Бесплатный фрагмент - Тьма зовёт по имени

Глава 1. Шёпот болот

Тьма окутала лес плотным бархатным покрывалом. Казалось, сама ночь решила спрятать от любопытных глаз то, что происходило в глубине чащи. Лишь редкие лучи луны пробивались сквозь кроны, словно чьи-то серебристые когти, цепляясь за ветви.

Иван, внук Бабы Яги, летел на своей старой, потёртой метле, чувствуя, как холодный ветер хлещет по лицу. Сердце стучало всё быстрее — не от страха, а от предчувствия. С каждым мгновением он был всё ближе к дому своей бабушки.

— Надеюсь, она в хорошем настроении… — пробормотал он себе под нос, крепче сжимая древко метлы. — А то после последнего моего визита она грозилась превратить меня в жабу.

Лес вокруг был полон звуков: треск веток под лапами невидимых зверей, хриплое карканье ворон, шелест листвы, будто кто-то следил за ним.

Вдруг среди этой мрачной тишины показалась она — избушка на курьих ножках. Огромные, чёрные как уголь, лапы подпрыгивали, переминаясь с ноги на ногу. Крыша, покрытая мхом, выглядела так, будто дом дремал, ожидая чего-то важного. Из трубы тонкой змейкой тянулся сизый дым, разнося аромат сушёных трав и чего-то едва уловимо металлического.

Иван спрыгнул с метлы, когда оказался на поляне. Земля под ногами была мягкой и чуть влажной, словно напитанной древней магией.

— Стоять! — раздался вдруг резкий скрипучий голос, и Иван застыл на месте. Избушка повернула «голову» — наличник с вырезанными узорами напоминал лицо, и теперь оно смотрело прямо на него.

— Это я, бабушка! — поспешно ответил Иван, поднимая руки, будто сдавался. — Не ешь меня!

Курьи ножки перестали топтаться, и дом склонился чуть ниже, будто приглядывался.

— Вну-у-учек? — голос был то ли изнутри дома, то ли из самой ночи. — Чего припёрся среди ночи? Решил, что старухе делать нечего, как гостей встречать?

Дверь скрипнула и медленно отворилась. Оттуда дохнуло смесью запахов: сушёных трав, палёного дерева и чего-то такого, от чего по спине пробежал холодок.

Иван сглотнул и сделал шаг вперёд.

— У меня… э-э… просьба. Очень важная.

— Просьба? — раздалось ехидное хихиканье. — Это мы любим. За просьбы — плата нужна!

В полумраке избы показалась фигура. Сначала — силуэт, затем костлявая рука, ухватившаяся за дверной косяк. Баба Яга вышла на свет луны. Глаза, светящиеся янтарным огнём, впились в Ивана, как два ножа.

— Ну, заходи, внучек, — прошипела она, обнажив редкие острые зубы. — Только смотри… если врёшь или шутишь — в печь пойдёшь.

Иван тяжело вздохнул.

— Ну что ж… — подумал он, переступая порог. — Обратного пути всё равно нет.

И за его спиной тихо скрипнула дверь, словно лес сам захлопнул ему выход.

— А где Тенебор? — хрипловато спросила Яга у своего внука Ивана, поправляя на плечах старую тёплую шаль. Её глаза, глубоко посаженные под седыми бровями, заблестели любопытством.

Иван усмехнулся, но в глазах мелькнула лёгкая тоска. Он провёл ладонью по волосам и ответил:

— Сказал, ему надо родных навестить по дороге… — парень замялся, будто сам не был до конца уверен, кого именно Тенебор считал своими «родными». — А потом он обещал прилететь. — Ваня обернулся к окну, где в ветвях скрипели от ветра сухие сосны. — Скучно без него.

Он прикусил губу и, будто желая отогнать грусть, добавил с теплом в голосе:

— А где Клык? Так охота погладить его шерсть, такую густую, чёрную, словно ночное небо без луны…

При воспоминании о верном звере в глазах Ивана вспыхнула живая искра.

— Клык? — Яга улыбнулась уголком рта и встала, облокотившись на свой сучковатый посох. — Он сейчас с дедом Петей на охоте. Ты же знаешь, волку сидеть без дела — всё равно что тебе без своего ворона.

Баба Яга крякнула и уселась обратно на лавку. Её пальцы нетерпеливо постукивали по кружке с остывающим травяным отваром.

— Ну что ж, — пробормотал Иван, глядя в пол, — значит, и Тенебора, и Клыка скоро ждать обратно.

