Бесплатный фрагмент - Шумная шквалка. Сказки обратной стороны

ШУ-ШУ-ШУ

Шу-шу-шу. Шу-шу-шу.

Я закрыл глаза и прислушался.

Шу-шу-шу. Шу-шу-шу.

Нет, это определенно не папа и не мама. У папы более размеренное шушукание, а у мамы более легкое. Их-то я никогда не спутаю. Надо постараться угадать. Все равно больше делать нечего — уже вечер, скоро спать. Грустное время суток.

Но мое нетерпение взяло верх, и я обернулся. Ко мне приближался кто-то полный с неуклюжим белым бантиком. Но в сумерках белый бантик казался серым, просто я точно знал, что это Шимка, это ее «шу-шу» я только что слышал, а теперь она остановилась и смотрит на меня своими маленькими хитренькими глазками.

— Ну, што делаешь? — спросила она. Она всегда немного шепелявила.

— Да вот, скучаю… — неопределенно ответил я и выпустил очередную струю сладкого дыма вверх. — А ты что ходишь?

— Да тоже скучно, — ответила она и пошелестела немного своими торчащими в разные стороны травинками. Запахло чем-то таким приятным, наверное у мамы стащила новые духи. — Пойдем, погуляем што ли?

— Куда, например?

— Ну, по краю. — Ее глазки сделались еще более хитрые. Вот чертовка, сама же первая забоится.

— По краю? А как же Шурун? Не боишься его?

— Да это сказки все, ты што веришь в них? Никакого Шуруна нет! Это просто, штобы дети не ходили на край.

— А ты откуда знаешь? — недоверчиво спросил я. Мой папа рассказывал мне про Шуруна, который крадет всех, кто ходит на край. Я потом три ночи так и стоял с открытыми глазами, все казалось, что меня Шурун утащит. Разве мог он так меня обмануть? Я что, маленький что ли? Скоро в школу же пойду!

— Да вот подслушивала, — важно ответила Шимка и опять пошелестела, отчего приятный запах стал еще более отчетливым, даже мой сладкий дым не мог его перебить. — Так, што? Идем?

— Да ты вот как хочешь думай, а я сегодня не пойду. Может завтра. У меня дело есть.

— Дело? Покушать сладкого дымка, што ли? Это ты всегда запросто! Знаю тебя — обжору!

— А вот и не дымка!

— А што тогда?

— А не скажу!

— Ну и не надо! Подумаешь! Што я не найду, с кем мне на край сходить!

— Да делать там нечего!

— А мне есть што! Хотя я все равно не расскажу тебе про то, што узнала!

— Да ничего ты не узнала!

— А вот и узнала!

Шимка обиделась. Я сразу это понял: она зашуршала вся, кособоко развернулась и пошушукала от меня.

Шу-шу-шу. Шу-шу-шу.

Я посмотрел ей вслед, и мне стало немного смешно. Такая она еще маленькая, а строит из себя бог знает какую взрослую шурку! Да и ладно, меня теперь другое занимало. Неужели мой папа Шукшун, мой родной папа меня обманул? И все еще рассказывал мне сказки, как будто я совсем маленький?

Я посмотрел вокруг и немного успокоился: как же у нас хорошо! Огромная полянка, утопавшая в тумане, так и наполнялась еле различимыми звуками и шевелениями. То там, то здесь можно было услышать такое приятное шу-шу-шу. Стояли кучками и отдельно небольшие и огромные шурки, и почти все пыхтели дымком, отчего туман становился все более густым. Как мне нравится этот запах! А больше всего мне нравилось, когда туман становился совсем густым, то мой папа Шукшун — вот уж кого природа не обидела ростом, протягивал руку вверх и доставал оттуда здоровенный кусок сладкого тумана, наматывал на палочку и давал мне. Я потом мог долго пускать маленькие струйки дыма в стороны. Мама, конечно, вкуснее готовит сладкий дым, но ведь как здорово, когда ничего готовить не надо, а можно просто взять и достать сверху! А папа всегда такой довольный, стоит и улыбается! А глаза добрые-добрые!

Шу-шу-шу. Шу-шу-шу.

Вот и он, кстати, надо бы его расспросить.

— Па, а па.

— Что, сынок?

— А Шурун есть?

— А что? — насторожился папа.

— А то, что Шимка сказала, что она подслушала, и теперь точно знает, что никакого Шуруна нет! — обида так и капала с меня.

— Ты хочешь знать правду?

— Конечно!

— А если она окажется еще более страшной? Не боишься?

— Да ты что, пап! Я ж большой! Да и ты со мной.

— Это да, но если ты соберешься отправиться на край, то не думаю, что даже я смогу тебе помочь. — Глаза его стали совсем серьезные.

— Так что там такого страшного на этом краю? — Я вспомнил, что когда я последний раз подходил к нему, то меня поразил тот великолепный вид, который открывался с него. До сих пор перед моими глазами стоит удивительная речка, которая исчезает в тумане. Нам, шуркам, нельзя в любом случае купаться в речке — унесет, что не вернешься никогда, но все равно хотелось.

Папа немного сгорбился, отчего расползся в стороны так широко, что его травники стали щекотать мне лицо и я отодвинулся. Он выпустил большую струю дыма, который был отнюдь не сладкий — не понимаю, как это взрослым нравится пыхтеть таким дымом? — и сказал:

— Ладно, сынок, теперь ты уже взрослый. Пришло время тебе знать правду.

Он замолчал, явно подбирая слова, а я в это время отпыхивался своим сладким дымком, чтобы лучше пахло. Я знал, что папа может довольно долго так собираться с мыслями — такой уж он был шурк.

Становилось все темнее и темнее, туман все сгущался, и я все ждал, и, наконец, мой папа сказал:

— На краю, конечно, нет никакого Шуруна, но там есть шумная шквалка. А это, поверь, сынок, похуже будет.

— Что? Шумная шквалка? Это еще что такое? — Интересно, вот живешь, думаешь, что все знаешь, а, оказывается, что и слов-то всех не знаешь даже.

