Бесплатный фрагмент - Воспоминания

ВОСПОМИНАНИЯ
ПАНЧЕНКО ВИКТОРА ПЕТРОВИЧА

Посвящаю сыновьям — Володе и Валере,

внукам — Дмитрию и Оле,

правнучкам — Настеньке и Машеньке.

На склоне лет своих решил подарить воспоминания о своей жизни, жизни сложной, трогательной и непростой. Прочитав их, дети, внуки и правнучки должны передавать по наследству эту историю поколений.

Город Керчь, в котором я родился — древний. Более 26 веков как появился этот город на слиянии Азовского и Черного морей. Несколько имен сменил за долгую жизнь. Город звали: Пантикапеем, Боспор, Корчев, Черкио. Знавал он и пышные взлеты, и периоды запустения. Привлекал и продолжает привлекать внимание ученых. В Керчи и ее ближайших окрестностях ежегодно работают археологические экспедиции.

Греческий Акрополь на горе Митридат

Каких только завоевателей не видел он. Летали над ним стрелы кочевников, приставали к его берегам греческие суда, звучали гортанные хазарские напевы, сверкали кривые турецкие сабли. И каждое нашествие оставляло после себя потоки крови и развалины. Но город упрямо стоял и рассыпал свои дома на склонах знаменитой горы Митридат, где был построен дом, в котором я родился. В строительстве дома участвовали все братья и сестры моего отца: дяди — Вася, Пава, Митя; тети — Юля, Саня, Муся. Вся семья воспитывалась по идеологии дедушки — Панченко Митрофана, который родился в Польше, затем переехал в Запорожскую сечь, где служил казаком. В 60-ых годах 19-ого столетия переехал в Керчь, женился на Милании Васильевне, построил домик на продолжении горы Митридат (Горке) и обзавелся семейством в 8 душ. Дружная и трудолюбивая семья, они держали лошадей, коров, свиней, птицу. Все жили в одном дворе. Дедушка имел 10 десятин земли под селом Марфовкой, которую все вместе обрабатывали. Помню, в 1929 году меня взяли на уборку пшеницы. Три сына, и дедушка становились в шеренгу, предварительно наточив косы. Косили пшеницу с обнаженным торсом, под свист кос с раннего утра до позднего вечера, не разгибаясь. Дочери за ними вязали снопы. Обедали под горбой (повозка с высокими бортами). Дед резал хлеб, баба Милания резала сало, наливала в литровые черепяные кружки молоко, после обеда ударная работа под палящим солнцем продолжалась. Затем грузили снопы пшеницы в горбу, запрягали лошадей и пешком, за исключением меня, отправлялись домой, преодолевая расстояние около 30 км. На следующий день молотили каменным катком пшеницу.

Все заботы в большой семье ложились на плечи дедушки Митрофана. В общем, дедушка был строг, но справедлив. Его дети, в том числе и мой отец Петр, любили его и уважали. Никто из сыновей и дочерей никогда ему не перечили и не перебивали, когда он говорил. За непослушание иногда сыновьям попадало арапником (кнутом). Бабушка Милания Васильевна была беспрекословно исполнительной женой. Неграмотная, она хорошо выполняла свои обязанности: доила коров, готовила пищу, особенно ей, удавался борщ с затолченным старым салом, очень вкусный. Она также стирала нижнее белье ребристым деревянным рушником. Вместо простыней укрывались рядном и их же стелили под себя. Когда я оставался на ночь у дедушки, то стелил на солому рядно и укрывался кожухом, — это мне нравилось.

Обедали все вместе за одним столом. Баба ставила большую черепяную миску с борщом, дед резал хлеб, перед каждым лежала деревянная ложка. Но прежде чем приступить к еде все должны были помолиться перед иконой Божьей матери с зажженной лампадкой и прочесть молитву «Отче наш». Затем садились за стол, дед начинал первым, остальные по очереди опускали ложки у своего края. Кто этого не выполнял — получал ложкой по лбу или оставался голодным. За столом все молчали, только слышалось чваканье. После еды все молились и благодарили бога за еду. Несмотря на то, что бабушка водила меня в церковь, где я целовал крест и слушал проповеди батюшки, я остался атеистом, то есть неверующим в существование Бога, потусторонних невидимых сил. Я говорил: «покажите мне бога Иисуса Христа, Божью матерь, хочу видеть их не на картинке, а наяву» и действительно Бога придумали и создали люди, как только появились на земле богатые для умиротворения бедных с их скудной жизнью. Придумывались различные доводы, появлялись писания о сверхъестественных Божественных силах, призывающие к послушанию и покорности. Например, приверженцам христианства внушается, что они должны выполнять заповеди Христа [1] безропотно, переносить тяготы жизни, как это делал сам Христос, а воздаяние за это они получат в будущем загробном мире. Много лет много людей жестоко эксплуатируются богатыми, они превращают людей в скот, рабов, совершенствуют новое писание сопровождающееся обманом, для покорности их перед богом, а значит перед богатыми. Прикрываясь богом, богатые купаются в роскоши, а бедные влачат свое жалкое существование. Ненасытность богатых постоянно держит в напряжении огромные массы народа на земле.

В 50-ых годах, будучи офицером, я встретился с попом Михаилом. На вопрос верит ли он в существование Бога и почему стал церковником, он ответил: «Бога нет и не может быть, бог — это человек, который творит, что хочет, а что касается работы в церкви, то он обеспечен всем необходимым морально и материально». Так люди обманываются из поколения в поколение, для этого в настоящее время для оболванивания людей, почти в каждом населенном пункте построено или строятся тысячи церквей, раздается бесчисленное множество божественной литературы, все это оплачивается богатыми людьми ради своего дальнейшего благополучия и существования.

