Бесплатный фрагмент - Свекровь

КРИСТИН ЭВАНС
СВЕКРОВЬ

Глава 1: Подарок с душой

Воздух в ресторане был густым и сладким, словно пропитанным самим ожиданием счастья. Аромат дорогих духов, приглушенный перелив фортепиано и шепот белоснежных скатертей сливались в единую симфонию вечера, который Маргарита хотела запомнить навсегда. Годовщина. Первая, круглая, из тех, что принято отмечать с особым трепетом. Пять лет. Пять лет, как мир перестал существовать для нее в черно-белых тонах, пять лет, как в ее жизни появился Алексей.

Он сидел напротив, и в его глазах танцевали отсветы пламени свечи. Эти глаза — глубокие, серые, с мелкими лучиками морщинок у уголков — она могла бы рассматривать вечность. В них читалась любовь, гордость, легкая усталость после тяжелого рабочего дня и та самая мальчишеская нежность, которая заставила ее сердце впервые сжаться от счастья пять лет назад.

— За нас, Рит, — его голос, низкий и бархатный, прозвучал как самая сладкая нота в музыке вечера. — За эти пять лет и за все, что ждет нас впереди.

Хрустальные бокалы коснулись с тихим, чистым звоном. Вспыхнувшая искорка шампанского попала прямо в душу, вызвав прилив безотчетной радости. Маргарита отпила глоток, чувствуя, как пузырьки щекочут небо.

— Знаешь, о чем я думаю? — прошептала она, опуская бокал и проводя пальцем по его манжете. — О том дне, когда ты, промокший до нитки, стоял под моим окном с огромным букетом таких же промокших тюльпанов и кричал что-то невнятное про забытый зонт.

Алексей рассмеялся, и от этого смеха стало еще теплее.

— А ты сделала вид, что не слышишь, и заставила меня простоять там еще полчаса.

— Я просто любовалась тобой. И боялась спугнуть. Казалось, если я приглашу тебя войти, это волшебство исчезнет, окажется сном.

Они замолчали, утонув в воспоминаниях. Казалось, ничто не может нарушить эту идеальную картину: двое влюбленных, красивый ужин, обещание долгой и счастливой совместной жизни. Их мечты были такими же, как у всех: своя квартира, дети, путешествия. Пока что они снимали уютную, но тесную двушку на окраине, и вопрос жилья был самым больным и нерешенным. Копить получалось медленно, ипотека пугала своими цифрами, а просить помощи у родителей не хотелось ни тому, ни другому. Они были взрослыми людьми и предпочитали рассчитывать на свои силы.

Маргарита уже собиралась завести разговор о том, не посмотреть ли им в выходные очередной вариант, пусть и вторичку, но вдруг ее взгляд уловил движение у входа в зал. Она узнала их сразу, и легкая тень удивления скользнула по ее лицу.

— Лёш, смотри… Твои родители?

Алексей обернулся, и его брови тоже удивленно поползли вверх.

— Папа? Мама? Что они здесь делают?

Ирина Викторовна и Виктор Сергеевич уже шли между столиков, и на лицах их играли одинаковые, немного таинственные улыбки. Ирина Викторовна, как всегда, была безупречна: строгое платье лаконичного кроя, жемчужное ожерелье, уложенные идеальной волной седые волосы. Она несла себя с тем же достоинством, с каким носила эту скромную, но явно дорогую бижутерию. Виктор Сергеевич, массивный и спокойный, следовал за ней, и в его руках был какой-то продолговатый предмет, заботливо завернутый в подарочную бумагу с серебряными звездочками.

— Ну, не смотрите на нас так, как будто мы пришельцы с другой планеты, — звонко, так, что официант у ближайшего столика обернулся, произнесла Ирина Викторовна, подходя к ним. — Можно присоединиться к вашей маленькой тайной вечеринке?

— Конечно, мам, — Алексей поспешно встал, чтобы обнять сначала мать, потом отца. — Что случилось? Мы не договаривались…

— А разве нужно договариваться, чтобы поздравить своих детей с такой датой? — мягко вступил Виктор Сергеевич, его рука тяжело и по-отечески легла на плечо сына. — Усаживайся, герой. Все хорошо.

Стулья придвинули, Ирина Викторовна заняла место рядом с Маргаритой, и та невольно потянулась носом к ее привычному, цветочному аромату духов. От этого запаха у нее всегда слегка кружилась голова.

— Вы прекрасно выглядите, Ирина Викторовна, — вежливо сказала Маргарита. Она всегда чувствовала себя немного девочкой рядом со своей свекровью, существом с другой, более высокой и безупречной планеты.

— Спасибо, милая. А ты просто сияешь. Брак тебе явно к лицу, — ответила та, и ее взгляд, острый и проницательный, скользнул по лицу невестки, будто проверяя, насколько искренне это сияние.

Заказали кофе. Неловкая пауза повисла в воздухе. Было ясно, что визит не случаен. Ирина Викторовна не из тех, кто появляется просто так, без повода и, главное, без плана.

— Ну, что ж, — начала она, отпив глоток эспрессо и ставя чашку на блюдце с таким звоном, что он показался Маргарите невероятно громким. — Мы с отцом долго думали, что же вам подарить на пять лет. Деньги? Скучно. Путевка? У вас и так мало времени вместе. И потом, нам захотелось подарить вам что-то… вечное. То, что останется с вами навсегда.

Виктор Сергеевич молча протянул сыну тот самый продолговатый сверток. Алексей взял его с легкой усмешкой.

— Пап, мам, вы что, купили нам камаз дров? Чтобы мы зимой не замерзли в нашей съемной берлоге?

— Открывай, умник, — улыбнулся отец.

Алексей стал медленно, чтобы продлить интригу, снимать упаковку. Бумага упала на пол, и в его руках оказалась… старая, потрепанная картонная трубка. Он вопросительно посмотрел на родителей.

— Открывай, — повторила Ирина Викторовна, и в ее глазах вспыхнул тот самый огонек, который всегда предвещал что-то важное.

Алексей вытащил из трубки свернутый в рулон лист бумаги. Он развернул его, и Маргарита, заглянув через его плечо, ахнула. Это был не рисунок. Это был чертеж. План квартиры. Просторной, с огромной гостиной, двумя спальнями, современной кухней-столовой.

— Что это? — голос Алексея стал хриплым от непонимания.

— Это, сынок, — голос Виктора Сергеевича дрогнул, и он прокашлялся. — Это ваш новый дом.

Тишина. Абсолютная, оглушительная. Маргарита перестала дышать. Она смотрела то на чертеж, то на лица свекров, пытаясь понять, не розыгрыш ли это. Но лица были серьезными, полными торжествующей радости.

— Я… я не понимаю, — наконец выдохнул Алексей. — Вы купили нам квартиру?

— Мы купили вам квартиру, — подтвердила Ирина Викторовна, и ее рука легла поверх руки Маргариты. Ладонь была сухой и прохладной. — В новом доме, в том самом ЖК «Цветущий парк». Трехкомнатную. С чистовой отделкой. Вам останется только расставить мебель и начать жить.

Слезы брызнули из глаз Маргариты сами собой, предательские, горячие, смешанные с тушью. Она не успевала осознать, проанализировать, подумать. Только шквал эмоций. Невероятное, оглушительное, ошеломляющее счастье. Ее собственная мечта, исполненная вот так, в один миг, щедрым взмахом руки.

— Боже мой… — прошептала она, и голос ее сорвался. — Ирина Викторовна… Виктор Сергеевич… Это же… Это слишком щедро. Мы не можем…

— Можете, — твердо перебила ее свекровь, сжимая ее пальцы. — Вы наша семья. Это ваш дом. Ваше гнездо. Место, где вы будете растить наших внуков. Где вы будете счастливы. Мы с отцом всегда мечтали об этом. Дарить не что-то временное, а что-то настоящее. Фундамент.

