Бесплатный фрагмент - Ведьмёныш

Глава 1

Валерия

Душно! Хоть бы включили кондиционер! На улице жара, разгорячённые люди заходят в помещение, от этого становится ещё жарче. Очередь перед кабинетами не уменьшается. Они что, издеваются? А ведь это детская поликлиника! Ждать в очереди и так тяжело, а тут ещё и духота. Дети капризничают.

Мы с моим сыном, Минькой, сидим в очереди к невропатологу. Миньке уже шесть лет, но он так и не разговаривает. Нет, со мной наедине он не молчит. Говорит чётко, знает стихи и песни, читает по слогам и свободно считает до ста. Дома это вполне здоровый ребёнок. Но среди людей… Минька всегда крепко держит меня за руку, как будто боится потеряться. Никогда никому ни слова не скажет.

Когда ему было три года, я попыталась отдать его в детский сад. Как матери-одиночке мне дали место в саду рядом с домом. Отвела его, он не плакал, а просто забился в угол и просидел там три часа. Молча. Как только воспитательница подходила к нему, он сжимался в комочек и начинал интенсивно трясти головой. И всё молча. Тогда нас и отправили на обследование. В сад просили не приходить, пока не поставим диагноз.

Я и раньше замечала за малышом странности. С детками он не играл, и когда я пыталась водить его на детскую площадку, он просто сидел рядом со мной на лавочке. Миньке очень нравилось гулять в самых отдалённых уголках парка, где не было людей. Тогда он отпускал мою руку и счастливый бегал между деревьями, собирая цветочки, листочки, корешочки. Всё это приносилось домой, раскладывалось на подоконнике и уже в сухом виде укладывалось в коробочки. Для этих целей в магазине были закуплены разные контейнеры. Пока сын не умел писать, все контейнеры подписывала я. Он придумывал им такие смешные названия, например, змееголов или пробой. Что за травка пробой? Я специально посмотрела в справочнике, нет такой. Были и знакомые названия, спорыш, душица. Почему маленькому мальчику нравилось собирать травы, не понятно. Но как говорится, чем бы дитя ни тешилось…

Детки в очереди всё больше капризничали, а Минька сидел рядом со мной, как взрослый. Обливаясь потом, переносил жару. Он вообще к жизни относился философски. Есть хорошо, нет тоже хорошо.

В сыне беспокоила одна особенность. Когда он оставался в своей комнате один, то с кем-то разговаривал. Сначала я думала, что это игрушки, но потом поняла, что дети так не говорят. Создавалось впечатление, что в комнате с ним находится взрослый человек, а иногда и не один.

Уж сколько раз я пыталась поймать, с кем общается мой сын, но это было бесполезно. Как бы неожиданно я ни входила в комнату, Минька всегда был один. Иногда даже речь свою не прерывал, спокойно, глянув на меня, досказывал свою мысль. Поначалу волосы дыбом становились, но сейчас я уже не обращаю на это внимания.

Наконец, наша очередь подошла. В кабинете было прохладно, и я с облегчением вздохнула.

— Ну что, все анализы сдали? — обратилась ко мне врач. Это была полная женщина с красиво уложенными волосами, модно выщипанными и подкрашенными бровями. Однако её светлые волоски бровей некрасиво торчали над краской, а ярко-синие накрашенные ресницы делали глаза маленькими. Зачем женщины так себя уродуют? Неужели они не смотрят в зеркало?

Я вздохнула и протянула кипу бумаг — все анализы, которые мы с Минькой сдавали в течение месяца.

Позавчера, когда мы ходили на очередную сдачу крови, Миня уже начал возмущаться.

— Мам, ну сколько можно? Здоров я. Просто не хочу общаться с живыми людьми, ничему хорошему они меня не научат.

— Миня! — воскликнула я. — Что значит «с живыми»? Ты вообще ни с кем не хочешь общаться. А как же школа?

— В школу не пойду. Пусть учитель приходит на дом. Я буду его слушать. Может быть, даже отвечать. Мам, нам и так хорошо. — Миня обнял меня и чмокнул в щёку. — Прими меня таким, какой я есть.

— Милый, я так тебя люблю. Но чтобы к нам на дом приходил учитель, нужна выписка врача.

— Будет тебе выписка. Я же не буду в кабинете разговаривать. Дурачок я. — Минька, счастливый, запрыгал по комнате.

Вот горе луковое! С живыми он не хочет общаться, вот что это значит. Как будто-то можно с мёртвыми общаться.

Да, не удачно я квартирку получила. Окна нашей двушки, выданной мне государством, как сироте, выходили на кладбище. Причём все три. Другого вида не было. Дом старый, всего два этажа, один подъезд, восемь квартир. Заняты всего четыре, остальные четыре находятся в аварийном состоянии. Мы уже второй год ждём переселения, но неизвестно, сколько ещё придётся ждать.

Когда я подписала документ на квартиру, счастью моему не было предела. Своя! Собственная! Пусть старая, пусть без ремонта! Я всё сделаю. И сделала. Зря, что ли, на штукатура-маляра в училище училась. Квартирка получилась светлой и уютной. Одна мечта детдомовки сбылась.

Теперь я могу реализовать и вторую мечту — создать семью. Я знаю, что буду хорошей матерью, но мне нужен непьющий муж. Однако найти такого непросто.

Когда я уже разочаровалась в молодых людях и решила, что если замуж не выйду, то рожу сама себе, мне начали сниться странные сны. В течение недели ко мне приходил красивый, я думаю красивый, лица я так и не увидела, молодой человек. Занимался со мной любовью и под утро уходил. Самое странное, что утром я себя так и ощущала, как будто всю ночь занималась любовью.

Всю неделю я не высыпалась, женщины надо мной на работе подшучивали, я отмахивалась и обижалась на них. Одна я сплю, одна! В пятницу так и вовсе на работу проспала, чего со мной никогда не было. Ночь была уж сильно бурной. Я уж хотела идти к психиатру, но ночи любви закончились также внезапно, как и начались.

Через месяц у меня не пришли месячные, а через три я поняла, что беременна. Как? От кого? Гинеколог, когда я рассказала, что у меня не было мужчины и зачатие произошло непорочно, чуть у виска не покрутила. Я представила, как они смеялись вместе с медсестрой, когда я вышла из кабинета.

Я решила рожать. Мне уже 28, я давно не девочка. А мужа и с ребёнком можно найти. Минька родился здоровым и хорошо развивался. Проблем с ним не было вообще. Он не плакал, и я не знала, что такое больной животик или режущиеся зубки. Я понятия не имела, что значит не спать ночами. Идеальный ребёнок.

Однако с людьми он категорически не желает общаться. Вот и сейчас врач обращается к нему, а Минька испуганно прячется за меня, трясётся и, кажется, вот-вот впадёт в истерику.

— Мамочка, ваш ребёнок совершенно здоров. Это, по-видимому, особенности развития. Я вам даю рекомендации в комиссию по МПК, посидите ещё с годик дома. Может, он начнёт общаться с детьми. На основании всех данных инвалидность мы вам дать не можем. Вам бы в реабилитационный центр, да где его взять? Может, в Москву? Там помогут? Сейчас модно просить помощи у населения, попробуйте.

— Спасибо за советы, — мы с Минькой отправились домой.

Уже дома Миня заговорил: «Мам, не переживай, я же здоров. На следующий год опять сходим. Тогда и учителя дадут. Обязательно. Я же с тобой хорошо занимаюсь».

— Мишуля, что я тебе могу дать? Два плюс два сложить? Этого мало в жизни. А жить на что? Те сбережения, что остались от родителей, скоро закончатся, как я буду ходить на работу? Ты один дома будешь? А что бы мы делали, если бы не было сбережений? Родители как чувствовали, что погибнут. Все деньги в валютный счёт в банк и на меня завещание сделали. Но деньги-то кончаются. Жить как будем?

— Мам, будем. Ты меня только слушай, и мы будем жить хорошо.

— Господи, — потрепала я Миньку по голове, — мужчинка ты мой не наглядный.

— Верь мне мама, верь, — серьёзно проговорил Миня. — Знаешь, что мы забыли? На почту зайти. Книжка должна прийти.

— Ну, прогуляемся ещё, не беда. Минь, а зачем тебе анатомия в картинках?

— Чтобы людей лечить, призвание у меня такое. Я уже знаю.

— Врачом стать? Ох, сыночка, чтобы стать врачом, надо долго учиться, — наставительно проговорила я, — навряд ли я столько денег смогу собрать.

— На врача не только учиться надо, но и талант к этому иметь. У меня есть.

Слушать это из уст шестилетнего мальчишки было забавно. Я улыбнулась и пошла, разогревать обед. Чайник, как всегда был горячим. Повезло мне с покупкой этого гаджета. Стоит с утра нагреть и весь день он будет горячим. Хотя в сопроводительном документе ни слова об этой функции. Видно для себя кто-то готовили, да в продажу нечаянно пустили. А мне повезло. Сейчас перекусим, немного отдохнём и пойдём с Миней за заказом сходим. После обеда не так солнце будет жарить.

— Мам, — обратился ко мне сын, когда мы лежали на диване. Не спал он в обеденное время уже с год, но я с ним договорилась, пока не пойдёт в школу, послеобеденный отдых обязателен. Организм ещё слабый, не надо его перегружать. Сын немного повозмущался, пытался отговариваться тем, что когда хорошо научиться читать, это будет единственным свободным временем. И привыкать спать в обед он не будет.

— Вот, когда хорошо научишься, тогда и будем разговаривать, — пресекла я его попытки сопротивляться. Просто полежать Миша согласился, а спать не стал. И так во всём, вроде и слушает меня, а получается так, как он хочет. Вот и сейчас вместо того, чтобы вздремнуть он начал разговор.

— А ты сильно расстроишься, если я буду не таким, как все?

— С чего ты взял? Я тебя очень люблю. Да ты и так у меня особенный. Разве я тебя не люблю? Что за сомнения?

— Понимаешь, — Миня зарылся мне под мышку, он так делал всегда, когда смущался или не знал, как мягко меня обидеть. Ну, то есть сказать, что-то, что может меня обидеть или напугать. Так было с домашними животными, которых я упорно пыталась завести для сына. Животины, пока я их не приносила в подъезд, вели себя спокойно, но стоило мне переступить порог подъезда, коты начинали царапаться, собаки скулить, мыши и свинки выделывать такие фокусы в клетке, что любой дрессировщик позавидует. Когда я заносила их в квартиру, животные пугались, шерсть на холке поднималась дыбом, глаза становились безумными. Приходилось быстро от них избавляться. Тогда Миня впервые зарылся мне под мышку и залепетал.

— Мамулечка, не дари мне больше животных, Васек их не любит, он сам себе выберет. Но позже, ему понимающий зверь нужен.

— А Васёк, это твой друг?

— Ты пока не поймёшь. Я потом тебе объясню.

— Ну, хорошо малыш, — решив, что Васек воображаемый друг моего сына, разговор закончила.

Вот и сейчас, Минька зарылся мне под мышку, и бормотал, почти не внятно. Я с любопытством прислушивалась.

— Понимаешь, мне уже скоро шесть с половиной, а это возраст, когда можно учить первые заклятия. И ты мне помочь должна, я не такой, как все дети. Но ты не волнуйся, я твой сын и очень тебя люблю.

— Ты о чём бормочешь, какие заклятия, новая игра? Ты мой сын, и пусть у тебя будет хоть две головы или три ноги, я тебя безумно люблю, что с тобой сегодня.

Мишка подскочил на диване с довольным визгом, кинулся мне на шею, расцеловал. А потом уже серьёзно сказал.

— Немного напугаешься, но ничего я постепенно, — опять подскочил ко мне, чмокнул в щёку, — пойдём за книгой. Васятка с нами. — Он подхватил свой рюкзак. И направился к двери.

— Пойдём, — я так и осталась в недоумении. О чём ребёнок толковал? И Васятка этот, впервые сын брал своего воображаемого друга с собой. А главное, чтобы играть прилюдно не начал с ним. Странный всё же у меня ребёнок.

Из пункта выдачи товара мы пошли через парк. Сегодня Миня меня потянул к пруду. Там мы редко бываем, малыш близко к воде подходить боится. Нет, в бассейне он купается и даже плавать научился, два года подряд на море ездили, воды Миня не боится, в вот пруд в парке обходит стороной.

— Мам, а ты лодкой можешь управлять?

— Лодкой? Нет. Ты хочешь покататься? Я на катамаране могу. Пойдёт?

— Пойдёт. А искупнуться разрешишь? — Минька лукаво посмотрел на меня.

— Искупаться? Мы переодеться не брали. А там разве купаются?

— Да, местные мальчишки, вон на той стороне. — Миня указал на противоположный берег. Там действительно, мальчишки прыгали в воду с тарзанки.

— Туда пойдём? — Вот этого мне точно делать не хотелось.

