Бесплатный фрагмент - Третий путь

⠀

⠀

⠀

⠀

⠀

⠀

⠀

⠀

⠀

⠀

⠀

⠀

⠀

⠀

«У чекиста есть только два пути — на выдвижение
или в тюрьму.»

Иосиф Сталин

От автора

Перед Вами текст повести, основанной на фактах биографии моего деда — Лошакова Виктора Степановича. Сюжет изложен в детективном стиле. На самом деле в работе моего дорогого дедушки подобной романтики было мало, и всё же я решил, что именно в таком приключенческом ключе стоит писать.

События относятся к периоду Великой Отечественной войны, ставшей грандиозной трагедией для нашего народа. Как жили наши родные и близкие в то время, мы знаем из их скупых рассказов, и если суммировать, то жили очень трудно.

Уверен, тот, кто прочтёт повесть целиком, об этом не пожалеет, хотя я не ориентировался на широкий круг читателей.

Главный вопрос, который возникнет у читателя, правда ли то, что описано? Ответ и прост, и сложен. Правды много, но художественного вымысла также достаточно.

В чём безусловная правда? В исторической подоснове, все «звёздочки» (*), выданные в тексте, это подлинные исторические события, подтвержденные документами. Я не даю ссылок на источники (не хотел превращать художественную работу в научную статью), но если вы откроете любую электронную энциклопедию, то найдёте как минимум несколько подтверждений любого факта, использованного мной.

В чём вымысел? В действиях главного героя (именно поэтому изменена его фамилия). Мой дедушка мог действовать так в предлагаемых обстоятельствах, но, скорее всего обстоятельства были иными. Не было никакого польского полковника, не дружил он с Балецким, Масловым и ещё многими персонажами, не ловил «молдаванина», «Онана» и не делал многое из того, что описано, но он точно был в Ковеле, Киеве, Казани. Да, там были другие люди с другими фамилиями, другие опасные задания, диверсанты. Подробностей о подлинных делах мы не узнаем, время сохранило их лишь фрагментами. Опираясь на известные детали, я шел по ткани времени, придумывая действия, диалоги, события. Да, их не было, но они могли быть, ведь подобное происходило, подвиги наших дедов не вымышлены, а победа над нацизмом реальна.

В завершение вступления подчеркну: работа художественная, и адресована священной памяти моего дедушки Виктора Степановича Лошакова, моей бабушки Александры Георгиевны Лошаковой (Барановой), посвящена моему любимому отцу Юрию Викторовичу Лошакову и другим членам нашей семьи. Живущим — жить долго и счастливо, ушедшим — вечная и славная память.

Глава первая

вечер 21.06.1941.

г. Ковель УССР

Западная граница СССР

Последние десять дней весь личный состав дорожно-транспортного отдела НКВД Ковельской железной дороги находился на казарменном положении. Работы было много. Виктор видел свою семью урывками, когда отпускали отоспаться и привести себя в порядок, остальное время приходилось проводить на службе.

Вот и сегодня, несмотря на субботу, домой он возвращался очень поздно. Причиной напряжённой работы стала активизация ОУНовцев.

От своей агентуры старший оперуполномоченный НКВД получал постоянные сведения о листовках антисоветского содержания, в которых открыто писалось, что советской власти скоро придёт конец и приказы её надо саботировать. Многие, особенно поляки, были враждебно настроены к большевикам и сочувствующим им.

Случай «возможного саботажа» пришлось сегодня расследовать до позднего вечера Виктору и его помощнику Ивану Маслову.

Путевой обходчик, Анжи Шевчик, на участке железной дороги Ковель Брест на месте проведения ремонтных работ не выставил предупреждающие сигналы. В результате состав грузового поезда двигался с превышением скорости, если бы не машинист паровоза, вовремя притормозивший на спуске, катастрофа была бы неминуема.

Поляка задержали бойцы войск НКВД, осуществлявшие охрану участка.

На допросе он держался очень спокойно и уверенно. Вину свою отрицал, ссылаясь на то, что знак он выставил, но по какой-то причине этот знак был кем-то сбит. Все изменилось, когда при обыске в его сумке нашли антисоветскую листовку с призывом к саботажу.

Обходчик как-то внутренне подобрался, сгорбился и замолчал. Перестал отвечать на вопросы. Тогда Иван, особо не церемонясь и не выбирая выражения, сказал: «Мы расстреляем тебя за саботаж».

Анжи побледнел и сквозь плотно сжатые губы прошипел:

— Не здужешь (польский — не успеешь).

— Успею, — спокойно ответил Виктор Ушаков, — Витя, не в службу, а в дружбу доставь этого фрукта в тюрьму, завтра я с ним ещё пообщаюсь.

Обратился он к своему тезке, командиру роты войск НКВД Виктору Балецкому.

Тот согласно кивнул головой.

Сейчас, когда старший оперуполномоченный ДТО Ковельской железной дороги Виктор Степанович Ушаков возвращался домой, эти слова поляка плотно засели у него в голове.

— Что он имел в виду, этот саботажник, чего мы «не успеем?» Расстрелять его? Нет, что-то тут не так, в его словах была какая-то угроза, он что-то знает, неужели он действительно ждет немцев? А вдруг и, правда, скоро война?

Вопросы о скорой войне с Германией мучили его давно. Ещё в апреле среди секретных руководящих документов и директив он своими глазами прочитал:

«немцы усиленно готовятся к войне с СССР, для чего концентрируют на нашей границе войска, строят дороги и укрепления, подвозят боеприпасы».

Да и без этого вся агентура постоянно сообщала о том, что немцы скоро нападут, правда, не всегда это подтверждалось. Он хорошо помнил, как завербованный им «контрабандист», мелкий жулик из паровозной бригады, спекулировавший в Ковеле на рынке женским бельём, говорил, что немцы перейдут границу 20 мая, но не случилось же, может, и сейчас не случится.

— Эх, отправить бы семью в Казань, да начальство запрещает, мол «не надо поводов для паники создавать».

Нет, не будет никакой войны, — твердо ответил чекист самому себе в своих же мыслях.

Машина остановилась у небольшого аккуратного дома.

— Приехали, товарищ старший уполномоченный, — лихо отрапортовал водитель ЭМКи

При мыслях о семье у Виктора спало напряжение, появилась улыбка, он представил себе мальчишек: Озорного Юрку, которому шел третий год, он потешно картавил, выговаривая слова, грудничка Леву, которому недавно исполнилось два месяца. Ребят охранял лохматый сторож — немецкая овчарка, она всегда дежурила у кроваток мирно спящих малышей. Вспомнил и жену — красавицу Александру.

— Хорошо, завтра давай пораньше ко мне заезжай, Тимофей, часиков в шесть, — открывая дверь автомобиля, чтобы выйти, вместо прощания приказал чекист.

Аккуратно, стараясь не шуметь, Виктор стал снимать сапоги, они были новыми и натёрли правую ногу.

— Чёрт меня дёрнул одеть сегодня неразношенные сапоги, — подумал чекист. Сняв обувь, он на цыпочках прошёл в кухню.

Там было чисто, опрятно, на столе стоял накрытый льняной салфеткой ужин.

Привычным движением руки он расстегнул воротник френча, присел на стул. Неожиданно женская рука легла ему на плечо: рядом стояла жена, она была в ночной белой сорочке, на плечах накинут платок.

Глядя на мужа, улыбалась тихой светлой улыбкой, так как это может делать только любящая женщина.

— Устал? — спросила она

— Немного, — поцеловав её руку, ответил Виктор.

— Поешь, Дуся собрала тебе ужин, пока я малышей спать укладывала, — как бы оправдываясь, что не она проявила заботу о муже сказала супруга.

— Не очень я голодный, давай лучше чаю выпьем, — ответил он

— Хорошо, давай, — послушно согласилась она

Они пили чай, разговаривая о малышах, о своих заботах, о том, что надо обязательно попросить домработницу Дусю сходить на рынок и купить деткам ягод. Виктор трепал за ухом огромную немецкую овчарку, которую они взяли из питомника пограничников ещё в прошлом году.

Саша рассказывала что-то смешное про то, как дети играли с этим умнейшим лохматым другом. Шутили, улыбались, разговаривали о том, чего завтра уже не будет, говорили о мирной жизни, которая ускользала от них, как тень вместе с заходящим солнцем.

По военным проводам всего в двух кварталах от них уже неслись шифрограммы командиру 15 стрелкового корпуса Федюнинскому Ивану Ивановичу о поднятии его дивизий и полков по тревоге. Уже грузился в машины и грузовики штаб 5-ой армии во главе с командармом, генералом танковых войск Потаповым, для выдвижения на КП в районе Ковеля.

А там, за Западным Буком, на польских аэродромах, заводили моторы фашистские пилоты. Немецкий техник по вооружению крепил в бомболюке «юнкерса» ту самую бомбу, которая скоро упадёт во дворе небольшого домика, где мирно спят Юра и Лева. Всё это будет, но есть ещё несколько часов мирного разговора двух горячо любящих друг друга людей. Есть!

Едва занимался рассвет. Струился туман в низинах. Небо летнего утра было серым. В воздухе сначала слабо, а потом всё сильнее раздались звуки авиационных моторов.

Первые бомбы на Ковель упали в районе казарм 53-его стрелкового полка. Потом сильный взрыв потряс город и всё, что в нём находилось, — это взлетели на воздух артиллерийские склады. Через несколько секунд зарево полыхнуло на окраине, черный дым повалил от складов ГСМ.