Алексей молчал, сжав в руках чертеж. Он смотрел на отца, и Маргарита видела, как наворачиваются слезы и на его глаза. Он всегда был маминым сыном, и для него одобрение и щедрость родителей значили очень много.

— Папа… — он встал и обнял отца, похлопывая его по широкой спине. — Мама… Я… Я не знаю, что сказать.

— Говори «спасибо» и будь счастлив, — тихо сказал Виктор Сергеевич, и в его глазах тоже блестели слезы.

Ирина Викторовна тем временем вынула из элегантного клатча не ключи, а целую связку ключей. Она положила ее на стол, поверх чертежа. Металл звякнул о скатерть, и этот звук показался Маргарите самым красивым на свете.

— Вот. Хозяйкам на заметку, — сказала она с легкой улыбкой. — Все ключи подписаны. От входной двери, от подъезда, от кладовки в подвале… Ничего не потеряйте.

Маргарита взяла один из ключей. Он был холодным и тяжелым. Реальным. Она сжала его в ладони, чувствуя, как металл постепенно нагревается от ее кожи. Это был ключ не просто от квартиры. Это был ключ к новой жизни. К жизни без духоты съемного жилья, без вечных счетов за чужую собственность, к жизни, где на стенах будут висеть их с Алексеем фотографии, а в комнате будет стоять запах их будущего ребенка.

— Спасибо, — прошептала она, и это было единственное слово, которое она могла выговорить. — Огромное, бесконечное спасибо. Это самый лучший подарок в нашей жизни.

Она подняла глаза на Ирину Викторовну и встретила ее взгляд. И в этот миг что-то кольнуло ее внутри, какой-то крошечный, ледяной осколок, затесавшийся в общую бурю восторга. Во взгляде свекрови, помимо радости и удовлетворения, было что-то еще. Что-то властное, глубокое, бездонное. Взгляд хозяйки, которая не просто дарит подарок, а вручает нечто, имеющее огромную ценность, и ожидает за это… чего? Благодарности? Послушания? Любви?

Это был взгляд человека, который только что купил их счастье. И теперь считал его своей собственностью.

Маргарита мгновенно отогнала от себя эту мысль. Глупости! Она просто перевозбудилась, не спит ночами из-за работы, вот и видит то, чего нет. Это естественная материнская гордость. Ничего более.

— Мы завтра же поедем смотреть? — с надеждой спросила она, изо всех сил стараясь вернуть себе первоначальный восторг.

— Конечно, завтра! — обрадовано воскликнул Алексей, наконец приходя в себя. — Мам, пап, вы просто гении! Я до сих пор не верю!

Они снова заговорили все сразу, засыпая родителей вопросами о районе, о доме, о ремонте. Ирина Викторовна охотно рассказывала, давала советы по выбору мебели, упомянула, что «стены нужно перекрасить в более нежный цвет, этот слишком холодный», и что «на кухне просто отличное место для моей старой буфетной горки, она туда впишется идеально».

Маргарита снова почувствовала легкий укол, уже на этот раз от слова «мой». «Моя горка». В «их» квартире. Но она снова отмахнулась. Мелочи. Сущие мелочи по сравнению с тем чудом, что с ними произошло.

Она снова сжала в руке ключ. Твердый, ребристый, он впивался в ладонь, напоминая о реальности происходящего. Ее сердце пело. Оно пело гимн свободе, будущему, невероятной удаче. Оно пело благодарность свекру и свекрови.

Но глубоко внутри, в самом потаенном уголке души, где живут все самые темные и необоснованные страхи, уже шевельнулась и притаилась крошечная тень. Тень от того самого властного, всевидящего взгляда. И тихий, едва слышный шепот: «Ничего не бывает просто так. За все нужно платить».

Маргарита отогнала и шепот, и тень. Она улыбнулась своей ослепительной, счастливой улыбкой и подняла бокал.

— За вас! За самых щедрых и любящих родителей на свете!

Бокалы вновь встретились, и их звон казался ей теперь не просто красивым, а судьбоносным. Он возвещал начало новой жизни. Какой она будет, эта жизнь? Она боялась даже гадать. Она просто хотела верить, что будет счастливой.

А холодный ключ в ее ладони постепенно становился теплым, почти горячим, словно живым. Ключ от двери. Которая должна была распахнуть перед ними рай. Или наглухо захлопнуть за ними засов.

Глава 2: Розовые очки

Утро, наступившее после того памятного ужина, было ярким и звонким, словно сама природа разделяла их ликование. Солнечные лучи, игриво отражаясь от хромированных поверхностей еще не распакованных коробок, рисовали на голых стенах причудливые блики. Воздух в новой, незнакомой еще квартире был напоен запахом свежей краски, древесной пыли и чего-то неуловимо нового, своего, обещающего безграничные возможности.

Маргарита стояла посреди просторной гостиной, заложив руки за голову, и медленно поворачивалась вокруг своей оси, пытаясь объять необъятное. Пустота огромного помещения, гулко отзывавшаяся на ее шаги, казалась ей не пугающей, а волнующей. Чистый лист. Их общий чистый лист.

— Ну что, хозяйка, — обнял ее сзади Алексей, прижимаясь щекой к ее виску. Его голос был густым от счастья и легкой усталости после почти бессонной ночи, полной планов и восторженных шепотов. — Нравится?

— Это не то слово, — выдохнула она, закрывая глаза и откидываясь на его грудь. — Я все еще думаю, что проснусь сейчас в нашей старой квартирке и пойму, что это был сон.

— Не сон, — он рассеяно поцеловал ее в макушку и отпустил, с интересом оглядывая периметр. — Реальность. Массивная, бетонная и наша. Я уже представляю тут наш диван у окна, проектор напротив, а тут… большой ковер, чтобы можно было валяться на полу.

— А я представляю, что вот здесь, — она отбежала в угол, где из стены торчала одинокая розетка, — будет моя мастерская. Мольберт, палитра, коробка с красками… И свет падает с северной стороны, идеально.

Они смеялись, строили воздушные замки, их голоса звенели под высокими потолками, и эхо подхватывало их мечты, разносило по комнатам, наполняя безжизненное пространство теплом и будущим.

Эту идиллию нарушил резкий, требовательный звонок в дверь. Сущий пустяк, щелчок, который позже, много позже, Маргарита будет вспоминать как первый щелчок взведенного курка.

Алексей пошел открывать. На пороге, как торнадо, заряженное энергией и решимостью, стояла Ирина Викторовна. За ее спиной, скромно переминаясь с ноги на ногу, маячил Виктор Сергеевич с огромной картонной коробкой в руках.

— Ну, что, новоселы, я не ошиблась? — без всяких предисловий, бодро войдя в прихожую, заявила свекровь. Она была одета в практичный льняной костюм, на ногах — странные матерчатые бахилы, которые она тут же нацепила, протягивая такие же им. — Надевайте, полы, я смотрю, рабочие не сильно церемонились. Грязи полно. Я созвонилась с управляющим, сегодня же пришлю клининговую службу. Нельзя же в такой пыли жить!

Маргарита и Алексей переглянулись, слегка ошарашенные таким ранним визитом и стремительным погружением в быт.

— Мам, мы сами… — начал Алексей.

— Что «сами»? — отрезала Ирина Викторовна, уже снимая с руки изящную перчатку, чтобы провести пальцем по подоконнику. Она поморщилась, увидев пыль. — У вас работы по горло. А я сегодня свободна. Виктор, проходи, не задерживайся в дверях.

