Бесплатный фрагмент - Улица в тени

Глава 1. Странные люди

— Добрый день, мистер Аллан! Снова на «охоте» в Берлине?

— Вообще-то, скорее на отдыхе после проделанной работы, если только вы не имеете в виду…

Владелец фабрики Мандерс рассмеялся.

— У меня, конечно, есть одно криминальное дело, хоть оно и не имеет большого значения. И если бы я рассказал вам о нем или попросил о помощи, это было бы все равно что просить знаменитого хирурга вырезать мне мозоли.

— Все же расскажите, раз уж нам все равно приходится ждать. В конце концов, нет такой вещи, из которой нельзя было бы чему-то научиться.

Двое — владелец фабрики и детектив Фрэнк Аллан — сидели в клубных креслах в приемной крупного банка и ждали выполнения своих поручений.

— Итак, дорогой мистер Аллан, у меня в конторе была действительно очаровательная машинистка, лет этак семнадцати, которая была не только красива и молода, но и на удивление способна. Знаете, эта девушка меня прямо-таки интересовала. Не только, скажем так, из-за ее внешности, но и из-за всей ее почти меланхоличной натуры.

Так вот, однажды вечером мы вместе идем в театр, в Государственную оперу. Хотя нет, то, что я вам до сих пор рассказывал, — ерунда. Девушка не имела к этой истории никакого отношения. Короче говоря, когда после оперы мы захотели забрать свои вещи из гардероба, моя очень ценная шуба бесследно исчезла, и мне пришлось в ужасный холод ехать домой без пальто. Вот и все. История без особой интриги, потому что, само собой, страховка театрального гардероба возместила мне стоимость шубы.

Знаменитый детектив слушал молча.

— Кто забирал вещи из гардероба, вы или юная леди?

— Я, конечно.

— У кого были номерки?

— Разумеется, у меня!

— И все это время девушка вас не покидала, не отлучалась, скажем, в уборную?

— Ни в коем случае, она ни на секунду от меня не отходила. Нет, мистер Аллан, девушка тут ни при чем.

— И она все еще у вас работает?

— К сожалению, нет. Через пару дней она сообщила, что больна, а еще через несколько дней попросила об увольнении.

— У вас прямо-таки печальное лицо.

— Послушайте… у меня… черт возьми, за день до похода в театр я взял ее с собой в Груневальд — на лыжный трамплин у «Хижины дяди Тома», и там я ее сфотографировал. Правда ведь, шикарная девчонка?

Он достал из кармана маленькую фотографию и протянул ее детективу, а тот принялся очень внимательно ее рассматривать.

— Вы правы, прелестное создание, но… вызывают мое имя! До свидания, дорогой директор.

***

Недалеко от Александерплац оживленные торговые улицы пересекаются с несколькими узкими, старинными переулками. Еще совсем недавно здесь был целый городской квартал, населенный в основном всякого рода теневыми элементами — так называемый «Шойненфиртель», который затем, именно для искоренения этих элементов, был по большей части снесен, уступив место площади Бюловплац и величественному зданию Фольксбюне. Но некоторые из этих переулков еще остались. Улицы в тени! Улицы, куда не пойдет по своей воле тот, кто здесь не живет, — со старыми, грязными домами, с большими воротами, ведущими во дворы, которые, в свою очередь, окружены покосившимися, ветхими строениями и скрывают за собой другие дворы. Ни трамвай, ни автобус не ходят по «улице в тени», очень редко сюда забредает автомобиль, но спешащие люди, многие в бедной одежде, но и немало элегантно одетых, прошмыгивают в ворота и исчезают в жалких квартирах, в которых, кажется, ютится невероятное количество народу.

Полиция прекрасно знает, кто здесь живет, и что галицийские торгаши, днем торгующие вразнос одеждой и бельем, — контрабандисты и скупщики краденого, которые скупают добычу воров и перепродают дальше, — живут здесь бок о бок с нищими, и что за многими тускло освещенными окнами обсуждаются «крупные дела», которые предстоит «провернуть».