Виктор уже был на ногах, застёгивал ремень с тяжёлым ТТ (пистолет) в кобуре, когда ослепительная вспышка затмила всё вокруг, страшный грохот оглушил. Стекла выбитых окон посыпались со всех сторон. Комья черной земли ворвались в разбитые окна.

Не помня себя, он кинулся в спальню, где были жена и дети. Там царила картина полного хаоса, всё кругом было засыпано мелкими стеклами вперемешку с грязью, на окне беспомощно болталась скрученная в жгут штора, одёжный шкаф из плотного желтого дерева лежал поперёк комнаты.

Посреди этого разрушения металась огромная лохматая собака, дополняя картину диким лаем. В углу стояла бледная Александра, держа в руках маленького Леву, на кроватке, завернувшись в испачканное землёй одеяло, сидел Юра.

Увидев отца, ребенок заплакал, слёзы градом брызнули у него из глаз и потекли, оставляя змейки мокрых следов на пыльном лице.

Отец подхватил сына на руки, пытаясь понять, что с ним, но всё вроде обошлось, ребенок просто был напуган, тогда повернулся к жене, державшей на руках грудничка.

— Целы? — не слыша себя прокричал он.

Женщина как-то отрешённо пожала плечами. В одно мгновение Виктор оказался рядом с супругой, Лёва, насколько можно было судить, то-же не пострадал.

Тогда, обхватив свободной рукой Александру за плечо, он стал выводит всех из разбитой комнаты. Овчарка успокоилась и деловито бежала впереди, как бы указывая безопасный путь

Уже на улице, когда они спустились в небольшой окопчик у проходной жилой зоны городка Чекистов, он увидел на спине жены кровь.

— У тебя кровь, — только и смог сказать он.

Она не очень ловко повернулась и, передав в крепкие мужские руки ребенка, осела на дно окопа.

Все дальнейшее проходило в каком-то странном ритме. Появился боец, нескладно влез в окоп, винтовка со штыком явно мешала ему, но он, не снимая её с плеча, принялся бинтовать Александру. Забинтовал, усадил её в угол, и как ни в чём не бывало доложил:

— Товарищ старший оперуполномоченный, Ваша жена легко раненная в спину, стеклом её посекло. Посидит маненько, ей полегче будет.

Во время доклада винтовка с длинным штыком всё норовила слететь у него с плеча, и он, как-то странно дёргаясь возвращал её на место.

Слова этого бойца вернули Виктора Степановича в реальность. Он вдруг услышал, что на окраине бьют наши зенитки, что вражеские самолёты уже улетают, что всё случившееся — не какой-то сон или провал в памяти, они пережили сейчас самую настоящую бомбёжку.

В голове проносились мысли, обгоняя друг друга:

— Значит, война, всё-таки война? Да как они посмели бомбить детей? Сволочи. Надо срочно в отдел, узнать обстановку, принимать меры. А семья? Что делать с малышами, с женой, их куда?

Выглянув из окопа, он вдруг увидел недалеко от себя бегущего по дороге товарища, следователя первого отдела ДТО Вальченко.

— Дима, давай сюда! — закричал Виктор.

Тот, услышав, повернул к окопу, через мгновение уже спрыгивал в него.

— Что тут у вас? — озабочено спросил он, кивая в сторону Александры.

— Сильно её?

— Вроде нет. Сознание потеряла. Подержи детей, я ей сейчас постараюсь помочь.

Как только дети почувствовали, что их будет держать какой-то чужой дядя, они завопили в два горла и их мама тут же очнулась без посторонней помощи.

— Саша, — склонившись к жене позвал Виктор. — Как ты? Тебе лучше?

Женщина посмотрела на мужа и неокрепшим голосом ответила:

— Да, Витя, всё нормально, немного кружится голова, но мне лучше. Где ребята?

Увидев, что детей держит на руках посторонний мужчина и что они этим явно не довольны, она обрела новые силы. Быстро поднялась, взяла малышей из рук Дмитрия и стала их успокаивать.

— Боец, быстро сюда, — скомандовал Виктор Степанович солдату с винтовкой, который уже вылез из окопа и занял своё место на посту.

— Отведёшь Александру Георгиевну с детьми к дому, — приказал он постовому и тут же обратился к супруге, — Сашенька, мне надо идти, дождитесь меня дома, если снова начнут бомбить, бегите сюда, в окоп.

После этих слов чекисты выбрались на дорожку и бегом бросились в сторону железнодорожного вокзала, в помещениях которого находился их дорожно-транспортный отдел. Оглянувшись, Виктор увидел как лохматая псина у окопа помогала Юрке, который вцепился в её шерсть, идти за мамой.

Глава вторая

22 июня 1941 года.

г. Ковель

Вокзал от бомбёжки не пострадал, а вот на железнодорожных путях полыхало несколько пассажирских вагонов поезда Киев-Брест. Вокруг пожара суетилось много людей: кто-то, пытался тушить, кто-то тащил своё барахло. Со звоном колокола появились пожарные.

На перроне Виктор заметил несколько неподвижных тел, одно из них особенно бросалось в глаза. Это была молодая девушка в пёстром летнем платье, она лежала, нелепо раскинув руки и подвернув ноги. Темные длинные волосы, разбросанные по асфальту, подчеркивали бледность её лица. Открытие глаза застывшим стеклом смотрели в небо, откуда пришла смерть.

Старший оперуполномоченный и раньше видел тела погибших. Убитых он увидит ещё много за годы этой страшной войны, но почему-то именно эта девушка врезалась в память, она станет ужасным воспоминанием первых дней.

Едва оторвав взгляд от страшной картины, они с Дмитрием вошли в здание вокзала и поднялись по лестнице в свой отдел.

Двери в кабинеты были распахнуты. Во всех помещениях люди. Виктор Степанович едва узнавал своих сослуживцев: серые лица, напряжённые взгляды, многие были без головных уборов, на ком-то была порванная грязная форма.

Обмен вопросами прояснить ситуацию не позволял, никто толком ничего не знал.

Часы показывали половину шестого утра, когда в коридоре отдела появился начальник ДТО НКВД Ковельской железной дороги Егор Петрович Смолин.

Он был едва ли не самым молодым из всех сотрудников отдела, обладал бесспорными качествами лидера, был решителен, смел, но в то же время излишне горяч.

На ходу он распорядился:

— Всем собраться в помещении инструктажа.

Через несколько минут небольшое помещение было полностью заполнено людьми. Егор снял фуражку, смахнул пот со лба, начал экстренное совещание:

— Сегодня ночью я был приглашён в Штаб 15 корпуса на совещание к генералу Федюнинскому. Получена шифрограмма из штаба округа о приведении войск и гарнизонов в полную боевую готовность. Однако исполнить её в полной мере не удалось.

Со многими штабами связь отсутствовала. В четыре утра, по городу Ковель и военным объектам, расположенным в Ковеле, произведена бомбардировка германскими военными самолётами. Среди мирного населения и военных есть потери, которые сейчас уточняются. Бомбили и железнодорожную станцию. По состоянию на шесть утра известно, что идут бои на границе. Это пока всё, что мне известно.

Начальник ДТО замолчал. В помещении повисла неприятная тишина, её нарушил чей-то голос:

— Товарищ Смолин, это война?

Услышав вопрос, Егор Петрович как-то не естественно повел плечами и, опустив голову, тихо ответил:

— Пока неясно до конца, может, масштабная провокация. В любом случае наши войска принимают меры к пресечению действий противника и выдворению его с территории СССР.

— Нам-то, что сейчас делать? — продолжил задавать вопросы тот же голос.

— Как это что? — оживился начальник. — У нас есть план на случай полной боевой готовности, его надо выполнять. Главное, восстановить связь.

Первый отдел, распределитесь по штабам и управлениям в Ковеле, чтобы везде у нас были свои представители и особенно в территориальном управлении НКВД. Как кто-то восстановит связь, немедленно запросить Киев о наших действиях.

Второй отдел, займитесь железной дорогой, под контроль — узлы связи.

Третий отдел, собирайте разведданные через агентуру, что говорят, кто где голову поднял, всех к ногтю!

Да, вот ещё что важно! В Штабе корпуса сказали, что есть информация о диверсантах противника. Любыми способами надо предупредить об усилении охраны войска НКВД. Ушаков, лично этим займитесь, не допустить диверсий на железной дороге!

— Есть, — ответил Виктор Степанович, и, не теряя ни секунды, направился в управление 64 полка войск НКВД по охране Ковельской железной дороги, которое находилось на улице Энгельса, 1.*

Он хорошо знал весь начальственный состав этого полка, так как им приходилось вместе участвовать в операциях против ОУНовцев и выполнять много другой работы, связанной с оперативной деятельностью ДТО. Основным подразделением при управлении был взвод связи и 4-я рота.

Командир роты был тезкой Виктора Степановича. Виктор Балецкий, отличный мужик, прекрасный командир, это его вчера Виктор просил об услуге доставить арестованного в тюрьму. С бойцами этой роты чаще всего приходилось осуществлять оперативные мероприятия.

Поэтому прежде, чем пойти к высокому начальству, чекист решил найти именно его для прояснения обстановки.

