Бесплатный фрагмент - Утро в чужом теле

Утро в чужом теле

Глава 1

Утро 8 октября 2018 года началось с привычного звонка будильника на телефоне. Я открыла глаза и поняла, что что-то не так. Потолок был незнакомым — высоким, с лепниной. Простыни на ощупь шёлковыми. Я села на кровати, которая показалась огромной, и огляделась. Роскошная спальня в стиле гламур, панорамные окна с видом на центр Москвы… Это точно не моя квартира.

Паника начала подступать ледяной волной. Я поднесла руку к лицу и замерла. Рука была не моя. Крупная, мужская, с длинными пальцами и дорогими часами на запястье. Я вскочила с кровати и, пошатываясь, подбежала к зеркалу.

— Какой я старый. Обычно попаданцы вселяются в тело своего рода или книжки все врут, напридумывали всякого, а оно вон как оказалось. Почему я в теле старого мужика и кто он вообще?

А потом я захотела в туалет.

— Фу, что это? Кое-как, с непривычки сделав такие важные дела, я пошла искать хоть какую-то информацию.

Так, паспорт… Кто это?

Константин Вольский.

08 мая 1951 года рождения.

Москва.

Я ещё раз подошла к зеркалу, на меня смотрел он. Чёрт, это же режиссёр, Константин Вольский, вроде бы. Усталый взгляд, лёгкая небритость, волосы седые, взъерошенные после сна. Я открыла рот, чтобы закричать, но из горла вырвался низкий, хриплый мужской бас:

— Что происходит?!

Я — это не я. Я — это он. Я начала шарить по комнате в поисках телефона. На прикроватной тумбочке лежал последней модели iPhone. Разблокировав его взглядом (лицо-то теперь его!), я судорожно листала контакты. Единственный человек, который мог мне помочь, — мой брат, Евгений Кожевников, актёр, как раз недавно снимался у Вольского в главной роли. Я нашла его контакт и нажала вызов.

***

— Константин Павлович? Доброе утро! — раздался в трубке бодрый Женькин голос. — Чем обязан?

— Женя, это я! Света! — прохрипела я в трубку чужим голосом.

На том конце провода повисла тишина.

— Очень смешная шутка, Константин Павлович. У вас всё в порядке?

— Женя, это не шутка! Я проснулась, а я — это он! Пожалуйста, приедь! Я не знаю, что делать! Адрес… — я продиктовала адрес из паспорта. — Только быстрее!

Через сорок минут в дверь позвонили. Я открыла. Женя стоял на пороге, смущённо улыбаясь.

— Константин Павлович, вы извините, я…

— Женя, вспомни, как в детстве мы у бабушки разбили банку с вишнёвым вареньем и свалили всё на кота Ваську! — выпалила я.

Глаза брата расширились. Об этом знали только мы вдвоём. Он медленно вошёл в квартиру и закрыл за собой дверь.

— Так, стоп. Как звали соседского песеля, который в детстве тебя покусал?

— Знайка.

— А соседку — хозяйку пса?

— Тётя Клава Свинтиха.

— Света?.. Но как?

Паника снова подступила, но Женя взял меня (то есть, Вольского) за плечи.

— Так, спокойно. Дыши. Давай по порядку. Ты — это ты, но в его теле. Он, видимо, в твоём. Первое и главное — не подавать виду. Ты теперь — Константин Вольский.

Он усадил меня на диван и начал рассуждать, как на репетиции.

— Никому не звонить, ни с кем не говорить, пока мы не разберёмся. Отвечать на сообщения односложно: «Ок», «Позже», «На совещании». Нужно найти его ежедневник, ноутбук, понять, какие у него планы на сегодня, на неделю. Кто его ассистент? Кто его продюсер? Если кто-то позвонит, говорить, что плохо себя чувствуешь. Отвечай кратко и по делу. Нужно понять, это на час, на день или навсегда. И если это шанс… нужно его использовать.

— Использовать? Женя, я в панике, а ты говоришь «использовать»?

— Света, подумай! — его глаза загорелись. — Ты — автор книг. Я — актёр, который ищет большую роль. А этот человек… — он обвёл взглядом роскошную квартиру, — может всё это запустить в одно мгновение!

— Да, но если он в моём теле, значит, он это я. И он может не дать мне согласие на её экранизацию.

— А вообще, где ты вчера была и чем занималась?

— Какая разница, где и чем. Я вообще живу в другом городе. Мы не могли пересечься никак. Если только он не приехал к нам в Киров. А что ему у нас делать?

— Тогда он будет стремиться вернуться в свой дом. Надо подождать, и он нам всё расскажет. А ещё, наверное, знает, как вернуть тебя обратно.

— Будем ждать, — согласилась я.

— Свет, у тебя есть что поесть? А то я так торопился.

— Пошли посмотрим, — согласилась я, и мы пошли обследовать мой новый дом.

Глава 2

Целый день прошёл в странном, напряжённом затишье. Женька, верный своему слову, переехал ко мне, притащив спортивную сумку с самым необходимым. Не бросать же сестру в беде, тем более в такой сюрреалистической. Мы превратились в двух заговорщиков, изучающих чужую жизнь изнутри, словно разведчики в тылу врага. Роскошный пентхаус стал нашим штабом и полем для исследований одновременно.

Первым и главным препятствием, а также источником бесценной информации, стала прислуга.

***

Ровно в восемь утра в понедельник в замке деликатно щёлкнул ключ. Мы с Женькой, пившие растворимый кофе на огромной кухне (найти турку и хороший кофе в зёрнах оказалось непосильной задачей для меня), замерли. В квартиру вошла женщина лет шестидесяти, строгая, подтянутая, в классическом пальто и шляпке.

— Доброе утро, Константин Павлович, — произнесла она, разворачиваясь к гардеробной.

— Ваш кофе без сахара. И сырники по вашему рецепту, — занесла она поднос в кабинет через тридцать минут.

Я похолодела. Какой ещё «мой рецепт»? Я и сырники-то готовила пару раз в жизни, и те развалились на сковородке.