— Это такое место на краю, не знаю, кстати, почему оно шумное называется, оно, наоборот, тихое очень, куда стоит наступить и окажешься вверх тормашками.

— Как это?

— Ну, это как бы на обратной стороне поляны Шурков.

— А нашей поляны есть обратная сторона?

— Вот представь себе, что есть. — Я видел, что папа не шутит.

— Но я не могу этого представить! — честно признался я.

— Вот поэтому я тебе и не говорил, маленький Шушумчик!

— Я не маленький уже! — Вот как я не люблю, когда меня называют маленьким! У меня уже и травка желтеет даже! Только местами еще совсем зеленая! Я выпустил большую струю сладкого дыма. — Так что там, на обратной стороне поляны?

— Никто не знает этого.

— Как? Разве никто не попадал туда? Не наступал на шумную шквалку? Вот ни за что не поверю! Я же знаю, что вы, взрослые, очень любите там разгуливать! Там ведь так красиво!

— Почему не попадал? Попадали, многие даже.

— И что? Она ничего не рассказали?

— В том то и дело, что нет.

— И что? Так и молчали?

— Да, вот именно так и происходит все: они молчат, а потом исчезают.

— Что? Как это? Я не понимаю.

— Зря я тебе все рассказал, кажется, маленький ты еще у меня, — вздохнул папа Шукшун и встал.

— Нет-нет! Что ты! Не зря!

— Все, хватит разговоров! Вставай спать! Завтра проспишь все на свете, да и мне на работу вставать. — Если уж мой папа что-то решил твердо, то спорить было бесполезно. А тут было сразу видно по тому, как из него дым повалил, что решил он очень твердо. А может, и впрямь пожалел, что мне все рассказал.

— Па, а па!

— Ну что еще?

— Спасибо, па!

— За что?

— За то, что рассказал.

— Да не за что, ты только обещай, что не будешь к краю подходить, ладно?

— Конечно, па! Не волнуйся!

— Пойдем в круг уже.

И мы зашушукали вместе с ним к маме, в круг. Его тяжелое Шу-шу-шу так забавно перешивалось с моим, что казалось, будто это все похоже на музыку. Шу-ш-ш, Шу-ш-ш, Шу-ш-ш.

Когда мы встали в круг, мама уже не пыхтела. Видно, она сильно устала сегодня и дремала уже. Папа тоже быстро заснул. Он всегда быстро засыпает. Это мое наказание — не спать ночью, когда все давно уже спят. Хоть я знаю, что утром будут слипаться глаза, мама будет ругаться за то, что вся моя трава торчит в разные стороны, что я похож на пугало, а мне будет все равно — я буду утром хотеть спать.

Но вот сейчас мне не до сна.

Что это за такая шумная шквалка? Как она хоть выглядит? А Шимка, не про нее ли она пыталась мне рассказать? Вот же, надо было ее послушать! Ладно, завтра расспрошу подробнее. Надо спать скорее.

Всю ночь я то и дело открывал глаза. Мне казалось, что меня затягивает в себя шумная шквалка. Один раз я просто-таки в нее провалился целиком, и не мог ни за что уцепиться. «Папа! Мама!» — закричал я и проснулся.

— Это ты ему нарассказывал ужасов? — Я осторожно открыл глаза и увидел, как мама ругается на папу.

— Ну, он просил так, — виновато оправдывался папа. Так забавно на это смотреть: папа, вдвое выше мамы, вдвое шире ее, а весь так умудряется съеживаться, как будто маленький ребенок.

— Да он еще маленький! — продолжала напор мама. — Вот, теперь ночами не спит! У тебя вообще мозги где, стог ты старый!

Зря она так. Стог — это нехорошее слово. Ой, нехорошее.

— Уж лучше я, чем кто-то чужой! — пытался защититься он.

— Да, мама, правда, лучше папа! — вступился я за папу.

— А ты вообще молчи! — мама перевела на меня строгий взгляд, и я машинально втянулся и тихо прошуршал в сторону.

Шу-шу-шу.

В соседних кругах все тоже собирались, приводили себя в порядок, и утренний туман то там, то тут прорезался струйкой дыма, который лишь немного поднимался, а потом терялся в густом белом киселе.

— Ладно, я пошел, — сказал я, стараясь поскорее ушушукать из круга и надеясь, что вечером все образуется.

— Все, сынок, счастливо тебе, — ответила мама ласково. Она меня все-таки любит, хоть иногда так мне не кажется.

Шу-шу-шу. Шу-шу-шу. Я потихоньку шушукал себе, и выпускал струйки сладкого дыма. Ну, люблю я утром подкрепиться, что ж тут такого плохого!

Шушукать мне не так далеко, но я люблю это дело, забываю иногда обо всем, слушаю собственное шелестение, и радуюсь.

— Эй ты, обжора! — Я остановился и резко обернулся, отчего с меня полетели в разные стороны тонюсенькие травинки. Это была Шимка. Рот до ушей.

— Ты чего такая довольная?

— А што? Не нравится?

— Да нет, нравится. — Я стоял и ждал.

Шу-шу-шу. Она пришушукала поближе.

— Пошли? — предложила она, поравнявшись со мной.

— Ага. На край? — подмигнул я.

— А што? Не струсишь? Там же твой Шурун.

— Да ты права, нет никакого Шуруна, — вздохнул я. Чего тут выпендриваться, все же Шимка — мне друг.

— А не верил, — победно сказала она, и ее бантик гордо встрепенулся.

— Слушай, а что ты мне хотела рассказать вчера? — осторожно начал я прощупывать почву.

— А што? — насторожилась Шимка.

— Да так, просто, интересно. Почему другу не сказать.

— Хорошо, расскажу, — она улыбнулась и коснулась меня своими совсем еще зелеными травинками, такими мягкими, как паутинка.

Она обернулась, и, убедившись, что рядом никого нет, сказала шепотом:

— Я знаю, где находится она.

— Кто, Шим, кто она?

