Бесплатный фрагмент - Там, где встречаются судьбы

Стук в дверь прозвучал тихо, но настойчиво.

Девушка в ситцевом платье, с собранными в высокий хвост волосами, торопливо вытерла руки о фартук и пошла открывать.

На пороге стоял мальчик — худощавый, с прямым взглядом и лёгкой неловкостью в осанке. В руках он сжимал пустую кружку.

— У вас… сахар не найдётся? — спросил он и чуть смутился. — Мама послала. У нас закончился.

Она улыбнулась и, сама не понимая почему, почувствовала, как сердце отозвалось лёгкой дрожью. Протягивая кружку обратно, она заметила его пальцы — длинные, тонкие, словно созданные не для двора, а для чего-то большего.

— Найдётся, — ответила она и вдруг подумала: а что, если именно этот момент останется в памяти навсегда?

Мальчик поднял на неё глаза и впервые улыбнулся в ответ.

Она всегда была отличницей. В школьном дневнике у неё редко появлялись оценки ниже четвёрок, а по литературе и русскому языку — только пятёрки. Учителя ставили её в пример, соседи шептались: «Вот девочка — ни разу лишнего слова, ни разу легкомысленного взгляда». Её скромность делала её ещё красивее — в ней было что-то особенное, то, чего не хватало многим другим девчонкам во дворе.

В неё были влюблены почти все мальчишки школы. Одни старались незаметно пройти мимо, чтобы хоть на миг встретиться с её глазами. Другие, наоборот, хулиганили под окнами, лишь бы обратить на себя внимание. Но она не была кокеткой. Никогда. Сдержанная, гордая, будто из другого мира. И только он — сосед по двору, её ровесник, мог заставить её улыбнуться по-настоящему.

Он никогда не учился на «отлично» — слишком не любил гуманитарные предметы. Зато математика, физика, задачи — это было его. Она помогала ему писать сочинения и диктанты, он — разъяснял ей сложные формулы и уравнения. Казалось, что они — два разных полюса, но именно поэтому так сильно тянулись друг к другу.

Её тайна была в том, что уже давно она любила его. Но прятала это глубоко, боялась выдать себя взглядом или словом. Всё изменилось в один летний вечер, когда она, переполненная доверием, рассказала о своих чувствах Лене — своей лучшей подруге.

— Только никому, — прошептала она, стыдливо пряча глаза. — Я сама не понимаю, как это случилось… Просто он мне очень нравится.

Лена выслушала, кивнула, но в её глазах мелькнула странная искорка — то ли зависть, то ли азарт.

Через несколько дней Лена пришла снова.

— Знаешь, я говорила с ним, — будто между делом сказала она. — Ты ему не нравишься. Он сказал, что в тебе красивы только волосы. А так — ничего особенного.

Слова обожгли, как пощёчина. Ей стало так больно, что дыхание перехватило. В ту ночь она долго смотрела в зеркало на свои густые волосы, которые всегда собирала в хвост. «Значит, только они ему нравятся?» — думала она. И наутро решилась: пошла в парикмахерскую и остригла их коротко.

Она вышла из парикмахерской и шла по знакомой тропинке домой. С каждым шагом становилось всё тяжелее. Сердце то сжималось, то билось быстрее — ведь теперь всё изменилось.

Дверь подъезда скрипнула, и она вошла внутрь. В полумраке у почтовых ящиков стоял он. Их взгляды встретились. Он замер, будто не верил своим глазам.

— Что… ты сделала? — его голос прозвучал хрипло, с уколом боли.

Она высоко подняла подбородок, хотя внутри всё горело.

— Подстриглась, — сказала тихо. — чтоб во мне тебе ничего не нравилось.

Он сделал шаг ближе, в его глазах мелькнуло возмущение и растерянность.

— Зачем? Зачем ты это сделала?!

— А какая разница? — бросила она. — Тебе же нравились только мои волосы. Теперь их нет. Теперь тебе во мне ничего не нравится.

Он выдохнул, будто потерял равновесие. На секунду замолчал, а потом сорвался:

— Дура! — и схватил её за руку.

Стены подъезда гулко отражали их голоса. Она дерзко вырвалась:

— Ну и что? Раз тебе во мне нравились только волосы, теперь у тебя повода смотреть в мою сторону не останется!