Он на миг замолчал, а потом тихо добавил:

— А то как-то пусто. Тишина в доме звенит. Даже печь трещит как-то по-другому, будто скучает.

Яга посмотрела на внука внимательнее, и в её взгляде мелькнула нежность, скрытая за привычной суровостью:

— Эх, внучек… привязался ты к своим зверям, как к братьям родным. А ведь это правильно. Сердце у тебя доброе, Иванко, не каменное. Вот потому и тянутся они к тебе.

Иван покраснел, но на губах его появилась лёгкая улыбка. Он оглядел избу, и его взгляд зацепился за нечто, чего он раньше не замечал. Над печкой, среди связок трав и амулетов из костей, висел старый портрет. Бумага была пожелтевшей, края потрёпаны, а краски выцвели от времени, но черты лица женщины всё ещё угадывались. Она смотрела строго и в то же время грустно, словно знала что-то, чего не знал никто другой.

— Это она? — спросил он, подходя ближе и смахивая пальцем слой пыли. — Лидия?

Баба Яга подняла голову от стола, на котором что-то молола в ступке, и на мгновение её лицо изменилось. В янтарных глазах мелькнуло воспоминание — глубокое, тяжёлое, будто вытянутое из самого дна души.

— Расскажи… какая она была? — голос Вани звучал мягко, почти умоляюще.

Ядвига тяжело опустилась в своё кресло, ступка застыла в её руках. Несколько секунд она молчала, будто решая, стоит ли раскрывать тайну. Потом тихо сказала:

— Ох, внучек… это было так давно.

Она провела костлявой рукой по волосам, а затем задумчиво посмотрела на портрет.

— В старые времена… когда люди ещё верили в духов и магию. Когда слово старца было сильнее королевского указа. Когда шёпот леса значил больше, чем книги мудрецов.

Ваня сел на лавку, не сводя глаз с бабушки.

— Она была как светлая искра, — продолжила Ядвига, и её голос впервые за долгое время стал мягким. — Упрямая, но добрая. Смелая настолько, что не боялась даже самого леса. Люди её любили… и боялись одновременно.

— Боялись? — переспросил он, нахмурившись.

— Потому что знали: Лидия видела больше, чем позволено человеку. Она слышала, как река поёт имена мёртвых, и понимала язык ветра. — Баба Яга прикрыла глаза, будто видела её прямо сейчас. — И за это ей пришлось заплатить.

Ваня почувствовал, как что-то холодное пробежало у него по спине.

— Что с ней случилось?

Яга резко вернула взгляд на внука. Теперь в её глазах снова горел тот самый хищный огонь, который всегда пугал и завораживал.

— Это не история для ночи, — прошипела она. — Если хочешь знать правду, будь готов услышать то, что изменит тебя навсегда.

Ядвига медленно опустилась на лавку рядом с внуком. Её движения были осторожны, словно каждый шаг по воспоминаниям мог вызвать боль. Огонь в печи потрескивал, отбрасывая на стены длинные дрожащие тени, которые казались живыми — будто слушали рассказ так же, как и Иван.

— Она появилась непонятно откуда, — начала Ядвига, глядя на портрет над печкой. Её голос стал тише, будто сама изба затаила дыхание. — Мы тогда с Тимофеем… — она замялась и, нахмурившись, сжала руки, — мы умирали. Болезнь выкосила полдеревни, и никто не знал, как спастись. А она пришла. Просто… вошла в деревню, будто ветер её привёл.

Иван, не отрываясь, следил за бабушкой. Он никогда не видел, чтобы она говорила с такой теплотой.

— Спасла вас? — тихо уточнил он.

— Да, — кивнула Ядвига. — Вылечила нас. Меня, моего брата Тимофея, ещё нескольких детей. Мы были костлявые, как тени, и едва дышали. А она — с глазами цвета весенней реки и голосом, в котором слышался покой. Она знала травы лучше, чем кто бы то ни было.

Баба Яга усмехнулась, но в её усмешке не было злости.

— Все в деревне считали её ведьмой, — продолжила она. — Говорили, что у неё есть магия. Что её сам лес научил. А она… — Ядвига слегка наклонила голову, будто снова видела ту женщину, — она просто знала, что делает.

Огонь в печи вспыхнул ярче, и Иван на миг подумал, что пламя повторяет слова бабушки, оживляя в воздухе образы прошлого: хрупкая фигура женщины с корзиной трав, деревня, окутанная дымом и страхом, и дети, возвращающиеся к жизни.

