Бесплатный фрагмент - СтихиЯ

Эту книгу я посвящаю моему горячо любимому сыну максиму

Любомудрие

Тетрадь

Тетрадь — соратница моя

В трудах над рифмой и строкою,

Одна ты слушаешь меня,

Храня стихи в своих покоях.

Тебе одной слова души

Открыто, честно излагаю

Подальше от людей, в тиши

Страницы я твои черкаю

Нещадно. Ты прости меня.

Да, в жизни часто так бывает-

Больнее тем, кто понимает

И любит, преданность храня.

Мечты тоски

Тоска по великому миру,

Не зная покоя, бродила.

Носила поклажу с собою

В мешке за горбатой спиною.

Где только тоска не бывала,

Мест много она повидала.

Ей люди пяти континентов

Дарили клочки и фрагменты

Огромные жизней коротких,

Им данных на время, щепоткой

Насыпанных дланью верховной

Для радости чистой духовной.

Но людям так тесно и мелко —

Их тянет на злые проделки,

На грубость, наживу, жестокость,

В порочную, мерзкую пропасть,

Где места нет светлой улыбке,

И радость становится зыбкой,

Приходит отчаянье, скука

И их боевая подруга —

Тоска разлюбезная наша.

Нам, людям, она как мамаша —

Мы с нею сидим дни, недели,

Мы плачемся ей на постели,

Мы ей раскрываем секреты,

Жуем с нею торты, конфеты,

Вино заливаем нещадно,

Нам с нею комфортно и ладно.

Тоска же мечтает о доме

Своем теплом, маленьком, скромном,

Где можно людские «подарки»

Снять с плеч, затянуться сигаркой,

Горбатую выпрямить спину

На мягкой тахте у камина,

Поспать безмятежно и сладко,

А утром поделать зарядку,

Хлебнуть чаю с медом и мятой —

Вот все, что для счастья ей надо.

Но людям никак нет покоя,

И тащит тоска за собою

Мешок, полный жалоб и боли,

Ругая на пятках мозоли,

Читая несчастные судьбы,

Мечтая о сладостных буднях.

Панцирь

Бежала по лугу,

Карабкалась в гору,

Плыла океаном,

Хотела уйти

И место найти,

Где бывает не больно,

Где можно без панциря

В ногу идти.

И вот, показалось,

Нашла. Отдышалась.

Сняла толстый панцирь,

Легла отдохнуть.

Потом осмотрелась —

Болото, замшелость,

Гнилое зловоние

давят на грудь.

Нельзя, невозможно

Снимать твердый панцирь,

Пусть даже тяжелый,

Но в нем мне легко,

Сняла опрометчиво,

Зря и напрасно.

Одеть поскорее

И вновь далеко

Ползти, пусть с трудом,

Как ползет черепаха,

Пусть долго и медленно,

Но до конца.

А панцирь мой

Будет мне крестной рубахой,

Подаренной щедрой рукою Отца.

Легко… бы.

Я легко могла бы стать Ермоловой.

Я могла бы даже стать Качаловым.

И блистать на сцене словно золото,

так что публика,

задыхаясь в восторге, молчала бы.

Я имею для этого все данные.

Я имею умения и навыки.

Я могла бы пройти любые

самые сложные кастинги,

но для этого нужно много

хабальства и наглости.

Я, возможно, могла бы стать великим талантищем,

А быть может в веках прослыть даже гением,

но одолевают меня большие сомнения

в реальности ныне происходящего

и понимании людского сознания

и поведения.

Крушители

Боль заела, обида гложет.

Что-то душу мою тревожит.

Сны устали. Они больные,

Ходят вкруг меня как чумные.

Люди, люди какие-то кружат,

То что-то строят, то что-то рушат.

Строят стены и рушат душу,

Рушат стены и душу рушат.

Душу строить — труд непосильный,

Легче — стены от плиток могильных.

Вороньё

Клевали вороны птичье тело,

На крыше дома оно лежало,

Оно барахталось и кряхтело,

Не улетело, не убежало,

Вспорхнуть пыталось, крылом толкаясь

От рубероидных липких нитей,

Ползло за трубы, и прижимаясь,

По ним стремилось попасть к зениту.

Но дождь заклинил в проеме неба

И доступ к солнцу закрыл надолго,

Хрипело горло, клеймя свой жребий

От безысходности и без толку.

Движенья воронов учащались,

И разрасталось число их в своре,

Во время пира еще старались

Вести стервятники разговоры —

Как их здоровье, как дом, как дети,

Как переменчив прогноз погоды,

Как тяжело им на этом свете,

Где много всякого стала сброда.

Лилась беседа неторопливо,

Вопросы важные поднимала,

И неизбежно, и молчаливо

В картавых пастях жизнь исчезала.

Подсохло небо, уснули лужи,

Сожрались даже и хвост, и череп,

В проеме свора кричит и кружит,

Понять, пытаясь — Кого же съели?

Мы исчезаем

В людском потоке медленно скользя

Средь множества вопросов мироздания,

Мы исчезаем, тихо уходя.

Врагом для нас явились наши знания.

Мне кажется, они всему виной:

Мы изучали тело, но не душу,

Летит к звезде мифический герой,

А надо внутрь лететь, но не наружу.

В глубинах тайных, именно внутри,

Все спрятаны загадки и заветы.

Кто мы? И для чего пришли?

В душе земной найдем на все ответы.

Безумство

В безумном омуте безумной суеты

Безумно мы спешим с безумным взглядом,

Земной не замечая простоты,

И думая, что именно так надо.

Стремительно мы движемся вперед —

Назад ни шагу, не стоять на месте.

Затягивает нас водоворот

Безумных дней без совести и чести.

***

Когда ты возвратишься с ниоткуда

И вновь неведомо куда пойдешь,

Тогда ты знаешь, что явилось чудо

Всевышнего. И чувствуешь: «Живешь!»

Что может быть прекраснее дороги,

Которая ликует пред тобой,

Где крепкие, уверенные ноги

Бегут навстречу жизни непростой.

Ты рад всему, что на пути встречаешь!

В тебе живет здоровье и любовь!

Плохого больше ты не замечаешь!