— Не, поплывём, ты же катамаран возьмёшь, — Минька, по своему обыкновению крепко ухватил меня за руку.

Пожав плечами, я оплатила катамаран. Вспомнив, как им управлять уверенно двинулась к противоположному берегу.

Меня терзало беспокойство, техника не выглядела надёжной.

— Мам не надо туда плыть, тут постоим. — Миня аккуратно сполз с сиденья, опустил ноги вводу. За бортом, что-то плюхнуло, и я отвела взгляд от сына. Из воды на меня глянуло девичье лицо. От неожиданности я зажмурилась, хотя очень хотела закричать, но не пугать же Миню. Открыв глаза, глянула на воду, никого. Померещилось, ну откуда в воде девочки. Даже если и плавал кто рядом, да нырнул, чтобы напугать, уже бы всплыл. Дышать-то надо. Я осмотрела гладь пруда, рядом с нами купающихся девочек не было. С тарзанки прыгали только мальчишки. От жары! Решила я. Миня сидел на сиденье, и что-то бормоча, закрывал рюкзачок молнией.

— Мам всё, не буду купаться, Васятка помог. Можно домой возвращаться. — Миня откинулся на сиденье.

— В чём помог? — Не прикасаясь к педалям, я уставилась на сына.

— С русалками договорился, протоковые водоросли мне надо. Сегодня последний день, когда их надо собирать. Я думал, сам нырять буду, а Васятка с русалками договорился. — Как ни в чём не бывало, объяснял мне сын.

— Ага, с русалками? Понятно, Васятка? Ага. Интересно играешь, — я покосилась на воду, где мне померещилось лицо девочки.

— Ну, мы домой едем? — Сын толкнул меня в бок.

— Конечно. — Я заработала ногами, — Миня, а русалки они какие?

— Не знаю, я их не видел, это Васятка.

— Понятно. — На душе стало легче, хоть одного Васятку придумал и то ладно.

Больше этого вопроса мы сегодня не касались. Миня сорвал ещё букетик каких-то жёлтых невзрачных цветов, и мы отправились домой.

Когда проходили мимо соседнего двора, такого же старого дома, как и наш. За нами увязался облезлый белый котёнок. Он сидел на углу дома и жалобно мяукал. Завидев нас, малыш вздыбил загривок, фыркнул и увязался следом. Миня остановился и подобрал котёнка.

— Миша, выбрось его, — Я попыталась забрать котёнка у сына, — ты посмотри, у него глаза гнойные, плешь на боку. Он заразный.

— Мам, — отодвинулся от меня сын, — он понимающий, Васятка с ним пообщался.

— Господи, да что ещё за Васятка и когда он с ним общался. Выбрось. — Затем решила сменить тактику. — Мишенька, я его кормить буду у подъезда. Хорошо? Если он не сдохнет, тогда мы заберём его в квартиру.

Помолчав с минуту и к чему-то прислушиваясь, наклонив головку к рюкзачку, Миня мотнул головой: «Нет, он будет жить у нас. Я его вылечу. Не проблема». И зашагал к дому, даже не обернувшись на меня. Вот и что я могу сделать? Нет, невозможно с этим ребёнком спорить. А с другой стороны, он же меня предупреждал, что кот должен быть понимающий.

Придя домой, я заставила Миню тщательно вымыть руки с мылом. Снять вещи и кинуть их в стирку, а сама, набрав в ванну воды, взялась купать малыша. На удивление, он даже не сопротивлялся. Спокойно вытерпел сушку феном и лишь, потом отправился на осмотр квартиры.

Осмотрел все углы, заглянул на балкон, подошёл к двери туалета, коротко мявкнул. Удивившись, я открыла дверь. Котёнок, как бы стараясь показать себя, уселся на унитаз.

— Даже так, — я не скрывала своего удивления. — Ну и отлично. Пусть будет так. А то я думаю, куда лоток ставить. Минь, как мы его назовём?

— Её, — исправил меня Миня. — Это девочка, Белка.

— Да? Пусть будет Белка. А ты как определил, что девочка?

— Мам! — Сын с укоризной глянул на меня, — по первичным половым признакам, как маленькая прям.

Мне стало стыдно. Ну да, где-то под хвост надо заглядывать. Так Миня вроде этого не делал. Бог с ним.

— Я ему, ой ей, витаминов завтра куплю. Откармливать будем. И корм надо взять.

— Зачем корм? Не надо. — Миня мастерил игрушку, бантик из бумаги на верёвочке, — она и с нами хорошо будет кушать. После корма мышей ловить не будет, а нам надо мышей истреблять. Да и кто будет корм для кошек из хорошего мяса делать? Только реклама. А витамины вон на улице растут, Белке хватит.

— Минь, ты меня пугаешь, вот откуда ты это знаешь?

— Мам, я вместе с тобой телевизор смотрю и не только мультики. Хотя и в них много полезной информации. Ой, мам смотри, как она прыгает! — Мишутка с заливистым смехом бегал по комнатам, таща за собой бантик на верёвочке, а Белка старалась его поймать. Дети, они дети и есть, хоть у животных, хоть у людей. Глядя на эту картину, беспокойства всего дня забылись.

Всю неделю Миня не отходил от Белки. Он её буквально замучил. Ему постоянно хотелось её накормить, приласкать, зачем-то тягать за хвост. Он до того утомил кошечку, что при его появлении в комнате, она забивалась в дальний угол и сидела тихо, тихо, как мышь. Я уже и ругала его и Белку прятала. А эта бестия, поняв, что я её защищаю, стала забираться мне плечо. Я часами ходила по дому, как пират Флинт с попугаем. Ругать сына было бесполезно, он тут же отпускал животное, соглашаясь с каждым моим словом, иногда вспоминал своего Ваську мол, он тоже Миньку ругает, но поделать с собой ничего не может, уж очень Белочка мимимишная. Так и хочется её прижать. А ей это не нравится, вот Минька и гоняет кошечку по всему дому. Надо сказать, что Белка действительно независимая. У меня начинает складываться впечатление, что это не мы её подобрали, а она нас. Эта заразка возмущается, если громко включаешь телевизор или музыку. Как-то Миня сел играть в приставку и не надел наушники. Белка остановилась у его стула и пару раз возмущённо мяукнула, не помогло. Миня увлечённо гонял на машинке, тогда она запрыгнула стол и улеглась на приставку. Естественно, у техники зависли все мозги, электроника просто не могла понять, какую команду выполнять. Пришлось перезапустить игровую приставку. Миня опять взялся за игру без наушников. Процедура повторилась. На третий раз сын, злой, надел наушники. Белка развернулась и, запрыгнув на подоконник, стала смотреть на улицу. Заставляя меня убавить громкость телевизора, Белка садилась напротив экрана и истошно вопила. Чудо, а не кошка. Надо узнать в каком возрасте стерилизацию делают. Ну, не искать же ей кота. Да и потом куда котят девать. Она хоть и умная, но беспородная. Хотя… Что-то породистое в ней есть. Вон, как она сидит на подоконнике, как греческая статуэтка.

— Миня, ты со мной в магазин или дома останешься?

— Дома. Ты, что хочешь купить?

— Завтра годовщина смерти мамы и папы, немного конфет, и свои любимые пирожные. — Есть у меня такие. Эклеры. Мне кажется, что их очень любила мама. А может я это себе придумала. Но я завела ритуал, эклеры покупаю только четыре раза в год. На свой день рождения, на дни рождения родителей и в день их гибели. Понимаю, что это только в моей голове, но мне так надо. Вот и сейчас я иду за свежими эклерами. Чтобы вместе с сыном съесть по одному у могилки, штук пять обычно раздаю тем, кто находится на кладбище, и оставляю на ужин два себе, два Миньке. Вот такой ритуал.

— Нет, я почитаю, у меня уже хорошо получается. Мам, а ты мне книгу о целебных травах купишь? Только не детскую.

— Зачем врачу травы? Они таблетками лечат. — Я потрепала сына по голове. — Ты там ещё ничего не поймёшь.

— Мам, если я гоняю Белку по квартире, это не значит, что я совсем бестолковый, — насупился Минька, потом поднял на меня глаза, улыбнулся и сказал: — Я же ещё ребёнок, хоть и намного умнее остальных. Могу я побыть ребёнком? Скоро взрослая жизнь начнётся.

— Ох, сыночек, пока я рядом, ты всегда можешь оставаться ребёнком.

Чмокнув сына в макушку, я закрыла дверь. А на душе заскребли кошки. Что значат его слова: «Скоро взрослая жизнь начнётся»? Ему шесть лет — какая взрослая жизнь? Говорят, ты ребёнок до тех пор, пока живы родители. Он что-то чувствует? Со мной что-то должно произойти? Не идти в магазин? Что за паранойя?

Стукнув себя пару раз по щекам, я отправилась в магазин. Чего накрутила? Сын ничего такого не имел в виду. Просто так выразился. У него пришло осознание времени. Он просто боится взрослеть, стареть. Это возраст.

Так успокаивая себя, я пошла за покупками. Но всё же по сторонам, переходя дорогу, смотрела очень внимательно. И пару раз ждала, чтобы пропустить ещё далеко идущие машины. Мало ли — тормоза откажут. Лучше перестраховаться.

Забежала в книжный, потратила полторы тысячи на энциклопедию лечебных трав. Домой пришла без всяких приключений. Уже у подъезда совершенно успокоилась: сама себя накрутила. Сказал ребёнок — и сказал. Надо не принимать всерьёз Минькины слова. В Васятку я же не верю.

Открыв дверь своим ключом и зайдя в прихожую, услышала Минькин голосок:

— Ну и что, что ты сейчас кошка? Васятка тебя понимает. А у меня руки есть. Всё сделаем правильно, а мама поможет.

— Минь, ты с кем? — Заглянула я в кухню.

Мне на долю секунды показалось, что за столом сидел здоровый кот. Сморгнув, поняла: показалось. От яркого солнца, наверное, чёрные пятна в глазах. Замечали такое? С ярко освещённой улицы, когда заходишь в сумрачное помещение, пятна тёмные в глазах, даже иногда лица невозможно рассмотреть. Вот и у меня такое.

На кухне за столом сидели Белка и Минька. Перед ними стояли две чайные чашки.

— Ой, мама, а я не слышал, как ты зашла, — и каким-то строгим голосом проговорил куда-то в стену: — Кто-то продрых? — Потом снова повернулся ко мне и застенчиво улыбнулся: — А мы с Белочкой чай пьём.

— Даже так? И как Белке нравится? — Я перевела взгляд на кошку. Мне почудилось, что она глубоко вздохнула, затем приподнялась на лапках и принялась лакать чай из чашки. — Минь, — я подхватила Белку на руки, — он не горячий? Ну, чего ты издеваешься над кошкой? Она тебя уже боится — вон, безропотно чай лакает.

— Я её не заставлял! — возмутился сын. — Могла бы и не лакать, пусть бы так стоял.

Минька сердито соскочил со стула и ушёл в свою комнату. Пусть попсихует. Бедное животное. Я погладила Белку по мягкой шёрстке — она благодарно заурчала. Вот заметила за собой, что всё больше привязываюсь к ней. Мне всё чаще хочется её гладить. Правда, Белка, показывая свою независимость, не всегда идёт на руки. Но вот уже три ночи подряд спит со мной на кровати. Она, наверное, тоже привыкает.

Вечер прошёл спокойно. Минька дулся на меня до тех пор, пока я не показала ему книгу. Подхватив её, он счастливый умчался к себе читать, не забыв расцеловать меня.

Заглянув к нему в комнату, я увидела уморительную картину. Не поленилась, взяла фотоаппарат и потихоньку из-за двери сняла всё на камеру. Миня сидел за столом с раскрытой энциклопедией и сосредоточенно водил пальцем по строчкам, а Белка лежала на столе и следила за движением его руки. Создавалось впечатление, что она тоже читает.

Видно, я сделала это не слишком тихо — сын вздрогнул и обернулся.

— Вот, читаем, — указал он на Белку.

— Молодцы, читайте, — улыбнулась я и вышла.

Утром, позавтракав и взяв с собой семь эклеров (четыре оставила в тарелке на столе), мы отправились на кладбище. Я люблю, когда масло в них не из холодильника, а чуть подтаявшее.

Минька бежал впереди. Людей на тропинке не было, поэтому сын чувствовал себя свободно. Кладбище встретило нас тишиной, тенистыми аллеями и своим особенным запахом. Даже не знаю, как его описать. Наверное, так пахнет вечность. Не знаю, откуда у меня эта ассоциация, но вот как-то так.

Минька вдруг резко развернулся, подскочил ко мне и схватил за руку. Я даже не поняла, кого он испугался. Осмотрелась вокруг — и неожиданно на дорожке перед нами увидела старую бабку. В каком-то древнем платье (где она его только выцепила?), с грязным платком, небрежно завязанным и закрывающим лицо. Из — под платка торчал только острый подбородок синюшного цвета.