Детство

Мое детство в рабочей семье проходило, как должно было проходить в те тяжелые годы.

Отец Петр Митрофанович родился в Керчи в 1892 году, окончил один класс церковно-приходской школы. Участвовал в боевых действиях с немцами (1914—1918 годы). На фронте был ранен в штыковой атаке, в 1915 году чудом выжил после газовой атаки немцев. Затем работал в порту грузчиком: из трюмов пароходов носил стокилограммовые мешки с мукой, подорвал себя, всегда ходил с бандажом — прижимал паховую грыжу. По состоянию здоровья перешел работать котельщиком — клепал заклепки на бортах пароходов (этих рабочих называли «глухарями»). Стук пневматических молотков разносился по всему городу.

Мать Лидия Евстафьевна — неграмотная. Работала вначале у богатых людей, затем на фабрике «Месансузи» на папиросах. Отец был добрым человеком, любил мать, меня и старшего брата Славу.

Однажды мать изменила отцу, взяла старшего брата и с новым мужем уехала в неизвестном направлении.

Семья Панченко, 1929 год

Через некоторое время отец женился на гречанке Сусанне Афанасьевне Кариенко. По ее настоянию продали дом, несмотря на уговоры братьев, сестер остаться в городе, уехали в Краснодар, якобы к ее брату — инженеру. Добирались от Тамани до Краснодара своим ходом около 2-х месяцев. Тачка с большими железными колесами была заполнена домашним скарбом сполна. Весна, распутица, многодневные остановки в лесах, дожди, непролазная грязь, отец вместо лошади. Все это сказалось на состоянии здоровья отца — он простудился воспалением легких и заболел туберкулезом. Недалеко от Краснодара, в котором не оказалось брата мачехи, мы поселились на хуторе из 4-х хат в брошенном домике без окон и дверей. Вскоре отец умер, похороны были простые. Приехал на бричке мужчина, он же сделал обыкновенный ящик, положил в него тело отца, извозчик сел на ящик, я с мачехой позади подводы. Извозчик выкопал яму и кое-как ящик туда опустили — так окончил мой отец свою жизнь в возрасте 42 лет.

Обстановка в те годы была ужасная. 1932—33 годы оказались неурожайными, а что выросло на поле уничтожалось недобитыми буржуями и белогвардейцами. Везде было вредительство. В стране был голод, люди нищенствовали: не было одежды и пищи, перебивались, кто как может.

Но на этом фоне народ молодой страны Советов восстанавливал старые, строил новые заводы, фабрики. Начали развиваться коллективные хозяйства, восстанавливаться и возводиться тяжелая промышленность.

После смерти отца с 1933 по 1935 годы мне пришлось податься в беспризорники. Обходил и объездил много, повидал и голод, и разруху, и холод ощутил. Ночевал и на станциях, попрошайничал, а иногда выручали мусорные ящики. Вместе с тем, вначале мачеха, а затем — улица научила меня читать и писать. До 4-го класса в школе не учился…

Молодая Советская республика с 1917 по 1936 год перенесла всю тяжесть своего существования.

Некоторые говорят, что в Америке хорошо жить, бросают Родину и уезжают в поисках лучшей жизни, а мы, наше поколение тогда никуда не выезжали, а умножали свои знания, трудились и укрепляли свою рабоче-крестьянскую Родину, равноправную без богатых и бедных. И мы ее защищали, отдавая силы и жизни на фронте и в тылу. Да в Америке люди живут неплохо, хотя на окраинах городов множество небогатых людей ютятся в лачугах и не все едят то, чего бы им хотелось. Но Америка не испытала того, что наш народ испытал. Давайте проанализируем. Америка не воевала более 130 лет на своей территории. Мы же, т.е. наш народ, перенес первую мировую войну в 1914—1918 годы, гражданскую войну в 1918—1922 годы, бои с Японией у озера Хасан и реки Халхин-Гол в 1936 году. В том же году помогали Испанскому народу в борьбе с режимом Франко и Германией, в 1939—40 годах война с Финляндией и в 1941—1945 годах — самая кровопролитная в истории человечества война — Великая Отечественная (Вторая мировая). Сколько было унесено жизней, сколько разрушено городов, сел, заводов, фабрик, сколько было затрачено средств на восстановление народного хозяйства. Все надо учитывать при определении, почему Америка лучше живет. Кроме этого Америка опутала капиталом почти весь мир. В малоразвитых странах по дешевке вывозит сырье, у себя в США вырабатывает продукцию и направляет в теже и другие страны, откуда взято сырье. Тем самым большинство трудового населения работает и зарабатывает себе на жизнь, однако и в Америке имеется много людей, которые не могут найти себе работу по своему интересу, так называемые безработные.

Да, если бы не эти вышеперечисленные препятствия на пути расцвета нашей Родины, то наш народ давно достиг бы своего апогея: «от каждого по способности, каждому по потребности». Однажды молодым людям задал вопрос, что такое «коммунизм»? Они ответили, что это такое явление, при котором можно будет сколько угодно и как угодно питаться, одеваться и устраивать свое счастье в жизни. В действительности же «Коммунизм» — это осознанный, добросовестный труд каждого человека, на базе которого создаются материальные блага, а отсюда и счастье человека, коллектива, общества. Однако действиями капиталистического мира это счастье то обозначается на горизонте, то отбрасывается на десятилетия назад. Большинство людей на планете опять живут в нищете и бесправии.