И благодать и благодарность вновь

Потоками тепла наружу льются!

И весело и радостно в груди!

Душа поет, танцует и смеется!

И понимаешь — Счастье впереди!

***

Ах, время, как ты беспощадно

Несешься, поглощая жадно

Все то, что сердцу было мило.

Ушло оно и все остыло.

Ты время властвуешь над нами,

А мы считаем, что царями

Являемся, живя убого,

За это ты нас судишь строго.

На свете все тебе подвластно,

Играть с тобой небезопасно,

А по могуществу и силе

Тебе нет равных в целом мире.

Ты камни в пыль перетираешь,

Ты можешь разрушать платины,

Но кое-что и ты не знаешь —

Как тех вернуть, кто нас покинул.

Кураж

Мне так хотелось жить, вдыхая полной грудью

И солнце, и дожди, морозные снега,

Вокруг себя творить и праздники, и будни

И обрести фрегат, причал и берега.

Хотелось мне успеть так многое и многим

Безудержно дарить свой парус и талант,

Но видимо не ту я выбрала дорогу

И сердце раздала, как глупый дебютант.

Захлюпала душа раздетыми ногами

По терниям, камням, цепляясь за мираж,

Являвшийся ко мне убогими кусками,

Больною пеленой… Мой прерванный кураж.

Простое счастье

Я поставила цель себе —

Прожить счастливо.

Я прошу, только будь во мне,

Мое счастье.

Выжимала себя с трудом

Всю до капельки,

И внутри теперь — целый дом,

Хоть и маленький.

Нет сейчас того куража,

Лишь спокойствие,

Но зато живу и дышу

С удовольствием.

Разноцветье трав и снегов

Мне дороже чем

Пустозвонье душ, льстивых слов

В мишуре богем.

Не летаю я в облаках,

По земле хожу

И от этого лишь сильней

Счастьем дорожу.

Деревушка

Где-то, средь оврагов, возле речки

Деревушка тихая стоит.

Домик. Двор. Дощатое крылечко.

И тоска из горницы глядит.

Здесь когда-то буйно жизнь звенела:

Просыпаясь с утренней зарей,

Радио оптимистично пело

Песни петухам наперебой.

Весело кудахтали наседки,

Гагатали гуси во дворе,

Васька с Шариком, как две соседки,

Ждали молоко на конуре.

Статная красавица — корова

Гордо шла паститься на лугу,

И любая маленькая новость

Тут же разрасталась на слуху.

Был совхоз — валовни, мастерские,

Лошади, комбайны, трактора.

Тонны хлеба летом молотили,

Жили «на все руки» мастера:

В трещинах иссохшие ладони,

Под ногтями въевшаяся грязь

От земли, мазута, и бетона.

И откуда сила та бралась?!

А когда работа затихала,

Унималась страдная пора,

Тут гармонь веселье начинала,

И звучали песни до утра.

Жаль, прошло то время золотое.

Покосились, сгорбились дома,

Все дороги поросли травою,

В окнах — паутины бахрома.

Я иду тропинкой, вспоминаю,

И грущу о дорогих местах,

Нет на свете мне милее края,

Здесь и солнце ярче в небесах.

***

Сидела женщина на лавочке:

Пальтишко серенькое, шапочка

Руками собственными связана,

И шейка шелком опоясана.

Блестят потертые ботиночки.

Чулочки. Ровненькую спиночку

Она держала. В ручках сумочка.

Вся стройненькая, словно струночка

Играла на лице улыбочка,

Глаза искрились, пела скрипочка

В ее душе: воспоминания

Бродили по ее сознанию.

Ей было… где-то лет за восемьдесят:

Болячки все наружу просятся,

Морщины, волосы из дыма.

А жизнь прошла как будто мимо —

И ей всего лишь девятнадцать,

Все впереди — « пора влюбляться»,

Вдыхать свободы свежий воздух,

Мечтать о чем-то грандиозном.

Ах, сколько бы она успела!

Душа могла! Душа хотела!

Но с телом было спорить трудно,

Оно назойливо и нудно

О возрасте напоминало,

Мечты нахально пресекало,

Твердило: «Планы строить поздно.

Пора забыть о грандиозном».

Ох, если б тело не старело…

И если б тело не болело…

Душа весною юной пышет

Как раньше жаждой жизни дышит.

И озорно сверкая глазками,

Старушка улыбнулась ласково,

Вскочила энергично с лавочки

И… потащилась к дому с палочкой…

Артистка

Мечта сбылась! Театр! Сцена!

О, Терпсихора! Мельпомена!

Предела счастья нет! Балет!

Все впереди в шестнадцать лет —

Овации и крики «браво»,

Цветы, поклонники и слава!

Ей дали роль пока вторую,

Но главное — она танцует!

Свежа, легка, как пух лебяжий,

Взмывает в высоту на сажень,

Волчком кружится в пируэте,

Прекрасней не было в балете!

Талантлива она бесспорно,

К тому ж работает упорно.

Ей прочат звездную карьеру.

Отбоя нет от кавалеров.

Ничто ее не отвлекает,

Она жизнь в танце проживает:

Станок, растяжка — день и ночь,

Все остальное гонит прочь.

Теперь роль первая её!

Всё сердце юное своё

Балету дарит без остатка,

Изъянов нет и недостатков.

Премьеры день настал, она

Волнительно напряжена,

Накладывает грим неспешно,

Лицо спокойно, безмятежно.

И вот, оркестр уже играет,

Раздвинут занавес. Порхает

Артистка бабочкой над сценой

Великолепной, вдохновенной.

Спектакль окончен. Зал встает.

Солистка на поклон идет,

Улыбка на лице сияет,

А по щеке слеза стекает.

Слеза от радости и боли,

А зритель бис кричит, мозоли

Уже в овациях набил,

Цветами приму задарил.

Всё стихло, наконец. Тогда

Она спокойна и горда,

Идет в гримерку не спеша,

Все также очень хороша.

Дверь за собою закрывает

И падает, навзрыд рыдает,

Снимает медленно пуанты —

Так платят за успех таланты —

В стаканах обуви — стекло —

Вот дебютантке повезло :

В крови все пальцы. Боль. Обида.

