЕСТИЛАСЬ В ЗОНУ СТАРОЙ ИНФРАСТРУКТУРЫ (ВОДООТВОД / ПОДЗЕМНЫЕ КОМПЛЕКСЫ). РЕКОМЕНДОВАНЫ ПОИСКО-ЗАЧИСТНЫЕ МЕРОПРИЯТИЯ ПРИ ПОДДЕРЖКЕ ЛОКАЛЬНЫХ СТРУКТУР.»

Ниже — отметки о сопутствующей активности. «НЕУСТАНОВЛЕННАЯ ГРУППА (С ПОЗЫВАЕМ „КОЛЛЕКЦИОНЕРЫ“) ЗАМЕЧЕНА В РАЙОНЕ ОТЕЛЯ.» «ЗАПРОС НА ВЫЯСНЕНИЕ ПРИНАДЛЕЖНОСТИ ГРУППЫ W-17 („D-13“ ОТРИЦАЕТ).»

Алексей стиснул зубы. Разумеется, отрицает. Никто не признается, что гоняет по миру частные команды с полулегальными мандатами.

Дальше — короткая справка. Для не посвящённых.

«НОСИТЕЛЬ: ЖЕН., 34, РОССИЯ, АРХЕОЛОГ. ПРЕДПОЛАГАЕМАЯ СВЯЗЬ С ПРОЕКТОМ „ВОЛКОВ“. СТЕПЕНЬ ОПАСНОСТИ ПРИ НЕСАНКЦИОНИРОВАННОМ КОНТАКТЕ: ВЫСОКАЯ.»

Фотография. Марина на конференции три года назад, улыбается, держит в руках микрофон. Даже тогда за ней уже наблюдали.

Он выключил экран, глядя в пустоту.

— Они уже здесь? — спросила Марина, выходя из ванной и вытирая лицо полотенцем.

— Они уже везде, — сухо ответил он. — Отель, храм, старый район. Похоже, поднимают весь город. Сначала они будут брать концентрические круги вокруг аномалий, потом пойдут вглубь. У нас… — он взглянул на стоящие часы, поймал себя на этом и скривился, — несколько часов, если повезёт.

— А если не повезёт?

— Тогда меньше, — сказал он. — Нам всё равно нельзя сидеть.

Марина села на кровать, прижимая полотенце к коленям. В пальцах ощущался лёгкий зуд — остаток того тепла, которое Камень отдавал в ванной.

— Ты сказал «аномалии», — напомнила она. — И про узлы Сети. Расскажи нормально. Без «секретно». Я уже достаточно в это вляпалась, чтобы заслужить инструктаж.

Он какое-то время молчал. Смотрел то на окно, то на её цепочку. Потом медленно выдохнул.

— Ладно. Краткий курс ликбеза, — проговорил он. — Есть вещи, которые мы нашли в разных концах планеты. Структуры, узлы, странные объекты. Они не похожи ни на одну известную нам культуру. Слишком… регулярные. Слишком правильные. И при этом — старше всего, что мы можем точно датировать. Каждый раз, когда на такой узел что-то «садится» — сигнал, артефакт, человек… — происходят странные вещи. Сдвиги. Тебе это не ново.

Он кивнул в сторону её груди.

— Твой Камень — одна из немногих штук, которые умеют с ними «разговаривать». Или подстраиваться. Мы… — он исправился, — они называли это интерфейсом. Большинство людей рядом с такими штуками максимум слышат звон в ушах, ловят мигрень и кошмары. Ты — видишь картинки. И… слышишь.

— И отца, — тихо сказала Марина.

Он поднял взгляд.

— Уже?

— В зеркале, — кивнула она. — Секундой. Как будто… он здесь. Но не здесь. — Она посмотрела на Камень. — И это началось после него.

Алексей провёл рукой по лицу.

— Фантомы, — сказал он. — Мы читали. Иногда узлы подтягивают из твоей памяти самые сильные образы и используют их, чтобы разговаривать. Это не обязательно сам человек. Это… форма. Которой легче доверять.

Она сжала Камень пальцами. Он отозвался лёгким теплом.

— А если это не только форма? — спросила она. — Если он действительно… там?

Алексей хотел ответить рационально. Про нейросети мозга, про проекции, про способы манипулирования сознанием. Но вспомнил слова Волкова в архивных записях: «Если мы однажды уйдём в Сеть, мы будем говорить с вами так, как вы привыкли нас слышать». И промолчал.

— Не знаю, — честно сказал он. — И это пугает меня сильнее, чем винтовки наверху.

Они некоторое время сидели молча. Кондиционер гудел, кто-то внизу ругался с кем-то из-за ящика с фруктами. Жизнь шла своим чередом, аккуратно обходя стороной их маленький номер.

Марина наконец нарушила тишину.

— В туннеле Камень вел нас, — сказала она. — Не прямыми словами, но… направлением. Сейчас он молчит. Но… когда я думала о храме, о рельефах… — она задумалась, подбирая слова, — стало теплее. Как будто «да».

— Старый храм… — Алексей поднял взгляд. — Здесь их несколько. В радиусе… километра-полутора. Но есть один, про который мне уже приходилось смотреть материалы. Кластер аномалий. Наши предполагали, что там может быть древний узел. Только достать его оттуда было сложно — религиозный объект, ЮНЕСКО, все дела.

Он нашёл в памяти нужную картинку: низкие башни, резной фасад, дворик с деревом посередине.

— Вот такой, — сказал он, описывая. — Вход с севера, справа — монументальная стена с рельефами, но один из них слишком геометричный…

Камень под её пальцами потеплел. Не резко — но ощутимо.

Марина подняла глаза.

— Это он, — сказала она.

— Разумеется, — пробормотал Алексей. — Почему бы нет. — Он поднялся, подошёл к окну, снова осторожно отодвинул штору. — До него идти минут двадцать, если резать через рынок. Тридцать, если обходить. Для них… — он кивнул куда-то вверх, где кружили дроны, — пару минут на вертолёте. — Он повернулся к ней. — Вопрос: мы туда идём? Или… пытаемся уйти из города?

— Куда? — спросила Марина. — Нас ищут не в одном районе, а на всей планете. Ты сам это только что прочитал. — Она покачала головой. — Спрятаться не получится. Даже если мы сейчас побежим к вокзалу, в аэропорт, в порт… ты правда веришь, что нас не встретят минимум три группы на каждом углу?

Он промолчал. Она попала туда, куда надо.

— Тогда у нас остаётся второй вариант, — продолжила она. — Идти туда, куда он ведёт. — Она коснулась Камня. — Да, звучит как идиотская идея. Но всё, что происходит с нами с момента, как я его надела, — это цепочка реакций. Мы его нашли — мир среагировал. Он активировался — мир среагировал ещё сильнее. Сделаем шаг сами — может быть, хотя бы начнём понимать правила.

Алексей смотрел на неё. Смотрел долго, как будто пытался совместить в голове две картинки: свою Марину, которая ругается на недоваренный кофе и спорит с рецензентами по поводу датировок, и эту Марину, в дешёвой комнате, с Камнем на груди, говорящую про правила игры древней Сети.

— Я должен был удержать тебя от этого, — тихо сказал он.

— Поздно, — так же тихо ответила она. — Ты женился не на библиотекарше. И ты это знал.

Он усмехнулся коротко, безрадостно.

— Я женился на женщине, которая умеет идти до конца, — сказал он. — Это иногда полезно. И иногда смертельно.

Он встал, подошёл к двери, прислушался. В коридоре было пусто.

— Ладно, — сказал он. — Идём в храм. Но… — он поднял палец, — мы не лезем в то, что явно выглядит как дверь, пока не поймём, что хоть примерно за ней. У нас и так слишком много неизвестных.

— Это ты снова говоришь как офицер, — сказала Марина.

— А как ещё мне говорить, — бросил он. — Кто-то из нас двоих должен пытаться выживать по уставу.

Улица встретила их шумом. Солнце поднялось выше, воздух загустел. Запахи усилились — жареное масло, бензин, пряности, пот. Марина почувствовала, что вибрации города идут прямо через подошвы — как будто асфальт и камень дрожат в одном частотном диапазоне с шумом её крови.

Первые пять минут они шли, как обычные туристы. Медленно, не прижимаясь к стенам, не дергая головами. Алексей держал рюкзак на одном плече, другой рукой по привычке проверяя, на месте ли всё, что не должно выпадать.

Марина принялась отмечать детали. Девочка в школьной форме, тащащая ранец почти волоком. Женщина на пороге магазина, у которой на резиновой сандалии сломалась перемычка. Собаки, спящие в тени мотоциклов. Всё нормально. Всё обычное.

И среди этого — островки ненормальности.

Мужчина в светлой рубашке, стоящий у лотка с фруктами. Он уже третий раз подносит телефон к уху, но не говорит — только смотрит краем глаза на перекрёсток, где они проходят.

Женщина в шляпе с широкими полями. Фотоаппарат у шеи, объектив направлен вроде бы на море, а руки держат его слишком уверенно — явно не первый год.

Скутер, припаркованный слишком ровно, а на его приборной панели — что-то, похожее на маленькую камеру.

— Раз, — тихо сказал Алексей, будто читая её мысли, когда они миновали мужчину с фруктами. — Два. — Женщина с камерой. — Три. — Он кивнул в сторону закрытой лавки, у двери которой стояли двое, очень сосредоточенно обсуждающих древнюю тему пластиковых ящиков.