Только начал подыматься, карабкаться к вершине счастья Советский Союз, тут четырехлетняя Великая Отечественная война, только начал народ использовать мирную пятидесятилетнюю передышку, как предатели и изменники Родины под руководством капитала Америки развалили Советский Союз. Но борьба народов продолжается, народы ищут лучший путь жизни. Как ручеек прокладывает себе путь, при встрече препятствия вода накапливается, затем, где давление увеличивается, и сопротивление препятствия уменьшается (где тонко, там и рвется), вода прорывается и проделывает себе новый путь движения, так и сейчас. При новых средствах информации, люди на планете совершенствуются, их сознание и понимание увеличивается. Люди начинают понимать, что дальше так жить нельзя: является ли монополия на власть вечной, или она может и должна быть заменена властью трудящихся. По-прежнему остается вопрос о власти. Или власть рабочего класса, выступающего в союзе со всем трудовым народом. Или власть буржуазии. Третьего не дано. Да, если бы не Великая Отечественная война и предательская «перестройка» Горбачева страна подошла бы ко второй фазе социализма — коммунизму, но война и особенно Горбачевская перестройка отбросили нашу страну на несколько десятилетий назад. Капиталисты не хотят слушать о коммунистическом обществе, обществе равных, без бедных и богатых…

Мои юношеские годы прошли также в тяжелой обстановке. После смерти отца я приехал в Керчь, жил у деда и бабушки, семья была большая, кормили меня по очереди, одежду перешивали из старых вещей, научился сам делать постолы, в которых ходил по необходимости, а то и босым. Не учился, потому, что все были неграмотные или малограмотные. Постоянно выполнял поручения: то приносил ведрами воду, то бегал за продуктами. В общем, был на побегушках. Намеревался пойти в детский дом, но тут приехала за мной мать из Харькова. Там меня взяли сразу в 4-ый класс, пятый, шестой и часть седьмого класса я заканчивал в Керчи. Не окончив седьмой класс, поступил в ремесленное училище на токаря-универсала. 1940-ой год — это время запомнилось хорошо. Первый раз меня и таких как я советская власть одела, обула, накормила, давала образование и специальность. Все мы учащиеся были очень рады. Ведь, до поступления в ремесленное училище я не всегда своевременно питался и ходил «оборвашкой», в заплатках, а здесь получил все новенькое: шинель, бушлат и две пары ботинок, одни рабочие, другие выходные, в общем, все вплоть до носков и носовых платочков. Питание было хорошее, в спальных комнатах чисто, светло и тепло, новые одеяла и простыни. Вся эта забота государства нас радовала, мы готовы были отблагодарить государство, и мы это делали своей дисциплиной и хорошей учебой. В училище было много кружков и спортивных секций, где мы физически и эстетически развивались. Уже к 1-му мая 1941 года я получил первую зарплату, работали на военных заказах. От радости накупил конфет, сдобы, приехал домой с подарками радостный и счастливый, и сказал отчиму: «Вот, что такое Советская власть», а ведь он ранее мне говорил, что из таких училищ при царизме выходили бандиты и хулиганы, теперь он убедился в обратном. Но, к сожалению, недолго нам пришлось заниматься в училище.

22 июня 1941 года началась Великая Отечественная война с фашистской Германией. В 10 часов утра у громкоговорителей собралось много людей. Выступил министр иностранных дел СССР Вячеслав Михайлович Молотов. Он сообщил, что в 3 часа 30 минут утра вероломно, без объявления войны напала на нашу Родину фашистская Германия. В это же утро бомбили Киев, Каунас, Минск, Севастополь, Одессу…

Итак, фашисты решили завоевать весь мир, арийская раса должна была стать по их замыслам главенствующей. Вначале их целью было разгромить Советский Союз (попути поработив Европу), уничтожить коммунистов и комсомольцев, как авангард народа и молодежи, а затем покорить весь мир.

…Извилистое шоссе на Симферополь было забито автомашинами, прервав свой отдых, из Крыма и Керчи уезжали сотни людей. Военные — в свои части, гражданские — к рабочим местам. С первого же дня война вторглась в жизнь каждого. От мирных дней страна переходила к другому ритму — военному, суровому. В военкоматы и партийные органы поступало много заявлений от рабочих и служащих, все просили принять добровольцами в армию и на флот. Побывали и мы молодые рабочие, комсомольцы в военкомате, где просили отпустить нас на фронт, но нам отказали в связи с недостаточным возрастом. Мы были очень разочарованы, хотя мы понимали, что оголять производство, оставляя его без специалистов, нельзя, тем более что наш завод перешел на выполнение военных заказов для Черноморского флота и Азово-Черноморского пароходства. Нам объясняли и нас убеждали, что победа куется не только на фронте, но и в тылу. Директор судоремонтного завода Сергей Гаврилович Удалов говорил нам молодым рабочим, что ремонт судов Черноморского флота и Азово-Черноморского пароходства, которые стоят у причалов, будем вести днем и ночью. Мы должны сделать все возможное и невозможное, чтобы исправные суда досрочно вышли в море. Его слова в зале были поддержаны одобрительными криками. В газете «Красный Крым» был опубликован приказ генерал-лейтенанта Павла Ивановича Батова о вступлении в командование сухопутными войсками 51-ой армии, расположенной на полуострове Крым. Позже в 1958 году я был знаком с Батовым и даже отдыхал вместе на озере Балатон в Венгрии, тогда он был командующим ЮГВ — Южной Группой войск, а я был в чине капитана. Это был человек благородный, заботливый, высокопрофессиональный.