Виктор Сергеевич с виноватым видом внес коробку и поставил ее посреди зала.

— Это мама немного… подготовилась, — сказал он, избегая взгляда детей.

— Не «немного», а основательно, — поправила его жена, снимая пиджак и закатывая рукава блузки, как полководец перед решающей битвой. — Итак, план действий. Первым делом — генеральная уборка. Пока я буду руководить уборщицами, вы, дети, начинайте распаковывать коробки. Но ничего не расставляйте! Я помогу все грамотно разместить.

Маргарита почувствовала, как легкая тень разочарования скользнула по ее радостному возбуждению. Она так мечтала сегодня именно с Алексеем, вдвоем, покричать от восторга, повозиться с коробками, поцеловаться, завалившись на пол среди груды упаковочной бумаги… А не работать под чьим-то чутким руководством.

— Ирина Викторовна, не стоит себя утруждать, — вежливо сказала она. — Мы справимся. Это же такое удовольствие — самим обустраивать свой дом.

— Удовольствие? — свекровь удивленно подняла бровь. — Милая, это тяжелый труд. И чтобы он не превратился в кошмар, нужен опыт и четкий план. Я не позволю вам наделать ошибок, которые потом будет не исправить. Вот, к примеру, — она подошла к коробке, принесенной мужем, и с торжествующим видом начала извлекать оттуда завернутые в пузырчатую пленку предметы. — Смотрите, что я вам привезла.

Она вынула старинный фарфоровый сервиз с нежным цветочным рисунком и тончайшими, почти прозрачными золотыми ободками.

— Боже мой… — прошептала Маргарита, не в силах скрыть восхищения. Это была действительно антикварная вещь, прекрасная и хрупкая. — Какая красота…

— Это сервиз моей бабушки, — голос Ирины Викторовны стал мягче, в нем зазвучали ностальгические нотки. — Он пережил войну, эвакуацию… Я его всегда берегла. Для особого случая. И вот он настал. Теперь он ваш. Он должен занять центральное место в вашей столовой. Он задаст тон всему интерьеру.

Маргарита осторожно взяла в руки чашку. Она была холодной и невероятно легкой. И безумно дорогой. Не в денежном эквиваленте, а в историческом, в эмоциональном. На нее дышать было страшно.

— Он… он слишком ценный для повседневного использования, Ирина Викторовна, — осторожно сказала она. — Мы можем его разбить…

— Всякое бывает, — парировала свекровь. — Но вещи должны служить людям, а не пылиться на полках. Это ваше семейное достояние теперь. Ваша история. И, — ее взгляд стал тверже, — я настоятельно не рекомендую вам покупать какой-то безвкусный современный фаянс. Он просто не будет смотреться в таком доме.

Тень на сердце Маргариты стала чуть плотнее и холоднее. Она посмотрела на Алексея. Тот восхищенно разглядывал супницу.

— Мам, это просто потрясающе! Спасибо! Рита, мы будем как короли завтракать!

Его восторг был искренним и заразительным. Маргарита снова попыталась загнать подальше неприятное ощущение. Она благодарна. Очень. Просто она устала. Или слишком впечатлительна.

День превратился в странный, сюрреалистичный марафон. Вскоре действительно приехала бригада уборщиц, и Ирина Викторовна взяла командование на себя, указывая, какие средства использовать для кафеля, какие для паркета, куда поставить пылесосы. Ее звонкий, уверенный голос не умолкал ни на минуту.

Маргарита и Алексей тем временем начали распаковывать свои, скромные коробки. И тут началось самое интересное.

— А это что? — Ирина Викторовна подошла к разобранному паку с книгами и подняла одну из них, современный роман в яркой обложке. — Охота, я слышала, неплохой автор, но… — она окинула взглядом пустые, строгие полки встроенной горки в гостиной. — Не думаю, что это то, что должно быть на виду у гостей. У нас же есть классика. Достоевский, Толстой, Бунин. Я привезу. Это солидно выглядит.

Маргарита молча положила книгу обратно в коробку, ощущая легкий укол под сердцем. Ее любимый автор, ее вкус… оказались не подходящими для полок в ее же доме.

Затем дело дошло до плакатов. У Алексея была небольшая, но ценная коллекция постеров с репродукциями картин современных художников. Они вместе выбирали их для старой квартиры, долго спорили о том, куда что повесить.

— Нет, нет и еще раз нет, — категорично заявила Ирина Викторовна, едва взглянув на свертки. — Алексей, ну что это такое? Мазня. Это же несерьезно. У меня как раз есть несколько прекрасных гравюр и акварелей дедушки-художника. Они в идеальном состоянии, в паспарту. Настоящее искусство. Они прекрасно впишутся в эту гостиную. Создадут настроение.

— Мам, но это же наши вкусы, — попытался было возразить Алексей, но уже без былой уверенности.

— Вкусы нужно воспитывать, сынок, — мягко, но не допуская возражений, сказала она. — А дом — это лицо семьи. Мы не можем позволить себе выглядеть… небрежно.

Слово «мы» резало слух. «Мы» — это кто? Они с мужем? Или это уже включало Ирину Викторовну?

Кульминацией стал диван. Их большой, уютный, немного потертый на углах диван, на котором они так любили валяться вдвоем, смотреть фильмы, засыпать под мерный гул телевизора. Его внесли грузчики и поставили посередине гостиной, как указала Маргарита — спинкой к окну, чтобы был виден телевизор на противоположной стене.

Ирина Викторовна, только взглянув на эту расстановку, всплеснула руками.

— Нет, что же это такое! Немедленно переставить!

— В чем дело, мам? — устало спросил Алексей. Он уже был весь в поту, помогая грузчикам.

— Он закрывает весь свет! И смотрите — вы садитесь спиной к входу. Это дурная примета и вообще не фэн-шуй. Диван нужно повернуть на девяносто градусов, спинкой к стене. Так комната визуально разделится на зоны, и свет из окна будет падать правильно.

— Но тогда телевизор будет сбоку, смотреть будет неудобно, — возразила Маргарита, чувствуя, как в груди закипает маленький, но упрямый пузырек протеста.

— Телевизор — это такая мелочь! — отмахнулась свекровь. — Главное — энергетика пространства и правильное освещение. Поверьте мне, я чувствую это. Виктор! Помоги сыну переставить!

И диван, с огромным трудом, под возгласы «левей!», «прямей!», «я же говорила!», был перемещен. Комната и правда стала смотреться иначе. Возможно, даже лучше. Но это было не их решение. Это было решение Ирины Викторовны. И Маргарита, глядя на уставшего, но покорного Алексея, впервые почувствовала не благодарность, а щемящую, тоскливую обиду.

К вечеру, когда уборщицы и Виктор Сергеевич с женой наконец уехали, оставив их в почти идеальной чистоте и с массой «ценных указаний на будущее», в квартире воцарилась неестественная тишина. Было чисто, пахло лимоном и хлоркой, но не было уюта. Было стерильно и чуждо.

Они сидели на том самом диване, поставленном по фэн-шую, и ели пиццу из картонных коробок, потому что на новой, сверкающей кухне не было еще ни кружки, чтобы выпить воды.

— Ну что, — Алексей обнял ее за плечи и потянулся к ней, чтобы поцеловать в висок. — Устала?

— Еще бы, — она прикрыла глаза, наслаждаясь его близостью. — Твоя мама — это ураган в юбке. Я под таким натиском еще не бывала.

— Она просто хочет как лучше, — он сказал это легко, автоматически. — Она же всю жизнь строила и обустраивала. У нее глаз намётан. И потом, она же права — сервиз шикарный, диван и правда лучше так стоит.

Пузырек протеста в груди Маргариты лопнул, и от него стало горько.