Женька спас положение. Он вышел вперёд, обаятельно улыбнулся и сказал:

— Антонина Петровна, здравствуйте! Константин Павлович сегодня не в духе, приболел. Хочет чего-нибудь простого. Давайте яичницу-глазунью. А я ему составлю компанию.

Женщина смерила брата удивлённым, но уважительным взглядом. Актёра Кожевникова она, конечно, знала. Её взгляд скользнул по мне, и я почувствовала себя самозванцем или самозванкой.

Мне казалось, она заметила всё: и то, что я одета в пижаму, и то, как я неловко держу чашку мужскими пальцами, и мой растерянный взгляд. Надеюсь, она поверила в мою болезнь. Так это или нет, она молча кивнула и двинулась на кухню.

От неё мы узнали о распорядке Вольского:

Утром — тот самый кофе.

Обед ровно в 14:00 — обычно что-то лёгкое, вроде супа-пюре и салата. Никаких перекусов.

В 20:00 — плотный ужин. Бокал односолодового виски 18-летней выдержки.

Антонина Петровна приходила трижды в неделю: понедельник, среда, пятница. Она не только готовила и убирала, но и вела хозяйство: заказывала продукты в элитном гастрономе, сдавала вещи в химчистку, оплачивала счета. Она была серым кардиналом этого дома.

***

Второй человек, с которым пришлось столкнуться, был Олег. Молодой парень, лет тридцати, всегда в идеально сидящем костюме. Он позвонил в понедельник в десять утра. Я, увидев на экране iPhone надпись «Олег», в испуге передала трубку Жене.

— Да, Олег, доброе утро, — бодрым голосом продюсера ответил брат. — Это Евгений Кожевников. Константин Павлович просил меня взять на себя коммуникацию на пару дней. Он приболел. Да, полная изоляция. Отменяем всё на эту неделю. Встречу с инвесторами, пробы, ужин с министром культуры. Всё.

Дальше брат обзвонил всех по списку, сказал, что у режиссёра постельный режим.

Женька положил трубку и вытер со лба пот.

— Фух. Пронесло. Сестрёнка, у этого твоего… тела… жизнь кипит похлеще, чем на съёмочной площадке.

***

Оставшееся время мы посвятили методичному изучению нашего убежища

Женька оглядел кабинет. Стены от пола до потолка занимали стеллажи с книгами по искусству, истории, философии. На полках стояли кинонаграды — «Ника», «Золотой орёл», даже статуэтка с какого-то европейского фестиваля. На огромном дубовом столе лежал раскрытый ноутбук (запароленный, разумеется), стопки сценариев с пометками на полях и дорогой ежедневник. Именно он стал нашей дорожной картой.

Я ринулась в гардеробную, размером с мою старую гостиную.

— Да здесь жить можно, — завистливо поцокала я языком.

Идеальные ряды костюмов от Brioni, кашемировые свитера, десятки пар обуви. Я смотрела на всё это с завистью и любопытством. Мне, привыкшей к джинсам и футболкам, предстояло носить всё это.

Но больше всего нас восхитил домашний кинотеатр. Огромный экран, профессиональная акустика и коллекция из тысяч дисков. От классики Феллини и Бергмана до современных корейских дарам.

— Че смотреть будем? — спросил брат, плюхаясь на диван. — А вообще, что тебе нравится?

— Я смотрела сериальчик американский «Костюмы». Про юристов. Очень зашел. Интриги, участие в процессах. Доказуха.

— Ясно, села на своего любимого конька. Я от тебя и не ожидал другого. Тыжюрист.

— И писатель.

— Любитель.

— Ага. Но меня в Москве на книжной ярмарке представлял Евразийский союз писателей. И мою Ведьму продавал Ридеро.

— А корме юристов?

— Еще был прикольный сериальчик «Синие костюмы».

— А там что?

— А там, интриги, шпионы, мошенники на стороне добра…

— Задам вопрос иначе, российские фильмы ты смотришь?

— Ну да, с твоим участием. А как же. И «Спецгруппу» смотрела, где ты Баровского играл, и «Спасскую 4». Вообще поражаюсь, то ты врач, то ты журналист, то мошенник. И не зря тебя в «Спасской» прикончили. Добро должно побеждать зло.

— Для писателя, у тебя слишком наивное мышление.

— Дело не во мне, а в читателе. Они и так уже в жизни негатива натерпелись. Хоть в кино хеппи-энде посмотрят.

— То есть ты любишь фильмы с хорошим концом.

— Я да. А почему нет.

— Все, хорош болтать, давай, включаем фильм и смотри.

Глава 3

Устроившись вечером за просмотром, мы сидели и обсуждали моё перемещение.

— Чёрт, ну почему ты оказалась в его теле? Вообще-то всегда было моей заветной мечтой стать известным режиссёром.

— Кто тебе не даёт переквалифицироваться в режиссёры? Ещё не всё потеряно. К тому же этот дядечка меня на тридцать семь лет старше, а тебя — и того больше. Зачем тебе это старое дряблое тело?

— А ты его уже всё рассмотрела? — хмыкнул брат.

— Завидуешь? Хочешь увидеть голого режиссёра?

— Хамишь, сестра.

— Да я так, нервничаю. Не собираюсь я раздеваться. Кстати, я заметила: у него день рождения в тот же день, что и у меня.

— Тоже 8 мая?

— Ага.

— Думаешь, это что-то значит?

— Может быть.

— А что это у тебя за брошь на халате?

— Нравится? Раритетная, в гардеробной нашла. Мне она тоже понравилась. Могу себе позволить. По крайней мере, пока я здесь, поношу — от неё не убудет.

Мы жили как призраки в чужом доме, боясь каждого звонка. Мы ели его еду, спали в его постели, пытались разгадать его характер по обрывкам записей в ежедневнике.

— Может, он какой-то старинный манускрипт нашёл, — предположила я, сидя в его кабинете и перебирая книги.

— Никаких манускриптов я не заметил на его столе. Всё, хорош, пошли есть — уже два часа. Ещё Петровна что-нибудь заподозрит. Сними уже этот халат и переоденься во что-нибудь приличное.

Я пошла в гардеробную, а Женька ринулся заговаривать зубы Антонине Петровне, в надежде еще что-нибудь выяснить.