— Что ты несёшь?! — его голос сорвался. — Да при чём здесь волосы?

Она отступила на ступеньку назад, но он шагнул ближе. Сердце колотилось, будто вот-вот вырвется.

— Ты злишь меня до безумия… — выдохнул он и вдруг резко притянул её к себе.

Его губы коснулись её губ — грубо, отчаянно, будто он сам не ожидал этого. Она сперва хотела оттолкнуть, но в тот миг всё внутри неё взорвалось огнём, и она поняла: всё, что казалось мечтой, стало реальностью.

Они целовались, как будто боялись, что завтра всё это исчезнет.

Эти несколько недель стали самыми яркими в её жизни. Она помогала ему с литературой и историей, а он объяснял математику и физику. Они смеялись, ссорились, спорили и всё чаще ловили друг друга на взглядах, которые говорили больше слов.

Они учились в выпускном классе. Впереди были экзамены, выпускной вечер, первый шаг в новую жизнь. Казалось, что мир открывается перед ними широко и щедро, но именно поэтому каждый день был особенно хрупким и ценным.

После того поцелуя в подъезде всё изменилось. Они больше не могли делать вид, что между ними ничего нет. Теперь их взгляды цеплялись друг за друга даже на уроках, а случайные прикосновения к рукам заставляли сердце сбиваться с ритма.

Они начали встречаться тайно. Вечерами он ждал её у школьного двора, и они уходили гулять в старый парк. Там, под липами, она читала ему стихи Ахматовой, а он рассказывал о своей мечте построить собственный дом. Она любила слушать, как он говорит о будущем, и каждый раз представляла себя рядом.

В школе все заметили, что она словно расцвела. Её короткая стрижка уже не казалась дерзкой — наоборот, подчеркивала ясность её взгляда, открывала лицо. Многие мальчишки продолжали провожать её глазами, но теперь она видела только одного.

— Я не отпущу тебя, — сказал он однажды, когда они сидели на школьной скамейке после репетиции выпускного. — Куда бы ты ни уехала, я всё равно найду тебя.

Она улыбнулась и промолчала, потому что уже знала: через месяц всё изменится.

Ей пришло письмо. Она выиграла международный грант — право учиться медицине в Лондоне, всё оплачено. Это был шанс всей её жизни, о котором она мечтала ещё в девятом классе. Но теперь этот шанс казался приговором.

Она долго не решалась рассказать ему. Вечером, после выпускного бала, когда огни гирлянд гасли один за другим, она наконец прошептала:

— Я уезжаю. В Лондон. На учёбу.

Он долго молчал. Лишь сжал её руку так крепко, что побелели пальцы.

— Значит… мы не увидимся?

— Увидимся, — уверенно ответила она, хотя сама не верила в свои слова. — Я буду писать. Каждый день.

Он кивнул. Но в его глазах мелькнула тень, словно он уже знал, что расстояние изменит всё.

…Через неделю в аэропорту он не сказал громких слов, только обнял её так крепко, что казалось, будто хочет запомнить навсегда.

— Пиши мне, — прошептал он.

— Обещаю, — ответила она.

Самолёт поднялся в небо, и её родной город остался далеко внизу — с подъездом, где они впервые поцеловались, с парком, где он держал её за руку, и с ним.

Она смотрела в иллюминатор и шептала:

— Я вернусь. Обязательно вернусь.

Лондон встретил её шумом улиц, дождём и ароматом свежеиспечённых булочек. Она поселилась в старом студенческом общежитии, где по ночам скрипели лестницы и пахло кофе, а днём сновали студенты со всего света.

Соседкой по комнате стала Ани.

Ани была англичанкой, сиротой. Скромная, почти призрачная девочка с белоснежным лицом и густыми тёмными волосами, которые она всегда заплетала в простую косу. Но в её чёрных глазах пряталась тихая сила, которой восхищалась Эсмира.

Ани мало говорила о себе, но постепенно девочки стали близки. Они делили не только комнату, но и одиночество — Ани не знала, что такое семья, а героиня каждый вечер скучала по дому и по нему.

Через несколько месяцев в их жизни появился Энтони. Высокий блондин с небесно-голубыми глазами, сын графа, но совсем не похожий на заносчивого аристократа. Его улыбка была тёплой, смех — заразительным. Он сразу стал их другом: мог прийти с пакетом еды в самую неподходящую минуту, помочь с конспектами или просто слушать молча, когда им было тяжело.