— Шумная шквалка.

Я так и знал. Вот откуда она всегда все знает вперед меня? Что за девчонка!

— Кто тебе сказал?

— Никто! Я ж говорю: подслушала! — Ее глаза сияли от радости.

— И где?

— А што, интересно? Хочешь посмотреть?

— Так конечно! — Я совсем не хотел выглядеть трусом в ее глазах. Ну почему все ей достается? Должно же что-то и мне достаться! Пусть я хоть храбрым окажусь. — Рассказывай.

— А вдруг исчезнешь? Не боишься?

— Конечно, боюсь! Но так и интереснее! Показывай, давай!

— Слушай, Шушумчик, — редко она ко мне обращалась по имени, — а пообещаешь…

— Что?

— Ну, если что, ты расскажешь потом?

Я вспомнил то, о чем мне говорил папа.

— Хорошо! Никому ни слова, а тебе — все расскажу!

Она очень внимательно посмотрела в мои глаза, словно там что-то можно было прочитать, и сказала:

— Ну, пошушукали со мной.

Не дожидаясь моего ответа, она отправилась прямо к краю, свернув с тропинки. Я молча последовал за ней.

Ну, зачем я втянулся в это все? Ведь обещал же папе, что не пойду на край! А тем более смотреть на это страшную шумную шквалку!

Солнце уже успело разогнать туман, и вокруг уже было видно все очень хорошо. Скоро мы пришушукали к самому краю и дальше уже двинулись по нему. Как же красиво! Особенно вон та река. Не знаю, но меня к ней особенно тянет, не могу просто глаз отвести! А еще тут, на краю, дует какой-то особенный ветерок, так ласково щекочет все травинки. На поляне такого не бывает.

— Здорово, правда! — заговорщицки сказала Шимка, все еще шепотом, как будто здесь кто-то нас может услышать! Все же очень далеко!

— Ага! — коротко ответил я. — Далеко еще?

— Нет, вон березка, от нее влево куст.

— И?

— Он и есть.

— Куст?

— Ага!

— Да ерунда это все! — Я никак не мог понять, что шумная шквалка — это простой куст.

— Не веришь? — Она, кажется, стала обижаться. Белоснежный бант опять съехал на бок.

— Нет!

— Давай проверим? — предложила она, когда мы поравнялись с этим самым кустом. Да куст, как куст, ничего особенного — ветки в разные стороны.

— Давай. А как? — Я, правда, не понимал, как это можно сделать. — Кинем туда что-нибудь что ли?

— Ха! А шагни туда, если не веришь!

— Да надо мне больно! — Что бы кто ни говорил, а мне и правда было страшно.

— Вот так и знала! — Она скривилась в презрительной усмешке.

— Шурун тебя дери! А давай! — Меня такая злость охватила. Ну, сколько можно надо мной смеяться, в самом деле!

— Давай! — Она отодвинулась в сторону.

Шу-шу-шу. Шу-шу-шу. Я медленно подошел к кусту. Мое шушукание так и отдавалось в ушах. Казалось, что все смолкло и ждет, когда же я шагну туда. Я смотрел на этот куст, а он, как будто смотрел на меня. Бред это все! Обычный куст, каких множество вокруг нашей поляны! Но на всякий случай, я бросил туда палочку, которая валялась рядом со мной. Палочка застряла на ветках и стала качаться. Никуда не исчезла.

— Нет, Шим, что-то мне не хочется. — Я сдался и согласился с тем, что буду в ее глазах трусом. — А вдруг правда попаду на обратную сторону поляны. Зачем мне это нужно?

— Я так и знала! — вздохнула Шимка. — Все вы мужики — трусы. Што с вас взять!

— Думай, как знаешь! — ответил я и отвернулся. Я уже твердо решил все про себя и не собирался своего решения менять.

Шу-шу-шу. Шу-шу-шу.

Я ушам своим не поверил, когда услышал, что она твердо направилась прямо туда.

— Нет, Шумка! Не надо! — Я забыл про все на свете и кинулся ее спасать. Но она только быстрее зашушукала.

Когда она почти коснулась куста, я успел ее отдернуть от него, но никак не ожидал, что она будет сопротивляться. Я тянул ее к себе, а она отталкивала. Мы сцепились, неуклюже повернулись, поменявшись местами, я увидел, что она в безопасности и ослабил хватку. Но не учел одной просто мелочи — Шимка все еще продолжала меня отталкивать. Я оступился и оказался в тех самых злополучных кустах.

— Нет, Шушумчик! Не-е-ет! — ее слова растаяли в тумане, вместе с ней, и со всем остальным. А может, это просто моя шапка наехала на глаза, но в любом случае, я больше ничего не видел. Только в ушах шумело как-то странно: ш-ш-ш-ш.

***

Как же хорошо: лежишь себе на речке, прямо в стогу сена, а оно так сладко пахнет! Солнце стало совсем ярким, еще немного и надо будет уходить в тень, вроде и полежал-то немого, а голову напекло! Я привстал на руке и постарался смахнуть с себя дремоту, навеянную солнцем. Голова немного кружилась. Надо бы искупаться, тогда все пройдет.

Я сел и почувствовал, что во мне как будто еще свежо ощущение сна, который я только что успел увидеть. Да, что-то очень интересное такое снилось, вот бы вспомнить! Да, причем, если не сейчас, то последняя надежда испарится, и тогда поминай, как звали!

Я отряхнул с живота прилипшие травинки и стал сосредоточенно вспоминать. Мне в голову все время лезли какие-то мысли, совсем не в тему: то как меня в детском саду в угол поставили, то, как не хотел на дачу ехать с родителями, то как бабушка принесла кувшин молока, еще теплого, а я все отказывался его пить, то дедушка сидел на крыльце и курил, а глаза были такие добрые! Столько разных видений! Да кто бы их все звал! Мне нужен только мой сон, а остальных прошу удалиться!

Ветерок обдал меня приятным холодком, заодно искупав в чудесном запахе цветущих деревьев. Не знаю, как они называются, надо спросить у дедушки. Он все тут знает.