— Все — разные? — спросила Марина.

— Разные, — подтвердил он. — Смотри: у тех у лавки — общая радиосетка. У этой с камерой — другой протокол. У того у фруктов — на ухе вообще что-то самопальное. — Он усмехнулся. — Вся планета решила сыграть в «найди яйцо».

— Я — яйцо? — сухо спросила она.

— Ты — золотое, — ответил он. — С сюрпризом внутри.

Камень чуть потеплел при слове «золотое», как будто ему польстили.

Марина отметила ещё кое-что. По мере того, как они приближались к старому храму — она его видела теперь уже вдалеке, по листвe дерева, торчащей над крышей, — звук вокруг менялся. Не резко. Просто некоторые вещи исчезали из общего шума.

Где-то перестал работать кондиционер — его гул выключился на полуслове. На соседней улице замолчали сразу два генератора, которыми подпитывали лавки. Один парень, стоявший с телефоном у уличного лотка, вдруг дёрнул его от уха, стукнул пальцем по экрану: сеть пропала.

Камень на груди стал вести себя по-другому. Не просто «тепло-холодно», как до этого, а ритмично. Как сердце. Шаг — слабый пульс. Ещё шаг — чуть сильнее. Если они сворачивали не туда — ритм сбивался, остывал. Стоило вернуться к первоначальному направлению — тепло возвращалось.

— Он как компас, — тихо сказала Марина.

— Это плохо, — отозвался Алексей. — Компас нужен там, где карты перестают работать.

С каждым поворотом улицы «хвосты» либо исчезали, либо заменялись новыми. Кто-то делал вид, что поправляет витрину. Кто-то слишком долго считал мелочь. Кто-то останавливался, чтобы завязать шнурки. И всё это — с точным расчётом по дистанции, по времени, по секторам обзора.

Алексей не ускорялся. Напротив, его шаг становился чуть ленивее. Если бы их снимали, он хотел, чтобы на запись попало именно это: усталые туристы, которые идут к храму посмотреть на рельефы. Ничего интересного. Никаких резких движений.

— Мы приводим их туда же, куда нас ведёт Камень, — сказала Марина, когда очередной поворот открыл вид на узкий проём между домами, за которым уже виднелся дворик храма.

— Да, — просто ответил он. — Но мы всё равно не можем не идти. — Он посмотрел на неё краем глаза. — Если ты уйдёшь от узла, он всё равно тебя найдёт. И там уже не будет ни кафе, ни кондиционеров. Будет только ты и он.

Она вспомнила туннель, зелёные линии на стенах и голос, звучащий прямо в голове: «Дверь рядом, Маришка». Вздрогнула.

— Ладно, — сказала она. — Значит, посмотрим на этот узел.

Храм оказался почти таким, как описывал Алексей. Низкий, с выщербленными ступенями, с большим деревом во дворе, чьи ветви тянулись над каменными плитами. У ворот сидел старик в выцветшей накидке, перебирал чётки. Его глаза были мутными — возраст, катаракта. Но когда Марина подошла ближе, он поднял голову и — неведомо каким образом — точно посмотрел ей на грудь, туда, где под тканью футболки лежал Камень.

Его пальцы на миг сбились с чёток. Он что-то тихо пробормотал не на английском и не на местном — слова были мягкими, перекатывающимися, слишком древними.

— Можно войти? — спросил Алексей, показывая рукой внутрь двора.

Старик кивнул. Слишком быстро. Слишком охотно. Как человек, который не верит, что от его согласия хоть что-то зависит.

— Вы… опоздали, — тихо сказал он вдруг. — Но, может быть, успели. — И отвернулся, вернувшись к чёткам, как к единственному якорю.

Марина почувствовала, как по спине пробежал холодок.

Во дворе пахло ладаном и пылью. Внутри храма было тише, чем снаружи. Звуки улицы будто отрезало невидимой шторой. Их шаги глухо отдавались по каменным плитам.

Ряд за рядом шли рельефы — боги, демоны, колесницы, птицы, сцены из мифов. Всё вязло в камне, как в окаменевшей памяти. И среди всего этого — одна стена выбивалась. Не сюжетом — структурой.

Линии шли по ней не живыми изгибами, а строгими дугами. Пересечения были слишком точными, слишком выверенными. Узлы располагались в местах, где человеческая рука в обычном храмовом орнаменте ничего бы не стала делать. Глаза странно отказывались скользить по этому рисунку — цеплялись, запинались.

Камень на груди у Марины отозвался сразу. Будто всё это время он сидел, затаившись, и только ждал именно этого вида.

Он стал тёплым. Потом горячим. Не до ожога, но до такой степени, что кожа под ним начала зудеть. Сердце ускорило ход, подстраиваясь под его ритм.

— Нашли, — тихо сказал Алексей. В его голосе было меньше облегчения, чем хотелось бы. — Узел.

Он говорил это слово так, как другие говорят «мина».

Марина сделала шаг к стене. Потом ещё один. Её ладони вспотели, но холодок бежал по пальцам, по позвоночнику, по затылку. В какой-то момент ей показалось, что воздух между ней и рельефом чуть дрожит — как над раскалённым асфальтом.

Она остановилась на расстоянии вытянутой руки. Подняла ладонь, не касаясь камня — всего в нескольких сантиметрах.

Мир вокруг на секунду словно вдохнул. И вместе с ним вдохнул Камень.

Тёплый импульс прошёл от груди к пальцам. Рельеф на стене откликнулся слабым, едва заметным сиянием — не внешним светом, а как будто линия внутри камня стала живее.

И в этот момент Марина увидела.

Не глазами. Никаких «картинок» на поверхности стены не появилось. Но внутри головы, там, где обычно складываются сны, вдруг вспыхнуло что-то совершенно иное.

Небо, слишком бледное для этого мира. Равнина из камня, но не такая, как она привыкла видеть — без пыли, ровная, как тщательно отполированная плита, уводящая вдаль. Над ней — структуры. Не здания. Не башни. Что-то вырастающее из камня и уходящее вверх, как деревья из света: линии, узлы, перекрёстные арки. Никаких швов. Никаких следов отдельных элементов. Всё — одним массивом.

И среди этого — фигура. Человеческая. В капюшоне, в длинной одежде, с тонкими руками. В руке — камень. Такой же, как у неё, только крупнее. И свет вокруг этого камня — не зелёный, а бледно-голубой.

Фигура шла по гладкой плите к чему-то впереди. И только когда Марина попыталась разглядеть, что там, впереди, картинка оборвалась.

Вместо неё — шёпот. Сразу в двух регистрах. Один — понятный: родной язык, мягкий, уговаривающий.

«Найди карту».

Второй — непонятный: щёлкающие, скользящие звуки, как будто кто-то пытается говорить через воду или металл. Мозг отказывался запомнить их последовательность, но общий смысл откуда-то был ясен.

Она пошатнулась, ногти впились в ладонь.

— Марина, — Алексей оказался рядом почти сразу, руку к её локтю. — Что?

Она глотнула воздух, язык был сухим.

— Карта, — выговорила она. — Он сказал… «найди карту».

— Кто «он»? — спросил Алексей.

— Не знаю, — честно ответила она. — Но он… не отсюда.

Она не стала говорить «и не человек». Это было бы слишком.

Камень на груди всё ещё пульсировал. Но уже не так яростно. Как после крика, когда голос сорвался до шёпота.

Она медленно отняла руку от воздуха перед рельефом. Сияние линий на стене погасло, оставив после себя лишь ощущение, что на камне осталось что-то невидимое, как остаточное тепло на коже.

— Это не дверь, — прошептала Марина. — Это… указатель. Маяк.

Алексей хотел сказать «я знаю». Но не стал.

Потому что в этот момент где-то снаружи, у ворот, послышались новые шаги — тяжёлые, уверенные, слишком синхронные для туристов. И храм, который до этого был просто старым каменным мешком с богами на стенах, вдруг очень отчётливо почувствовался точкой в прицеле.

Охота начиналась всерьёз.

Часть 2. Первая погоня

Шаги снаружи приближались.

Сначала один человек. Потом второй. Потом ещё — тяжелее, ритмичней. Марина знала, как звучат туристы: их шаги неровные, рассыпчатые. Эти шли иначе. Как те, кто привык двигаться в строю.

— Время вышло, — тихо сказал Алексей.

Он отступил от рельефа, взгляд автоматически нашёл все возможные выходы. Храм был простым: главный зал, боковые ниши, узкий проход в маленький внутренний двор. Но из каждого угла веяло вековой привычкой к укрытиям.

Камень на груди у Марины стал менее горячим, но не вернулся к прежней пассивности. Он вибрировал, как телефон на беззвучном режиме, только глубже — где-то под кожей.

— Сколько? — спросила она.

— Двое точно у входа, один во дворе, — ответил Алексей, слушая. — Плюс те, кого не слышно.

Он достал телефон, привычным жестом глядя на экран — хотя связи здесь почти не было. Но телефон был не только для звонков.

На экране вспыхнула грубая схема близлежащих улиц — заметка, которую он сделал ещё утром, с пометками «узко», «людно», «тупик». Он отмечал такие вещи автоматически. Теперь эта привычка могла спасти им жизнь.

— Слушай внимательно, — сказал он быстро. — Если это наши — «Сфера» — у нас есть пара минут на разговор. Если нет — у нас есть пара секунд на бег.