— А как же мои плакаты? Мои книги? Наш диван у окна?

— Рита, ну что ты как маленькая, — он рассмеялся, но в его смехе не было злобы, лишь легкое снисхождение. — Книги мы уберем в шкаф, будем читать — достанем. Плакаты… Ну, мама права, дедушкины акварели — это искусство, а это… так, развлечение. Не стоит делать из мухи слона. Мы же в раю живем! — Он широко взмахнул рукой, указывая на огромную комнату. — Мелочи какие-то.

Для него это были мелочи. Для нее — кирпичики, из которых складывалось их общее пространство, их общий мир. И эти кирпичики кто-то уже без спроса вынимал и заменял на другие, чужие.

Она хотела сказать ему об этом. Хотела объяснить, что чувствует себя не хозяйкой, а гостьей в музее, где куратор Ирина Викторовна. Что боится дотронуться до сервиза, потому что он «слишком ценный», что ей неловко за свои, «неподходящие» книги.

Но она посмотрела на его счастливое, усталое лицо. Он сиял. Он был в восторге от квартиры, от подарка, от заботы матери. Он не видел проблемы. Только благодарность.

И она промолчала. Просто прижалась к нему крепче, вбирая его тепло, его знакомый запах, который пока еще пах домом больше, чем все эти стерильные стены и чужие фарфоровые сокровища.

— Да, — прошептала она, глядя в темнеющее за огромным окно небо, в котором зажигались первые звезды. Звезды над их новым домом. — Мы в раю. Просто я… я очень устала.

Она закрыла глаза. И ей почудилось, что по квартире, уже остывающей без людского гомона, все еще разносится легкий, цветочный аромат духов Ирины Викторовны. Словно призрак, который остался сторожить свой подарок. Словно невидимая метка, говорящая: «Это мое. И вы — мои».

Она отогнала и этот навязчивый образ. Она устала. Просто устала. Завтра все будет выглядеть иначе. Завтра они начнут обживать этот дом сами. Обязательно начнут.

Но где-то глубоко внутри уже поселился крошечный, холодный червячок сомнения. А будут ли?

Глава 3: Незваная гостья

Прошла неделя. Семь дней, которые должны были стать самыми счастливыми в их жизни, превратились в странную смесь восторга и постоянного, подспудного напряжения. Квартира постепенно обрастала вещами, но процесс этот шел не так, как мечтала Маргарита. Он напоминал скорее не свободное творчество, а сборку сложного конструктора по четкой, не ими придуманной схеме.

Они с Алексеем вышли на работу, и их дни приняли новый ритм. Утро начиналось с чашки кофе на кухне, где уже стоял бабушкин сервиз, вызывая у Маргариты не трепет, а легкую нервную дрожь. Она боялась сделать неверное движение, разбить что-то, оставить царапину на идеальной поверхности обеденного стола, который тоже был подарком Ирины Викторовны.

Однажды вечером, вернувшись после тяжелого дня, она сняла пальто и по привычке бросила его на спинку стула в прихожей. Через минуту она вернулась, чтобы повесить его в шкаф, и застыла на пороге. Пальто висело на вешалке. Аккуратно, на плечиках, лицевой стороной наружу. Рита нахмурилась. Она была абсолютно уверена, что бросила его. Она так всегда делала. Она посмотрела на Алексея, который разбирал почту.

— Ты вешал мое пальто?

— Какое пальто? Нет, — он даже не поднял головы.

Легкая рябь пробежала по ее коже. Она отогнала странное ощущение. Наверное, она просто забыла. Устала. Перегружена впечатлениями.

На следующее утро, перед уходом, она не смогла найти свой ежедневник. Небольшую, затертую кожаную книжечку, куда она записывала идеи для будущих картин, списки продуктов, важные мысли. Она обыскала всю спальню, кухню, в панике перерыла сумку. Нигде. В итоге им пришлось уезжать без него.

Вернувшись вечером, она сразу бросилась на поиски. И обнаружила ежедневник. Он лежал на тумбочке у кровати. Аккуратно, параллельно краю, рядом с ее зарядным устройством. Но она была на сто процентов уверена, что утром его там не было. Она помнила, что брала его на кухню, чтобы записать название краски, которую нужно было купить для подкраски стены в прихожей.

— Алексей, — голос ее дрогнул. — Ты не трогал мой ежедневник?

— Нет, — он выглядел уставшим и озабоченным своим отчетом. — Опять потеряла? Рита, ну соберись, ты вся на нервах.

Она не стала спорить. Она стояла посреди спальни и чувствовала, как по спине ползет холодок. Кто-то был здесь. Кто-то прибирал ее вещи. Кто-то наводил свой порядок в ее доме.

В субботу они позволили себе поваляться в постели. За окном моросил противный ноябрьский дождь, но в спальне было тепло и уютно. Они не спеша пили кофеек, приготовленный в новой, сверкающей кофемашине (еще один подарок от Ирины Викторовны, «чтобы не травились растворимой дрянью»), и строили планы на выходные. Маргарита, наконец, чувствовала себя расслабленной и счастливой. Она смеялась, рассказывая анекдот, а Алексей щекотал ее пятку.

И в этот самый момент раздался резкий, настойчивый звонок в дверь. Не тот легкий, мелодичный перезвон, который был у их собственного звонка, а какой-то чужой, пронзительный и требовательный.

Они замерли, переглянувшись.

— Ты кого-то ждешь? — спросил Алексей.

— Нет. Может, курьер?

Алексей накинул халат и пошел открывать. Маргарита прислушивалась, лежа под одеялом, и ловила обрывки голосов из прихожей. Мужской… и знакомый женский. Ее сердце упало. Не может быть.

Но могло. Через мгновение в спальню, не снимая пальто, буквально ворвалась Ирина Викторовна. Ее щеки были румяными от холода, в руках она держала огромный тканевый мешок, набитый чем-то до отказа.

— Так-так-так, — произнесла она, окидывая комнату быстрым, оценивающим взглядом, который скользнул по неубранной постели, по чашкам на тумбочке, по разбросанной одежде. Ее взгляд был как сканер, выискивающий малейшие несоответствия идеалу. — Еще не встали? День-то уже в разгаре! Я не помешала?

Вопрос был чисто риторическим. Она уже ставила свой мешок на пол и снимала пальто, которое тут же повесила в шкаф, на самое видное место, как будто делала это каждый день.

Маргарита инстинктивно потянула одеяло повыше к подбородку, чувствуя себя голой и беззащитной под этим пронзительным взглядом. Ее утро, ее интимность, ее маленькое счастье были грубо нарушены, растоптаны этим внезапным вторжением.

— Ирина Викторовна… мы вас не ждали, — выдавила она, пытаясь скрыть дрожь в голосе под маской вежливости.

— А зачем ждать? — свекровь удивленно подняла брови. — Я же не чужая. Решила проведать, посмотреть, как вы обживаетесь. И привезла вам кое-что вкусненькое. — Она ткнула ногой в мешок. — Соленья мои, варенье из крыжовника, который ты, Алексей, так любишь, и пирог с яблоками. Домашний. Чтобы вы не питались всухомятку.

Алексей, стоявший в дверях с растерянным видом, наконец пришел в себя.

— Мам, это очень мило, но ты могла бы предупредить…

— И что? Чтобы вы стали убираться и готовиться ко мне, как к официальному визиту? — она рассмеялась, подошла к кровати и потрепала Маргариту по плечу. Этот жест показался Рите неестественным и тяжелым. — Я же мама. Я приезжаю без предупреждения. Так душевнее. Ну-ка, вставайте, лежебоки! Я пока наведу тут небольшой порядок, пока пирог не остыл.