— А что с ней стало потом? — осторожно спросил он, чувствуя, что дальше история может стать мрачнее.

Ядвига медленно перевела на него взгляд. Её янтарные глаза блеснули так, что Иван невольно поёжился.

— Это уже другая часть рассказа, внучек, — сказала она с внезапной тяжестью в голосе. — Та, о которой лес не любит, когда вспоминают ночью.

Огонь в печи всё так же потрескивал, наполняя избу уютом, который казался странно чуждым словам Ядвиги. Она смотрела не на Ивана, а в пламя, будто именно там горели образы прошлого.

— Она пришла не одна, — тихо сказала бабушка, — с ней был мужчина. Высокий, с тяжёлым взглядом. Он никогда не говорил ни слова.

Яга задумчиво водила пальцем по шершавой поверхности лавки.

— Люди считали, что он немой. Ни звука. Только смотрел… Порой так, что мурашки по коже бежали. Особенно на детей. Мы старались не встречаться с ним взглядом. А он…

Она замолчала и прищурилась, будто что-то проверяя в памяти.

— Он пошёл в церковь. Стал помогать батюшке — молился, работал на кладбище. Ни с кем не ссорился. Только вот крест он носил… не на груди, а в кулаке. Всегда сжимал его, будто боялся, что у него отнимут.

Иван насторожился.

— А она? Что говорила про него?

— Ничего, — коротко ответила бабушка. — Просто была с ним. Спокойно. Как будто знала, кем он был.

Пламя в печи резко вспыхнуло, и на секунду показалось, что в отблеске на стене мелькнула тень высокого мужчины с опущенной головой. Иван быстро обернулся, но там никого не было.

Яга вздохнула.

— Люди не верили ни в её доброту, ни в его молчание. Боялись. Говорили: он не немой, а проклятый. И она — не целительница, а ведунья, взявшая себе демона в услужение.

Она замолкла, и в комнате повисла тяжёлая тишина. Ваня чувствовал, как сердце начинает биться чаще. Ему вдруг стало прохладно, несмотря на жар от печи.

— Бабушка… ты сама что думала? — прошептал он.

Ядвига медленно повернула голову к нему. В её взгляде уже не было теплоты — только усталость и память о страшном.

— Я думала, что однажды он заговорит. — Она сделала паузу. — Но лучше бы он этого не делал.

Яга на миг замолчала. Её взгляд затуманился, словно она больше не была здесь, в тёмной избе, а снова оказалась в тех далеких, выцветших годах. Иван чувствовал, что не должен перебивать — бабушка словно проходила через таинственную тропу памяти, и каждое слово было для неё шагом вглубь.

Она провела ладонью по колену, будто стряхивала невидимую пыль, и заговорила:

— Я помню… как мы с ней собирали травы. Много трав. На рассвете, пока роса ещё не осела. Она говорила: «У каждой травы своё имя и своё время». Мы выходили рано-рано, когда птицы ещё не проснулись, и лес дышал тихо, как спящий зверь.

Ваня представил себе девочку — юную Ядвигу — босоногую, с косой, пробирающуюся сквозь туман, следом за высокой женщиной в длинной тёмной юбке.

— Лидия… — продолжала Яга, и имя прозвучало с трепетом. — Она всё знала. Как лист шепчет, когда ему больно. Как кора плачет, если её ранили. Она говорила, что лес — это не просто деревья. Это живое. И если слушаешь — он учит.

Ваня почувствовал дрожь в пальцах. Не от страха — от чего-то иного. Как будто в этих словах было что-то древнее, настоящее, что-то, что отзывалось в его собственной крови.

— И ты училась у неё?

— Я сначала ничего не понимала, — усмехнулась Ядвига, но в её усмешке не было легкости. — Срывала не то, путала корни. Один раз принесла вязанку крапивы и думала, что нашла ведьмин цветок. Она тогда рассмеялась… помнишь, каким бывает смех, который как колокольчик, а потом сразу становится эхом? Вот таким у неё и был.

Бабушка опустила глаза.

— Именно от неё… и пошло наше поколение. То, что ты можешь чувствовать для чего та или иная трава. Правильно сварить нужное зелье. Всё от неё. Не было у неё ни книг, ни записей — только руки, голос, и память, как у древнего дуба.

Иван молчал. Он не знал, что сказать. В нём шевелилась смесь уважения, страха и чего-то похожего на тоску — тоску по тем временам, которые он не видел, но которые почему-то ощущались родными.

