Бесплатный фрагмент - Сын вампира

Глава 1

Деревня Тук

— Ифор, посмотри, та группа овец отдалилась, разверни их, — произнес Генри, указывая рукой в сторону леса.

Я вскочил, схватил прутик и помчался исполнять его просьбу. Солнце палило, и в этот зной я жаждал хотя бы легкого дуновения ветра, но, увы, оно не пришло. Теплый воздух вырывался изо рта, а рубашка, промокшая от пота, противно прилипала к спине. Внезапно в памяти всплыло прохладное озеро, расположенное неподалеку от нашей деревни. Я часто бегал туда по вечерам с другом Ларри; мы плескались, кидались водорослями и играли в догонялки. Все бы отдал, чтобы снова там оказаться. До вечера еще далеко, а мне уже не терпелось сбежать от пастушьих обязанностей и отправиться на прогулку.

Обогнав овец, я пригрозил им прутом, издавая различные, устрашающие звуки, непонятные даже мне. Животные покорно развернулись и медленно направились к основному стаду. Наша отара не особенно велика — всего около четырехсот голов. Прошлый год был тяжел для нашей деревни: пожары унесли много жизней, затрагивая как людей, так и скот. Овчарня сгорела, но мужчины поспешно соорудили новую, хоть и маленькую. Ее сколотили на берегу озера, и овцы чувствовали себя там довольно уютно.

Старик Генри опирался на трость, в одной руке сжимая соломенную шляпу, которую я невольно ненавидел. Улыбка светилась на его лице, когда он с теплом наблюдал за мной. Солнечные лучи игриво лизали его седые волосы, нежно касаясь бороды. В выцветших глазах искрились яркие блики, и старик почти не жмурился.

— Не забывай носить ее, мальчик мой, — произнес он, протягивая мне шляпу.

Я нехотя взял этот нелепый головной убор, но не спешил надевать. Пару раз, пренебрегая советами Генри, я страдал от ужасной головной боли и иногда даже от тошноты.

Его костлявые пальцы нежно сжались на моей голове, но былая сила все еще чувствовалась в них. Он взъерошил мои волосы и, наклонившись, внимательно стал рассматривать. Затем, мягко надевая шляпу на меня, произнес:

— Твоя кожа так и не поддается загару, Ифор.

В его глазах сверкнула грусть, но было в них нечто ещё — осуждение или разочарование? Я не смог разгадать мыслей Генри. С тех пор, как умерла моя мать, он и его супруга Люсьен взяли на себя заботу о беспомощном ребенке, окружая меня теплом и заботой. Они забрали меня и дали все, что было в их силах. Еду, крышу над головой, родительское тепло. Я рос в обычной деревенской семье. Генри всю жизнь пас овец, а Люсьен была первой швеей на деревне. Она брала мерки и в кратчайшие сроки могла изготовить любые наряды, любую одежду. Подлатать старое и обновить, придав свежий вид какой-нибудь вещице, для Люсьен тоже не было проблемой. Даже монахи из Тахирского храма пользовались ее услугами. В деревне поговаривали что всех — от ученика до старших мастеров, одела Люсьен. Только она могла сшить такие качественные халаты, туники, рясы с большими капюшонами. Только она могла работать с любыми видами тканей, превращая их в диковинные наряды. От этого в доме всегда была еда, деньги, ну и конечно одежда. Я тоже выглядел опрятно и чисто. Наверное, беспокойство у местных жителей появилось, когда я стал взрослеть. Сначала никто не придавал этому значения. Я боялся переступить порог дома, но вскоре уже уверенно носился по деревне. В восемь лет ясно помню, как обгонял сверстников, которым было по четырнадцать, пятнадцать лет. А иногда они накидывались на меня, чтобы отомстить за поражение. Я крепко получал, приходя домой расстроенный и в синяках. Генри порой улыбался и осторожно трепал мои волосы, наслушавшись моего недовольства, он шептал: «Научись давать сдачи».

В десять лет я уже сражался с ними на равных. Сейчас мне тринадцать, а они — взрослые парни, не обращающие на меня внимания. Некоторые связаны узами семейной жизни, кто-то погружён в работу, а кто-то уже давно покинул нашу деревню в поисках лучшей жизни. Конечно, мои сомнительные качества не могли остаться без внимания. Больше всех беспокоился местный управляющий деревни, Чавус. Он смотрел на меня со страхом, стремясь убедить всех, что я — чудовище, монстр. Свою точку зрения он подкреплял сомнительными слухами о моем происхождении. Дело в том, что моя мать не была местной. Однажды ночью Чавус с супругой Норой проснулись от громкого стука. Кто-то в отчаянии барабанил в их дверь. Со свечой в руке, Чавус открыл дверь и увидел женщину, по шее которой текла кровь, а глаза и лицо были мокрые от слез. Незнакомка рыдала, держась за живот — она была беременна. Нора, единственная в деревне, кто принимала роды, не растерялась и уложила незваную гостью на свою кровать. Роды были тяжелыми; незнакомка бормотала неразборчивые слова, в бреду вспоминала о укусе на шее, изнывая от судорог. Иногда она приподнималась, с ужасом смотрела на Нору, но вскоре снова теряла сознание. Даже среди этого бреда Нора смогла вычленить главное: женщину укусил вампир. После долгих мучений Нора подняла над головой маленького младенца, с улыбкой рассматривая новую жизнь.

— Мальчик, — прошептала она. Так на свет появился я.

Мать покинула этот мир через два дня. Ей не суждено было увидеть меня. Она лишь беспокойно шептала что-то во сне, иногда впадая в конвульсии или оставляя взгляд застывшим в потолке, не реагируя на мольбы Норы.

Управляющему все это не давало покоя. После смерти незнакомки он предложил избавиться от младенца, утопив его, а мать отправить на костер.

— Эта ведьма, Нора. Ее нужно сжечь, а выродка утопить! Посмотри, какой он бледный, — произнес он с холодной жестокостью.

Но судьба, как ни странно, оказалась ко мне милостива. Нора, вспомнив о проблемах Люсьена и Генри, решилась на другой путь.

— Сходи к Герхардам и передай им младенца, — сказала она с решимостью. — Я осматривала Люсьен и знаю, что у них не будет детей. Они в возрасте, просто предложи. Если откажутся, так и быть. С ним ты можешь поступить как пожелаешь. А мать мы похороним с достоинством. Она пришла ко мне, зная, что только я могу помочь, и никому не причинила зла.

Так я оказался у Генри и Люсьен. Взрослея, я много раз пытался выяснить все подробности той ночи, собирая информацию по крупицам. Где похоронили мою мать, мне так никто и не сказал. Возможно мерзавец Чавус предал ее тело огню, а вот историю моего происхождения он с удовольствием поведал моим новоиспеченным родителям, и они решили хранить эту тайну. Но управляющий деревни предупредил, что, если из этого ребенка вырастет чудовище, он сам лично соберет всю деревню и расскажет все детали событий той ночи. На этом и договорились, только вот язык Чавуса не всегда его слушался. Напиваясь, он кому только не разбалтывал эту историю и каждый раз она менялась. Некоторые детали расходились и не совпадали с реальными событиями.

Когда жители стали замечать, как худой мальчишка обгоняет более высоких и длинноногих парней, а потом еще и дерется отчаянно с теми, кто старше его и физически явно сильнее, слухи поползли еще быстрее. На меня уже косились, смотрели с подозрением, кто-то даже порой крестился. Моя бледная кожа настораживала и пугала одновременно.

Генри мне советовал быть тише воды и ниже травы. Быть серой мышкой. Не попадать в неприятности и стараться избегать ситуаций, которые могут вылиться в скандал.

Я лежал на траве, погружённый в полудрему. Уши улавливали различные звуки. Вот Генри мягко шагает к овцам, безжалостно приминая траву ногами. Чуть левее раздаётся жалобное блеяние одной из овец. Кузнечики стрекочут, как будто соревнуются в громкости, а вдалеке слышны завораживающие мелодии птиц.

Я не помню, с какого возраста начал осознавать этот странный дар, но мне он безусловно нравился. Я ни разу не уходил в глубокий сон. Моя дремота была лишь лёгким покоем, в то время как некоторые уголки моего разума оставались бдительными. Эта часть меня наблюдала, обрабатывая звуки и фильтруя их, создавая в воображении картины их источников. Когда надвигалась угроза, мой разум мгновенно включал защитный режим. Я понял это, когда неожиданно уснул на скамейке у дома Ларри. Огромный, свирепый пес, почему-то увидел во мне врага, кинулся с громким лаем. Вскочив, я зацепился за выступающее бревно и оказался в относительной безопасности. Быстрая оценка ситуации и принятие верного решения, особенно сразу после сна — натолкнули меня на определенные выводы.

— Ифор, просыпайся. Пора возвращаться в деревню.

В одно мгновение я снял шляпу с лица и встретил взгляд старика.

— Уже вечер? — на моем лице расцвела улыбка.

— Уже вечер.

Мы погнали овец по мягкому склону в сторону деревни, которая уютно расположилась у подножья величественных гор. Слева простирался густой лес, окутанный тайной болот, что пугали местных жителей. Охотники и грибники часто шептали страшные истории о пропавших в тех краях. Все понимали: в тех мрачных дебрях нужно быть осторожными; людские жизни там порой обрывались, как трава под натиском косы. Самые отважные, с трепетом в сердце, осмеливались заходить только на край леса и исключительно при свете дня, дабы не потерять из виду овечьи пастбища.

Мой взгляд неосознанно устремился к горным вершинам. Там, среди облаков, притаился Тахирский храм — еще одна загадка, гложущая мою душу. О настоящих родителях, увы, мне не узнать, но тайну храма я чувствую, однажды смогу разгадать. Никто из деревни не знал, чем занимаются монахи и какая иерархия царит в их мрачных стенах. Иногда ученики, так они себя называли, спускались в деревню, делая заказы у Люсьен, щедро платя и никогда не торгуясь. Но их истинная суть оставалась овеянной тайной. Порой с крупных городов приезжали герцоги, лорды и другая придворная знать и шумной процессией, двигались сквозь деревню в сторону храма. Позднее они вновь уезжали в свои города и поместья. Зачем? Почему? Никто не знал, и, откровенно говоря, мало кого из местных это волновало. В жизни всегда были проблемы более насущные: как бы урожай удачно сложился, чтобы пожары не навредили, чтобы сосед вовремя вернул долг. А в последнее время среди деревенских разговоров поползли слухи о том, будто волков видели неподалеку. А это всегда предвестие беды. Угроза нависала как над овцами, так и над самими людьми. Если хищники находятся поблизости, значит, их терзает голод. Так просто зверь не приблизится к деревне.

Когда все овцы мирно устроились в овчарне, Генри с усердием проверил, надежно ли заперты ворота, затем прищурился и спросил:

— Пойдешь ужинать? Или сразу к Ларри?

— Сразу к нему, — улыбнулся я, пожимая плечами.

Старик не стал возражать, знал что уговаривать бесполезно.

— Не задерживайтесь допоздна. Яблоки у Джорджии не воруйте. И не трогайте Гека. Ты меня понял, Ифор? — в его голосе звучала отцовская строгость.

Я кивнул, улыбнулся и побежал прочь. Яблоки Джорджии, безусловно, манили своей красотой и сладостью, но Ларри уверял меня, что нашел им достойную замену. Сегодня он собирался показать одно место. Он также обещал приключения, которые давно были нам нужны. Воровать яблоки у Джорджии стало скучно и предсказуемо. В последний момент она снова выбежит на крыльцо, гневно ругаясь и наблюдая за нашими удаляющимися спинами. А затем обязательно расскажет обо всем нашим отцам.

Мы встретились у колодца и, наполненные восторгом, устремились к озеру, швыряя друг в друга земляные камешки. Пробегая мимо моего дома, я махнул Ларри, призывая следовать за мной. Ловко перепрыгнув через забор, постучал в окно. Я посчитал ровно до десяти, а затем ставни тихо скрипнув, распахнулись. Осторожно положив шляпу на подоконник, я вытянул руки, словно прося у неба долгожданного дождя. Люсьен, с привычной доброй улыбкой, высунулась к нам и дала несколько горячих пирожков. Жадно схватив угощение, мы, не желая задерживаться, помчались дальше.

— Долго не гуляйте! — донеслось мне вслед, как легкий ветерок, наполненный заботой.

Мы пробежали по всей улице, свернули направо и влетели в заброшенный сад, сбивая на своём пути кусты и крапиву. Ветки рябины, словно стражи этого запустения, не упускали возможности хлестнуть меня по лицу. Я неловко подставлял руки, крепко сжимая пирожки, стремясь удержать эту кулинарную прелесть и одновременно уберечь глаза — задача, требующая ловкости. Однако уступать Ларри я не собирался. Он мчался, как молодой теленок, не замечая преград, всячески игнорируя препятствия. Привычным путем мы достигли любимого озера, которое распахнулось перед нами, а сад остался позади. Этот сад когда-то принадлежал местному целителю, который выращивал здесь целебные растения и кустарники, собирая травы для создания лекарств и настоек. Он давно помер, еще до моего рождения. Родственников не осталось, дом со временем разграбили, а сад продолжал жить собственной жизнью.

Озеро тускло поблескивало, стремясь удержать последние лучи дневного света на своей гладкой поверхности. Рядом возвышались величественные горы, хранители этих мест, которые мрачно наблюдали за нами, отражаясь в воде. Они словно кричали о своем присутствие «Мы здесь, на страже!». Эти горы всегда оберегали нашу деревню от свирепых степных ветров. Каждый вечер здесь расцветала неземная красота, и потому мы с Ларри любили приходить сюда, особенно летом. Вода, нагретая солнцем за долгий день, становилась горячей, как парное молоко, и погружение в её объятия приносило неподдельное удовольствие.

Спешно сняв башмаки, мы уселись на берегу, погружая ноги в теплую воду. Пришло время наполнить наши животы пирожками. Мы жадно принялись кусать их, украдкой перекидывая взгляды то друг на друга, то на спокойное озеро.

— Мне не терпится увидеть яблоню, о которой ты мне говорил, — произнес я с набитым ртом, устремив взгляд на Ларри.

Мой друг уже расправился с одним пирожком и принялся за второй. Его взгляд носился по поверхности воды, а на щеках играл легкий румянец. Никто и никогда не наблюдал таких румянцев на моем лице. Моя кожа всегда оставалась бледной. Даже в моменты смущения я не понимал, почему люди краснеют, и что именно заставляет кровь приливать к лицу.

— Да, сейчас мы отправимся туда. Она в горах. Но сначала давай искупаемся. Я чувствую, что моё тело сейчас сгорит. — Ларри, жадно запихнув последнюю половину пирожка в рот, принялся снимать рубашку. Он был таким же худощавым, как и я, с тем же стройным телосложением. Однако на этом наше сходство заканчивалось. У меня были тёмные, прямые волосы, касающиеся ушей, и голубые глаза, обрамлявшие острые черты лица. Ларри же обладал почти ангельским обличьем. Его светлые кудри небрежно торчали во все стороны, а синие глаза и округлое лицо придавали ему наивный вид. Гек, сын старейшины, со своей компанией часто обзывали его девочкой. Мы ловили Гека одного, и Ларри мстил ему, отвешивая хороших поджопников. Таким образом мы восстанавливали справедливость. Этот пухлый, противный мальчуган с друзьями позволял себе колкости в наш адрес, но открыто нападать не решался — мне кажется, они побаивались меня.

Я расправился с пирожками и быстро раздевшись, прыгнул в воду. Ларри шлепнул меня по плечу и, с криком «Поймай меня», занырнул, скрываясь полностью в воде. Я тут же начал вертеть головой, пытаясь угадать, в каком направлении он поплывёт. Это была настоящая игра, где всё зависело от интуиции и удачи. Я нырнул, зажмуриваясь, и повернулся налево, делая несколько мощных гребков. Возможно, Ларри поплыл сюда! Быстро вынырнув, встряхнувшись, я начал осматриваться. Но Ларри неожиданно оказался в противоположном конце. Мы оба рассмеялись и одновременно нырнули вновь. Он мог остаться на месте или переместиться в любую другую сторону. Как угадать его задумку? Открывать глаза в мутной воде не имело смысла — ничего не разглядеть. Более того они потом еще будут красными и чесаться. Тогда точно меня посчитают за вампира и сожгут.

Я медленно греб руками, придерживаясь правой стороны, ближе к берегу, но не спешил всплывать. Я застыл, стараясь не шевелиться. Ларри вынырнул из воды громко и радостно, уверенный в своей победе. Я уловил, откуда доносился звук.

Вот ты где! Мысленно улыбнувшись, я поплыл в его сторону. Где-то здесь! Чувствую. На мгновение приоткрыл глаза, чтобы удостовериться, что не ошибся. Передо мной возникло его тощее тельце. Я осторожно высунул голову из воды прямо перед ним.

— Ну вот и все, — на моем лице расползлась довольная улыбка.

— Ладно, пошли, покажу яблоню, — усмехнулся он, плеснув в меня водой. Моя рука инстинктивно дернулась, награждая Ларри лёгким подзатыльником.

Мы, как молодые кабанчики, выскочили из воды, расплескивая тяжелые капли во все стороны. Затем Ларри попытался поймать мою ногу, но я ловко отпрыгнул в сторону. Правда, удержаться не удалось, и я приземлился на пятую точку, уже без его помощи. Мы захохотали, а потом, спеша, начали одеваться. Ощущение новых приключений витало в воздухе. Вечер обещал быть интересным.

Мы поднимались вверх по склону. Ларри, как проводник, уверенно шел впереди, а я, плетясь за ним, внимал каждому шагу, с любопытством осматривая незнакомую местность. Эта тропа была мне незнакома; вокруг не было ничего, что поразило бы воображение. Горная панорама сливалась в одно серое полотно и лишь изредка на горизонте появлялись небольшие зеленые островки, словно приправы, посыпанные рукой природы. Извивающаяся тропа вела к вершине, порой обходя валуны, иногда же словно исчезала, но мы упорно старались держать её в поле зрения. Я остановился, чтобы полюбоваться деревней, раскинувшейся, как на ладони. Вдали на фоне серых холмов заметил свой дом и тихо улыбнулся. Генри, несомненно, уже поужинал и теперь чинит курятник. Ему важно подлатать пол и заделать дыру в стене. Он постоянно боялся, что хитрая лиса проберется и утащит птиц.

После того, как Ларри окликнул меня, я продолжил путь. Сколько мы шли — неведомо. Мои легкие казались неутомимыми, стремясь впитать больше воздуха. Я стал ловить его ртом. Мой друг, заметив это, лениво произнес:

— Не переживай. Здесь воздух такой, дышать намного труднее. Скоро привыкнешь. Мы уже пришли.