Вчера брат репетировал со мной «роль Вольского» — его низкий голос, властные интонации, манеру держать сигарету. И я уже не так дёргалась при виде домработницы.

Но всё равно мы ждали. Каждый раз, когда звонил домофон, у меня замирало сердце: казалось, вот-вот на пороге появится высокая тридцатилетняя женщина с тревогой в глазах — я, то есть он, Константин Вольский в моём теле, который, пройдя через шок и отрицание, неизбежно должен был приехать сюда, в свой единственный настоящий дом.

Вечером третьего дня, когда мы с Женей сидели в домашнем кинотеатре и смотрели «Восемь с половиной», пытаясь понять, что творилось в голове у гения, в дверь настойчиво позвонили. Не в домофон, а именно в дверь квартиры. Мы переглянулись. Антонина Петровна ушла несколько часов назад, Олег не должен был приезжать без звонка.

Сердце в чужой мужской груди заколотилось с бешеной силой.

— Это он… — прошептала я. — Он здесь.

***

Я уставилась на саму себя и не знала, что говорить. Здороваться с собственным отражением, которое живёт своей жизнью, — дико и жутко. И до сих пор непонятно, кто виноват во всех этих перемещениях. Светлана тоже буравила меня взглядом, видимо, не ожидая увидеть своё родное тело в добром здравии.

Он — или, вернее, она — властно шагнула в квартиру, бесцеремонно отодвинув меня плечом. Я машинально последовала за ней, а следом, словно тень, вошёл Женька.

— В кабинет, — скомандовала она.

Мы послушно прошли следом. Она по-хозяйски опустилась в рабочее кресло и властным жестом указала нам на кресла для посетителей.

— Евгений, а вы тут какими судьбами? — поинтересовалась она, смерив брата холодным взглядом.

— Он мой брат, — ответила я раньше, чем Женька успел открыть рот. — И он останется здесь.

Я перевела взгляд на своё тело, облаченное в идеально скроенный брючный костюм из дорогой ткани.

— Почему вы так одеты? — не удержалась я.

— Пришлось купить приличную одежду. Не в вашем же ширпотребе мне ходить, — с нескрываемым презрением заявил Вольский в моём теле.

— Вы потратили все мои накопления?! — возмутилась я, чувствуя, как внутри всё закипает.

— Не смешите меня, — фыркнула Светлана, доставая из ящика стола пачку денег и швыряя её в мою сторону. — Накопления… И дайте сюда мой iPhone. Кстати, вот ваш.

Она протянула мне старенький телефон. Я взяла его, усмехнулась, и протянула обратно.

— Будьте любезны, приложите большой палец.

Она скривилась, но подчинилась. Я, в свою очередь, помогла разблокировать iPhone, поднеся его к лицу для Face ID. Едва экран зажёгся, Светлана выхватила трубку, нажала «вызов» и непривычно высоким тембром пропищала в динамик:

— Олег!

Сморщившись, она отдала iPhone мне и процедила сквозь зубы:

— Скажите водителю, чтобы он немедленно привёз эту мошенницу Матильду сюда, ко мне домой.

Я держала его iPhone — гладкий, холодный и тяжёлый. Внутри у меня всё трепетало от ярости и унижения, но на лице я сохранила ледяное спокойствие. Какое она имеет право командовать?

— Сначала вы расскажете нам, что вы натворили, — потребовала я.

Вольский в моём теле нетерпеливо взмахнул рукой, мол, давай, говори. Но я не спешила. Я посмотрела на Светлану, потом на Женьку, который напрягся, как пружина, и медленно поднесла телефон к уху.

— Олег, добрый день. Это говорит… господин Вольский. У меня изменились планы.

Глаза Светланы расширились от изумления, а затем вспыхнули гневом.

— Что ты несёшь?! — прошипела она, но я проигнорировала выпад.

— Подготовьте машину и ждите дальнейших указаний. Я перезвоню, — чётко проговорила я и завершила вызов, не дожидаясь ответа водителя.

Я положила iPhone на стол экраном вниз. В кабинете повисла звенящая тишина.

— Ты… ты что себе позволяешь? — задыхаясь от ярости, выговорила Светлана. Она попыталась вскочить, но Женька, до этого сидевший неподвижно, плавно поднялся и встал между столом и мной, отрезая ей путь.

— Я позволяю себе вести переговоры, — спокойно ответила я, глядя прямо в чужие полные злобы глаза. — Вы находитесь в моём теле и тратите мои деньги. Думаю, это даёт мне право голоса. Так что, прежде чем мы вызовем вашу Матильду, вы ответите на несколько вопросов.

Я сделала паузу, наслаждаясь её растерянным и разъярённым лицом.

— Во-первых, кто такая Матильда, во-вторых какое отношение она имеет к тому, что я оказалась в вашем теле, а вы — в моём?

Глава 4

— Эта мошенница сказала, что я получу возможность прожить жизнь заново. Я и сам не ожидал, что попаду в бабу, — злилась Светлана.

— Олег, привезите сюда Матильду и возьмите охрану. Если откажется ехать добровольно — доставьте принудительно, — приказала я.

***

Через час в дверь втащили упирающуюся старуху.

— И ты ей поверил? А почему же она сама не живёт новой жизнью в новом теле? — усомнилась я.

Матильда озиралась, не понимая, что происходит.

— Это беспредел! — визгливо завопила она, взывая к девушке, которую, видимо, посчитала сердобольной. Но, к несчастью, в этом теле сейчас был разъярённый, обманутый клиент.

— Кого ты привез, идиот, — ругнулась Светлана и уставилась на охранника.

— Она собирала чемоданы, — доложил охранник, глядя на меня.

— Что с ней не так? — спросила я у Светланы.

— Все не так, — огрызнулась она, — Это старуха, а была молодая девица.

Охранник уставился на нее не моргая.

— Вообще-то в прошлый раз, тоже была старуха, — оправдался он.

— А, на этого гипноз не действует, — отмахнулась Матильда, связанными нейлоновыми стяжками руками.

— Развяжи ей руки, — скомандовала Света, но тот даже не посмотрел в её сторону.

— Развяжи, — повторила я.