Я готова была поклясться, что секунду назад там никого не было. Ну не могла же бабка так быстро вынырнуть из-за того огромного дерева! Там шагов пять, а эта еле семенит.

Минька потянул меня в сторону, и мы обошли старуху по широкому кругу.

— Минь, ну что ты? Надо было бабушке эклер дать. Помянула бы наших, — чуть с запозданием сообразила я. Если честно, я, как и Минька, тоже сильно испугалась. И про эклеры вспомнила не сразу.

— Не нужны ей эклеры, — почему-то шёпотом ответил сын. — Она уже своё отъела.

— Чего? — не поняла я.

— Бабка страшная, говорю, — отмахнулся Минька.

Дойдя до могил родителей, я присела на лавочку. Кто её здесь поставил — не знаю. Но спасибо этому человеку. Наверное, у моих родителей были друзья или родственники, но я их из-за малолетства не помню. А когда была в детдоме, меня никто не искал. Может, кто-то из друзей лавочку поставил?

Лавка — не ребёнок, ухода не требует. Хотя за могилой кто-то ухаживал. Часто появлялись свежие цветы. Вот и сейчас в вазочке стояли ромашки. Всегда ромашки. У мамы был поклонник? И он её до сих пор любит? Как романтично.

Пока я доставала эклеры, Минька куда-то умотался. Редко он отходит от меня далеко. Я уже начала беспокоиться, когда он прибежал с двумя букетами ромашек.

— Ты где взял? — набросилась я на него. — Надеюсь, не с могил?

— Мам, — серьёзно ответил сын, — ты за дурака меня не держи. Я хоть и со странностями, но знаю, что с могил без разрешения рвать ничего нельзя. Они там, — Минька махнул рукой за спину, — у ограды растут. Букетик — Нине, букетик — тебе.

— Спасибо. А давай два бабушке поставим? — Я не взяла протянутый мне букет.

Минька насупился, силой впихнул цветы мне в руку:

— Нет, этот тебе. С кладбища ты его вынеси. Дома высушим. Ромашку ещё дня три можно будет собирать.

— Ах, так это не букет? — Я взяла цветы. — Так бы сразу и сказал. А почему именно я?

— Хотел как букет, — Миня явно расстроился. — Тебе.

— Спасибо, драгоценный мой мужчина, — улыбнулась я, зарываясь носом в цветы. — Летом пахнут.

Я достала по эклеру, мы с Минькой с удовольствием их съели. Посидели молча. С фотографий на меня смотрели два уже немолодых человека. Мама родила меня поздно — в сорок два. А в пятьдесят один они погибли.

Эти фото — всё, что от них осталось. По крайней мере, что отдали мне в детдоме. Ну, ещё счёт в банке. Ни вещей, ни дома, ни истории, как они жили.

Я никогда не плакала у могилы, а сегодня вдруг что-то накатило. Сев между памятниками, я расплакалась. Минька так и остался сидеть на лавочке.

И только когда я перестала лить слезы, обратила внимание на своего сына. Он сидел, как бы это выразиться, не здесь. Нет, его тело было здесь, на лавочке, а вот Миша… Его взгляд меня пугал. Я боялась шелохнуться — вдруг он там и останется.

— Миша… — продолжая сидеть между могил, тихо позвала я. — Сынок, что с тобой?

— А? — встрепенулся Миня. — Задумался. Ты плакала, я не мешал. А зачем плакала? Жалко?

— Наверное, себя жалко. Не помню их. — Я шмыгнула носом.

— Они с тобой всегда. Пойдём. — Миня первый вышел из оградки, закрыл калитку и произнёс: — Я помню. Спасибо, Нина. Всё сделаю.

— Миня, ты с кем? — Я осмотрелась.

— С бабушкой. Она просила не бросать тебя.

— Минь, ну зачем ты меня пугаешь? — Я опять чуть не расплакалась. — И почему Нина? Она тебе бабушка. Хоть ты её и не знал. В крайнем случае — Нина Егоровна.

— Мам, ну что ты так всё близко к сердцу принимаешь? Это мои фантазии. Ты ещё эклеры не раздала. Вон, видишь, люди у могилок.

И действительно, у пары могил сидели люди — пришли навестить родственников. Миня остался стоять на дорожке, а я раздала на помин пирожные. Когда направилась к сыну, передо мной, словно из-под земли, выросла та же страшная старуха. Подхватив меня под руку, она быстро заговорила:

— Деточка, выведи меня, заплутала что-то. Совсем из ума выжила. Кружу, кружу…

Я потихоньку повела бабушку по центральной аллее, стараясь всмотреться в её лицо. Но кроме платка и синюшного подбородка ничего не разглядела. Подняв голову, увидела испуганные глаза Миньки. Он бросился ко мне бегом.

— Милочка, звать-то тебя как? — продолжала между тем бабка. — Кого благодарить-то?

— Да за что благодарить? Тут идти недалеко. Меня Ле… — В это время в меня со всего размаху врезался Минька. Мне пришлось выпустить руку старухи и отступить назад.

— Михаил! — начала я гневно, но осеклась, увидев сцену.

Миня, сверкая глазами, смотрел на бабку, а ту трясло, как в припадке.

— Ведьмёныш, не рассмотрела… — шипела старуха. — Принесло тебя, уже вроде всё уговорилась!

— Совсем оборзела! Чего тебе за оградой? — гневно отвечал Миня. — Нечего выдумывать! Здесь упокоена — здесь и сиди. Сгинь!

— Ну, ведьмёныш… — бабку била жуткая дрожь. — Поплатишься! — ещё раз зашипела она и… превратилась в сизый дымок. Тряпки грязной кучей остались лежать на дорожке.

Зажмурившись и помотав головой, я огляделась. Люди так же безмятежно сидели у могил, переговариваясь между собой. «Неужели это только я видела?» — мелькнуло у меня в голове. Перевела взгляд на сына — он тянул ко мне руку, будто ничего не произошло.

— Мам, пойдём, — спокойно проговорил он.

— Миша… — голос мой сорвался. — Это что сейчас было? Или у меня галлюцинации?

— Нет, мам, — спокойно взяв меня за руку и потянув к выходу, сказал Миня. — У тебя не галлюцинации. Это был неприкаянный призрак. Ему за ограду надо, пошалить. Запомни, мама: никогда никому на кладбище не называй своего имени. Ты меня слышишь? — Миня проговорил это строго, делая ударение на каждом слове.

— Слышу, Миня. Но что это было? — решила не сдаваться я.

— Я же сказал — призрак, неприкаянный. Некому его поминать, забыли все о покойнике. Похоронили и забыли. Такие и бродят между могил, цепляясь к живым. Сами за ограду выйти не могут, а вот если имя своё назовёшь — дух в тебя и вселится. Ненадолго, не дольше пары суток. От могилы своей не уйти ему. Но за это время столько бед натворит твоим телом… Отвечать-то тебе. Не скажешь же суду: «Это не я, это дух». И убивают, и насилуют — как духу позабавится захочется, так твоё тело и будет действовать. Обычно быстро забывают нехороших людей, злых. Они и после смерти злятся и мстят.

Дослушивала я Михаила, остановившись. Твёрдо решила не сдвинуться с места, пока он мне не объяснит, откуда эта информация. Я внимательно слежу за той литературой, которую читает Миня. Да и не читает он ещё так много. Откуда он мог узнать такое? Что я ему не преминула высказать.

— А что, есть откуда взять такую информацию? — заинтересовался он вместо объяснений.

— Михаил! — строго сказала я. — Не заговаривай мне зубы!

— Бабушка Нина рассказала. Только что. — Миня потянул меня за руку.

— Я не сойду с места! — повысила я голос, чего никогда не делала.

Миня вытаращил на меня глазёнки, полные слёз.

— Ма-ам! Ма-а-ма-а! — заревел он в голос.

Люди, спокойно сидевшие у могил, начали оборачиваться. Я спохватилась: что это со мной? Ору на ребёнка, напугала его… Подхватив сына на руки и нашёптывая слова успокоения, я заспешила домой.

Глава 2

Миша

Бедная мама. Какие же потрясения её ждут! Сегодня меня представят хозяину кладбища. Значит, в полночь я должен быть у могилы деда с бабой. Мама будет спать — я ей ни слова не скажу. Васятка поможет приготовить успокоительный отвар.

Кто такой Васятка? Мой слуга. Наверное, стоит начать с самого начала.

Меня зовут Михаил, мне шесть с половиной лет. То есть не мне, а моему телу. Сколько лет моей душе — не знаю. Каждый раз, перерождаясь, душа взаимодействует с сознанием тела, и воспоминания о прошлой жизни стираются. Остаются лишь навыки. Но и те не проявляются сами — нужно учиться. Новые знания наслаиваются на старые, и человек становится мудрее.

Интересно, кто мой отец? Дух. Дух бывшего ведьмака. Когда я состарюсь, тоже применю это заклятие. Для него должны совпасть несколько факторов: девственница, должна жить у кладбища, должна решить, что будет рожать без мужа, для себя и овуляция у неё должна быть в летнее полнолуние. И слова, что хочет матерью стать, произнести должна на кладбище. Заклятие может держаться сотню лет — зависит от силы ведьмака. У мамы всё совпало. Вот я и стал ведьмаком.

Васятку я встретил на кладбище, когда ещё был в пелёнках. Раньше он служил ведьмаку, создавшему заклятие, а теперь — мне.

Мама восхищается, какой у неё спокойный малыш. Даже зубы резались без боли. Ну да, Васятка мазал мне дёсны мандрагорой. И живот лечил травами. Мама об этом не знает. Счастливая.

Ей нравится наш чайник. Ещё бы! Васятка, как слуга, всегда наготове — вдруг гости нагрянут. Поэтому он его постоянно подогревает. Ещё ему помогает местный домовой. Только тот уже старый, еле держится. Дом вот-вот рухнет, а значит, и домовой умрёт. Он почти всё время спит. Вот и проспал вчера появление мамы.

Белка — наша кошка. Раньше она была ведьмой, а теперь — кошка. Так бы и оставалась ею, если бы не Васятка. Он напомнил ей, кем она была. У женщин-ведьм души могут вселяться в животных, у мужчин — нет.

Вот Евграфыч, наш домовой, проспал мамин приход. Васятка еле успел скрыться. Белке пришлось лакать чай — Васька не допил. Мы решали, как подсунуть маме настой, чтобы она ничего не заподозрила. Ну, не скажу же я ей, что ухожу на кладбище в полночь.

Помогла душа старой бабки. Мама расстроена — вон как меня успокаивает, а саму трясёт. Сейчас угощу её чаем собственного приготовления. Ромашка с кладбища очень действенная.

А ещё мне с бабушкой переговорить надо. Она сегодня заикнулась, что дом у нас в деревне есть. Там место силы. А потом, нас дух старой бабки отвлёк. Нина, так мою бабушку звали, предупредила меня, что эта дряхлота в маму собралась вселяться, напомнила, какие последствия будут. Остальное потом вспомнилось. Бабушка силой поделилась, а так бы я не справился со старым духом.

Ещё я вижу души мёртвых и могу с ними говорить. Не знаю, это мой дар или отцовский, и что с ним делать. Васятка не помнит, чтобы его прежний хозяин общался с мёртвыми, зато знался с водяными. Поэтому русалки по старой дружбе дали мне водоросли.

Сегодня я начну взрослую жизнь. Жалко маму. Как она это воспримет? Я её всё же очень люблю.

В подъезде мама меня спустила с рук, открыла дверь в квартиру, вошла следом за мной. Я двинулся в комнату рассказать Васятке и Белке о приключении на кладбище. Меня остановил мамин крик:

— Блин! Белка! Как это называется?!

Я бросился на кухню. Мама рыдала, глядя на тарелку с надкусанными эклерами.

— Белка! Ну, что нельзя было съесть один? Надо было все надкусить? Ну что за ведьма! Пакостница! Сейчас получит!

Я кинулся искать хулиганку. Белка мирно спала на маминой кровати. Схватив её за шкирку, потащил её к маме. Кошка сначала ничего не поняла, потом начала вырываться и царапаться.

— Васятка! — позвал я слугу. — Где ты был, когда она эклеры портила?

— Так это, хозяин… — залепетал он. — У Евграфыча в гостях был. Кто ж знал, что она нахулиганит? Можно обрезать испорченное…

— Думаешь, мама это есть будет? — возмутился я.

Я сунул кошку мордой в стол:

— Нельзя лазить по столам!

Белка орала и вырывалась.

— Минь, ей больно! — вскрикнула мама, отбирая кошку. — Где ты такому научился? — Она вытерла слёзы. — Я тебя такому не учила! Сама виновата — не надо было оставлять эклеры на столе. Бедное животное. Тебе больно? Злой мальчишка.