На улице Энгельса располагалось и территориальное управление НКВД, с которым у начальника ДТО Смолина отношения выстраивались сложно, но сейчас было не до отношений. Повернув на нужную улицу, старший оперуполномоченный сразу же попал водоворот событий. Перед управлением стояли две полуторки, в которые срочно грузились бойцы 4-ой роты. Балецкий поторапливал их.

— Живее, ребята, по машинам, — твердым голосом командовал он.

— Куда ты, Витя? — спросил Ушаков

— На усиление мостов, приказано усилить охрану, говорят, диверсанты высадились. Хотя, если мосты захвачены, нам там делать нечего, армию надо посылать, а не войска НКВД.

В этот момент мимо них промчался всадник, лошадь неслась галопом, никто толком ничего не понял. Поравнявшись с головной машиной, всадник, привстав в стременах, что-то бросил в гущу бойцов. Раздался резкий хлопок серый дым застелил кузов, послышались крики и стоны.

— Граната, черт, — командир роты схватился за кобуру пытаясь достать пистолет, но, когда ТТ оказался у него в руках, всадник уже скрылся за поворотом.

Крики и стоны усиливались, началась паника, раздались одиночные выстрелы, вдруг ударила автоматная очередь, посыпались стекла. Кто-то истошно заорал.

— Немцы!!!!!

Фигура в темной одежде метнулась в городской парк напротив управления НКВД.

Балецкий, взмахнув рукой с пистолетом, скомандовал:

— Павлов, Гришин, за мной! Володарский принимай командование, помоги раненым, наведи порядок, мы сейчас вернёмся. Бойцы за мной! — с этими словами командир роты с двумя солдатами бросился преследовать убегающего в парк.

Виктор Степанович, повинуясь какому-то внутреннему чувству бросился за группой преследования.

Несмотря на ранее утро, было очень светло. Солнце освещало зелёную листву деревьев, и парк казался залитым радостным светом.

Беглец, преследованием которого занималась группа, очевидно, неплохо ориентировался на местности. Ловко перемахнув через высокую каменную ограду, он выскочил на параллельную улицу. Чекисты тоже оказались не промах.

Быстро сообразив, куда бежит диверсант, они, не сговариваясь, решили перехватить его. Ушаков оторвался от группы и кинулся наперерез беглецу, а бойцы вместе с командиром погнали его на засаду. Раздалось несколько выстрелов. Преследуемый неловко оступился и упал прямо на клумбу, разбитую вдоль небольшой усадьбы.

Ещё одно мгновение, и преследователи настигли бы его, но он опередил их: одиночный выстрел в подбородок оборвал жизнь. Успел застрелиться.

Разгорячённые погоней чекисты окружили тело.

— Не успели! — отчаянно подвел итог Балецкий.

— Я по ногам стрелял, нелепо оправдывался Виктор, хотя понятно, его никто ни в чём не винил.

— Гришин, обыщи его, — приказал командир, отбрасывая от трупа ногой немецкий автомат.

Диверсант был одет в тёмно-серую стеганую телогрейку, военные брюки — бриджи, явно польского покроя, на ногах юфтевые сапоги, из-под телогрейки выглядывал френч. Рядом с телом валялась обычная гражданская кепка. Лицо было сильно обезображено выстрелом, но всё же старший оперуполномоченный узнал его.

— Подожди, тезка, так ведь я же знаю его, — начал он — это Станислав Клепа, ОУНовец, он у нас в розыске с апреля. На нелегальное положение перешёл, по лесам бегал, семью его мы выслали мае. Застрелился, значит. Испугался к нам попасть живым. Знал, гад, что пирожками с повидлом угощать не будем.

Между тем Гришин извлек из кармана телогрейки убитого сложенный вчетверо листок. Развернув его, протянул командиру.

— Во в кармане було, больше ничего не бачив — сказал он.

Листок оказался пропагандистской листовкой ОУН-УПА (экстремисты, террористы).

— Ладно, возвращаться надо, тут всё понятно, — сказал Балецкий и, обращаясь к бойцам, добавил — несите его морг, при тюрьме НКВД, знаете где? Справитесь?

Бойцы закивали головами и деловито стали примеряться, как тащить тело.

Чекисты вернулись к территориальному управлению НКВД, там паника прекратилась. С грузовика снимали тела погибших, раненых перевязывали, уводили в помещения.

Комвзвода Володарский подошёл с докладом, но Балецкий только отмахнулся.

— Давай, Серёга, в машину и на усиление мостов, но учти, враг мог их уже захватить, будь осторожен, — коротко приказал комроты.

— Витя, в штабе корпуса обеспокоены диверсантами, я в общем с этим и пришел к тебе. Наше начальство призывает к бдительности, — начал своё объяснение неожиданного появления Ушаков.

Командир подразделения войск НКВД закурил и мрачно заметил:

— Диверсанты уже стреляют по окнам нашей конторы, убивают наших бойцов, тут не про усиление бдительности надо говорить, а про оборону.

— Согласен, а ты как сам оцениваешь обстановку? Думаешь, война или провокация?

— Война, тезка, однозначно война, — но тут же, испугавшись своей уверенности в ответе, начал горячо оправдываться, — видел, как нас бомбили? То-то, а ОУНовцы как обнаглели!

— У вас связь с Киевом есть? С объектами? Надо всех предупредить о диверсантах, — не унимался оперуполномоченный.

— Да вроде связисты наши после бомбежки сказали, что проводной и телеграфный каналы накрылись, а радиосвязь наладили. Ты зайди на узел связи, там уточни, а мне, извини, приказ выполнять надо.

— Ладно, понял, бывай, — простился с товарищем Виктор Степанович и быстро пошёл в сторону узла связи.

Как ни странно, узел связи работал очень слаженно. Все занимались своим делом. На часах было около восьми утра, когда удалось связаться с первым из двадцати восьми охраняемых на железной дороге объектов. Это был пост на участке перегона Черкассы Волынские.

Старший оперуполномоченный НКВД представился и приказал доложить обстановку.

— У нас всё спокойно, но слышим звуки боя у Шацка, -ответили в трубке телефона

— Занимайте оборону, — рекомендовал бойцам Виктор.

— Нас двое всего, и дрезины нет, -прозвучало в ответ.

— Дрезина вам зачем?

— Как же, у нас целый ящик мин!

— Мины откуда? — изумился оперативный сотрудник ДТО НКВД

— Комендант сказал поснимать со стрелок, что на разъезде ставили по всей дистанции, мы всю ночь их снимали, — ответ поразил Ушакова своим равнодушием.

— Какой комендант? — буквально взревел он в трубку

— Ковельского УРа майор Степанов, — ответили на том конце, явно засомневашись в правильности своих действий

— Когда он это приказал? — не унимался Виктор

— Да вчера вечером приезжал на мотоцикле, спросил «есть ли инженерные заграждения на дистанции и перегоне?». Мы сказали, что есть, установлены на водокачке и на стрелках на случай наступления противника, с неделю как стоят. Приказал снять.

— Как снять? А мосты тоже разминировали?

— Мы не знаем, — был ответ.

— Всё восстановить немедленно и ждать приказа, — старший оперуполномоченный не стеснялся превысить свои полномочия, чётко понимая значение минных заграждений.

— Есть восстановить, — боец явно растерялся, забыв, кто ему звонит принялся оправдываться, — товарищ начальник, у нас со вчера связи не было, мы не знали, только сейчас появилась.

— Восстановить минирование и ждать приказа на подрыв, мать вашу! — не выдержал чекист.

Виктор Степанович знал, что минирование предполья Ковельского УРа проводилось с середины апреля по личному приказу Жукова «об укреплении предполья отдельных укрепрайонов». И кто мог отменить этот приказ начальника генерального штаба у него не укладывалось в голове.

— Клава, — обратился он к связистке за коммутатором, — кто у нас сейчас комендант Ковельского УРа.

— Полковник Дэви, назначили неделю назад, из штаба 15 стрелкового корпуса перевели.

— До этого кто был?

— Майор Степанов, его перевели куда-то в Прибалтику.

— Срочно соедините меня с постами охраны мостов у Влодавы и Волчьего перевоза!

— Не отвечают, товарищ старший уполномоченный.

— Соедините с теми, кто отвечает.

Ответили немногие: депо, две дистанции и собственно вокзал Ковеля. Везде доклады были пустыми «ничего не знаем» или «слышим стреляют далеко», — ни чего толком и невнятно.

К десяти часам, так особо ничего и не добившись, Ушаков вернулся в отдел и сразу же в дверях столкнулся со Смолиным.

Быстро доложив про ситуацию с разминированием и непонятном майором Степановым, Виктор предложил лично объехать подконтрольные посты и участки для получения полной информации непосредственно с мест. Однако начальник ДТО предложение не поддержал.

— Этим сейчас занимаются ребята Балецкого, и говорят: бронепоезд на подходе. Поговаривают об эвакуации, видимо, Германия все же войну начала, армейские штабы все из Ковеля уехали, и нам бы надо их держаться, и потом, ты же видишь, бомбят, поэтому срочно поезжай в тюрьму, разберись там с нашим контингентом

— Что конкретно надо делать? Отпустить? — понимая, что ему поручают не самую «простую» работу, решил уточнить чекист.

— Ну, кого отпустить, а кого и нет, — уклончиво ответил начальник, — не маленький, всё ты понимаешь лучше меня. Давай, к концу дня доложишь, что и как.