— Тут значительно прохладнее, чем внизу, — пробурчал я. Мы свернули вправо, обходя темно-серую скалу. Я вертел головой, разглядывая величественные горные массивы вокруг. Перед нами простиралось небольшое плато, обрамленное острыми пиками. В центре возвышался Тахирский храм. Мы подошли к нему по незнакомой тропе. Основная дорога, что я знал, находилась восточнее, ею пользовались монахи и их гости из соседних герцогств. Интересно, откуда Ларри узнал о этом пути?

— Сюда, — прошептал он, прячась за огромным валуном. Я пригнулся и последовал за ним. Из своего укрытия я стал любоваться храмом: белое каменное здание округлой формы, большое, будто часть крепости. К нему примыкают два пузатых пристроя с острыми крышами. Деревянные окна ровно расположились в три ряда, а огромные ворота смотрели на восток. К ним подползали широкие каменные ступеньки, которые спускались вниз, к деревне. С другой стороны храма, у монахов, был внутренний дворик. Я заметил площадку с соломенными чучелами, явно сделанными для тренировок, а не для запугивания птиц.

— Вон туда смотри, дурила, — донесся голос Ларри. Я метнул взгляд в указанном им направлении. Неподалеку от площадки расположился небольшой пруд, а рядом с ним стояла яблоня, мирно дремлющая в тени величественных горных пиков.

— Ты что, с ума сошел? — прошептал я, словно нас мог кто-то услышать. Ларри улыбнулся, но мне стало не до веселья.

— Ты собираешься красть яблоки у монахов? — Я был искренне поражен безрассудной авантюрой моего друга. Наивность, смешанная с храбростью, всегда была отличительной чертой Ларри. Он никогда не задумывался о последствиях, погружаясь с головой в омут, а уж потом размышлял о том, как из него выбраться. Его лицо озаряла лучезарная улыбка, а в глазах весело блестел огонёк.

— Ларри, нас же поймают. Это не Джоржия.

— Ты же сам мечтал о приключениях, Ифор! Никто не говорит, что мы пойдём сейчас. Я предлагаю подождать до рассвета, когда все будут спать. Монахи — такие же люди. Можно даже до рассвета.

Я задумался о своем утреннем распорядке. Каждый день меня будит Люсьен, и мы идем завтракать. Если я не успею, мне конец. Нужно будет выбраться через окно, а потом вернуться обратно. Дверь закрывается на скрипучий засов.

— Не морщи лоб, у тебя сейчас голова лопнет, — засмеялся Ларри, наваливаясь спиной на валун.

Яблоки — крупные, алые, сладкие, как мечты, и это наше приключение. Дело серьезное, опасное, но в то же время манящее. Воровать яблоки у Джорджии стало скучно, и все следы неизменно ведут к нам. Но здесь, в этой волшебном месте, есть возможность стянуть эти божественные плоды, и никто не узнает. Никто не придет завтра с гневом, не начнет сыпать проклятиями и угрожать плетьми.

— Не уверен, что это хорошая затея, — нерешительно произнес я, но Ларри тут же перебил меня:

— Ифор, с каких пор ты стал бояться таких мелочей?

— Я не боюсь, — прорычал я и, выдержав паузу, добавил: — Ладно, рано утром встречаемся здесь, у этого камня.

Ларри, довольный, улыбнулся и протянул ладонь. Я неуверенно хлопнул по ней, как по заключенному соглашению.

— Думаю, нам пора возвращаться в деревню.

Мой друг кивнул, и мы пошли быстрым шагом, надеясь добраться домой до наступления темноты.

Вскоре я уже сидел за столом, наслаждаясь лепешками и теплым молоком. Они были невыносимо вкусными; Люсьен готовила их на небольшой каменной печурке, которая жадно поглощала сухие полешки. У нас был камин, но летом он лишь служил напоминанием о зимних холодах, почти не использовавшимся в повседневной жизни. Напротив, печка работала без усталости, как и сама Люсьен, которая обожала готовить и никогда не оставляла нас голодными. Я с радостью брал наполнившуюся едой корзинку и весело направлялся к овчарне.

— Сегодня ты припозднился, малыш, — с нежностью заметила она, подойдя ко мне. Я улыбнулся, подняв взгляд. Люсьен была доброй и отзывчивой, всегда готовой прийти на помощь и выслушать. Я любил ее. Генри редко именовался папой, тогда как слово «мама» стало частью моего лексикона с самых ранних лет, едва я начал говорить.

— Засиделись у озера. Прости, пойду отдыхать, — Я поднялся из-за стола, улыбнулся ей. Она поцеловала меня в макушку, и я направился в свою комнату, погруженный в мысли о нашем сегодняшнем походе в горы и о том, какую судьбу нам уготовили служители храма. Может просто утопят в своем пруду или сделают из нас чучела для тренировок?

Я отодвинул ткань в сторону, которая висела в проходе, и оказался в небольшой комнате. Думаю, что, когда вырасту, это место будет казаться мне довольно тесным. Но сейчас я чувствовал себя вполне уютно. Не каждый деревенский ребенок мог похвастать своей собственной комнатой. А у меня здесь стояла деревянная кровать, тазик с водой и даже сундук, где хранились мои вещи. И еще — небольшое окно. Правда, вместо стекла по раме тянулся бычий пузырь. Мутное пятно, через которое я никогда не мог четко различить, что происходит на улице; видел лишь расплывчатые силуэты. Но даже этим я был доволен и благодарен Генри. Он устроил эту комнату специально для меня: провел деревянную перегородку вдоль стены, вместо двери повесил плотную ткань и прорубил окно. На раму натянул бычий пузырь — стекло было слишком дорогим удовольствием. Я смутно помню те дни, когда был гораздо младше, и моя помощь ему в этой затее состояла лишь в бесконечной беготне около ног и потоке вопросов. Мое окно не открывалось; оно служило источником хоть и мутного, но все же света. Поэтому сегодня мне предстоит вылазить через кухонное окно.

Я плюхнулся на кровать, закрыл глаза и в своей привычной манере погрузился в дремоту. Это было странное ощущение: тело отдыхало, а разум, словно мудрый стратег, умело распределял ресурсы. Он отправлял одну часть меня на отдых, в то время как другая продолжала работать. Я не знал, какая именно часть активна. Ни Люсьен, ни Генри не были посвящены в мои тайны. Родители переживали о сплетнях в деревне, и мне не хотелось еще давать им повода для беспокойства. С каждым днем я ощущал, как меняется что-то внутри. Чувства обострялись — слух, зрение. Эта трансформация больше пугает, чем радует. Осознание своей инаковости отдают горечью. Страх охватывал меня, когда Люсьен читала сказки о чудовищах и вампирах. Я старался скрыть волну, но не мог удержаться от просьбы: «Прочитай еще». Когда я научусь читать, я возьмусь за каждую книгу, чтобы узнать, кто я, кем являюсь. Мысли о том, что меня могут считать чудовищем и оставить в страшном лесу на голодную смерть, пронзали холодом.

Шел час за часом. Я спал, но в то же время улавливал множество звуков: как изредка шевелится Люсьен, как мощно храпит Генри, как под полом шуршат любопытные мыши. Далекий лай собаки с другого конца деревни также не остался без внимания. Не знаю, сколько времени я так провел, когда внутренний голос подсказал мне, что пришло время просыпаться. Я тихо поднялся и отправился на кухню, мягко ступая по полу босыми ногами. Подойдя к окну, осторожно открыл ставни. Стараясь издавать как можно меньше звуков, выскользнул на улицу.

Ночь окутала деревню, окрасив ее в пугающую тьму. Лишь луна заботливо пыталась осветить извивающиеся улочки своим бледным светом. Я принюхался, вдыхая свежесть раннего, предстоящего утра. Нос и кожа почувствовали влагу — это раса. Время не терпит. Вокруг стелился легкий туман. Мои ноги коснулись сырой травы, и вдруг я осознал, что стою босиком. Бежать в горы, ощущая каждую крошечную камешку, — занятие не из приятных. Но возвращаться в дом не хотелось, и я решительно ускорил шаг.

Деревню я пересек без особых затруднений, как и заброшенный сад. Его разросшиеся кусты не стали для меня преградой. Однако, когда я вышел на основную тропу, ведущую к храму, у меня вдруг закрались сомнения: стоило ли отправляться в путь без удобных башмаков? Мелкие камешки, острые, как иглы, врезались в мои ступни, напоминая о том, как неумолимо природа отвоевывает пространство. К тому времени, как я достиг назначенного места, пятки мои уже терзали мучительные покалывания. Ларри не оказалось у большого валуна, и мысль о том, чтобы опереться на этот гранитный великан, тоже не привлекала. Не хотелось, чтобы одежда и без того уже влажная, намокла ещё больше. Роса покрывала всё вокруг, заботливо укутывая деревню влажным покровом. Где-то вдали мои уши уловили вой неизвестного зверя, и в груди затаился легкий страх. Я поежился, передергивая плечами, словно спасаясь от невидимого холода. Мои глаза метались по окружающему ландшафту, в надежде разглядеть Ларри, но он все не появлялся. Не помню, как в моей руке оказался прутик; на земле у ног начали появляться различные каракули, символы.

Ночь медленно отступала, на небе разлилась заря. Проблески света наполнили пространство непрерывным хором жизни: насекомые, птицы, змеи — все вылезали из своих укрытий. Скоро начнется новый день.

К моему огорчению, Ларри так и не пришел. Этот болван вероятно спит, а я стою как дурак и жду. Я уже подумывал о том, чтобы вернуться домой, когда мне пришла в голову безумная мысль: пойти к яблоне в одиночку. Я соберу несколько яблок и завтра буду хвастаться перед Ларри. Заставлю его завидовать.

Недолго думая, я устремился к храму, стараясь скрываться за могучими валунами. Чем ближе подходил к священному месту, тем реже встречались укрытия. Когда я вышел на открытое пространство и увидел яблоню в нескольких шагах, я прижался к земле. Немного подождав, я вновь двинулся к заветной цели, совершая короткие перебежки.

Достигнув яблони, я невольно сглотнул слюну. Крупные, красные, слегка влажные от росы, они свисали с веток, и так и норовили сорваться в мои жадные ручонки. На мне были просторные штаны и такая же свободная рубаха. Я торопливо начал собирать яблоки, наполняя карманы, а затем и подол рубахи, радуясь богатой добыче. Ларри, непременно, позавидует. Перед глазами уже рисовалась его удивленная физиономия, полный печали взгляд — жалеющий о том, что не пришел со мной. Я смогу наслаждаться яблоками, глядя на него. О как же хочется его поддразнить! Один раз он поступил со мной точно так же: когда меня не выпустила Люсин, он лазил по чужим огородам. На следующий день, когда мы встретились, он довольный сидел на стогу сена, поглощая свои добытые плоды. Да, у нас была такая традиция — все, что добывали в одиночку, съедали сами, не делясь.

Внутренности пробрал дикий страх, когда я понял, что слышу чьи-то шаги за спиной. Я напрягся, пытаясь побороть ледяную скованность в теле. Медленно повернулся к источнику звука. Ко мне шел человек. Свободное зеленое одеяние. Воздушные штаны, длинный халат с капюшоном на голове. Платок закрывал лицо, а в правой руке он держал боевой посох. Он двигался как кошка. Легко и грациозно. Так тихо, что даже я не услышал его. Увлекся собственными мыслями и совсем позабыл об осторожности. Я замер. Он остановился и тоже замер. Надо что-то предпринимать. Я достал все яблоки из подола рубашки и кинул поочередно в него. Не знаю, насколько глупо это выглядело, но ничего другого на тот момент в голову не пришло. Он увернулся от всех бросков, но при этом не сдвинулся с места. Продолжал стоять и молча наблюдал за мной. В моих карманах еще было два яблока, но так как эта затея не дала результатов, я решил их оставить.

Прыгнув в сторону, я помчался прочь. Побежал так быстро, что удивился сам себе. Ноги словно парили над мокрой травой, каждый раз отталкивая меня все дальше от незнакомца. Я опасался поскользнуться, но скорости не сбавлял и бежал, не оборачиваясь. В ушах звучали его шаги, широкий размах ног, сильные, пружинистые. Он приближался! Я это ощущал. Но снова ловкость выручила меня. Почувствовав его приближение за спиной, я добрался до большого камня, где мы с Ларри условились встретиться, и резко прыгнул вправо. Незнакомец врезался в камень, пытаясь прижать меня к нему. Это дало несколько драгоценных секунд, чтобы убежать.

Я мчался вниз по тропе, вдалеке виднелась деревня. Сердце бешено колотилось, готовое разорваться. Я едва ощущал боль от мелких камней, втыкающихся в ноги, но мне было все равно. Я просто хотел убежать и забыть эту погоню как страшный сон. Он снова догонял. Бежать в деревню было нельзя, он не должен узнать, где я живу. Но что делать? Нужен план. Справа заметил любимое озеро. Не раздумывая, повернул к нему. Влетев в высокую траву, как дикий кабан, я прыгнул в воду. Нырнув, начал двигаться вниз, ко дну. Холодные водоросли принялись нежно щекотать кожу. В какой-то момент я замер, стараясь сохранить воздух в легких. Это был последний шанс. Я расслабился, стараясь погрузиться в состояние, похожее на сон. И, похоже, это сработало.

Точно не помню сколько продержался под водой, но как показалось это было очень долго. Сердце после изнурительного бега, сменило ритм. Оно билось не так часто. Наоборот, удары были редкими, но мощными. Удар — кровь разгоняется по организму. Далее жар и слабость. Через несколько секунд опять удар и та же волна жара вперемешку со слабостью вновь накрывает мое тело. Я прислушивался одновременно и к собственным ощущениям, и к тому, что происходит на поверхности озера.

Когда почувствовал головокружение и острую боль в теле, требующего воздух, я осторожно всплыл. Никого нет. Я поднялся из воды и зашагал к берегу, стараясь сильно не булькать. Моя одежда заметно потяжелела. Яблоки в карманах словно два больших камня, прилипли к ногам.

— Впечатляет, — прозвучал спокойный, уверенный голос взрослого мужчины, заставивший меня вздрогнуть. Повернувшись вправо, я увидел своего преследователя, стоящего всего в шести шагах, задумчиво опирающегося на посох. Он слегка наклонил голову и пристально меня рассматривал. В его глазах не было злобы или агрессии; напротив, царило любопытство и удивление.

Я вздохнул, осторожно вытащил яблоки и протянул их ему.

— Нет, нет. Они твои, парень. Ты заслужил. Я никогда не встречал людей, готовых рисковать жизнью ради двух яблок, — его голос звучал с оттенком усмешки.

Я замер, растерянно держа руки вытянутыми не зная, что делать дальше. Мысли отчаянно метались в поисках нового плана побега, и, вероятно, он прочитал это по моим бегающим глазам. Незнакомец взглянул на небосвод, медленно пробуждающийся от ночного сна, затем снова на меня.

— Наверное, тебе пора домой, малец. Я тоже пойду. — Он развернулся и направился к горам. Я вздрогнул от удивления и открыл рот, собираясь задать вопрос, но слова застряли в горле. Вдруг он остановился, обернулся и произнес:

— Приходи учиться. Твое место там. — Его рука с посохом медленно указала в сторону храма.

А потом он ушел. Эти слова, как заноза, вонзились в душу. Я шагал к дому, понимая, что опоздал. Генри уже наверняка увел отару на пастбища, а меня ожидал осуждающий взгляд Люсьен, полный непонимания. Однако эти незадачи больше не тревожили, они как будто оставили меня в стороне. Я двигался сквозь туман, погруженный в размышления о сказанном этим загадочным человеком. Это был не просто разговор — меня пригласили учиться в Тахирский храм! Мысли о грядущих переменах разгорались, как звезды на вечернем небосводе. Эта возможность манила, как волшебная искра, обещая открыть новые горизонты, о которых раньше лишь мечтал.

Глава 2

Новенькая

Я лежал на траве и наблюдал, как Генри склонился над овцой. Он аккуратно раздвинул её шерсть и начал втирать в кожу животного мазь. Крохотный бутылёк, лежащий рядом, источал терпкий запах. Старик с любовью ухаживал за своими овцами, посвятив этому делу всю жизнь. Он сам готовил мази от сыпи, глубоких царапин и открытых ран. Не зря старейшина доверял ему отару: животные чувствовали себя хорошо, а если заболевали, Генри всегда находил способ их вылечить. Вот и сейчас, нахмурившись, он старательно обрабатывал участок кожи овцы…

Я опустил шляпу на нос, пряча глаза от беспощадного солнца, и негромко начал присвистывать. Воспоминания о сегодняшнем утре накрыли прохладной волной. Разговор с моим преследователем уже отступил, но укоризненный взгляд Люсьен все еще стоял перед глазами. Стыд и неудобство тисками сжимали сердце; я чувствовал, что подвел её, предал доверие. Вроде бы ничего страшного не произошло — всего лишь опоздание. Но когда Люсьен спросила: «Где ты был?», я не нашелся что ответить. Люсьен не стала допытывать, просто сделала выводы, известные только ей. Чувство вины медленно разрасталось, окутывала меня железными цепями. Я понимал, что должен что-то исправить. Как же я хотел, чтобы всё вернулось на круги своя. Я вдруг понял, что не хочу больше делать ей больно.

— Не могу понять, укусил ли клещ или это чесотка? — ворчал Генри, внимательно рассматривая проблемный участок кожи овцы. Улыбка на моем лице прервала мелодию, которую я насвистывал. Генри, похоже, не придал значения моей утренней шалости. Он понимал меня: сам был в том возрасте, когда хочется приключений, когда не страшно ничего и никого не слушаешь. Когда я прибежал к нему, он лишь усмехнулся и на мгновение взглянул в мою сторону, а потом снова сосредоточился на овце, которая терлась боком о молодое деревце. Боль в пятках уже слегка утихала, но всё ещё напоминала о себе. Сегодняшние ночные приключения я запомню надолго. Человек из храма, судя по голосу, был довольно взрослым, но при этом быстрым и ловким. Он легко догонял меня. Если бы не моя реакция, то, возможно, попался бы у большого валуна. Но его впечатлило, сколько я смог продержаться под водой. Он разрешил мне забрать яблоки и пригласил учиться. Интересно, чему там обучают? А если бы он поймал меня в начале нашего забега? Чем бы всё это закончилось? Что бы со мной было? Пригласили бы меня в храм на обучение?

В голове роилось множество вопросов, на которые никто не мог дать ответы. Меня тянуло туда. Я уже понимал, что хочу учиться в храме, и не важно чему. Этот храм, окутанный загадками и тайнами, манил меня…

Как объяснить Генри и Люсьен? Что я скажу им? Что собираюсь учиться в храме, не зная, чему и зачем? Они, безусловно, будут против. Генри обучал меня обращаться с овцами — пасти и заботиться о них. Мы много времени проводили за плотницкими делами, ведь работы по дому всегда хватало. Люсьен учила меня грамоте: читать, писать и считать. Я не любил эти занятия, но мечтал научиться читать. Пока у меня не очень получалось, но я обязательно освою это умение и прочитаю все книги на свете.