Энтони скрывал от большинства своих знакомых одну страсть — театр. Каждый четверг он уходил из университета чуть раньше и исчезал до позднего вечера. Сначала Эсмира и Ани гадали, куда он пропадает, пока однажды он не признался им в полутёмном коридоре общежития:

— Только никому, ладно? Я играю в театральной труппе. Маленькой, любительской. Это моё настоящее дыхание.

Ани захлопала в ладоши и засыпала его вопросами, а Эсмира лишь улыбнулась — впервые увидев в нём не только блестящего наследника с титулом, но и человека, который умел идти наперекор семье ради мечты.

Он иногда приглашал их на спектакли. И в свете софитов Энтони был другим — живым, ярким, совсем не похожим на того спокойного юношу с лекций. Его голос звучал так, будто он мог зажечь даже самое холодное сердце. И каждый раз, когда его взгляд на сцене задерживался на Эсмире, она делала вид, что не замечает этого. Её сердце принадлежало другому.

Каждый вечер она открывала ноутбук и ждала его писем. Они были её дыханием. Она рассказывала ему о лекциях, о холодных туманах Лондона, об Ани — тихой и преданной подруге, и даже об Энтони. Он ревниво спрашивал:

— А этот твой друг… красивый?

Она смеялась, будто это было глупо:

— Он просто друг.

Но после ответа ей приходилось закрывать глаза и долго смотреть в темноту, будто убеждая саму себя в этих словах.

С каждым днём жизнь в Лондоне открывалась перед Эсмирой новыми красками. Учёба в университете была невероятно трудной, но захватывающей. Эсмира жадно впитывала знания, словно боялась упустить хоть каплю. В её группе многие относились к грантовым студентам с осторожностью, иногда даже с завистью, но рядом всегда была Ани и Энтони.

Иногда, когда они втроём сидели в библиотеке до поздней ночи, Эсмира ловила на себе его взгляд. Но тут же отгоняла любые мысли — она помнила того мальчика из своего города. Его глаза. Его голос. Его поцелуй в полутьме подъезда.

И всё же Лондон постепенно тянул её в свою новую жизнь.

Телефон зазвонил, как обычно по субботам. Эсмира улыбнулась, даже сердце радостно дрогнуло: это был его звонок, долгожданный, привычный. Но, услышав голос Фуада, она насторожилась. В его интонации было что-то непривычное, тяжёлое.

— Эсмира… — начал он и замолчал на секунду. — Я должен сказать тебе.

Она замерла.

— Через час у меня ЗАГС, — выдохнул он быстро, будто боялся, что не сможет договорить. — Я женюсь.

— Что? — шёпотом переспросила она, но в этот миг воздух уже вышибло из её груди.

— Ты всегда будешь моей единственной, — говорил он, и в голосе слышалась боль. — Я люблю тебя больше жизни… Но я должен. Мне нужно жениться на ней. Так будет правильно.

Дальше Эсмира уже ничего не слышала. Слова расплывались, как будто в ушах загудело море. Телефон выскользнул из её руки и упал на пол, а сама она бессильно осела на кровать. Всё вокруг поплыло.

Ани ворвалась в комнату, подхватила телефон, но разговор уже прервался. Она прижала подругу к себе, но Эсмира сидела неподвижно, глядя в одну точку. В груди зияла пустота.

Той ночью, когда рыдания иссякли, она встала к зеркалу, посмотрела на своё заплаканное лицо и, едва слышно, но твёрдо произнесла:

— Всё. Больше никаких слёз.

После того рокового звонка Фуада Эсмира будто перестала быть собой. Она стала тенью. С головой ушла в учёбу, в медицину, будто только знания могли заполнить зияющую пустоту внутри. Ни вечеринки, ни свидания, ни увлечений — лишь книги, лекции и ночные дежурства в университетской клинике.

Энтони не отставал. Он был рядом всегда: с кружкой чая, с тихим словом поддержки, с улыбкой, которая согревала лучше солнца. Но Эсмира будто не замечала его. Она шла вперёд, не позволяя себе ни малейшего отклонения от пути. Отличница, гордость университета, она закончила учёбу лучшей в потоке и ещё три года проработала в государственной онкологической клинике.