В ворота одного из таких зданий вошла юная, очаровательная девушка лет семнадцати-восемнадцати. Любой, кто увидел бы ее на другой улице и потрудился бы прочесть ее лицо, наверняка счел бы ее порядочной девушкой, чьи большие, всегда чуть подернутые дымкой глаза имели печальное, меланхоличное выражение, и которая, возможно, сама того не зная, обладала тем, что по-современному называют «sex appeal», то есть, непроизвольную притягательность для мужского мира.

И вот она прошла через ворота, не поднимая глаз, как человек, который в этой среде чувствует себя как дома, прошла через первый двор, не обращая внимания на всякие слова, которые шептали ей прохожие, казалось, она не боялась и зловещих фигур, слонявшихся по углам, прошла сквозь флигель, затем поднялась по покосившейся, скрипучей, ветхой лестнице и наконец открыла одну из дверей квартиры, четыре из которых выходили на одну лестничную площадку, ведь это были совсем крошечные жилища.

Она вошла в мрачный, затхлый коридор. Одна из дверей была полуоткрыта. За шатким столом сидели четверо галицийцев, чьи элегантные меха резко контрастировали с обстановкой. Они считали лежавшие перед ними бриллианты, тщательно взвешивали их на точных весах и упаковывали в маленькие бумажные пакетики.

Девушка даже не взглянула на них, но, если через двор она шла совсем медленно, то теперь она остановилась и глубоко вздохнула. За второй дверью слышалась громкая перепалка. Голоса старой женщины и молодого мужчины смешивались в один шум. Юная девушка открыла дверь. Это была маленькая, уродливая комната. В углу — кровать, на которой лежали разные меха, за занавеской в алькове без окон — вторая кровать, посредине — стол. За ним сидела ее мать. Лет пятидесяти, но уже с седыми волосами. На ней висел грязный халат, из которого виднелись ее уже преждевременно увядшая шея и худые, некрасивые руки, в то время как она пыталась перед зеркалом подправить свое лицо всевозможной косметикой.

Перед ней стоял молодой человек, очень элегантный, в смокинге, с моноклем на черной ленточке на груди, с гладко зачесанными волосами и в безупречно начищенных лаковых туфлях. И этот мужчина был мужем старой скупщицы краденого, который был младше ее почти на двадцать пять лет, — отчим юной девушки, грубо набросившийся на нее:

— И где ты опять так долго пропадаешь, Грета?

Теперь на юном лице появилось упрямое, ожесточенное выражение.

— У меня были сверхурочные.

— Быстро, мы сегодня идем в «Цыганский погреб». Нам нужны деньги. Кстати, что там с твоим новым шефом?

Лицо ее залил огненный румянец.

— Ничего.

Молодой человек с жестоким лицом стоял вплотную к ней.

— Ты у него уже две недели. Он что, не клюет?

— Я не хочу! Нет, на этот раз я в этом не участвую.

Карл Вебер, среди друзей известный как «благородный Карл», пришел в ярость.

— Что значит «не хочешь»? Ты должна!

— Нет, на этот раз нет!

— Хочешь, чтобы я снова ударил тебя кулаком по лицу?

Ее глаза зло сверкнули, но она посмотрела на него снизу вверх и вскинула голову.

— Ну так ударь, тогда я по крайней мере не смогу пойти в контору.

— Каналья!

— Я не буду этого делать! Нет, лучше пойду утоплюсь.

— На это у тебя слишком мало духу.

— Или пойду в полицию!

— На это у тебя духу еще меньше. Итак — самое позднее через три дня. Нам как раз не хватает той котиковой шубы, что носит этот тип. Покупатель уже есть.

— А я не буду этого делать! Ах, почему я такая жалкая трусиха.

Тут вмешалась старуха.