И она принялась за работу. Она прошла на кухню, и сразу же послышался звон посуды, шум включенной воды, грохот кастрюль. Маргарита сидела на кровати, как парализованная, и смотрела на Алексея. В ее глазах стоял немой вопрос: «Ну, сделай же что-нибудь!»

Он лишь пожал плечами с виноватой улыбкой и прошептал:

— Она же хочет как лучше. Не устраивай сцену.

Сцена. Да, ей хотелось устроить сцену. Закричать, что это ее дом, ее крепость, и она не обязана вскакивать с постели в субботу утром потому, что кому-то пришло в голову «навести порядок». Но она сглотнула ком обиды и молча поплелась в душ.

Когда она вышла, закутанная в банный халат, картина была сюрреалистичной. Ирина Викторовна, надев поверх платья один из их новых фартуков, энергично мыла посуду, которая скопилась с вечера. На столе дымился чайник, стояли тарелки с еще теплым, душистым пирогом. И пахло не их утренним кофе, а ее вареньем и чем-то еще чужим, домашним, но от этого не менее чужеродным.

— А, вот и ты, — сказала свекровь, не оборачиваясь. — Иди, причешись, надень что-нибудь поприличнее. И займись, наконец, спальней. Постель не убрана, вещи разбросаны. Непорядок.

Маргарита молча прошла в спальню. Алексей уже был одет и наскоро заправлял кровать.

— Рита, давай не сейчас, — тихо сказал он, увидев ее лицо. — Она уже здесь. Давай просто переживем это. Она скоро уедет.

— Она здесь, в моем доме, командует мной и указывает, что мне надеть! — прошипела она в ответ, с трудом сдерживаясь. — Ты это понимаешь?

— Она не командует, она заботится! — его терпение тоже начало лопаться. — Хочешь, я скажу ей, чтобы она убралась отсюда к черту и больше никогда не приезжала? Хочешь, я оскорблю свою мать, которая подарила нам все это? — он широко взмахнул рукой.

Маргарита отвернулась. Он не понимал. Он не видел разницы между заботой и вторжением. Для него это было одно и то же.

Она оделась и вышла на кухню с каменным лицом. Ирина Викторовна между тем провела настоящую ревизию их холодильника.

— Консервы, — сокрушенно говорила она, выставляя банки с оливками и маслинами на стол. — Полуфабрикаты. Колбаса… Рита, милая, ну как же так? Алексею нужно полноценное горячее питание. Мужчина — он как двигатель, его нужно заправлять качественным топливом. Сейчас я напишу тебе список полезных продуктов, а эти деликатесы… — она брезгливо ткнула в палку копченой колбасы, — лучше выбросить. Никакой пользы, один вред.

— Ирина Викторовна, — голос Маргариты прозвучал хрипло, она едва сдерживала дрожь. — Мы сами разберемся с нашим холодильником. Спасибо за заботу.

Свекровь обернулась к ней. Ее взгляд стал холодным и оценивающим.

— Я вижу, ты устала, дорогая. Переезд, нервотрепка… Тебе нужен отдых. И правильный режим. Вот увидишь, когда наладится распорядок дня, тебе станет легче. А пока я беру все в свои руки.

Она взяла в руки банку с маслинами и отнесла ее к мусорному ведру.

Это был последний камешек, который переполнил чашу терпения.

— Нет! — вырвалось у Маргариты. Она резко встала и перехватила банку на полпути. — Не выкидывайте мою еду. Пожалуйста.

Наступила мертвая тишина. Даже Алексей замер с куском пирога в руке. Ирина Викторовна медленно опустила руку. Ее лицо стало совершенно непроницаемым. В ее глазах что-то мелькнуло — удивление? Злость? Разочарование?

— Как знаешь, — холодно произнесла она. — Хочешь питаться всякой дрянью — твое право. Я просто пыталась помочь. Виктор всегда был у меня на правильном питании, вот и здоровье, в отличие от его сверстников.

Она сняла фартук, аккуратно сложила его и повесила на спинку стула.

— Я, пожалуй, пойду. Вижу, что здесь мое присутствие только нервирует хозяйку.

— Мама, подожди… — начал Алексей.

— Нет, нет, сынок, — она подняла руку, останавливая его. — Я все поняла. Я больше не появлюсь здесь без специального приглашения. Вы теперь взрослые, самостоятельные. Разбирайтесь со своим… хозяйством сами.

Она надела пальто, взяла свой пустой мешок и, не оглядываясь, вышла из квартиры. Дверь закрылась за ней с тихим, но окончательным щелчком.

В наступившей тишине был слышен только стук дождя в окно. Маргарита стояла, сжимая в руке холодную банку с маслинами, и вся дрожала мелкой дрожью. Она сделала это. Она установила границу. Почему же ей было так плохо? Почему чувство вины заедало ее, как острая зубная боль?

Алексей молча смотрел на нее. Его лицо было напряженным и незнакомым.

— Ну, ты довольна? — наконец произнес он, и в его голосе не было ни капли прежней теплоты. — Ты выгнала мою мать. Ту самую мать, которая отдала нам все, что у нее было. Из-за банки маслин.

— Это не из-за маслин, Алексей! — крикнула она, и слезы наконец хлынули из ее глаз. — Ты не понимаешь? Она ведет себя здесь, как у себя дома! Она переставляет мои вещи, когда меня нет! Она приезжает без предупреждения, командует, критикует… Я не могу больше! Это мой дом!

— НАШ дом! — рявкнул он в ответ, впервые за все время повысив на нее голос. — И она имеет на него такое же право, как и мы! Она его купила, если ты забыла! Она вложила в него всю себя! А ты ведешь себя как избалованная, неблагодарная эгоистка!

Он резко развернулся, схватил ключи со стола и вышел из кухни. Через секунду она услышала, как хлопнула входная дверь.

Она осталась одна. Посреди сияющей чистотой чужой кухни, с банкой маслин в одной руке и с лицом, мокрым от слез. Пахло яблочным пирогом, который вдруг стал пахнуть тоской и одиночеством.

Она медленно опустилась на стул и закрыла лицо руками. Она ждала, что он ее поддержит. Ждала, что он поймет. А он назвал ее неблагодарной эгоисткой.

Она была одна. Совершенно одна в этой огромной, прекрасной, идеальной квартире, которая вдруг стала похожа на самую дорогую в мире тюрьму. А тюремщик, обидевшись, ненадолго вышел, оставив ее наедине с ее чувством вины и страхом перед будущим.

Она сидела так долго, пока за окном не стемнело окончательно и дождь не перестал. Тишина в квартире была звенящей, абсолютной. И где-то в этой тишине, ей почудилось, все еще витал цветочный, навязчивый аромат духов Ирины Викторовны. Словно призрак, который никуда не уходил. Словно немой укор.

И она поняла, что ее маленькая победа обернулась сокрушительным поражением. Она отстояла банку маслин. И потеряла мужа.

Глава 4: Стеклянный колпак

Тишина, наступившая после ухода Алексея, была оглушительной. Она давила на уши, на виски, на самое душу. Маргарита сидела за кухонным столом, и перед ней на салфетке лежали три маслины, вынутые из той самой злополучной банки. Они были похожи на маленькие, сморщенные черные глаза, которые с укором смотрели на нее. Укором за ссору, за разлад, за то, что она посмела нарушить идиллию, которую так старательно выстраивала Ирина Викторовна.

Она слышала, как хлопнула входная дверь. Это был не просто звук. Это был звук разрыва. Разрыва того хрупкого единства, которое у них было. Алексей ушел. Ушел от нее. В их первый серьезный конфликт он просто ушел.