И только тогда судьба подарила ей шанс снова дышать полной грудью. Ани, Энтони и Эсмира вместе — с помощью отца Энтони, графа Теодора Гранчестера — открыли частную клинику. Там ведущим врачом-онкологом стала Эсмира. В Лондоне у неё наконец появилось ощущение дома и настоящего дела жизни.

Лондон дышал осенью. Мелкий дождь стелился по улицам, превращая огни фонарей в золотые разводы на мокром асфальте. Эсмира и Энтони шли бок о бок по набережной, укрываясь под одним зонтом. Ветер играл её длинными тёмными волосами, прилипшими к щеке, и она машинально поправила прядь за ухо.

Энтони вдруг остановился. Он посмотрел на неё так пристально, что она растерялась.

— Эсмира… — его голос прозвучал глухо, будто в нём переплелись и страх, и решимость. — Я не знаю слов красивее простых. Ты самая прекрасная женщина, о которой я мог только мечтать.

Он опустился на одно колено прямо в лужу, не заботясь ни о костюме, ни о прохожих, которые оборачивались на эту сцену.

— Именно тебя я хочу видеть матерью моих детей. Выйди за меня.

Эсмира замерла. Дождь падал на её лицо, но она не замечала — это были слёзы или капли? Внутри будто вспыхнул свет: столько лет одиночества, труда, сомнений — и вдруг рядом оказался человек, готовый разделить всё.

— Да, Энтони… — прошептала она. — Да.

Он вскочил, закружил её, не выпуская из объятий, и зонт упал в сторону. Лондонские огни отражались в мокром асфальте, а для них в тот миг весь мир сузился до двух слов и двух сердец.

Тем временем на другом конце света у Фуада подрастали двое детей: сын, которого он назвал Даниэль, и дочь с необычным именем Мрия. Имена, о которых когда-то мечтали он и Эсмира, сидя на школьной скамейке. Тогда они мечтали о своём будущем. Теперь это будущее жило у кого-то другого.

Эсмира приближалась к тридцати. Энтони всё больше становился для неё опорой. Роднее его в Лондоне у неё никого не было. И однажды он сделал предложение. Она согласилась. Не от большой любви — от доверия, благодарности и того тихого тепла, которое он неизменно дарил.

Энтони был человеком особенным. Помимо карьеры кардиолога, он блистал на сцене. Великолепный театральный актёр, чьи спектакли неизменно собирали аншлаги. У него была армия поклонниц, но он видел лишь одну — Эсмиру.

Вместе они поехали в Нью-Йорк на Рождество. Нью-Йорк сиял рождественскими огнями. Центральный парк был словно сошёл с открытки: гирлянды на деревьях, снег, который мягко ложился на шляпы прохожих, смех детей, катавшихся на санках. Эсмира шла рядом с Энтони, укутанная в белый шарф. Ей казалось, что весь мир вдруг стал праздничным — только потому, что он держит её за руку. Энтони крепко держал Эсмиру за руку, будто боялся потерять в этой толпе.

— Видишь? — сказал он, указывая на витрину с безделушками. — Это для тебя.

Она рассмеялась, когда он протянул ей смешную шапку с оленьими рожками.

— Ты издеваешься? Я в этом похожа на Рудольфа!

— На самого милого Рудольфа на свете, — с серьёзным видом ответил он и нахлобучил шапку ей на голову.

Эсмира смутилась, но не сняла. Они пошли дальше, пробуя горячие вафли, глинтвейн, сахарную вату. Энтони, как ребёнок, уговаривал её кататься на уличном катке.

— Ну, трусишка, давай. Если упадёшь — я поймаю.

— Я упаду на тебя, и ты сломаешь себе шею, — парировала она, но всё же согласилась.

И правда, первые её шаги были неловкими — она цеплялась за его руки, смеялась, злилась на себя. Но потом вдруг почувствовала уверенность, и они закружились в танце, будто пара из фигурного катания. Люди вокруг смотрели с улыбками, а Энтони шептал:

— Ты даже на льду совершенна.

Они катались до тех пор, пока у обоих не покраснели щёки и не замёрзли руки. Потом он укрыл её в парке пледом, заказал горячий шоколад и карету с лошадьми.

Эсмира, укутавшись, смотрела на огни города.