Как ни силился я вспомнить то, что мне снилось, я никак не мог: мысли все время от меня убегали, хотя при этом не так далеко. Всякий раз казалось, что стоит только ухватить хотя бы одну и потянуть к себе, как тут же все станет ясно. Но все мои усилия были тщетны.

Я в сердцах плюнул на мое пустое занятие, соскочил со стога, так облюбованного мной, и побежал к речке. Мне, конечно, запрещали купаться в ней, но кто же видит? Я быстренько, и высохну быстро. Прохладная вода пригласила меня к себе в гости, и я с удовольствием вступил в ее владения.

Когда поверхность воды оказалась на уровне моих глаз, то на какую-то сотую или тысячную долю секунды передо мной возникла странная картины: маленькое забавное существо, похожее на стог сена — такой же формы, с торчащими во все стороны травинками, в забавной шапочке, нахлобученной на самые глазки, которые как маленькие черные угольки остро смотрели прямо на меня. И что больше всего меня удивило — это то, что это существо умудрялось пускать струйки дыма, причем из нескольких мест одновременно.

Но как неожиданно появилось это видение, так же быстро оно и растаяло, и я, оттолкнувшись ногами, с шумом выпрыгнул из воды, смыв с себя пелену сна окончательно.

Класс! Лето, жара и речка!

***

Шу-шу-шу. Шу-шу-шу.

Еле разбирая дорогу, я шушукал по тропинке, которая то и дело терялась в тумане. Кажется вот здесь мы тогда с Шимкой свернули в сторону. Да, точно, тут еще вот также торчала странная кочка.

Ну, как мне было все это объяснить своим родителям, что со мной такое? Я помню, долго подбирал слова, чтобы сказать Шимке, но так и не смог. Что я скажу? Как передать свое ощущение, если я и сам не понимаю ничего. Да, я был прямо ВНУТРИ реки, прямо в ней самой и это было восхитительно! Но этого не может быть, даже не понятно, как это выразить можно. А уж говорить о том, что я ощущал и вовсе глупо. И как сказать, что это был как бы я, но в то же время СОВСЕМ не я. Я был кем-то принципиально иным, кто мог перемещаться практически мгновенно, как будто у меня снизу были пружины. Да и как будто у меня не было травинок! Вот это вообще представить невозможно!

Странно, но говорить совсем расхотелось, как и всего остального, как будто я теперь так и остался там, на обратной стороне поляны. И единственное, что меня теперь интересовало — это вернуться туда.

Зачем я не послушал папу и пошел туда? Но я же не специально — это все Шимка виновата! Я-то честно передумал. Хотя, если честно, то я не жалел ни о чем и рад, что все так получилось.

Я обернулся и посмотрел на поляну шурков. Она почти что совсем растаяла в сумеречной дымке. Я почти ничего не видел, я скорее просто знал, что там в разных кружках стоят и пыхтят большие шурки и их малые детишки, выпуская в и без того густой туман струйки дыма. Здорово, нечего сказать! Но у меня теперь другие планы.

Поправив шапку, которая съехала мне на глаза, я оправился дальше. Где ж эта шумная шквалка? Никак мне не попадалась та береза, которую я все время разыскивал глазами. Я остановился, пытаясь сориентироваться.

Шу-шу-шу. Шу-шу-шу.

Это еще кто? Шимка? Не может быть!

— Ты што без меня-то? — она поравнялась со мной и остановилась, такая вся запыхавшаяся, но счастливая. Бант ее съехал совсем на бок, того и гляди упадет.

Я улыбнулся в ответ.

— Пошушукали, — спросила она. — Я решила, что пойду с тобой, чего бы это мне ни стоило! Я тоже хочу знать все ЭТО.

Я еще раз улыбнулся и кивнул, и мы теперь уже вдвоем продолжили наш путь. Оставалось уже совсем немного — вон уже и та береза показалась.

Говорить было в общем-то не о чем, так что в тишине были слышны только однообразные звуки, которые, тем не менее, сплетались в один красивый узор, который — я точно знаю — я всегда буду помнить, где и в каком бы качестве я ни оказался.

Шу-шу-шу. Шу-шу-шу.

май 2005

ПРО БУХА И БАХА

Вот проходила жизнь сапожья

«…И когда миновал последний из бесконечной серии поворотов в лабиринте, ведущем к своей Мечте, он вдруг увидел, что выход оказался там же, где и вход. И что около него стояла, заливаясь смехом, она — его Мечта. И спрашивала: «Куда же ты от меня ушел?»

«Алчудик»

Павел Кроликов».

бАх отложил ручку в сторону. «Это же надо задавать на дом столько писанины! — подумал он. — Да и еще такой дурацкой! Пишут тут всякие, то какой-то Ха-Лапы-За-Рогами, теперь этот Кроликов…» Потянувшись, он посмотрел в окно — там занимался новый день. Вот бАх долго и смотрел: чем это он там таким занимается? И куда делся старый? Где он сейчас и что делает? Этого всего бАх не знал. Но это все было не важно. Важно лишь то, что в его родном, ничем не примечательном месте — тихом заброшенном лесу, каких множество повырастало и еще не успело отметить присутствие следов поганых лесорубов, было уютно и тепло. День, подмигнув бАху, приветливо раскинул над самыми высокими деревьями свои руки. Он тоже потягивался и как раз думал, чем бы таким заняться. Где-то под его ногами расстилались бескрайние просторы, шелестели ветры, и кипела жизнь.

Закрыв учебник, бАх посмотрел на ровно написанные буквы в тетради для упражнений. Буквы, почувствовав на себе взгляд своего родителя и начальника, немного встрепенулись, выровнялись, и, как будто, заглавные буквы отдали бАху торжественно честь. бАх же ощутил себя в этот момент главнокомандующим огромной армии, целым парадом, тронул войска неровным строем, примерно букв по пятьдесят, на своего врага — будущего читателя. Хотя он знал, что читатель будет всего один — училка по родной речи — это его нисколько не смутило. Перед ним вышагивали строем пешие прописные и конные могучие заглавные буквы. Среди всех выделялись буквы «в» и «б» своими высоко задранными пиками. бАх перелистал страницы. Небольшими отрядами, ровно в колонны отправлялось войско в неведомый путь. Хотя все воины безоговорочно верили своему командиру и думали, что он-то уж точно знает конечную цель их пути.