— Твои «наши» сейчас не выглядят как союзники, — напомнила Марина.

— Знаю, — отрезал он. — Но они хотя бы работают по протоколу. Остальные — нет.

Шаги приближались. Удар каблука о камень, скрип сандалий, шорох одежды.

За порогом храма раздался короткий голос — не местный, не английский. Русский, но с чужой вязкостью, как у того, кто давно живёт за границей.

— Внутри двое, — сказал кто-то. — Женщина и мужчина. Подтверждаю визуально.

Алексей на секунду прикрыл глаза.

— Не наши, — прошептал он. — Свободные охотники. Или под чужим флагом.

— «Коллекционеры»? — догадалась Марина.

— Или те, кто их нанимает, — ответил он.

Вход в зал заслонили силуэты. Двое — широкоплечие, в простой одежде, но с такими движениями, которые выдают тренировку лучше любой формы. Третий остался у порога, чуть в стороне, подняв взгляд вверх — проверял своды, углы, камеры.

У того, что посередине, в ухе блеснула миниатюрная гарнитура. На запястье — часы с толстым ремешком, слишком тяжёлым для обычной электроники.

— Доброе утро, — сказал он на отличном русском, без акцента. — Марина Волкова?

Вопрос был вежливым. Интонация — нет.

Марина не ответила. Камень под футболкой стал почти ледяным.

Алексей сделал шаг вперёд. Не закрывая её полностью — просто обозначая, что между ними есть слой.

— Туристы, — сказал он спокойно. — Смотрим храм. Что-то не так?

— Всё так, — ответил мужчина. — Храм замечательный. Очень старый. — Он прищурился. — И иногда в очень старых местах можно найти очень ценные вещи.

Его взгляд упал чуть ниже уровня лица Марины. На цепочку, контур которой едва угадывался под тканью.

— У вас… интересный аксессуар, — сказал он. — Не поделитесь, где взяли?

— На рынке, — ответила Марина. — Там же, где и вы — свои часы.

Он усмехнулся. Улыбка вышла холодной.

— Часы мне подарили, — сказал он. — За хорошую работу. — На секунду он переключил внимание на Алексея. — А вам, Романов, за вашу что подарили? Или до премий дело не дошло?

Алексей не повёл и бровью. Только слегка изменилось дыхание.

— Вы меня с кем-то путаете, — сказал он.

— Не льстите себе, — отозвался мужчина. — Вас знают в определённых кругах. — Он сделал шаг ближе. — Давайте без глупостей. Вы не выйдете отсюда по парадной, если мы не захотим. А мы — хотим. Мы не «Сфера», не DARPA, не «Атлас». Мы более… гибкие. — Он чуть склонил голову. — Нам нужен камень. Только он. Девушка может уйти. Живой, здоровой. Это не личное.

Марина почти рассмеялась. Почти.

— Серьёзно? — спросила она. — Я должна поверить, что люди, которые за мной охотятся, вдруг проявят гуманизм?

— Мы не охотимся за вами, — поправил он. — Мы охотимся за объектом. Вы просто оказались удобным транспортом.

Камень дёрнулся. Лёд сменился резким уколом тепла. Как зверь, на которого направили оружие.

Марина почувствовала, как где-то в душе, там, где закончились страх и здравый смысл, поднимается что-то новое. Злость. Чистая, сухая.

— Тогда у вас проблема, — сказала она. — Транспорт стал частью груза.

Мужчина вздохнул, как человек, который честно пытался решить вопрос мирно, но ему помешали.

— Алексей, — сказал он, обращаясь уже только к нему. — Вы же понимаете, что вариантов немного. Вы можете сейчас же снять с неё кулон и передать его нам. Это будет один сценарий. Или мы снимем его сами. И это будет другой.

— Есть ещё третий, — сказал Алексей.

— Сомневаюсь.

— Есть, — настаивал он. — Вы отступаете. Прямо сейчас. Потому что вы не понимаете, во что лезете.

Мужчина посмотрел на него чуть внимательнее.

— Это вы, Романов, не понимаете, во что влезли, — спокойно сказал он. — Вы думаете, что это игра ведомств. Это не так. Это рынок. И на нём давно торгуют тем, что вы прячете по бункерам. Только раньше у них не было ключа. А теперь есть. — Он вновь повернулся к Марине. — И вы, Волкова, стоите очень дорого. Пока живы. Мёртвой вы никому не нужны.

Марина почувствовала, как внутри что-то холодеет, но голос почему-то стал ровным.

— Если я пойду с вами — что будет дальше? — спросила она.

— Вас изучат, — улыбнулся он. — Проверят, как вы взаимодействуете с объектом, снимут параметры, найдут уязвимости. Потом… — он развёл руками, — возможно, отпустят. Если не будет неожиданностей.

— Неплохое «возможно», — сухо заметила она.

Он не ответил.

Где-то за их спинами, в глубине храма, послышался шорох. Алексей краем глаза уловил движение — в боковом проходе мелькнула тень. Кто-то ещё был внутри. И этот «кто-то» двигался совершенно иначе.

Камень на груди у Марины внезапно вспыхнул — не светом, изнутри, а ощущением. Будто кто-то взял её за сердце и потянул в сторону. Вправо. Вглубь.

— Нам надо уходить, — прошептала она.

— Поздно, — так же тихо ответил Алексей.

Шорох усилился. Из бокового прохода вышли двое. На этот раз — в знакомом стиле. Простые рубашки, тёмные штаны, глаза-вспышки. В движениях — военная выучка. Один из них на секунду встретился взглядом с Алексеем. Узнал. В глазах мелькнуло: «чёрт».

— Романов, — сказал он вслух, уже официально. — Приказ был однозначный: локализовать объект и доставить.

Мужчина из «коллекционеров» поморщился.

— Отлично, — протянул он. — Цирк приехал.

Ситуация стала хрупкой, как тонкое стекло.

— Не вовремя, — пробормотал Алексей.

— Самое «вовремя», — возразил человек из «Сферы». — Мы пришли, пока вы ещё не успели всё испортить.

— Поздно, — вмешалась Марина. — Это уже давно испорчено.

Голоса поднялись.

— Объект у нас, — твёрдо сказал «коллекционер». — Вы мешаете работе.

— Вы мешаете государственным интересам, — отрезал человек «Сферы». — Уберите людей, пока…

Фраза оборвалась на полуслове. Потому что на дворике снаружи, за стенами, раздался резкий визг тормозов и хлопок дверей. И другой голос — усиленный мегафоном, чужой, с металлическими нотками, английский:

— Everybody stay where you are! This is a restricted zone!

Алексей выругался про себя.

— DARPA, — сказал он. — Вот вам и третий игрок.

— Чудесно, — пробормотал «коллекционер». — У нас остаётся секунд тридцать, пока они не войдут в зал.

Камень не ждал. Он бил пульсом, как сердце перед прыжком. Направление внутри неё звучало ясно: не к входу, не к боковому проходу, а назад, к той самой стене с рельефом. К узлу.

Марина сделала шаг.

— Стой, — Алексей поймал её за локоть. — Куда?

— Туда, — выдохнула она. — Он ведёт.

— Мы договаривались не лезть…

— У нас нет выбора, — сказала она. — Ты сам только что сказал про тридцать секунд.

Мужчина из «коллекционеров» тоже уловил её движение. Перехватил.

— Куда она? — спросил он.

— Не твоё дело, — отрезал Алексей и, не думая, шагнул между Мариной и стеной.

В этот момент за спиной громыхнула дверь — одна из боковых. В зал вошли ещё трое: тактические костюмы, лёгкие бронежилеты, значки на форме — явно не местные.

— Everyone down! Hands where I can see! — крикнул один.

Храм был наполнен людьми, оружием, приказами на трёх языках. И среди всей этой какофонии — один тихий, упрямый ритм у неё под кожей.

Марина поняла: если она сейчас подчинится хотя бы одному из этих криков — выбор будет сделан не ею.

Она развернулась и пошла к стене.

Мир сжался до нескольких шагов.

Камень становился всё горячее. Рельеф впереди — всё чётче. Линии, которые секунду назад были просто орнаментом, теперь вспыхивали слабым зелёным светом.

— Марина! — крикнул Алексей.

В этом крике было не только предупреждение. Там была просьба. Не бросать его окончательно.

Она обернулась на долю секунды. Этого хватило, чтобы увидеть:

— «Коллекционеры» поднимают оружие.

— Люди «Сферы» тоже, только держат стволы ниже.

— Американцы смотрят на всех сразу, не понимая, что здесь за чертовщина, но уже на грани нажатия курка.

Старик у входа молился.

Мир балансировал на грани.

— Прости, — сказала она. Не вслух. Но он всё равно услышал.

И коснулась стеной Камнем.

Не было вспышки, как в фильмах. Не было грома, молний, разорванного воздуха.

Был звук.

Глухой, низкий, как удар огромного колокола где-то под землёй. Не уши услышали его — кости. Звук прошёл по позвоночнику, по рёбрам, по черепу. Всё вокруг на миг разом вздрогнуло.

Рельеф вспыхнул. На этот раз по-настоящему — зелёные линии прорезали камень, как неоновые трещины в ночной стене.

Камень на её груди ответил тем же светом. На долю секунды цепочка стала невидимой — всё поглотило сияние.

Мир качнулся.