День пролетел незаметно. Темно-оранжевое солнце медленно опускалось, окутывая пастбище мягким равномерным светом. Рваные облака неспешно плыли к далеким равнинам, а я, лежа на траве, с благоговением наблюдал за ними. Облака видят нас. Они наблюдают, как мы живем, как копошимся в своих заботах. Проплывая над государствами и империями, над горами и лесами, они знают все. Там, вдали, живут такие же люди, как мы. А может, и не такие. Мне всегда хотелось отправиться в путешествие, познать этот мир, увидеть, как живут другие. Эх, скорее бы вырасти.

Я услышал топот овец — Генри уже повел их в деревню.

— Идем, — махнул он рукой. Я неохотно поднялся, поправил челку, упавшую на глаза, и водрузил на голову шляпу. Когда я подошел к старику, он закашлялся, украдкой посмотрел на меня и тихо спросил своим скрипучим голосом:

— Тебя что-то беспокоит?

Говорить ему или нет? Если открою правду, меня накажут. Но не так страшно само наказание, как то, что расстрою родителей. Я воровал яблоки, лазил по запретным местам, а теперь добрался до Тахирского храма. Нужно было что-то сказать, и я решил частично изменить свою ночную историю.

— Пап, сегодня ночью, ближе к рассвету… мне просто не спалось. Я решил прогуляться вокруг дома. — Я старался не смотреть ему в глаза. Он легко прочтет меня, как открытую книгу. Раскроет все мои тайны и поймет, где лгу, а где говорю правду.

— В общем, я встретил учителя… или ученика. Или мастера, не знаю, кто он. Но этот человек из храма. На горах храм. — Я мямлил, подбирая слова, в то время как Генри хмурился. Его лицо, испещренное глубокими морщинами, сморщилось еще сильнее. — И он пригласил меня учиться. Может, он удивился моему цвету кожи или просто увидел во мне что-то особенное. Он сказал, что мое место там у них.

Мне стало стыдно и неловко. Я не понимал, почему пожалел, что заговорил об этом. А еще меня взбесило, что не мог толком формулировать предложения, когда волновался…

Рука Генри легла на мое плечо. Он шагал уверенно и размеренно, а я тщетно старался угнаться за ним, семеня рядом. В душе теплилась надежда, что он заговорит, но его молчание лишь усиливало напряжение. Я не решался нарушить тишину, полагая, что уже сказал достаточно. Мы дошли до деревни в тишине. Загнав овец в овчарню, я сказал Генри, что скоро вернусь, и предложил ему идти дальше без меня. Он коротко кивнул, и мы разошлись. Я быстро добежал до дома. Оказавшись в своей комнате, засунул руку под подушку и достал яблоко, затем спрятал его в кармане. Второе решил оставить на потом. К счастью, Люсьен не было дома — вероятно, она пошла за молоком к соседке. Я не хотел встречаться с ней в этот момент. Если бы она заметила яблоки, все стало бы ясно.

Ларри ждал меня у озера, напевая незнакомую песню. Он поднимал камешки с берега и бросал их в воду, прислушиваясь к бульканью, словно пытался уловить разницу. Хотя разница была очевидна — все зависело от размера камня. Кидаешь побольше — звук один, поменьше — совершенно другой. Я подошел к нему ближе и протянул яблоко. Неудержимо нахмурившись, заметил, как его глаза искали ответ в моем лице. Ларри взглянул на меня, затем на яблоко. Он быстро понял мое настроение и, не обращая внимания на мою вытянутую руку, вновь подобрал камешек и бросил его в воду.

— Оно с Тахирского храма, да? — спросил он, не отрывая взгляда от места, где только что булькнул камешек.

— Угу, — мрачно буркнул я. — И меня чуть не поймали. А мой лучший друг, который всё это затеял, так и не появился.

— Ифор, прости, я проспал, — его голос потух. Он посмотрел на меня, и в его синих глазах отразилась грусть. — Оно твое. Я не возьму.

— У меня еще одно есть. Бери! — настаивал я, не сводя с него глаз. Он осторожно взял яблоко и поднес его к губам.

— А еще на меня обижается мама. Я туда больше не ногой, Ларри. Мой друг откусил яблоко, и его кислое выражение лица сменилось удивлением.

— Необычный вкус. Очень сладкое и почему-то вязнет во рту.

— Может, это не яблоки вовсе? — предположил я.

— Ага, конечно. Еще какие яблоки. Что у тебя с матерью? Почему сердится?

— Не сердится. Просто не мог объяснить, где был и почему опоздал. А что я скажу, Ларри? Яблоки воровал?

— А почему ты опоздал? — серьезным взглядом окинул меня он, откусывая яблоко.

На мгновение я задумался, стоит ли рассказывать ему всю правду. Я не планировал сегодня долго болтать с Ларри; хотел немного поиграть в обидку и постепенно делиться с ним тем, что произошло. Но его грустное лицо растрогало меня. Лед растаял. Ларри умел это делать.

— Ну, я же говорил, что чуть не поймали. За мной носился монах по всем горам, поэтому я опоздал. В конце концов, он меня поймал. Хотя, если честно, мы просто стояли рядом, и он разрешил мне забрать яблоки. А еще пригласил учиться в храм.

— Учиться в их храм? — ахнул Ларри, уставившись на меня с широко раскрытыми глазами. Его рот был открыт, и в нем виднелась масса прожеванного яблока. Я пожал плечами, пытаясь выдавить из себя подобие улыбки.

— Что толку, если мои родители против такой перспективы? Генри даже не захотел говорить об этом, а Люсьен… думаю, сейчас не время шокировать ее такими новостями.

Челюсти Ларри задвигались, и он громко проглотил яблочную кашицу.

— Это здорово, Ифор! Тебя там научат драться и поклоняться солнцу!

Я не мог понять, искренен ли он или его слова полны сарказма.

— Угу, здорово, — нахмурился я, поворачиваясь к деревне. — Мне пора. Я пришел отдать тебе яблоко. Сегодня хочу поужинать с родителями. Мне нехорошо, когда они обижаются на меня. А они обижаются, я это чувствую.

— Ты на меня тоже обижаешься? — чавкая, спросил Ларри.

— Да куда там, — отмахнулся я, улыбнувшись. — Ну все, побегу.

Я подмигнул ему и стремительно направился к заброшенному саду. Миновав его, я оказался на центральной улочке деревни. Шагал быстро, прижимаясь к обочине, мимо неказистых избушек. На скамейках сидели бабушки, возбужденно обсуждая что-то важное. Увидев меня, некоторые шептались и тыкали в мою сторону своими костлявыми пальцами. Я старался не задерживать на них взгляд и опустил голову, пряча лицо под тенью шляпы. Слева за воротами злобно залаяла собака. По низкому и гремучему рыку понял, что это огромный пес. Я успел разглядеть его морду, которая виднелась в щели под воротами. Он так стремился вырваться на улицу, что мощно скреб землю передними лапами. Спеша миновать опасный дом, я чуть не наткнулся на гусей, которые мирно переходили дорогу. Вовремя отпрыгнул назад. Два гуся, возмущенные моим появлением, захлопали крыльями и, зашипев, кинулись на меня. Я метнулся влево, обходя эту боевую компанию, затем перепрыгнул через небольшую канаву и свернул на другую улицу.

До дома оставалось совсем немного, как услышал топот копыт позади. Инстинктивно отскочил в сторону от дороги и ни разу не пожалел о своем решении. Мимо пронеслись несколько всадников. Пыль, поднятая от их лошадей, образовала небольшое облачко, которое затем равномерно осело, мягко укутывая кусты и другие растения. Я закашлялся, всматриваясь в их спины, пытаясь понять, откуда они прибыли и к кому направляются. Их было пятеро. Трое мужчин, женщина и девочка, примерно моего возраста. Мужчины были облачены в легкие кольчуги поверх рубах, на поясе у каждого висел меч. Женщина носила длинное коричневое платье; её лошадь была нагружена мешками. На девочке светло-зелёное платье, а её длинные золотые волосы собраны в косу, которая спускалась по спине.

Проскакав мимо нескольких домов, всадники остановились в конце улицы, недалеко от моего жилища. Кто был их целью? Кажется, здесь проживала тетя Агилия вместе со своим новым сожителем, чье имя я никак не мог припомнить. Два года назад она овдовела — муж ее долго и тяжело болел, и местный лекарь оказался бессилен ему помочь. Однако женщина быстро оправилась после утраты и вскоре нашла нового спутника жизни. Оба они всегда казались мне угрюмыми и раздраженными, часто ворчали на всех подряд. Сожителя тети Агилии нередко можно было увидеть навеселе. Родители мои с этой парой почти не общались, лишь иногда здоровались, как добрые соседи. Мама моя больше дружила с Браникой, веселой и добродушной женщиной, жившей слева от нас. У Браники была корова, дающая самое вкусное молоко во всей округе. Это молоко я просто обожал!

Ноги сами привели меня к нашему дому, но я продолжал неотрывно следить за неожиданными гостями. Один из мужчин спешился, и теперь я мог получше его разглядеть. Короткие черные волосы, густая щетина, суровые глаза и строгий профиль. Рукоять его меча украшали зеленые камни, пальцы обвивали массивные кольца, а на шее сверкала серебряная цепь с миниатюрной фигуркой медведя. Он бережно поднял девочку и опустил её на землю. Затем женщина также сошла с лошади. Оставшиеся двое мужчин, судя по всему, простые солдаты, продолжали сидеть в седлах.

Из дома вышла Агилия. Мужчина с украшениями шагнул ей навстречу, крепко обнял и произнёс:

— Приветствую, родная. Вот, привёз Еву. Служанка Тори будет помогать тебе по хозяйству и присматривать за ней.

— И тебе не хворать, Саланар, — тихо ответила Агилия, отстраняясь от него и сразу переводя взгляд на Еву. Она приблизилась к девочке, осторожно наклонилась, чтобы обнять.

— Здравствуй, — пробормотала Ева, смущённо потупив взор.

— Ты так выросла, милая. В последний раз я видела тебя, когда ты ещё была совсем крохой. — Агилия взяла девочку за плечи, внимательно смотря на нее.

Тем временем женщина в длинном коричневом платье, Тори, начала разгружать свою лошадь. Солдаты настороженно оглядывали окрестности, их внимательные взгляды метались от одного дома к другому. Лошади беспокойно переминались с ноги на ногу и тихонько ржали.

— Мы не останемся, — произнёс Саланар, взбираясь обратно в седло. — Времена сейчас неспокойные, и я не могу надолго покинуть крепость.

— Надеюсь, ты решишь всё с Бракли и вернёшь Еву домой. Здесь не лучшее место для такой юной леди.

Саланар нахмурился и коротко кивнул:

— Я все прекрасно понимаю, Агилия.

Он уже собирался тронуться, но неожиданно замер, остановив взгляд на Еве:

— Дочь, слушайся тетю и ничего не бойся. Я обязательно вернусь за тобой.

После этих слов он натянул поводья, и трое всадников стремительно умчались прочь. Ева осталась стоять, закрыв лицо ладонями. Её хрупкое тело сотрясалось от рыданий, а спина предательски согнулась, что так не свойственно юной леди.

Я понимал, что она плачет. Очарованный всем этим зрелищем, я очнулся только тогда, когда стук копыт затих вдали. Пожав плечами, я зашёл в дом.

Кухню наполнял приятный аромат. Мой нос уловил запах жареного мяса, вяленой рыбы, молока, сыра и свежего горячего хлеба, который Люсьен только что вынула из печи. Генри уже сидел за столом, терпеливо ожидая остальных. Люсьен стояла с кастрюлей в руках, задумчиво глядя на стол, пытаясь найти свободное место среди множества блюд.

Оба тут же посмотрели на меня. Я застыл на месте. Генри некоторое время не сводил с меня глаз, а потом кивнул на тазик с водой. Без лишних слов я понял, что надо делать, и принялся мыть руки. Тем временем Люсьен наконец нашла место на столе для кастрюли с горячей, дымящейся картошкой. Я сглотнул слюну и сел за стол.

— Приятного аппетита, мои дорогие, — мягкий, ласковый голос Люсьен дал сигнал к началу трапезы.

Руки мои мгновенно заработали, отправляя еду в рот с такой скоростью, что я сам испугался, будто могу съесть всё, не оставив другим. Но на столе действительно было много еды. Я ел быстро и жадно, иногда бросая взгляды то на Генри, то на Люсьен. Старик ел медленно и молчаливо. Он задумчиво смотрел в окно, лишь изредка отрываясь, чтобы взять еду со стола. Люсьен с улыбкой смотрела то на меня, то на него. В ее глазах было выражение сравнимое с щенячьей радостью, когда они смотрят на хозяина и ждут похвалы. Ей нравилось, что мы так аппетитно уплетаем еду, которую она приготовила. Люсьен нравилось нас кормить. Она наслаждалась этим моментом, особенно глядя на меня. Я, расправившись с кусочком сыра, перешел к мясу, не забывая о вареной картошке. Моя любимая кружка с молоком стояла рядом, и я периодически подносил её ко рту. После каждого глотка я вытирал губы, зная, что там наверняка оставался молочный след. Улыбка Люсьен в эти моменты становилась ещё шире, подтверждая мою догадку.

— Точно не помню, когда это было… Шесть лет назад, может быть, а то и больше, — неожиданно заговорил Генри, продолжая жевать и задумчиво смотреть в окно. — Небольшой отряд, человек семь, конные. Мечи за спиной, сами в кольчугах. Поднялись к храму и разбили там лагерь. Прямо на лестнице. Орали, скандалили, требовали, чтобы вышел некий мастер Фарум. Но он так и не показался. Несколько дней они пытались его выманить, угрожая взломать ворота, разбить окна, однако так и не решились. Никто не знал, что их останавливало, пока однажды из Темнидара не прибыли королевские солдаты, и конфликт был урегулирован. К счастью, побоища не случилось. Полдня они о чём-то переговаривались, а затем обе группы просто собрали монатки и покинули эти места, оставив после себя лишь пыль и множество вопросов. Шептались, что монахи могли быть замешаны в каком-то убийстве. Якобы важного вельможу, чьё имя я уже не помню, зарезали прямо при дворе. Отряд, разбивший лагерь у их храма, состоял из родственников убитого. Возможно, монахов подставили, а возможно, они действительно совершили это жестокое преступление, но истину мы уже никогда не узнаем. Ещё удивительнее то, что сам король заступился за них, направив к храму своих людей.

Я внимательно слушал, медленно пережёвывая пищу. Мой желудок уже был полон, но останавливаться не хотелось. Люсьен тоже молчала, уставившись в тарелку. Брови её сдвинулись. Казалось, что она обдумывала услышанное, оценивала эту информацию и размышляла, правильно ли Генри сделал, рассказав мне об этом. Или, может быть, она просто недоумевала, почему он вдруг заговорил об этом.

— Еще неясно, за кого он заступился, — стараясь придать нотки наивности голосу, пробубнил я. В памяти продолжала вертеться утренняя погоня и удивительная ловкость служителя храма.

Генри, с недоумением, уставился на меня. Мне пришлось объясниться:

— Ну, эти монахи, они мастера в боевых искусствах. Я как-то видел, как несколько учеников поднимались в горы, устраивали тренировки, видимо, просто забавлялись.

Я ругал себя за то, что выдал эту чепуху, но, кажется, Генри поверил.

— Хм, возможно, ты прав, — задумался он. — В любом случае, все закончилось без потасовки, и это радует.

— А Темнидар это что? — спросил я, стараясь быстро сменить тему разговора.

— Столица. Главный город нашего государства Бария, — ответила Люсьен, поднимая взгляд на меня.

— Ааа, ну, прекрасно, я запомню, — улыбнулся я, потянувшись к вяленой рыбе. Чувствуя на себе взгляд матери, я напустил наивный вид, будто вся моя увлеченность сводилась лишь к рыбе.

— Тебе нужно образование, малыш, — произнесла она тихо. В ее голосе прозвучала грусть. Генри при этом закашлялся, легонько постукивая себя кулаком в грудь.

Я понял, что это мой шанс. Привлечь внимание мамы — значит обрести мощного союзника.

— Мам, тут такое дело: я случайно встретил представителя Тахирского храма на улице. Он пригласил меня учиться. Представляешь?

— Учиться? Но это, наверняка, дорого, сынок, — с растерянностью произнесла она, не отрывая от меня взгляда.

— Он не сказал ничего о деньгах. Просто пригласил и всё, — я цеплялся за каждую возможность, стараясь убедить её, что всё это бесплатно, и я не могу ошибаться.

— Погоди, как это произошло? О чем вы беседовали? Когда именно? — Вопросы, как град, обрушились на меня, придавив к стулу. Я опустил голову на плечи, пытаясь разобраться, с чего начать, когда Генри вскочил из-за стола. Его суровый взгляд сверкнул недобрым огнем, а слова, словно мечи, несли в себе холод и сталь:

— Вы, я так понимаю, никаких выводов не сделали? Я рассказал вам историю, которая ставит репутацию храма под сомнение. Я не отправлю своего сына туда учиться! Неизвестно, чему там учат, неизвестно, кто учит и для какого блага. Ясно? — на последних словах его голос зазвенел, отзываясь стальными нотами, которые, казалось, зазвучали по всей кухне, отскакивая от стенок чашек и тарелок.

Повисла тишина. Генри стоял над нами, ожидая, быть может, возражений, но мы молча жевали еду, избегая с ним взгляда. Он хмыкнул и вышел из дома, а я лишь пожал плечами, с тоской глядя на Люсьен. Взгляд мамы был вялым и удручающим.

— Расскажи мне все подробно.

И я рассказал, решив, наконец, не прятать правду. Вопреки своим страхам, я выдал все, что произошло этим утром. Когда закончил, поднялся и, опустив глаза, тихо произнес:

— Мам, прости меня. Я боялся, что ты будешь ругаться и разочаруешься во мне.

Люсьен грустно улыбнулась, встала и притянула меня в свои объятия.

— Ох, Ифор, всегда говори мне правду и рассказывай о своих переживаниях. Я никогда тебя не осужу и постараюсь понять. Ты растешь, все меняется. Важно правильно оценивать ситуацию и принимать верные решения. У тебя есть мы. Я и папа всегда рядом, готовы помочь и поддержать.

— Папа против, чтобы я там учился, — буркнул я ей в плечо, ощущая прилив обиды. Тоска и безнадежность сдавили грудь. Она легонько похлопала меня по спине, крепче обнимая, и тепло, исходящее от нее, прогнало из меня все тревоги. Мамина забота, ее материнская любовь были сильнейшей магией на свете.