Слезы текли по ее лицу беззвучно, оставляя соленые дорожки на губах. Она не пыталась их смахнуть. Что толку? Боль была не снаружи, она была внутри, глубокая и ноющая, как открытая рана.

Она просидела так, не знаю сколько. Пока за окном ноябрьский вечер не сменился кромешной тьмой, и отражение в черном стекле не стало напоминать призрака — бледное, изможденное, с красными глазами.

Потом она поднялась, на автомате убрала банку в холодильник, помыла чашку, из которой пила чай Ирина Викторовна. Каждое движение давалось с огромным трудом. Тело словно налилось свинцом.

Она легла в постель, на ту самую, которую не успела заправить утром и за которую получила выговор. Она легла на край огромной кровати, свернувшись калачиком, и ждала. Ждала, когда он вернется. Прижмет ее к себе, попросит прощения, скажет, что был неправ, что все наладится.

Но он не возвращался.

Часы пробили полночь, потом час, потом два. Ее телефон молчал. Она взяла его, чтобы написать ему смс, но пальцы замерли над клавиатурой. Что писать? «Прости»? Но за что? За то, что защищала свое право на личное пространство? «Вернись»? И дать ему понять, что он может уходить, когда захочет, а она будет его ждать и умолять?

Она бросила телефон на тумбочку и уткнулась лицом в его подушку. От нее пахло его шампунем, его кожей. От этого запаха щемило в груди еще сильнее.

Она не помнила, когда уснула. Ее сон был тревожным, прерывистым. Ей снилось, что она бродит по огромной, пустой квартире, а все двери заперты, и она не может найти выход. И повсюду, из каждой щели, доносится легкий, цветочный аромат духов Ирины Викторовны.

Ее разбудил резкий, пронзительный звонок телефона. Она вздрогнула, сердце бешено заколотилось. Алексей! Он звонит!

Она схватила трубку, не глядя на экран.

— Алло? Лёш?

— Маргарита? Доброе утро, милая! — раздался в трубке звонкий, слишком бодрый для воскресного утра голос. Голос Ирины Викторовны. — Ты почему так взволнованно отвечаешь? Что-то случилось?

Ледяная волна разочарования и досады накатила на Маргариту. Она медленно села на кровати, сжимая трубку так, что кости пальцев побелели.

— Доброе утро, Ирина Викторовна. Нет, все в порядке. Я просто… спала.

— В одиннадцать-то часов? — в голосе свекрови прозвучало легкое, едва уловимое осуждение. — Ну, ясно, видимо, вчерашние переживания дают о себе знать. Как твое самочувствие? Голова не болит? Ты выглядела очень уставшей.

Маргарита почувствовала, как по спине побежали мурашки.

— Вы… вы звоните с видеовызова? — глупо спросила она, инстинктивно поправила растрепанные волосы.

— Нет-нет, что ты, я не хочу тебя беспокоить, — сладковато ответила Ирина Викторовна. — Я просто по голосу слышу, что ты не в форме. Вы с Алексеем позавтракали? Он любит по выходным омлет с ветчиной. Я оставила вам вчера несколько кусочков хорошей, домашней ветчины, не забудь.

Маргарита сглотнула. Значит, Алексей ей не звонил. Не жаловался. Не рассказывал об их ссоре. Это было маленьким, жалким утешением.

— Спасибо, Ирина Викторовна. Мы как-нибудь сами…

— Ну конечно, конечно, — перебила ее свекровь. — Я не вмешиваюсь. Я просто беспокоюсь. Кстати, насчет вчерашнего… Я, кажется, была немного резка. Прости меня, дорогая. Старею, характер портится. Я не хотела тебя обидеть. Я ведь только добра желаю.

Эти слова, произнесенные с подкупающей, почти материнской нежностью, обезоружили Маргариту. Может, она и правда все преувеличила? Может, она слишком остро на все реагирует?

— Да я… я тоже, наверное, была не права, — пробормотала она, чувствуя себя полной дурой.

— Вот и прекрасно! — искренне, как показалось Рите, обрадовалась Ирина Викторовна. — Воды в ступе не стоит толочь. Все мы семья. Ну ладно, не буду отвлекать. Покушайте хорошенько, отдохните. Целую!

Она положила трубку. В квартире снова воцарилась тишина, но теперь она была не такой давящей. Казалось, небольшой мостик был наведен. Маргарита даже почувствовала легкий прилив вины перед свекровью.

Она вышла в коридор. Пальто Алексея висело на вешалке. Он вернулся! Сердце ее екнуло от надежды. Она бросилась в спальню — он лежал на своей стороне кровати, свернувшись калачиком и крепко спал. Лицо его было уставшим, помятым, но мирным.

Она не стала его будить. Тихо закрыла дверь и пошла на кухню, чтобы приготовить тот самый омлет. Может, это поможет все наладить.

Она только достала сковороду, как телефон снова зазвонил. Незнакомый номер. Она подняла трубку.

— Алло?

— Здравствуйте, это управляющая компания «Ваш уютный дом». Нам поступила заявка на проведение внеплановой дезинсекции в вашей квартире. Мы можем подъехать через час?

Маргарита остолбенела.

— Какая дезинсекция? Я ничего не заказывала.

— Заявка была оставлена сегодня утром, от имени хозяйки квартиры, Ирины Викторовны Лариной. Указан ваш адрес.

Ледяной ком снова сдавил горло Маргариты.

— Нет… то есть… мне не нужна дезинсекция. Отменяйте заявку.

— Но…

— Отменяйте! — почти крикнула она и бросила трубку.

Она стояла, прислонившись к холодильнику, и пыталась перевести дыхание. Значит, так. Ирина Викторовна не просто так звонила. Она проверяла, одна ли она. И, убедившись, что Алексей спит и не может помешать, решила действовать. Дезинсекция! Словно они были тараканами, которых нужно вывести.

Она не успела опомниться, как телефон завибрировал снова. Сообщение. От Ирины Викторовны.

«Маргарита, милая, только что говорила с подругой, она врач-диетолог. Посмотрела вчерашние фото со вчерашнего ужина (какой милый был пирог!) и обратила внимание на твою кожу. Сказала, что есть признаки нехватки цинка и витамина Е. Срочно купите в аптеке вот такие витамины: [список из пяти пунктов]. Исключи пока сладкое и мучное. Держи меня в курсе».

Фото? Какие фото? Маргарита лихорадочно стала листать ленту в соцсетях. И нашла. На своей же странице, в сторис, которые она не выкладывала, было фото того самого пирога. Сделанное, судя по ракурсу, с ее же телефона, когда она вышла из спальни. И подпись: «Воскресная идиллия. Семейный завтрак».

У нее закружилась голова. Кто-то взял ее телефон, пока она была в душе или спала, и выложил это. Кто-то, у кого был доступ. Кто-то, кто хотел создать видимость, что все хорошо. И чтобы ее подруги, а главное, свекровь, видели, какая она счастливая и какая она хорошая хозяйка.

Или… чтобы свекровь видела, что она ест неправильную еду.

Она отключила телефон. Ей было физически плохо. Это уже не было заботой. Это был тотальный контроль. Над ее едой, ее здоровьем, ее соцсетями, ее пространством.

Алексей проснулся только к обеду. Он вышел на кухню мрачный и молчаливый. Она молча поставила перед ним омлет. Он молча съел. Атмосфера была ледяной.

— Ты где был вчера? — не выдержала она.

— Гулял, — коротко бросил он, не глядя на нее.

— Мы должны поговорить, Алексей.

— О чем? — он поднял на нее глаза. В них не было ни злости, ни упрека. Была усталость и какая-то отстраненность. Это было хуже всего. — Ты сделала свой выбор. Ты показала маме, кто здесь хозяйка. Что тут обсуждать?