Сначала — на миллиметр. Потом — на метр. Потом — на что-то, что уже не измерялось физикой. Пол под ногами стал мягким, как вода. Воздух густым. Звуки — вязкими.

Марина почувствовала, как её тянет вперёд, сквозь камень, сквозь стену, сквозь узел. Как будто кто-то открыл дверь под углом и сказал: «Иди».

Но одновременно — что-то удержало. Не рука. Не тело. Связь: с Алексeем, с миром, с гравитацией. С простыми, человеческими вещами: запахом ладана, звоном голосов, криком «Down!» на английском.

На один миг, очень короткий, она оказалась между. Не здесь и не там. В тонкой прослойке, где реальность слоится, как старая краска.

И оттуда услышала голос.

Не отца.

Другой. Глубже. Старше.

Не «человеческий», но принявший человеческую форму, чтобы ему отвечали.

— Не время, — сказал он. — Ты ещё не готова. Найди карту.

Слово «карта» прозвучало… иначе. Не как бумага или GPS. Больше — как «структура».

Мир дернулся обратно.

Свет исчез.

Камень на её груди погас.

Рельеф на стене стал таким же, как был. Только в центре появилась тонкая трещина — вертикальная, идеально ровная, как след от невидимого клинка.

Марина отшатнулась. Ноги дрожали, руки тоже. В глазах плыли пятна.

В зале все лежали.

Американец с мегафоном — на полу, прижав руки к голове. Один из «коллекционеров» пытался подняться, но его мутило. Человек из «Сферы» сидел, упершись спиной в колонну, тяжело дышал.

Только Алексей удержался на ногах. Его шатало, но он стоял.

И смотрел на неё.

— Ты… — голос у него сорвался. — Что ты сделала?

Она хотела ответить, но язык не слушался.

Камень был тяжёлым. Совсем другим. Как будто внутри него стало больше… чего-то.

— Ничего, — прохрипела она. — Я только стукнула.

— Стукнула… — повторил кто-то хрипло в стороне. Человек из «коллекционеров». Он поднялся на колени, глядя на трещину в камне. — Вы понятия не имеете, что вы тронули. — В его голосе впервые прозвучал страх.

Снаружи снова завыла сирена. На этот раз — городская, полиция или местная служба.

По рации у кого-то на поясе застрекотал голос:

— …фиксируем всплеск в секторе 3–А. Все группы — живо! Повторяю…

Крики, команды, шаги. Храм перестал быть «тихим местом силы». Он превращался в мясорубку.

Алексей подскочил к Марине, схватил за плечи.

— Мы уходим, — сказал он. — Сейчас. Пока они все лежат и пытаются понять, почему им так хреново.

— Куда? — выдохнула она.

— К чёртовой карте, — ответил он. — Но не отсюда. — Он кивнул на боковой выход. — Они сейчас будут брать главный вход и двор. Боковые ещё не перекрыли.

Он потащил её через зал, лавируя между людьми, оружием и обломками веры в стабильность реальности.

Мимо них кто-то пытался поднять пистолет — рука дрожала, оружие тут же выскользнуло пальцев и глухо ударилось о камень.

Камень у неё на груди был тяжёлым, но послушным. Он уже не вёл вперёд, как компас. Но не сопротивлялся уходу.

Они выскочили в боковой коридор. Там было темнее, тише. Оттуда пахло сыростью и старыми тканями — склад подсобки, место для свечей и лопат.

— Сюда, — сказал Алексей.

За подсобкой нашлась маленькая дверь во дворик. С другой стороны храма. Там не было людей. Только запущенный садик, скамейка и металлическая калитка, ведущая в узкую улочку.

— Нам повезло, — пробормотал Алексей и толкнул калитку плечом.

Они вывалились на улицу, где жизнь всё ещё шла по своим законам. Несколько детей играли в мяч. Женщина несла корзину с фруктами. Над домами летел дрон, но чуть дальше, над основной улицей.

Марина задержалась на секунду, прислонившись к стене. Ноги худо-бедно держали, но внутри всё ещё качалось.

— Ты в порядке? — спросил Алексей.

— Нет, — ответила она честно. — Но могу идти.

— Тогда идём, — сказал он. — Идём терять хвосты.

Первые сто метров они шли быстро, но не бегом. Люди, которые бегут от погони, всегда бросаются в глаза. Люди, которые очень уверенно, но слишком быстро идут по чужому городу — тоже.

Марина пыталась слушать Камень. Тот молчал — в привычном смысле сигнала. Но в этой тишине было что-то иное: как будто он «переваривает» только что случившееся.

— Он… говорил с тобой ещё? — спросил Алексей, когда они свернули на более шумную улицу.

— Сказал, что не время, — ответила она. — И что надо найти карту.

— Какую к чёрту карту? — прошипел он.

— Не к чёрту, — возразила Марина. — К нему. — Она машинально коснулась его пальцами. — И я не думаю, что речь о бумажной. Скорее… о схеме. О структуре.

Алексей сдержал ответ. У него в голове зудело другое: если то, что только что говорило с ней через узел, действительно связано с теми, чьи следы они ловят десятилетиями, то все протоколы, все инструкции, все брифинги — превращаются в мусор.

— Идём к морю, — сказал он. — Там проще раствориться. И кафе у воды — идеальное место для встречи с тем, кто «случайно» будет рядом.

— Мы правда хотим кого-то встречать? — усмехнулась Марина.

— Не «кого-то», — ответил он. — Конкретно тех, кто не стреляет первым. Хотя бы по привычке.

Они вышли на набережную через переулок, где пахло рыбой, бензином и пролитым пивом. Море было близко — шум волн, крики чаек, голоса туристов, громкая музыка из баров.

Камень стал чуть тёплым.

Не как в храме — просто… внимательным.

Марина поймала себя на том, что теперь любое изменение его температуры вызывает у неё инстинктивную реакцию. Как если бы кто-то шёл рядом, молча показывая пальцем: туда, не туда, опасно, спокойно.

— Вон там, — сказал Алексей, кивнув на маленькое кафе с плетёными стульями, затёртой вывеской и видом на воду. — Лучшее место, чтобы нас заметили, если уже заметили.

— Это вообще цель? — спросила она.

— Цель — понять, кто нас заметил и как будет действовать, — сказал он. — Если мы будем только убегать, мы так и останемся на уровне «дичь». А мне бы очень хотелось хотя бы один раз поиграть в «охотника».

Кафе было полупустым — ещё слишком ранний час для основного потока. Пара пенсионеров пили чай, две девушки листали телефон, официант протирал крепким чаем стекло.

Они сели за столик у стены, откуда было видно и море, и улицу. Алексей выбрал место так, чтобы отражение в витринном стекле ловило тех, кто будет приближаться сзади.

Официант подошёл без особого интереса. Принял заказ. Ушёл.

Марина смотрела на воду, но краем глаза отслеживала людей.

— Сколько? — тихо спросила она.

— Уже двое, — отозвался Алексей. — Первый — у киоска с мороженым. Делает вид, что не может выбрать вкус. Второй — сидит за углом, закуривает третью сигарету за десять минут. — Он усмехнулся. — У них проблемы с правдоподобием.

— Они из одной группы? — уточнила она.

— Нет, — покачал он головой. — Разные протоколы связи. — Он показал взглядом, не поворачивая головы. — Тот, что у мороженого, — ближе к «официальным». У второго какая-то своя сеть, зашифрованная, но грубо. Любительская, но с дорогим оборудованием.

Марина вздохнула.

— То есть у нас минимум двое, — сказала она. — Один «по блату», второй «по контракту».

— Это только те, кто не умеет прятаться, — заметил Алексей.

Он говорил спокойно, почти лениво. Но на лице у него было то выражение, которое Марина уже знала: он просчитывал варианты, как в шахматной партии, где каждая фигура — вооружённый человек.

Камень потеплел. Тепло было мягким, ровным. Не тревожным.

— Он… сейчас не против, — сказала она вдруг.

— Кто? — не понял он.

— Камень. — Она пожала плечами. — Не «кричит», не «тянет», не «отталкивает». Просто… есть. Как будто мы на правильной дистанции.

— Значит, он не против кафе, — мрачно отозвался Алексей. — Уже прогресс.

Он сделал глоток воды, поставил стакан, не сводя взгляда с улицы.

— Ты видела? — спросил он через минуту.

— Что? — насторожилась Марина.

— Их уже двое, — повторил он тихо. — И это только начало.

Официант принёс им чай и какой-то местный десерт в стеклянной миске. Алексей даже не посмотрел — только машинально подвинул блюдце так, чтобы ручка ложки не заслоняла ему обзор.

Марина поймала себя на том, что тоже начинает думать его категориями: углы обзора, линии прострела, траектории отхода. Отпуск, чёрт его дери.

— Они ждут, — тихо сказала она.

— Конечно, — кивнул Алексей. — Им нужно, чтобы мы сами сделали первый шаг. Позвонили, вышли, дернулись. Тогда можно будет сказать начальству: «Объект проявил интерес». Все любят, когда объект проявляет инициативу.

Он сделал вид, что ищет что-то в телефоне, а сам открыл фронтальную камеру, используя стекло витрины как второй экран. В отражении он ясно увидел, как мужчина у киоска говорит что-то себе в воротник. Через пару секунд к нему «случайно» подошла девушка с рюкзаком — та самая, что листала телефон за соседним столиком пять минут назад.

— Минус одна независимая туристка, — сказал он. — Она их.