Позже я отправился в свою комнату. Распластавшись на кровати, погрузился в раздумья о событиях и разговорах этого дня. Генри, несомненно, возится с курятником, и мне совсем не хочется к нему идти. Хотя иногда я помогал, но сейчас он явно не в духе. Мое присутствие вызовет у него только раздражение. Нет, пожалуй, останусь здесь. Достав яблоко из-под подушки, я вспомнил как Ларри его хвалил, утверждая что оно восхитительное. Настало время попробовать. Вдруг с улицы донеслось тихое ржание. Вскочив, я прижался к окну. Смутный силуэт лошади и девочки. Она держит поводья и кормит животное с руки. Я приник еще ближе, стараясь разглядеть подробнее, но все расплывалось. Они у себя в огороде, а это совсем близко. Вновь взглянул на манящее красное яблоко. Желание съесть его с каждым мгновением росло все сильнее и сильнее, но я решил поступить иначе. Ноги сами повели в огород. Зачем я туда пошел в тот момент? Что меня натолкнуло? Это останется загадкой.

Они стояли у дерева. Ева нежно держала лошадь за поводья одной рукой, а в другой у неё была морковь. Животное, осторожно обволакивало губами эту вкуснятину и с удовольствием откусывало кусочки, явно смакуя лакомство.

Я старался не шуметь, приближаясь всё ближе, прячась в тени стены нашего дома. Когда до Евы осталось шагов пять, шесть, я замер, завороженно наблюдая за ней. Вообще никогда не имел дел с девчонками. Мне казалось в нашей деревне их очень мало. Редко, когда встретишь, и они практически без родителей никуда не ходят. В компании Гека, насколько я помню, девчонок вообще не было. Какие они, как себя ведут, умеют ли драться?

Её светлые волосы, заплетённые в косу, и огромные голубые глаза приковывали мой взгляд. Губы… какие прекрасные губы. Такой нежный цвет — я даже не знал его название. Изящные, тонкие руки говорили о том, что девочка из «знатного» двора; тяжёлый труд по дому ей явно чужд. Светло-зелёное платье элегантно облегало стройную фигурку, а сандалии, произведённые великими мастерами, стоили целое состояние.

Еве было грустно, но печаль на ее лице нисколько не затмевала красоту, наоборот, мне показалось что так она еще красивее и загадочнее.

Ветка под моей ногой хрустнула, и мы встретились взглядами. Ева вздрогнула, но я не понял от чего именно, от неожиданного звука или от моей странной внешности. Наверное, в этот момент впервые почувствовал себя идиотом. Я не знал, что делать. Просто стоял с яблоком в руке и смотрел на нее. Надо улыбнуться наверное или сделать вид что копаюсь в огороде по поручению мамы. Если говорить про улыбку, то какой она должна быть? Легкой или на все лицо? Если выбрать вариант с поручением от мамы, то уже поздно. Я уже пялюсь на нее и, если резко наклонюсь и начну делать вид что копаюсь в земле, это будет еще нелепее и смешнее.

— Привет, ты кто? — ее холодный тон вывел меня из окаменевшего состояния. Я осторожно сделал шаг вперед, протягивая яблоко.

— Ифор, меня зовут Ифор. Вот, возьми. Можешь угостить лошадь или сама съесть. Оно очень вкусное.

Ева взглянула на яблоко, затем вновь на меня.

— Оно может быть отравлено. Папа говорил не брать еду у незнакомцев.

Я без колебаний откусил сочное яблоко, весело глядя на неё, а затем вновь протянул ей фрукт.

Ева хотела улыбнуться, но сдержалась. Я заметил это по едва заметно дрогнувшим уголкам её губ. Она не отводила глаз. Её взгляд скользнул по моим черным, слегка растрепанным волосам. Затем она взглянула на одежду, словно оценивая, к какой семье я принадлежу.

В это время лошадь вытянула оставшийся кусок моркови из её руки, но Ева, сосредоточенная на мне, не обратила внимания.

— Что с твоей кожей, почему ты бледный? — спросила она, беря яблоко. В её требовательном тоне я уловил привычку отдавать приказы слугам и ожидать незамедлительных ответов.

— Родился таким, — непринужденно ответил я, стараясь не чавкать. Стало немного неловко. Она смотрела на меня, изучала и оценивала. Я тщетно пытался вспомнить как нужно вести себя с девчонками, да еще и благородных кровей. Все что читала мне Люсьен, вылетело из головы, и я чувствовал себя болваном.

Некоторое время мы молча стояли, смотря друг на друга. Яблоко в ее руке исчезло во рту лошади. Таким путем это яблоко мне досталось и все для того, чтобы лошадь Евы съела его.

Я на мгновение даже пожалел, что поделился таким вкусным фруктом. Не знаю почему мой расчет был на то, что сама Ева его будет есть, но вместо этого она отдала его лошади. Хотя перед таким выбором поставил ее я. Интересно это любовь к животным или действительно она не доверяет незнакомцам и боится отравления? Лучше бы сам съел…

Она прочла мои мысли и неожиданно разразилась смехом. Ее смех красивый и завораживающий. Ни как мы, мальчишки — гогочем громко, бесцеремонно. Нет, она смеялась совсем не так. Нежный и мелодичный звук коснулся моих ушей и понесся дальше, заполняя пространство вокруг. Он был тихим, но при этом казалось, что я бы услышал его хоть на другом конце деревне. А может он хорошо гармонирует с вечерним ветерком?

— Твой взгляд такой смешной, будто ты сейчас заплачешь — произнесла она все еще на веселых нотках.

Я улыбнулся, отбрасывая мысли о яблоке и ее смехе в сторону.

— Все хорошо Ева, просто она так забавно ест. А как ее зовут?

— Ее зовут Кислинка. А как ты узнал мое имя? — В голосе ее проскользнуло явное удивление, но повелительных ноток я больше не было. Неужели мне удалось расположить ее к себе? Возможно, с друзьями и близкими она общается легко, сбрасывая оковы этикета и социальных статусов.

— Услышал. Подходил к дому, когда вы только прибыли. Я тут живу, соседи. Вот! — я неуклюже махнул рукой, указывая на свой дом.

— Милая леди, пойдемте ужинать, — прозвучал голос за спиной Евы. Это была служанка Тори, худощавая женщина средних лет, вонзившая в меня взгляд, полный недоверия и презрения. Разумеется, деревенский мальчишка, сын пастуха, не заслуживает беседы с дочерью герцога Саланара.

— Мне пора, — тихо сказала Ева, одарив меня легкой улыбкой.

— Идите в дом. Я привяжу Кислинку рядом со своей лошадью.

Они ушли, а я еще долго стоял у дома, смакуя эту непринужденную беседу. Возникло желание вновь увидеть Еву, поговорить с ней — пусть и недолго. Появление нового человека освежило мою серую, скучную жизнь. Но мир Евы был интереснее. Каково это — жить в больших городах или в крепостях? Последнее время ловлю себя на том, что мне вдруг становится тесно, неуютно тут. Я хочу учиться, хочу путешествовать, хочу узнать мир. Генри не разделял моих амбиций. Он убежден что в деревне тихая и безопасная жизнь. Всегда можно прокормить себя, а если освоить нужное ремесло, можно вообще жить припеваючи. «В больших городах все кипит, там твоя жизнь ни стоит ничего — говорил он мне, — тебя затопчут, не заметят. Мир жестокий, а мы в нем лишь пылинки». Но я считал иначе. Любопытство, мальчишеский азарт, вызов самому себе — вот что меня толкало на подобные мысли. Я хотел перемен и искренне не понимал Генри, как можно прожить в деревне всю жизнь.

Глава 3

Дружба

Время бежало так же быстро, как мы с Ларри на озеро, после жаркого рабочего дня. Мой друг из семьи земледельцев. В огороде его родителей росло практически все. Все виды овощей, трав и растений. Из фруктов только груши, да и то кислые. Все подаяния огорода его отец отвозил в ближайший город и продавал, лишь малую часть оставляя себе.

Ларри каждый день копался в земле, помогая родителям, а я пас овец. Вечерами мы встречались у озера, весело болтали и смывали всю дневную пыль и усталость. Дни шли за днями, а мне так и не удавалось больше увидеть Еву. Очень хотелось встречи с ней, но она не выходила из дома. Ежевечернее наблюдение за огородом тоже не давало результатов. Я рассказал про нее Ларри, но друг лишь пожал плечами, не придавая этой информации особого значения.

Однажды, возвращаясь после прогулки домой, я остановился возле нашей оградки и замер, глядя на лошадей, мирно щиплющих зелёную траву у дома Агилии. Они были привязаны к маленькому столбику, вкопанному в землю. Среди них я сразу узнал Кислинку. Значит, Ева всё ещё здесь, хотя пару дней назад лошадей не было видно. Сделав несколько неуверенных шагов в сторону дома, я набрался смелости и постучал в дверь. Кто мне откроет и зачем я вообще пришёл — эти мысли внезапно перестали меня волновать.

Постучал снова. Дверь оставалась закрытой. Я уже развернулся, чтобы уйти, как вдруг раздался звук отодвигаемого засова, и дверь медленно приоткрылась. На пороге стояла Тори. Меня испугало не столько её хмурое выражение лица, сколько лиловое пятно под левым глазом. Она сердито уставилась на меня; губы её дрожали, обнажая серые зубы:

— Чего тебе?

— Я хотел бы поговорить с Евой, — произнёс я, стараясь сохранить спокойный тон.

— Ева занята. Уходи прочь! Забудь о ней, — отрезала Тори.

Я растерялся, хватая ртом воздух, а Тори продолжала:

— Тебе нечего делать здесь, оборванец. Не смей приближаться к дочери герцога!

Мои глаза невольно скользнули вниз, к своей одежде. Я почувствовал обиду. Люсьен всегда заботливо следила за моим внешним видом, хоть вещи и не отличались дороговизной. Одежда идеально сидела на мне. Почему же я оборванец? Но прежде, чем я успел задать этот вопрос, Тори грубо захлопнула дверь.

Некоторое время я стоял в полной растерянности, затем побрёл домой с опущенной головой. Внутри кипели обида и злость. Даже простые служанки обращались с нами, деревенскими жителями, без должного уважения. Что уж говорить о тех, кто занимал высокое положение при дворе.

Дома, первым делом я плюхнулся за стол. Люсьен тихонько напевала, передвигаясь по кухне, а я молча ел горячее печенье, макая в мед. Мама, как всегда, улыбалась. Эта мудрая женщина, прошедшая через многие испытания, сохранила доброту и спокойствие. Она всегда смотрит на всё с оптимизмом.

— Мам, когда я вырасту и накоплю денег, я построю тут замок. Прямо в нашей деревне. Или куплю поместье на берегу моря. И увезу тебя с собой.

Она ласково улыбнулась, касаясь моего плеча:

— О, Ифор, главное — не терять веру в свою мечту и не сдаваться. Всё обязательно получится.

Я слабо улыбнулся в ответ, понимая, что мама просто пытается меня подбодрить. В её глазах я ребёнок, мечтательный и наивный, не осознающий, что ждёт меня впереди. А что меня ждёт? Простая жизнь пастуха, где скука и уныние со временем захватят мою душу, постепенно разрушая её.

Еще одна неделя прошла незаметно. В моей жизни ничего не изменилось: пастбища, озеро, дом — однообразное вращение дня за днем.

Как-то поздним вечером мы с Люсьен занимались чтением. Сидели на кухне, за окном уже сгущались сумерки. Толстая свеча на столе едва освещала пространство вокруг, бросая мягкий, приглушённый свет. Этот слабый свет боролся с наступающей тьмой, но не добавлял особого блеска. Моя тень падала на страницы книги, словно накрывая буквы тёмным покрывалом. Я то и дело ерзал на стуле, пытаясь обмануть тень, сдвигая её в сторону. Дом погрузился в тишину, нарушаемую только редким храпом Генри да нашим тихим шепотом над книгой.

— Ко-роль Люд-виг Спра-вед-ли-вый за-клю-чил пе-ре-ми-рие, — с усилием читал я, всматриваясь в буквы.

— Дед нашего короля Бранта Справедливого, — пояснила Люсьен. — Он заключил перемирие с арканцами, которое до сих пор действует.

Я вопросительно взглянул на неё. Люсьен нежно улыбнулась и легонько сжала моё плечо.

— Аркана — государство далеко в песках. Очень далеко. Говорят, если идти через горы, можно потратить целый месяц. А если плыть на корабле по океану — два месяца.

— Ух ты!

— Вот тебе и «ух ты». Давай дальше читать, — хихикнула Люсьен. В тот же миг я услышал шаги за окном, и кто-то негромко постучал в ставни. Люсьен вздрогнула, но я остался спокоен, хотя и удивился. Кто это может быть?

Люсьен склонилась над столом и, потянувшись к ставням, распахнула их, впустив в дом прохладный вечерний воздух. Там стояла растерянная Ева. Она замешкалась, видимо подбирая слова, а потом тихо спросила:

— Ифор дома?

— Мам, это ко мне, — вскочил я со стула, подходя к окну. Взглянув на Люсьен с любовью и обожанием, я увидел, что она всё поняла без слов. Она улыбнулась, кивая в ответ.

— Только недолго и надень рубашку.

Я подбежал к двери, схватил отцовскую рубаху и, напялив башмаки, выскользнул наружу. Обогнув дом, я подбежал к Еве и кивнул в сторону огорода, увлекая её за собой. Надо было отойти подальше от окна, чтобы мама не могла услышать наш разговор.

— Что случилось? Всё хорошо? — Я постарался скрыть волнение.

— Всё хорошо. Тори уснула, Агилия и ее новый пьяный муж Дерек тоже. Я так устала сидеть дома. Тори не разрешает мне выходить на улицу.

— Почему? Ведь она твоя служанка. Разве не ты должна решать?

— Отец строго-настрого приказал слушать тетю и её. Они должны присматривать за мной, пока он решает свои дела. Мне вообще нельзя появляться на улице, иначе поползут слухи, и его враги узнают, что я здесь. Так мне сказали. Просто хочется немного побыть на свежем воздухе. Пойдем гулять!

Её неожиданное предложение разлилось по мне, словно мед, наполняя энергией и весельем. Глубоко вдохнув, я осмелился взять её за руку. Ева молча посмотрела на меня. В красивых, голубых глазах плясали весёлые искорки.

— Идем, я покажу тебе одно волшебное место, — прошептал я заговорщически и повёл её в сторону озера.

Мы шли по спящей деревне, осторожно обходя дома. Я уже знал, где можно идти расслабленно, а где следует быть настороже, чтобы нас никто не обнаружил. Осознавая ответственность за Еву, я ощущал, как мои чувства и инстинкты обостряются. От тени к тени, словно ночной охотник, я вёл её вперёд, направляясь к заброшенному саду.

Когда мы оказались в нем, я предупредил:

— Тут много ветвей. Береги глаза.

— Я боюсь крапивы, — жалобно пискнула она в ответ.

Не отпуская её руку, я пробирался сквозь густые заросли и молодые деревья. Мои глаза хорошо видели в темноте, поэтому всякий раз, когда на нашем пути появлялись колючки, мы старались их обходить. Колючий репей жадно хватался за нежное шёлковое платье Евы, а паутина настойчиво обвивала наши лица, руки и обувь.

Мы миновали сад. Я остановился, украдкой посматривая на нее. Ева замерла, осматривая окружающую природу.

Перед нами раскинулось ночное озеро, а над ним возвышались высокие, могучие горы. Вокруг всё ещё стрекотали кузнечики, жужжали пролетающие насекомые. Иногда эту гармонию звуков нарушали лягушки, своими громким требовательным кваканьем.

Подняв камень, я зашвырнул его в озеро. Камешек скользнул по зеркальной глади и, пролетев ещё пару мгновений, звонко плюхнулся в воду. Озеро недовольно зашевелилось, словно пробужденное ото сна.

— Мы часто приходим сюда с Ларри. Это мой друг. Здесь спокойно и красиво.

Ева наблюдала за водой, а потом вдруг спохватилась и начала осматривать землю под ногами.

— Я слышу лягушек, Ифор. А если они прыгнут на меня?

Я усмехнулся и отвёл её чуть подальше от берега.

— Они не кусаются. Тут свой мир. Им не до нас. — Я улыбнулся и сел на мягкую, влажную траву.

Ева колебалась, стоя надо мной. Её взгляд, словно у испуганного зайца, метался вокруг, осматривая горы, озеро, траву.

Первая прогулка с ней, но она сильно отличалась от наших вечеров с Ларри. Там мы были на равных: громкие, шумные, дикие, весёлые. Здесь всё иначе. Здесь ответственность, волнение и в тоже время какое-то спокойствие, незнакомые, странные ощущения.

— Ты так и не объяснил, почему ты такой бледный? — Ева пристально уставилась на меня, наклоняя голову.

— Я уже говорил.

— Нет, это не ответ.

— Это секрет.

Ева сжала губы, нахмурилась. Запрокинув голову, я посмотрел ей в глаза и, придав голосу как можно более весёлый тон, ответил:

— Честно говоря, я сам ничего толком не знаю о себе. Я приёмный ребёнок в семье. Сам пытаюсь найти ответы, понять, кто я, кто мои настоящие родители…

Ева не сводила с меня взгляда. Лицо её приняло задумчивое выражение. Наконец она сказала:

— Ну, сидя в деревне, ты вряд ли сможешь многое узнать о себе. Судя по всему, твоя мать явно не местная?

Меня кольнули её слова о том, что я «сижу» в деревне, но, стараясь скрыть обиду, я ответил:

— Конечно, иначе давно бы всё узнал. Вся деревня бы знала.

Я пожалел, что поделился этим с ней. Ева ведь практически чужая для меня, а я рассказываю такие личные детали о своём происхождении. Кажется, она уловила перемену в моём взгляде, нахмурилась. Я добавил:

— Если бы я знал, куда идти — ушел бы.

Горечь в моих словах, казалось, тронула её. Ева присела рядом, коснувшись моей руки.

— Ты действительно хочешь уйти?

— Нет. Скорее хочу узнать, кто я и кем были мои родители.

— Почему были?

— Ну, мама умерла сразу после родов. А отец — о нём вообще ничего не известно. Лучше расскажи о себе. Почему ты здесь?

Ева отвела взгляд, нахмурив брови. Грустное выражение лица говорило о том, что эта тема для неё болезненна. Внезапно из травы выпрыгнула лягушка, приземлившись прямо у её ног. Ева испуганно отскочила назад, разорвав ночную тишину пронзительным криком. Я не смог удержаться от смеха и, осторожно подняв лягушку, подошел к берегу озера. Ева с отвращением и брезгливостью следила за моей рукой, будто опасаясь, что прикоснусь к ней. Лягушка легко оттолкнулась от ладони и скрылась в тёмной глади воды. Я обернулся к Еве, медленно приближаясь к ней. На моём лице всё ещё играла лёгкая улыбка. Когда Ева убедилась, что лягушка больше не угрожает, она немного расслабилась и тихо произнесла:

— Герцог Бракли, он враждует с моим отцом. Этот конфликт тянется ещё со времён их совместной охоты. Отец случайно ранил одного из его дальних родственников стрелой. С тех пор напряжение между ними только возрастало, перерастая в открытые столкновения. Позже сын герцога лишился ноги в одной из стычек, став калекой. Сам же герцог поклялся моему отцу, что убьёт меня любой ценой. Теперь отец не находит себе места.