Не прошло 19-ти лет после гражданской войны, как город оказался опять на военном положении, оказался во тьме, окна домов были оклеены полосками бумаги крест-накрест. Ни одного огонька и только над заводом Войкова полыхало зарево, которое замаскировать было невозможно — предприятиям, работающим для фронта, нужен был металл, и люди продолжали работать днем и ночью. У советских людей стало традицией — в трудную минуту стремиться стать коммунистом, трудиться по-фронтовому, то есть предельно четко, слаженно и продуктивно. В первые недели войны стало не хватать рабочих рук. Горком партии через газету и радио обратился к женщинам Керчи с призывом заменить родных и близких, ушедших на фронт. Керчанки откликнулись тот час же. Немалая тяжесть в те дни легла на их плечи. Величайшая самоотверженность наших женщин, неиссякаемая их теплота и душевность проявлялись со всей полнотой и щедростью, когда в июле в подготовленные нами госпитали стали поступать раненые. В свободное от работы время мы — судоремонтники помогали готовить под госпиталь для раненых больницу «Водников». Мы, наш судоремонтный завод «СРЗ», участвовали в строительстве оборонительных сооружений. Недалеко от тубдиспансера мы получили участок длиной примерно километр для рытья противотанкового рва, глубиной два метра, шириной три метра, и мы это задание выполнили, не считаясь с тем, что понатирали кровяные мозоли и по 12 часов работали у токарных станков. Радостью охватило рабочих нашего завода и других предприятий города известие о строительстве на заводе Войкова бронепоезда «Войковец». Уже 25 августа 1941г. бронепоезд отправился на фронт через Джанкой к Перекопу, где получил первое боевое крещение. Героизм и стойкость экипажа бронепоезда «Войковец» отмечены в летописи Великой Отечественной войны.

Бронепоез Войковец 1941 год

Вскоре после войковцев и камышбурунцы отправили на фронт бронепоезд «Горняк», который участвовал в обороне Севастополя. Все другие предприятия города перестроились и стали работать для нужд фронта: изготовляли зажигательные бомбы, гранаты, бутылки с зажигательной смесью. Ремонтировали танки и орудия с фронта, кухни. Все работы шли в неимоверно тяжелых условиях, под массированными налетами немецкой авиации. Воздух гудел, содрогалась от взрывов земля, казалось в этом аду не только работать, существовать невозможно. Но люди продолжали работать упорно, работали ночами и в перерывах между бомбежками, не считаясь, порой со здоровьем, недосыпанием, это были настоящие патриоты Родины. В этом аду люди не теряли хладнокровия и выдержки, никто не покидал своего поста. Вся трудовая Керчь приняла решение с июля и вплоть до полного разгрома фашистов отчислять ежемесячно однодневный заработок в фонд обороны Родины. «Все для фронта, все для победы!» — под этим девизом керчане жили и трудились с первых дней войны, выполняя и перевыполняя взятые на себя повышенные обязательства.

3-го сентября 1941 года на Керчь налетела авиация немцев, бомбила порт, корабли, стоящие у причалов, на рейде. Памятник погибшим тогда от бомбардировки стоит сегодня на судоремонтном заводе. Три дня и три ночи рвались на молу торпеды, бомбы, снаряды, патроны, предназначенные для фронта. Много было разрушений и раненых. Недобрые вести приносили сводки Совинформбюро. Все новые города и села оказывались под пятой фашистов. И хотя Керчи пока еще не угрожала непосредственная опасность, Керчь продолжала существовать, жить и работать, готовились к худшему. Появились немецкие парашютисты, которые давали наводку ракетами своим самолетам на цели и целеуказания своей артиллерии. Ополчения, сформированные военкоматом, делали облаву по домам, засевших фашистов-корректировщиков, не говорящих на русском языке обезвреживали и доставляли в военкомат. Мы — рабочие, в том числе и я, выполняли эту работу с большим желанием. С первого месяца войны шла подготовка к партизанской и подпольной борьбе. Каменоломни вокруг Керчи делились на три группы: Аджимушкайские, Старокарантинские и Бачеровские. Их подземелья не сообщались друг с другом, не имели выхода и в город. Аджимушкайские каменоломни разрабатывались в течение столетий. До революции здесь добывали известняк для доменного производства и строительный камень-ракушечник. Сложный лабиринт подземных помещений имел более тридцати выходов и входов. Еще в 1903 году в Аджимушкайских каменоломнях располагалась подпольная большевистская типография, в 1914 году здесь проходил митинг, собранный стачечным комитетом завода Войкова. А в 1919 году в подземельях Аджимушкая базировались партизанские отряды, которые стали грозой для белогвардейцев. Славную историю имел Аджимушкай, и туда опять готовились уйти лучшие люди Керчи, чтобы бороться, чтобы продолжать эту героическую борьбу. В каменоломни завозили боеприпасы, взрывчатку, в бесконечных подземных коридорах искали воду, устраивали запасные ходы, формировали отряды. Но подготовка партизанской и подпольной борьбы были засекречены, не каждый, мог найти ее центр, чтобы изъявить желание войти в ее состав, ряды. В каменоломни завозили запасы воды, продовольствия и всего необходимого для партизан в расчете на 5—6 месяцев. В начале ноября отряды — в каждом по 40 человек — ушли в каменоломни, к ним присоединились воины Красной Армии и Флота в период отступления наших войск, их организованность и дисциплина сыграли положительную роль в повышении боеспособности и политико-морального состояния партизан. Места расположения партизан засекречивались, они должны быть недоступны для врага. Задача партизан была: добывать секретные данные о противнике, громить штабы, склады, уничтожать предателей и изменников Родины, нападать на вражеские колонны, после выполнения задачи возвращаться в места дислокации. Но находились предатели, которые выслуживались перед немцами, они раскрывали места нахождения партизан. Немцы замуровывали выходы, шахты заливали водой, пускали газы. Но если попадались партизаны в руки немцев, они обязательно уничтожались. Так было в ноябре 1941 года. Я наблюдал из развалин школы Короленко, как немцы привезли в скверик Ленина четырех партизан, в армейских ватных фуфайках и брюках, их лица были от побоев черно-синие с подтеками крови, руки за спиной были связаны колючей проволокой, на груди у каждого была повешена табличка с надписью: «повешен, как партизан». Троих партизан поставили на табуретки и на шеи надели петли, четвертый партизан не шел под петлю, стоял, смотрел в небо, о чем он думал? Ведь ему было лет 35. Когда немецкий офицер приказал идти к виселице, партизан плюнул ему в лицо, после чего последовала очередь из автомата, герой погиб смертью храбрых. Остальные партизаны висели на виселицах, пока их шеи не вытянулись (более пяти дней). Это произошло в скверике, на площади им. Ленина. Одно из деревьев осталось свидетелем, где были повешены партизаны. Я уверен, что к 60-летию Победы над фашистской Германией здесь будет установлена мемориальная доска погибшим героям-партизанам.