Марина пыталась не оборачиваться, но взгляд сам собой цеплялся за мелочи. Девушка двигалась не как отдыхающая. Слишком чётко держала дистанцию, слишком правильно выбирала точку, где её видно всем и сразу.

Камень чуть похолодел.

— Он… не любит её, — подумала она вслух.

— Запомним, — отозвался Алексей.

Прошло ещё несколько минут. Казалось, ничего не происходит: море шумело, солнце жарило, какая-то семья спорила из-за утёнка надувного. Но под этим нормальным слоем жизнь кипела другая. Напряжённая, невидимая.

Первым не выдержал мужчина с сигаретой.

Он затушил окурок, аккуратно бросил его в урну — даже в этом движении была выучка — и направился к их столику. Не спеша. С лёгкой улыбкой.

— Можно? — спросил он по-русски, кивнув на свободный стул. — Всё равно тут пол-кафе пустое, официант думает, что я с вами.

Алексей не ответил. Марина тоже. Мужчина сам сел, развернул стул боком, чтобы видеть и их, и улицу.

Лет сорока, загорелый, волосы коротко стрижены, на запястье — кожаный браслет поверх умных часов. Глаза — серые, внимательные, без привычной для силовиков тяжести. Скорее — охотник, чем солдат.

— Вижу, день у вас сегодня тяжёлый, — спокойно сказал он. — Поздравляю с первой активацией.

Марина прикусила губу.

— Вы кто? — спросил Алексей. Голос стал чуть ниже.

— Называйте меня Игорь, — мужчина пожал плечами. — Это всё равно не имя. А вы — Романов. И Волкова. Мы можем пропустить этап взаимных «я вас с кем-то путаю»?

Камень под футболкой Марини вздрогнул. Не тепло, не холод — короткий нервный импульс, как предупреждение.

— «Коллекционеры»? — уточнил Алексей.

— Слишком узко, — усмехнулся Игорь. — Коллекционеры думают в рамках предметов. А я — в рамках систем. Скажем так: я представляю интересы тех, кто не хочет, чтобы ваши ведомства разнесли полмира в попытке понять, как работает игрушка у вас на груди.

Он посмотрел прямо на Марину.

— И, между прочим, — добавил он, — я единственный за этим столом, кто не получает зарплату из бюджета. Это делает меня чуть более честным.

— Вы хотите камень, — сказала Марина. — Как все.

— Разумеется, — легко согласился он. — Но я достаточно умен, чтобы хотеть не просто камень, а то, что за ним стоит. А вы — проводник. Вы мне намного интереснее.

Камень ощутимо нагрелся. Алексей напрягся.

— Не подходи, — сказал он спокойно, но так, что в голосе зазвенел металл.

— Расслабьтесь, Романов, — Игорь даже не шелохнулся. — Если бы я хотел забрать её силой, мы бы разговаривали не в кафе, а в подвале. У меня есть время. У вас — нет.

Он вытащил из внутреннего кармана тонкий конверт и положил на стол. Бумажный, без надписей.

— Что это? — спросила Марина.

— Билет, — ответил Игорь. — В следующий узел.

Алексей скривился.

— Мы уже были в одном. Спасибо, хватило.

— Нет, — покачал головой Игорь. — Там был только зов. Проба. Они посмотрели, вы — посмотрели в ответ. Теперь будет шаг. Первый настоящий. И он всё равно случится, хотите вы или нет. Вопрос только в том, будете ли вы к нему готовы.

Он чуть толкнул конверт поближе к Марине.

— Внутри — карта, — сказал он. — Более привычная, земная. Отмеченное место. Старый городской музей. В подвале есть экспозиция, до которой никому нет дела. Там вы найдёте то, что только что пытались открыть в храме голыми руками. Структуру. Отпечаток узла. «Карту», про которую вам шептал голос.

Она дёрнулась.

— Откуда вы… — начала Марина.

— Я внимательно слушаю, — мягко перебил Игорь. — В отличие от многих. Поверьте, вы сейчас под таким количеством микрофонов, камер и кураторов, что голос Предтеч — самый тихий из всех. Но единственный, которому имеет смысл отвечать.

Алексей покачал головой.

— И чего вы хотите взамен? — спросил он. — Мы же не в детском саду.

— Всего-навсего, — Игорь слегка улыбнулся, — чтобы вы добрались до этого узла живыми. Всё остальное обсудим позже.

Камень внезапно стал… ровным. Ни тепла, ни холода. Будто прислушивался.

Марина взяла конверт. Бумага была чуть шероховатой, настоящая, не глянцевая. Она почувствовала, как внутри него что-то шуршит — сложенный лист и маленький пластиковый прямоугольник, похожий на пропуск.

— Почему вы уверены, что мы туда пойдём? — спросила она.

Игорь посмотрел сначала на неё, потом на море, потом на тонкую линию горизонта.

— Потому что вы уже сделали выбор в храме, — сказал он. — Вы не отдали камень ни мне, ни «Сфере», ни американцам. Вы постучали в дверь. Тот, кто стучится, рано или поздно захочет узнать, что внутри.

Он поднялся.

— У вас несколько часов, — добавил он, словно между прочим. — Потом сектор перекроют полностью. И музей станет не точкой входа, а ловушкой. Так что… если уж вам суждено лезть внутрь Сети — лучше сделать это до того, как туда протащат весь цирк с дронами и спецназом.

— Почему вы нам это говорите? — бросил Алексей ему вслед.

Игорь задержался на секунду, не оборачиваясь.

— Потому что, — сказал он, — в отличие от ваших начальников, я верю, что кто-то должен встретить их… — он кивнул куда-то в сторону камня, — не как угрозу, а как собеседника.

И ушёл.

Марина долго смотрела на пустой стул. Потом на конверт. Потом — на Алексея.

— Ну? — спросила она. — Ты всё ещё хочешь притворяться, что у нас есть выбор?

Он усмехнулся безрадостно.

— У нас его никогда не было, Мари, — сказал он. — Всё, что мы можем, — выбирать, как идти туда, куда нас всё равно ведут.

Он кивнул на конверт.

— Похоже, музей истории Кералы только что стал главной достопримечательностью нашего маршрута. Камень на её груди тихо, почти незаметно, потеплел. Как согласие.

Глава 5. Карта на стене

Часть 1. Пробуждение маршрута

Темнота музея гудела остаточным жаром тревоги. Сирена ещё не успела стихнуть, когда Марина открыла глаза. Всё вокруг дрожало — стеклянные витрины, металлические стойки, даже воздух. Как будто сам музей пытался удержаться на месте, но под ним двигалась земля.

Она лежала на холодном полу, рядом — расколовшаяся надвое стела. Камень у груди был горячим, будто кусок угля, который держали в горне. Алексея она увидела не сразу — только когда он резко опустился на колени рядом.

— Марина! — Его голос был резче обычного, почти сорван. — Мариш, слышишь меня?

Она кивнула, хотя мир вокруг всё ещё качался, как палуба старого корабля.

— Что… это было…

— Ты стояла прямо под выбросом, — быстро сказал Алексей. — Стела… она ожила, Мари. Чёрт, она как будто… отвечала тебе.

Марина медленно поднялась, упершись рукой в пол. Камень под ладонью вибрировал — слабым, но уверенным импульсом. Как сердцебиение. Но не её.

Когда она подняла взгляд, то увидела узор.

Он возник на полу там, где раньше была старая плитка. Теперь плитка светилась мягким, глубинным зелёным — как свет морской воды перед грозой. Узкие линии образовывали маршрут, уходящий от стелы в сторону служебного коридора.

— Это… — прошептала она.

— Маршрут, — договорил Алексей. — Или… стрелка?

Камень на её груди нагрелся чуть сильнее — будто подтверждая.

Марина коснулась линии пальцами — и на секунду почувствовала не поверхность плитки, а глубину. Будто под пальцами не каменный пол, а стекло огромной панели, за которой — бесконечная сеть.

Она отдёрнула руку.

— Он показывает дорогу.

Алексей не успел ответить — из-за дверей донёсся топот.

Грубые голоса. Металлический стук оружия о поручни. Кто-то крикнул по-русски:

— Блокировать вход! Никого не выпускать!

— «Сфера», — выдохнул Алексей. — Они уже здесь.

С противоположной стороны зала хлопнула другая дверь. Вошли трое в дорогих, слишком чистых для этого места костюмах. Их шаги были бесшумными, движения — уверенными.

Один из них — широкоплечий мужчина с идеально зачёсанными волосами — остановился прямо перед треснувшей стелой.

— Госпожа Волкова, — произнёс он тоном учтивым, но странно тяжёлым. — Камень, пожалуйста. Он слишком ценен, чтобы вы продолжали подвергать себя опасности.

Марина отступила.

— Не подходите, — сказал Алексей и встал между ней и незнакомцами.

— Алексей Романов, — улыбнулся мужчина. — Вы работаете не на ту сторону. И не на той стороне истории.

С другой стороны зала грянуло:

— Романов! Назад от объекта! Это приказ!

Голос Геннадия Петровича был злым, режущим — как хлёст плётки. Марина видела его — он шёл во главе группы, по боевой стойке которых было ясно: стрелять они готовы без приказа.

И вот тогда произошло странное.

Камень стал лёгким.

Как будто сбросил часть веса. Марина ощутила, как он буквально тянет её — не вперёд, не назад, а вправо, к служебной двери.