Белка устроилась у неё на руках и покосилась на меня, коротко мяукнув.

— Отомстит, — перевёл Васятка. — Эх, знать бы, где настоящие ведьмаки. Отдал бы тебя в ученики, а не этой… Чему она научит? Может, утопим её, а, хозяин? Подрастёшь — найдёшь настоящего ведуна…

— Нет, — прошептал я. — Ты сам рассказывал: попадётся учитель, который души ворует, — и я пропаду. Белка научит.

— О чём ты там? — мама всё же услышала, но не поняла. — Где ты видел, чтобы так обращались с животными?

— Ты сама говорила, что так наказывают нахулиганивших кошек, — соврал я с обиженным видом.

— Я? — удивилась мама. — Когда?

— Давно, когда хотела завести кота.

— Не помню… Ладно, — смягчилась она.

Я понял, что прощён. А вот Белка затаила злобу. Ладно, будем начеку.

— Мам, давай обрежем испорченное, а остальное съедим? Ты же их так любишь.

— Нет, я не настолько люблю Белку, чтобы доедать за ней. Пусть сама доедает. Живое существо — пусть помянет.

Белка? Помянет? Что за ерунду иногда придумывают простые смертные…

День прошёл спокойно. После обеда мы с мамой почитали энциклопедию, приготовили ужин, я играл в приставку, а она занималась своими делами.

Оставалось только придумать, как дать ей успокоительный чай. Васятка предложил помощь, подключилась и Белка. А мне нужно было вовремя заплакать.

Васятка уговорил домового пошалить. И началось…

Сначала потёк кран в ванной.

— Боже, Минь! — воскликнула мама, войдя в ванную и наступив в лужу. — У нас потоп! Ты минут пять посиди дома, я к дяде Ване сбегаю.

У нас в соседнем доме жил пожилой мужчина. Любитель выпить, но мастер на все руки и никогда не отказывал в помощи. Правда, был у него один изъян в характере: он обожал назначать виновного в поломке. И доказать обратное было невозможно.

С дядей Ваней мама вернулась быстро. Он осмотрел кран, почесал затылок.

— Зачем крутили?

— Что крутили? — не поняла мама.

— Гайку, вот эту.

— Мы ничего не крутили. Зачем? — Мама совсем перестала понимать, чего от неё хотят.

— Так я же не дурак, — заворчал дядя Ваня. — Вот, откручено. — Он ткнул пальцем в соединение труб.

— У меня ключа нет, я не могла крутить.

— Значит, твой сорванец. А? Зачем? — Дядя Ваня уставился на меня.

Я сделал вид, что испугался, и заревел. Мама схватила меня на руки и унесла в комнату.

Дядя Ваня починил кран быстро. Не довольный заглянул к нам:

— Ну, всё. Давай деньги, я пошёл.

— Сейчас, ребёнка успокою. Одну минуту.

Я не собирался успокаиваться. Увидев дядю Ваню, снова завопил.

— Пороть его надо, а не успокаивать, — проворчал он. — Деньги давай.

Мама достала кошелёк и ахнула:

— Мишуточка, ты ничего не брал? — Порылась мама в сумочке.

— Ещё и деньги у матери ворует, — пробурчал дядя Ваня.

— Мой сын не вор! — вспыхнула мама. — Не смейте оскорблять!

— Деньги давай, — бесстрастно повторил он. — Или думаешь, пожалею и скажу «не плати»?

— Что?! — у мамы от возмущения аж дар речи пропал. Она побежала в комнату, вернулась с пятисотрублёвой купюрой:

— Хватит?

— Много. Двести давай.

— У меня нет двухсот, дайте сдачу.

— Я тебе что, Сберкасса? Деньги давай.

— Вы же видите, у меня нет двухсот, — мама пыталась держать себя в руках. — Я у вас триста позже заберу.

— Позже не будет, пропью.

— Так, а что делать?

— Деньги давай. Двести.

Мама закатила глаза, пыталась опять объяснить, что двести нет. Дядя Ваня её выслушал, а в конце маминого монолога спокойно сказал:

— Деньги давай.

В конце концов, мама расплакалась. Я полез в её сумку, достал двести рублей и протянул дяде Ване. Тот хмыкнул, взял деньги и ушёл, хлопнув дверью.

Мама смотрела на меня в растерянности:

— Там же было пусто… Я видела!

Я пожал плечами, сунул руку в сумочку и достал ещё купюру. Выхватив у меня сумку, она вытрясла всё содержимое на стол. Среди всяких нужных только маме вещей были и деньги. Она обессилено села на диван.

— Минь, как такое могло быть? Что человек про меня подумает? Как я их не могла увидеть? Я же искала. Стыдобища! — Мама закрыла лицо руками, — каждый раз обращаемся к дяде Ване и тут такое. Как в глаза ему смотреть.

— Мама, ты чего так разволновалась? Отдала же деньги.

— Это ты достал из, а я… — И она разрыдалась.

— Мам ты ляг, я тебе сейчас чайку принесу.

Травы Васятка запарил. Осталось добавить кипятка и положить мёд. Обязательно мёд. Он усилит успокоительный эффект. Сами по себе, чабрец, ромашка и мята, являются хорошими седативными средствами. Накопительного действия. То есть пить настои этих трав надо дней десять.

Тогда эффект и будет. Но у меня же ромашка, собранная между явью и навью, то есть на границе кладбища. Поэтому эффект быстрый. Мама сразу не уснёт, это не снотворное. Для снотворного надо росу с мака собрать в русалью неделю. Это чай действительно является успокоительным. Просто когда мама ляжет спать, она будет спать, крепко не просыпаясь. Что мне собственно и нужно.

В десять вечера, режим, мама уложила меня спать, чмокнув, пожелала спокойной ночи, закрыла дверь в комнату. Я честно лежал, таращил глаза в потолок, чтобы не уснуть и не заметно для себя уснул. Всё же я ребёнок. Разбудил меня Васятка:

— Вставай, хозяин, уже половина, а ещё одеться надо.

— Чего? — Не сразу понял я, — а-а-а, уже встаю. Я быстро.

Было не привычно собираться ночью на улицу. Да ещё делать всё тихо. Уже у двери меня охватила паника. Что я там буду делать? Что говорить? Там темно и страшно:

— Ты чего, хозяин? — удивился Васятка. — Боишься?

— Да, — честно признался я. — Там темно. А тебе со мной нельзя?

— Не-а, — замотал своей косматой головой Васятка. — Это твоя стихия. Моё дело — дома помогать, травы толочь.

— Да боится он тож, — раздалось из угла. Это Евграфыч пришёл, домовой.

— А и боюсь. Что из того! — Взвился Васятка, — я слуга, а не хранитель.

— Не визжи, — успокоил слугу домовой, — вон хвостатая пусть идёт, — указал он на Белку.

Та мотнула хвостом и уставилась на домового.

— Чего она? — спросил я у Васятки.

— Говорит, до кладбища тебя проводит, а дальше уж сам. Это ты у нас по покойникам мастер. А она с мёртвыми дел не имела. Мстить не будет. Говорит, месть блюдо, которое надо подавать холодным. Она подождёт. Ведьма, чего с неё взять. — Закончил Васятка. Открыл дверь и выпихнул меня в подъезд. В первые, без мамы, я оказался по эту сторону двери. Детский ужас готов был захлестнуть меня. Постояв и немного успокоившись, направился к кладбищу. Белка бежала впереди, весело помахивая хвостом. Мне кажется, что кошки так не делают? Или делают? Надо прочитать.

До кладбища дошли быстро. Белка уселась у ограды, давая понять всем своим видом, что будет меня ждать.

— Ты меня прости, — наклонился я к кошке, — я растерялся, больше такого не повторится.

Протянул руку, попытался погладить белую головку. Белка фыркнула и отпрыгнула. Понятно, не простит. Ну и ладно. Может, всё же добьюсь прощения, и мести не будет. Не очень-то мне от ведьмы, хоть и бывшей, такой подарочек нужен.

— Мишенька, ну чего ты? — раздалось из-за забора.

Бабушка ждёт. В заборе была дыра, и я смело пересёк границу между жизнью и забвением.

— Пойдём, время у нас не так много, летние ночи коротки, — заторопила меня Нина. — Слушай внимательно. В сорока километрах от города есть старый хутор — Лесной. Там наш дом. Там наша сила. Чего встал? Да, и я, и дед — мы ведающие. Поздно встретились, поздно поженились, вот и мамка твоя — поздний ребёнок. Не смогли поднять на ноги, дар передать не успели. Зато вовремя к себе на могилу привели. Всё хорошо получилось. Ты сильный ведьмак. В доме на хуторе всё есть для ведовства: и книга с рецептами, и ножи ритуальные, и защитные. Запоминай: домовой наш, Вавила, — грозный малый. Так ты ему пряников имбирных принеси. Пугать начнёт — встань посреди комнаты и скажи строго: «Покажись!» Покажи, что не боишься. Про пряники скажи, что я посоветовала. Книгу, где спрятана, он покажет. Пошли, с хозяином поздороваться. Тебе работать с мёртвыми, раз видишь их.

— Нина, а дед где? — Меня мучал этот вопрос давно. Могилы две, а у могил — лишь бабушка.

— Так родился уже. Года четыре назад. И меня скоро не увидишь… Если аборт не сделают.

— Как родился? Где? — Я завертел головой, будто мог увидеть младенца здесь.

Младенца, конечно, не увидел, зато заметил рыдающую девочку у могилы. Сначала подумал, что она пришла к кому-то, потом сообразил: ночь, кладбище… Нет, её в живых уже нет.

— Чего головой вертишь? Нет его здесь. Где-то на Алтае родился. Там кто-то из родни. Ты же не знаешь, — бабушка вздохнула. — Души рождаются снова. В одном и том же роду.

Оказывается, души возвращаются — в другом теле, но в той же семье. Если от ребёнка избавятся на ранних сроках, душа останется неприкаянной. Как в утробе дитё зашевелится — тогда душа вселяется. Если дитятко мёртвым родилось — значит, души не было. Могли наказать душу, мог и бывший хозяин сгубить. Причин много. Самое страшное — если на поздних сроках аборт: тогда душа в утробе остаётся. Следующий ребёнок двоедушным будет. А это опасно. Убийцы и маньяки такими рождаются. А если мать всё же не решится на роды — душа её изнутри съест. Изведёт. Смерть мучительной будет. Без прощения.

Я слушал бабушку внимательно, стараясь не понять, а запомнить. Что может осознать ребёнок? Со временем разберусь.

Мы уже вышли на другой конец кладбища, когда Нина остановилась у одной из могил.

— Тут, — указала она на памятник. — Чувствуешь что-то?

Я помотал головой.

— Нет. А должен?

— Отец твой тут лежит. Значит, не чувствуешь. Я думала, душа место захоронения узнает. Уж очень мне этот городок нравится, вот и прикидывала, как бы привязку для нового тела сделать. Ладно, не получилось. Миш, а ты действительно из той жизни ничего не помнишь?

— Из какой? — Я смотрел на могилу и прислушивался к себе. Ничего. Табличку на памятнике не разобрать — темно. Надо место запомнить и днём прийти. Интересно, имя хотя бы узнать.

Повертел головой, ища ориентиры. Вроде запомнил.

— Ладно, пошли. Значит, и Коля ничего не почувствует. Мы хотели встретиться в новой жизни. Твой дед придумал: на кладбище, у могил. У него версия была, что мы свои могилы чувствовать будем.

— А как вы узнаёте, что именно в этот город ехать надо? И именно на это кладбище идти? — спросил я.

— А Коля заклятие какое-то на могиле оставил. Говорит, приманит оно нас сюда. Но я в это слабо верю.

— Ба, а хочешь, когда я вырасту, разыщу этих родственников? И того ребёнка на могилу приведу?

— Ага, а потом меня будешь разыскивать. И что скажешь? «Здравствуй, дед, здравствуй, баба»? А мы знать ничего не знаем. Нет, внук, спасибо. Новая жизнь — у неё своё русло, не надо его поворачивать вспять. Ну, вот и пришли.

Мы остановились у высокого памятника. В свете луны было видно, что он выполнен в полный человеческий рост.

Вдруг фигура зашевелилась, закхекала. Я моргнул — и она мгновенно переместилась ко мне. С трудом сдержал крик.

— Ишь ты, — загремел памятник. — Не испугался. Кто ребёнка привёл? Мне сказали — ведающий будет, видящий, а привели младенца. Я младенцев не ем.

Фигура наклонилась совсем низко. Я стоял, забыв дышать от страха.

— Боишься? — прогремел памятник. — Это хорошо. Это правильно.

От изваяния отделилась сгорбленная старческая фигура. Мелко семеня, подошла ко мне и уже спокойным, женским голосом произнесла:

— С ведьмаком обещали познакомить. Ты что ли?