А бАх ничего не знал, он просто сидел в своей комнате за столом у круглого окна и рассматривал свои каракули, провожая взглядом последний отряд из букв, образующих слова «Павел Кроликов». Негромко играло радио, настроенное на частоту «Лесная поляна». Стихали последние звуки приписавшейся уже во всех печенках песни «Зайка моя», которая прочно, как приклеенная, упорно продолжала занимать первое место хит-парада «Лесной поляны». «А теперь реклама наших спонсоров, — Вещал в динамике диктор, проваливший попытку скрыть облегченный выдох после последних нот бесценного хита. — Фирма „Косоухий и партнеры“ предлагает новейший шоковый парализатор ЁК-1000 для крупных животных. Теперь емкость увеличена до 10 зарядов, каждый из которых выводит из строя взрослого медведя! Живите спокойно! Спрашивайте в магазинах».

Рекламу по радио, а заодно и доносившееся с кухни шипение чего-то наверняка вкусного на сковородке прервал зычный мамин голос:

— Уроки сделал?

— Ага! — бАх убрал тетради в сумку и пребольно стукнулся локтем об стол.

— Ах! Блин! Мое больное место!

— Что, опять локтем? — Донеслось с кухни.

— Ага.

— Бедный мой заяц! Иди за стол.

бАх автоматически в пару прыжков преодолел расстояние до кухни, но, немного не рассчитав, ударился плечом об круглый дверной косяк.

— Ах! Блин!

— Плечо? — не оборачиваясь, спросила мама.

— Ага, — грустно вздохнул бАх, потирая что есть силы ушибленное место. «Ну, как мне не везет! Кто бы знал. Каждый день, чуть ли не каждый час, что-нибудь да происходит. Скоро живого места не останется. А голова-то, голова! Ей скоро думать нечем будет» — пока еще продолжала функционировать голова бАха, производя на свет невеселые мысли. Он посмотрел на стол, сервированный нехитрыми продуктами.

— Что? Морковка? Опять? — Возмущению бАха не было предела. — А мясца? Или колбаски? Ты же обещала!

— На ужин, сынок. И вообще, тебе давно пора за питанием следить, а то, поди, пока я не вижу, одну «Косо-колу» пьешь, да пукинсы всякие ешь. А тебе витамины нужны, зелени побольше.

При этих словах бАх состроил такую рожицу, что можно было подумать, будто он слопал прокисший лимон, причем без сахара! А бАх давно славился необычайной любовью ко всему сладкому, и все, что можно было есть с сахаром, именно с ним и ел. Причем много. И часто.

— Ну, ладно, давай свою морковку, — страдальчески согласился он. — Только, чур, с сахаром!

бАх уселся за стол, и принялся было уплетать еду.

— А! А ты лапы свои видел? — негодованию мамы не было предела. — Ты уроки делал или в земле под столом возился? Марш умываться!

— Ну, ма…

— Прыг-скок отсюда! — бАх молча скаканул со стола, потому, что знал, что спорить было бесполезно. При этом он немного задел тумбочку, но не обратил на это никакого внимания. Тумбочка покачалась, но выстояла.

— Не ребенок, а наказание какое-то! — причитала мама.

— Между прочим, ваши гены, мама, — донеслось из ванной.

— Знаешь что, гены, ты сейчас себе такую карму зарабатываешь, что тебе могут такие детки-конфетки достаться, что я не знаю, как ты их от свиней отличать сможешь. Подобное притягивает подобное!

— Опять Вы, мама, лекцию читать, — бАх по второй попытке пристраивался за большим обеденным столом. — Как лапы теперь? И вот Вам вопросик, мама: какое же у нас подобие по отношению к чистоте? Почему же у такой чистоплотной парочки, такой сынуля свинья?

— В семье не без свиньи! — парировала мама. — Вон все твои братья и сестры как чистоту любят.

— И только я один учу тебя не делать из всего этого проблему!

— Ну-ка, прыгнул быстро в школу!

Мать лучше не доводить. бАх это прекрасно знал, поэтому быстро стыбрил кексик из буфета и с криком: «Покедова, бабанька» сиганул на улицу, откуда уже через секунду донесся треск и такое знакомое:

— Ах! Блин!

«Коленка» — подумала мама.

«Непруха» — подумал бАх.

Но через минуту он уже забыл об этом и вприпрыжку несся по тропинке. Конечно, ведь он медленно передвигаться категорически не мог.

Снежинки падали тихи

Где-то вдалеке раздался удар грома, намекая на неприятности. «Наверно бог такой же перец, как и я. Коленкой долбанулся!» — подумал бАх, и на душе у него потеплело. «А, поди, и, правда, не могут же тучи так греметь» — убеждал невидимого собеседника бАх, отчего ему стало совсем весело. Громыхнуло вторично, да и еще раскатисто так! «Ну, точно, этот перец явно долбанулся теперь башкой и матерится там». бАх представил себе это все и залился смехом, представляя, как он видит всю эту картину с верхушки дерева.

Все было бы хорошо, если бы рядом как раз не разлапился здоровенный дуб. Честно сказать, бАх никогда на деревья-то и не лазил. И эта мысль, так неожиданно его посетившая, заполонила его голову так же плотно, как и морковка, оккупировавшая желудок.

— Ах! Блин! — предчувствуя неизбежный недобрый финал, юный экстремальщик запрыгнул на нижнюю ветку. В голове его почему-то вертелась мамина фраза: «подобное притягивает подобное».