Смолин явно был не в себе, сбивчивая речь, какие-то намёки, видимо, он хотел снять с себя ответственность за принимаемые решения или чего-то сильно испугался, но задания продолжил раздавать, хотя и сумбурно свалив всё в одну кучу.

— Ещё подготовь документы по нашей агентуре. Посмотри, кого можно в Ковеле оставить, если немцы придут, мы таких передадим в территориальное управление, там ими займутся. Архивы, дела, эвакуировать надо, это тоже не забудь, — вдруг добавил к поставленной задаче серьёзный объём Смолин.

— Товарищ начальник, а что с нашими семьями, их тоже надо эвакуировать, если мы будем отходить? — Виктор решил добиться от руководителя хоть какого то полезного распоряжения в череде невыполнимых заданий.

— Вот и этим тоже займись, где-то был комсорг наш Савченко, он тебе поможет.

На этих словах начальник скрылся в темноте коридора, оставив Виктора в раздумьях.

Глава третья

22- июня день 1941 года

г. Ковель

Савченко оказался у себя в кабинете, он сидел у распахнутого окна и отрешённо смотрел на зелёное сукно письменного стола, на котором лежали бланки комсомольских документов. Налетавший иногда ветер трепал раскрытые страницы учётных карточек, подбирался к спискам, стремясь перевернуть их страницы. Комсорг как-то слабо реагировал на это, проводя рукой над столом, словно сгоняя мух.

Решительно войдя в кабинет, Виктор подошёл к окну и закрыл его.

— Пётр, ты что уселся тут, кого ждёшь?

Савченко поднял растерянный взгляд.

— А, Ушаков, это ты? Как же так, Витя? Война? Товарищ Сталин сказал, что войны не будет, я жениться собрался на Валечке, она приехала, а её тут же прямо бомбой убило, а я живой вот, — Петр уронил голову на руки и зарыдал, как обманутый ребёнок.

Виктор всё сразу понял, он вспомнил девушку, убитую на перроне, вспомнил и то, каким счастливым и весёлым был в последнее время комсорг.

— Петя, послушай меня, друг, — начал он спокойно, но очень твердо говорить с товарищем, — мы с тобой чекисты, враг напал на нас неожиданно, теряем близких людей, но потеряем ещё больше, если позволим своему личному горю верх взять над горем наших людей. Мне только что Егор Петрович поручил организовать эвакуацию семей личного состава нашего ДТО, и тебе сказал этим заняться, так что возьми себя в руки, слёзы лить пока не время.

Комсорг услышал или скорее почувствовал в твёрдости Виктора призыв к исполнению долга. Он тут же встал из-за стола, утирая слезы, принялся искать фуражку. Найдя её, надел и выпрямившись как в строю, повернулся лицом к оперуполномоченному:

— Что надо делать?

— Первое, узнай, что у нас с подвижным составом, что можно задействовать под эвакуацию. Второе, составь списки семей для эвакуации и займись местами для них в эшелонах.

Когда сделаешь это, надо предупредить семьи, когда кто уезжает. Ну и подумать надо, что мы можем нашим детям и женам в дорогу собрать. Ясно тебе? — продолжал встряхивать эмоционально комсомольца Ушаков, — Эвакуировать будем в Киев, дальше оттуда кому куда надо по потребности, для этого нужны документы, продукты питания, денег, сколько в финансовой части выдадут, узнать надо. Давай, Петя, по-быстрому, тут от тебя многие жизни зависеть будут, не подведи.

— Витя, не сомневайся во мне, не подведу, — уже уверенно и чётко ответил комсорг.

— Я пока пойду к себе, есть поручение от начальства, надо его решить, а ты, как сделаешь, там меня найдёшь. Всё понял?

— Да, всё понял, товарищ старший уполномоченный.

Виктор Степанович пошел в свой кабинет. В служебном сейфе лежали списки агентуры и некоторые следственные дела, с которыми он работал в последнее время, с ними надо было что-то решать.

Взяв в руки списки агентуры, старший оперуполномоченный задумался, ещё когда он получал задачу от Смолина, было понятно, что задача поставлена «сверху» и скорее всего прозвучала она как общее направление — подобрать «кандидатуры для работы в тылу врага». Работа в тылу врага это понятное дело разведка и диверсии, но ни на то, ни на другое агентура ДТО способна не была, потому что состояла она в основном из информаторов.

Информаторы доносили на своих товарищей по работе, общих знакомых, скорее по принуждению, чем по доброй воли. Списки агентуры были внушительные, особенно они разрослись, когда начались депортации.

Чтобы не попасть под выселение, многие работники железной дороги пытались доказать свою ценность и доносили порой друг на друга.

— Такие точно не подойдут, — думал Виктор Степанович — они из-за страха с нами сотрудничали, из-за страха и к немцам пойдут служить, а вот идейных мало или почти нет. Разве что Дуся…

В голове возник образ добродушной женщины лет сорока пяти, которую он взял в свой дом в качестве помощницы этой зимой. Саша была уже на шестом месяце беременности, Юрка был маленьким. Лишние руки не помешают, решили они тогда на семейном совете, и пригласили её на работу по дому.

Виктор открыл личное дело Дуси.

Евдокия Адамовна Черняк, в девичестве Полянская, родилась в польском Хлеме (это недалеко от Ковеля на запад). Отец держал бакалейную лавку, мать — домохозяйка. В 18 лет вышла замуж за зажиточного крестьянина, переехала жить в окрестности Любомля. Трое сыновей, смерть отца семейства.

В гражданскую средний сын служил солдатом в польской армии и был убит под Киевом. Младший умер от болезни в юношестве. Старший сын живёт в имении отца со своей семьёй, а мать Евдокия снимает квартиру в Ковеле. С началом германо-польской войны и приходом нашей армии на западную Украину она устроилась на работу в столовую НКВД на Энгельса,1. Там с ней Виктор и познакомился.

Женщина ему понравилась, она была проста и добродушна, очень любила детей и, казалось совсем не интересовалась тем, что творится в мире. Но вот однажды, в сентябре 1940 года, она пришла к Ушакову прямо в рабочий кабинет, и там у них был долгий и очень сложный разговор.

В следствии находилось дело рабочего Ковельского депо Якова Полянского, брата Евдокии, ему светило десять лет за шпионаж в пользу Германии. В обмен на судьбу брата она предложила сдать, подвести под арест полковника польской армии Городенского, бывшего коменданта лагеря №5 в Брест-Литовске. Во время его комендантства в лагере были замучены тысячи красноармейцев в 1919—20 г. г. Учитывая, что существовал секретный приказ Берии «о беспристрастном и полном расследовании действий белополяков в отношении красноармейцев, попавших в плен», Виктор Степанович доложил начальству о предложении Евдокии Черняк. Её сразу же забрали и увезли предположительно в Брест, а дело её брата приказали приостановить «до особых указаний».

Подробности того, что было дальше он не знает, но легко догадаться. Дело Полянского в ноябре 1940 года было закрыто, а тетя Дуся в этом же месяце вернулась на работу в столовую НКВД.

Размышление прервал телефон, неожиданно оживший на столе, оглушая кабинет своим звоном.

— Старший оперуполномоченный Ушаков, — представился Виктор, сняв трубку.

— Заместитель начальника территориального управления НКВД Шумаков — ответили с того конца провода. — Виктор Степанович, надо бы переговорить, Смолин тебе задачу поставил, так это от нас и с ним согласовано. Понял какую задачу?

— Догадываюсь, — сухо ответил Виктор.

— Так ты зашёл бы к нам, поторапливаться надо, жду тебя.

— Есть, — ответил чекист.

Захватив списки агентуры и папку с личным делом Черняк, Ушаков отправился в здание на Энгельса 1. Дорога проходила через небольшую рыночную площадь, на которой толпился народ.

— Что бы это значило? — задумался Виктор — И вдруг на всю площадь из репродуктора, закреплённого на столбе, донеслось:

«Граждане и гражданки Советского Союза! Советское правительство и его глава товарищ Сталин поручили мне сделать следующее заявление: сегодня в 4 часа утра без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны, германские войска напали на нашу страну…..

Виктор замер на месте как в копаный. Он слушал обращение Молотова, а в голове стучало глухим набатом:

— Все-таки это война… Как же Саша, как же ребята, Юра, Лева, их надо сберечь, увезти от войны подальше к родителям в Казань.

Из репродуктора все мощнее и мощнее звучали грозные призывы:

…. Правительство призывает вас, граждане и гражданки Советского Союза, ещё плотнее сплотить ряды вокруг нашей славной большевистской партии, вокруг нашего великого вождя товарища Сталина. Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами!

С окончанием речи Молотова Виктор Ушаков бросился к Шумакову.

Разум твердил, что вопрос, по которому его пригласили не нуждается в такой спешке, но он всё равно бежал. Эмоции порождали энергию, которую срочно надо было применить.

В кабинет заместителя начальника территориального управления НКВД он просто ворвался, чем вызвал немало удивления у людей, находившихся там.

— Ушаков, мы, конечно, приглашали тебя, но зачем же двери вышибать без доклада, у нас тут совещание идёт, — возмутился хозяин кабинета поднимаясь со своего стула.

— Ладно тебе, Паша, — неожиданно вступился за оперуполномоченного находившийся среди присутствующих начальник территориального управления Ампилов, — война идет, вот человек и решил, что все срочно надо, так, Виктор Степанович?

— Так точно, — вытянувшись по струнке и прижимая папку к бедру, ответил провинившийся.