— Я. Только маленький пока.

Страха уже не было.

— Ишь ты, ведьмак. Сработало заклятье-то. Проспорил я… Уговор дороже денег. Знаю, не помнишь, — махнула фигура рукавом. Кто это — мужчина или женщина — так и осталось загадкой. — Уверен был, что заклятье не сработает. Вот и пообещал тебе помощь после перерождения. Ну, говори, чем помочь?

— Я не знаю. Пока.

— Ишь ты, — усмехнулась фигура. — Мал да удал. Ладно, иди расти. Помни: я свои обещания выполняю.

Бабушка шепнула мне на ухо:

— Поблагодари, и пойдём. Светать скоро будет.

Вежливо поблагодарив хозяина кладбища, я заспешил за ней.

На выходе увидел рыдающую девочку. Решил подойти.

— Привет, — обратился я к ней.

Девочка, перестав рыдать, уставилась на меня.

— Ты живой?

— Да, а что?

— Ты меня видишь?

— Вижу. Что не так?

— Ты меня слышишь?

— Да, что ты как в сказке про Красную Шапочку? И вижу, и слышу. Чего рыдаешь над могилой?

— Ух ты! — Чему-то обрадовалась девочка. — Значит, помочь можешь!

— Я? Не знаю. Я не волшебник, я только учусь.

— А тогда где твоя фея?

— Какая фея? — опешил я.

— Ну, ты словами из сказки сказал. А там фея была.

— А вот ты о чём? Там осталась, — махнул я за спину.

— А-а-а-а-а… — протянула девочка разочарованно. — Я думала, ты ведун. — И опять зарыдала.

— Я… я ведьмак! — поспешил я заверить девочку. — Чем помочь?

— Маме моей скажи, пусть меня отпустит. Тоска меня съест. Домой хочууу… — опять расплакалась она. — Мне сыро и холодно. Пусть моё одеяльце отдаст в первую квартиру. Им нужней, и я согреюсь. Скажешь? Пусть перестанет плакать. Хорошо мне здесь. Спокойно, а она меня тревожит. Скажи ей: не надо.

— Хорошо, я передам. А где мне её найти?

— Да здесь же. Она каждый день ходит. Простить себя не может, что за хлебом отправила. Меня машина сбила. Пьяный ехал. Вот, во дворе. Сби-и-ил… — Девочка опять заплакала.

— Не плачь, я помогу. Завтра, если застану твою маму здесь.

— Застанешь. Она до работы заходит, в обед и после работы. Смотри, ты обещал! — пригрозила мне девочка и опять заплакала.

У забора опять появилась бабушка.

— Пообещал Миле помочь? Запомни: обещания, данные душам, надо исполнять. Иначе изведут тебя, жизни не дадут. Не обещай им никогда больше. Не всегда есть возможность выполнить.

— Хорошо. Баб, а слуги у вас были? — задал я вопрос.

— У меня нет. Это у деда. Он же ведьмак. Я ведьма, мне в помощь овинники, луговые, банники, дворовые. Да разной мелочи в домах полно. Слуги у мужчин. Только мужчины без слуг обойтись не могут. — Хихикнула она и ушла неспешной походкой.

А я направился домой. У ворот ждала Белка. Завидев меня, быстро вскочила и зашагала по дорожке к дому. Это вот с ней мне должно быть не страшно? Да она даже не смотрит на меня. Даже если меня кто и схватит, и внимания не обратит.

Мне вдруг захотелось напугать кошку. Я замедлил шаг, на что Белка не обратила внимания, убежав на приличное расстояние. А затем юркнул в кусты, притаился и перестал дышать. Вот сейчас добежит до дома, обернётся, а меня нет. Ох, и всыплет ей Васятка по первое число!

Я мужественно сидел в кустах, отмахиваясь от комаров. Белка и не думала возвращаться. Подождав ещё немного, решил выглянуть. Дорожка была пуста. Хорошо виден был подъезд, но ни Евграфыча, ни Васятку я не видел.

И что? Мне теперь до утра здесь сидеть?

Я присел на корточки, досадуя на себя. Видеть-то меня никто не видел, что я спрятался. Сейчас выйду из кустов и, как ни в чём не бывало, пойду домой. А уж дома этой белой бестии задам!

Приняв решение, собрался вылезти на тропинку, как обратил внимание на что-то белеющее в зарослях крапивы. Протиснулся чуть глубже. Комары, как ждали меня, накинулись с остервенением. Крапива ужалила в щёки, шею, обожгла ладошки.

Это оказалась Белка. Она сидела и наблюдала за мной. Когда я подобрался ближе, фыркнула, блеснула глазами и выскочила на тропинку.

Продравшись назад через крапиву и мысленно пообещав гадине отомстить, зашагал к дому. Белка, гордо задрав хвост, бежала впереди.

Мама безмятежно спала, даже не зная, что её послушный сынок, который и на шаг обычно не отходит, сегодня знакомился с хозяином кладбища. Рассказывать, конечно, о ночном приключении не буду.

Отчаянно чесались шея, руки, щёки. Мама утром обязательно заметит волдыри — ещё в больницу потащит. Вот досада…

— Хозяин! — воскликнул Васятка, увидев мои открытые части тела. — Что это? Тебя где по крапиве носило? Или кладбищенский хозяин пошутил?

Я и рта не успел раскрыть, как у ног слуги появилась Белка. Уселась на пол и заглянула в глаза Васятке. С минуту он тоже на неё внимательно смотрел, а потом замахнулся на кошку своей лохматой лапкой. Белка удара ждать не стала — шмыгнула в мамину спальню. Знает, где её не достанут.

— О, ведьма! — причитал Васятка. — Паскудница! Отомстила, гадина! Зачем же ты, хозяин, прятаться от неё вздумал? Она же ведьма!

— Мне показалось, что она на меня и не смотрит. Думал, спрячусь — напугаю, — капризным голосом начал я объяснять. — Она впереди бежала.

— Дитё оно и есть дитё, — вздохнул слуга. — Ведьма она. Я тебе больше скажу: она нас и сейчас слышит. Нашёл от кого прятаться! О-хо-хо… — Васятка опять тяжело вздохнул.

У меня в душе поднялась волна возмущения. Захотелось топнуть ногой и приказать закрыть рот: не слуге обсуждать действия хозяина! Его дело — помогать и исполнять волю. Но разум шестилетнего мальчика заглушил порыв души. Васятка старше. Васятка всему учит.

— Волдыри лечить надо, мамка утром напугается, увидев твою морду лица. — Между тем суетился Васятка. — Чай ещё остался, тот, что мы маме твоей готовили, он зуд успокоит. Росы я на рассвете соберу — она красноту снимет. А дня через три всё само по себе сойдёт. Ты спать иди, я росой тебя и сонного оботру. Спи.

Глава 3

Валерия

Утром я проснулась отдохнувшей — впервые за шесть лет не вставала ночью к сыну. Проспала. Как так? Да и встала поздно — уже десятый час. Хоть бы Минечка ещё не проснулся! Завтракать готовить пора, весь режим нарушен. Что это со мной? И сон снился такой хороший, светлый… Мама приходила, разговаривала со мной. Что-то говорила про Миньку… А вот что? Не могу вспомнить. Но точно что-то хорошее. Главное — за руку меня держала. До сих пор помню тепло её ладони. Я посмотрела на свою руку — ощущение, будто меня и правда держали. Усмехнувшись, направилась в ванную, ожидая увидеть Миню за игрушками.

Такое уже было — полгода назад. Грипп меня свалил, горло болело так, что говорить не могла, готовить — тем более. Миня, мой заботливый, достал из своей коллекции засушенных трав какие-то узелки, приготовил отвар. Боялась, что ошпарится, но, слава Богу, обошлось. Налил в стакан, заставил полоскать каждые пятнадцать минут, сделал медовый компресс, дал горячего молока. Я тогда возмутилась: «У меня воспаление, а ты ещё и горячим поишь!» Он лишь нахмурил брови: «Я — доктор, меня и слушай». Серьёзно так! Рассмеявшись, подчинилась. Молоко странно пахло травами, но было вкусно. Прополоскав горло, легла по его настоянию на диван, а он пообещал сидеть тихо. Незаметно задремала… Проснулась — Миня играл с машинками. И горло прошло! Надо же, какой у меня доктор! Антибиотики не понадобились — иммунитет справился.

Вот и сейчас, наверное, сидит, играет. А есть уже как два часа пора… «Непутёвая мамаша», — ругала я себя, натягивая халат. В квартире было подозрительно тихо. Оглянулась — Белка мирно спала у меня в ногах, развалившись на одеяле. На цыпочках подошла к комнате сына, заглянула… Миня спал. «Что с нами? Мы же ранние пташки…»

— Сынуля, день проспишь, а в нём столько чудес! Вставай!

Минька потянулся, нехотя разлепил глаза.

— Я не выспался… — захныкал он. — Чуточку ещё…

Так он хныкал, когда приходилось вставать затемно — в краевую поликлинику на анализы ехать. А тут уже двенадцать часов спит!

— Ты чего? — улыбнулась я. — Мы с тобой сегодня на пожарника сдавать будем. Десять скоро, вставай!

Не уговаривая, вышла на кухню. «Чайник-то горячий, а вот еду готовить надо…»

Минут через десять на кухню зашёл Минька — сердитый, невыспавшийся. «Вот я мамаша… Завалилась спать, а может, его ночью кошмары мучили? Или играл… А я проспала!» Наклонилась, чмокнула в щёку… Или мне показалось? Провела рукой — щека бугристая. Присмотрелась — шишки по всему лицу! Схватила за руки — всё усыпано волдырями!

— Это что?! Быстро к дерматологу! Чешется?

Миня в недоумении уставился на меня, подошёл к зеркалу, потёр щёку, пожал плечами.

— Не чешется.

— А что тогда за сыпь?

Минька снова пожал плечами.

— И не красная… Ладно, сейчас в справочнике посмотрю, — успокоила я ребёнка.

— Мам, может, сначала покушаем? — взмолился Миня.

«Вот ведь… Мало того что проспала, так ещё и голодом морить собралась!»

— Конечно! Кстати, точно не чешется?

— Да нет… — Миня мотнул кудряшками. — Если бы ты не сказала, я бы и не заметил. Мама, а может, я чего-то съел? Само пройдёт.

— Эклеры! Точно! Мне они сразу не понравились — химический привкус был. А я ещё и людям раздала… Ой, как нехорошо! — Сокрушалась я, представляя, как ругают меня те, кто их съел. А что было бы, если бы мы их все съели?! Ой, а Белочка! Она же маленькая…

Метнулась в комнату, подхватила спящую кошку. Та с перепугу царапнула руку.

— Всё нормально… — осмотрела её на вытянутых руках. Самое открытое место — живот — казалось чистым. Белка покорно висела, даже не пыталась вырваться.

— Ну что? — терпеливо спросил Миня.

— Вроде всё в порядке… — опустила кошку на кровать. Та отряхнулась и принялась вылизываться, будто я её испачкала.

— Мам, давай ей касторки дадим — пусть почистится, — как-то мстительно предложил Миня.

— Зачем касторки? Где я её возьму? Какое-то средневековье! Твои медицинские книжки к добру не приведут. Где ты это вычитал?

Белка тоже перестала умываться и уставилась на Миню, будто поняла, о чём речь.

— В больнице брошюрка была… Там про чистку кишечника.

— Миня, нельзя верить всяким брошюрам! Может, мошенники подкинули. Пошли, а то каша пригорит. До вечера понаблюдаем за твоими прыщиками, а завтра, если не пройдут, — к врачу.

Оказалось, кашу я поставила на медленный огонь. «Когда успела?..» Надо перестать винить себя за то, что проспала — тогда и день пройдёт отлично.

Глава 4

Миша

— Вот зачем ты с Белкой ругаешься? — шептал мне на ухо Васятка. — Хозяин, не надо с ней ссориться, не забудь, ведьма она. А как откажется тебя учить?

— Не откажется, — махнул я рукой. — Она прекрасно помнит, в каком виде мы её подобрали. Пока я от неё пользы не вижу, только вред. Зачем она меня в крапиву загнала?

— Да не знаю я. Говорит, ты сам туда полез.

— Я не туда полез. Я от неё спрятался.

— А в крапиве тогда что делал? — уставился на меня своими круглыми глазищами слуга.

— А любопытен шибко, — вставил своё слово домовой.

— Ну вас, — обиделся я. — Маму как уговорить на кладбище сегодня к обеду сходить? И что я женщине скажу? Она же не будет ребёнка слушать.

— Раньше об этом надо было думать, — проворчал Васятка. — Прежде чем обещания-то раздавать.

— Я тебя не ворчать просил, а совет дать.