— Что вы себе позволяете?! — крикнула Матильда мне, потирая затекшие запястья.

— Нет, старая ведьма, это ты себе позволяешь! Ты запихнула меня в её тело — мы так не договаривались, — орала Света.

Матильда переводила взгляд с меня на разъярённую фурию и перекрестилась.

— Поздно читать молитвы, — съязвила я и потребовала объяснений.

— А, и ты здесь? — посмотрела она на Женьку.

Брат внимательно разглядывал старуху.

— Одежда та же, но вот лицо… Та была молодая, а эта — старая, — вынес он вердикт.

— О чём ты? — не поняла Света.

— Когда мы встречались в четверг, у вас была девушка в той же одежде.

Светлана присмотрелась и, ахнув, осела в кресло.

— Обманщица, верни мне моё тело! — завопила она.

— Твоё? Но ведь ты хотел переселиться в этого красавчика, — ткнула она скрюченным подагрой пальцем в сторону Женьки. — Для этого тебя и позвали, а не «роль обсудить», как ты подумал.

— Что? — возопили мы с братом вместе. Женька уже подхватил Свету за лацканы дорогого жакета.

— Тихо, — попросила я. — Это всё-таки моё тело.

Он на мгновение ослабил хватку. Света вырвалась и подбежала к охраннику.

— Чего ты стоишь? На твоего хозяина напали! — сопела она.

Охранник ошалело смотрел то на неё, то на нас. Матильда расхохоталась.

— Хватит, — рявкнула я басом, — верни всё обратно!

— Обратка может и не сработать, — усмехнулась Матильда. — Обычно все хотят сменить тело, а не вернуть старое. Может случиться необратимое.

— Так я не хотела чужого, — возразила я. — Меня своё устраивало.

Светлана нахально улыбнулась и, погладив наманикюренной ручкой грудь, добавила: — Это да. Тело красивое.

— Хватит меня лапать, урод! — зашипела я.

— Так почему его душа попала в меня, а не в Женьку? — спросила я, обращаясь к старухе.

— Видимо она почувствовала родство. Души, они тоже бывают родственными, не по крови, а по замыслу божьему.

— Что, у меня с этим упырем, родственная душа?

— Ты тоже достаточно амбициозна. Вспомни, как ты ведешь процессы, как защищаешь клиента. Слабая и безвольная так бы не смогла.

— Откуда ты знаешь?

— Так что, будем обратно возвращаться?

— Будем, крикнули мы. И я на мгновение потеряла сознание.

Глава 5

Я очнулась от мерного покачивания. По ощущениям, едем в закрытой фуре.

Лежу на каком-то синтетическом пледе и им же укрываюсь. Огляделась — темно. Рядом силуэты: нас тут ещё девять девушек.

— Эй, где я? — сорвалось у меня с пересохших губ. — А вы кто?

— Очнулась! — завизжала одна. — Лесь, ты вчера сознание потеряла. Только сейчас в себя пришла.

Тело болит голова раскалывается.

— Зачем ты вчера сцепилась с охранником? — спросила она.

— А куда делся твой «хохлацкий» акцент? — удивилась другая.

Девушки говорили одновременно, перебивая друг друга.

Машина остановилась, створки задней двери отворились, и нас окликнул здоровяк кавказской внешности в камуфляже:

— Эй, кто в туалет — спускайтесь!

Свет ударил в глаза. Похоже, утро. Вчера была осень, а сегодня лето, как такое возможно.

Мы все щурились и ничего толком не видели.

— Какое сегодня число?

— 8 июля.

— А год какой?

— 1995-й. Надо же, как он вчера тебя «приложил», — пожалела меня стройная блондинка.

Я оглядела девушек: все красивые, высокие, лет 18–20.

Мы выстроились в очередь к туалету. Глаза уже привыкли, и я рассмотрела третьесортное кафе на обочине. На крыльцо вышел ещё один абрек, такой же, как наши сопровождающие. Он обнял подошедшего охранника и побратался.

— Где мы? — попыталась спросить у блондинки, стоявшей позади.

— Не знаю, — пожала она плечами. — Мы уже в пути четвёртый день.

— А куда нас везут?

— Да кто его знает! Мы все обратились в агентство «Светлое будущее» — нам предложили работу за рубежом. Ты же тоже из иняза?

— Нееет! — протянула я. — Английский и то только со словарём читаю.

Прошло девять лет после института, и я никогда не училась в инязе.

— Леська, хватит прикидываться, — перебила меня блондинка. — Мы с тобой вместе в Львове учились и в Москве в иняз поступали. А тут летняя подработка нарисовалась.

— Да ты не переживай, красавица, — заржал охранник. — Там, где ты будешь работать, главное — ноги вовремя раздвигать и не болтать лишнего.

— Ты идиот, она из-за тебя память потеряла! — огрызнулась блондинка.

— Докаркаешь сейчас — сама память потеряешь!

— Лесь, а ты правда ничего не помнишь? — удивилась блондинка.

— Ничего, — замотала я слабо. Голова тут же разболелась, и меня затошнило — похоже, сотрясение.

— Ну, вспоминай, — сказала блондинка. — Леся Цацко, студентка пятого курса Московского иняза.

— Пятого? Это значит мне двадцать?

— И это не помнишь?

— А какие у меня языки?

— Английский и французский.

— Куда нас везут?

— На рынок рабов, в вашем случае — рабынь, — снова заржал абрек.

— Блин, ну почему мне так не везёт? Лучше бы я в теле этого старого мудака доживала в достатке и комфорте, — пробормотала я.

— О чём ты?

— Не важно.

— Так это 1995-й год, — продолжила я. — Женька ещё только в ГИТИС поступил, он на три года меня моложе. Вряд ли поверит… Хотя в прошлый раз поверил.

— А тебя как зовут? — соизволила я поинтересоваться у блондинки.

— Оксана.

— А я — Алла, — подошла рыжая.

— Вика, Света, Ирина… — представились остальные девушки.

Я оглядела подруг по несчастью. Надо что-то придумать. Где теперь искать эту чертову старуху? И всё из-за этого старого мудака, пожелавшего тело моего красавчика-брата.