— Ладно, давай выкладывай, что там принёс.

— Товарищи чекисты, вся наша агентура, я имею в виду тех, кто числился за ДТО, вряд ли сможет нам помочь при работе на оккупированной территории, у них низкие моральные качества, да и к тому же они к ответственной работе никак не готовы.

— Что ж вы себе таких набрали? — перебил говорившего Павел Шумаков.

Однако старший оперуполномоченный, словно не заметив иронии, продолжил:

— Но есть одна кандидатура, на которую мы сможем опереться. — при этих словах Виктор подошёл к столу и положил папку с личным делом Черняк на зелёное сукно.

Присутствующие с интересом принялись рассматривать документы, лежащие в папке. Первым заговорил Ампилов.

— Паша, а ведь Дуся сможет нам помочь, она далеко не дура и по делу этого Городенского здорово нам помогла.

— Но она, Владимир Максимович, брата своего спасала, — попытался внести сомнения в лояльность кандидатуры, подобранной Ушаковым, Шумаков.

— Ну и отлично, брата надо срочно отправить в тыл, а её здесь оставить.

— Молодец, Ушаков, ценного кадра ты нам нашёл, и то, что она у тебя в домработницах числится, это тоже неплохо, будет ей что немцам рассказать, как её русский начальник на себя батрачить заставлял. А главное, в нашей операции она как раз свою роль нужную сыграет. Значит, вот что, давай бери машину в управлении, езжай к себе домой и Дусю эту нам привези, только так, незаметно, пусть ляжет на заднее сидение, и завезёшь её во двор. А ты, Паша, сам лично езжай за её братом, и под охраной пусть его и семью доставят в Киев. Возьми людей из конвойного взвода, и чтобы сегодня вечером он в эшелоне ехал, — распорядился начальник управления.

Виктор Степанович отдал честь, положил документы, личное дело и списки агентуры на стол начальства.

Нужную машину он нашёл, но перед тем, как ехать домой, все же решил заскочить на вокзал: хотел разыскать комсорга и узнать об эвакуации семей.

Савченко он нашёл быстро, тот сидел в своем кабинете и сосредоточено что-то писал.

— Ну что, Петя, как дела?

— О Витя! А я тебя искал. Да все нормально. С эвакуацией решил, места определили, вывозить жён и детей будем в три этапа. Первые сегодня вечером поедут, в двадцать три часа литерный эшелон уходит, там всё партийное руководство, семьи комсостава едут, нам целый вагон дали. Вторые завтра утром по расписанию на Киев пассажирским, тоже места дали, но там мест немного. Третий со спецконтингентом и архивом, вечером завтра, время пока непонятно, но точно один вагон наш будет.

— Хорошо, дружище, мои когда поедут? — с волнением уточнил Виктор

— Я пока не знаю, я вот только сейчас за списки сел.

— Слушай, Петя, можешь моим билет на завтра на пассажирский оставить, боюсь, к вечеру не соберёмся?

— Да, конечно, сделаем, вот сейчас возьми, он у меня уже лежит: нижняя полка, девятый вагон, отправление в пять тридцать утра завтра.

Петр протянул билет на пассажирский поезд «Ковель — Киев».

Никто не может знать своей судьбы, не могли и они знать, что это будет последний советский пассажирский поезд, который уйдет от перрона Ковельского вокзала. Конечно, до двадцать пятого июня будут уходить на восток поезда из Ковеля, но это уже эшелоны с грузами и госпитали с ранеными, пассажирских больше не будет.

«Билетов нет — касса закрыта» — это объявление уже пишет начальник вокзала от руки на куске картона, красной как кровь краской, завтра его прочтут сотни глаз, и для них эта красная краска перечеркнёт надежды и судьбы, но до завтра ещё предстоит дожить.

Виктор взял билет положив в нагрудный карман френча, и быстро вышел на улицу к машине.

Спустя полчаса он уже входил в свой дом, где увидел Дусю, она стояла в прихожей и собиралась уходить.

— День добрый, — поздоровался он.

— Да какой он добрый, Витя, — ответила женщина и принялась вытирать неожиданно нахлынувшие слезы кончиком платка, зажатого в руке.

— Не уходите, прошу Вас, нам поговорить надо.

— О чём тут говорить, война началась, горе пришло. Надо думать, как деточек спасать, — женщина, словно почувствовав недоброе со стороны чекиста, стремилась скорее уйти

— А где дети? — решил сменить тему Виктор

— С Александрой они в спальне, только что уснули, я там прибралась, как смогла, они, видно, намаялись и уснули сразу.

— Евдокия, прошу Вас дождитесь меня, это очень важно, я только с Сашей быстро переговорю и вернусь, — вежливо, но твердо попросил Ушаков

— Витя, ты меня извини, но мне к своим надо в Любомль, боюсь, как бы там беды не было.

— Не волнуйтесь, я на машине Вас довезут, дождитесь меня.

Дуся нехотя прошла на кухню и присела на краешек стула. Виктор приоткрыл дверь в спальню и увидел своих.

На небольшом диванчике, свернувшись калачиком, спала Саша, рядом с ней, раскинув ручки, посапывал маленький Лева. Юра спал в своей кроватке, которую женщины переставили подальше от окна. На полу посреди спальни несла свою службу мохнатая овчарка. Она подскочила, как только открылась дверь, но, увидев хозяина, тут же успокоилась.

— Сашенька, — позвал жену Виктор и тихо тронул её за плечо.

Она проснулась. Увидев мужа, привстала с кровати, обняла его за плечи, уронила голову ему на грудь и тихо зарыдала.

— Сашенька, успокойся не до слёз сейчас.

— Витенька, что же будет, немцы ведь рядом, весь день сегодня от границы пушки бьют.

Только сейчас прислушавшись, он уловил звуки приглушённой канонады, доносившиеся через разбитые окна.

— Душа моя, любовь моя, надо собираться, срочно ехать, завтра рано утром поезд будет на Киев, а оттуда до Казани поедете к твоим, — как можно спокойнее начал Виктор.

— А ты? — с тревогой перебила его Александра

— Я тут пока буду, но ты не волнуйся, со мной ничего не случится.

— Мы не сможем без тебя, детки малые, как я с ними справлюсь? — не унималась женщина

— Тебе помогут, не одна ты в поезде поедешь, кругом ведь советские люди, — пытался успокоить её муж.

— Советские? Как ты ушёл, кто-то в солдата на посту стрелял, в того, что меня перевязывал. Враги кругом, дорогой ты мой, — возразила расстроенная новостями Саша

— Ну, ка перестань! Ещё нам в доме не хватало антисоветской пропаганды, люди у нас хорошие, надёжные… — строго начал воспитывать супругу чекист, но тут же был прерван на полуслове.

— А, может, Дуся со мной поедет? — взмолилась Александра

— Нет, наверное, она не поедет, — после некоторой паузы ответил Виктор.

И тут же засуетился, хлопая себя по карманам.

— Вот, Сашенька, билет на завтрашний поезд. Дуся поможет вам собраться, а я постараюсь увезти вас на вокзал и сам посадить в вагон.

— Ты сегодня не придёшь больше домой? — опять оборвала она его.

— Я не знаю.

Они смотрели в глаза друг другу, и поцелуй, долгий и страстный, родился сам по себе. На улице прогремел удалённый взрыв, за ним ещё и ещё один, застучали зенитки.

— Станцию бомбят, — сообразил чекист.

Дети зашевелились в своих кроватках. Александра тут же кинулась к Лёвику. Юрка, недовольно морща носик, попытался было разлепить глаза, но, видимо, так хотел спать, что разрывы бомб в нескольких километрах от дома его уже не сильно волновали, он перевернулся на другой бочок и продолжил спать.

Виктор Степанович встал, и подойдя к двери спальни тихо, но чётко произнёс:

— Я вернусь за вами, собирайтесь, поезд завтра в пять часов тридцать минут.

Машина мчалась по улицам летнего города, но радости от лета не чувствовалось. Всё выглядело каким-то скованным, напряжённым. В воздухе носился запах дыма и гари, тревожно звенели колокола пожарных, где-то продолжали выть сирены. Евдокия сидела на заднем сиденье. Можно сказать, что Виктор забыл про неё погружённый в собственные мысли. Но водитель, видно, не забыл, куда ему ехать, и когда автомобиль въехал во двор Энгельса,1, Черняк глубоко вздохнула и как-то очень по-деловому произнесла:

— Зря ты так, Витенька, отпустил бы лучше, да теперь поздно, как я поняла.

И не дожидаясь, что ей ответит оперативник, сама вышла из черной ЭМКи.

Глава четвертая

22 июня 1941 года

г. Ковель. Вокзал, помещения ДТО

В коридорах территориального управления НКВД по г Ковелю было довольно многолюдно. Виктор сопровождал Евдокию Черняк к кабинету Шумакова, как вдруг одна из дверей распахнулась и вывели Витю Балецкого.

В недоумении Ушаков остановился.

— Витя, что случилось? Ты арестован? За что?

Сопровождавший командира роты конвоир грубо оборвал:

— Не разговаривать с арестованным!

Балецкого толкнули в спину, и он неуклюже, со связанными за спиной руками, побрёл по коридору, так ничего и не ответив товарищу, лишь с сожалением посмотрев в его сторону.

— Чертовщина какая-то, — произнес чекист и решительно направился к Шумакову.