— Правду матери говорить надо, — вмешался Евграфыч. — Это не я, это Белка советует. Говорит, ты мал ещё совсем, тебе веры не будет. А маму все послушают. Объяснить ей надо всё. Она и с женщиной сегодня пообщается. А так до новолуния обещание не исполнишь — жди беды.

— Пугать-то зачем? — вздохнул я, соображая, как маме всё рассказать.

— Знакомь нас с ней. Не обойтись без взрослых. Зелье начнём варить — водка нужна, брать где? У вас нет. Покупать надо, а кто купит? Заклинания вспоминать разные, опять-таки, работать они должны, а кто ребёнку поверит? К схрону с книгой идти — сам что ли? Не, без взрослого не обойтись.

— Мне бабушка вчера сказала, — вспомнил я, — место силы у нас в деревне есть. Ехать туда надо. Ладно, решили. Сейчас и познакомлю маму с вами.

— Белку не упоминай, ни к чему. Пусть хоть насчёт неё будет в неведении, — прошептал мне вслед Васятка.

Такое маленькое собрание мы провели в ванной комнате, пока я умывался. Как мама отреагирует на Васятку? А на Евграфыча? Ох… Но без маминой помощи я ничего не сделаю.

— Умылся? — Мама потрепала меня по макушке. — Долго ты что-то сегодня. Вороны утащат.

— Почему? — опешил я.

— Не знаю, так говорят. Я где-то слышала.

— Не вороны, а сороки, потому что чистый, блестишь. А они всё блестящее любят, — объяснил мне Васятка громким голосом.

— Что? — не поняла мама. — Миня, это что было? Что за чревовещание?

— Мама, это Васятка, мой слуга, — начал я объяснение.

— Понятно. И давно ты так умеешь?

— Мам, выслушай меня, пожалуйста. — Для пущей убедительности я встал из-за стола. — Я не такой, как все.

— Миня, мне-то не рассказывай. Ты нормальный, как все. Просто немного застенчивый. Это пройдёт.

— Мам, не перебивай меня, пожалуйста. Выслушай. Молча. Договорились?

— Ну, хорошо. Слушаю.

— Мам, я ведьмак.

У мамы в глазах заплясали озорные огоньки, губы сами собой расползлись в улыбке. Стараясь не обращать внимания на её реакцию, я продолжил:

— Так получилось, у меня слуга есть, я тебе говорил уже — Васятка. Покажись.

Рядом со мной материализовался маленького роста человечек, заросший шерстью с ног до головы, с торчащими ушками, на концах которых были кисточки. Огромные чёрные глаза уставились на маму. С минуту она молчала и просто улыбалась, переводя взгляд с меня на Васятку. Затем улыбка медленно сползла с её губ.

— Как ты это сделал? Где взял эту игрушку? Я тебе такую не покупала.

— Я не игрушка, — ответил Васятка. — Я слуга.

— Дорогая вещь. Откуда?

— Мам, он живой, — попытался я достучаться до неё.

Я ожидал любой реакции — воплей, обморока, да чего угодно, но только не такого. Мама упорно не желала признавать Васятку. Тогда слуга подхватил бокал со словами: «Я вам сейчас чай налью», демонстрируя, что он живой. Тут-то мама и завизжала. Я кинулся к ней.

— Не кричи, соседи услышат! Чего ты?

Визжать мама, глядя на то, как Васятка деловито наливает чай, не перестала. Тогда я перешёл к своему излюбленному способу — начал плакать. Мама, подхватив меня на руки, кинулась прочь из кухни.

— Напугался, да, маленький? Животного напугался? — гладила меня по голове мама.

— Это не животное, это мой слуга, — снова терпеливо начал объяснять я, перестав плакать.

— Там это… соседка к вам поднимается, — в дверях комнаты появился Евграфыч.

Если Васятка смахивал на мимимишную мультяшную игрушку, то Евграфыч больше походил на сучок, зачем-то обмотанный мехом и наряженный в старую одежду. На Васятке были надеты джинсики и безрукавка, на ногах — сандалии. Евграфыч одевался как старый дед: длинная рубаха с заплатами, полосатые широкие штаны, заправленные в короткие валенки.

Мама уставилась на домового.

— Миня, ты его видишь?

— Да, мам, это наш домовой. Евграфыч.

— Ага, — кивнула мама. — Евграфыч… А имя как?

— Невзором назвали, — расплылся в улыбке он. — Говорю, соседка визга напугалась. Объясниться надо.

В это время раздался звук дверного звонка. Мама встала, оглядываясь на Васятку и Евграфыча, прошла к двери. Открыла. На пороге стояла баба Нюра, соседка снизу.

Неплохая женщина. Когда мама родила, она показывала и рассказывала, что надо делать с младенцами. Пару раз мама, бегая в магазин, оставляла меня с бабушкой Нюрой. Вот только с сыном у неё проблемы. Пьёт. Уже чего только не делали с ним — месяц, два, и опять в запой. Жалко женщину. Помочь ей надо.

— Ты кричала? — спросила баба Нюра у мамы.

— Это мы с Миней балуемся, простите.

— Ничего себе! Я уж думала, тебя режут. Головой думай! — разозлилась соседка.

— Простите, — мама низко наклонила голову.

Ругаясь, баба Нюра пошла вниз. Мама, закрыв дверь, так и стояла в коридоре, не решаясь обернуться.

— Мам, — позвал я, — мне помощь твоя нужна.

— Не привиделось? — резко повернулась она и уставилась на Васятку, затем перевела глаза на домового.

— Мам, они со мной с самого моего рождения.

— Я вместе с домом родился, — поправил меня Евграфыч.

— То есть они в квартире всегда?

Мы дружно кивнули.

— Почему я их не видела? Не положено?

Опять синхронный кивок.

— А ты с рождения с ними общаешься?

Мы втроём развели руки в стороны. Мама посмотрела на нас, кивнула своим мыслям и скрылась у себя в спальне.

Я вопросительно посмотрел на домового. Он наклонился и заглянул в щель под дверью.

— Сидит, Белку гладит, в окно смотрит, — доложил домовой.

— Осмысливает, — сделал вывод Васятка. — Есть будешь? — спросил он у меня.

Я кивнул.

— Хорошо, про кошку ей не сказали, не выдержала бы, — вздохнул Евграфыч. — Умная всё же ведьма была.

— Почему «была»? — не понял я. — Есть.

— Что от неё уже осталось? Память. Померла, и силу некому было передать. Кошка рядом катилась, вот Белкой и стала, — шептал домовой, подглядывая в щель под дверью. — Идёт! — подскочил он.

Дверь открылась, вышла мама, уже успокоившаяся.

— Вкусно? — поинтересовалась она у меня, кивая на тарелку с остатками каши.

— Как всегда, очень, — расплылся я в улыбке.

— В чём моя помощь нужна? — Мама смотрела мне в глаза. По-видимому, она ещё надеялась, что это всё шутка.

Я ей рассказал о покойной Миле. Что сделать это нужно до новолуния. Три дня осталось. Немного подумав, мама заговорила:

— Я тебе во всём буду помогать, но ты меня никогда больше не будешь обманывать.

Я хотел возразить, что и не обманывал никогда, но мама подняла руку, заставляя замолчать.

— И ещё: ты мне сейчас всё расскажешь. И в первую очередь — кто ты и где мой сын.

О, как. Мама решила, что её сына подменили. Ладно, начну рассказ с самого начала. С отца и ночей любви.

Слушала мама меня очень внимательно, почему-то закрыв рот обеими руками. Когда я начал рассказ про отца — кто он и что это заклятие сработало, — мама закрыла рот руками. Так и сидела, смотрела на меня. Закончил я рассказом о Миле: какая помощь мне нужна, что надо сказать Милиной маме, как вести себя на кладбище.

— Это всё? — Мама опустила руки, уставилась на меня. — Я тебе нужна только для этого?

— Мам, ты чего? Я тебя люблю! — Мои губы начали непроизвольно трястись, из глаз покатились слёзы. — Мам, я всё тот же Минька, твой маленький Минька. Мам, я же не виноваааат… — Сдерживать рыдания я не стал.

Мама не подскочила и не обняла меня, как всегда. А сидела и внимательно смотрела на меня. Васятка с Евграфычем не показывались. Я уже начал всхлипывать, когда мама, словно очнувшись, поднялась, обняла меня, начала целовать, приговаривая:

— Прости, прости меня, сын. Мне всё равно, кто ты. Ты мой. Мой маленький Минечка. Я тебя очень люблю.

— И я, — всхлипывая и прижимаясь к маме, шептал я. — Это не я придумал, это заклятие.

Обнявшись, мы просидели очень долго. Мама первой встала и бодрым голосом заговорила:

— Так, что там надо говорить Милиной маме? И когда она будет на могиле?

Глава 5

Валерия

То, что рассказал мой сын, не укладывалось в моей голове. Но знать про своего отца он ничего не мог. Про ночи любви я вообще никогда никому не рассказывала. Я и сама-то пытаюсь их забыть, как страшный сон. Когда Миня описал мне одну сцену… Мой сын! В шесть лет! О Боже! Мне хотелось заорать, и я закрыла рот руками. Так и просидела, пока Минька рассказывал.

Обнять и приласкать сына стало страшно. Что он? Кто он? Дух? Мертвяк? Как теперь жить? Ещё эти… как их назвать — и не знаю. Животные не животные. Блин, они же мужчины, вроде. А я в комнате голышом могу ходить. Вот стыдоба. Как с этим теперь жить? Бросить Миньку с этими и уйти в общагу?

Малыш рыдал, его глазки были полны слёз. Это мой малыш! Мой сынок! И пусть его выхаживал какой-то Васятка, зубки мандрагорой мазал, отвары от колик давал — но родила-то его я! И девять месяцев ходила тоже я! Это мой сын! И всякой нечисти я его не отдам! Что же я за мать? Ребёнок попал в беду, а я бежать собралась. Помощь ему нужна. Он у меня особенный, таких больше нет! На кладбище идти — значит, на кладбище. Тем более разговаривать мне с живой женщиной.

Уже когда мы с Минькой шли к кладбищу, я спросила сына:

— Минь, а домовой — он мужчина?

— Да, — утвердительно кивнул он. — У него и семья есть. Жена и трое деток. Только он их никогда не показывает. Не положено у них. Семьи в подвалах живут.

— А он не подглядывает за мной? Ну, в ванной, например?

— Зачем? — искренне удивился сын. — Мам, домовые всегда с нами живут. Я имею в виду — с людьми. Зачем ему подглядывать? Ты как маленькая.

Я смутилась. И в самом деле. Сучок мохнатый — зачем ему подглядывать? Он и не человек вовсе. Вот Белка была бы котом — я же её не стеснялась бы. Фу, вот нагородила… Надо выбросить из головы всякую чушь.

— Пришли, — взял меня за руку Минька, когда мы шли по главной аллее. — Вон, видишь, женщина у могилки плачет. Всё помнишь?

— Конечно. Она Анжела, дочь Мила, одеяльце в первую квартиру, серьга у Ники… Минь, может, ты со мной?

— Нет, у неё дочь погибла, а ты с ребёнком подойдёшь. Нет. Я вон там посижу. Я всё увижу. — Миня направился к могиле на другой аллее.

— Здравствуйте, — подошла я к плачущей женщине. Она вздрогнула и посмотрела на меня. А до меня вдруг дошло: как это всё я ей буду говорить? «Возьмите одеяло, идите в первую квартиру»? Женщина смотрела на меня. — Дочь? — начала я. Ну, надо же было с чего-то начать.

— Да. Людмила. Осенью ещё за хлебом отправила. Она так идти не хотела. Я ещё и наругалась, обвинила её, что помогать не хочет. — Женщина не переставала плакать. — Она так дверью хлопнула. Я ей вслед ещё и отлупить пообещала. Нет мне прощения… Я убила своего ребёнка. Я ей так мало говорила, что люблю. Всё чего-то требовала: то учиться хорошо, то в музыкалку… Кому оно теперь надо? Что от этих оценок? Моменты жизни ловить надо было, а мы? Как мы живём? Поздно уже… — И её опять сотрясли рыдания.

— Ничего не поздно, жизнь продолжается, — во мне откуда-то взялась уверенность. — Вы ещё молодая. У вас всё впереди.

— Что впереди? Родить ещё? А Мила? Память о ней?

— Кто же память отнимает? Она в сердце вашем. — Я посмотрела на фото, которое висело на скромненьком крестике. — Красивая девочка. Она вас не винит. И то, что вы её любите, знает. У Милы было одеяльце, небольшое, в клеточку, отдайте в первую квартиру. Миле тепло будет. Она замёрзла, ей сыро. Плакать перестаньте. Отпустите дочь.

Женщина перестала рыдать и уставилась на меня.

— Вы кто? Откуда про одеяло знаете?

— Я человек, помочь хочу. Про одеяло Мила сказала.

— Она здесь? Вы её видите? Доченька! — Женщина кинулась ко мне, схватила за руки. — Кто вы?