В сентябре — октябре 1941 года мы ушли в карантинские каменоломни, защищались от бомбежек и артиллерийских обстрелов. Эвакуация оборудования заводов началась с августа в глубокий тыл. Колхозы и совхозы переправляли крупный рогатый скот, лошадей, овец со всего Крыма. Жалко было смотреть на измученный, исхудалый, обессиленный скот. Я помню, как тысячи голов скота погибло без воды и корма, все поле, где сейчас тубдиспансер было усеяно трупами скота. Керченская переправа не успевала переправлять всевозможные грузы и животных, не говоря уже о людях, многих жителей эвакуировать было невозможно, так как переправлялась 51-я армия, которая отошла от акмонайских позиций к Керченскому полуострову и проливу. А 16 ноября 1941 года немец занял наш город. Когда мы находились в каменоломнях, видели, как немцы, построенные в разомкнутые шеренги (цепи) с автоматами наперевес, с закатанными рукавами шли на нас. Мы же — ребята, предложили свою помощь двум пулеметчикам «Максим», быстро снаряжали патроны в ленты. Пулеметчики своим пулеметным огнем уничтожали наступающих фашистов, но при обстреле минометным огнем наши герои — пулеметчики погибли. Так немцы зашли в каменоломни и вывели из них гражданское население, человек 250. У входа построили детей, стариков, женщин и стали опрашивать: «кто есть коммунисты и комсомольцы?», тех, на которых предатели указали пальцем, были тут же расстреляны. Молодых девушек они насиловали недалеко от входа в каменоломни, а евреек расстреливали. Отобрав здоровых мужчин, в том числе моего брата, погнали в балку, установив пулемет для расстрела, но спасла счастливая случайность, буквально минуты решали: жить или умереть. Но по требованию прискакавшего всадника немцы всех их погнали в школу им. Горького, где их заставили работать, остальных отпустили по домам. Нашу квартиру и наш 4-х этажный дом в соцгородке заняли немцы, и все нажитое имущество осталось у них. Так мы добрались до города в поисках жилья и питания. Мы остались втроем: я, мать — Лидия Евстафьевна и сестра Тамара, оказались без жилья, без продуктов, без ничего. Но наши мытарства все же увенчались успехом: на ул. Свердлова,1 мы заняли квартиру эвакуированных граждан, которые бросили мебель, одежду и другое имущество. Некоторым керчанам удалось эвакуироваться на Кубань, в Калмыкию, Казахстан, Киргизию, Узбекистан, Сибирь. В самых различных уголках страны керчане обретали родной дом, их встречали сердечно: местные жители оказывали помощь и поддержку.

На второй день оккупации города появился приказ немецкого коменданта: «Всем евреям к 10 часам утра явиться на Сенную площадь, имея при себе продуктов питания на трое суток и драгоценные вещи, металлы. Кто не выполнит приказ, будет расстрелян». Семь тысяч евреев было расстреляно оккупантами в Багеровском рву. Сотни коммунистов и комсомольцев были замучены в тюрьме. Тысячи евреев были вывезены к Багеровскому рву в машинах «душегубках». Затолкнув людей, закрывали плотно двери кузова-будки и за время доставки к месту казни люди погибали от выхлопных газов. Там трупы людей раздевали, забирали лучшие вещи, выдергивали клещами золотые коронки, забирали золотые кольца, браслеты, вырывали из ушей серьги. Ненужное белье и одежду сжигали. Тех людей, которых привозили на расстрел делали тоже самое, ставили перед рвом, в том числе и детей, затем расстреливали. Некоторые, проявляли смелость и оставались живыми, ночью выбирались изо рва, и рассказывали горожанам всю трагедию содеянного фашистами. А в городской тюрьме истязания были похлеще. Там пытки были изощреннее: некоторых бросали в клетки голодных овчарок, которые в считанные минуты живого человека съедали с костями. Так, в первые дни оккупации гитлеровцы показали свою «человечность», культуру арийцев…