Она раздавлена, убита.

Не о таком она мечтала,

О зависти совсем не знала,

Считала, что талант и труд

Лишь к уважению ведут,

Что меж собой дружны артисты,

Их помыслы высоки, чисты,

Что главное служить искусству,

Нет места низменному чувству.

Ну, что ж она уроку вняла,

Встряхнулась, раны зализала,

Поставила броню на душу

И стала вскоре самой лучшей.

Весь мир теперь ей рукоплещет,

А зависть за спиною шепчет.

Куда деваться? Ведь на деле:

Всегда где Моцарт — там Сальери.

Домовой

В квартире на высоком этаже

Жил домовой веселый, добродушный,

Ел сладкое, любил погрызть драже.

Невидим для людей, он был им нужный.

Он оборудовал в шкафу жилье,

На полке, что все время пустовала,

Тащил туда хозяйское старье,

И мелочь, если в руки попадала.

А раньше жили здесь одной гурьбой.

В большой семье нет места для ненастья.

Не появлялся в доме домой,

Тогда жило в нем очень много счастья.

Известно, домовой идет туда,

Где царствуют тоска и безысходность,

Случается какая-то беда,

И чувствуется к жизни непригодность.

Сейчас в квартире женщина жила,

Соседям никогда не докучала,

Когда-то мамой и женой была.

Теперь — одна. По детям все скучала.

И некого ей в гости пригласить —

Всю жизнь родным, любимым посвятила,

Ей не хватало времени дружить,

Она его семье своей дарила.

Прошли года. Детей уже давно

По жизненным дорогам разбросало,

Глядит часами женщина в окно

И думает: «Как горько в жизни стало.»

Увидев, что зеленая печаль

Заволокла и потолок, и стены,

Наш домовой в квартиру постучал,

В открывшуюся дверь шмыгнул мгновенно.

Неделя, как на полке он живет

И смотрит за хозяйкой осторожно,

Стараясь приучить к себе её,

На сколько это было бы возможно:

То заскребет как мышка по углу,

То зашумит трещоткою под ванной,

То стукнет громко книгой по столу,

Посыплет в кухне пол крупою манной.

И, постепенно уяснив себе,

Что есть в квартире кто-то, кто не страшен,

Что он похоже добр к ее судьбе,

И может стать захочет другом даже,

Хозяйка с ним общаться начала —

О жизни разговоры заводила,

О том какой счастливою была.

И грусть на домового находила.

Играл на батарее он тогда,

Чтобы вернуть подруге радость к жизни,

Сначала получалось не всегда,

Но вскоре перестала дама киснуть,

Сдружилась с балагуром-домовым.

И стала выходить гулять по парку,

В кафе, по магазинам вещевым,

Где покупала для двоих подарки.

А вечером за кухонным столом

Друзья с восторгом поедали сласти.

Другую жизнь вдохнули будто в дом,

В квартире появилось снова счастье.

Художник

В маленькой комнате на чердаке,

Там где ветра играли

С пылью и щепками на песке,

Выли и бушевали,

Мастер-художник творил добро,

Миру даруя краски,

Как-то к нему заглянул Пьеро

В бледной, печальной маске.

Старый художник залил вином

Кубок (его богатство)

И пригласил бродягу в дом,

Чтоб разделить с ним яства.

Бледная кукла, грустно взглянув,

С радостью согласилась,

Села за стол, и маску стянув,

В робкой улыбке расплылась.

Мастер взял маску, бросил на стул

И принялся за краски.

Быстро, из кубка вино отхлебнув,

Сделал другую маску.

Краски смешал, на изделие нанес

Радугу с вдохновением

И с теплотой Пьеро преподнес

Это своё творение.

Кукла с волнением подарок взяла,

Кротко смущаясь, надела,

И на лице у неё зацвела

Радость, и счастье пело.

Мастер и кукла сидели всю ночь,

Тихо ведя беседу.

Утром же двое исчезли прочь.

Снова свой марш победы

Ветры завыли, стуча доской,

И разгоняя сказку,

Кубок катался. Скрипел с тоской

Стул. А на стуле — маска.

Закат

Какой закат сегодня над Москвой!

Все пламенные всадники пожара

Построились в один дозорный строй,

Чтоб не накрыла город злая кара.

Стоит дозор, пылает и кипит,

Мечи, щиты и ружья наготове,

Лазутчик ни один не пробежит,

Ведь строй нечеловеческою волей

Поставлен здесь. То сами небеса

Москву от злой заразы ограждают,

Горит, сияет стражья полоса,

В огне таком всё лихо погибает.

Командующий армией зори,

Царь Солнце — повелитель жизни,

Своей любовью город оградил.

Такой должна быть и любовь к Отчизне.

Москве

Ты раньше для меня была огромной

Холодно-непреступной и чужой,

Для скромной, тихой жизни непригодной,

Высокоультрамоднозвезднозлой.

Твой аккомпанемент такой был мощный,

Что голос мой тонул и умирал,

В твоих «аллегро» содрогалась площадь,

Да, что там площадь мир от них дрожал.

Москва, Москва, я разве ожидала,

Что жизни путь меня с тобой сведёт,

Назад три года я тебя не знала,

Точней как город знала, но не тот,

Не тот, который мне теперь открылся

С кипящей красотою неземной,

В нем словно дух богини растворился

С ранимою и чистою душой.

И та душа огромная, как солнце,

С потоком нескончаемым тепла,

И если кто к потоку прикоснется —

Готов гореть в нем до конца, дотла.

Но мне горенья лишнего не надо,

Я счастлива, что мы близки с тобой,

Меня ты слышишь — это мне отрада,

Ты мне даешь заботу и покой.

Ты укрываешь нежным одеялом

Своих немолодых и сильных рук,

Ты новой жизни путь мне указала

И помогла мой победить недуг.

Москва моя, чудесная, родная

С зеленым строем парков и садов,

С церквами белоснежными, из рая

Летящими над крышами домов.

Стекло, бетон, проспекты и развязки

Мне не милы, но больше не страшны,

Я наслаждаюсь русской доброй сказкой,

Которая зовет из старины.