— Я уже вам ответила. Отпустите дочь. Перестаньте плакать, ей сыро. Перестаньте ходить сюда три раза в день. Жить начните. И да, серьгу золотую она не потеряла. Она Нике подарила на память.

Сказав это, я быстрым шагом направилась к сыну. Очень захотелось его обнять, прижать покрепче и никуда не отпускать. Не дай Бог пережить такое. И за что такие наказания?

Глава 6

Миша

Как мама справится? Получится ли у неё убедить тётю Анжелу? Может, всё-таки самому надо было подойти? Нет, вряд ли бы меня стали слушать. У всех стереотипы: ребёнок не может знать таких вещей. А между тем многие дети умеют слушать свою душу. Они прислушиваются к своим чувствам. Если не забивать ещё не окрепший мозг совершенно вредной информацией, вроде мультфильмов… Нет, они тоже нужны, но понемногу, дозированно. А то часто бывает: выведут ребёнка на детскую площадку, сунут в руки телефон с мультиками. Удобно, конечно. Ребёнок на улице — галочку можно поставить. Мама с ребёнком занимается — телефон включила, тоже галочку поставить. Потом, правда, в школе учителя — идиоты, не могут научить элементарному, врачи — дебилы, сколиоз не лечат. А ничего, что сама убила ребёнка? Я уж молчу про сигареты и алкоголь при беременности.

Вот это рассуждения никак не шестилетнего ребёнка. Да и не я это рассуждаю — душа мне так диктует. Васятка с Евграфычем с рождения учат душу слушать.

— Молодец, внучек, — услышал я шёпот рядом с собой, завертел головой, пытаясь увидеть бабушку.

— Не ищи. День на улице. Не моё время. Выход нашёл, как Миле помочь. Да и Лера не зря дочь двух ведающих — умеет убеждать. Как уговорил-то её?

— С Васяткой и домовым познакомил.

— Да ладно!? — Бабушка искренне удивилась. — И как она восприняла?

— Не сразу. Но мне кажется, что в глубине души она в это верила.

— Мы-то с отцом до девяти лет учили её потихоньку всему. Но такой стресс… Мозг детский странно устроен. Все страхи он старается стереть из памяти. Иногда и с нужной информацией. Фобии лишь остаются. Вот и Лера совсем забыла, что с ней было до катастрофы. Она забыла, а душа помнит. Смотри, душа Милы светлой стала. Отпустила её мать. Послушала Леру.

Я посмотрел туда, где мама разговаривала с Анжелой. Вокруг женщин витало светлое облако. Душа Милы. Вдруг облачко ещё больше посветлело и пропало.

— Ой, куда она? — Я растерялся, испугавшись, что сделал что-то неправильно или мама чем-то обидела девочку.

— Родится скоро. Кто-то в роду забеременел. Пора ей. Вовремя вы, а так бы очередной мёртвый ребёнок родился.

С мамой мы встретились на аллее.

— Ну что? Я правильно всё сделала? — поинтересовалась мама, подходя ко мне.

— Да, мам, ты молодец. — Я потянулся к ней, чтобы поцеловать.

Мама подхватила меня на руки и крепко обняла, зашептав на ухо:

— Я вдруг представила, что стою у твоей могилы. Господи, даже представить страшно было. Я когда в её глаза посмотрела, у меня самой душа чуть на части не разорвалась.

— Мам, пообещай. Если такое случится, ты меня сразу отпустишь. Знай, я где-то появлюсь на свет. А если так и будешь держать, душа мучиться будет, неприкаянной. Обещаешь?

— Миня, не смей даже думать о таких ужасах! — рассердилась мама, при этом покрывая моё лицо поцелуями. Перестав меня тискать, отпустила на землю. — А ты, сын, вырос уже, тяжёлый. Миня, а можно вопрос?

— Пойдём, — догадавшись, о чём она хочет спросить, опередил её я. — Если найду его могилу. Я ночью на ней был. Да и версию деда проверю.

— Деда? — Мама остановилась. — Ты хочешь сказать, что видел бабу и деда?

— Деда не видел, — спокойно ответил я. — Его душа уже, как четыре года, переродилась. Бабушка ещё здесь.

— Здесь? — Мама завертела головой, стараясь увидеть её. — Мама… — срывающимся голосом заговорила она. — Мамулечка, приснись мне, пожалуйста. Я не помню твоего лица, а мне так хочется тебя увидеть. Я рядом с тобой хочу быть. — Из маминых глаз текли слёзы, которые она и не пыталась утирать. — Мамуля, хоть один разок. Умоляю! — Последнее слово мама выкрикнула.

— Она рядом, не кричи, — удержать слёзы не мог и я. — Она говорит, что не от неё сны зависят. Ты снами сама управляешь. И перестань плакать. Тяжело ей. Душу больно.

— Я перестану, — мама быстро начала вытирать слёзы. — Я больше не буду. А я? Я могу тебя услышать?

— Нет, — передал я слова бабушки. — Дара у тебя нет. Не успели мы с отцом тебе дар передать.

— Дар? Какой дар?

— Мама, ушла бабушка, не её время сейчас. Я тебе дома расскажу. Пошли.

Я шёл и удивлялся: надо же, обычно стоит мне заплакать, как мама тут же хватала меня на руки и принималась успокаивать. Даже если ей больно, и она плачет, я при виде маминых слёз начинал плакать тоже — она, забыв о боли, успокаивала меня. А сейчас не обратила внимания на мои слёзы. Ей так плохо без своей мамы? Но она же уже большая… И мне без мамы, когда я вырасту, тоже будет плохо? Наверное, да. Не представляю себя одного. Хотя я с Васяткой, но всё же…

Я шёл, вспоминая ориентиры, которые запомнил ночью. Вот ветвистое дерево, вот памятник-глыба, тут должна быть дорожка. Ага, теперь налево. Где-то здесь. Я остановился, рассматривая могилы. Нет, не узнаю. Ночью всё видится по-другому, а сейчас день. Я не смог прочесть табличку, так бы запомнил.

Ещё раз: вон ветвистое дерево, глыба, дорожка и… ничего. На той могиле, что мне нужна, крест стоит, а здесь ни одного нет. Так, ещё раз: дерево, глыба, дорожка.

А вы замечали, что иногда, придя на кладбище, не можете найти могилу? Вот вроде и место знаете, и номер аллейки, а могила будто пропала. А всё просто: не хочет вас душа покойника видеть, вот и водит вокруг. В моём случае душа — это я, водить кругами некому. Праху всё равно, кто ходит, а кто нет.

Душа я… Значит, надо сосредоточиться. Как там Васятка учил заклинания запоминать? Просто сосредоточиться и дать душе вспомнить. Так и сейчас — дать душе вспомнить. Закрыл глаза, вслушался в шумы кладбища. Мама молодец, стоит, молча ждёт. Слева какая-то птица радовалась уходящему дню. Открыв глаза, понял, что мне направо, а не налево.

Интересно, кто меня водил? Путал? Хозяин кладбища? Проверял?

Вот она. Холмика уже давно нет, крест железный. Фото, конечно, тоже нет. А вот надпись есть. Можно прочесть:

— Здесь покоится Акимов Козьма Аристархович. Вечная память. 1836–1940 гг.

— Сколько? — Мама взяла телефон, открыла приложение «Калькулятор». — Сто четыре? Минька, ты не ошибся?

— Нет, мам. Не ошибся. Это здесь. Сработает дедово заклинание. Они опять с бабушкой встретятся.

— Откуда ты знаешь? — Мама внимательно посмотрела на меня. — И что за заклинание?

— Чувствую. Я не могу объяснить тебе, но это тут. — Я положил руку себе на живот. — Тут чувствую. А заклинание… Дед бабушку очень любил, в этой жизни с ней хочет быть. Какое-то заклинание на могиле оставил. Я ещё не знаю, как это делать. Не понимаю. — Постарался я объяснить всё маме.

— Господи, Минька, но ему же 104 года. А во сне такой молодой. Как так?

— Мама, это не он был, это заклятье сработало. Кого ты себе придумала, тот во сне и приходил.

— Никого я не придумывала, — почему-то обиделась мама. Развернулась и вышла на аллейку. — Ну, ты идёшь? — Она протянула мне руку.

Постояв ещё с минуту и больше не почувствовав ничего, я протянул руку маме. Всё, домой.

Домой с мамой мы шли молча. Я думал о дедовом заклятии, мама, скорее всего, об Акимове. А может, о родителях — лицо у неё уж очень грустное.

Нас встречала Белка. Сидела в прихожей и с интересом разглядывала меня и маму, наклоняя свою красивую головку то в одну сторону, то в другую.

— Минька, давай чайку попьём, — предложила мама, когда мы вошли в квартиру. — И Васятку с Евграфычем позовём, я с ними поближе познакомлюсь. Всё же в одной квартире живём.

— Давай, — нехотя согласился я. Вот зачем ей поближе с домовым знакомиться? И с Васяткой? Надо как-то вежливо объяснить, что это не люди и не кошечки-собачки.

— Ты тапочки обуй и ручки помой, а я стол пока накрою.

Мотнув головой, снял кроссовки, сунул ноги в тапки и… ёлки-палки!

— Белка! — завопил я, снимая тапок и носок, при этом стараясь бежать за кошкой, которая после моего вопля рванула с пробуксовкой в мамину спальню.

На крик выскочила мама, всплеснула руками, подхватила меня под мышки, встряхнула.

— Что случилось? Ты чего орёшь?

— Белка мне в тапок нагадила! — со слезами на глазах начал объяснять я.

— Что? Дай сюда тапок. — Мама подняла обувь к глазам, понюхала, сморщила нос. — Написала, — констатировала она. — Мы же сами виноваты, туалет закрыли. Что бедному животному делать? Она больше не будет.

— Ага, откуда ты знаешь? — недовольно буркнул я. — Она тебе сказала?

— Ну нет, конечно. Я прикреплю записку на дверь со словом «туалет». Нет, не очень… — Мама задумалась. — Просто напишу: «Белка». И будем помнить, что когда уходим, дверь в туалет надо открывать. Да, моя милая, — наклонилась мама к кошке, которая вышла из спальни, и подхватила её на руки.

— Она говорит, это за идею напоить касторкой, — прошептал мне Васятка.

— Ведьма, — буркнул я, усаживаясь за стол.

— Минька, не ругайся, — нахмурилась мама. — Ты чай с чем будешь?

Васятка и домовой от чая вежливо отказались.

— Неудобно как-то, — наклонившись через стол, шепнула мне мама. — Мы кушаем, а они? — Она неопределённо махнула головой.

— Мам, они не люди. У них своя жизнь. Не надо им навязываться. Живи, как жила. Ты в дом переехала, а Евграфыч здесь уже жил. Тебя же это не смущало?

— Я этого не знала, — парировала мама.

— Васятка появился на первом году моей жизни. Они здесь давно. Живи, как жила, — не обратил я внимания на её реплику.

— А кстати, как Васятка твой узнал, что именно в нашу квартиру надо приходить? — задала мама вопрос.

— Ты его со мной в коляске привезла, — широко улыбнулся я, уже представляя мамино удивлённое лицо.

— Я? — И я не ошибся. Мамины глаза расширились, лицо вытянулось, рот чуть приоткрылся.

— Мам, заклятие предусмотрело всё. Я тоже хочу так уметь.

— Зачем? — почти шёпотом спросила мама, сложив молитвенно руки на груди.

— Мама, я ведьмак, судьба у меня такая. Давай сегодня бабе Нюре поможем? — решил я начать свою деятельность.

Чтобы вспомнить все заклинания, мало их читать. Их надо делать — тогда из памяти души все нюансы всплывут. А так… Что толку, что знаешь рецепт, ну, например, перегонки самогона? А пока делать не начнёшь, как правильно, не поймёшь. Хоть наизусть все пропорции знать будешь.

— Чем мы ей поможем? Она вроде ни о чём не просила.

— Она и не попросит. Откуда ей знать, что мы её сынка вылечить можем?

— А мы можем?

— Думаю, да. Васятка водоросли уже растёр в ступке. Осталось зелье сварить. — Я специально употребил местоимение «мы». Мамина помощь мне ой как нужна.

Во-первых, я сам не могу прийти к бабе Нюре и предложить ей бутылочку для сына. Представьте такую картину: заходит к вам сопливый школяр и говорит: «Вот водка, дайте её выпить вашему оболтусу, и он перестанет бухать». Ваша реакция? В лучшем случае посмеётесь, в худшем — школяр подзатыльник получит.

То ли дело, если подойдёт знакомая женщина и скажет: «Вот, досталось по случаю, говорят, помогает», — и расскажет, как надо пить и что при этом делать.

— Ну, хорошо. Что мне делать? — согласилась мама, слишком уж быстро. Значит, не верит в меня. Решила, что это игра. Ну и ладно. Чуть позже поймёт, что всё очень серьёзно.