— Ты не понимаешь… Она сегодня звонила… Присылала каких-то дезинфекторов… Пишет мне, что мне нужно пропить витамины, потому что она показала мое фото своей подруге!

Он поморщился, словно от неприятного запаха.

— Рита, хватит. Хватит уже искать во всем злой умысел. Мама позвонила, потому что переживает. Дезинфекция — может, она там что-то увидела, мышиные следы или что? Дом новый, все возможно. А про витамины… Ну, может, и правда, ты выглядишь уставшей. Она же врач по образованию. Она видит такие вещи.

Он не верил ей. Он отказывался верить. Для него она была истеричной, неблагодарной параноичкой.

Весь день прошел в тягостном молчании. Они избегали друг друга, как чужие люди в коммунальной квартире. Маргарита пыталась заняться распаковкой, но не могла сосредоточиться. Ей повсюду чудился запах духов свекрови. Ей казалось, что за ней наблюдают.

Перед сном она пошла в гардеробную, чтобы достать пижаму. И замерла. Ее туфли. Те самые, которые она вчера сняла и бросила в угол, потому что они натерли ногу, стояли на полке. Рядом с его ботинками. Идеально ровно, носками наружу.

Она медленно подошла к полке. Она была абсолютно уверена. Абсолютно! Она их бросила. Она не убирала.

Она опустилась на корточки и посмотрела на аккуратный ряд обуви. И тут ее взгляд упал на дверь. На свою собственную, входную дверь. И на замочную скважину.

Сердце ее упало. Ключ. У Ирины Викторовны был ключ. «На всякий случай», как она сказала при вручении. И этот «всякий случай» наступал каждый день, когда их не было дома. Или, когда она спала.

Она не переставляла мебель. Она не кричала и не требовала. Она просто тихо, пока никто не видит, наводила свой порядок. Стелила постель. Вешала пальто. Расставляла туфли. Следила за тем, что они едят. Контролировала их распорядок дня.

Маргарита вышла из гардеробной и медленно, как лунатик, прошла по квартире. Она смотрела на безупречно чистые полы, на идеально протертые поверхности, на вазу с искусственными цветами, которую Ирина Викторовна привезла в первый же день («чтобы сразу было уютно»).

Она подошла к большому панорамному окну. Снаружи был город, огни, жизнь. Но она не видела его. Она видела только свое отражение — испуганное, потерянное. И за своим отражением — всю эту квартиру, всю эту красоту, всю эту роскошь.

И вдруг ее осенило. Это была не квартира. Это был гигантский, прекрасный, дорогой аквариум. А она была маленькой, яркой рыбкой, за которой с интересом и строгостью наблюдали снаружи. Каждый ее шаг, каждое движение, каждая неправильно брошенная вещь — все было видно. Все подвергалось оценке и коррекции.

Стеклянный колпак. Она была под стеклянным колпаком. И воздух под ним становился все тяжелее и гуще, и с каждым днем дышать становилось все труднее.

Она обернулась. Алексей стоял в дверях спальни и смотрел на нее.

— Ты чего там замерла? Иди спать.

Он не видел стеклянных стен. Он не чувствовал нехватки воздуха. Ему было комфортно в его аквариуме. Он был золотой рыбкой, которая искренне верила, что живет в океане.

Она медленно кивнула и пошла к нему. Навстречу своей красивой, удобной, невыносимой тюрьме.

Глава 5: Первая трещина

Тот вечер стал точкой кипения. Тихий, холодный ужин, прошедший в полном молчании, растянулся, как плохая пьеса, где актеры забыли свои роли. Алексей уткнулся в телефон, листая ленту новостей с преувеличенным интересом. Маргарита ковыряла вилкой в тарелке с пастой, которая казалась ей безвкусной, как опилки. Воздух на кухне был густым и тягучим, насыщенным всем несказанным, что висело между ними.

Она смотрела на его склоненную голову, на знакомый завиток на затылке, который она так любила трогать, и чувствовала, как между ними вырастает стена. Прозрачная, невидимая, но непреодолимая. Он был здесь, в метре от нее, но бесконечно далеко. Его отстраненность ранила больнее, чем гнев.

Она не могла больше этого выносить. Молчание сводило ее с ума. Оно было хуже крика. Оно было признаком капитуляции. Признаком того, что все, что для нее было важно, — неважно для него.

— Алексей, — ее голос прозвучал хрипло от непроизнесенных слов. — Мы не можем продолжать делать вид, что ничего не произошло.

Он медленно поднял на нее глаза. В них не было ни тепла, ни понимания. Лишь усталая обреченность.

— А что произошло, Рита? — спросил он, откладывая телефон. — Мама привезла нам пирог, ты устроила истерику из-за банки маслин, я ушел, чтобы не наговорить лишнего. Все. Дело житейское.

«Дело житейское». Его слова были как пощечина. Она сжала кулаки под столом, чувствуя, как дрожь поднимается от кончиков пальцев к горлу.

— Дело житейское? — ее голос сорвался на высокую, почти истеричную ноту, но она взяла себя в руки. — Алексей, твоя мать имеет ключ от нашей квартиры. Она приходит сюда, когда нас нет. Она переставляет мои вещи! Она роется в моем холодильнике, она пишет мне, что мне есть и какие витамины пить! Она выкладывает фото с моего же телефона! Ты понимаешь? Это не забота! Это… это тотальный контроль! Это нарушение всех границ!

Он выслушал ее, не перебивая, его лицо оставалось непроницаемым. Когда она закончила, он тяжело вздохнул.

— Рита, дорогая, — сказал он, и в его голосе зазвучало то самое снисхождение, которое бесило ее больше всего. — Тебе не кажется, что ты немного сгущаешь краски? Мама… она немного старомодна. Да, она любит порядок. Да, она беспокоится о нас. Она же нас любит. Ключ она оставила на всякий случай. Вдруг мы свой потеряем? Замок поменять — денег куча. А то, что она прибралась… Ну, может, она увидела, что мы устаем, и решила помочь. Почему ты сразу видишь в этом какой-то злой умысел?

Она смотрела на него, и ей хотелось кричать, трясти его, бить кулаками по его груди. Почему он не видит? Почему он отказывается видеть?

— Помочь? — прошептала она. — Помочь — это спросить: «Рита, тебе помочь с уборкой?». А не приходить тайком и не наводить свои порядки! Я не могу чувствовать себя дома в собственном доме, Алексей! Мне кажется, я тут чужая! Мне кажется, за мной постоянно наблюдают! Я схожу с ума!

— Вот именно! — он резко встал, и его стул с грохотом отъехал назад. — Тебе кажется! Это твои фантазии, Рита! Мама не враг! Она подарила нам все это! — он взмахнул рукой, указывая на шикарную кухню, на весь этот «рай». — А ты ищешь повод для ссоры! Может, ты просто не можешь смириться с тем, что мы обязаны ей? Что мы должны быть благодарны?

Его слова ударили точно в цель. Она и сада боялась этой мысли. Боялась, что ее чувства — лишь маскировка для черной неблагодарности.

— Это не про благодарность! — крикнула она, тоже вскакивая. Слезы навернулись на глаза, но она с яростью смахнула их. — Это про уважение! Я благодарна! Я бесконечно благодарна за этот подарок! Но я не продавала ей за него свою свободу! Я не давала ей права распоряжаться моей жизнью!

— Никто твоей жизнью не распоряжается! — его терпение лопнуло, и он закричал в ответ, его лицо исказилось от гнева. — Хватит нести этот бред! О чем ты вообще? Какая свобода? Тебе что, предлагают правила поведения? Требуют отчет о каждом шаге? Нет! Тебе дарят пироги и помогают с уборкой! И ты устраиваешь из-за этого драму! Может, это у тебя проблемы, Рита? Может, тебе к психологу сходить, раз ты во всем видишь угрозу?