Может быть кто-то другой, например, его брат или сестра, смогли бы залезть и повыше, но бАх просвистел на землю уже с третьей ветки, окончательно перепутывая понятия «хорошо» и «плохо» — ведь непонятно хорошо ли было, если бы он залез все-таки повыше?

— Ах! Блин! — только и смог сказать он.

— Ух! Елки! — раздалось где-то подозрительно близко.

Чего-чего, а этого бАх никак не мог ожидать. Пока он еще ничего не мог видеть, поскольку он уткнулся во что-то явно шерстяное и теплое, но взять и так вот просто поднять голову он не мог. Судя по тембру услышанного голоса, то, что произошло, могло быть сюжетом только самого страшного сна. Была — не была! бАх резко поднял голову, повторно ударившись опять о то же.

— Ух! Елки!

бАх открыл глаза и заорал, что было мочи:

— А-а-а-а-а! Волк!

— Елки! Ты шо, заяц, так орешь? Ты мне уже за несколько секунд, честно говоря, надоел. И по башке дал, и в челюсть двинул, а теперь на барабанные перепонки давишь! Откуда ты только на мою башку свалился? — Волк вел себя на удивление спокойно. Он был вполне приличного вида, вполне бы сошел за местного, и только украинский акцент выдавал в нем приезжего. Ну и правильно, ведь каждый заяц знает, что в нашем лесу волков не бывает.

бАх немного успокоился. Весь адреналин, переработавшийся в эликсир ужаса, незаметно рассосался, видимо впитался, и колотун бАха так и не прошиб.

— бАх, — представился заяц. Видимо все-таки шарики-ролики немного перетрясло в голове. Но на место все вставало с трудом.

— Ты шо, и вправду залетный какой заяц? Родную речь не понимаешь? Я понял, шо ты бах! Шишку буду носить, тебя вспоминать. Бах он тут такой на меня.

— Моя твою понимать. Ой! — бАх поболтал головой, словно взбивал коктейль. Через некоторое время он решил, что дальше продолжать не стоит, и отважился повторить попытку:

— Все я понимаю, это меня так зовут.

— Да ты шо! Правда? Елки!

— Сущая правда, — сказал заяц, удивившись такому словосочетанию. Как будто он произнес что-то нехорошее.

— бУх.

— Нет, не бУх, а бАх!

— Да, нет, бУх!

— бАх — поправил опять заяц.

— Я — бУх! — сказал волк.

«Так теперь волка клинить начало» — подумал было заяц, но волк видимо уже подумал о том, что заяц как раз об этом подумал.

— Меня зовут бУх!

— Что? Не может быть! Что за имя такое?

— Значит, бАх может быть, а бУх не может? Я, может, бухгалтером полжизни оттарабанил! Поэтому и бУх, как доктор — док. — Волка ситуация явно забавляла, чего нельзя было сказать о его собеседнике. Может быть, заяц представил, как внутри волка начинает просыпаться охотничий инстинкт, и внутренний голос начинает шептать нежные слова о зайчатинке в горшочке, а может быть он жалел о том, что его не зацепила в свое время реклама по радио о парализаторе ЁК-1000, но он предпочел в перепалку не вступать.

— Ёлки! Ты мне всю книгу помял. — БУх явно от этого был не в восторге. Он потянулся к книге и принялся бережно лапами разглаживать страницы. «Тоже мне, библиофил!» — подумал бАх и застрял на полумысли, прочитав вслух название книги на корешке:

— «Ведическое кулинарное искусство». Волк, ты…

— Невежливо обращаться «волк», тем более к старшим.

— Прости, больше не буду. Так что, бУх, ты на травке сидишь?

— Да нет, тут земля. — бУх приподнял хвост.

— Да я не про то.

— А шо? В смысле курить?

— В смысле питания, конечно. Ты — вегетарианец?

— Да, понимаешь, здоровый образ жизни веду.

— Может, окажется, что ты еще и танцевать любишь?

— Шо? А нет, я жизнь спокойную стараюсь вести. Только сложно это, особенно когда падают на тебя всякие.- Волк хитро посмотрел на зайца и засмеялся. — А шо у тебя за имя такое странное?

— Да, тут такая штука, я ударяюсь часто обо все подряд, падаю там и все такое.

— Заметил, –ответил бУх, и, предвосхищая ответный вопрос, продолжил, — аналогичная фигня, практически. Только чаще на меня кто-то падает, а не я. Но от этого, поверь, не легче.

— Понимаю, — вздохнул заяц, — непруха.

— Непруха, — повторил волк. И в секундной тишине отчетливо расслышалось громкое шлепанье чего-то по волчьей голове.

— О, кажись, дождь до нас добрался. Да и капля такая крупная. Ливанет. Я уж подумал, что обойдется — сказал бАх.

— Не угадал, — вздохнул волк.

— Не ливанет?

— Нет, это не капля… — ответил грустный волк и посмотрел вслед улетающей довольной сороке. — Это непруха! Ух! Елки!

А на дорогах бездорожья

Дождь все собирался, набирался сил, и, как это иногда бывает, когда долго собираешься чихнуть, а потом вдруг чихать не хочется, взял и передумал литься. В общем, это было его законное право. Каждый сам себе хозяин. А если кто варежку уже и раскатал на то, что сейчас ему кто-то грядочки польет, так и завсегда закатать недолго. Дождь, вероятно, вспомнил об одном очень важном деле, которое он забыл где-то сделать. А может, была у него и другая причина. Наши друзья даже и не стали утруждать себя разгадыванием этой загадки. Да и мы не будем. Что мы, глупее их, что ли?

— А что ты, бУх, тут вообще делаешь? Ты ж явно не местный. А если заячий патруль остановит? У тебя регистрация есть?

— Нет пока. С этим пока хлопот не было, слава шаманам, но ты прав, нужно торопиться.

— Куда же? — бАх никак не мог скрыть своего любопытства.

— Куда, куда! Лечиться! — Волк еще раз вздохнул. — От непрухи.

— Да ты что! бУх! Возьми и меня! Мне тоже надо! Мы ж с тобой как братья по несчастью!