— В тот день, — начала Ядвига, глядя в пламя так, будто оно было дверью в прошлое, — мы с Лидией собирали травы. Утро было тёплое, а лес пах мёдом и полынью. Мы вернулись в деревню, и я уже думала, что сейчас умоюсь у колодца, поем свежего хлеба… но всё пошло иначе.

Иван придвинулся ближе.

— Что случилось?

— Антон, — выговорила она это имя так, словно оно было тяжёлым камнем. — Тот самый мужчина, что всегда молчал, вышел на деревенскую площадь. Там, у колодца, где обычно женщины стирали бельё, а мужики спорили о рыбалке. Люди начали собираться вокруг — все думали, он, наконец, заговорит.

Ядвига сжала свои сухие пальцы в кулак.

— И он заговорил, Ваня. Ох… лучше бы он этого не делал.

— Почему, бабушка?

— Потому что это были не наши слова, — её голос стал тише, почти шёпот. — Не наш язык. Звуки… странные, тянущиеся, будто тёмная река течёт прямо сквозь твои уши. Он говорил, а люди вокруг бледнели, кто-то крестился, кто-то пятился назад.

Ваня нахмурился.

— А что он говорил?

— Я не знаю, — покачала головой бабушка. — Но у меня дрожали колени, и я чувствовала, что эти слова… не для людей.

Она замолчала на секунду, в печи треснула поленья.

— Люди испугались. Женщина с криком бросила в него первый камень. Потом другой. Мужики схватили, кто что мог — палки, камни… Кричали, что он демон. Демон в облике человека.

— Он пытался защищаться? — спросил Ваня, и его голос дрогнул.

— Он пытался уворачиваться, — кивнула Ядвига. — Прикрывался руками. Но он не убегал, Ваня… Не убегал. Будто… ждал, что они сделают.

— Они его убили?

Ядвига посмотрела внуку прямо в глаза, и в её взгляде было что-то, от чего по спине пробежал холод.

— Я не знаю. Лидия схватила меня за руку, так сильно, что ногти впились в кожу, и потащила прочь. Мы бежали в дом, а за спиной всё ещё звучали крики… и эти странные слова, которые он успел выкрикнуть напоследок.

Она замолчала, и только пламя в печи тихо шептало, будто повторяло тот чужой, забытый язык.

— Там был Тимофей, мой брат, — голос Ядвиги дрожал, но она всё же продолжала, будто боялась, что, если замолчит, не сможет договорить. — Лидия схватила нас обоих за руки так крепко, что у меня побелели пальцы, и потащила в подпол.

Я помню запах — сырой, затхлый, как от старых гниющих досок. Она захлопнула крышку, и мы оказались в темноте. Вверху слышались торопливые шаги…

Доски пола заскрипели, и почти сразу раздался тяжёлый удар — дверь распахнули. В дом ворвались сельчане. Я слышала их голоса, тяжёлое дыхание, хруст снега под сапогами. С ними был отец Фёдор. Его голос я узнала сразу — низкий, густой, с тем металлическим оттенком, от которого всегда холодеет в груди.

— Лидия, — произнёс он с наигранным сочувствием, будто обращался к падшей овце, — выходи. И тогда Господь простит тебя. Скажи только правду: признайся, что ты ведьма.

Я чувствовала, как Лидия застывает, будто её сердце остановилось. Она не ответила. В подполе стояла такая тишина, что я слышала, как у Тимофея бешено колотится сердце.

— Искупи свои грехи, — продолжил отец Фёдор, и в его тоне появилась сталь, хищная и жёсткая. — Всё ещё можно исправить.

Ответа не было. Я ощутила, как Лидия сжала моё плечо — тихо, но так, что стало больно. Это было молчаливое «не шевелись».

— Ну как хочешь, — резко бросил он, и в этих словах больше не было ни тени милосердия, только холодная злоба. — Значит, мы сожжём этот дом дотла и очистим деревню от зла, что ты принесла.

Сельчане загудели, словно пчелиный рой, поддакивая ему. Я представила, как они таскают вёдра с керосином, как пламя облизывает стены… В носу защипало, но не от дыма — от ужаса. Тимофей тихо всхлипнул, а я прижала его к себе, молясь, чтобы они не нашли люк.

— Но знаешь, что самое страшное, Ваня? — вдруг спросила бабушка, её голос стал тише. — Она знала, что конец придёт.

Он насторожился:

— Конец?