Энтони не сводил с неё взгляда. — Твои волосы… — прошептал он. — Они прекрасны, как ты сама. Такие мягкие, что сводят меня с ума. Их запах… как и ты. Я очень хочу, чтобы у нашей дочери были твои волосы.

Эсмира затаила дыхание. Его слова прожгли её изнутри. Она вспомнила тот единственный поцелуй в юности — грубый, отчаянный, полный боли. Но сейчас… сейчас это было иное. Его губы были нежными, медленными, осторожными, будто он боялся разрушить чудо.

Карета остановилась у их отеля. Энтони помог Эсмире выйти, удерживая её за руку чуть дольше, чем нужно. В холле горела высокая рождественская ёлка, пахло корицей и хвойными ветками. Они поднялись в номер, и там, в тишине, праздничный шум города остался далеко позади.

Эсмира сняла пальто, её волосы мягкой волной упали на плечи. Энтони не сводил с неё глаз. Он подошёл ближе, осторожно коснулся её щеки пальцами.

— Ты знаешь… — его голос дрогнул, — мне кажется, я ждал именно этой минуты всю жизнь.

Она улыбнулась чуть печально, будто хотела что-то сказать, но промолчала. В этот момент он наклонился и поцеловал её — сначала так осторожно, что это напоминало дыхание, затем глубже, с жадным, но бережным чувством.

Время потеряло смысл. Всё вокруг растворилось, кроме его рук, которые дрожали, скользя по её плечам, и её сердца, которое стучало так громко, будто боялось вырваться наружу.

— Энтони… — едва слышно прошептала она, когда их губы разомкнулись.

— Шшш… — он приложил палец к её губам. — Сегодня только мы. Только ты и я.

Он осторожно уложил её на кровать, склонился над ней. Свет ночного города, пробивающийся сквозь окно, играл на её лице, и в этот миг она показалась ему чем-то неземным.

— Твои волосы… — он снова провёл по ним рукой, вдыхая их запах. — Я клянусь, никогда их не отпущу.

Она впервые за много лет почувствовала, что её любят не долгом, не обязанностью, а всем сердцем. В её памяти вспыхнул тот грубый подростковый поцелуй во дворе — и исчез, растворившись. Здесь, сейчас, всё было иначе: нежно, бережно, но так сильно, что ей хотелось плакать от счастья.

Они слились в едином дыхании, словно весь мир исчез, оставив только двоих. И в ту ночь родилась их любовь — светлая, теплая, хрупкая и такая настоящая.

Там, среди огней Манхэттена, они сблизились по-настоящему. Эта ночь любви стала для неё первым шагом в новую жизнь.

Эсмира проснулась от того, что кто-то тихо и пристально смотрит на неё. Открыв глаза, она увидела Энтони — он лежал на боку, подперев голову рукой, и улыбался так, будто боялся спугнуть её дыханием.

Она смутилась, натянула одеяло повыше и пробормотала:

— Ты уже давно смотришь?

— Вечность, — серьёзно ответил он. — И могу смотреть ещё вечность.

Эсмира отвернулась, стараясь скрыть улыбку.

— Ты смеёшься надо мной.

— Нет, — он коснулся её щеки, — я любуюсь. Ты даже спишь красиво.

Она покраснела и снова натянула одеяло до подбородка.

— Перестань, Энтони.

Он засмеялся, легко поцеловал её в нос и добавил с озорством:

— Знаешь, ведь скоро Новый год. А вместе с ним твой юбилей.

Эсмира приподнялась на локтях, подозрительно прищурилась:

— Какой юбилей?

— Тридцать лет, мадам, — торжественно произнёс он. — Моя старушка дряхлая.

Она вспыхнула и с притворной обидой ударила его подушкой.

— Ах, вот так значит? Старушка?

Энтони поймал подушку и, смеясь, навалился на неё.

— Да, старушка… но самая прекрасная старушка в мире. Самая красивая, самая умная, самая женственная. Если бы все женщины в тридцать выглядели так, мир сошёл бы с ума.

Она закатила глаза, но улыбка всё равно вырвалась.

— Ты просто льстец.

— Нет, — он наклонился к её уху и шепнул:

— Я говорю правду. Ты — лучшее, что случилось со мной.

Она глубоко вдохнула, и сердце вдруг забилось чаще. Её взгляд встретился с его глазами — в них не было ни шутки, ни игры. Только любовь.