— Оставь девчонку в покое, если у нее будут заплаканные глаза…

Мужчина грубо рассмеялся.

— Так она будет выглядеть разве что еще интереснее.

— Одевайся, Грета, отец не так уж зол, пойдем, будь хорошей девочкой. Сейчас мы пойдем в «Цыганский погреб», ведь «Зеленая неделя».

— Ах, лучше бы я умерла!

Она все еще рыдала, убитая горем, пока мужчина выходил.

***

Далеко на западе Берлина, на Курфюрстендамм, было одно оригинальное заведение, которое с особым удовольствием посещали приезжие.

Большой подвальный зал, в который спускались по ступеням, его стены были расписаны всевозможными юмористическими картинками из цыганской жизни. Оригинальные светильники отбрасывали приглушенный свет; деревянные стулья и табуреты стояли вокруг маленьких столиков, посредине — подиум, на котором зажигательный цыганский ансамбль почти без пауз наигрывал свои страстные мелодии, притоптывая ногами в такт, иногда дико подбрасывая инструменты в воздух и при этом громко вскрикивая или даже напевая.

Зал был набит битком. Приличная публика из горожан, молодые люди со своими девушками, но в этот день было много плечистых, дородных мужчин, по чьим здоровым, румяным лицам можно было узнать аграриев, приехавших в Берлин на «Зеленую неделю».

За столиком недалеко от музыкального подиума сидели три человека. Очаровательная, совсем юная девушка в простом, но со вкусом сшитом платье. Рядом с ней — довольно респектабельная матрона, должно быть, мать, а напротив — очень элегантно одетый молодой человек, который, по-видимому, не был с ними, так как ни разу не обратился к ним и время от времени обводил зал своим глазом с моноклем, но потом снова углублялся в вечернюю газету.

Девушка, та, что помладше, была определенно интересной. Над ней витала некая печаль; но потом она оглядывалась глазами, в которых было что-то тихо завлекающее и одновременно отталкивающее.

За соседним столиком сидел пожилой господин, который уже один раз доставал весьма внушительный бумажник.

— Черт побери!

Герхард фон Больтенштерн, помещик из Гросс-Вердау в Восточной Пруссии, один из немногих, кого общие беды сельского хозяйства еще не слишком затронули, и который приехал в «греховный Вавилон-Берлин» с определенными тайными желаниями, вздрогнул. Его поразил долгий, полный взгляд серьезных, темных глаз девушки.

Прошло немного времени, и господин фон Больтенштерн подошел к соседнему столику.

— Позвольте, милостивая государыня.

Матрона милостиво кивнула, и вскоре господин уже был в самом оживленном разговоре с юной девушкой.

Прошло немало времени, прежде чем господин с моноклем, не обративший ни малейшего внимания ни на дам, ни на агрария, без прощания поднялся, расплатился с кельнером и ушел.

Господин фон Больтенштерн, обрадованный, что теперь остался с дамами наедине, попытался стать немного нежнее, потянулся к руке девушки, но, в то время как до этого у него было впечатление, что его флирт падает на вполне благодатную почву, теперь она была на удивление сдержанной.

— Здесь так жарко. Не позволили бы дамы пригласить вас еще в кафе?

Девушка вопросительно посмотрела на мать; но та сказала со строгим взглядом:

— Вы, кажется, нас с кем-то путаете. Вообще, уже поздно, Грета, мы пойдем домой.

— Прошу тысячу раз прощения.

Господин фон Больтенштерн не осмелился даже попытаться заплатить за даму, проводил их до гардероба, помог им надеть пальто.

— Могу я вызвать автомобиль?..

— Спасибо, я поеду на автобусе.

Вот уже подошел вагон; помещик с сожалением проводил взглядом уезжающих, затем огляделся и — исчез в баре «Вундерланд» напротив.

Глава 2. Странная юная леди

Два часа спустя тот же господин фон Больтенштерн стоял перед ночным дежурным полицейского участка.