Ты жизнь во мне и радость воскресила,

Благодарю за то, что я жива,

За всё, за всё, что ты мне подарила,

Земной поклон мой, славная Москва!

Елене

Если б знала ты, как мне тебя не хватает

В этом городе шумном, где часто — дожди.

Мостовые истории здесь оживают,

В облачении света на них снизойди.

Мы побродим с тобой по просторам, аллеям,

Посидим в нашем сквере в ажурной тени,

Разговорами душу друг другу согреем,

С возвращением наверх только повремени.

Я тебе расскажу, как я много узнала,

Ты расскажешь — в каких побывала краях,

Вспомним, как покоряли в метро перевалы,

Как толкались на лестницах в очередях,

Как позли черепахами в людных потоках,

Как учились дышать, измеряя шаги,

Как бодрили друг друга в волнениях, тревогах

И спасали от злобной гнетущей тоски,

А потом закружимся в стремительной пляске,

Оживая как будто весною цветы

И поверим, как дети в волшебную сказку,

Зазвеним, запоем, исполняя мечты.

Мне, подруга, тебя сильно здесь не хватает,

В этом городе шумном красивом большом.

Твое сердце по вольным просторам летает,

Помаши мне с небес теплым мягким крылом.

Сыну

Извини, что мы неидеальны,

Что не так, неправильно живем,

Что доходы наши минимальны,

Мал наш дом и не шикарный он,

Не хитры и не пронырливы, не можем

Покупать и тут же продавать,

Не имеем виллу, яхту, доджа,

Нечего в аренду нам сдавать,

Телефоны наши устарели,

И компьютеру уже семнадцать лет,

Как же счастливы мы были, что сумели,

Для тебя его купить за наш бюджет,

Одеваемся, конечно, не по моде,

Музыку мы слушаем не ту,

Заставляем помогать нам в огороде,

Создаем все время суету,

Часто мы назойливы бываем,

Глупые вопросы задаем,

То мешаем, то не понимаем,

В общем, постоянно «достаем».

К сожаленью, нас не выбирают,

И не учат нами быть нигде,

Нас на небесах распределяют

Только в ТАМ понятной череде.

Но поверь, тебя мы очень ждали,

Защищали, сон твой берегли,

За тебя всегда переживали,

Любим и любили, как могли.

Благословите матерей

Благословите матерей своих, сыны,

За вечный бой за вас, благословите,

За битву яростней любой войны

И жарче пекла в солнечном зените.

За то, чтоб вы могли спокойно спать

И в колыбели и на ложе у любимой,

Им, матерям, приходится дрожать

За каждый вдох, чтоб были вы хранимы,

Чтоб ни один нежданный супостат

Не потревожил ваш покой и ваше счастье,

И все светила, что в окне горят

Потухли б во вселенной в одночасье.

Сраженья матерей вам не слышны,

Не говорят о них в военных сводках,

Победы, пораженья не видны,

Они сгорают в беспощадных топках

Седых времен. Ни званий, ни наград

Не создано для матерей за эти битвы.

И день, и ночь они пред господом стоят

И произносят за своих детей молитвы

И даже слабые, в болезненном плену

В атаку двинутся они без промедления.

И не дано на свете никому

Остановить тот бой хоть на мгновение.

Мать — щит, прочней любой стены,

Застывшей намертво в железном монолите.

Благословите матерей своих, сыны,

За вечный бой за вас, благословите.

Рождение

Вьюга нещадно стегала окно,

Лампа светила, но было темно

В маленьком доме у тихой реки,

Печь остывала, уняв огоньки.

Трудно и страшно, коль помощи нет,

Чаду являться впервые на свет.

Снежный туман поглотил небеса,

Спрятал дорогу, поля и леса.

Шепчет молитвы уставшая мать,

Чтобы Всевышний послал благодать,

Чтоб ослабела холодная мгла,

Милость скорее младенцу пришла.

Снег прекратился, и воздух застыл,

Луч звездный окна в дому осветил,

Стало спокойно. И радость зажглась

В сердце у женщины. Жизнь родилась!

Радость

Знаешь, Мария, во мне живет человек!

Кто он? Какой? Пока я сама не знаю,

И ничего о нем еще не понимаю.

Я для него — еда, тепло и ночлег.

Знаешь, он постепенно во мне растет.

Я ощущаю, как он потихоньку дышит

И веселиться, пенье мое услышав,

А иногда и сам для меня поет.

Крошечка эта заботится обо мне:

Утром, почти с рассветом, меня разбудит,

Завтрак заставит съесть на огромном блюде

И поведет на воздух к густой сосне;

Если расстроюсь — слезы мои утрет

И запретит на зло обращать внимание;

Горечь, обиды, пустые переживания

Все перемелет и по ветру разнесет.

Он открывает неведомый мир любви,

Я о которой даже не помышляла —

Так глубоко в сплетении она дремала,

Всё ожидая чудо-вспышку внутри.

Милая Дева, как я жила без него,

Счастье стараясь в вихре сует нащупать,

В поисках разных плотов, ковчегов, шлюпок,

Не понимая, что разным бывает Арго.

Радуйся, Матерь Святая, вместе со мной!

В радости этой — чистый венец творения,

Наше великое небом предназначение.

В этом вселенной и мира земного покой.

Люди — вестники

Шагаем мы по времени вперед

На ощупь, с опасеньем озираясь,

Не ведая, что в будущем нас ждет,

Гадая, оступаясь, ошибаясь.

Неистово в тот край стремимся мы,

Который в мыслях сами сочинили,

А с противоположной стороны

Плетутся встречные, они там были.

Те встречные вещают нам о том

Событии, что жадно мы желаем.

И будет счастьем, если мы поймем,

О чем нас вестники предупреждают.

Случайные? А может, вовсе нет?

Известно — встреч случайных не бывает.

Я думаю, что в вестниках ответ —

Зачем от нас грядущее скрывают.

Серо-желтое

В сумрачном домике серого города,

В серенькой комнате, в сером бетоне

Жили прозрачные ангелы холода,

Вечно-замерзшие в хмуром каньоне.

А на вершине из желтого бисера,

В желтых домах с золотистою крышей

Ангелы жаркие — миссис и мистеры

Жили в довольстве, прозрачных не слыша.