— Алексей, — сказала она тихо. — Нам нужно… туда.

Он посмотрел так, как смотрят на человека, который собирается броситься в огонь. Но кивнул.

— Хорошо. Беги за мной.

Они рванулись к боковому коридору. Первой мигнула лампа под потолком, затем ещё одна. Кто-то из «коллекционеров» бросился им наперерез, но Алексей резко толкнул Марину вперёд и ударил мужчину коленом в бок. Тот согнулся, теряя дыхание, и Алексей захлопнул за собой металлическую дверь.

— Быстрее, — сказал он, запирая щеколду. — Они её вынесут за тридцать секунд.

Коридор был узким, с бледными, давно не крашенными стенами. Камень на груди у Марины светился ровно — как импульсный маяк. Она повернула направо, хотя коридор разветвлялся в обе стороны.

Алексей не спорил.

Они бежали, пока свет позади не стал гаснуть. Это был не музейный сбой — это был отклик узла. Камень подавлял электричество.

— Чёрт… — Алексей оглянулся. — Они будут ориентироваться вслепую. Это нам на руку.

— Ненадолго, — сказала Марина. — Их много. Они знают город.

— Город — не знает их, — отозвался Алексей.

Они выскочили в переулок. Влажный воздух ударил в лицо. Над головой — раскалённое солнце, внизу — узкая улочка, заросшая тенью.

Маршрут — светящийся узор — появился прямо на стене.

Не ярко, не как в фантастике — а тонкими прожилками, проступающими под слоями времени. Камень отозвался тёплым толчком.

— Нам туда, — сказала Марина.

— Я уже не сомневаюсь, — тихо произнёс Алексей.

Они сбежали по ступеням вниз.

Голоса позади становились ближе.

У подножия лестницы — новый переулок. И узор, ведущий дальше — через арку, под верёвками, на которых сушилось бельё.

— Похоже на ловушку, — сказал Алексей.

Марина шагнула вперёд.

— Нет. Это… как будто кто-то заранее прокладывал путь.

Она коснулась стены.

И увидела — на мгновение — отца.

Он стоял в коридоре, похожем на тот, где они только что были. Его пальцы касались стены — и узор вспыхивал под ними ровно так же. Он обернулся.

Его губы шевельнулись:

«Не бойся пути… бойся конца».

Марина закрыла глаза.

Когда открыла — видение исчезло.

— Мари? — Алексей коснулся её плеча. — Ты здесь?

— Да, — прошептала она. — Просто… он снова был здесь.

Алексей побледнел.

— Пошли. Пока они не нагнали.

Они побежали дальше — туда, куда показывал маршрут. К месту, которое должно было стать следующей точкой Сети.

А позади, в музейном зале, три группы людей, уже потеряв Марину из виду, впервые поняли:

они больше не охотятся. Они догоняют.

Темнота за стенами музея постепенно растворялась в шуме города. День набирал плотность — звуки машин, голоса туристов, звон ложек о фарфор в соседнем кафе. Всё это казалось нормальным, почти бытовым, но Марина ощущала — мир вокруг будто бы стал тоньше. Как пленка, на которую надавили пальцем.

Камень под её одеждой оставался тёплым. Не горячим — именно тёплым, словно держал её пульс в своих руках и подстраивал под него собственное биение. Марина впервые ловила себя на мысли, что тепло это… успокаивает. Как будто кто-то говорит: ты не одна.

Хотя реальность утверждала обратное.

Алексей всё ещё выглядывал в коридор, проверяя, не идут ли за ними те, кто дробил музей на зоны влияния. Он уже думал иначе — не как муж, который пытается защитить жену, а как человек, пытающийся выиграть битву, в которой у него нет ни одного ресурса.

— Идём, — сказал он. — Быстро. Они задержатся максимум на две минуты, пока не восстановят систему наблюдения.

— А ты можешь?..

— Нет, — отрезал он. — Это не мой уровень. Тут кто-то лезет в сеть глубже нас всех.

Он сказал это с таким раздражением, что Марина впервые подумала: речь не о людях.

Тоннель под музеем выглядел иначе, чем она ожидала. Он был шире, выше — и воздух в нём был не сырой, как в катакомбах старого города, а сухой, чуть прохладный. Будто кондиционированный. Свет здесь не доходил — только мерцание фонарика Алексея и нежный отблеск, который давал камень.

И этот свет, казалось, гасил тени.

На стенах проявлялись прожилки — слабые, едва видимые. Марина на секунду прижала пальцы к камню. И прожилки… вспыхнули чуть ярче. Как будто узор узнавал её.

— Алексей… это…

— Не трогай, — резко сказал он. — Если стены реагируют, значит, мы уже в зоне Узла.

Марина посмотрела на него, и впервые ей стало ясно: Алексей не боится темноты или преследователей. Он боится того, что камень делает с миром вокруг.

— Ты знаешь, что произойдёт дальше? — тихо спросила она.

Алексей не ответил. И это молчание было достаточным ответом.

Зона, где не работает физика

Когда тоннель сделал поворот, воздух вдруг стал гуще. Марина ощутила это всеми чувствами — как перед грозой, когда волосы слегка поднимаются на руках. Алексей замер и поднял руку, будто ощущал то же.

— Надо идти медленнее, — сказал он. — Здесь может быть… поле.

Она ухватилась за его рукав.

— Какое поле?

— Не знаю. И не хочу знать.

Но камень хотел.

Марина почувствовала это очень отчётливо: камень не просто вел её — он проверял пространство. Чувствовал стену, воздух, пустоты вокруг. И реагировал на что-то невидимое.

Она остановилась.

— Алексей… — её голос дрогнул. — Ты чувствуешь… холод справа?

Он повернул голову, прислушиваясь, присматриваясь…

И не успел.

Справа, из темноты коридора, на их свет вынырнула фигура.

Марина вскрикнула, но Алексей рывком заслонил её собой, уже вытаскивая нож — единственное оружие, которое у них осталось. Против вооружённых групп — бесполезно. Против тени в тоннеле — может сработать.

Силуэт был человеческим.

Но лишь формой.

Тень стояла неподвижно. Без оружия. Без звука. И её контуры дрожали, будто не успевали «обновляться», как низкокадровое видео.

Камень вспыхнул.

И тень исчезла.

Не отступила.

Не убежала.

Исчезла.

Как будто её выдернули из пространства.

Алексей сделал шаг вперёд, пытаясь понять, что это было. Марина схватила его за рукав.

— Не надо. Не надо туда смотреть.

Он посмотрел на неё так, будто только что увидел в ней что-то новое.

— Ты… слышишь?

Она не поняла.

— Что слышу?

Он замолчал, и в этом молчании было то, чего Марина раньше не замечала — Алексей тоже начал чувствовать Сеть. Не так сильно, не так ясно, но уже не был таким слепым, как раньше.

Голос из стены

Когда они подошли к следующему разветвлению, камень стал горячим. Слишком горячим.

Марина остановилась и прижала его через ткань. Пальцы слегка обожгло.

На стене проявился узор — не такой, как в галерее, а более сложный, многослойный. Как звёздная карта, наложенная поверх схемы метро.

Она подняла руку.

И услышала.

Не ушами.

Как будто звук прошёл сквозь грудную клетку.

«Марина…»

В одном слове было всё: предупреждение, забота, страх и усталость человека, который ждал слишком долго.

Алексей вздрогнул, будто получил удар током.

— Что? Что ты услышала?

Она не могла произнести.

Но узор на стене дрожал, словно хотел сорваться со своего каменного плена и стать светом.

А затем:

«Не иди к концу.

Конец — не там.

Конец — выше.»

Марина побледнела.

Алексей схватил её за плечи.

— Мари. Марина. Кто это? Кто с тобой говорит?

Она выдохнула:

— Он.

— Кто — он?

— Мой отец.

Сеть открывает карту

Узор вспыхнул ярче. Камень будто втянул его свет внутрь. Марина ощутила, как пространство вокруг них изменилось — как будто разошлись пласты воздуха.

На стене проступила карта.

Не карта тоннеля.

Карта Сети.

Пункты, узлы, линии. Точки соединений. Одни — яркие, другие — погасшие. Они выглядели как созвездия.

Алексей выругался.

— Это… мать его… глобальная схема. Они… они были здесь всегда? Прямо под нами?

Марина поднесла руку к стене. Её ладонь прошла сквозь свет, и в этот момент она увидела новую линию — живую, текущую, как река.

Эта линия вела вверх.

В сторону музея.

В сторону города.

В сторону двери, которую они ещё не нашли.

Отец сказал: «Конец — выше».

Значит, Сеть не ведёт их в глубину.

Она ведёт их в выход.

— Нам нужно вернуться наверх, — сказала Марина.

Алексей моргнул.

— Наверх? Ты понимаешь, что там сейчас? Там все службы. Там три группы, или уже четыре. Там ловушка.

Марина покачала головой.

— Это не выбор. Это маршрут.

Он смотрел на карту — и его лицо отражало борьбу. Между логикой, страхом, инстинктом защитить её и новым, чуждым пониманием, что она — часть чего-то намного больше него.

— Хорошо, — наконец сказал Алексей. — Но если мы идём наверх…

— То?

— Тогда это точка невозврата.

Марина кивнула.

— Она уже была пройдена в музее.

Когда стены становятся дверями

Они развернулись. Камень стал холодным, словно подтверждая движение в верном направлении.