К вечеру нас высадили в каком-то третьесортном отеле. Велели привести себя в порядок. И сообщили, что ночью тут будет проходить аукцион, а лотами будем мы.

Я стояла в крошечной комнате с облупившейся краской на стенах, глядя на свое отражение в треснутом зеркале. Меня звали Леся, мне было 20, и я училась на пятом курсе Московского института иностранных языков. Девочки все были студентки, полные надежд, с головами, забитыми мечтами о большом мире.

1995 год — время, когда Россия еще не оправилась от перестройки. Доллары казались спасением, а Запад — раем. Агенты в Москве обещали работу au pair в Европе: «Ухаживайте за детьми богатых семей, учитесь, путешествуйте!» Всем 18–20 лет, все красивые, как говорили, с ногами от ушей.

Но вместо аэропорта нас чем-то опоили, потом погрузили в фуру, везли через границу под покровом ночи. Теперь мы в захолустном городке на Ближнем Востоке — кажется, в Турции или еще где, — в отеле, где пахло плесенью и сигаретами.

— Приведите себя в порядок, — сказал тип с золотыми зубами. — Ночью аукцион. Будьте милыми, и цена взлетит.

Мы переглянулись. Алла заплакала первой.

— Это шутка? Мы же не… не товар! Но дверь заперли снаружи, а в окне — решетки.

Нам дали платья — короткие, облегающие, как из дешевого каталога.

— Для презентации, — хмыкнул охранник.

Ночь наступила быстро, как приговор. Нас вывели в задний двор отеля, где под яркими прожекторами собралась толпа мужчин в дорогих костюмах и традиционных одеждах. Воздух был тяжелым от дыма кальянов и пота. Аукционист, толстый турок с микрофоном, стоял на импровизированной сцене — старом деревянном помосте.

— Лоты из России! Свежие, образованные, послушные! — кричал он на смеси английского и арабского. Покупатели — саудовцы, эмиратцы, кто-то из Европы — перешептывались, оценивая нас, как лошадей на рынке.

Первой выставили Вику. Ей было 18, она изучала немецкий на первом курсе.

— Лот номер один! Блондинка, знает языки, идеальна для… развлечений!

Вика стояла, дрожа, в красном платье, которое едва прикрывало попу. Ставки полетели: — Пять тысяч долларов! — Семь! — Десять! Я видела, как ее глаза наполняются слезами, и она до крови прокусила губу, чтобы не завыть в голос.

Потом Катя. 20 лет, брюнетка с идеальным английским. Ее «продали» за 15 тысяч — богатому шейху, который усмехнулся: — Она будет украшать мой гарем в Дубае. Катя закричала, но охранник ударил ее по лицу.

— Тише, не порти товар! — оговорил его шейх.

Меня выставили третьей. Начали с трех тысяч! Сердце колотилось. Я вспоминала 1995 — год хаоса, бандитские разборки, очереди за хлебом, продукты по талонам.

Тем временем ставки росли: — Восемь тысяч! — Двенадцать! Победил мужчина в белом тюрбане, заплатив 18 тысяч.

— Для моего клуба в Бейруте, — сказал он, и меня утащили за кулисы.

Остальные две — Лена и Ирина — ушли за похожие суммы. Лена, рыжеволосая фанатка испанского, попала к какому-то европейцу, который шепнул: — Ты будешь звездой в моих фильмах.

Ирка, тихая отличница по итальянскому, — к саудовцу: — В мой дворец, как наложница.

Глава 6

Мы летели, наверное, в Ливан — долго и нудно. Ночь заканчивалась, и я провалилась в сон от бесконечных переживаний. Мой покупатель тоже задремал, вдруг нас начало трясти. Самолёт сначала кидало из стороны в сторону, пока мы летели над Средиземным морем в столицу Ливана. А потом он стрелой устремился вниз. Сильный удар о воду немного уменьшил скорость падения, но самолёт стал погружаться всё глубже.

«Сейчас нас раздавит давлением», — подумала я, и перед глазами мелькнул гипнотический взгляд старухи.

***

— Любка, ты чего, уснула что ли? — раздалось у меня над ухом.

Голос был хриплый, прокуренный, от него несло дешёвым табаком и перегаром. Я очнулась. Почувствовала, что лежу на скрипучем деревянном полу, вдыхая запах чего-то кислого, кажется, пролитого пива. Голова гудела после удара, а в виске набатом стучала одна-единственная мысль: «Живая».

«Любка?»

Я приоткрыла глаза на миллиметр. Тусклый свет от одинокой лампочки под потолком выхватывал из полумрака дощатый стол, три грубые табуретки и трёх мужчин. Дача. Заколоченное окно подтверждало догадку. Девяностые.

Глянула на стену, на ней висел допотопный отрывной календарь, детище совдепа. «8 сентября 1996 года».

«Ну ведьма стара. Прокляну», — мысль зрела настойчиво, неотвратимо.

Представила, как старуху скрючивает от подагры. Но потом начала прислушиваться к охранникам.

Приоткрыла один глаз.

Тот, что говорил, — широкий, быкоподобный детина в растянутом свитере, — наклонился ко мне. Я снова зажмурилась, изображая беспамятство. Его звали Серый.

— Да отрубилась она, — лениво бросил второй, самый старший из них, которого Серый называл Михалычем. Он сидел, развалясь, за столом и методично чистил ногти армейским ножом.

— Каину позвонили?

— Позвонили, — ответил третий, щуплый и нервный пацан. Он мерил шагами комнату, то и дело поглядывая на меня.

— Сказали, где и когда. Приедет. Куда он денется. Любку свою он любит.

В горле встал горький ком. Каин. И теперь из-за его «любви» я лежала на грязном полу в ожидании развязки.

— Красивая баба, — вдруг снова подал голос Серый, и от его тона у меня по спине пробежал холод. — Ухоженная. Кожа, волосы… Прям светится вся. Васька её холил и лелеял.

Михалыч хмыкнул, не отрываясь от своего занятия.

— Его баба. Не трогать. По понятиям не положено.

Этот разговор, который они вели так, будто меня здесь нет, будто я — предмет мебели, пугал больше, чем сам удар по голове. Они обсуждали меня как вещь, как трофей.