Были даны всем пристанища временно

Перед уходом в обитель заветную,

И искушения, где будут проверены

Души их на чистоту бессуетную.

Об испытаниях вовсе не ведая,

Ангелы жили судьбою удавшейся:

Желтые вкусно и сытно обедали,

Всем и во всем были располагавшие,

А у прозрачных в душе замороженной

Помыслы были — взлететь на возвышенность,

Стать там горячими и желтокожими,

В бисере ярком и фасом напыженным.

Шли, ускользали года и столетия,

Рушились, строились цивилизации —

Ангелы жили таким же соцветием,

Только менялись модификации.

Жизнь погрузилась в сплошные диффузии,

Души покрыли стремления суетные,

Так чистота и осталась в иллюзиях,

Труден экзамен в обитель заветную.

Полтора метра

Мелькают маски, летят тележки

По магазину.

Хватают руки товары с полок,

Толкают в спину.

Глаза голодные сияют злобой

В полосках ткани.

Не слышно песен, не слышно слов

И даже брани.

Озноб и вакуум, нет теплоты,

И нет общения.

Дома закрыты, закрыты лица

Для посещения.

В противогазе и под замком

Душа в груди.

Полтора метра. И ближе даже

Не подходи.

Круги, полоски, пунктиры, стрелки

По ним живем,

А вирус хитро всё поглощает

Нас день за днем.

Давно уже мы проиграли ему

В борьбе.

Признаться в этом нам просто стыдно

Самим себе.

Нам дышать разрешили

Мы закрыты в квартирах,

Словно призраки в склепах.

В мозговых наших дырах

Не бывает просветов.

В эти дыры льют воду

Из разящих помоев.

А потоком отходов

Свои души мы моем.

Мы хотели бы сбросить

Пуды мерзостной грязи,

Нас не дергаться просят,

Мы сидим в ней и вязнем.

За покорность и верность

Нам вручают награды,

Демонстрируя щедрость,

И мы этому рады.

Чтоб способны мы были

На хозяев работать,

Нам дышать разрешили

Под прикрытьем заботы.

График каждого вдоха

Прописали подробно,

Вроде все без подвоха,

Даже будто удобно.

Благодарны за это,

Ко всему привыкаем

И как призраки в склепах

Не живем — прозябаем.

***

Так что же все-таки мы такое?

Зачем упали на эту почву?

Зачем невидимою рукою

Нам корни кто-то с рожденья точит?

Он без разбора бросает зерна,

Как будто зная, что дальше будет,

И этих зерен повсюду тонны,

И вьются тернии похожих судеб:

Сначала сочные озорные,

Других толкая, стремятся к звездам;

Потом размеренно-затяжные,

На них все больше сухой коросты;

Затем измученные борьбою

В больном бессилье ложатся в гумус.

Так что же все-таки мы такое?

Мы каждый думаем эту думу.

Советский август

Я бегу за солнечным зайчиком.

В Элисту, из Элисты, в Нальчик, из Нальчика

Едут девочки, едут мальчики.

Мелькают провалы, вагоны, провалы, вагоны,

Отражения, оставшиеся на перронах

В кримпленах, гипюрах, шифонах,

Наряды с большими тоскливыми глазами,

С убранными в косы волосами,

Запахи смазки, горючего, горячего металла,

Пирожков по три копейки, яиц и сала.

Народу — тьма тьмущая,

Жующая, орущая, поющая.

Каждый советский август я видела эту картину, —

Я ехала из России к бабушке на Украину!

Противостояние

Гнусные, отвратные болезни

С хитрыми голодными глазами,

С лицами, завешанными лестью,

Под которой всё кишит шипами,

Что вы тянете ко мне колючки,

Что вам всё неймется бесноватым?

Вы как та предательская сучка,

Что при кабеле сгибает лапы,

Высунув язык, скулите громко,

Лезете, ласкаетесь о руки,

А потом с ехидненькой сноровкой,

С лязгом причиняете мне муки.

Вас гантелей бьешь, ногой толкаешь,

Рвешь в асанах, плавишь в приседаниях,

И никак, никак не угадаешь,

Где от вас появятся страдания,

По какому органу стрельнете

Очередью мерзостных уколов,

Выплывя в любом водовороте,

И не замочив своих затворов.

Нет живого места в моем теле.

Сколько же от вас мне достается?

Вы мне больше репы надоели.

Кто из нас последним посмеется,

Мы еще посмотрим. Соберемся

Ратью целой — воля, кровь и жилы,

Мелким гадам мы не поддаемся,

Вместе с верой будем вечно живы.

Муза

Я подожду, когда придет она

С рассветом терракотовым туманным,

Затянет нанесенные мне раны,

Разгонит липкость образов нирваны,

Являвшуюся из покоев сна.

Живительной росой разбудит грудь,

И полетят оттуда вокализы,

Превозмогая слабость и капризы.

И станет для меня еще сюрпризом,

Какая будет в них большая суть.

Чистота

В ладошках травяных блестит роса —

Трава сегодня умывалась рано.

На ветках отдыхают небеса,

Окутывая лес шарфом туманным.

Рассвет настал, но солнце не взошло —

За речкой нежится в постели мягкой.

Спит ветер, птицы спят, и спит село,

Не спит любовь, ей весело и сладко.

Она любуется на нас с тобой:

Как мы сидим на лавочке в обнимку,

Как легкой невесомою рукой

С моих ресниц снимаешь ты пылинки,

Которых на ресницах, может, нет,

Но так чудесен трепет в этом жесте,

Так чист, так кроток он в шестнадцать лет,

В нем столько восхищенья, столько чести.

Пускай поспит подольше суета,

И пусть роса подольше посверкает.

Хранит нас всех любовь и чистота,

Которые нам небо посылает.

Не спится

Не спится.

Круг Луны бросается светом во тьме,

Яркие блики летают по серой стене,

Натыкаясь на шкаф и комод,

Падают, пропадают, ломаются,

И не понятно как возрождаясь,

Вновь и вновь

из разных щелей появляются.

Словно фонариком

шарит воришка Луна по вещам,

Блики прожектора всплывают

то тут то там,

А между ними

в разных зловещих ролях

черные тени

всплывают на бумажных обоях.