Я жадно поглощал каждое слово, каждую деталь, что таились в ее рассказе. Меня захватывало всё: её жизнь, события за пределами нашей деревни, существование могущественных герцогств, чьи интриги и ненависть переплетаются в бесконечной борьбе. Сердце сжималось от тоски, ведь я был слишком мал, чтобы покинуть свою деревню и отправиться исследовать этот удивительный мир. Моё существование ограничивалось скромными просторами родной деревушки и рутинными обязанностями, тогда как Ева жила среди дворцовых тайн, опасностей и приключений.

— Папа уверен, что здесь я буду в безопасности, но только если останусь незаметной, как тень. Никому нельзя знать, что я здесь, — добавила она.

— А у тебя есть собственный замок, правда? — старался я скрыть зависть в своём голосе.

— Да, у нас есть небольшой городок, а на окраине, возле леса, стоит наш замок. Там очень красиво. У меня огромная комната, камин, у которого я согреваюсь холодными вечерами. Множество нарядов, изысканная пища. Служанки ухаживают за мной, расплетают мои волосы, рассказывают увлекательные истории и легенды, а менестрели поют мелодичные баллады… — Её слова словно перенесли меня в этот сказочный мир.

Не в силах сдерживать любопытство, я засыпал Еву вопросами, желая узнать каждую деталь жизни в замке. Она охотно делилась своими историями, рассказывая о роскоши и великолепии, которые окружали её каждый день. Затем она объяснила, почему король до сих пор не вмешивается, чтобы примирить враждующие герцогства.

Королевство оказалось погружено в хаос и раздоры. Бария вела нескончаемую войну с горными племенами, а внутренние конфликты короля вовсе не тревожили. Ему нехватало ни сил, ни средств, чтобы удержать страну от распада. Королевство трещало по швам, и каждый стремился урвать для себя больший кусок власти.

Ева же в свою очередь спрашивала про нашу жизнь с Ларри. Она хотела узнать, чем мы занимаемся, во что играем, кто наши родители. Мы оба сидели на мягкой траве, беседуя обо всём на свете, и не заметили, как наступила глубокая ночь.

— Становится холодно. Может, пойдем домой?

Я кивнул, затем снял рубашку и протянул её Еве.

— Нет. Ты замерзнешь.

— Ничего страшного. Возьми.

Она поколебалась, но в конце концов приняла рубашку, накинув на свои хрупкие плечи. Мы направились обратно в деревню. Я шёл чуть впереди, Ева следовала за мной, держась слева.

— Кстати, я заходил к тебе пару дней назад, — сказал я, внимательно всматриваясь в заросший сад. Мне показалось что там, среди деревьев и кустарников кто-то стоит. Но еще через несколько шагов, я понял, что это просто молодая березка. — Открывшая дверь служанка была довольно груба, и у неё под глазом был синяк.

— Правда? Я об этом не знала, — удивлённо воскликнула Ева. — Что касается Тори, то дела у неё действительно плохи. Дерек её ударил. Я его боюсь.

— Надо рассказать твоему отцу, пусть этого пьяницу выпорют плетьми.

— Как? Мы не можем просто взять и уехать отсюда. Дороги кишат разбойниками и людьми Бракли. А когда за мной вернётся отец, неизвестно.

— Осторожнее! — предупредил я, когда мы ступили на территорию заброшенного сада.

Душистые ароматы цветов мгновенно окутали нас, проникая глубоко в лёгкие. Я протянул руку Еве, и она неуверенно сжала её, всё ещё косясь на ту руку, в которой держал лягушку. Мы двигались осторожно, стараясь обойти крапивные кусты и колючки.

— Почему он её ударил?

— Не знаю. Он постоянно ворчит, что отец не оставил достаточно денег. Орет на всех, что съедаем всё, что у них есть. Он кричит на тетю, на Тори и даже на меня.

— Тебе не повезло.

Ева промолчала, продолжая следовать за мной. Когда мы наконец вышли из зарослей сада, она сняла рубашку и вернула её мне.

— Уже стало теплее. Надевай.

С неохотой отпустив её руку, я взял рубашку и накинул на плечи. Мы благополучно дошли до наших домов и мило помахав друг другу, разошлись.

Утром, после завтрака, я оказался у овчарни раньше Генри и занялся выгоном овец. Старик нагнал меня уже на подходе к пастбищам. Его выцветшие глаза, возможно, и не могли выразить удивления, но лицо, покрытое глубокими морщинами, всё-таки выдало его чувства. Морщины углубились, а губы предательски растянулись в разные стороны. Да, вероятно, это было впервые в его памяти, когда я так рано поднялся, быстро позавтракал и бодро погнал овец на кормёжку. Однако старик не стал расспрашивать о причинах моего внезапного рвения к труду; он молчаливо шёл рядом, время от времени бросая на меня взгляды.

Я находился в превосходном настроении, мысленно прокручивая план знакомства Ларри и Евы. Наша дружба должна оставаться тайной, незаметной для окружающих. Никто не должен знать, чья она дочь и зачем прибыла сюда. Ларри, конечно, мог оказаться болтуном, но, если объяснить ему всю серьёзность ситуации, он наверняка отнесётся к чужим секретам ответственно. Мы должны были держать язык за зубами и гулять скрытно. Я не хотел навлечь беду на Еву.

Блеянье овец разносилось по всему пастбищу, словно шум далекого водопада. Они рассеялись по пастбищу, их серые силуэты мерцали среди зелёных трав, словно призрачные тени в заколдованном лесу. Некоторые сбивались в группы, словно боясь остаться одни под ярким солнцем.

Я растянулся на мягкой земле, прикрыв лицо от палящих лучей. Облака медленно плыли над головой, превращаясь то в странные существа, то в сказочные замки, парящие высоко в небесах.

Вдруг тишину нарушил резкий окрик:

— Ифор, не вставай! — закричал Генри. По интонации в голосе я понял, что опасность рядом. Я хорошо его знал. В моменты сильного волнения, Генри всегда был категоричен и слова произносил громко и резко. Когда страх охватывал его, голос становился громким и жёстким, будто металл, звенящий о камень.

Я быстро вскочил, пытаясь понять, что происходит. Отец неуклюже ковылял в сторону леса, опираясь на трость. Он покачивался из стороны в сторону, напоминая старого больного медведя. На краю леса, где он соприкасается с зеленой равниной, стояли волки. Две особи. Серые хищники изучающе смотрели на небольшую группу овец, которые гуляли в несколько метрах. Их уши стояли торчком, морды приподняты.

Глаза хищников горели холодным огнем, а шерсть переливалась серебристым блеском при каждом движении. Они ждали момента, подготавливая атаку.

Генри что-то кричал и махал тростью, приближаясь к ним, но на хищников это не произвело впечатления. Один зарычал, а другой побежал в сторону овец, огибая старика по широкой дуге. Я схватил зачем-то прутик и ринулся к волку, который побежал к овцам. Другой волк, к кому шел Генри, шевельнулся, а затем отбежал назад. Они пытались нас растянуть, украсть барана и уйти в лес. В бой с людьми они вступать не собирались, и мне нужно использовать это. Волк приближался к своим жертвам, нагоняя на них дикий страх. Овцы начали нервничать, в размеренной ходьбе появилась нервозность, суетливость. Я ускорился и в несколько прыжков оказался между ними и хищником. Развернув группу, я отправил их к основному стаду. Волк зарычал. Зверю явно не понравилась моя наглость. Дерзкий мальчишка бесцеремонно увел добычу из-под носа. Наши глаза встретились. Желтые, завораживающие, с темными зрачками они заставили меня замереть на месте. Волк смотрел неотрывно, внушая страх и неуверенность. Он оскалился, обнажая зубы, готовый к прыжку. Наверное, я ошибся, подумав, что волки не нападут на нас. У этого самые серьезные намерения, нужно было что-то предпринимать, но что?

Неожиданный прилив силы и смелости ворвался в мое тело, наполняя злой энергией. Я вдруг сам зарычал, ощущая себя диким зверем. Прутик упал к ногам, а ладони превратились в кулаки. Я был напряжен как струна, готовый принять бой в любую секунду. Волк не двигался. Он стоял в боевой стойке с раскрытой пастью, но вдруг стал отступать. Оказавшись на безопасном расстоянии, он еще раз взглянул на меня, а затем поспешно скрылся в лесу. Его собрат последовал за ним, оставив разбушевавшегося Генри в полном недоумение. Старик, прийдя в себя, доковылял до меня, с опаской рассматривая еще из далека. Возможно, опасался, что я ранен, напуган.

— Ты цел, мальчик мой? — его встревоженный голос вывел меня из непонятного состояния. Мой боевой пыл сразу спал, голос предательски дрогнул:

— Все хорошо.

— Это не дело. Сегодня же поговорю с Чавусом. Пусть выделяет собак. Пару хороших обученных псов нам не помешают.

Я не стал говорить ему что таких собак в деревне нет. Трусливых дворняжек полно в каждом дворе, но при виде хищников, они первые убегут куда глаза глядят.

Подняв прутик, я поплёлся к своему излюбленному месту. Перед глазами все еще стоял волк, который смотрел на меня сначала как на добычу, а потом… показалось или в глазах хищника виднелся страх? А может быть удивление, смешанное с уважением? Бредовые мысли конечно, но ведь он отступил. При желании волк легко мог одолеть меня, перегрызть горло. Я для него даже меньше и легче крупного упитанного барана, которого он легко убивает челюстями и таскает в зубах пол дня. Ледяной страх пронзил мои внутренности, а затем подкрался к ногам. Они сделались ватными, тяжелыми. Я устало плюхнулся на траву, закрыл глаза. Грудь ходила ходуном, а кончики пальцев стыдливо плясали, управляемые легкой дрожью, словно марионетки.

Только к полудню мне удалось успокоиться, мысли о волках медленно отступили. Генри сидел рядом, раскладывая на траве еду. Он вытащил из походного мешка хлеб, вяленую рыбу, пару огурцов и огромную морковь. Люсьен собирала нам сегодня обед второпях, у нее срочный заказ. Много работы. Но я достаточно проголодался, поэтому на все это смотрел с нетерпением, сглатывая слюну.

— Налетай малец, — улыбнулся старик, разламывая булку хлеба напополам.

Мы приступили к трапезе. С нами ужинали муравьи, которые бегали туда-сюда, выбирая лакомства. Я, как обычно, набил рот едой и пытался все это пережевать. Генри, с выражением некоторой озабоченности, спросил меня:

— С тобой точно все в порядке?

Я лишь кивнул, сбрасывая муравья с куска рыбы. Он улетел в траву, но едва я вздохнул, как на руке тут же появился другой муравей. Неустрашимо он мчался к своей цели, но его сдуло потоком воздуха из моего рта.

— Сегодня необычный день. Особенный. Перемены.

— Перемены? — удивился я и посмотрел на отца.

— Перемены. В тебе.

— Это хорошо?

Генри не ответил, откусил огурец и уставился вдаль, где пастбища скрывались за горизонтом. Его лицо напоминало кору древнего дуба: темное и испещренное морщинами, оно воплощало задумчивость, а плотно сжатые губы подчеркивали озабоченность. Я разделил с ним это молчание. Мы просто ели, погруженные в свои мысли. Вокруг пели птицы, стрекотали кузнечики, а ароматы — от горьких трав до сладких цветов — смешались в воздухе и веселой гурьбой витали у моего носа.

После восхитительного обеда я растянулся на зелёной траве, закрыв глаза. Генри тоже иногда дремал, а порой лишь сидел в безмолвии, наблюдая за беззаботными овцами. Волки, казалось, не вернутся сегодня; странным образом, мы оба в этом были уверены.

Когда пришёл вечер, мы погнали овец домой. На пути старик вновь напомнил о своей решимости поговорить с Чавусом. Он был встревожен появлением волков и надеялся, что управляющий решит этот вопрос. Мне Чавус не особо нравился. Я чувствовал его ненависть ко мне. Он был неумелым управляющим и, похоже, не лучшим человеком. Герцогиня Мерика из ближайшего города назначила его на эту должность, чтобы следить за урожаем и налогами. Шерсть, мясо, овощи — всё это отправлялось в город, а наша деревня так и не процветала. Жители нередко обращались к нему с просьбами, но Чавус лишь кивал, обещая помочь. Время шло, а их проблемы оставались нерешёнными. Я ни капли не сомневался, что судьба деревни и ее жителей Чавуса не интересует.

Загнав всех овец, мы разошлись с Генри по разные стороны. Он направился к управляющему, а я, полный предвкушения, помчался навстречу с Ларри. Сегодня мы должны были встретиться у колодца.

— Ифор, у меня отличные новости! — воскликнул он, заметив меня. Мы крепко пожали руки и направились к озеру.

— Мой отец обещал сделать нам деревянные мечи. Рукоятки он обмотает грубой тканью, а на лезвиях вырежет наши имена.

— Ого, великолепно! — восхитился я, сильно пнув мелкий глиняный камушек, который привлёк мое внимание. Ларри хохотнул. Он явно находился в приподнятом настроении, а его пружинистый шаг сплетался с легким подпрыгиванием. Он то обгонял меня, шагая спиной вперед, то оказывался рядом, охваченный жадным восторгом о будущих игрушках. Я слушал его с улыбкой, а когда мы миновали заброшенный сад, спросил:

— Ты же не против, если к нам присоединится Ева?

— Ева?

— Да, та самая девочка-соседка, о которой я тебе рассказывал. Я сегодня недолго, нужно помочь отцу. А потом, когда стемнеет, можем снова встретиться здесь.

— Променял нашу дружбу на девчонку? — Ларри пытался шутить, но в его голосе явно слышалось недовольство.

— Ничего подобного. Просто ей не с кем гулять, она тут совсем никого не знает.

Ларри хмыкнул, при этом его брови поползли вниз, а губы смешно выпятились вперед. Он замедлил шаг, стараясь идти в ногу со мной. Я дружески толкнул его локтем в бок, надеясь разрядить обстановку, но Ларри оставался невозмутимым.

— Если она тебе не понравится, обещаю больше не приведу ее к нам.

Ларри продолжал молчать, погруженный в свои мысли. Мы шли рядом, и я ощутил легкое напряжение. Возможно, он действительно был обижен тем, что я уделяю внимание кому-то другому. Но я не мог оставить Еву одну в деревне, где она еще ничего не знала и ни с кем не была знакома.

— Эй, Ларри, — сказал я, пытаясь вернуть его внимание. — Это всего лишь прогулка. Давай не будем делать из этого проблему, ладно?

Он наконец взглянул на меня. В его глазах мелькнула тень сомнения. Но затем он вздохнул и слегка улыбнулся.

— Ладно, — ответил он. — Только смотри, если она окажется занудой, я это долго терпеть не буду.

Мы оба рассмеялись, и напряжение немного ослабло. Я знал, что Ларри всегда поддержит меня, даже если иногда мы спорим. Наша дружба была слишком крепкой, чтобы её разрушила какой-то случайный человек.

У озера нас ждал неприятный сюрприз. Гек со своими дружками весело плескались в воде. Их было трое. Кроме Гека я знал еще и Джимми. Высокий, худощавый парень с русыми волосами. Он всегда казался мне сонным и вялым. Говорил медленно, двигался медленно. Долго соображал. В деревне мужики подшучивали иногда, кликая его черепахой. Джимми и Гек были неразлучными друзьями, а вот остальные члены их компании постоянно сменялись. Позапрошлое лето они гуляли с двумя братьями близнецами, в прошлое их сменил уже толстый, лысый мальчуган с маленькими глазками и пухлыми губами. Сейчас в их компании был очередной новичок, но в нем таилась опасность.

Среднего роста, поджарый, жилистый. Лицо усыпано веснушками, цепкий взгляд, рыжие волосы. В движениях чувствовалась энергия и сила. Возможно, среди них он лучше всех дрался и был главным задирой.

Мы одновременно с Ларри начали разворачиваться чтобы уйти, но Гек сразу же нас окликнул:

— Оо, подкидыш и его верная девчонка — противный голос вонзился в мое сознание, пробуждая звериную ярость. Мне всегда хотелось побить его, но я понимал, что проблемы будут не только у меня, но и у родителей. Это сын нашего управляющего, Чавуса. Он и так меня ненавидел, а избиение его сыночка даст отличный повод разобраться со мной. Меня выгонят из деревни, и я буду жить в том жутком лесу.

Мои кулаки сжались, я повернулся, бросая гневный взгляд на Гека. Джимми без особого интереса посмотрел на меня, на Ларри, а затем нырнул в воду. Его длинные ноги еще какое-то время погружались, пока не скрылись полностью. Новичок с интересом разглядывал нас, явно оценивая и продумывая дальнейшие действия. Ларри ухватил меня за локоть.

— Пошли отсюда, — шепотом проговорил Ларри, пытаясь развернуть меня.

— Бледная поганка и её подружка решили искупаться, а тут мы. Вот незадача, — продолжал издевательский монолог Гек. Его тонкий, ядовитый голос стал ещё более отвратительным и скрипучим.

Настал момент поставить наглеца на место! Я схватил пучок травы и, рванув его с корнем, швырнул в Гека. Комок земли оказался увесистым. Он угодил прямо в лицо сыну управляющего, несмотря на его попытки защититься. Гек моментально ушёл под воду, а через мгновение вновь вынырнул. Грязь, размешанная с водой, стекала густыми струями по его лицу. Слева появился Джимми, пытаясь понять, что произошло. Новенький двинулся в нашу сторону, но Гек внезапно схватил его за руку и начал что-то нашёптывать на ухо.

Ларри быстро схватил меня и потянул в сторону заброшенного сада, подальше от озера. Наши шаги вскоре превратились в стремительный бег. Добежав до деревни и остановившись перевести дыхание, Ларри наконец произнёс:

— И так всегда. Пока не получит своё, не успокоится. Мерзкий толстяк.

Мы стояли, друг напротив друга наклонившись и жадно хватали ртом воздух. Сердца бешено колотились, угрожая вырваться из груди.

— Угу, нормально ему досталось. Видел?

Ларри скорчил жалостную гримасу, водя пальцами по своему лицу, изображая грязевые потоки, стекавшие с Гека. Мы не удержались и громко рассмеялись. Весело хлопнув Ларри по плечу, я направился домой.

— Уходишь? — раздалось позади.

— Позже, брат. Пойду помогу Генри.

— Хорошо, — отозвался Ларри, всё ещё тяжело дыша. — Увидимся.