Чтобы не умереть с голоду ходили по полуразрушенным брошенным домам, квартирам искали одежду, обувь, кастрюли, сковородки, затем, в ближайших деревнях меняли на продукты. Кроме этого я приспособился делать из гильз-патронов зажигалки «кресало» продавал на базаре. Рискуя жизнью с двумя ребятами, ходили в Камышбурун на завод «Залив» — бывший 532 завод, из-под носа часовых воровали сухари. Так мы продержались полтора месяца оккупации, пока наши войска под новый 1942 год не освободили нас. Над Керчью пылало зарево — город горел. Полтора месяца хозяйничали немцы в Керчи. Люди увидели их жестокость. Трудно было ожидать, чтобы за такой короткий срок партийное подполье могло в полную силу развернуть работу. И все же подпольный партийный центр сделал многое: готовились диверсионные группы, распространялись листовки, разоблачавшие фашистские сказки об «окружении» Москвы. Работала мастерская по ремонту домашних вещей, где руководители подполья встречались со многими нужными людьми. Большую помощь оказывала подпольная организация нашим солдатам и офицерам, оказавшимся в тылу у противника. Их снабжали документами, переправляли к партизанам. В очень сложных условиях приходилось вести борьбу керченским партизанам, по существу заблокированным в подземных каменоломнях. 16 ноября группа партизан Старокарантинского отряда под командованием Александра Федеровича Зябрева вышла из каменоломни на боевую операцию. В этом году геройски погиб командир отряда А. Ф. Зябрев. После первой вылазки все входы и выходы в каменоломнях были замурованы, заминированы и блокированы немецкими войсками. Положение партизан становилось тяжелое, однако, они вели по возможности боевые действия, уничтожали врага, проявляя при этом героизм и самопожертвование. Так, Володя Дубинин, возвращаясь с задания с саперами, у входа в каменоломни подорвался на мине. Юноша-смельчак, герой погиб, защищая свою Родину. Память о нем олицетворена в граните в центре города в скверике. Командующий Крымским фронтом своим приказом за образцовое выполнение заданий и проявленное мужество посмертно наградил Володю орденом Красного Знамени. Именем пионера названа улица, где жила семья Дубининых, и школа, в которой он учился. Ныне школа №1 им. Володи Дубинина, что на улице Пирогова.

Керченская десантная операция началась утром 26 декабря. В напряженных боях десантники отбросили гитлеровцев от береговой линии, захватили плацдарм и закрепились на нем. Это было непросто: берег был укреплен колючей проволокой, минами и рогатками. Я видел моряков, их героизм, перепоясанных патронными лентами, с гранатами на поясе, винтовками со штыками, некоторые раненные освобождали дома и улицы города. Бои шли ожесточенные. К югу от Керчи десантники овладели плацдармом в районе Камыш-Буруна.

Высадка десанта

Когда основная масса войск противника стянулась в район Керченского полуострова, началась высадка главных десантных сил в Феодосии. Перед рассветом 29 декабря корабли Черноморского флота под командованием капитана первого ранга Басистого прорвались в Феодосийский порт и начали высаживать штурмовые группы части морской пехоты прямо на причалы и набережную. Очистив Феодосию от захватчиков, десантные войска развернули наступление на север, в направлении на Ак-Монай, чтобы отрезать керченскую группировку немцев. Под угрозой окружения гитлеровцы в панике отступили с полуострова. Я помню, как вечером с 31 декабря 1941 года на 1 января 1942 года немцы буквально в нижнем белье на машинах, мотоциклах бежали из города, с тем, чтобы не попасть в окружение наших войск, высадившихся в Феодосии, попутно оказывая ожесточенное сопротивление нашим десантникам.

Утром рано 31 декабря, когда немецкое гестапо убралось восвояси, я с двумя ребятами решили пойти в гестапо и осмотреть помещения, не оставили ли фрицы чего-нибудь съедобного, ведь они бежали ночью, второпях, в панике. В одной из комнат мы увидели в ванной пьяного жандарма с бляхой на груди. В это время к берегу подошел катер советских военных моряков, которым мы рассказали об увиденном. Моряки, когда его разбудили, он, увидев их с перепугу, говорил: «Гитлер капут» — повторял эти слова несколько раз. Впоследствии его утопили моряки в море, за слезы наших матерей, за издевательства над людьми.

Наступила мирная жизнь. Войска, переправившиеся через Керченский пролив, уходили все дальше к Акманаю, Феодосии. Я пошел работать токарем на судоремонтный завод, но работать было не на чем и негде. Все было разрушено, станки покорежены. По решению мастеров, собрав токарные станки, решили их кантовать на катках в лабиринты недалеко от телецентра, там их восстановили и приступили работать. В это тяжелое время забота Советской власти чувствовалась. Иждивенцам давали хлеб, крупы, масло. Если рабочие вначале получали 400 гр. хлеба, то иждивенцы — по 200 граммов, так распределялись продукты. Можно было брать со столовой домой обеды, конечно не жирные, не калорийные, но с голоду нельзя было умереть. Но все же забота о людях проявлялась, не так как сейчас…

Люди брошены на произвол судьбы: пенсии, зарплаты задерживаются на несколько месяцев. При Советской власти трудовой человек получал пенсию 120 руб. или самую низкую зарплату 60—80 руб. При стоимости: хлеб — 20 коп., молоко — 11—13 коп., мясо — 1,90 руб. за кг., масло сливочное — 90 коп., а подсолнечное — 3 руб., колбаса, прекрасная на вкус — 1,60 руб., а сейчас (1999 год) при пенсии 50 гривен: мясо — 6,50 гривен, хлеб — 78 коп., масло сливочное — 9 гривен, подсолнечное — 3,50 гривен, молоко — 50 коп. Люди, конечно, жили не шикарно, но жили, а сейчас влачат голодное существование. Я специально привел сопоставление цен, чтобы через годы дети, внуки, правнуки поняли, что лучше Советской власти не было и не могло быть.