Не спится.

С бессонницей на пару лежим на кровати,

Наблюдаем это немое кино

с переодеванием в разные платья.

Неизбежность

С гор из желаний выпал

Слабый такой, тихий,

Грустно смотрел в небо —

Дождь или снег сыпал.

В среду был у портнихи,

В булочной взял хлеба.

Пробовал прогуляться,

Лунную грусть погладить

С крыши, помыть трубы.

Пробовал разобраться,

Понял, что не наладить —

Высечены зарубы.

В комнате нежеланий

Замкнутый в вязком мраке

Ночью не спал долго.

Брезжил рассвет ранний,

Стены сверлил в бараке.

Вылез. Да что толку.

Моя единственная

У меня есть сегодня

Сегодняшнее сегодня

Не завтрашнее

Не вчерашнее

Вчера было вчерашнее прошлое

Было вчера сегодняшним настоящим

А завтра

Какое оно будет

И будет ли

Откуда явится

С неба ли упадет

Вылезет ли из земли

В хмурой печали дождливой

В солнечный свет ли одета

Степенно чинно прибудет неторопливо

Или взорвется взрывом кометой

Закрепит ли кирпичик на строительстве здания

Сегодня продолженном

А начатом вчера

Или разрушит построенное

Разорвет ниточки

Так кропотливо собранные в одно полотно

В одну дорожку

Стелющуюся от восхода до восхода

И если закрепит

То здание будет расти

Дорожка удлинятся

А если разрушит то придется

Все начинать заново

Все сначала

Новое основание

Другие нитки

И от захода до захода

Искать направление пути

А свет между тем

сменяется тьмой

Тьма светом

Так катится и катится

Бежит и бежит день ночь ночь день

Ищешь ищешь долго ищешь

Неустанно

И вот нашла но

Устала

Устала так сильно

Что все закончилось

А было ли оно

А может и было

Может она это и была

Такая вот

Та самая

Единственная

И неповторимая

Моя жизнь

Музыка

Звучанье нот магических во мне

Томит и растревоживает душу,

То льётся струйкой тихою наружу,

То взрывом раздается в вышине.

Терзает красота движенья нот,

По нервам тараторя барабаном,

Как будто напиталась зельем пьяным

И затянул меня круговорот.

Воруют грусть оркестры и хоры,

Что спрятана в глубинах пестрых мыслей,

Взлетит она стрелою и зависнет,

Когда уснет звучание игры.

Игры — не жизни. Жизнь не может спать,

Её вращение вечно неизменно,

И ноты по линейке непременно

Должны ее в пути сопровождать.

К Солнцу

Послушай, Солнце, посиди в облаках,

Не являйся на свет из теплых пеленок,

Я пойду, а ты подожди пока,

Лучами не плюйся, как вредный ребенок.

Ты слишком горячее, больно жжешь,

Когда в моём направлении глазеешь,

Тебе весело, ты поешь,

Смеешься и от себя же млеешь.

С тобою непросто мне, видишь ты,

Прикройся, бесстыжее, пылью белой.

Достигну снегурочкиной красоты,

И ты пожалеешь о том, что сделало.

***

Крестики-нолики. Здравствуйте вам.

Носятся два крыла

В небе ночном среди звезд и комет.

Там мы, а может, нет.

Точки там точки в густой темноте,

Где мы несемся где.

Ветреный взмах, вечный полет

К солнцу вперед, вперед.

Бродяга

В роще дубовой по чистой дорожке

Грязный нескладный бродяга

Шел, собирая за птицами крошки,

Что не доела дворняга.

Дети бросали собаке объедки,

Купленных мамами булок,

Не замечая, как в старой беседке

Взглядом покорно сутулым,

В рваной одежде, лицо прикрывая —

Стыдно, смотреться убогим —

Каждую крошку во рту ощущая

Яством со вкусом глубоким,

Путник смотрел на лежавшую пищу:

«Сытно собаки их воют».

Как все затихнет, крошки отыщет

Праздник себе устроит.

Люди исчезли, с ними собаки

С модными поводками,

Птицы вспорхнули, морда дворняги

Спит в «сладкомыльной драме».

Вышел «счастливец» из тени беседки —

Радость какая! — крошки,

Из-под фуражки достал салфетку,

Яства сложил осторожно.

Он никогда не просил подаяния,

Брал, что ненужным валялось,

Если к нему проявляли внимание —

Это была не жалость.

Жалость сейчас у людей не в моде,

Суд вершит каждый первый,

Больше и больше теперь в природе —

Членов без чувств и нервов.

Часто смеялись над тихим беднягой

Люди и все твердили:

«А поработать — лень, бродяга,

Портишь холсты идиллий.

Мы здесь картины рисуем маслом,

Жизнь себе украшая».

Он виновато им улыбался,

Мира, добра желая.

Так получилось, что жизнь как тигрица

Больно стегнула лапой,

В рог заставляла порой скрутиться,

Горькой слезою плакать.

Чтобы судить человека, попробуй

Путь его, боль и слезы,

Да, не забудь надеть его обувь

И пережить все грозы,

Тернии пройти, камень каждый отведать,

Косточками, хрящами,

Стойко прожить все те же беды

И не заплыть грехами.

Только потом говори скитальцу,

Что его жизнь пустая.

Ловко держали кушанье пальцы,

Сладко дышалось раем!

Расплата

Когда звезда твоя взлетит наверх,

Куда немногим можно дотянуться,

Хоть изредка старайся оглянуться,

Не осуждай того, кто ниже всех,

Грудь не выпячивай из орденов,

Не засоряй слова и душу хамством;

Запомни, на земле нет постоянства,

Как нет на ней незыблемых столпов.

У ветра нет единого пути,

Его желанья могут измениться,

Фортуна может картой ошибиться,

Нечаянно придется вниз идти.

А там ступени, на которых те,

Презренные от слабости тобою,

Их, поднимаясь, ты попрал ногою,

Не позавидуешь твоей судьбе:

Померкнет шумной славы ореол,

Унижен будешь в горестной расплате.