Допоздна я провозился на улице с отцом. Мы подлатали забор, отремонтировали крышу нашего туалета. Затем очистили яму, утаскивая отходы в деревянных ведрах в лес. Закончив работу, Генри велел мне натаскать воды в дом и наполнить чан. У меня уже не было сил, но я так хотел помыться, что не обращал внимания на усталость. Выполнив его поручение, я поспешно разделся и залез в чан. Вода ледяная, но Генри уже заботливо подливал кипятка. Он бросил туда листики мяты, а затем из кармана достал флакончик с неизвестным содержимым. Его старые, большие пальцы с трудом справились с крышечкой. Он вылил содержимое в чан и воздух наполнился ароматом душистых трав.

— Купание с маслами всегда приятное дело, — мягко промурлыкал Генри, закручивая крышку пузырька. — Это на основе многоцвета и подорожника. Твои мышцы расслабятся, а ранки и царапины затянутся быстрее, чем на собаке.

Вода становилась теплее, но отцу этого показалось недостаточно, и он добавил ещё два ведра горячей воды. Я очутился в плену кипятка. Тело окончательно расслабилось, мышцы обмякли. Захотелось уснуть прямо тут. Вода доходила мне до шеи. Несколько раз я окунулся с головой, а затем принялся мыть волосы.

Генри сидел неподалёку на скамейке, наблюдая за мной.

— Пап, откуда у тебя этот пузырек?

— Из города привезли маме. Когда кто-нибудь из наших отправляется туда, она обычно заказывает ткани, нитки и всякие другие диковинки.

— Почему ты сам никогда не ездишь в город?

Наступило молчание, прежде чем он коротко ответил:

— Мне оттуда ничего не нужно.

— А я бы хотел посмотреть город.

— Очень сильно хочешь?

— Да.

Он какое-то время молчал, почесывая бороду. Его дряхлые руки уперлись в колени. Он закряхтел, колени дрогнули, поднимая тело со скамьи.

— Давай так. В конце месяца я получу жалование. Чавус пообещал небольшую надбавку из-за волков. И мы съездим в город.

— Правда? — чуть не выпрыгнул с чана я.

— Почему бы и нет? Жульба как раз отправиться продавать овощи. Мы напросимся с ним. На повозке всем места хватит. Посмотришь город, посетим местную ярмарку, сходим на представление.

— Здорово! — воскликнул я. Моей радости не было предела. Наконец-то я увижу большой город!

Позже, как и планировалось, я привел Еву к озеру, где нас уже ждал Ларри. Знакомство прошло вполне удачно. Дочь герцога Саланара оказалась обыкновенной девочкой, вовсе не высокомерной. Благородное происхождение и светская жизнь не смогли испортить её. Ева была скромной и сдержанной, хотя иногда в её голосе проскальзывали повелительные нотки.

Наша дружба стала ещё интереснее и разнообразнее. Теперь нас было трое. Каждый поздний вечер я ожидал стук в окно. Потом, как ошпаренный, выскакивал из дома, и, взявшись за руки, мы мчались с Евой к озеру. Жульба, отец Ларри, изготовил замечательные деревянные мечи, как и обещал. В самый первый вечер мой друг притащил их на озеро и вызвал меня на поединок. Эти игрушки незаметно превратили нас с Ларри в неких соперников. Мы бравировали перед Евой, ловко нанося друг другу слабые удары. Каждый из нас хотел продемонстрировать свою ловкость и силу. Она лишь хихикала, наблюдая со стороны. В её глазах в такие моменты плясали весёлые огоньки. Мы не останавливались. Мечи с сухим стуком сталкивались в воздухе и на земле, а иногда их кончики чиркали по нашим ногам и животам.

Порой вечерами мы просто проводили время с Евой на заднем дворе. Иногда она отказывалась идти к озеру, ссылаясь на усталость от вытаскивания репейников из своего платья. Её золотые волосы тоже страдали, быстро загрязнялись и плохо расчёсывались. Тори каждое утро ворчала недовольным голосом и начинала что-то подозревать.

Ларри обижался на нас, но потом догадался приходить ко мне домой, и мы вновь втроём болтали до самого утра, делясь мечтами и различными историями. Мечту Ларри я знал. Он всегда хотел поступить в королевскую гвардию, стать солдатом. А вот когда Ева поделилась своей мечтой, меня это удивило. Она хотела в будущем выйти замуж по любви, а не по политическим соображениям. Оказалось, что в её кругу подобные браки заключаются довольно часто. Дочерей отдают за незнакомых лордов, герцогов и даже принцев, ради укрепления отношений. Пара может даже не знать друг друга. Такие слепые браки — вполне обыденное явление. Именно этого Ева и боялась. Ну а когда я рассказал о своих наивнейших мечтах, она расхохоталась.

— Ну, научиться читать и писать ты сможешь. Это вполне реально, а вот замок? — произнесла она после того, как приступ смеха прошел.

Я почувствовал обиду. Она смеялась над моей мечтой, считая меня дураком. Ларри глупо улыбался, размышляя, как вести себя в такой ситуации.

Больше мы к разговорам о мечтах и желаниях не возвращались.

Глава 4

Волшебные сады

Я считал дни до конца месяца, и они ползли мучительно медленно, точно расплавленный мёд, стекающий с ложки. Сердце рвалось наружу при одной мысли о поездке в город. Часто я закрывал глаза и представлял, как мы с Генри едем в повозке, полной свежих овощей, и насвистываем весёлую мелодию, которая поднимается над полем, словно птица, взмывающая в небо.

Эта поездка станет для меня первым настоящим приключением. Я наконец увижу город! Большой, настоящий город, где жизнь кипит, как вода в котле, где звуки и краски смешиваются в причудливую мозаику. У меня уже сложилось некоторое представление о таких местах благодаря книгам, которые я читал с Люсьен. Эти страницы оставили в моём сознании отпечаток смутных образов, картин. Иногда они вспыхивали в памяти, и я глупо улыбался, представляя, что уже нахожусь там: в волшебном городе, где много людей и приключений.

Я сидел за деревянным столом, медленно жуя горячую лепешку. За окном барабанил дождь, который начался ещё ночью и к утру превратился в непрерывную серую завесу. Генри ушёл пасти овец один. Я просил его взять меня с собой, но он настоял, чтобы я остался дома, опасаясь, что сильный дождь навредит моему здоровью. Теперь я сидел здесь, беспокоясь о нём и об отаре. Волки всё ещё бродят неподалёку, оставляя свои следы, как напоминание о прошлой угрозе. Что, если они вернутся, как тогда?

Макнув лепешку в варенье, я собирался откусить лакомство, как вдруг услышал шаги. Не за окном. Подходил кто-то к двери. Половица скрипнула, но не громко. Это не взрослый мужчина. Скорее всего подросток или женщина, средней комплекции. В дверь постучали, а затем она открылась. С лепешкой в руке я смотрел как в дом вошла Тори. Она держала деревянный тазик, полный вороха белья.

— Хозяйка… — произнесла она, слегка запнувшись.

— Добрый день, — ответил я, медленно поднося лепешку ко рту. Тори знала про наши гулянки, и сейчас мне грозила серьёзная неприятность. Нужно было срочно что-то придумать. Оправдание должно было быть убедительным и благоразумным. Мама обязательно должна встать на мою сторону.

Тори метнула в меня ненавидящий взгляд, но мгновенно выпрямилась, вновь натянув на лицо улыбку:

— Мальчик, позови, пожалуйста, маму.

— Ей некогда, — равнодушно произнёс я, откусывая кусок лепешки. — Она занята моей одеждой. Вся рваная…

Лицо служанки Евы моментально покраснело, брови сдвинулись, а вены на шее напряглись, готовые лопнуть. Стало ясно, что эта женщина обладала немалой силой, выработанной тяжёлым трудом. Возможно, она даже смогла бы защитить Еву. Впрочем, вспоминая синяк на её лице, оставленный Дереком, я усомнился в этом.

— Мальчик, твой язык весьма остёр, — заметила Тори, сдерживаясь изо всех сил. — Но сейчас не время для колкостей. Позови мать!

К счастью, именно в этот момент из комнаты вышла Люсьен, избавив меня от необходимости пройти мимо разгневанной служанки. Мать кивнула Тори, сохраняя вопросительный взгляд.

— Мир вашему дому, — начала гостья. — Меня зовут Тори, я служанка Евы Барлоу, дочери герцога Саланара Барлоу. Мы остановились у Агилии, тёти Евы. Она сказала, что вы прекрасный портной, и что равных вам нет даже в Волшебных садах.

Тори замолкла, потом осторожно опустила деревянный таз с бельём на пол. Люсьен внимательно следила за ней, но в её взгляде не было ни намёка на недоверие или радость от похвал. Лицо матери, как всегда, излучало доброту и открытость.

— Наша юная госпожа умудрилась за короткое пребывание здесь порвать все свои платья, — продолжила Тори, едва скрывая раздражение. — Изгадить такие изысканные наряды — просто невероятно!

Затем она сняла с пояса маленький кожаный мешочек, открыла его и достала несколько медных монеток.

— Возьмите, пожалуйста. Это всё, что у нас есть. Девушке больше нечего надеть.

— Не беспокойтесь, — ответила Люсьен, принимая монеты. — Я постараюсь исправить всё, что смогу. Надеюсь, у меня найдётся подходящая ткань.

Склонившись над тазиком, мама принялась перебирать бельё, тщательно изучая каждую вещь.

— Если нужной ткани не окажется, завтра муж с сыном отправляются в Волшебные сады и купят всё необходимое, — добавила мама, не отрывая глаз вещей.

Эти слова заставили меня вздрогнуть. Уже завтра мы отправляемся в город?! От неожиданности я чуть не подавился остатками лепешки и поспешно схватил стакан с молоком. Горло защипало, и я сделал пару больших глотков. Молоко, тёплое и приятное, плавно стекало в живот, наполняя меня ленивой тяжестью. Вопрос о том, чем заняться сегодня, висел в воздухе. Гулять в такую погоду не хотелось, возможно, стоит поспать? Однако сегодня было идеальное время, чтобы посвятить себя учёбе. Письменность и чтение — вот что действительно важно. Решено, займусь этим!

Тем временем Тори продолжала сетовать:

— Не понимаю, где она умудрилась порвать платья и собрать столько репейников! В огороде их нет! Я велела ей сидеть дома, но уверена, что эта леди бегает на улице, когда все ложатся спать.

Они с мамой сидели рядышком, по очереди осматривая проблемные участки на платьях Евы. Я старался не смотреть в их сторону, опасаясь, что мой взгляд выдаст меня. Мама, конечно, догадывалась, кто стоял за этими проделками, но ничем не показала своего подозрения. Более того, я уловил на её лице заговорщическую улыбку. Мы союзники. Мы друзья. Она всегда на моей стороне, независимо от того, какие шалости я устраиваю. Эти мысли согрели душу, наполнили меня теплом и уютом. Допив молоко, я поднялся со стула и направился в комнату, аккуратно обходя двух женщин, погружённых в обсуждение нарядов Евы.

Под моей кроватью лежала забытая книга. Я забросил её туда после нескольких неудачных попыток прочитать, и с тех пор она покрылась толстым слоем пыли. Прошло немало времени, и мои навыки чтения заметно улучшились. Встав на колени, я потянулся к ней, сунув голову под кровать. Толстая зелёная обложка книги была покрыта пылью и паутиной. На ней притаился огромный паук, который, заметив мою руку, угрожающе поднял лапки.

— Пошёл прочь! — прорычал я, смахивая паука в сторону. Пальцы ухватились за угол твёрдой обложки, и я вытащил книгу наружу. Поднявшись, я подошёл к сундуку и устроился так, чтобы слабый свет из окна падал прямо на книгу. Глубоко вдохнув, я сдул густую пыль и остановился взглядом на названии. Красными, витиеватыми буквами было выведено одно-единственное слово: «Вампиры».

Краем глаза я заметил черного паука на полу. Он выполз из-под кровати, в поисках пропажи. Я с силой топнул ногой и насекомое поспешно ретировалось обратно в укрытие.

Эта книга оказалась в нашем доме очень давно. Люсьен, если мне не изменяет память, привезла ее с города. Она ездила за очередными тканями для своей работы и приобрела книгу в лавке, где продавались различные амулеты и обереги. Они с Генри читали ее по вечерам у окна, когда я сладко спал в своей комнате. Я слышал отрывки, помню даже некоторые события, которые в ней происходили. А еще мне запомнились слова отца. После прочтения книги он сказал в пол голоса: «Видишь родная, вампиров не существует. Все будет хорошо».

Позже я стащил книгу с отцовской комнаты и сам пытался ее прочесть. После нескольких неудачных попыток, забросил ее под кровать. Теперь пришло время вновь вернуться к этим страницам.

Открыв книгу, я ощутил резкий запах старой бумаги и плесени. Словно невидимая рука, он коснулся моего носа, а затем безжалостно забрался внутрь, вызывая неприятные ощущения. Я поморщился, но затем сосредоточился на содержание. Я начал пробегать глазами по строчкам, цепляясь за причудливые буквы. Мозг напряжённо работал, превращая текст в знакомые и незнакомые слова. Губы шевелились, повторяя звуки, иногда я останавливался на сложных словах, разочарованно возвращаясь назад, чтобы уловить смысл.

Осилив половину страницы, я почувствовал удовлетворение. Дальше пошли слова, которых я не знал, и смысл ускользал. Переворачивая страницу, я читал отрывочные предложения, пытаясь составить из известных букв и слов хоть какую-то картину. Единственное, что мне удалось чётко понять, — не все вампиры боятся дневного света и у них есть клыки. Я машинально провёл языком по своим зубам, проверяя, не стал ли я вдруг похож на одного из них. К счастью, мои зубы оставались обычными, человеческими.

Кровать манила меня своим мягким матрасом, и я, не удержавшись, плюхнулся на неё, прижимая книгу к груди. Попробовав одолеть ещё одну строку, я сдался. Дождь продолжал барабанить по крыше, а серый день за окном неумолимо тянул меня в тёплый сон. И вскоре я уснул.

Я спал, спал, и спал. Я слышал, как вернулся Генри, как они разговаривали и ужинали с Люсьен. Мама даже приходила в мою комнату, но не стала будить. Слышал, как они легли спать. Я слышал звуки ночи и понимал, что Еву сегодня тоже ждать не стоит. Она наверняка напялила какую-нибудь нелепую тунику тетушки Агилии и спит, под веселый стук дождя. Все ее платья у нас. Наверное, мне не стоило водить ее к озеру через заброшенный сад, но другой дороги я не знал.

Ближе к утру я услышал отдаленное кряканье пролетающих уток. Их поддержал деревенский петух, пронзая утреннюю тишину своим звонким кукареканьем. Затем до моего сознания донесся скрип кровати. Это Генри поднялся и вышел на улицу. Прошло еще сколько-то времени, когда я услышал, как он возится на кухне. Затем шаги стали громче. Он подходил к моей комнате, а когда оказался рядом, навис надо мной. Я почувствовал прикосновение. Грубая рука коснулась моего плеча, я услышал:

— Ифор, вставай.

Я открыл глаза и заметил, что отец смотрит на книгу, лежащую рядом на подушке. Зевнув, я с трудом поднялся с кровати.

— Пора ехать, — произнёс он отстранённо и покинул комнату. Я начал быстро одеваться. Выбрал свободные чёрные брюки — они мне нравились. Натянул сапоги, накинул серую рубашку поверх штанов. Думаю, в таком наряде буду выглядеть вполне прилично среди горожан. Ополоснув лицо, торопливо причесался у зеркала и выскочил на улицу.

Стояло раннее утро. Сапоги тотчас погрузились в мягкую грязь. Ночной дождь щедро полил траву, превратив дорогу в скользкое месиво. Земля под ногами стала рыхлой, сопротивляясь каждому шагу.

Повозка ожидала на дороге. Внутри уже расположились Жульба и Генри. Жульба — отец Ларри, всегда жизнерадостный и полный энергии. Его круглое лицо, раскрасневшееся от утреннего холода, было обрамлено густыми усами, придающими ему забавный вид. Короткие руки крепко сжимали поводья, а голос звенел на всю округу,

Пройдя через мокрую траву, я ухватился за край повозки и ловко запрыгнул внутрь. Повозка медленно тронулась. Я огляделся — вокруг расставлены ящики с овощами, прикрытыми грубым полотном.

— Эй, малец, можешь вздремнуть, — крикнул мне Жульба, хлестнув старую кобылу. Лошадка рванула вперед, но тяжесть груза замедляла ее. Колеса вязли в грязи, и каждый поворот дороги становился испытанием для старой лошади. Она продолжала тянуть повозку вперед, несмотря ни на что. Мы постепенно удалялись от деревни, оставляя позади сонные дома, сопровождаемые редким кукареканьем петухов и лаем собак.

Тишина окутывала меня, нарушаемая лишь приглушенным шёпотом Жульбы с Генри да редким скрипом колес. Ничто не мешало мне предаться сладкому забытью. Сон накрыл с головой, как тёплое одеяло, и в его объятиях перед моим взором предстал волк. Его глаза горели, словно два огненных угля, гипнотизируя меня, заставляя сердце колотиться быстрее. Что заставило его отступить? Возможно, страх перед человеком, а может быть, что-то более таинственное? Странным было то, что я чувствовал в тот момент. Внутри меня бурлили страхи, отчаяние и злость, переплетаясь в единый клубок. Казалось, я действительно был готов сразиться с ним. Вопросы роились в моей голове, но ответы я не находил. Я тщетно пытался найти хоть какое-то разумное объяснение происходящему, однако истина каждый раз ускользала.

Сон был неспокойным, я чутко ловил каждый звук вокруг. Солнце уже поднялось высоко, грозя залить землю палящим жаром, но размытая дорога оставалась неприветливой. Лошадь тяжело ступала по грязи, а повозка время от времени съезжала на обочину. Если бы дорога была более сухой, до города мы добрались бы гораздо раньше.

Перевернувшись на другой бок, я подтянул колени к груди. Одна рука затекла, но так было легче защитить голову от беспрерывной тряски.

— Проклятый дождь, прошел же мерзавец, да не вовремя! — возмущался Жульба.

— Ничего, — протянул Генри. — Урожай будет целее. Земля иссохла вся.

— А в прошлом году было ещё хуже. Ныне Бог милостив к нам.

Голоса их то затихали, то снова звучали в моём сознании. Мне удалось полностью расслабиться, несмотря на резкие толчки повозки. Солнце разгулялось вовсю. Я пожалел, что не прихватил нелепую шляпу, которую так ненавидел. Пусть она и уродлива, зато всегда спасала меня от беспощадных солнечных лучей.

Ближе к полудню мы свернули с главной дороги в сторону леса. Лесная полоса тянулась справа вдоль нашего пути, и именно туда Жульба направил лошадь. Заметив подходящее место под раскидистым старым дубом, он бодро приказал всем слезать.