Войдя в приёмную замначальника управления, он попросил доложить о себе и о приведённой им Евдокии. Его просьбу тут же исполнили, но возникший на пороге начальствующего кабинета помощник попросил зайти только женщину. Такого поворота оперативник не ожидал. Левой рукой он отодвинул помощника от двери, а правой открыл себе вход к Шумакову.

— Павел Матвеевич, разрешите, это я Ушаков, — просунув голову в кабинет, громко заявил он.

— Чего тебе, Виктор Степанович, — раздражённо ответил зам начальника.

— Там Балецкого арестовали, — уже войдя внутрь помещения и прикрыв за собой дверь, сказал чекист.

— Ну, арестовали, и дело тебе передали, ты что не в курсе что ли?

— Дело мне? — искренне удивился Виктор Степанович, — Что за дело? Что он натворил?

— Сдал немцам мосты у Влодавы и Волчьего перевоза.

— Как сдал? — старший оперуполномоченный был крайне удивлён услышанным

— Так и сдал, его люди должны были их подорвать, а вместо этого всех перебили, а он удрал. Ушаков, в деле всё найдёшь, оно с ним в тюрьму поехало ты туда тоже давай езжай и выполнением директивы там же займешься.

— Какой директивы? — ещё больше изумился чекист

— Старший оперуполномоченный Ушаков, смирно!

Виктор вытянулся по струнке.

— В распоряжение своего непосредственного начальника Смолина кругом, шагом марш! — буквально проорал Шумаков.

Виктор Степанович вышел из кабинета с испариной на лбу, он ожидал чего угодно, но чтобы так круто поменялось всё за какие-нибудь несколько часов?

Боевой товарищ — предатель? Домохозяйка, с его подачи, начинает работать в разведке и пользуется доверием больше, чем он. Начальство, которое его раньше как по имени отчеству и с уважением не называло, ставит его во фронт как проштрафившегося солдата. Есть от чего прийти в недоумение.

Погружённый в эти раздумья, Виктор добрался до вокзала. Там пылали пожары. Видимо, в результате бомбежки загорелись ещё несколько вагонов на запасных путях. Дым заполнил весь вокзал. В сизом мареве по коридорам ДТО передвигались люди.

Ушаков сразу направился к Смолину. Едва войдя в кабинет начальника, он увидел, что тот у себя не один, и уже хотел повернуть назад, но был остановлен почти радостным возгласом.

— Виктор Степанович, ты как раз вовремя, заходи.

Деваться было некуда, он зашёл и сел на свободный стул у стены.

— Товарищи, — продолжал прерванный появлением Виктора начальник ДТО, — сегодня, буквально час назад, мы получили директиву НКГБ СССР №127/5809 «О мероприятиях органов безопасности в связи с начавшимися боевыми действиями с Германией». *

Читаю по пунктам:

Первый: Привести в мобилизационную готовность весь оперативно-чекистский аппарат.

Второй: Провести изъятие разрабатываемого контрреволюционного и шпионского элемента.

В этом месте начальник немного задумался, но продолжил читать документ дальше с теми же интонациями.

Третий: Мобилизовать внимание всей агентурно-осведомительной сети на своевременное предупреждение вредительских-диверсионных актов в первую очередь — в системе народного хозяйства и железнодорожного транспорта. Вот!! — Смолин поднял указательный палец вверх, будто нашёл в директиве самое важное и всё разъясняющее слово, -железнодорожного транспорта, повторил он с неким даже наслаждением:

Четвёртый: При поступлении данных о готовящихся государственных преступлениях немедленно принимать меры к пресечению всяких попыток нанести ущерб Советской власти.

Пятый: Обеспечить строгую охрану промышленных предприятий, железнодорожных узлов, мостов, станций, узлов связи, аэродромов и банков.

Народный комиссар государственной безопасности Меркулов.

Как человек молодой и энергичный, Егор тут же принялся раздавать поручения:

— Алтынбаев, немедленно займись проверкой депо на наличие скрытых диверсантов. Гончаров, проверь усиление охраны станции. Панченко, Савченко, займитесь отправкой эшелонов. Ушаков, тебе самое трудное езжай сейчас в тюрьму, проведи там это…. -начальник посмотрел в директиву, ища подсказку и найдя её, продолжил, — «Изъятие разрабатываемого контрреволюционного и шпионского элемента», Маслова с собой возьми. Да, и ещё там надо быстро с делом Балецкого разобраться, нехорошая история он мосты немцам сдал, но там есть протокол допроса, разберёшься, ты человек опытный.

— Егор Петрович, — попробовал возразить Виктор, — нет у нас там разрабатываемого контрреволюционного и шпионского элемента, и директива эта, требует разъяснений на местах, обстановка ведь везде разная.

— Ты что, Ушаков, в своём уме, война идёт, всех к сте … — тут он осёкся, и уже спокойней добавил, — некогда нам, Витя, разъяснений ждать, они же против нас завтра воевать будут. И вообще, я тебя не призываю там ВМН (высшая мера наказания) в действие самому приводить, там конвойный взвод есть. Езжай в тюрьму, решай вопрос.

Поняв, что разговор закончен и что начальник его явно растерян и несёт всякую ерунду вместо того, чтобы готовить к эвакуации ДТО, спасать семьи служащих и организовывать оборону объекта хотя бы от возможных диверсантов, он отдаёт нелепые распоряжения в духе, «усилить», «удвоить» и так далее. Виктор Степанович поднялся со своего места махнул рукой Маслову:

— Поехали, Ваня.

Глава пятая

22—23 июня.

г. Ковель, тюрьма НКВД

До тюрьмы они добрались только к вечеру около девяти часов. Было ещё светло, но длинные тени от мрачных стен и зачем-то включённый прожектор создавали ощущение, что ночь уже наступила.

Начальник тюрьмы плотный, невысокого роста человек встретил их с некоторым удовольствием.

— Командир конвойного взвода Максименко, — представился он, и в его речи явно чувствовался местный говорок.

— Местный что ли? — весело спросил его Иван Маслов, прибывший вместе с Ушаковым.

— А я к же, всю жизнь тут процувал (работал), — отрапортовал тюремщик.

— Что и при панах?

— Так точно, и при панах эту самую тюрьму вартювал (сторожил).

— Прожектор зачем горит? — сурово поинтересовался Ушаков. — Германских пилотов приваживание, чтобы они вас бомбами закидали, погасить немедленно!

— Есть, — Максименко вытянулся по стойке смирно так, что живот его вышел вперед тела чуть ли не на полметра.

Виктор, в отличие от Ивана, частенько бывал в этой тюрьме. Почти весь сороковой год он отработал старшим следователем, лишь недавно его перевели на оперативную работу, поэтому в тюрьме бывал часто, тут проходили допросы арестованных и задержанных.

Уверенно он шел по узким тюремным коридорам. Конвойные и надзиратели без лишних вопросов открывали перед ним двери, сваренные из металлических прутьев.

Наконец они добрались до кабинета с красной табличкой «Следователь». Дверь была открыта, они вошли. В комнате стоял стол, два стула и табурет. Стол и табурет были прикручены к полу. Стены помещения, выкрашенные красно-коричневой краской, создавали впечатление сурового казённого учреждения. Кое-где по углам, правда, краска отвалилась вместе со штукатуркой, и под нею проглядывал добротный зелёный колер явно не советского происхождения.

— Максименко, наши товарищи из территориального управления были уже у тебя, — уточнил Виктор у зашедшего в комнату чуть позже командира конвойного взвода — начальника тюрьмы.

— Были и сейчас тута. Товарищи Цейхер и Иконников, а в обед и товарищ Ампилов сами были.

Виктор Степанович едва заметно наклонил голову и вздохнул:

— Они Балецкого допрашивали?

— Как есть допитовали, и товарищ Ампилов допитывал. И сказали Вы приедете допитывать будете, так я распоряжился, его дело, вот оно тута, прошу возьмите.

Максименко положил на стол свежую, еще не замятую и не затасканную папку.

В папке было лишь несколько листов бумаги, постановление об аресте, листы допроса и направление дела для следствия в ДТО НКВД Ковеля «по подведомственности». Последнее было написано от руки красным карандашом, и Ушаков узнал руку Ампилова. В голове промелькнуло: «под товарища Сталина косит, резолюции карандашиком выводит сволота». В слух, конечно, такого не скажешь.

Ампилов — служебная величина, но как человек мелкий и подленький, это знали и видели все чекисты, что тут поделаешь, так иногда случается, в рядах пламенных борцов находится место таким, как он.

Старший оперуполномоченный принялся читать листы допроса. Быстро пробежав глазами всю формальную часть, про себя отметил, что составлено грамотно, чувствовалось, что допрос проводил Цейхер, один из лучших следователей НКВД Ковеля. Наконец, добравшись до сути, Виктор стал более внимательным:

Вопрос следователя: расскажите, что произошло у мостов Влодавы и Волчьего перевоза?

Ответ арестованного: у Валдавы не знаю, там Володарский был. У Волчьего перевоза, на подъезде к железнодорожному мосту, примерно в пяти километрах встретили пограничника, который, как я предполагаю, был в составе охраны мостов. Поговорить мы не успели, нас обстреляли немецкие мотоциклисты. Приняли бой. Понесли потери. Вынес раненого бойца своего подразделения из-под обстрела, на этом для меня бой закончился. Пограничника из охраны мостов потом встретил в лесу. К своим выходили вместе и вот тут оказались.