— Да какие сейчас понятия, Михалыч? — ухмыльнулся Серый. Он подошёл к столу, налил себе водки в гранёный стакан и залпом выпил.

— Беспредел кругом. Каин нас всех заказал бы и не поморщился. И его самого завтра утром закопаем. Так чего добру пропадать?

В комнате повисла тишина. Слышно было только, как за окном шумит дождь и как нервно сопит Витёк. Я перестала дышать. Вот он, главный страх. Не смерть. Смерть в девяностые всегда ходила рядом. А именно это — унизительное, грязное, ломающее навсегда.

— Ты, Серый, башкой думай, а не нижним этажом, — медленно, чеканя слова, произнёс Михалыч.

Он наконец поднял глаза от ножа, и взгляд его был холодным и тяжёлым.

— Она — приманка. Живая и целая. Нам нужен Каин, злой и дёрганый, а не взбесившийся зверь, которому уже терять нечего. Он должен верить, что ещё может её спасти. Понял?

— Да чего там понимать… — недовольно пробурчал Серый, но в голосе его уже не было прежней уверенности. — Всё равно ведь обоих в расход. Какая разница?

— Разница в голове, — отрезал Михалыч. — Мы дело делаем, а не похотью маемся. Это работа. А за бабу если тронете — спрос будет со всех. Не с тебя, так с других. Слух пойдёт, что мы беспредельщики. А с такими дел никто иметь не хочет.

Он говорил не о морали. Он говорил о репутации в их волчьем мире, о неписаных законах, которые одни звери устанавливали для других, чтобы не сожрать друг друга раньше времени. Для него изнасиловать меня было не аморально, а непрактично. Нерационально.

Витёк, до этого молчавший, нервно кашлянул.

— Михалыч прав, Серый. Не надо… лишнего.

Серый зло посмотрел на него, потом на меня, сплюнул на пол и отвернулся к окну.

В этот момент в кармане турецкой кожаной куртки Михалыча пронзительно заверещал мобильный телефон. Звук был настолько резким и чужеродным в этой грязной хате, что я вздрогнула.

Михалыч неторопливо достал громоздкий аппарат с длинной антенной, посмотрел на экран.

— Слушаю, — коротко бросил он в трубку. Он отошёл в угол, отвернувшись, и мы слышали только обрывки фраз: «Да… Понял… Переиграли… Уже едем». Он убрал телефон и кивнул Витьку.

— Поднимайся. Надо сгонять в одно место. Ситуация поменялась.

Витёк послушно вскочил, натягивая свою болоньевую куртку. Михалыч подошёл к Серому и ткнул ему в грудь толстым пальцем. — Ты остаёшься. И смотри у меня, Серый. Чтобы волос с неё не упал. Головой ответишь, лично перед мной. Ясно?

— Яснее не бывает, Михалыч, — с фальшивой покорностью отозвался Серый, не глядя на него.

Дверь скрипнула и захлопнулась. Заурчал и затих вдали мотор стареньких «Жигулей». Я осталась одна с ним.

Комната сразу стала меньше, воздух — гуще. Я слышала каждый его вздох, каждый шорох его одежды. Он молчал несколько минут, и это молчание было страшнее любых угроз. Потом я услышала его тяжёлые шаги. Он подошёл и навис надо мной. Я чувствовала запах водки и нечистого тела.

— Ну что, красавица? — его голос стал вкрадчивым, елейным. — Начальство уехало. Теперь мы тут главные.

Я молчала, сжавшись в комок. Главное — не смотреть ему в глаза, не показывать страх. Страх его только раззадорит.

— Думаешь, я тебя не хочу? — продолжал он, присаживаясь рядом со мной на корточки. — Вся такая… чистенькая. От тебя духами пахнет, а не потом и ссакой, как от наших шмар. Каин тебя на шёлке держал, да?

Его грубая рука легла мне на плечо. Я дёрнулась, как от удара током.

— Не трогай меня, — прошипела я, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Михалыч тебе сказал.

Серый рассмеялся. Громко, грязно.

— Михалыч… Михалыч далеко. А Каин твой завтра будет в земле лежать и червей кормить. А ты… — он наклонился к самому моему уху, — ты ведь никому не расскажешь, правда? Мёртвые не разговаривают.

Он схватил меня за ворот шёлковой блузки и с силой дёрнул. Тонкая ткань затрещала, пуговицы брызнули в стороны, разлетаясь по грязному полу. Холодный воздух коснулся кожи. В этот момент животный ужас пересилил оцепенение. Я не думала, я действовала.

Пока он возился с моей одеждой, я резко вскинула ногу, обутую в дорогой итальянский сапог с острым носком, и со всей силы ударила его в пах. В удар я вложила весь свой страх и всю свою ненависть к нему, к старухе, к ситуации, в которую попала из-за старого мудака Вольского.

Он взвыл, согнулся пополам и отшатнулся от меня, хватаясь руками за причиндалы. На секунду мне показалось, что я смогу вскочить, добежать до двери… Но я не успела.

Ярость исказила его лицо. Он выпрямился, и я увидела в его глазах только красную пелену. Я почувствовала короткий, злой удар костяшками пальцев прямо в скулу. В глазах потемнело, мир накренился. Во рту появился солоноватый привкус крови. Голова взорвалась болью, и я снова рухнула на доски, уже не в силах даже притворяться.

— Лучше сдохнуть, чем терпеть, — пронеслось в голове. Отчаяние придало сил. Мой взгляд зацепился за чёрную рукоять пистолета, торчавшую у него из-за ремня на пояснице. В одно движение, пока он упивался своей властью, я рванула оружие на себя.

Он даже не удивился. Лишь хищно оскалился.

— Сука, — прошипел он, и его рука молниеносно метнулась под куртку.

Он выстрелил первым.

Грохот ударил по ушам, огненный хлыст обжёг бок. Мир поплыл, теряя краски, и из этой серой мути, как и в прошлый раз, на меня взглянули выцветшие глаза старухи.