— Я зелье сейчас приготовлю, его свежим пить надо. А ты бабе Нюре отнесёшь. Скажешь, что приобрела по случаю, потому что бабу жалко. Себе у травника настойки брала, всё проверено, не отрава. Сынок её дома, я видел, зашёл в подъезд. Злой, денег на опохмел у него нет. — На самом деле эту информацию мне домовой выдал.

— Бабе Нюре скажешь, чтобы зелье не давала сыну — он его утащить должен. Пусть она скажет, что это настойка из трав на спирту, ноги растирать. Только вот, мам, мне водка нужна, а у нас дома нет. Купишь?

— Куплю. Много? А мы просто так отдадим настойку? — О, я и не знал, что мама такая меркантильная. Или экономная. Жалко бесплатно раздавать.

— Просто так. Ты ей скажешь по секрету, чтобы про это лекарство никому не говорила. Тебе тоже по большому секрету дали настойку, так, из любви.

— Хорошо, — мама пожала плечами. — Я в магазин?

— Ага, — утвердительно кивнул я.

Мама — в магазин, а мы за работу. Память души будить.

Вот вы, наверное, удивляетесь: почему «по секрету»? Если я решил на этом зарабатывать? А вы попробуйте сами рассказать своим друзьям что-нибудь, при этом, не упомянув слово «по секрету». Ну, рассказали и рассказали. Все про это сразу и забыли. А теперь добавьте волшебное слово «по секрету» — и об этом узнает весь мир. И все — по секрету.

Теперь баба Нюра позаботится, чтобы у меня… нет, у мамы клиенты на это зелье появились.

Пошёл я работать.

Глава 7

Валерия

Я шла в магазин и удивлялась, как у сына получается мной манипулировать. Он же ещё такой маленький. Я его должна воспитывать.

А если разобраться… Зачем его воспитывать? Он у меня разумный. Иногда только пугает.

«Ведьмак».

Верить в это или нет? Ну, пришла на кладбище, ну, успокоила женщину. А может, Минька услышал от кого-нибудь про этого несчастного ребёнка и про серьгу? А от кого? Он от меня не отходит. Может, в больнице?

Бред. Я просто не хочу верить в очевидное. Мой сын — гений! Надо с этим смириться.

С такими мыслями я дошла до магазина и встала у витрины. Опа! А какую брать?

Нет, ну я не совсем трезвенник. До декрета и в компаниях была, и скидывались на выпивку. Но сама, дожив почти до сорока, водку ни разу не покупала.

А нет, вру. Брала один раз — целый ящик. Нам тогда на работе подешёвке предложили. Но тогда не надо было выбирать — что привезли, то и купили. Мне она при ремонте квартиры помогла — жидкая валюта.

А вот теперь… Как из такого разнообразия выбрать?

Подошёл опрятного вида мужичок, наклонился, взял бутылку с самой нижней полки.

— А какая хорошая? — обратилась я к нему.

— А тебе зачем? — хриплым голосом задал он встречный вопрос.

Что у людей за манеры — вопросом на вопрос отвечать. Раз спрашиваю, значит, нужна помощь.

«Купаться буду», — почему-то захотелось ему ответить. Но он меня опередил.

— Если сама хочешь насладиться — вон ту бери, — указал он на полку, что наверху.

Увидев цену, мне аж дурно стало. Откроешь такую, нальёшь в рюмку и будешь сидеть, нюхать, наслаждаться, вспоминая, сколько за неё отвалила.

— Если друзей набухать — вот эта пойдёт, — продолжал между тем мужичок. — Кому подмазать — и эта сгодится. Дрянь редкостная, но алкаши берут — по башке бьёт здорово. Ну, а если дружка приятно сделать… — он противно заулыбался, — тогда из этих выбирай. И не так дорого, и не болеешь потом. Ну что, помог?

— Да, спасибо. — Но легче не стало.

— Так тебе зачем? — уставился на меня мужик.

— Лекарственную настойку сделать.

— Тьфу, голову мне морочишь, — разозлился дядька. — Я тут распинаюсь, лекцию целую читаю, а ей на ерунду… Во! Эту бери, подойдёт. — Он ловко подхватил бутылку водки с самого низа и сунул мне в руку.

— Ага, спасибо, — пробормотала я, направляясь к кассе.

И мне вдруг стало стыдно подходить с одной бутылкой к кассиру. Что она подумает? Надо ещё что-то купить.

Минька суп с консервы любит — пару взять. Хлеба булочку. Ну и колбаски — Васятка бутерброды любит.

Я выложила покупки на ленту, ожидая очереди.

— Хех, настойку, — раздалось за спиной. — Так бы и сказала — бухнуть решила.

— С чего вы взяли? — покраснела я.

— Классический набор: бухло и закусь. Чего только тютю такую за водярой послали — непонятно.

Кассирша внимательно вслушивалась в наш разговор, пробивая товар, ехидненько улыбалась.

А я, делая непроницаемое лицо, думала: что тут такого? Ну, купила водки. Надо мне!

Этот дядька с пятью бутылками стоит — и ничего, а меня за одну на смех подняли.

Подхватив покупки, выскочила из магазина

Ну вот, теперь чувство стыда будет терзать меня долго. Что же я такого сделала? Водку купила. Да полстраны пьёт — и ничего. Мои, детдомовские, почти все спились. Нас, кажется, всего четверо смогли жить нормальной жизнью. Им же не стыдно покупать водку. Чего я себя накручиваю? Кому какая разница, что мне нужно купить в магазине? Вот дура!

Выругав себя и немного успокоившись, я зашла в подозрительно тихую квартиру. Обычно, если я уходила в магазин без Миньки, он встречал меня радостным воплем, забирал пакеты и тащил их на кухню. Уж очень он любил разбирать покупки. Но сегодня меня никто не встречал. Лишь тихое «бубубу» доносилось из кухни.

Пройдя на цыпочках к двери, я заглянула внутрь. За столом сидел Миня, перетирая что-то в ладошках. По правую руку от него устроилась Белка, периодически нюхая его руки, после чего мяукала, и Миня снова принимался тереть. По левую руку сидел Васятка, доставая засушенные травы из запасов Мини и подсыпая их по щепотке в его ладони.

В этот момент казалось, что Минька сидит между двух котов. Мне на секунду даже померещилось, что так и есть… пока Васятка не взял щепотку сухих листьев своей лапкой. Он и правда походил на кота — если бы не огромные глаза-блюдца, умение ходить на двух ногах и привычка носить одежду. Ну, и отсутствие хвоста, конечно. Хотя… я не думаю, что Васятка прячет хвост под джинсами.

— Мы знаем, что ты дома, — не оборачиваясь, проговорил сын.

— Да? А я думала, тихо вошла… — Меня это слегка огорчило. Мне никогда не удавалось напугать сына — даже в шутку. Он всегда говорил: «Я знаю, ты за дверью» или «Я знаю, ты за углом». — Я что, так сильно шумела?

— Нет, мам, — Минька наконец закончил перетирать что-то, отряхнул руки и повернулся ко мне. — Евграфыч предупредил.

— Да? И он всегда… — я неопределённо махнула рукой.

— Нет, только когда я прошу. Купила? — Минька соскочил со стула и кинулся к пакету. Заглянув внутрь, улыбнулся. — Спасибо.

Повернувшись к Васятке, он протянул ему бутылку:

— Можно заканчивать.

— Ты уж сам, хозяин. Твоя сила нужна, — проворчал тот.

Миня покрутил бутылку в руках.

— А как её открыть?

— Не знаю… — Я взяла бутылку у сына. — Будем пробовать.

Вооружившись ножом, я сняла с пробки плёнку, попыталась её открутить — но она не поддавалась. Отвалился лишь маленький колпачок, открыв небольшое отверстие. Покрутив пробку туда-сюда, я убедилась, что снять её не получается, и виновато посмотрела на Миню.

— Евграфыч! — позвал он. — Поможешь?

Из щели между мойкой и стеной появился домовой. Как он туда помещался? Я и то ленилась отодвигать мойку — занятие не из лёгких, хозяйки меня поймут, — а он вот запросто вылез.

— Чем? — отозвался тот.

— Вот, как пробку снять?

— У-у-у, а что, простой водки не было? — Домовой посмотрел на меня.

— Мне эту посоветовали, я не знала, какую надо… — попыталась я оправдаться.

— Понятно. Алкашу и дешёвая сойдёт — ему всё равно. Ждите, сейчас.

Домовой снова нырнул в щель и через пару минут вернулся с пустой бутылкой из-под водки. Кое-как перелив содержимое из одной бутылки в другую, Миня принялся засыпать туда перетёртые порошки, что-то нашёптывая и поминутно сплёвывая через плечо.

Я взглянула на сына — и ахнула. Его всегда свежее личико осунулось, щёки побледнели, глаза покраснели.

— Миня! — воскликнула я и попыталась подойти к нему. Но Васятка обхватил мои ноги, не давая сделать шаг, а Белка встала рядом, вздыбив шерсть. — Что происходит?!

— Тихо! — зашипел слуга. — Не мешай, всё испортишь!

Глава 8

Миша

Отправив маму в магазин за водкой, наша весёлая компания принялась за дело. Васятка уже истолок водоросли, превратив их в бурый порошок. Теперь очередь за душицей, зверобоем, полынью и щепоткой дурман-травы. Все ингредиенты нужно смешать.

— Руками, руками мешай! — передавала мне Белка через Васятку. — Хозяин, ты должен почувствовать, как сила переходит в порошок.

Но я ничего не чувствовал. Просто мял травы, превращая их в труху. И вдруг меня осенило: нужно растирать их в ладонях. Откуда пришла эта мысль? Я прислушался к себе — и ощутил, как тонкий ручеёк тепла перетекает из рук в порошок.

Именно за этим занятием меня и застала мама. Пока домовой с ней переливали водку в подходящую тару, я решил зарядить зелье ещё сильнее. Всё-таки травы собраны в городе — они слабые.

Заканчивая заклинание, я понял, что перестарался. Вложил слишком много сил в своё первое зелье, а черпать энергию больше неоткуда. Надо бы на хутор…

С трудом поднявшись со стула, я увидел любопытную картину: Васятка висел на маминых ногах, а Белка ощетинилась, готовая броситься.

— Вы чего? — опешил я, удивившись, насколько слабым стал мой голос.

— Прости, хозяин, — Васятка отпустил маму и подошёл ко мне, низко опустив голову. — Ты творил заклинание, а она могла сбить тебя. Так нельзя.

Я молча потрепал его по голове — и вдруг почувствовал прилив сил. Прикоснулся снова — и снова ощутил поток энергии. Но, взглянув в глаза Васятке, отшатнулся: в них читалась боль. Он делился со мной силой — и молча страдал!

Зато теперь у меня хватило сил подойти к маме. Она стояла, зажав рот руками, видимо, чтобы не закричать.

— Мамуль, всё уже хорошо.

Она отрицательно мотнула головой.

— Говорю же, всё в порядке. Я посплю — и пройдёт. Ты сходи к бабе Нюре, отдай ей зелье.

Мама снова покачала головой.

— Мам, ну что ты? Зря, что ли, я силы тратил? Иди.

Я сунул ей бутылку и быстро спрятал руки за спину, чтобы она не отказалась. Главное — чтобы не выронила. Неужели я выгляжу настолько плохо? Ладно, это потом. Сейчас важно отдать зелье.

— Иди к соседке, пусть выпьет всё до капли. Но предупреди: предупредить не забудь, он выкрасть её должен. Бабе Нюре, скажи, плохо ему будет, очень. Пусть не трогает его. Как полегчает ему, пусть опохмелится, предложит. Ему ещё хуже станет. Он ещё раз выпить попробует. И всё. Больше в рот не возьмёт. — Я глубоко вздохнул. — Иди, мам. А я… я спать.

Силы что-то объяснять и рассказывать, не было вообще. А мне так хотелось посмотреть на результат. Ладно, Евграфыч там будет, он всё расскажет. Главное, чтобы баба Нюра сделала всё правильно. Ну и мама тоже. Последние мысли пронеслись у меня в голове, когда я уже лежал в кровати. Спать… Какое блаженство.

Кое-как добрался до комнаты. Как разделся и как лёг — не помню. Открыл глаза: в комнате светло. Но и когда я засыпал, тоже было светло. Сколько времени прошло? Повернув голову, увидел за компьютерным столом маму. Она спала, положив голову на руки.

— Васятка… — шёпотом позвал я.

Слуга материализовался перед глазами. В руках у него была кружка, от которой исходил ароматный пар. Видимо, ждал, когда я проснусь.

— Ну как, хозяин? На, выпей. Домовой своими травами поделился. Чай силы придаст. Гриб чайный нужен — он мгновенно восстанавливает. Маме скажи, пусть разведёт.