Венец надевши, помни о возврате,

И то, как поднимался и взошел.

***

Узнаете вы скоро обо мне

И будете вы мною восхищаться,

И мучиться — по чьей тогда вине

Не стали больше мы, увы, общаться.

Вы на меня смотрели свысока,

А иногда совсем не замечали,

Я верила, что это все пока,

И будет так, чтоб вы по мне скучали.

Когда-нибудь написанные мной

Прочтете поэтические строки,

Поймете, как не правы были к той —

Да, часто жизнь подносит нам уроки.

Напишите вы мне письмо и в нем

Молить меня вы будете о встрече.

Конечно, я приду однажды днем,

А вы зажжете на камине свечи,

Мои ладони к своему лицу

Прижмете, упадете на колени,

И позовете вы меня к венцу.

На зов я не откликнусь, к сожалению.

Я там почти была

Я там почти была в той тайной дали

И видела я Ту, что там жила.

Видения мои не понимали,

А Та садилась рядом и ждала.

И вовсе не была она такою,

Что есть в воображении людей —

В плаще длиннющем, страшная, с косою,

Она была как облако, скорей.

Мы молча с ней о жизни говорили

Открыто всё, без радужных прикрас.

Никто из ВАС в огромном нашем мире

Не захотел бы слушать мой рассказ.

Узнала я, — в ее стране холодной

Царит всепоглощающий покой,

Нет боли, нет обиды, всем свободно.

Она звала туда меня с собой.

Я много раз уйти с Ней собиралась,

Она держала за руку меня.

Но в венах что-то с силой разгоралось,

И Та боялась этого огня.

Наяву не то

Снова сыплется снег с облаков,

Хоть и царствует март на дворе.

Мы на привязи цепких оков,

Под замком в непонятной поре.

Доставляют погоду в дома

В упаковках, коробках цветных.

В межсезоньях мы сходим с ума

От бессилия знаний своих.

В календарь загляни — там тепло,

«Средства» тоже об этом поют.

Почему же опять занесло

Снежным холодом жалкий этюд?

Почему душат ребра пальто,

А на лицах печали вуаль?

Почему наяву все не то,

Что твердит нам в глаза календарь?

На шершавом оранжевом льду

Не рисуется больше узор,

Вся природа как будто в бреду,

Только «средства» ведут разговор,

Просят нас посидеть, подождать,

Продержаться, и солнце взойдет, —

Нас окутает всех благодать,

Будет праздник, и нам повезет.

А пока нежьтесь в ярких лучах

Силиконо-фарфоровых ртов

И лелейте в волшебных мечтах

И весну, и изгнанье снегов.

Добрые люди

На Земле круглолицей

Живут добрые люди,

В них добро, как водица,

Пей — никто не осудит.

Слово теплое скажут

И взамен не попросят,

В милости не откажут,

На распутье не бросят.

Свой обет не нарушат,

Не сконфузят ошибкой,

Озарят вашу душу

Чистой детской улыбкой.

В их домах нет коварства,

Нет ужимок, насмешек,

Нет гордыни и хамства,

Нет агрессии, спешек.

Жизнь у них отдыхает

Без войны и обмана

И блаженно гуляет

Среди зарослей пряных.

Вы хотите увидеть

Тех людей с добрым сердцем?

В глубь себя загляните

И откройте там дверцу,

Без придуманных страхов

На свободу пустите

Доброту в белых флагах,

Ею мир осветите,

Обогрейте надеждой,

Лед в душе расплавляя,

Обнимитесь как прежде,

Свет любви прославляя!

Долг

Когда-то там, на облаках

Для нас зажгли рассвет

И объявили свысока,

Что зла и горя нет,

Что будет сытно и легко

На тверди голубой,

Что обеспечат нам тепло,

Заботу и покой,

Что вечно будут нас любить,

И вечным будет рай,

Вот только нас предупредить

Забыли невзначай,

О том, что мы должны в ответ

Почтенье и любовь

Тому, кто нам зажег рассвет

И тверди голубой.

Рождество Пресвятой Богородицы

Канон хвалебный громыхал в верхах

Под куполами православной церкви.

Прошений шепот маялся в устах,

Во взглядах искры истинности меркли.

В день праздника Святого Рождества

Марии Девы-Матери Господней

Охальник-плут проекты воровства

Издал и узаконил в преисподней.

Законом тем с печатями восьмью

И подписями дюжины вассалов

Позволено Войне делить семью

На низших, высших, на больших и малых,

Дано проклятой право отнимать

Всё — чувства, взгляды, мысли, жесты, речи,

Она теперь для всех — Святая Мать,

Молиться ей должны и ставить свечи.

И люд немой в объятиях Христа,

Стыдясь смотреть на лик Пречистый Девы

Воинственным проектам воровства

Внимал и подпевал, пугаясь гнева

Больших мешков, бумажная труха

Которым заменила разум, душу.

Как вдруг с иконы Света Рождества

Из глаз Марии хлынули наружу

Озера слёз и затопили всех —

Открытых и засевших по отсекам,

С Земли смывая самый тяжкий грех —

Убийство человека человеком.

Ладанная тайна

Отмечали праздник прихожане,

Песнь лилась торжественно печально,

Шепотом молились в божьем храме,

Погружаясь в ладанную тайну.

Не спеша, потрескивали свечи,

Отблески на образа роняя.

Смирные опущенные плечи —

Чередой — стена одна сплошная.

Вдруг как гром, приведший люд в смятенье,

Звук шагов рассыпался по храму,

Не скрывая дутого презренья,

Чин ворвался в спешке, с ним — охрана.

Черные костюмы, злые взгляды,

Растолкали мирных богомолов,

Путь открылся важному параду,

Чин прошел, как всходят на престолы,

Покрестился, стал у аналоя,

Руки под пупом сложил корзиной.

Группами по четверо, по трое,

Черные блюдут большого чина.

От кого? И где? Подумать только.

В божьем храме, в чистый светлый праздник.

Ты хоть объясни народу толком,

Чтобы он не говорил напрасно,

Расскажи, поведай правду людям,

Натворил чего такого злого?

Почему так свой народ не любишь,

Что скрываешься за частоколом

Спин широких вороненой стражи?