— Да. Травы начали вянуть у неё в руках. Земля отказывалась принимать её шаг. Лес шептал не слова, а стоны. А потом… однажды… она исчезла. Без следа.

— На груди у Лидии висел кулон, — тихо сказала Ядвига, словно этот образ всё ещё стоял перед её глазами. — Он был тёмный, будто выточенный из кусочка ночи, и переливался странным, внутренним светом, когда она его трогала.

В подполе стояла глухая темнота, лишь тонкие полоски света пробивались сквозь щели в полу, очерчивая на лице Лидии острые тени. Мы слышали шаги над головой, тяжёлое топтание и скрип досок, глухие голоса… кто-то уже вытаскивал что-то тяжёлое за порогом.

Лидия наклонилась к нам. Её глаза в полутьме были странно глубокими — не испуганными, а решительными, как у человека, который уже всё решил.

— Держитесь за меня, — прошептала она так тихо, что я едва расслышала.

Тимофей дрожал, его пальцы вцепились в мою руку. Лидия подняла кулон, коснулась его губами и слегка повернула. Внутри что-то мягко щёлкнуло, и я вдруг почувствовала, как воздух вокруг нас стал… густым, тягучим, будто мы погрузились в мёд.

— Что происходит? — успела прошептать я.

— Тихо, — коротко ответила Лидия.

В следующий миг всё вокруг закружилось. Потолок и стены подвала будто потянулись, вытянулись в длинный воронкообразный туннель, а голоса сельчан стали звучать, как издалека, искажённо, будто их говорили из-под воды. В ушах зазвенело.

И вот — удар свежего воздуха. Я стояла на коленях, вцепившись в траву, под ногами хрустел иней. Ночь обрушилась на нас — чёрный лес, густой, влажный, пахнущий мхом и прелыми листьями. Лидия выпрямилась, прижала кулон ладонью к груди и выдохнула:

— Мы в безопасности… пока.

Ядвига посмотрела на неё.

— Куда… мы… как…?

— Потом, — отрезала она, — если останемся живы.

А где-то далеко, там, в деревне, уже слышалось рёв пламени и крики — дом Лидии горел.

Лида крепко сжала маленькие ладошки детей, ощущая, как их пальцы нервно шевелятся в её руках. Она сделала глубокий вдох, впуская в себя влажный аромат хвои, прелых листьев и туманной сырости. Лес вокруг словно дышал, поглощая их шаги, а свет пробивался сквозь кроны редкими золотистыми лучами.

— Держитесь рядом, — тихо сказала она, бросив взгляд на детей. — Здесь легко заблудиться.

Тимофей осторожно оглянулся, его глаза метнулись в сторону темнеющих зарослей.

— Лида… а там никто не прячется? — спросил он почти шёпотом.

— Прячется? — Лидия чуть улыбнулась, но в её голосе чувствовалась настороженность. — Лес всегда кого-то прячет. Главное — мы идём туда, где он нам друг.

Ядвига, шедшая с другой стороны, крепче прижалась к её боку, вглядываясь в глубину чащи, где ветви деревьев переплетались, словно создавая проход в иной мир. Каждый шаг всё сильнее отдалял их от привычных тропинок, а под ногами мягко пружинил мох, поглощая звук.

Лида чувствовала, что лес будто узнаёт их. Ветер осторожно тронул её волосы, донёс до слуха тихий шелест, словно невидимый собеседник что-то шептал. Она сжала руки детей крепче — не, только чтобы защитить их, но и чтобы самой не потерять уверенность.

— Ещё чуть-чуть, — сказала она, — и мы окажемся там, куда нам нужно. Но пообещайте, что ни на шаг от меня.

Дети, молча, кивнули, и их глаза сверкнули — смесь страха и любопытства.

Где-то впереди, за плотной стеной лиан и веток, в тишине леса проскользнула тень. Лида почувствовала, как сердце пропустило удар.

Ход стал медленнее, но она продолжила вести их в самую чащу, туда, где, возможно, ждала разгадка… или новое испытание.

Они зашли в самую чащу леса, где тьма сгущалась так густо, что казалось — воздух стал вязким как туман.

Деревья здесь стояли вплотную друг к другу, их корявые ветви переплетались в мрачный потолок, едва пропускающий слабый, бледный свет.

Сухие листья тихо шуршали под ногами, а где-то вдалеке послышался глухой треск — будто кто-то наступил на ветку.

— Мам… — тихо произнёс старший мальчик, сжимая руку Лиды, — там кто-то есть.