Вопрос следователя: в ходе боя, какие были потери, как протекал сам бой?

Ответ арестованного: против пулемётов много не повоюешь, думаю, все погибли, хотя сражались до конца.

Вопрос следователя: Вы говорите, раненый ваш боец? Как его фамилия и где он сейчас.

Ответ арестованного: Черников его фамилия, не донесли его, умер он по дороге, в лесу оставили парня, мхом прикинули, дальше пошли.

Вопрос следователя: по времени, когда вы столкнулись с немцами?

Ответ арестованного: одиннадцатый час был, точнее не скажу.

Вопрос следователя: Вы уверены, что до моста от места, где вы встретили пограничников, было пять километров?

Ответ арестованного: не уверен, но недалеко уже было.

Вопрос следователя: сколько времени было, когда вы выехали из Ковеля на усиление?

Ответ арестованного: часов семь, может, начало восьмого.

Вопрос следователя: встречали ли Вы кого-нибудь по дороге? Делали остановки?

Ответ арестованного: нет, не встречали и остановок не было.

Вопрос следователя: от Ковеля до Волчьего перевоза чуть меньше шестидесяти километров, это два часа езды на автомобиле если не спешить. Значит, там Вы должны были оказаться в районе десяти часов. Пограничник Колтович, который был с вами, когда встретили немцев, показал, что люди сменившие их, прибыли к мостам около пяти утра. После сдачи объекта пограничники построились и пешим маршем направились к шоссе на Ковель. Колтович был послан в разведку один. Встретились вы с ними, когда он уже не меньше пяти часов шел. Если даже он двигался со скоростью пять километров в час, то к одиннадцати часам должен был пройти почти тридцать километров. Вы говорите, что встретили его около моста в пяти километрах. Как вы объясните все эти несостыковки?

Ответ арестованного: я не могу это объяснить, за временем точно не следил. Мне казалось, что около одиннадцати, может, пол-одиннадцатого. И где пограничники четыре часа ходили, мне не известно, тем более неизвестно, во сколько они вышли. Ваш Колтович трус и говорит ерунду.

Вопрос следователя: Вы настаиваете? У вас были часы?

Ответ арестованного: да, были, но я в спешке на них не смотрел.

Вопрос следователя: Вы опытный командир, в боевых донесениях всегда указывается время при описании действий, Вы не могли не сверяться с часами. Почему скрываете правду?

Ответ арестованного: я говорю, как все было, почему Вы мне не верите?

Вопрос следователя: я верю фактам. А они говорят, что вы сотрудничали с врагом, подвели своих бойцов под пулемётный огонь в заранее условленном месте, в указанное врагом время. Признавайтесь, Балецкий, когда Вас завербовала германская разведка?

Ответ арестованного: я не являюсь агентом, я выполнял приказ. Всё было неожиданно, мы попали под пулемёты!

К листу допроса была приколота схема железных дорог Волынской области.

— Это ещё зачем? — спросил сам себя Виктор, — нужно срочно переговорить с Цейхером, иначе решить дело не получится, — подумал про себя чекист, вслух же он сказал, обращаясь к Максименко.

— Где сейчас старший следователь НКВД Цейхер? Проводите меня к нему.

Максименко снова вытянулся как на параде, выставив свой огромный живот вперед, и бодро ответил:

— Есть.

Цейхер сидел в такой же комнате, как и Ушаков, только этажом выше. Когда Виктор Степанович зашёл к нему, там кипела работа.

С деловым видом следователь открывал, быстро пролистывал папки с делами подследственных, ставил какие-то пометки, после чего давал короткие команды своему помощнику Иконникову.

— Этого в расход. Этого туда же. Это не наш контингент, уголовник, отпустить его. А этого можно и на фронт отправить, он просто мелкий жулик, внести его в списки для военкома.

— Товарищ старший следователь НКВД, разрешите обратиться, — начал Виктор вместо приветствия.

Цейхер оторвал взгляд от папок и делано, улыбнулся. Сам по себе нквдешник имел невзрачную внешность, небольшого роста плюгавенький, чернявенький, в круглых очочках, но взгляд был всегда холодным и немного насмешливым. За этот взгляд его многие недолюбливали, хотя у начальства он всегда был в фаворитах: исполнительный, аккуратный в делах, ловкий в юридических формулировках и заключениях.

— А, Витя, привет, ты чего такой официальный, мы вроде с тобой давно уже на ты, — приветливо начал следователь.

— Давид, — обратился Ушаков к Цейхеру, хотя знал, что тот предпочитает, когда его зовут Дима, — вы передали мне дело Балецкого, у меня есть несколько вопросов.

Недовольно поморщившись и слегка повернув голову в сторону, старший следователь произнёс:

— Давай свои вопросы, только недолго, видишь, сколько дел у меня, — и он кивнул на стопку с папками.

— Первое, в допросе Балецкого обвинили, что он завербованный немецкий агент, но доказательств этому я не вижу в деле.

— Ты шутишь что ли, Ушаков, какие доказательства тебе нужны, это же явная гнида. Допроси пограничника, этого, — Цейхер сделал театральную паузу, дескать вспоминая фамилию, и наконец, вспомнив произнёс, — Колтовича.

— А как давно он действует в нашем тылу? — не унимался Виктор.

— Как давно? Я не знаю? Эти все вопросы ты самому себе задай.

— Нет, товарищ старший следователь, это вопрос как раз к Вам. Предатель и немецкий агент служит в НКВД, а территориальное управление узнаёт об этом только с началом войны. Больше того, если Балецкий завербован немцами, то это не вчера было, он командир роты войск НКВД, под носом, можно сказать, у вас сидел, а вы его прохлопали

Ушаков бил по самым больным местам этого дела, пытаясь вывести Цейхера из себя, но тот казался невозмутимым, поэтому чекист продолжал давить, на повышенных тонах:

— Зад хотите себе прикрыть? Дело в ДТО передали, дескать случай относится к железнодорожным мостам. Нет, ничего не выйдет, расследование будет объективным, ты меня знаешь, ДИМА, — Виктор с иронией произнёс имя, намекая на изворотливость следователя, который всегда пытался подстроиться под ситуацию.

— Ой, как грозно, Витенка, остынь, — с издёвкой начал Цейхер, — я не меньше твоего в делах понимаю, с декабря тридцать девятого работаю в Ковельском НКВД и точно знаю, резолюция Ампилова о передаче дела тебе не по зубам. Балецкому вопросы про измену задали мы, а ты докручивай.

— Согласно приказу Дорожно-транспортные отделы не подчинены территориальным управлениям НКВД, так что твой Ампилов мне не начальник.

— Очень смешно, если ты понимаешь специфику нашей работы, то ты сейчас сказал глупость, если бы не война, ты завтра уже сидел в камере со своим дружком Балецким, а так тебе повезло, может, убьют. Умрёшь героем, — цинично парировал Давид.

Виктор резко встал и вышел из комнаты. Кровь в нем кипела, он так и хотел вмазать между глаз этому наглому и изворотливому типу, но это повредило бы делу.

— Максименко, — обратился он к ожидавшему его в коридоре тюремщику, — приведи ко мне на допрос пограничника, что был с Балецким.

— Товарищ старший уполномоченный, а у нас он не арестованный, как свидетель идет, — решился уточнить обстоятельства тюремщик.

— И где же он? — Виктор пристально взглянул на исполнительного охранника

— В казарме пока отдыхает, — немного обижено ответил тот.

— Ну так веди его из казармы.

За окном стало совсем темно, в комнате следователя через узкое зарешеченное окно свет едва проникал. Рискнули включить электрическую лампочку, заложив оконный проём чьей-то случайно подвернувшейся шинелью.

Пограничником оказался молодой парень, чуть ниже среднего роста, круглолицый, с умными живыми глазами, но фигура полновата.

— Такой быстро не побежит и, видимо, до армии жил в достатке — решил Виктор и тут же перешел к вопросам:

— Как тебя зовут? Откуда ты?

— Вася меня зовут, фамилия Колтович, белорус я из Минска, — добродушно ответил допрашиваемый

— О, из столицы. Учился до призыва? — оперуполномоченный старался выстроить доверительный разговор, поэтому начал с личных вещей.

— Да, особо нет, хотел в милиции служить, но призвали в пограничники, — равнодушно ответил Колтович

— Понятно, а мама папа что делают?

— Папа железнодорожник, а мама учительствует, — ответ на вопрос о родственниках прозвучал заинтересованно и дружелюбно.

— Хорошая семья, братья сестры есть?

— Сеструха Олеся, — парень расплылся улыбке, явно вспомнив дом и родных.

Виктор Степанович понял, что контакт появился, и перешёл к делу.

— Расскажи, Вася, как и что было на мосту у Волчьего перевоза?

— А чего было, я на посту стоял как положено. Слышу, мотоцикл подъехал. Туман был от реки, плохо видно. Кричу «стой, кто там?»

Мне в ответ «комендант УРа майор Степанов, зови начальство». Я по телефону и вызвал. Минут через пять лейтенант Шарапов пришёл. Они там о чем-то говорили, но не очень долго, видел бумаги какие-то, этот комендант показывал. Потом лейтенант мне и говорит: «Дай сигнал сбора», а сам пошёл к себе в ДОТ, там связь у нас с отрядом. Чего-то возился. Ребята пока собирались. Потом слышу в ДОТе лейтенант орёт: «Вас плохо слышно. Что? Сдать пост бойцам УРа? Понял». Вышел он и кричит нашему сержанту построить наряд. Затем этот майор приходит и говорит лейтенанту, мол, мои уже на подходе.