— Ну… а дома тебя не хватятся?

— Не-а. Я им позвоню сейчас. У меня и телефон как раз с собой. — бАх очень обрадовался и пару раз припрыгнул на месте. Может быть, он припрыгнул бы и третий раз, да только после второго он ударился головой о ветку. Но зато его осенило:

— А лучше КЗС отправлю. Напишу, что отправился на стажировку от школы на пару недель.

— КЗС? — Волк явно никогда не слыхал такого.

— Короткое Заячье Сообщение.

— А! КВС! Так бы и сказал, бАх! Ну, ладно, шо тут думать долго — башка заболит. Пойдем вместе.

— Отлично! А куда мы идем?

— К великому магистру Ибн Будуру. Мне сказали, шо он самый узкий специалист самого широкого профиля.

бАх немного поморщил свой носик:

— А ты уверен, что он случайно не высокий специалист по низким вопросам?

— Все бывает, бАх!

— А кто он по национальности? Судя по фамилии, южанин?

— Нет — обезьянин. Из Индии. Макак или кто-то там еще. Не разберешь — все они на один длинный хвост.

И так незаметно за разговорами, они отмеряли своими лапами километры пути к таинственному обладателю имени Ибн Будур. бАх совсем не волновался, что пропустил школу, да и родителям было не до него — вот представьте, что вы в своей семье семнадцатый ребенок. Будет ли у ваших родителей до вас много дела? Особенно, когда оба родителя как раз собирались отправиться в командировку на далекий Волчий остров докторскую диссертацию писать.

Солнце тем временем испустило дух за лесом, и управление делами взял на себя месяц. бУх и бАх остановились на привал — передохнуть. Костер решили не разжигать — чтобы не привлекать лишнего внимания. Да и тепло совсем было. Друзья перекусили каким-то странными кушаньями бУха, которые были окрещены бАхом «этакой сладенькой фигней». Да и прилегли, довольные. Чем довольные? Всем: и друг другом, сложившейся ситуацией, да и всем вокруг тоже. Бывает же, что нападет хорошее настроение, да так прицепится, что рот все время до ушей, закрываться не собирается, и лежишь себе идиот идиотом! И хорошо!

— А книги ты читаешь? — придумывал все новые темы для разговора бАх.

— Постоянно, моя прелесть! — подмигнул бУх.

— А! бУх! Ты ее читал! Мою любимую книгу!

— А как же! — довольный своей эрудицией, выпендривался волк. — Кто не читал такого автора как Джоан Роэл Роулинг Толкиен! Забыл только название — сложное больно.

— Ха-ха-ха! Ну, ты дал! — бАх смеялся до слез. — Все ты перепутал. А название не сложное: «Властелин колец».

— А, точно! Молодец, что напомнил! А я помню только, шо кто-то в ласте. А кто забыл.

— Дурацкая шутка! — сконфузился заяц. — Мне не смешно. Не мне смешно.

— А вообще наши ученые доказали, что Толкиен был на самом деле волком. — С гордостью доложил волк.

— Вот уж нет, бУх! Он был зайцем, это доказано неопровержимо. Хотя бы хоббитов вспомни, заячьи лапки, норы, все такое. А это, — бАх принял весьма грозный вид, взял палку и низким басов прорычал очень даже грозно, — Я — не Гэндальф Белый! Я — Гэндальф Серый! Это же всем понятно — линька у зверя началась.

— Волки, бАх, тоже линяют. — бУх своим ответом явно ввел в недоумение бАха, а вот вывести и не потрудился. — Но давай не будем спорить. В мире всегда найдется место двум правдам.

— Да, и это тоже правда! А фильмы ты какие смотришь? — попытался сменить тему разговора заяц.

— Люблю ужастики, про оборотней там всяких. Как волки вдруг среди белого дня превращаются в людей. Страх, да и только!

— А! Боюсь! — закричал бАх и театрально сиганул в кусты, откуда через полсекунды донеслось раскатистое «Блин!»

— Нога? — догадался волк.

— Ага! — донеслось из кустов. Затем заяц, прыгая на одной ноге, а другую, держа в лапах и дуя на нее, допрыгал до своего места рядом с волком и случайно пяткой угодил прямо на волчью лапу.

— А! Елки! — заскулил волк, — больной мозоль!

Заяц сразу забыл про свою больную лапу, выпустил ее из передних лап и сказал:

— Прости, бУх!

— Ты, елки! Прыг-скок отсюда! И поосторожнее! — сразу было видно, что волку пришлось нелегко. Таким сердитым он еще не был. Но уже через полтора мгновения он уже сбросил жар, — да ничего, ты тут не причем. Это все непруха.

Следующие несколько минут, наверное, впервые за все время после знакомства, они просидели молча. Но терпелка у зайца все-таки лопнула, и он продолжил допрос:

— Скажи-ка, братец, а ты с каких мест будешь?

— Я родом с Припупеньска.

— ???

— Не слыхал? Вас в школе явно учат другой версии истории, дорогой бАх! — немного обиженным голосом проговорил бУх. — Вот у нас каждый волчонок знает этот великий город.

— Мы историю еще не проходили, — интонацией заправского адвоката парировал бАх.

— Около него проходили знаменитые бои, в которых, кстати, множество вашего брата полегло.

— А кто бился то?

— Генерал Каспийский — вожак целой стаи серых волков, владелец земель у Азовского моря и генерал Азовский — управитель волков Каспийского моря. Спорили за Черное море. А после длительных боев около села Пеньска разбили новый город в честь ПРИнятия Перемирия У ПЕНЬСКа. Так и назвали — Припупеньск.

— Выходит, что ты — припупеньский волк?

бУх молча кивнул с таким видом, что было не понятно, то ли он действительно так серьезно относится к этому названию, то ли не подал виду, но обиделся.

— Эх! — крякнул грустным кряком заяц, переводя стрелки, — мясца бы дряпнуть!

— Не буди во мне зверя! — ответил волк и клацнул зубами. — Шутка. Гы-гы.