Смущение уступило место теплу. Она улыбнулась, тихо сказала:

— Тогда я не против быть твоей «старушкой»… если только ты будешь рядом.

Энтони рассмеялся и заключил её в объятия.

— Обещаю.

Энтони и Эсмира, после потрясающего времени, проведенного в Нью-Йорке, с нетерпением ждали своей свадьбы. Параллельно с подготовкой к важному событию, Энтони был в разгаре подготовки своего нового спектакля. Он погружался в репетиции, стремясь сделать всё идеально.

Эсмира была взволнована и поддерживала его во всех начинаниях. Она даже помогала ему с некоторыми аспектами постановки, делясь своими идеями и вдохновением. Между тем, у неё были свои собственные заботы: Эсмира проходила медицинское обследование и ждала результатов анализов. Она не могла дождаться того момента, когда сможет поделиться с Энтони новостью о том, что они станут родителями.

Однажды, в разгар напряженной репетиции, когда Энтони сосредоточенно работал над сценой, нечто ужасное произошло. Осветительный прибор, который висел на сцене, внезапно обрушился на него. В тот момент времени как будто замерло. Эсмира в это время находилась у врача, ожидая результатов анализов. Когда ей сказали, что она на третьем месяце беременности, её сердце наполнилось радостью. Она едва могла дождаться встречи с Энтони, чтобы поделиться этой прекрасной новостью.

Но вопреки всем ожиданиям, радость Эсмиры быстро сменилась ужасом. Она получила звонок от театра, который сообщил ей о трагической смерти Энтони. Мир вокруг неё рухнул. Все красивые мечты о свадьбе и будущем семейном счастье развеялись в воздухе, как пыль. Она почувствовала себя одинокой и потерянной, понимая, что не успела рассказать ему о беременности.

События развивались стремительно. Эсмира была вынуждена справляться с горем и одиночеством. В её сердце возникла пустота, и ей приходилось жить с этим тяжёлым бременем: жизнь, которую она носила под сердцем, была единственной надеждой и источником света в её жизни, но также и постоянным напоминанием о потере.

Граф Теодор Гранчестер, отец Энтони, наблюдал за страданиями Эсмиры и понимал, что в этом мире, полном тьмы и потерь, ей нужна поддержка. Его сын, ушедший слишком рано, оставил недостаток, который нельзя было заполнить ничем, кроме любви и надежды. Граф, обладая мудростью и дальновидностью, решил вмешаться. Он знал, что Эсмира не только потеряла любимого, но и стала носительницей их общего будущего.

Эсмира с трудом воспринимала его предложение. Наследство, которое она несла, было для неё важнее всего, но стало ли это достаточной основой для новых связей? Граф, видя её колебания, уверял её: «Эсмира, наш мир — это не просто наследие, это шанс на новую жизнь. Твое дитя, это всё что у меня осталось и должна знать любовь и заботу, а не лишь печаль. Мы обязаны дать этому ребенку семью, которая станет опорой и защитой и обеспечить надёжное будущее».

Эсмира почувствовала, как в её сердце заблестела искорка надежды. Граф Теодор обещал быть опорой, помогать и поддерживать её как свою родную дочь и ребёнка. Он слышал её страхи, понимал её переживания и гарантировал, что не даст ей снова столкнуться с одиночеством.

Так, под благословением Графа, Эсмира обрела не только защиту, но и возможность построить новый путь, полный любви, заботы и нового смысла. Она осознала, что её ребёнок станет связующей нитью между прошлым и будущим, а наследство, которое будет передано, не ограничится лишь титулом, но наполнится настоящими чувствами и крепкими узами.

Эсмира пыталась верить в это. Она понимала, что чтобы открыть своё сердце для новой жизни, ей сначала нужно было избавиться от оков старой боли. Этот процесс оказался не простым, но поддержка Графа и обещание построить что-то новое придавали ей сил. В конце концов, она знала, что лишь приняв любовь и заботу, она сможет стать по-настоящему счастлива.

Вдохновленная поддержкой Графа Теодора, Эсмира решила использовать свои способности и ресурсы, чтобы помочь другим, как когда-то Энтони помогал нуждающимся. Она приняла решение открыть клиники в самых отдаленных уголках мира — начиная с Африки, где медицинская помощь была крайне необходима, до Кавказа и Европы, где происходили различные социальные и экономические кризисы.