…В общем-то, мы жили и трудились с большим энтузиазмом: «Все для фронта, все для победы!». Но, получив передышку и воспользовавшись бездарностью командования наших армий (44, 47 и 51), немцы прорвали фронт на акманайских позициях, и пошли в наступление и в этом хорошо помогли им крымские татары, которые в качестве провожатых показывали немецким автоматчикам тайные тропы в тыл наших войск. В лабиринтах мы работали, как говорится в поте лица, выпускали запасные части к боевым кораблям. Никто тогда не говорил, как добраться до места работы, подымались в 5 часов утра и ускоренным шагом добирались к месту работы. У нас были грузовики: один ГАЗ-АА, второй — ЗИС-5, старенькие, маломощные, поэтому мы — молодые уступали более пожилым возможность переезда автотранспортом к месту работы. Когда немецкая авиация усилила налеты на город, на движущиеся войска по главной дороге, тогда и получила достойный отпор наших зенитчиков. Было опубликовано в газете, что одна зенитка, стоящая на доке завода №532 под управлением заводчанина, (фамилию не помню), сбила 28 стервятников. После многих налетов немецкой авиации, док все же остался на плаву невредимым. Немцы пытались навести панику среди горожан и военных. Они сбрасывали с самолетов рельсы, трактора и пустые бочки, которые летели с ошеломляющим фырканьем и шумом, из-за которого готов был провалиться сквозь землю, но падение этой бочки: «пух», — разряжало ожидание. В общем, эти сволочи делали все, чтобы навести панику. И я бы сказал, что частично им удавалось этого добиться.

У нас на квартире стояли 5 молодых лейтенантов-моряков. Шутили, играли на гитаре, пели. Потом сказали: «Вот бы сейчас вареничков с картошкой поесть», принесли мешок белой муки, мать часть муки поменяла на картофель, лук, масло, и вот они все в шутках, прибаутках лепили вареники, затем сытно поели. В одно мгновение влетает в дверь их командир, капитан 3-го ранга и сказал: «Что, разве вы не знаете, что немцы прорвали фронт на акмонайских позициях, за мной!» Они схватили оружие, попрощались. Примерно 8—10 мая 1942 года один из них раненый в голову зашел к нам домой и сообщил, что три человека убито и один тяжело ранен. Попил водицы, от еды отказался, попрощался. Это известие охватило наши сердца скорбью, мать плакала, мы не знали, что делать, ведь погибли такие веселые, жизнерадостные, молодые ребята по 18—20 лет. Но в армии не все были такие героические патриоты. Я наблюдал, как солдаты «южной» национальности, их называли «ялдашами», бросив оружие, шли целыми вереницами, оставив фронт. Раненый лейтенант нам рассказал, что немцы разнюхали на каком участке фронта «ялдаши» заняли оборону, т.е. сменили моряков, этот участок обстреляли из минометов, и как только одного узбека убьют, они собираются вокруг убитого и молятся, а немцы такие скопления уничтожали артиллерией. В общем, все дрогнуло, несмотря на героическое сопротивление наших солдат, немец быстро продвигался к Керчи. Уже 14 мая к нам в лабиринты моряки привезли динамит и сказали бить токарные станки и что они взорвут все оставшееся. Прибежал я домой, матери дома не было, она готовила обеды военному начальству в лабиринтах под горой Митридат, примерно, где был горком партии. Я матери сказал, чтобы эвакуировалась, пока еще есть возможность, но она отказалась отправляться в неизвестность. Тогда я ей сказал: «приготовьте мне кусок хлеба, белье и я уеду, так как не могу больше видеть фашистов». Когда я собрался в путь, а мать оставалась с сестрой Тамарой, брата Славу мобилизовали и отправили в Моздок.

Мать согласилась бросить все и уехать на Кавказ. Что смогли взяли с собой остальное все бросили, кое-как добрались до широкого мола, перед которым было много «ялдашей». Немцы били по ним шрапнельными снарядами, много было убито и ранено. Все горело, гремело, свистело, скрежетом раздирало душу, город пылал в огне, все было в дыму и пыли. Народ, воспользовавшись безнадзорностью, начал грабить магазины, многие лежали раненые со своим награбленным — просили помощи, но никто не мог что-то сделать, чем-то помочь, каждый занимался своим делом. Наконец мы на молу. Но оказалось, что ни одного судна нет. Один военный бронекатер начал отходить от пристани и вдруг матросы заметили меня и закричали: «Так это же наш токарь Виктор!» Я им точил гребной винт и вал, спал возле станка, моряки помогали мне, питался я у них на камбузе. Через пять суток бронекатер был на боевом ходу, меня очень благодарили. И вот произошла встреча. Причалив, забрав нас, одновременно напрыгали человек 30 «ялдашей», катер взял курс на Тамань. Матросы, прощаясь с Керчью, говорили: «Мы еще вернемся, мы разобьем фашистов». Море было усыпано различными минами: донными, магнитными, плавающими. Мы шли в фарватере метрах в 500 от «наливника», который посредине пролива налетел на мину, взорвался и лег на бок. Люди плавали, кто просил помощи, кто шел на дно морское. Над головами постоянно летали немецкие самолеты, у них было полное преимущество в воздухе. На переправе Еникале все горело и грохотало. Постоянно, одна за другой группы Юнкерсов, прикрываемые несколькими Миссершмитами по 6—9 самолетов летели «волнами» бомбить скопление войск на переправе. Одна группа самолетов отбомбиться, разрядит пулеметные ленты, возвратиться на аэродром, тут же бомбит вторая группа, третья. Мысленно мы представляли, что на переправе скопилось много тысяч наших войск и техники. Машины сбрасывали с обрыва в море, плавсредств не хватало. Уже после войны рассказывал один лейтенант, как под руководством героического сержанта соорудили плот человек на 30, которые вместо весел гребли, кто доской, а кто не мог — рукой, многие были ранены. Он же рассказывал, как перед этим некоторые смельчаки прыгали на прорвавшиеся немецкие танки и закрывали им смотровые щели, чтобы остановить танк и затем расправиться с экипажем.