— Тенек сейчас не повредит, — сказал он, соскакивая с повозки и обошел лошадь. — Я её напою. Вы отдыхайте.

Однако отдыхать пока было рано. Генри поручил мне достать из мешков всё съестное, а сам, бурча себе под нос, отправился собирать сухие ветки для костра. Он исчез среди деревьев, а я поспешно начал выкладывать наш обед. Там были лепёшки, копчёные рёбрышки барашка, клюквенный пирог и закупоренная бутыль молока.

Жульба напоил лошадь и, глядя, как та принялась щипать траву, направился к нам. Схватив у меня кувшин, он откупорил его и, запрокинув голову, сделал несколько жадных глотков.

— Кислить начинает, — хмыкнул он, подавляя смешок. — Надо успеть допить, а то придётся ещё раз останавливаться. — Протянув мне кувшин, добавил: — Давай, парень, пей!

Я взял кувшин, а Жульба подошёл к повозке и, отодвинув полог, начал рыться в одном из ящиков. Через минуту в его руках оказались три крупных, сочных помидора, которые он аккуратно выложил на траву возле меня.

— Сегодня без костра, — пробурчал Генри, выйдя из-за деревьев.

Обед прошёл быстро, но сытно. Под весёлые байки Жульбы я умудрился съесть кусок пирога, пару лепешек и запить всё это молоком. Остальное мигом исчезло в желудках моих спутников; они с едой не церемонились.

Мы поспешно собрались, вскочили в повозку и тронулись в путь. В некоторых местах дорога уже подсохла, и мы значительно прибавили ходу.

— Почему Ларри не взял с собой? — поинтересовался Генри.

— Пусть лучше помогает матери. В огороде дел хватает. Так они и так ночами болтаются неизвестно где, а потом целый день — ни рыба, ни мясо.

— Возраст у них такой, — спокойно заметил мой отец, устремив взгляд вдаль. Глаза его, выцветшие от времени, щурились от яркого солнца, но он продолжал смотреть вперёд, не отрываясь. — Дай им волю, так они и вовсе на неделю пропадут.

— А вот твой-то, гляди-ка, всё белее да белее становится, — рассмеялся Жульба, отбиваясь вожжами от назойливых мух, круживших над лошадью.

Эти слова заставили меня вздрогнуть, но отец, казалось, остался невозмутим. Его рука легла на лоб, создавая подобие козырька.

— Впереди двое всадников. Едут навстречу.

— Где? — встрепенулся Жульба.

— Вон там, — кривоватый палец отца указал на едва различимую вдали точку, которая медленно приближалась.

— Ты вроде почти слепой, Генри, а зрение как у орла, — уважительно покачал головой отец Ларри.

Полулежа, крепко держась за борта повозки, я следил взглядом за пальцем Генри. Впереди действительно приближались двое всадников. Я смог рассмотреть их ярко-золотистые шлемы и зелёные плащи. Лёгкие стальные кольчуги, сверкая на солнце, прикрывали их обнажённые торсы. Низкорослые, тёмно-коричневые лошади шагали неспешно, бок о бок. Солдаты переговаривались, не обращая на нас никакого внимания. Когда расстояние между нами сократилось, они лишь мельком взглянули в нашу сторону. Двоих пожилых мужчин и мальчишка им показались неинтересными. Бросив на нас равнодушный взгляд, солдаты прижались правее и обогнув, направились дальше, продолжив разговор.

— Солдаты Мерики, — заметил Жульба, слегка пришпорив свою клячу. — Патрулируют. Значит, скоро будем на месте.

Повозка плавно покатилась по дороге. Здесь было сухо, словно дождь обошел эти края стороной. Лошадь почувствовала себя легче и понеслась вперед, покачивая взмыленными боками.

Половиной тела свесившись через борт, я неотрывно смотрел на мелькавшую под колесами серую дорогу. Колеса деревянной повозки то и дело подпрыгивали, натыкаясь на камни. Казалось, еще немного — и они просто лопнут, разбрасывая нас по траве. Особенно сильно нас тряхнуло, когда Жульба не успел объехать здоровенный булыжник.

— Сядь нормально, Ифор. Не балуйся. — Требовательный голос отца заставил меня вернуться в исходное положение.

Вечерело, когда перед моими глазами наконец возник город. Волшебные сады! Он раскинулся на равнине среди деревьев и экзотических растений. Его прежнее имя давно стерлось из памяти даже самых старых жителей. Много лет назад предки герцогини Мерики переименовали его, превратив в цветущий сад. Они привезли семена из далёких стран и засадили деревья повсюду. Каждая постройка была окружена зеленью, вьющимися лианами и кустарниками. Серые каменные дорожки извивались между кварталами, соединяя разные части города. Всё это удивительно гармонично сочеталось друг с другом.

Спускаясь с холма, я видел город как на ладони. Мой взгляд скользил по крышам домов, многие из которых были скрыты под густыми кронами деревьев. На краю города возвышался величественный белый дворец. Невольно задержав на нём взглядом, я отметил массивные колонны у главного входа, поддерживающие открытую террасу и часть второго этажа. Ворота дворца были распахнуты настежь, и внизу сновали люди. Сады вокруг дворца поражали своей красотой и пышностью даже издалека. Было ясно, что здесь жизнь била ключом, и каждый занят своим делом.

— Дворец герцогини, — тихо произнес Генри, догадавшись куда я смотрю.

— Ух ты! — вырвалось из меня. Я улыбнулся, привстав в полный рост.

— Не упади.

— Все хорошо, — отстраненно произнес я, разглядывая город. Меня качало, так как мы спускались по склону вниз. Я балансировал, контролируя равновесие.

Вокруг города не было ни крепостных стен, ни других защитных сооружений. Главных врат тоже не наблюдалось, так что, спустившись вниз, мы мгновенно очутились на центральной улице. Высокие дома и раскидистые деревья сомкнулись вокруг нас, словно стражи, охраняющие этот чудный город. Их присутствие ощущалось не только глазами, но и носом — воздух был наполнен ароматами свежеструганного дерева, смешанными с благоуханием редких трав, древесной смолы и терпкого масла.

Под копытами нашей лошади зазвенела каменная мостовая, а грубые толчки сменились плавным покачиванием.

Жульба свернул с главной дороги и направил лошадь в узкий переулок. Я стоял, слегка согнувшись, крепко держась за края повозки и внимательно осматривал окружающий пейзаж. Дома здесь были высокими, в два-три этажа, похожих на те, что нашем селении, почти не встречалось. Если же такие и попадались, то их украшали кованые вывески с разными символами. Изображение молота означало кузню, ножницы — парикмахерскую. Некоторые знаки я мог расшифровать без труда благодаря книгам, которые читал вместе с Люсьен. Но над другими пришлось гадать. Например, загадочный рисунок с бутылью, из которой тонкой струйкой поднималась дымка.

Пока я раздумывал над этим символом, Жульба остановил лошадь перед двухэтажным зданием. Внимание привлекла массивная железная вывеска, на которой выбита глубокими резцами миска с дымящимся супом и пузатая кружка пенящегося пива. Так вот оно какое, это место, которое в книгах называли таверной! Здесь путники могли за умеренную плату утолить голод и найти кров на ночь. Эти заведения всегда будоражили моё воображение, ведь они были неразрывно связаны с путешествием и новыми приключениями.

— Что ж, пожалуй, оставляю вас здесь, — весело произнёс Жульба, добродушно улыбаясь. — Недорого, вкусно, да и клопов нет. Часто здесь останавливаюсь, но нынче меня ждёт кузина.

— «Грустный путник»? — удивлённо переспросил Генри, неуклюже спрыгивая с повозки.

— Не знаю, почему так назвали, — нахмурился отец Ларри, окидывая меня взглядом. Затем он мотнул головой, давая понять, что пора двигаться. — Помни, я сегодня торгую допоздна, а завтра весь день занят. Вечером вернусь за вами сюда. Если вас не окажется, отправлюсь в деревню один. Ждать не стану.

— Хорошо, Жульба. Благодарю тебя. Думаю, этого времени достаточно, чтобы показать сыну город.

— Спасибо, — пробормотал я, спрыгивая на каменные плиты мостовой. Жульба коротко кивнул нам, и его повозка медленно покатилась прочь.

Генри посмотрел на меня, затем улыбнулся.

— Пойдём поедим, — сказал он, привычным жестом коснувшись моей головы и легонько взъерошив волосы.

Таверна «Грустный путник» представлялась двухэтажным деревянным строением, увенчанным высокой вывеской, которая грозно нависала над входом. Надпись, разделённая на две части, занимала обе створки дверей, образуя арку. Буквы, выполненные из металла, местами покрывшиеся ржавчиной, всё ещё выглядели внушительно и соответствовали общему настроению заведения.

Изнутри доносились гулкие мужские голоса, грубый смех и слабое, едва различимое звучание флейты. Её жалобные, печальные мотивы пробивались сквозь общий шум, касаясь самых глубин души. Мне нестерпимо захотелось увидеть музыканта, подойти ближе и насладиться этой чарующей мелодией.

Генри открыл двери, и мы шагнули внутрь. Нас встретили ароматы жареного мяса, хмельных напитков и кислого вина. Просторное помещение оказалось уютным и приветливым. Массивные столы, деревянные стулья и длинные лавки создавали ощущение надёжности и основательности. Справа виднелась узкая лестница, ведущая на второй этаж. В центре зала располагалась широкая стойка, за которой возвышались полки с кухонной утварью и бочки с пивом. Весёлого вида хозяин ловко орудовал ложкой, раскладывая горячую гречневую кашу по мискам, а маленький мальчик, проворно передвигаясь между столиками, разносил угощения по залу.

Генри крепко схватил меня за руку и уверенно направился через зал. Я вертел головой, пытаясь охватить взглядом всё происходящее вокруг. Слева, за длинным столом, расположилось несколько солдат. Они громко смеялись, обмениваясь историями, и время от времени чокались своими кружками. Среди посетителей я заметил и одиноких путников, одетых самым разным образом. Кто-то явно был зажиточным торговцем, а у кого-то за поясом виднелся острый меч, выдающий опытного воина.

Справа, в более спокойном уголке зала, сидела молодая пара, нежно прижимающаяся друг к другу. За соседним столом мужчина средних лет, который медленно потягивал пиво, уставившись в пустоту. У окна, погружённый в свои мысли, играл на флейте молодой человек с мечтательным взглядом. Его светлые кудрявые волосы напомнили мне Ларри, хотя он казался значительно старше. Я не смог удержаться и пристально наблюдал за ним, пока Генри неожиданно не дёрнул меня за руку. Старик не обращал внимания на мою рассеянность, продолжая уверено продвигаться вперёд, аккуратно обходя столы и выставленные из-под них ноги.

Когда мы подошли к хозяину таверны, Генри положил руку на кожаный кошелёк, висящий на поясе. Он достал оттуда несколько монет и принялся считать их на ладони.

— Нам нужна комната до завтрашнего вечера, с двумя кроватями, и принесите еду, — быстро проговорил отец, не поднимая глаз. — Что бы ты хотел съесть, сын?

— Мясо, — так же быстро ответил я.

— У нас есть гречневая каша и свежее мясо поросёнка, — дружелюбно улыбнулся хозяин, оценивающе глядя на нас. — Вам подойдёт?

— Вполне, — кивнул Генри. — Сколько это будет стоить?

— Десять медяков, — ответил хозяин, наклоняясь и доставая из-под стойки тяжёлый железный ключ. — Когда поднимитесь на второй этаж, поверните налево. Ваша комната — вторая дверь по коридору. Я попрошу помощника принести еду. Что будете пить?

— Лавандовый чай, — ответил отец, высыпав на стол нужную сумму. Он взял ключ и направился к лестнице. Мы поднялись на второй этаж, а затем оказались в своей комнате. Она представляла из себя небольшое помещение; две кровати у окна, по середине деревянный стол. Само окно было открыто, а в комнату настойчиво тянулись ветки дерева, росшего во дворе.

Я повел носом, улавливая запах горькой травы. Видимо, её использовали для обработки полов и стен после каждого посетителя. Запахи дерева, проникающие в комнату через открытое окно, напротив, казались приятными и свежими. В общем, здесь довольно уютно, и чувствовалось, что сегодняшняя ночь обещает быть спокойной и крепкой.

Генри присел на край кровати и положил на стол мешочек с деньгами. Затем он принялся стаскивать сапоги, но они никак не хотели поддаваться. Я вовремя заметил это и поспешил на помощь, подскочив к отцу и помогая снять обувь.

— Вот, возьми пару медяков, — сказал он, открывая кошель. — Ты ведь помогаешь мне с овцами, так что деньги твои, заслуженные. Если захочется чего-нибудь вкусненького внизу, не стесняйся.

— Пап, а можно мне выйти на улицу? Я недалеко уйду, честное слово.

Отец нахмурился:

— Это большой город, Ифор. Не деревня. Ты понимаешь?

— Да, понимаю. Я просто около таверны немного погуляю. Обещаю, далеко не уйду.

— Всё равно плохая идея, — твёрдо ответил он, и по его голосу я понял, что уговоры бесполезны.

— Ну пожалуйста, папа…

Старик задумался, внимательно смотря на меня. Наверняка в этот момент я выглядел жалко: грустное лицо, сгорбленная фигура, поджатые губы.

— Ладно, вот что я предлагаю, — наконец сказал он. — Сначала поедим, потом я немного отдохну. Позже, ближе к вечеру, мы спустимся вниз и выпьем какого-нибудь изысканного чая. Может, даже прогуляемся перед сном. Как тебе такой план?

В дверь коротко постучали, затем вошел паренек, лет шестнадцати. В одной руке он держал котелок с дымящийся кашей, в другой поднос, который ловко прижимал к своим ребрам. На подносе жареный кусок свинины, обильно политый медом. Он поставил все это на стол и достав из кармана две ложки, протянул мне.

— Хорошего аппетита, господа, — спокойным тоном произнес паренек и одарив нас скромной улыбкой, покинул комнату.

Я посмотрел на еду, затем на Генри.

— Да, хорошо, пап.

— Вот и славно. Налетай! — улыбнулся отец, подсаживаясь ближе к столу.

Мы хорошо поели и отец завалился спать. Я взял пару монет, а мешочек спрятал под подушкой старика, чтобы никто не украл. Тихо открыв дверь, юркнул в коридор. Дойдя до лестницы, начал осторожно спускаться, осматривая зал. Бравых солдат уже не было, за то вместо них сидела галдящая группа торгашей. Все в шёлковых одеяниях, на головах чалма. На руках золотые браслеты, на пальцах массивные перстни. На их столе был целый зажаренный поросенок и два кувшина, наверное, с вином. Остальные посетители остались те же.

Я прошмыгнул вдоль стены к выходу, стараясь не привлекать внимания. Оказавшись на улице, я осмотрелся. Огненный диск солнца, раскалившийся за день, уже начинал терять свою яркость, окрашивая небо в багровые тона. Его лучи мягко касались крыш, скользили по верхушкам деревьев и опускались вниз по стенам домов.

Я невольно залюбовался, стоя у дверей таверны. Меня отвлек стук копыт и скрип проезжающей кареты. На секунду шторка в окне отодвинулась. Я увидел лицо взрослой женщины с карими глазами. Она улыбнулась мне и закрыла шторку. Карета уехала, а я растерянно смотрел ей в след.

Двери таверны распахнулись, ударив меня по спине.

— Не спать, малец! — весело пробасил мужчина. Он пошлепал себя по животу, подмигнул мне и зашагал прочь. На поясе висел короткий меч, а запястья были закрыты кожаными браслетами. Эти две детали выдавали в нем война.

Через дорогу шла женщина с девочкой, примерно моего возраста. Они держались за руки и оживленно беседовали. Время от времени, смеясь, они изящно прикрывали рты ладонями. Они были похожи как две капли воды: одинаково одеты, с одинаковой походкой, осанкой и манерами. Разница заключалась лишь в возрасте и росте. На балконе соседнего дома стояла девушка, увлечённо созерцавшая закат. В руках она держала фиолетовый цветок, время от времени поднося его к носу и вдыхая аромат. Медленно опуская руку, она продолжала смотреть на заходящее солнце.

— Как же всё это прекрасно! — прошептал я, оглядываясь вокруг и наблюдая за жизнью людей.

В конце улицы я заметил старую женщину, которая сидела на деревяном ведре и предсказывала будущее по руке. Вокруг неё собралась небольшая толпа. Гадалка хватала каждую протянутую руку, запрокидывала голову к небу, а затем говорила о том, что видела. Слышались вздохи, возмущения, даже крики.

Я сделал два шага вперед, а потом и вовсе побежал к ней. Генри сегодня будет спать. Он проспит весь вечер и всю ночь, я уверен. Завтра на рассвете он встанет, закажет еду и разбудит меня. Все так и будет.

Протискиваясь сквозь толпу, я оказался в первых рядах. Слепые глаза старухи были устремлены к небу. Она держала руку пожилой женщины, а вокруг царила напряжённая тишина. Наконец бабка опустила голову и тихо произнесла:

— Ты потеряешь своего единственного сына. Он уйдёт на войну и не вернётся.

— Да что ты такое говоришь?! — вскрикнула женщина, резко вырвав руку. Толпа загудела, выражая своё недовольство, а кто-то даже крикнул:

— Какая война, мать, что навыдумывала?

— Между Барией и Вайсалом, — проскрипела гадалка.

Вперёд выступил молодой человек и протянул старухе руку. На его лице играла улыбка, чёрные локоны падали на плечи. Одежда парня говорила о его богатстве и высоком положении в обществе. Бабка схватила его руку, замерла, а когда её морщинистый рот вновь открылся, все замерли.

— Твоя возлюбленная, которую ты так сильно любишь, не сможет родить детей. Вы расстанетесь, и ты больше никогда не сможешь полюбить.

Юноша побледнел, поспешно отступил назад и исчез в толпе. Люди начали возмущённо переговариваться, а старуха лишь усмехнулась, пытаясь нащупать платок, лежавший у её ног. В нём были несколько монет и недоеденная булка.

— Не забывайте класть деньги, дорогие мои, — проскрипела старуха, собирая монеты в складки своего тёмного платья. Вскоре они исчезли в недрах её одеяния, а я, собравшись с духом, шагнул вперёд. Подойдя к бабке, протянул руку. Она резко зашевелила головой, будто хищная птица, пытаясь определить, кто перед ней. Её слепые глаза остановились на мне, беззубый рот приоткрылся. Она коснулась моей руки, затем запрокинула голову.

Я стоял неподвижно, стараясь не шевелиться, боясь своим движением исказить её видение.

— Ох, девочка, твоя жизнь проста и скучна. Такой она останется до конца твоих унылых дней.

Толпа разразилась смехом, свистом, и весь этот бурный шум разлетелся по всему кварталу. Вероятно, впервые за этот вечер именно моё предсказание вызвало у всех такую реакцию. Пристыженный, я бросился бежать, сопровождаемый смехом и криками. Меня назвали девочкой и лишили будущего. Будущего без приключений и интриг. Глупая старуха!