Глава 7

Рабочий день закончился, и Дима наконец расслабился. Сейчас — домой. Он шумно сглотнул, в надежде, что его ждёт плов — вкусный, ароматный, с большими кусками баранины. Жена готовит отменно, впору ресторан открывать. Надо же, как повезло! Не то что эти современные москвички, одни понты. Хоть мать и была против, но он настоял на своём, и они уже два с половиной года были счастливы.

Он зашёл домой, услышал, как она разговаривает — наверное, с матерью по телефону.

Дима стоял у приоткрытой двери спальни и слушал правду.

Айгуль разговаривала на казахском — она не удосужилась узнать, что он знает этот язык. Его тётка жила в Алматы, и в детстве он проводил у неё все летние каникулы, так что язык въелся в память навсегда.

— Не волнуйся, апа, — смеялась Айгуль, расчёсывая свои длинные тёмные волосы перед зеркалом. — Ещё полгода, и я получу гражданство. Потом сразу разведусь.

Сердце Дмитрия ухнуло вниз: «Тварь».

— Да какая любовь? — продолжала она небрежно. — Он просто удобный вариант. Квартира в Москве, прописка, все документы. Зато брат уже здесь работает, и я тоже устроюсь нормально. А этот… ну, он неплохой. Скучный, но неплохой.

Она рассмеялась в ответ на что-то, сказанное матерью.

— Нет, не догадывается. Он вообще наивный какой-то. Верит в любовь с первого взгляда.

Дмитрий медленно отступил от двери.

— Вот сука.

Всё это время он верил, что наконец-то встретил свою женщину. Что они будут вместе строить семью. Дети, дом, старость вдвоём…

Всё — ложь.

Он, шаркая как старик, прошёл на кухню, достал телефон и дрожащими руками набрал номер адвоката.

***

Когда Айгуль вышла из спальни, на кухне её ждал муж с двумя чашками чая.

Она улыбнулась — той самой тёплой улыбкой, которая растопила его сердце.

— Спасибо, родной, — она потянулась к чашке.

— Садись. Нам нужно поговорить.

Айгуль нахмурилась: — Что случилось?

— Я слышал твой разговор с матерью. Весь.

Она побледнела. Секунду молчала, потом попыталась улыбнуться: — Дима, я не понимаю, о чём ты…

— О разводе, — перебил он и сам перешёл на её родной язык. — Я всё понял. Каждое слово.

Лицо Айгуль окаменело. Маска рухнула. И в её глазах впервые он увидел настоящую эмоцию — страх.

— Дима…

— Завтра я подаю на развод, — он встал. — И заявление в миграционную службу. Собирай вещи. Через неделю съедешь.

— Ты не можешь! — она вскочила. — У меня вид на жительство! Я имею право жить здесь!

— Имела, — ухмыльнулся он. — Пока брак не признают фиктивным. А это вопрос времени.

И вышел из кухни, оставив её стоять с побелевшим лицом.

***

Зал Пресненского районного суда был маленьким и душным. Дмитрий сидел рядом со своим адвокатом — суховатой женщиной лет пятидесяти с проницательным взглядом. Напротив устроилась Айгуль с собственным защитником — молодым парнем, который нервно листал бумаги.

Судья — строгая дама в очках — изучала материалы дела.

— Итак, — начала она. — Иск о признании брака недействительным в связи с его фиктивностью.

Истец — Морозов Дмитрий Алексеевич.

Ответчица — Сулейменова Айгуль Ерболатовна.

Слово истцу.

Адвокат Дмитрия поднялась: — Ваша честь, мой доверитель заключил брак с гражданкой Казахстана два с половиной года назад, искренне полагая, что она испытывает к нему чувства. Однако случайно стал свидетелем телефонного разговора ответчицы с матерью, в котором она прямо заявила о фиктивности брака и намерении развестись сразу после получения российского гражданства.

Она положила на стол аудиозапись: — Вот запись этого разговора.

У Айгуль вдруг потемнело в глазах, и она рухнула в обморок.

Судья нахмурилась: — Принесите ей воды и вызовите врача. Слушание приостанавливается до выяснения состояния здоровья ответчицы.

***

Я открыла глаза и огляделась. Голова кружилась. Лежу на полу, казённая плитка, вокруг собрались люди. Врач в белом халате, два охранника с пистолетами в кобурах. Судья в мантии и какой-то молодой мужчина скривился, глядя на меня.

Что опять не так? Где я, кто я? Рядом ни одного зеркала. Осмотрела руки — руки молодой женщины. Потрогала голову — на голове хиджаб. Длинное платье, на шее полумесяц. Я что, мусульманка? Что я делаю в суде? Кого-то защищаю? И почему я упала?

— Она притворяется, — выдал молодой мужчина.

— Мы можем продолжать процесс? — спросила меня судья.

— Я ничего не помню, — ответила я со странным акцентом. Я что, не русская?

— Осмотрите её, — попросила судья врача, и меня увезли на скорой в больницу.

Врач провёл тесты и вынес вердикт, подтверждающий мою амнезию.

— Какое сегодня число? — спросила я его.

— 8 декабря, — ответил он.

— А год?

— Вы и это не помните? 2005.

— Что мне предъявляют? — спросила я.

— Я врач, спросите лучше у адвоката. Она сидит, дожидается подтверждения вашего диагноза.

Задав ещё некоторые вопросы и проверив меня на томографе, врач подтвердил адвокату мой внезапный диагноз.

Ко мне в палату зашла адвокат мужа, от своего я благоразумно отказалась. Я сама в состоянии себя защитить.

— Предоставьте мне пакет документов по делу, — потребовала я в первую очередь.

— Очень интересно, — съязвила адвокат. — Память потеряли, а знания ведения судопроизводства приобрели.

Я пробежала глазами по исковому. И так, мне предъявили брачную аферу.

«Ну хоть изнасиловать не пытаются и продавать», — выдохнула я мысленно, вспоминая тени прошлых жизней, где судьбы были куда мрачнее.

— Мировую?

— Депортация в Казахстан и запрет въезда в Россию на 5 лет, — категорично заявила она.

— Но я не знаю казахский, как я там буду жить?

— Вы и язык забыли, а по-русски вы очень хорошо говорите, — удивилась адвокат.

— Как была получена запись? — поинтересовалась я.