— Тише, — Лидия бросила быстрый взгляд по сторонам, сердце её забилось быстрее. — Это, наверное, просто зверь…

Но сама она знала: в этих местах звери редко ходят так близко к людям.

Младшая девочка прижалась к её боку, сжалась в комочек. — Мне страшно…

Лида глубоко вдохнула, стараясь не выдать дрожи в голосе. — Всё будет хорошо. Мы просто идём дальше… не останавливаемся.

Где-то в темноте раздался тихий, почти неразличимый шёпот, слова которого утонули в шелесте листвы.

Лидия резко обернулась, но за спиной была только пустота — и деревья, тянущие свои ветви, словно кривые руки.

Она снова взяла детей крепче и шагнула дальше, чувствуя, как с каждым метром лес становится всё холоднее, а тишина — тяжелее.

Лида шла вперёд, осторожно ступая по влажному мху, обводя взглядом густую чащу. Ветер шевелил ветви деревьев, и они тихо зашептали над её головой, словно предупреждая о том, что здесь чужакам не место. Она держала детей за руки крепче, чувствуя, как их маленькие пальцы нервно сжимаются в её ладонях.

И вот, наконец, перед ними открылась поляна. Свет луны отражался в воде ближе к краям, где болотца скрывались между кустами и корягами. Туман слегка стелился над землёй, придавая месту сказочную, почти мистическую атмосферу.

— Здесь… — прошептала Лидия, её голос прозвучал уверенно, будто сама природа слышала её слова. — Здесь мы построим дом.

Она оглянулась на детей. Тим прищурился, разглядывая темные силуэты деревьев, а Яга прижалась к её боку.

— Здесь никто не пройдёт, — сказала Лида, и в её голосе звучала сталь. — И до нас не доберётся никто.

Она прошла вперёд, опираясь на палку, проверяя землю, которая была мягкой, почти живой. Листья трещали под ногами, и каждый звук отдавался эхом среди деревьев.

— А если кто-нибудь найдёт нас? — спросил Тимофей тихо, его голос дрожал.

Лидия склонила голову к нему, глаза блестели в свете луны:

— Никто не найдёт. Я это обещаю. Здесь лес сам нас защитит.

Она прошла к центру поляны, прижалась к холодной земле ладонью и закрыла глаза. Внутри что-то щёлкнуло, словно лес сам принял её решение.

— Мы останемся здесь, — сказала она тихо. — И будем жить.

Дети замерли рядом с ней, ощущая силу её решимости. Даже лес, казалось, слушал их молчаливо, не смея шевельнуться.

Лида встала на поляне, оглядывая влажную землю и коварные болотца, что окружали её со всех сторон. Туман стелился по низинам, скрывая кое-где коряги и блестящие от влаги лужи. Она присела, изучая почву, и вздохнула:

— Если мы хотим, чтобы дом простоял, — сказала она детям, — его нужно поставить высоко. На стволах, как на куриных лапах. Так вода не затопит нас.

Ядвига, прищурившись, задумчиво смотрела на большие бревна, что лежали неподалёку:

— Но как мы их поставим, Лида? Они такие тяжёлые…

Тимофей подбежал, держа в руках длинную палку:

— Может, мы вдвоём сможем толкать их?

Лида улыбнулась, поглаживая их головы:

— Вы — мои маленькие помощники. Главное — работать вместе.

Дети кивнули и сразу включились в работу. Они подбирали бревна, шевеля их и скользя по мягкому мху. Лида направляла их движения, подсказывая, куда поставить каждый ствол.

— Смотри, Тимофей, держи прямо, иначе дом наклонится, — наставляла она. — Ядвига, подтяни бревно к углу, не спеша.

Дети хохотали, но в их смехе слышалась усталость: работа была трудной. Каждый раз, когда бревно почти падало, они замирали, стараясь удержать его, а Лида подбегала и поправляла.

— Я чувствую себя сильнее, чем когда-либо! — сказала Ядвига, стараясь скрыть дрожь в руках. — Но всё равно боюсь, что дом рухнет.

Лидия присела рядом с ней, положила руку на плечо:

— Не бойся, это лес нас учит. Он подсказывает, куда ставить. Слушайте его, и всё получится.

Тимофей замер на мгновение и тихо сказал:

— Лида… а если болото захочет нас смыть?