Возвращаясь обратно в таверну, я чувствовал, как глаза наполняются влагой. В горле стоял ком из обид и разочарования. Настроение и уверенность в себе испарились, я не знал, чем занять себя дальше. Почему она увидела такую ерунду? Почему всем предсказывает только плохое будущее?

С силой толкнув дверь, я вбежал в зал. Никто не обратил внимания на моё эмоциональное появление, и за это я благодарен. Лишние вопросы и внимание сейчас ни к чему.

Высмотрев свободный стол поближе к барду, уверенно направился туда. Старик будет спать до утра, а я предоставлен сам себе. Послушать волшебные песни показалось хорошей идеей. Возможно, они как-то скрасят мое скверное настроение.

Едва я занял место за столиком, как ко мне подошёл мальчишка, помощник хозяина. В глазах вопрос и неуверенность. Он собирался открыть рот, но я опередил:

— Кувшин морса и сладкий пирог.

Мысленно попытался подсчитать, сколько это будет стоить. Отец дал две монетки, но одну я хотел оставить на завтра. Ведь утром мы пойдём на ярмарку, и там наверняка найдётся что-то интересное.

— С чем? — ровный голос юноши вывел меня из задумчивости.

— Хоть с чем, — ответил я раздраженно.

Мальчик ушел, а я перевел взгляд на барда. Он уже заметно опьяневший, всё же нашёл силы достать флейту и поднести её к губам. Музыка, заполняющая зал, была грустной и проникновенной, касающейся самых сокровенных уголков души. Бард играл, а люди в зале, казалось, застыли на месте. Даже громкая болтовня торговцев стихла. На их лицах появилось выражение умиротворённости. Некоторые глупо улыбались.

И я сам погрузился в состояние покоя. Инцидент со старухой отошёл на задний план. Мысли стали вялыми и тягучими. В этот момент не хотелось думать о проблемах, переживать. Я просто сидел и наслаждался дивной мелодией.

Когда мальчишка-помощник принёс мне кусок яблочного пирога и кувшин с клюквенным морсом, я отдал ему медяк. Наслаждаясь сладкой едой, я продолжал наблюдать за бардом. Тот ещё некоторое время играл, затем отложил флейту и схватился за кружку. Осушив её до дна, он вытер губы рукавом рубашки и с грохотом поставил кружку на стол.

— Внимание, послушайте, — произнёс бард пьяным голосом. — Эта песня о всех отцах. О героях! О противостоянии великих воинов против чудовищ. Каждый из нас будет или уже является отцом. Это важно. Я написал её в начале лета.

— Давай уже быстрее, — выкрикнули из зала, не выдержав долгих предисловий.

Бард поднялся, демонстративно поклонился и, неуклюже взмахнув руками, запел:

Чудовищ он резал огромным мечом

Любимая дома ребенка ждала

В пещерах бродил темных он со свечой

Зима наступила, она родила.

Всех ведьм и вампиров мечом истреблял

А дочка похожа была на отца

Однажды в дороге про это узнал

«Скоро прибуду». Отправил гонца.

Когда он приехал, а в доме беда

Супруга убита, на шее укус

Ребенок похищен, исчез без следа

На плечи свои он взвалил тяжкий груз.

Песня лилась также умело и филигранно, как и мелодия, которую он исполнял на флейте ранее. Бархатный голос барда приковал всех к своим местам и заставил смотреть на него. Я неспеша ел пирог и не понимал с каким он вкусом. Песня и голос певца настолько сильно погрузили меня в события, что я забыл насладиться лакомством. Я просто ел и зачарованно смотрел на барда.

Всю жизнь посвятил мертвецов убивать.

Никого не щадил и жестоким он был,

Когда всех чудовищ уже не сыскать

Узнал, что случайно и дочку убил.

В плену у вампира все годы росла,

Вампир укусил и теперь она с ним

Чудовищем стала, клыки обрела

Ужасный процесс уже необратим.

Настиг их с вампиром отцовский клинок

От ярости слеп был и не понимал

Простить за такое себя он не смог

Всю горечь потери, когда осознал.

И всех потерял он в кровавой войне

Ушел навсегда наш любимый храбрец

Теперь мы живем в мире и тишине

И в каждом из нас — есть великий отец!

Его руки раскинулись в стороны, а голова запрокинулась назад. Он желал оваций, аплодисментов, но в зале стояла тишина. Казалось, все замерли, перестали есть и шептаться.

— Это лучшая песня, что я слышал! — выпалил я, с восхищением смотря на барда.

Мои ладошки с силой столкнулись друг с другом, а затем еще и еще. Я аплодировал, а вскоре за мной последовал и весь зал. Барду кричали, свистели, а он туманным взглядом смотрел на меня. На лице виднелась едва заметная улыбка. Он кивнул в знак благодарения и обессиленно плюхнулся на стул.

Я чувствовал себя эмоционально опустошенным. Усталость подкралась, завладела телом. Последняя капля из кувшина упала в мой широко раскрытый рот. Я поднялся и отправился спать.

Генри, как и ожидалось, проспал до самого утра. С первыми лучами рассвета я услышал, как он встал и, надев сапоги, вышел из комнаты. Лёжа на спине, я пытался не просыпаться. Сон ещё властвовал надо мной, и мысли лениво всплывали, рисуя образы и сцены из прошлого. Через открытое окно в комнату проникали звуки просыпающегося города. Цоканье копыт, скрип телег и звонко раскрывающиеся двери вплетались в утренний хор. Потом донеслись разнообразные запахи: к приятным ароматам цветов и растений примешались нотки жареного мяса и свежей выпечки.

Мой желудок требовательным урчанием напомнил о себе, разгоняя остатки сна. Я открыл глаза и сладко потянулся. Дверь открылась, и в комнату вошёл Генри. В руках он держал тазик с водой.

— Проснулся, — буркнул он, ставя тазик у моей кровати. — Умывайся. Я жду внизу.

В этом весь Генри. Постоянно мрачный, немногословный. Выяснить что-либо, узнать что-то или просто поговорить — всегда сложная задача. Большинство ответов я получал от матери. Но я знал, что он меня любит. По-своему, но любит.

Когда отец вышел, я склонился над тазом, плеская на лицо прохладную воду. Сонливость окончательно исчезла, вновь захотелось покорять мир. Оставив таз на месте — вероятно помощник сына таверны сам его заберёт, я покинул комнату. Сунул ключ в карман и спустился вниз, где встретил Генри. Он уже ждал меня с готовым завтраком. На столе, на медном подносе, лежали свиные рёбрышки, две крупные свежие лепёшки. На большом блюде разместились обжаренные овощи, а на краю стола стоял чайник, источающий аромат лаванды. Вчерашний чай понравился нам, поэтому Генри решил не экспериментировать с новыми вкусами. Зачем тратить деньги на неизвестный напиток, если можно заказать проверенный и насладиться им?

Я согласился с его выбором. Чай понравился, и я не видел смысла в экспериментах.

— Каждое воскресенье, если мне не изменяет память, здесь неподалёку проходят представления. Если будешь есть быстро, успеем на одно из них.

— Представления?

— Узнаешь скоро. Ешь.

Я не стал спорить, поэтому наш завтрак получился вкусным, сытым и достаточно быстрым. Генри расплатился, и мы отправились на площадь Святого Клемента. Когда я спросил, кто такой Святой Клемент и почему эта площадь названа в его честь, отец лишь пожал плечами. Я больше не задавал вопросов. Мы шли быстрым шагом, минуя деревья, которые росли повсюду. Они переплелись со стенами домов и крышами. Этот город был построен с мастерством и эффективностью. Всё гармонично вписывалось в общую картину. На ветвях висели фонари со свечами внутри. На некоторых особенно крупных деревьях были построены небольшие навесы. Возможно, они использовались как склады. Густые кроны защищали город от палящего солнца, укрывая жителей в тени. Как замечательно было бы здесь жить! Мы с Ларри исследовали бы каждую улочку этого чудесного города, каждый уголок.

Отец взял меня за руку и провёл сквозь толпу зрителей. Репетиция приближалась к концу. Наверняка представление будет интересным, раз люди готовы встать рано, чтобы посмотреть его. Мы прождали совсем недолго. Вскоре забили барабаны, заиграла флейта, и нас окунули в волшебство кукольного театра.

Представление шло около трех часов. Я устал стоять, переминался с ноги на ногу. Генри, наверное, ощущал тоже самое. Но увиденное мне понравилось. По разговорам вокруг мне удалось узнать немного информации. Эта постановка как оказалось запрещена в Темнидаре и еще нескольких городах. Довольно скандальная, вызывающая, даже смелая. В ней принцесса спасала принца от лап дракона. Обычно это бывает наоборот, но в этом рассказе главной была именно она. Принц был труслив и слаб. Он плакал в пещере дракона, готовясь быть съеденным. Появилась отважная принцесса и убила дракона. Она вызволила из плена трусливого принца и отправила домой, посоветовав поменять штаны. Скандальной она стала потому, что в Барии есть принц и принцесса, похожие на героев спектакля. Дочь короля довольно храбрая девочка, которая с ранних лет научилась скакать верхом на лошади и помимо придворных дел, интересовалась военными и политическими делами. А принц… Все знают, что это изнеженный, испорченный мальчишка, который вечно прячется за юбкой королевы. Неудивительно что народ толковал посыл этого спектакля как прямой намек на королевских детей. И хотя создатели постановки уверяли что это вовсе не так, что это чистый вымысел ради юмора, спектакль попал под запрет. Но только в некоторых городах. Как я уже знал со слов Евы, дела Барии были плохи. Распри внутри провинций и герцогств достигли критической точки, и многие просто игнорировали королевские указы и запреты. Поэтому спектакль «Отважная принцесса» приехал в Волшебные сады, представ во всей красе. Сама Мерика сохраняла нейтралитет. Возможно, она не поддерживала больше политику Бранта, но и открыто против него выступать не хотела. К его противникам герцогиня тоже относилась равнодушно. Поэтому подобные спектакли спокойно могли существовать тут.

Когда вокруг все заполнилось громкими овациями и свистом, Генри взял меня за руку и спешно начал протискиваться сквозь толпу подальше от площади. Я плелся за ним с улыбкой на лице, стараясь сохранить в голове все детали представления. Непременно надо рассказать это Люсьен, Ларри и Еве. Им понравится. Это потрясающая работа.

— Пап, я хочу жить в городе! — крикнул я, смотря на него снизу вверх.

Он продолжал вести меня, высматривая более свободную улицу. Пока я пытался обратить на себя внимания отца, мне в плечо неожиданно влетел мальчишка. Смуглый, он был выше меня. Цепкий взгляд, простецкая одежда. Я лишь на секунду почувствовал прикосновение к моему бедру, где находился карман. Сунув туда руку, я не обнаружил медяка. Мальчишка сверкнул глазами, скрываясь в толпе.

— Эй! — завопил я, пытаясь вырваться с железной хватки отца.

— Ифор, веди себя спокойно, — потребовал Генри, слегка дергая меня к себе.

— Пап, он украл деньги! — крикнул я, но отец не обращал внимания. Он был озабочен поиском кратчайшего пути к ярмарке. Мы пересекли широкую улицу, свернули в узкий проулок. Отец зашагал еще быстрее. Я едва поспевал за ним. Он сбавил темп, когда звуки шумной площади окончательно пропали за спиной. Его ладонь разжалась, он немного расслабился.

— Деньги заработаем. Пойми, это не деревня. Я тебя предупреждал, Ифор.

— Но, пап?!

— Предупреждал. Ты еще слишком мал чтобы понять. Идем.

И он опять ускорил шаг. Я засеменил за ним. Когда мы подошли к ярмарке, я ахнул от ее масштабов. Торговые палатки рядами уходили за горизонт, а людей здесь было больше раз в десять, чем на площади слепого Клемента. Все пестрило яркими красками, нарядами. Все вокруг ходили, разговаривали, торговались, кричали. Жизнь тут бурлила мощно, не давая скучать.

Глаза разбежались, я не мог сфокусироваться на чем-то одном. Старик остановился, склонился надо мной:

— Ифор, — его требовательный взгляд заставил меня сосредоточиться. — Держись около меня. Руку не вырывай, чтобы не произошло. Понял? Если ты потеряешься, я тебя уже не найду. Просто будь рядом и следуй за мной.

— Понял.

И мы пошли. С этой прогулки по ярмарке, помимо ее масштабов мне запомнилась давка. Очень много людей. Жутко неудобно. Ты постоянно с кем-то сталкиваешься, протискиваешься. Все кричат, галдят, спорят, машут руками. Когда ты маленького роста, еще тяжелее. Тебя не замечают, норовят затоптать. Люди тут были разные. Высокие, худые, полные, маленькие, темнокожие, желтокожие, смуглые. Каждый занимался своим делом, торговал, предлагал, покупал.

Мы ходили достаточно долго, казалось, прошло пол дня. Генри купил несколько пучков трав, металлическую миску и горку гвоздей. Он не забыл и про Люсьен. Она заказала особые ткани, на поиске которых ушло не мало времени. Мне тоже хотелось многое купить, но мой последний медяк был украден. Я покорно тащился за отцом, с интересом рассматривая содержимое прилавков. Тут было все! Разного размера игрушки, оружие, мягкая мебель, еда. Много попадалось непонятного, например различные приспособления для охоты или земледелия.

После столь количества проведенного здесь времени, у меня заболела голова и настроение было уже не таким восторженным. Бесконечная болтовня, приправленная эмоциональными воплями, казалось, вгрызается мне в уши.

Мешок, что тащил на плече Генри заметно увеличивался в размерах. Он складывал туда все купленное, а когда остановился у лавки с холодным оружием, взглянул на меня:

— Выбери себе нож, Ифор.

— Нож? — изумился я.

— Да. Я хочу купить тебе нож. В деревне волки. У тебя должно быть оружие, сын, — он говорил спокойно, уверенно.

Я тщательно рассмотрел представленные ножи. На деревянном щите висели клинки различной длины. На поверхности стола находились одноручные мечи, а позади — двуручные. Повсюду разбросано множество небольших кинжалов, искривленных, зазубренных и тупых. Мой взгляд задержался на ноже, рукоятка которой обмотана грубой кожей. Лезвие было маленьким, но острым. Верхняя кромка лезвия имела зазубрины.

— Хочу вот этот, — без промедления бросил я, указывая пальцем на понравившийся нож.

Генри улыбнулся, протянул продавцу несколько медяков и забрал нож. Мы еще походили по ярмарке, а затем направились к таверне. Генри тащил мешок, а я неспеша шел сбоку, рассматривая свой собственный нож. Настоящий, не деревянный!

— Ты должен дать мне обещание, сын, — произнес задумчиво Генри, рассматривая что — то впереди. Я поднял голову, вопросительно посмотрев на отца.

— Никогда не применяй этот нож против человека. Только против зверя.

— Даже если человек будет угрожать моей жизни?

— Да.

Я нахмурился, обдумывая его ответ, затем уверенно произнес:

— Хорошо, пап. Я обещаю.

Он улыбнулся, потрепав мои волосы свободной рукой.

Мы просидели в комнате до самого вечера. За окном жара, а здесь по соседству с деревом довольно прохладно. Его ветки заползали к нам, ласково щекоча и наполняя комнату благоуханием. Генри сидел у изголовья кровати и рассматривал покупки. Его заинтересовала кожаная полоска ткани. Он вертел ее, рассматривая с разных углов, иногда прикладывая к сапогам. Я сидел пил лавандовый чай, который вновь заказал отец и любовался ножом. Уже представлял как буду носить его в сапоге и, если увижу волка, пригрожу. Зверюга не посмеет даже смотреть на меня. А как отреагирует Ларри? О, это отдельное наслаждение. Новенький нож, настоящий, сделанный умелым мастером. Купленный на большой ярмарке в Волшебных садах. Довольная улыбка вылезла на моем лице, растягивая губы в стороны. Я не мог сдерживать эмоций. Как приеду расскажу обо всем Люсьен и друзьям.

В дверь постучали и в проеме появилась голова помощника владельца таверны.

— Господин Жульба послал за вами, сказал, что ожидает на улице.

Старик кивнул ему, мальчишка исчез.

— Собирайся, сын. Ничего не забудь, — бросил он коротко, принявшись складывать покупки обратно в мешок.

Мы спустились вниз, сдали ключ хозяину таверны и вышли на улицу. Жаркий воздух ударил сразу же, как только моя нога коснулась каменной брусчатки. Кроны деревьев над домами частично спасали город от жары, но температура воздуха все равно обжигала.

Жульба сидел на облучке, довольный и приветственно махал нам. Отец разместился рядом с ним, закинув мешок ко мне в повозку. Она была пуста, за исключением одного ящика с кабачками, что стоял в углу.

— Как поторговал?

— Как погуляли?

Они оба засмеялись. Повозка тронулась, а старые друзья принялись делиться впечатлениями и эмоциями.

Глава 5

Тахирский храм

В дверь постучали, затем она открылась, в комнату вошел управляющий Густаво. Выглядел он как обычно безупречно. Строгий деловой жакет черного цвета, облегающие брюки, черные намазанные сапоги, блеск которых разлетелся по всей комнате.

— Господин Ифор, к вам гонец, — он пробежался глазами по свитку на моем столе, по чернильнице. Остановившись на бокале вина, он секунду подумал, затем поднимая взгляд на меня, добавил:

— У него срочные новости.

— Новости подождут. Накормите, напоите и дайте отдохнуть. Я хочу дописать. — Я махнул рукой и управляющего как ветром сдуло. Взявшись за перо, я продолжил вспоминать всю свою жизнь, не забывая о важных деталях.

Если окунаться в мое детство, то оно делилось на две части. Жизнь в деревне Тук и жизнь в Тахирском храме. В последнем и произошло мое взросление, становление меня как личности. Я хорошо помню тот вечер, ту ночь, когда моя жизнь, моя судьба изменилась навсегда.

Мы с Генри и Жульбой благополучно вернулись с города Волшебные сады. Я целую неделю переполненный эмоциями, рассказывал события, что произошли со мной в этом славном городе. Перед Ларри я хвастался ножом, что подарил мне отец, а Еве и Льюсен постоянно болтал о спектакле «Отважная принцесса». Они уже выучили его наизусть, но всегда были не против поговорить о нем. Тема интересная и мнения тоже разные. Ева считала, что спектакль прямой намек и оскорбление принца, а Люсьен добродушно отшучивалась и уверяла что это просто совпадение. Моя собственная позиция на этот счет не ясна. Я придерживался нейтрального взгляда, больше оценивая саму работу, технику и виртуозность, с которой она была исполнена. Домыслы и сплетни меня не интересовали. Про старуху, что нагадала мне полнейшую ерунду, я ни сказал никому.