Слабого обидел, предал друга,

Был участником разбоя кражи,

Не помог, не сделал? Так по кругу

День за днем, минута за минутой,

К креслу прирастая задним местом,

Ты боишься мысли, слова, бунта

Тех, кому служить был должен честно.

Быстро побеседовав с Всевышним

И решив, что все грехи забыты,

С царским взглядом чин из храма вышел,

Со своей не снизойдя орбиты.

Улыбались лица богомолов,

Тихо песнь лилась под куполами,

Очищая душу божьим словом.

Светлый праздник отмечали в храме.

Улизнуть бы в прошлое

Улизнуть бы в прошлое вприпрыжку,

Бросив в настоящем все проблемы,

Сделать небольшую передышку

И начать по новой непременно,

На минуту стать и оглядеться,

Чтоб не наступить на те же грабли,

Кипятком молочным не обжечься,

Не пораниться фальшивой саблей,

Не бежать за тем, что не догонишь,

Не искать того, кто хочет скрыться,

Не сдаваться даже если тонешь,

Не бояться полететь как птица,

Не копить болезни и обиды,

А лечить их, на корню срезая,

Вверх ползти к вершине пирамиды,

Даже если силы исчезают,

Исполнять все дерзкие желанья

И любить взаимно тех, кто предан.

Вот бы изменить воспоминанья,

Жаль, что путь обратный мне не ведом.

Лавка

В тенях ажурных сквера городского

Пошарпанная, старенькая лавка

Вид портила объекта молодого,

Возникшего по грантовой заявке.

Бригада архитекторов столичных

Слепила скверик по последней моде,

Все стили намешали неприлично,

Но что-то получилось в этом, вроде.

Сквер выстроен как на картинке книги —

Мощенные кирпичные дорожки,

Фонарики, стеклянный домик-флигель,

Цветы в плетенных розовых лукошках.

А лавка не вписалась, безобразно

Она смотрелась в безупречных формах

И не теряя времени напрасно,

Не думая, ей оборвали корни,

В которых жизнь кипела и питала

Любовь, что зарождалась в светлых душах,

Теплом сердца и кровь их согревала

И обучала, как друг друга слушать.

Разрушили прибежище влюбленных,

Где зарождались чистые рассветы,

Где в соловьиных трелях изощренных

Мечтательные строились сюжеты.

Во взглядах и речах угасла кротость,

В прикосновеньях — трепетность и нежность,

И только деловитая убогость

Несется в венах ровно безмятежно.

Мир женщины

Прекрасен мир, где женщина- царица,

А что является тем миром все равно,

В руках ее и хижина лоснится,

Ей от природы созидать дано.

Все сможет, ей по сложности любое

Деянье абсолютно по плечу,

Она способна вынести такое,

Что не представить даже палачу.

Быть может и рабыней, и богиней —

Небесное земное существо,

В ней мудрость мыслей и изящность линий —

Все дарит миру жизни волшебство!

Загадочное нежное создание,

Мужчинам будоражащее кровь,

В ней глубина истоков мирозданья,

Тепло и нежность, сила и любовь!

Зеркальце

Женщина с изюминкой зеркальце держала —

До чего свежа и хороша —

Губки надувала, плечи обнажала,

В глазках пригорюнилась душа,

Где-то в глазках пряталась душа

Очень глубоко и очень мало.

Шли года, и зеркальце как-то захирело,

Сморщилось и плечико висит,

Милая изюминка ссохлась, зачерствела,

А душа на дне так и лежит,

Утонула и заледенела.

Раз изюм закончился, зеркальце не нужно —

Видеть в нем несносно пустоту,

Дорогое стеклышко полетело в лужу

Унося надежу и мечту,

В то что выплывет душа наружу.

Проводница

Чай — в стекле. Путь — по металлу.

Скрежет. Топот. Свист. Летит.

Наработалась. Устала.

Пригорюнилась. Сидит.

Рядом мчится отраженье,

А на нем — ее глаза.

Тормоз. Пропасть. Напряженье.

Возвращение. Вокзал.

Мысли роем в нем застряли

Против мчащейся вперед.

В освещенном одеяле

Темнота в окно зовет.

Зазеркалье затухает,

Спрятан взгляд, тоска — в мешке.

Отрешение нападет.

Ликование в виске.

Песня ветров

Черные тучи сгустились,

В море вода потемнела,

Звери по норам забились —

Песня ветров зазвенела.

Где-то в дали раздаваясь,

С силой она нарастала,

Гладью морскою играя,

Выла и грозно шептала:

«Ветер, как божий странник,

Бродит всегда по миру.

Силы земной избранник

Над человечьем пиром.

Видел он много счастья,

Видел людские беды,

Видел безумство страсти

И торжество победы.

Видел любовь, как небо,

Видел и души злые,

Видел дома без хлеба

И закрома тугие.

Понял он, ветер-странник,

Нет на земле такого,

Чтобы могло быть главным,

Чтобы могло быть Богом.»

И, удаляясь быстро,

Песня ветров смолкает.

В небе безмолвно чисто,

Водная гладь замирает.

Только покой недолго,

А чистота — как праздник.

Скоро опять в дорогу

Пуститься ветер — странник.

Путь

Когда зима покроет землю

Слепящим саваном снегов,

И остановятся все реки

Бездушным льдом у берегов,

И все живое понемногу

Уснет, объятое тоской,

Возьму я посох и в дорогу

Пойду за жизнью колдовской.

Надену башмаки покрепче,

Потуже пояс завяжу,

Суму возьму с собой полегче,

В нее терпенье положу.

И пусть мой путь длиною будет

Хоть в год, хоть в жизнь, хоть в целый век,

Найду я место, где забудет

Свои несчастья человек.

Посвящение Павлуше

Падают звезды,

Падают листья,

Падают люди.

Время уходит,

И ничего уже

Больше не будет.

Время жестоко,

Время сурово

И беспощадно,

Что отняло оно,

То не воротишь

Обратно.

В горле комок

В горле — комок, слезы — в глазах,

Черный венок — на волосах.

Тело знобит, дрожь — на губах,

Сердце болит, камень — в ногах.

Там впереди — черная мгла,