Лидия посмотрела на него серьёзно, её глаза блестели в сумраке леса:

— Болото не захочет. Оно просто проверяет, достойны ли мы быть здесь. Мы должны быть внимательными, осторожными… и вместе.

Шаг за шагом, бревна становились на свои места, напоминая высокие куриные лапы, словно сама избушка оживала и вставала на ноги. Дети уже не боялись — они чувствовали, что создают что-то настоящее, что-то своё, под защитой леса.

— Смотри, Лида! — закричала Ядвига, — оно стоит!

— Да, стоит, — улыбнулась Лида, — и никто нас не достанет. Ни люди, ни болото, ни ночь.

И лес, казалось, слушал их молчаливо, принимая новое жилище среди мха и тумана, а тени деревьев колыхались, будто приветствуя маленькую семью на краю тайны.

Глава 2. Искры во тьме

Работа закипела.

Лес наполнился звуками — стук дерева о дерево, скрип скользящих по мху брёвен, тяжёлое дыхание детей и негромкие указания Лиды. Влажный воздух казался гуще, чем обычно, а лёгкий туман, стелющийся над болотом, кружился вокруг, будто наблюдая за ними.

— Тимофей, крепче держи с этого конца! — крикнула Лида, поправляя тяжёлый ствол. — Не отпускай, пока я не скажу!

— Держу! — мальчик упёрся ногами, стиснув зубы. Лицо его покраснело от усилия, но в глазах горел азарт.

Ядвига, чуть запыхавшись, толкала другое бревно. Лоб её покрылся испариной, волосы прилипли к вискам, но она не сдавалась.

— Оно слишком тяжёлое… — прошептала она. — Я не смогу одна.

— Ты не одна, — Лида подошла к ней, взяла за руки, помогла толкнуть. — Слушай, как земля подсказывает. Слышишь, как она будто зовёт?

Девочка прислушалась. И правда — каждый шаг отзывался глухим эхом, как будто сама почва направляла их.

— Слышу… — улыбнулась она сквозь усталость.

Работа спорилась. Дети уже не жаловались, а будто соревновались, кто больше сможет поднять и кто быстрее справится. Смех перемежался с тяжёлым дыханием.

— Смотри, Лида! — радостно крикнул Тимофей, когда они поставили очередное бревно. — Оно похоже на лапу! Прямо как у курицы, только огромной!

— Вот именно, — кивнула Лида. — Такие лапы будут держать наш дом высоко над болотом. А значит, ни вода, ни люди до нас не доберутся.

Ядвига выпрямилась, вытерла грязь с лица и вдруг тихо спросила:

— А если они всё же придут? Те, из деревни…

Лида посмотрела на неё серьёзно.

— Тогда дом нас защитит. Лес и болото станут нашими стражами. А вы — мои ученики. Вместе мы сильнее любого врага.

Дети замерли, переглянулись — и в их глазах впервые блеснула не только усталость, но и гордость.

Солнце уже клонилось к закату, и багровый свет ложился на свежепоставленные бревна. В этом свете они и вправду казались живыми, будто гигантские лапы только что вынырнули из земли, чтобы поднять дом, который ещё предстояло построить.

Лида провела рукой по шероховатому дереву и тихо произнесла, словно заклинание:

— Здесь будет наш дом. Здесь начнётся новая жизнь.

И лес, казалось, ответил ей глухим шелестом ветвей.

Вскоре дом был готов.

Он стоял посреди поляны, высокий, на крепких стволах, которые напоминали куриные лапы. Издалека казалось, что избушка живая — будто может сорваться с места и уйти вглубь чащи. Крыша, крытая корой и мхом, словно сливалась с лесом, а стены, пахнущие свежесрубленным деревом, ещё хранили тепло рук, что их ставили.

Ядвига и Тимофей, измазанные грязью, с запутанными волосами и светящимися глазами, стояли рядом, глядя на дом, будто на чудо.

— Он… настоящий, — выдохнула Ядвига, не веря своим глазам. — Это наш дом.

— Не просто дом, — поправила её Лида, вытирая руки о фартук, — это крепость. Здесь вас никто не найдёт.

Тимофей подпрыгнул и хлопнул в ладоши:

— Смотри, он стоит, как будто на ногах! Настоящая избушка на лапах! А если она оживёт?

— Тсс, — Лида улыбнулась, но её взгляд на миг стал серьёзным. — Не стоит такие слова громко говорить. Лес слушает. Он может исполнить то, что услышал.

Дети переглянулись и притихли.