— Мой доверитель, опасаясь за своё имущество и желая иметь доказательства, установил камеры видеонаблюдения в квартире, о которых вы были уведомлены при заселении.

— Покажите уведомление, подписанное мной? — потребовала я.

— Вы были уведомлены устно.

— Поскольку я потеряла память и не могу свидетельствовать по данному факту, а письменного подтверждения нет, то данное заявление считаю не доказанным. И соответственно, вы не можете мне предъявить злой умысел.

— В брачном договоре, — парировала адвокат, — который вы подписали при заключении брака, есть пункт о наличии системы видеонаблюдения в местах общего пользования. Спальня — место общего пользования.

Я кивнула: — Прошу воспроизвести запись.

Зазвучал голос Айгуль — сначала на казахском, потом пошёл перевод: «…ещё полгода… потом разведусь… удобный вариант… неплохой, но скучный…»

— Даже если я произнесла что-то подобное, это мог быть момент слабости, эмоциональный срыв. Я могла поссориться с истцом, была расстроена и наговорила лишнего матери. В браке такое бывает. Это не делает брак фиктивным.

— Мы не вели совместное хозяйство, — вмешался Дмитрий, вошедший в палату.

— И как же мы жили эти два с половиной года?

— Я тебя содержал.

— То есть, я вела домашнее хозяйство. А таким образом вкладывала в общее дело. Или я была рабыней, которая работала бесплатно? — перевела я на него разговор.

— Нет.

— У нас была близость?

— Да.

— О каком фиктивном браке можно говорить? Или я просто тебе надоела, и ты решил меня разозлить, а потом записать этот разговор и вернуть меня обратно родителям?

— У вас есть доказательства вашей версии? — тут же вмешалась адвокат мужа.

— Ввиду моего диагноза сейчас вы ничего доказать не сможете, потому что я не смогу ответить на все ваши претензии. Более того, гинеколог докажет, что брак не был фиктивным, и мы либо расстаёмся по мировой, либо вы останетесь моим мужем.

— Стерва, притворялась, что плохо знаешь русский, а сейчас и говоришь практически без акцента, и законы откуда-то знаешь, — разозлился муж.

— Мы разводимся, у меня есть вид на жительство, ты выплачиваешь мне компенсацию, имущество так и быть делить не будем. Я предлагаю такой вариант, — сказала я твёрдо и решительно.

— Я бы дополнила: вы не будете проживать в России год.

— И где я по-вашему буду жить?

— Это твои проблемы, — бросил почти уже бывший муж.

Подписав мировое соглашение, я получила приличную сумму денег и была рада. На этот раз не всё так плохо. Единственная проблема — куда я сейчас могла поехать с казахским паспортом и казахским гражданством? Ну не в Казахстан же. Да, пока год учу их язык, можно будет уже возвращаться на родину.

***

Можно было бы, конечно, рвануть в одну из стран СНГ — там, по крайней мере, поймут русскую речь. Но нелюбовь к русским стала своего рода универсальной валютой на постсоветском пространстве. Так какая, к черту, разница, куда ехать?

Придирчиво пролистывая сайты по найму, я наткнулась на царское предложение. Вакансия юриста в совместном российско-казахском предприятии в Алматы. Компания «Евразия-Легал» специализировалась на сопровождении трансграничных сделок — от сложной логистики до арбитражных споров. Требования выглядели обманчиво просто: высшее юридическое образование, свободный русский и желательное знание казахского. Зарплата, указанная в тенге и пересчитанная в уме, заставила сердце пропустить удар — она в разы превышала московские ставки.

«Это шанс!» — пронеслось в голове. И тут же обрушилось осознание: «Черт, диплом… он же дома, в той, прошлой жизни». Господи, о чем я? Это у Светланы, юриста с десятилетним стажем, был красный диплом МГЮА. А у Айгуль, в чьем теле я теперь заперта, не было ничего, кроме аттестата о среднем образовании.

Отбросив рефлексию, я двинулась в переход на «Киевской». Это подземелье столичных возможностей, встретило меня гулом предложений от которых нельзя было отказаться.

За пару тысяч рублей я стала обладательницей «диплома» негосударственного вуза — корочки из плотного картона с водяными знаками и тускло поблескивающей голограммой. Выглядел он на удивление убедительно. «Скажу, что училась заочно, если спросят», — эта мысль стала моей мантрой.

Сборы были короткими. Дорожная сумка, минимум вещей, билет в один конец. И я полетела навстречу новой жизни, в Казахстан.

***

Четыре часа полета. Я вжалась в иллюминатор, наблюдая, как под крылом «Аэрофлота» проплывают облака, похожие на комья грязной ваты. В сумке лежал поддельный диплом, и его присутствие ощущалось почти физически. Самолет гудел, наполненный суетливой жизнью: бизнесмены в костюмах, семьи с детьми, туристы, предвкушающие величие гор.

«А вдруг на собеседовании спросят на казахском? — паническая мысль обожгла сознание. — Но ведь вакансия была на русском. Компания совместная. Должны понять».

Приземление в аэропорту Алматы вырвало меня из оцепенения. Я шагнула на трап и вдохнула. Воздух был другим — чистый, прохладный. Город раскинулся в предгорьях, сияя на солнце. Изящные небоскребы из стекла и бетона соседствовали с парками, а на горизонте, словно корона, возвышались заснеженные пики Заилийского Алатау. Это было красиво. Пугающе красиво.

Такси несло меня в центр, в самое сердце деловой жизни города.

***

Офис «Евразия-Легал» располагался в одном из стеклянных гигантов бизнес-центра «Нурлы Тау». Я одернула строгий деловой костюм, поправила волосы. Хиджаб? Нет, я не умела и не собиралась его носить. Это было бы еще одной ложью поверх всех прочих.

На ресепшене меня встретила молодая казашка с безупречным русским: — Здравствуйте, вы на собеседование?

Я молча кивнула и была препровождена в кабинет директора. За массивным столом из темного дерева сидел солидный мужчина лет пятидесяти. Казах, но с совершенно русским именем — Иван Петрович. Рядом с ним расположилась его заместитель, женщина европейской внешности, которую представили как Ольгу.