Она отшатнулась, словно он ударил ее. К психологу. Значит, она сумасшедшая. Она неадекватная. Она сама все выдумала.

— Я не сумасшедшая, — выдохнула она, и голос ее вдруг стал тихим и ледяным. Вся ярость ушла, сменилась холодной, пугающей пустотой. — И я докажу тебе это. Первое: я хочу, чтобы ты забрал у своей матери ключ от нашей квартиры. Сегодня же.

Он рассмеялся. Резко, громко, неестественно.

— Вот чего ты добиваешься? Ты хочешь, чтобы я пошел к матери и сказал: «Мама, Рита считает, что ты врываешься в наш дом и переставляешь ее тапки, поэтому верни ключ»? Ты хочешь, чтобы я ее оскорбил? Унизил?

— Я хочу чувствовать себя в безопасности в собственном доме! — в ее голосе снова зазвенели слезы. — Я хочу быть уверенной, что, когда я ухожу, мои вещи останутся на своих местах! Что я могу бросить пальто на стул, не боясь, что это станет темой для обсуждения! Это мое право!

— Твое право? — он перешел в наступление, подойдя к ней вплотную. Его глаза горели. — А кто оплатил это твое «право»? Кто подарил тебе эти стены? Эти полы? Это право на безопасность? Она! Ирина Викторовна! И если она захочет зайти в свою же квартиру, чтобы проветрить ее или полить цветы, то она имеет на это полное право!

Маргарита замолчала. Вдруг все стало кристально ясно. Он сказал это. Прямо и недвусмысленно. «В свою же квартиру». Для него это была не их квартира. Это была квартира его матери, в которой им разрешили жить. Со всеми вытекающими условиями.

Она посмотрела на него, и вдруг увидела не мужа, не любимого человека, а чужого мужчину. Сторожа. Надсмотрщика.

— Я поняла, — тихо сказала она. Ее голос был безжизненным. — Это ее квартира. И ты на ее стороне.

— Я ни на чьей стороне! — взорвался он. — Я пытаюсь быть объективным! Я пытаюсь понять, почему ты превращаешь муху в слона! Почему ты не хочешь просто принять ее заботу и жить спокойно!

— Потому что это не забота! — последние остатки самообладания оставили ее. — Это удушение! Это контроль! И если ты этого не видишь, то нам не о чем говорить. Или ты забираешь у нее ключ, или…

— Или что? — он скрестил руки на груди, вызывающе глядя на нее. — Или ты уйдешь? Из этой шикарной квартиры? Вернешься в свою старую берлогу? Или к родителям? Или куда?

Он не верил, что она способна на это. Он был уверен, что она сдастся. Что комфорт и роскошь окажутся сильнее ее чувства собственного достоинства.

Она посмотрела на него. На его знакомое, любимое лицо, которое сейчас казалось таким чужим и жестоким. Она посмотрела на эту прекрасную кухню, на сияющие поверхности, на ту самую вазу с искусственными цветами. Она вдохнула воздух, который пах чужим пирогом и чужими духами.

И поняла, что не может дышать этим воздухом еще один день.

— Или мы идем к ней вместе, прямо сейчас, и ты говоришь, что ключ нам больше не нужен, — сказала она, и ее голос вдруг обрел невероятную твердость. — Или сегодня ночую я не в этой спальне.

Он смотрел на нее с неподдельным изумлением. Он не ожидал такого ультиматума. Он думал, она сломается, заплачет, извинится. А она стояла перед ним — бледная, с трясущимися руками, но несгибаемая.

— Ты серьезно? — спросил он, и в его голосе впервые прозвучала неуверенность.

— Абсолютно.

— Ты хочешь, чтобы я предал свою мать? Ради твоей блажи?

— Я хочу, чтобы ты защитил свою жену. И наш брак.

Он покачал головой, смотря на нее с чем-то похожим на жалость.

— Рита, я не буду этого делать. И ты не уйдешь. Успокойся, перестань истерить. Ложись спать. Завтра ты одумаешься.

Он повернулся и вышел из кухни. Она слышала, как он прошел в спальню, как щелкнул выключатель.

Она осталась одна. Посреди темной кухни, в полной тишине, разрываемая на части. С одной стороны — любовь к мужу, страх потерять его, страх перед неизвестностью. С другой — жуткое, всепоглощающее ощущение ловушки, из которой нужно выбираться, пока не стало слишком поздно.

Она медленно вышла в гостиную. Села на тот самый диван, поставленный по фэн-шую. Он был удобным, дорогим, идеальным. Но он не был ее выбором.

Она сидела так, может быть, час, может быть, два. Прислушиваясь к тишине спальни. Он не вышел. Он не пришел за ней. Он лег спать, уверенный, что утром она одумается и все вернется на круги своя.

Она поднялась с дивана. Ее ноги сами понесли ее в спальню. Она остановилась в дверях. Он лежал на кровати, уже спящий, или делающий вид, что спит. Его спина была к ней.

Она посмотрела на него. На большую, их общую кровать. На его плечо, выступающее из-под одеяла. Ей так хотелось подойти, прижаться к нему, забыть обо всем. Сдаться. Смириться. Может, он прав? Может, она сумасшедшая? Может, нужно просто принять правила игры?

Но потом она вспомнила запах чужих духов в своем шкафу. Вспомнила банку маслин. Вспомнила свой ежедневник на тумбочке. Вспомнила его слова: «В свою же квартиру».

Нет. Она не может.

Она развернулась, прошла в гардеробную, достала с верхней полки дополнительное одеяло и подушку. Вернулась в гостиную. Устроилась на том самом диване. Он был широким, но спать на нем было неудобно. Пружины давили в бок, спинка была слишком низкой.

Она легла, натянула одеяло до подбородка и уставилась в темноту. Из окна падал свет уличных фонарей, отбрасывая на потолок причудливые тени. Она лежала и слушала, как стучит ее собственное сердце. Оно стучало громко, тревожно, словно отбивая отсчет времени до чего-то неминуемого.

Она ждала, что он выйдет. Что услышит ее шаги, поймет, что она не шутит, и выйдет к ней. Сядет рядом. Скажет: «Прости. Я был слеп. Давай решим это вместе».

Но дверь в спальню не открылась.

Впервые за пять лет они легли спать порознь. Не потому, что один был в командировке. Не потому, что один заболел. А потому, что между ними пролегла пропасть. Пропасть из обид, непонимания и страха.

Она лежала на чужом диване, в своей собственной квартире, и плакала. Тихо, беззвучно, чтобы он не услышал. Слезы текли по вискам и впитывались в наволочку, пахнущую чужим стиральным порошком. Таким же чужим, как и все в этом доме.

Она проиграла эту битву. Он выбрал мать. Он выбрал комфорт. Он выбрал ту версию реальности, где она — истеричная, неблагодарная сумасшедшая.

А она осталась одна. В красивой, просторной, идеальной тюрьме. Первая трещина прошла не по стене. Она прошла по ее сердцу. И она понимала — это только начало.

Глава 6: Следы прошлого

Тусклый свет ночника отбрасывал на стены гостиной причудливые, зыбкие тени, превращая знакомые очертания мебели в незнакомые, угрожающие силуэты. Маргарита лежала на диване, укрывшись до подбородка слишком тонким на ощупь пледом, и не могла сомкнуть глаз. Тело ныло от непривычной жесткости, а в висках стучала навязчивая, монотонная дробь: «Он не вышел. Он не пришел. Он не вышел. Он не пришел».