Ветер шевельнул ветви, и показалось, будто деревья одобрительно закачали кронами, приветствуя новое строение. Лес больше не выглядел враждебным — наоборот, он будто принял их, позволил укорениться в своей чаще.

— Лида, — тихо спросила Ядвига, взяв её за руку, — а мы здесь навсегда?

— Да, — кивнула женщина. — Это наш приют. И наш секрет. Помните: сюда никто не должен прийти.

Огонь заходящего солнца коснулся стен избушки, и они загорелись золотом, как будто жили сами. В этот миг Тимофей пробормотал с восторгом и трепетом:

— Она словно живая…

Лида посмотрела на свой новый дом и на детей. В её сердце было тяжёлое чувство — и гордость, и тревога. Она знала: этот дом станет их защитой… и, может быть, испытанием.

— Запомните этот день, — сказала она. — Сегодня у нас появился дом. Но самое главное — мы появились у него.

Дети не поняли её слов до конца, но замерли в тишине, словно почувствовали: в лесу теперь не трое, а четверо.

Лидия первой переступила порог, прижимая к груди маленький мешочек с травами и амулетами. Деревянная дверь, ещё пахнущая свежим лесом, протяжно скрипнула, словно приветствуя новых хозяев. Внутри было прохладно и тихо, только из щелей слышался лёгкий свист ветра.

— Ну что ж… — сказала Лидия, оглядываясь. — Вот он, наш дом.

Ядвига осторожно зашла следом, глаза её округлились. Она коснулась рукой шершавой стены и улыбнулась:

— Он тёплый… будто живой.

Тимофей вбежал почти бегом, топая по полу так, что доски заскрипели:

— А здесь мы поставим кровати! — закричал он и ткнул пальцем в угол. — А там будет печь! А у окна — стол, чтобы я мог смотреть, как в лесу бегают зайцы!

Он говорил так быстро, что запинался, а его голос отдавался эхом в пустоте нового дома.

Лидия смотрела на детей и чувствовала, как сердце сжимается от странной смеси радости и тревоги. Неужели это и вправду защита? Не обернётся ли она клеткой?

— Печь мы сделаем завтра, — мягко сказала она. — Сегодня же мы просто останемся здесь. Дом должен привыкнуть к нам, а мы — к нему.

— Дом привыкнуть? — переспросила Ядвига с лёгкой улыбкой, но потом её взгляд стал серьёзным. — А разве дома… слышат?

Лидия кивнула:

— Этот — слышит. Он стоит на лапах леса. А значит, он уже часть чащи. И если мы будем к нему добры, он станет нашим другом.

Тимофей прыснул со смеху:

— Другом! Представляю, как дом будет со мной разговаривать. «Тимофей, не бегай по полу!» или «Не роняй крошки!»

Девочка прыснула в ладошку, но Лидия нахмурилась:

— Не смейся, мальчик. Иногда дом и правда говорит. Только не словами, а скрипами, ветром, тенями. Учись слушать.

Тишина повисла на мгновение, и дети перестали смеяться. За окном, словно в подтверждение её слов, ветви деревьев зашуршали, хотя ветра почти не было.

Ядвига прижалась к Лидии, её голос стал тише:

— Я думаю, он уже нас слышит.

Лидия провела рукой по её волосам и шепнула:

— И это хорошо. Значит, он примет нас.

Тимофей, чтобы скрыть лёгкий страх, громко хлопнул в ладоши:

— Ну, всё! Раз уж дом нас слышит, пусть знает — я его люблю!

И в этот момент пол под его ногами будто отозвался лёгким гулом, как сердечный удар.

— Ты слышала? — прошептала Ядвига.

— Слышала, — тихо ответила Лидия, и в её голосе прозвучало что-то большее, чем простая уверенность.

— Мы начали жить в этом доме, внучек, — продолжила свой рассказ Яга, её голос сделался тягучим, словно старый мёд. Она сидела, подперев щёку рукой, и смотрела в огонь, что трещал в печи. — Лес стал нам отцом, болото — стражем, а избушка — настоящей матерью. Она качала нас на своих лапах, скрипела, шептала ночью, но всегда хранила.

Иван, молча, слушал, почти не дыша. Он чувствовал, как каждая бабушкина фраза будто вытягивает из тьмы прошлого целые картины. В голове вставали образы: Ядвига и Тимофей, ещё дети, смеются у печи, Лидия колдует над травами, а вокруг — тёмный, бесконечный лес.

— А как… — наконец решился он спросить, сглотнув, — как Лидия пропала?