— Майор? — уточнил Ушаков.

— Да, майор, — парень немного напрягся, хотя говорил всё так же спокойно

— Как он выглядел? Опиши, — Виктор решил на майоре остановиться подробнее.

— Ну он такой высокий, чернявенький, лет тридцать ему на вид, может, больше немного, лицо такое круглое, глаза темные, он на молдаванина похож, — напряжение в ответах парня не спало, хотя внешне всё было спокойно.

— Интересно, — усмехнулся Виктор, — это что же такое в молдаванах особенное?

— А вот как их вижу, сразу точно узнаю, они такие неторопливые, говорят так особенно, с акцентом что ли, — тут пограничник начал проявлять некое творчество.

— Усы у него были? Может, шрамы? Приметы особенные какие-то? — оперуполномоченный постарался вернуть допрашиваемого к конкретике.

— Нет, ничего такого не было, только вот, — парень замялся.

— Что только? — немного надавил оперативник.

— «Хмылился» он как-то по-особенному, вроде все нормальная улыбка, но как-то криво выходило, неискренне что ли,

Колтович точно воспроизводил человека, которого видел, но что-то неуловимо подозрительное было в этих описаниях. Факт появления майора Степанова, представлявшегося комендантом Ковельского УРа, чётко фиксировался Ушаковым как крайне подозрительный и требующий немедленного реагирования, однако описания, которые давал Василий, были подробнее, чем можно ожидать от часового, столкнувшегося с незнакомцем, пусть даже и во время несения службы.

Виктор изобразил некоторую задумчивость на лице и попытался разыграть наивную заинтересованность, задавая следующий вопрос:

— Странно, а ну подумай, ещё, как он улыбался?

— Вспомнил, у нас в классе мальчик был, он зимой с крыши сарая упал и щёку себе рассек, так он потом так же криво улыбался, мышцу что ли какую повредил, — радостно доложил допрашиваемый.

— Так это уже кое-что, молодец, боец. А как фамилия этого коменданта не помнишь?

— Нет, не помню, да и откуда мне знать, — парень осёкся, сообразив что ранее называл фамилию майора, и тут же поспешил исправиться, — то есть он назвал фамилию, когда приехал, я просто оговорился.

Виктор сделал вид, что всё нормально, и он объяснения принимает, поэтому спокойно продолжил задавать вопросы:

— Что было дальше?

— Дальше пришли эти, с УРа бойцы. Построились, ну и как положено по уставу. Мы сдали, они приняли. Вот и вся история.

Колтович стремился быстрее закончить общение с Ушаковым, но тот упорно продолжал задавать вопросы:

— Как выглядели эти бойцы с УРа?

— В общем, как обычно, только форма у них новая, старший лейтенант заикался при докладе, ещё странно, что он с ППШа был, козырял невпопад.

Описывая «старлея», пограничник снова оживился, опять возникло впечатление, что говорил искренне и достоверно.

— Почему странно? — уточнил оперативный работник

— Наши все офицеры всегда с пистолетами ходили, — ответил Василий и опустил голову вниз, как будто пытаясь скрыть взгляд.

— Хорошо, — согласился Виктор, -вот вы пошли и долго шли, может, что необычное случилось?

— Мы только отошли, слышим, как на мосту какое-то движение началось. Лейтенант нас остановил, приказал в овраг свернуть, а сам пошел к мосту.

— Какой лейтенант? -не ожиданно перебил говорившего Ушаков.

Колтович растерялся, глаза его забегали и вместо ответа про лейтенанта он продолжил показания, упомянув некоего старшину

— Наш старшина говорит: «Давайте выбираться, похоже, обманул нас германец, мост захватил обманом, и лейтенанта нашего ждать смысла нет».

— И вы пошли, — как бы веря сбивчивому рассказу, продолжил за пограничника Виктор.

— Пошли, — не стал возражать Василий и тут же продолжил -сначала лесом, потом на шоссе вышли.

— И всё было спокойно, — не выдержал Ушаков и, пристально глядя в глаза допрашиваемому, потребовал ответа, тот начал сбивчиво лепетать:

— Меня в разведку отправили вперёд, там грузовик с нашими бойцами встретил. Командир у них бойкий, с ним выходил потом к своим, орёт мне: «Кто такой? Куда идёшь?» и по матушке. Я хотел объяснить, тут немцы выскочили на мотоциклах из-за поворота и по нам из пулемётов, я в лес и за бугорок залёг. Там меня товарищ Балецкий и нашел, раненого он нёс.

— Скажи мне, Вася, — очень настойчиво, но всё ещё по доброму задал очередные вопросы Виктор, — по времени как всё было? С охраны вы уши во сколько? Сколько шли потом? Когда грузовик встретили?

— Я не помню, — ответил, «погранец», и голос его дрогнул.

— Хорошо, не волнуйся, — начал его успокаивать чекист, продолжая задавать вопросы, — ты на первом допросе сказал, что в пять утра вас сменили, и вы пошли. По дороге озеро есть, вы до него дошли?

— В аккурат перед озером вышли на дорогу, там иначе не пройти, и дальше меня в разведку назначили.

— Дальше по дороге небольшая деревня, Ягодин называется, ты её проходил?

— Да.

Допрашиваемый дрогнул, чувствовалось, что он не пытался выдумывать, отвечал то, что помнил, видел. Это была победа чекиста, он продолжал давить допрашиваемого вопросами:

— Отлично Ягодин прошёл, следующая деревня Коцюры, дошёл до неё?

— Нет, перед Коцюрами грузовик встретил, там ещё поворот такой длинный, — затараторил пограничник.

— Понятно, итого, весь путь составил 40 километров с учётом ожидания вашего лейтенанта, ходьбы по лесу не меньше пяти — шести часов, выходит, если без привалов. Значит, грузовик встретил в одиннадцать часов, не раньше.

Виктор разворачивал понятную ему логическую картину, за которой Колтович уже следовал, как ослик на веревочке.

— Теперь назови фамилию старшины, который вас выводил от моста, — оперативник продолжал давить.

Колтович ответ дал не сразу, то ли не ожидал этого вопроса, то ли вспоминал фамилию.

— Старшина Овсянников, — наконец сказал пограничник.

— Последний вопрос, а где ваше оружие, товарищ боец?

— Оружие, какое оружие? — допрашиваемый явно испугался

— Личное.

— Я… я его потерял, обронил где-то, — не скрывая испуга, пытался оправдаться Василий

— В камеру его, — обращаясь к невидимому Максименко, громко скомандовал чекист и добавил, — завтра решим, что с тобой делать.

— В камеру? Я же не арестованный!

— Теперь арестованный, Вася, — иронично ответил на истерику допрашиваемого Ушаков

— За что, товарищ чекист, я же ничего не сделал, — не сдавался пограничник

— За утерю боевого оружия, — подытожил разговор старший оперуполномоченный НКВД

— Максименко! — громко позвал тюремщика Виктор. — В камеру этого друга, он у нас теперь арестованным будет.

Дождавшись, пока дрожащего и хныкающего парня уведут, Ушаков обратился к своему помощнику Ивану Маслову:

— Ваня, составил протокол? Давай сюда. Да ещё помощь нужна, срочно езжай в отдел или теруправление, постарайся узнать. Первое, был ли среди выделенных в наряд на охрану мостов старшина Овсянников, а то наш друг сначала про сержанта, говорил потом про старшину. Второе, выясни оперативную обстановку, где наши, где немцы находились в середине дня 22 июня, а главное, где сейчас штаб 15 корпуса Федюнинского. Узнай, как туда попасть, пропуска нужны или пароль. Спросят зачем, ответь — есть оперативная информация о диверсантах, непосредственно работающих в его штабе.

Маслов согласно махнул головой и, развернув свою могучую фигуру, исчез за дверью.

— Максименко! — зычно на весь коридор позвал Виктор

— Туточки я, — отозвался толстяк.

— Балецкого ко мне срочно, — приказал оперуполномоченный.

Витю Балецкого привели буквально через пять минут. Выглядел он подавленным, в рваной форме, на голове ссадина, взгляд затравленный. Увидев Ушакова, он немного повеселел и даже как-то выдавил из себя подобие улыбки.

— Витя, здорово, а я вот, — командир виновато выставил вперёд руки в наручниках.

— Снимите с него наручники, — приказал Ушаков конвоиру и, уже обращаясь к арестованному, добавил, — садись поговорим.

Балецкий послушно сел на привинченный к полу табурет. Виктор Степанович отпустил конвой и сел за стол напротив.

— Так, Витя, — начал он, — дело твоё скверное. Тебя обвиняют в невыполнении приказа, повлекшего потерю личного состава и сдачу без боя стратегических мостов. Кроме того, тебе предъявлены обвинения в шпионаже в пользу Германии. Кругом, короче, высшая мера наказания — ВМН сокращённо — как в делах пишут.

— Кто обвиняет? — тихо, но твёрдо задал вопрос арестованный.

— А ты не знаешь? От имени Союза Советских Социалистических Республик ну и так далее.

— Ты обвиняешь от имени Союза? — тихо, склонив голову, ответил арестованный.

— Я следствие веду по поручению начальства, — раздражённо ответил оперуполномоченный.