Меня моряки предупредили: «если мы подорвемся на мине и останемся живы, то надо плыть от тычки к тычке в сторону Таманского берега. Но я не знал, что если это случилось бы, то никто не мог бы доплыть до Таманского берега, так как течение от средней косы уносило все и вся в открытое Черное море. Такая участь постигла людей, которые переправлялись на противоположный берег кто в лодках, кто на плотах, кто на связанных бочках, а кто в деревянном корыте — все они погибли в Черном море. Мы продолжали плыть, мать с сестренкой находилась в камбузе, а я на палубе в готовности бороться за жизнь. Одолевала мысль: «Только бы не ранило» — во что бы то ни стало надо остаться в живых и бить фашистов за их нападение на нашу великую Родину и уже причинимые злодеяния. Пока мы плыли, моряки сбросили за борт человек 15—20 «ялдашей» за то, что они бросили фронт, а, значит, предали Родину и своих товарищей. Когда начало смеркаться, то мы наблюдали, как грохотало в Керчи и покрыло ее заревом, особенно на переправе. Позже мы узнали, что в каменоломнях осталось много солдат, сержантов, офицеров, которых впоследствии травили газами. Думаю, что эти 16 тысяч принесли бы больше пользы, если бы они погибли в открытом бою, все же уничтожили бы много фашистов и их техники. В общем — бездарная смерть их постигла. На Таманский берег мы прибыли ночью, т.е. поздно вечером, оставшихся «ялдашей» арестовал заградотряд, а мы решили переночевать в траншеях. Наутро двинулись в путь пешком на Новороссийск. Шли мы долго, останавливались в деревнях на несколько дней, помню в Старотиторовке, Ахтонизовке, примерно месяц мы шли вместе до Новороссийска. Сразу я пошел работать в порт токарем, выполнял военные заказы. Устроили нас в бараках, где оказалось много керчан. По моему предложению на крыше цеха мы выставили дежурных, в обязанности которых входило дать сигнал на услышанный прерывистый гул самолетов, это были немцы. Мы должны были выключить станки, электроэнергию и бежать в бомбоубежище или на курган. Много было бомбежек, много сгорело, разрушено, беды через край и здесь принес фашизм.

Несколько раз моя жизнь висела на волоске так, например, у меня был друг Игорь Козорез, с которым мы побежали укрыться от бомбежки и, если понадобиться, оказать помощь раненым. Налет самолетов продолжался, в убежище мы решили не прятаться, предпочитали находиться в какой-нибудь яме или воронке. Трагедия случилась на этот раз — мощное убежище на 300 чел. было разворочено прямым попаданием бомбы большой мощности. Нам пришлось раскапывать завалы и грузить куски человеческого мяса на подошедшие машины. Из 300 человек, набитых в убежище, остался жив один мужчина. Так нам был предоставлен шанс остаться в живых. Другой раз, во время бомбежек мы бегали на курган, где прикрывались от осколков сверху жестянками, пробегали мимо столовой, в которой никого не оставалось, на плитах варилось, жарилось, мы на свой страх и риск хорошо подзаправились. И вот один раз, во время бомбежки, нас выбежало из цеха семь ребят, в столовую заскочило четыре человека, возвращаясь с Игорем с кургана, мы увидели вместо столовой огромную воронку, на дне которой было метра два воды. Так смерть еще раз прошла мимо нас. Хочу рассказать еще об одном случае. В порту стояло два эшелона — один с промтоварами, а другой — с продовольствием, которые были приготовлены для спуска в море, охраняли их четыре узбека. Однажды началась бомбежка, насчитали 98 самолетов, мы, воспользовавшись тем, что часовые разбежались, бросились к эшелону с продовольствием. Вскрыли холодильник. Помню, палками колбасы и рукой закрыл голову от осколков взял ящик сливочного масла и круг голландского сыра, с колбасой во рту, ведь мы забыли, когда это видели, выбежал из порта. Видел, как работяги обнаружили цистерну со спиртом. Один мужик вскочил на цистерну и закричал во все горло так, что через грохот, рев моторов самолетов был слышен его призыв: «Спирт, братва!» Открыл люк, хотел набрать спирту и только мы увидели его пятки, другой выскочил на цистерну, снял брючный ремень, зацепил котелок и тут же стал пить спирт и наливать, во что попало подбежавшим мужикам. Правильно говорят: «пьяному море по колено», не обращая ни на какие ревы моторов, свист бомб, продолжали черпать спирт из цистерны. Когда я вернулся в барак, то услышал, что песни льются во всю, ребята набрали спирту и подчивались им.