Темнота позади них дрогнула, словно что-то большое только что отступило вглубь.

Алексей это заметил.

— Мари… Тут кто-то есть. Не люди. Что-то… из Сети.

— Я знаю, — ответила она.

И впервые в её голосе Алексей услышал уверенность, которая принадлежала не ему.

— Пойдём, — сказала Марина. — Время заканчивается.

Марина не чувствовала ног — не от усталости, от скорости. Они бежали по узким улочкам, и каждый новый поворот давал лишь несколько секунд форы. Крики за спиной нарастали. Кто-то из преследователей начал свистеть — коротко, ритмично. Сигналы. Значит, их много. Значит, они окружают.

— Ещё немного, — выдохнул Алексей, оборачиваясь. — Держись, Мари.

Она кивнула, хотя сердце билось так, будто пыталось пробить ребра. Камень на груди нагревался всё сильнее. Не обжигал, но заставлял кожу пульсировать в унисон с ним. Он не просто тянул вперёд — он знал, куда нужно идти.

— Сюда! — Алексей резко толкнул её в боковой проход, настолько узкий, что приходилось идти боком.

Марина едва удержалась на ногах. Узкий коридор выводил в другой переулок, более тёмный, заросший лианами и старыми проводами. В воздухе висел запах прелости, и было ощущение, что сюда редко ступала нога человека.

Но камень вспыхнул тёплым и уверенным светом. Значит — сюда.

— Ты уверен?.. — начала Марина.

— Нет, — коротко бросил Алексей. — Но камень — да.

Это стало новой логикой. Странной, пугающей. И всё же она доверяла. Камню — больше, чем кому-либо. Даже больше, чем себе.

Они углубились в переулок. Звуки погони стали глуше, словно кто-то резко убрал громкость. Алексей поднял руку, жест велел остановиться. Марина замерла.

Тишина была вязкой, неприродной. Ни шагов, ни криков, ни даже стрёкота цикад. Как будто мир задержал дыхание.

— Что это? — прошептала она.

Алексей мотнул головой:

— Не знаю. Но… — он прислушался. — Нас словно… нет.

Камень в этот момент стал ледяным. Настолько холодным, что у Марины по телу побежали мурашки.

— Он… гаснет? — побледнела Марина.

— Нет. — Алексей поднёс маленький сканер к кулону. Экран мигнул — и погас. — Он глушит всё вокруг. Радиосигналы. Электронику. И, кажется, даже звуки.

Марина провела пальцами по камню — он был гладким и спокойным, как поверхность замёрзшего озера.

— Зачем он это делает? — спросила она.

— Чтобы нас не нашли. — Алексей говорил уверенно, но в глазах была тревога. — Или… чтобы что-то другое нашло нас первее.

Марина сглотнула.

— Не говори так.

Но он был прав. Она чувствовала это в груди, в темени, на коже. Лёгкое дрожание воздуха. Слабый, почти неслышимый гул под ногами. Будто земля готовилась заговорить.

И тут камень дернулся. Резко, болезненно.

Марина всхлипнула — казалось, будто кто-то схватил её за грудь изнутри. Алексей подскочил к ней:

— Что? Что происходит?!

— Он… — она не могла объяснить. Это было не болью — приказом. — Он говорит… вниз.

Алексей поднял фонарик, осветив землю. Каменная мостовая. Ничего примечательного. Но когда Марина шагнула вперёд, камень на секунду вспыхнул зелёным, и она услышала:

«Дальше».

Это не был голос. Не звук. Это было… понимание. Слово внутри неё.

— Лёша… — её голос сорвался. — Он ведёт.

— Я вижу. — Алексей поднял взгляд. — Но… куда?

Марина не успела ответить — камень вспыхнул.

Зелёный свет прорезал воздух, падая на стену старого дома. Линии сложились в символ — тот же, что они видели в храме. Узел Сети. Но теперь он был ярче, четче. Он двигался, как живой организм.

— Твою же… — выдохнул Алексей. — Он показывает путь.

Марина шагнула ближе. Свет становился сильнее. Узел на стене словно втягивал её. И вдруг — щелчок. Лёгкий, как треск старой бумаги.

Стена… открылась.

Не полностью. Достаточно, чтобы увидеть узкую щель. Идущую вниз. Куда-то в глубину. В темноту без света.

Марина замерла. Алексей — тоже.

— Это… вход? — прошептала она.

— Похоже, да.

Он посветил внутрь. Луч поглотила тьма. Но Марина чувствовала — там не пустота. Там что-то ждёт.

— Мы идём? — её голос дрожал.

Алексей посмотрел на неё так, словно пытался увидеть ответ в её глазах.

— Камень ведёт. Значит — да, идём.

Он протянул руку. Она взяла её. Сделала шаг.

И мир исчез.

Первое ощущение — тишина. Не просто отсутствие звука — абсолютная, густая, как вакуум. Второе — холодный воздух, пахнущий камнем и временем. Третье — дальний, едва слышный гул, словно где-то внизу билось огромное сердце.

Марина открыла глаза.

Они стояли в огромной подземной галерее. Потолок терялся во мраке. Стены были гладкими, будто отполированными. И на каждой — проступали знакомые узоры. Тонкие, светящиеся прожилки, как цепи, тянущиеся вдаль.

Алексей выдохнул:

— Господи… Да здесь сотни узлов.

Марина подняла камень. Он сиял мягким зелёным светом, отражаясь в стенах. И каждая отраженная точка выглядела как часть карты. Карты мира, которого люди не помнили.

— Мы внутри Сети, — прошептала она.

Алексей обернулся к выходу — но его уже не было. Стена снова стала сплошной. Камень не подавал тревоги. Значит — так нужно.

Марина сжала кулон. Он был тёплым. И из глубины — не голос, не слово — а чувство:

«Ты близко.»

У неё перехватило дыхание.

— Он… — она повернулась к Алексею. — Он знает, что мы пришли.

— Кто? — Алексей вскинул фонарик.

Марина закрыла глаза.

— Отец.

И в ту же секунду галерея дрогнула.

Сначала едва заметно — как дальний толчок земли. Потом — сильнее. Пыль поднялась с потолка. По стенам пробежали новые линии света.

Алексей схватил Марину за руку:

— Мариш, это уже не просто структура. Это запускается система!

Марина прижала камень к груди — он вспыхнул ярко, как пламя.

— Я знаю, — прошептала она. — Мы активировали её.

Гул усилился. Где-то впереди загорелись три точки. Светлая тропа. Дверь. Выход — или вход в нечто большее.

Алексей сделал шаг назад:

— Мари… Ты уверена, что это к нему?

Она посмотрела на свет. И знала.

— Да.

Потому что камень больше не звал. Он ждал.

Галерея дрожала, но не как тоннель перед обвалом — не хаотично. В вибрации была ритмика. Паузы, всплески, паузы. Где-то далеко, за пределами света фонарика, что-то откликалось на их присутствие, как гигантская система, которую разбудили после слишком долгого сна.

— Не нравится мне это, — пробормотал Алексей. — Совсем.

Марина тоже боялась. Но страх здесь был другим. Не тем, что ждёт за углом с пистолетом, не тем, что сидит в прицеле оптики. Этот страх был… глубоким. Как боязнь высоты, когда смотришь не вниз, а вверх, в бесконечную чёрную дыру.

Камень на груди снова дрогнул. Теперь не просто тепло — короткий, чёткий импульс. Раз. Два. Три.

— Он зовёт вперёд, — сказала она.

— Я понял. — Алексей провёл лучом фонарика по стенам. — Вопрос в другом: туда ведёт путь… или оттуда?

Он говорил полушутя, но шутки не получалось. В зелёном мерцании узлов не было ничего человеческого.

Они двинулись. Галерея тянулась вперёд, чуть уходя вниз. Стены то расширялись, то снова сходились, образуя нечто вроде «камер» — залов, ниш, карманов. В одном месте потолок был настолько низко, что приходилось пригибаться, в другом — поднимался так высоко, что свет уже не доставал, теряясь где-то в черноте.

Иногда свет камня цеплялся за узоры на стенах — те вспыхивали на секунду, и Марина чувствовала короткое «касание» где-то у основания черепа. Как будто её сознание кто-то на долю мига подсоединял к огромной, бесконечной схеме, а потом тут же отключал, чтобы не перегорела.

— Мари, остановись на секунду, — попросил Алексей.

Она замерла. Он снял с плеча рюкзак, достал маленький плоский прибор — один из тех, о которых он до этого говорил только как о «служебном хламе». Включил.

— Что это? — спросила Марина.

— Полеанализатор. Грубо говоря — смотрит на мир не глазами и не ушами, а напрямую через плазму. — Он поморщился. — Если не сгорит, узнаем, насколько ты сейчас… в компании.

Экран вспыхнул серыми полосами. Сначала — шум, как от старого телевизора. Потом полосы начали выстраиваться в узор. Секторная диаграмма, разрезанная на сегменты. Один сектор казался чёрным, мёртвым. Другие — чуть светились.

И только центральная зона, где находились они, была залита плотным, живым зелёным.

— Ну здравствуй, сказка, — хрипло сказал Алексей. — Это… не просто аномалия. Это активная среда.

— Живая? — спросила Марина.

Он задумался.

— Не так, как мы понимаем. Но… да, в каком-то смысле.