бАх неловко запнулся, и застыл в таком состоянии, какое бывает, когда недоикнул. Он решил никогда больше не провоцировать своего новоиспеченного друга на такие шутки. Ведь это уже совсем не шуточки! И вообще ему впервые за все время стало страшно. Вдруг этот волк — маньяк какой-то? Строит из себя добренького вегетарианца такого, а сам какой-нибудь извращенец, больной самым страшным извращением.

Друзья устроили небольшой привал, во время которого можно было немного перевести дух.

Как только бАх закрыл глаза, так перед ними предстала сцена страшного суда, в котором волка спрашивали сурово:

— Пошто ты, гадина, невинную тварь лесную охмурил?

— Да на то он и тварь, чтобы охмурять!

— Пургу гонишь!

— Да вы шо, граждане начальники! Это моя жратва! Я так просто себе аппетит нагуливал, одного ж зайца я к тому моменту, съел, сытый был, а энтого таскать не хотелось. Пущай, думаю, сам придет, а как голод-то прочую, так я его дык! И опаньки!

— А ну если только дык и опаньки, то ладно!

Дальше перед глазами бедного зайца шерсть волка встала дыбом, потом еще сильнее, а потом и отвалилась. Волк стал корчиться и превращаться в человека, при этом он жутко смеялся и приговаривал «опаньки!» В руках у него откуда-то взялось ружье — чего в бреду-то не привидится — и волк-человек-охотник, большой до зайцев охотник, начал стрелять. Пиф-паф! Ой-ёй-ёй! Мимо!

Мне не нужна твоя жизнь,

Мне не нужна твоя смерть.

Охотники рядом.

И если будут стрелять,

Ты отвернись.

Чтобы не встретиться взглядом.

Черт бы побрал это устройство, называемое мозги, которые в самый решающий момент занимаются бог знает чем, например, спокойно прокручивают последний хит известной заячьей группы «Лапу скрутило!» или какой другой.

Но теперь Охотник и заяц стояли на абсолютно пустой крыше высотного здания. И деваться было совершенно некуда.

— Опаньки! Ну, шо ты против нас, припупеньских? — Папановским голосом сказал довольный охотник, вскинул громадный винчестер, который бывает только у совсем нехороших бандитов в боевиках, прицелился и выстрелил. Пиф-паф! Заяц видел, как медленно летят к нему пули. Он так изогнулся назад в коленях, что стал параллелен крыше, но не падал! «Может это я так свой хвост, наконец, накачал?» — подумал заяц, но эта версия не выдержала проверки. Ведь умудрялся уворачиваться от пуль, которые медленно пролетали мимо, оставляя этакие круги в атмосфере! «Железный хвост тут ни при чем! Я — избранный!» — осенило зайца. Он выпрямился и, вытянув лапу вперед, остановил оставшиеся пули, которые со звоном упали к его лапам. Охотник излил весь свой ужас через единственное привычное ему место слива и со смелостью парашютиста депортировался с крыши через край, сделав двойное сальто назад с поворотом на 360 градусов. «Ну, экстремал хренов, погоди!» — подумал заяц и легко сиганул следом. Но тут вспомнил, что всякий раз, когда его ноги жили отдельно от мозгов, это плохо заканчивалось. Предчувствие его не обмануло: в этот раз пострадала голова.

— А! Блин! — бАх открыл глаза от боли в области лба. Он понял, что этот весь бред был просто очередной шуткой старого зайца Морфеича, который сейчас наверняка покатывался со смеху.

— Дурной сон? — спокойно спросил волк, помешивая палочкой в походном котелке, который миролюбиво дымился в двух прыжках то бАха. — Это к пятнице.

— Ты не представляешь, мой дорогой друг, как я рад тебя снова видеть! — На глазах бАха проступили слезы умиления. — А в котелочке, наверное, что-нибудь экзотическое? Филе-о-фиш под маринадом из стручковых?

— Проще! Парная репа.

— Тьфу, гадость какая! Хоть сладкая?

— Так, выходим через десять минут, марш умываться в ручей и на зарядку! — скомандовал бУх.

— Есть, товарищ капитан! — Заяц в два прыжка очутился в ручье, обдав при этом волка с ног до головы холодной водой, и оба заорали от холода.

— Ах! Блин!

— Ух! Елки!

День обещал быть веселым.

Будур вдруг встретили они

Тропинка резко пошла вверх, заманивая за собой двух путников. Лес давно уж как поредел, как редеют волосы на лысине к старости, все чаще попадались вокруг огромные валуны. И, наконец, перед друзьями престала во всей своей непосредственной близости гора. Тропинка боязливо засеменила в сторону, а волк потянул зайца прямо, тыча в карту, и указывая на черную проплешину в горе. Вскоре проплешина явила нашим искателям приключений на свои головы невероятно правильную шестигранную форму.

— Ну, шо, вот мы и пришли, стало быть, — сказал бУх. Он резко остановился, отчего заяц со всего прыжка неожиданно в него врезался.

— Блин!

— Ёлки!

Рядом со странным отверстием, ведущим в самые горьи (или горовые? а может горские?) потроха, находилась вывеска: «Магистр высшей магии, галактический наместник космической резиденции высоких энергий, академик биоэнергетических наук, Ибн Будур».

Они миновали поворот пещеры и оказались в небольшом отделанном помещении, где стоял дорогой столик из натурального ДСП! За ним пристроилась расфуфыренная мартышка, которая что-то быстро сунула в закрома стола и мило улыбнулась вошедшим приятелям:

— Входите, добрые путники! Магистр уже ждет вас!

бУх и бАх недоуменно переглянулись.

— Я вам говорю, что смотрите. Меня зовут Лусия Бурбоне Лиз Бианка.

— Вы не ошиблись? — спросил заяц, у которого от волнения голос перешел на фальцет, от чего он шумно прокашлялся. — Мы ведь не записывались, хотя и пришли по рекламе.

— По какой, простите?

— Сарафанное радио, — ответил волк.