Она смотрела не на прибор, а на стены. С каждым шагом ощущение чужого присутствия усиливалось. Не злого. Даже не доброго. Просто… колоссального. Как если бы муравей внезапно понял, что ходит по ладони человека.

— И ты всё ещё считаешь, что этим можно управлять? — спросила она.

— Я считаю, что кто-то считает, что этим можно управлять, — ответил Алексей. — А этот «кто-то» сейчас наверху. Со своими дронами, протоколами и приказами.

Слово «наверху» вдруг стало почти физическим. Там, где остались шум, люди, погоня. Здесь — другой пласт реальности. Параллельный, но уже не полностью независимый.

Камень снова дернулся. На этот раз импульс был резче, почти как удар током. Марина вскрикнула, схватилась за грудь.

— Всё, хватит, мы делаем паузу, — Алексей потянулся к цепочке. — Снимем это, хотя бы на минуту, ты уже белая вся…

— Не трогай! — вырвалось у неё неожиданно резко.

Он замер.

Она сама испугалась своего голоса. Стиснула кулон ладонью, сделала несколько глубоких вдохов.

— Не трогай, — повторила уже тише. — Если его снять… он нас просто… выключит.

— Это ты чувствуешь или он тебе сказал? — спросил Алексей.

Он не издевался — проверял. Разницу. Границу между «я» и «не-я» в её голове.

Марина закрыла глаза.

И провалилась.

Никакого плавного перехода. Никакого «кажется, я засыпаю». Просто — щелчок. Миг — и она стоит не в галерее, а на краю огромного уступа.

Перед ней — город.

Не земной. Не человеческий.

Это было… нечто среднее между мегаполисом и кристаллом. Башни без окон, сверкающие изнутри. Мосты, тянущиеся не только в пространстве, но и в том, что ощущалось как… дополнительные оси. Слои. Колонны, уходящие в бесконечность вверх и вниз. Свет, струящийся по линиям, как жидкость в сосудах.

И над всем этим — Купол. Не небесный, а… сетевой. Полупрозрачная сфера, сотканная из миллионов тонких нитей света. Она пульсировала. Задерживала тьму снаружи. И в каждой её точке были те самые узлы, что сейчас светились вокруг Марины в галерее.

Она знала: это — город Предтеч. Не потому, что кто-то сказал. Потому что всё внутри отозвалось узнающим холодком. Как если бы этим видом её уже однажды кормило детство — через рассказы отца.

В сторонке, ближе к краю уступа, стояла фигура. Человеческая. Мужчина. Не молодой, но и не старик. Плечи чуть сутулые, руки в карманах лёгкой куртки. Волосы тронуты сединой.

— Папа, — сказала Марина, не удивляясь, что голос не дрогнул.

Фигура обернулась.

Это был он.

Не точно такой, как в памяти — мягче, может, усталей. Но глаза — те же. Тёплые. Вечно прищуренные, будто от солнца или от слишком яркой мысли.

— Долго же ты, Маришка, — сказал Сергей Волков. — Я уж думал, они тебя совсем запутают своими протоколами.

Она шагнула к нему. Но ноги словно налились свинцом.

— Это… сон? — спросила она. — Видение?

— Это — канал, — ответил он. — Самый дешёвый, который мы можем себе позволить. — Он кивнул куда-то за её спину. — Сеть не любит прямых входов. Особенно для тех, кто ещё целиком в теле.

Она обернулась. Позади ничего не было. Только белая мгла.

— Ты умер? — спросила она.

Он усмехнулся.

— Ну, формально — да. В медицинском смысле. Для всех бумажек и протоколов я давно покойник. — Он чуть приподнял ладони. — Но знаешь, как это бывает с хорошими системами: пока есть данные, процесс… не совсем завершается.

— Ты… в Сети? — выдохнула Марина.

— И в ней, и рядом. — Он шагнул ближе. — Я — один из тех, кто застрял между. Не самый приятный статус, скажу честно. Но… полезный.

Марина сглотнула.

— Зачем ты меня сюда привёл?

— Это не я. — Он кивнул на город. — Это они. Я только воспользовался моментом. Когда ключ оказался там, где нужно, — он бросил короткий взгляд на её грудь, — окно открылось.

— Ты называешь их «они», — тихо сказала Марина. — Предтечи?

Сергей пожал плечами.

— Название человеческое. Им всё равно, как мы их зовём. Им вообще на нас… было довольно всё равно. Долго. Пока мы не начали дёргать их за старые провода.

Он говорил спокойно, почти буднично, как на кухне, когда объяснял маленькой Марине, чем базальт отличается от гранита. Но каждое слово здесь звенело, как стекло.

— Они хотят вернуться? — спросила Марина.

— Они хотят закончить то, что начали. — В его глазах мелькнуло что-то холодное. — А вот хочешь ли ты, чтобы они вернулись — это уже отдельный вопрос.

Она посмотрела на город. Он был прекрасен. Нереален. Тотальный.

И в этой красоте была неумолимость.

— Мы только активировали один узел, — сказала Марина. — Одну точку на карте. Это ведь не…

— Это первый шаг, — перебил её Сергей. — Первый пакет. Первое рукопожатие. Дальше будет проще. Для них.

Он подошёл ещё ближе. Теперь между ними было всего пара шагов.

— Марина, — сказал он, — я не для того пропадал тридцать лет, чтобы ты сейчас просто шла по их маршруту. Ты — не курьер. Ты — переменная в уравнении, которое они не просчитали до конца.

— Я не понимаю, — прошептала она.

— И не надо. Пока. — Он мягко улыбнулся. — Ты всегда хотела всё разложить по полочкам, помнишь? Но здесь полочек нет. Здесь — потоки. Сети. Связи.

Он посмотрел ей прямо в глаза.

— Запомни одно. Не бойся начала. Бойся конца.

— Конца чего? — спросила она.

— Процесса. — Он кивнул куда-то за купол. — Когда последняя дверь откроется, у тебя должно уже быть место, где спрятаться. Или — что им предъявить.

Он сделал шаг назад. Контуры фигуры начали размываться.

— Подожди! — Марина рванулась вперёд. — Ты… ты с нами? Там, внизу?

— Я — там, где линия замыкается, — ответил он, уже наполовину превращаясь в свет. — А ты — там, где она только начинается. Не позволь им сделать из тебя просто проводник, Маришка. У тебя есть выбор. Даже если они будут говорить, что нет.

Он поднял руку — жест, который она помнила с детства: «пока, не плачь».

— Передай Алексею, — добавил он неожиданно, — что его вторую попытку я засчитал. Но в третий раз лучше не ошибаться.

— Какую попытку?.. — начала она, но мир уже начал рассыпаться.

Она очнулась рывком. Воздух ударил в лёгкие. Пол под ногами — снова камень галереи. В глазах — зелёные блики узлов. В ушах — гул.

Алексей держал её за плечи, встряхивая:

— Марина! Марина, чёрт, ты меня слышишь?!

Она моргнула. Попробовала вдохнуть. Голос прозвучал хрипло:

— Слышу.

Он выдохнул так, будто всё это время не дышал.

— Ты ушла, — сказал он. — Просто… отрубилась. Глаза открыты, а тебя нет. Сколько? — он взглянул на часы. — Минут семь. Я уже думал…

— Я была у него, — перебила Марина.

Алексей замер.

— У кого?

— У отца.

Повисла тишина. Даже гул где-то в глубине, казалось, на миг стих.

— Опиши, — сказал Алексей. Голос стал сухим, профессиональным.

— Город. — Она с трудом подбирала слова. — Как кристалл. Как сеть. Купол. Узлы. Он говорил про них… про Предтеч. Что мы — не цель. Мы — часть процесса. И что… — она сглотнула, — что нужно бояться не начала, а конца.

Алексей закрыл глаза на секунду.

— Классика Волкова, — выдохнул он. — Идеально в его стиле.

— Ты… знаешь, что это значит? — спросила Марина.

— Я знаю, что он говорил то же самое в наших отчётах тридцать лет назад, — сказал Алексей. — «Нас не собираются уничтожать или спасать. Нас собираются максимально использовать». Это его цитата. Её потом вычеркнули из всех официальных версий.

Он посмотрел на неё внимательнее.

— Он… упоминал меня?

Марина кивнула, сама не веря, как странно всё это звучит.

— Сказал, что твою вторую попытку засчитал. И что в третий раз лучше не ошибаться.

Алексей побледнел.

— Вот же… — он коротко выругался, почти беззвучно. — Старый чёрт.

— Объясни, — потребовала Марина.

Он провёл ладонью по лицу, будто стирал с него маску.

— Первая попытка — когда я подписал контракт с «Сферой» и согласился быть твоим… — он вздохнул, — куратором. Вторая — когда не сдал тебя сразу, как только камень активировался. — Он усмехнулся криво. — Видимо, он это засчитал.

Марина смотрела на него долго. Внутри всё смешалось: обида, благодарность, усталость.

— А третья? — спросила она.

Он посмотрел вперёд — туда, где галерея уходила в глубину, к светящимся точкам.

— Третья будет там, — сказал он. — Где-то на их пороге. Где решится, кто у кого в руках верёвка.

Он поправил рюкзак, поднялся. Протянул ей руку.

— Пойдём, Мари. Если твой отец прав, у нас ещё есть немного времени, прежде чем конец начнёт подбираться вплотную. Надо успеть хотя бы посмотреть, что у них тут за… приёмная.